Волшебник зелёных холмов

3

Часть пространства в главной зале усадьбы была отгорожена плетеными ширмами, образующими нечто вроде уединенного алькова. Там и стояла ванна Кухулина – крупное и добротное бронзовое изделие. Процессия служанок, нагруженных кувшинами, потянулась туда от колодца. Кувшины один за другим опорожнялись в ванну, в то время как мужчины суетились возле очага на противоположном концы залы, укладывая в огонь камни в пять-десять фунтов весом.

Бродский бочком приблизился к Ши, который стоял вместе с Бельфебой и пытался хоть как-то сориентироваться в полутьме.

– Слышь, не хочу зря поднимать шухер, но ты лучше особо не расслабляйся! У них тут такой обычай, что этот парень в своем собственном доме имеет полное право приударить за Бельфебой, и все будет по закону. Жаловаться тут некому.

– Именно этого я и опасаюсь, – с несчастным видом отозвался Ши. – Глянь-ка туда!

«Там» он успел обнаружить ряд деревянных пик, торчащих из стены, и на большинство этих пик были нацеплены человеческие головы. Покуда они беседовали, Лойг притащил свой жуткий мешок и добавил к коллекции последние приобретения, крепко напяливая их на острия. На некоторых более-менее свежих экземплярах, уже имевшихся в этом обширном собрании, еще оставалось немного плоти, хотя большинство провисело здесь так долго, что представляло собой только голые черепа с жалкими клочками волос.

– Эге-ге, – протянул Бродский, – будешь выступать, он и твою башку сюда пришпилит. Дай подумать... Наверняка есть способ, как его по-тихому обломать.

«Дорогу!» – рявкнул какой-то бородатый здоровяк. Все трое едва увернулись, когда он пробегал мимо, придерживая двумя кадушками еще дымящийся камень, только что вынутый из очага. Здоровяк ворвался в альков, вслед за чем незамедлительно последовали всплеск и громкое шипение. Он был уже на обратном пути к очагу, когда к алькову рысью проследовал другой прислужник со вторым камнем. Через несколько минут все камни уже оказались в ванне. Ши заглянул за ширмы и увидел, что над водой поднимается парок.

Кухулин вразвалочку зашел в альков и пытливо сунул в воду палец.

– Сойдет, дорогуши!

Прислужники при помощи все тех же кадушек извлекли камни из воды и сложили их в углу, после чего исчезли за ширмой. Кухулин принялся было стаскивать тунику, но тут же заметил Ши.

– Я собираюсь раздеться для купанья, – любезно сообщил он. – Надеюсь, что не вздумал ты остаться тут навеки?

Ши поспешно удалился, и как раз в этот самый момент Бродский с довольным видом шлепнул себя кулаком по ладони.

– Просек!

– В каком это смысле – «просек»? – уточнил Ши.

– Как нам и на елку влезть, и зад не исколоть!

Бродский заговорщицки огляделся по сторонам, после чего притянул к себе Ши с Бельфебой.

– Короче, когда этот папик тебя выставил, до меня тут же доперло. В общем, если он к тебе всерьез полезет, Белли, попросту устрой ему небольшой стриптиз. На публике, когда все пялиться станут!

Бельфеба ахнула. Ши спросил:

– Ты что, совсем того? Хочешь добавить масла в огонь?

– А я тебе говорю – отскочит, как ошпаренный! – тихо, но настойчиво твердил Бродский. – Как-то раз этот парень вздумал устроить при дворе грандиозный махач, и королю ничего другого не осталось, как выставить на передний край толпу девок с голыми титьками. Пацана чуть кондрашка не хватила!

– Мне сие не по нраву, – твердо заявила Бельфеба, но Ши сразу догадался:

– Табу на обнаженное тело! Такое вполне может быть в культурной модели, все верно. Это их всех касается?

– Угу, – подтвердил Бродский. – От этого можно даже ласты склеить. Так что когда он наладил тебя из ванной перед тем, как разоблачаться, то типа того – услугу тебе оказал.

Кухулин между тем вышел из-за ширм, подпоясывая свежую тунику – изумрудно-зеленую, расшитую золотой нитью. Пока он вытирал свои длинные волосы полотенцем и орудовал гребнем, ванну успел занять Лойг.

Бельфеба поинтересовалась:

– Ужель одна лишь здесь вода на всех?

Кухулина это замечание ничуть не смутило:

– Полным-полно там травы мыльной. Чистота – красоты залог! – Он искоса бросил взгляд на Бродского. – Слуга искупаться может в корыте на улице.

– Слышь, ты... – начал было Бродский, но Ши быстро накрыл ему руку ладонью и, дабы сменить тему, спросил:

– А ваши друиды не используют волшебство для перемещений – скажем, из одного места в другое?

– Мало что недоступно друиду доброму, но не советовал бы я тебе чары Катбада перенимать – ежели только волшебство твое не геройское, – ибо весьма они могучи!

Он не без мрачноватого удовлетворения отвернулся, наблюдая за приготовлениями к обеду. Вскоре к ним присоединился Лойг, уже намытый и переодетый, а с другой стороны залы появилась одна из женщин с одеждой, которую отнесла в ванную для Ши и Бельфебы. Ши устремился было за женой, но тут же вспомнил слова Бродского про табу и решил не шокировать гостеприимных хозяев. Довольно скоро она вышла в залу в длинном, до пола, плотно облегающем тело платье, и он не без досады отметил, что оно точно такого же зеленого цвета и с точно такой же золотой вышивкой, что и туника Кухулина.

В результате Ши пришлось иметь дело с практически остывшей водой и совершенно сырым полотенцем. Предоставленный ему костюм состоял из желто-оранжевой туники и вязаных штанов в обтяжку. Примерив обновы, Ши пришел к заключению, что они ему вполне к лицу.

Бельфеба наблюдала за женщинами возле очага. Чуть поодаль, в тени под закопченными стропилами устроился Пит Бродский, который безмятежно чистил ногти бронзовым ножом, коренастый тип средних лет – хорошее подспорье на случай какой-нибудь неожиданной заварушки благодаря своему знанию джиу-джитсу и быстрой реакции, да и вообще не такой уж плохой спутник. Хотя все было бы гораздо проще, если б он не испортил чары своим желанием остаться тут навсегда. А может, он был совершенно ни при чем?

Постукивая посохом, подошел старый Катбад.

– Мак-Ши, – провозгласил он, – Пес только что поведал мне, что ты тоже друид, прибывший сюда искусством волшебным из краев далеких и способный молнии вызывать с небес!

– Что верно, то верно, – подтвердил Ши. – Не сомневаюсь, что тебе подобные разновидности волшебства тоже прекрасно известны.

– Воистину известны! – уверенно подтвердил друид, хотя вид у него при этом был несколько хитроватый. – Следует потолковать нам при случае о своем ремесле. Мыслится мне, что в силах наших и кое-чему новенькому друг друга обучить.

Ши нахмурился. Единственные новенькие чары, в которых он был действительно заинтересован, – это те, которые способны вернуть его с Бельфебой, а заодно и Пита назад в Гарейден, штат Огайо, а Катбад наверняка и понятия о них не имел. Из подобного сотрудничества можно было бы разве что извлечь базовые посылки, чтобы потом попытаться выработать на их основе собственную методику.

Вслух же он сказал:

– Я тоже считаю, что мы можем быть полезны друг другу. В Америке, откуда я родом, основополагающие принципы магии проработаны очень даже неплохо, но сам знаешь: в каждом конкретно взятом месте – своя специфика. Чтоб постоянно быть в курсе, лично я просто не вылезаю из командировок.

Катбад покачал головой:

– Высказал ты слово свое – а поелику слово это друида, должно взять мне его на веру, – но все ж весьма мне сомнительно, чтоб друид путешествовать мог средь скифов греческих иль же шотландцев египетских и всех этих богов диковинных, коим они поклоняются, защищенным будучи все теми же чарами, что и на родине своей!

Поначалу Ши заподозрил, что у Катбада явные нелады с географией. Но, немного поразмыслив, пришел к выводу, что схожесть между этим миром и его собственным наверняка лишь самая приблизительная. Здесь шотландцы вполне могли обитать и в Египте.

В этот самый момент Кухулин вышел из своих личных покоев и без всяких церемоний уселся во главе стола. Остальные, переминавшиеся до сей поры с ноги на ногу, тоже бросились рассаживаться, отчего возникла некоторая давка. С одной стороны от героя устроился Лойг, с другой – Катбад. Ши с Бельфебой усадили друг против друга в следующем ряду, прямо за ними – то есть места супругам отвели более чем почетные, если принять во внимание социальный статус возницы с друидом. Миловидная рабыня с убранными на затылок волосами наполнила вином из золотого кувшина огромный золотой кубок Кухулина, серебряные чаши поменьше перед Лойгом и Катбадом и, наконец, медные кружки, поставленные перед Ши с Бельфебой. Публика попроще, расположившаяся дальше по столу, довольствовалась ячменным пивом, наливаемым из кожаного меха.

Кухулин обратился к Катбаду:

– Не соблаговолишь ли жертву принести, дорогуша?

Друид послушно поднялся, плеснул несколько капель вина на пол и нараспев зачитал обращение к богам Билу, Дану и Леру. Ши не был настолько уж уверен, что последовавшее вслед за этим хлопанье крыльев ему только померещилось, и более-менее полноценный душевный покой обрел лишь после того, как в конце концов появились нагруженные подносами прислужники. Как бы там ни было, дело свое Катбад несомненно знал.

Для того, судя по всему, подобный факт тоже не был большим откровением.

– Ну что, разве не прекрасно вышло? – самодовольно заметил он, опускаясь на место рядом с Ши. – А вот ты – ты сумел бы явить что-нибудь из волшебства своего чужеземного, что хоть бы вровень стояло?

Ши призадумался. Не показать ли старому чудаку небольшой демонстрационный опыт из области симпатической магии? Вреда от этого особого не будет, а заодно и поддержит его репутацию. Он торжественно провозгласил:

– Придвинь свою чашу поближе к моей и внемли!

Посредством волшебства он собирался объединить сосуды таким образом, чтобы всякий раз, когда ему вздумается отхлебнуть из своей кружки, вино убавлялось не у него, а у Катбада. Оставалось только подобрать подходящую основу для заклинания, но в тот момент, как назло, у него в голове намертво застрял один только ведьминский припев «Множьтесь, горе и беда – пламя ввысь, варись, бурда!» из «Макбета». Его он в итоге и пробормотал почти про себя, делая пассы, которым обучился в Царстве Фей.

Покончив с заклинанием, он объявил, подхватывая свою кружку и поднося ее к губам:

– А теперь смотрите! Пш-ш!

Из чаши Катбада, словно в ней был упрятан пожарный брандспойт, вылетел настоящий винный гейзер, который, едва не достигнув потолка, рассыпался на множество блестящих капелек. Спасаясь от непредвиденного душа, сидящие во главе стола гости повскакали со своих мест. Реакция у Катбада оказалась отменной: моментально ухватившись за свой посох, он рассек им тугую струю вина, громко выкликая что-то неразборчивое. В ту же секунду фонтан иссяк, а рабыня бросилась вытирать залитый вином стол.

Кухулин молвил:

– Прекрасное волшебство, Мак-Ши, и мне очень приятно, что общество наше почтил вниманием друид столь выдающийся. Но надеюсь, не было целью твоей лишь на посмешище нас выставить?

При этом в его голосе явственно прозвучали угрожающие нотки.

– Нисколько, – отозвался Ши, который вследствие подобного эффекта собственного колдовства и сам впал в некоторый ступор. – Я просто...

Остального присутствующие, по счастью, так и не расслышали, поскольку откуда-то со двора донесся громкий плаксивый вой, от которого буквально кровь стыла в жилах. Ши дико завертел головой по сторонам, чувствуя, что ситуация каким-то образом выходит из-под контроля. Кухулин лишь привычно отмахнулся:

– Советую попросту не обращать внимания! Это всего лишь Уат, ибо луна достигла главной фазы своей.

– Нич-чего не понимаю! – растерянно пролепетал Ши.

– Девы ульстерские не слишком-то хороши Уату показались, и ничего лучше не выдумал он, как в Коннахт стопы свои направить – к дочери Оллгойта-друида свататься. А Оллгойту сему, надобно сказать, никак не можно любезность да манеры обходительные в число добродетелей своих зачислить. Только и твердил он надменно, что никому из уладов вовек его дочери не видать, а когда стал настаивать Уат, наложил он гейс на Уата, от коего при луне полной воет он теперь на нее всю ночь напролет – а заодно и гейс на дочь свою, отчего воя оного она более не приемлет. Ежели интересно тебе мнение мое о сем происшествии, то башку Оллгойта этого давно уж пора приспела пристроить на месте почетном!

С этими словами Кухулин многозначительно оглядел свою коллекцию.

Малость оправившись от первоначального испуга, Ши сказал:

– И все равно я ничего не понимаю. Если на кого-то можно наложить гейс, то почему нельзя с таким же успехом снять его?

Кухулин помрачнел, Катбад смутился, а Лойга попросту прошиб смех.

– Коли вверг ты Катбада в печаль, а наш дорогой Кухук чересчур уж вежлив, чтоб материи сии обсуждать прилюдно, придется, видать, мне самому факт признать неприятный! Знай же, что оный Оллгойт – друид столь редкостный, что никому не под силу снять чары, что он наложил, а равно как и чары такие наложить, кои он был бы снять не способен.

Со двора опять донесся вой Уата. Кухулин доверительно склонился к Бельфебе:

– Не слишком ли беспокоит он тебя, дорогая? В силах моих удалить его – или же, по желанью твоему, только лишь часть его верхнюю!

По мере того как постепенно пустели блюда и тарелки, Ши заметил, что Кухулин, поглотив несметное количество вина, стал обращаться исключительно к одной Бельфебе. Правда, выпитое вроде не оказало особого действия на героя, если не считать возросшей интенсивности его мрачноватых любезностей. Но когда на столе уже ничего не осталось, он последний раз поднес кубок к губам, осушив его до дна, поглядел через стол на Бельфебу и многозначительно мотнул головой.

Ши немедля вскочил, обежал вокруг стола и положил ей руку на плечо. Уголком глаза он заметил, что Пит Бродский тоже поднялся со своего места. На лице Кухулина появилась едва заметная улыбочка.

– Прошу искренне простить за неудобства, мною причиняемые, – проговорил он, – но нисколь не противно сие обычаю и оспорено быть не может. Так что, Бельфеба, дорогая, не соблаговолишь ли проследовать в покои мои?

Поднявшись, он направился к Бельфебе, которая тоже вскочила и попятилась. Ши сделал попытку вклиниться между ними, безуспешно силясь выдумать некие чары, способные остановить весь этот кошмар. К этому моменту на ногах оказались уже все до единого, и среди желающих бесплатно полюбоваться нежданным спектаклем даже возникла легкая давка.

– Ужель удумал ты супротив самого меня пойти, дорогой мой Мак-Ши? – вкрадчиво поинтересовался Кухулин.

Голос его звучал по-прежнему мягко, но в том, с какой четкой расстановкой он произносил слова, крылись жесткость и злоба, и Ши вдруг осознал, что перед ним человек с мечом. На дворе жалобно завыл Уат.

Как видно, подобная мысль пришла в голову и Бельфебе, поскольку она немедля скакнула к стене, где было развешано всевозможное оружие, и повисла на одном из мечей всем своим весом – но тщетно. Скобы оказались настолько прочными, что оторвать клинок удалось бы разве что гвоздодером. Кухулин открыто расхохотался.

Откуда-то сзади, чуть слева от Ши, всплыл голос Бродского:

– Белли, не тушуйся, делай, что я сказал!

Она отвернулась и, как только Кухулин шагнул к ней, с застывшим лицом скрестила руки и через голову стащила с себя платье, оставшись в одном белье.

Публика, как один, ахнула, послышались крики ужаса. Кухулин замер, и челюсть у него начала отваливаться сама собой.

– Жми дальше! – вопил Бродский откуда-то из задних рядов. – Задай им жару!

Бельфеба завела руки за спину, чтобы расстегнуть лифчик. Кухулин пошатнулся, словно ему как следует врезали под дых. Резко вскинув правую руку, он залепил ею глаза, другою нащупал стол и уткнулся в него носом, бессильно стуча кулаком по толстым доскам.

– Ара! – забубнил он из этой позиции. – Уберите ее! Вздумала сгубить ты меня в доме моем собственном – меня, хозяина, что кров тебе дал да жизнь спас?

– Обещаешь оставить ее в покое? – быстро спросил Ши.

– Обещаю, но только на ночь нынешнюю!

– Лучше прими предложенье сие, Мак-Ши, – посоветовал Лойг, склонившийся над героем и сам малость позеленевший с лица. – Коли впадет он в гнев, никому из нас тут головы не сносить!

– Ладно. Заметано, – отозвался Ши, подавая Бельфебе платье.

Присутствующие дружно вздохнули с облегчением. Кухулин, пошатываясь, поднялся на ноги.

– Неважно чувствую я себя, дорогуши мои, – убитым голосом объявил он, подхватывая со стола золотой кувшин с вином и направляясь к себе.