Вор

IV

Как с вечера задумал Савелий, так и вышло — проснулся он до свету. Слез с печи, надел валенки, зачерпнул из ушата в ковш воды и начал умываться над лоханью. Умывшись, расчесал волосы и бороду деревянным гребешком, помолился на передний угол и стал одеваться. Все это он делал в полумраке, не зажигая огня, — боялся, как бы жена и Прошка не проснулись. Но Арина все-таки услышала и спросила с полатей:

— Ты, Савель, куда?

— Так. Надо по делам сходить. Приду скоро.

Баба поохала, пошептала что-то и затихла.

Сняв со стены ружье, Савелий взял из сумы несколько патронов, засунул за пазуху краюху хлеба и вышел из избы.

Небо едва заметно побледнело, но звезды были такие же яркие, как и в полночь. Мороз стал легче, но зато подул ветер. В поле за деревней крутила поземка. На ветру было холодно. Савелий чувствовал, как застывают щеки, он тер их ладонями и торопился добраться до лесу. Нагибал голову и старался так повернуть ее, чтобы ветер попадал не прямо в лицо, а в затылок или в бок.

Голубой туманный полусумрак висел над полем, но в лесу рассвет не был заметен. Темные ели закрывали небо, прятали под своими ветвями от начинающегося утра кусты и синевато-серый снег. Верхушки елей густо шумели, но внизу, у стволов, ветра не было. За темными елями было теплее, чем на открытом месте.

В лесу Савелий скоро нашел большую старую ель, в ветвях которой спрятал лису. Достал лису, еще раз полюбовался на пушистый бурый мех и закинул ее за плечи.

Подходя к опушке леса, Савелий заметил, что вокруг значительно посветлело, а на поле, просвечивающем между деревьями, было совсем уже светло. Выйдя из леса на мелкие кустики, он увидал справа полыхавшую в небе зарю, розовые отблески которой падали на кусты, на снег и на черную стену леса.

В «Пролазе» Савелий бросил лису около кустика, а сам, отойдя шагов на тридцать, спрятался за высокими кустами. Снял лыжи и по пояс ушел в снег. Взял одну лыжину и, как лопатой, начал разгребать ею снег, грядкою наваливая вокруг себя. Вырыл большую яму, сбросил на дно ее лыжи и сел на них. Ружье положил рядом. Снял валенки и вытряхнул из них набившийся снег.

«Так… Теперь ждать буду. Милости просим — свинцовой кашей угощу.»

Посмотрел на грядку снега. Сквозь сухие ветки ольхового куста видно было поле с невысокими кустами. За ними чернел лес. На румяном и морозном небе четко вырисовывались зубчатые верхушки елей.

Савелий сидел долго. По спине начал пробегать холодными струйками мороз, а ноги от долгого сиденья застыли. Хотелось пройтись, поразмять застывшие ноги, но он опасался, как бы «тот» не заметил. Однако вставал в своей яме и, согнувшись под кустом, прыгал с ноги на ногу и поводил плечами. Попрыгав, снова садился на лыжи и начинал думать о чем-нибудь хорошем и теплом: «Чай, теперь Арина обед варганит. Дрова-то в печи, ух, как полыхают, и щами пахнет.»

Савелий сопел носом, втягивал морозный воздух и продолжал мечтать:

«А на печи-то жарко… Эхма-а!.. Вот бы забраться-то. Поваляться, полежать, а потом обедать. А после обеда спать на полати. Важнецкое дело!..»

При воспоминании об обеде Савелий почувствовал голод и, вспомнив, что за пазухой у него краюха хлеба, обрадовался. Вынул завернутый в тряпицу хлеб и начал есть. Нарочно долго держал во рту и медленно разжевывал откусанный кусок, чтобы на более долгое время хватило краюхи. Жевал и думал:

«А ежели бы да щей сюда. Вот поставить бы миску на лыжи, и хлебай… Ах, штоб тебе!.. Себя только растравляешь. Ужотко приду, поем.»

Недалеко от низкого кустика отскочило что-то белое и село, почти совсем сливаясь со снегом; только глазки да кончик носа темнели на белом фоне.

«Заяц!»

Савелий бросил недоеденную краюху и машинально потянулся за ружьем. Потом опомнился:

«Не дело это. Заяц штука небольшая, а шуму наделаешь много — спугнешь „того“. Может „он“ вот здесь рядом ходит, кто его знает.»

Заяц посидел, поводил ушами и, не спеша, запрыгал между кустами.

Надоело сидеть, и опять по спине поползли ледяные струйки. Савелий хотел встать и попрыгать, но вдруг съежился и через грядку снега впился взглядом в передние кусты.

За кустами шевелилась черная фигура.

Шибко застучало у Савелия сердце; осторожно протянул он руку и взял ружье. Не отрываясь взглядом от мелькавшей за ветвями фигуры, взвел курок. Курок, поднимаясь, резко щелкнул. Савелий еще более съежился — не услыхал ли «тот». Но «тот» продолжал двигаться к лисе.

«Сейчас!.. Сейчас!.. Как только подойдет брать лису, так и вдарю в „него“ из ружья… Так и шарахну… Сейчас… Сейчас… Вот… Вот…»

Медленно поднимал ружье и вдруг резко опустил его; вытаращив глаза, прилип к снеговой грядке.

«Прошка!.. Сын!.. Быть не может?!.. Нет, он… Его шапка, рысья… Как же так?.. Постой…» — бились в голове мысли.

А Прошка уже совсем вылез из-за кустов и, оглядываясь по сторонам, шел к лисе.

«Да што же это?!. Неужто Прошка?»

Не верит своим глазам Савелий, оглушило его, как громом.

«Да зачем же Прошке лиса? — Ничего худого раньше не замечал он в сыне, — парнишка работящий, смышленый… А тут вона что!.. Как же это?»

Страшная досада охватила Савелия.

«Ох, уж и задам я ему сейчас!.. Ох, уж и узнает он!.. Вор!.. Ах, чортов сват, у отца воровать!»

А Прошка, ничего не подозревая, подходил к лисе. Подошел, осмотрелся вокруг и нагнулся, чтобы взять ее.

Не выдержал Савелий, вскочил во весь рост в своей яме и крикнул во весь голос:

— Стой!.. Стой, подлец!.. Стой!.. Я те!..

Прошка замер на мгновение, потом быстро повернул лыжи и, насколько хватало сил, побежал между редкими кустами.

Савелий торопливо выбросил из ямы лыжи, вылез сам, всунул в ремешки лыж ноги и бросился за ним.

За низкими кустами видно, как Прошка бежал, направляясь на чистое место к оврагу.

— Стой, стервец!.. Стой!.. Убью!.. — орал ему вслед отец.

Но Прошка только ниже нагибался и прибавлял ходу.

«Ах, подлец!.. Подожди!.. — мысленно свирепствовал Савелий. — Подо-жди!.. Я те…»

И опять орал:

— Стой, тебе говорят!.. Сто-о… о…

Выбежав из кустов, Савелий увидал, что расстояние между ним и сыном заметно сокращается.

«Нагоню… Нагоню… А все-таки хлестко, сукин сын, на лыжах ходит… Замучил, стервец…»

Развязал кушак, бросил его на снег, распахнул полушубок и продолжал бежать. Оба быстро перемахнули поле и приближались к оврагу. Савелий был от сына шагах в тридцати. Подбежав к оврагу, Прошка, не думая, махнул вниз. «Свернулся, — подумал Савелий. — Еще шею, подлец, сломает.»

Но, нагнувшись с берега вниз, увидал, что сын благополучно съехал с крутого спуска и бежит по дну оврага. Забрав несколько наискось, Савелий тоже полетел в овраг. Прошка был в десяти шагах; видно было, что он напрягает последние силы, чтобы убежать от отца. На другой берег не поднимается, — боится: сил не хватит. Савелий, молча, прилагая все усилия, шаг за шагом настигал сына. Забрал несколько влево от его следа и, быстро поровнявшись с ним и широко размахнувшись, ударил Прошку по затылку. Прошка кубарем покатился в снег и тут же сделал попытку встать, но Савелий насел на него. Левой рукой схватил за шиворот, а правой, сбив шапку, вцепился в Прошкины волосы. Мотал из стороны в сторону его голову и приговаривал:

— Вот тебе!.. Вот тебе, сукин сын!.. Вот тебе, стервец!.. Будешь помнить, как у отца лис воровать… Вот!.. Вот!.. Вот!..

Прошка катался по снегу и визжал пронзительным голосом:

— Тя… я-я!..Тять!.. Ой!.. Не буду!.. Пу-сти!..

— Врешь, паршивец… Я тебя выучу… Вррешь!..

— Тятька, дай сказать… Ой!.. Тя… я… я!.. Наконец Прошке удалось выскользнуть из отцовских рук. Он откатился от него и, вскочив, побежал в сторону, увязая в снегу.

— Стой!.. Стой, тебе говорят!..

Но Прошка не останавливался.

— Стой, Прошка! Стой. Больше не трону. Отбежав шагов на пятнадцать, Прошка остановился.

— Не буду бить, постой… скажи ты мне на милость, — зачем ты у отца лис крал?.. А?..

Прошка молчал, всхлипывая.

— Ну?

— Ружь… Ружье хотел ку… ку-пить…

— Што-о?

— Ружь… Ружье.

Обрадовался в душе Савелий, думая: «Вон на что парень лис-то крал… Ах, жулик!.. Не на что-нибудь плохое, а на ружье… Ах, он!..» А вслух сказал, сурово нахмурившись:

— А рази это дело — воровать? Да еще у отца. Ты бы так просил, а то на-ко!..

— Я просил, да ты не по… ку… па-ал.

— Не покупал! Мал был ты… Да… Мал… — и неожиданно добавил: — вот теперь куплю.

— Вре-ешь? — не поверил Прошка.

— Сказано куплю — значит куплю. Ну, иди сюда.

— А бить не будешь?

— Не буду. Иди.

— Побожись.

— Иди, говорят тебе! — крикнул Савелий, и Прошка медленно начал приближаться к отцу, искоса недоверчиво посматривая на него. Шагах в трех остановился.

— Значит, и ту лису ты упер?

— Я… я… я…

— Где ж она?

— Ободрал.

— А шкура?

— На дворе за дровами, за… запихал.

— За дровами?… Уж не ты ли и лыжи мои туда засунул… Постой… Да ведь это за тобой я вчера гнался… А?

Прошка фыркнул и утер рукавом нос.

— Ах, стервец… Еще ржешь над отцом-то.

И, подойдя к сыну, дал ему подзатыльник, но уже без злобы, а так, чтобы уважение к отцу имел.

Прошка почувствовал это, улыбнулся и, все еще всхлипывая, потихоньку спросил:

— А ружье… взаправду, купишь?

— Сказано — куплю. Ну, надевай лыжи, пойдем за лисой. Ружье там у меня в снегу, да кушак бросил — тебя, стервеца, догонял.

Не спеша начал подниматься Савелий по берегу оврага в «Пролаз», а Прошка шел за ним следом. Шел и улыбался, думая о том как он с отцом за охотой ходить будет — не так, а с ружьем, со «своим» ружьем.

А Савелий бурчал в бороду:

— Куплю парню берданку, пусть по отцовской дороге идет. Дело-то ладнее будет. А то, на-ко что задумал. Ах, шельма!

Подняли по дороге кушак, и Савелий опять туго подпоясался им.

Яркое солнце играло на снегу. На голубом небе не было ни облачка. Мороз освежал разгоряченные тела и лица, и свежий воздух живительными потоками вливался в грудь.

Савелий и Прошка прошли мелятник и скоро за кустами увидали на снегу красно-бурую лису. Увидали и оба улыбнулись, — Прошка широко растянув рот, а Савелий незаметно, в душе, чуть только тронув под замерзшими усами углы губ.