Восхитительная Софи

Глава 3

Софи уставилась на него. Племянник? Он предполагает, что Гарри – его племянник? Она не знала, стоит ли радоваться тому, что поиски ее так быстро закончились. Взглянув на лицо Лайама, решила, что не стоит. Софи прикусила губу. Как сказала Бетти, сейчас в доме живет только Лайам, но, может быть, хватит одного телефонного звонка?

И тогда Гарри обретет отца.

– Как зовут твоего брата?

– Лукас. – Голос его сорвался, и имя прозвучало едва слышно. Лайам прочистил горло. – Лукас, – повторил он, на этот раз гораздо громче.

– Лукас? – прошептала Софи, вспомнив, с какой болью Эмми произнесла: «Он обещал вернуться ко мне». – Почему ты думаешь, что он – отец Гарри?

Лайам предложил:

– Хочешь, я покажу тебе семейный альбом?

Софи не возражала. В данный момент это соответствовало ее целям. Она не хотела принимать заявление Лайама просто так, без всяких доказательств.

Когда она кивнула, Лайам встал и прошел к книжному шкафу. Достав массивный фотоальбом, он положил его ей на колени, а затем вернулся в свое кресло. Софи открыла первую страницу и с изумлением уставилась на нее. Она перевернула страницу, взглянула на вторую, потом на третью, потом вернулась к первой странице. Лица детей на фотографиях были точно такими же, как лицо ребенка, спавшего рядом с ней.

– Гарри – это…

– Гарри – точная копия меня и моих братьев, – подтвердил Лайам, и губы его дрогнули.

– Объясни, кто есть кто?

– Это я… Это мой брат Лачлан, моя сестра Лейси… А вот и Лукас!

Примерно в возрасте трех лет Лайам, Лачлан и Лукас были абсолютно одинаковыми. Но со временем различия стали проявляться. И не только физические. Лайам стоял прямо, будто аршин проглотил, напряженно глядя в фотокамеру. Лачлан, с озорной улыбкой, всегда немного красовался. А Лукас непременно пригибал голову: немного неуверенно, немного стыдливо.

Они были чудесными детьми. И должны были превратиться в замечательных мужчин.

По мере того как Софи листала фотоальбом, перед ней возникала картина сплоченной, крепкой и любящей семьи, в которой царили дружба и взаимное уважение. На секунду ее охватила тоска. Всю жизнь она мечтала стать членом семьи, подобной этой.

Повезет ли Гарри больше, чем ей?

Наконец она вернула альбом Лайаму, и он, слава богу, снова сел в свое кресло, откуда его запах, его тепло не могли подействовать на нее. Он пах лошадьми, кожей, дикой травой – и эти запахи напоминали Софи о Кимберли и о чудесных временах. Когда он устроился рядом с ней, она едва сдержала желание прильнуть к нему. Нельзя быть такой сентиментальной!

– Сходство поразительное.

– Да.

Судя по снимкам, Лукас много смеялся. Он был бы замечательным отцом – веселым, задорным и любящим. В отличие от мужчины, сидевшего сейчас напротив нее.

Инстинкт подсказывал Софи, что Лайам – хороший человек, но ему не мешало бы быть еще и веселым. Ей следовало сразу догадаться, что Эмми вряд ли связалась бы с таким человеком, как Лайам. Он не из тех мужчин, с которыми можно флиртовать.

– Взгляни на это.

Лайам что-то протянул ей. Открытка. Тревожное предчувствие кольнуло молодую женщину. Софи не хотелось читать эту открытку, однако она онемевшими пальцами взяла ее. Это была открытка с видом отеля «Роттнест-Айленд». На обратной стороне стояла подпись Лукаса. Открытка была отослана двадцать один месяц назад. Софи нахмурилась. Все это выглядело достаточно безобидно.

Лайам показал ей два листка бумаги:

– Это движение средств на счете Лукаса двадцать один месяц назад. Несколько операций проведены именно там. Он находился в отеле примерно неделю.

То же самое рассказывала Эмми. Но…

Софи уставилась на Лайама, на бумаги, которые тот держал в руке, и во рту у нее мгновенно пересохло.

– Лайам, где Лукас?

Он пристально посмотрел на нее, и глаза его потемнели.

– Лукас мертв. Он скончался восемь месяцев назад.

Софи побелела.

– Прости, – прошептала она.

Бедный Гарри!

Нет! В это невозможно поверить!

– Внешнее сходство – это еще не все! Это не значит…

– Мы сделаем анализ ДНК, – предложил Лайам.

– Но если Лукас – отец Гарри, то… – Софи умолкла на полуслове, потому что была не в силах закончить фразу.

– Сделаем анализ моей ДНК и выясним, являюсь ли я близким родственником Гарри.

– Нет! Это не имеет смысла. – Ей надо найти отца Гарри. Она должна его найти! – Эмми утверждала, что ты отец Гарри, а не Лукас. Почему она в этом уверена? Почему?

– Лукас боготворил меня, – неохотно признался Лайам. – Ему было всего лишь двадцать три, когда он умер. Он на четырнадцать лет младше меня. Наша мать называла его Счастливый Случай.

Мать, потерявшая сына… На секунду Софи перестала видеть Лайама – слезы выступили у нее на глазах. Она смахнула их.

– После того несчастья я узнал, что Лукас, бывая в городе, иногда выдавал себя за меня.

Софи уставилась на него:

– Но почему?

Лайам пожал плечами:

– Я никогда не спрашивал его. В то время меня беспокоили более серьезные проблемы. – Нахмурившись, он взъерошил волосы. – Мне кажется, Лукас любил представляться управляющим Неваррой – он очень хотел им стать. И если это явится для тебя каким-то утешением, не думаю, что он намеренно обманывал твою сестру.

– Но это по-прежнему не означает, что он – отец Гарри!

– Последние четыре года Лукас представлял нашу семью на сельскохозяйственных выставках. Он действительно останавливался в отеле «Роттнест-Айленд» в то время, когда был зачат Гарри.

– Но…

– Я понимаю, что ты не ожидала такого поворота событий, но, если сопоставить факты, так все и получается.

Софи не могла унять дрожь. Почтовая открытка упала на пол. Отец Гарри мертв.

Нет!

Не отрывая взгляда от Лайама, молодая женщина покачала головой.

– Нет, – прошептала она. Она так надеялась, что Гарри найдет своего отца и тот полюбит его!

– Я сожалею, Софи.

Она подвела Эмми. Она подвела Гарри. Она с удовольствием поменялась бы местами с Лукасом, если бы…

Закрыв лицо руками, Софи зарыдала. Лайам вскочил на ноги, но она жестом остановила его. Тихо выругавшись, он снова сел в кресло.

Наконец, немного уняв дрожь, она подняла голову:

– Прости меня.

– Ты просто измучена.

Воцарилось молчание. Лайам наконец заставил себя заговорить:

– Разве Гарри сирота?

Софи насторожилась:

– Нет!

– Где же его мать? Почему она не приехала вместе с ним?

– Она… сейчас приболела.

Лайам изучающе смотрел на молодую женщину.

– Чего она хочет?

Во рту у нее пересохло. Ей захотелось взять Гарри на руки и крепко прижать к себе.

– Эмми хочет, чтобы отец Гарри полностью взял на себя заботу о нем.

Лайам вскинул голову:

– Почему?

На этот вопрос Софи не была готова ответить, поэтому просто покачала головой.

Лайам решительно встал на ноги.

– Мне надо напоить лошадей. Увидимся за обедом. – Он направился к двери.

– Лайам!

Он остановился. Повернулся к ней.

Софи замерла, увидев мрачный изгиб его губ.

– Что случилось с Лукасом?

Лицо его стало замкнутым.

– Он умер.

Не сказав больше ни слова, Лайам ушел.

Софи взглянула на малыша, спавшего рядом с ней.

Она больше ничего не может сделать для этого невинного ребенка. Софи прижала руку ко рту: «О, Гарри, прости, прости меня!»

Софи вскочила с кровати и бросилась в детскую, когда сквозь пелену сна до нее донесся пронзительный крик малыша.

– Гарри!

Взяв мальчика на руки, она попыталась успокоить его, но он не унимался. Мимолетное доверие, которое малыш проявил к ней, исчезло без следа.

Молодая женщина прижала его к себе, погладила по спинке и попыталась убаюкать, но все было напрасно.

– Тебе приснился страшный сон, мой мальчик?

Она запнулась, потому что кошмаром для него стала реальность. Он потерял мать, его оставили на попечение какой-то чужой тети, привезли в незнакомое место.

Софи сменила подгузник, но малыш продолжал капризничать. Она измерила ему температуру, проверила, нет ли сыпи на теле…

Женщина терялась в догадках. Точно так же было прошлой ночью. И позапрошлой. Может, у него режутся зубки?

Софи взглянула на часы – одиннадцать часов. Она попыталась поиграть с Гарри в Лошадку, чтобы отвлечь, стала петь колыбельные песни, расхаживая с ним по комнате взад-вперед. Ничто не помогало. Малыш не переставал кричать.

В конце концов Софи усадила его на большой двуспальной кровати и погладила по головке. Она не знала, что ей делать, как помочь Гарри.

Софи заломила руки. Она недостойна быть матерью – ей это известно уже семь лет.

Разве сможет она загладить свою вину?

Собственно, именно этим она сейчас и занимается. В свое время Софи совершила ужасную ошибку, сделав аборт, но она добьется хорошей жизни для ребенка Эмми.

Личико Гарри с красными щечками было страдальческим, и горло ее сжалось. Она заслужила все это. Но не он.

Господи! Сегодня вечером она не давала ему бутылочку.

– Ты голоден, Гарри?

Взяв малыша на руки, Софи заторопилась на кухню. Там она подогрела молоко, достала банку с шоколадным кремом.

Гарри отказался и от того, и от другого.

Она попыталась дать ему бутылочку на том же диване, на котором он лежал днем, надеясь, что у него возникнет ощущение чего-то знакомого.

Ничего не помогало.

Глотая слезы, Софи принялась расхаживать с ним по холлу.

– О, Гарри, тетя Софи очень хочет помочь тебе. Она сделает все, чтобы тебе было хорошо.

Малыш продолжал плакать. Его крики разрывали ее сердце. Она – существо беспомощное, жалкое и бесполезное.

– Что с ним происходит? Он болен?

– Не думаю. – Софи не смогла сдержать дрожь в голосе. – У него нет температуры, никакой сыпи или чего-то подобного.

Лайам сделал шаг, затем другой, засунув руки в задние карманы джинсов. Он явно не ложился спать.

– И давно он так кричит?

– А который сейчас час?

– Только что пробило двенадцать.

Софи подавила вздох:

– Почти час.

– Час?! – Остановившись перед ней, Лайам расправил плечи. Она в очередной раз ощутила, какой он… огромный. – С ним что-то не так. – Он направился в дальний конец холла. – Я сейчас вызову доктора.

– Нет. – Софи покачала головой. На плечи ей, казалось, давил неимоверный груз.

Он резко повернулся к ней:

– Целый час! Это…

– Это ничего. Прошлой ночью он проплакал четыре часа. Потом на три часа прервался, а затем снова плакал – два часа.

Лайам явно был потрясен:

– Ты пыталась его накормить?

Ее охватило безысходное отчаяние.

– А как ты думаешь?! – вскричала Софи. – Я сделала все, что можно! – Она протянула ему Гарри. – Попробуй успокоить его.

Лайам попятился:

– Он не знает меня, я могу испугать его.

– Он знает меня всего лишь два дня! – Гарри заплакал еще громче. Софи прижала его к себе. – О, Гарри, прости свою тетю Софи. Она не хотела тебя напугать.

Гарри изо всех сил вырывался. Сердце Софи щемило. Малыш не хочет, чтобы она прикасалась к нему. Он понял, кто она такая. Какое еще доказательство ей нужно? Как мать она не стоит ничего!

В глазах Софи стало темнеть. Но вдруг Лайам сделал шаг вперед и взял у нее ребенка. И неожиданно она снова смогла дышать.

Гарри не перестал плакать, но его рыдания больше не терзали ее грудь и не звенели оглушительно в ушах. Она опустилась в ближайшее кресло – кресло Лайама – и стала смотреть на мужчину и ребенка.

Лайам не знал, что ему делать с орущим комочком, который извивался в его руках. Он взял малыша лишь потому, что больше не мог смотреть на лицо Софи. Она выглядела так, будто вот-вот упадет в обморок. А если прошлой ночью это продолжалось несколько часов…

Он не жалел о том, что постарался облегчить ее ношу, но теперь, когда ребенок был у него, растерялся.

Софи улыбнулась. И Лайам счел это чудом, если учесть ее крайнюю усталость и беспокойство за малыша – не говоря уже о том, как она была расстроена, узнав о смерти Лукаса.

– У тебя очень скоро устанут руки, если ты будешь так держать Гарри, – заметила она.

Его руки были вытянуты. Гарри болтался в воздухе. Лайам осторожно прижал ребенка к груди. Тот продолжал орать. Точно так же, как и у Софи, Гарри старался вывернуться из рук Лайама. Невероятно, сколько сил в этом маленьком тельце!

Лайам сел на середину дивана. Со всех сторон его теперь окружали мягкие подушки.

Он попытался покачать Гарри на колене. Малыш не унимался. Неужели Софи выдерживала это в течение нескольких часов? Он держит своего племянника меньше чем две минуты и…

Словно почувствовав его беспомощность, Софи подняла с пола игрушку и опустилась на колени перед ним и Гарри.

– Эй, Гарри, – ласково позвала она, показав малышу Лошадку. Лошадка «проскакала» с одного конца дивана на другой, потанцевала возле ножек малыша, а заодно и на ногах Лайама. Ему это показалось странно интимным. – Лошадка не любит, когда ты плачешь.

Гарри не умолк, однако перестал вырываться, а потом, нагнувшись, схватил мягкую Лошадку и уткнулся в нее личиком. В груди Лайама все перевернулось. Бедный малыш! Он устал, он чувствует себя не в своей тарелке, но как ему помочь?

– Это очень трогательно, да? – прошептала Софи.

Когда теплое тельце племянника прижалось к его груди, Лайам только кивнул в ответ.

Софи сглотнула, глаза ее подозрительно блеснули.

– Я использовала все, чтобы успокоить Гарри: его игрушки, его бутылочку. Я ходила с ним туда-сюда, сменила ему подгузник, переодела, пробовала убаюкать, строила глупые рожицы, говорила дурацкими голосами, пыталась соблазнить шоколадным кремом. Что еще можно сделать?

– Ты пыталась петь?

– Да. Колыбельные песни… О, Гарри… Ты знаешь, что твоя бабушка, Дана, обычно пела, когда хотела меня успокоить?

Гарри перевел дыхание и снова заорал. Неужели ребенок способен плакать так долго?

– Твоя бабушка Дана пела песни «АББА» – для меня и твоей мамы.

При слове «АББА» Гарри умолк. Софи от изумления открыла рот. Лайам уставился на Гарри. Лицо малыша снова скорчилось.

– Пой песню «АББА», – приказал Лайам.

И Софи начала петь «Мамма миа!». Гарри перестал плакать.

Песня подошла к концу. Ребенок молчал. Софи смотрела то на мальчика, то на Лайама широко раскрытыми глазами, а потом улыбнулась – искренне, открыто. Как тогда, когда сошла с почтового самолета и сказала: «Мистер Степлтон, я привезла вам вашего сына».

Но Гарри не его сын.

Железные тиски еще крепче сжали его сердце. Лайама охватило желание заботиться о ком-нибудь, оберегать, защищать. Он ощутил то, что уже потерял надежду испытать: запах детского талька, теплого молока и нежной детской кожи.

– О, Гарри, знаешь, что я тебе сейчас покажу? – Софи дотронулась до коленки малыша. Он не возмутился. – Этому танцу научила меня и твою маму бабушка Дана. Держу пари, ты знаешь его!

Она вскочила с места и принялась напевать другую мелодию. Лайам замер, увидев, как глаза Гарри расширились. Софи исполнила такой зажигательный танец, какого Лайам никогда в жизни не видел. Он включал элементы твиста и степа, а финал был в стиле рок-н-ролла. Гарри очень понравилась импровизация. Он захлопал в ладоши, и Лайаму захотелось присоединиться к нему.

Когда танец закончился, Софи упала перед ними на колени, едва дыша. Лайам почувствовал, что ему внезапно тоже стало трудно дышать. Молодая женщина спросила у малыша:

– О, ведь это весело, да?

Гарри еще сильнее принялся хлопать в ладоши, а потом, наклонившись, прижал свою пухлую ладошку к ее щеке и улыбнулся.

– О! – Софи села на пол, ноги отказались ее держать.

Внезапно Лайаму захотелось, чтобы Гарри точно так же улыбнулся ему!

– Думаешь, мне надо снова спеть эту песню? – спросила она.

Глаза ее были усталыми. Он покачал головой:

– Отдыхай, Софи.

– А если он снова начнет плакать?

Лайам откинулся на спинку дивана, открыл рот и запел «Фернандо».

Софи протянула Гарри бутылочку, и он взял ее. Убрав волосы с лица ребенка, она прошептала: «Тетя Софи любит тебя». Затем опустилась в кресло напротив.

А Гарри прижался к груди Лайама, уютно свернулся и закрыл глазки. Рана в сердце мужчины, которую последние пять лет он старался игнорировать, казалось, стала болеть меньше.

Белинда не могла забеременеть, и это убивало его. Лайам пытался убедить себя в том, что лишь последующие события по-настоящему разбили его сердце. Но сейчас он задумался, а так ли это на самом деле. Измена Белинды так сильно подействовала на него или тот факт, что он был лишен возможности иметь собственных детей?