ходят легенды… Я знала: раз взялись вы… то обязательно все поймете… - и она
снова закрыла глаза.
Лобов осмотрел наручники – стандартные. Вытащил ключи, разомкнул кольца и, подняв женщину на руки, перенес ее на диван. В свои пятьдесят пять или около
того женщина оставалась стройной, изящной и сказочно легкой. Лобов накрыл ее
одеялом и подложил под голову подушку.
- На этой даче… столько раз… я была гостьей… а теперь… заложницей… - Лобов
даже не расслышал, а скорее понял по губам, что сказала Тамме.
- Отдохните, Ирина Арнольдовна, - и Лобов подошел к Онипко.
- Живой?
- Вроде, - простонал парень. – Перелома нет?
Лобов стащил с него рубаху и осмотрел руку. Багровая полоса чуть выше локтя.
- Ерунда. Скоро заживет. Но гематома гарантирована. Испугался?
- Немного.
- Эх ты, боец… В армии служил?
- Нет. После школы сразу поступил в университет.
В прихожей раздались кашель и шум. Лобов вышел туда. Оперативник вел в
туалет согнувшуюся пополам Ксению:
- Тошнит ее.
Лобов вспомнил, что в прошлый раз девушку тоже тошнило, но только теперь
понял, почему.
51
- Скажи-ка мне, герой-любовник, - обратился он к Онипко. - Только откровенно.
Ксения беременна?
- Да, - кивнул Онипко и повесил голову: - Что же теперь будет?
- Думаю, будут роды, как полагается.
- А… ребенок?
- Ребенка, наверное, сможешь забрать. Если, конечно, признаешь свое отцовство.
Во дворе прогнусавил клаксон машины оперативной бригады. Лобов выглянул в
окно. «Скорая» стояла рядом. Ксению, угрюмо молчавшую и с трудом
передвигающую ногами, вывели из дома. На пороге она остановилась и пронзила
Лобова пронзительным, жгучим взглядом. Он многое повидал на своем веку, но
такой лютой ненависти, такой неудержимой жажды раздавить не встречал
никогда.
Тамме положили на носилки и понесли к фургону. Лобов оправился после шока и
подошел к Онипко:
- Ну что, поехали с нами. Будешь свидетелем.
Парень вздрогнул, но Лобов успокоил его:
- Да не бойся ты. Я ведь сказал – «свидетелем». Я ведь знаю, что ты не убивал.
Так?
- Н-не убивал… - замотал головой Онипко.
- Ну, вот видишь. Значит, не бойся. Правильно про тебя сказал мой коллега –
кишка у тебя тонка, - и Лобов слегка подтолкнул повесившего нос парня к своей
«мазде».
7.
Ирину Арнольдовну Тамме поместили в одну из городских больниц. Дня через два
после задержания Ксении Лобов пришел к заведующему отделением и попросил
его о беседе с Тамме с глазу на глаз. Врач согласился и велел привезти Тамме на
качалке в его кабинет.
- Она еще не оправилась после нервного потрясения, - попросил он, так что, пожалуйста…
- Да, конечно, я понимаю. Совсем недолго.
- И если возможно – никаких неприятных эмоций.
- Вот за это не ручаюсь, извините, работа такая. А следствие, увы, не терпит.
- Ну хорошо, - нехотя согласился врач. – Тогда, пожалуйста, недолго, еще раз
попрошу вас, - и вышел.
52
Через несколько минут в кабинет вкатили кресло, и Лобов встал, встречая
улыбающуюся ему Тамме.
- Здравствуйте, Ирина Арнольдовна, - поклонился он. – Как самочувствие?
- Спасибо. Вашими молитвами, Всеволод Никитич. Я к вашим услугам. Врачи
сказали, что на целых полчаса.
- Они заботятся о вас. Получаса, думаю, будет достаточно, - он подвинул стул к
креслу и сел, приготовив диктофон.
- Ирина Арнольдовна, договоримся так. Я запишу наш разговор, потом отпечатаю
и принесу протокол вам на подпись. Устроит?
- Вполне, - кивнула женщина. - Итак, с чего мне начать?
- Мне кажется, с того момента, как вы вошли в жизнь профессора Рябича.
- О-о-о! – протянула Тамме. – Тогда придется рассказывать, начиная с моей
юности. Я знала профессора со своих студенческих лет, он был одним из моих
учителей, в то время молодых учителей. Разница в возрасте у нас всего шесть лет.
Он и тогда уже мне нравился, но он был женат, так что я довольствовалась ролью
обожательницы. По окончании университета я устроилась на работу в Музей
востока. Дальнейшее десятилетие я опускаю, поскольку за это время всего раза
два-три видела профессора на конференциях. Я была польщена, что он помнил
меня. Мы обменивались несколькими ничего не значащими словами, и снова
дороги наши расходились. Детей у него не было долго. Жена, как оказалось, была
слабой и часто болела. Ксения родилась, когда Василию Нифонтовичу было уже
тридцать пять лет. Через неделю ему исполнилось бы пятьдесят семь… - Тамме
вытащила носовой платок и вытерла глаза.
- Если вам тяжело, можем это опустить. И только по существу преступления.
- Хорошо, - кивнула Тамме. – Десять лет назад жена Рябича умерла от инфаркта.
Василий Нифонтович как-то снова увидел меня на какой-то конференции,
кажется, в Венгрии. Мы два вечера гуляли с ним у Дуная, и он сделал мне
предложение. Я понимала всю ответственность такого шага, а потому просила его
не спешить. Он, как деликатный человек, согласился и лишь оставил за собой
право ежемесячно напоминать мне о своем предложении. Каждый месяц он дарил
мне роскошные цветы и богатые подарки. Через год такого общения я согласилась
стать… его подругой… вы понимаете…
- И как к этому отнеслась Ксения?
- Предсказуемо. Как поступает всякая девушка-подросток. Ревновала отца к
каждому его шагу в мою сторону. Устраивала дикие истерики. Меня вообще
53
видеть не хотела. Как я только ни старалась – пробовала водить ее на интересные
художественные выставки, предлагала лучшие театральные премьеры – тщетно.
Она или отказывалась, или соглашалась пойти только вместе с отцом. Одним
словом, ненавидела меня. Возможно, поэтому, я и не стала официальной женой
Василия Нифонтовича. Когда Ксения подросла, она стала немного помягче.
Теперь ее неприязнь выражалась лишь в сарказме и элементарном
игнорировании. Опять же поэтому я почти не бывала у них дома, лишь на даче, когда ее там не было…
- Она не обвиняла вас в том, что случилось с ее матерью?
- Еще бы! Она считала меня основной причиной смерти матери, хотя Варвара
Серафимовна болела давно, а при ее жизни Василий Нифонтович ничем не
запятнал супружества…
- Ирина Арнольдовна, с психологией все понятно. Расскажите, пожалуйста, что
случилось за эти дни. Как вы обо всем догадались?
- Тут и догадываться было нечего. Почти весь минувший год Ксения давила на
отца, чтобы он разрешил ей выйти замуж за студента одного из нашего вуза –
Онипко, кажется. Отец отказал и посоветовал ей обратить внимание на
перспективных ученых – например, на Максима Родского. Это талантливый
молодой человек, поверьте мне…
- Согласен с вами. Мы с ним знакомы.
- Ну вот, видите. Не думаю, что в наше неспокойное время Василий Нифонтович
был так уж неправ. Поэтому он оставался совершенно безучастен ко всем
требованиям Ксении.
- У нее были свои деньги?
- Конечно. Отец постоянно давал ей карманные. Кроме того, у нее был свой счет, который пополнялся в том числе и за счет процентов, и за счет отцовских
вливаний после гонораров. Видимо, ей было мало. Если бы вы не схватили ее, через полгода она стала бы наследницей всего отцовского капитала.
- Уже не станет, - успокоил Тамме Лобов. – Теперь давайте все-таки к последним
трем дням. Если вы не устали.
- Нет, я расскажу. Об убийстве Василия Нифонтовича я узнала в интернете,
разумеется. Часов в одиннадцать утра. И сразу вспомнила ссору, которая
произошла у него с дочерью недели за две до этого. Ксения требовала, чтобы ее
жених был прописан в новой квартире, которую отец хотел купить, кричала, что
не потерпит, если туда станет являться «эта тварь», как она меня называла. Я все
54
слышала, я была в то время на их даче, на кухне, когда внезапно приехала Ксения.
Отец потребовал дочь извиниться передо мною и впредь не называть так дорогого
его сердцу человека. Она вспылила, выбежала из дома и уехала…
- А на чем она приехала и уехала?
- На том самом «лексусе», который, как сообщали в интернете, был обнаружен на
месте убийства… Ну вот, в момент той ссоры Ксения обронила страшные слова, адресованные, кажется, не столько отцу, сколько мне. Она выкрикнула: «Ты еще
пожалеешь о своем рождении!» Угрожать напрямую отцу она, конечно, не
отважилась… С тех пор я ее не видела. А когда узнала про убийство, тут же все
поняла. Поняла и она, поэтому и решила со мной разделаться. После полудня
позвонила мне и сказала, что хочет меня видеть и что готова приехать ко мне
домой. Я ответила, что вряд ли найду для этого время. Мне стало ясно, для чего
она хочет приехать ко мне. Я не отвечала на телефонные звонки. А уже вечером
она сама пожаловала ко мне. Звонила в дверь, я не открыла. Потом в окно я
увидела, как она села в свой «лексус» и уехала. И тут я поняла, что нужно делать.
Надо было непременно сообщить вам. Но идти к вам напрямую я боялась, так как
Ксения могла выследить меня по дороге и сбить, например, машиной. А вашего
телефона не знала. Да и не время было выяснять что-нибудь, поймите меня. Я
была уверена, что в ходе расследования обязательно всплывет мое имя, а
поскольку связаться со мной будет нельзя, то непременно попадут в квартиру.
Поэтому я и написала те письмена на оконном стекле…
- Но почему по-арабски?
- Люблю этот язык, пишу на нем свободно и с удовольствием. Так что вышло
машинально, по привычке. Но ведь разве составит труда следствию перевести эту
фразу?
- И потом?
- Потом я собралась и задумала уехать на время в Подмосковье, к своей подруге.
Не для того, чтобы скрыться от следствия, поверьте, но чтобы скрыться от Ксении.
Я знала, что в ярости она способна на все. Впрочем, вы уде убедились в этом. Я
собралась, вышла через заднее крыльцо и едва вошла в темный проходной двор, как тяжелый удар по голове лишил меня сознания и свалил с ног. И слабо как-то, отдаленно, услышала последние слова: «Увильнуть вздумала, кочерыжка старая!»
Очнулась на даче, прикованная к батарее. И почти два дня провела в оковах…
- Что хотела от вас Ксения?
55
- Наверное, ничего особенного. Просто хотела скрыть меня от следствия. Ведь она
ежедневно по несколько раз звонила следователю… Николаю Владимировичу,
кажется, и узнавала, как идут дела, не найден ли убийца. Вчера он ей ответил, что
предполагаемый преступник арестован, и Ксения заметно подобрела ко мне. Дала
поесть, обещала, если буду себя хорошо вести, оставить меня в живых. Не
понимаю только одного. Допустим, Кучина осудили бы. Что бы она сделала со
мной? Ведь я могу, оказавшись на свободе, пойти и все рассказать…
- Ирина Арнольдовна, скажу вам откровенно. Она в любом случае не думала
оставлять вас в живых.
Тамме вздрогнула, Лобов погладил ее по плечу и продолжал:
- Страшное позади. Но если бы не ваши письмена, произошла бы трагедия.
- Спасибо вам, Всеволод Никитич, - на глазах Тамме навернулись слезы.
- Не за что, Ирина Арнольдовна. Это моя работа. Поправляйтесь, - и,
поклонившись, вышел из кабинета.
… Допросы Ксении шли полным ходом. Суровин сказал, что девушка не желает, чтобы на ее допросах присутствовал Лобов, а потому он встретился со
следователем во время обеденного перерыва.
- Всеволод Никитич, восхищаюсь вами, - Суровин встал из-за стола, шагнул к
Лобову и пожал ему руку. В глазах следователя Лобов уловил затаенную зависть.
- Кучин на свободе? – вместо ответа спросил Лобов.
- Да, - неловко ответил Суровин и отвел взгляд. – Я извинился, конечно.
«Я ведь предупреждал», - подумал Лобов, а следователю сказал:
- Николай Владимирович, Тамме в тяжелом состоянии, столько перенесла. Я бы
попросил вас похлопотать о ее переводе в наш госпиталь. Ей не мешало бы пройти
полный курс реабилитации.
- Хорошо, я попрошу городского прокурора связаться с руководством ГУВД.
Садитесь.
- Благодарю вас, - Лобов сел на диван. Суровин вернулся за свой стол и начал
рассказывать сам:
- Ксения во всем созналась. Удивилась только, что мы так быстро ее раскусили.
Она-то думала, что совершила идеальное преступление…
- Идеальных преступлений не бывает, - возразил Лобов. – Когда я понял, что
волосы на обухе принадлежат Кучину, я понял, что его попросту подставили.
Вопрос «кто?» не требовал длительных раздумий.
- Так вы догадывались, что это сделала Ксения?
56
- С определенного момента – да.
- С какого же интересно, разрешите полюбопытствовать? То есть когда вам стало
казаться, что улики подтасованные? Когда вы начали действовать вопреки
уликам?
- Да, пожалуй, еще с первого же разговора с Ксенией на даче. Что-то в ее
показаниях не стыковалось, хотя поначалу я тоже не обратил на это внимания. Но
подозрение крепло. Факты говорили против девушки. От Онипко я узнал, что в
день убийства Ксения не возвращалась с дачи. Однако, вы, конечно, помните, как
она попросила нас подогнать ее машину на дачу, поскольку, как она сказала, ей
необходимо вернуться в город. Потом тот же Онипко выставил на конкурс «свою»
работу, явно переданную ему Ксенией. И это сразу после смерти отца! Потом она
соврала, что парень в деревне. А сама вызвала его на дачу и не отпускала, чтоб не
распустил язык…
- Да, это так, - кивнул Суровин. – Я связывался с сотовым оператором. В те
двенадцать минут, что вы ехали к Онипко, он звонил Ксении.
- И она срочно вызвала его к себе. Он немного не успел, пришлось все-таки
пообщаться со мной. Но после разговора мигом полетел туда… Все прояснила
надпись Тамме на стекле…
- Что, кстати, означает эта надпись?
- Всего три слова: «Дочь – убийца отца». Едва мне перевели фразу, как я тут же с
находившимися на вскрытии оперативниками полетел на дачу. И думаю, что
подоспел вовремя. Еще чуть-чуть, и кто знает, что было бы с Тамме… Ксения что-
нибудь сказала о том, как совершила убийство?
- Рассказала. Она все продумала, рассчитала даже необходимое время. Перед
мостом попросила отца остановить машину и сказала, что ее тошнит. Она ехала на
заднем сиденье. Открыла дверцу, попросила отца помочь. Он вышел, поддержал
ее. Выбираясь из салона, она нащупала на полу кувалду, заранее приготовленную
ею. Выпрямилась и нанесла отцу несколько ударов. Один из них оказался
смертельным. Потом приклеила к обуху волосы Кучина, взяла его перчатки и
спустилась к реке. Обмыла рукоятку кувалды и зацепила ее за куст. Перчатки, выпачкав в крови отца, аккуратно пристроила на кусте, а другую в воде – так, чтобы она не уплыла. Вымыла руки, переоделась в чистое платье и вызвала
милицию…
57
- То-то она так усиленно пыталась навести нас на коллег Рябича, - перебил Лобов.
- Старалась изобразить преступников непрофессионалами - вспомните «темные
очки» и «повязанные косынками подбородки»…
- Вот-вот, - кивнул Суровин.
- Постойте, Николай Владимирович, вы говорите – его перчатки. Как это понять?
- Очень просто. В апреле все сотрудники кафедры работали на субботнике. После
работы Кучин выбросил нитяные перчатки в мусорную корзину, а Ксения
незаметно спрятала их. Еще тогда она замыслила это преступление. Потожировые
выделения выветрились за несколько месяцев. Ну вот, переодевшись, она
вывалялась в пыли и крепко саданулась головой о бампер – чтобы гематома на
голове появилась.
- Но если она, как вы говорите, переоделась – то куда дела прежнюю одежду, видимо, запачканную кровью отца? Ведь мы осмотрели всю округу…
- Вот здесь мы с вами немного не доработали, Всеволод Никитич. Помните
большую сумку, что была на плече девушки, когда мы подъехали к месту
преступления?
Лобов вспомнил и кивнул.
- Вот в этой-то сумке и лежала окровавленная одежда. Мы ведь джентльмены, где
не надо. Постесняемся рыться в дамской сумочке, - укоризненно заметил Суровин.
Лобов сокрушенно молчал. Что ни говори, это была и его недоработка.
- Ну, Всеволод Никитич, не сокрушайтесь так. У каждого бывают промахи, -
приободрил Суровин. Глаза его озорно сверкнули, и Лобов понял, что они квиты.
- Наручники она, естественно, приобрела через интернет? – спросил он.
- Естественно. Нынче там можно хоть танк купить…
- Разрешите идти, Николай Владимирович?
- Конечно. И поздравляю вас с окончанием этого дела!.. Одну минутку.
Лобов остановился в дверях.
- Говорят, что вы каждое свое расследование называете как-нибудь, вроде роман
пишете.
Лобов кивнул.
- И как назовете это?
- «Вопреки уликам», - ответил Лобов и закрыл за собой дверь.
58