Восемь дней в неделю

Саня нахмурился. Только сейчас он понял, что главное вовсе не в том, попадет или нет Олегу от директора, не в том даже, исключат Олега или нет, а в том, что его, Санины, тайные надежды уже не сбудутся. Была у Сани такая мечта, что исправятся к концу года его двойки на тройки и он пойдет в поход вместе со всеми. Как это произойдет, Саня еще не знал. Он просто надеялся. И теперь выходило, что надежды эти не сбудутся.

Саня вскочил, подбежал к Олегу и вырвал ключ из его руки.

— А что ты, правда, ко всем пристаешь? — возмутился Саня. — Ты и ко мне всегда пристаешь: «Саня… Саня… тебя не касается!» Может, меня больше тебя касается!

— Отдай ключ! — приказал Олег.

— Не отдам! — строптиво ответил Саня. — Если все сидят, то и ты сиди.

Понимая, что бороться за ключ на глазах у всех совсем уже глупо, Олег молча пожал плечами. Он отошел в сторону, вспрыгнул на коня и уселся там, скрестив ноги.

Собрание, лишенное руководства, глухо гудело. Теперь, когда виновник был найден, все почувствовали облегчение. Собрание спорило, пререкалось, предлагало и отвергало.

Олег участия в обсуждении не принимал. Он ждал своего часа. Он верил, что этот час наступит еще сегодня. Тем более что Олег сидел выше всех и смотрел на всех, разумеется, сверху вниз.

Внизу пока говорили сплошные глупости, про поход.

— В лесу, знаете, как ночью темно! Даже страшно! У нас в квартире один раз свет погас и то страшно было… (Это — Вика).

— Ой, я тоже люблю, когда страшно! Так интересно… (Это — Лиля).

— А я на покойников не люблю смотреть! Тоже страшно! (Это — Саня).

— Зато в лесу клещей много. Они энцефалит разносят. Укусит такой клещ, и сразу человек становится сумасшедшим. (Это — Игорь).

Олег усмехнулся. Он представил себе, как клещ этот кусает Игоря. Приятное зрелище!

— Ну что, скоро кончите трепаться? — спросил Олег, не слезая с коня. — У меня есть одна идея. Хотя вообще-то могу и не говорить.

Олег сказал негромко, но его услышали.

— Какая идея?

— Умная, — скромно сказал Олег.

Олег спрыгнул с коня и как ни в чем не бывало вернулся на председательское место. Он постоял немного, ожидая полной тишины. Увидев, что все смотрят на него, Олег вдруг вытаращил глаза, лицо его перекосилось от ужаса.

— Клещ! — заорал Олег, указывая пальцем на Игоря. — Клещ ползет!

Все быстро повернули головы и увидели, как Игорь вздрогнул и машинально провел рукой по рубашке.

Собрание грохнуло смехом. С Игорем было покончено. Он даже не успел ничего ответить. Понимая, что сейчас времени терять нельзя, Олег даже не стал ждать, пока все досмеются.

— Слушал я вас, слушал, — сказал Олег, — и ничего не понял. Одни клещи и покойники… Я долго рассуждать не буду. Нас из-за чего в поход не хотят пускать? Из-за того, что мы не по-товарищески относимся друг к другу. Все это дело проще жареной репы…

— Пареной, — вставил Игорь, но на него тут же зашикали.

— Нам еще почти полгода учиться, — продолжал Олег, не обращая внимания на выпад. — Так у меня есть предложение. Давайте относиться друг к другу по-товарищески.

— А как это? — спросила Лиля.

— Да никак, — ответил Олег. — Как раньше. Только Мельникову и Климова не трогать. Вообще прекратить про них всякие шуточки. Давайте договоримся так: кто про них слово скажет — тому в лоб.

— Ты первый и скажешь! — крикнул Игорь.

— Пожалуйста, тогда бей меня в лоб. Но уж если ты скажешь!.. — Олег даже закрыл глаза и помотал головой от удовольствия.

— А девочек тоже бить? — спросила Вика.

— А что, смотреть на них, что ли?

— Тогда я не согласна.

Олег задумался.

— Ладно, — великодушно согласился он. — Девочек можно не в лоб, а по спине. Только если по спине, то два раза.

Девочки посовещались и заявили, что они согласны.

— Но это еще не все, — сказал Олег. — Класс должен быть дружным на сто процентов. У нас этих процентов не будет, пока Мельникова и Климов не помирятся. Если они будут сидеть на разных партах, Анна Ивановна все равно будет думать, что мы над ними смеемся.

— А если они не захотят мириться? — спросила Лиля.

— Захотят как миленькие, — уверенно сказал Олег. — Мы им все объясним. А если не захотят, Саня с ними поговорит. Верно, Саня?

— Сам говори, — отозвался Саня, в котором еще бродили микробы бунта.

— Мальчишки, хватит спорить, а то опять поссоритесь, — вмешалась Вика.

— Точно, — сказал Олег, — хватит ссориться. Хотя, вообще-то, кто хочет, может сейчас… Если кому так уж не терпится… Мы ведь с завтрашнего дня станем дружными. А сегодня последний день можно ссориться. Кто хочет? Давайте ссорьтесь быстрее.

Последние слова Олега были сказаны не случайно. Олег смотрел на Игоря, и все понимали, к кому он обращается.

Игорь усмехнулся, но ничего не ответил.

— Можно даже подраться, — уточнил Олег.

— Можно, — не утерпел Игорь.

— Вот и хорошо, — обрадовался Олег. — Пойдем в нашу парадную. А хочешь — пойдем в вашу парадную. Мне все равно. Спокойненько подеремся. Если ты победишь, я тебе больше ни одного слова не скажу. А если я, то ты Кукину всегда будешь задачки решать. Пойдем?

Собрание внимательно смотрело на Игоря. Игорь вскочил.

— Ну и пойдем!

— Пошли! — пригласил Олег, направляясь к двери.

— Ну и не пойду! — сказал Игорь, оставаясь на месте. — Ты мне не командир. Хочу — пойду, не хочу — нет.

— А я так и знал, — сказал Олег. — Я тебя еще в четвертом классе звал, а ты не пошел. И в пятом не пошел. И в шестом не идешь. Учти, у меня нервы не железные. Я еще подожду немного… Ну уж если ты и в седьмом не пойдешь…

— Тебя еще до седьмого класса из школы выгонят! — заметил Игорь.

— Ты, что ли, меня выгонишь?

— Увидишь.

— Олежка, а по-моему, вам с Игорем тоже надо помириться, — сказала Вика.

— Это зачем еще?

— Ты же сам говорил про сто процентов.

Олег подумал.

— А насовсем или до каникул?

— Насовсем! Насовсем! — закричало собрание. Всем было интересно посмотреть, как будут мириться враги с шестилетним стажем.

— Насовсем — жирно будет, — покачал головой Олег.

Но собрание уже поняло, что хватили через край. Помирить Олега и Игоря насовсем было так же невозможно, как разжечь костер на дне моря. После короткого совещания девочки решили, что до каникул тоже неплохо.

— Давайте до каникул, — вздохнул Олег, протягивая Игорю руку.

Игорь отвернулся.

— Ох, до чего же я сегодня терпеливый, — сказал Олег.

Собрание зашумело. Кто-то даже запустил в Игоря огрызком пирожка с повидлом. Собрание считало, что Игорь не лучше других.

И пришлось Игорю отступить. Он нехотя протянул руку.

— До каникул.

Олег перевел дух и обтер ладонью лицо, как после тяжелой работы.

— Ну, ладно, — сказал он, — теперь мы такие дружные, что нас можно на выставке показывать. Пошли по домам. Все.

— Нет, не все, — сказал Игорь. — Давайте тогда и с Кукина возьмем обещание. Пускай он списывать перестанет. А то он весь класс назад тянет.

— А что Кукин… — сказал Саня. — Дружба — это одно, а списывать — совсем другое. Вам жалко, что ли?

Собранию предложение Игоря понравилось. Всем надоело стирать масляные пятна со своих тетрадей, когда они возвращаются от Кукина. По этим пятнам Анна Ивановна безошибочно определяла, у кого он списывал.

На Саню насели так дружно, что и Сане пришлось сдаться. Правда, сдался он не сразу, так как жизнь свою без чужих тетрадей представлял себе очень смутно. Саня торговался.

— Насовсем или до каникул?

— Насовсем! Насовсем!

— Насовсем — жирно будет. Давайте на полмесяца…

— Тогда — до каникул!

— До каникул — тоже долго.

— Саня, — укоризненно сказал Олег, — не позорь мою седую голову.

— Ну, ладно, — согласился Саня, — а на контрольных можно списывать?

— Нет! — дружно ответили Сане.

— Ну, смотрите сами, — пригрозил Саня, — вам же хуже будет. На контрольных-то уж я двоек нахватаю.

Но Сане никого не удалось запугать.

Когда же все поднялись, чтобы идти домой, Саня вдруг заявил:

— А еще не все.

— Как не все?!

— А кто мне на завтра даст списать?

Ребята укоризненно загудели.

— Нечего гудеть, — сказал Саня, — Мы тут два часа просидели. Я уже сам сделать не успею.

Неожиданно Саню поддержала Вика.

— А он правильно говорит. Пускай сегодня спишет, а то завтра опять двойку получит. А уж с завтрашнего дня — никогда списывать не будет. Верно, Саня?

— Железно, — прогудел Саня, которому завтрашний день казался страшно далеким. Мало ли что могло измениться до завтра.

Подумав, ребята решили, что сегодня, в день, когда родилась такая великая дружба, обижать никого не следует.

Сане была выдана тетрадка для списывания.

— Не буду я ни с кем мириться! Что вы ко мне пристали! — сказала Аня.

Но девочки, обступившие Аню, не сдавались. Они оттеснили ее в угол класса и льстивыми голосами шептали ей уговорные слова, которые произносят в таких случаях.

— Да брось ты…

— Подумаешь — чего особенного…

— Да что ты, Анька, правда, как маленькая…

В другом кругу обрабатывали Володю ребята.

— А я ни с кем не ссорился, — сказал Володя.

— Как это ты не ссорился! — изумился Олег. — Что же вы тогда на разных партах сидите?

Володя пожал плечами. Он и сам не понимал, как это вышло. Сначала Аня от него чуть отодвинулась, потом — он от нее. Двигались, двигались и оказались на разных партах. А теперь даже разговаривать перестали.

— Ты, Вовик, просто эгоист, — сказал Олег. — Ты только о себе думаешь. Неужели нам из-за тебя все лето в городе сидеть? Эх, ты… Мы бы в лесу, знаешь, как жили? Там полная свобода. Даже можно не умываться…

— Выходит — я виноват? — спросил Володя.

— Не совсем ты… Но, вообще… — туманно сказал Олег и стрельнул глазами в женский угол: как там?

Там главной заговорщицей была Вика.

— Ты на нас внимания не обращай, — сказала Вика. — Особенно — на мальчишек. Мальчишки, они все ненормальные. Если сами что-нибудь натворят, так им ничего… А если девочки что-нибудь сделают, так сразу начинают дразнить. Подумаешь — письмо написала! Ну и что такого? Ничего особенного.

— Никакого письма я не писала!

— Аня, я — про письмо в газету, — пояснила Вика, думая, что ее не понимают.

— Ни в какую газету я не писала.

— Тогда что же ты раньше не сказала? — изумилась Вика.

— А меня никто не спрашивал. Я слышала, как вы про какое-то письмо шептались. Только я думала, что это опять шутки, — подбородок Ани дрогнул, а глаза наполнились слезами.

Девочки снова горячо зашептали:

— Да брось ты…

— Подумаешь — что особенного…

— Что ты, Аня, как маленькая…

Вика сорвалась с места и бросилась в мужской угол.

— Никаких писем она не писала! Ясно?

— Ясно? — подхватил Олег, обращаясь к Володе.

— Иди ты к черту! — сказал Володя. — Что ты везде свой дурацкий нос суешь?

Слова эти и то, как они были сказаны, все было настолько не похоже на безропотного Климова, что Олег даже отступил на шаг. Он открыл было рот, чтобы сообщить Климову, что он, Олег, думает о его, Климове, носе. Но слова эти так и не были сказаны. Страшным, неимоверным, сверхгигантским усилием воли Олег заставил себя сдержаться. Возможно, в эту минуту родился новый Олег — Олег какой-нибудь сто двадцатый, человек далекого будущего.

— Интересно, — громко сказал Олег, обращая свои слова в женский угол. — Один не писал, другой не читал. Наверное, никакого письма вообще не было. Может, это просто кто-нибудь пошутил? Мне один раз в лагере горячую картофелину за шиворот опустили и раздавили. Вот это больно было!..

— А про какое тогда письмо мне Игорь говорил? — отозвалась из женского угла Лиля.

— Ну и что? А мне Кукин сказал. Верно, Кукин? — сказал Игорь.

— А что Кукин? А мне он сказал, — Саня мотнул головой в сторону Олега.

— А мне Вика сказала.

— А мне — Лиля.

Минуты три, переговариваясь из своих углов, ребята выясняли, кто сказал про письмо первым. Но выяснить этого не удалось. Пройдя по кругу, следствие вернулось к Олегу, что очень ему не понравилось.

— Да ну вас… — сказал Олег. — Так это никогда не кончится. Просто про письмо кто-то выдумал. Никакого письма не было — неужели не понятно? А раз ничего не было — значит, и ссориться не из-за чего. Пускай помирятся — и кончим это дело.

— Пускай сначала Климов скажет, за что он Аню ударил, — донеслось из женского угла. — Пускай он при всех прощения попросит.

— Это неправда! — звонко сказала Аня. — Ничего он меня не ударил!

Олег наморщил лоб, подумал.

— За что ты ее не ударил? — спросил он Володю, но тут же спохватился. — Тьфу! Совсем я с вами запутался. Никто ничего не писал, никто никого не ударял, а я должен разбираться. Может, это она тебя ударила?

— Не болтай глупостей, — сказал Володя.

— Интересно! — возмутился Олег. — Все согласны дружить, один вы только против. Будете вы мириться или нет?

— Нет, — сказала Аня.

Володя ничего не сказал.

Тогда Олег и остальные ребята стали подталкивать Володю к середине класса. Девочки быстро сообразили, что к чему, взялись за Аню, которая неизвестно почему не сопротивлялась.

Володя изо всех сил старался вырваться. Он делал это молча и яростно, словно боялся за свою жизнь. Шесть человек с трудом удерживали его. Никто раньше и не догадывался, что у смирного Климова столько силы. Он расшвырял шестерых, отскочил в сторону и встал сжав кулаки.

— Пусть только кто-нибудь подойдет!

Но подойти никто не решался.

И тут неожиданно для всех заговорила Аня.

— Володя, — сказала она, — охота тебе с ними связываться…

— А точно, Вовик! — радостно подхватил Олег. — Ты на нас наплюй! Тогда будем в расчете. И — порядок!

Володя ничего не ответил. Он подошел к парте и сел на свое прежнее место.

Раздался первый звонок. Дружный класс начал рассаживаться по местам. Через полминуты вошла Светлана Семеновна. Улыбаясь, она сказала свое обычное «Здравствуйте, ребята» и вздрогнула, когда класс ответил ей гулким ракетным ревом:

— Здрасс, Светланнн Семеннн!

Откуда было Светлане Семеновне знать, что она видит сейчас совсем не вчерашний, а совершенно другой класс.

Это был класс дружный на сто процентов, потому что Аня сидела на скамейке рядом с Володей.

В этот день все учителя, у которых были уроки в шестом «в», отметили про себя, что в классе что-то произошло. На вид ребята были как будто прежние, разве что было замечено странное перемигивание, при котором лица мигальщиков выражали непонятное удовлетворение. Но вот то, что класс делал или, вернее, чего не делал, было совершенно необычно.

За весь день — ни одной подсказки.

Ни одного подзатыльника.

Ни одного пинка ногами под партами.

Ни одного толчка в бок соседу.

И уж что совершенно удивительно — ни одной остроты Кузнецова Олега.

Когда об этом стало известно в учительской, то первой мыслью учителей было — класс провинился. Кто-то что-то натворил, разбил, сломал, и теперь все затихли, ожидая расплаты. Поэтому очередной учитель, входя в класс, внимательно оглядывал стены и потолок, ожидая увидеть разбитую люстру, выставленное стекло, заляпанную чернилами стену или, чем черт не шутит, собаку, вылезающую из стенного шкафа.

Но все оказывалось на месте, все в полном порядке. Все выглядело так хорошо, что можно было ожидать самого худшего: в этот день ни один учитель не удивился бы, услышав посреди урока взрыв какой-нибудь самодельной ракеты.

Но учебный день близился к концу, а взрывов тоже не было.

Дружный класс держался на совесть.

Но и этого оказалось мало.

К последнему уроку шестой «в» стал самым вежливым классом.

Вот как это произошло.

На четвертой перемене было замечено, что Саня о чем-то перешептывается с Володей Климовым. При этом Саня вел себя крайне подозрительно: он озирался по сторонам, как будто боялся, что его подслушают, и было похоже, что он Климова о чем-то просит. Поскольку Санины просьбы сводились всегда к одному, за ним было установлено наблюдение. И оказалось — не зря. Через минуту Саня был захвачен врасплох в тот момент, когда принимал из рук Климова тетрадку для списывания.

— Климов не виноват, — заявил Олег Кузнецов. — Он на собрании не был и не знал про Санино обещание. Зато Саня виноват целых два раза: он нарушил свое слово и хотел обмануть нас.

— Да я, может, в последний раз… — уныло сказал Саня.

— Последний уже был.

Саня рассердился.

— Больно вы все умные стали! К вам не пристают — и вы не лезьте.

— А теперь Саня виноват уже три раза, — хладнокровно заметил Олег. — Он нарушил слово, хотел обмануть весь класс и еще грубит.

— Иди ты от меня…

Но Олега запугать было не так просто. Он произнес небольшую речь о том, как нужно поступать с изменниками, и ребята с ним согласились. Они окружили Саню и стали придумывать ему наказание. Новая игра всем понравилась. Саня, бедняга, только кряхтел, когда слышал такие предложения:

Проскакать на одной ноге по коридору туда и обратно.

Поцеловать школьного кота Ваську.

Зайти в кабинет директора и попросить закурить.

Прийти на урок в одном ботинке.

Саня растерянно озирался, хлопал глазами. Он никак не мог выбраться из окружавшей его толпы. Конечно, он мог отшвырнуть парочку-другую весельчаков, но для этого пришлось бы пустить в ход кулаки, отчего немедленно развалилась бы вся дружба.

Неожиданно на помощь Сане пришел Олег.

— Ребята, это все не годится, — сказал Олег. — Саня ведь из нашего класса, верно? Значит, если он чего-нибудь сделает, то опять весь класс будет виноват. Списывать мы ему все равно не дадим. А за грубость его нужно наказать вежливостью.

Саня подозрительно уставился на Олега. Остальные тоже не очень-то поняли, какой такой вежливостью наказывать Саню.

— Это очень просто, — пояснил Олег, — Между собой мы будем разговаривать очень вежливо. А с Саней будем разговаривать совсем вежливо. Тогда ему станет стыдно и он исправится.

— Как это «совсем вежливо»?

— А вот так. Как японцы. Знаете, как японцы разговаривают?

Ребята переглянулись. Они все еще не понимали — говорит Олег всерьез или шутит. Конечно, они не знали, как разговаривают японцы.

— Ну вот, например, — идет по улице какой-нибудь человек. Навстречу ему попадается хулиган; и хулиган хочет отнять у этого человека часы… Что этот хулиган скажет этому человеку?

Ребята задумались. Каждый старался представить, что скажет хулиган. Наконец, Вика неуверенно проговорила:

— Он скажет: «Отдай часы!»

— Нет, — возразили Вике. — Он скажет: «Снимай часы, а то убью».

— Правильно, — согласился Олег. — А японский хулиган сказал бы: «Дорогой незнакомец, будьте любезны, снимите, пожалуйста, ваши часики, иначе мне придется сделать вас уважаемым покойничком». Смысл такой же, зато — вежливо.

— Что же, мы будем как хулиганы разговаривать?

— Зачем? Как обыкновенные японцы.

На пятом уроке Саня получил две записки.

Автора второй записки угадать было нетрудно. Над ответом Саня продумал всю вторую половину урока — ему никак не удавалось сочетать энергичность русского языка с акварельной вежливостью японского. В результате Игорь получил такое послание:

Зачем понадобились буквы «ы» — об этом знал один Саня. Возможно, он полагал, что чем дальше от русского языка, тем ближе к японскому.

На пятой перемене класс стал поголовно вежливым. Ученики параллельных классов, встречаясь в коридоре с учениками шестого «в», не без удивления выслушивали такие речи:

— Уважаемый Боречка. Вам нужно вымыть ручки. У вас на пальчиках чернильное пятнышко.

— Ничего страшненького. Скоро звоночек на последний урочек. Зато у вас, Женечка, на щечке царапинка. Кто вас съездил по мордочке?

— Это кошечка, когда я вынимал ее из холодильничка.

Новая игра настолько всех увлекла, что на последнем уроке даже староста класса на вопрос учителя: «Кто сегодня отсутствует?» — ответил:

— Два человечка по неизвестной причиночке.

Но, не считая этого мелкого эпизодика, денек шестого «в» класса закончился чудненько.

— Анна Ивановна, мы очень просим не говорить ничего директору про поход.

Возле Анны Ивановны, переминаясь с ноги на ногу, стояли трое: Кузнецов, Кукин и Вика.

— Почему? — спросила Анна Ивановна. — Что же изменилось в вашем классе?

— Все изменилось, — сказал Олег.

— А все-таки?

— Мы стали очень дружные.

— Но вы же всегда и были такими, разве нет?

Олег мотнул головой. Это можно было понять как «да», но можно было понять и как «нет».

— Так что же?

— Не были.

— Как же так получилось, что вы сразу стали дружными?

— Просто мы поняли, что лучше дружить, чем ссориться.

— А еще вы поняли, что поход не трудно и отменить?

— Ага! — радостно сказал Саня и тут же получил незаметный пинок от своего лучшего друга.

— Вовсе не из-за этого, — заявил Олег.

— А если честно?

— Немножко из-за этого, Анна Ивановна, — вмешалась Вика.

— А если честно, — сказал Олег, — то, конечно, из-за этого. Но ведь это неважно, Анна Ивановна, из-за чего. Важно, что мы теперь дружные.

— Допустим даже, что так, — сказала Анна Ивановна. — В чем же проявляется ваша дружба?

— Мы теперь совсем не ссоримся между собой.

— Еще?

— Не грубим друг другу.

— Не смеемся над Мельниковой и Климовым.

— Еще?

Кузнецов пожал плечами: неужели мало? Что же еще надо?

— Не шумим на уроках.

— Еще? — неумолимо продолжала Анна Ивановна.

Как последнюю надежду Олег вытолкнул вперед Саню.

— Кукин у нас теперь не списывает.

— Это правда, Саша?

Кукин замялся. Он смущенно посмотрел на Олега и немедленно получил второй пинок, на этот раз замеченный Анной Ивановной.

— Ну ладно, — сказала Анна Ивановна, — пускай даже все так и есть. Но ведь вы перечислили пока только то, что вы не делаете. А какими делами подтверждается ваша дружба?

Ребята с недоумением переглянулись — какие еще дела?

— Непонятно? — спросила Анна Ивановна. — А мне так очень понятно. Давайте рассуждать так: человек за всю свою жизнь никого не убил, не ограбил, ничего не украл — вообще не сделал никому зла. Можно сказать, что он хороший человек?

— А разве плохой?

— Но при этом он никому не помог, ни с кем не поделился, никого ни разу не выручил — не сделал никакого добра.

— Таких не бывает, — возразил Олег, — что-нибудь он все равно сделал.

— Я с тобой согласна. И тогда его будут судить по тому, что он сделал. Так кто же окажется хорошим?

— Тот, кто не делал ничего плохого, а делал только хорошее.

— Таких тоже не бывает, — улыбнулась Анна Ивановна. — В каждом из нас есть и плохое и хорошее. Важно — что перетягивает. А насчет вашей дружбы — надо посмотреть, что дальше выйдет. Вы, кажется, уже целых два дня как стали такими дружными?

— Почему? Мы не считаем. Сколько надо, столько и будем, — сказал Олег. — А вы директору будете говорить про поход?

— Ну что ж, — задумчиво проговорила Анна Ивановна, — мне не к спеху. Пока могу обождать. Но только — пока…

Когда шестой «в» узнал, что Анна Ивановна не оценила перемен, произошедших в классе, то все немного приуныли. Старались, старались и — на тебе. Выходит — зря дружили. Особенно всем не понравилось слово «пока». Что значит «пока»? Пока не скажет, а потом, может быть, и скажет директору про поход. И как понимать, что дружбу надо подтверждать делами? Какими делами? Хорошими? Пожалуйста, можно и подтвердить. Только где их возьмешь? Хорошие дела тоже под ногами не валяются. Когда нужно, так и днем с огнем не найдешь.

В общем, плохо пришлось бы шестому «в», если не выручил бы его тот же Олег Кузнецов. Два дня он напряженно думал, а на третий день заявил, что не обязательно начинать с больших дел, можно начинать и с малого.

Вот почему утром четвертого дня после разговора с Анной Ивановной, или, если хотите, утром шестого дня начала великой дружбы, возле школы замаячили две унылые фигуры с лопатами в руках.

Было немного больше восьми. Еще горели фонари. По-утреннему торопливые и сосредоточенные пешеходы штурмовали автобусы. Требовательно, по-деловому звенели трамваи. Они заглатывали пассажиров и растворялись в морозной утренней дымке.

Все куда-то спешили, и только две фигуры перед школой неторопливо сходились и расходились, постукивая нога об ногу. Это были Олег Кузнецов и Саня Кукин.

Саня пришел ровно в восемь. Еще издали он заметил Олега, который, в одиночестве прохаживался чарльстоном по ступеням школьного подъезда. Наверное, Олег пришел намного раньше, потому что успел порядком замерзнуть.

— Ты что так рано пришел? — спросил Саня.

— У нас будильника нет, — ответил Олег. — Я на полчаса раньше проснулся. Давай потолкаемся.

Они потолкались немного, прыгая на одной ноге. Когда Олег согрелся, друзья стали прохаживаться возле подъезда, поглядывая на часы. Каждую минуту большая стрелка прыгала на одно деление, но время и безделье тянулось медленно.

Маленькая стрелка электрических часов, на которые поглядывали Олег и Саня, застыла на восьми, большая перепрыгнула на двенадцать. В этот самый час одни ученики шестого «в» класса торопливо вставали с постелей, другие дожевывали свои завтраки, третьи уже спешили к школе, а двое мерзли у ее подъезда. Но и те, и другие, и третьи не знали, что сейчас время подошло к той черте, когда отсчитывать нужно было уже не днями, не часами, а минутами.

— Холодно, — позевывая и ежась, сказал Саня. — И чего ты придумал в такую рань вставать. Ходим одни, как дурачки. Наверное, никто и не придет больше.

— А что, я плохо придумал? Я плохо не придумываю. Вот ты смотри придет директор, а мы снег убираем. Он спросит: «Вы что делаете?» А мы скажем: «Снег убираем». Он спросит: «А кто вам поручил убирать снег?» А мы скажем: «Никто не поручил, мы сами догадались. Мы решили следить, чтобы возле нашей школы было чисто. Мы решили, чтобы за всю зиму ни одни человек возле нашей школы не поскользнулся». Что он тогда подумает?

— Подумает, что мы ненормальные, — сказал Саня и снова зевнул.

Олег вздохнул и укоризненно посмотрел на верного друга.

— Не знаешь ты, Саня, взрослых, — сказал Олег. — Они только и мечтают, чтобы мы стали сознательными. Директор ведь только в школе директор. А так он самый обыкновенный человек. Вроде моего отца или твоего отца. Твой бы отец тоже мог быть директором…

Саня понимал, что слова Олега только слова, но все же вздрогнул и даже попятился. Только этого ему еще не хватало.

— Иди ты… — сказал Саня. — Ты что, с ума сошел?

Олег засмеялся.

— Ну что ты директора так боишься? Ты вообще всех боишься. А тут все просто: увидит он, что мы снег убираем, и подумает, что мы сознательные. Никто ведь не догадался одни мы. Значит, кто в поход должен идти? Мы, конечно. И Анна Ивановна так подумает, когда увидит, как мы работаем.

— Все равно холодно, — сказал Саня.

— Если холодно, тогда погрейся. Начинай снег убирать.

— А чего убирать, если никто не видит? — резонно возразил Саня. — Сам убирай.

— Мне-то не холодно, — приплясывая, заявил Олег.

— И мне не холодно, — растирая уши, сообщил Саня.

Мимо ребят, оставляя за собой хвост черного дыма, с ревом прошла большая машина. Саня скользнул по ней взглядом.

— Дизелек, — нежно сказал Саня. — Трехосная. Все три — ведущие. Олежка, ты бы хотел шофером работать?

— Школу кончу, там посмотрим.

— А я бы хоть сейчас пошел. Только не возьмут. Там не меньше восьми классов надо. Ты как думаешь — доучусь я до восьмого?

— Так ты ведь и не учишься. Так… — списываешь помаленьку. Это же не трудно.

Саня вздохнул.

— Мне самому списывать надоело. Анна Ивановна со мной дополнительно, знаешь, сколько занималась? Когда она рядом сидит — все понимаю, отойдет опять ничего не понимаю. Наверное, у меня мозги неправильные.

— Брось ты, Саня, мы тебе мозги выправим, — утешил Олег. — Мы с тобой заниматься будем. Это только начать трудно, а потом само будет получаться. Ты с меня бери пример. Я вот способный, но разболтанный. И все равно у меня троек нет. А ты и неспособный и разболтанный. Конечно, так ничего не получится. Если ты неспособный, то тебе надо стать трудолюбивым. Ясно?

— А как стать? — уныло спросил Саня.

— Начинай снег убирать.

— Я тебя серьезно, а ты смеешься, — обиделся Саня.

— А ты не обижайся из-за ерунды, — сказал Олег. — У каждого человека свои мозги. У тебя такие, что ты списываешь, у меня такие, что я без смеха не могу.

Тяжело груженная машина с прицепом шла по улице по направлению к школе. Двигалась она медленно и как-то нерешительно. Шофер часто притормаживал и посматривал то вправо, то влево, будто что-то выискивал. Не доезжая до школы, грузовик замигал правыми подфарками, прижался к тротуару и встал.

Шофер вылез из кабины, поднял капот, покопался в моторе и снова скрылся в кабине. Когда он снова спрыгнул на тротуар, в руках его позвякивало ведро.

Переваливаясь с боку на бок в негнущихся, с резиновыми галошами, валенках, шофер подошел к ребятам.

— Вы из этой школы, ребята?

— Из этой.

— Где бы тут у вас водички набрать?

— Радиатор долить? — радостно спросил Саня.

Шофер, наверное, заметил Санин восторг. Он улыбнулся.

— Точно. А ты, случайно, не шофер?

Саня застеснялся.

— Да нет, я учусь…

— Он у нас отличник, — сказал Олег, — у него ни одной тройки.

Шофер с одобрением посмотрел на Саню.

— Ну и правильно. Так и надо.

Саня толкнул Олега локтем в бок, но Олег продолжал, как ни в чем не бывало:

— И ни одной четверки.

— Ну, понятно, раз отличник, — согласился шофер.

— И ни одной пятерки! — сказал Олег. — Одни двойки!

— А вот это уже нехорошо, — сказал шофер.

— Слышишь, Саня, что про тебя говорят?

— Да нет, это я тебе говорю — нехорошо. Он ведь твой товарищ, так? А ты над ним смеешься. Да еще при постороннем человеке.

— Ага! Значит, вы — посторонний? Сами признались?! — торжествующе сказал Олег.

Но шофер не оценил того, как остроумно перевел Олег дело с больной головы на здоровую. Он, наверное, не первый день находился в дороге, этот шофер. И вид у него был нездешний, не городской: ватные брюки, телогрейка, старая шапка-ушанка. Лицо усталое и небритое.

— Так как же насчет воды? — повторил шофер, обращаясь на этот раз к Сане.

— Я сейчас принесу, — Саня выхватил из рук шофера ведро и скрылся за школьной дверью.

Шофер порылся в кармане, не доставая пачки, вытянул оттуда мятую папиросу. Закурил. Внимательно посмотрел на Олега.

— Видал, как получается? — сказал он. — Обидел товарища…

— А если у него и правда двоек много? — возмутился Олег. — Что я, молчать должен?

— Вот этого я не знаю, должен ты молчать или нет. Я человек посторонний — приехал и уехал. И все забыл. А вот у товарища твоего все в памяти останется, все слова твои. Словом-то человека сильней, чем кулаком, убить можно.

Олег насупился. Не хватало, чтобы проезжие учили его, как жить.

— Что это мне все про слова говорят?! Анна Ивановна тоже: «Слово, слово…» А кто меня говорить научил? Вы же и научили, — сказал Олег, имея в виду взрослых вообще. — Что же мне теперь — рот заткнуть?

Но шофер опять не оценил тонкого юмора.

— А кто это Анна Ивановна? — спросил он.

— Учительница наша. Классная руководительница.

Шофер усмехнулся.

— Значит, умная у тебя учительница.

Из школы выбежал Саня, расплескивая на ходу воду.

— А на шофера долго учиться? — с разбегу спросил Саня.

— Смотря на какого, — шофер подумал. — На хорошего — два года, да потом еще лет десять.

— Двенадцать лет! — ужаснулся Саня.

— Около того. Два года — на курсах. Потом машину дадут. Будешь ездить самостоятельно. Лет десять наездишь — вот и шофер.

— А вы сколько ездите?

— Тридцать один год. Без одной аварии. Вот так. — Тут шофер почему-то взглянул на Олега. — А ты говоришь — посторонний.

— Это вы сами сказали! — буркнул Олег.

— Ну, раз я, значит, я, — согласился шофер. — Спасибо за воду.

Шофер взял ведро у Сани и направился к машине. Отойдя немного, он остановился и сказал Сане:

— А то пойдем, поможешь воду залить, если время есть. Заодно баллон сменим. Мне завтра в Минске надо быть. Боюсь — не выдержит.

Саня с готовностью сорвался с места.

— Пойдем и ты, если хочешь, — обратился шофер к Олегу.

— Не пойду. Я снег убираю, — мрачно сказал Олег.

— Вот оно что, — протянул шофер. — Я-то думаю: что это ты с лопатой стоишь?

Третьим пришел Володя Климов. Он принес метлу и скребок, которые еще накануне выпросил под честное слово у дворника. Климов шел быстро, но заметив еще издали, что у школы прохаживается один Кузнецов, поскучнел и замедлил шаг. Олегу даже показалось, что Климов собирается повернуть обратно.

— Привет, — нехотя сказал Володя.

— Здорово, — отозвался Олег.

Володя остановился, немного не дойдя до Олега. Как-то само собой получилось, что руки друг другу они не подали.

— А что, еще нет никого?

— А я разве никто? — сказал Олег.

— Ну, кроме тебя…

Олег покосился в сторону машины. Там Саня, забравшись в кузов, боролся с запасным колесом, пытаясь перевалить его через борт. Колесо, видно, отчаянно сопротивлялось, потому что Саня был уже без пальто.

— Вон еще Саня — машину чинит.

Наступило молчание. Больше говорить было не о чем. Володя отошел к газетному киоску и стал рассматривать обложки журналов, выставленных на витрине. Олег, конечно, понял, почему Володя так держится с ним. Но на этот раз, быть может, впервые в жизни, он не рассердился и не обиделся, а просто подумал, что все это нехорошо. Нехорошо, что они так разговаривают, а если молчат, то и молчат тоже нехорошо, будто затаили в себе какую вражду.

— Злишься на меня, да?

— Ни на кого я не злюсь, — отозвался Володя, продолжая внимательно изучать витрину.

— Злишься, — убежденно сказал Олег. — Только зря злишься. Плюс на минус дает ноль. В первой четверти я тебе свой билет на «Фантомаса» отдал, в третьей четверти я тебя дразнил. Теперь у нас с тобой — полный ноль.

— Я у тебя билет не просил, — сказал Володя.

— Но я же отдал! — возмутился Олег. — И вообще, кончай злиться! Я же на тебя не злюсь.

О том, что злиться ему на Володю не за что, Олег, разумеется, не подумал. Но дело было не в этом. В словах Олега выражались величайшее сожаление и глубочайшее раскаяние. Следует даже сказать, что Олег извинился перед Володей. Возможно, другие люди извиняются не так. Они кланяются, улыбаются, встают на колени и даже посыпают головы пеплом в знак покорности. Но ведь каждый делает, как умеет. То, что сказал Олег, он не говорил еще никому в жизни, и с этой точки зрения сейчас из пепла торчала только макушка Олега.

— Ладно, — сказал Володя. — Давай лучше снег убирать.

Олег решил, что примирение состоялось.

— Ты понимаешь, — сказал Олег, — я все время хожу и думаю: что мы убирать будем? Вчера я сам видел — был снег на тротуаре. А сейчас — чисто. Это, наверное, дворники убрали, из вредности.

— Пойдем во двор. Там снегу много.

Олег снисходительно улыбнулся.

— Чудак! А кто нас там увидит? Давай лучше сделаем так: сейчас со двора сюда снегу натащим, а потом убирать начнем.

— Эй, девочки, вы снегу не принесли? — закричал Олег, увидев Вику, Лилю и еще нескольких девочек, подходивших к школе.

Девочки огляделись и поняли, что это не шутка.

— А что же мы делать будем? — встревожилась Вика.

— А мне так вставать не хотелось, — протянула Лиля.

— Я же говорю — пойдемте во двор, — снова сказал Володя.

Но Олег не собирался трудиться задаром.

— Анна Ивановна здесь ходит, а не со двора. Неужели не понятно? Учишь вас, учишь — никакого толку.

Уже почти совсем рассвело. Прохожие с улыбками поглядывали на кучку ребят, столпившихся на тротуаре с метлами и лопатами. Думали они, наверное, о том, что — как хорошо — вот теперь опять молодежь начали приучать к труду или о том, что работать в такой веселой компании — одно удовольствие. Одного только не знали прохожие. Об одном они только не думали. О том, что в наше время и у молодежи есть свои трудности. Особенно — у школьников. После школы — легко. Окончил — и лети, куда хочешь. Борись, побеждай, спасай. А в школе — хоть пропадай! Все полезные дела взрослыми делаются. Тут молодежи и зимой снегу не достается.

Первой директора заметила Лиля.

— Директор идет! — зашептала она. — Давайте спрячемся!

Олег возмутился.

— Почему мы должны прятаться? Он же не тигр. Что мы, директора не видели?

И Олег сделал шаг навстречу директору.

— Здравствуйте, Сергей Михайлович!

Олега поддержал нестройный и негромкий хор. С директором почему-то все здоровались вполголоса.

— Здравствуйте, — ответил директор. — А вы что тут делаете?

— Снег убираем! Снег чистим! — ответил хор и умолк.

Олег оглядел притихших ребят и бесстрашно заявил:

— Сергей Михайлович, мы решили помочь… чтобы… в общем, чтобы около школы всегда чисто было.

Очевидно, потрясающая, просто неимоверная смелость Олега поразила даже директора. Во всяком случае, он посмотрел на Олега. Затем так же внимательно — на остальных. Никто не сомневался, что в эту минуту директор думает о сознательности шестого «в».

На самом деле Сергей Михайлович думал совсем о другом.

«Кто?» — вот первая мысль, которая пришла ему в голову, когда ученики шестого «в» класса с ним поздоровались.

«Неужели кто-то из них?» — это было второй мыслью.

«Что же, я теперь при виде шестого «в» всегда буду вспоминать это письмо?» — было третьей мыслью Сергея Михайловича.

«Да, о чем это Кузнецов говорил?» — мысль четвертая.

— Значит, решили помочь, — сказал директор, вспомнив слова Олега. — Сами решили?

— Сами! Сами! — загалдел хор.

— Правильно мы решили? — спросил Олег, решив закрепить победу.

— Не знаю.

Ребята переглянулись. Кто же еще должен знать?

— Вы же сами решили. Вот и убирайте.

Нет, директор вел себя совсем не так, как на это рассчитывали. Олег даже слегка растерялся. Ровно на восемь секунд. На девятой он обрушил на директора еще один удар.

— Мы не только убираем. Вон Кукин машину помогает чинить шоферу. Видите?

Но директор даже не посмотрел в сторону Кукина.

— Прекрасно. Пусть чинит, — сказал директор и направился к двери школы. Шел он, как всегда, очень спокойно. А как же еще? Ведь он не знал, что произойдет здесь через двадцать минут…

Запыхавшаяся, раскрасневшаяся подлетела к ребятам Аня. Лицо ее было счастливое и виноватое одновременно. Она схватила Вику в объятия и закружила ее.

— У нас папа приехал!.. У нас папа приехал… У нас папа приехал…

Сделав несколько кругов, Аня остановилась и сорвала с головы шапочку.

— У нас папа приехал! — крикнула она ребятам. — Я не виновата, что опоздала. Он меня сегодня в школу пускать не хотел. А я сказала, что мы договорились. А он говорит: «Ну, раз договорились…» — Только тут Аня заметила, что под ногами у нее чистый асфальт. — Ой, а вы уже все сделали?

— А ты как думала… — отозвался Олег.

— Никуда ты не опоздала, — отозвался Володя. — Мы еще ничего не делали. Пошли, ребята, во двор, там давно не убирали.

— Вы с ума сошли! — завопил Олег. — Еще Анна Ивановна не пришла. Вот увидит, что мы все собрались, тогда и пойдем. Сейчас она подойдет. Вы же мне весь план нарушите!

Но первой из учителей пришла не Анна Ивановна. Об этом известил тот же Олег:

— Света идет!

— Здравствуйте, Светлана Семеновна! — дружно прогорланил шестой «в».

Светлана Семеновна еще издали начала улыбаться, а услышав столь дружный вопль, и совсем просияла.

— Здравствуйте, ребята! Что вы так сегодня рано?

— А мы снег убираем! — со смехом заорал шестой «в», который уже начал находить удовольствие в этой шутке.

— Снег убираете? Это замечательно! А кто же вас поднял в такую рань?

— А мы сами!

— Вот молодцы! — снова подивилась Светлана Семеновна. — Может быть, и меня примете в свою компанию?

— Примем! — закричали девочки.

Но Олег быстро сообразил, что принимать Светлану Семеновну никак нельзя. Хоть она и молодая, но все же учительница. Когда убираешь несуществующий снег, от учителей лучше держаться подальше.

— Что вы, Светлана Семеновна! — заботливо сказал Олег. — Мы сами справимся. Это мы сейчас отдыхаем немножко. Через минуту мы все закончим. Лучше, знаете что, Светлана Семеновна? У нас к вам есть просьба. Вы ее можете выполнить?

— Скажи сначала, какая просьба…

— Нет, вы сначала пообещайте, — настаивал Олег. — А просьба маленькая-маленькая.

Олег развел ладони на несколько сантиметров, показывая размеры просьбы. Светлана Семеновна нерешительно покачала головой.

— Все-таки вы сначала скажите.

— Ну, Светлана Семеновна! Ну, пообещайте! — заканючили девочки.

И Светлана Семеновна сдалась.

— Хорошо. Раз вы так просите — обещаю.

— Спросите сегодня Кукина. Ему нужно по географии двойку исправить. Он сегодня, знаете, как выучил? На пять.

— Ой, что-то не верится, — засмеялась Светлана Семеновна.

— Ну, Светлана Семеновна! Ну, спросите, пожалуйста! — снова запели девочки.

— Хорошо. Пусть будет по-вашему. Спрошу.

Светлана Семеновна быстро взбежала по ступенькам и остановилась перед дверью.

— А Кукин не такой уж плохой, как вы думаете! — крикнула она сверху и скрылась за дверью.

По дороге к учительской Светлана Семеновна шла энергично и весело. Для нее начинался новый счастливый день. Она еще не знала, что произойдет через десять минут.

— Ой, до чего же я Светлану Семеновну люблю! Правда, она хорошая? — воскликнула Лиля, когда голубое пальто учительницы скрылось в дверном проеме.

— Ничего, — согласился Олег.

— Тебе все ничего! — возмутилась Лиля. — Ты ни одного человека не можешь похвалить как следует!

— Почему не могу? — возразил Олег. — Могу. Себя, например, могу. Знаешь, какой я замечательный? Сам удивляюсь.

— Олежка, почему ты так любишь себя хвалить? — спросила Вика.

Вместо ответа Олег Кузнецов сделал вдруг необыкновенно серьезное лицо и принялся скоблить лопатой голый асфальт.

— Работайте! — зашипел Олег. — Работайте быстрей!

Но не успел шестой «в» разобраться, в чем причина такого усердия, как все услышали голос Анны Ивановны.

— Батюшки! Вы что тут делаете?

Сзади Анны Ивановны стоял Игорь. Очевидно, они встретились по дороге.

— Снег убираем! — уже привычно заявил шестой «в».

— Откуда вы его убираете и куда?

Олег разогнул натруженную спину, оперся на лопату, словно без подпорки ему уже и стоять было невмоготу, посмотрел на свои ладони, будто ожидал найти на них кровавые мозоли.

— Да так… — Олег неопределенно взмахнул рукой. — Отсюда… и туда…

— Что-то не пойму я вас. Почему вам вздумалось убирать снег? Кто вас послал?

— Мы сами! Сами! — затянул хор шестого «в».

— Понимаете, Анна Ивановна, — стал объяснять Олег, — мы решили: чего ему тут лежать?..

— Кому?

— Снегу. Мы решили: давай уберем. Пускай около школы будет чисто… И вообще… Нужно сделать что-нибудь полезное. Ну, мы и пришли… — Тут Олег повел рукой в сторону Володи и Ани, приглашая тем самым Анну Ивановну своими глазами убедиться, что «история» кончилась. — Аня вот пришла… Володя… В общем, все вместе…

Пока длилась хитроумная речь Кузнецова, Анна Ивановна по очереди оглядывала своих учеников. Разные люди — разные лица. На лицах этих откровенно и честно были написаны и ожидание, и надежда, и желание постоять за себя, и даже готовность вступить в бой с ней, с Анной Ивановной. Даже хитрые лица были откровенно хитры, а упрямые откровенно упрямы. Но больше всего порадовало Анну Ивановну то, что было сейчас у ее учеников нечто общее, чего она раньше не замечала.

«А ведь „история“, кажется, кончилась, — с удовольствием подумала Анна Ивановна. — А письмо… Бог с ним, с письмом… Узнаем со временем».

— Так что же из этого следует? — спросила Анна Ивановна.

— А то, — сказал Олег, — что мы теперь всё вместе будем делать. Ведь в походе могут разные трудности встретиться.

— Это в каком походе? — спросила Анна Ивановна, с трудом сдерживая улыбку.

— Вы разве забыли, Анна Ивановна?

— Ах вот оно что… Нет, не забыла.

— Я же говорил вам, что Анна Ивановна не забыла! — закричал Олег, обращаясь к ребятам так, словно они были глухие. — Еще вы обещали с нами пойти, помните?

— Вот этого не помню, — сказала Анна Ивановна.

— Обещали! Обещали! — застонал хор.

Анна Ивановна не выдержала и рассмеялась. Девочки, воспользовавшись моментом, тут же устроили вокруг Анны Ивановны небольшой пляс. Мальчики стояли молча, соблюдая достоинство. Они стояли, опершись на скребки и метлы, как солдаты — на винтовки. Но лица солдат светились откровенным удовольствием-удовольствием людей, завоевавших победу в трудном бою.

— А где же снег, который вы убирали? — вспомнила Анна Ивановна.

— Что? Снег? — став сразу серьезным, переспросил Олег. — Дело ведь не в снеге, Анна Ивановна. Просто мы решили сделать что-нибудь полезное. И ни один ученик не отказался! Даже Мельникова пришла! А у нее отец приехал… Вы знаете, Анна Ивановна, как уходить не хочется, когда отец приезжает?

Глаза Анны Ивановны отыскали в толпе ребят Аню, и Анна Ивановна увидела самую счастливую девочку на этой улице.

— Дождались, наконец, — сказала Анна Ивановна.

— Ой, я так соскучилась! — просияла Аня. — И мама так обрадовалась! У меня сегодня самый счастливый день!

— Ну, и беги домой скорей! Зачем пришла?

— Мы же договаривались…

— Вот видите, Анна Ивановна, соскучилась, а все равно пришла, — вставил Олег, давая тем самым понять, что мужество Ани не только ее заслуга.

— Хватит петлять, Кузя, — улыбнулась Анна Ивановна. — Ты мне на вопрос ответь: где снег, который вы убирали?

— Мы еще не убирали, Анна Ивановна. Мы только собирались, — сказал Володя.

Олег знаком показал Володе, чтобы тот замолчал.

— Понимаете, Анна Ивановна, — грустно сказал Олег, — мы пришли, а снега нет. Вчера был, а сегодня нет.

— Уже вчера вечером не было, — сказала Анна Ивановна.

— Так мы же не виноваты! Мы днем договаривались. Уж так мы хотели поработать!.. А хотите — мы во дворе уберем?

— Я-то ничего не хочу, — сказала Анна Ивановна. — Мне было интересно только узнать, что это вас так на работу потянуло? И почему вы посреди зимы про поход говорите?

— Потому что мы решили заранее подготовиться, — сказала Вика. — Нужно, чтобы у нас дружба была.

— А разве до этого у вас дружбы не было?

— Немножко была, — уклончиво ответила Вика.

— Честное слово, была! — воскликнул Олег. — Только так… один день была, другой не было… А теперь мы каждый день дружим, с самого утра и до конца уроков! И даже — после уроков!

Лиля фыркнула, вспомнив что-то смешное.

— Даже Олег с Игорем помирились.

Анне Ивановне оставалось только руками развести. Этого она еще не знала.

— Да ну?.. Ох, что-то очень уж хорошие вы стали…

— Точно, — подтвердил Олег. — Верно, Игорек?

— Угу, — отозвался Игорь.

— Ой, Анна Ивановна, а вы еще не все знаете! — всплеснула руками Вика. — У меня Саша Кукин списывать перестал. Он теперь все уроки сам делает.

— Ой, что-то страшно мне, — сказала Анна Ивановна. — До чего же вы эдак дойдете?

— Не бойтесь, Анна Ивановна, — успокоил ее Олег, — мы еще лучше будем. У нас класс и так — лучший в школе. А будет лучший во всем мире.

— Кузя!.. — строго сказала Анна Ивановна, видя, что Олега опять понесло.

Но Олег не был бы Олегом, если бы мог остановиться.

— Даже во всем космосе!

— Опять поехал! — еще строже сказала Анна Ивановна. — Остановись, Кузя, несчастный ты человек!

— Почему несчастный?

— Потому что хвастун.

Но разве Олега можно остановить такими словами? Олег прекрасно чувствовал, что в голосе Анны Ивановны нет сейчас настоящей строгости и потому готов был говорить хоть до вечера.

— Анна Ивановна, я не про себя говорю, а про всех, про весь класс.

— Да, может, вы все хвастуны, — сказала Анна Ивановна, — Вы же снег пришли убирать, так убирайте. Не языком, а лопатами.

— Мы — хвастуны?! — грозно спросил Олег. — А вот увидите, какие мы хвастуны! Мы вам покажем… То есть я хотел сказать: мы ему покажем! То есть я хотел сказать: мы всем покажем!

Олег повернулся к ребятам и поднял над головой лопату.

— Все — во двор! — свирепо крикнул Олег, — Сейчас мы там все уберем! Чтоб ни одной снежинки не осталось!

Но издавая свирепые вопли, Олег все время косил на Анну Ивановну вполне мирным и хитрым глазом. Увидев, что Анна Ивановна собирается уходить, Олег решил поставить последнюю точку.

— Анна Ивановна!

— Что еще? — отозвалась Анна Ивановна уже со ступенек.

— Значит, вы директору теперь ничего не скажете?

— Подумаю…

— Анна Ивановна, — торжественно произнес Олег, — ведь даже Кукин не списывает!

— Ну, пока я этого не вижу, — усмехнулась Анна Ивановна и взглянула на часы, — Но через двадцать минут увижу. А где он, кстати, Кукин? Почему не с вами?

— Он… Он повторяет. Мы его освободили. Так вы не скажете?

— Можно мне немного подумать, Кузнецов?

— Можно, — согласился Олег, — только не очень долго. А то мы все нервничаем.

Шестой «в», возглавляемый Олегом, направился во двор. Анна Ивановна вошла в школу. Она тоже не знала о том, что произойдет здесь вот сейчас, всего лишь через две минуты.

Шестому «в» оставалось только обогнуть угол школы, когда он был остановлен воплем Кукина.

— Ребя, стойте! Я — с вами!

Шестой «в» приостановился. По тротуару, зажав под мышкой пальто, несся Кукин. Подбежав к ребятам, он обернулся и помахал рукой шоферу, который уже сидел в кабине.

— Во машинка — шесть скоростей! — выпалил Саня.

Взгляд Сани скользнул по противоположной стороне улицы. Вдруг Саня замер, вытаращил глаза и показал рукой на нечто, видимое пока ему одному.

Все головы повернулись в сторону, куда указывал Саня.

Напротив школы, в просвете между домами, стояла трансформаторная будка. И на будке этой красной краской по белому кирпичу четко вырисовывалась надпись:

Совершенно машинально, но так же согласно, головы повернулись к Володе. Он стоял бледный и, не отрываясь, глядел на надпись.

Затем Володя посмотрел на Кукина. Во взгляде его было отчаяние. Дальнейшее заняло несколько секунд.

Володя бросился на Кукина, а тот отшатнулся от Володи и побежал через улицу. Володя погнался за ним. Он ступил на мостовую, поскользнулся на обледенелом асфальте и, размахивая руками, заскользил на ногах почему-то не поперек, а вдоль улицы. А навстречу ему — не быстро, но неумолимо, скользила тяжело груженная машина с прицепом. Передние колеса грузовика были уже вывернуты в сторону, но он почему-то все ехал, ехал и не сворачивал.

Володя ударился о колесо, отлетел, будто подпрыгнул, и упал на мостовую.

Мгновенно откуда-то появились люди. Они сбегались со всех сторон: с тротуара, с мостовой, с той стороны улицы и, казалось, возникали прямо из воздуха.

Шестой «в» не крикнул, не шевельнулся. Все стояли молча и, ничего не понимая, смотрели туда, где только что был Володя, а теперь гудела, кричала и причитала толпа.

Из распахнувшихся дверей школы хлынул поток учеников. Вперемешку с ними бежали взрослые: учителя, уборщицы. Где-то промелькнула серая кофта Анны Ивановны.

Кукин был уже среди ребят. Заглядывая в лицо то одному, то другому, хватая соседей за плечи и за руки, Кукин забормотал:

— Я же не виноват… Я же не знал… Я же не хотел…

И лишь тогда шестой «в» опомнился и бросился туда, куда, казалось, стекался сейчас весь город.

Только один человек остался на месте. Но в суматохе, разумеется, никто не обратил на это внимания.

Володю Климова увезла «Скорая помощь».

Первый звонок прозвучал, как обычно, в девять часов.

В девять часов семь минут в кабинет директора влетела Светлана Семеновна.

Директор разговаривал по телефону.

— Больница? Приемный покой, пожалуйста. Приемный покой? Извините, вас опять беспокоит директор школы… Что с мальчиком? Еще не ясно? Так когда же, наконец, будет ясно? Я не кричу… Хорошо, буду ждать.

Закончив разговор, директор вопросительно посмотрел на Светлану Семеновну. Она тряхнула головой, словно отогнала слова, приготовленные по дороге: то, что она сейчас услышала, было важнее.

— Что с ним? — спросила Светлана Семеновна.

— Они еще не знают. Обещали позвонить, когда закончат обследование.

— Но он жив?

— Да, жив.

— Тогда что же это такое?! Что это значит, Сергей Михайлович?! — с отчаянием спросила Светлана Семеновна. Она схватила директора за руку и потащила к окну.

На мостовой возле школы все так же с вывернутыми колесами стояла машина. Около нее — два милицейских мотоцикла. Немного в стороне — синяя «Волга» с красной полосой на боку. Двое милиционеров, растянув рулетку, вымеряли что-то на мостовой. Третий, поглядывая на них, рисовал схему происшествия. Толпы уже не было — толпа разошлась. Лишь человек пятнадцать внимательно наблюдали за происходящим.

— Вы это видели? — спросила Светлана Семеновна, указывая на трансформаторную будку.

Директор не сразу понял, что он должен увидеть, а когда увидел и понял, что это означает, лицо его стало брезгливым.

— Вот мерзость! — сказал Сергей Михайлович. — Теперь понятно, почему он побежал через дорогу.

— А мне не понятно! — крикнула Светлана Семеновна. — Мне вообще ничего не понятно! Откуда все это? Почему? Зачем? Я прихожу на урок, и ученики другого класса рассказывают мне, что все это уже давно началось. А я ничего не знала! И вы ничего не знали?

— Светлана Семеновна, сейчас я просто не в состоянии вести педагогические разговоры. Идите лучше на урок.

— Хорошо, — согласилась Светлана Семеновна. — Я пойду. Я знаю, куда пойду!

Светлана Семеновна направилась было к двери, но та сама робко и неуверенно отворилась ей навстречу. Так же неуверенно в кабинет вошел шофер в поношенном пиджаке, ватных брюках и негнущихся валенках с резиновыми галошами.

— Здрассте, товарищи, — виновато сказал шофер, приглаживая правой рукой волосы.

В дорожной одежде, со своими валенками и ватными брюками, он странно выглядел в светлом кабинете. Как-то совсем он не подходил ни к новеньким модным креслам, ни к полированному столу, ни к блестящему светло-шоколадному паркету. Очевидно, шофер чувствовал это и сам. Рука его привычно хлопнула по правому боку, но тут же он понял, что папиросы остались в кабине, вместе с телогрейкой, и засмущался еще больше.

— Здравствуйте, проходите, — ответил Сергей Михайлович.

— Вот… не знаю, как бы спросить… — замялся шофер.

— Проходите. Садитесь.

— Нет, я на минутку, — испуганно сказал шофер. — Я так… Мне только спросить… Тут несчастье было с машиной… Мальчик-то у нас учится? Не знаете, как он там?.. В общем, последствия какие?

— Последствий мы пока не знаем, — сказал Сергей Михайлович. — А вы кто этому мальчику?

— Это моя машина была…

Светлана Семеновна, которая задержалась у двери, резко спросила:

— Что значит «моя машина»?

— Ну, в общем, я там был… за рулем.

Светлана Семеновна обернулась и, словно ее толкнули в спину, чуть ли не бросилась на шофера.

— Вы? Это вы были за рулем? И вы еще приходите сюда спрашивать о последствиях?!

— Девушка, не виноват я. — тоскливо сказал шофер.

— Вы просто хотите спасти себя! — с презрением сказала Светлана Семеновна.

Шофер переступил с ноги на ногу. Натужно скрипнули на паркете галоши.

— Я уйду. Вы только скажите, в какой он больнице, и я уйду.

Светлана Семеновна была неумолима.

— А вы ему туда конфет отнесете? Или пирожных?

Шофер сник окончательно. Он уже сказал все, что мог.

— Подождите, Светлана Семеновна, — сказал Сергей Михайлович и с невольной суровостью взглянул на шофера. — Как же это получилось?..

И шофер, словно обрадовавшись, что вот нашелся, наконец, человек, который может если не понять, то хоть выслушать, торопливо заговорил:

— Сам не пойму. Тридцать один год без аварии… И улица пустая была… Скользко, конечно… Так ведь когда скользко, втрое осторожнее ездишь. Только я тронулся… скорости еще почти не было. Я и разглядеть не успел: мелькнуло — и все. Смотрю — перед капотом парнишка. Главное — улица совсем пустая была… А машина у меня — шесть тонн. Хоть и малая скорость, а все же метра два-три ей пробежать надо, пока остановишь. Я и руль вывернул, и тормоза сработали как надо… А колесом все же задел… Я и сам ничего сначала не понял. Главное — улица совсем пустая была… Ну, просто никого не было. Потом уже милиция разбиралась… Там на углу будочка стоит для газет. Так он из-за будочки выскочил. Ни он меня не видел, ни я его. И куда бы так бежал?..

— Выходит, вы совсем не виноваты? — спросила Светлана Семеновна.

Шофер, словно провинившийся ученик, снова переступил с ноги на ногу. Из своей долгой шоферской жизни он давно уже знал, что ничего в таких случаях не объяснишь ни таким вот девушкам, ни другим пешеходам, которые так и прут под колеса в дурацкой уверенности, что шофер не смеет их задавить, потому что его за это посадят.

— Меня, девушка, судить будут, — сказал шофер. — А у меня у самого таких, как он, — трое. Вы мне дайте адрес больницы, и я уйду.

— Он в шестой городской больнице, — сказал Сергей Михайлович.

— Спасибо вам! — с облегчением произнес шофер, — А вы, девушка, напрасно… Разве я не понимаю… у меня у самого таких — трое.

Подойдя к двери, шофер обернулся, недоуменно развел руками.

— Главное — улица пустая была… — повторил он, но тут же вспомнил, что уже говорил это, сконфузился и, махнув рукой, вышел.

— Я не верю, что он не виноват, — сказала Светлана Семеновна. — Он обязан был предусмотреть.

— Но мы же с вами не предусмотрели, — отозвался Сергей Михайлович.

— Значит, и мы виноваты!

Сергей Михайлович взялся за телефонную трубку.

— Не торопитесь, — сказал он. — Это мы с вами еще услышим.

В больницу Сергей Михайлович позвонить не успел. Вошла Анна Ивановна. Она опустилась на стул возле двери, тяжело дыша, потянула с головы платок.

Сергей Михайлович и Светлана Семеновна бросились к ней.

— Ну? Что там?

— Сейчас… — Анна Ивановна несколько раз глубоко вздохнула. — У него… у Володи перелом бедра.

Теперь вздохнул и Сергей Михайлович, на этот раз — с облегчением.

— Ну, это еще не самое худшее. Что врачи говорят?

— Врачи говорят — срастется. Я хотела уйти раньше, я знала, что вы ждете, но… Пришел его отец… и мать… Они в таком состоянии… Нужно было их как-то успокоить. А они в таком состоянии — ничего не слышат. Просто ничего… рвутся в операционную, мешают врачам… В общем, пришлось задержаться.

Прозвенел звонок. На лице Анны Ивановны появилось удивление, будто чудно было ей, что на свете еще могут существовать звонки.

— Ну вот, — растерянно сказала она, — даже к началу урока успела.

— Может быть, вам лучше пойти домой? — предложил Сергей Михайлович, — Я вас заменю на сегодня.

— Не нужно. Светлана Семеновна, у вас, кажется, сейчас урок в моем классе?

— В вашем, Анна Ивановна. Я просто не знаю, что делать. Я все время буду думать — кто?

— Отдайте мне этот урок, — попросила Анна Ивановна.

— Конечно! Пожалуйста!

— Анна Ивановна, пожалуй, их стоит задержать после уроков, — сказал Сергей Михайлович.

— Может быть, и не потребуется. Теперь-то уж все равно. Я решилась на самые крайние меры.

— Какие? — быстро спросила Светлана Семеновна.

— Не спрашивайте меня сейчас. Я боюсь, что просто не выдержу.

Неизвестно откуда, но к началу второго урока в шестом «в» знали уже почти все: и то, что Анна Ивановна вернулась из больницы, и то, что случилось с Володей.

На перемене шестой «в» мрачно слонялся по коридору, не отвечая на расспросы соседей. Ребята ждали второго урока. Ждали и боялись. Боялись и надеялись. Все понимали, что случившееся не может пройти просто так. Почему-то все были уверены, что на второй урок придет директор; начнется следствие, и никто ничего не сможет сказать на этом следствии, потому что никто ничего толком не знает. И что будет дальше — тоже неизвестно. Вот эта неизвестность и томила шестой «в», ее-то и боялись. А надеялись на Анну Ивановну, которая, конечно, всыплет им как положено, но она же все и уладит.

После звонка без шума и толкотни ребята расселись по местам. Молча и аккуратно выложили на парты дневники и тетради. Так сделали все, кроме Ани. Аня на перемене из класса не выходила. Она сидела одна, на парте перед ней ничего не было. Ребята украдкой поглядывали на нее, но она ничего не замечала. Всем было бы легче, если бы она ушла домой, но она почему-то не уходила.

В коридоре все стихло. В классе тоже установилась полная тишина.

Вот завозился, устраиваясь поудобнее, Кузнецов. Громко скрипнула парта. Все посмотрели на Кузнецова, будто он в чем-то провинился. Кузнецов замер.

Внезапно с места сорвался Кукин. Он подбежал к доске, достал из кармана кусок мела, положил его возле доски. Все внимательно следили за Кукиным, будто он делал что-то необыкновенно важное.

Кукин заметил никому не видимое пятно на доске. Намотав кончик тряпки на палец, он тщательно протер доску. Возвращаясь на место, Кукин сказал в пространство, будто извинился:

— Я ведь сегодня дежурный…

Ему никто не ответил.

У двери послышались шаги, и в классе стало еще тише. Наверное, как во время каникул.

Вошла Анна Ивановна. Без директора.

Все встали.

— Садитесь.

Все сели.

Анна Ивановна подошла к столу. Медленно расстегнула портфель, медленно вынула из него какие-то бумаги, классный журнал. Разложила все это на столе. Класс напряженно следил за ее движениями, — но больше всего — за лицом, на котором не было сейчас ни гнева, ни обиды, а только — усталость.

Анна Ивановна села.

— Ну, вот и кончилась шутка, — сказала она.

Шестой «в» больше не мог сдерживать напряжения. Шестой «в» словно взорвался. Ребята вскочили с мест, некоторые подбежали к Анне Ивановне, окружили стол. Они кричали все вместе, но каждый свое, и можно было различить только отдельные выкрики:

— Это не мы!

— Это не у нас!

— Мы всех спрашивали!

— Не из нашего класса!

— Мы не писали!

— Сядьте! — сказала Анна Ивановна.

Класс продолжал бушевать.

— Сядьте на места, — уже громче и очень сурово повторила Анна Ивановна.

Ребята неохотно побрели к своим партам. Кузнецов тоже пошел, но вдруг круто развернулся и сделал шаг по направлению к столу.

— Ты что-то хочешь сказать, Кузнецов?

— Это не мы, Анна Ивановна!

Класс замер в ожидании ответа. Ну что теперь? Неужели и теперь непонятно? Ведь ясно и четко сказано — «не мы!». Должна, наконец, Анна Ивановна их успокоить! Ведь это просто нечестно! Ведь никто ничего не знает.

В наступившей тишине с первой парты отчетливо донеслось всхлипывание.

Анна Ивановна поднялась, подошла к Ане, села с ней рядом. Она заговорила что-то очень тихо, и ребята расслышали только отдельные слова.

— …я тебе… ничего страшного… врачи… нога…

Чем тише говорила Анна Ивановна, тем громче плакала Аня. А когда Анна Ивановна взяла ее за руку, Аня вскочила с места.

— Отстаньте вы все от меня! — крикнула Аня и выбежала из класса.

Немедленно сорвался с места и Олег Кузнецов.

— Догнать ее, Анна Ивановна?

Ничего не ответив, Анна Ивановна вернулась к столу, села. Она подняла руку, машинально провела ею по волосам, и вдруг рука эта с треском опустилась на стол.

— Кто это сделал, наконец?

Никто ей не ответил. Олег Кузнецов замер на полдороге к двери.

— Сядь, Кузнецов.

Кузнецов сел.

Анна Ивановна встала, подошла к окну. Из этого окна тоже видна надпись на будке. Вернее, то, что от нее осталось: в перемену надпись затерли мелом. Но лучше бы Анна Ивановна туда не смотрела. Все, конечно, понимали, что ей просто нужно немного успокоиться. И все же лучше бы она туда не смотрела…

Анна Ивановна повернулась к классу. Лицо нормальное, будто и не она только что хлопнула по столу.

— Один из вас лжет — тот, кто написал эту надпись. Тот, кто не поленился прийти рано утром или поздно вечером к школе. Тот, кто постарался раздобыть масляную краску и кисть, чтобы можно было написать буквы побольше. Кто это сделал?

Молчание.

— Это последняя возможность доказать, что у него осталась хоть капля честности…

Молчание.

— Мы с вами никогда не обманывали друг друга… Я верила вам всем. Сейчас я не верю никому! Я буду спрашивать по очереди. Богатырева — ты?

Вика схватилась за голову руками, вскочила:

— Ой, что вы, Анна Ивановна… — с ужасом сказала Вика.

— Кукин?

Кукин неуклюже поднялся, зацепился за что-то ногой под партой. Освобождая ногу, Саня не то хрюкнул, не то промычал что-то.

— Не поняла.

— Нет, — выдавил Кукин.

Взгляд Анны Ивановны скользил по лицам учеников. В ожидании этого взгляда каждый очередной съеживался и шевелил губами, словно готовил ответ. Некоторые вскакивали даже раньше, чем их спрашивали.

Уже почти весь класс стоял, но Анна Ивановна, словно не замечая этого, никому не разрешала садиться.

— Владимирцев?

Игорь поднялся, нервно теребя пуговицу рубашки.

— Честное слово — не я!

— Игнатьева?

Лиля встала, несколько раз переложила из ладони в ладонь ручку. Пальцы и губы ее были в чернилах.

— Честное слово — не я!

— Кузнецов?

Кузнецов был последним. Он давно уже понял, что будет последним — Анна Ивановна спрашивала по порядку, проходя колонки парта за партой. Наверное, поэтому Кузнецов нервничал больше других. Впервые Анна Ивановна увидела, что Кузнецов может бледнеть.

— Это не мы…

— Я спрашиваю о тебе лично.

— И не я!..

— Все садитесь, — сказала Анна Ивановна.

Все сели.

— И все-таки кто-то лжет, — сказала Анна Ивановна. — И я знаю кто.

Мгновенное движение прошелестело в классе и сразу смолкло. Все смотрели на Анну Ивановну.

— Недавно вы обсуждали письмо, которое Аня Мельникова написала в газету. Вам было очень весело. Но Аня такого письма не писала.

Снова не то шелест, не то вздох пронесся по классу. Послышались голоса:

— Мы знаем!

— Она сама говорила!

— Просто кто-то придумал!

— А письмо все-таки было, — спокойно сказала Анна Ивановна. — Его написал кто-то другой от имени Ани. И этот кто-то тоже из нашего класса. Может быть, автор письма сейчас встанет?

Сидящие впереди ребята как по команде повернулись назад. Затем повернулись сидящие посередине. Но ни впереди, ни посередине никто не встал. И получилось так, что всем пришлось смотреть на последние парты, на одной из них сидел Олег Кузнецов. Он и встал.

Класс охнул.

— Я слушаю, Кузнецов, — сказала Анна Ивановна.

Кузнецов стоял бледнее прежнего. Видно, и ему сейчас было тяжело. Быть может, впервые ощутил он, что ноша предводителя нелегка, ибо предводителем нужно быть не только при победах, но и при поражениях.

Кузнецов сказал очень тихо:

— Анна Ивановна, я только хотел сказать, что мы про письмо ничего не знаем. Мы его не видели. Про него все говорили, но никто не признался.

— И все? Садись, — сказала Анна Ивановна. — Я и не надеялась, что кто-то признается. Скрывший одну подлость, скроет и вторую. Струсивший один раз, струсит еще десяток. Письмо, о котором я говорю, написано на машинке. Значит, по почерку ничего узнать невозможно. Вот оно.

Анна Ивановна вынула из портфеля письмо и показала классу.

— Адрес на конверте написан от руки. Почерк довольно необычный — с наклоном влево. Ни у кого из нашего класса нет такого почерка.

Анна Ивановна показала конверт, и большинство ребят вздохнуло с облегчением. Послышалось даже приглушенное бормотание вроде: «Мы же говорили… это не мы…»

Анна Ивановна сглотнула слюну. Она чувствовала, как хрипнет ее голос от волнения, от сознания того, чем она сейчас рисковала.

— Как видите, автор письма предусмотрел все: отпечатал письмо на машинке и изменил почерк на конверте. Он допустил лишь одну небольшую ошибку: в самом тексте письма одно слово отпечатано неверно. Затем оно зачеркнуто и написано сверху. Правильно. От руки. И совсем другим почерком. А теперь я снова буду спрашивать. Богатырева — ты?

На этот раз Вика даже не встала. Она замотала головой и чуть ли не простонала:

— Честное слово, Анна Иванова…

— Кукин?

Кукин поднялся, тяжело отдуваясь.

— Я… — сказал он. — Нет…

— «Я» или «нет»?

— Не я.

В том же порядке, а той же очереди вставали за партами ученики шестого «в» класса. Те, кто уже ответил, облегченно вздыхали словно их миновала большая опасность. Те, кому это еще предстояло, сидели напряженные и сосредоточенные, будто каждый из них мог оказаться виновным.

Все меньше оставалось сидящих. Анна Ивановна продолжала спрашивать спокойным, размеренным, скучным, пожалуй, голосом. И с каждым следующим «нет» усиливалось у нее ощущение пустоты и безнадежности глупой этой затеи. Все происходящее было слишком значительно для нее самой и для ее горлопанов. Но спустя минуту-другую сказано будет последнее «нет»… И тогда рухнет ее вера в себя и их вера в нее; и останутся только тридцать шесть обиженных подозрением человек и беспомощная старая женщина, которая зачем-то сказала своему классу неправду.

Очередь приближалась к концу последней колонки. Там сидел Олег Кузнецов. И теперь все смотрели на него одного, потому что из всех оставшихся лишь он один мог сказать «да», если только кто-нибудь вообще мог так ответить.

Взгляд Анны Ивановны скользнул на очередного ученика. Он смотрел прямо на нее, и в выражении его лица Анну Ивановну поразило странное сочетание мольбы и ненависти.

Прежде чем Анна Ивановна успела спросить, он вскочил и крикнул с отчаянием:

— Это неправда! Там не было ничего исправлено! Не было?

Еще ничего не понимая, все повернулись в сторону, откуда раздался крик.

— Что ты говоришь, Игорь? — с изумлением спросила Анна Ивановна, все еще не веря, что это он, тот самый…

А Игорь, понимая, что все уже сказано, что ничего исправить уже невозможно, продолжал выкрикивать слова, не имевшие теперь никакого значения:

— Я ничего не говорю! Я просто так… Я ошибся!

— Но там действительно ничего не было исправлено! — сказала Анна Ивановна. — Я это выдумала.

— Это не я написал! Честное слово, не я!

— А надпись на будке — тоже не ты?

— Тоже не я! Почему вы мне не верите? Да самое же честное слово — не я! Честное пионерское! Честное какое хотите!

Игорь кричал с отчаянием. В отчаянии этом слышался страх и слышалась… искренность.

— Но кто же тогда? — растерянно спросила Анна Ивановна.

— Это мой друг, — торопливо заговорил Игорь. — Даже не друг, просто товарищ. В общем, знакомый. Он совсем из другой школы. У них машинка есть. Он один все напечатал. Я только придумал, что писать. И конверт он надписал… Я только письмо опустил. Я честно говорю! И красками он писал! И краску он достал! Я только банку держал, когда он писал… Это все он! Все! Честное слово!

Игорь выдохся и умолк. Молчали и остальные. Тишина была тягостной. Игорь не выдержал.

— Честное слово… — умоляюще сказал он.

Только сейчас класс понял все до конца.

Саня рванулся с места, сдвинув парту. Своими большими руками Саня выдернул Игоря из-за парты и пинком послал его вдоль стены.

Игорь проехал на ногах и остановился у двери.

Саня схватил портфель Игоря, тряхнул его так, что из него все посыпалось, и швырнул портфель в хозяина. Грохнувшись о дверь, портфель упал на пол. Игорь поднял его и прижал к груди, беспомощно глядя на Анну Ивановну.

У парты Игоря уже сгрудились все, кто только мог. Авторучка, тетради, дневник, учебники летели к хозяину, попадали в него, в дверь; Игорь молча наклонялся, поднимал вещи с пола и все так же смотрел на Анну Ивановну, не решаясь уйти, все еще на что-то надеясь.

— Довольно! Прекратите сию же минуту! Все — на места! — крикнула Анна Ивановна.

Никто ее не послушался. Все остались стоять, только перестали швырять.

Игорь все так же стоял у двери. И потому, что Анна Ивановна крикнула не на него, а на остальных, ему показалось, что еще можно как-то спастись.

— Я же не один виноват, Анна Ивановна… Весь класс смеялся… А я только знакомому помог. Хотите, я адрес скажу? Красная улица, дом девятнадцать, квартира…

Анна Ивановна не дала Игорю договорить.

— Уходи!

— Я же сказал адрес! Я же сказал… — заторопился Игорь.

— Уходи!

Игорь скрылся за дверью.

— Садитесь.

На этот раз все послушно сели. Анна Ивановна смотрела на своих возбужденных, взъерошенных, раскрасневшихся горлопанов и видела, как довольны они тем, что нашелся виновный. Сама же она чувствовала только боль и усталость.

— Ну вот мы с вами и нашли виновного, — сказала Анна Ивановна. — Теперь у нас совесть чиста?..

Олег Кузнецов, уже не бледный, а самый красный из всех, немедленно отозвался. В голосе его было неподдельное возмущение.

— Вот же гад! Верно, Анна Ивановна?

— А вы все были у него в помощниках, — сказала Анна Ивановна.

Но предводитель не хотел давать класс в обиду.

— Он специально, а мы — нет.

— Да, конечно, — согласилась Анна Ивановна. — Вы — лучше. Он — негодяй, а вы — просто веселые ребята.

— Анна Ивановна, — мрачно спросил Саня, — а вы расскажите про Володю. Он поправится?

— Не знаю.

— А мы к нему в больницу сходим. Верно, ребята? — сказала Вика.

Все одобрительно зашумели. Всем стало немного легче. Молодей, Вика! Конечно — в больницу. Навестить товарища. Ободрить. Поддержать. Все, как положено: апельсины-мандарины, шоколад-лимоны… Пускай скорей поправляется!

— Боюсь, что с вами не захотят разговаривать, — сказала Анна Ивановна.

— Да и пускай не разговаривают! — не растерялся Олег, — Мы все равно к нему проберемся. Можем в окно, а можем и еще куда-нибудь.

— Я говорю о Володе, — сказала Анна Ивановна. — Если он захочет с вами разговаривать…

Олег зашептался с соседями.

— Собрание! — закричали все, кто сидел вблизи Олега. — Давайте сегодня собрание.

— Зачем?

— А мы обсудим… — ответил за всех Олег. — Мы обсудим нашу вину.

— Нога у Володи от этого не срастется, — сказала Анна Ивановна.

— А мы попросим, чтобы Владимирцева исключили!

— И от этого она не срастется.

— Тогда пускай нас всех исключат!

— Даже от этого она не срастется.

— Что же, нас наказать нельзя? — спросил Олег.

— Выходит — нет. Никаких писем вы не писали, никого под машину не заталкивали. Вы только смеялись…

— Анна Ивановна, — сказал Олег, — но вы же можете придумать, чтобы нас… чтобы… мы… В общем, чтобы нам за это попало.

— Не могу. Да и никто, наверное, не может. Не придумали еще наказаний за шутки.

— А пускай нас в поход не посылают, — настаивал Олег.

— Что это вам вдруг так пострадать захотелось?

— Вы сами знаете, — буркнул Олег.

— Догадываюсь Что же, собирайте собрание, если хотите. Только без меня. Ничего нового я вам сказать не могу. А сейчас давайте учиться. Кто пойдет к доске?

По тону Анны Ивановны шестой «в» понял, что на сегодня все разговоры окончены. Возле парты Кукина Сани возник легкий шумок, послышался яростный шепот. Получив несколько толчков в спину, Саня дернулся раз, другой и нерешительно поднял руку.

— Ну что ж, Кукин, иди.

Саня заковылял к доске. Но не успел он взяться за мел, как дверь класса приотворилась и в щель просунулась голова неизвестной ребятам женщины.

— Анна Ивановна, на минуточку вас…

Анна Ивановна поднялась и поспешно, словно боясь, что женщина будет говорить дальше, вышла из класса.

Анна Ивановна прикрыла за собой дверь и услышала сразу возникший за ее спиной гул в классе, который хоть и не знал, но сразу догадался, что пришла мать Игоря.

Так оно и было. Перед Анной Ивановной стояла запыхавшаяся, растерянная, насмерть перепуганная мать.

— Здравствуйте, Анна Ивановна, — сказала она и заплакала.

Внезапно Анна Ивановна ощутила знакомую боль в левом боку и прислонилась спиной к двери. С этого мгновения сознание ее как бы раздвоилось: она слушала мать Игоря, старалась понять ее слова, хотя смысл этих слов был известен заранее, и боролась с нарастающей болью, вслушивалась в нее, задерживала дыхание, потому что при вдохе боль становилась особенно сильной.

А женщина плакала и говорила сквозь слезы. Она согласна была на все: на унижение, на ложь, на подвиг; она давала бессмысленные клятвы и обещания. Анне Ивановне было мучительно все это слышать, потому что она ничем не могла помочь ни сейчас, ни позже.

— Ксения Михайловна, не надо… — сказала, наконец, Анна Ивановна, — У нас урок… Я вас прошу — зайдите, пожалуйста, в перемену.

— Не могу я в перемену… — всхлипнула Ксения Михайловна. — Только на час с работы отпросилась. Он, как пришел домой, позвонил… Я уж наврала начальству невесть что. Побегу, думаю, пока еще не решили. Простите его, Анна Ивановна! Простите моего негодяя! А уж я с ним расправлюсь…

— Нельзя этого прощать, — тихо сказала Анна Ивановна.

Ксения Михайловна с готовностью закивала головой.

— Да я понимаю… Я и сама не прощу! Но мне-то как быть? Куда я с ним теперь? Вы уж простите, вы добрая, я знаю…

Анна Ивановна качнула головой в сторону двери.

— А они что подумают?

— Так ведь ребятишки же… Они быстро забудут.

— Нельзя, чтобы забыли.

— Да я понимаю… нельзя… А вы простите, они вам поверят.

— Не могу, Ксения Михайловна. Извините, пожалуйста… Я одна ничего теперь не могу. Будет педсовет…

— Выгонят подлеца?

— В этой школе ему оставаться нельзя, — сказала Анна Ивановна.

— Да это же я, одна я виновата, — простонала Ксения Михайловна. — Какой-то поход у вас собирался… А я ему запретила… Думала — поедем вместе в деревню. Там у меня родня… яблоки… смородина… Думала — вместе будем. А он настойчивый… Говорит: «Не пустишь — хуже будет». Я говорю: «Как это — хуже?» А он говорит: «Тогда никто не поедет!» А мне это ни к чему, кто там поедет — не поедет… Они еще всё с Костиком шушукались. У них же всегда секреты. Он еще у меня спрашивал, чем краску разбавляют… Так я сама разбавителя принесла. Ведь я одна только и виновата!

«Костик — это тот, с Красной улицы… — подумала Анна Ивановна. — Никто не поедет… Вот, значит, в чем дело!»

Анна Ивановна переступила с ноги на ногу: боль уже заполнила всю левую половину тела.

— Давайте обождем… — сказала Анна Ивановна, думая о том, что главное сейчас — уйти в класс и сесть. — Сейчас ничего не решить. Обождем до завтра… до вечера… Не в тюрьму же его сажают. Перейдет в другую школу. Там его возьмут… под особое наблюдение…

— Правильно! В тюрьму его! Ничего для него не жалела… А теперь сама говорю: в тюрьму! — Ксения Михайловна помолчала, комкая в руке платок. — Простите его, Анна Ивановна…

— Извините. Не могу.

— А если — к директору? Он — может?

— Не знаю.

— Тогда я сейчас — к директору. Ведь должен он понять! Вы извините, Анна Ивановна… Я к вам еще зайду… Можно?

Робко, униженно и с надеждой смотрела мать на Анну Ивановну, стараясь поймать ее взгляд. Анна Ивановна смотрела в пол и ей было нестерпимо больно видеть человека в таком состоянии.

— Да-да, конечно… Приходите, — сказала Анна Ивановна.

— Большое вам спасибо! — горячо проговорила Ксения Михайловна и торопливо, словно Анна Ивановна могла отменить это ничего не значащее разрешение, устремилась по коридору к лестнице.

Анна Ивановна вошла в класс. Гул сразу стих. Шестой «в» молча уставился на нее, стараясь по ее лицу угадать, чем кончились переговоры.

Анна Ивановна села за стол. Несколько раз переложила с места на место журнал, потрогала разложенные на столе бумаги. Она обернулась к доске, увидела Кукина, который накручивал тряпку на палец.

— Ты что, Кукин?.. — с недоумением спросила Анна Ивановна и тут же вспомнила. — Ах, да… Ну вот что, Кукин, напиши… напиши нам…

И вдруг шестой «в» увидел, что губы Анны Ивановны начали подергиваться, а лицо странно перекосилось. Анна Ивановна закрыла лицо руками, плечи ее затряслись — она плакала.

Со дня, когда закончилась «история», прошло больше двух недель. Как обычно, в половине девятого Анна Ивановна вышла из дома и направилась в школу. В нескольких шагах от парадной дорогу ей преградила фигура в ватнике и валенках с резиновыми галошами.

— Здравствуйте, Анна Ивановна, — сказала фигура.

Анна Ивановна вгляделась и едва узнала шофера. На этот раз он был чисто выбрит. В морозном воздухе растекались волны одеколона.

— Доброе утро, — сказала Анна Ивановна.

Шофер нахмурился, вспоминая приготовленные слова. Правую руку он держал за спиной.

— Отпустили меня, — сообщил он. — Я вам хочу большое спасибо сказать. Вот что вы следователю объяснили… почему мальчик побежал… и прочее…

— Меня благодарить не за что, — сказала Анна Ивановна. — Я рассказала, что знала.

— Так ведь вас не вызывали, а вы пришли.

— Да вот… пришла… — согласилась Анна Ивановна, соображая, что бы такое могло быть у шофера в правой руке. Если цветы то это еще полбеды, — цветы можно и принять, чтобы не обижать человека. Но где же достать цветы посреди зимы? Скорее всего в руке какая-то вещь, и это гораздо хуже.

— Жена моя вам тоже кланяется. Мы ведь в Минске живем… Так она мне написала… велит подарок вам…

— Ну уж, это лишнее, — сказала Анна Ивановна, с опаской наблюдая за нервным подрагиванием правой руки.

Рука выползла из-за спины и протянула Анне Ивановне сверток в лиловой бумаге перевязанный капроновой лентой.

— Не надо, — сказала Анна Ивановна. — Этого совершенно не надо. Я ничего не возьму.

Лицо шофера приняло отчаянное и вместе с тем смущенное выражение.

— Так как же… — сказал он, — Вы уж примите. Тут ничего… Обыкновенный платок… пуховый… У нас родня на селе… Они вяжут… У вас таких не делают.

— Спасибо, но я не возьму, — решительно сказала Анна Ивановна. — Вы лучше скажите как у вас все обошлось.

— Да обошлось… Права, конечно, отняли. На год. Сейчас сменщика жду — машину передать. А я перебьюсь: у нас в гараже по ремонту работы хватает. А вы все-таки примите, он же не купленный.

Анна Ивановна, словно не слыша последних слов, посмотрела на часы.

— Вот и хорошо, — сказала она, — Извините, мне уже пора. До свидания.

— Желаю вам долго жить, — серьезно сказал шофер, — Я еще тогда парнишке вашему сказал: умная у тебя учительница!

— Спасибо, — засмеялась Анна Ивановна, боком скользнула между шофером и стенкой и торопливо зашагала по тротуару.

Шофер достал папиросу, чиркнул спичкой и задумался. Внезапно лицо его просветлело. Губы его растянулись в хитрой улыбке. Так и не прикурив, он поправил на голове шапку и решительно вошел в парадную, откуда только что вышла Анна Ивановна.

День спустя после разговора с шофером, Анна Ивановна сидела в учительской. У нее был пустой урок. Чтобы не терять даром времени, Анна Ивановна составляла черновик ответов на анкету, над которой уже третий день ломали головы учителя школы.

Бланки анкеты оставил в школе молодой человек, предупредив, что они лишь часть серьезного научного исследования. Анне Ивановне предстояло ответить на множество вопросов по поводу увеличения «сопротивляемости» учеников при переходе из пятого класса в шестой. Под «сопротивляемостью» разумелись всевозможные случаи непослушания: отказы выполнить распоряжения и просьбы учителей, ложь, резкость или грубость, замкнутость, недоверие.

Нельзя сказать, чтобы анкета очень увлекла Анну Ивановну. Она знала множество случаев, которые в анкету никак не укладывались.

Скрипнула дверь учительской, и Анна Ивановна обернулась на этот скрип.

На пороге стояла Аня.

Анна Ивановна встала.

— Пришла, наконец, — сказала Анна Ивановна. — Давно пора. Ребята о тебе каждый день спрашивают: почему Мельникова не ходит? А ты почему без портфеля?

Анна Ивановна старалась говорить спокойным, деловым тоном. Никакой жалости, никакого сочувствия в голосе — никаких напоминаний о прошлом. Просто учительница интересуется, когда ее ученица приступит к занятиям после болезни.

— А мы уезжаем… — сказала Аня.

— Куда? — с недоумением спросила Анна Ивановна.

— К папе. Мы теперь там будем жить.

— Как же так? — растерянно спросила Анна Ивановна. — Зачем так спешить? Я поговорю с твоей мамой — ты должна хотя бы год закончить!

— Не надо говорить, — сказала Аня. — Раньше мама и сама не хотела… И я тоже… Мы папу все время уговаривали, чтобы он совсем сюда перебрался. А он уговаривал, чтобы мы к нему…

— А теперь?

— А теперь мы согласны… И не говорите мне ничего, Анна Ивановна, а то я заплачу.

Перед Анной Ивановной стояла серьезная, решительная и совсем взрослая девочка. Анна Ивановна поняла, что в семье Мельниковых все уже решено бесповоротно.

— Ну что ж, поезжайте. Раз решили, значит — так… — сказала Анна Ивановна.

— Вы за меня не беспокойтесь. Я там буду учиться. Там прекрасная школа… — Тут глаза решительной девочки подозрительно заблестели, и она всхлипнула. — Двухэтажная… Я вам буду писать…

— А может быть, все-таки мне поговорить с твоими родителями?

— Нет, мы вместе решили, — твердо сказала Аня. — До свидания, Анна Ивановна. Можно я вас поцелую?

Аня подбежала к Анне Ивановне, чмокнула ее в щеку и скрылась за дверью.

Анна Ивановна вернулась за стол. Она сидела и бездумно смотрела на анкету, в которой не было пункта для ее ученицы Ани Мельниковой.

Но дверь учительской тут же открылась снова, и в комнату ворвался Олег Кузнецов с Викой Богатыревой.

— Анна Ивановна, когда она уезжает? — заорал возбужденный Олег.

— А ты-то откуда узнал?

— Ха! — сказал Олег. — А правда, она уезжает?..

— Это правда.

— А мы этого не допустим! — заявил Олег.

— Каким образом?

— Мы ее догоним! Мы уговорим! Верно, Вика? Бежим!

Олег дернул Вику за руку и они с грохотом умчались по коридору.

«Как это все у них просто: догнал — и все наладилось, — подумала Анна Ивановна. — Ну что ж, пусть догонят… Может быть… Мало ли что может быть…»

Думать над анкетой Анне Ивановне уже не хотелось. Она положила черновик и анкету в портфель и только тут спохватилась.

— Да у них же сейчас урок идет! — сказала сама себе Анна Ивановна.

Анна Ивановна подошла к расписанию и глазами отыскала колонку шестого «в».

— Интересно, с какого это урока они удрали?

1970