В несколько дней запылилась, потускнела городская весна.
У Афони начались экзамены. Готовиться не хотелось, но тройки были бы непереносимы для самолюбия. Пока выручали способности и память, но впереди грозно маячила физика. Что будет после экзаменов, Афоня не думал.
Игнат яростно работал над дипломом и тоже отгораживался от будущего, наводившего тоскливый озноб.
Нагретая солнцем комната приятно пахла красками и противно засаленным паркетом и прочей нечистотой их сиротски-холостяцкого быта.
Сергей Филиппович нагрянул к вечеру, зная, как Игнат дорожит светлыми часами дня. Был он нагружен свертками, из кармана торчало длинное импортное горлышко в серебряной фольге.
Начали освобождать стол от рисунков и учебников. Игнат бормотал, что ему уже неловко, Сергей Филиппович отмахивался — «совершенные глупости». Афоня побежал на кухню мыть грязные тарелки. Нарезали батон, развернули принесенную снедь. Заскрипели стульями.
— Что, меньшой, текут слюнки-то? — подмигнул Сергей Филиппович.
— Еще как! Игнату должны были сегодня заказ оплатить, и вдруг какой-то там визы в бухгалтерии нет. Ну не скоты? Теперь только через две недели. Собирались уже к теткам.
У теток они ужинали в самой крайности, едва выдерживая родственное сочувствие и нотации.
— Эх, Афоня! — Сергей Филиппович откупорил чмокнувшую бутылку. — Человек одному себе друг, товарищ и брат. Приготовились? Прошу минуту молчания.
Жестом фокусника он достал бумажник, из него десять радужных десятирублевок. С шиком разложил их на столе.
— Таланту от поклонников.
— Неужели гравюры проданы?!
— Да, есть еще меценаты, Игнаша. Нашел ценителя. С дальним прицелом, верит в твою судьбу.
Афоня впервые видел столько денег.
— Ура! — заорал он и, плеща вином, стал раз за разом чокаться с братом и Сергеем Филипповичем.
— Начало положено. Теперь легче пойдет. С распределением твоим покончено! Проживешь. Давайте за это, пока не выдохлось.
У Игната гудело в голове. Вот он рубеж, рубикон. Довериться старику? Может, тут будущее? Он считал себя самым одаренным выпускником училища. Но что от того меняется! В Москве останутся бездари, у которых связи. Они зацепятся, получат что-то хлебное, а то и перспективное. Ему же уготовано место учителя рисования. Шумная жестокая орда детей и грошовая помесячная плата.
— Все-таки немножко страшно: спрыгнуть, а все поедут дальше, — пробормотал он.
— Пусть себе едут! Какая радость лезть в общую кучу? Ведь войдешь, как водится, с задней площадки и всю жизнь будешь проталкиваться. Впереди, как говорится, совсем свободно. А как пролезешь — что?
— Пора сходить, — догадался Афоня.
— То-то и оно! Пожалуйте бриться, приехали. Нет, ребята, давайте за то, чтобы у нашего Игната была судьба не как у всех. Чтобы в нем осуществились и мои загубленные когда-то мечты!
— Сергей Филиппович, а кто он — покупатель?
— Желаешь напрямую связаться? Лишить меня комиссионных?
Игнат улыбнулся, не веря в комиссионные, но разочарованный скрытностью старика: хотелось услышать, что именно сказал меценат, какая гравюра ему особенно понравилась. Хотелось хоть туманно поиграть в будущую жизнь. Чего-то старик недоговаривал, ссылаясь на боязнь сглазить, спугнуть удачу. Однажды сказал внушительно: все будет зависеть от тебя. Но в каком смысле будет зависеть, не объяснил, сменил тему.
Вот и сейчас, отвлекая Игната, повел рукой, словно лаская воздух над деньгами.
— До чего новенькие, — умилился Афоня, запивая чаем бутерброд.
— Затертых не терплю, — Сергей Филиппович взял купюру и засмотрелся. — Красивы, чертовки! Как подумаешь, так ведь это мистика. Берется бумага, на ней делается специальный рисунок. И вдруг начинается колдовство. Это уже не бумага. Это любая вещь. Любое желание. Свобода. Покоренное пространство… Только рисунок должен быть очень точным. Не хватит одной крошечной завитушки — вроде какая разница. А уже все. Уже колдовство разрушается. И бумага — только бумага. Но если все на месте — посмотрите, какие переливы, какие тонкие волшебные узоры, какие строгие линии!..
Оказывается, его лицо может быть вдохновенным, почти красивым.
— Поэма, — сказал Игнат и свел на шутку: — Для гознаковской многотиражки.
— Сергей Филиппович, а вы опасный человек! — Афоня переглянулся с братом, оба засмеялись, вспомнив следователя.
— Хозяин, где твой сейф? Прибрать, пока не залили вином. — Старик потянулся положить деньги на полку, заметил там повестку, повертел, читая и разглядывая. — Повестка… Вот — другой рисунок и совсем другие чувства. Зачем вызывали?
— Да помните, у нас в подъезде…
— А-а… на похороны не ходили?
— Пока жив.
— Нож совсем рядом с сердцем прошел.
— Не повезло… — медленно произнес Сергей Филиппович.
— И еще он, когда упал, головой приложился. Да так, что, говорят, кость треснула и осколок в мозг вошел, — с удовольствием излагал подробности Афоня.
— Да? И все без сознания? А вас-то что таскают?
— Трясут подряд без разбора.
— Работнички!
Неожиданно для старика Афоня возразил:
— Нет, они кое-что могут. Рассказывали про такие экспертизы — обалдеть!
— Да ну? Развлеки.
Афоня развлек бродягой-шпионом. Сергей Филиппович нашел историю недостоверной: смахивает на брехню. Афоня заспорил, отстаивая правдивость Кибрит, Игнат поддержал брата. Сергей Филиппович засмеялся хитро:
— Молоденькая?
— Да не важно, просто не такая, чтоб сочинять! — горячился захмелевший Афоня. — Вы послушайте, по слюне можно узнать группу крови. Сплюнешь дуриком, а там про тебя уже кое-что знают!
— Теперь и не плюнь? — подначил Сергей Филиппович.
— Ага. Потом мы все гадали, почему он нож в спине оставил. Оказывается, умный. Чтоб из раны не окатило.
— Конечно, умный. Еще что-нибудь рассказывали… об этом деле?
— О деле — нет, вообще. При какой-то болезни, например, кровь какая-то делается особенная. Прямо, говорят, как удостоверение личности! А еще здорово — по отпечаткам пальцев вычисляют, сколько человеку лет!
Сергей Филиппович налил себе одному и выпил без тоста.
— Что за болезнь, не знаешь?
— Не помню. Мы же здоровые, нам до лампочки!
— Как лечить, так их нет, а ловить — академики! — он вильнул глазами, пряча их внезапное полыхание.