Волшебство для короля

9

Лайам застонал и обмяк, словно его ударили ниже пояса.

— Убит?!

Он не сводил глаз с Эльдайна. «И ты его еще, как нарочно, связал!» Эльдайн, явно любуясь собой, излагал начальству подробности.

— Убийца ушел по крышам, мы его видели. Мы погнались за ним, но он сумел нас перехитрить.

Лайам видел, как движутся губы Эльдайна, но смысл произносимых им слов от него ускользал. «Ты связал его! Скрутил, как барана, и бросил!»

— Мы постучали, никто не отозвался. Пришлось взламывать дверь. — Лицо рассказчика помрачнело. — Он перерезал рыцарю глотку, точь-в-точь как профессору Кейду!

Лайам слышал далекий, не имеющий смысла бубнеж; он смотрел на Эльдайна, но видел перед собой Ненния связанного, беспомощного, запихнутого под кровать. «Проявил смекалку! Принял меры предосторожности! Ты мог бы с тем же успехом убить его сам!» Робкий голосок в глубине души возразил, что в тот миг эти меры казались разумными. Кто же мог знать, что они пойдут на убийство? Голосок даже напомнил о предательском поступке Маркейд, словно это что-то меняло, но быстро утих, захлестнутый нарастающим чувством вины.

— Женщины, кстати, там не было. Во всяком случае, мы ее не нашли. Не понимаю, куда она могла подеваться?

Лайам болезненно сморщился, будто ребенок, собирающийся расплакаться, однако слезы не шли. Чувство вины парализовало его, сковало волю, заставило позабыть о своей ненависти к Эльдайну, к Уорден — в нем разгоралась ненависть к себе самому. «Ты бросил его, и палачи расправились с ним!»

— Об этом надо спросить у него, — мрачно заметила леди-пацифик.

Эльдайн взял пленника за грудки и сильно встряхнул. Потом еще и еще раз. Лайам воспринимал это как должное. Его руки висели как плети, зубы отвратительно лязгали.

— Где она? Что ты с ней сделал, ублюдок?! — Силы оставили Лайама. Когда Эльдайн его отпустил, он безвольно осел на пол и привалился к стене. «Ты его бросил. Зачем? Чтобы тут же попасться?»

— Здесь он не заговорит! — буркнул Эльдайн и обернулся к Уорден. — Позвольте мне забрать его в каземат! Он скажет все, когда я над ним потружусь. Позвольте, пацифик! А вы пока займетесь поиском женщины. Возможно, она жива, просто спрятана где-то.

Уорден кивнула.

— Возможно. Да, я, пожалуй, схожу в дом Ненниев. Вы там все обыскали?

— Не слишком тщательно, — поспешно отозвался Эльдайн. — Обнаружив убитого рыцаря, я тут же решил дать вам об этом знать. Дежурные подсказали, куда мне направиться.

Они принялись переговариваться — спокойно, буднично, не обращая на пленника никакого внимания, впрочем, Лайам тоже не замечал их, полностью погрузившись в себя. «Это ты убил сэра Анка и погубил Маркейд! Ты вломился к ним в дом и втянул их в эту историю!» Робкий внутренний голосок вновь было принялся возражать, но Лайам не стал его слушать. Если бы ему удалось уйти, если бы он так глупо не угодил в расставленную ловушку, гибель семьи Ненниев не была бы, по крайней мере, напрасной. «Но ты ничего не смог! Ты попался, как последний болван. И теперь, даже если они и не заполучат реликвию, к королю она тоже не попадет. А им ведь только того и надо!»

Прикосновение жестких пальцев вывело Лайама из забытья. Резкий рывок вскинул ему подбородок.

— Ренфорд, вы видите мой амулет?

Лайам уставился на Уорден. Знаковый медальон высшего чина столичной стражи находился на месте, но никакого амулета на ней уже не было. Новым рывком леди-пацифик заставила пленника посмотреть на Эльдайна. Каплевидный камень теперь свисал с его шеи.

— Он защитит лейтенанта от заклятий вашего фамильяра. Вам это понятно?

Лайам с трудом кивнул, и Уорден, отпустив его подбородок, брезгливо отерла пальцы о край черно-белой туники.

— Возьмите его и постарайтесь узнать, куда делась реликвия и что случилось с леди Маркейд. Налицо заговор против короны, так что допрос с пристрастием допустим.

Эльдайн резким рывком поднял пленника на ноги. Тот не сопротивлялся.

— Слыхал, скотина? Допрос с пристрастием допустим!

Ошеломленный, терзаемый чувством вины, Лайам покорно позволил вытолкать себя из дома Кейда. На мостовой переминались с ноги на ногу двое скучающих миротворцев. Повинуясь приказу, они встали впереди арестованного.

— Смотрите в оба! — распорядился Эльдайн. — Этот мерзавец тут не один!

Миротворцы направились к улице Мастеров. Лайам шагал за ними, тупо разглядывая черно-белые спины. Стражи взяли наизготовку дубинки, один держал над головой зажженный фонарь. «Вот все и кончено. То, что останется от тебя после пыток, без промедления вздернут. Ты, считай, уже труп». Пленника охватила странная отрешенность, и ничто в мире, казалось, не имело теперь к нему отношения.

«Мастер, куда тебя тащат?»

Лайам вскинул голову.

«Ты где?»

«Чуть впереди, на третьей по счету крыше. Я успел вылететь, когда лейтенант заходил в дом».

Сзади лязгнул обнажаемый меч. Лайам почувствовал, как в его спину уперлось острие боевого клинка.

— Не забывай, что у меня амулет! — сказал Эльдайн и расхохотался. — Я защищен от заклятий твоей твари, но ты-то от стали не защищен!

Лайам опустил глаза.

«Слыхал? Убирайся отсюда. Лети во дворец и постарайся найти короля».

Эльдайн вкрадчивым шепотом продолжал:

— Не хочешь ли в том убедиться?

«Мастер, дворец усиленно охраняется. А королевские покои тем более. Туда не проникнет и мышь. Ты должен бежать».

Миротворцы свернули на улицу Мастеров и двинулись по ней вниз.

«Забудь об этом. У него амулет. Лети во дворец, осмотрись. Возможно, на месте тебе удастся что-то придумать».

Клинок ощутимо кольнул Лайама.

— Ну же, Ренфорд? Я не прочь посмотреть, что у тебя внутри!

Меч, направляемый твердой рукой, пронзил одежду и кожу. Лайам вскрикнул, рванулся вперед. Конвойные оглянулись.

— Что бы вы думали, парни, — воскликнул Эльдайн, — этот мерзавец уже дергается. Представляете, как он запляшет в петле!

Миротворцы сдержанно усмехнулись и зашагали дальше.

«Видал? Я уже труп. Лети к королю. Это приказ. Не вздумай ослушаться!»

«Ладно, мастер. Лечу».

Неожиданная покладистость фамильяра отозвалась в сердце Лайама болью. Теперь надежд на спасение не было никаких. Эльдайн, поравнявшись с пленником, шепнул ему в самое ухо:

— Тебе светит виселица!

— Знаю, — угрюмо ответил Лайам.

— Это не так уж и страшно в сравнении с тем, что тебя ждет перед ней.

«Почему он шепчет? Не хочет, чтобы нас слышали идущие впереди?»

— Пытки, Ренфорд, жуткие пытки. У нас есть неплохие умельцы, и я — первый из них!

«Он хочет нагнать на тебя страху. Зачем? Чтобы убить при попытке к бегству? Так проще, ведь оставаясь в живых, ты можешь сболтнуть что-нибудь лишнее…» Лайама охватила усталость. Ноги его отяжелели, как гири, и шаркали по камням. «А и впрямь, не покончить ли со всем этим разом? Один шаг в сторону избавит тебя от пыток… Избавит, но… собственно, для чего им тебя пытать? Где Маркейд, они знают, а на Монаршую Панацею этим мерзавцам трижды плевать, главное, чтобы она не попала к больному монарху…»

— Ну же, давай! — нетерпеливо скривился Эльдайн. — Беги! У тебя хорошие ноги, и фамильяр твой где-то поблизости. Может, тебе еще и удастся уйти.

Почему этот тип так настойчив — понятно: ему нужен предлог, чтобы убить конвоируемого по дороге к тюрьме. Но… раз Эльдайну нужен предлог, значит, идущие впереди миротворцы, как и, наверное, многие прочие, не причастны к подлым делам своего начальства. «Так не попробовать ли им все рассказать? Сразу они, наверняка, ничему не поверят, но и убить тебя все-таки не дадут!» Лайам ощутимо приободрился и стал приглядываться к конвойным. Страж, шедший справа, вскинул дубинку и концом ее почесал себе спину.

— Ну, беги же! — шипел Эль дайн. — Воспользуйся шансом.

Лайам покачал головой.

— У тебя амулет.

Миротворец, находившийся слева и несший фонарь, внезапно расхохотался.

«А у этих двоих, похоже, никаких амулетов нет!»

Эльдайн вдруг отчаянно вскрикнул и отскочил в сторону. Хохот левого стража порядка превратился в истерическое повизгивание, он согнулся в три погибели и, шатаясь как пьяный, привалился к стене. Правый конвойный уже лежал на земле, бешено извиваясь и ожесточенно скребя ногтями свои плечи. Лайам стоял столбом, на него напало странное оцепенение, но тут вновь коротко взвыл Эльдайн.

«Мастер, беги».

Фонарь беспорядочно мотался в руке икающего от неудержимого хохота миротворца, и в его пляшущем свете обернувшийся Лайам увидел, что головы у Эльдайна словно бы нет — на месте ее неистово трепыхалось маленькое подобие грозовой тучи. И услышал шелест кожистых крыльев.

— Фануил?

Эльдайн выронил меч — тот со звоном ударился о мостовую — и принялся обеими руками отдирать дракончика от лица.

«Беги!»

— Ну уж нет! — выдохнул Лайам, медленно наклоняясь и поднимая брошенный меч. Пока он выпрямлялся, Эльдайн сумел ухватить дракончика. Жутко взревывая, лейтенант миротворцев напрягся и отшвырнул рептилию прочь. Руки его вновь взлетели к лицу, окрасились кровью.

— Нет!

От рукояти меча струилась энергия боя. Лайам подобрался, сжал зубы. Фануил, ударившись оземь, перекатился и встал на лапы, готовый к новой атаке.

«Беги, мастер! Они скоро очнутся!» Миротворцы катались по мостовой. Один, расцарапанный в кровь, молил о пощаде, другой давился хриплой икотой. Эльдайн стонал и пошатывался, не отрывая рук от лица.

— Посмотрим, — процедил Лайам, взвешивая в руке меч. Однако распорядиться им он не успел, ибо ночной мрак озарила яркая вспышка. Лайам машинально выставил вперед локоть, ожидая болезненного толчка, а потом приступа мучительного удушья, но ничего подобного не ощутил. Опустив руку, он увидел, что молния — ветвистая, как десяток горящих бичей — исходит от спешащей к месту схватки Уорден.

«Жезл жалит лишь на короткой дистанции!» — понял Лайам и радостно ухмыльнулся. Бичи угрожающе шипели и потрескивали, соприкасаясь друг с другом, но боевая длина их не превышала шести футов.

«Мастер, беги!»

Лайам стоял. Бежала Уорден, хотя давалось ей это не очень легко. Плечо ее изуродованной руки неуклюже дергалось на каждом шагу. И все же она приближалась.

— Ладно, — сказал Лайам и сплюнул. — Ладно! — Он отступил на пару шагов, потом повернулся и побежал. К треску молнии за спиной примешался полный ярости вопль, сменившийся переливчатой трелью свистка. Но Лайаму эта трель показалась беспомощно-жалкой.

Он упивался свободой. «Ты был почти мертв и опять уцелел!» Ему представилась мерзкая окровавленная рожа Эльдайна, и Лайам зло хохотнул. Он наслаждался бегом, казалось, он мог так бежать всю ночь. Улица Мастеров была более-менее освещена: в кое-каких окнах теплились свечи, а возле домов побогаче висели зажженные фонари.

«Мастер, сверни направо».

В переулке, тянувшемся вдоль Монаршей, было темно. Лайаму пришлось перейти на трусцу, а потом и вовсе на шаг: он стал задыхаться.

«Ничего не видно! Надо бы выбраться к свету».

«Там везде миротворцы, — возразил Фануил. — Бегут выручать своих!»

По всему Ремесленному распадку заливались свистки. Их трели смещались к улице Мастеров. Лайам, прислушавшись, ухмыльнулся. «Патрулям не следует покидать вверенную их вниманию территорию. Но пацифик зовет, и эти олухи спешат туда, где меня уже нет! — Он торжествующе хмыкнул. — Мы можем спуститься к лодке?»

«Сейчас посмотрю».

«Посмотри», — Лайам кивнул, продолжая шагать по темному переулку. Первоначальное возбуждение постепенно выветривалось, и его сознанием мало-помалу завладевала мысль, что в лучшую сторону ничто, собственно, не изменилось. Он по-прежнему в розыске, он голоден, он устал, и ему опять негде приткнуться. «Но зато ты свободен!» Трость, сумка, одежда, запасы еды безнадежно утрачены. «Ничего, у тебя есть векселя. Завтра ты купишь все, что захочешь». Лайам сделал выпад мечом и оскалился, но свирепости в сердце не ощутил. Мечу нужны ножны, а ему самому — место, где можно скоротать эту ночь. «Такое место, куда Уорден и не подумает сунуться».

Фануил сообщил, что набережная в районе распадка пуста, и через какое-то время указал хозяину на удобный проулок, едва различимый в кромешной тьме.

Лайам без помех добежал до реки и кое-как забрался в краденую посудину. На ум ему опять пришел Ненний — связанный, с кляпом во рту, и радость его окончательно улетучилась. «Как это несправедливо! И как жестоко ты с ним обошелся!» Одно хорошо, что сам он теперь, по крайней мере, свободен. Лайам с мрачным удовлетворением взялся за весла. Свободен как пташка. Это значит, у него еще есть шанс хотя бы отчасти загладить свою вину. То есть доставить снадобье во дворец и, если представится случай, отомстить Уорден, Северну и Эльдайну. «Ты еще можешь уплатить по счетам!»

Он греб вверх по течению, забирая к середине Монаршей.

«Фануил! Спустись-ка ко мне».

«Сейчас, мастер».

Прошла минута, потом другая. Лайам продолжал упорно грести. Наконец послышалось хлопанье крыльев, маленькие коготки царапнули по скамье. Лайам закинул весла в лодку, потом наклонился, взял фамильяра и посадил его на колени. Дракончик был теплый, несмотря на отвратительную погоду, а чешуйки его на ощупь напоминали муаровый шелк, хотя внешне походили на металлические. Лайама не переставал удивлять этот контраст.

— Ты маленький неслух, ты это знаешь? Я ведь тебе ясно сказал: лети прочь!

Фануил шевельнулся. Он не любил, когда его брали на руки, но сейчас терпел.

«Да, мастер».

— А нападение на Эльдайна — это вообще верх глупости и нахальства!

«Да, мастер. Прости».

Лайам улыбнулся, поглаживая уродца, и почесал ему горлышко пальцем. «И все же ты лихо расправился с ним! Я было подумывал сбыть тебя в бродячий зверинец, но теперь решил обождать. При условии, что ты дашь мне слово и впредь не повиноваться моим дурацким приказам».

Дракончик, задрав мордочку, уставился на хозяина.

Лайам добавил:

«Я, конечно, шучу, но всего лишь наполовину. Сообрази сам, на какую».

Прошло несколько долгих секунд. Фануил отвернулся.

«Как мастеру будет угодно».

«Только и впрямь дурацким! — уточнил Лайам. — Ладно, не буду больше тебя терзать! Только проверю, не потерял ли ты в самоотверженно-героической схватке наш пузырек. А после мы потихоньку обдумаем, куда нам деваться».

Флакон был на месте. Лайам потрогал его, ощупал прорези в идеальной оплетке, постучал ногтем по магическому стеклу, потом машинально надавил большим пальцем на пробку. Шипы короны были тупыми и кожи не прокололи, однако палец он тут же убрал.

Знание, какое сокровище находится на его попечении, ничуть не пробуждало в нем жажды им завладеть, — как бы там ни было, все равно посылку Веспасиана следовало доставить по адресу! Однако осведомленность изменила отношение Лайама к этой вещице. «Подумать только, в моих руках одна из семнадцати таралонских реликвий!» Звучные наименования раритетов были у всех на слуху, они фигурировали в бесконечных балладах, их поминали в преданиях и легендах; впрочем, как справедливо заметил мэтр Толлердиг, что-то конкретное было известно далеко не о многих из них. Лайам даже задумался, а не святотатственно ли поручать такую великую ценность заботам крылатой магической твари, но тут же с кривой усмешкой отмел эту мысль. «У него она будет целей, чем у меня».

Он снова взялся за весла, выгребая против течения. Ему тоже хотелось остаться целым, но для этого нужно было без промедления отыскать какое-нибудь местечко, где можно спрятаться и как следует отдохнуть. Возбуждение, вызванное удачным побегом, бесследно прошло, и Лайам буквально изнемогал от усталости. В голове его теснились разные мысли, но он отвергал их — одну за другой. «Уорден хитра. Все, до чего ты сможешь додуматься, сумеет просчитать и она». Гребки его между тем сделались вялыми. Весла уже лишь цепляли воду, не зарываясь в нее. Фануил, будучи спрошенным, не предложил хозяину ничего нового, потом нахохлился и добавил:

«Раз тебя ничего не устраивает, ночуй прямо в лодке».

«В лодке? Да я в ней замерзну! Без плаща и без одеял. Мне и так уже зябко, а вдруг пойдет дождь? К тому же куда нам причалить?»

«Подходящих мест много. Но, полагаю, лучше всего спрятаться под мостом Полукрон. Конечно, там будет холодновато, однако не так уж и чтобы очень».

Лайам оторопел. Несколько раз он открывал рот, чтобы изложить свои возражения, но таковых почему-то не находилось, и наконец в его сознании утвердилась мысль, что ничего лучшего и придумать нельзя. Идея, конечно, дерзкая, и все-таки, все же… Спрятаться в самом центре Торквея, практически у всех на виду — нет, в этом определенно проглядывало нечто весьма привлекательное. Ищейки вверх не глядят, но и под ноги тоже! Вряд ли Уорден сообразит, куда подевался беглец. «Наверняка не сообразит!» Лайам на миг бросил весла, скрестил пальцы правой руки и постучал ими по деревянному борту посудины. «Ты уже так думал не раз, а что выходило?»

Он опустил голову, собираясь с духом, потом встрепенулся и решительно направил нос лодки к черной громаде моста Полукрон.

Центральная опора моста представляла собой трехгранный столб, тонкий и с виду никак не способный поддерживать огромную арку. Он был сверху донизу покрыт барельефами морских растений и тварей. Река обтекала препятствие, практически не образуя водоворота, так что лодка могла стоять возле него без каких-либо неудобств.

К тому времени, как Лайам смог наконец оценить это, сил у него почти что не оставалось. Греб он медлительно, сонно, наваливаясь на весла всем телом, ибо руки его отказывались работать. Ухватившись за влажный камень, беглец набросил петлю на голову каменного морского конька и повалился на дно лодки.

— Да пропади ты пропадом! — пробормотал он, обращаясь к ребру шпангоута, впившемуся ему в позвоночник. — Я все равно не пошевелюсь!

Ох, как это славно — лежать без движения! Его стал обволакивать сон. Арка моста и борта лодки защищали от холодного ветра, мягкое покачивание убаюкивало.

«Ты тоже поспал бы, приятель».

«Я лучше покараулю».

Строптивец. Надо бы задать ему взбучку, но Лайам слишком устал и только пожал плечами. В конце концов, дома уродец только и делал, что дрых, свернувшись клубочком в своей корзинке. «Вот и выспался впрок», — подумал лениво Лайам и погрузился в дрему.

И снова его тревожили грезы, слишком поверхностные и обрывочные, чтобы он мог принимать их за сны. Лайам хорошо сознавал, что лежит в лодке под каменным сводом моста Полукрон, и сердился на надоедливые видения за то, что они не дают ему как следует отдохнуть.

Видения наплывали и уплывали — случайные, совершенно бессмысленные. Лодочник приглашает четверых шалопаев сойти прямо в реку, жалуясь, что его лодку кто-то украл. Уорден сидит в трактире и пьет вино, напротив нее сидит женщина с длинными каштановыми волосами. Лица женщины Лайам не видит, но ему неприятен этот альянс. Фануил выкопал ямку и прячет в нее флакончик. Сам Лайам уронил реликвию в реку вместе с краюхой хлеба, о хлебе он сожалеет, а о реликвии — нет…

«Проснись!»

Лайам, преклонивший колени перед колесом в храме Фортуны, обернулся к дракончику.

— Цыц! Я не сплю! — Уродец сильно боднул его. «Спишь. Просыпайся!»

Лайам потер бок и открыл глаза. Мрак над Монаршей начинала прохватывать предутренняя синева. Фануил сидел на носу утлой посудины и хозяина явно не трогал.

«Ты проснулся?»

«Увы!»

Лайам медленно сел. Все суставы его ныли, мышцы протестовали против любого движения.

«А вот жив ли я — это вопрос».

Острая боль в шее с готовностью подсказала — жив! Лайам застонал, потом закашлялся. В груди его что-то забулькало. Так и есть, простудился!

— Только этого мне не хватало! — Он покрутил головой. — Надо срочно добыть где-нибудь плащ или теплую куртку.

«Да, мастер. Скоро откроются лавки. Уже пробило шесть».

— Замечательно.

Лайам перегнулся через борт лодки и зачерпнул горсть ледяной воды. Пальцы онемели мгновенно, но он все же сделал пару глотков, чтобы унять кашель, и сполоснул лицо.

Умывание подбодрило. Синяки и ушибы тут же принялись заявлять о себе. Лайам осторожно потянулся, разминая то, что можно было размять. Чего-либо посерьезней тупой боли, возникающей в ребрах при резком вдохе, он в себе не нашел.

«Я лишь слегка помят, — сообщил он дракончику. — И хочу есть. Давай-ка сначала позавтракаем, а потом примемся спасать короля. Идет?»

Фануил шутки не понял.

«Принц казны вернется в Торквей только вечером. Так что у нас в запасе весь день».

«Ты, как всегда, прав, — улыбнулся Лайам. — Может, сходим в театр? — Он отвязал лодку и неторопливо погреб вверх по течению. — Я знаю местечко, где уже много лет играют одну бесконечную пьесу. Если спрятать тебя под курткой, двух кресел брать не придется».

Настроение беглеца нельзя было назвать праздничным, однако все тяготы прошлого дня словно бы перестали его волновать. «Это пройдет, — мрачно пообещал он себе. — К рассвету ты запоешь по-другому».

И все же гребля согрела его, а подъем духа следовало использовать, чтобы спланировать будущий день. Необходимо в первую голову разыскать особняк Катилины, потом купить себе что-нибудь теплое и поесть. Принц казны наверняка живет в Королевском распадке, невдалеке от дворца. Разведав подходы к нужному дому, можно отправить вельможе записку. Затем останется лишь сидеть сложа руки и ждать.

Где? Да и вправду — в театре. То заведение, о котором он сказал Фануилу, открывается в полдень. Там — в полумраке огромного зала, среди многочисленной публики — легко затеряться. Если взять кресло с номером, можно будет даже и указать, куда доставить ответ Катилины. В студенческие годы такая роскошь была Лайаму не по карману, но теперь у него в кошельке достаточно денег, не считая кредитных бумаг.

Приближался Королевский распадок. Набережная напротив него была усеяна светлячками фонариков; у столпов, отмечавших въезд на улицу Шествий, полыхали огни. Что-то тут всего этого многовато! Лайам нахмурился, бросил весла и, взглянув на небо, решил, что до восхода еще около часа.

«Фануил, посмотри, что там происходит!»

Дракончик вспорхнул со скамейки, кругами поднялся ввысь и исчез из виду. Лайам развернул лодку, чуть подтабанил веслами и предоставил посудине дрейфовать к востоку — туда, где фонариков не наблюдалось. Ему пришлось подтабанить еще пару раз, ибо лодку сносило течением. Он ждал. «Слишком уж их много. Если она перекрыла все входы в распадок…» Лайам скривился, махнул рукой. В конце концов, он наймет не простого посыльного, а гонца. Гонцы неприкосновенны и миротворцам не по зубам.

Фануил подтвердил его опасения.

«Оцеплены все улицы, мастер. Везде стоят миротворцы и еще какие-то люди. Вооруженные и в алых плащах».

Королевская гвардия? А почему бы и нет? Северн сейчас — главное лицо в королевстве. Он может делать все, что захочет. Значит, об этой дорожке придется забыть.

«Возвращайся».

«Да, мастер».

Разочарованный, Лайам вновь взялся за весла и угрюмо погреб к середине реки.

Монаршая оживала. На ней появились другие лодки. Большинство их было оснащено фонарями, но некоторые выныривали из тьмы, словно призраки. Лайам велел вернувшемуся дракончику спрятаться под скамью.

Ниже моста Полукрон река делала поворот, занося северный берег илом, и дальше опять текла по прямой, стремясь к водопаду. Шум низвергающейся с гигантского уступа воды походил на раскаты грома, течение заметно ускорилось, так что лодку несло и без усилий гребца. Лайам, однако, не бросал весел, торопясь добраться до места еще до того, как встанет солнце. Небо быстро светлело. Оно почти сплошь стало серым, отдаленная синева его переходила в голубизну.

Миновав Ремесленный распадок, беглец повернул к берегу, подыскивая, куда бы пристать. Пляшущих огоньков, означающих расположение патрулей, там вроде бы не было. Либо Уорден стянула всех караульных на охрану подходов к дворцу, либо же те в преддверии утра попросту погасили фонарики. Он помолился за первое и наугад выбрал место — узкий каменный спуск к воде, замшелый и явно заброшенный.

«Конечная станция, лорд! Вылезайте из-под скамьи и, покуда не рассвело, попробуйте где-нибудь спрятаться».

«Да, мастер. — Фануил свечой ввинтился в хмурое небо. — Я буду держаться поблизости».

Лайам выпрыгнул из ворованного суденышка.

«Хорошо».

Набережная была пуста, и беглец рискнул пойти прямо по ней. В его положении следовало бы отдать предпочтение переулкам, но он плохо знал этот район и не хотел заблудиться. «Вот если появятся миротворцы…» Однако пока что те и не думали появляться. Лайам быстрым шагом двигался на восток.

Из всех распадков Торквея Лестничный был наименее упорядоченным и сословно ориентированным. Являясь вратами северной (Хлебный тракт вел на южную) части столицы и таким образом призванный в первую очередь отвечать нуждам приезжих, он сосредоточил на своей территории большинство городских гостиниц, трактиров, винных лавок и постоялых дворов. Тут также располагались театры Роу, дом гонцов и множество мелких пекарен. Последнее было сделано из удобства, ибо их дым относило в море.

Аромат свежей выпечки ударил в ноздри одинокого путника, и в животе его сразу же забурчало. Скрипнули ставни, вдали вспыхнул квадрат желтого света, и беглец заторопился к нему. Однако вывеска над открывшимся заведением изображала сидящего человека с огромными ножницами и иглой.

«Пошивочная мастерская, — сообразил Лайам и удрученно вздохнул. Он мог бы понять это раньше. Арендовать местечко на набережной никакому пекарю, конечно же, не по карману. — Впрочем, плащ тебе тоже нужен!» Окна магазинчика призывно светились. Почему бы и не зайти?

Завидев первого посетителя — растрепанного, без плаща, с обнаженным мечом — портной вытаращил глаза. В столь респектабельном заведении нечего делать всяким бродягам — говорил его полуиспуганный взгляд. Ах, господин играл в карты? И проиграл плащ и ножны? Что ж, такое случается, хотя кое-что в этой истории все-таки странно… (Лайам позвенел кошельком.) А впрочем, столица не всегда приветливо встречает приезжих, позвольте, сударь, вам что-нибудь подобрать!

Плащ с капюшоном из сизо-серой шерсти пришелся сударю впору, за что в руки портного перешло несколько золотых. Господин очень щедр, а к ближайшей пекарне можно пройти так-то и так-то! Портной, подобострастно кланяясь, распахнул перед покупателем дверь.

Небо совсем посветлело. Лайам нырнул в лабиринт улиц. Он руководствовался скорее не пояснениями портного, а запахом дыма и дразнящими ароматами выпекаемых где-то совсем рядом хлебов. Обоняние привело его вскоре к целому кварталу пекарен, где уже толпились разносчики с маленькими тележками и мальчишки-подручные. Вывесок над лавками не было, поэтому он просто выбрал первую дверь, возле которой никто не топтался. В пекарне было чудесно — сухо, тепло, там пахло тестом и сдобой. Лайам сглотнул слюну.

— Хлебушек есть? — громко спросил он через пустой прилавок, обращаясь к огромным печам.

От них отделилась сухопарая женщина — с руками по локоть в муке и кирпично-красным лицом.

— Сейчас будет, сударь! — пообещала она, потом открыла одну из заслонок и сунула голову в полыхающий зев, откуда пахнуло таким жаром, что Лайам зажмурился и прикрылся ладонью.

— Через пару минут! Подождете?

Ждать не хотелось, но запах хлеба был восхитителен, и Лайам кивнул. Женщина улыбнулась и принялась вытаскивать из-под прилавка корзины, расставляя их возле печей.

— Слыхали небось про главного камергера? Ужас какой, а?

— Что? — изумился Лайам. Женщина подошла к прилавку.

— Что, не слыхали? Убили его. Убили сегодня ночью!

— Убили?!

Лайам стоял столбом, плохо соображая, что бы сказать. В голове вертелось одно: «Откуда она знает?»

— Да, — торжествующе подтвердила хозяйка пекарни. — Хладнокровно прирезали, прямо в его же особняке!

— А к-кто? — Лайам запнулся. Вопрос был слишком нелеп. Но женщина не обратила на это внимания.

— Молчат. Молчат, как снулые рыбы. Но, если хотите знать, стоит за всем этим, конечно же, Корвиал! Он лорда Берта всегда ненавидел, о том всем известно. Ах да, я ведь не сказала: убит-то лорд Берт. А лорд Аурик, говорят, теперь просто места себе не находит!

Лайам, вцепившись в прилавок, подался вперед.

— Кто вам все это сказал?

— Как кто? Миротворцы! Они только-только здесь были — заходили перекусить.

Повинуясь тайному, неслышному для посторонних сигналу, женщина бросилась к печке, схватила деревянную лопату на длинной ручке, вытащила из раскаленного грота круглую булку и бросила ее на прилавок.

— Погодите минутку, сударь. Сейчас она очень горячая.

Лайам тупо уставился на каравай.

— А они… они не сказали, что делается для поимки убийцы?

Хозяйка пекарни тряхнула жиденькими кудряшками и закатила глаза.

— Ох, да чего только не делается! Пацифик… у вас в Мидланде небось начальник стражи зовется как-нибудь по-другому… так вот, сударь, — наш пацифик… женщина, между прочим… глаз, говорят, не сомкнула, пока не напала на след. Уж и не знаю, где удалось ей найти чародеев, только портреты вот-вот будут развешены.

«Портреты? Что за портреты?» Впрочем, более, чем упоминание о каких-то портретах, беглеца огорошило брошенное вскользь замечание. Лайам склонил голову набок и, делая вид, что ситуация его забавляет, спросил:

— А почему вы решили, что я из Мидланда? — Кирпично-красное лицо женщины покраснело еще больше.

— Прошу прощения, сударь… Выговор ваш вроде мидландский, да и держитесь вы не по-нашему… Думаю, булка остыла, ее можно взять.

Корочка каравая была все еще горяча. Лайам обжегся, но виду не показал и, перекидывая хлеб с руки на руку, деланно улыбнулся.

— Я и вправду нездешний, только родом не из Мидланда, а из Харкоута.

— Как скажете, сударь…

Смущенная своим промахом, женщина заторопилась.

— С вас два барона!

Лайам выудил из кошелька две медные монетки.

— А где повесят портреты, о которых вы только что говорили?

— Известно где. На Пятачке, у Высоких ворот, на улице Шествий, на бульваре Памфлетов, возле театров, в долине Храмов… — Список был удручающе длинным. — Короче, везде, где толпится народ. Должно быть, в Беллоу-сити тоже повесят несколько штук, да только тамошнему жулью на такие вещи, извините, плевать…

— Понимаю, — кивнул Лайам, хотя на деле он мало что понимал. «Откуда им взять мой портрет? Допустим, у них есть художник, способный по описанию сделать приличный рисунок. Но снять в одночасье с рисунка такое количество копий ни одному художнику не под силу!» Зато это под силу любому завалящему чародею, хотя все маги сейчас вроде бы в Кэрнавоне… Поблагодарив разговорчивую хозяйку пекарни, мнимый уроженец Харкоута бросил на прилавок монеты и поспешил уйти.

Из всех перечисленных мест ближайшим к пекарне был Пятачок. Так называлась белокаменная площадка, к которой причаливала Парящая Лестница. Там, в ожидании первого рейса подъемника, уже прогуливалось несколько человек, и люди все подходили.

Лайам опустил голову, делая вид, что полностью занят едой, однако он поглощал свежую выпечку почти механически, без всякого аппетита. «Что еще она выдумала? Какую расставила сеть?»

В левом верхнем углу Пятачка возвышалось нечто вроде маленькой виселицы, на ее перекладине белели листки с надписями и рисунками — в основном, довольно потрепанные, но Лайам двинулся к тем, что поновей. Вскинув глаза, он дернулся, как от удара, и невольно издал протяжный мучительный стон.

Надпись на первой же из пяти новехоньких афишек гласила:

«ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПРЕСТУПНИК! УБИЙЦА!»

С белого поля бумаги на него смотрело его собственное лицо.