Воронье

Четверг

ШОН прожарился чуть не до смерти. Обшивка у этого «Сокола-91» была такая тонкая, что ему, дабы не скончаться, пришлось опустить все окна. Но хлынувший воздух был горячим, как ракетный выхлоп, так что Шон продолжал умирать от жары. Он перебрался на другую полосу в надежде найти там тень. Но грузовик, миновав техническую станцию, снова оказался в жарком горниле. Он не спал больше двадцати четырех часов и сидел за рулем ровно одиннадцать, сделав лишь две краткие остановки для заправки, во время которых опустошил две баночки «Ред Булле», заправился кофе и декстростатом. Пейзаж Джорджии являл собой группки чахлых сосен и ленты шоссейных дорог, уходящих в никуда. Безмятежный сон Ромео действовал ему на нервы. После того как они оставили за собой горы, Ромео погрузился в беспробудный сон: он потел, содрогался, временами скрипел зубами, что чертовски раздражало Шона. Самое время будить его.

Но не сейчас. До Флориды оставалось меньше часа. «С жарой я как-то справлюсь, — подумал он. — Помогут воспоминания о мерзкой холодной весне в Огайо. По моим расчетам, до Флориды пятьдесят шесть минут. Если я переживу жару и скуку и мы будем держать восемьдесят одну милю в час, прикидываю, что будем во Флориде через пятьдесят пять минут и двадцать секунд».

Затем он заметил, что машину повело. Рулевая баранка слегка подрагивала, и машину тянуло вправо. Он понял, в чем дело. Правое переднее колесо немного спускало. Ромео еще раньше, прежде чем они снялись с места, обратил на это внимание, но, скорее всего, потом просто забыл. Шон развернулся к следующему съезду. Там стояли четыре заправки, но ему нужно было подкачать воздух, так что он подъехал к одной из них и припарковался у воздушного шланга, висевшего на боковой стенке.

Когда он выключил двигатель, ему показалось, что окружающий мир продолжает нестись мимо него.

Клапан давления на шланге был неисправен, и он знал, что у Ромео его нет. Он зашел в магазинчик. Тот назывался «Магазин для любителей», но на самом деле представлял собой обыкновенную бакалейную лавку. Чипсы и сальса, банки с леденцами, подсвеченные бутылки с содовой у стены. Тут хотя бы было прохладно. И у девушки за стойкой под безрукавкой вырисовывались высокие красивые груди.

— Привет, — сказал он.

Она тоже сказала: «Привет». У нее был южный акцент, и она зажевывала концы слов. Он и раньше встречал девушек с Юга, но это была первая, которую он встретил на Юге. Беджик на груди сообщал, что ее зовут Черилл. Он провел языком по зубам, чтобы очистить их. Ему захотелось сказать что-то умное, но ничего не приходило в голову.

— У вас есть манометр? — спросил он. — Я должен проверить давление в шинах.

Она положила на прилавок изношенный манометр.

— Только не уезжайте с ним.

— Ни в коем случае.

Она одарила его теплой улыбкой.

Он вышел к своему «соколу» и присел на корточки у переднего колеса. Манометр показал, что давление составляло 28 фунтов на квадратный дюйм и было не таким уж низким. Он подкачал воздуха и перебрался к задним колесам, где давление составляло ровно 30 фунтов.

Дверца со стороны Ромео распахнулась, и он крикнул:

— В чем дело?

— Вроде водит.

— Где мы?

— В Джорджии.

— Гадство, как они только живут при такой жаре?

Отчего-то все же водило машину? Если дело было не в шинах, то, скорее всего, в центровке. Или, может быть, разболтались колеса. «Им бы лучше быть в порядке, — подумал Шон. — Я согласен разделить расходы на эту поездку, но не собираюсь выкладывать половину за долбаные новые колеса машины Ромео. Может, нам удастся проскочить и так. Только бы добраться до Ки-Уэста и там продать машину». (План был таков: нанять рыбацкую лодку, доплыть до Тринидада и никогда больше не возвращаться к этой тупой работе в «Техномире Дайтона». Тем не менее этот план не имел под собой надежного основания.)

Добравшись до четвертого колеса, он снова подумал о той продавщице: «По крайней мере, у нас есть повод пообщаться. Можно вернуться и сказать: „Шины были в порядке. И я думаю, что машина сама привезла меня сюда“. Стоит ли начинать с этого? Нет, надо тонко и загадочно… Может, стоит объяснить, как землю опутывают силовые линии, и, когда они пересекаются, возникают воронки, которые действуют как огромные магниты? Значит, так. Но это может показаться ей слишком странным. Может, сказать: „Моя машина любит блондинок“? Господи. Да. Если я смогу произнести это, получится просто классно. А почему же не смогу? Я за тысячу миль от Пикуа, Огайо, и тут нет никого из старого мира, кто мог бы осудить меня, кроме Ромео, но его мнение можно не учитывать. Так почему же не накинуть рыцарский плащ и понести все, что мне придет в голову?»

Когда он возвращался в магазин, к нему подрулил автобус, один из тех, что обслуживают спутниковую телевизионную связь. Из Саванны. Он подъехал не за заправкой. Он медленно остановился сбоку, и Шон увидел, как из кабины выскочил водитель, а потом появился элегантный щеголь — наверно, он был репортером — и еще несколько человек. Они о чем-то посовещались. Шон подумал, что глупо стоять и глазеть на них. Он вошел внутрь.

Черилл больше не было за стойкой. Теперь за ней стояла какая-то азиатская девушка. Она оживленно болтала по мобильнику по-китайски или корейски. Шон протянул манометр, она взяла его, даже не посмотрев на Шона, и снова зачирикала по мобильнику.

Затем Шон увидел, что Черилл стоит у большой витрины, глядя на машину с телевидения. Она стояла спиной к нему. Он подошел к ней, думая, что вот сейчас-то и выскажется о блондинках. Но тут он увидел, что она тоже говорит по телефону и у нее очень возбужденный вид.

— Он вроде дружит с моим братом? — сказала она. — Они оба на третьем уровне? И он хвастается, что это его семья выиграла.

Небольшая пауза. Затем она сказала:

— Да, но, Эшли, никто не знал, что это было в магазине! Об этом еще не сообщалось! И они все время покупали тут билеты.

Еще одна пауза.

— Нет, — сказала она. — У него копировальное заведение. Они вроде… они ходят в мою церковь. О, дерьмо. Ладно, завтра ты обо всем услышишь! — Черилл засмеялась. И тут она заметила присутствие Шона. — Подожди, — сказала она подруге. И, обратившись к Шону: — Вам помочь?

— Я вернул манометр, — сказал он.

— Что?

— Я хочу сказать, что дело было не в шинах. Оно было… ну, понимаете, в регулировке.

— Регулировке?

— Поэтому моя машина и притащила меня сюда.

— Вот как…

Она не имела представления, о чем он говорит, да это ее и не интересовало. Продолжая болтать по телефону, она повернулась, когда другая машина с телевидения въезжала на стоянку.

— О господи, тут еще одна! Из Джекса! Эшли, я должна идти. Мистер Ху! — позвала она. — Тут еще одна машина с ТВ.

— Позвони Кортни, — сказал ей восточный мужчина, — и скажи, чтобы она приходила! А тебе лучше найти Сару! Ты сможешь найти Сару?

Черилл отвернулась от витрины и удивилась, увидев, что Шон продолжает стоять здесь.

— У вас все в порядке?

— Почему эти машины съезжаются сюда? — спросил ее Шон.

— А-а-а… Да потому, что мы продаем здесь билеты.

— Какие билеты?

— Для джекпота.

— Прямо в этом магазине?

— Ага.

— И сколько ожидается?

Она показала на плакат, висящий над выкладкой билетов: «На этой неделе выигрыш в джекпоте может составить…» — и ниже было написано фломастером: «$318 000 000».

Огромность этой суммы проняла его до мозга костей.

— Вот как оно, значит. Миллионов?

Черилл кивнула. Ей уже звонила другая подруга.

Шон с трудом перевел дыхание.

— И вы знаете, кто выиграл?

Она покачала головой:

— Нет, никто не знает. Они должны прийти сюда. Но могут появиться через несколько недель. — Затем ей вновь позвонили, и она оставила его, говоря по телефону: — Привет, Розмари. Знаешь что?

Шон подумал, что Черилл врунья. «Говорит мне, мол, никому не известно, кто выиграл? Но я только что слышал, как она сплетничала о победителях. Мне-то она ничего не расскажет, потому что я чужак. И еще потому, что видела, как я проверял шину у „сокола“, то есть я сижу в потрепанном кабинете на колесах, так что, наверно, у нее уважения ко мне ноль. Ну и что? Кстати, кто она сама такая?» Его охватил внезапный приступ гнева.

«Она всего лишь продавщица, — подумал он, — в этом дворце на краю света, забитом барахлом. Она пустоголовая и некрасивая, и плевать, что она обо мне думает. Вот так!»

Он двинулся по проходу, который вел к банкомату. Хотел выйти отсюда, прежде чем появятся телевизионщики, но исчезать он не торопился. Это значило возвращаться в жару, к сонному Ромео, к машине, заполненной подгузниками Мэри Джейн и ящиками с банками венских сосисок. Он переработал. В сущности, он хотел уничтожить, растоптать те скудные радости, которые у них сейчас были. И пусть стервятники, привлеченные этими запахами, раздерут их на куски, Он слышал смех Черилл, разговаривающей по телефону, и эти звуки были для него как скрежет ногтей по грифельной доске. Он выскочил на солнечный свет.

РОМЕО наконец проснулся, но не мог прийти в себя от сонного оцепенения. Было бы неплохо выбраться из этой духовки и пойти заняться утечкой. Но для этого требовалось разогнуть ноги, поднять сиденье, отряхнуть крошки с рубашки и так далее. Так что он предпочел остаться на месте. Лежа, он лениво смотрел на машины с телеаппаратурой и пытался понять, для чего все это столпотворение. Он продолжал рассматривать его, когда Шон открыл дверцу.

— Чего ради тут телевидение появилось? — спросил Ромео.

— Не знаю, — буркнул Шон. — Что-то им тут нужно.

Он заставил замолчать музыку и включил двигатель. Чтобы не обжечь руки о раскаленное рулевое колесо, стянул рубашку со спинки сиденья и обмотал им баранку; затем развернул машину и выехал со стоянки.

Шон был в привычном для себя настроении. Он впадал в него каждый раз, когда какая-нибудь девчонка отвергала его.

— Я хочу посмотреть утечку, — сказал Ромео.

— Надо было раньше подумать об этом.

Шон вырулил на четырехполосную дорогу — но подальше от той, что связывала штаты. Знак гласил: «В Брунсвик».

— Я заснул, — стал оправдываться Ромео. — Будь добр, вернемся на секунду?

— Только не туда.

— Почему?

— Считай, что там святая земля.

— Тебе так хотелось ее трахнуть?

— Кого, ту продавщицу? Да мне плевать на нее.

Значит, девица дала ему отлуп. Пофлиртовала с ним из-за его очаровательной порочной улыбки, но, как только он дал понять, что ему надо, она послала его. Так случалось все время. Все эти неудачи выводили его из себя. Но в этот раз гнев Шона дошел до точки кипения. Губы у него шевелились, а лицо блестело от пота.

— Ты знаешь, что меня волнует? — сказал он. — Вселенная вокруг нас полна силы, верно? Каждая молекула полна энергии. А мы ведь неглупы, так? Мы с тобой совсем неглупы, мы способны, мы очень умны. Но мы существуем как привидения. Но, мать твою, у нас ничего не получается. Все проскальзывает мимо нас и выливается с мочой. Все кому-то достается. Потрясающе.

— Ага, — сказал Ромео. — Я слушаю тебя. — Но на самом деле слушал он вполуха. Главным образом он хотел отлить и чтобы Шон избавился от своей горячки.

ТАРА сидела за своим столом в банке, закрывая счета, когда, подняв глаза, увидела появление миссис Потро. «Ох, — подумала она, — только этого не хватало. Мой последний день, последний час — и в виде прощального подарка я получаю визит самой злобной и лживой из всех непотребных сук, которая может устроить тут сущий ад».

— Здравствуйте, миссис Потро. Чем могу помочь вам?

У нее на шее была длинная синяя вена, которая начинала дергаться, когда она выходила из себя. А приходила она каждый раз уже в заведенном состоянии. Она шлепнула на стол Таре письмо: «Извещение о недостаточности фонда». Она в самом деле кинула его на стол и сказала:

— Двадцать пять долларов? Вы хотите взять с меня двадцать пять долларов? За что? За право обворовывать меня? Нет-нет-нет. На этот раз вы не получите моих денег.

Тара попыталась вспомнить, как все было до того, как миссис Потро начала свою тираду. Но не смогла. Мир до джекпота начал расплываться и уплывать куда-то. Только бы не рассмеяться ей в лицо, подумала она. «Пусть это чертово отродье выплеснет свои последние проклятия, и я навсегда расстанусь с этой работой. Затем я забуду ее и никогда не стану вспоминать».

Она сверилась с компьютером и мягко сказала:

— Видите ли, мэм, тут видно… м-м-м… что 11 июня на ваш счет ничего не было внесено…

— Я внесла депозит 11 июня! Вы что, не видите?

— Я вижу лишь один взнос от 13 июня…

— Правильно! Потому что одиннадцатого числа у моей сестры был приступ диабета. Вы представляете, в каком состоянии находится человек? Хоть что-то представляете?

— Это ужасно.

— Я не внесла депозит одиннадцатого числа, потому что была в боль-ни-це. Вы думаете, мне нравится ходить в больницу? Так что депозит я первым делом внесла двенадцатого числа…

— Или тринадцатого.

— Юная леди! Я была клиентом этого банка еще до того, как вы появились на свет. И я привыкла думать, что была уважаемым клиентом. Могу себе представить…

Но Тара предпочитала думать о цветущем синем небе джекпота. Джекпота, который подчиняет себе все и вся, включая миссис Потро, и у которого серебряные ключи от будущего. Учеба в Стенфорде. Веселые ночи с Клио в Нью-Йорке. Летом — поездка на Галапагосы с Нелл. Все, что угодно, вся та свобода, в которой она всегда нуждалась, и меньше чем через час она все расскажет Нелл! Выложить ей все на стол или сначала подразнить ее немного? Поиграть в угадайку? «И каждый раз, как Нелл ошибется, я скажу: ошиблась. Думай лучше, — а затем я…»

— Вы что, игнорируете меня? — говорит миссис Потро.

— Что?

— Вы? Игнорируете? Меня?

— Ага, что-то вроде. Я задумалась.

Кобра на шее начала пульсировать.

— Я хочу немедленно поговорить с мистером Алленом!

— Зачем? Вы собираетесь меня уволить?

— Я хочу поговорить с мистером Алленом!

— Мистер Аллен ушел домой. Но вы можете увидеться с ним завтра. А вот уволить меня не удастся. Я тут больше не работаю. Сегодня — мой последний день. Точнее, моя последняя минута в этой заднице. Вот так. О чем это вы тут верещали?

Прямо перед ее глазами сучка превратилась в зубастую ведьму. До чего приятно.

— Значит, так, — продолжила Тара. — Двадцать пять? Вот. — Она залезла в кошелек, отсчитала двадцать пять долларов и положила их перед оскорбленной аристократкой. — Маленький подарок на прощание, — сказала она и добавила два квотера и никель. — А это на чай.

Она вернулась к своим счетам и услышала, как миссис Потро многозначительно фыркнула и заторопилась к выходу.

Но лишь после того, как сгребла деньги.

Королевский жест, подумала Тара. Неподражаемый.

Она с удовольствием кончила возиться с бумагами, как и каждый день, попрощалась с кассиром и вышла. Над головой висело бесконечное небо, весь мир был у нее в руках, она была настолько полна восхитительным чувством свободы, что просто открыла рот и заорала.

И тут ожил ее мобильник. Это было послание от Клио.

«В штаб-квартиру. Код — синий».

«Код синий» означал, что надо нестись сломя голову, — обычно речь шла о каком-то бас-гитаристе, о котором она, случалось, думала.

Тара ответила:

«Не могу».

Через мгновение она получила:

«Идиотка, код, мать твою, синий!»

Тара сдалась — а что еще ей оставалось делать? Она направилась в штаб-квартиру — так они называли дом Скита и Бобби на Алтаме. Он стоял в Испанских садах, среди скопища мрачных известковых развалюх. Здесь не было ровно ничего испанского; не было и никаких садов. Полдюжины пижонов курили травку и любовались Сарой Силверман. Тара поискала Клио и нашла ее на кухне, где она разогревала замороженную пиццу. Здесь же торчал и тот парень Джонас. Он еле цедил слова, стараясь казаться томным и расслабленным, но большое подрагивающее адамово яблоко портило все впечатление. Хотя его нельзя было назвать отвратным, да и его группа была вполне терпимой, так что вчера Тара даже обратила на него внимание. Но сегодня, когда он промямлил: «При-и-и-вет, Та-а-ара!», она почувствовала, что не испытывает к нему никакого интереса. Она лишь чуть заметно кивнула ему и посмотрела на Клио, которая показала на вращающуюся заднюю дверь.

— Куда вы направляетесь? — спросил Джонас. — Если заняться лесбийскими штучками, я с вами на подхвате.

Они не обратили на него внимания, вышли во двор (заросли сорняков, пивные банки и ржавая косилка) и прикрыли за собой дверь.

— Что случилось? — спросила Тара.

— Что случилось с тобой? — сказала Клио. — Что это за дерьмо, что ты мне все время выдаешь: «Я очень занята, я очень занята»? Ты ведешь себя так, словно я тебе больше не подруга.

— Да нет, я в самом деле была очень…

— Только не ври мне, сучка. Рассказывай. Твоя семейка выиграла в лотерею?

Удар метеора. Постарайся собраться с мыслями. Попытайся изобразить удивление.

— Что?

— Не ври мне. Ты же жуткая врунья.

— Я просто не понимаю, что ты говоришь.

— Лори Мейси рассказала мне, что твоя родня выиграла джекпот в лотерее «Макс-Миллион».

— Что?

Впрочем, хватит. Хватит обыгрывать слово «что?». Возражай — или с тобой покончено.

— Она что, шутила? Или у нее мозги съехали?

— Будто бы твой братишка сказал какому-то парню, что вы это выиграли.

Клио была крупной и резкой девушкой, с руками сверху донизу покрытыми татуировкой, а на щеке вилась серебряная змейка. Она требовательно смотрела на Тару. Тара любила ее и терпеть не могла врать ей. Но она заключила торжественное обещание со своей семьей: мы никому и ничего не скажем. Если Джейс нарушил этот обет, то это его дела, но Тара не собиралась подводить свою семью. Она встретила взгляд Клио и сказала:

— Мой маленький братишка порой несет сущий бред. И ты это хорошо знаешь.

— Ну, кто-то же выиграл.

— Да? Но не мы.

— Но ты где-то скрывалась и вообще…

— Скрывалась? Мать твою, подруга, я была просто занята. Я только что вышла из банка, вот и все. Ты что, думаешь, я бы стала работать в этом гребаном банке, если бы сейчас выиграла чуть ли не все деньги на свете?

Клио сделала длинную затяжку и задумалась.

Затем она выдохнула дым и сказала:

— Понимаешь… если ты в самом деле выиграла, я была бы так счастлива, что описалась бы. Но что, если ты ведешь себя таким образом? Скрываешься от меня? И если я потеряла тебя… или что-то в этом роде — ну тогда я просто не знаю, что с собой сделаю. Покончу с собой. Именно так. Я смогу.

— Ох, заткнись. И вовсе ты не потеряла меня. Кто у меня паскуда номер один?

Она обхватила Клио за шею.

— Немедленно убери свою лапу, дегенератка, — фыркнула Клио.

— Тебе это нравится, — парировала Тара.

— А вот догадайся, — спросила Клио, — кто ласкал эту змейку прошлой ночью?

— О господи. С кем ты была? Но не этот же парень Флетси? Господи! Это просто потрясающе.

— Да ты и представления не имеешь.

«Мне надо помолчать еще день или два. Затем мы сообщим правду, и я первым делом увезу ее в Нью-Йорк, а потом в Париж, и это будет самое сладостное путешествие в жизни, и она простит меня, ей придется это сделать. Она любит меня. Да и в любом случае выигрыш джекпота означает, что ты будешь иметь все: любовь, богатство, мечты, всепрощение, небо, океан, власть над миссис Потро: словом, все, без исключений: вот так я и собираюсь действовать».

ШОН бегло осмотрелся. В комнате мотеля была задняя дверь, которую он оставил широко открытой, и все, что было за ней, хлынуло внутрь — жара, июньская цветочная пыльца, соленый воздух и аромат виноградных лоз — они цвели за дверью, — от которых сжималось сердце, и все это смешивалось с сыроватыми известковыми запахами самого мотеля; доносились громкие голоса и музыка бесцеремонной публики, которая таскалась по Семнадцатой улице. Сущий рай. Он сделал большой глоток холодного чая и залез в Паутину в поисках того, кто выиграл джекпот.

Черилл в той лавке сказала, что у него — кто бы он ни был — есть магазинчик с копировальным устройством. Так что Шон залез в «Желтые страницы» и нашел два независимых бизнеса в Брунсвике, Джорджия: «Копировальная Мюррея» и «Офисные принадлежности и копировальные работы Ботрайта».

Он перешел на сайт Мюррея, который жутко медленно загружался, а когда появился, возникло объявление:

«Дорогой заказчик. В связи с возросшими затратами и иностранной конкуренцией…»

Облом. Уходим. Он вернулся, кликнул «Офисные принадлежности и копировальные работы Ботрайта» и получил портрет Митча Ботрайта, исполнительного директора. Студийное освещение. Но слишком мрачный вид, бульдожья физиономия, глаза слегка навыкате. И что это за тень у вас в ушах, Митч: никак это волосня? О господи. На вашем деловом фото? Вы что, недотепа?

Но куда важнее другое: вы ли источник нужных мне сведений?

Сайт «Митч Ботрайт Брунсвик, Джорджия» выдал ему океан совершенно бесполезных сведений. Так, например, он узнал через городской справочник Скрентона в Пенсильвании 1870 года, что Генри Ботрайт был металлистом, а Грета Шулейт, прачка, приветствовала из Брунсвика Германию. Интересно, подумал он, были ли они знакомыми. Или любовниками? Может, она приходила к нему в его комнатку над кузницей?

Лучше заняться вот этим.

Стоит посмотреть: «Джозеф Ботрайт, скончался в 1892 году, пережив свою жену Кэтлин. Два сына, Абнер и Эдгар, а также дочь Луиза, которая вышла замуж за доктора Митчелла Вермиллиона из Брунсвика, Джорджия».

«Вермиллион: бывают же такие фамилии! А может, и мне поменять фамилию на Шон Вермиллион?»

Он продолжал плавать в Паутине. Ботрайт за Ботрайтом, но большинство из них уже покоились в земле: на кладбищах в Брунсвике, Джорджия, Брунсвике, Мейне, и Нью-Брунсвике в Нью-Джерси. А те несколько, что еще числились живыми, обитали так далеко, что пользы от них быть не могло. Он положил на язык полтаблетки декседрина и дал растаять. Вкус был как у торта, только чуть посуше. Он отпил огромный глоток чая.

У него за спиной Ромео спал, скрипя зубами.

Разве сучка Черилл не упомянула, что эта семья принадлежит к какой-то церкви? Что-то типа Возрождения? Он просмотрел список церквей Брунсвика, нашел одну, именуемую «Возрождение веры» церковь на Алтама-авеню. Он напечатал «Возрождение, Митч Ботрайт, Брунсвик» и посмотрел на изображение.

Девочка на сцене. «Тара, 12 лет. Дочь Митча и Пэтси Ботрайт». Она нацепила ослиные уши. Рождество 1998 года. Довольно худая, но какие внимательные глаза! Церковь «Возрождение веры», Брунсвик, Джорджия.

Тара. Ему понравилось чисто южное звучание этого имени.

Сейчас ей двадцать один или двадцать два года.

Тара, Брунсвик, Джорджия, 21

В этом имени звон золота.

Сейчас ей двадцать один год. Ее прозвище «Молодая и стремительная», а страница оформлена изображением туманности Небьюлы и телескопов. Он стал рассматривать ее снимки. Снова эти глаза. О боже мой. Большие, любопытные и невинные. Впрочем, не такие уж невинные. Вот на одном пляжном снимке она повернулась, глядя в камеру, и ты видишь не только что у нее широкие бедра; она знает, на что ты сейчас смотришь. На другом снимке она все размалевана косметикой, у нее черное ожерелье и черная челка. У нее строгий рисунок челюсти. От нее исходит ощущение опасности. «Господи! Ты будешь драться со мной, Тара? — Он ухмыльнулся. — Скорее всего, будешь».

Снимок с какого-то рок-концерта: «Гони быстрее и закрой глаза». В Саванне. С Клио! Любимая группа, о-го-го!

Фотография ее маленького братишки Джейса.

Две почему-то напряженные позы с ее отцом Митчем. И только один снимок с матерью. И разные фотографии со случайными друзьями и родственниками.

Но более двенадцати снимков с бабушкой Нелл.

Вот они смеются, вальсируя рука об руку. «Я с Нелл в Новом Орлеане». А вот они в Тунике, Миссисипи, перед рядом «Одноруких бандитов». Похоже, Таре лет четырнадцать или около того — неужели Нелл втягивает ее в игорный бизнес?

МОИ ГЕРОИ: Нелл.

Я ЛЮБЛЮ: Нелл.

Катаюсь на велосипеде по пляжу.

О господи!

Мама, папа и Джейс.

Клио.

Барбекю из креветок в негритянском стиле.

Золотой ретривер.

Фрида Кало.

Кузен Альфред.

Все о Джонни Деппе!

То, что пугает меня.

Жаркий, жаркий летний день.

Неужели она в самом деле написала все это? То, что пугает меня.

«Так оно и есть, — подумал Шон. — Тут все, что нам надо. Все, что интересует эту девочку, все, что она ценит. Святая базилика Тары, и я собираюсь разрушить ее: грабитель и варвар».

Он посмотрел на свои руки и увидел, что они подрагивают. Он прижал ладони к столу, чтобы они успокоились. Но они продолжали дрожать.

«Почему они дрожат? Потому что я напуган? Может быть. Да. Но и что? Я не могу вести жизнь, которой я жил раньше. Ни одного часа. Не хочу быть затраханной мышкой в „Техномире Дайтона“. Ни одной секунды».

ФИЛЬМЫ: «Донн Дарко». «Убить Билла-1 и -2». «Страсти Христовы». «Мир привидений».

КНИГИ: «Волшебный кувшин». «Ветер в ивах». «Обезьянья лапа», автор В. В. Джекобс.

То, что ее пугает.

ЦЕЛЬ В ЖИЗНИ: убраться из Вика.

Вик? Что это такое? И почему она так настойчиво хочет сбежать из него?

Не означает ли Вик унылую рутину повседневной жизни?

Или время, когда можно забыться дымком?

Ох, ну конечно. Брунс-вик.

Чай был сладким и прозрачным; он скользнул по пищеводу, и Шону показалось, что ничего лучшего он не пробовал. Конечности у него было вялыми и как бы окаменевшими. Он растер пальцами бедра, но его собственное прикосновение казалось каким-то чужим. «Не сомневаюсь, если она столкнется со мной, я буду счастлив дать ей почувствовать, на что способен».

В своем журнале прошлую неделю она начала со слов:

«Прошлой ночью я забеспокоилась, и как только меня начало колотить, я не могла остановиться и не смогла заснуть. Неужели все в мире крутится вокруг денег? Но у Нелл никогда не было денег, и она счастлива. Я хочу выйти замуж за Эдварда Руки-Ножницы. Я хочу стать миссис Эдвард Руки-Ножницы».

Она написала еще несколько слов, и он испытал шок:

«Не связывайся с людьми, которых я люблю, потому что я РАСПОЛОСУЮ тебя, и никто больше не соберет тебя. Я серьезно».

Он снова вернулся к «Желтым страницам». Тут были и Нелл Ботрайт на Эдмонд-стрит, и Митчелл Ботрайт на Ориол-стрит, 38. Он открыл сайт «Птичий глаз», который позволял сверху осмотреть все города США. Брунсвик создавал впечатление, что настанет день, когда он превратится в гробницу. Шон увидел, как по 17-й и 241-й дорогам, а также по Глочестер-стрит перемещались машины, но большинство улиц были совершенно пусты и безжизненны. Ни души.

Он проплыл над верхушками деревьев, пока не нашел тот самый отель — «Блэкберд», — в котором сейчас обитал. Затем он напечатал «Ориол-стрит, 38» и переместился туда. «Птичий глаз» показал ему большую арку над Брунсвиком, химический завод, железнодорожное депо, больницу — и мягко пошел вниз. Вися, словно на паутинке, он осматривал скромное благополучие окружающих домов — пока не повис над домом Ботрайтов. Кирпичное ранчо, в котором, как и в домах по другую сторону улицы, не было видно ни души. Овальное пятно с тыльной стороны дома могло быть детским бассейном. Изгородь — бамбуковая? — отделяла дом от соседей. С другой стороны тянулся деревянный забор.

Шон был настолько переполнен информацией, что ему нужно было встать из-за стола и прогуляться.

Затем он вернулся к лэптопу. «Вглядись в него. Вот мой дом, где моя мастерская. Иисусе. Неужто я в самом деле справлюсь с этим? Придется. Я не могу больше жить, не существуя. Я знаю, что, если мне будет противопоставлено какое-то сопротивление, я безжалостно сокрушу его. Не просто пущу кровь. Если придется, если я столкнусь с вызовом, то на ваших глазах перебью всех, кого вы любите. И как я выдержу ваш взгляд, полный отчаяния и ужаса? Во мне не дрогнет ни одна жилка, я буду полон суровой мудрости, и ничто не тронет меня.

О'кей.

Я готов.

А Ромео? Как насчет Ромео?»

Шон повернулся и посмотрел на Ромео, спящего на кровати. Тот поскуливал во сне, как раненый пес.

ТАРА, едва только захлопнув дверцу машины, услышала какое-то уханье из бунгало и кошачий концерт, а затем на переднее крыльцо, встречая ее, вышла Нелл.

— Привет, бе-би! — У нее был хрипловатый высокий голос и крепкие объятия. Она обхватила Тару, и они стали покачиваться на месте, но, так как Тара была значительно выше ее, она чувствовала запах ее волос, которые всегда пахли лакрицей.

Ее тут же втащили на кухню, чтобы она могла полюбоваться новой игрушкой Нелл: поющей головой оленя. У него были рога с шестью отростками, и он пел «Убей меня нежно своей песней», вытаращенными глазами глядя на чучело тропической рыбы на противоположной стене. Нелл заставила рыбу спеть в ответ: «Леску и грузило» и, кашляя, расхохоталась.

Затем они с Тарой расположились за кухонным столом, где стали есть яблочные пирожные и пить легкое виноградное вино. О ноги терлись коты. Тара подумала о джекпоте, и волна блаженства охватила ее.

Она спросила Нелл, как сегодня были дела в школе. Нелл было шестьдесят два, и она почти вышла на пенсию, но по-прежнему вела в летней школе программу «Большие ожидания» для детей, у которых вообще не было никаких ожиданий.

— Ну, Джеремия сообщил мне, — сказала Нелл, — что он уходит. Я спросила: «Почему, Джеремия?» — «Потому что я перерос мистера Бриггса». То есть ему всего тринадцать лет, но он уже ростом с мистера Бриггса. Вдвое выше меня. Я учила его отца. Его дедушку. Оба они были хулиганами, и Джеремия тоже хулиган. «Джеремия, — сказала я, — тебе бы лучше не стараться перерасти меня». — «Я никогда не буду равняться с вами, миссис Ботрайт. Вас я боюсь».

Нелл застонала от удовольствия.

Они покончили с булочками и прибрали стол. И сели играть в покер, семь партий — как обычно днем по четвергам.

У каждой из них был свой мешочек, наполненный монетами и валютой разных стран. Румынские монеты по десять бани шли по квотеру. Китайские юани с дыркой в середине ценились в пятьдесят центов. Эрзац-доллар Конфедерации стоил один дайм. Но игра шла всерьез. Если Нелл считала, что одерживает верх, или хотела запугать вас, она ставила на кон настоящие доллары — пять, или десять, или даже двадцать, — и приходилось принимать ее вызов. Если Нелл ловила на том, что вы уклоняетесь от борьбы, она мрачнела, испепеляла вас взглядом и даже могла пораньше отослать домой.

Но пока вы сопротивлялись, проиграть не могли. Если даже Тара спускала за вечер шестьдесят или сто долларов, все они возвращались к ней. Когда она получала очередной счет за учебу, она видела волшебную печать «ОПЛАЧЕНО». И когда в следующий раз приходила к Нелл, видела, что ее мешочек снова полон до краев — новыми и даже какими-то странными монетами.

Сегодня днем бабушка была на волне удачи. Тара выложила стрит, но Нелл покрыла его фулл-хаусом. Тара сделала еще одну попытку, но Нелл пустила ее ко дну. Вот такой день выпал.

Нелл откровенно веселилась.

— Бедный, несчастный ребенок, — хмыкнула она.

Когда она играла, карты так и летали у нее меж пальцев.

Кот Гораций Шакал вспрыгнул ей на колени, но она, не глядя, отмахнулась от него и заорала на Тару:

— Ставь! Твоя очередь! Ставь или убирайся!

Все четыре карты Нелл были черви. Выиграв, она показала и остальные: все черви. Семь из них.

— Сплошная кровь! — Нелл уже была под кайфом. — Напомни мне о прогулке в выпускной вечер.

— Так что у вас случилось вечером на прогулке, дорогая бабушка?

Нелл фыркнула.

— Ну, я с приятелем поехали в его машине, чтобы расслабиться. А я была так пьяна и на заднем сиденье было так темно, что я и не поняла, как у меня начались месячные.

— О господи!

— Вот это верно. Мы открыли дверцу, зажгли свет, и вокруг была такая картина, словно тут побывала семейка Мэнсона. Дикий бардак. Единственный момент в жизни, когда я потеряла дар речи.

Она сморкалась раз за разом, как ребенок, высунув кончик языка между зубами.

— А кто был вашим приятелем? Дедушка Билл? — спросила Тара.

— Не-а, я тогда даже не встречалась с Биллом. Просто какой-то местный оболтус, деревенщина. — Она потянулась к картам, все еще пребывая в своих воспоминаниях. — На самом деле ты знаешь его. Догадываешься, кто это был? Баррис Джонс.

— Этот старый коп? — уточнила Тара. — Тот, кто ходит в нашу церковь?

— Ручаюсь, он там высматривает девчушек. Ставлю пятьдесят центов.

— Ты встречалась с ним, с Деппити Дагом?

— Ну, было.

— Так что же случилось?

— О господи. Может, надоел?

— Или кровь на него так подействовала?

— Да вряд ли. Он всегда сходил по мне с ума. Так ты ходишь?

Тара сделала заявку. Карты пошли одна за другой, касса росла, и вскоре у Тары был набор из короля, королевы, валета и десятки. Раскладка выглядела красиво, хотя ничего собой не представляла, но мысли о джекпоте и истории Нелл придали ей легкомыслия, и она решила бросить вызов.

Она объявила, что играет на все: двенадцать долларов.

Она не блефовала. Блефовать против Нелл было самоубийством. Но она подумала: «Как знать, с Клио же у меня получалось. Может, способность идти на блеф — еще один дар джекпота».

— Посмотри на меня, ребенок, — приказала Нелл.

Встретить ее взгляд — это все, что тебе надо сделать. Так же как с Клио. Хотя нет, куда жестче, чем с Клио, но спокойно. У тебя получится. Только смотри не мигая и помни: с джекпотом все получится.

Но взгляд Нелл был слишком прожигающим.

Тара на мгновение отвела глаза. Она тут же снова уставилась на Нелл, но было уже слишком поздно. Нелл приняла ее ставку и подняла свою. Тара признала, что поймана на месте, и сдалась, и Нелл запустила руку в ее копилку.

— Неужели ты еще не поняла, что я ловлю тебя каждый раз?

Тара засмеялась:

— Я тут же забываю.

— А вот сейчас могу сказать, что у тебя есть какие-то хорошие новости, о которых ты мне не рассказала. Я чувствую, как они прут из тебя. Почему бы тебе не выложить их бабушке?

— Неужели это так легко увидеть во мне?

— Ага. Ты сияешь улыбкой, как фонарь из тыквы. Ты влюбилась?

— Угу.

— В кого-то в школе?

— Угу.

— И что дальше?

— Хочешь догадаться?

— Нет, не хочу, — призналась Нелл. — Нет никакого смыла в угадывании. Если я угадаю правильно, ты будешь разочарована, что не смогла сама раскрыть мне свой секрет. Угадаю неправильно — обе мы будем огорчены, что моя догадка неверна. Так что давай выкладывай.

— Правда? Просто вот так?..

Тара не могла припомнить более приятный момент в жизни, и она не хотела терять его. Но Нелл стала терять терпение.

— О'кей. Но только не спрашивай меня, не разыгрываю ли я тебя. Я не разыгрываю. И не спрашивай меня, не ошибаюсь ли я. Тут нет ошибки.

— Вот как. И что, большой кусок?

— Достаточно.

— Что ж, выкладывай.

— О'кей. — Тара набрала воздуха в грудь и приготовилась рассказывать. Но тут Гораций Шакал, ее любимый кот, вспрыгнул ей на колени, свернулся клубочком и заснул. Тара почесала его за ушами, пожала печами и тихо сказала: — Мы выиграли джекпот.

— Джекпот?

— «Макс-Миллион».

— Ты шутишь?

— Нелл, ты же обещала.

— Ошибки быть не может?

— Бабушка…

— Как много? Хороший кусок?

— Да.

— Тысячи?

— Больше.

— Больше, чем тысячи?

— Немного больше. Да.

— Но не сто тысяч.

— Даже еще больше.

— Стоп, — сказала Нелл. — Ты не имеешь права врать мне.

— Я знаю.

— И ты говоришь мне правду?

— Да.

— Миллион? — тонким птичьим голосом попыталась предположить Нелл.

— Немного больше.

— О младенец Иисус!

— Ага.

— Так расскажи мне, дитя!

— Хорошо. Готова?

— Да.

— Триста восемнадцать миллионов долларов.

— Ясно. О господи!

— И я только что слышала по радио, что победитель только один. Так что делить не придется — все наше. Но поскольку мы должны получить всю сумму, она будет меньше. И еще налоги. Так что мы можем рассчитывать только на сто двадцать с чем-то миллионов.

— Сто двадцать с чем-то… миллионов.

— Угу.

— И ты в самом деле пытаешься убедить меня, что вы притащите домой сто двадцать миллионов долларов?

— Примерно.

— И Митч больше не будет таскать принтер по всему графству?

Тара помотала головой.

— И ты сможешь получить свою степень?

— Если захочу. Может, я просто куплю свой колледж.

— И я буду выступать, как королева Мария Румынская.

— Ты и так выступаешь, как она, дорогая бабушка.

Они так неудержимо расхохотались, что Нелл пролила свое вино, а кошки испуганно расползлись по углам комнаты.

Нелл взяла бутылку, чтобы долить их стаканы, но та оказалась пуста.

— Черт побери, мы должны отметить это событие. У меня есть каберне.

— Я больше не могу пить, — сказала Тара. — Мне надо ехать домой.

— Нет, ты останешься. И поднимешь бокал со старой Нелл. Я позвоню Вилли; он отвезет тебя домой.

Она открыла бутылку каберне.

Нелл могла быть властной. Могла быть раздражительной и мрачной. Вкусы у нее были самые разнообразные: она в равной мере любила и оперу по субботам, и свою поющую рыбу из магазинчика «Все за доллар». Когда она была замужем, у нее было несколько любовных историй; она слишком много пила; дом у нее был не прибран и благоухал кошачьей мочой. Она могла холодно относиться к тем, кого любила. Порой она бывала неприветлива и к Таре. Но в глазах Тары она была само совершенство, со сверхъестественной мудростью и проницательностью. И Тара наглядно убедилась в этом, когда Нелл, подняв свой стакан, предложила не тост, а задала короткий вопрос:

— Ты боишься, дорогая?

— Боюсь? Чего именно?

— Ты не боишься всех этих денег?

— Ох… А я должна, верно?

— Не знаю. Но все говорят, что внезапно свалившееся богатство может разрушить твою жизнь.

— Так ты боишься, Нелл?

— Нет, мэм.

— Значит, я тоже ничего не боюсь.

— Мы должны все отрицать.

— Я так и думаю, — засмеялась Тара.

— Я думаю, что это великолепно — быть королевой Марией Румынской! Давай выпьем за опровержение. Давай выпьем за Румынию. Давай купим Румынию! О, святые жулики!

РОМЕО проснулся в комнате мотеля. Шон, приникнув к экрану, продолжал сидеть за маленьким столом, и его спина была залита потом. Ромео заметил, что тот рассматривает изображение какой-то девушки. О порнографии тут не было и речи; девушка даже не была обнаженной. Но он смотрел на нее так, словно она голая.

Ромео встал и побрел в ванную.

— Ты проснулся? — спросил Шон, не поворачиваясь.

— Вроде да.

Он все еще не мог выбраться из своих снов и с трудом сохранял равновесие. Чтобы отлить, он предпочел сесть.

— Ты знаешь, — сказал Шон, — меня просто пугает твоя способность дрыхнуть.

На мутном, в «морозных» узорах стекле ванной сидел самый большой таракан из всех, которых Ромео приходилось видеть. Он даже не пытался бежать. Просто сидел, шевеля усами.

Ромео вернулся в комнату.

— Знаешь, тут как в печке. Ты не против, если я включу кондиционер?

— Он слишком шумный. Я не смогу сосредоточиться. Подожди, пока я кончу.

— Что кончишь?

— Менять наши жизни.

Ромео натянул брюки и мокасины. Выйдя, он направился к «соколу», открыл грузовое отделение и вытащил свой рюкзак, в котором лежала свежая безрукавка. Он поставил его прямо на асфальт стоянки, от которого шел такой жар, что казалось, будто 17-я трасса плывет в воздухе. Кроме того, в воздухе стоял какой-то жутковатый запах, напоминающий о смерти. Он подумал, что предпочел бы как можно скорее унести ноги из этого города.

Он пошел искать автомат с содовой и нашел его под бетонной лестницей. Едва он засунул в него квотер, появилась какая-то девушка. Ей был нужен лед. Если не считать ее костистых надбровий, ее можно было бы назвать хорошенькой. На ней была майка с изображением Иисуса на кресте. Наполнив свое ведерко, она мимолетно улыбнулась ему, и он удивился, убедившись, что она не опасается его.

— Эй, — сказал он, — ты чувствуешь этот запах?

Девушка принюхалась.

— Это жасмин.

— Нет, имею в виду не цветок, а какой-то другой запах. Он словно… я не знаю толком, но словно что-то гниет или дымится.

— Ага. — Она снова потянула носом. — Да нет, ничего не чувствую. Может, пульпа с мельницы.

— А мне кажется, что тут какая-то массовая могила или что-то в этом роде.

— Наверно, я ничего не чувствую потому, что слишком долго пробыла здесь.

— Как долго?

— Четыре месяца.

— А что написано у вас под крестом?

— Церковь Христа Торжествующего.

— И вы в нее ходите?

— Это не та церковь, которую посещают. Это миссионерская церковь. Из Миссури. Я миссионер.

— Вы должны обратить меня.

— То есть засвидетельствовать о вас.

— Да, но с самыми лучшими намерениями.

Хотя она даже не попыталась. Они поболтали, но не об Иисусе. Он спросил ее о Миссури, и она рассказала, как там уныло. Затем он рассказал ей, как было скучно в Пикуа, Огайо. Она призналась, что в Брунсвике тоже скучно, но не очень, потому что поблизости есть пляж, хотя она не часто там бывает. Рассказывая, она прислонилась к автомату и стала сосать кусок льда, что показалось ему весьма сексуальным занятием. Она сказала, что ее зовут Тесс, и пригласила к себе в комнату, чтобы познакомить с подругой, которая живет с ней.

Он принял ее приглашение. Встретился с ее соседкой Меган, и они втроем стали смотреть повтор «Девочек Гилмора».

У девушек была коробка с листовками, в которых рассказывалось, что мир доживает последние дни и все такое. Он взял одну и попытался прочесть, но все это было настолько мрачно, что он испугался, как бы девушки не начали его просвещать. Он сунул листовку в карман, чтобы прочитать попозже.

Затем он сказал:

— Насколько я понимаю, девушки, вы не пьете?

— Мы можем себе позволить, — призналась Тесс, — если не свидетельствуем.

— Что ж, значит, займетесь мной как-нибудь в другое время, — предложил Ромео.

Они засмеялись. Им было весело. Он спросил, есть ли у них приятели, и они покатились со смеху.

— Почему вы смеетесь?

— У Тесс был бойфренд, но он ее кинул. Он вообще был полной задницей.

— Арройо, — сказала Тесс. — Ты знал его?

Ромео пожал плечами:

— Я тут вообще никого не знаю.

— О, это здорово.

— Знаешь, чем он занимается? — сказала Меган. — Подтягиванием тела. У него на Семнадцатой есть магазинчик спортивных принадлежностей, а за ним такой спортзал. Он подвешивает тебя на крюках и поднимает в воздух.

— Ух ты. И люди соглашаются на это?

— Даже многие.

— И вы?

Она покачала головой:

— Ты шутишь?

— Я это делала, — призналась Тесс.

— Ну и какое было впечатление? — спросил он. — Ты чувствовала себя ближе к Богу?

— Мне казалось, что я сама была Богом. На кресте. А что потом? Ох, так хорошо было…

— Да, но потом он бросил тебя, — напомнила ей Меган, — потому что полная жопа.

Ромео нравилось слушать их — эта парочка была самыми странными симпатичными миссионерами, которых только можно было себе представить. Он пригласил их к себе на джин с кокой. По пути шел сзади них, пытаясь прикинуть, какая из девушек симпатичнее, чтобы предложить ее Шону. Но ни одна из них не была достаточно симпатичной — у Тесс был какой-то странный лоб, а Меган была приземистой, как конус, который выставляют на дороге. Хотя все это не имело значения, потому что Шон все равно был не в настроении. Он все еще бродил по Паутине, когда они вошли, и, похоже, девушки лишь вызвали у него раздражение. Он продолжал работать над своим таинственным проектом, и, видимо, его сбили с колеи. Когда Ромео представил гостей, он кивнул, но не произнес ни слова и не пожал руки, а взгляд, который он бросил на Ромео, ясно говорил: «Что это за сучки?»

Его отношение обидело Ромео, потому что он привел девушек как подарок ему.

— Они миссионеры, — сказал он. — Из Миссури.

— Что они проповедуют? — спросил Шон.

— Мы ходим от двери к двери.

— Здесь?

— Ну да.

— То есть ваша миссия в Брунсвике, в Джорджии.

— Угу.

— И вы проповедуете в Библейском поясе?[2]

Он улыбнулся, и девушки тоже расплылись в улыбках. Шон всегда видел самую суть вещей. Сейчас он улыбнется краем губ и заговорит откровенно и раскованно — он мог быть обаятельным и действительно забавным, если только не слетал с катушек.

Ромео приготовил всем выпивку.

Но Шон тут же вернулся к своему ноутбуку — клик-клик, — так что через минуту Ромео и девушки решили уйти.

Тем не менее, когда все уже были на пороге, Шон сказал:

— Подожди, Ромео. Побудь еще пару секунд. Я хочу у тебя кое-что спросить.

Ромео сказал девушкам, чтобы они шли вперед.

Он чувствовал — что-то грядет. У него было неприятное ощущение. Он чувствовал, что должен тут же, незамедлительно, сказать «нет» — сказать еще до того, как начнет Шон. Просто громко сказать ему в лицо «Нет!» и пойти шататься с Тесс и Меган. Это то, что он должен сделать. Но он не сделал. Он сел на одну из кроватей, а Шон расположился на другой, лицом к нему. И когда Шон сказал: «Ты мне нужен», Ромео кивнул и покорно спросил: «Для чего?»

— Я думаю, что не могу доверять больше никому в мире. Я хочу сказать, что мы с тобой единственные из живущих, которые могут это сделать. Потому что между нами существует доверие. Но в любой момент нами может овладеть дикий страх, мы можем погибнуть, и, если ты не готов, должен тут же признаться в этом, и я тебя пойму. Ты вернешься домой и будешь вкалывать в механических мастерских. А я собираюсь это сделать. И если ты хочешь быть рядом со мной, то есть если ты хочешь жить, я хочу сказать, что мы изменим весь мир.

— Что тебе нужно? — спросил Ромео. Из-за того, что горло его свела судорога страха, он словно каркнул. Но все-таки он это сказал.

— Я не собираюсь менять наши жизни, — сказал Шон. — Я хочу изменить мир.

— Что тебе нужно?

— Я хочу, чтобы ты сыграл определенную роль. Она тебе под силу. Что-то вроде Ангела Мести.

ТАРА сочла ситуацию довольно забавной. Как отец пыжился в праведном гневе. Как Джейс делал вид, что он в самом деле кается, и вел себя совершенно по-детски, пряча голову между плечом матери и спинкой дивана.

— Калеб поклялся, что никому ничего не скажет. Я заставил его поклясться, пап.

— Но ты обещал нам, Джейс. Ты дал нам слово, что будешь держать язык за зубами. Помнишь? Ты никому не должен рассказывать о джекпоте. Никому.

— Поэтому я и извиняюсь.

— Ты лучше молись, чтобы сюда не ввалились репортеры.

— Пап?

— Что?

— А что, если мы купим дом на пляже? Смогу я получить водные лыжи?

Тара не могла не улыбнуться. Бедный папа, которому пришлось внушать все сначала: «Ты понял хоть слово из того, что я говорил?»

Естественно, Джейс снова принялся хныкать — но мама погладила его по голове и пробормотала:

— Ох, да получишь ты свои водные лыжи.

— Что ты ему пообещала?

— Ради бога, Митч. Мы будем миллионерами. И ничего нет страшного, если он получит водные лыжи.

Тара рассмеялась:

— Тогда и я хочу получить водные лыжи.

— Тара, прекрати, — сказал отец.

— И чтобы они были из чистого золота.

— Ты можешь заткнуться?

— А мне все равно, будут они из золота или нет, — сказал Джейс. — Я просто хочу самые быстрые.

— Я тоже хочу самые быстрые, — согласилась с ним Тара. — Но и хорошие. И еще я хочу катер-амфибию. Я думаю, это будет просто здорово…

Джейс попался на наживку.

— Если у нее будет такой катер, я тоже хочу…

— Никто не получит водных лыж! — загремел отец.

Затем он покачал головой и вздохнул:

— Я не знаю… Ну что за чепуха. Да пусть у всех будут водные лыжи.

Тара удивилась, увидев, как вся ее семья разом рассмеялась. Она не могла припомнить, когда в последний раз это случилось. Вот оно, волшебство джекпота, — это волны блаженства и полной свободы.

Мать пошла на кухню налить себе выпивки, а отец стал рассказывать им о том финансисте, которого сегодня встретил, — какая-то большая шишка с Си-Айленда, и еще был какой-то крупный юрист из Атланты, и билет лотереи в сейфе, так что о нем позаботились, и завтра он договорится с какой-нибудь охранной фирмой о телохранителях, потому что они, конечно, понадобятся им, хотя бы на первые несколько недель…

Раздался звонок в двери.

— О господи, — сказал отец. — Уже. Если это репортер… Обещаю, Джейс, если это уже репортер…

К дверям пошла Тара. Мужчина под тридцать лет, бледный и нескладный. Плисовая куртка плохо сидит на нем. Но у него обаятельная улыбка. И он знает, как ее зовут.

— Здравствуйте, Тара.

— Кто вы?

— Билл Руни. — Он небрежно махнул удостоверением. — Комиссия по лотереям штата Джорджия. Ваша семья на месте?

Папа уже стоял у нее за плечом.

— Чем обязан?

— Мое имя — Билл Руни. — В удостоверении говорилось: «Уильям Б. Руни. Агент. Комиссия по лотереям штата Джорджия». — Могу я зайти на минуту?

Отец явно нервничал.

— Я думал, что это нам полагалось бы зайти к вам. В любом случае, как вы… почему вы решили, что это мы выиграли…

Руни рассмеялся:

— Это уж не мое дело, мистер Ботрайт. Я здесь просто для того, чтобы дать вам маленький совет, если вам придется что-нибудь выиграть. Можем мы минутку поговорить?

Отец по-прежнему был насторожен.

— Вы не против, если я сначала приглашу моего адвоката?

— Значит, тогда у нас получится официальный визит. А это наложит ограничения на то, что я могу сказать вам. Единственное, что я хочу, — это познакомить вашу семью с некоторыми возможными сложностями. Это займет не больше десяти минут.

— Ох, да впусти его, Митч, — с дивана сказала мать. — Не будь невежливым.

Наконец отец пожал плечами:

— Ладно.

Он уступил дорогу, и гость сделал шаг в дом. Мать суетливо попыталась привести комнату в порядок.

— Миссис Ботрайт? — обратился к ней мужчина. — Меня зовут Билл Руни, и я рад встрече с вами.

— Чем вас угостить? — спросила мать. — Скотч, джин с тоником? Что вы предпочитаете?

— Мэм, я тронут, благодарю вас. Я просто хотел бы кое о чем поговорить со всеми вами.

— Со всеми нами?

— Да. Привет, приятель, — обратился он к Джейсу. — Тебе тоже стоит послушать.

Все расселись. Руни занял большое удобное отцовское кресло. Он расстегнул свой портфель и вынул оттуда что-то вроде папки с бумагами. Каждое его движение было продуманным и неторопливым.

— Я предполагаю, — сказал он, — то, что я хочу сказать вам, собрано вот здесь. Будьте готовы. Видите ли… потому что все в вашей жизни вот-вот изменится. И эти изменения могут стать источником больших радостей или разрушительных бед.

Он говорил тихо и спокойно, но в его словах чувствовались жар и напор. Он не был похож на чиновников, которых Таре доводилось видеть. Он что, обкуренный? Почему бы и нет? Если он умен — а похоже, так и есть, — такая работа для него то же самое, что вылизывать задницу, и, может, единственный способ справиться с ней — быть под балдой. Эта мысль заставила ее улыбнуться. Он слегка улыбнулся ей в ответ.

— Мистер Ботрайт, — затем сказал он, — могу я вас кое о чем спросить? Каковы ваши планы? Если, предположим, вы таки выиграете джекпот. Вы свернете ваш бизнес?

— Нет, сэр. Я бы предпочел расширить его.

Руни продолжал улыбаться.

— Да? Что ж, понимаю. Я знаю, что думаете об этом. Но вы не сможете. Прошу прощения. Я не называю вас лжецом. Я просто говорю вам — как-нибудь вечером вы слишком переберете на вечеринке, а следующим утром подумаете: какого черта, я могу еще немного поспать. Только разок. А на следующий день, когда вам все же придется выйти на работу, вы не сможете собраться. Потому что вы будете думать — ну, скорее всего, так и будет: «Я уже получил все деньги в мире, и, может быть, держать маленькую захудалую копировальную мастерскую в Джорджии совершенно бессмысленно».

Отец собрался, чтобы возразить:

— Строго говоря, я не уверен, что… м-м-м… вам стоит судить о…

Руни поднял руку, призывая его к молчанию:

— Рано или поздно, мистер Ботрайт, вам надоест работать, вы приобретете себе виллу на Гавайях и будете жариться под солнцем, что, конечно, прекрасно, если не считать, что все вы будете напоминать игуан. Вы попытаетесь завести друзей, но кому же вы сможете доверять? Верно? Так что вы предпочтете сидеть дома и смотреть телевизор. Вы никого не будете знать, испытывать чертовское одиночество и тосковать по своим дурацким занятиям…

— Сэр! Мне не нравятся ваши слова.

— И вас будет сжирать разочарование, горечь и желание снова встретиться с волшебным миром джекпота. И я здесь для того, чтобы сказать вам, всем вам четверым, что есть только один путь, чтобы спасти себя от этой смерти наяву. И он заключается в том, чтобы использовать ту власть, что вы получили, на что-то достойное. Вы следите за моими словами? Принесите в мир немного доброты. Дайте ему любви. Облегчите страдания. И черт с ним, с этим домом на Гавайях. Пошлите к черту все эти игрушки и…

— А теперь заткнитесь! — сказал отец. Его голос наконец обрел силу. — Я не собираюсь слушать эти речи в своем доме.

Руни в упор смотрел на него, но, казалось, не слышал.

— Дайте-ка мне рассказать об одном парне, которого я знаю. Он работал в техническом центре по вызову на окраине Дейтона в Огайо. Когда у какой-нибудь маленькой старой женщины не загружалась программа, он объяснял ей, что надо сделать. «Кликните на „Все программы“». «Переходите на „Дополнить“ или „Сменить программу“». Тупая работа, сплошной геморрой в заднице, но я хочу сказать, что все эти годы, девять лет, этот парень не прекращал мечтать. Потому что он верил, что есть некая тайная сила, которой он овладеет. И когда бы он ни смотрел на мир, он думал, что есть мир, полный красоты, мир, который наконец даст о себе знать. Он думал, что как-то найдет ту силу, которая мощно принесет в этот мир красоту.

И вот настал день, когда ему выпал отпуск. В первый раз в жизни он отправился на юг. Он ехал по трассе I–95 и подбадривал себя декси. Он остановился у придорожного магазинчика. Войдя внутрь, он узнал, что именно здесь был продан билет на лотерею джекпота. Тот самый билет. И он подумал: вот я здесь со своей великой мечтой. Она при мне. Я полон любви; я хочу принести в мир доброту, истину и красоту. Но у меня никогда не было средств для этого, а сейчас они лежат передо мной…

Отец внезапно встал и сжал руки в кулаки.

— Вон из моего дома!

— Что?

— Я вызову полицию. А ты немедленно убирайся.

— Мистер Ботрайт, я говорю о нашем будущем…

Отец вытащил из кармана мобильник и откинул крышку.

Но Руни тоже сунул руку в карман и извлек пистолет.

— Положи телефон, — сказал он.

Мама вскрикнула.

Руни приставил дуло пистолета ей к виску и рявкнул на отца:

— Брось этот гребаный телефон!

Аппарат выскользнул из его пальцев и звякнул, упав на пол.

Джейс заплакал:

— Мама! Мама!

Но Руни схватил его, притянул к себе и сказал:

— Еще одно слово, и я убью вашу мамочку и малыша. Прямо у вас на глазах. Так что не заставляйте меня это сделать.

Джейс захлебывался от рыданий, но старался сдерживать их. Руни оттолкнул его, и Тара обняла брата.

— Отлично, — сказал Руни. — Могу ли я попросить общего внимания?

Он переводил взгляд с одного лица на другое. Затем опустил пистолет, набрал в грудь воздуха и медленно выдохнул.

— Значит, все отлично. Хватит вранья. Все в открытую. Мое настоящее имя Шон Макбрайд. Я хочу половину вашего выигрыша. Это все, что я хочу. Получив его, я уйду. Если вы станете сотрудничать со мной и не поднимать шума, то, когда я удалюсь, будете в полной безопасности, счастливы и богаты сверх всяких мечтаний. — Говоря это, он смотрел прямо на Тару. Словно именно она, а не ее родители, должна была принять решение за всю семью. — Вы поняли меня? — спросил он.

Она не поднимала взгляда. Не стоит бросать ему вызов.

— Да.

— Вы сделаете что я прошу?

— Да.

Но он скептически усмехнулся, вскинув голову:

— Нет. Вы уже прикидываете план. Я это вижу. Вы думаете, как связаться с копами? Как бы подать им сигнал, чтобы они пришли к вам на помощь и скрутили этого хищника? Верно? Вы уже что-то замышляете против меня?

Тара не поднимала глаз.

— Нет.

— Хочешь знать, почему твой замысел не сработал бы?

Она не знала что сказать и лишь прошептала:

— Хорошо.

— Джейс, — сказал он, — выключи свет.

Джейс не шелохнулся.

— Выключи этот гребаный свет!

Джейс, обливаясь слезами, встал и щелкнул настенным выключателем. Затем потушил настольную лампу. В комнате остались лишь слабые отсветы уличного фонаря за окном.

— Теперь выгляни в окно, — сказал Шон Макбрайд. — Видишь его?

Какая-то смутная тень. Под дубом.

Мать в ужасе застонала. Джейс принялся хныкать.

Шон сказал:

— Я хочу, чтобы ты вышла, Тара.

— Наружу?

— Да.

— Зачем?

— Зачем? Никогда больше, мать твою, не спрашивай меня зачем. Просто выйди.

— Я пойду с тобой, — сказал отец.

Шон прижал дуло пистолета к уху матери.

— Сиди, Митч. Это дело касается только Тары.

Отец обмяк от страха.

— А теперь иди, — велел Шон.

Она встала и пошла к дверям. Открыла их. В темноте нащупала ручку и вышла во двор перед домом.

Человек, стоящий под деревом, окликнул ее:

— Эй!

Она больше не могла контролировать дыхание, от которого вздымалась и опадала грудь. Ей показалось, что она сейчас потеряет сознание. Тара попыталась молиться, но все молитвы вылетели из головы.

— Иди сюда, — сказал человек.

Она приблизилась. Теперь она стояла под деревом и так близко к нему, что могла в темноте разглядеть его лицо. В нем было что-то детское. Большие глаза, мягкий взгляд.

Тара не была уверена, но ей показалось, что его сотрясает дрожь.

— Если ты хоть как-то помешаешь нам, — сказал он, — я убью всех, кого ты любишь. — Помолчав, он спросил: — Ты мне веришь?

— Да.

— Я убью твою бабушку. Это очень просто. Раз — и ее нет. Твоего кузена Альфреда. И твою кузину Ванессу. И твоего дядю Шелби и всю его семью. Всех их перебью. Когда Шон даст мне сигнал. А что, если я позову его, а он не ответит? Все равно пойду убивать. В любом порядке. И ты не сможешь остановить меня. Ты думаешь, я боюсь? Я в самом деле боюсь. Я хочу лишь одного — убраться отсюда к чертовой матери, уехать домой. Ну и что? Я все равно сделаю то, что должен.

Она кивнула.

— Для моего друга, — сказал он. — Не ради денег. Для него. Я ненавижу это дело, но я не брошу его.

Молчание.

— Тебя деньги тоже не интересуют, да, Тара?

— Нет.

— Значит, так. Все зависит от нас. От тебя и меня. Ни от Шона, ни от твоих родителей, а только от нас. Ты слышишь, что я говорю?

— Да.

Она почувствовала, что он едва ли не просит ее, когда сказал:

— Так дайте ему то, в чем он нуждается.

РОМЕО двумя часами позже в темноте ехал к бунгало Нелл Ботрайт, руководствуясь картой, которую сделал для него Шон. «Точки интереса» он отметил звездочками, и дом Нелл располагался к югу от большинства из них. Это была старая заросшая часть города. Добравшись до нее, он пересек улицу и выключил двигатель. Он видел, что в ее спальне мерцает экран телевизора. В поле его зрения попало изножье кровати и ее ноги в шлепанцах. Он ждал.

Наконец она встала, сначала заботливо переложив кота, которого держала на руках, и доковыляла до другого окна. Затем она прошла, как он предположил, в ванную. Лица ее он видеть не мог, но ему понравилось, как она двигается. Прямо и уверенно, несмотря на сутулость. На пороге ванной сидел другой кот, и она легонько отпихнула его. Больше Ромео ее не видел, пока она не вернулась в спальню. Снова взяв первого кота на руки, она прилегла.

Если Шон даст ему указание «Иди!», это означает, что Ботрайты оказали ему открытое сопротивление, и Ромео должен войти в ее дом и без промедления убить Нелл.

«Смогу ли я это сделать? — подумал он. — Я сказал Шону, что смогу, но, конечно, я притворялся. И он должен это знать».

Он стоял, глядя на дом Нелл, пока пожилая женщина не вырубила телевизор и не потушила свет.

Затем он выехал на 17-ю дорогу, главную магистраль, которая уходила к северу и к югу. Он добрался до района Айленд-Вью, где в ряду одинаковых строений стоял дом дяди Шелби и тети Мириам; тут же были баскетбольное кольцо и сетка для бадминтона, а большой задний двор граничил с заросшим пустырем. По сведениям Шона, у Шелби и Мириам было двое детей.

Предполагалось, что в случае острой необходимости Ромео уничтожит всю семью.

Он обдумал ситуацию, когда, вернувшись к 17-й трассе, направился на север. Он вставил в плеер «Колыбель для мусора», и теперь в голове у него были только тяжелые музыкальные ритмы. В воздухе стояла вонь крематория. Это было отвратительно. От нее тошнило. Он едва ли не чувствовал на языке ее вкус.

На Белл-Пойнт он повернул и поехал к дому Клио, который граничил с пустой заросшей площадкой. Он подъехал и остановился, прикрытый зарослями. Выбравшись из машины, Ромео прикрыл дверцу и углубился в гущу карликовых пальм. Идти было нелегко, потому что растительность под ногами была такой сухой и колючей, и он не мог не шуметь. Но повсюду по соседству шумно работали кондиционеры, и он сомневался, что его будет слышно, да и в этом случае можно было предположить, что шум производит собака или косуля, да и вообще кому какое дело, кого это обеспокоит?

Добравшись до газона Клио, он оказался у задней части дома. Белые цветы виноградных лоз, высокая трава и одно освещенное окно. Он подошел почти вплотную, пока не смог заглянуть в него и увидеть Клио, которая сидела за столом в спальне, приникнув к ноутбуку. Высокая, длиннорукая и раскованная. Все руки в татуировках, а на щеке свернулась серебристая змейка. Шон показал ее изображение в «Моем мире». Шон словно подзуживал его, пытаясь вызвать неприязнь к этой девушке, зная, что именно такой тип и нравится Ромео. И вот она перед ним во плоти, в своей спальне. На ней только легкая майка и трусики; она сидит, поджав под себя правую ногу. Видно, что она совершенно спокойна. За окном глухая ночь. За спиной на стене — постеры рок-групп: «Аркада огня», ТВ на радио и какая-то группа из Джорджии «Гони быстро и закрой глаза». Она сидела с наушниками. Прикидывая, что бы еще написать, она потянулась, и под майкой четко обозначались очертания груди, и Ромео смутился даже от взгляда на нее.

«Ты и ее сделал „точкой интереса“, — подумал он. — Ты поставил звездочку у дома этой девушки? Шон, ты что, рехнулся? Неужели ты думаешь, что, увидев ее, я смогу прикоснуться к ней?»

Наконец комары и москиты отогнали его от окна. Обсыпанный клещами, он снова продрался через джунгли. Нет, на него слишком много навалилось. Эта жара, порученное задание, эти москиты, что кружатся вокруг головы; и Клио, которая тоже кружится перед глазами, да и та, другая девушка, Тара, которая стояла в темноте, пока он излагал свои угрозы, и она говорила «да, да, да» в ответ на его вопросы, но не отступила ни на дюйм. Она пугала его. Когда он вернулся к машине, мерзкий запах снова забил ему ноздри; кабина была полна москитов, и эти гребаные создания кружились вокруг головы.

Он двинулся на север по 17-й, но отъехал недалеко и зарулил на стоянку магазина «Все в аренду», который был освещен одной из старых ртутных ламп. Он открыл дверцу, и его вырвало прямо на тротуар. Там оказался весь его обед.

Какое-то время он постоял, согнувшись и дыша запахом рвоты; ему казалось, что сейчас его снова скрючит, но обошлось. Подождав, он вытер рот и снялся с места. Нашел заправку, которая называлась «Счастливые времена», в туалете прополоскал рот и почистил зубы. Затем вернулся к патрулированию. Он должен работать. Шон сказал, что ему необходимо все время двигаться.

ШОН проснулся. Он должен прийти в себя после всех этих тысячеглазых кошмаров. Дом полон врагов. Враги повсюду. У него отчаянно колотилось сердце в грудной клетке.

Он пошарил на постели рядом с собой, пока не нашел свой автоматический «Вальтер-32» и не сжал рукоятку. Он сел. Вгляделся в темноту. «Мать твою, где я? Рядом кто-то есть. Кто-то дышит. Я его чувствую. Какое-то жутковатое горячее присутствие. Стрелять? Убить его прежде, чем он убьет меня?»

Наконец до него дошло: мальчишка. Это его комната, и Шон в его постели, а сам мальчишка спит на диванчике. Ботрайты. Джекпот. Все вспомнилось.

Если не считать дыхания мальчишки, стояла полная тишина.

Но они не спят, подумал Шон. Они просто ждут своего шанса.

«О господи. В какое дерьмо я втянул нас на этот раз?

Что со мной делается? Как мог я подумать, что переживу это бредовое приключение? Я что, лунатик? Но теперь пути назад нет. Единственный выход — тюрьма или смерть. Отступать нельзя, бежать некуда. Идиот, я даже назвал им наши подлинные имена. Явно рехнулся от самоуверенности.

Думал ли я о том, что делаю?»

Он посмотрел на часы на панели своего телефона. Без двадцати два. Ромео должен закончить проверку через двадцать минут.

«Но, о господи, неужели я завишу от Ромео? От Ромео — моей тени, моего слуги? Тогда с нами покончено. Стоит копам лишь прикоснуться к нему, он тут же расколется. Как я вляпался во все это дело? Из-за своей страницы в „Моем мире“, из-за тебя, Тара. И ты, и вся твоя семья оказались такими наивными, с вытаращенными глазами, такими податливыми и бесхребетными; это вы втянули меня.

Я занимался своим бизнесом, но ваша наивность просто петлей захлестнула меня и втащила в эту историю.

О, вы, засранцы, надеюсь, сейчас попробуете поиметь меня.

Я готов к встрече с вами. Кровь за кровь — и примите мои комплименты».

Гнев вскипел у него в голове. Он осознал, что больше ничего не боится. Ночной кошмар оставил его в покое. Теперь ему хотелось только отлить. Он сделал глубокий вдох, потянулся и включил свет. Комната немедленно наполнилась игрушечными самолетиками, светящимися куклами в образе Невероятного Халка, а за самолетиками высилась керамическая статуя Иисуса. Шон сел, собираясь с мыслями. Пистолета из рук он не выпускал. Джейс лежал на другой кушетке и делал вид, что спит. «Но я-то знаю, что ты не спишь, парень, — подумал Шон. — Конечно, ты не спишь. Ты перепуган до смерти, как и все остальные в этом доме. Это отлично: я вас так перепугал, что теперь вы будете бодрствовать, пока я соберусь с силами и почувствую землю под ногами. И знайте — я готов пролить кровь в любое время. Стоит вам только захотеть».

МИТЧ продолжал повторять про себя, что он сделает, если услышит хоть какой-то звук из комнаты дочери. Предположим, что Шон попробует проникнуть туда? У Митча больше не было при себе пистолета — Шон конфисковал его, — но он может выпрыгнуть из постели, схватить с бюро нож для вскрывания конвертов, ворваться в комнату Тары и, если повезет, поймать его прежде, чем он повернется и возьмет его на прицел. И всадить в него нож. Если он сидит, то под мышку изо всей силы и, вытаскивая, повернуть его. А если стоит, левой рукой схватить его запястье, бить ножом и поворачивать его, бить и поворачивать.

Или стоит подождать?

Как долго? Пока он будет занят изнасилованием его дочери?

Конечно, тогда он будет более уязвим. Но цена? Кроме того, можно поранить ее. А что, если он прикроется ею, использует ее как щит и, держа пистолет в руке, принудит ее к чему угодно. О Иисусе, Господь мой.

Или даже дождаться, пока он закончит свое грязное дело? И пока уснет?

«О Боже мой! Этот гнусный ублюдок. Но как я могу ждать? Помоги мне, Господь. Укажи мне путь».

Шон Макбрайд… он выглядел такими утомленным, когда прилег. Может, он уже уснул? Должно быть. Убить его, пока он спит?

«Рывок, ужас в его глазах, я всаживаю в него нож и решительно поворачиваю, чтобы кровь фонтаном забила из него, — и не забывать плотно сжимать рукоятку, чтобы она не выскользнула, пусть я буду весь залит его кровью, и пусть она хлещет и хлещет, о Господь мой!

Но ведь есть и другой парень. Сумасшедший, тот, что на дороге.

Молю Тебя, Господь, покажи мне путь. Я оставляю все в Твоих руках. Господь! Прошу Тебя, защити нас. Ты же покажешь мне путь, не так ли? Боже, просто открой мне, когда и как мне защититься.

Разве я не должен сейчас же напасть на него?»

Рядом спит Пэтси. Потрясающе, что она может спать. Но она основательно надралась. Пока Митч лежит здесь, в тысячный раз прикидывая нападение, удары ножом, хлещущую кровь и сломанные ребра этого сукина сына… Как он всю ночь будет убивать его.

ШОН встал и пошел в туалет. Он оставил дверь слегка открытой и, покончив с делами и стряхнув последние капли, прислушался. За дверью стояла тишина, и она поразила агрессивным спокойствием. Спустив воду, он вышел и остановился перед дверью Митча и Пэтси.

— Митч, — тихо позвал он.

Естественно, Митч не ответил.

— Митч, я знаю, ты не спишь. Пожалуйста, скажи что-нибудь, пока я не вышел из себя.

Ответом был слабый хриплый голос:

— Да.

— Я просто хочу, чтобы ты знал, Митч. Я не собираюсь насиловать твою дочь или заниматься чем-то подобным. Пока ты не планируешь доставить мне неприятности. Но ты же не собираешься этого делать, не так ли?

— Нет.

— Отлично. Стоит тебе рыпнуться, и я изнасилую ее у тебя на глазах, а потом отрежу ей язык, и она никогда не сможет рассказать тебе, как ненавидит тебя, но ты будешь видеть это по ее лицу всю свою долгую сраную жизнь. Но если ты будешь сотрудничать со мной, я отнесусь к ней как к принцессе, и никакая беда не коснется ни ее, ни всех, кого ты любишь. Хорошо?

— Да.

— Договорились. А теперь поспи.

Потом он прошел через дом и вышел через заднюю дверь в душную ночь. Он стоял на деревянной веранде и ждал. Ровно в два часа позвонил Ромео.

— Как дела? — спросил он у Шона.

— С Тарой? Я думаю, все в порядке. Она перепугана.

— У меня такое ощущение, что я облажался.

— Ты болван, Ромео, потому что у тебя в голове только и крутятся мысли об этих убийствах.

— Ладно тебе!

— Где ты сейчас?

— Езжу вокруг Брунсвика.

— Тебе удалось найти все дома?

— Ага.

— И Нелл тоже? А Клио? И дяди Шелби?

— Да, я думаю, что нашел всех, Шон. Но я так и не знаю, что мне придется делать.

— Просто продолжай ездить. Так, как я тебе сказал. Если я пошлю тебе «мей дей», убьешь того, кто ближе к тебе.

— Понял.

— Просто продолжай ездить, и они никогда не узнают, где ты.

— Хорошо.

— А если не отвечу на вызов, это значит, что я, скорее всего, погорел. Продолжай вызывать меня еще минут двадцать — а затем начинай убивать.

— С кого начинать?

— Не важно. Тебе виднее.

— Начинать с Нелл?

— С кого хочешь. Составь план и держи его в голове. Конкретный. И верь в него. Тогда и они поверят.

— Да, хорошо.

— Если он будет истиной для тебя, то станет истиной и для них.

РОМЕО, сделав этот звонок, почувствовал звенящую пустоту в желудке и подумал, что ему лучше бы перекусить. Он проследовал по I-95 и нашел «Дом встречи». Его яркий свет вызывал у него отвращение, но крайней мере это было единственное открытое заведение. Он устроился в нише и просмотрел меню, глянцевые страницы которого были такими блестящими, что он с трудом разбирался в нем. Подошла официантка. Чтобы потянуть время, он спросил у нее:

— А что такое овсянка?

Она пожала плечами:

— Ну… такая белая.

Он оправдал ее уклончивость. В этот час, на этой работе, в этой дешевой забегаловке, забитой пьяницами, жуликами и бродягами, — чего ради она должна объясняться с кем-то? Он заказал овсянку и яичницу с беконом, и она ушла. Затем женщина из соседней ниши повернулась и смерила его взглядом.

— Овсянка — это годится, — сказала она. — Туда еще нужно масло. Чувствуется, ты любишь ее, и ты, должно быть, янки.

— Да, — согласился он.

— Откуда ты?

— Из Огайо.

— Я это поняла.

Она повернулась к грубоватому мужику, который делил с ней нишу, и бросила на него взгляд, который как бы сообщал: «А что я говорила тебе».

Она снова повернулась:

— Я Винетта. А это Лонни.

— Я Ромео.

Естественно, Лонни решил, что у него смешное имя. Он разразился грубым рваным смехом, который Винетта остановила резким взглядом. Она спросила у Ромео, как он думает: суд над мисс округа Глин будет пародией или как, — Ромео ответил, что он понятия не имеет о суде над мисс округа Глин. Винетта показала ему фотографию в «Брунсвик ньюс» и выложила ему кучу сведений: обман, взаимные обвинения, тайный ребенок и к тому же пули.

Лонни устал оттого, что на него не обращают внимания. Он расплатился за свой кофе и ушел, а Винетта пересела к Ромео.

Она была плотная и коренастая. Волосы у нее были редкие, а рот — как щель почтового ящика. Ничего сексуального, разве что не смотреть на нее. Но и тогда ты чувствовал букет ее дыхания — лук и джин. Когда принесли завтрак, Ромео не мог его есть. Но наверно, он в любом случае не смог бы справиться с ним и был рад любой компании, рад тому, что Винетта без умолку тараторила. Это отвлекало от его обязанностей.

Через несколько минут появилась официантка и обратила внимание на нетронутую тарелку.

— Вам не нравится овсянка?

— О нет, она прекрасная. Просто сейчас мне не хочется есть. Можете принести чек?

Официантка сказала:

— Если вы не ели, то не должны платить, — и забрала тарелку.

Винетта потеряла нить своей болтовни. Какое-то мгновение они с Ромео молчали, глядя друг другу в глаза. Затем ей пришло в голову спросить:

— Так что ты здесь делаешь?

Вопрос был прямой и грубоватый. Шон объяснил ему, что он должен говорить, но Ромео забыл. Он сделал попытку:

— Ну… Я тут со своим приятелем.

— Да?

Она ждала продолжения.

— И… м-м-м… у нас тут бизнес. У моего приятеля и у меня.

— Какой бизнес?

— Ну, что-то вроде страхования.

— Мне доводилось продавать страховки, — сказала она. — На кого ты работаешь?

— Это не постоянная работа.

Она бросила на него удивленный взгляд.

— Это трудно объяснить, — сказал он. — Это как… ну, я не знаю. Что-то вроде вторичной страховки.

— Что это такое?

— Ох, как бы объяснить… Ну, представь себе, что все люди, которых ты любишь, попадают в шторм, так? Мы можем оценить все беды, которые им причинит молния. И в какую сумму можно оценить ценность их жизней. Но страховка вторичная, потому что мы не можем вернуть вам чью-либо жизнь. Понимаете?

— Мне нужно выпить, — сказала она. — Ты поставишь мне выпивку?

— Конечно.

Но она сверилась со временем и сказала:

— Все, закрывается. Мы можем пойти к «Голубю» в Стерлинге. Они нас пустят. Вот туда стоит зайти.

Тем не менее они решили никуда не ходить.

Они вышли на стоянку и снова окунулись в жару. Рядом в кустах валялась дверь от грузовика. Из ночи донесся хриплый гудок поезда. Тут был тот самый Юг, каким Ромео представлял его себе, если не считать этот «Дом встречи», выглядевший для Ромео обыкновенной забегаловкой, которую можно встретить везде и всюду.

Винетта спросила его:

— Где ты остановился?

— В «Блэкберде».

— Это же настоящая дыра в заднице, не так, что ли?

— Вроде да.

— Но, говоря по правде, весь Брунсвик — такая же дыра. У меня трейлер на Балм-оф-Гилеад, и если хочешь, можешь остаться в нем. По сути, это трейлер моего папаши, но он в больнице.

— Что с ним?

— Перебои в сердце.

— Вот как.

— Ага.

Ромео предположил, что этот трейлер должен быть кошмаром какого-то бродяги, с тараканами размером с сову. Тем не менее он будет куда более обжитым, чем их мотель, и на него будет даже приятно смотреть. И он последовал за ней. Она ехала быстро, часто поворачивала, и ему приходилось напрягаться, чтобы держаться за ней. Но в то же время, подчиняясь необходимости держаться за ней, он как-то расслабился. Он был бы не против, если бы она вообще вывезла его из Джорджии.

«Почему я вообще сказал „да“ Шону? — удивился он. — Что со мной делается? Шон сказал, что нуждается во мне, и я ответил „Хорошо“. В этом вся моя гребаная жизнь».

Хотя ничего нового.

В первый раз Шон сказал: «Мне нужна твоя помощь», когда им было по двенадцать лет. Шон пришел к Ромео домой, и Ромео счел этот визит невероятным, волшебным. Они поднялись в комнату Ромео, и Шон тихо сказал: «Мне нужна твою помощь». Сказал уверенно, как взрослый, и по лицу скользнула легкая кривая усмешка — и у Ромео не осталось выбора.

«И вот теперь я здесь снова выполняю его дурацкие поручения, и что же такое, мать его, со мной делается?»

Он снова повернул за ней, и уличный знак гласил, что они на Балм-оф-Гилеад-Роуд.

Через несколько минут они подъехали к трейлеру. Вошли в него, и он держался за ней. К его удивлению, тут царил порядок, как в корабельной рубке. Стояли деревянные модели креветколовов и на стенах — фотографии Винетты и ее матери. Он спросил ее: «А где твоя мать?»

Она дала ему выпить и включила телевизор. Пока он смотрел один из знаменитых информационных роликов Кристи Бринкли, она открыла и съела банку венских сосисок. Затем приступила к нему. Это было не так плохо. По крайней мере, она действовала быстро и деловито и, хотя и пьяная, не сопливилась. Когда она всем весом распростерлась на нем, его лицо оказалось зажатым между ее большими белыми грудями, он представил себя между «Титаником» и айсбергом и чуть не засмеялся, потому что на мгновение забыл о той работе, за которую взялся.