Ворожей Горин – Зов крови

Глава 10

До сегодняшнего дня я ощущал себя если и не всеведущим во многих аспектах бытия, то как минимум человеком бывалым. Ну, сами посудите, у меня за плечами к текущему моменту были и колледж, и армия, и университет. Я успел сменить несколько мест работы, причем большая часть из них никак с медициной связана не была. А как иначе прикажете выживать нищему студенту без опыта работы? На стипендию? Ха-ха! Не смешите. В колледже ее вообще не было, поскольку учился я на платном отделении (благо хоть какие-то деньги от родителей остались), а в универе стипендии хватало разве что на проездной билет да на один сеанс группового суицида — так мы называли поход всей группой в столовку. «Домашних» студентов, тех, кого родители на своем горбу тянули, тоже было немало, остальным же курса с третьего приходилось подрабатывать.

Конкретно мне судьба отмерила опыта житейского с горкой. Во время прохождения срочной службы в рядах военно-морского флота успел я и зубным врачом по первому образованию поработать, и санитарным инструктором. Армия в этом плане — просто кладезь опыта для мужчины. Там я и маляром стать успел, и штукатуром, и плотником, и поваром, и еще чем только не приходилось заниматься. И все это помимо обязательных строевой и боевой подготовок. Причем был я в армии на хорошем счету, меня даже звали на контракт в моряки-подводники. По понятным причинам я отказался, хотя и считал тогда профессию подводника мужественной и полной романтики. Единственное, что остановило — сестра, уже тогда демонстрировавшая свой бунтарский нрав. Чувствовал я, что без меня Вера пропадет. Сожрет ее жизнь и не подавится. Пришлось увольняться из рядов вооруженных сил в скромном звании старшины второй статьи и крутиться на гражданке, словно белка в колесе. Кривая судьбы привела меня в медицину, где, собственно, я и встретил текущие нехорошие события.

И по всему выходило, что народная пословица, призывающая не зарекаться от сумы и от тюрьмы, мимо меня не прошла. Сумой я умудрился не обзавестись, крутясь как белка в колесе на нескольких работах, а посему считал, что по закону сохранения энергии тюрьма, при должной осторожности, также должна была меня миновать. Стремительный же водоворот событий, который увлекал меня все глубже и глубже, показал, что даже такой законопослушный гражданин, как я, не был застрахован от дороги в казенный дом.

В приемную главного врача я шел, как на Голгофу, понимая, что если слухи, которыми щедро поделилась со мной Жаба, окажутся верными, отбрехаться от сотрудников правопорядка будет непросто. У нас же в стране как — был бы человек, а статья всегда найдется. Вообще-то по жизни я крепкий государственник и всегда выступал против всяких революций и внутренних потрясений, чем, собственно, и рассчитывал если и не снискать благосклонность органов правопорядка, то как минимум не попадаться в поле их зрения. Сиди ниже травы, будь тише воды, не тявкай на власть да занимайся своим делом — и будет тебе счастье, думал я. Сейчас же на ум шли только страшилки из курса истории. Сразу же вспомнились репрессии сталинской эпохи, всплыли в памяти и псевдоисторические романы писателей либерального толка. Даже пресловутый «Один день Ивана Денисовича» Солженицына припомнился, мы его в школе изучали. Помнится, тогда этот роман на меня не произвел особого впечатления, а сейчас почему-то я представлял себя уже осужденным, уже этапированным и уже пребывающим в тех самых местах не столь отдаленных.

«Кошмар какой! Я ж там сдохну! В первый же день сдохну! Сгину ни за что! И что же это творится-то, люди добрые?»

Именно с такими мыслями я шел на допрос. Ошарашенный, смутно ориентирующийся в пространстве и времени, напрочь позабывший обо всех своих правах. А между тем без адвоката они вообще не имели права меня допрашивать! И потом, это не я должен был оправдываться, это они должны были доказывать мою вину, в чем бы она ни заключалась. Но обо всем этом я тогда не думал. Я почему-то уже похоронил себя и даже успел мысленно смириться с судьбой незаконно осужденного мученика.

— Стоять! — послышался позади меня чей-то властный голос. Я обернулся, как в бреду. Из тьмы небольшой подсобки вновь раздалось: — Сюда, быстро!

Я медленно подошел к помещению, вглядываясь во тьму, но единственное, что увидел — это как из тьмы вынырнула чья-то крепкая рука, схватила меня за шиворот и резко втянула в помещение.

— Значит так, Горин, — не то прорычал, не то прохрипел мне в ухо Косяков, — они пришли по твою душу и, судя по всему, про свинью, что ты нам подложил, ничего не знают. В твоих, гаденыш, интересах будет помалкивать. Кивни, если понял, — от страха я действительно ничего членораздельного произнести не смог бы, а потому кивнул, как было велено. Косяков меж тем продолжил. — А сейчас, падла, ты мне скажешь, где труп спрятал.

— Чей труп? — прорезался мой голос, дав нехилого петуха. Признаться, Косякова я в таком состоянии видел впервые. Да что там, я вообще в первый раз человека в таком состоянии видел. Казалось, что сейчас Косяк был способен не только на членовредительство, но и на смертоубийство. Именно поэтому я поспешил уточнить свою позицию. — Да не убивал я никого!

— Хватит Ваньку валять, дебил! — зашипел на меня Косяков, но шипение это сочилось такой ненавистью, что мне оно показалось криком. — Я говорю о трупе Семеновой! Хочешь, скажу, как дело было? — замглавврача все больше распалялся, походя уже не столько на разъяренного человека, сколько на психопата. — Ты грохнул двоих своих сослуживцев, — продолжал плеваться он мне в лицо, прижимая меня к стене за горло, — и устроил этот бедлам, чтобы отвести глаза и нам, и полиции? Так? Признавайся, тварь! Я тебя всегда насквозь видел! Вот уж чуяло мое сердце гнильцу в тебе…

Тут, признаться, я не выдержал. Нет, у меня никогда не было розовых очков на глазах, я всегда знал, что могу кому-то нравиться, а кому-то — нет. Также я прекрасно осознавал, что в этой жизни кто-то может и не любить меня, и даже ненавидеть. Но вот чтобы так открыто проявлять агрессию, причем абсолютно безосновательно — это уже перебор! Косяк, он хоть и заслуженный врач всея Руси, но права так со мной обращаться ему никто не давал. По сути, он мне сейчас проплевал в лицо обвинения во всех смертных грехах человечества, не предъявив никаких доказательств. Да еще и заявил, сволочь, что всегда знал, что я убийца и гнилой человек. Да, это его личное мнение, и да, он говорит все это мне лишь потому, что боится за свою собственную шкуру, но я же знаю, кто я есть на самом деле. Себе самому же я цену знаю! Какой я убийца? Да, я, может быть, и не самый честный человек на планете, но кто не без греха? Есть во мне и пороки, и та самая пресловутая гнильца, с которой каждый человек в своей жизни сталкивается, но, во-первых, со всем этим я стараюсь бороться по мере своих сил, а во-вторых, не ему, старому плешивому совратителю молоденьких ординаторш, читать мне нотации. Морализатор хренов!

В общем, не знаю, откуда во мне появились смелость и силы, но я каким-то образом протиснул свою руку между стальным зажимом рук Косякова и собственной шеей и резко крутанулся, да так, что одновременно с разворотом умудрился захватить и его руку. Тот успел лишь приглушенно вскрикнуть — такой прыти он от меня явно не ожидал. Хотя, признаться честно, не знаю, на что он на самом деле надеялся, прибегая к грубой физической силе. Пропасть между нами была не только в статусах, но и в возрасте. Но если первое давало Косяку неоспоримое превосходство надо мной, то второе уже играло в мою пользу. Я был лет на тридцать моложе и имел неплохие физические кондиции. И тут уж извини-подвинься — одно дело пользоваться своим положением, чтобы сделать человеку гадость, а другое — вот так нападать. Уж не знаю, что именно на Косякова нашло, но терпеть подобные выходки в мои планы не входило. Применил силу — будь готов, что тебе ответят.

В общем, не понимаю, как именно, но мне удалось в корне изменить диспозицию в этой темной подсобке. Сейчас уже Косяков был в положении жертвы, а я всем своим весом прижимал его лицом к стене, удерживая за его спиной вывернутую в локте руку и чуть приподнимая ее вверх под неестественным углом. Послышался тихий хруст его халата (а может и связок локтевого и плечевого суставов).

— Значит так, Кирилл Иванович, — грозно прошептал я ему в ухо, чувствуя, как его окладистая бородка елозит по побелке, а дыхание сбивается от злости и удивления, — я понятия не имею, что вы тут мне втираете, но если я еще хоть раз услышу от вас хотя бы один подобный звук, вы пожалеете, что на свет родились. Хоть пикнуть в мою сторону посмеешь, гад, я вырву твой поганый язык и заставлю сожрать, понял? — я вывернул руку Косякова посильнее, и тот взвизгнул. — Ты понял⁈ — повторил я. Косяков лишь головой замотал. — Отлично, — продолжил я. — И еще, козел старый, будешь докапываться до меня — все узнают о твоей связи с Пироговой. Есть у меня и видеозапись ваших встреч, и ее пьяные признания на счет вашей с ней, так сказать, «близости».

На самом деле я отчаянно блефовал. Повезло еще, что в стрессовой ситуации я вспомнил фамилию той самой ординаторши, с которой зажигал несколько лет назад этот старый козел, иначе эта угроза не показалась бы ему настолько серьезной. Разумеется, через пару дней, а может, и через пару часов он уже поймет, что я ни про какую Пирогову знать не могу, поскольку не служил я еще тогда в этой больнице и уж тем более никаких записей видеокамер у меня быть не могло — камеры понатыкали по всей территории стационара только год назад. Но то будет потом, а сейчас мне нужно было осадить этого чудака на букву «м», причем чем жестче, тем лучше.

— И последнее, — прошипел я на ухо своему недоброжелателю, — ты сам разыщешь труп пациентки Семеновой и меня им больше попрекать не станешь, поскольку я к этой бабке никакого отношения не имею. Померла она своей смертью. Реанимировал ее Зорин, а лечил Соловьев. Вот с них и спрашивай. Я вообще в ту ночь на дежурстве оказался лишь по твоей прихоти! Так что, падла, — и я еще сильнее вывернул руку Косякова, — отвали!

Только сейчас до меня дошло, что оба упомянутых мной доктора были уже мертвы, а мои слова лишь усугубляют подозрения против меня — мол, раз я на них ссылаюсь, то я их и убил. Зачем убил, как именно — уже неважно. Главное, что сейчас своим поведением я нажил себе смертельного врага в лице замглавврача Косякова. Он теперь в лепешку расшибется, но попытается меня закопать. При условии, разумеется, что меня и так сейчас не арестуют прямо на допросе.

Осознав свою оплошность, равно как и то, что назад сдавать уже поздно, я выпустил руку Косякова.

— А теперь убирайтесь с глаз моих! И помните, — я посмотрел на перепуганного врача так, что мне и самому бы от своего взгляда тошно стало, — ни слова больше ни про меня, ни в мой адрес! Ни при мне, ни у меня за спиной. Чтобы забыл, козел старый, как произносится мое имя! — глаза мои сверкнули, а взгляд Косякова, наоборот, потух. От былой спеси в нем не осталось и следа. — Кивни, если понял! — приказал я Косякову, и тот покорно повиновался. — А теперь пошел вон отсюда!

А вот такого я за собой не наблюдал раньше. Не испытывал я раньше ни к кому столь сильного презрения. Нет, встречал я на своем пути личности и противнее этого сморчка, но то были люди, напрямую ко мне не относящиеся. А эта сволочь прямо вывела сегодня, вот я и не сдержался. Ну, ничего, надеюсь, напугал я его знатно. Если отмажусь сейчас, может, пара недель спокойствия будет мне наградой за этот нервный срыв.

Я выждал минуту и вышел из подсобки вслед за Косяковым. Оглядевшись по сторонам, я пришел к обнадеживающему выводу — никто этой нелицеприятной сцены не видел. А стало быть, никто и не сможет на меня пальцем показать. Я же упрусь в несознанку — мол, ни с кем не конфликтовал, ни с кем не говорил, никому не угрожал. Пусть сперва докажет свои обвинения. Разумеется, доказательств он никаких не предъявит, а там уж только его слово против моего.

С этими мыслями я и пришел в приемную главного врача.

— Горин? — уточнила секретарша, когда я робко просунул свою физиономию в приоткрытую дверь приемной. Я кивнул. — Хорошо. Я доложу.

Она нажала кнопку связи на телефоне и доложила:

— Владимир Анатольевич, к вам ординатор, которого…

— Да, пускай заходит, — перебил девушку властный голос Мезина.

Секретарша кивнула мне на дверь, обитую кожей, на которой красовалась табличка «Главный врач». Собравшись с духом, я постучался и тут же вошел в кабинет.

— Вызывали? — уточнил я у главного врача больницы, сидящего за своим огромным столом. Попутно я оглядел кабинет и увидел в нем еще двоих мужчин, одетых в штатское.

— Да, Григорий… эмм…

— Олегович, — помог я главному врачу.

— … Олегович… Горин, да?

Я кивнул.

— Вот, Горин, — он привстал и указал рукой на двух мужчин, сидевших напротив него за переговорным столом, — товарищи из органов. Хотят с тобой поговорить.

— А документы у товарищей вы спросили? — откуда во мне появилась такая наглость, я не знал, но вот, ей богу, само вырвалось.

Мезин побледнел и рухнул обратно в кресло. По всему было видно, что и он от меня такой наглости не ожидал.

— Горин!

— А что Горин? — развел я руками. — В наше время, Владимир Анатольевич, от мошенников чего угодно можно ждать.

— Все в порядке, — тихо сказал один из мужчин, полез во внутренний карман пиджака, достал свои документы и протянул их мне в развернутом виде. Прежде чем он их убрал, я успел прочесть: «Серов Сергей Васильевич, майор полиции, старший следователь чего-то там при чем-то там…». Маленькая красненькая книжечка захлопнулась перед моим лицом. — Довольны? Поговорим?

— Нет, ваш коллега еще не предъявил мне своих документов, — на самом деле я сам сейчас поражался своей наглости.

Тем не менее майор Серов, ничуть не смутившись, кивнул коллеге, и тот проделал те же манипуляции со своей ксивой. Вторым полицейским оказался старший лейтенант Крючков Виктор Геннадьевич. Этот тоже был следователем по каким-то там делам и служил где-то там… Я был в таком состоянии, что от души благодарил свою память, тренированную годами зубрежки в медвузе, уже за то, что смог хотя бы их звания и имена запомнить.

— На этом формальности, полагаю, завершены? Или, может, вам, гражданин Горин, потребуется ордер? — майор Серов говорил тихо, размеренно, но при этом на лице его постоянно играла некая странная улыбка. Словно он уже что-то знает и только того и ждет, что я скажу неправду. — Я понимаю, вы насмотрелись голливудских фильмов и сейчас пытаетесь доказать нам, что у вас есть какие-то права. Так вот, если мне захочется, прав у вас не будет уже через минуту. Вы выйдете со мной и моим коллегой закованным в наручники и проедете в отделение, где с вами будут говорить уже по-другому. Правда, говорить будут не сегодня, а завтра. А до той поры вы пробудете в СИЗО с другими задержанными. И тут уж как повезет с соседями.

Запугивание подействовало, я сдался. Весь мой гонор вмиг улетучился, и я угрюмо сел напротив полицейских.

— Вот и славненько, — улыбнулся мне майор и продолжил допрос.

Говорили со мной полицейские долго и обстоятельно. Допрос вел старший из них, Серов. Старший лейтенант больше слушал и записывал все мои ответы в свой блокнотик, лишь изредка уточняя какие-то детали. Начал майор круто, взяв с места в карьер, как говорится. Не став ходить вокруг да около, он обрисовал мне всю ситуацию. Рассказал, что сегодня утром в своих квартирах были обнаружены тела Евгения Соловьева и Семена Зубкова. Оба якобы повесились. Серов сделал на этом «якобы» особый акцент, причем оба полицейских в этот момент пристально смотрели на меня. Уж не знаю, чего они хотели углядеть в моей физиономии, но вот было такое чувство, что они оба уже пришли к какому-то выводу, а сейчас лишь ищут ему подтверждения. Повода для таких подтверждений я, как мне кажется, им не дал, достойно выдержав их первый натиск и холодные взгляды. За общей информацией о гибели моих коллег последовали частности, которые, как я понял, должны были пригвоздить меня к месту своим весом и неопровержимостью. По факту же у полицейских на меня не было ровным счетом ничего. Да, погибли люди, да, кто-то, похожий на меня, заходил к ним с утра и о чем-то беседовал. Этого кого-то видели родственники покойных и, в случае чего, смогут опознать в нем меня на очной ставке или на следственном эксперименте.

На все это я сказал лишь то, что мог в данном случае сказать. Я не причастен. Был дома с сестрой. Вчера действительно чувствовал себя плохо, но утром оклемался и решил пойти на службу. Вышел из дома во столько-то, от маршрута не отклонялся, никуда не заходил. Весь мой маршрут можно проследить по уличным камерам и камерам в метро. Время моего прибытия в больницу можно уточнить у санитара и заведующего патологоанатомическим отделением. Также мое присутствие в больнице может подтвердить и заместитель главного врача Косяков. Упоминая его в своем рассказе, я был уверен, что Косяк, хоть и точит на меня зуб, все же не рискнет лжесвидетельствовать.

По реакции следователей я понял, что они все это уже знают. А раз так, то мне было крайне любопытно, за каким хреном они сейчас меня допрашивают и чего от этого допроса ожидают? Именно этот вопрос я им и задал. Изменил разве что его формулировку, опустив негативный эмоциональный окрас.

Серов на мой вопрос ответил неохотно:

— Да, Григорий Олегович, мы действительно первым делом уточнили ваше алиби. Поговорили с вашей сестрой, посмотрели записи видеокамер на пути вашего следования на работу. И, как оказалось, ничего из вышеперечисленного алиби вам вовсе не гарантирует.

— Как это? — удивился я.

— Ну, смотрите, — начал загибать пальцы Серов, — ваша сестра, Горина Вера Олеговна, в последний раз видела вас лишь вчера вечером. Она утверждает, что вы проспали все последние сутки.

— Разве это незаконно?

— Законно, — кивнул майор, — но проблема в том, что она не видела, как вы уходили утром на работу. В силу своих особенностей, — он явно намекал на Веркину мнимую инвалидность, — она могла и не заметить, как вы покинули квартиру, скажем, ночью. Следовательно, она не может быть свидетелем. И потом, она ваша родственница, и в принципе не может быть свидетелем обвинения или защиты, так как является лицом предвзятым.

— Ну, хорошо, а записи с камер видеонаблюдения?

— А там все еще хуже, Григорий Олегович. Мы просмотрели их все. И да, действительно увидели, как на станции метро Теплый Стан некий человек вашей комплекции и в похожей одежде прошел через турникеты. Но на том человеке был капюшон, и личность его идентифицировать не представляется возможным.

— А ничего, что на улице мороз собачий? — возразил я немного эмоциональнее, чем мне того хотелось.

— Это понятно, но играет это обстоятельство против вашей версии.

— А какова же ваша версия, гражданин следователь? — я уже начинал злиться, этот абсурд меня дико нервировал. — Неужели вы решили, что я проснулся чуть свет, выбрался тайком из квартиры, на такси посетил два московских адреса, успел убить двоих сослуживцев, а после вернуться на работу?

— Если честно, именно так мы и думаем. Если учесть, что утром нет никаких пробок и город спокойно едет, то на такси проделать все это более чем реально. Это если взять во внимание вашу версию с такси, а так-то автомобиль мог быть и личным. Вас мог возить подельник или просто приятель. Вариантов масса. Но самое главное, что вас видели по обоим адресам и уже опознали по фотографиям. А в метро таких мужчин в джинсах и черных куртках пруд пруди. Так что вы скажете на это, Григорий Олегович?

Я молчал, сказать мне действительно было нечего. Да и, по сути, впервые в своей жизни я был в таком идиотском и опасном положении. Под давлением полицейских, под гнетом тяжелого взгляда главного врача я сейчас был похож на прижатого к стенке вора, в руках которого был зажат недавно похищенный им кошелек. Чувство не из приятных, доложу я вам, а самое главное, я понятия не имел, как отмазаться и что сказать в свое оправдание, настолько вескими казались доводы обвинителей и настолько ничтожными были мои собственные оправдания.

И вот в момент, когда я уже практически ничего не соображал, когда на все доводы и вопросы отвечал лишь неуверенным «не знаю», «не помню», «не видел», в кабинет главврача вошла она — та самая медицинская сестра, которая заставила меня в баночку писать. И снова пространство вокруг нее озарилось каким-то притягательным ласковым светом, вновь ударил в нос бесподобный аромат духов (или же это были ее феромоны?), вновь мое сердце замерло, а вместе с ним замедлился и бег времени. Нет, я определенно никогда не видел более красивой девушки. Как, вот как, вы мне объясните, я не замечал ее здесь прежде?

— Владимир Анатольевич, разрешите?

— Что? — удивился Мезин, переводя на девушку свой взгляд. — Вы кто такая?

Так значит, и главный врач ее не знает? Я смотрел то на Мезина, то на девицу в коротеньком до неприличия халатике. Что тут вообще творится?

— Анализы Горина готовы, — прощебетала она и без разрешения вошла в кабинет начальства. Допрос тут же прекратился, все уставились на Мезина.

— А кто распоряжался? — не понял главврач.

Девушка закатила глаза и, хлопнув в ладоши, выдала странную фразу:

— Вот ведь козел… Мог бы и подыграть. Правда, Горин?

Ангел в облике человека, точнее, медицинской сестры, медленно повернулся ко мне и подмигнул так, что у меня внутри все сжалось от возбуждения. Еще мгновение, и я рисковал разрядить, как говорится, всю обойму прямо в штаны, уж извините за такие подробности. Тут физиология, ничего не поделать.

«Так, стоп, — запаниковало мое сознание, — а такое вообще возможно⁈»

— Стойте! — выкрикнул я, отшатываясь от богини, — Владимир Анатольевич, вы вообще ее знаете? Что тут происходит?

Но на мой вопрос никто не ответил. Оторвав наконец взгляд от обворожительной медсестры, я взглянул на главного врача и оперативников. Все присутствующие, как оказалось, замерли в тех позах, в которых пребывали на момент ее хлопка в ладоши. Никто не шевелился и даже не моргал. Я пригляделся к Мезину и понял, что тот не только не двигается, но и не дышит. Перевел взгляд на полицейских — те тоже замерли, как изваяния. Который уж раз за последние сутки сталкиваюсь с откровенной бесовщиной… ну неужели и впрямь рехнулся? Я медленно оглянулся, всеми клетками организма ощущая, как ужас сжимает мои кишки своей ледяной хваткой. Лучше бы не оборачивался, стало только хуже. Позади себя я увидел себя же, только замершего на месте. Стоял этот бедолага Горин, не двигаясь и не дыша, лишь в глупых глазах его отчетливо читалась судьба потенциального обитателя дома скорби — дурдома, если по-простому.

— Ну что, воришка, — подмигнула мне сладкоголосая девушка, которая, по всей видимости, и была причиной этого странного феномена замершего времени, — поговорим?

С этими словами она сделала шаг вперед и легко вышла из собственного тела. И на этот раз я увидел ее истинное обличье.