Корнелия Звонарская была зла на всех: на эту выскочку журналистку, на старуху, на себя и даже на него, на своего мальчика. Ей только показалось на миг, что жизнь начала налаживаться, что счастье в этом мире возможно, и даже ей, некрасивой девочке из интеллигентной московской семьи, отрабатывающей карму родителей, Господь тоже выделил кусочек счастья. Конечно, она никогда бы не призналась, но втайне ото всех Корнелия, выросшая на Блоке, Тургеневе и Ахматовой, читала наивные женские романы, как под копирку похожие один на другой. Главной темой в них была мысль о женском счастье рядом с любимым мужчиной, красивым, мускулистым и молодым, который смотрит на свою суженую с обожанием и грозится всю жизнь носить на руках. И вот когда все эти тайные желания начали исполняться, появилось препятствие, которое необходимо устранить.
«Почему, – задавалась с утра она вопросом, – одним все дается легко, а другим приходится выбивать каждый грамм своего счастья?» Ну ничего, она так долго ждала его, что никому не позволит разрушить замаячившую на горизонте мечту. Надо только подумать, надо только все хорошо обдумать.
– Ты что, замерзла? – громко, словно залепив пощечину, спросила Агния. – Продолжай.
– Наливка сегодня будет, – продолжила зачитывать меню ужина Корнелия, по-прежнему находясь где-то далеко в своих мыслях, – «Морошковая», она имеет пряно-кисловатый вкус с незначительной горечью, с тонким ароматом плодов шиповника, ягод морошки и «медовой» травы.
– Бог с ней, с наливкой, – прервала Агния, – меня все устраивает, добавь еще салат, который подавали мне по приезде.
Корнелия заглянула в свой огромный блокнот и махнула головой:
– Салат по-ладожски из копченого сига, выловленного в ладожских шхерах, огурцов свежих и соленых, отварного картофеля, зеленого яблока. Заправленный ругозерским соусом.
– Да, его, и «калитка» с лосятиной была вчера не очень, больше не заказывай, – вредничала Агния.
Корнелия знала, что для хозяйки важен не столько сам процесс поглощения еды, сколько выбор. Это был своеобразный ритуал, по важности граничащий с посещением сауны, – сегодня пусть будет рыбная «калитка».
– С форелью или с творогом и икрой? – продолжала Корнелия подыгрывать Агнии, но как-то безынициативно, вяло.
– Пусть будут обе. Ты почему сегодня такая, не заболела ли случайно? – заметила настроение своей помощницы Агния. – Бегаешь все к озеру, бегаешь. Что тебе неймется? Все веришь в Женькины сказки о свечении Ладоги и надеешься жизнь поменять? Так не получится у тебя, кишка тонка, – великая актриса, как всегда, была прямолинейна и жестока с помощницей, – для того, чтоб жизнь поменять, надо на что-то решиться, а ты даже в свои сорок восемь уйти от меня не можешь, и все потому, что перемен боишься. Вот пока будешь сидеть у моей юбки, ничего в твоей жизни хорошего не произойдет. Ты уже восемь лет как могла уйти. У меня в сорок лет только самое интересное в жизни началось. Я, можно сказать, только расцвела, только научилась получать удовольствие от жизни. Ты же ищешь постоянные оправдания своей трусости: то ты денег хочешь подкопить, то меня тебе вдруг жалко стало. А если ты думаешь, что я тебе наследство какое оставлю, то даже не мечтай. Умру я, умрет и твой доход – помни об этом. Можешь, вон, на Валаам съездить, помолиться о моем здоровье, чтоб Господь дал мне еще немного пожить, и ты по миру не пошла.
«А ведь она в чем-то права, – подумала Корнелия, глядя на покрытое морщинами лицо, – мой срок прошел, и я могу быть свободна. Я уже почти десять лет получаю зарплату и скопила немного денег, которых бы хватило на тихую, скромную жизнь, но я до сих пор мучаюсь с ней». В одном не права сейчас великая актриса – Корнелия уже другая, она не боится, она ждет своего часа. Скоро все поймут, кто здесь хищник, а кто жертва. Скоро она победит.
Корнелия стояла очень спокойная, и если бы не сломанная одной рукой шариковая ручка, то могло показаться, что ядовитые слова хозяйки ее совсем не касаются.