Волжское затмение. Роман

Вы умрёте. Только и всего…

Занятия в Тверицком начальном училище проходили позавчера в первой половине дня, и около трёх часов пополудни Даша была уже на перевозе. Разморённая жарой, она села на трамвай у пристаней, и через двадцать минут неторопливой и тряской езды вышла из вагона на Сенной площади. День был не базарный, будний, и народу на площади почти не было. Да и в базарные-то дни здесь теперь было малолюдно – денег у людей нет, всё по карточкам, торговли никакой, только обмен, да и опасно: запросто могут счесть спекулянтом и арестовать. Сенная – ярмарочная – площадь, судя по всему, доживала последние времена.

С площади Даша свернула на большую, широкую, но такую же пустынную Пошехонскую улицу. Вела она в сторону Которосли, чуть под уклон. Пройти надо было два перекрёстка до глухого тупичка, в конце которого и был Дашин дом. Неспешно шагая, Даша искоса взглядывала на своё отражение в полузаколоченных витринах бывших магазинов и лавок. В летней лёгкой выгоревшей шляпке, в затрапезной рабочей кофточке, в плотной пыльной юбке до пят она очень не нравилась себе и тяжко вздыхала.

А впереди, словно прогуливаясь, помахивая свёрнутой в трубочку газетой, неторопливо шёл неуклюжий, длиннорукий и как будто выпивший молодой человек в студенческой фуражке и серой толстовке под ремешком. Он неловко ставил ноги и чуть пришаркивал мягкими матерчатыми туфлями. Даша остереглась обгонять его: от таких можно ждать чего угодно. И нарочно остановилась, сделав вид, что прихорашивается у какого-то тёмного окна.

А странный молодой человек неспешной своей походкой нагнал-таки другого прохожего – плотного, с широким бритым затылком мужчину в сером кургузом пиджаке. Собираясь, видимо, его обогнать, он зашёл слева и вдруг резко, с небольшого замаха, ударил его свёрнутой газетой под затылок. Раздался глухой хрусткий удар и тихий стон. Мужчина пошатнулся и осел, подхваченный сзади под мышки молодым человеком. Тут же из-за ближайшего поворота вывернулась извозчичья пролётка с поднятым верхом. Из неё стремительно выскочил маленький вертлявый крепыш в белом картузе и полосатой рубашке навыпуск. Вдвоём они подхватили обмякшего мужчину и затолкнули в пролётку. Безвольно моталась его бритая голова с белым лицом. Из носа и ушей струилась вишнёво-красная кровь. И через минуту пролётка и седоки скрылись за поворотом. Даша, пронизанная и пришпиленная ужасом, который бывает в кошмарных снах, ни жива ни мертва стояла посреди тротуара, моргая вытаращенными глазами. Двинуться с места не было сил. И вдруг её правую руку стиснул цепкий, как тиски, хват. И неведомая сила втащила девушку в подворотню, а потом в заброшенный чёрный ход полуразрушенного дома во дворе. Здесь был полумрак и глухая пустая тишина.

– Не пытайтесь кричать, будет хуже, – предупредил негромкий голос над ухом.

А она и не могла кричать. Из её судорожно разинутого, ловящего воздух рта вырывались лишь тихие, беспомощные хрипы. Незнакомец, чуть помедлив, отпустил свой железный хват и вышел из-за её спины. Это был сухощавый, чуть выше среднего роста мужчина в приличном, но пропылённом костюме серого цвета, бархатной жилетке и узкополой шляпе.

– Ну-ка, успокоиться! – резко прикрикнул он. – Тотчас же! – и его губы под изящно закрученными усиками изогнулись в презрительной ухмылке. Но у Даши окончательно ушло сердце в пятки. Её затрясло.

Ни слова не говоря, незнакомец вдруг несильно, но резко дважды хлестнул Дашу по щекам. Лицо ожгло, в глазах всё на миг вспыхнуло и потемнело. Но дрожь прошла. Задышалось ровнее. И никакой боли.

– Ну вот и прекрасно, – опять улыбнулся незнакомец и сдвинул шляпу к затылку. – Говорить можете? – и пристально взглянул на девушку. Глаза его были печальны и страшны. Внешние углы были трагично опущены книзу, а хищные, желтовато-серые зрачки холодно светились мрачной безжалостностью. Видимо, пожалев свою пленницу, незнакомец отвёл взгляд и подвинул шляпу на лоб.

– Ну? Можете говорить? – требовательно и резко спросил он.

– А? Д-да… – еле выдавила Даша нетвёрдым шёпотом.

– Спасибо. Наконец-то, – снова усмехнулся он. – А теперь скажите-ка мне, барышня, что вы видели сейчас на улице?

– Что… Ну… Какие-то люди… Я их не знаю! – завсхлипывала девушка, и из глаз помимо воли выбрызнулись слёзы. – Я домой иду… Я ничего вам не сделала!

– Ничего, – отрывисто выговорил незнакомец. – Только и всего, что увидели сцену, которую вам видеть не следовало. И попали в серьёзную беду. Книжки читаете? Как поступают с ненужными свидетелями? Ну! Отвечайте! – и вперил в Дашу свой скорбно-змеиный взгляд. Даша почувствовала, как в груди что-то оборвалось и гулко упало.

– Вы… меня… – тихо пролепетала она, отступая к стене.

– Только в обморок не падайте. Иначе вам конец. У меня нет ни минуты возиться с вами. И, если я до сих пор это делаю, значит, не собираюсь убивать вас. Пока.

– Но кто… Кто вы? Что вам нужно? – у Даши вдруг появился голос. Дрожащий, плачущий. Но голос.

– Ага. Это уже разговор. Кто я – вам всё равно. А нужно мне от вас много. Очень много. Вы напрочь забудете о том, что видели на улице. Вы вообще по ней не шли и ничего не знаете. Ясно вам?

– Да… И всё? – заморгала Даша.

– Нет, барышня. Не думайте, легко не отделаетесь. И не дрожите. Поедете сейчас в центр, на Пробойную…

– Но…

– Молчать. Там, напротив угла Варваринской, есть гостиница. Так, меблирашки. В тринадцатом номере там живёт Погодин Александр Алексеевич. Повторите.

– По… годин А… лександр Алек… сеевич… – послушно, заикаясь и цепенея под взглядом незнакомца повторила Даша.

– Скажете ему, что Виктор Иванович велел кланяться. Он излечился от лёгкой простуды, которая так его беспокоила. Теперь его здоровье вне опасности. Нужно сказать именно эти слова именно в таком порядке. Повторите.

Запинаясь, Даша повторила и это. Но незнакомец нахмурился.

– Не «просил передать», а «велел кланяться». Никакой отсебятины. Ничего не добавлять и не пояснять. Вы больше ничего не знаете. И не вздумайте фантазировать. Всё поняли? – сухо и хлёстко спросил он.

– Да, да… – торопливо пролепетала Даша. – Только… Только не смотрите на меня, мне страшно. А если… Если я откажусь?

Незнакомец хмыкнул и вздохнул.

– Это будет глупо, барышня. Ничего особенного не случится. Мир не рухнет. Вы умрёте. Только и всего. Прямо здесь. Прямо сейчас. Вы не оставите мне иного выхода, – простенько, с улыбочкой ответил незнакомец, и у Даши почернело в глазах. – И, барышня, если, не дай Бог, вам взбредёт в голову обратиться к властям, знайте, что они вас выдадут.

– К-кому?! – отшатнулась Даша и закашлялась.

– Мне. Я наблюдаю с этой минуты за каждым вашим шагом. Я вижу и слышу всё. Вам ясно? – и две холодящие металлические искорки снова в упор уставились на неё.

Даша кивнула и зажмурилась.

– Прощайте, – услышала она и, когда открыла глаза, поняла, что стоит в заброшенном подъезде одна. И тут хлынули слёзы. Обильные, крупные, неудержимые. Не в силах справиться с ними, Даша уткнулась лицом в ладони, прислонилась к стене, сползла на корточки, сотрясаясь всхлипами. Она одна, одна, совсем одна лицом к лицу с какими-то страшными людьми, подстерегающими её на каждом шагу. Ну почему, почему именно её угораздило влипнуть в эту жуткую и непонятную историю? Впрочем… Пусть лучше она. С Антоном бы, например, этот кошмарный тип не стал церемониться ни минуты. Пырнул бы ножом – и поминай, как звали. Или по голове. Как того, на улице… Странно, но эти мрачные мысли чуть успокоили её. Было страшно. Было очень жалко себя. Но от судьбы, видно, и вправду не уйдёшь. Надо уезжать. Как можно скорее.

Слёзы унялись. Даша наскоро утёрлась рукавом кофты, надвинула поглубже шляпку и выбежала через двор на Пошехонскую. Усталости и панической слабости как не бывало. Только бы скорей отделаться от этого гадкого поручения страшного незнакомца. Даша успела вскочить в уже отходящий трамвай на Сенной и через четверть часа уже шагала по Пробойной улице.

– К господину Погодину, в тринадцатый… – слабым, совсем детским голосом пролепетала она у стойки дежурной. Та подняла глаза от вязания, безразлично оглядела девушку и кивнула.

Тринадцатый номер был на первом этаже, в середине длинного темного коридора. Даша робко постучала.

– Открыто, – раздался громкий гулкий голос из глубины комнаты. – Входите!

Даша несмело толкнула дверь и переступила порожек. Перед ней стоял высокий сутуловатый человек лет сорока пяти с густой, каштановой, зачёсанной назад шевелюрой, давно не стриженой бородкой и такими же неухоженными, взъерошенными усами. Он, видимо, только что умылся, ворот белой рубашки был расстёгнут, лицо мокро блестело, на плече висело полотенце, а из крана умывальника жестяно капала вода.

– Здравствуйте. Слушаю вас, – миролюбиво проговорил постоялец, чуть склонив голову набок.

– Здравствуйте… Вы – господин Погодин Александр Алексеевич? – волнуясь, спросила Даша.

– Да. Чем могу служить? – на миг выпрямился он и тут же снова ссутулился. – Проходите. Присаживайтесь, – и придвинул ей скрипучий венский стул.

– Я к вам от Виктора Ивановича, – торопливо начала Даша, но запнулась, увидев, как нахмурились густые брови над выпуклыми карими глазами Погодина.

– Так-так. Дальше, – подбодрил он.

– Виктор Иванович велел кланяться вам. Он излечился от лёгкой простуды, которая так… его беспокоила. Теперь его здоровье вне опасности, – заученно, припоминая на ходу, протараторила Даша и облегчённо вздохнула.

– Гм… Излечился, значит? – Погодин задумчиво провёл ладонью по усам и бороде. – Ну-ну. Рад за него. Это всё?

– Всё. Я могу идти? – привстала Даша.

– Нет, барышня. Уж простите, чуть задержу. Чаю приказать?

– Нет-нет. Спасибо. Я спешу… – еле проговорила Даша, ожидая очередной неприятности.

– А каким же чудом вы познакомились? С Виктором Ивановичем? – с улыбкой спросил Погодин.

– Он не велел говорить. Извините. Не могу.

– Стращал? – смешливо прищурился Погодин. – Стращал, вижу. Зарёванная вы. Как вас звать-то?

– Дарья… Но я больше ничего не знаю! – почти выкрикнула она.

– Не волнуйтесь, Даша. Вижу, вы человек случайный. Но, надеюсь, Виктор Иванович всё вам доходчиво объяснил, и мне этого делать не придётся. И слава богу. Вот какое дело, Дашенька. По правилам вежливости я обязан ему ответить. И вам придётся передать ему мой ответ.

От одной мысли о новой встрече с чудовищным Виктором Ивановичем у Даши перевернулось всё в глазах.

– Нет! – отчаянно крикнула она. – Нет… – повторила, чуть успокоившись. – Как я найду его? Нет, я не смогу… Об этом мы не договаривались…

– Виктор Иванович предупреждал вас о возможных последствиях? – резко перебил Погодин. – Мне к этому добавить нечего. Вы уже не ребёнок, согласились сознательно, отдавая себе отчёт. Будьте сегодня в шесть вечера в сквере у Власьевской церкви. Виктор Иванович найдёт вас там. Скажете ему… Эй! Эй! Даша!

Это было последнее, что донеслось до бедной девушки. Очнулась она на кровати тринадцатого номера от резкого, режущего запаха нашатыря. Скинула с лица платок и увидела Погодина, который неспешно колдовал за столом над кожаной коробочкой походной аптечки.

– Очнулись? Слава богу, – одними глазами улыбнулся он. – Слабая вы, Даша. Недоедаете, наверно. Да что там, понимаю, – махнул он рукой, но вдруг нахмурился и построжал. – Тем не менее, освободить вас не могу. Так вот, Даша. Скажете Виктору Ивановичу, что родственники мои здоровы. Навещают иногда. Но скупердяи страшные. Привезли всего сорок пилюль сомнительного качества. Так что здоровье моё – не очень, но надеюсь на посылку из Калуги. Вот и всё.

– Вы тоже… болеете? – выдавила Даша.

Погодин неопределённо хмыкнул.

– У вас час в распоряжении. Подняться можете? Смелее. Вот так, – и, взяв её за руки, помог встать, чуть придержав за плечи. Даша вздрогнула и отстранилась от его руки.

Ни жива ни мертва прошла Даша Знаменские ворота и оказалась у Власьевской церкви. Время ещё было, но бродить бесцельно не оставалось больше сил, и она в изнеможении опустилась на скамейку в сквере. Недалеко справа желтело огромное, с полукруглыми колоннами и в белых барельефах здание Волковского театра. Мимо него по мостовой лениво шаркали прохожие и неторопливо трусили извозчики. Позади Даши была трамвайная остановка, и лязгал подходящий вагон. Откуда и как появится этот жуткий человек? Эта мысль донимала и пугала Дашу всё сильнее. Очень не хотелось, чтобы он явился внезапно. Она испугается, начнёт теряться, забудет что-нибудь или перепутает… Да где же он наконец?! И, прикрыв глаза, девушка принялась твердить Погодинское сообщение. Боже, какая чушь! Сорок пилюль… Что это? Патроны? Или бомбы? Ох, нет, это можно сойти с ума. Даша-Дашенька, повезло ж тебе попасть в историю! Ужасно хотелось расплакаться. Но потом. После. Сейчас нельзя. Никак нельзя.

– Здравствуйте, барышня. Добрый вечерок, не правда ли? – раздался совсем рядом негромкий знакомый голос. Век бы его не слышать! Даша вздрогнула. Виктор Иванович сидел на скамейке рядом с ней. Всё тот же костюм-тройка. Та же шляпа на голове. Узкие поля над страшными, пронзительными глазами. Сидел он в вальяжной позе, откинувшись на спинку скамейки. Правая рука лежала поверх спинки недалеко от Дашиного плеча. Девушка хотела было обернуться к нему, но почувствовала на шее лёгкий, цепкий хват его холодных пальцев. И замерла, застыла в ужасе.

– Не надо оборачиваться, – с лёгкой улыбкой в голосе попросил Виктор Иванович. – И вообще, поменьше движений. Это опасно, – и тут же убрал руку.

– Я рад, – продолжил он, – видеть вас здесь. Слушаю вас внимательно.

– А… Да-да. Сейчас… – мучительно сглотнув, проговорила Даша, собралась с духом и задыхающейся скороговоркой, судорожно сжав кулачки, выпалила ему сообщение Погодина.

– Ага. Вот как? – приподнял брови Виктор Петрович, терпеливо выслушав её. – Ну-ну. Да вы не волнуйтесь. И, простите, в горячке не успел спросить вашего имени…

– Дарья… Дарья Максимовна, – запнувшись, ответила девушка.

– Дарья Максимовна… Звучно. В другой момент поцеловал бы вашу ручку, да сейчас не до этикета. Что ж, Дашенька, благодарю вас. Для первого раза вы неплохо справились. Я вижу, что вы девушка серьёзная и смелая. Вас найдут, если понадобитесь.

Даша машинально кивнула.

– Сейчас вы выйдете на угол у Кокуевки, наймёте извозчика – и домой. Вот деньги. Не спорить, – железно отрезал он, заметив её слабый отстраняющий жест. —Кстати, Даша. Вам доводилось где-нибудь в церкви видеть над алтарём глаз Божий? Роспись такая, – пояснил Виктор Иванович, выжидательно глядя на Дашу.

– Глаз? – непонимающе прошептала девушка.

– Глаз, – кивнул Виктор Иванович. – Всевидящее око.

– Видела, кажется. Но при чём тут…

– Для наглядности, Даша. Помните, что жизнь ваша висит с этого дня на очень тонком волоске. И повсюду, где бы вы ни были, куда бы ни пошли, за вами наблюдает вот такое же око. Не Божье. Наше, человеческое. И тем хуже для вас. Вот и всё. Прощайте. И помните – не оглядываться!

Даша медленно поднялась и деревянно, негнущимися ногами, побрела через Большую линию. Извозчик у Кокуевской гостиницы подвернулся быстро, там они не редкость. С сальной ухмылкой он пригласил её в пролётку. Даша не торговалась, и извозчик, многозначительно похмыкивая, довёз её до перекрёстка Пошехонской и Большой Рождественской. Дальше, до дома, она шла пешком. Ноги словно налились свинцом, спотыкались, цеплялись одна за другую. На глазах выступали и сохли слёзы, трясла дрожь, и мнился над самой головой страшный, пронзительный, холодно сверкающий глаз. Глаз смерти. Только дома железные, терзающие клещи чуть отпустили её, и Даша, бросившись на кровать, долго и слёзно ревела в подушку.

Пароход в Рыбинск уходил через день. Даша твёрдо решила ехать к матери. И вот сегодня утром она, выходя у пристаней из трамвая, к ужасу своему увидела, как к дебаркадеру, где уже стоял и дымил пароход, направляются двое мужчин. Это были – Даша узнала бы их из тысячи похожих – страшный Виктор Иванович и высокий, сутулый Погодин. Неторопливо и обстоятельно беседуя, они, судя по всему, готовились к посадке. Приостановились на мостках у самого дебаркадера, постояли. Скрылись.

У Даши потемнело в глазах. Ослабли и задрожали ноги. Она зашла за дерево у трамвайной остановки, и села на чемодан, низко пригнувшись. Сердце, скованное ледяным холодом, билось редко и лениво. Предобморочно. А если бы трамвай пришёл раньше, и она столкнулась бы с ними нос к носу?! А если бы ещё раньше? Тогда они встретились бы уже на пароходе, и об её участи можно было бы лишь горько догадываться.

Но Даша не заметила, как вышел с дебаркадера и исчез с набережной Погодин. Она думала, что он уплыл вместе со своим ужасным подельником. И до крика, до полуобморока перепугалась, увидев его за углом Пробойной, когда они с Антоном шли с набережной. Значит, Виктор Иванович уехал в Рыбинск один…

Нелегко далась Даше эта путаная, жутковатая, но очень правдоподобная история. Закончив рассказ, она долго сидела молча, уткнув лицо в ладони и низко опустив голову. Антон встал, подошёл и осторожно обнял её за плечи.

– Что делать теперь, Антон… Что делать? – жалобно, из-под страдальчески выгнутых тонких бровей взглянула на него девушка. – Я так измучилась… Две ночи не спала…

– Что? А оставайся у меня. Я тоже один сейчас. Отец в Москве. Здесь-то спокойнее тебе будет. Оставайся. Впрочем, как хочешь, но учти: я от тебя ни на шаг не отойду. Даже если прогонишь, – тихо и веско ответил Антон.

Но на душе скребли огромные, как тигры, кошки. «Будет что-то, Дашка… Ох, что же будет?» – в который раз простучало в висках и вспыхнули в памяти холодно-пронзительные, змеиные глаза. Начиналась в его жизни какая-то новая, загадочная, причудливая полоса. И с этим предстояло ещё свыкнуться.