Глава 3. Охота на Каргу

Мисс Тик сняла шляпу, сунула руку внутрь и потянула за шнурок. Несколько тихих щелчков-хлопков, и головной убор сложился в прежнюю форму: видавшей виды соломенной шляпы. Мисс Тик подобрала рассыпанные по земле бумажные цветы, аккуратно прикрепила на шляпу и сказала:

— Ф-фух.

— Не может быть, чтобы ты отпустила пацанку просто так! — сказал сидящий на столе жаба.

— Просто как?

— У нее явно есть Первое Зрение и Второй Помысел. Это мощное сочетание.

— Она маленькая всезнайка, — сказала Мисс Тик.

— Верно. Точно как ты. Впечатлила тебя, да? Я знаю. Ты с ней была такой ядовитой, как всегда с теми, кто тебя впечатлил.

— Тебя превратить в лягушку?

— Дай минутку подумать… — сказал жаба саркастически. — Кожа будет гладкая, ноги длиннее, вероятность получить поцелуй принцессы возрастает на сто процентов… что ж, да. В любой момент, как будете готовы, мадам.

— Есть хуже вещи на свете, чем быть жабой, — сказала Мисс Тик, в ее голосе сгустилась тьма.

— В свободное время их испробуй, — ответил жаба. — Как бы то ни было, мне она, в общем, понравилась.

— Мне тоже, — ответила Мисс Тик живо. — Слышит о старой леди, которая умерла потому, что идиоты сочли ее ведьмой — и сама решает сделаться ведьмой, чтобы они не попытались такое учинить снова. Из ее реки с воплями выскакивает монстр, она его изгоняет сковородкой! Слышал поговорку: «Земля себе ведьму сыщет»? Здесь произошло именно это, могу спорить! Но меловая ведьма? Ведьмы — это гранит и базальт, монолит сверху донизу! А что такое мел, ты знаешь?

— Ты сейчас мне скажешь, — ответил жаба.

— Это раковины, скорлупки биллионов и биллионов крошечных, беспомощных морских существ, которые умерли миллионы лет назад, — сказала Мисс Тик. — Это… крошечные косточки. Мягкие. Рыхлые. Влажные. Даже известняк и то крепче. И все же она выросла на мелу, и она крепкая, да еще и острая. Прирожденная ведьма. На мелу, что абсолютно невозможно!

— Она изгнала Дженни! — сказал жаба. — У девочки талант!

— Может быть, но ей тут не хватит одного таланта, — сказала Мисс Тик. — Дженни умом не блещет, всего лишь один из Монстров Первой Ступени Запретности, вдобавок, сама могла быть в очумевшем состоянии оттого, что попала в реку. Для Дженни ведь нормальное обиталище — стоячие воды. Здесь еще появится кое-что намного, намного хуже.

— Что ты имеешь в виду: один из «Монстров Первой Ступени Запретности»? — спросил жаба. — Я никогда не слышал, чтобы ее так называли.

— Я учитель, кроме того, что ведьма, — сказала Мисс Тик, аккуратно надевая шляпу. — Я составляю списки. Определяю ступень и степень. Четким твердым почерком, чернилами двух цветов. Дженни — одна из числа тварей, созданных взрослыми для того, чтобы дети боялись лазить в опасные места. — Она вздохнула. — Стоило бы думать, прежде чем порождать монстров.

— Тебе надо здесь остаться и помочь ей, — сказал жаба.

— У меня здесь практически нет силы, — ответила Мисс Тик. — Я говорила тебе. Из-за мела. И не забывай про рыжих человечков. Нак Мак Фиггл заговорил с ней! Предостерег ее! Я ни одного из них даже не видела за всю жизнь. Если они у нее в союзниках, то что у нее за возможности, я уж и не знаю!

Мисс Тик взяла жабу в руки.

— Понимаешь ли ты, что тут начнет выползать? — продолжала она. — Все, что хранится за семью замками в старинных историях. Все эти причины — почему нельзя сходить с тропки, отпирать недозволенную дверь, или говорить не то слово, или просыпать соль. Все истории, от которых у детей бывают по ночам кошмары. Все монстры из-под самой большой в мире кровати. Есть место, где все сказки реальны и все сны сбываются. И они сбудутся здесь, если никто их не остановит. Одно хорошо — Нак Мак Фиггл, иначе я была бы обеспокоена по-настоящему. А так, у меня есть шанс успеть, привести подмогу. Но на это потребуется два дня или больше, я же без помела!

— Оставлять ее одну нечестно, — сказал жаба.

— Не одну, — ответила Мисс Тик. — У нее будешь ты.

— Ой, — сказал жаба.

Спальня у Тиффани была общая с Ханной и Занозой. Тиффани проснулась, когда они пришли устраиваться на ночь, и тихо лежала в темноте, пока они не начали дышать сонно и видеть сны про молодых стригальщиков, которые работают без рубашек.

Снаружи летняя молния полоснула по холмам, зарокотал гром…

Гром и Молния. Она сперва узнала, что это имена двух собак, и только потом — что это звук и вспышка во время грозы. Бабушка всегда держала своих пастушьих собак при себе, и дома и под открытым небом. Вот они — черные с белым черточки на фоне дальнего склона, и внезапно — вот они уже здесь, громко дышат, не сводят взгляда с Бабушкиного лица. Половина собак на холмах окрест были щенками Молнии, а выучку проходили у Бабушки Болит.

Вместе с родней Тиффани бывала на больших Собачьих Испытаниях. Все овцеводы Мела туда являлись, а лучшие из лучших выходили на арену показать, каковы их псы в работе. Собаки гуртили отару, разделяли, загоняли по загонам — либо разбегались или цапались между собой, потому что даже у лучшей собаки может выдаться плохой день. Но Бабушка с Громом и Молнией никогда не выходила. Они лежали возле нее, а она стояла, опершись на ограду, и внимательно смотрела представление, попыхивая плотно набитой трубкой. И отец Тиффани говорил: когда все уже показали работу своих псов, судьи нервно поглядывают в сторону Бабушки Болит — узнать ее мнение.

Сказать по правде, за выражением ее лица наблюдали все овцеводы. Бабушка никогда не выходила на арену, потому что сама и была Испытаниями. Если Бабушка сочла, что ты хороший пастух — если, когда уходишь с арены, тебе кивнет и скажет, попыхивая трубкой: «Пойдет» — ты целый день ходишь, головой небо цепляешь, весь Мел твой…

Когда Тиффани была еще маленькой и оставалась у Бабушки в холмах на земи, Гром и Молния работали няньками. Внимательно лежали в нескольких футах от Тиффани, когда она играла. И она была очень горда, когда Бабушка позволила ей распоряжаться ими, чтобы гуртить овец. Тиффани носилась во все стороны с криками: «Гони!» «Возьми!» «Кругом!» и, слава-хвала, собаки работали безупречно.

Теперь Тиффани понимала — они работали бы безупречно, что бы она ни кричала. Бабушка просто сидела неподалеку и покуривала трубку, но собаки уже научились читать ее мысли. Они всегда принимали команды от Бабушки, от нее одной…

Гроза угасла через некоторое время, и теперь слышался только ровный шум дождя.

Тиффани отметила момент, когда кот Крысоед пихнул снаружи дверь, открыл ее, вошел и запрыгнул на кровать. Он вообще был здоровенный, но еще к тому же умел растекаться. Такой отъевшийся котяра, что на мало-мальски плоской поверхности постепенно принимал позу меховой лужи. Тиффани он ненавидел, но никогда не позволил бы личным чувствам стать на пути к теплому месту для спанья.

Потом она, должно быть, спала. Потому что проснулась, когда услышала голоса.

Они звучали очень близко, но как-то приглушенно и тонко.

— Кривенс! Речи-то хорошо «Каргу сыщите», а что мы высматриваем, ты могешь мне сказать? Эти великучи на мой глаз все одинаковы!

— Не-Вовсе-Мальца-Джорди, что рыбалил, сказал: она девица очень великучая.

— С этого толку полно, это да! Они тут все девицы очень великучие!

— Вы, валенка два! На карге всегда шляпка с верхушкой!

— Так что же они, не карги, когда спят?

— Хэлло? — шепнула Тиффани.

Тишина и переплетающийся узор дыхания ее сестер. Но — Тиффани не могла бы ясно выразить чувство — это была тишина, где кто-то изо всех сил старается не шуметь.

Она свесилась и заглянула под кровать. Ничего не было там, кроме подкроваткина.

Человечек на реке разговаривал так же.

Она снова улеглась на подушку в пятне лунного света, прислушиваясь до боли в ушах.

Потом она подумала, на что может быть похожа школа для ведьм, и почему ни разу не видела эту школу.

Она знала тут каждый дюйм на две мили вокруг. Больше всего ей нравилось на реке: заводи, где полосатая щука греется в солнечной воде как раз над верхушками водорослей, и берега, где гнездятся зимородки. Примерно на милю выше по реке жили цапли, Тиффани любила к ним подкрадываться, когда они прилетали сюда ловить рыбу в тростниках, потому что нет ничего смешнее поспешно взлетающей цапли…

Она снова стала уплывать в сон, думая о местах вокруг фермы. Она знала тут все. Не было такого секретного места, о котором она не знала бы.

Но могли быть магические двери. Она бы сама устроила магические двери, если бы держала волшебную школу. Тайные дверные проемы должны быть повсюду, даже за сотни миль. Посмотри на особый камень, скажем, при лунном свете — и вот еще дверь.

Но школа, все-таки, школа… Там должны быть уроки полетов на метле и как заострить верхушку шляпы и волшебные кушанья и куча новых друзей…

— Дивчинка спит?

— Айе, я не слышу, чтобы шевелилась.

Тиффани открыла глаза в темноте. У голосов под кроватью теперь появился чуть гулкий призвук. Счастье, что подкроваткин был начисто вымыт внутри.

— Так, вылазим из этой мальца посудины.

Голоса путешествовали по комнате. Вслед за ними уши Тиффани пытались поворачиваться вокруг своей оси.

— Эй, глянь, там хатка! Там тубаретки, всякие дела!

Они нашли домик для кукол, подумала Тиффани.

Он был солидных размеров. Мистер Блок, что работал на ферме столяром, сделал его для старшей сестры Тиффани, когда та была маленькой. Теперь она обзавелась уже парой своих малышей. Особо изящным и хрупким домик назвать было нельзя, мистер Блок с тонкостями не возился. Но девочки за годы игр украсили дом кусочками всевозможных тканей и мебелью-хозяйством изо всяких подходящих вещиц, что нашлись под рукой.

Для голосов, судя по их тону, это был дворец.

— Хэй, хэй, хэй, по-богатому гуляем! Тут в комнате кроватя с подушками!

— Не громчи, пробудишь кого!

— Кривенс, да я тихо, как мальца мыша! Арргх, золдаты!

— Ты кого золдой назвал, ты?

— Тута в комнате краснопузые!

Они нашли деревянных солдатиков, думала Тиффани, стараясь не дышать громко.

Вообще солдатикам было не место в кукольном доме, но Вентворт пока мал играть с ними. Поэтому они служили мирными зрителями в те былые времена, когда Тиффани еще устраивала чаепития для кукол. Ну, для того, что называлось куклами. Игрушкам на ферме нужна стойкость, чтобы остаться в добром здравии после нескольких поколений владельцев, а такое мало кому под силу. В последний раз, как Тиффани пыталась устроить вечеринку, в гости явились тряпичная кукла без головы, два деревянных солдатика и три четверти маленького плюшевого медведя.

Из кукольного домика доносилось бумканье и шмяканье.

— Сделал одного! Ну что, друган, твоя маманя шьет? Вот ей на латки! Арргх, он в охвате как древо!

— Кривенс, тут ваще телесатый — не охватишь!

— Айе, не диво: это медведь! Получи башмака, р-рюха!

Тиффани слышала, что хотя три голоса ведут бой с противником, который не может перейти в контратаку (в том числе однолапый плюшевый медведь), потери есть с обеих сторон.

— Сдел его! Сдел! Сдел! Собирай зубы с полу, мальца хворь холера!

— Мне угрызают ногу, ногу!

— А ну сюда! Эччч, вы друг с другом бьетеся, мальца идиоты, насуваю щас обоим.

Тиффани почувствовала, что Крысоед шевельнулся. Толстый да ленивый, но на кого-нибудь мелкого умел прыгнуть как молния. Она не могла позволить ему сцапать этих… кто бы это ни были, как бы скверно ни звучали.

Она громко кашлянула.

— Видишь? — раздалось из кукольного домика. — Пробудили! Все, гэтьски!

Снова настала тишина. И через некоторое время Тиффани решила, что это не тишина присутствия тех, кто старательно затаился, а тишина их отсутствия. Крысоед снова уснул, слегка подергиваясь, когда потрошил кого-то в своих толстопузых кошачьих снах.

Тиффани подождала еще немного, потом вылезла из постели. Прокралась к дверям спальни, следя за тем, чтобы не наступать на две скрипучие половицы. В темноте спустилась по лестнице, нашла при лунном свете стул, вытянула с Бабушкиной Полки «Волшебныя Сказки». Открыла щеколду на двери черного хода и вышла в ночное тепло лета, времени летнего солнцестояния.

Стоял туман, но все же над головой можно различить звезды, и в небе был прибылой месяц. Тиффани знала, что это называется именно так, потому что прочла в Ещегоднике: «прибылой месяц, или месяц подполнь — вторая четверть, когда близится полнолуние». И Тиффани взяла за привычку следить, когда луна становится такой, просто чтобы говорить себе: «Месяц-то нынче какой прибылой».

Возможно, это скажет вам о Тиффани больше, чем она сама хотела бы сказать.

В свете восходящей луны холмы плоскогорья были как черная стена, которая занимала полнеба. На мгновение Тиффани попыталась там найти глазами огонек Бабушкиного фонаря…

Бабушка никогда не бросала потерянного ягненка. Одно из первых в жизни воспоминаний Тиффани: мать ее держит на руках перед окном, ночь морозная, ранняя весна. Миллион бриллиантовых звезд блещет над горами, а ниже, на темном фоне холмов, одна-единственная желтая звезда созвездия Бабушки Болит зигзагами движется в ночи. Бабушка спать не ляжет, пока ягненок не найдется, пусть на дворе хоть что…

Было единственное место, куда в доме с большой семьей можно убраться ото всех: в уборную. Она была на три места, но кто хотел сколько-то времени побыть один, шел туда. Там была свечка и на шнурке висел прошлогодний Ещегодник. Его издатели знали своего читателя и печатали Ещегодник на тонкой мягкой бумаге.

Тиффани зажгла свечу, пристроилась поудобнее и открыла «Волшебныя Сказки». Луна прибывала в подполнь за серповидным отверстием, прорезанным в двери.

Тиффани по-настоящему никогда не нравилась эта книга. Как будто «Сказки» пытались указывать ей, что делать и что думать. Не сходим с тропинки, не отворяем эту дверь, ненавидим злую ведьму потому, что злая ведьма она. Ах да, и верим, что глядеть на размер туфли — хороший способ выбрать жену.

Многие сказки казались Тиффани очень и очень подозрительными. Вот одна заканчивалась тем, как двое хороших детушек втолкнули злую ведьму в ее собственную печку. Тиффани это казалось тревожным, после истории с миссис Йорш. Такие сказки мешают людям нормально думать головой, Тиффани была уверена в этом. Она прочла и мысленно спросила: позвольте? У кого это видана печка такого размера, чтобы туда запросто нырнул взрослый человек, и вообще — с какой стати детушки решили, что можно им разгуливать и поедать чужие дома? И почему мальчик с мозгами, которые не соображают, что корова не продается всего за пять бобов, имел право убивать великана и присваивать его золото? Это не говоря еще про экологический вандализм. И девочка, которая не способна отличить волка от собственной бабушки, либо умна как пенек, либо у нее вся семья красива просто на удивление. В сказках все было не настоящее. Но миссис Йорш умерла из-за сказок.

Тиффани листала страницу за страницей, чтобы найти нужную картинку. Потому что… хотя сказки ее сердили, картинки — о! Картинки были самые прекрасные на свете.

Она перевернула страницу, и вот оно.

Большинство картинок со сказочным народцем были не особенно впечатляющими. Откровенно сказать, эти существа выглядели как маленькие девочки, которые убежали с балетного урока прямо через кусты ежевики. Но эта картинка была… совсем, совсем не такая. Странными были ее цвета, и не было в ней теней. Кругом заросли гигантских травин и маргариток, так что сказочные существа могли быть очень малы, но казались большими. Они казались похожими на странных человечков. Точно уж не такие, как обычно рисуют сказочный народец. Вряд ли у большинства из них за спиной росли крылышки. Странные фигуры, вообще-то. Вообще-то похожи на монстров. Балетным девочкам против них бы не светило.

И еще странно, что в этой картинке, только в ней изо всех, было чувство — художник рисовал то, что было у него перед глазами. Те картинки, где сказочный народец выглядел как девочки в балетном и щекастые малыши в ползунках, были словно сладкие конфетные фантики. А эта нет. Эта прямо говорила, что художник побывал там…

…По крайней мере, он странствовал туда внутри своей головы, подумала Тиффани.

Она ближе вгляделась в нижний левый угол картинки. Вот оно. Здесь. Она видела это прежде, но чтобы найти — надо было знать, куда смотреть. Явно и точно: маленький рыжий мужчина, одетый только в кильт и кожаную жилетку, обозленно супился с картинки. При том еще… Тиффани передвинула свечу, чтобы лучше было видно… можно не сомневаться, делал рукой какой-то жест.

Если даже не знать, что это неприличный жест, легко было догадаться.

Она услыхала голоса и ногой приоткрыла дверь, чтобы лучше было слышно. Ведьма всегда прислушивается к окружающим.

Голоса звучали с поля по ту сторону живой изгороди, где были собраны овцы для отправки на рынок, и больше там никого не должно быть. Овечья разговорчивость — это дело не совсем обычное. Тиффани осторожно выскользнула в предрассветный туман и отыскала в кустах изгороди маленький проход, который прогрызли кролики. Через него более-менее было видно, что происходит на выгоне.

Там неподалеку от изгороди пасся баран. Разговор был слышен с его стороны, точнее — из высокой травы под ним. Кажется, разговаривали по меньшей мере четверо, и не в очень мирном расположении духа.

— Кривенс! Нам надобно му бестию, а не ме бестию!

— Эччч, та ли, другая, едино! Давай, парни, бери за ногу!

— Айе, му в стойлах все, берем что есть!

— Да не громчи, ты!

— Эччч, кто услышит? Окей, парни… Увэн… тэн… теф-ра!

Баран чуточку приподнялся над землей и заблеял в тревоге, потому что начал двигаться по полю задом наперед. Тиффани заметила — в траве у бараньих ног мелькнуло что-то рыжее, но тут же пропало из виду, а баран уносился в туман.

Она кинулась напролом через кусты, не обращая внимания на царапающие ветки. Бабушка Болит никому бы не спустила убежать с украденным барашком, хотя бы и невидимкам.

Но туман был густой, и к тому же Тиффани вдруг услышала какой-то шум в курятнике.

С бараном задом наперед разберемся позже. Сейчас она нужнее курам. Лисица к ним залезала дважды за последних две недели, так что уцелевшие куры почти перестали нестись.

Тиффани промчалась по саду, цепляя ночной рубашкой подпорки гороха и ветки крыжовника, и распахнула дверь курятника.

По воздуху не кружились перья, не было паники, какую наверняка бы вызвала лиса. Но куры взволнованно квохтали, а петух Бедокур нервозно шествовал взад-вперед. Одна курица выглядела смущенно. Тиффани быстро приподняла ее. Под курицей оказалось двое синекожих рыжих человечков. Они держали в объятиях по куриному яйцу. И с очень виноватым видом смотрели вверх, на Тиффани.

— Эччч, опа… — сказал один. — Дивчинка. Она есть карга!

— Воруем наши яйца, — сказала Тиффани. — Как так и надо! И кто это тут карга!

Человечки посмотрели друг на друга, потом на яйца.

— Какие яйцы? — сказал один.

— Такие яйца, которые у вас в руках, — сказала Тиффани с угрозой.

— Где? А, тута? Это яйцы? — сказал тот, который заговорил первым. Он смотрел на яйца, словно никогда прежде их не видел. — А мы рассудили, эта… они камушки.

— Камушки, — нервно сказал другой.

— Подлезли мы под вашу квоху мальца от холода погреться, — сказал первый. — А тута эти предметы. Мы рассудили: бедной курке на них небось жестко сидети, потому она все квохтит…

— Квохтит, — сказал второй, энергично кивая.

— Так что жалко нам стало бедную курку, и…

— Положили… яйца… на место, — медленно проговорила Тиффани.

Менее разговорчивый из двоих пихнул другого локтем.

— Орлам случаецца и ниже кур спускацца, — сказал он. — Не перечь лучше. С Болитами брани не затевают, при том она есть карга. Она звизнула Дженни, виданное дело?

— Айе, про то не вздумал.

Оба человечка очень бережно положили яйца туда, где взяли. Один из них даже подышал на скорлупу и тщательно потер ее рваным подолом своего кильта.

— В порядке все, как было, мистрис! — проговорил он, а потом взглянул на другого. И они оба исчезли. Только в воздухе мелькнуло что-то рыжее, да несколько соломин у двери курятника взлетели с полу и закружились.

— И еще, я — мисс! — крикнула Тиффани. Опустила курицу на яйца и устремилась к двери. — Я не карга! Вы сказочные существа или нет? И что с нашим барбаном, я хочу сказать, бараном?

В ответ она не услыхала ничего, только в доме кто-то гремел ведрами. Значит, уже все поднимаются.

Она забрала из уборной «Сказки», задула свечу и вернулась в дом. На кухне мать разводила огонь в очаге, и поинтересовалась у Тиффани, в чем дело. Тиффани сказала, что услышала шум в курятнике и бегала посмотреть, не лисица ли снова. Это было не вранье. В сущности, хотя и не совсем точная — но все же чистая правда.

Тиффани была правдивая натура, но считала: есть ситуации, когда все делится не на «правду» и «ложь», а на «сейчас надо, чтобы люди знали это» и «сейчас не надо, чтобы люди знали это».

Вдобавок, она была не уверена, что сама сейчас это знает.

На завтрак была каша. Тиффани торопливо ела, думая о том, как выяснить насчет барана. Там на выгоне могли остаться борозды в траве, или что-то такое…

Она посмотрела вверх, сама не зная, почему.

Минуту назад Крысоед спал себе у печи. А сейчас он сидел насторожившись. Тиффани почувствовала, как по затылку словно легкие иголочки пробежали, повернула голову и попыталась увидеть то, что заметил кот.

На буфете стояли в ряд белые с голубым горшочки, совершенно бесполезные в хозяйстве. Их оставила матери старая тетушка, и мать очень ими гордилась, потому что горшочки выглядели мило, а больше никакого толку с них не было. В доме фермера мало места для красивых бесполезных вещей, поэтому их очень берегут.

Крысоед смотрел на крышку одного из них. Она медленно-медленно приподнималась, и под ней можно было разглядеть что-то рыжее, и еще — две бусинки пристальных глаз.

Крышка опустилась на место, когда Тиффани задержала на ней взгляд. А когда отвернулась, то услышала, как что-то тихо задребезжало. Снова глянула вверх — горшочек покачивался, и облачко еще не осевшей пыли тянулось над буфетом. Крысоед сидел с озадаченным видом.

Похоже, и впрямь они очень быстрые.

Тиффани прибежала на выгон и посмотрела вокруг. Туман уже рассеивался над травой, жаворонки кружили в вышине.

— Или баран вернется сию минуту, — закричала Тиффани в пространство, — или я буду с кем-то разбираться!

Ее крик отдался эхом в холмах. И потом она услыхала, очень тихо, но совсем близко, разговор тонких голосов.

— Чего карга рекла?

— Рекла — будет с кем-то разбиратися.

— Ой вэйли-выйли-вэйли! Нам горе-беда.

Тиффани огляделась. От гнева ее лицо горело.

— У нас есть обязанности, — сказала она воздуху и траве.

Так однажды сказала Бабушка Болит, когда Тиффани плакала из-за ягненка. У Бабушки была привычка говорить по-старинному, и она сказала: «Мы как боги для тварей полевых, мой джиггит. Мы ведаем часом их рождения и часом смерти. В промежутке, у нас перед ними обязанности».

— У нас обязанности, — повторила Тиффани немного тише и обожгла взглядом пространство над выгоном. — Я знаю, что вы меня слышите, кто вы там есть. Не вернется баран, кому-то будет… горе-беда.

Жаворонки пели над овечьими загонами, придавая молчанию глубину.

Прежде чем выкроить время для себя, Тиффани надо было управиться со своими делами по хозяйству. То есть покормить кур, собрать яйца и в душе погордиться тем, что их на два больше, чем могло быть. И еще наносить в шесть бадеек воды из колодца, и еще — наполнить ящик для дров. Но Тиффани эти два занятия не очень-то любила и отложила на потом. Зато любила сбивать масло. За этим делом хорошо думалось.

Сбивалка ходила у нее в руках, а Тиффани думала: буду ведьмой в островерхой шляпе и с помелом, рукой поведу — и масло готово только так. А если какие-то малюсенькие рыжие гады хоть посмотрят в сторону наших овец, я…

Она услыхала хлюпанье воды за спиной — оттуда, где поставила в ряд шесть бадей, которые надо было наполнить из колодца.

Одна из них теперь была полна, и вода в ней колыхалась.

Тиффани вернулась к своему делу, как будто ничего не произошло. Но, чуток погодя, пошла к ларю с мукой, взяла оттуда щепотку и посыпала на порог. А потом продолжала сбивать масло.

Через несколько минут позади снова раздался плеск. Она повернулась, и — да, еще одна бадейка полна. И на муке, которой Тиффани посыпала каменный порог, всего две цепочки маленьких следов: туда и обратно.

У самой Тиффани только-только хватало сил поднять одну из этих тяжелых деревянных бадеек, если та полна.

Вот как, подумала она. Невероятно сильные, кроме того, что потрясающе быстрые. Я спокойна, я совершенно спокойна.

Она взглянула на толстые деревянные балки под крышей маслодельни. Оттуда посыпалась пыль, словно что-то быстро спряталось из виду.

Думаю, я должна сию минуту положить этому конец. А с другой стороны, вреда не будет, если сперва во все бадьи наберется вода.

— И дров принести надо, чтобы ящик был полон, — сказала она вслух. Попробовать стоит, разве нет?

Она снова начала сбивать масло и не оглянулась, когда позади еще четыре раза послышалось хлюпанье воды. И когда раздалось шур-шур-шур, а потом стук падающих в ящик дров. Она повернулась только после того, как все стихло.

Дрова в ящике высились до потолка, все бадьи были полны, мука на полу сплошь испещрена маленькими следами.

Тиффани перестала работать. Она чувствовала, что за ней следят глаза — множество глаз.

— Э… благодарю, — сказала она.

Нет, не то. Это вышло как-то неуверенно. Тиффани отложила сбивалку, выпрямилась и сделала очень свирепый вид.

— Так что насчет барана? — сказал она. — Я не поверю, что вы хотите извиниться, пока не увижу, что баран вернулся!

С выгона долетело блеяние. Тиффнаи пробежала по саду и выглянула через изгородь. Баран как раз возвращался, задом наперед и с большой скоростью. Он рывком затормозил рядышком с изгородью и свалился в траву, когда человечки отпустили его ноги. Один человечек вдруг оказался у него на голове. Подышал на рог и потер его своим кильтом, а потом исчез во мгновение ока.

Тиффани медленно и задумчиво пошла обратно в маслодельню.

О, и обнаружила там, что масло уже сбито. Даже не просто сбито, а сформовано в дюжину толстых золотистых брусков на специальной мраморной доске, где Тиффани всегда это делала. И каждый брусок украшен веточкой петрушки.

Может, они — брауни? — подумала Тиффани. В «Сказках» говорилось, что брауни — это домовые, которые делают всякую работу по хозяйству, и в благодарность им нужно угощение, блюдечко молока. Но на картинке брауни были веселыми маленькими существами в длинных колпачках. А если эти рыжие хоть разок в жизни пили молоко, то по ним что-то не похоже. Но проверить стоит, разве нет?

— Ну, — сказала она, по-прежнему чувствуя, что на нее внимательно смотрят, — это пойдет. Благодарю. Я рада, что вы извинились.

Она взяла кошачье блюдце из пирамиды под мойкой, тщательно вымыла, налила свежего сегодняшнего молока, опустила блюдце на пол, отступила на шаг и спросила:

— Вы брауни?

В воздухе мелькнуло что-то размытое, блюдце закрутилось на месте, молоко брызгами разлетелось по полу.

— Стало быть, нет, — проговорила Тиффани. — Тогда что вы такое?

На этот вопрос было великое множество неизвестных ответов, какой хочешь — выбирай.

Она легла на пол и заглянула под мойку, потом в щель между стеной и полками для сыров. Оглядела все темные, паутинные уголки. Пусто.

И она подумала: мне надо купить образования на яйцо, быстро.

Тиффани ходила по крутому спуску из Фермы в деревню сотни раз. Это было меньше полумили. За века повозки превратили дорогу в одну сплошную глубокую рытвину, и в дожди тут бежал молочно-белый меловой поток.

Тиффани была на полпути вниз по дороге, когда начался сусуррус. Придорожные кусты зашелестели без ветра, жаворонки в небе перестали петь. Она не замечала их голосов, но когда они вдруг смолкли — это было как удар. Молчание громче грома, если обрывается песня, что всегда была здесь.

А когда она поглядела вверх, в небо, это было как смотреть сквозь бриллиант. Оно слепяще искрилось, а воздух так быстро становился холодным, словно ты опускаешься в ледяную ванну.

И тогда снег показался у нее под ногами, снег покрыл придорожные кусты. И послышался топот копыт.

В поле, сбоку от дороги. Лошадь скакала галопом по снегу — там, за кустами, которые теперь были как один высокий длинный сугроб.

Топот прекратился, миг тишины — и лошадь прыгнула на дорогу, оскальзываясь в снегу. А потом выровнялась, и всадник повернул ее, и теперь он был к Тиффани лицом.

Но он не мог быть к Тиффани лицом. У него не было лица. Негде быть лицу, когда нет головы.

Тиффани бросилась бежать. Ботинки скользили, ноги разъезжались, но ум вдруг наполнился ледяной ясностью.

У меня разъезжаются две ноги, а у коня — четыре. Я видела на этой дороге лошадей в снег и гололед. У меня есть шанс.

Она услыхала за спиной шумное свистящее дыхание и тонкое ржание. Рискнула оглянуться. Лошадь нагоняла, но медленно — то идя, то скользя. От нее валил пар.

Примерно на середине спуска деревья смыкались ветвями над дорогой, словно арка. Теперь, вся в снегу, арка выглядела как проломленное облако. Тиффани знала — дальше спуск уже не крутой. Безглавый всадник догонит ее. Неизвестно, что случится тогда, она лишь была уверена: это будет очень быстро и очень плохо.

Снежные хлопья посыпались на нее с деревьев, и она решила: бежать. Может, успею домчаться до деревни. Я хорошо бегаю.

Но если смогу — тогда что? Разве я успею добраться до двери? А люди будут кричать и метаться кругом. Разве этого всадника такое остановит? Нет, мне придется решать проблему.

Ох, если бы у меня была сковородка.

— Мальца карга! На месте стань!

Она вскинула глаза.

Из белой снежной шапки на кусте торчала голова синекожего человечка.

— За мной безголовый на коне! — крикнула Тиффани.

— На месте стань, осла-баранка! Зри ему в очи!

— У него нету оч!

— Кривенс! Карга ты есть али что! Зри ему в очи, коих нету!

Человечек исчез в снегу.

Тиффани повернулась. Всадник был под деревьями, лошадь уже шла трусцой. У него в руке был меч. И всадник смотрел на нее. Очами, которых нет. И звук сопящего, свистящего дыхания.

Эти человечки сейчас глядят на меня, подумала Тиффани. Бежать нельзя. Бабушка никогда бы не кинулась бежать от чего-то безголового.

Тиффани сплела руки под грудью и яростно воззрилась.

Всадник замер, словно в легком замешательстве, а потом снова направил коня вперед.

Нечто сине-рыжее спикировало из древесных ветвей. Оно было крупнее других человечков, которых Тиффани успела повстречать. Этот приземлился лошади на голову, как раз между глаз, и обеими руками ухватил ее за уши.

— Помни чудное мгновенье, кикимора! — услыхала Тиффани его крик. — Здоров Ян те челом бьет! — И человечек треснул коня в лоб собственным лбом.

К изумлению Тиффани, конь пошатнулся.

— Скусно? — заорал боец-малец. — Крутой ты? А еще раза, с чувством!

От второго удара лошадь неловко затанцевала, пятясь, тут ее задние ноги оскользнулись, и она рухнула наземь.

Снег на кустах так и взорвался: оттуда хлынули синие человечки. Всадник пытался подняться, но его тут же стало не видать под сине-рыжим орущим вихрем…

И всадник вдруг пропал, словно не бывало. И конь его. И снег вокруг.

Посреди жаркой, пыльной дороги на миг оказалась куча-мала человечков, кто-то из них сказал: «Авв, кривенс, я сам се пнул по главе!» — и они тоже исчезли. Но Тиффани успела заметить размытые сине-рыжие полосы в воздухе, которые пропали среди кустов.

Снова запели жаворонки. Кусты опять были зелены и усыпаны цветами. Не сломано ни единой ветки, не оборвано ни одного лепестка. Небо голубое, без бриллиантовых бликов.

Тиффани посмотрела вниз. На носках ее ботинок таял снег. Она почувствовала, что рада этому, как ни странно: значит, случившееся было волшебством, а не сумасшествием. Потому что, если она закрывала глаза, то по-прежнему слышала свистящее дыхание безглавого.

Что ей сейчас было совершенно необходимо — это увидеть обыкновенных людей, и чтобы вокруг делались обыкновенные дела. Но еще необходимее было получить ответы на вопросы.

А чего ей сильнее всего на свете хотелось — это не слышать свистящего дыхания, как только закроешь глаза…

Шатров и палаток больше не было на лугу. Кроме истоптанной травы, нескольких кусочков мела, яблочных огрызков и — увы — куриных перьев, от учителей не осталось и следа.

Тонкий голосок сказал:

— Псст!

Она опустила глаза. Из-под листа щавеля выбрался жаба.

— Мисс Тик сказала, что ты вернешься, — проговорил он. — Я так полагаю, ты хочешь узнать кое-что, верно?

— Все, — сказала Тиффани. — У нас кишмя кишат маленькие человечки! Я не понимаю половину того, что они говорят! Они меня все время называют каргой!

— Ну что ж, — произнес жаба. — Случай, с которым мы тут имеем дело — это Нак Мак Фигглы.

— Был снег, а потом не стал! За мной гнался всадник без головы. А один из… Как ты сказал?

— Нак Мак Фигглы, — ответил жаба. — Еще известны как пиктси. Сами себя называют «Мы Мальцы Вольнецы».

— Один из них бодал лошадь! И она упала! Это была лошадь здоровенная!

— Симптоматично для Фигглов, — сказал жаба.

— Я им дала молока, они его выплеснули на пол!

— Ты дала Нак Мак Фигглам молока?!

— Ты же сам сказал, они — пикси!

— Не пикси, а пиктси. Они определенно не пьют молока.

— Они живут там же, что и Дженни? — требовательно спросила Тиффани.

— Нет. Они против.

— Кого против?

— Всех и всего, — сказал жаба. — Возьми меня в руки.

— Зачем?

— Затем, что женщина там возле колодца уже стала на тебя посматривать. Спрячь меня в передник, ради всего святого.

Тиффани быстро подхватила жабу с земли, улыбнулась женщине и сказала:

— Я засушиваю жаб, для коллекции.

— Вот и умница, — сказала женщина и торопливо пошла прочь.

— Не очень хорошая шутка, — сказал жаба из кармана передника.

— Люди все равно не слушают, что им говоришь, — сказала Тиффани.

Она устроилась под деревом и вытащила жабу из кармана.

— Фигглы пытались украсть у нас яйца и барана, — проговорила она. — Но я заставила их все вернуть.

— Ты получила украденное назад от Нак Мак Фигглов? — сказал жаба. — Они были нездоровы?

— Нет. Они были скорее… ну… любезны, в общем. Даже сделали за меня кое-что по хозяйству.

— Фигглы?! По хозяйству?! — сказал жаба. — Они никогда в жизни не делают ничего подобного!

— А после появился безголовый всадник! — сказала Тиффани. — У него не было головы!

— Ну, это характерно для его типа, — сказал жаба.

— Что происходит, жаба? — сказала Тиффани. — Кто сюда массированно вторгается? Фигглы?

У жабы сделался уклончивый вид.

— Мисс Тик, собственно говоря, не хочет впутывать в это дело тебя, — сказал он. — Она скоро вернется с подмогой…

— Она точно успеет вовремя? — потребовала Тиффани ответа.

— Не знаю. Вероятно, да. Но тебе не следует…

— Я хочу знать, что происходит!

— Она отправилась позвать сюда других ведьм, — сказал жаба. — Э-э… Она не считает, что ты должна…

— Лучше расскажи мне, в чем дело, жаба, — сказала Тиффани. — Мисс Тик здесь нет, а я есть.

— Другой мир причаливает к нашему. Сейчас и в этом самом месте. Довольна теперь? Так сказала Мисс Тик. Но все происходит быстрее, чем она рассчитывала. Твари появляются снова.

— Почему?

— Нет никого, чтобы их остановить.

Повисла тишина.

— Есть я, — сказала Тиффани.

Загрузка...