Волнения, радости, надежды. Мысли о воспитании

«Все хотят чужих детей воспитывать»

Самолёт задержался вылетом из-за погоды. Сплошные грозы. Москва не принимала. Пассажиры нервничали. Кто опаздывал на работу, кто торопился по другим срочным делам. Несколько часов мы сидели в автобусе в ожидании, когда повезут на аэродром.

Случай довольно редкий, и, хотя я очень часто летаю, мне почти никогда не приходилось с этим сталкиваться. Но я хочу рассказать о другом явлении, к сожалению, далеко не редком.

За время ожидания пассажиры успели познакомиться с мальчиком лет десяти-одиннадцати, которого мама постоянно окликала, боясь, что он потеряется. Это был Саша, юное существо с совершенно неукротимой энергией. Он прыгал, пел, визжал от удовольствия, расталкивая усталых пассажиров, чтобы промчаться от одной двери автобуса и выскочить в другую. Мама счастливо улыбалась.

Наконец автобус тронулся. Саше не досталось места, и мама уступила ему своё. Полной и уже немолодой женщине, с отёкшими ногами, было трудно стоять. Автобус покачивался. Сжимая спинку кресла, Сашина мама болезненно морщилась, силясь удержать равновесие.

В нашем автобусе было ещё несколько женщин с ребятами. Одна из них сидела рядом с Сашей, а своего мальчугана, примерно такого же возраста, отправила вперёд. Там он стоял у кабины водителя и с интересом наблюдал за его работой.

— Саша, — обратилась к нему сидевшая рядом женщина. — Как тебе не стыдно? Уступи место маме.

Мальчик недовольно покосился на мать и на всякий случай всхлипнул. Мамино сердце не выдержало.

— Все хотят чужих детей воспитывать, — вспылила она.

— Почему только хотят? — мягко возразила женщина. — Многие считают своим долгом.

— И дети эти нам не чужие, — кто-то подсказал из другого ряда.

…В самолёте мне досталось место в самом хвосте. Я с уважением посмотрел на плотную перегородку, отделяющую наш отсек от остальной части пассажирских мест, подумал, что наконец-то можно отдохнуть от Саши и подремать после утомительной бессонной ночи.

Словно читая мои мысли, пожилой сосед в шутку сказал:

— Если бы сейчас здесь появился Саша, я бы не задумываясь выпрыгнул из самолёта. Люблю детей, сколько я их видел, когда ещё учительствовал, но такое существо попадается впервые. Хорошо, что нам посчастливилось. А каково тем?

Он взглядом показал на перегородку и сразу изменился в лице. Перегородка с шумом раздвинулась, и к нам ворвался Саша. За ним, гордо подняв голову, проплыла мама.

— Ну, это уже слишком, — не выдержал кто-то из пассажиров и, завидев бортпроводницу, взмолился: — Дайте мне хоть какое-нибудь место впереди.

— У нас в самолёте не укачивает. Не бойтесь.

Пассажир досадливо отмахнулся.

— Да я не этого боюсь. Тут… — он хотел что-то объяснить, но, покосившись на Сашину маму, вздохнул. — Мне попросту здесь неудобно.

Не дожидаясь, пока проводница пойдёт искать свободные места, двое пассажиров проскользнули вперёд, чтобы поскорее занять их самим. Вернулись явно разочарованными. Самолет был набит до отказа.

Мне тогда подумалось, что если бы самолёт оказался полупустым, то, кроме Саши и его мамы, в этом отсеке никого бы не осталось.

Возможно, кое-кому из читателей мой рассказ представляется, мягко выражаясь, далёким от правды жизни. Можно ли поверить, что десятки взрослых, умудрённых опытом людей не могут справиться с мальчишкой, который вот уже несколько часов отравляет им покой? Схватил бы за ухо…

Стоп! Да кто же на это решится? Совершенно фантастическое предположение. Даже мысли не могло возникнуть.

Допустим, что это так. Но неужели, позволительно спросить у автора, ни у кого не оказалось смелости подействовать на мальчика силой убеждения?

Могу ответить: пробовали, действовали. Ничего не получалось. Хотели поговорить с матерью, но решили, что будет самый обыкновенный скандал. Она уверена, что её ребёнка никто не имеет права воспитывать и тем более давать советы, как это делать. Впрочем, даже если бы она и послушалась чъих-то добрых советов, то всё равно это оказалось бы бесполезным.

Она пыталась останавливать Сашу, когда в самолёте до того накалилась атмосфера, что любой из нас был готов запереть резвого мальчика в багажном отделении. Останавливала, когда голос разума хоть на секунду мог прорваться сквозь толщу неуёмной животной страсти к своему детищу… На эти бесплодные попытки Саша отвечал довольно лаконично:

— Не ори!

— Отстань!

— Без тебя знаю!

— Ты мне надоела. Отвяжись.

Саша продолжал развлекаться, повисал на откинутых креслах, где пробовали дремать несчастные пассажиры, орал над ухом, разбойничий посвист сотрясал стенки кабины.

На коленях у сидящей неподалёку от меня женщины вздрагивал от крика сонный ребёнок. Саша подбежал к нему и состроил зверскую рожу. Мать не выдержала и шёпотом послала милого Сашу к черту.

Вслух бы она не сказала. Побоялась Сашиной мамы. Мы тоже все боялись, но по-разному. Одни избегали скандала. Другие не хотели затрагивать материнские чувства. Какой же матери приятно, когда посторонние делают замечания её ребёнку? Наверное, она и так несчастна. Потерпим как-нибудь до Москвы.

За моей спиной Саша выбивал барабанную дробь на откидывающемся столике, с пулемётным треском хлопал рычагами, пепельницами. Кресло моё ходило ходуном.

Я попросил Сашу хоть чуточку успокоиться. Ведь он не один.

Напрасные старания. Мы терпели. Но вот, в очередном сальто-мортале, Саша больно ударил моего соседа по голове. Взбешенный, он нажал кнопку для вызова бортпроводницы и, когда она подошла, от имени всех пассажиров попросил удалить отсюда ребёнка.

Проводница удивилась.

— Но ведь он же с матерью. Обратитесь к ней.

— Бесполезно, — последовал ответ, и все его поддержали.

Я уже не помню, какие внушительные слова говорила Саше проводница. Человек, так сказать, облечённый административной властью. Это ли подействовало или единодушное осуждение, выраженное в столь конкретной и нелицеприятной форме, но Саша успокоился.

Мама тоже молчала, видимо понимая, что отстаивать свои принципы единоличного воспитания в данной ситуации не следует.

Голос крови или голос разума?

Рассказывая об этом случае, я вовсе не хочу подчёркивать, что воспитание с помощью администрации наиболее действенный метод. Глупо пугать детей милиционерами, как иной раз это делают сами матери. Но воспитывать матерей, что наиболее важно, — долг всего нашего общества. И в защите детей от уродливого материнского воспитания, к сожалению, приходится применять также меры административного воздействия.

Всем известно, что в советском законодательстве есть такая мера пресечения, как лишение родительских прав. Она применяется в исключительных случаях, когда родители пьянствуют, совершают злостные аморальные поступки, короче говоря, ведут себя так, что это вредно отражается на воспитании детей.

Не меньшее зло творят и те родители, которые на первый взгляд как будто не совершают никаких аморальных поступков, но, однако, уродуют своих детей, слепо подчиняясь голосу крови, а не голосу разума. В данном случае прежде всего надо винить матерей, у них в гораздо большей степени развито это безраздельное чувство собственности, порою перерастающее в самые невероятные извращенные формы, недостойные мыслящего существа.

Я надеюсь, что у читателей, которые уже прочли главу об уважении к женщине, не возникнет подозрения, будто автор изменил себе и сейчас неуважительно отзывается о материнских чувствах. Нет, для меня и миллионов людей всех времён и народов имя матери остаётся святым. Но именно потому, что это святое чувство вдруг опошляется, а у иных становится просто животным инстинктом, я позволил себе возвысить голос в защиту разума, материнской мудрости, что всегда отличало настоящую женщинумать.

Нужно ли приводить примеры разумного воспитания в семье? Они у всех на виду. Речь идёт о родительском эгоизме, приносящем нашему социалистическому обществу серьёзный вред. Я уже не говорю о тунеядцах, воспитанных под тёплым материнским крылышком, но бывает и так, что под этим крылышком прячутся даже явные преступники.

По газетам вспоминается судебный процесс о групповом насилии. Прожигатели жизни, птенцы по возрасту, но с солидным опытом хулиганства и прочих малоприглядных дел, устраивающие оргии на «свободных квартирах», предстали перед судом по обвинению в самом отвратительном преступлении, от которого холодеет душа и сердце наполняется ненавистью.

Это не воры, не убийцы, но с точки зрения общественной морали они ещё гнуснее — подлецы, в которых не осталось ничего человеческого. Подумать только — групповое насилие!

Ещё не начинался процесс, а мамы уже забегали по всем инстанциям, советовались с юристами, убеждали пострадавшую отказаться от показаний, предлагали отступного… Какая грязь!

Можно простить всё, если у них есть уверенность, что преступления не было, что это ошибка, случайность. Можно простить, коли знаешь, что сын твой никогда и ни в чём подобном не был замечен. Он не кутил, не пьянствовал, не организовывал сомнительных встреч в пустых квартирах. Но ведь дело-то обстояло иначе. На глазах матери рождался преступник.

Животное нелепое чувство к своему взрослому ребёнку порою доводит до того, что матери забывают о своих обязанностях по отношению к обществу. Свершилось гнуснейшее преступление. Четверо молодцов зверски надругались над девушкой. Какой честный советский человек не потребует от суда судить мерзавцев по всей строгости наших законов?

Так почему же матери преступников стараются добиться их освобождения, забывая не только о своём гражданском долге, но и о том несмываемом оскорблении, которое нанесли их сыновья Женщине. Я пишу это слово с большой буквы, чтобы подчеркнуть особую социальную и общечеловеческую нетерпимость к подобным преступникам. Тут заступничество и материнские чувства кажутся просто кощунством.

Помню, как один адвокат рассказывал примерно о таком же деле, которое он взялся вести. Там матери насильников сумели то ли угрозами, то ли подкупом убедить несчастную шестнадцатилетнюю девчонку сказать на суде, что всё произошло добровольно. Адвокат надеялся выиграть дело. Наверное, выиграл. Жаль, что совесть молчит. Трусливые папы остались в стороне, а мамы, вырастившие таких сынков, горло перегрызут в защите даже самого отъявленного негодяя, коли он твой, как же — собственность!

Я почтительно склоняюсь перед чистой материнской любовью. Она посылала сыновей на подвиги, вдохновляла великих художников, охраняла детей от бед и несчастий… Это необыкновенная движущая сила, творящая чудеса… Нельзя её пятнать!

Когда мы благодушны…

Мы много пишем о бездельниках и тунеядцах. Есть разные категории этих отщепенцев, «временно прописанных» в нашем обществе. Но кто будет отрицать, что в подавляющем большинстве это — достойные плоды уродливого семейного воспитания. Разве в школе им потакали в безделье, воспитывали дух иждивенчества? Разве баловал рабочий коллектив? Где и когда они могли получать деньги не за труд, а по потребностям? Причём не основным, а явно находящимся в противоречии с моралью советского общества?

Этих циников и пошляков не так уж много. Но чем чище становятся наши города, тем явственнее проступает грязь, которую в спешке разных дел мы попросту не замечали. Сейчас мы стали требовательнее и к себе, и к окружающим. Просмотрите комплекты газет, сколько в них рассказано горьких историй о поведении неких юнцов, тех, кого окрестили стилягами. Пишут о судебных процессах, вроде того, о котором я уже упоминал, пишут о чёрствых юных сердцах, о сутяжниках и копеечниках, что никак не подходит юности. Что же, этого раньше не было? Было, но писали редко, да и вообще мы многое упустили в воспитании молодёжи.

Но сейчас я говорю о воспитателях, о слепых родителях, которым приходится расплачиваться за ошибки. Кстати говоря, далеко не все любвеобильные папы и мамы эти ошибки признают. А расплата бывает тяжкая, но не только для родителей. За что пострадала жертва насильников или честные юноши, те, кто, подчиняясь своей гражданской совести, вступают в борьбу с хулиганами? За что они расплачиваются здоровьем, а подчас и жизнью? Примеры всем нам известны.

Но я не хочу останавливаться на этих исключительных случаях. Растленные тунеядцы мешают нам жить на каждом шагу. И прежде всего я говорю о тех шалопаях, что живут на средства родителей.

Казалось бы, пустяковый случай. Вечер. На остановке такси очередь. Женщина с маленьким ребёнком. Он простудился, надрывно кашляет, скорее бы отвезти домой, в тепло. Лейтенант с чемоданом торопится на поезд, всё время смотрит на часы. Сгорбленная старушка, возможно, была в гостях у внучки, а сейчас её внучка, молоденькая девушка, сочла своим долгом отвезти бабушку домой. Много пожилых людей. Стоят, терпеливо ждут.

Показался зелёный глазок такси. Вперёд прошла женщина с ребёнком. Но буквально за пять метров от стоянки машину перехватили двое полупьяных стиляг. Я подошёл к водителю и сказал, что он нарушает правила: видит — очередь, а посадил не на стоянке.

— Что же я с ними, драться буду? — огрызнулся водитель.

— Позовите милиционера.

— Сами зовите.

Я попробовал было взывать к совести совсем юных пижонов, говорил, что вот стоит женщина, ребёнок простудился. Они только презрительно ухмылялись. Наконец, один из них нарочито зевнул и захлопнул дверцу. Машина тронулась. Номер её записали, но, как выяснилось потом, водитель начисто отрицал свою вину.

…Нам не везло. Подъехала ещё одна машина, и тут, словно из-под земли, вынырнул тонконогий юнец в чёрном трико, чем-то напоминающий блоху, и вскочил в машину.

Очередь загудела. Опять требовали, чтобы водитель высадил нахального пассажира, грозились записать номер машины, но водитель только разводил руками. Сами высаживайте.

Подошёл прихрамывающий старик с палкой. Пытался усовестить мальчугана. А ему было не больше семнадцати лет. Смазливый паренёк, с кукольным личиком, пухлыми губами, даже не соизволил повернуть это личико к старику: молчал, и на губах его блуждала ироническая усмешка.

Милиционера поблизости не было, да и у него нет настоящей власти высадить мальчишку. Сами наблюдайте за очередью. Но он, конечно, появился бы сразу, если бы — опять-таки совершенно фантастическое предположение — рослый лейтенант, стоявший в очереди, крепкой мужской рукой поднял бы эту «блоху» за воротник и поставил на своё место.

Конечно, это не метод, но не думается ли вам, дорогие читатели, что мы слишком хорошо воспитаны, у нас чересчур мягкое сердце, а потому перед откровенной наглостью часто теряемся. Блоха — мелкое насекомое, но сколько она может доставить неприятностей. А самое главное, что, убедившись в своей безнаказанности, к чему он привык дома, юный баловень недальновидных родителей будет наращивать темпы, поднимаясь на более высокие ступени цинизма и презрения к людям, пока не доберётся до самого верха. Видимо, об этом уже расскажет прокурор.

Вопрос о тунеядцах, стилягах и прочем отребье волнует нашу общественность. Трудящиеся пишут письма в газеты, где предлагают не только высылать подобных типов из крупных городов, но и штрафовать их родителей или даже лишать родительских прав.

Всё это, конечно, действенные меры, однако я затеял этот разговор лишь потому, что хочется посоветоваться с читателями, как бы избежать этих крайних мер? Какими способами их предотвратить?

Но вернёмся на стоянку такси. Я так и не дождался машины, пошёл пешком и по дороге встретил зелёный огонёк. Водителем была женщина. Я пожаловался на её коллег, которые не только нарушили правила посадки, но и оказались равнодушными делягами. В самом деле, неужели им безразлично, что на законное место женщины с ребёнком вдруг вскакивают какие-то стиляги?

— А я этих стиляг никогда не вожу, — с оттенком гордости сказала она.

Я полюбопытствовал, как их можно отличить от других хорошо одетых юношей, ведь многие маменькины сынки-бездельники одеваются скромно, в тёмные костюмы, как это принято сейчас на Западе?

— Да я их по походке узнаю, по наглости. По разговору. Ведь эти подонки от всех отличаются. Будь они прокляты.

Мне не нужно было расспрашивать, каким путём ей удаётся отказываться от неугодных пассажиров, Есть тысячи способов. Кончает работать, едет в парк, неисправность машины. Может быть, с точки зрения выполнения финансового плана и правил обслуживания пассажиров такие действия водителя не следовало бы одобрять?

Но если этим пользоваться разумно, то здесь можно усмотреть одно из средств общественного воспитания. Мы относимся с презрением к этим выродкам, так пусть они это чувствуют на каждом шагу.

На всякий случай, для пущей объективности, я попробовал возразить водителю.

— Вот вы отказываетесь возить этих юношей. А среди них попадаются и скромные.

Женщина пожала плечами и ответила с полной категоричностью:

— Скромные юноши в такси редко ездят.

Возможно, такое заявление покажется неправомерным. Но, во-первых, этой женщине, проработавшей в такси много лет, лучше знать. У неё огромный запас наблюдений. А во-вторых, если вдуматься поглубже, откуда у семнадцатилетнего мальчугана, видимо ещё школьника, средства на такое сравнительно дорогое удовольствие, как такси? И в самом деле, почему бы ему не воспользоваться более демократическим средством транспорта? Или для себя он считает это зазорным? Оставим в стороне исключительные случаи, когда по каким-либо особенно серьёзным обстоятельствам парень вынужден торопиться. Я говорю об определённой категории избалованных ребят, тех, кто живёт на средства родителей.

Это может быть и школьник, и студент или просто лоботряс. Но откуда у родителей столь обывательское понятие, что необходимо всё отдавать детям? Ведь далеко не всех этих родителей природа обидела разумом. Они видят, что большие «карманные деньги» перерождают юношу. Вечеринки, посещение ресторанов, знакомства с девицами сомнительного поведения — всё это требует денег. Потом аппетиты растут, уже не хватает «бумажек», которые мама, вздыхая, суёт «ребёнку» в боковой карман. Можно предугадать и вполне естественный конец.

Однако я не на этом хочу заострить ваше внимание. Дело, конечно, не в том, что, воспитанный на щедрых подачках родителей, какой-нибудь юный мерзавчик попадёт на скамью подсудимых. Он вредоносный микроб, который не может не оставить свой след там, где для него подготовлена почва. Я ещё буду говорить об этом в главе о «тихих девочках», они восприимчивы и неопытны. Вот где для него прекрасная среда.

Но я вновь возвращаюсь к той среде, тёплому питательному бульону, где с момента рождения воспитывался этот микроб.

Можно сожалеть, что отец или мать не могли, не умели или не хотели следить за воспитанием своего детища. Можно верить, что родители не замечали, как в ребёнке появляются дурные наклонности. Можно допустить, что родителям не хватало сил, чтобы с этим бороться. Но даже при абсолютной слабости характера полезно воспользоваться самыми простыми профилактическими средствами.

Даже хорошим детям не дают играть со спичками

Об этом я как-то писал в одном из романов. Для молодого человека, который ещё не знает трудовую ценность денег, они опаснее, чем спички для маленького ребёнка.

В этом основная беда. Но я не хочу сказать, что это относится только к детям высокообеспеченных родителей. Ни в коем случае!

Мне вспоминается, как в одной из статей «Правды», посвящённой нашей детворе, был приведён случай уродливого воспитания ребёнка. Родители отправили своего сынишку в Артек и высылали ему только на карманные расходы по 70 рублей в день (в старых деньгах). Я бывал в этом санаторном пионерлагере, видел счастливых ребят, которым не хватало разве только птичьего молока. При чём же тут карманные деньги?

Я не знаю родителей этого мальчугана, кстати, в газете упоминается и о другом аналогичном случае, но думаю, что здесь мы имеем дело с проявлением тупой, махровой обывательщины. Вот, мол, мы какие! Ни в чём сынку не отказываем. Пусть другие попробуют, кто есть побогаче! Посоревнуемся.

Откуда эти купеческие замашки? Мне неизвестно, как на подобную «систему воспитания» откликнулась администрация пионерлагеря, но, по моему мнению, надо бы отправить парнишку домой, хотя он и не отвечает за глупость родителей, а их судить товарищеским судом. Нет никакой разницы, когда спаивают малолетних или развращают их деньгами. Такое же преступление перед обществом!

Разные бывают родители. Мне близко знакома семья довольно видного учёного. Человек широкой души, в деньгах он не нуждается, при случае помогает друзьям, много тратит на поездки по стране, любит красивые вещи… Жена его работает, воспитывает детей. В скупости её также упрекнуть нельзя, но я сам видел, как она выдавала два рубля своему сыну студенту-первокурснику, чтобы он мог пойти с девушкой в кино к зайти в кафе-мороженое. Больше ему и не требуется. Деньги-то пока ещё не заработанные.

Но тут мне припомнилась и другая мать. Профессия её скромная — дворник. Муж — водопроводчик, а сын бездельник, меняет одно место работы за другим, и мать отдаёт ему последнюю копейку.

Да, это контрасты. Однако не думайте, что здесь играет роль степень культуры. Семья учёного вроде как сознательная, понимает, как воспитывать детей, а что, мол, спросить с дворничихи? В том-то и дело, что в семье высокой материальной обеспеченности можно без особой нужды выделять взрослому ребёнку вполне приличную сумму, несравнимо большую, чем в рабочей семье. Всё зависит от матери, от того, как она понимает своё призвание в воспитании ребёнка.

А кроме того, нельзя забывать, что в простом трудовом народе, где каждая копейка достаётся нелегко, детям издавна прививалось уважение к копейке или к куску хлеба, который является как бы символом трудовой деятельности человечества. Даже сейчас в подавляющем большинстве семей рабочего или колхозника родители никогда бы не позволили детям бросаться хлебом. За это строго наказывают, и не из-за скупости, а потому, что здесь уже начинает проявляться неуважение к труду. А этого народ не терпит.

Мне помнится, как-то в одной из поездок в колхоз я встретился с довольно примечательным фактом. Семилетний мальчуган где-то достал засохшую горбушку хлеба и начал играть в футбол. Мимо проходил старик колхозник, взял юного футболиста за шиворот… Извините, что я применяю это слово, оно коробит слух некоторых мам, которые считают, что в любом случае нужно говорить «воротничок» и прикасаться к нему, только чтобы ласково погладить. Но тут особой ласковости не было. Старик крепко держал хнычущего ребёнка и привёл его к матери.

Мать, молодая женщина, выбежала на крыльцо, вытирая руки передником, и, когда узнала, в чём дело, так горячо благодарила старика за участие, за помощь, что я даже несколько удивился. Сына она наказала: запретила весь день выходить из дома.

Меня она уже видела в этом селе и была смущена, что вот приезжий человек стал свидетелем дурного поступка её сына. Это, конечно, случайность, мальчик он хороший… Она говорила о нём, и в глазах её светилась подлинная материнская нежность. Счастливый сын, он не будет искалечен тупой, эгоистической любовью.

Мне хорошо знакома одна семья. Воспитанием своей шестнадцатилетней дочери, как это чаще всего бывает, занимается мать. Девочка скромная, далеко не глупая, и вот совершенно случайно я её увидел в компании молодых людей, которые, насколько мне было известно, не отличались высокими нравственными качествами.

Девочку эту я знал с самого раннего детства, но сейчас она находилась в таком возрасте, когда даже самое маленькое дружеское замечание болезненно ранит самолюбие и чаще всего не достигает цели. Решил поговорить с матерью, но лишь потому, что был уверен в полезности этого разговора и доброжелательном отношении ко мне. Так оно и получилось. Девочка убедилась, что совершила ошибку, и обещала, что она больше не повторится.

И тут я невольно подумал, что если бы с таким дружеским участием подойти к другой матери, которую я меньше знаю как человека и мне неизвестны принципы воспитания в её семье, то можно было бы всего ожидать, вплоть до дерзостей.

Я как-то спросил хорошего знакомого, почему он посылает своего семнадцатилетнего сына на курорты, причём живёт он там один, пользуется полной самостоятельностью и, видимо, не очень-то ограничен в деньгах.

— Причуды матери, — беспечно рассмеялся отец. — Говорит, что это ему необходимо по состоянию здоровья. Нервы расшатались. Хлипкая молодёжь нынче пошла. Мы с вами в его годы насчёт нервов и не думали. Другими делами были заняты.

Как видите, в его словах нет такой уж всепоглощающей родительской нежности, что туманит глаза и разум. К сыну он относится с некоторой иронией и снисходительностью. В данном случае всё решает мать, и, как очень часто бывает, отец поддаётся её влиянию не из-за любви к своему ребёнку, а скорее всего во имя любви и уважения к его матери.

В самом деле, почему он должен отказывать в настойчивых просьбах матери послать сына на курорт или дать ему возможность весело развлекаться? Мать его любит, и ей приятно побаловать ребёнка. А кроме того, таким образом легче всего избежать семейных ссор.

Мать гордилась тем, что предоставляла полную свободу своему сыну. «Ничего, не маленький, в прошлом году уже паспорт получил». Он возвращается к утру, причём от него пахнет водкой, а мама делает вид, что всё в порядке. Однако посмотрели бы вы на неё, когда не мальчик, а его отец иной раз после работы задерживался с друзьями… Впрочем, это интимное обстоятельство я привёл лишь для характеристики образа, к теме материнской любви оно не имеет прямого отношения.

Тунеядцев воспитывает не только родительский эгоизм, но и, как я уже говорил, позорная слабость характера. Есть «детки», которые буквально наступают на горло, требуют и денег и дорогих тряпок. Мать поплачет, но у неё уже нет сил, чтобы с этим бороться.

Часто бывает, что и отец сдаётся. Может ли он запретить сыну не бывать в ресторанах, не приходить поздно, тем более пьяным? Вряд ли. Но в его силах не давать денег, которые бы содействовали подобному поведению. Причём эти полезные ограничения следовало бы применять с самого раннего возраста.

Но вот случилась беда. Сын, ресторанный кутила, совершил серьёзное преступление. Вызываются свидетелями родители. Судья спрашивает, а какая примерно сумма выделялась родителями мальчику на развлечения? Нередко можно услышать ответ, что сумма эта побольше, чем зарплата солидного инженера.

По нашим судебным законам нельзя привлечь родителей к суду за соучастие в преступлении, но по законам советской морали, мне думается, что следовало бы. Это, конечно, исключительный случай — не все избалованные дети становятся преступниками, но эгоистами и циниками бывают из них многие. Деньги, дорогие подарки, стремление выделить своего ребёнка из общего коллектива — всё это приводит к тому, что вырастают моральные уроды, с которыми потом трудно бороться обществу.

В то время когда было множество персональных машин, одна мама ежедневно отвозила своего сынка в школу. Машину отобрали, и мама стала вызывать такси, благо до школы недалеко, всего лишь один квартал, да и платить по счётчику совсем немного. Быстро, дёшево и шикарно. Но вскоре водители запротестовали. Диспетчеры перестали принимать заказы мамы. Может быть, по инструкции это и не полагается, но я говорю о совести и благоразумии.

Другая мама таким же способом отправляла дочку в музыкальную школу. Тут уже играет роль не материнская любовь, а обывательское тщеславие. Вот, мол, мы какие: для ребёнка ничего не пожалеем.

С мещанскими взглядами и привычками предстоит ещё упорная борьба. Пережитки эти особенно живучи. К хвастовству своей материальной обеспеченностью, дачей, машиной мы относимся часто довольно благодушно, расценивая это как умственную ограниченность. Можно нацепить на себя бриллиантовые побрякушки, унизать пальцы драгоценными перстнями, закутаться в дорогие меха. Ну что ж, усмехнемся и пройдём мимо. Но можно ли проходить мимо, когда на твоих глазах калечат ребёнка? Зачем его заставлять хвастаться?

Раньше озлобленные мещанки, чтобы вызвать зависть босоногих соседских ребят, совали своему ребёнку пирожное или сладкий бублик и посылали во двор. Это называлось в народе «куском хвалиться».

Времена эти давно прошли, сладким бубликом теперь никого не удивишь. Но как назвать поступок одной из мамаш, когда в день рождения своей десятилетней дочки она подарила ей золотые часы и приказала каждый день носить их в школу. Пусть завидуют, ведь ни у одной девочки в классе таких часов нет!

Можно ли назвать разумным, когда мать, не жалея средств, заказывает шестикласснице дорогие модные туфли, покупает нейлоновые чулки, необыкновенные пальто и в таком сверхпраздничном виде отправляет в школу. Хвались, дорогая моя! Вот какие у тебя родители!

Дети есть дети! В них не так уж трудно развить и зависть и обиду. «А почему у меня ничего этого нет?» — может спросить у матери скромно одетая (как и должно быть) девочка. Попробуй ей объясни, что мама той юной щеголихи неумна, плохо воспитана и не понимает, что потом будет сама страдать из-за непомерно развитого тщеславия и эгоизма дочери.

В этой связи мне вспоминается один телефонный звонок. Плачущий женский голос. «Вот вы много писали о воспитании молодёжи. Помогите мне». Я спросил, а какая же помощь от меня потребуется? Выяснилось, что молодая девушка очень плохо относится к матери. Требует денег на наряды, развлечения.

Вполне понятно, что здесь я ничем помочь не мог. Дело семейное, можно только сочувствовать.

— Но она меня бьёт! — вырвался крик отчаяния.

И тут я был бессилен, но всё же посоветовал обратиться в общественную организацию или даже в милицию.

Мать ещё пуще зарыдала.

— Не могу! Она моя дочь!

Казалось бы, этот рассказ о трагической судьбе матери не очень связан с продолжением нашего разговора о мещанском воспитании, тем более что мне неизвестно, как воспитывалась эта девица. Но я твёрдо уверен, что всё это произошло потому, что мать чрезмерно баловала девушку, слишком много внимания уделяла её нарядам.

И снова повторяю, что дело тут не в материальной обеспеченности. Очень часто дети крупных учёных, видных общественных деятелей и многих других людей, для которых вполне доступно одевать детей в дорогие меха и шелка, ходят в самых простых платьях. Всё зависит от родителей.

Школа, конечно, уделяет большое внимание воспитанию детей. Однако не каждый классный руководитель осмеливается вызвать родителей в школу и предупредить, чтобы девочка не являлась в класс с золотыми часами, не подъезжала к подъезду на такси. Вызывают родителей в основном лишь тогда, когда ученик или ученица получает двойки.

В фельетонах мы бичуем стиляг, издеваемся над их пёстрыми рубашками, «техасскими брючками», или, как их называют, «джинсами», — кстати говоря, в США, где мне пришлось побывать, их, как правило, носят на фермах. Мы сетуем, что за эти тряпки стиляги продают и честь и совесть.

Всё правильно! Но дело не только в заграничных вещах, у нас выпускаются и ткани и одежда получше, подобротнее, поскромнее. Однако если с раннего детства вдалбливать в голову несмышлёныша, что ты одет лучше всех, что такой дорогой курточки нет даже у Кольки с соседского двора, то избави бог, конечно, но к восемнадцати годам и этот юный баловень может попасть в фельетон. Правда, я оптимист и думаю, что к тому времени подобные явления исчезнут навсегда.

Нет сомнения, что детская одежда должна быть изящной, практичной, дешевой. Но нельзя же впадать и в другую крайность. Как-то в одной из газет была помещена статья об одежде ребёнка, где автор сетует, что пока ещё дефицитный синтетический мех расходуется не по прямому назначению. Не весь он идёт на детскую одежду, а частично используется для дамских манто. С точки зрения автора статьи, это преступление.

А я думаю, что пусть пока ребёнок походит в бобриковом или в другом простом и дешёвом пальтишке, а мама наденет на себя лёгкую изящную шубку из нового искусственного меха. У ребёнка ещё всё впереди, успеет износить десяток пальто и шуб.

Правда, есть такие матери, которые предпочитают ходить в заплатах, только бы ребёнок был одет лучше других детей. Но разве нам нужна жертвенность и тем более юным гражданам, которых мы воспитываем для коммунизма.

Надо в зародыше искоренить то мещанское представление, что мать может воспитывать своих детей как хочет и, дескать, ничего тут нет особенного, если она их балует. Это материнский инстинкт. Дом есть дом, пусть в школе воспитывают как полагается, а матери не перечьте. Как говорят некоторые мамы в трамвае: «Родите своего, тогда и воспитывайте».

Мне думается, что в семейную жизнь взрослых у нас вмешиваются гораздо чаще, чем это следовало бы. Причём не всегда умело, а порою и бестактно. Сердобольные кумушки пытаются примирить супругов, не зная подлинных причин серьёзных разногласий. В дело идёт и сплетня, и общественный разбор интимной жизни хороших людей, которые прекрасно отдают отчёт в своих поступках. Тут ничем не поможешь.

А вот о детях надо позаботиться. И нет ничего зазорного, когда любой человек, которому дорого наше будущее, скажет матери, что вот этот её поступок, пусть продиктованный любовью, вредит ребёнку.

Но чаще всего мы предупреждаем мать: сейчас холодно, мальчуган может простудиться, или — не пускайте его на соседний двор, там сгружают уголь, можно испачкаться.

Полезные советы, но разве только они нужны?

Женатые дети

В нашем обществе сложились такие исторические условия, что женщины, получившие равноправие (в результате чего в семье перестала властвовать беспрекословная воля отца), теперь уже могут самостоятельно решать вопросы, касающиеся воспитания детей. Авторитет матери стал несоизмеримо выше.

Этому способствовала и её материальная независимость. Как правило, большинство матерей у нас работают, и если отец по традиции считается главой семьи, то фактически это не всегда подтверждается.

Женский труд у нас оплачивается так же, как и мужской, а подчас жена зарабатывает гораздо больше, чем глава семьи, на чём и основывается её материальное благополучие. К тому же если учесть заботы по дому, воспитание детей с самого раннего возраста, когда отец, даже при самой трогательной любви к ним, отнюдь не помощник, то можно сделать вывод, что в современной советской семье решающее слово всё же остаётся за матерью.

Этот вывод подкрепляется и другим немаловажным обстоятельством. Женщина у нас в стране пользуется огромным уважением. Я уже упоминал о мужских письмах по поводу статей об уважении к женщине. В них проскальзывало и такое: женщинам, мол, во многом надо уступать, особенно в делах семейных. Кому, как не матери, воспитывать ребёнка. Будешь вмешиваться, поправлять её, хорошего не жди. Ребёнок никого не станет слушаться.

Несомненно, что есть идеальные семьи, где понимают толк в педагогике и мать и отец, у них общие устремления… Тут беспокоиться нечего. Но я хочу подчеркнуть, что в подавляющем большинстве семей воспитание ребёнка зависит главным образом от матери. Я предвижу возражения, что это неправильно, и нечего снимать ответственности с отца, он в равной доле должен заниматься воспитанием детей.

Кто же с этим не согласится? Но из приведённых примеров, мне думается, ясно, что равной доли здесь всё-таки нет. А сколько матерей вынуждены воспитывать детей без всякой отцовской помощи, хотя, особенно для мальчика, так много значит слово «отец».

Великовозрастные бездельники и дармоеды, как правило, воспитываются в семье. Матери это знают по собственному опыту, но уж если подобные задатки начали проявляться с детства, то здесь бы надо показать своё гражданское мужество и поскорее прибегнуть к помощи коллектива.

Может быть, это звучит несколько романтически, как легенда, передаваемая из уст в уста, но мне рассказывали о семье большого учёного, то ли конструктора, или изобретателя, у которого было несколько сыновей. Занималась их воспитанием мать. Сыновья подрастали, выбирали себе пути в жизнь, и вот наступает намеченный срок… Торжественно празднуется день рождения, отец вручает деньги на дорогу, на хозяйственное обзаведение, мать преподносит чемодан с двумя костюмами и бельём… Иди, сынок, мы вырастили тебя, показали путь, не осрами наши седины, ищи своё благородное счастье…

Было это давно, и мне говорили, что из этих ребят получились настоящие люди. Честь и хвала таким родителям. Кстати говоря, с подобными случаями я часто встречался. Знаю, что это не легенда.

В этой связи невольно вспоминаются прекрасные народные традиции. В старой крестьянской семье коли сын женился, то чаще всего строился обычно неподалёку и уходил от родителей. В рабочей, пролетарской семье не так уж часто встречались «женатые дети», а если и жили вместе, то по крайней необходимости. (Да и сейчас речь не идёт о больных и престарелых матерях, которые нуждаются в постоянном уходе.)

И только у купцов с собственным домом, где в первом этаже была лавка, у лабазников и кулаков, где вся семья должна быть при «деле», не выпускали сынов на простор. Будешь работать приказчиком, потом станешь хозяином. Приумножай капиталы.

Всё это нам кажется музейной редкостью. Навсегда исчезли купцы и лабазники, нам чужда их собственническая психология… Но бывает, что диву даешься, как она проникает в сознание иных матерей, овладевает всем существом и становится преградой на пути к воспитанию нового человека.

Обыкновенная семья. Родители, и с ними в двухкомнатной небольшой квартире живут взрослые сын и дочь. Сын женился и вместе с женой остался в квартире родителей. Стало тесно. Но вот как будто бы счастливая случайность — сыну, молодому инженеру, предложили интересную работу в другом городе, где сразу же дают комнату. Прекрасные условия, полная самостоятельность… Чего ещё нужно?

Отец порадовался за сына, а мать категорически запротестовала, она не хочет разлучаться с собственным ребёнком. Ну как тут не вспомнить отголоски той самой купеческой обывательщины. Там хоть играли роль собственный дом, лавка, участие в общем деле. А здесь что? Жажда постоянного сыновнего внимания? Но ведь это эгоизм.

Я бы не стал приводить этого примера, если бы он был единичным. Но есть ярые защитники «большой семьи», и они используют все возможности, чтобы детей и родственников самых разных поколений держать при себе, они готовы строить для них дачи, выписывать племянников и тётушек из разных городов, прописывать и устраивать их на работу.

Всё это противоречит дружескому и общественному началу, на котором основаны взаимоотношения настоящих советских людей.

А вот и другой случай, когда не прихоть, не блажь матери, а другие обстоятельства по-новому рисуют взаимоотношения матери и «женатых детей».

Таких семей довольно много. Мать рано овдовела, работала врачом, воспитывала единственного сына. Из-за него отказалась от счастья с любимым человеком. Боялась, что это повредит сыну. Трудно ужиться вместе в одной комнате. Ведь сыну уже восемнадцать. Найдёт ли он в её муже хотя бы товарища?

Проходили годы. Сын успешно закончил институт, поступил на работу. И вот однажды привёл маленькую девушку, представил:

— Это моя жена. Будем жить вместе.

Девушка, к сожалению, оказалась капризной, неумной. Где-то училась, потом бросила, хотела поступить в другой институт, провалилась на экзамене. Обленилась и целыми днями лежала на диване. По дому ей ничего не хотелось делать. Зачем, когда о ней и так заботятся.

Мать ничего не говорила сыну, хотя и чувствокала несправедливость. С работы прибегала усталая, готовила обед, убирала комнату.

Появился внук. Новые хлопоты, новые заботы на радость бабушке. А бабушке всего лишь сорок пять лет. В наши дни это далеко не старость. Сохранилось желание хорошо одеться, пойти в театр, принять у себя близких друзей, спокойно почитать книгу.

Но всё это пустые мечты. Внук отдан на попечение молодой бабушки — благо она рано приходит с работы, а у родительницы появилась новая страсть — хвастаться своим положением перед родственниками. Ещё бы, живёт в Москве! Муж — инженер! И вот в небольшой комнате то из одного угла, то из другого раздается богатырский храп. Это приехали из деревни всякие дяди, тёти, троюродные племянники, чтобы повидаться с молодой хозяйкой, полюбоваться на юное пополнение племени родственников, а главное, кое-что продать и купить в Москве. Спят они на мешках, довольные своим положением. Хорошо, что не на вокзале.

«Надо поговорить с сыном», — решила терпеливая мать. Ведь в конце концов она сделала что могла — воспитала его. Не без материнской помощи он получил высшее образование. Отказывала себе во всём, одевала, обувала… Думала, что пришёл желанный отдых, а настали такие мучения, каких она и не мыслила. За что?

Сын пожимал плечами и жалко улыбался.

— Зато у тебя есть внук.

Да, конечно, это большая радость, но неужели мать создана лишь затем, чтобы до конца дней своих быть жертвой сыновнего эгоизма? Он не хочет ссориться с женой, и, когда ему предложили комнату на окраине города, пришлось отказаться. Жена настолько привыкла, что большую половину дня ребёнком занимается бабушка и берёт на себя все хозяйственные дела, что мысль о переезде была отвергнута. Подождём, пока дадут отдельную квартиру.

Слов нет, квартира во многом определяет жизнь и быт семьи. В только что приведённом примере я рассказывал об эгоизме молодости и материнской любви, отнюдь не эгоистичной, а жертвенной. И тут невольно возникает вопрос, а нужна ли эта жертва? До каких же пор мы будем возводить в заслугу, что мать живёт только для детей?

И не противоречит ли нашему гуманному социалистическому строю такое несправедливое отношение к женщине, которая испытала на себе величайшие потрясения военных лет, работала во имя будущего, воспитывала детей и сейчас не нашла покоя?

Вечный символ материнства — мадонна с младенцем на руках. Сколько в этом красоты и поэзии! Вспоминаются и другие образы: мать у постели больного ребёнка, мать ведёт первоклассника в школу, мать провожает сына защищать Отечество… Высокое призвание матери! Наша гордость и слава.

И вдруг — «женатые дети»? Вдумайтесь в это словосочетание, фактически точное, но явно неправомерное. И материнский эгоизм, и жертвенность, и слабость характера многие оправдывают обывательским представлением, что для каждой матери дитя всю жизнь остаётся ребёнком.

Мы знаем, к чему это приводит. Я не говорю о баловнях, но посудите сами: бородатый «ребёнок» начинает по примеру матери воспитывать и своих детей. А дети эти, вероятно, будут жить при коммунизме, или, во всяком случае, им посчастливится воспитывать новых граждан коммунистического будущего.

Это великая эстафета, которая призвана передавать в наше близкое завтра только самые лучшие помыслы, благородные стремления, чувства!

Вот почему сегодня я взываю к голосу совести тех сыновей и дочерей, кто, пользуясь слабостью матери, чуть ли не до конца её нелёгкой жизни спекулируют на материнских чувствах.

Женатые или просто взрослые дети, не пора ли всё-таки оторвать пуповину, оставаясь нежными и любящими детьми с глубокой признательностью к тем, кто дал вам жизнь и помог выйти на светлую дорогу!

И снова о материнской мудрости

Материнская мудрость! Опять я вспоминаю о ней и всё больше убеждаюсь, что мудрость эту нельзя отождествлять ни с природным умом, образованием, культурой… Это нечто большее, во многом зависящее от воспитания чувств и сознания своего общественного долга.

Может показаться, что я не совсем правомерно поставил на второе место общественный долг и отдал преимущество чувствам. Но речь идёт о таких глубоких, порою интимных понятиях, как материнский инстинкт, далеко не всегда облагороженный высокими человеческими чувствами, которые в данном случае могут повлиять и на общественное сознание.

Я хочу привести ещё один случай из жизни. К сожалению, здесь опять играют роль жилищные условия, но в несколько другом аспекте. Жилищный вопрос, особенно в крупных городах, пока ещё много значит в семейном воспитании, и на нём подчас испытываются и материнская любовь, и всякие другие родственные чувства.

Пройдут ещё годы, пока молодому поколению станут непонятными семейные раздоры, судебные иски, претензии на площадь родителей. К сожалению, это всё ещё есть.

А пока вот этот случай… Отдельная квартира, взрослая дочь. Дочь представляет матери своего жениха. Молодой человек — приезжий, решил поискать счастья в Москве. Пока живёт у родственников, родители высылают деньги. Предупредителен, вежлив, дочь его любит. Мать, желая счастья дочери, могла даже примириться с мыслью возможного расставания, хотя это и не вызывалось особой необходимостью — у дочери была отдельная комната. И вот, когда дочь где-то задержалась и молодой человек тоскливо сидел в ожидании, в столовую вошла мать и вызвала его на откровенный разговор.

— Я вас ещё плохо знаю, — сказала она, садясь напротив, — но, судя по рассказам дочери, человек вы упорный, настойчивый… Найдёте своё место в жизни. На работу сможете устроиться в городе, где я жила. Город хороший и совсем недалеко от Москвы, часов восемь езды. Пока получите комнату, а потом и квартиру дадут…

— Да, да, конечно… Большое спасибо, — растерянно лепетал влюбленный. — Но как вы можете расстаться с дочерью? Ведь ей здесь лучше… Она не согласится…

— Уже согласилась.

Молодой человек посмотрел на часы, что-то пробормотал насчёт опоздания и поспешил к выходу. Потом он несколько раз звонил, спрашивал у девушки, не изменила ли мать своего решения. Нет? И тогда замолкли звонки.

Дочь плакала, упрекала мать, что та разбила её счастье… Мать сдерживала себя, как умела, скрыла всю эту историю от мужа (за последнее время он часто прихварывал). Мучилась, что узел пришлось разрубить самой, ни с кем не советуясь. А в глубине души зрела уверенность, что поступила правильно.

Разве можно сравнить такую материнскую любовь с жалкой, рабской покорностью всем детским прихотям и капризам? Сравнить с неумным кокетством по принципу «дети мои выросли, и я не вправе ограничивать их свободу». Нет, вправе, если они живут в твоей семье! Это даже не право, а обязанность!

Вот когда дети покинут твой дом и воспитанием их займётся коллектив, который может быть породительски и суров и нежен, но справедлив, тогда, видимо, и не потребуется ограничивать свободу.

Далеко не у каждой матери возникает разумная потребность сочетать семейное воспитание с коллективным. Больше того, у некоторых матерей и, особенно, бабушек существует обывательское мнение, что детей отдают в ясли, детский сад и тем более в школы-интернаты лишь в случае крайней необходимости.

Я помню, как-то при мне спросили молодую бабушку, которая ради внучки бросила любимую работу и страшно тоскует по ней.

— А почему бы не вернуться обратно? Внучка подросла, и теперь её можно водить в детский сад.

Бабушка, здоровая женщина, около пятидесяти лет, безнадёжно махнула рукой.

— Мы с дочерью уже думали об этом. Но ведь жалко ребёнка…

Я тоже пожалел ребёнка, но именно потому, что вновь столкнулся с мещанской психологией его воспитателей. А до этого слышал иной разговор.

Молодая женщина рассказывает приятельнице о своей четырёхлетней дочке, с радостным волнением перечисляет все её необыкновенные качества: и умна, и сообразительна, и ласкова…

— Но завтра поведу её в детский сад. Подошла очередь.

На лице подруги недоумение.

— Разве это так необходимо? Две бабушки!

— Да, но боюсь, что втроём мы ей испортим всю жизнь. Растёт в доме этакая маленькая солипсистка. По теории значится, что только она существует в мире. А остальные — плод её воображения.

Далее мама «солипсистки» призналась, что мысль о детском саде у неё возникла лишь после того, как на живом примере она убедилась в необходимости коллективного воспитания. В том же доме живут две девочки, сейчас старшей — восемь, а младшей — пять. Старшая воспитывалась только в семье. Девочка заносчивая, капризная, дерзила матери: подай, прими… Младшую отдали в детский сад, и произошла разительная перемена, пятилетняя девочка, у которой раньше проявлялись эгоистические наклонности, стала делать замечания старшей сестре и, если так можно выразиться, «передавать опыт» воспитания в детском саду.

К сожалению, сегодня далеко ещё не везде можно устроить ребёнка в детский сад. Об этом пишут многие читатели. Но даже там, где эта возможность имеется, матери не всегда её используют.

Я пишу об этом вовсе не потому, чтобы агитировать за детские сады или школы-интернаты. За них агитирует жизнь.

А иначе как же воспитывать юных граждан, которым посчастливится жить при коммунизме? Человек будущего должен быть совершенен во всём. Самая идеальная семья не справится с такой задачей. Она решается общими усилиями и семьи, и коллектива.

Однако я предвижу, что кое-кто из читателей усомнится в искренности позиции автора. Сейчас он говорит об усилиях семьи и коллектива, а весь пафос его выступления направлен против семейного воспитания, и он больше склоняется к тому, чтобы заменить его коллективным. Автор недвусмысленно дал понять, что взрослому ребёнку в родительской семье делать нечего. Иди, мол, на все четыре стороны. К тому же он ополчился на «женатых детей», родственников, доказывает, что матерям не следует воспитывать своих взрослых детей, что надо ограничить её влияние на детей несовершеннолетних… Тогда причём же здесь материнская любовь? Об отце и говорить нечего, автор пишет, что его роль в воспитании ничтожна. Чему автор учит нашу молодёжь? Полный подрыв родительского авторитета!

Я высказал возможные упрёки в несколько гротесковой форме, но мне почему-то довольно отчётливо представился такой читатель. Он присутствует на многих страницах этой очень трудной для меня книги.

Чаще всего это аноним. Он может подписать письмо несколькими фамилиями, но без адреса. Отвечать некому. Впрочем, может быть, он узнает себя в этой книге? Его возмущает моё выступление о «женатых детях», и он с пеной у рта доказывает, что нельзя уходить из-под родительского крова и матери нечего делать, кроме как жить для своих детей.

В этом её единственное призвание. А о молодой бабушке и говорить не приходится. Придумал же автор, что у неё кроме того, чтобы нянчить внуков, могут быть другие интересы!

Она своё отжила, пусть теперь молодым послужит!

Но таких писем мало, хотя и живёт ещё среди нас злобствующий обыватель.

Есть письма восторженные, благодарные, с деловыми предложениями, есть письма грустные, написанные с болью сердца…

Пишет шестидесятилетняя мать, пошла специально на почту, чтобы «женатые дети» не знали об этом письме. Она их любит, старается сохранить мир в семье, но сколько горечи читаешь в её взволнованных бесхитростных строках.

Множество таких писем, множество печальных материнских судеб, о которых я знал и раньше. Видимо, потому и возникла эта тема настоящей материнской любви, что трудно примириться с обывательщиной, которая порою просачивается к нам из прошлого, трудно примириться с тем, что бывает: высокие слова «отец» и «мать» вдруг приобретают будничное, потребительское значение. Ничего особенного — кормильцы по обязанности.

Нет, не так о них писал Маяковский: