Волк и голубка

Глава 13

Белое покрывало свежевыпавшего снега тихо похрустывало под ногами Эйслинн, спешившей в дом из хижины матери. Было уже темно, холод пощипывал щеки и уши, а снежинки весело плясали в воздухе.

Девушка подняла глаза к бездонному черному небу, нависшему над крышами домов и сузившему окружающий мир до щелочки между ним и промерзшей землей. Эйслинн остановилась в надежде, что ночное безмолвие немного успокоит смятенный дух. Каждый раз, навещая мать, она расстраивалась, не в силах вынести мучительные сомнения, терзавшие душу и лишавшие ее той малой толики уверенности, которая еще оставалась. Каждое утро она готовилась встретить новый день сломленной и молящей небеса о милосердии. Мать все больше погружалась в пучину безумия и жаждала лишь одного — отомстить норманнам. И если Майде удастся преступный замысел, правосудие Вильгельма не заставит себя ждать.

Эйслинн не знала зелья, способного исцелить мать от жгучей ненависти. Сердце разрывалось при мысли, что, врачуя раны и болезни других, она ничем не может помочь единственному родному человеку.

Ледяные поцелуи снежинок немного освежили Эйслинн, и она бодрее поспешила к дому. Перед дверями стоял фургон, и девушка пожалела несчастных, вынужденных искать приюта в зимнюю ночь. Вряд ли они найдут сочувствие в Гвинет. Жадность женщины росла с каждым днем. Ее раздражали здоровые аппетиты воинов и крестьян, и она срывала злость не только на домашних, но и на нечастых гостях, приводя последних в несказанное смущение. Она вечно издевалась за глаза над отцом и Суэйном, высмеивая их пристрастие к мясу и пиву. Говоря по правде, именно Болсгар и викинг поставляли к столу дичь и отгоняли голод от дверей дома. Даже добрый отец Данли часто становился жертвой змеиного языка Гвинет.

Ожидая очередного взрыва яростных воплей, Эйслинн прикрыла за собой дверь и взглянула на собравшихся возле очага. Девушка с намеренной медлительностью скинула тяжелую шерстяную накидку и подошла поближе к теплу, искоса поглядывая на Болсгара, чтобы определить, в каком настроении находится сегодня его дочь. Когда Гвинет впадала в гнев, Болсгар плотно сжимал губы и хмурился. Но сейчас он казался спокойным и даже веселым. Эйслинн присмотрелась к трем нищенски одетым взрослым и детишкам, скорчившимся у пылающего очага.

Самый младший благоговейно уставился на сверкающие медные пряди, вьющиеся по плечам девушки. Эйслинн весело улыбнулась, и темные глаза малыша доверчиво сверкнули. Однако взгляд женщины помоложе был не слишком дружелюбным. Она настороженно рассматривала Эйслинн и жалась в самом углу, не спуская с девушки глаз. Эйслинн не могла не заметить сходства между ней и мальчиком и предположила, что они близкие родственники.

Мужчина был бледен, трясся в ознобе, осунувшееся лицо исказила гримаса боли. Его жена тихо стояла рядом, наблюдая за происходящим. Эйслинн распознала в ее взгляде мудрость и спокойную силу и улыбнулась незнакомке.

Остальные дети были постарше темноглазого малыша: парнишка, почти ровесник Хэма, девушка-подросток и мальчишки, похожие друг на друга как две капли воды.

— Мы уже думали, что ты заблудилась, Эйслинн.

Девушка настороженно обернулась, пораженная столь неожиданно вежливым тоном. Она не знала, какую игру затеяла Гвинет, но, внешне невозмутимая, выжидала, пока та выдаст себя.

— У нас гости от Вулфгара, — продолжала Гвинет, заметив, как мгновенно зажглись фиалковые глаза. Она назвала каждого по имени и с довольным видом прибавила: — Он велел им поселиться здесь.

— Это так, госпожа, — кивнул Гевин. — Мой брат Сенхерст остался с ним.

— А сам господин? С ним все хорошо? — приветливо осведомилась Эйслинн.

— Да, норманн здоров. Он вытащил нас из трясины, и мы провели ночь в его лагере. Затем он дал нам еду и приказал ехать сюда.

— Вулфгар не говорил, когда вернется? Скоро ли будет в Даркенуолде?

— Ты даже не скрываешь свою похоть к нему, — прошипела Гвинет.

Кровь бросилась в лицо девушки, но Гевин добродушно ответил:

— Нет, госпожа, ничего не сказал.

Взгляд Гвинет остановился на молодой вдове, пристально изучавшей изящную фигуру Эйслинн и клубящиеся медные волосы, ниспадавшие ниже пояса. Глаза Гвинет сузились и сверкнули. Она неожиданно решила солгать… совсем небольшой обман, который, однако, прекрасно послужит ее целям.

— Вулфгар настоятельно просил Хейлан и ее сына жить здесь, в Даркенуолде.

От Эйслинн не укрылся истинный смысл слов Гвинет, и она обернулась к вдове, удивленно взиравшей на женщину. Хейлан умудрилась выдавить нерешительную улыбку, на которую девушка не нашла сил ответить.

— Понимаю, — произнесла она. — А ты оказала им гостеприимство. Вулфгар будет доволен твоей добротой. Светлые глаза Гвинет похолодели.

— Поскольку я его сестра, мне ли не знать этого?! Только человек с острым слухом мог различить горечь и злобу в ее голосе.

— Вулфгар щедр и великодушен. Даже с рабами он обращается куда добрее, чем они того заслуживают, и богато их одевает.

Эйслинн притворилась смущенной, прекрасно понимая намеки Гвинет.

— Правда? Клянусь Богом, я заметила, что никто, кроме тебя, дорогая Гвинет, не одет наряднее, чем прежде.

С того места, где сидел Болсгар, донесся приглушенный смешок, и Гвинет наградила отца убийственным взглядом. Все прекрасно знали, что она завладела немногими оставшимися платьями Эйслинн и даже не трудилась это скрыть. Вот и сейчас она сидела в немного поношенном фиолетово-розовом платье, которое сама девушка надевала, когда предстояла уборка. Теперь же это был ее лучший и единственный наряд, который Гвинет снисходительно позволяла ей иногда носить.

— Меня всегда поражало, — язвительно заметила Гвинет, — как это мужчина может клясться в верности женщине и незамедлительно искать новых развлечений и забав. Как чудесно, что Вулфгар нашел красавицу, которую пожелал отправить домой дожидаться своего возвращения.

Хейлан задохнулась и громко закашлялась, чем сразу привлекла внимание Эйслинн. Девушка слегка нахмурилась, гадая, что произошло между ней и Вулфгаром и почему она ведет себя таким образом.

— Вулфгара здесь почти никто не знает, — с достоинством заговорила Эйслинн. — И потому ни один человек не вправе судить, какова его истинная суть. Что же до меня, могу лишь молиться, чтобы он оказался настоящим рыцарем, а не низким негодяем. Время покажет, но пока я почитаю Вулфгара и доверяю ему до конца.

Девушка резко повернулась и, не слушая лепета Гвинет, велела Хэму принести поднос с лекарствами.

— Кажется, этот добрый человек нуждается в моей помощи, если, конечно, одна из вас не предложила раньше полечить его.

Она взглянула сначала на Хейлан, которая покачала головой и скорчила гримасу, а потом на Гвинет. Женщина гневно фыркнула и вернулась к своему обычному занятию — вышиванию.

— Прекрасно, — сухо улыбнулась Эйслинн, — я сделаю все сама, поскольку никто больше не изъявляет желания.

Она склонилась над Гевином и с помощью Мидерд протерла и смазала мазью обрубок руки.

— Повадки воинов хорошо известны, — снова начала Гвинет, исходя злобой. — Разве само упоминание о сражениях не рождает прекрасных воспоминаний у тебя в душе, Эйслинн? Норманны, такие сильные и гордые, готовые попробовать каждую девушку, которая придется им по вкусу! Интересно, как относятся побежденные женщины к этим грубым ласкам?

Язвительные слова впились ядовитыми шипами в сердце девушки. Тоска и ужас росли, пока у нее не перехватило дыхание. Гвинет с невероятной жестокостью воскрешала прошлое. Эйслинн глубоко вздохнула и, вскинув голову, встретилась глазами с Мидерд. Во взгляде женщины светилось искреннее сочувствие, и Эйслинн поняла, что обрела истинного друга.

— Я молю Бога, дорогая Гвинет, — медленно промолвила она, — чтобы даже тебе не довелось испытать ничего подобного.

Гвинет откинулась на спинку стула, почему-то не чувствуя себя победительницей. Хейлан отвернулась и протянула руки к огню, размышляя об услышанном.

Эйслинн немного успокоилась и, перевязав рану Гевина, подошла к Болсгару.

— Милорд, ты только что слышал, что все мужчины — лгуны и изменники. Как думаешь ты? Разве ты такой же? А Вулфгар?

— Моя дочь, очевидно, плохо знает мужчин, — проворчал Болсгар, — поскольку у нее их никогда не было.

Он сжал тонкие пальцы Эйслинн, пытаясь утешить девушку.

— С самого детства Вулфгар был верен всем, кто ему принадлежал, — лошади, соколу и даже… даже мне.

Прежде чем он успел отвести взгляд, Эйслинн заметила, как глаза старика увлажнились.

— Да, на земле нет человека правдивее и преданнее.

— Но тебе ничего не известно о его женщинах, — поспешно вставила Гвинет.

— Верно, — пожал плечами Болсгар, — он когда-то поклялся, что не станет питать к ним большой любви. Вулфгар подобен железному волку, рыскающему по полям сражений, которому неведомы нежность и доброта, но в его сердце горит потребность в любви, такая сильная, что ему остается лишь отрицать ее.

— Исчадия ада, — рявкнула Гвинет. — Мой родной отец, только вчера потерявший дом и земли, одобряет союз между моим братцем-бастардом и саксонской…

— Гвинет! — прогремел Болсгар. — Закрой рот или я тебе его заткну!

— Но это правда, — злобно огрызнулась Гвинет. — Будь твоя воля, ты соединил бы его с этой шлюхой священными обетами брака!

От изумления у Хейлан округлились глаза.

— Ты не его жена? — охнула она и хотела добавить еще что-то, но нахмуренные брови Мидерд заставили вдову поспешно прикусить язычок.

— Конечно, нет! — негодующе вскричала Гвинет. — Она уже спала с одним норманном, а теперь старается подцепить моего брата!

Болсгар сорвался с места, и Гвинет впервые в жизни съежилась от страха. Эйслинн стояла, стиснув зубы и сжав кулаки, опасаясь, что не выдержит и разрыдается.

Старик приблизился к дочери вплотную и прорычал:

— Ты, безмозглая тварь! До каких пор твоя глупость и ревность будут ранить людей?!

Хейлан откашлялась и, пытаясь отвлечь рыцаря и отвратить его гнев от Гвинет, спросила:

— Господин Вулфгар много сражается. Его часто ранят в бою? Этот шрам…

Эйслинн, вскинув голову, потрясение уставилась на вдову. В голове лихорадочно билась единственная ужасная мысль: о той, последней ране знали лишь она и Суэйн, и теперь, вероятно, эта молодая особа…

— Я только хотела узнать… — еле слышно пролепетала Хейлан, заметив, что удивленные взоры присутствующих обратились на нее. Даже Гвинет оцепенела, а Болсгар, отвернувшись от дочери, мрачно насупился.

— Хотела знать? — осведомилась Гвинет, гадая, чем вызвано удивление Эйслинн. — Но что так возбудило твое любопытство, добрая Хейлан?

— Шрам на щеке вашего брата… откуда он? — нерешительно начала вдова. — Получен в сражении?

Гвинет уселась поудобнее, бросив взгляд на отца, молча рухнувшего в кресло. Лицо его было темнее грозовых туч, а руки вцепились в подлокотники с такой силой, что вздулись мускулы.

— И тебе было неприятно смотреть на этот уродливый рубец? — продолжала допрашивать Гвинет.

— Неприятно? О нет! Красивее лица я в жизни не встречала!

Теперь вдова смотрела на Эйслинн, как на равную, считая, что, не покинь она так поспешно Вулфгара в ту ночь, могла бы занять место этой рыжей девчонки. По крайней мере норманн оказался бы в ее власти, а там кто знает…

— Несчастный случай в детстве, — сдержанно объяснила Гвинет.

— Несчастный случай? — снова прорычал Болсгар. — Ты лжешь, дочь! Нет, это было сделано намеренно, чтобы сорвать злость на невинном мальчонке!

— Отец, — упрашивала Гвинет, по-настоящему испуганная его яростью, — все это уже быльем поросло. — Никогда! Я все ясно помню. Гвинет раздраженно поджала губы.

— Ну, если так уж хочешь, расскажи им, как, узнав о том, что он бастард, ты в приступе ненависти раскроил ему щеку рукавицей сокольничего.

Болсгар с трудом поднялся и, трепеща от бешенства, уставился на дочь. Эйслинн немного успокоилась. В эту минуту старик казался настолько разъяренным, что у нее не осталось ни малейших сомнений: бедняга сгорает со стыда, однако из упрямства не хочет признать свою вину.

— Мне нет нужды говорить об этом, дочь моя, ибо ты достаточно успела им рассказать, — вымолвил он наконец.

— Садись и будь гостеприимным хозяином, отец, — умоляюще попросила Гвинет.

— Хозяином! — пренебрежительно бросил Болсгар. — Я здесь не хозяин. Вулфгар дал нам прибежище. Я не посягаю на его собственность и тебе не советую.

Дурное настроение старика, видно, ничуть не улучшилось, потому что он поднял рог с элем и оглядел зал.

— Где Суэйн? Я хочу выпить. Хороший сотрапезник отвлек бы меня от тяжких дум.

— Он в конюшне, — процедила Гвинет, пытаясь скрыть возрастающее нетерпение.

— А Керуик? — прогремел Болсгар. — Где он?! Этот парень — единственный, с кем стоит выпить!

— Не сейчас, отец, — отмахнулась Гвинет, окончательно разозлившись при мысли, что лорд собирается пить с рабом. — Я послала его приготовить жилища для новой семьи.

— В столь поздний час? — вскинулся Болсгар. — Неужели парень не может хоть немного отдохнуть после нелегкого дня?

Гвинет стиснула зубы, но, опасаясь еще больше разозлить отца, не осмелилась повысить голос.

— Я забочусь лишь об этих бедных усталых людях. Подумай, сколько всего им пришлось перенести! Каменный пол — жесткий и холодный, и измученным путникам лучше расположиться в коттеджах[3].

— Поскольку здесь словом не с кем перемолвиться, я отправляюсь спать. Доброго тебе вечера, дочь.

Гвинет кивнула, и старик, повернувшись спиной, протянул руку Эйслинн.

— Я старый человек, дитя мое, но все еще способен проводить прекрасную даму в ее покои. Не окажешь ли мне честь?

— Конечно, сэр, — прошептала Эйслинн, улыбаясь. В отличие от дочери у Болсгара всегда находилось для нее доброе слово. Взяв его под руку, она позволила увести себя от собравшихся вокруг очага людей.

Остановившись перед дверью ее спальни, которую она делила с Вулфгаром, Болсгар долго молчал и наконец со вздохом признался:

— Мне следовало бы поговорить с Вулфгаром. Он должен был обойтись с тобой, как велят рыцарские законы. Однако я не могу вмешиваться в его дела. Лишился этого права, когда прогнал его из дома. Из-за меня он стал одиноким, потерявшим семью человеком.

Эйслинн, покачав головой, мягко улыбнулась:

— Не заставляй его поступать против воли. Он был так добр ко мне. Вырванные насильно милости ничего не значат. Болсгар осторожно сжал ее руку.

— Ты мудра не по годам, дитя мое. Однако все же выслушай мой совет. Предоставь волку выть на луну. Она не спустится к нему с неба. Позволь ему рыскать по темным лесам. Он не найдет там того, что ищет. Но настанет время, когда он сам признается себе, как жаждет любви, и лишь тогда обретет истинное счастье. До этой минуты будь верна ему. Подари Вулфгару то, в чем отказали ему его мать и я. Окутай его своей любовью, пока он не положит к твоим ногам свое изболевшее сердце. Попробуй сковать его цепями преданности, и он станет ручным и покорным.

Эйслинн почувствовала всю тяжесть горя, которое пришлось вынести старику, потерявшему жену и сыновей, но чем она могла его утешить?

— Я всего лишь рабыня, Болсгар, — мягко напомнила она. — Ты сам видишь, как хороша молодая вдовушка. Сумею ли я занять какое-то место в его сердце, ведь у меня столько соперниц!

Болсгар, не найдясь с ответом, закрыл глаза. Да, Эйслинн прекрасна и очаровательна, но никто не может проникнуть в мысли Вулфгара. Лучше не пробуждать в ней надежд — что, если он не прав и Эйслинн для Вулфгара одна из многочисленных любовниц?

— Она дочь старого лорда? — осведомился Гевин, кивнув в сторону лестницы, где только что затихли шаги Болсгара и послышался стук задвигаемого засова.

— Да, — вздохнула Гвинет. — И гноящаяся рана на теле этого города.

Мидерд и Гевин обменялись быстрыми взглядами, но промолчали. Хейлан навострила уши.

— Это чистая правда. Она, как змея, пробралась в постель брата и прилагает все усилия, чтобы стать хозяйкой дома. — Гвинет почувствовала заинтересованность молодой вдовы и обратилась к ней: — Для брата это лишь забава, но боюсь, она опоит его зельем или околдует.

Ужасное видение Рагнора, сжимающего в объятиях Эйслинн, снова больно укололо Гвинет. Она закрыла глаза, чтобы никто не увидел их злобного блеска.

— Этот Керуик — ее любовник. Занял место Вулфгара, — медленно выговорила Гвинет. — Она грязная потаскуха, но даже мой отец считает Эйслинн едва ли не святой. Очарован ее красотой, как все мужчины.

— А господин тоже находит ее красивой? — осведомилась вдовушка, сгорая от ревности.

— Хейлан, вряд ли это мудро — вмешиваться в дела лорда Вулфгара, — предостерегла Мидерд, нахмурившись.

— Клянусь Богом, не знаю, о чем думает братец, — перебила Гвинет, широко разводя тощие руки. — Эти красные волосы уж точно — дьявольская метка. Неужели кто-то может в этом сомневаться? Сколько душ она погубила своими снадобьями?! Берегитесь ее. Не позволяйте обмануть себя льстивыми речами. Ложь для нее — дело привычное.

— Я буду очень осторожна, — пробормотала Хейлан.

Лидерд пристально взглянула на золовку, но вдова не обратила на нее внимания. Гвинет поднялась и отложила вышивание.

— Дым ест мне глаза, и я должна немного отдохнуть. Доброй всем ночи.

Саксонская семья молча смотрела вслед удалявшейся Гвинет, и лишь когда она исчезла из виду, Мидерд раздраженно обратилась к Хейлан:

— Ты будешь почтительна с господами хотя бы ради нас всех, Хейлан, иначе мы снова можем очутиться на улице.

Но та только пожала плечами и танцующей походкой подошла к сыну.

— Господа? Но я очень уважаю леди Гвинет. О ком ты говоришь? У лорда Болсгара было дурное настроение, но я не грубила ему.

— Я знаю, когда ты задумаешь что-то, не остановишься, пока не добьешься своего, — бросила Мидерд. — И видела, как ты поглядывала на норманна. Оставь его в покое, Хейлан. Он возлюбленный леди Эйслинн.

— Ха! Да я могу заполучить его, когда захочу!

— Ты слишком хвастлива, Хейлан. Нас послали сюда работать, ни за чем больше.

— Вот как?! — коротко рассмеялась Хейлан, — Что ты об этом знаешь?

Мидерд с мольбой посмотрела на мужа, но не нашла в нем поддержки.

— Я не хочу спорить с тобой, Хейлан, — тихо сказала она. — Но когда леди Эйслинн станет хозяйкой дома, она немедленно выгонит нас, если ты будешь по-прежнему липнуть к норманну. А куда мы пойдем, когда везде царят голод и нищета? Прошу, подумай о Майлсе!

— Я и думаю о нем! — взорвалась Хейлан и, погладив по голове сонного мальчика, выпрямилась. — Такой сын, как Майлс, сделает честь любому лорду!

Мидерд в отчаянии воздела к небу руки и покачала головой.

По возвращении Керуика они разбудили спящего Майлса, завернули его в шкуры и вышли из дома. Керуик устроил семейство Гевина и повел Хейлан с сыном в лачугу поменьше. Здесь в очаге приветливо горел огонь, освещая убогую обстановку домика. Хейлан, дождавшись, пока Керуик свалит у очага дрова, заметила:

— Твоя госпожа Гвинет очень мила. Ты, должно быть, счастлив служить ей.

Керуик поднялся и, не отвечая, бесстрастно уставился на вдову. Ее темные глаза гневно сверкнули.

— Что ты знаешь о господах, жалкий раб! И к тому же глаз не сводишь с рыжей ведьмы!

Керуик презрительно скривил губы и заговорил, тщательно выбирая слова, чтобы не выдать владевшей им злости:

— Эта «рыжая ведьма» была когда-то моей нареченной, прежде чем норманны отобрали у нас все, а Вулфгар сделал ее своей любовницей. Я имел дом и поместье и лишился чести и богатства, но более всего жалею о потере Эйслинн. Не смей говорить о ней пренебрежительно и, если у тебя есть хоть капля здравого смысла, не обращай внимания на лживые речи Гвинет.

— Не сомневайся, у меня достанет сообразительности, чтобы увидеть, как обстоят дела, — отрезала Хейлан. — И что ты до сих пор покорен Эйслинн.

— Да, — кивнул Керуик. — Больше, чем ты способна понять.

— Отчего же не понять! — горячо заверила Хейлан. — Я совсем недавно овдовела и еще не забыла, что привлекает мужчин в женщинах!

— И что же именно? Уже пытаешься распускать о нас глупые слухи? Пожалуй, для крепостной ты слишком надменна.

— Крепостной? — дерзко хмыкнула Хейлан. — Может, да, а может, и нет. Подождем до возвращения милорда Вулфгара! — И, гордо вздернув подбородок, добавила: — Я получу его, если только захочу!

— Ты?! — недоверчиво протянул Керуик. — И чем же ты его приворожила? Неужели и тебя он сделал своей любовницей?

— Я не из таких! — взорвалась Хейлан. — Но он пожелал меня, и кто знает, что может произойти после его приезда? Керуик с омерзением поморщился.

— Разреши предостеречь тебя, прекрасная вдова. Вулфгар избил меня до полусмерти, когда я посмел защитить Эйслинн, и разгневался еще больше, заметив, что я всего лишь коснулся ее руки. Однако он, не стыдясь, провозглашает свою ненависть ко всем женщинам. Не позволяй себя одурачить и не думай, что он слаб и безволен! Он могуч и жесток и легко разгадает твои замыслы. Возможно, Вулфгар даже захочет взять тебя, как мою Эйслинн, но, клянусь, предложит при этом куда меньше, чем ей.

— По-твоему, у меня нет шансов стать хозяйкой этого дома? Ах ты, болтливый негодяй! Ты слишком опьянен собственной похотью, чтобы понять, почему он послал меня сюда! — гордо объявила Хейлан.

— Работать, как и всех остальных. Он нуждается в крепких и здоровых крестьянах.

— Да взгляни на меня! — взвизгнула Хейлан, теряя терпение. — Неужели ты не веришь, что мужчина может влюбиться в такую, как я?

— Ты очень высокого мнения о своих чарах, но я вижу перед собой всего лишь напыщенную, самоуверенную девку. Да, ты весьма смазлива, но таких здесь хоть пруд пруди. Ты недостойна даже стоять рядом с Эйслинн. Она несравненна.

— Я буду госпожой Даркенуодца! — задохнулась Хейлан. — Вот увидишь!

— Неужели? — язвительно осведомился Керуик, подняв брови. — А мне кажется, ты не поднимешься выше крепостной.

— Леди Гвинет говорит, что Вулфгар забавляется с Эйслинн, пока она ему не надоест, — выдавила Хейлан. — Наверное, я сумею ускорить ее падение.

— Ба! Леди Гвинет! Нашла кого слушать! Ни Вулфгар, ни любой здравомыслящий мужчина на его месте никогда не расстанется с Эйслинн.

— Хорошо, что твое мнение не много значит! — бросила Хейлан, высокомерно тряхнув головой.

— Плохо тебе придется, — предупредил Керуик. — Я забыл упомянуть еще одно ценное качество Эйслинн: она мудрее любой женщины, которую я знаю.

— О-о-о, ненавижу тебя всей душой! — вскричала вдова. Но Керуик невозмутимо пожал плечами:

— Мадам, откровенно говоря, мне это совершенно безразлично.

Он, не прощаясь, вышел, оставив Хейлан растерянно стоять посреди хижины.

Эйслинн наконец осталась одна и почувствовала, как снова ею овладевает страх. Сомнения лишали ее уверенности, а в воображении представал Вулфгар, сжимавший в объятиях темноволосую Хейлан. Эйслинн в отчаянии сбросила одежду, вспоминая нежные ласки Вулфгара в их последнюю ночь. Неужели он нашел большее наслаждение в постели с другой? Неужели действительно считал ее лишь мимолетным увлечением? Неужели сейчас лежит рядом с очередной красавицей и не думает об Эйслинн?

Боль в груди становилась все сильнее, пока не вылилась прерывистыми рыданиями. Девушка бросилась на кровать, пытаясь заглушить подушкой громкие стоны.

Наконец она успокоилась и натянула на себя волчьи шкуры, чтобы прогнать холод, сковавший сердце.

В этот момент в дверь тихо постучали, и Эйслинн разрешила нежданному гостю войти. К ее удивлению, на пороге возникла Мидерд, вернувшаяся в столь поздний час, несмотря на ледяной ветер и сильный мороз. В руках женщина держала узелок.

— Миледи, я принесла вести о лорде Вулфгаре, и он предупредил, что они предназначены только для ваших ушей.

По залитому слезами лицу и покрасневшим глазам Мидерд сразу поняла, какие тяжелые мысли терзают девушку, и заговорила с нежным участием:

— Госпожа, Хейлан уносится мечтами слишком высоко. Несчастная чересчур кичится своей красотой. Но я знаю, что господин не отвернулся от вас, поскольку послал со мной подарок и беспокоился о вашем благополучии. Кроме того, он велел вам в случае нужды обращаться за помощью к Суэйну. Не придавайте очень уж большого значения сумасбродным выходкам молодой вдовы.

Она протянула сверток Эйслинн и добродушно улыбнулась, видя, как нетерпеливо девушка разворачивает его.

— Миледи, это честно куплено и ни у кого не отобрано.

Соленые капли снова побежали по щекам Эйслинн, но теперь это были слезы радости. На постели лежал отрез желтой ткани, и совсем недавно его касались руки Вулфгара! Она крепко обняла Мидерд, осыпая смутившуюся женщину словами благодарности.

— О Мидерд, как мне тебе объяснить! — возбужденно вскрикнула Эйслинн. — Вулфгар сказал, что не в его обычае покупать женщинам подарки, потому что его деньги заработаны тяжким трудом и ни одна женщина не стоит таких стараний.

Мидерд мягко улыбнулась, поняв, что обрела настоящего друга в девушке. Она пожала руку Эйслинн и ободряюще прошептала:

— Кажется, вы выиграли сражение, миледи. Будем надеяться, что завтра вы победите в войне.

Фиалковые глаза девушки засияли аметистовым светом.

— О, дай Бог, чтобы твои слова исполнились.

Счастливая за нее, Мидерд вышла из комнаты, чувствуя, что эта девушка стала ей родной, а будущее их семьи обеспечено. Здесь, в Даркенуолде, они обретут мир и покой. Ее муж станет трудиться, а сыновья — помогать ему в кузнице. Сама же она с дочерью, вероятно, сможет работать в доме. Наконец-то они в безопасности.

На следующее утро Эйслинн поднялась задолго до того, как встали домашние, и, взяв подаренный отрез, подошла к сундуку Вулфгара. Она бережно вынула всю его одежду, а затем аккуратно сложила туда сначала ткань, а потом все остальные вещи. Гвинет не догадается заглянуть в сундук и завладеть материей. Услышав известие о возвращении Вулфгара, Эйслинн сошьет себе новый наряд и встретит его в красивом платье, а не в обносках.

При мысли о его скором приезде на сердце стало легко, а голова закружилась от волнения. К ней вновь возвращаются радость и уверенность!

Спустившись вниз, Эйслинн увидела сидящих перед очагом Хейлан и Гвинет. Гвинет освободила вдову от каких-либо трудов по дому и пыталась научить ее благородному искусству вышивания. Но огрубевшие руки плохо справлялись с работой, и терпение Гвинет подходило к концу. Девушка скрыла веселую улыбку, услышав, как Хейлан униженно молила Гвинет простить ее неловкость. Они и не подозревали, что Эйслинн наблюдает за ними.

— Делай маленькие стежки, как я учила, — раздраженно вздохнула Гвинет.

— Извините меня, миледи, но я никогда не была искусной швеей, — пробормотала Хейлан, но, тут же просветлев, добавила: — Зато я умею зажарить кабана, а мой хлеб славился по всей округе!

— Это крестьянский труд, — отрезала Гвинет. — Если надеешься когда-нибудь стать настоящей дамой, придется многому учиться. Вулфгар потребует, чтобы ты чинила его одежду.

Эйслинн неожиданно выступила вперед, застав их врасплох, и протянула руки к огню.

— Ты так предупредительна, дорогая Гвинет, но я прекрасно обхожусь без всякой помощи, когда штопаю одежду своего господина. Вулфгар, кажется, вполне доволен моими талантами.

Она немного приподняла юбку, чтобы тепло проникло под одежду.

— Чудо, что ты находишь время для подобных занятий, — язвительно фыркнула Гвинет. — До сих пор ты целыми днями и ночами валялась в постели брата.

— Ах, Гвинет, откуда тебе известны такие вещи? — усмехнулась Эйслинн. — Неужели у тебя вошло в обычай подсматривать и подслушивать под дверями так же часто, как лазать в мой сундук?

Она многозначительно посмотрела на наряды обеих женщин. Сегодня на Хейлан было сильно поношенное платье Эйслинн, без всякого сомнения, подаренное щедрой за чужой счет Гвинет.

— Твой сундук? — издевательски переспросила та. — У рабов нет ничего своего.

Торжествующая улыбка заиграла на губах Эйслинн.

— Но, Гвинет, если я рабыня, значит, все мое имущество принадлежит Вулфгару. И ты смеешь красть у собственного брата?!

Гвинет сжала кулаки и дрожащим от ненависти голосом заявила:

— Перед отъездом брат заверил, что все здесь наше и мы можем распоряжаться его добром как нам будет угодно.

— Разве? — хмыкнула Эйслинн. — Но это он говорил Болсгару, а твой добрый батюшка старается не брать ничего лишнего. Сказать по правде, он приносит столько дичи, что давно сторицей воздал за гостеприимство. Как ты знаешь, Вулфгару необходимо много рук для процветания поместья. Что же ты, дорогая Гвинет, делаешь, чтобы помочь брату?

— Я веду хозяйство в его отсутствие, — рявкнула взбешенная Гвинет, — и приглядываю, чтобы его кладовые не разграбили эти жадные пьяницы, которые… — Но тут она осеклась, словно подавившись своими речами.

Эйслинн, проследив за ее взглядом, заметила появившегося в зале Суэйна. Улыбнувшись Гвинет, викинг намеренно неспешно отрезал огромный кусок от жарившейся над огнем туши и запил еду хорошим глотком эля. Причмокнув от удовольствия, он облизал пальцы, вытер их о тунику и проворчал:»

— Кто тут жалеет еду, которую приносим мы с Болсгаром?

— Никто, Суэйн, — рассмеялась Эйслинн. — Мы все благодарны за твои труды.

Норвежец долгим недобрым взглядом уставился на Гвинет, прежде чем кивнуть.

— Ладно.

И, громко рыгнув, вышел из дома. Эйслинн отступила и, расправив юбку, присела в полупоклоне:

— Прошу прощения, леди, мне нужно приниматься за работу. — Она шагнула к порогу и походя бросила: — Хейлан, позаботься, чтобы мясо не пригорело.

Эйслинн удалилась, едва не лопаясь от злорадства, и, выйдя на улицу, подумала, что мир никогда еще не был столь восхитительным.

Вулфгар и его люди стояли лагерем на перекрестке дорог близ Кевоншира. Снег перестал падать и вскоре растаял. Они останавливали путешественников и английских гонцов, посланных с известием о наступлении Вильгельма. Последних задерживали на несколько дней, пока не устаревали новости, которые те везли.

Теперь войска Вильгельма обогнали отряд Вулфгара, и засады норманнам больше не грозили. Свернув лагерь, они отправились в другое место и там снова принялись перехватывать саксонских посланников. Отряд продвигался на север, а армия герцога переправилась через Темзу к западу от Лондона. Город остался беззащитным, отрезанным от английских войск. Перед этим пали Хемпшир, Беркшир, Уоллингфорд, а затем архиепископ Элдред и претендент на престол этелинг[4] Эдгар проиграли битву при Беркемстеде и сдались на милость Вильгельма. Они принесли ему клятву верности и оставили заложников. В Рождество была назначена коронация Вильгельма.

Вулфгара и его людей призвали в лагерь. Повозку с трофеями, взятыми в покоренных городах, отослали Вильгельму, велевшему казначею подсчитать стоимость дани. Герцогу полагалась половина. Остальное принадлежало Вулфгару.

Жизнь лагеря вошла в привычную колею. Вулфгар выплатил своим рыцарям причитающиеся им доли, привел в порядок дела, но не отпускал воинов далеко от себя и не позволял пить и бегать за юбками.

Прошло несколько дней, однако до Рождества оставалась почти неделя, прежде чем от герцога прискакал гонец. Вулфгару было приказано занять дом рядом с аббатством и дожидаться там коронации.

Поскольку час был еще ранним, Вулфгар оседлал Гунна и отправился в Лондон, чтобы отыскать место, где ему предстояло жить. На улицах толпился народ, и горожане разглядывали вооруженного норманна с неприкрытой ненавистью. Дома и лавки были окружены каменными стенами и изгородями, еще больше сужавшими мощенные брусчаткой улицы. Открытые сточные канавы, полные темной мутной жижи, невыносимо смердели.

По мере приближения к Вестминстеру давка становилась все сильнее — люди спешили в столицу лицезреть, как Англия склонится перед норманнским герцогом. Не раз Вулфгару приходилось теснить конем собиравшихся зевак. Оказавшись на площади, он сразу увидел огромный каменный дом, стоявший поодаль. Зато с его крыши можно было прекрасно обозревать окрестности. Вулфгар с трудом протиснулся к дверям и, поскольку никто из норманнов не предъявил права на жилище, потребовал именем Вильгельма пустить на постой его отряд. Жирный хозяин принялся громко жаловаться и яростно кричать, узнав, что никто не собирается ему платить за стоянку.

— Но, добрый человек, — саркастически заметил Вулфгар, — Вильгельм, несомненно, оценит твое великодушие по отношению к его воинам. Будь счастлив, что твой дом еще цел и не превратился в груду щебня, как многие другие, после ухода моих людей.

Это оказалось последним ударом. Но когда купец услышал приказание недельки на две или месяц подыскать другое жилище для себя и своих многочисленных родственников, по его пухлым щекам полились слезы.

Вулфгар прошелся по дому, прикидывая, где поселить рыцарей и воинов, пока почтенный торговец помчался сообщить семье дурные вести. Вскоре Вулфгар услышал визгливый женский голос, упрекавший мужа за то, что он не выступил против чужеземцев или по крайней мере не потребовал компенсации за причиненные неудобства.

Через несколько минут хозяин присоединился к Вулфгару и старался держаться поближе, словно чувствовал себя в большей безопасности рядом с норманнским рыцарем. Во дворе оказались прекрасные конюшни, а на первом этаже находилась огромная кухня. Лестница соединяла ее с подвалом, который ломился от вин и сладостей. Вулфгар быстро успокоил тревоги торговца, пообещав, что за все припасы будет заплачено.

На втором этаже размещались маленькие комнаты и большой зал, где его люди могли отдохнуть и поиграть в кости. Вулфгар поднялся по узким ступенькам на самый верхний этаж. Здесь были устроены прекрасно обставленные хозяйские покои, которые сделали бы честь самому богатому норманнскому замку. Вулфгар остановился у дверей просторной спальни, где стояла огромная кровать под бархатным балдахином. Коснувшись мягкой пуховой перины, Вулфгар не смог прогнать видение нежного личика с сияющими фиалковыми глазами и розовыми устами, раскрывающимися, как лепестки, под его поцелуями.

Рыцарь, словно обжегшись, отдернул руку. Господи, чем заворожила его эта колдунья?! Он явственно видел ее перед собой: вот она простерла к небу руки среди зеленых и алых столбов дыма и произносит нараспев древние заклинания… а ветер треплет непокорные локоны.

Словно притягиваемый потусторонними силами, Вулфгар обернулся к постели и снова увидел фиалковые глаза, сверкающие смехом. Рассердившись на себя, он с проклятием отскочил и выбежал из дома. Но шагая к конюшне, он чувствовал, как огонь желания побежал по чреслам. В этот момент он был способен думать и мечтать лишь об Эйслинн, разметавшейся на бархатном покрывале.

На обратном пути Вулфгар, погруженный в раздумья, ехал, не разбирая дороги. Остановившись на холме, он смотрел на раскинувшийся внизу лагерь, и впервые в жизни одиночество сковало его душу ледяным панцирем. Он не смел признаться себе, что решение принято и назад пути нет. В неожиданном воодушевлении, которого не испытывал вот уже много недель, он пришпорил удивленно фыркнувшего Гунна и полетел к своим шатрам.

Через два дня они перебрались в Лондон. Ночь уже спустилась, но усталых воинов ждали обильный ужин и хорошее вино. Люди Вулфгара устроились внизу, и до него доносились веселые голоса, толкующие о непривычных удобствах нового жилища. Сам он стоял на крыше, глядя на залитую светом факелов площадь. Гауэйн уже уехал и к завтрашнему дню прибудет в Даркенуолд.

Странное, неизведанное доселе нетерпение росло в груди Вулфгара, сердце колотилось необычно часто и оглушительно громко. Как никогда ясно он видел сияющие глаза Эйслинн, меняющие оттенок с игрой света. Видел изогнутые брови, которых так часто касался, изящный носик и мягкие губы.

Вулфгар поспешно отвернулся. Подобные грезы пристали скорее зеленому юнцу, но в нем пробуждали неутолимую похоть. Он словно скован по рукам и ногам и ненавидит свою зависимость от девчонки!

Раздраженный, злой, норманн устремился в спальню и, раздевшись, попытался обрести покой, но вскоре понял, что сегодня ему не уснуть. В ушах звучали нежный шепот и тихие признания.

Вулфгар окончательно вышел из себя, вскочил, встал у окна и, не обращая внимания на крадущийся в комнату холод, распахнул ставни и уставился на спящую улицу, освещенную бледной луной. И чем дольше он стоял, тем легче становилось на душе, хотя в мыслях и сердце по-прежнему царила Эйслинн из Даркенуолда, такая прекрасная и гордая.

Несмотря ни на что, она держится с ним как победительница, надменная и недосягаемая королева. От ее ласковых речей голова идет кругом. Как можно в чем-то отказать ей, когда она так трогательно обнажает свою душу и взывает к его чести?! Эйслинн храбро защищает своих людей и подчиняет его своей воле.

Вулфгар потер лоб, словно прогоняя неотступные думы, которым не было конца. Однако иногда он так хотел, чтобы она…

— …чтобы он поклялся мне в верности, — вздохнула Эйслинн, глядя на огромную бледную луну, висевшую над равниной. — Если бы он только дал обет преданности и признался, что хоть немного любит меня, как я была бы счастлива! Он добр и нежен даже в своем вожделении, а я… мне выпало стать той, что зажигает огонь у него в крови. Он взял меня против воли, но я не проклинаю его за это: ведь Вулфгар — мужчина, обуреваемый желаниями. Что мне делать? Как завоевать его благосклонность, когда в объятиях моего господина я забываю обо всем? Его поцелуи лишают меня способности сопротивляться, и я, словно ивовый прутик под порывами ветра, сгибаюсь, покорная его велениям. Он использует мое тело, стремясь получить наслаждение, и никогда ничего не обещает взамен. Но мне этого мало. Верно, он не первый, кто владел мной, но ласки Вулфгара дали мне на него некоторые права. Я не уличная девка, которую можно бросить наутро, как грязную ветошь. У меня есть гордость и честь. Я не могу вечно быть его любовницей и довольствоваться лишь малыми крохами внимания.

Эйслинн сняла нижнее платье и, забравшись под шкуры, положила голову на подушку, туда, где все еще сохранился слабый запах кожи Вулфгара. Прижав подушку к груди, она словно ощутила на миг игру мощных мышц под ладонями, жар его поцелуев.

— Я хочу его, — прошептала девушка. — Не знаю, люблю ли, но хочу больше всего на свете. Однако следует призвать на помощь мудрость и здравый смысл. Я стану противиться ему сколько могу, но постараюсь не прогневать его. И когда пойму, что он неравнодушен ко мне, отдам всю свою любовь, а если ее не хватит, украду или одолжу, но Вулфгар не пожалеет о своей слабости.

Наконец-то выглянуло солнышко, и ветер разогнал тучи. Обитатели Даркенуолда уже поднялись и были заняты обычными утренними хлопотами. Эйслинн тоже встала и, позавтракав, отправилась лечить больных и раненых — таким образом ей удавалось часами избегать Гвинет и ее злобных нападок.

День уже клонился к вечеру, когда раздался крик дозорного с башни, и вскоре прибежал Керуик сообщить, что к замку приближаются всадники под флагом Вулфгара.

Помчавшись к себе, Эйслинн расчесала волосы и перевила их лентами. К пылающим щекам пришлось прижать мокрую тряпку, чтобы немного охладить их. Но сколь велико оказалось разочарование девушки, когда, войдя в зал, она увидела там только Гауэйна. Он с улыбкой направился к ней, но Гвинет, сидевшая у очага за вышиванием, окликнула юношу и велела подойти поближе. Гауэйн нерешительно посмотрел на Эйслинн, явно желая сначала поговорить с ней, но хорошие манеры взяли верх.

— Что с Вильгельмом? — встревожено осведомилась Гвинет. — Англия покорилась?

— Да, — ответил рыцарь. — Если все будет хорошо, он коронуется в день Рождества.

— Значит, Даркенуолд принадлежит нам, — облегченно вздохнула Гвинет.

— Здоров ли господин Вулфгар? — спросила Эйслинн, приближаясь к ним. — Почему не приехал сам? Уж не ранили ли его?

Голос девушки задрожал от страха. Она пытливо всматривалась в лицо юноши, словно боясь услышать подтверждение своим опасениям.

— О нет, — поспешно заверил ее Гауэйн, — он бодр и здоров.

— В таком случае почему вы приехали? — перебила Гвинет. — Должно быть, по какому-то безотлагательному делу.

— Совершенно верно, миледи, — улыбнулся Гауэйн. — Вулфгар считает дело неотложным.

— Объясните же поскорее, сэр рыцарь. Не заставляйте нас ждать, — настаивала Гвинет.

— Мне велено… привезти кое-кого, — промямлил он, вовремя вспомнив о неприязни между Эйслинн и сестрой Вулфгара.

— Привезти? Но кто же вам нужен?

Гвинет взглянула на юношу и задумчиво побарабанила пальцами по подлокотнику кресла.

— Коронация! Я угадала? Значит, Вулфгар желает представить королю свою семью? Я буду счастлива отправиться с вами, но придется сшить новый наряд, в котором приличествует предстать перед его величеством. В этой одежде даже свиней кормить стыдно!

Она пренебрежительно показала на ветхое платье, принадлежавшее ранее Эйслинн.

Рыцарь покраснел и откашлялся, смущенно поглядывая на девушку. Лучше бы он не тянул! Своей нерешительностью только все испортил!

Эйслинн не сводила взгляда с сидящей Гвинет, и Гауэйн неожиданно вспомнил, на ком видел раньше ее наряд и как восхищался грациозной фигуркой девушки, обтянутой мягкой розовато-фиолетовой тканью. В тот день Милберн застал его глазеющим на Эйслинн и долго добродушно подшучивал над его страстью к возлюбленной Вулфгара. Гауэйн присмотрелся к платью Эйслинн и был поражен его бедным видом. Дух рыцарства повелевал ему встать на защиту девушки, поскольку он немедленно догадался, что Гвинет бессовестно обобрала ее, но юноша тут же прикусил язык. Лучше не соваться в дела хозяина и предоставить ему самому все уладить. Кроме того, небезопасно вмешиваться в свару между женщинами.

Еще раз откашлявшись, Гауэйн мужественно признался:

— Миледи Гвинет, боюсь, я ввел вас в заблуждение.

— Как вы сказали?

Она вскинула голову и, перехватив взгляд Гауэйна, подозрительно прищурилась. Юноша побагровел и, тщательно выбирая слова, объяснил:

— Лорд Вулфгар послал меня за леди Эйслинн. Девице Глинн ведено сопровождать леди и прислуживать ей.

— Что?! — вскричала Гвинет, вскочив и едва не перевернув пяльцы. — Неужели Вулфгар столь беспечно относится к своему положению при дворе, что желает спать с этой тварью под носом у короля? Выставлять ее напоказ?!

Не помня себя от злости, она забегала по залу, но, увидев вошедшую Хейлан, остановилась и растянула губы в деланной улыбке:

— Вы, несомненно, ослышались, сэр Гауэйн. Наверное, он послал за другой женщиной?

— Нет, — покачал головой норманн, — нет, Вулфгар приказал мне привезти Эйслинн из Даркенуолда, и немедленно. Завтра утром мы должны выехать.

Он отвернулся от разъяренной Гвинет и, даже не заметив стоявшую с раскрытым ртом Хейлан, обратился к счастливо улыбающейся Эйслинн:

— Вы успеете собраться, мадемуазель?

— Конечно, сэр Гауэйн, — заверила девушка, радостно сверкая глазами.

Юноша на мгновение зажмурился, словно ослепленный, и с трудом перевел дыхание, когда она дружески пожала ему руку.

— У меня совсем мало вещей.

— В таком случае до завтра, мадемуазель.

Он поклонился и быстро вышел, не в силах дождаться, пока зимний воздух охладит его кровь. Придется держаться подальше от девушки на пути в Лондон, иначе он может поддаться искушению.