Восход Черной луны

Глава 1

Андрей Арсеньев размашисто шагал по славному городу Кабулу, в сопровождении переводчика советского посольства, своего давнего приятеля, Игоря Камбурова. Они направлялись на восточный базар. Игорь долго отказывался идти с Андреем, но в последний момент неожиданно согласился, вспомнив вдруг, что обещал жене присмотреть драгоценные камни, которыми изобиловала местная торговля.

Здесь, в столице, война, охватившая всю страну, угадывалась только по большому количеству вооруженных, в защитную форму одетых людей, да еще по проносившимся на довольно рискованной скорости бронетранспортерам и военным грузовикам.

Когда они подошли к базару, а это действительно был не рынок, а самый настоящий восточный базар со всем его многоголосием и своеобразным колоритом, Андрей задержал удивленный взгляд на роскошных разноцветных коврах ручной работы, разостланных прямо на проезжей части улицы, рядом с примыкающими к ней торговыми рядами.

— Во дают! — изумился Андрей. — Ковровыми дорожками покупателя встречают! Чудеса да и только! Кому рассказать, не поверят же.

Игорь снисходительно усмехнулся и покровительственно изрек:

— Клуб путешественников надо смотреть. Об этом же любому школьнику известно. Хозяева каждое утро расстилают ковры прямо на дороге, чтобы шины автомобилей размяли узелки, отчего ковры становятся мягче и качественней.

— Качественней?! После того как по ним проедут автомобили?! Но ведь ковры же испачкаются! — еще больше поразился Андрей. — У нас многие в квартирах и то тапочки снимают, перед тем как на ковер ступить!

Игорь пожал плечами, давая приятелю понять, что он в таких квартирах не бывал.

— Когда изделие обработают таким своеобразным способом, его почистят или даже постирают, и оно будет полностью готово. Технология! — столь гордо добавил он, словно и в самом деле имел полное представление об этой самой технологии.

Андрей прилетел в Кабул всего на два часа и, в общем то, ничего покупать не собирался. Но желание ознакомиться с местным базаром, походить среди тех людей, братьев и сыновей которых он видел лишь через прицелы своего вертолета, познать их жизнь, понять их интересы, да к тому же еще и желание полюбопытствовать: чем же они торгуют в этой много лет воюющей стране, заставило его оказаться в шумном и цветастом восточном разноголосье.

С интересом наблюдая кипящую вокруг него навязчивую торговую деятельность, Андрей шагал за Игорем, который целенаправленно продвигался к лавкам, торгующим сомнительной стариной и дешевыми ювелирными изделиями. Посетив несколько заведений такого типа, приятель Андрея выбрал, наконец, из множества предлагаемых плутоватыми торговцами драгоценных и полудрагоценных камней два средних размеров, неграненых изумруда и, очень довольный покупкой, собрался было уходить, но Андрей вдруг остановил его и попросил:

— Скажи хозяину, пусть покажет вон тот кинжал в красных ножнах.

Андрей и сам не знал, зачем ему понадобилось смотреть на совершенно ненужную ему вещь и почему именно она привлекла его внимание, скромно укрываясь среди огромного количества старинного и псевдостаринного холодного оружия, развешанного по стенам лавки.

Игорь недоуменно посмотрел на приятеля, но просьбу выполнил, и кинжал, лезвие которого было лишь немногим длиннее, чем у обычного охотничьего ножа, слегка выдвинутый из сафьяновых ножен, оказался в руках Андрея.

— Красавец, — восхищенно прошептал Арсеньев. — Настоящий красавец.

Он внимательно рассматривал странную дымчатую, с едва заметным переплетающимся узором сталь оружия, украшенную насечкой из какого-то желтого металла, образующей бегущую по клинку надпись, составленную из букв, напоминающих арабскую вязь.

— Андрюша, нам пора, — услышал Арсеньев голос приятеля.

Андрей вздрогнул, словно очнувшись, и поспешно потянул Игоря за руку.

— Погоди. Спроси, сколько он стоит. Я хочу это купить.

На вопрос о цене хозяин сладко улыбнулся, многозначительно поднял брови и, несколько помедлив для большей эффектности, таинственным шепотом сообщил:

— Это очень! очень старинная вещь и поэтому стоит дорого.

— Дорого? Сколько же? — важно поинтересовался Игорь.

Сумма, названная торговцем, повергла в изумление даже видавшего виды Камбурова. Он решил, что хитрый афганец захотел нажиться на несведущих русских, и потому Игорь энергично вступил с ним в продолжительный спор. Однако все попытки сбить стоимость оказались безуспешными. Хозяин лавки, вопреки всем обычаям, упрямо стоял на своей цене и за меньшую сумму с кинжалом расставаться не желал.

— Придется отказаться от покупки, Андрюха. Он запросил за этот ножичек целое состояние, — скептически произнес Игорь.

Андрей не мог себе объяснить, почему им до такой степени овладело желание стать обладателем этого старинного кинжала. Вещь красивая, но совершенно очевидно, что ему абсолютно не нужна. Бесполезная для Андрея вещь. И все же что-то внутри Арсеньева отчаянно сопротивлялось, не давало возможности спокойно повернуться и уйти. Он не задумываясь сказал:

— Я возьму его, сколько бы он ни стоил, — и тут же пояснил опешившему приятелю, — в конце концов денег у меня предостаточно, я их даже истратить не смог. Негде и некогда было. А уж если душа чего-то желает, то стоит ли выставлять себя перед ней скрягой? Тем более, что душу эту почти ежедневно могут вышибить из бренного тела. Так что берем, как ты говоришь, ножичек, и баста. Древний, говоришь? — усмехнувшись, спросил он афганца.

Тот сладко улыбнулся, не понимая сказанного Андреем, и, кивая головой, быстро-быстро затопотал на своем языке.

Арсеньев шепотом спросил Игоря:

— Черт его разберется в этих афгани. Что этот чародей бормочет там? Скажи, сколько стоит этот клинок в нормальной валюте?

— Дорого, Андрюша, для игрушки слишком дорого. Пятьсот долларов.

Камбуров не отговаривал приятеля от покупки, но в интонациях его, когда он называл цену, явственно проскользнуло неодобрение, на которое Андрей не стал обращать внимания..

Он молча отсчитал деньги, взял кинжал и равнодушно отвернулся от торговца, но тот, воодушевленный удачной продажей, проявил еще большую словоохотливость и живо-живо затараторил, взглядом прося Камбурова перевести его слова покупателю.

— Он говорит, — повернувшись к Андрею сказал Игорь, — что этот кинжал действительно очень старинный, и ты не пожалеешь, что так дорого заплатил за него. Его лезвие обладает чудесными свойствами и у этого оружия даже имеется собственная легенда.

Камбуров вслушался в торопливую, сбивчивую речь афганского торговца и деловито продолжил перевод:

— Так вот, о легенде. Он говорит, что это случилось в девятьсот пятьдесят шестом году в Томбукту. Значит, — Игорь слегка задумался, — насколько я разбираюсь, в середине шестнадцатого века где-то в верховьях Нигера. Тогда это был Западный Судан. Аския, который уехал в Кукийю, заболел смертельной болезнью, а его курмин-фари Дауд сцепился в борьбе за власть в государстве Сонгай с арбенда-фармой Букарой, внуком аскии аль-Хадж Мухаммеда. Поскольку народ возжелал иметь повелителем этого Букару, Дауд прибег к помощи какого-то волшебника-ученого, которого сегодня никто иначе, чем колдуном, не назвал бы.

Андрей взмолился:

— Игорь, пощади! Твой перевод мало чем отличается от речи этого разбойника от коммерции, — он сердито кивнул в сторону беспрестанно кивающего головой хозяина лавки. — Аскии какие-то, арбенды, Дауды-Муххамуды… Объясни мне ради бога русским языком: кто есть кто в этой истории?

— Ну, дружище, ты слишком многого от меня хочешь. Я ведь специализировался на фарси, а не на арабском средневековье. Тебе и так повезло: столкнула тебя жизнь с человеком исключительно эрудированным, причем необъятного кругозора, — гордо сообщил Камбуров, явно имея в виду себя. — Из чистой любознательности прочитал я кое-что из истории Судана, а иначе бы ты и такого перевода не имел. Ну, а если по существу, то арбенда-фарма, — это, видимо, принц-наследник, аския — владыка, правитель, а у Дауда, о котором в основном и идет речь, должность, на которую назначает правитель: он — курмин-фари, что на вашем военном языке должно означать, — главнокомандующий. Здесь такие чудесные истории обожают. Так ты будешь дослушивать эту сказку или пойдем?

— Дослушаю, раз она входит в комплект основной покупки, — усмехнулся Андрей. — Как говорится: за все уплочено.

Пожилой торговец, заметив обращенные на себя взоры, тут же вдохновенно продолжил рассказ на своем тарабарском языке. Закончив повествование, он замолчал и принялся напряженно вглядываться в лица офицеров, стараясь понять их реакцию. Игорь мученически вздохнул и шутливо закатил глаза.

— В общем, отыскал этот Дауд опытного колдуна, — принялся он с язвительностью переводить дальше, — который что-то имел против законного принца, и давно на него зубы точил. Колдун, естественно, тут же с радостью, согласился помочь Дауду за весьма приличную плату этого принца извести. Для этого им понадобился сосуд с водой, который они без труда получили, правда, неизвестно откуда и каким образом. Но не это главное. Главное, что колдун произнес над сосудом заклинания и назвал его (непонятно кого, но все же думаю, что сосуд, а не Дауда) именем Букара. Принц, естественно, тут же по глупости своей и откликнулся…

Камбуров перевел дыхание и хитро посмотрел на Арсеньева, который несмотря на иронию приятеля слушал с большим вниманием.

— Эй-э! — с усмешкой воскликнул Игорь. — Чувствуется дефицит сказок в твоем детстве. Хоть рот-то закрой.

— Ну, здесь ты как раз и не прав, — доброжелательно возразил Андрей. — Мама моя большая мастерица на колдовские, да загадочные россказни. Только в отличие от этого дилетанта, она еще и действием умеет ошеломить. Такое иной раз сотворит, только диву даешься… И что же тот волшебный колдун-то сделал, когда принц по глупости откликнулся?

— А ученый-колдун не будь дураком, а возьми и скажи: «Выйди ко мне!» Из воды и вышла по воле Всевышнего Аллаха фигура с обликом и видом Букара, закованная в стальные доспехи с головы до ног. Увидев броню на своем враге, колдун разобиделся и повелел принести булатный клинок, откованный в Дамаске, но не простой, а такой, на клинке которого написано одно из непроизносимых вслух имен Аллаха. В общем, все как в приличной, уважающей себя сказке. Некоторое время спустя такой кинжал, конечно же, нашелся, и колдун, что уж само собой разумеется, пронзил этим оружием грудь вызванного им призрака, пробив клинком, над которым предварительно произнес заклинания, железный панцирь, прикрывавший Букара. Через несколько дней настоящий принц умер (потому как выбора у него уже не было), а кинжал, который сгубил его, сейчас у тебя в руках. Что тоже само собой разумеется. Вот и вся легенда. Если квалифицировать ее в современных терминах, — стандартный военный переворот с целью беззаконного захвата власти с привлечением последнего слова науки и техники.

Игорь поблагодарил хозяина и, пропустив Андрея вперед, вышел из лавки. Торговец уже вслед им быстро что-то прокричал. Камбуров приостановился и вежливо выслушал, уже заинтересовавшись не хуже Арсеньева.

— Надо же, как удачно все складывается! — вновь съязвил Игорь. — Ты, Андрюша, теперь счастливец. Этот «маджахед» утверждает, что кинжал может поразить любого, даже если он прикрыт броней, и даже в том случае, если металл брони заранее заколдуют, потому что заклятие, наложенное на этот клинок, все равно сильнее. Теперь нет уже магов, силой волшебства равных колдунам древности. Еще он упрямо продолжает твердить, что ты не пожалеешь об истраченных деньгах, — Игорь коротко рассмеялся. — Знай, когда в твоем вертолете иссякнет боекомплект, можешь метнуть сверху свой ножик, и он рассечет надвое эрликон маджахедов.

Игорь с Андреем дошли до ворот посольства, где и расстались. Уже через сорок минут после этого вертолет, мягко взмыв с бетона кабульского аэропорта, понес Андрея к Джелалабаду.

Глава 2

Жаркий август беспощадно плавил асфальт городских улиц, загоняя в тень утомленных зноем прохожих. Ирина сидела на скамейке под ивой во дворе своего дома и грустно размышляла о неудавшейся семнадцатилетней жизни. Рухнула заветная мечта, на осуществление которой она потратила столько сил.

— Стоило ли, — чуть не плача, думала Ирина, — в течение двух лет наживать пятерки в аттестате, храбро сражаясь за средний балл, недосыпая, все лето готовиться к экзаменам в этот, провалился бы он пропадом, медицинский институт? Столько мучений, и все лишь для того, чтобы в результате получить дырку от бублика.

Теперь, когда она не нашла своей фамилии в списках поступивших абитуриентов, белый халат врача, предмет ее многолетних вожделений, сделался еще привлекательнее. Самолюбивая Ирина, внутренне сжавшись, с ужасом представила себе притворно-сочувственные взгляды знакомых и более удачливых подруг с традиционным в таких случаях: «Ну, ничего, не все потеряно. Подготовишься, на следующий год обязательно поступишь».

— Ну почему, почему все так несправедливо устроено? Все друзья, да что там друзья, просто едва знакомые люди в один голос твердят, что одно только мое присутствие приносит им удачу, а мне самой от этой удачи не перепало и на грош. Волшебница для всех и злая колдунья для себя лично, — невесело пошутила Ирина.

Она вспомнила, как подруги просили ее постоять рядом, когда вытаскивали из барабана билетик книжной лотереи. Девушка давно уже перестала удивляться тому, что почти всегда, когда она выполняла их просьбу, этот маленький коричневый клочок бумаги приносил выигрыш. Одноклассники, порой по вечерам игравшие в карты, случись ей проходить мимо, зазывали волшебницу, наперебой предлагая всевозможные блага в виде семечек или конфет.

— Иришка! Иди сюда. Постой рядом. Что-то сегодня не везет совсем.

И когда она больше из любопытства, чем из великодушия или из желания полакомиться предлагаемыми дарами, подходила к кому-нибудь из игроков, счастливец оживлялся и, время от времени опасливо проверяя, не ушла ли она, изрекал традиционное:

— Хоть верьте, хоть нет, но пока Ирка стоит рядом, карта прет, как заговоренная.

За последние два года слава человека, неизменно приносящего удачу, прочно закрепилась за Ириной. Она и сама порой удивлялась, тому, что людям, даже совершенно посторонним, действительно везло в ее присутствии, но в глубине души считала это обычными случайностями, просто совпадением.

Самой Ирине не везло всегда и во всем. Когда она подходила к остановке, нужный троллейбус уезжал, а следующий в лучшем случае останавливался для ремонта, если вообще не проходил порожняком мимо убитых горем несостоявшихся пассажиров.

О! Как ненавидела Ирина эти подлые таблички за лобовым стеклом, нагло извещающие жаждущих попасть в замызганное чрево троллейбуса о том, что нет водителю до них совершенно никакого дела, поскольку в этом таинственном ПАРКЕ ждет его занятие поважней, чем перевозить затравленных городским транспортом пассажиров к их глупым и пустяшным делам. Как унижали эти гнусные таблички ее человеческое достоинство. Как порой втаптывали в грязь ее новые, на толкучке купленные туфельки. Сколько презрения к ее незаурядной личности они, эти мерзкие таблички, таили в себе.

По этой причине Ирина набралась надменной гордости и научилась ходить пешком на рекордные расстояния, высокомерно игнорируя зазывно проносящиеся мимо троллейбусы.

Не лучше обстояли дела и на других фронтах ее борьбы с приговором — невезучая. К любому магазину Ирина подходила исключительно в тот момент, когда одна из его работниц вывешивала другую, еще более ненавистную табличку со злорадным сообщением «санитарный час» или лживым «переучет» и, мучимая страстью любопытства и желанием немедленного приобретения, оскорбленная таким отношением жизни к себе, Ирина вынуждена была не солоно хлебавши поворачивать назад.

И так во всем, во всем без исключения. Почта, телеграф, вокзалы, парикмахерские и дома быта словно ополчились на нее с самого рождения и тогда же вступили в какой-то немыслимый заговор, безжалостно захлопывая свои двери перед ее носом.

То, что несчастная Ирина получала от жизни, имело к удаче или везению самое отдаленное отношение и давалось ей только путем упорного труда или не менее упорного преодоления неблагоприятных обстоятельств, что, в сущности, тоже немалый труд.

Иногда Ирина, мысленно пытаясь обмануть судьбу, моделировала ситуации, в которых удача, приносимая ею другим людям, могла быть использована для собственного блага.

— Вот стану подругой карточного шулера, и деньги потекут рекой… — сердясь на себя за глупые мысли, думала она.

Но тут же, осознавая безнадежность борьбы со злокозненной судьбой, отбрасывала даже эти «безобидные» мысли.

— Стоит этому несуществующему шулеру один раз поделиться со мной выигрышем, как всю его удачу словно ветром сдует, — грустно заключала она.

Размышления Ирины о несправедливости судьбы время от времени перемежались горьким осознанием неудачи, минимум на год отодвинувшей ее заветную мечту стать врачом. Девушка еще некоторое время посидела, откинувшись на спинку скамьи, подавленная свершившейся несправедливостью, в которой больше склонна была обвинять людей, составивших списки поступивших счастливчиков, чем судьбу, винить которую, если уж она такова, занятие глупое и бессмысленное.

— Ну что ж, — вставая, подумала она, — если удача не приходит сама, придется брать требуемое штурмом, без ее участия. Капризная эта дама и раньше меня не баловала, так что ситуация вполне привычная.

В голове девушки родился план, детали которого она, с присущей ей обстоятельностью принялась обдумывать. Поглощенная этим занятием, Ирина остановилась у подъезда своего дома и, постояв еще немного, приняла окончательное решение: она поступит в медицинское училище, закончит его с отличием, станет медсестрой, а через два года, имея специальное образование, возьмет институт штурмом вне конкурса.

— Так даже лучше, — повеселев, подытожила Ирина. — Практика, которую я получу в училище, пригодится мне, будущему врачу, в дальнейшей жизни. Во всяком случае не помешает.

Определив таким образом свою судьбу, она стремительной спортивной походкой покинула двор своего дома. Уже через полчаса девушка вышла из раскаленного троллейбуса, в который успела заскочить на ходу (бывают и в ее жизни маленькие удачи), уверенно направляясь на улицу Тельмана в медицинское училище.

Когда вечером девушка рассказала родителям о своей неудаче и принятом затем решении, отец ее, мягкий и уравновешенный человек, военный летчик, успокаивающе сказал:

— Что ж, доченька, так или иначе ты движешься к намеченной цели, а профессия медсестры, особенно операционной, сама по себе подразумевает квалификацию, порой не меньшую, чем у оперирующего хирурга. Можно считать, что все в порядке.

«Ну это он хватил в своем желании подбодрить меня», — критически отнеслась к словам отца Ирина.

Мать молчаливо согласилась с отцом, ничем не выразив особого своего отношения к принятому дочерью решению.

Глава 3

Несколько месяцев, в течение которых Ирина постигала азы медицинской науки, она почти ни с кем не общалась. В ее небольшой комнатке медицинские учебники самым необычным образом смешались с произведениями классиков французской беллетристики, перемежающимися трудами Фрейда или Аристотеля.

Девушка поглощала знания жадно и бессистемно. Казалось, разнородные сведения, смешавшись в сознании Ирины, не принесут ей никакой пользы, однако, вопреки логике, потоком поступающая в ее очаровательную головку информация сама собой сортировалась, систематизировалась, и девушка порой поражала глубиной своих знаний и оригинальностью суждений не только сверстников, но и людей гораздо более сведущих.

По своему характеру и привычкам Ирина была схимница и молчунья, что не мешало ее остроумию озорно разворачиваться в самой шумной и разнородной компании.

Там, где появлялась она, царили шутки и смех. Но язычок ее был так боек, а порой и так безжалостен к представителям сильного пола, что несмотря на весьма и весьма красивую внешность: высокий рост, длинные ноги, точеную спортивную фигуру, румяные щечки и пунцовые пухлые губки — ну чего еще, казалось бы, надо этим не таким уж и разборчивым мужчинам, — «сильный пол» в ее присутствии терял свою самоуверенность, что тут же сказывалось на успехе самой Ирины в его, этого пола, среде.

Самые наглые его представители опасливо поглядывали на девушку глазами припертого рогатиной зверя, поеживаясь в ожидании очередной шутки, выставляющей их на жизнерадостное посмешище всей честной братии, — что может быть приятней эгоистичного самоутверждения за счет ближнего своего.

По этой причине ребята соглашались ограничиться обществом пусть менее красивых, но зато и не столь задиристых подруг, в присутствии которых можно запросто распустить хвост павлином и не бояться быть пойманными с поличным, если случится вдруг перепутать Бабеля с Бебелем или Гоголя с Гегелем.

Но Ирина, озабоченная жадным «пожиранием» наук, вовсе не страдала от отсутствия мужского внимания. Она просто не замечала его, считая все эти пошлые поцелуйчики на ободранных скамейках и прижимания в благоухающих подозрительными запахами подъездах пустым времяпрепровождением.

С избытком начитавшись Фицджеральда, Тургенева и Грина, она претендовала на любовь такого сказочного принца, который будет достоин ее лишь тогда, когда количество заумных собраний и фолиантов, помещенных в его голову, сравняется с той разнородной библиотекой, которую удалось «проглотить» ей самой.

К тому же претенденту на ее сердце, по мнению Ирины, вполне подошли бы внешность Сильвестра Сталлоне (хоть и от него она была совсем не в восторге) и автомобиль «порше» (который, кстати, тоже мог бы быть и поприличней).

А пока упрямая девушка в ожидании этой прекрасной встречи продолжала вгрызаться в Сенеку, Платона и Кампанеллу, отказываясь от общения с очарованными ею поклонниками, о существовании которых она чаще всего и не догадывалась.

Однако дальнейшие события ее жизни показали, что Ирина пребывала в счастливом — а может, и в несчастном — неведении по отношению к собственным желаниям. Оказалось, что ее радикальные представления о сердечных делах держались больше на отсутствии соблазнов, чем на моральных барьерах и нелепых принципах, выстроенных ею же.

Стоило Ирине на дне рождения своей подруги «заболеть зубом» настолько, что она, терзаемая немыслимыми страданиями, вынуждена была держать рот на замке всего каких-то часа два, как новый возлюбленный виновницы этого торжества самым подлым образом переметнулся в число активных поклонников Ирины, прельстившись ангельским видом настолько, что весь вечер не отходил от нее ни на минуту.

Больной зуб и связанные с ним мучения, помешали Ирине дать достойный отпор этому нахалу, нагло расточающему пошлые комплименты типа: «Даже не верится, что это натуральный цвет волос, я думал вы их красите», — или: «Трудно поверить, что еще существует натуральный румянец», — и опять: «Я думал, вы их (это щеки-то! брр!) красите».

В результате временно онемевшая Ирина, не успев даже этого осознать, обзавелась сразу двумя неприятностями: непримиримым врагом, еще несколько часов назад пребывавшим в числе ее лучших подруг, и пламенным поклонником, намертво увязавшимся провожать девушку домой. От его неуместного внимания Ирина страдала даже больше, чем от зубной боли.

Удивительный этот наглец, млея под ее недоумевающим взглядом, клялся в любви так, словно они знакомы не каких-нибудь три часа, а по меньшей мере сутки, принимая ответное протестующее мычание измученной зубной болью Ирины за поощрительные междометия, стимулирующие дальнейшие душеизлияния.

Нахал оказался обладателем звучного (но ставшего в результате небогатой фантазии многих родителей назойливым) имени Роман. Утомленная его непрерывной болтовней, щедро перемежаемой бесконечными комплиментами в ее адрес, Ирина приняла решение, которое вполне бы одобрил Иван Сусанин: она долго водила новоявленного поклонника проходными дворами и в конце концов решительно распрощалась с ним в подъезде совершенно незнакомого дома, приветливо кивнув в ответ на его смелое предложение продолжить их приятное знакомство завтра и с обворожительной улыбкой сообщив, что будет несказанно рада видеть его на этом же месте в шесть часов утра.

Ее приятно удивило наивное заверение сего вполне зрелого мужа, что он непременно явится в назначенный час.

— Есть же еще Петрарки на свете, — с удовлетворением думала Ирина, стоя в чужом подъезде и затаив дыхание наблюдая в щель двери за стремительно удаляющимся Романом.

Длительное запутывание следов утомило девушку настолько, что заснула она тотчас, едва коснулась головой подушки, в тот же миг забыв и о Романе, и о дне рождения подруги, и даже о хронически нывшем зубе.

Предстоящее утро, как и весь последующий день, были распланированы аккуратной Ириной до мелочей и в этом стройном и строгом распорядке молодому болтуну по имени Роман места отведено не было ни малейшего.

Однако все планы Ирины, как это часто случается с планами вообще (а уж с ее и тем более), рухнули, словно карточный домик под напором урагана. Для Ирины этим ураганом оказалась обострившаяся посреди ночи зубная боль, коварно загнавшая ее задолго до рассвета в кабинет скорой стоматологической помощи.

Первобытный страх, неизменно охватывающий Ирину у порога приемной стоматолога, на этот раз, придушенный нестерпимой болью, судорожно дернулся и растворился где-то в глубинах сознания.

— Сиди, хуже уже не будет, потому что хуже уже ничего и нет, — не на шутку схватившись с этой ненавистной болью, удерживала себя от бегства Ирина.

Измученная, она терпеливо дождалась своей очереди и, не вздрогнув, позволила игле шприца, наполненного новокаином, впиться в ее десну. Немолодой врач, с кровожадным в идол; сделав укол, неожиданно ласково сообщил:

— Теперь, деточка, посиди в приемной минут пятнадцать-двадцать. Я тебя позову.

И Ирина вновь вернулась в неуютный коридор, до отказа забитый страдающими людьми. Она расположилась на жестком, неудобном стуле, счастливым образом освободившемся перед самым ее носом (знак особого сочувствия судьбы), приготовившись промучаться отведенные ей минуты и пройти, наконец, через кошмар зубоврачебного кресла.

Однако минут через пять боль стала стихать и вскоре совсем пропала. Девушка несмело потрогала пальцами онемевшую щеку, и в ее головке, обрадованной счастливым исчезновением мучений, родилась мысль, которая в тот момент показалась ей удивительно удачной:

— Если у меня ничего не болит, зачем же я здесь сижу?

Несмело зародившись, мысль эта с каждой минутой крепла и настойчиво требовала воплощения в жизнь. Страх перед стоматологами, спрятавшийся под натиском безжалостной боли, вновь поднял голову и, осмелев, начал заботливо нашептывать:

— Беги, глупая, беги отсюда!

— Куда? — осторожно вступало в беседу осмотрительное сознание.

— Да куда глаза глядят… — еще уверенней подсказывал страх.

— Ага! Понятно! — радостно отреагировало сознание, тут же обнаружив, что глаза очень удачно глядят как раз на входную дверь.

Ирина поднялась со своего места и медленно, боясь, что ее побег тотчас обнаружится, начала продвигаться к выходу.

Когда она была уже почти у цели, дверь кабинета открылась, и усталый голос врача, прогремевший в ее ушах, если не смертным приговором то набатом уж точно, произнес:

— Кто на удаление? Заходите!

Взоры пациентов мгновенно обратились к девушке, дезертировавшей с поля сражения с собственным страхом.

Все дальнейшее произошло быстро и безболезненно. Только покинув поликлинику, Ирина кончиком языка ощутила пустоту на том месте, где был мучивший ее зуб.

— Ну вот, — горестно подумала она. — Состоялась первая в этой жизни потеря. Лишилась коренного зуба. Между прочим, очень важного для здоровья органа. Можно сказать, теперь я где-то, как-то инвалид.

Глава 4

Казалось бы ну что за событие в жизни человека больной зуб? Ан, нет. Ирина и сама еще не подозревала, сколько этот противный уже вырванный зуб доставит ей неприятностей в будущем, какие последствия он ей учинит! Зуб-то почил в бозе, а кашу, которую он заварил, расхлебывать придется Ирине.

Уже сейчас очевидно, не заболи этот зуб и злое остроумие девушки не позволило бы увязаться за ней Роману.

И это еще не все происки зуба. Если взглянуть на дальнейшие события повнимательней, то может показаться, что Иринин зуб взял на себя смелость определять ее дальнейшую судьбу. Так ли это, точно определить невозможно, но одно яснее ясного: если умные люди говорят, что в этой жизни мелочей нет, значит, они правы. И удаленный зуб прекрасная тому иллюстрация.

Как сложилась бы ее судьба дальше, не заболи он именно в тот момент ее жизни, одному богу известно.

Но зуб заболел, отпор Роману Ирина вовремя не дала, и вообще, глупостей уже наделано столько, что назад пути нет. Капкан судьбы плотно захлопнут и остается только ждать, чем закончится вся эта зубная история.

Придя домой, девушка прилегла, радуясь, что не весь выходной пропал даром и надеясь добраться, наконец, до книги, от которой ее так некстати отвлек день рождения подруги, но едва голова коснулась подушки, как глаза тут же сами собой сомкнулись. Организм, измученный болью, страхом и вынужденным ночным бдением, жадно отдался сну.

Проспав до вечера и наскоро поужинав, Ирина забылась вновь. На протяжении всего дня и последовавшей затем ночи она видела сон, который прерываясь, возобновлялся тотчас, едва девушка смежала очи. Этот сон скорее и не сон был вовсе. Он был похож на колдовское наваждение, и вместе с тем он пугал ее и потрясал своей кажущейся реальностью и даже терзал и мучил, но проснувшись. Ирина, сколь ни ломала голову, вспомнить его содержание не могла и чувствовала себя как никогда прекрасно.

Утром следующего дня Ирина собиралась в училище с твердым намерением: бескровно разрешить конфликт со Светланой, подругой, потерявшей по ее вине драгоценное общество своего возлюбленного в столь торжественный момент своего рождения. Особой вины Ирина не чувствовала, но даже ее скромный опыт не позволял сомневаться, что наказание в этой нелепой ситуации понесет уж, конечно же, не Роман.

«В самом деле, — безрадостно размышляла Ирина, — казнить себя по доброй воле не захочет ни один нормальный человек, а винить парня — то же самое, что винить себя. Вот и выходит, что с точки зрения Светки, кроме меня кандидатур на осуждение нет».

К началу занятий Ирина чуть не опоздала, едва успев влететь в аудиторию и занять свое место до прихода преподавателя. Только она устроилась поудобнее, как ощутила странное давление, необычной тяжестью отозвавшееся в затылке. Обернувшись девушка встретилась с таким злобным, испепеляющим взглядом огромных серых глаз Светланы, что на секунду ей стало не по себе.

Ирина и раньше замечала за собой способность ощущать устремленные на нее сзади недоброжелательные взгляды, но с такой интенсивной ненавистью столкнулась впервые.

— Так, дырка в затылке уже обеспечена, — невесело пошутила она. — Вот не было печали… Нужно срочно объясниться, иначе Светка перейдет к более активным действиям. Во всяком случае пассивная атака таким многозначительным взглядом обещает много чего неприятного, — поежившись, подумала Ирина.

Во время первого же перерыва Ирина сама подошла к подруге.

— Честь имею! — беззаботно воскликнула она, стараясь приветливой улыбкой смягчить злобную суровость, явственно проступавшую на окаменевшем лице Светланы.

— Ты еще смеешь разговаривать со мной, — вздрогнула та, отворачивая лицо с увлажнившимися вдруг глазами.

За барьером ожесточения и неприязни Ирина уловила волну искреннего отчаяния, захлестнувшую бедную девушку. Осознав всю глубину ее страданий, Ирина простила подруге всю несправедливость заочно выдвинутого обвинения и быстро, чтобы та не имела возможности перебить, заговорила:

— Светик, миленькая, ну что ж ты, извиняюсь, так окрысилась? Видит бог: я ни в чем не виновата! Говорила же тебе: не могу прийти, зуб у меня помирает. Ты же: обижусь, обижусь! Кстати, благополучно скончался вчера ночью в стоматологической неотложке. Знала бы ты, как он меня измучил. А я, как преданная подруга, преодолевая невыносимые страдания, помелась к тебе, чтобы украсить своей изведенной персоной твой праздничный стол. И что же? И вот она, черная неблагодарность!

— Украсить твой праздничный стол! — передразнила ее подруга, приведенная таким началом разговора в состояние, весьма позволяющее продолжить его энергично.

Ирина мгновенно осознала всю трудность предстоящего объяснения.

«Так, Светка в полнейшем отпаде, голос истеричный, на юмор уже не реагирует… Диагноз неутешительный — жаждет крови», — оценила она обстановку и решила оправдываться до последних сил, но вины за собой не признавать.

— Ты с ним спокойненько ушла, даже забыв попрощаться со мной. Вскочила в плащик, который он же тебе и подал, и…

Светка едва не задохнулась от гнева, это сильно испортило ее дикцию — и помешало сообщить, что было дальше.

— Я же не могла открыть от боли рта, чтобы послать, извиняюсь, этого дурака, твоего обожаемого. Да говорю же, Светка, в том состоянии я и в твоем плащике ушла бы, а уж кто там его подает… Я же ошалела от боли. Вот, — Ирина убедительно ткнула пальцем в щеку, — я теперь инвалид на один зуб. Говорю же тебе, его вырвали той же ночью, так что сама посуди: могла я хоть что-нибудь соображать?

— Хочешь сказать, — язвительно поинтересовалась Света, — что и вчера Рому не видела? Только правду!

Ирина возмутилась.

— Жестокая! Я несколько суток не спала, посетила стоматолога, умирала, гибла! Во всяком случае уже желала этого, лишь бы избавиться от невыносимой боли. Светка, у тебя что, зубы никогда не болели?

— Представь себе, нет, — тоном, уже более похожим на ее обычный, сообщила Светка. — Даже не мыслю, что это такое.

— Ах, вот оно что! Что ж ты сразу-то не сказала? Это же резко меняет направление нашего разговора. Тогда я тебя прощаю, — тоном истинного великодушия произнесла Ирина. — Тогда имею честь сообщить: парень твой козел! Бросил меня на остановке одну и куда-то слинял. Козел он и редиска. Не имеет ни малейшего представления о галантном обхождении с дамами. Шкаф какой-то одностворчатый, а не мужчина. Так ему и передай при встрече. Значит, его Романом зовут? Хорошо, что сказала, а то так бы и умерла в неведении, — безбожно врата, в глубине души даже несколько гордясь такой неожиданной находчивостью, Ирина.

После столь «лестной» оценки своего возлюбленного дотошная Светлана явно начинала оттаивать, но все же продолжала недоверчиво пытать подругу:

— И он к тебе не приходил?

— Побойся бога, Светик!

— Правда?! — обрадовалась Светлана. — Иришик! Как я рада! Прости меня! Ох, а какой пострадавшей я все это время чувствовала себя! Какие ужасные картины уже рисовала в своем воображении! Правда, теперь словно, камень с души упал! Правда, правда!

Утешенная столь мягким исходом, Ирина начисто потеряла бдительность и искренне поделилась своими неприятностями:

— Правда, как раз то, что пострадавшей во всем этом деле оказалась я. Сначала какой-то болван, которого я не знаю и знать не хочу и у которого в голове одна извилина и та в стадии распрямления, весь вечер меня терроризировал, потом я с жуткой, абсолютно, зубной болью устроила этому яркому представителю мужского пола экскурсию по микрорайону, чуть ли не присыпая следы табаком, чтобы и с собаками найти не мог и, наконец, на меня обрушился неправедный гнев подруги, клеймящей позором гнусную «соблазнительницу», у которой что ни мысль, то девственной чистоты.

В порыве откровенности Ирина не заметила, как тут же проболталась, и поняла это только тогда, когда Светлана переменилась в лице и растерянно спросила:

— Экскурсию? Какую экскурсию? Ты же говорила, что он бросил тебя на остановке. Ты что, за дуру меня принимаешь?

Ирина схватилась за сердце, закатила глаза и с пафосом воскликнула:

— Рожденный говорить правду, когда же ты научишься лгать?!

Она покраснела, виновато посмотрела на подругу и с преувеличенной мольбой в голосе попросила:

— Ну прости меня, Светик, ну несколько преувеличила, но из лучших побуждений. Хотела успокоить тебя. Мы действительно расстались на остановке, только на моей, а не на твоей. Твоему Ромео оказалось в ту же сторону, что и мне. Друг у него живет недалеко от моего дома. А дальше все было так, как я говорила. Слово в слово, — поспешно добавила она.

— Так какого же черта он в тебя вцепился, если к другу шел? Зачем же ты водила его по своему району? — свирепея, спросила Светлана. — Что ты мне голову-то морочишь?

— Ну… он оказался несколько более настойчивым, чем я сказала. Но успокойся, это не имеет никакого значения. Все мужчины такие. Ухлестывал он за мной, отпираться не буду, но говорил исключительно только о тебе, — ступив однажды на скользкий путь лжи, уже никак не могла свернуть с него Ирина.

Она озорно глянула по сторонам:

— Знаешь, Светик, от прогула занятий по общественным предметам еще никому не удалось поглупеть. Пойдем-ка вместо этого часа культурно пожрем мороженого, а заодно я тебе расскажу, что думают по поводу подобного поведения мужчин классики, в большинстве своем тоже мужчины. Собственного опыта я еще не набралась, и боже меня от него упаси. Так что прибегнем к чужому.

Выскребая из металлических на высоких, рискованно шатающихся ножках чашек остатки второй порции пломбира, подруги пришли к единому, совершенно истинному мнению: все молодые люди — подлые обманщики и бабники, но прожить без них все же никак нельзя, а потому надо искать компромиссы.

Они легко нашли и тому, и другому, и третьему массу подтверждений, как в жизни, так и в литературе. Вынеся, наконец, приговор разом всему мужскому полу, девушки поспешили на занятия.

Глава 5

После сокровенной беседы подруг одной из них стало настолько хорошо и легко на душе, что другой тут же сделалось плохо и кошки заскребли на сердце.

Светлана, которую Ирине удалось-таки убедить, что и дня не пройдет, как «ничтожный этот мужичонка» будет вымаливать у ее ног прощение, почти гналась за высокой длинноногой подругой, отчаянно пытаясь забежать вперед и, заглянув ей в лицо, задать очередной вопрос типа: «Как ты думаешь, а он не успел совсем меня разлюбить?» или «А как скоро он вернется ко мне? Может, мне самой нагрянуть?»

В другое время Ирина не стала бы терпеть подобные благоглупости даже от самой любимой подруги, коей Светлана отнюдь не являлась, однако сегодня, решив внести успокоение в травмированную ею же душу, молча сносила нелепые реплики и вопросы.

Как оказалось, правило, по которому за каждое доброе дело неизменно следует наказание, и в этом случае не дало осечки. Ободренная невиданно добрым расположением Ирины, редко позволявшей кому-нибудь так изощренно себя истязать, Светлана полностью включила программу «вопрос без ответа», посвященную предмету своих переживаний — Роману.

Под аккомпанемент ее гнусавого голоска, увлеченно обсуждавшего все мыслимые и немыслимые достоинства и недостатки парня, девушки подошли к училищу. Затравленно оглядываясь на подругу, в альма-матер Ирина постаралась оказаться как можно дальше от нее, чем очень разочаровала приятно проводившую время Светлану.

— Господи, неужели эта пытка закончилась? — облегченно вздохнула Ирина, заняв в аудитории место, расположение которого не оставляло сомнений — общение со Светланой надежно приостановлено.

Вследствие этого самого общения раздражение, охватывающее Ирину при воспоминании о молодом нахале по имени Роман, медленно, но верно перерастало в серьезно обоснованную неприязнь.

Она так разозлилась, что даже забыла, где находится и зачем. Внимание девушки было слишком далеко как от самого преподавателя, так и от того предмета, который он добросовестно пытался внедрить в юные хорошенькие головки своих студенток. Ирина была столь возмущена Романом, что ни о ком другом, кроме как о нем, думать уже не могла.

«Надо же, чтобы какой-то молодой самец своей беспримерной наглостью и самомнением сумел в столь короткий срок превратить мою и без того не райскую жизнь в настоящий ад?! Еще немного и я предъявлю судьбе счет!»

Перебирая грехи этого совсем незнакомого ей Романа, Ирина сурово сдвинула свои тоненькие вразлет брови. Счет его грехов оказался весьма внушительным: испорченный вечер — раз, вынужденная прогулка по микрорайону, утомительность которой значительно усиливалась зубной болью, — два, неправедный гнев Светланы — три, и, наконец, эта пытка — нескончаемая болтовня подруги о субъекте, который не только не вызывал желания о нем говорить, но и с каждой минутой становился все более и более ненавистным.

В голове Ирины мелькнула мысль, являющаяся ярким отражением основной черты ее еще юношеского характера — уверенности в собственной исключительности:

«Разве это мужчина? У меня такого поклонника просто быть не может».

Ирина тут же представила себе своего будущего возлюбленного, того принца-супермена, которого ее воображение создало в девичьих мечтах об идеальном избраннике, и мечтательно улыбнулась.

После занятий, когда Ирина уже спускалась по лестнице, ведущей в холл училища, Светлана нагнала ее и вновь безапелляционно «завладела» подругой в твердой и решительной надежде использовать ее уши для дальнейших своих удовольствий, которые в данный момент сводились единственно к обсуждению разнообразных (еле заметных нормальному человеческому глазу) достоинств злополучного Романа.

«Боже, мой, — с трудом сдерживаясь и думая только о том, как отделаться от вконец надоевшей подруги, думала Ирина, — ну как же можно быть настолько откровенной с не очень близким человеком, — раздражалась она. — Я даже наедине с собой не позволяю прорваться крамольным мыслям, которые Светка беспечно высказывает вслух…»

Девушка даже поежилась, примеряя на себя эту нелепую с ее точки зрения ситуацию.

«Ну дает! Вот разошлась! — удивлялась она, слушая щебет подруги. — Нет, я бы так ни за что не смогла!»

Отчаявшаяся Ирина мысленно подсчитала, сколько у нее в наличии денег, и решила пожертвовать скудным остатком финансов, чтобы отделаться от собеседницы, которой было слишком по пути с ней.

«Возьму такси и скажу этой надоеде, заладившей, как заезженная пластинка: „Роман то, да Роман это“, — что мне срочно в прямо противоположную сторону».

Ирина остановилась у расписания занятий, сделав вид, что полностью поглощена его изучением. Скудная тень надежды, что Светлана одумается наконец и оставит ее в покое, еще теплилась в ней, но озабоченная своими амурными проблемами подруга, даже не заметив отсутствия внимания к своей персоне, напрочь развеяла это неокрепшее чувство, продолжая свой нескончаемый монолог, посвященный все тому же всепроникающему Роману.

Оставив расписание в покое, Ирина решила, что ее план с использованием такси — все-таки наиболее удачная мысль из тех, что посетили ее в последнее время.

«Что ж, придется-таки пожертвовать моими последними грошами, — уныло подумала она. — Выхода нет. Еще десять таких минут я выдержу, а вот дальше могут случиться всякие непредвиденные обстоятельства: Светка будет убита и суд присяжных, конечно, меня оправдает, но человека уже не вернешь».

Девушки продолжили свой путь к выходу, каждый шаг к которому казался Ирине шагом от гильотины после прочтения приговоренному к смертной казни эдикта о помиловании.

Но в этот злополучный день судьба приготовила бедной девушке еще один сюрприз, предотвратить и даже предвидеть который она никак уж не могла. Взгляд Ирины, рассеянно скользящий по лицам студенток, веселой толпой заполняющих холл училища, остановился вдруг на редком в этом учебном заведении мужском лице.

Даже когда она узнала в одиноко стоящем парне того самого злополучного Романа, который стал воплощением всех несчастий последних дней, Ирина еще не могла подозревать, с каким изощренным коварством судьба решила нанести ей заключительный удар.

Посланец этой судьбы, стоя посреди галдящего девичьего цветника, напряженно выискивал взглядом что-то, по выражению его лица, крайне ему необходимое. Опознав этого несимпатичного ей субъекта, Ирина, легонько тронув за руку не перестающую болтать и полностью поглощенную собой подругу, сообщила:

— Вот, полюбуйся! Все так, как я тебе и предсказывала: милый друг уже здесь. Ему осталось совершить последнее из предначертанного — подползти к тебе на брюхе, расталкивая студенток. Правда, если он на это решится, есть риск, что наш шустрик по пути не преминет заглянуть под юбку каждой. Представляешь, насколько это удлинит его путь?

— Роман! — тут же раздался ликующий вопль Светланы.

Обрадованная подруга, неблагодарно позабыв про замученную Ирину, благородно служившую ей в течение всего дня утешительной жилеткой, рванулась к парню.

Ирина облегченно вздохнула, решив, что мучения — ее, наконец, закончились сами собой и без расточительных маневров с такси. Но не тут-то было. Роман, завидев устремившуюся к нему Светлану, попытался, неуклюже передвигаясь в девичьей сутолоке, неприлично поспешно укрыться от бывшей возлюбленной. Однако, безжалостно настигнутый ею, вынужден был, выслушать захлебывающуюся, восторженную тираду девушки, выражавшей удовлетворение по поводу его столь своевременного и, главное, правильного поступка — явки с повинной непосредственно к концу занятий и, главное, на глазах у всей девичьей компании, что придавало его подвигу неотразимое очарование.

Однако Роман оказался достаточно предприимчивым и непредсказуемым малым. Осознав, по какому поводу его бывшую пассию охватил столь безудержный восторг, он легко пошел на крайнюю меру. Бог знает, каким чудесным способом сумев найти паузу в словоизвержении девушки, он и ясно, и четко, и громко, так, что услышала не только Светлана, но и все имеющие в радиусе трех метров уши, сказал:

— Да я, собственно, не к тебе…

Обойдя онемевшую Джульетту, сей нахальный Ромео стал нагло проталкиваться к Ирине.

То, что произошло потом, с трудом поддается описанию и запомнилось изумленной Ирине на всю оставшуюся жизнь как один из самых пренеприятнейших кошмаров. Там были и злые слезы пулей вылетевшей из училища Светланы, и какие-то глупые, и даже смешные слова Романа и любопытные взгляды студенток… Но главное, что запомнила Ирина из этой как бы застывшей в нереальности своей картины — взгляд смертельно раненной в самое сердце подруги, который она подарила Ирине на прощание. Подруги, увы, теперь уже бывшей. Ее самолюбие не просто понесло потери, нет, оно было раздавлено, сокрушено. Этот ее выразительный взгляд, обрети он способность материализоваться, наверняка сжег бы Ирину дотла.

«Ну вот, — грустно подумала она: — Смертельным врагом меня уже обзавели, а путь домой, если и не отрезан, то превращен в пытку, которая могла бы служить серьезным дополнением к Молоту Ведьм».

Роман своей белозубой улыбкой в ее адрес только подкрепил предположения девушки. Правильно оценив ситуацию, Ирина решила:

«Делать нечего: Светлана мне этого все равно не простит, а уж ее обожаемого хама я теперь живым не отпущу. Он мне за все заплатит. Да я из него моральную отбивную сотворю!»

Виновник же происшедшего, стоя перед Ириной, что-то бессвязно лепетал, по-собачьи преданно заглядывая в глаза своей жертве, которая собралась творить из него невиданную моральную отбивную.

На мгновение Ирине даже стало жалко этого жизнерадостного повесу, однако она, в зародыше подавив это чувство, мстительно сказала:

— Ну что ж, Ромочка, пойдем, — позволив ему взять себя под руку.

Так, под любопытными девичьими взглядами, не скрывающими нездорового интереса к этой из ряда вон выходящей (или совершенно тривиальной) ситуации, столь удачно оживившей скучную обстановку студенческой текучки, возмущенная Ирина в сопровождении счастливого Романа вышла из училища.

Глава 6

Ирина возвращалась домой из училища, упрямо сопровождаемая злополучным Романом, ставшим камнем преткновения в ее отношениях с подругой. Она злорадно ожидала, что парень в знакомой уже присущей ему манере начнет расточать пошленькие комплименты и нести какую-нибудь чушь, рассчитанную на потребу невзыскательных девиц. Уж тогда-то она покажет этому наглецу, с кем он рискнул иметь дело, уж тогда-то она продемонстрирует ему высшие образцы виртуозной разделки назойливых кандидатов в сомнительные женихи.

Однако возмущенную Ирину поджидало разочарование: парень просто молча шел рядом, то ли исчерпав запас банальностей, то ли вконец оробев от строгого, сурового даже лица Ирины, выражение которого обнаруживало ее далеко идущие замыслы.

Мстительное желание девушки устроить этому женолюбивому прохвосту образцово-показательную моральную экзекуцию, ввиду его талантливого молчания некоторое время оставалось неудовлетворенным и даже возымело возможность накапливаться.

Окончательно осознав, что жертва оказалась значительно хитрей, чем это можно было предположить с первого взгляда, и не только не собирается по доброй воле высовываться из засады молчания под остроумные копья своего истязателя, но похоже сама уже приступила к пассивной его экзекуции, девушка решила не ждать милости от своего спутника, а попытаться расшевелить его, заманив в беседу, изобилующую опасными для него неожиданностями.

— Роман, — обратилась она к не подозревающему еще о свой печальной участи парню, — я просто в восторге от твоей совершенно необычной манеры знакомиться с девушками. Это завораживает.

Ирина ожидала, что он немедленно клюнет на эту немудреную приманку, и приготовилась к уничтожающей атаке. Однако парень словно воды в рот набрал. Она вновь повторила попытку:

— А сколько неожиданного изыска в твоей способности отделываться от надоевших подруг! Сегодня в училище ты был просто великолепен. А как красноречив, убедителен. Интересно только, на который день пылкой и вечной любви твои пассии удостаиваются столь оригинальной сцены галантного, я бы даже сказала, джентльменского расставания?

Роман упорно продолжал молчать, и когда, вконец разочарованная Ирина решила, что как бы там ни было, но обижаться на судьбу так уж чересчур и слишком не стоит, потому как она оставила ей все-таки какой-никакой выбор: либо захлебнуться не нашедшей выхода злостью прямо здесь на глазах у коварного Романа, либо подождать, пока за ней захлопнется дверь квартиры, и гордо сделать это в стенах родного дома. Пока Ирина обстоятельно обдумывала неожиданно обнаружившуюся альтернативу, парень вдруг заговорил:

— Никакая она мне не подруга…

Ирина мгновенно отбросила мрачные мысли и, насторожившись, заняла выжидательную позицию, в надежде «вцепиться» в своего спутника по-серьезному, так чтобы только пух и перья!.. Но Роман замолчал столь же неожиданно, сколь и заговорил.

«Да, чувствую, не получится у меня с ним оживленного диспута со смертельным исходом», — с искренней горечью подумала Ирина.

Информационный голод заставил девушку заняться тщательным анализом первой и последней фразы Романа с естественной целью разразиться по этому поводу суровой обличительной тирадой, открывающей ему глаза на то, кто Он есть на самом деле, с последующими практическими рекомендациями, как ему дальше после столь удручающего открытия жить и, главное, не болеть.

Но накопившееся раздражение и скудость предоставленного материала не позволили сарказму Ирины проявиться в желаемом объеме, к тому же мысли отвлекались на какие-то недостойные внимания мелочи.

«В его речи явно прозвучал кавказский акцент, ранее не обнаруженный, вероятно, ввиду зубной боли, разыгравшейся при первом знакомстве. Однако он не грузин и не армянин…» — поглотилась анализом она.

Ирина легко отличала грузинский и армянский акцент, часто сталкиваясь с представителями этих народов, наводнившими улицы города. Она с любопытством взглянула на Романа.

«Внешность какая-то неопределенная, без ярко выраженных этнических признаков. Интересно, кто же он по национальности?»

Роман поймал на себе ее заинтересованный взгляд и с готовностью широко и белозубо улыбнулся, впрочем, не издав при этом ни одного провоцирующего звука. Но физиономия его все же была олицетворением доверчивого добродушия, которое так хорошо умеют изображать особо коварные типы.

«Ну, ну, ну, — внутренне ощетинилась Ирина.

— Не очень-то радуйся! У кого, у кого, а уж у тебя меньше всего причин для веселья, особенно в моем присутствии. Ишь зараза, как скалится! Сама невинность! У-у-у, темное пятно! Так очернить мою биографию! Представляю свою дальнейшую участь! Светка сейчас такой кооперативчик „брошенок“ откроет, такой клуб „покинутых сердец“ организует… Ух, и окатят же они меня общественным мнением! Такой грязью окатят, что ни одна баня не примет!»

Ирина поежилась, ощутив медленное, но необратимое озверение чувств, направленное на беспечно шагающего рядом с ней спутника.

«Нет, ну вот почто, спрашивается, он молчит? Что за наглое такое поведение? За кого он меня принимает, чтобы вот так вот топать себе за мной спокойненько и молчать? Интересно, какие такие цели он преследует своим дурацким молчанием? Чего он этим добивается? Ну, да черт с ним, не хочет говорить, и не надо, вцепимся в то, что имеем. Что он там за глупость-то брякнул? A-а, „никакая она мне не подруга“, так по-моему. Ну что ж, ответим», — решила Ирина, ничуть не смущаясь тем фактом, что с момента произнесения этой предельно лапидарной фразы прошло минут десять, а то и больше, и вполне может оказаться, что сам автор уже напрочь забыл о ней.

— И ты считаешь, что этого достаточно? А кем она приходится мне, тебя, конечно же, не интересует? — вдохновенно нарушила тишину их «беседы» Ирина и тут же обнаружила: «так и есть, этот болван совершенно не следит за ходом событий! Ишь как глазами захлопал, ума не приложит, о чем это я тут говорю».

— Простите, не понял, — самым интеллигентным образом осведомился Роман. — Кто приходится?

— Как кто?! Как это кто?! — радостно подпрыгнула Ирина. — Светлана, простите уж меня за столь грубое оскорбление вашего утонченного слуха. Может быть, вы думаете, что сильно облегчили мое дальнейшее существование, произнеся столь трогательную прощальную речь. В жизни не слышала, чтобы кому-нибудь удавалось провести прощание с девушкой на таком высоком уровне, столь обстоятельно, а главное интимно. Да я с вашей усердной помощью обзавелась вернейшим врагом. Как это по-мужски: сказать и не подумать о последствиях для своего ближнего. Если Светка никакая тебе не подруга, то почему же она об этом даже не догадывается, почему пребывает в мечтательном заблуждении чуть ли не о свадебном путешествии, могущем свершиться с момента на момент.

Если раньше Ирина выражение «глаза полезли на лоб» наивно считала красочным преувеличением, то теперь, глядя на мгновенную реакцию Романа, вынуждена была согласиться, что технически это вполне осуществимо.

— Свадебном путешествии? Это она сама так сказала? — эмоционально отреагировал молодой человек.

«Ишь, какой кровь гарачий!» — усмехнулась про себя девушка, а вслух невозмутимо пояснила:

— Есть вещи, которые очевидны и без всяких втолковываний. Уже не мальчик, должен сам понимать женскую логику.

— А что, и такая есть? — дерзко поинтересовался Роман.

— Главный ошибка весь мужской населений Кавказа! Недооцениваешь противника, — с пафосом произнесла Ирина. — Прямой путь к поражению. Впрочем, — милостиво успокоила она расстроившегося воздыхателя, — слабость к таким ошибкам — болезнь всего сильного пола, независимо от национальности.

— В чем же конкретно моя ошибка? — искренне заинтересовался молодой человек, чем тут же превратился в собеседника.

Ирина с радостью почувствовала покинувшее было ее вдохновение и, победоносно взглянув на Романа, произнесла назидательным тоном:

— Совершенно невежественно прервал логическую цепочку.

Она замолчала, давая тем самым возможность своему бестолковому оппоненту оценить глубину этой незаурядной мысли. К ее удовольствию «оппонент» стал тут же обнаруживать признаки нетерпеливой озадаченности и даже решился на новый вопрос:

— Какую цепочку?

«Ну слава богу! — с удовлетворением подумала Ирина. — Разговорился! Теперь дело пойдет! Попался, дорогой!»

— Какую такую цепочку? — волновался тем временем «оппонент».

— Как это, какую цепочку? С девушкой сам познакомился?

— Ну, сам…

— Сам с ней целовался?

— Ну, сам, — уже настороженно подтвердил Роман.

Ирина внутренне ликовала:

«Ну все, конец голубчику пришел!»

Она с осуждением взглянула на Него снизу вверх и произнесла обвинительным тоном прокурора:

— Сам ей комплименты расточал?

— Ну это не слишком-то и было, — уже совсем неуверенно ответствовал молодой человек. — Я во всяком случае не помню.

— Было-было, Светка большой фантазией не блещет, сама такие глупости не придумает!

— …кхе…

— Пам-парам-пам, опять же, благополучно произошел и состоялся, как теперь известно всему училищу, неоднократно!

— Чего-чего?

— Пам-парам-пам!

Она посмотрела на «оппонента» таки-ми невинными глазами, что он тут же догадался, о какой стадии его взаимоотношений со Светкой идет речь, и, как и подобает уважающему себя кавказцу, благородно вспылил:

— И это ты называешь «подруга»? Стенгазета ей подруга! Да женщина разве должна этим хвастаться?

— Нет, конечно, — скромно согласилась Ирина, — только мужчина.

Не давая противнику опомниться, она злорадно выпалила в него главным обвинением:

— Так! Пам-парам-пам, значится, признал! А раз пам-парам-пам сам совершал, то и жениться сам же должен. Не Пушкин же теперь за тебя отдуваться будет? Или ты можешь представить какую-то другую перспективу развития ваших отношений?

— Я уже эту перспективу осуществил… совсем недавно… в училище…

На более удачный ответ Ирина даже надеяться не могла. Она так обрадовалась, что на секунду едва не прониклась симпатией к этому нахалу, но вовремя осознала никчемность и неуместность этого чувства.

— Именно! Осуществил! А вот тут-то и начинается пресловутая железная мужская логика, заключающаяся в полном ее отсутствии. Пока она еще совпадала с математически выверенной, стройной, красивой женской логикой, это было вполне прилично, — встретились, познакомились, поцеловались, по пам… ну, в общем, сам понимаешь, и поженились, — дальше можно рожать детей и разводиться. Смотри, как все последовательно, четко, рационально и красиво. Пока мужское поведение не выходит за рамки этой единственной логически правильной последовательности, все идет, как по маслу, просто душа радуется. Но как только возникает мужская самодеятельность, влекущая за собой вопиющие расхождения с истинной гармонией, как только вскрывается этот пресловутый джентльменский пакет, все: жди безобразия, хамства, подлости и предательства.

— Что же это получается? Хороша логика! Если следовать ей, то я должен был жениться еще в первом классе!

Ирина искренне остолбенела.

— То есть, вы хотите сказать, что у вас столь богатый сексуальный стаж? Ну, если обрывать логическую цепочку на самом интересном месте уже стало вашей вредной привычкой, тогда конечно! Что ж вы мне сразу не сказали, что дело зашло так далеко? Я не предполагала всей тяжести вашего заболевания. Оказывается, это хроника. Я-то думала, что вы находитесь в состоянии формирования, а оказывается передо мной окончательно созревший экземпляр подлеца. Это же в корне меняет дело. Это же серьезнейшее оправдание! Поздравляю вас!

Вид Романа опасно сигнализировал о том, что молодой человек не привык к подобному обращению. Налицо была тяжелая внутренняя борьба между желанием покарать дерзнувшую и сохранить оную для дальнейшего приятного лицезрения, а если повезет, то и для следования по пути уже объясненной «женской логики».

Последняя потребность оказалась превалирующей. Молодой человек ограничился всего лишь укоризненным взглядом и расплывчатой фразой:

— Ну зачем ты так?

Ирину тронула беззащитность «оппонента», и она неожиданно для себя посмотрела на него с симпатией. Мелькнула неожиданная мысль:

«А что это я до развязывания пупка надрываюсь из-за этой дурехи Светки? Может, он и не такой уж плохой парень, как на первый взгляд может показаться?»

Ирина на мгновение позабыла о своем первоначальном желании отмстить Роману за невольно навязанную ей вражду с однокурсницей, но тут же одумалась.

«Боевых действий со Светланой все едино уже не избежать, но и Ромео этот мне совсем ни к чему. Сразу два таких счастья — для меня чересчур! Не чувствую себя достойной.»

Ничего не подозревающий об этих сложных умозаключениях Роман, успокоенный и обманутый Молчанием и миролюбивым видом Ирины, стал проявлять робкую, но вполне конкретную предприимчивость.

— Может быть сходим сегодня в кино? — оригинально предложил он, не догадываясь, что именно в этот момент мысли девушки заняты поиском возможностей локализации конфликта со Светланой.

К моменту, когда это скромное предложение дошло до Ирины, окончательно осознавшей отсутствие выхода из ситуации, куда ее загнал этот любвеобильный оболтус, девушка уже вновь находилась в стадии закипания.

— Да чего уж там! Зачем в кино? Лучше уж сразу из Светкиной постели в мою и дело с концом. Зачем время терять?

Роман растерянно посмотрел на нее и вдруг с находчивостью, которую изначально трудно было заподозрить, ответил:

— Я, пожалуй, не дал бы себя отговорить от такого заманчивого предложения, — он, улыбаясь, посмотрел на девушку, всем своим видом давая понять, что это всего лишь шутка, но заметив, что его шутка не оценена, поспешно добавил, — если бы не мои нравственные принципы.

«Да что он себе позволяет?! — вновь разозлилась девушка. — Самовлюбленный кретин, не знающий отказа!»

Ирину так взбесила спокойная самоуверенность Романа, что она почувствовала — еще немного и контроль над собой полностью будет потерян, наговорит парню элементарных гадостей, опустившись до выражений типа: «а еще шляпу надел». Возможная потеря самообладания, а вместе с ним и присущего ей остроумия еще больше взбесили Ирину. Она взяла себя в руки и, сохраняя достоинство, тихо произнесла:

— Слушай, вот скажи мне, на что ты рассчитываешь? Ну что, тебе, зажравшемуся коту, от меня-то надо? Я же не Светка. Сексуального разгула не допущу! Так что ходить за мной — пустое занятие.

— Потому и хожу, что не Светка, — резонно заметил Роман.

— Вот и ходи в другую сторону, Казанова! Мне тебя видеть неприятно.

Ирина резко развернулась и почти бегом направилась к остановке троллейбуса, оставив растерянного, не привыкшего к поражениям элегантного красавца Романа стоять посреди тротуара памятником своему неудачному амурному предпринимательству.

Она не могла слышать, как провожавший ее одновременно и восхищенным, и мстительным взглядом повеса медленно прошептал:

— Значит, так?.. Значит, «ходи в другую сторону»?.. Значит, «видеть неприятно»?.. Сегодня неприятно, завтра неприятно, послезавтра терпимо… а там посмотрим… Именно такая, солнышко, ты мне и нужна.

Из этого короткого монолога со всей определенностью можно заключить, что Роман относится к тому достаточно редкому типу мужчин, которых не пугают неудачи.

Пресыщенные женским вниманием, они быстро остывают и начинают скучать, а потому на амурной стезе сами ищут препятствий, которые ввиду внешности и материального состояния столь редки в их жизни, что мужчины такого рода умеют ценить и сами преграды и избранниц, эти преграды создающих.

Такие мужчины не сдаются после первой же неудачи и готовы штурмовать сияющий Эверест своей любви с терпением и упорством, достойным Сизифа.

Глава 7

Придя домой, расстроенная Ирина продолжала думать о том, что восстановление каких-либо взаимоотношений с бывшей подругой представляет теперь задачу невыполнимую.

Не то, чтобы она очень уж сожалела об этом, но все же… Девушка сердилась на себя за то, что не может избавиться от чувства вины перед Светланой, и немного досадовала на прячущееся за ним чувство удовлетворения. Но в конце концов она позволила второму чувству окончательно легализоваться.

«А все же приятно осознавать, что тебе оказывают явное предпочтение, — нескромно думала Ирина. — Отбить у Светки такого сердцееда! Высший класс! Ведь Светка далеко не уродина, да что душой кривить — девочка она очень даже заметная. И шмотки у нее значительно посерьезней, чем у меня, и качественно и количественно. И как это меня только угораздило? Сама удивляюсь».

Ирина подошла к зеркалу. Критически рассматривая себя, она недоумевала:

— Ну что такое уж необычное эти мужчины находят во мне? В целом, конечно, недурна, но дай мне волю — полфизиономии сама себе перекроила бы совсем на другой лад. В первую очередь рот сделала бы, как у Софи Лорен…

Зеркало отражало высокую рыжеватую блондинку с тонкими правильными чертами лица, удивительно нежной кожей, пухлыми пунцовыми губками и огромными карими, почти черными, глазами, обрамленными густыми длинными ресницами.

— Вот глаза действительно недурны, а все остальное… Ну это уж, как на чей вкус, — кокетничала сама с собой Ирина. — Дураки эти мужчины: вон сколько красивых девушек, а они их даже не замечают. У них почему-то повышенный спрос на явных уродин. Наблюдая за ними, немудрено усомниться в собственной внешности. Раз на меня существует спрос, а сомневаться в этом не приходится, отбиваться не успеваю, то, основываясь на собственных наблюдениях, неизбежно приходишь к выводу: что-то со мной не так.

Ирина еще раз театрально взглянула в зеркало, но неудовлетворения от увиденного явно не испытала.

«Бог знает, что и как у них с глазами, — подумала она, имея в виду представителей мужского пола. — А уж с мозгами и вовсе…» — девушка безнадежно махнула рукой.

Мысли ее перескочили на новоиспеченного воздыхателя:

«А Роман этот внешне совсем неплох, — подумала она. — Добавить бы ему мозгов, — цены бы парню не было».

Ирина вспомнила, как стоял он в холле училища, на две головы возвышаясь над отнюдь не малорослыми девицами, сероглазый, темно-русый, спортивного телосложения.

«Экземпляр, прямо скажем, племенной, — решила девушка. — Акцент вот только этот… Кто же он по национальности? Впрочем, этот вопрос теперь уже останется без ответа. Не Светку же, в самом деле, спрашивать!»

Сердясь на себя больше прежнего, Ирина заметалась по комнате. Какое-то непонятное противоречивое волнение охватило ее. Она почему-то не хотела себе признаваться в том, что думать о Романе ей было приятно.

— Господи! Какие только глупости не лезут в голову. Скоро уподоблюсь большинству наших девиц, у которых в жизни и поговорить больше не о чем, кроме как о тряпках и мальчиках, да еще посплетничать по поводу поведения и внешности всех знакомых, незнакомых…

Усилием воли, которого прежде не требовалось, Ирина подогнала себя к столу, с разложенными на нем учебниками, и в наказание за тривиальный образ мыслей, к коему она имела несчастье снизойти, стала яростно вчитываться в учебник анатомии.

Прошло несколько месяцев. Красочная южная осень незаметно и плавно превратилась в слякотную привычную зиму. До нового года оставалась всего каких-то две недели, а снег и не думал осчастливить горожан своим появлением. Зато мелкий непрекращающийся дождь заставлял думать, что задремавший Господь позабыл закрыть хляби небесные.

Ирина спешила к автобусу, на бегу складывая зонтик. Желанная цель была уже почти достигнута, когда произошло то, чего ей редко когда удавалось избежать: стоящий на остановке автобус мелко задрожал, выплюнул клубы сизой бензиновой гари и закрыл двери.

Подбежавшая к нему Ирина отчаянно застучала кулачком по мокрому металлу. Однако ее личное невезение оказалось сильнее извечного интереса водителей к хорошеньким девушкам. Автобус взревел и не спеша отправился в путь, оставив порядком вымокшую девушку одиноко стоять на асфальте.

— Вот черт, теперь точно на практику опоздаю, — сердито выругалась Ирина. — Надо же, перед самым носом ушел.

Она вновь открыла зонтик и, мельком взглянув на опустевшую остановку, деловито решила вернуться домой.

«Деваться некуда, придется прогуливать, сама судьба за это», — не испытывая особых угрызений совести, подумала Ирина.

Она точно знала, что в это время на маршруте, связывающем микрорайон с городом, находится только эта показавшая ей хвост полупарализованная машина, и возможность уехать на ней появится только через час. Мокнуть все это время в двух шагах от дома, на остановке, было бы верхом неразумия, да и на практику опоздать — то же, что прогулять.

Ирина уже собралась направиться к дому, в последний раз окинула взглядом остановку и не поверила глазам: прямо под дождем без зонта в отличном светлом щеголеватом пальто стоял молодой человек. Судя по тому, как слиплись его волосы и промокла одежда, стоял он так уже давно. Это был Роман.

— Господи, что же он может здесь делать? — изумилась Ирина.

Парень вдруг ожил, отделился от фонарного столба, который уныло подпирал, и зашагал к Ирине. Приблизившись к девушке вплотную, он остановился и, как собака, потряс головой, избавляясь от стекавших по лицу и волосам дождевых струек.

— Вот досада! Зонт в такси забыл, — сказал он таким тоном, словно они только что оживленно беседовали.

— Что ты здесь делаешь? — не здороваясь, удивленно спросила девушка.

— Здравствуй, рад тебя видеть, — не отвечая на вопрос, спокойно произнес Роман.

Ирина расхохоталась.

— Интересный у нас разговор получается. И все же, что ты здесь забыл?

Парень помялся и чуть смущенно сказал:

— Да вот, автобуса жду…

— Так ведь он перед твоим носом стоял, что ж ты в него не сел?

— Мне другой номер нужен… — браво солгал Роман, не подозревая о подвохе.

— A-а, понятно, — Ирина с сожалением посмотрела на него. — Если бы ты был немного понаблюдательней, легко бы заметил, что этот край географии связывает с центром всего один номер, но зато первый. Взгляни!

Она вытянула руку в сторону единственной цифры, красовавшейся на таблице маршрутов, где расписание оптимистично, но лживо гласило, что автобусы следуют с интервалом в пятнадцать минут.

Роман не стал ни вступать в спор, Ни продолжать объяснения. Он вообще перестал развивать эту тему и без всякого перехода радостно поинтересовался:

— На автобус опоздала?!

— Можно подумать, что ты этого не видел, — сердито ответила Ирина, представляя, как нелепо она выглядела, колотя по облезшему боку, ветерана автобусного парка.

— Если позволишь, я отвезу тебя на такси, — галантно предложил Роман.

— Автобус он ждал! Крез, Рокфеллер местного значения, — рассмеялась Ирина. — Почему же ты собирался ехать на автобусе, раз имеешь деньги на такси? Впрочем, вопрос глупый, чувствую уже сама. У меня условие: скажешь правду о том, что здесь делал — вези.

Девушке было в общем-то все равно (или почти все равно), что делал в их микрорайоне этот малознакомый ей человек, к тому же предложение отправиться в больницу на такси было очень кстати, но избежать соблазна пококетничать Ирина не смогла и теперь с интересом ждала ответа Романа.

Ответ оказался неожиданным:

— Тебя ждал.

Ирина с сожалением посмотрела на его насквозь промокшее пальто. — и давно ждал?

— Почти два месяца.

Его ответ ошеломил девушку.

— Как это, почти два месяца?

— Ну, пожалуй, чуть больше, — помявшись, ответил он.

— И что же?.. — совсем растерялась Ирина. — Ты все это время… здесь… стоял?.. Ой, что-то я не то говорю… Глупость какая-то… Ты шутишь, наверное, а я как дура уши развесила и расспрашиваю.

Она смутилась. Роман молча пожал плечами и вздернул приподнятый воротник, отчего вид у него стал еще более пижонистый.

— Ну, я пойду поймаю машину, — сказал он и отправился к противоположному краю дороги, оставив изумленную Ирину стоять в растерянном одиночестве.

— На что ловить будешь? На мотыля или на червя? — крикнула она ему вслед.

— На рубль…

Уже сидя в такси, неожиданно быстро подкатившему к Роману, Ирина вновь принялась пытать парня:

— Объясни, наконец, если ты, конечно, не шутишь, зачем тебе понадобилось ждать меня несколько месяцев?

Ответ Романа по-прежнему мог бы служить образцом краткости.

— Хотел видеть.

— Так почему же не подошел, не поговорил? — удивилась девушка.

— Ты же сказала: «Мне тебя видеть неприятно». Зачем подходить.

Он снова пожал плечами, улыбнулся и отвернулся к окну.

— Ну… ты прям так буквально… все понимаешь… — извиняющимся тоном промямлила Ирина. — Мои же слова… ну… они относились лишь к определенному моменту…

В душе девушки уже родилось теплое чувство к этому человеку.

«Надо же, — думала она, — вот тебе и самовлюбленный тип, вот тебе и бабник, а оказался способен часами стоять в любую погоду с единственной целью — увидеть понравившуюся девушку. Без всякой надежды. Просто увидеть. Удивительно! Если, конечно, он не врет».

Уже когда Роман предупредительно подавал Ирине руку, помогая выйти из такси, она насмешливо спросила:

— Что ж ты не задаешь традиционного вопроса о том, когда сможешь увидеть меня?

Она ожидала, что парень тут же ухватится за призрак предоставленной ему возможности, но, к удивлению своему, ошиблась.

— До сих пор не спрашивал, а смотрел, когда захочется. И теперь ни в каких разрешениях не нуждаюсь.

Он вновь сел в машину. Дверца захлопнулась за ним, и такси рвануло с места и растаяло в серой пелене зимнего дождя.

Глава 8

Ирина возвращалась домой. Южная переменчивая зима в этом году раскапризничалась как никогда и больше напоминала осень. Небо затянуло низкими свинцовыми тучами, непрерывно поливающими город мелким моросящим дождем, который под свирепыми порывами безжалостного ветра забивался под зонты и воротники, хлестал по лицу и, казалось, проникал всюду.

Домой почему-то, вопреки обыкновению, идти не хотелось. Ее столь желанная в другое время комната, набитая книгами, приветливая и обжитая, с мягким удобным диваном, на котором было столько читано-перечитано, думано-передумано, сегодня, несмотря на усиливающуюся непогоду и противно ноющий «отсутствующий» зуб совсем не манила Ирину.

— Не сходить ли мне в гости? — подумала она, перебирая в уме кандидаток в будущие жертвы. — В такую погоду приятно будет уютно посидеть, попить чайку, поболтать. Может, хоть это отвлечет меня от назойливой боли, поселившейся на месте коренного зуба. К тому же у «похода в гости» есть неоспоримые преимущества перед «возвращением домой»: там не только не придется угождать членам собственной семьи и выслушивать: «не туда поставила» и «не там села», но и можно будет насладиться зрелищем приветливой заботы в сопровождении притворного гостеприимства. Впрочем, я, кажется, стала слишком строга к подругам. Вот Наташка, например, действительно всегда рада моему появлению. Причем ее радушие всегда обретает материальные формы: тортик, кофе со сливками, пирожки и другие отнюдь не мелкие, как принято считать, радости жизни. Наташик как раз из тех людей, которые простые удовольствия хоть и не считают, как Уальд, последним прибежищем сложных людей (за то и люблю ее, что на сложность она не претендует), но оттачивают их до такого совершенства, что эти удовольствия сами собой приобретают весьма сложные свойства.

Окончательно решив отправиться к подруге, Ирина резко изменила маршрут, с трудом справившись с зонтом, норовившим вывернуться наизнанку под напором сильного ветра, щедро насыщенного струями дождя, и через двадцать минут насквозь промокшая, выбивая от холода зубами замысловатую дробь, уже стояла перед дверью школьной подруги.

— Иришка!! — радостный визг Наташи, распахнувшей дверь, заполнил своим звоном весь подъезд девятиэтажного дома.

Вместе с экзальтированной хозяйкой из двери квартиры вырвались волнующие обоняние и желудок запахи, которые указывали на то, что Ирина не обманулась в своих предвкушениях гастрономическо-кондитерских удовольствий, ка кои всегда щедр дом Натальи.

— На кухню? — риторически поинтересовалась Ирина, сняв пальто и поправляя перед зеркалом прическу.

— На кухню! На кухню! — жизнерадостно пропела Наталья, довольно небрежно запихивая это пальто в тесный шкафчик. — Ты очень вовремя. Мне как раз нужен грибной человек! Новый рецепт раздобыла, сейчас будем снимать пробу. Начнем с тебя. Выживешь, — подключим членов моей семьи.

Ирина вопрошающе взглянула на подругу.

— Шучу, шучу, — снова пропела та. — Нет, пробу мы, конечно же, снимать будем, но синильной кислоты в рецепте не было. Это я тебе гарантирую.

Она уже тащила подругу на кухню, ни на секунду не прекращая своего речитатива. Вообще, речь Натальи была необыкновенна. В школе ее за эту речь прозвали: «поющая девочка». Учительница по русскому и литературе, вызывая ее к доске, прямо так и говорила:

— А сейчас… послушаем арию Петровой Натальи.

Между тем Петрова Наталья продолжала свой речитатив уже перед духовкой, вынимая пирог и беспощадно тыча в него вилкой.

— Готов, родимый, готов! — мажорно пропела она, но оглянувшись на подругу, тут же перешла на минор: — Что? Что ты такая кислая сидишь? Пришла бы раньше, у меня как раз для пирога клюквы не было!

— Зуб, — уныло сообщила Ирина.

— Что, новый заболел?!

— Нет, старый никак не успокоится.

— Ты же его вырвала, — изумилась Наталья. — Помню же, еще хвасталась всем, что теперь инвалид…

Ирина мученнически вздохнула.

— Да, а он мстит мне теперь и болит, когда ему вздумается, в самые неподходящие моменты. Ни с того, ни с сего, вдруг, как разноется, как разноется. Житья мне от него нет.

— Разве так бывает? — присела на стул Наталья, пытливо вглядываясь в лицо подруги, не разыгрывает ли она ее по обыкновению. — Как это может болеть то, чего уже нет давно?

— Бывает, — трагично вздохнула Ирина, — ложные боли, так это называется. Медицина бессильна.

Вдруг, Наталья хлопнула себя по лбу и так резво подскочила со стула, что стол заходил ходуном, расплескивая из чашек кофе и грозя вот-вот опрокинуть противень с плодами кулинарных экзерсисов хозяйки.

— Господи, я же совсем забыла! — восторженно воскликнула она. — Скоро Игорь должен приехать с сестрой. Она его решила поэксплуатировать. Мы тебя вылечим!

Ирина недоуменно смотрела на подругу.

— Какой Игорь? Какая сестра? Скажи толком, а заодно объясни, каким образом и зачем вам понадобилось его эксплуатировать? Этот Игорь и его сестра врачи?

— Ири-и-и-шечка, — укоризненно протянула Наташа, — сестра — это известная тебе особа, Лариса Федорова. Своих одноклассниц ты, надеюсь, еще не забыла? А Игорь — ее брат. Он таксистом работает и может быть эксплуатируемым только в качестве такового. Впрочем, — добавила она, лукаво улыбаясь, — сей достойный мужчина иногда заезжает на чашечку кофе и без своей сестры.

Она заразительно расхохоталась, тут же пояснив подруге причину веселья:

— Представляешь: муж — таксист! Вот где можно накататься до одури!

— Муж? — всерьез восприняла слова подруги Ирина. — Ну, ты даешь! Он что же, сделал тебе предложение?

Наташа вновь искренне расхохоталась.

— Предложение! Это ты даешь, Иришка! Как же, дождешься от них предложений! Да этих мужиков непутевых нужно брать живьем, как уссурийских тигров, и теплыми волочь в ЗАГС, иначе век в девках ходить прийдется.

— Это как же их брать? — ироничным тоном поинтересовалась Ирина.

— Просто, куколка моя, просто! Покажи мне достойный внимания объект, и уж будь уверена, я его должным образом скручу.

Она окинула подругу взглядом с ног до головы и, посерьезнев, сказала:

— Впрочем, это мне, низкорослой, конопатой толстушке, приходится исхитряться. Тебе-то эта наука, что собаке пятая нога: за тобой ребята и так табуном побегут, даже манить не надо, только не распугивай.

— Бог с ними, — отмахнулась начавшая терять нить разговора Ирина, — скажи лучше, куда и зачем вы хотите заставить Игоря вас транспортировать? Я ведь правильно тебя поняла? Именно за этим он вам и понадобился?

— Именно, куколка моя! Именно за этим! — оживленно согласилась Наташа и, крутнувшись на одной ноге, кокетливо пропела: — Ой ля-ля, ой ля-ля, погадать на короля, ой ля-ля, ой ля-ля, погадать на Короля… Понятно?

— Экспрессивно — да, понятно — нет, — улыбнулась Ирина.

— Ну как же? Все же абсолютно ясно: мы едем к гадалке-колдунье, и ты едешь с нами. У этой ведьмы такая слава! Во-первых, она цыганка, во-вторых, она знахарка, в-третьих, она никогда не врет и делает фантастические предсказания, а в-четвертых, надо же хоть раз в жизни побывать у гадалки, хотя бы для того, чтобы в будущем больше не делать подобной глупости. Теперь тебе ясно, куколка моя, каким образом мы тебя вылечим?

— Но ведь это, наверное, не дешевое удовольствие, — поинтересовалась Ирина, постоянно мучимая недостатком наличности.

— Иринчик! Тебе повезло: за троих гадалка берет тридцатку, а поскольку третьей не было, то мы уже сложились по пятнадцать рэ, так что ты сегодня посещаешь бесплатный сеанс. Впрочем, — поспешила добавить она, заметив на лице подруги гримаску неудовольствия, — можешь внести свою лепту, а если денег нет, то отдашь, когда будут. Ну, уговорила? Поедешь? Она тебе и с зубом пособит, может, вместо гадания… В общем, как-нибудь столкуешься. Ну? Что? Уговорила я тебя? Поедем?

— Надо додумать, — уклончиво ответила Ирина, в глубине души уже испытывая любопытство.

Но Наташа уже считала эту проблему решенной, а потому перешла к допросу.

— Ах! Ирусенька, — заинтересованно спрашивала она, подкладывая на тарелку подруги какую-то сложную бисквитную конструкцию с клюквой, — кремом и орехами, — говорят, ты замуж собираешься?

Ирина уже было собралась произнести гневное опровержение, но вдруг, осознала, что в этом нет необходимости.

«Наташка все равно меня не слушает, — благосклонно подумала она. — А если и услышит, что в этом проку? Только лишу это добродушное создание удовольствия».

— А не собралась, так и не надо! — щебетала тем временем снующая по кухне Наталья. — Ты вот попей-ка лучше кофейку по-венски. Тут вот еще сливочки взбитые. А еще… Ой, я же забыла! Сейчас принесу… У меня же есть к кофе настоящий бенедиктин! — и уже выбегая из кухни, возвратилась к началу монолога. — Там, говорят, за тобой такой красавец увивается. Да ты выпей рюмочку бенедиктинчика, когда еще придется попробовать. Игорь презентовал.

Настойчивая трель звонка прервала жизнерадостное потчевание. Наталья всплеснула руками и возликовала.

— Ну вот! Пожаловали!

Она подбоченилась, приняла серьезный вид, схватила стоящий у стены мужской зонт-трость и, стукнув им о пол, объявила:

— Маэстро таксоводитель с сестрой. Прошу любить и жаловать! — с этими словами она небрежно отбросила зонт и поспешно кинулась в прихожую.

Ирина вскочила со стула и побежала следом, заранее радуясь предстоящей встрече с одноклассницей Ларисой Федоровой. Наталья широко распахнула дверь и умышленно остановилась в узком проходе.

Шумный и громоздкий Игорь не стал ждать, пока освободится проем, и шагнул в квартиру, неуклюже пытаясь проскользнуть мимо хозяйки. Потерпев неудачу, он приподнял восторженно взвизгнувшую Наталью и, ввалившись вместе с ней в коридор, многозначительно потянул носом и откровенно заявил:

— Баста, девочки! Пока не заправите горючим, никуда не повезу.

Увидев Ирину, он на секунду остолбенел, но быстро придя в себя, решил, что самое вкусненькое здесь — это она.

— Это хто же здесь такой? — с ходу приступил он к незатейливому охмурежу. — Разрешите представиться, холостой, неженатый, в полном расцвете сил…

Наталья шлепнула жениха пониже спины неизвестно как оказавшимся в ее руке зонтом и угрожающе заявила:

— Хочешь лопать, болтун, пошли на кухню, а если ты пришел язык почесать, то будешь ждать в машине, пока мы оденемся и не спеша приведем себя в порядок.

Отповедь возымела неожиданно эффективное действие. Игорь потряс головой с роскошными льняными волосами и пробормотал:

— Я что, я ничего, я так, пошутил только, а ты уже сразу…

— Что! Ничего! — добродушно передразнила его Наташа. Знаем мы твои штучки! Этот кусок не про твой роток! Я и то великое снисхождение тебе делаю. С твоими мозгами жену нужно искать не дальше пивного ларька. Лучше всего, конечно, если она будет стоять прямо за прилавком. То-то тебе раздолье!

Игорь оживился:

— Оно бы, конечно, недурно…

Он заулыбался, видимо, представив себе перспективы такого брака, но Наталья не дала его фантазиям развиться в полном объеме, а шутливо подтолкнула его из прихожей.

— Вот я и говорю: дуй на кухню, подзаправься и в путь. Не то… — и она выразительно погрозила кулачком.

Пока Наталья «заправляла» их средство перемещения, Ирина и обрадовавшаяся ей Лариса обменивались новостями.

Через пятнадцать минут сыто улыбающийся Игорь вывалился из кухни и голосом, сильно напоминающим взбитые сливки, провозгласил:

— По коням!

Глава 9

Как оказалось, гадалка жила совсем не близко. Машина проталкивалась через заторы в центре города, подолгу задерживаясь у светофоров, что вызывало бурное раздражение Игоря, бормотавшего себе под нос изощренные ругательства, и наконец вырвалась на широкий проспект, ведущий к назначенной цели.

Ирина, давно уже не изменявшая привычного маршрута «дом — училище», на протяжении всего пути с удовольствием разглядывала сквозь покрытое стекающими каплями стекло городские улицы с редкими прохожими, мокрые здания, блестящие от дождя трамваи и автомобили. Магия хлещущего по стеклу дождя придавала миру какой-то нереальный облик.

Ирину порой охватывало чувство, что она смотрит старый сентиментальный фильм и окно — этот экран — может в любой момент погаснуть, оставив ее сидеть в темном зрительном зале.

Поглощенная этим необычным ощущением, она одновременно думала и о своей жизни, и о предстоящем гадании, не прислушиваясь к веселой болтовне школьных подруг.

«Что, если эта женщина, гадалка, окажется вовсе не шарлатанкой, зарабатывающей на легковерии простаков, а одним из тех экстрасенсов, о которых в последнее время так много говорят. Ведь была же статья о женщине, которая по фотографии помогает московской милиции отыскивать убийц и их жертвы. Ведь это же правда. Значит, и среди всех этих гадалок есть те, кто действительно способен предсказать человеку его судьбу. Может, в этом и нет никаких чудес? Может, наука еще чего-то не знает?»

Какой-то странный трепет охватил девушку. Она поежилась, стараясь унять легкую нервную дрожь, появившуюся вдруг.

«Зачем вообще люди гадают? — раздумывала она. — Зачем ходят к предсказателям, пророкам, астрологам, наконец? Так ли уж необходимо человеку знать свое будущее, свою судьбу, тем более, что, узнав судьбу, он постарается поступать самым благоприятным для себя образом. Вот и получается, что само гадание может изменить ход жизни человека, а изменив, оно, выходит, уже заранее говорит неправду. И вообще, волен ли кто-нибудь, желая изменить будущее, поступать, как заблагорассудится, или он будет обреченно выполнять предначертанное, направляя ход своей жизни, может быть, и к трагическому финалу? Тогда гадание бесполезно. Вон Цезарь трижды пренебрег результатами предсказания и гадания и отправился все-таки в сенат. А что из этого вышло? Но ведь, с другой стороны, он не чувствовал возможным отсутствовать в этот день на заседании сената и вопреки пророчествам счел необходимым поступить, как должно».

Ирина зябко пожала плечами, глядя на не унимающуюся за окном машины непогоду.

«Запутано все в жизни человеческой и без предсказаний, без гадания, а уж если и их принимать во внимание, то и вовсе с ума сойти можно, — решила она. — А посему, зря я туда еду. Если бы не зуб, ни за что бы не поддалась на уговоры Наташки. Хотя маловероятно, что эта колдунья вылечит меня».

Как раз на этом Иринином умозаключении Игорь резко затормозил автомобиль у ворот большого кирпичного дома, обнесенного внушительным забором. Девушки шумно выбрались из машины, быстро раскрыв над собой зонтики. Игорь с усмешкой посмотрел на них и нарочито ворчливо сказал:

— Ладно, невесты, пока вы тут глупостями будете заниматься, я поработаю. Пассажиров-то, как мягким местом не крути, возить надо, а не то плану каюк и премии вместе с ним. Даю вам на все мероприятие час.

Он газанул и мгновенно скрылся из виду, оставив притихших девушек стоять перед воротами негостеприимно мрачного дома.

— Ну что, куколки, пойдем, что ли? — наконец воскликнула Наташа, отыскивая взглядом звонок.

— Вот он, — обрадовалась она, — обнаружив прикрученную к воротам большую черную кнопку и тут же энергично надавила на нее.

Ирина и Лариса наблюдали за решительными действиями подруги. Наташа еще и еще настойчиво жала на кнопку, пока за воротами не начали обнаруживаться признаки жизни, выразившейся в звуках открываемой двери и шаркающих по дорожке сада шагов.

Наконец, калитка медленно со скрипом отворилась, и на фоне ее проема появился силуэт женщины в стоптанных старых туфлях, бесформенной темной одежде с черным большим платком, накинутым на голову и наполовину скрывающим ее лицо.

— Что вам нужно, девочки? — строго спросила женщина.

Подружки переглянулись, застеснявшись и надеясь друг на друга.

— Вы… Мы… Нам сказали… В общем, погадать бы нам, — решившись в конце концов, высказала причину их появления Наташа.

— Погадать? — прошептала женщина.

Она опасливо выглянула за калитку и, не обнаружив на своей улице ни одного прохожего, уже чуть громче добавила:

— Я только по средам и четвергам гадаю, разве вы не знали?

— Нет, не знали… — разочарованно пропела Наташа. — А сегодня пятница. Вот беда!

Подруги уныло переглянулись, приученные родной советской системой к тому, что если уж тебе сказали «нет», то просить и канючить — дело абсолютно бесперспективное. Они совсем уж было собрались уходить, но женщина, еще раз внимательно поглядев на них, столкнулась взглядом с Ириной, вздрогнула и вдруг произнесла:

— Ладно уж, заходите. Не то промокнете под этим дождем насквозь. Вы что же вот так пешком и пришли? — спросила она, оглядывая подозрительно сухих девчонок.

— Нет, что вы, — ответила, продолжавшая вести переговоры Наташа. — Нас вот ее брат привез, — она кивнула в сторону Ларисы, — но он уехал и вернется только через час, а до того пришлось бы…

Она безнадежно махнула рукой.

— Понятно. Идите за мной, — повелительно скомандовала женщина и шаркающей походкой направилась в глубину двора.

Безобразные туфли были явно велики ей. Они норовили соскочить с ног и затрудняли движение женщины, заставляя ее приволакивать то одну, то другую ногу. Она придерживала рукой платок, то и дело натягивая его на опущенное вниз лицо, тем самым скрываясь от обильно хлещущих с небес струй воды.

Ирине она показалась старухой: сгорбленная, зябко прячущаяся от дождя и пронизывающего ветра фигура, шаркающая походка, — все говорило о весьма почтенном возрасте.

В дом она девушек не повела, а повернула по бетонной дорожке, уходящей в глубь сада в сторону небольшого флигеля. Когда женщина ввела их в полутемную прихожую, она включила прикрытую самодельным абажуров лампу, осветившую пучки трав, в странном каком-то порядке (напоминающем ожерелье) свисавших с натянутых вдоль стен веревок, старенький промятый диван и висящее на свободной стене в массивной черной раме большое старинное зеркало, размером в человеческий рост.

«Попались, как дурочки, — с раздражением подумала Ирина. — Ну что может знать эта, видимо, полуграмотная старуха, промышляющая траволечением?»

Словно угадав ее мысли, женщина, отвернувшись от девушек, сняла свою бесформенную накидку и повесила ее на вешалке у входа. Затем она круто повернулась, и, словно предвидя эффект и желая его усилить, резко подняв наклоненную голову и разведя руки, сдернула с головы старушечий платок.

Это было так неожиданно, что девчонки ахнули. Перед ними стояла невысокая, но удивительно ладная и стройная красавица, лет тридцати на вид. На ее смуглом лице выделялись огромные и глубокие глаза, внимательно глядящие на пораженных метаморфозой девчонок.

— Ну, девочки, так о чем вы хотите узнать? О женихах, наверное? — задорно спросила гадалка. — Меня зовут Елена Петровна, а как вас зовут, сейчас узнаю.

Она еще раз внимательным взором окинула девушек, снова вздрогнув, встретившись взглядом с такими же огромными и черными, как у нее самой, глазами Ирины.

— Сейчас я зайду в комнату, а первая из вас, уж не знаю, кто это будет, через пять минут войдет. Остальные по порядку.

И она скрылась за дверью.

Первой в заветную дверь вошла Наташа. Оставшись вдвоем, Ирина и Лариса почти не разговаривали. Какие-то странные предчувствия овладели девушками. Притихшие, они сидели, погрузившись в свои мысли. Куда только не заносили в девичьих мечтах эти легкокрылые творения их взбудораженного мозга. Сказочные принцы, падая на колени, настойчиво предлагали им руки, сердца и королевства. Вихри прекрасной музыки кружили девчонок, и будоража, и баюкая их на своих волшебных эфирных волнах, прекрасные дальние страны гостеприимно распахивали им свои объятия.

В комнате удушливо пахло разнотравьем, от которого кружилась голова. Ирина заставила себя вынырнуть из страны грез и с неудовольствием подумала:

«Вот дуреха! Жизнь мало у кого становилась похожей на мечту и так вот запросто, без труда, никому ничего не дала. А уж мне-то, невезучей, и подавно не подаст. И не проси. Так что гадай, не гадай, а выйдет, как в песенке Макаревича: „А с нами ничего не происходит и вряд ли что-нибудь произойдет…“. И так известно что будет: работа — дом, дом — дети, дети — заботы и в конце концов положенные два квадратных метра на Северном кладбище, если к тому времени, конечно, новое не откроют. Так что некоторая неопределенность все же имеется…»

В это время дверь со скрипом распахнулась, и из нее, блестя ошалелыми глазами, появилась возбужденная Наташка.

— Ой, куколки, как интересно! Что я вам расскажу! Она просила пять минут подождать. Ой, что я сейчас вам расскажу!

Переполненная восторгами девушка плюхнулась на диван рядом с подругами.

По странному совпадению в этот самый момент свет в комнатушке погас, а дверь, за которой скрылась Елена Петровна, все с тем же скрипом отворилась, но признаков самой хозяйки не обнаружилось. Все произошло мгновенно. И без того напряженные нервы девчонок сдали, и в их переполненные ожиданием таинственного души стремительно ворвался первобытный, животный страх, причину которого, спроси их до или после того, они не смогли бы объяснить.

Дикий визг, последовавший за падением Натальи на диван, усугубил всеобщий ужас, возникший от погасшего света. В отчаянно визжащую девичью разноголосицу, перекрывая ее, и едва ли не заглушая, вплелся дикий нечеловеческий вопль.

Вслед за этим комната тускло осветилась, и на пороге возникла Елена Петровна с керосиновой лампой в руках.

— Испугались? Ничего, это у нас бывает. Электричество отключили. Видимо, опять авария на подстанции. Ну да нам это не помеха: вам оставлю лампу, а уж сама при свечах.

Она с усмешкой созерцала открывшуюся ее взору картину. На диване, испуганно забившись в угол, сидела Ирина. Побледневшая Лариса стояла посередине комнаты. А Наташа почему-то оказалась на полу, хотя все точно видели, что сесть она собиралась на диван и вроде бы даже успела осуществить свои намерения. На самодельном же абажуре повис громадный жирный кот черной масти, во взгляде которого было столько же возмущения, сколько и обиды.

Конечно же, ничего таинственного, загадочного и уж тем более колдовского во всей этой истории и в помине не было. Лучше всех это было понятно самому пострадавшему, на которого с размаху плюхнулась Наталья, придавив дремавшее животное своим отнюдь не тощим, а напротив, воспитанным на сливках и бисквитах задом.

Этот несчастный кот, чуя гибель свою под столь весомым грузом, и испустил тот полный отчаяния вопль, пытаясь скромно напомнить Создателю, что судьба явно торопится поставить крест на его и без того недолгой кошачьей жизни. Безобидный трагический призыв к Всевышнему и поверг в смятенный ужас приготовившихся к чудесам девушек.

Гадалка несколько секунд смотрела на эту уморительную картину, стараясь не слишком обнаруживать озорные искорки в своих пронзительных глазах, а затем, подбадривающе кивнув Ларисе, произнесла:

— Ну что ж, следующая.

Девушка, с видом агнца, ведомого на заклание, немедля шагнула к таинственной двери.

Оставшись вдвоем, Наташа и Ирина смущенно переглянулись и рассмеялись, но смех этот, вполне естественно вызванный комичностью ситуации, был не очень весел и иссяк как-то сам собой. В комнате вновь воцарилась тревожная, настороженная тишина.

Ирина, молчунья по натура, вдруг стала тяготиться наступившей тишиной. Не столько из любопытства, а больше чтобы нарушить тягостные оковы безмолвия, она, стараясь придать своему голосу как можно больше непринужденности, спросила подругу:

— Ты же, если память мне не изменяет, до того как сесть на кота, собиралась нам что-то потрясающее поведать?

Наталья, вопреки всей обычно присущей ей жизнерадостности, не поддержала разговор и не поспешила сообщить о том, что предсказала ей чудо-гадалка.

— А, потом поделимся впечатлениями, — отмахнулась она от подруги. — Дождусь тебя и Лариску.

— Хорошо, — согласилась Ирина, удивляясь столь необычному поведению щебетуньи-Наташки.

Через некоторое время дверь открылась, и Лариса, смущенно отводя глаза, вышла из таинственной комнаты и молча устроилась на диванчике. Ирина понимала, что нужно встать, что настал ее черед, но, оттягивая этот момент, ждала приглашения Ларисы, которая, словно осознав, — без ее ободрения подруга не сдвинется с места, тихо произнесла:

— Иди… Она сказала, чтобы ты заходила.

Ирина поднялась, и чувствуя странный холодок в груди, пошла к этой одновременно манящей и отталкивающей двери.

Глава 10

Елена Петровна сидела за столом, занимающим большую часть комнаты. Напротив нее одиноко стояло кресло, дополняющее скудно меблированный интерьер.

— Садись.

Глухой голос гадалки и ее скупой жест, указавший на кресло, вернули Ирине весь ее сарказм и способность к критическому анализу.

«Таинственности нагоняет, — с некоторой долей неприязни подумала она. — Знаем мы этих доморощенных Фрейдов, рядящихся в средневековые аксессуары».

Однако вопреки этой весьма нелестной оценке поведения Елены Петровны, тревожное чувство, задолго до этого охватившее Ирину, не проходило. Тем ни менее девушка не подала виду и, сев в кресло напротив гадалки, смело посмотрела в ее большие, черные, устремленные на посетительницу глаза. Два напряженных взгляда таких похожих глаз Ирины и гадалки словно потонули на мгновение друг в друге.

В удивительном неведомом мире рванулось навстречу им всесжигающее пламя грозных молний, блеснули в колдовской полутьме два опасно отточенных клинка, никому не видимая буря, сметая все на своем пути, понеслась по вселенной.

Вздрогнула, пораженная невиданной мощью скрытых внутри девушки сил Елена Петровна, опустила глаза свои так ничего и не постигнувшая Ирина. Молчание затянулось. Ирина вновь подняла глаза на гадалку и встретилась с ее уже потеплевшим взглядом.

— Не нужно было бы гадать тебе, девочка, — ласково и чуть печально сказала та. — Ну, да ладно, думаю, от знания большой беды не будет, а заодно и себя проверю.

Елена Петровна заглянула в старинный по виду фолиант и спросила:

— Скажи, золотая, как тебя зовут, месяц и год рождения?

Ирина назвала имя, месяц и год, собираясь сообщить еще и число, но гадалка прервала ее, неожиданно произнеся дату сама. Девушка удивилась:

— Откуда вы знаете?

— Я многое знаю…

Грустные нотки вновь прозвучали в голосе гадалки. На миг она словно задумалась, но вскоре продолжила:

— В час, когда ты родилась, а это было в полночь, Лиллит — Черная луна, обозначила твое появление на свет.

— Черная луна? — удивилась Ирина. — У меня по астрономии была пятерка, но и без этого каждому известно, что такой планеты нет.

Елена Петровна кивнула головой.

— Принято считать, что на самом деле Черной луны нет — это несуществующая планета… И все же именно она занимает первостепенное место во всякой судьбе, а для тебя она и есть сама судьба. Рожденные под ее знаком — дети Лиллит. Только один раз в девять лет появляется она на земном небосклоне и отмечает своего избранника. Двойственная и трагическая, она всегда указывает на точку, где вершится судьба. Лиллит — это фатум в существовании человека. Могущество, которое она дарует, может породить и гениального поэта и великого преступника. Эта планета наказывает гордыню, эгоизм и любовь к чрезмерному риску…

Ирина начала чувствовать себя слушательницей курса астрологии, излагаемого в популярной форме, а потому потеряла интерес к этой лекции и задумалась о своем.

«Интересно, как она все-таки угадала день моего рождения? Неужели спросила у девчонок? Нужно будет узнать. Заодно неплохо было бы узнать у матери: правда ли, что я родилась в полночь».

Между тем Елена Петровна продолжала что-то говорить. Ирина отыскала паузу в ее монотонном монологе и спросила:

— А не могли бы вы для начала рассказать что-нибудь из моего прошлого? — подумав: «Уж здесь-то обмануть меня будет невозможно!»

— Я в общем-то этим сейчас и занимаюсь, поскольку ты уже родилась, раз в настоящий момент сидишь передо мной. Я всегда начинаю с прошлого, а уж затем перехожу к предсказанию будущего.

Гадалка бережно открыла другую старинную книгу и принялась осторожно перелистывать страницы. Ирина впилась взглядом в листы фолианта, пытаясь прочитать, что на них написано. Однако ее ждало разочарование: пожелтевшие страницы были покрыты совершенно непонятными знаками, мало чем напоминающими какое-либо письмо. Скорее они походили на страницы книг для слепых и образовывали сложный и таинственный рельеф тиснения.

Найдя нужное место, пальцы женщины, бережно ощупывая каждый бугорок, заскользили по строкам. Глаза ее были закрыты. После недолгой паузы она сказала:

— Матери твоей покровительствует Меркурий, и в работе своей она осторожна и удачлива, а отец — человек казенный…

— Что значит казенный? — прервала ее изумленная Ирина.

— Ну, может, милиционер, военный или таможенник…

— Да, — не удержалась девушка. — Он военный летчик.

— Летчик?

Глубокие, печальные глаза гадалки на миг погрустнели, но тут же она улыбнулась и воскликнула:

— Ну, по-моему довольно о родителях, сейчас о тебе.

Ее пальцы вновь забегали по странному тиснению листов. Закончив исследование книги, она монотонно заговорила, рассказав Ирине о всех основных моментах ее короткой жизни и, к удивлению девушки, ни разу не ошиблась.

Слушая заунывную, с легким незнакомым акцентом речь гадалки, Ирина с сомнением размышляла:

«Вздор какой-то, а не гадание. „Меркурий“, „казенный человек“… Тарабарщина. Смесь сомнительной астрологии с самой примитивной цыганщиной. И вместе с тем все сходится. Откуда она обо мне так много знает? Ведь тут невозможно обмануть. И говорит она не расплывчато, вполне конкретно. Может быть, какой-нибудь хитростью все выпытала у девчонок?»

— Ну, вот и покончили с твоим прошлым. Благо оно у тебя не длинное, — улыбнувшись, сказала ворожея.

Елена Петровна даже не поинтересовалась у Ирины, насколько правильны были сии «исторические исследования». Такая уверенность в себе впечатляла.

Между тем гадалка вновь принялась бережно листать страницы, изучая непонятные знаки прикосновениями пальцев. Закрыв глаза, она, словно заклятие, произнесла:

— Что прошло, то забыли, что есть, то знаем, а из того, что откроется, — хорошее пусть сбудется, а плохое забудется и не свершится.

Увидев улыбку Ирины, она тоже чуть заметно улыбнулась и пояснила:

— Это ритуальная формула. Хорошо, если бы все выходил о по ней, но, к сожалению, плохое, как и хорошее, все ж сбывается. Теперь о твоем будущем. Могу сказать, что через три месяца ты выйдешь замуж и твой муж будет нерусской национальности.

— А вы правда цыганка? — неожиданно для себя спросила Ирина.

— Что? Не похожа?

— Нет, почему же, — смутилась девушка. — Немного похожа. Глазами.

— Глазами и ты похожа, — усмехнулась Елена Петровна. — Но, надеюсь, ты не обо мне пришла узнать? Если нет, то слушай дальше. Замуж ты в своей жизни будешь выходить дважды и от каждого брака будет у тебя по ребенку. Оба мальчики. Второй брак окажется счастливым. Вот, в общем, и все.

— Все? — разочарованно переспросила Ирина и подумала: — Так и я могла бы предположить, без всякого гадания.

— Да, девочка. Дело в том, что ты отмечена судьбой и находишься под покровительством Лиллит. Такие, как ты, вольны менять свое будущее, как пожелают. Даже то, что я тебе предсказала не окончательно. Учитывая то, что ты женщина, вероятность этого предсказания высока, но может получиться и иначе.

«Еще лучше. Совсем точное предсказание», — иронично подумала Ирина и, не удержавшись спросила:

— А что это за книга, по которой вы гадали.

— Это Книга Судеб. О тех, кто волен распоряжаться своей жизнью сам, там сказано очень мало. Они посланы в мир с особой миссией, и никто им не судья, что бы эти люди ни совершили. Так что дерзай, если хочешь.

— Кем же они посланы? — заинтересовалась Ирина, внимательно разглядывая обложки других разложенных на столе книг.

— Не знаю, — просто ответила гадалка. — Не знаю и никто не знает, — повторила она. — Может, Всевышним…

Елена Петровна еще раз долгим внимательным взглядом посмотрела на Ирину и неожиданно предложила:

— Если тебя не удовлетворило мое предсказание, то я могу еще погадать, посмотреть книги, может быть, и увижу больше. Ты могла бы прийти ко мне завтра? В любое время.

Ирина удивилась и, поколебавшись, решила было уже согласиться, но вспомнила вдруг о полностью иссякших деньгах. Она уже почти сделала отрицательное движение, но гадалка, словно угадав ее мысли, сказала:

— Нет, нет, платить ничего не надо. Мне и самой будет интересно. Дети Лиллит не так часто встречаются.

— Хорошо, я приду, — ответила Ирина и приподнялась, собираясь уже уходить, но женщина воскликнула:

— Куда же ты? А зуб лечить?

— Вы и про зуб знаете? — пролепетала окончательно потрясенная Ирина. — Неужели и об этом вам сказали эти таинственные книги?

Елена Петровна рассмеялась.

— Об этом мне сказала твоя подруга Наташа. Иди ко мне. Я такие боли в один миг снимаю.

Вернувшись домой, Ирина сразу же легла спать, изменив своей привычке читать перед сном. Однако сон все не шел и не шел.

Она долго ворочалась, устраиваясь поудобнее, и многократно перебирала в памяти волнующие эпизоды прошедшего вечера.

Ирина уже пожалела, что согласилась поехать к странной гадалке еще раз, но дав слово, не видела возможности отказаться от этого кажущегося ей теперь бесполезным визита.

Наконец, она уснула. Ирина редко видела сны, а виденное почти сразу же забывала, но в эту ночь ее посетили столь яркие и фантасмагоричные сновидения, что она запомнила их на всю жизнь. Утром девушка спросила у матери:

— Мама, а ты не помнишь, в какое время суток я родилась?

— Как же не помнить, доченька? Помню. Весь медперсонал был удивлен. Сказали, что такое нечасто случается. Дело в том, что когда ты закричала первый раз в жизни, часы в роддоме начали бить полночь.

Странный холодок пробежал по спине девушки.

Глава 11

Андрей воевал в Афгане уже почти год. Приказ забросил сюда его, выпускника военного авиационного училища, почти сразу после государственных экзаменов. Выбрав судьбу профессионального военного, Андрей всерьез и вообразить не мог, что ему придется воевать. Рожденный в мирной стране и видевший войну только в кино, он представлял себе службу в Армии, как обычную работу.

В первый раз, когда он в качестве штурмана-стрелка вылетел со взводом десанта, Андрей испытал что-то близкое к шоку, увидев обезображенные снарядами тела и лица молодых парней, своих соотечественников, своих друзей.

С этого дня война приобрела для него конкретный характер. Андрей уже не задумывался о том, за что он воюет и почему. Он знал: там, под прицелом его пушек и снарядов, фанатичный и беспощадный враг, который уже убил и продолжает убивать его друзей и товарищей, который хочет убить его, и он расстреливал, сжигал всем имевшимся в его распоряжении оружием любую цель, которая угрожала им.

Штатное расписание предусматривало в их боевом вертолете наличие пилота и штурмана-стрелка, способного при необходимости взять пилотирование машиной на себя, а в стандартной ситуации управляющего огнем автоматической пушки и счетверенных пулеметов.

Иногда командир поручал ему и общее управление огнем, и тогда, повинуясь нажатию пальцев Андрея, сто тридцать две воющие реактивные смерти вырывались из-под брюха их машины, сжигая все живое на площади в несколько квадратных километров.

К счастью, война не оказалась непрерывным боем. В перерывах между заданиями люди отдыхали, кто как может, и даже выпивали в меру того, сколько спиртного удавалось достать. Очень скоро Андрей убедился, проверив это на себе, что солдат, а он всех их от генерала до рядового считал солдатами, совсем не склонен к размышлениям и философствованию. Вырвавшись из круговерти боя и почувствовав себя в безопасности, человек просто отдыхал, чаще всего ни о чем не думая или в крайнем случае вспоминая родных и близких ему людей.

Пилоты любили в свободное время попеть, аккомпанируя себе на гитаре, и немудреные слова их песен чаще всего рассказывали об этой войне, особенно легко запоминаясь потому, что она, война, была здесь, рядом, в нескольких минутах полета.

Ночь сгущалась над Джелалабадом, и чей-то низкий мужской голос под сопровождение в ритме рока долетал до Андрея:

Андрей словно воочию увидел, как боевые вертолеты, зависшие у взлетной полосы, тоненькими своими бортами, словно живой плотью, прикрывают от визжащих осколков взлетающий ТУ со знакомой до боли надписью «Аэрофлот».

«Сны, сны… — подумал Андрей, — каждую ночь одно и то же: грохот винтов, гул турбин, дымный след реактивных снарядов, ад перепаханной ими земли и смерть, тянущаяся к нам снизу… Реальность, ставшая сном, и сны, так похожие на реальность…»

— Товарищ лейтенант! — прервал его невеселые мысли незаметно подошедший молодой солдат. — капитан Иванов приказал передать: на рассвете вылет, пойдете к ущелью Кунар. Там наши на перевале завязли в снегу. Их вторые сутки расстреливают из минометов. Механики уже готовят машину и оружие.

— Спасибо. Утром попробуем помочь ребятам на перевале.

В эту ночь, несмотря на предстоящий бой — в конце концов дело привычное — Андрей крепко спал и ничего ему не приснилось.

Утро перед боем было ясным и солнечным. Андрей проснулся за час до вылета и не спеша занялся собой. Он тщательно побрился, принял душ, по привычке разглядывая фирменные надписи на сантехнических приборах. Та, которая выступала на никеле смесителя, гласила: «Торсон и компания. Сан-Франциско».

Старожилы утверждали, что военный городок, где стояла их часть, был построен американцами. Офицеры добром вспоминали заокеанских строителей, пользуясь благами цивилизации, завезенными ими в эту страну. Особенно нежное отношение было у них к кондиционерам, спасавшим счастливчиков (которым они достались), от расплавления мозгов в невероятной жаре афганского лета.

Перед боевыми вылетами Андрей всегда особенно тщательно занимался личным туалетом и одеждой, сделав для себя обязательным правило своих предков-воинов — идти в бой чисто вымытым и в свежем белье. А военных предков у Арсеньева было аж семь поколений. И все Андреи Андреевичи. Традиция.

Война очень быстро убеждает человека в бренности и даже ничтожности его жизни. Когда на твоих глазах пули, осколки, снаряды и мины рвут и уродуют тела твоих товарищей, калеча, а зачастую и лишая их жизни, начинаешь ясно осознавать, что когда-то и тебя может покинуть везение: кусочек зазубренного металла вопьется в грудь и ты, запаянный в цинковую упаковку, займешь свое место в траурном самолете.

Андрей пропел про себя куплет известной розенбаумановской песни и выругался:

— Черт! Надо же, чтоб перед вылетом вспомнились именно эти строки?!

Он последний раз провел расческой по мокрым волосам и вышел из комнаты.

Свежее ранее утро разрывал пронзительно-жалобный свист запускаемых где-то недалеко турбин, Андрей торопливо пошлепал рукой по карманам, не забыл ли что-нибудь, и нерешительно повернулся к двери.

— Нож… Вот черт! Забыл… — огорченно подумал он.

На войне все люди становятся в той или иной мере суеверными, но пилоты, танкисты и прочий народ, чья жизнь зачастую зависит от неразрывно связанных с ними машин, отличаются особой верой в то, что порой самые незначительные бытовые мелочи, если и не влияют напрямую на их судьбу, то уж предсказывают те или иные ее повороты.

— Возвращаться — дурная примета, — пропел он, но, трезво взвесив, какая из двух дурных примет хуже, решил:

— Нож — вещь материальная. Его булатный клинок гвозди рубит, не поцарапавшись, а возвращение… Сделаем вид, что и не уходил вообще. Так, прогуляться вышел, воздухом подышать. Глядишь, и удастся обмануть судьбу.

И Арсеньев вернулся. Вряд ли что-нибудь другое заставило бы Андрея поступить так перед боевым вылетом, но забытый им нож казался серьезной причиной.

Этот короткий купленный в Кабуле кинжал, зачаровывал матовым свечением своего старинной формы лезвия. Андрей мог часами рассматривать странную надпись на непонятном ему, а возможно уже и никому, языке, завораживающую его какой-то колдовской, магической затейливостью, удивительной стремительностью росчерка, словно вплавленного в сверхпрочную сталь оружия.

Вот уже несколько месяцев подряд Андрей брал с собой кабульский нож (так он окрестил кинжал) на каждое боевое задание и в конце концов сам убедил себя в том, что это старинное оружие служит ему счастливым талисманом.

Вернувшись, он быстро отыскал нож и, расстегнув комбинезон, приладил его к поясу, забыв даже в спешке полюбоваться тусклым свечением старинной стали.

Глава 12

На следующий день Ирина проснулась как всегда рано и с удовольствием вспомнила о том, что сегодня идти в училище нет никакой необходимости. Занятия отменили в связи с проведением субботника, главной целью которого, по мнению девушки, было не только приведение в порядок помещений и территории их учебного заведения, а также воспитание в его учащихся чувства трудового коллективизма.

Это самое чувство у Ирины, видимо, было недостаточно развито, потому что она совершенно несознательно решила:

— Абсолютно ничего не произойдет, если сегодня я не приму участия во всеобщем вдохновенном труде.

Она не спеша позавтракала, стараясь не разбудить еще спящих родителей, привела себя в порядок и выскользнула из дома.

На предстоящий день у нее были грандиозные планы: посетить библиотеку, где ее ждали заказанные еще неделю назад книги, и побывать в стрелковом клубе.

Как и многие молодые люди, Ирина пробовала заниматься разными видами спорта. Первоначально она увлеклась плаванием, но скоро выяснила, что ее физические данные, мягко говоря, не совсем соответствуют этому виду спортивной деятельности.

Ее подруги, с которыми она начинала тренировки, быстро достигли неплохих результатов и даже участвовали в крупных соревнованиях, Ирина же добилась лишь того, что ее можно было использовать как наглядное пособие для начинающих. Впрочем, не только для начинающих. Она демонстрировала довольно-таки отточенную технику плавания, за что тренер и продолжал долгое время держать ее в команде, частенько выговаривая ее более мощным подругам:

— Посмотрите, как Ирка плывет! Плыви, Ирка, плыви.

И она плыла, Ох, как плыла! Красиво плыла… но медленно. Тренер часто заставлял ее демонстрировать технику, которой он добивался от своих перворазрядниц и даже КМС, восхищенно приговаривая:

— Вот красота! А?! Шедевр! Если бы еще и с места двигалась, цены бы ей не было! А если бы к вашей силе, да ее технику, у меня в команде одни чемпионки были бы!

Ирина в общем-то не завидовала своим более удачливым подругам. Ей совсем не хотелось стать как они: не хрупким созданием женского пола, а скорее подобием борца в юбке.

Ирину вполне удовлетворяли и ее неширокие плечи, и узкая грудная клетка, но спорт есть спорт и постоянно приходить к финишу последней — удовольствия не доставляло.

Отчаявшись добиться более значительных результатов, чем дефиляция туда-сюда лишь в водах своего бассейна, Ирина забросила занятия плаванием, оставившие, правда, ей на долгие годы возможность чувствовать себя в воде, как рыба. Но этой привилегией девушка в основном пользовалась на пляже, заманивая в воду менее сведущих пловцов мужского пола и посрамляя их своим превосходством.

Распрощавшись с плаванием еще в девятом классе, Ирина увлеклась стрельбой из пистолета. Особенно нравилась ей скоростная стрельба по силуэтам, в которой она показывала результаты на уровне мастера спорта.

Спортивный пистолет в ее изящной ручке творил чудеса, хотя пришло это далеко не сразу. Девушка хорошо помнила свой первый день в тире, когда пули ее оружия вместо того, чтобы достичь цели, взбивали фонтанчики пыли всего в пяти, шести метрах от нее. Тренер тогда с сомнением покачал головой, глядя на тонкие руки девушки, но ничего не сказал и от занятий ее не отстранил. И, как выяснилось позже, не ошибся. Очень скоро Ирина качала показывать прекрасные результаты.

С поступлением в медучилище времени на занятия спортом почти не осталось. Ирина понемногу забросила тренировки и, все еще числясь членом стрелкового клуба, приходила пострелять лишь по выходным.

Часы, проведенные в тире, полностью снимали усталость и напряжение, накопившиеся за неделю. Спокойная сосредоточенность этого занятия, полное отключение от внешнего мира, какая-то особая обстановка основательности и неторопливости, свойственная стрелковым тренировкам, вселяли в душу девушки ощущение мира и покоя. Этого заряда уравновешенности хватало ей на целую неделю.

Выйдя на улицу, девушка принялась энергично осуществлять намеченную программу. Она забрала в библиотеке книги, отложенные по ее заявке, посидела пару часов в читальном зале и отправилась в стрелковый клуб.

Миновав площадь Ленина, Ирина почти бегом по круто спускающейся в балку дороге добралась до тира. В клубе, где ее знали уже несколько лет, встречали Ирину всегда приветливо. Тренеры и стрелки с радостью оказывали очаровательной девушке различные услуги, но обычное отношение к красивой представительнице женского пола окрашивалось изрядной долей профессионального уважения к одной из немногих в городе женщин, виртуозно владеющих стрелковым оружием.

Ирина получила в оружейной полированный ящик со своим пистолетом и две сотни патронов. Тренер, зная, как редко она приходит, и с уважением относясь к ее таланту, боеприпасы обычно выдавал не скупясь.

Девушка прошла на огневой рубеж и в ожидании своей очереди пристроилась рядом со стрелком, отрабатывающим упражнение, «всухую», без патронов щелкая пистолетом.

Вынув из ящика оружие, Ирина занялась тем же. Она с удовольствием вновь ощутила полированную рукоятку, заботливо подогнанную тренером под ее руку.

Обычно стрелки сами вытачивали рукоятки своих пистолетов и револьверов, добиваясь того, чтобы каждый бугорок ладони удобно располагался на их деревянной поверхности. Как женщина Ирина была исключением. Никто и не предполагал, что эта юная особа самолично начнет изготавливать и подгонять пистолет под свою изящную ладошку, и этим конечно же, занялся тренер. Он потратил несколько недель для того, чтобы в конце концов девушка почувствовала, что оружие ложится в руку так, как будто изначально было изготовлено именно по рельефу ее ладони.

Парень на огневом рубеже дожигал последние патроны. Его револьвер нестерпимо грохотал в гулкой тесноте тира, выбрасывая рыжее пламя из ствола и из-под барабана. Когда он закончил, подошла очередь Ирины. Она заняла свое место, настроила автомат поворота силуэтов на самое минимальное время, изготовилась, и первая четырехсекундная серия грохотом разорвала воцарившуюся было тишину.

— Вот это да! — восхищенно воскликнул парень.

После тренировки умиротворенная Ирина отправилась домой, решив, что к гадалке поедет вечером. Визит этот уже не вызывал у нее той настороженности и внутреннего трепета, которые она испытала накануне.

Дома она пыталась заниматься различными делами, но все валилось из рук, а мысли крутились лишь только вокруг предсказания гадалки:

«Надо же такое придумать — выйдешь замуж через три месяца! Да в это время я только и буду думать о том, как поуспешнее окончить последний курс училища. Самое время для замужества».

Ирина на секунду задумалась о том, что до конца курса осталось совсем немного и что успеваемость позволяет рассчитывать на красный диплом, но мысли вновь вернулись к предсказанному гадалкой браку:

«В это же просто невозможно поверить. Разве такое может быть, чтобы я за три месяца до свадьбы ничего не знала о своем суженом и даже о существовании его не подозревала?»

Думая так, девушка напрочь отмела кандидатуры всех известных ей индивидуумов мужского пола, как явно ее недостойные.

Вдруг вспомнилось красивое лицо элегантного Романа, но она упрямо замотала головой, представив себе этого самоуверенного задаваку в качестве своего мужа.

«Ну что ж, — злорадно подумала Ирина, — три месяца срок небольшой, можно даже будет съездить к „прорицательнице“ и сказать ей все, что я думаю о ее искусстве».

Девушка наскоро перекусила и прилегла на любимый диван с одной из принесенных книг. Биография доктора Фрейда в изложении Стефана Цвейга, за которой она давно уже охотилась, сегодня почему-то навевала скуку. Ирина отложила книгу и прикрыла глаза. Нахально улыбающееся лицо Романа тут же возникло перед ее мысленным взором.

— Вот же наваждение! — возмутилась девушка. — Надо же настолько примелькаться своими каждодневными бдениями на моей остановке, чтобы я уже и глаза закрыть не могла, не рискуя увидеть наглую его физиономию?! Ладно, к гадалке все равно надо идти, раз обещала. Раньше выйду, раньше вернусь, — воскликнула она и соскочила с дивана.

Погода, как будто извиняясь за вчерашний небесный водопад и искупая перед горожанами вину, подарила им великолепный вечер. В воздухе словно запахло весной (и это в середине-то зимы, когда народ вовсю тащит на себе предновогодние елки), и легкий теплый ветерок ласково теребил волосы девушек, рискованно расставшихся с головными уборами.

Очарование юных горожанок, воспользовавшихся капризом южной зимы и одевшихся совсем по-весеннему, было столь велико, что даже немолодые уже мужчины с удовольствием поглядывали на их милые лица и стройные фигурки, очертания которых легко угадывались под легкими распахнутыми плащиками.

Ирина поддалась всеобщей иллюзии весны и, одевшись в соответствии с погодой, выйдя на улицу, испытала какое-то необыкновенное вдохновение, которое истолковала как предчувствие хорошего.

Глава 13

Когда Андрей подошел к своему вертолету, машина уже вращала на холостом ходу лопасти винтов. Командир, укоризненно взглянул на опоздавшего второго пилота, но ничего не сказал. Лишь перед самым взлетом в шлемофоне Андрея пробасил его голос:

— С тобой все в порядке, Андрюша? Не заболел ли?

— В порядке, командир.

— Ладно, взлетаем, — закончил разговор капитан Иванов.

Капитана Иванова звали Егором Ильичом, но Андрей никогда не обращался к нему по имени отчеству. Когда все шло нормально, он звал его просто — командир, а если уж обстановка требовала предельной концентрации или машине угрожала реальная опасность, то командир превращался в просто Егора.

Капитан легко поднял с бетона взлетной площадки увешанную оружием, покрытую пятнами камуфляжа машину и направил ее к ущелью Кунар.

Прошло минут двадцать, как они покинули базу. За стеклами бесконечной вереницей тянулись отроги гор, медленно перемещались уходящие вдаль вершины. Вертолет влетел в узкое, скалистое ущелье, проложенное притоком реки Кунар, и грохот его винтов, многократно отраженный скалистыми стенами, покатился по поверхности бурного потока.

По столь длительному молчанию Егора Андрей догадался, что тот всерьез обиделся на него за опоздание.

«Свинство, конечно, с моей стороны, — подумал — он. — Командиру пришлось одному принимать у механиков и машину, и оружие, а я, как барин, пришел — и поехали».

— Командир, — решился прервать молчание Андрей, — сегодня десанта нам не дали?

— Какой десант, Андрюша, — отозвался Иванов голосом, по которому легко можно было понять, что обиды его уже начинают таять, — высота же больше четырех с половиной тысяч. Мы и себя-то там едва потянем, не то что десант… Придется бедным мальчикам выкручиваться самостоятельно.

Андрей напряженно вглядывался в плывущую под ними землю, внутренне радуясь, что перестали мелькать заиндевевшие камни и уже не проносятся в опасной близости заснеженные, обледеневшие склоны гор.

Он потянулся до хруста в онемевших от напряжения суставах и, сверившись с планшетом, прикинул расстояние до Джелалабада. Сейчас, когда машина вылетела из ущелий перед перевалом Кунар, чувство опасности, которая там, в горах, исходила, казалось, отовсюду — с каждого склона, из-за каждого утеса, — стало ослабевать, перерождаясь — в давящую усталость.

— Как там у тебя, Андрюша? — зазвучал в наушниках шлемофона голос Егора.

— Нормально, командир. Идем домой?

Мастерство капитана Егора Иванова, командира штурмового вертолета МИ-24, вызывало восхищение у него, молодого лейтенанта, штурмана-оператора этой грозной боевой машины. Андрей, да и не он один, недоумевал, как Егору удавалось проделывать с их «вертушкой» все те невероятные трюки, благодаря которым они не раз уже возвращались на базу из такой огненной круговерти, по сравнению с которой современникам Данте ад показался бы младшей группой детского сада.

Вот и сегодня их машина плясала в тесноте ущелий удивительную и страшную пляску, скупо, в восемь залпов посылая воющую реактивную смерть во все то, что могло угрожать им и тем русским ребятам внизу, барахтающимся в снегу у своих бэтээров среди разрывов неведомо откуда летящих ракет.

Вертолет тряхнуло. Андрей взглянул вниз и заорал:

— Вправо, Егор, вправо и в разворот!

Но командир, уже наклонив машину, взял управление огня на себя и очередью из крупнокалиберного пулемета поразил вражескую зенитную установку, безжалостно русских ребят смерть.

Ни Егор, ни Андрей не заметили дымный след «стингера», мгновенно взорвавшегося в правом двигателе. Турбина дико загрохотала. Остальное произошло мгновенно, но Арсеньеву показалось нереальной вечностью.

— Сумеет ли Егор посадить машину на одном двигателе? — отрешенно подумал он, спокойно наблюдая за приближающейся землей.

Сухая, потрескавшаяся, она надвигалась с пугающей быстротой, превратившейся в бесконечность. Прыгать было поздно.

— Ну что ж, — как о ком-то другом, чужом, не имеющем к нему никакого отношения, мелькнуло в голове Андрея, — только что я сеял смерть и разрушение, а теперь, видно, пришла и моя очередь…

И в этот момент, за секунду до того, как штурмовик врезался в землю, ему захотелось жить, и желание это исступленное, неистовое захватило все его существо.

Перед его глазами вдруг возникло и кануло в небытие лицо прекрасной светловолосой незнакомки с огромными карими, почти черными глазами, а в ушах зазвенел пронзительный женский крик:

— Не-ет! Не-ет!

Мир распался на тысячу осколков и перестал существовать.

Глава 14

Уже подходя к дому к дому гадалки, Ирина ощутила знакомый холодок в груди.

«Ну что ж я, глупая, волнуюсь, — сердясь на себя подумала она. — Это же просто небольшое, плохо театрализованное представление для одного зрителя, точнее зрительницы».

Она нажала на кнопку звонка и почти тут же услышала быстрые шаги хозяйки. Калитка распахнулась, и девушка едва не ахнула. Она была поражена удивительной метаморфозой, происшедшей с Еленой Петровной.

Перед ней стояла та же и не та стройная, изящная молодая женщина с лицом индийской махарани, украшенным огромными и глубокими черными глазами.

Сегодня в ее облике все переменилось. На Елене Петровне был надет «модерновый» костюм из тончайшей белой кожи, состоящий из замысловатого покроя куртки и длинной узкой юбки. Воротник легкого пухового свитера, словно подпиравший голову женщины, плотно охватывал ее длинную шею. Длинные светло-русые волосы свободно падали на плечи и блестящей золотистой волной соскальзывали за спину. На ногах этой необычайно эффектной гадалки были ультрамодные белоснежные сапожки на очень высокой шпильке.

«Однако зарабатывает эта прорицательница на нашей наивности, видимо, совсем неплохо», — подумала девушка с завистью разглядывая «прикид» Елены Петровны.

— Проходи, Ира, я ждала тебя, — приветливо произнесла та и поспешно посторонилась, освобождая путь гостье.

Ошеломленная таким неожиданным приемом, девушка послушно двинулась по знакомой уже садовой дорожке к флигелю, но голос хозяйки остановил ее:

— Нет, нет, золотая, не туда. Сейчас я проведу тебя в дом.

Ирина послушно поменяла маршрут и устремилась следом за гадалкой. Они вошли в дверь, расположенную на фасадной стороне дома, и оказались в просторной прихожей, обставленной удобной и современной мебелью. Елена Петровна, принимая у Ирины плащ, сказала:

— Давай сначала просто поговорим с тобой, а уж потом, если ты не будешь против, приступим к гаданию. Хочу угостить тебя чашечкой кофе. Говорят, он у меня превосходно получается. Посидим здесь, поговорим, а уж потом перейдем во флигель. Хорошо? — и хозяйка жестом пригласила девушку пройти в одну из дверей.

Ирина в знак согласия кивнула головой, одновременно напряженно думая о том, что бы это все могло значить. Она прошла за хозяйкой в гостиную, обставленную не только богато, но и изысканно.

— Странно, — подумала девушка, — полуграмотная гадалка, цыганка и вдруг такое… По жилью человека вполне можно составить мнение о нем самом. Судя по этому дому, его хозяева не только богаты, а еще обладают достаточно высокой культурой и прекрасным вкусом. Но это же трудно сочетается с теми средствами, которыми эта женщина зарабатывает на жизнь.

Кофе, поданный Еленой Петровной, оказался действительно очень вкусным, ароматным и крепким. Гадалка молча, короткими маленькими глотками отпивала из своей чашечки, изредка поглядывая на Ирину. В бездонных глазах ее, казалось, вспыхивали какие-то колдовские огоньки.

Хозяйка безмолвствовала. Девушка не знала, о чем говорить. Молчание затягивалось. Наконец Елена Петровна, словно решившись на что-то невероятно сложное, вздохнула и сказала:

— Ну что ж, девочка, говорят, что начать можно только одним способом — начать. Ваше поколение не верит в судьбу и легкомысленно относится к предсказаниям и пророчествам, но это все по незнанию. По каким-то непонятным причинам наши современники решили, что они умнее и опытнее своих предков, высокомерно отвергнув опыт, накопленный человечеством за долгие тысячелетия.

— Ну почему же… — несмело попыталась возразить Ирина.

— А вот почему так, этого я и сама не знаю, — печально воскликнула гадалка, делая вид, что не поняла, что имела ввиду девушка. — Только это именно так. Ты ведь и сама, золотая, не очень-то поверила тому, что я тебе вчера нагадала? Не поверила ведь?

— Ну не знаю… — не решилась обидеть хозяйку Ирина.

— Не поверила. Не деликатничай. Вижу, что не поверила, — доброжелательно улыбаясь, покачала головой Елена Петровна.

Она снова долгим и внимательным взглядом посмотрела на девушку. От этого взгляда Ирина почувствовала себя весьма неуютно.

— Не поверила, а все же пришла.

— Так ведь я же пообещала, — наивно и простодушно воскликнула девушка.

— Ах, милая девочка, — грустно усмехнулась гадалка, — как приятно видеть, что в этом мире есть люди, для которых данное слово не пустой звук. Это прекрасно! Но ведь не только же из чувства долга ты пришла ко мне? Неужели тебе совсем неинтересно то, что я могу рассказать о твоей жизни?

— Интересно, конечно, — не покривив душой ответила девушка, — только…

— Только ты не очень-то веришь в истинность моих предсказаний, — закончила за нее Елена Петровна.

— Пожалуй, что так, — наконец согласилась Ирина. — Именно «не очень».

— А напрасно, совсем напрасно! — строго сказала гадалка. — Пройдет совсем немного времени, и ты убедишься, что не услышала вчера ни слова лжи.

Ирина вспомнила о предсказанном ей скором браке и подумала:

«Действительно, долго ждать подтверждения истинности не придется. Она сама назначила довольно точный срок. Три месяца. Но зачем же она заманила меня сюда? Поведение этой женщины довольно странно».

Девушка вдруг рассердилась на себя за собственную нерешительность и мягкотелость и откровенно спросила:

— Елена Петровна, скажите: зачем все-таки вы попросили меня сегодня прийти?

Гадалка таинственно улыбнулась и проникновенным голосом сказала:

— Гадая тебе вчера, я в основном использовала Белую магию. Даже такое вполне невинное гадание — это уже вмешательство в деятельность высших сил, а они не очень любят подобные вещи. Мы, те кто действительно умеет предсказывать будущее, дорого платим за подобное своеволие. Иногда даже слишком дорого.

— Но ведь это же ваша профессия. Как же вы тогда выживаете, если каждое гадание наносит вам непоправимый урон?

— Почему же непоправимый? — усмехнулась хозяйка. — Он был бы таким, если бы я делала это по своей воле, а поскольку гадала я для тебя, то часть возмездия, к тому же большая, тебе и достанется. Ты в основном несешь ответственность за внедрение в свою судьбу. Однако и на мою долю остается немало.

— По-вашему выходит, что я, когда прихожу к вам гадать, совершаю грех? Я так вас поняла? — поинтересовалась Ирина.

— Ну грех, не грех, а что-то подобное. Дело в том, что понятие греха дали нам поздние религии, которые рисуют бога со всеми присущими человеку достоинствами и недостатками. Посуди сама: Библия, например, предписывает сразу же, после оказанного Всевышним благодеяния, тут же благодарить его, не то он разгневается и покарает забывчивого. Как ты думаешь: можно представит себе Творца всего сущего таким мелочным и себялюбивым? И это при том, что та же Библия говорит о всеобъемлющей любви Господа, о Его безграничном терпении, всепрощении и кротости.

Немало удивившись таким мудрым речам хозяйки и ее теологическим познаниям, Ирина спросила:

— Но если не грех, то что же?

— Расплата, золотая, расплата. А разменной монетой в этих расчетах будет часть твоей жизни, часть судьбы. Вот потому перед тем, как вновь гадать тебе, я и решила сначала поговорить. Возможности Белой магии мы уже исчерпали, так что продолжить гадание можно только с помощью Черной, а платить за это придется подороже. Я должна знать твое решение: может быть, ты сочтешь, что цена слишком высока и откажешься. Это будет понятно.

— Слишком высока? Но ведь для того, чтобы принять решение, нужно знать эту цену, — резонно возразила Ирина.

— А вот этого я тебе сказать не могу. И никто не сможет. Как и каким образом с тебя взыщется, — тайна за семью печатями. Знаю только, что плата будет высокой.

Хозяйка замолчала, глядя на свои изящные руки с длинными нервными пальцами. Ирина задумалась. С одной стороны, любопытство толкало ее на то, чтобы согласиться на дальнейшее гадание, тем более, что оно будет проводиться с помощью таинственной Черной магии, а с другой стороны, было жутковато. Ее насторожило неожиданно серьезное отношение к предстоящему гаданию самой Елены Петровны.

«Отказаться? Поблагодарить за кофе, подняться и уйти?»

Ирина почувствовала, что не в силах так поступить. Что-то, она сама не понимала, что, не давало ей сделать это.

«В конце концов, — подумала девушка, — я же совершенно не верю во всю эту доисторическую чепуху. Ну что со мной может приключиться? В кои веки довелось встретиться с настоящим магом, воображающим себя на что-то способным, так неужели нужно тут же сбежать? Это же интересно», — успокаивала она сама себя, стараясь не обращать внимания на зреющий внутри протест.

Елена Петровна с плохо скрываемым напряжением следила за мимикой Ирины, носившей следы ее внутренней борьбы.

«Да что же это я?!» — в конце концов подумала девушка, и, окончательно рассердясь на себя, произнесла вслух:

— Я все обдумала и согласна.

Елена Петровна облегченно вздохнула.

Глава 15

Ирина второй раз оказалась в святая святых этого дома — месте для гадания. Она с удивлением осматривала комнату, не узнавая ее. Со стола исчезли старинные фолианты, и только одна-единственная книга в потертом кожаном переплете, окантованном кованым металлом, сиротливо лежала на нем. Рядом с книгой возвышалась огромная серебряная чаша, до краев наполненная водой. Вокруг чаши, образовывая правильный квадрат, были расположены четыре незажженные свечи, увитые тонкими полосками серебристого металла. По обе стороны стола стояли два жестких стула с высокими прямыми спинками. Тусклый свет уходящего дня, проникая через небольшое окно, освещал эту строгую и несколько торжественную обстановку.

«Хозяйка-то подготовилась к моему приходу, — иронически подумала Ирина. — Видимо, она была уверена, что я приду. Однако зрелище обещает быть интересным».

Елена Петровна стояла молча, предоставляя гостье возможность осмотреться и освоиться в непривычной для нее обстановке. Решив, что для этого прошло достаточно времени, она сказала:

— Проходи, садись.

Ирина молча обошла стол и села на неудобный стул. Хозяйка села напротив и, серьезно глядя на девушку, спросила:

— Удивлена?

Ирина молча кивнула головой.

— Понимаю. Мне тоже не часто приходится сталкиваться с подобным антуражем, — усмехнулась гадалка.

— Вот как?.

— Конечно. А ты думала, что я каждый день прибегаю к Черной магии? Ну нет! Для этого должны быть слишком основательные причины. Если честно, то я всего лишь один раз в жизни использовала знания черных магов… Ну, да то давняя история…

— Почему же для меня сделано такое исключение? — с недоверием спросила Ирина.

— Почему? Ну, во-первых, ты сама захотела узнать свою судьбу, а во-вторых… это также важно и для меня…

Елена Петровна запнулась, вздохнула, виновато посмотрела на Ирину и уже решительным тоном продолжила:

— Да что там во-вторых, во-первых. Конечно же, во-первых, это важно для меня. Я не хочу это от тебя скрывать и обманывать тебя тоже не хочу. Хотя и объяснить тебе все не могу. Скорее всего ты или не поймешь, или не поверишь. Но часть истины я, как и обещала, открою тебе после гадания.

Вечер угасал, и в комнате становилось все темнее и темнее.

Гадалка вновь замолчала, задумалась, но через несколько секунд категорично произнесла:

— Начнем, если не передумала.

Ирина почувствовала, как внутри все сжалось от необъяснимого страха. Нелепые мысли полезли в голову, но она решительно отбросила их и старалась сосредоточиться на приготовлениях гадалки к таинству.

Елена Петровна открыла тяжелый фолиант, лежащий перед ней, и так же бережно, как в прошлый раз, стала листать его страницы. Остановившись на нужном месте, она медленно повела пальцами по открытой книге и вдруг заговорила на странном и непонятном языке.

У Ирины сложилось впечатление, что эта женщина находится в состоянии транса. Ее широко открытые глаза словно остекленели, а слова неизвестного языка, отрывисто слетающие с губ, произносились каким-то другим, незнакомым голосом.

Странные эти слова словно мягкой дымкой обволакивали сознание девушки, погружая ее в сладостный туман. Наконец она ощутила, что реальность, окружающая ее, куда-то медленно отступает и вместо недавней тревоги в ее душу входят мир и покой.

«Это же какой-то гипноз, — отрешенно, словно это была уже и не она, подумала Ирина. — Но как приятно…»

Вслед за этой мыслью комната и все находящееся в ней закружились сумасшедшей каруселью и канули в какое-то темное вязкое пространство. Исчезло все, даже сама Ирина, ее руки, ноги, тело… Остались только лицо гадалки и ее голос. Время тоже перестало существовать. Уже потом Ирина никак не могла вспомнить, как долго продолжалось это наваждение.

— Встань! — ворвалась в ее сознание команда гадалки, которую не исполнить было совершенно невозможно.

— Встань и подойди к столу, — повелительно произнес жуткий голос, который все более и более приобретал какие-то низкие, не женские и даже не человеческие оттенки.

Ирина послушно выполнила приказ. Голос продолжал звучать повелительно и грозно:

— Смотри на поверхность воды и в отраженном пламени свечей увидишь свое будущее. Смотри!

Словно сами собой вспыхнули неестественно ярким пламенем свечи, блики от которых образовали на зеркальной поверхности воды замысловато переплетающиеся фигуры, то складывающиеся в какие-то фантасмагорические картины, то вновь распадающиеся на тускло мерцающие фрагменты.

Все более и более ускоряя неистовую свою пляску, непонятные эти образы вдруг упорядочились, и желтый отсвет водной поверхности внезапно стал голубым, как экран телевизора. В глубине этого, мягко пульсирующего экрана появилось что-то расплывчато-неопределенное и стремительно стало принимать все более и более четкие очертания.

Мгновение! И на Ирину из неизмеримых глубин пронзительно взглянул улыбающийся синеглазый молодой мужчина с прямыми черными, как вороново крыло, волосами.

Кроме этого лица Ирина не видела больше ничего, но чувствовала, неведомо как, что в руках у этого человека есть какой-то предмет, и предмет этот имеет для нее очень важное, роковое значение.

Словно угадывая ее мысли, мужчина поднял руку, сжимающую необычный длинный нож, и внимательно посмотрел на него. Удивительное это оружие сделалось отчетливей, чем лицо самого парня, и Ирина внезапно ощутила, что не может оторвать глаз от матово светящегося клинка со странной желтой надписью на непонятном языке. Девушка почувствовала, что нож этот для нее очень важен.

Изображение пропало так же неожиданно, как и появилось, и девушке показалось, что она птицей несется над землей, так велико было ощущение полета, передаваемое вновь возникшим видением.

На фоне мелькающей внизу сухой потрескавшейся земли вновь возникло то же синеглазое лицо, но уже обрамленное странным черным шлемом, и в глазах парня Ирина прочла смертельный ужас и страстное желание жить. Она осознала, что вот сейчас, через одну, две секунды мужчина погибнет, и ей стало жаль его, этого молодого, красивого и сильного незнакомца, обреченного на смерть.

И еще она ощутила, что уже давно знает его, что он совсем не чужой, хотя раньше Ирина никогда не видела этого чистого, ослепительно-прекрасного лица, омраченного предчувствием скорой гибели.

«Он так великолепен, так непорочен, — с отчаянием подумала Ирина. — Это ужасно! Это несправедливо! Он не может умереть! Он должен жить! Жить!»

Едва мелькнула в ее голове эта мысль, как острая боль пронзила сердце девушки, и она сконцентрировала все свои силы в единственном, но страстном порыве спасти жизнь этому погибающему мужчине.

— Нет! — закричала Ирина.

Ее исступленный неистовый крик еще не успел умолкнуть, как видение вдруг распалось на тысячу осколков и перестало существовать.

Глава 16

Андрей лежал на сухой потрескавшейся земле. Глаза его были закрыты, но каким-то внутренним зрением он видел над собой голубое небо с плывущими по нему легкими облаками, видел свой вспоротый, как консервная банка, вертолет с пустыми глазницами окон, из которых повылетали бронестекла, видел лежащее среди обломков тело Егора, который, судя по положению его головы, никак не мог быть живым.

Охватывая эту картину своим новым зрением, Андрей не испытывал ни страха, ни сожаления, ни гнева, ни боли. Он словно вообще разом лишился всех чувств. Он просто лежал… Потому, что не знал даже, на каком он находится свете и есть ли еще у него его молодое сильное тело.

Через некоторое время этим же непонятным, словно внутренним зрением он увидел, как к подошли два человека в традиционной афганской одежде с автоматами наперевес. Один из них, наклонившись над Андреем, быстро обшарил его карманы.

— У него нет оружия, — сказал афганец.

И Арсеньев почему-то прекрасно понял его слова.

— Подох, собака, а толку от него никакого, — ответил другой.

Сказав это, он жестоко ударил пилота ногой по лицу. Голова Андрея мотнулась от удара, но боли по-прежнему не было.

«Эти люди говорят на незнакомом мне языке, — подумал он, — а я их понимаю».

Но осознание этого факта не вызвало у него удивления. Все, что творилось в мире было, ужасающе далеко от него и не имело к Андрею никакого отношения.

Затем наступила тишина. Только синее небо с все так же — плывущими облаками оставалось в поле его внутреннего зрения. Это яркое небо с каждой секундой все тускнело и тускнело, пока весь Мир не накрыла черная непроницаемая мгла. В наступившей темноте, как на фотопластинке, вновь проявилось лицо прекрасной незнакомки с огромными черными глазами. Взгляд ее будто звал, манил Андрея:

— Не уходи, вернись!

Затем исчез и этот милый образ, и Арсеньев не почувствовал уже, как рядом с ним в грохоте винтов и облаке пыли опустился еще один вертолет-штурмовик, из которого проворно выпрыгнули несколько человек в камуфляжах. В петлицах одного из них блестела эмблема медицинской службы. Он склонился над неподвижным Андреем, приложив пальцы к его сонной артерии. Спустя несколько секунд офицер-врач радостно крикнул:

— Он жив, ребята! Давайте быстрее носилки и несите его в десантный отсек.

— А Егор? Что с Егором? — прокричал один из пилотов.

— Погиб Егор, погиб, — опустив руки, скорбно ответил врач.

Через несколько минут обвешанная оружием металлическая стрекоза взмыла в небо, устремляя полет к Кабулу. Она уносила на своем ребристом полу носилки с неподвижными телами пилотов: мертвым Егором и еще живым Андреем.

Сознание Ирины медленно возвращалось к действительности. Болела голова, и перед глазами стоял туман. Девушка провела дрожащей рукой по влажному лбу:

«Что это было? — с неестественной смесью удивления и безразличия подумала она. — Сон или галлюцинации?»

Постепенно все окружающее стало приобретать реальные черты. Взгляд Ирины скользнул по стоящим на столе предметам. Сгоревшие свечи, оплавившись, бесформенной массой растеклись по столу. Вода в тускло поблескивающем серебряном сосуде подернулась радужной маслянистой пленкой. Комнату освещала электрическая лампочка, свет которой смягчал плафон из цветного стекла. Гадалка стояла у окна, задрапированного тяжелой, плотной тканью.

«Когда же она задернула шторы? — подумала Ирина. — Почему я не заметала этого? Господи, да я же спала».

Елена Петровна внимательно смотрела на девушку, и во взгляде ее угадывались ожидание и тревога.

— Как ты себя чувствуешь? — ласково спросила она.

Ирина, у которой это наваждение и особенно последние его минуты, когда она всем своим существом стремилась помочь летящему навстречу смерти парню, отняло, казалось, все силы. И все же девушка собралась с духом и почти уверенно ответила:

— Нормально…

Она попыталась встать, но ощутив, как противно дрожат ноги, бессильно откинулась на высокую спинку стула. Хозяйка испуганно поспешила к Ирине.

— Подожди, девочка, подожди… Ты совсем обессилела. Нужно подкрепиться. Сейчас, золотая, я помогу тебе.

Она приподняла ослабевшую девушку и, поддерживая ее под руку, вывела из комнаты. По темной садовой дорожке они прошли к двери, ведущей в дом. По пути с трудом передвигающая ногами Ирина пыталась отыскать в памяти промелькнувшее недавно слово, которое казалось ей очень важным.

«Да, — вспомнила, наконец, она, — колдовство! Правильно! Никакое это не гадание — это именно колдовство».

Перед ее глазами снова предстали необычные видения на покрытой бликами свечей поверхности воды. Эти удивительные и страшные картины врезались в память девушки до мельчайших подробностей, и именно эта пугающая детализация фантомов заставляла верить в их абсолютную реальность.

«Вот тебе и гадалка-шарлатанка, — невесело усмехнулась про себя Ирина. — Колдунья! Настоящая колдунья».

Способность к трезвому осмыслению событий, на время покинувшая ее, постепенно стала возвращаться вновь.

«После всей случившейся чертовщины, — уже с иронией подумала она, — меня совсем не удивит, если у этой симпатичной женщины в модерновых сапожках окажутся копыта, а под лайковой юбкой хвост… Впрочем, шутками здесь не отделаешься. Приемлемых объяснений того, в чем я приняла самое активное участие, по-моему, вообще немного, и из них самое разумное можно было бы сформулировать так: хозяйка — местный самородок с удивительно сильными способностями к гипнозу. Зачем только ей понадобился весь этот спектакль со свечами и водой в чаше? Это же так банально».

Ирина взглянула на «самородок», входящий в комнату с подносом, на котором весьма кстати расположились тарелка с румяными, искусно поджаренными гренками, большая пиала с бульоном и маленькая чашечка кофе. Оставив поднос на столе, Елена Петровна извлекла из бара керамическую бутылку и налила рюмочку темной вязкой жидкости.

— Это мне? Я не буду, — мгновенно запротестовала Ирина.

Но Елена Петровна все же протянула рюмку девушке и с улыбкой сказала:

— Выпей. Это алтайский бальзам. Тебе нужно восстановить силы.

«Ладно, — озорно подумала Ирина, — если уж нарушать, то все традиции разом. Однако я совсем в разнос пошла. Сначала связалась с нечистой силой, потом ступила на опасную тропу алкоголизма».

Она послушно проглотила сладкую, пахнущую лекарством жидкость, которая оказалась неожиданно крепким спиртным напитком, и тут же принялась энергично закусывать. На свое удивление она ела так жадно, словно голодала по крайней мере неделю. В считанные минуты Ирина уничтожила ароматные хрустящие гренки, заполировала их горячим бульоном, и почувствовав, что острое чувство голода несколько отступило, принялась за благоуханный кофе.

Елена Петровна с немым удовлетворением наблюдала за девушкой.

— Ну что ж, теперь ты сможешь рассказать о том, что видела?

Девушка, не поднимая глаз от стола, снова погрузилась в яркие, фантастические видения, недавно промелькнувшие перед ней. Ей совсем не хотелось рассказывать о них. Она ощущала их как нечто потаенное, очень личное, но несмотря на это, она понимала — эта женщина, эта гадалка, с таким напряжением ожидающая ее рассказа, очень несчастна, и от нее, Ирины, зависит дальнейшая судьба этой русоволосой цыганки. Ирину не покидало ощущение, что Елена Петровна каким-то образом связана с приоткрывшимся ей миром, с тем прекрасным черноволосым парнем, чей синий взгляд пристально и внимательно всматривался из неизвестного ниоткуда.

Вдруг Ирина поняла, что все происшедшее с ней в той странной комнате отнюдь не гипноз и не сон, нет, все это действительно реальность, которая непостижимым образом связана с ней, с ее судьбой, ее жизнью. И ей впервые за все это время стало по-настоящему страшно. Девушка не могла определить, осмыслить, проанализировать эту взаимосвязь, но неизвестно почему была уверена, что она существует.

Словно подчиняясь неизвестной силе, поселившейся в ее душе, она оторвала наконец взгляд от стола и сказала:

— Да, конечно, я все расскажу…

Глава 17

Сбиваясь и путаясь, Ирина начала свой рассказ. Елена Петровна слушала ее, не отрывая от девушки напряженно-внимательного взгляда огромных черных глаз. Только в одном месте, когда Ирина заговорила о падающем вертолете, Елена Петровна, охнув, прикрыла лицо руками, но тут же, совладав с собой, вновь устремила на девушку свои проницательные глаза.

— Он погиб? — спросила она.

Голос женщины был тих и бесстрастен, но несмотря на это, в нем угадывались боль и отчаяние.

— Погиб… — задумчиво повторила Ирина, понимая, что речь идет о том голубоглазом брюнете, чье лицо высветили блики огня на поверхности воды.

— Погиб… — еще раз повторила она, прислушиваясь к странным ощущениям и не находя ответа.

И вдруг она увидела ту бездну отчаяния, которая все же прорвалась на лицо этой полной самообладания женщины, и, тут же обретя уверенность, Ирина поспешно сказала:

— Нет! Нет, нет, он не погиб. Он жив… Ранен… Правда, тяжело. Откуда пришла эта уверенность, Ирина не знала. Подчиняясь все той же неведомой силе, она, сочувственно глядя в бездонные, мерцающие болью глаза гадалки, сказала:

— Я захотела, чтобы он не умер! Я очень захотела, и он теперь жив. Он будет жить. Он ранен, но обязательно будет жить.

Девушка поняла, что напряжение, в котором все время пребывала Елена Петровна, начало медленно отступать, оставляя на лице женщины следы усталости и опустошения. Бедняжка замерла в неподвижной позе, аккуратно сложив на коленях чуть подрагивающие руки, и в огромных, чудесных глазах ее не осталось ничего, кроме покорности року.

«Видимо, способность узнавать чужую судьбу порождает безразличие к своей собственной, — подумала Ирина. — Может быть, это и есть та плата, которую неведомые силы требуют за то, что человек дерзнул вмешаться в их естественный ход».

Девушке стало до боли жаль Елену Петровну. Своим новым неизвестно откуда взявшимся знанием, она поняла, что цена того, с чем она сегодня столкнулась, будет высока, может быть, даже чрезмерна. И словно угадывая мысли Ирины, женщина тихо произнесла:

— Не думай о том, что я слишком дорого заплачу за это. Какова бы ни была плата, мне она не покажется чрезмерной. Я обещала тебе кое-что сообщить… Слушай.

И начался рассказ, который, если бы Ирина сохранила способность не доверять этой странной женщине, можно было бы принять за пересказ сентиментальной повести.

Елена Петровна поведала ей о жизни молодой цыганской девушки по имени Ляна, о ее страстной любви к русскому мужчине, летчику. Она рассказала о свадьбе и совсем короткой, но счастливой семейной жизни. Рассказала о страшной, трагической гибели мужа Ляны, о рождении ее сына, о том, как молодой женщине, хранящей верность погибшему своему избраннику, пришлось в одиночку, добывая средства к жизни гаданием, воспитывать мальчика, и о том, как он, став пилотом вертолета-штурмовика, отправился воевать в далекий Афганистан.

Когда Елена Петровна, окончив рассказ, замолчала, Ирина, скорее утверждая, чем спрашивая, воскликнула:

— О себе!.. Вы рассказали мне о себе! Это вы — та самая Ляна!

Девушка с изумлением и восхищением смотрела на сидящую перед ней изысканно одетую женщину, сохранившую и молодость и удивительную красоту, вглядывалась в чудесные ее глаза, из глубин которых выплескивалась неземная тоска и нечеловеческая усталость.

— О себе… Я рассказала тебе о себе, — подтвердила Елена Петровна. — Ляна, по-русски Елена — это я.

В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь мерным тиканьем высоких напольных часов, тяжелый маятник которых медленно и торжественно отмерял время их беседы.

— Что же ты ничего не спрашиваешь о себе? — поинтересовалась Елена Петровна. — Ведь все, что я тебе рассказала, пока было обо мне.

— Ах, да, расскажите, пожалуйста, — встрепенулась Ирина, мучительно пытавшаяся увязать историю жизни гадалки с собственной судьбой. — Я вас слушаю.

Елена Петровна тяжело вздохнула.

— Возможно, ты рассердишься, но все уже позади. Я без твоего согласия использовала твою силу. Природа подарила тебе удивительный, но и страшный дар — возможность не только предвидеть события, но и влиять на них. У меня тоже есть эта способность, но она меньше, значительно меньше, чем твоя. Впервые в жизни я встретила человека, который обладает такой гигантской мощью.

— Почему же я не ощущаю этой способности? — усмехнулась Ирина. — Не скрою, порой она очень даже могла бы мне пригодиться.

Гадалка вздохнула, печально посмотрела на девушку и продолжил а:

— Не думай, что это счастье, скорее всего наоборот. Если не будет крайней нужды, не пользуйся своей способностью, даже тогда, когда ты почувствуешь ее и научишься управлять ею. Я уже говорила тебе, что дорого, очень дорого платят дети Лиллит за вмешательство в естественное развитие жизни, а я хочу, чтобы ты была счастлива. Счастливее, чем я. У меня есть причины желать этого, и ты поймешь почему.

Я использовала тебя, выражаясь языком современной техники, как ретранслятор, для того, чтобы точно узнать судьбу сына и, если это возможно, повлиять на нее. То, что ты увидела, еще не свершилось, но исход этого несвершенного события уже предопределен, и предопределила его ты. Я не просила тебя ни о чем. Ты увидела моего сына за мгновение до гибели и сама захотела помочь ему. Если бы не это твое желание, я бы ничего не смогла сделать. Теперь я твоя должница. Но, заглядывая в будущее, могу сказать, что и у тебя уже есть причины испытывать ко мне благодарные чувства.

— Это почему же? — сухо поинтересовалась Ирина, гневаясь, что ее против собственной воли заставили играть какую-то роль в совершенно чужой жизни, но одновременно и гордясь тем, что она спасла человека, этого синеглазого пилота, а особенно тем, что у нее, оказывается, есть способности, которые выходят за рамки обычных человеческих возможностей.

— А потому, — взгляд Елены Петровны стал сосредоточенно-пронзительным, — что тот, кого ты только что спасла, через несколько лет станет твоим мужем.

Глядя на растерянное лицо девушки, гадалка улыбнулась:

— Да, да, именно так. Я знала об этом еще тогда, когда гадала тебе в первый раз, но промолчала. Ты все равно не поверила бы. Ты и сейчас не веришь, но это правда. Так будет. Теперь уже точно.

— Но так не бывает! Это просто невозможно, — воскликнула Ирина.

— Возможно. Думаешь, такие совпадения случаются только в плохих индийских фильмах? Нет, моя милая, жизнь преподносит зачастую сюрпризы, перед которыми бледнеет самая буйная человеческая фантазия. Но для нас это и не совсем случайное совпадение. Твое появление у меня вызвано тем, что я постоянно думала о сыне, пыталась помочь ему, вот судьба и послала мне тебя — единственную из тех, кто мог бы спасти моего мальчика.

— Но я же, по вашим предсказаниям, должна выйти замуж через три месяца? — внутренне продолжала возмущаться своеволием Елены Петровны Ирина и потому не могла не возразить. — Я даже озаботилась претворением ваших планов в свою жизнь. На каждого встречного-поперечного уже смотрю как на возможного претендента на мою руку.

Гадалка невесело рассмеялась.

— Об этом можешь не переживать. Все произойдет само собой. Я же тебе предсказала два брака. Ой! — вдруг встрепенулась она. — Мы с тобой теперь в некотором роде родственники.

— Ну, не будем забегать вперед, — язвительно ответствовала Ирина. — На всякий случай повременим с завязыванием тесных родственных отношений до моей второй свадьбы.

— Не веришь? — печально спросила Елена Петровна и тут же озорно улыбнулась. — И правильно делаешь. Так даже лучше, больше вероятности, что мои предсказания сбудутся. Нельзя забывать — ты дочь Лиллит и легко можешь изменить свою судьбу.

Она поднялась со стула и добавила уже еле слышно:

— А мой долг постараться воспрепятствовать этой легкости.

Извинившись, женщина вышла в другую комнату. Через минуту она вернулась, неся в руках небольшую коробочку. Вновь присев напротив Ирины, Елена Петровна приступила к новому еще более сказочному рассказу, на этот раз о реликвии — старинном медальоне, передаваемом в ее семье из рода в род. Она рассказала его историю и все то, что узнала о нем от Мариулы, своей старой бабки.

— Этот медальон женщины нашей семьи надевали своим мужьям или первенцам, и он хранил их от всех бед. По роковой случайности пришлось поменять эстафету, и теперь медальон может носить лишь женщина. Я сняла его, как только повстречала тебя. Теперь пришла твоя очередь владеть этой вещью, а когда ты станешь женой моего сына, — в этом месте Ирина недовольно дернула плечом, — когда ты станешь его женой, — категорично повторила гадалка, — через много лет ты наденешь эту вещь на шею своей невестки, чтобы она оберегала твоего сына от преждевременной смерти.

С этими словами Елена Петровна открыла коробочку и протянула Ирине тускло блеснувший медальон на цепочке редкого плетения.

Девушка растерянно приняла подарок. Медальон лежал в ее руке теплый, как будто живой, и на мгновение Ирине показалось, что в нем пульсирует в такт ударам ее собственного сердца таинственная, неземная жизнь. Она с интересом разглядывала вещицу. По виду медальон был действительно старинным, а надпись на нем была на языке, напоминающем санскрит.

Девушка нажала небольшой выступ на боковой поверхности медальона, и крышка плавно, как микролифт магнитофона, открылась. Внутри медальона лежала прядь черных, как вороново крыло, волос. Девушка поспешно захлопнула крышку.

— Из чего он сделан? — не столько из интереса, а скорей чтобы скрыть неловкость спросила Ирина.

— Я думала, из серебра, — охотно ответила Елена Петровна, — но оказалось, что это не так. Когда-то давно, когда Андрей, мой сын, был еще школьником, девятиклассником, — при этом воспоминании добрая улыбка тронула губы женщины, — он ночью снял с меня медальон и отнес к соседу-ювелиру, чтобы тот вставил в него полудрагоценный камушек, купленный в комиссионке на собранные от кино деньги. Хотел сделать мне сюрприз. Но я так запаниковала, обнаружив пропажу, что Андрюша вынужден был сознаться. Я тут же побежала к соседу и, когда забирала свою реликвию, выслушала мнение о том, что только идиоты изготавливают ювелирные украшения из титана. Бедняга затупил свои инструменты, но так и не смог сделать нужного для камушка углубления. Помнится, он был очень удивлен.

Закончив рассказ, Елена Петровна замолчала. После ее оживленного голоса наступившая тишина казалась гнетущей.

— Ну, я пойду? — почему-то нетвердо спросила Ирина.

— Да, конечно, — согласилась гадалка. — Прощай, золотая, точнее, до встречи. Да, да, до скорой встречи.

Девушка поднялась со стула и направилась к выходу, но тут же была остановлена взволнованным голосом хозяйки:

— Постой!

Елена Петровна метнулась к Ирине и с мольбой в голосе попросила:

— Надень медальон. Прямо сейчас, на моих глазах надень его.

Девушка нерешительно открыла коробочку и взглянула на покоящуюся на ее дне вещицу. Елена Петровна, заметив замешательство Ирины, взяла из ее рук подарок и сказала:

— Нагнись, я сама надену его.

Девушка послушно опустила голову и через секунду ощутила на своей груди непривычную тяжесть.

— Вот и все, — удовлетворенно воскликнула гадалка, — теперь я спокойна. Носи его, никогда не снимай. Я тебя очень прошу. А сейчас можно попрощаться.

И она неожиданно поцеловала Ирину в щеку.

Глава 18

Андрей впервые за много дней открыл глаза и тут же зажмурился. Яркая белизна больничной палаты ослепила надолго погасшее зрение. В ушах шумело и звенело. Казалось, его израненное тело отчаянно жаловалось своему хозяину на то, как жестоко с ним обошлись. Боль, становясь нестерпимой, достигла предела и вновь затмила проснувшееся было сознание, в котором заклубились неприятным вязким туманом мучительные видения.

Вот сосредоточенное, спокойное лицо Егора, уверенно выводящего штурмовик в атаку на яростно плюющую огнем и смертью спаренную зенитную установку, вот на серых, схваченных изморозью скалистых склонах расцветают чудовищные черные цветы разрывов их собственных снарядов, осыпая осколками стали и камня все живое…

Во всем существе Андрея была только война. Ее ставшие привычными жестокость и кровь — единственное, что воспринималось Арсеньевым как реальность. Он вновь и вновь переживал самые страшные и опасные моменты своей боевой жизни, переживал так, как будто все происходило наяву и снова грозило ему гибелью.

Черные отросшие за время беспамятства пряди волос Андрея разметались по белизне больничной подушки, на лице его выступили капельки пота. Скованное гипсом и растяжками тело было неподвижно, и лишь голова металась из стороны в строну, а пересохшие, потрескавшиеся губы выкрикивали слова команд, перемежающиеся крепкими мужскими словцами.

Молоденькая медсестра, заглянувшая в палату Андрея, некоторое врем с изумлением наблюдала за пациентом, который вот уже месяц лежал неподвижно, не проявляя никаких признаков жизни, и теперь вдруг задвигался, заговорил.

Ей, как и всему персоналу отделения, было жаль этого красивого парня, летчика, хотя все они уже и не надеялись, что он когда-нибудь выйдет из комы. Она попятилась назад и опрометью бросилась по коридору к ординаторской, чтобы сообщить удивительную и радостную новость, — пациент ожил.

Андрей словно почувствовал тот момент, когда врачи, медсестры и даже практиканты отделения сбежались в его палату. Он открыл глаза и ясным, незатуманенным взглядом обвел лица склонившихся над ним. Взор его, скользнув по людям в белых халатах, вдруг словно зацепился за что-то очень важное.

Глаза! Да, да, глаза! Снова эти глаза! Это они!

Это их он видел тогда, во время страшного падения вертолета.

Огромные черные глаза молоденькой девушки-практикантки смотрели на него с интересом и сочувствием. И хотя волосы ее были прикрыты белой шапочкой, Андрей уже знал, что они светло-рыжие, цвета спелой пшеницы.

Он не отрываясь смотрел на это прекрасное юное лицо и вдруг осознал, что долго находился между жизнью и смертью и что вернулся в бытие лишь благодаря невероятному усилию этого хрупкого существа.

Оно, это невесть откуда взявшееся создание, сначала твердо сказало костлявой «нет!», и курносая отступила, но вновь повторила атаку, и тогда этот ангел-хранитель, попросил Андрея: «Не уходи!», так попросил, что Андрей не смог, не посмел ослушаться и остался, несмотря ни на что.

«С этим лицом, с этими глазами я умирал и с ними же вернулся к жизни», — удовлетворенно подумал Андрей и вдруг застонал, не в силах выдержать новой волны боли, внезапно накатившейся на него.

Последнее, что он услышал, были слова:

— Сестра! Немедленно морфин. Не хватало после комы болевого шока…

Когда Арсеньев очнулся вновь, лекарства уже надежно держали боль в узде. Палата была пуста, но лицо милой незнакомки, той, что заставила его жить, стояло у него перед глазами. И он улыбнулся этому лицу, в котором нежданно сосредоточилась вся его жизнь.

Ирина сама не могла объяснить, что с ней произошло. Ни с того ни с сего ноги вдруг понесли ее в госпиталь. Уже подходя к КПП и доставая пропуск, она, словно очнувшись, подумала:

«Сегодня же у меня нет дежурства».

На всякий случай она спросила у охранницы, какое число и день недели, и уже уверенно заключила:

«Ну, точно нет. Так какого же лешего я притащилась сюда?»

В холле отделения она столкнулась со старшим врачом Архиповым Николаем Николаевичем, видимо, очень спешившим.

— О! Соколова! Ты что так поздно? — строго спросил он.

— Скорее уж слишком рано, — огрызнулась она.

— Сегодня вообще не моя смена.

— Тогда что ты здесь делаешь?

— Сама не знаю, наверное, соскучилась. Во всяком случае других предположений у меня нет, — задиристо ответила она Ник-Нику.

Так медсестры и санитарки называли Архипова между собой. Ирина недолюбливала старшего врача за его придирчивую занудистость и ждала с его стороны новых упреков и вопросов, но он повел себя неожиданно доброжелательно и, усмехнувшись, сказал:

— Ладно, пойдем со мной, посмотрим на Арсеньева. Он только что пришел в себя. Чудеса да и только.

Так Ирина оказалась в палате Андрея, о котором она много слышала от медсестер и санитарок, скорбящих о его тяжелом состоянии: Зная, что Арсеньев покорил сердца всех представительниц женского пола их отделения своей «необыкновенно красивой внешностью», Ирина обрадовалась представившейся возможности поглазеть на сие чудо природы.

Склонившись над Андреем, она отшатнулась от неожиданности, настолько знакомым показалось ей его лицо. Когда их взгляды встретились, девушка почувствовала легкое головокружение и слабость, навалившуюся внезапно и беспричинно.

— Где? Где я могла видеть эти синие глаза? — мучительно гадала Ирина. — Такое лицо невозможно забыть. Я уверена, что уже видела этого парня, причем совсем недавно.

Но сколько девушка ни силилась вспомнить, память словно взбунтовалась, категорически отказываясь приоткрывать завесу прошлого.

Выходя из палаты, Ирина столкнулась с медсестричкой Любочкой, самой яростной поклонницей Арсеньева.

— Видела? — заговорщически прошептала Любочка. — Пришел в себя, надо же! Может, выживет, а? — жалобно спросила она у приятельницы, словно жизнями пациентов распоряжалась исключительно Ирина.

— Обязательно выживет, — уверенно успокоила она Любочку, удивляясь тому, что уверенность эта не голословна.

Ирина действительно в глубине души знала, что Арсеньев с этого дня пойдет на поправку и вскоре выздоровеет совсем. Она знала это, как знают содержание уже однажды виденных фильмов, как знают сюжет прочитанной книги. Это знание и удивляло и пугало ее, и Ирина постаралась отмахнуться от необъяснимого и поскорей забыть об этом неприятном ощущении.

С того дня, как она рассталась с гадалкой, никаких особых перемен в жизни Ирины не произошло. Несколько дней девушке снились яркие красочные сны, в которых она еще и еще спасала того синеглазого брюнета, который якобы должен стать ее мужем, но со временем под давлением разнообразных мелких событий ее девичьей жизни образ этот стал тускнеть. И вот уже Ирина настолько забыла и о гадалке, и о герое своих полуснов, полунаваждений, что даже не признала его в пациенте их отделения летчике из Афганистана Арсеньеве.

А может, это Ляна умышленно повесила завесу на память девушки, чтобы не сумела она, дочь Лиллит, изменить свою судьбу, которая теперь должна быть крепко связана с ее единственным ненаглядным сыночком, ее Андрюшей.

Глава 19

Вот уже несколько недель Ирина чувствовала себя осажденной крепостью. Красивое и с некоторых пор привычное лицо Романа возникало ежедневно, а главное, все чаще и чаще. Везде, повсюду, куда бы девушка ни пошла. Создавалось впечатление, что у молодого человека не было в жизни иных дел и забот кроме как находиться рядом с Ириной.

Постепенно девушка стала привыкать к тому, что этот долговязый пижон появляется в самых неожиданных местах и в самых непредвиденных ситуациях. Он был готов спешить по первому ее зову и рад оказать любую услугу. И Ирина порой не могла избежать соблазна воспользоваться этой готовностью, на что тут же сердилась, обвиняя его в коварстве, а себя в бесхарактерности.

«Он же именно этого и добивается! Он же хитрый, змей: хочет, чтобы я привыкла к нему, чтобы он стал для меня необходимостью, чтобы я сама начала бегать за ним. Сколько раз такое бывало с моими подругами. Ходят парни за ними униженной тенью, а получат свое — и гордо отваливают. Он так и с дурехой-Светкой поступил, а теперь со мной вознамерился. Ну, да я не Светка. Еще долго походит, голубчик».

Но несмотря на решимость не поддаваться хитростям Романа Ирина все чаще и чаще ловила себя на том, что выходя на остановку, тревожно ищет глазами знакомую фигуру этого упрямого парня и успокаивается, лишь убедившись, что он на своем обычном месте.

Роман, видима догадываясь о сомнениях девушки, временами вел себя уж слишком самоуверенно, и тогда Ирина начинала ему мстить.

Опаздывая на автобус и завидев стоящее на обочине дороги такси с маячащим у приоткрытой дверцы молодым человеком, она злорадно оставляла его стоять рядом с машиной до тех пор, пока не подходил очередной рейсовый автобус, на котором она гордо уезжала, радуясь своей маленькой победе и стараясь не замечать предательских уколов жалости к растерянному поклоннику.

Но все чаще и чаще Ирине не удавалось совладать с этой жалостью, и тогда она подходила к такси и, окинув Романа презрительным взглядом, молча садилась рядом с водителем. За время пути она не произносила ни слова и внутренне раздражалась на самое себя. Глядя в зеркальце заднего вида на довольную физиономию поклонника, одержавшего еще одну победу, девушка уныло размышляла;

«Ну, окатила я его высокомерным взором, а дальше-то что? И разве не смешно? В такси-то я села, а значит, это высокомерие сдавшегося и упавшего на колени».

Но чем больше Ирина сердилась на себя, тем чаще малодушничала и не решалась пройти мимо поджидавшего ее Романа. Она стала придирчива к своей внешности, старалась выглядеть эффектней, объясняя это тем, что хочет побольнее ранить молодого человека. Сначала ошеломить его, а затем уничтожить равнодушием. Только вот с равнодушием время от времени обнаруживались серьезные затруднения. Но и здесь Ирина находила себе оправдания.

«Нельзя же быть совсем уж несправедливой, — думала она. — Он заслуживает некоторой милости. В конце концов он ничего не требует, кроме удовольствия побыть со мной рядом».

Временами девушку охватывали приступы самой банальной ревности, и тогда она, прикрываясь своим обычным сарказмом, принималась пытать Романа:

— Как ты думаешь, Казанова, — с неожиданно-ласковыми интонациями в голосе обращалась она к нему, — Светлана приняла бы тебя вновь в свои нежные объятия?

— Я об этом вовсе не думаю, — обиженно отвечал Роман, предчувствуя очередную ловушку-капкан, готовый больно ударить по его самолюбию безжалостными челюстями Ирининой язвительности.

— А ты подумай, подумай. Чем надоедать мне попусту, использовал бы вполне реальную возможность пригреться на внушительном бюсте своей бывшей пассии. Благо, путь проторенный и, главное, безотказно верный.

— Да что же мне до встречи с тобой в монахи нужно было записаться? — искренне недоумевал Роман со всей прямотой мужской логики, по законам которой выходило, что Ирина простить ему не может этого, как она выразилась, «пам-парам-пам».

Романа такие придирки радовали и обнадеживали, но он дипломатично не обнаруживал своих ощущений, делая вид, что не догадывается о настоящих причинах подобных дознаний.

Неискушенная Ирина, к тому же чрезмерно озабоченная собственной гордыней, не могла распознать в сложной гамме вызываемых Романом чувств явных признаков зарождающейся влюбленности. Разве могла она признаться себе в том, что этот самонадеянный тип уже давно ей небезразличен. Это же было бы полным ее поражением и соответственно триумфом и без того избалованного женским вниманием Романа.

Но сколь ни сопротивлялась Ирина, изредка она вынуждена была признаваться самой себе, что есть в этом пижоне нечто по-настоящему мужское. В его рассуждениях о жизни немало самостоятельности и, как это ни удивительно, уважения к женщинам. Порой это уважение казалось Ирине обидно снисходительным, но учитывая его национальность, (Роман осетин), было вполне допустимым. Ирина уже не замечала, как легко дает втянуть себя в беседы с Романом, потому что беседы эти были интересны. Но не проходило и дня, чтобы девушка не задала поклоннику свой традиционный вопрос:

— Зачем ты за мной ходишь?

Вероятней всего вопрос этот задавался с одной лишь целью; получить тоже ставший традиционным ответ:

— Может, я жениться хочу.

Обычно подобным диалогом эта тема и исчерпывалась, но однажды Ирина позволила себе развить ее.

— Интересно, как ты себе представляешь обязанности мужа? — полушутя спросила она.

Но Роман подошел к вопросу серьезно и обстоятельно.

— Прежде всего я бы любил и уважал свою жену. Я заботился бы о ней больше, чем о себе самом. Она была бы у меня одета лучше всех, никогда не ездила бы на автобусе, у нас был бы свой дом и в доме все то, что необходимо для ее счастья. Я мечтаю прийти с работы и застать на кухне жену, а рядом с ней ползающего по ковру малыша.

— Ах, значит, на кухне у тебя будут лежать ковры? В Осетии так принято?

Роман неожиданно смутился, сделал паузу и вдруг так проникновенно заговорил, что тут же смутилась уже и Ирина:

— Клянусь матерью, никто не будет любить тебя сильнее и преданнее, чем и ты когда-нибудь и сама поймешь это только дин того, чтобы понять, тебе нужно встретиться с другой любовью, а этого я не смогу допустить.

Глаза Романа недобро блеснули серо-стальным отсветом, и он закончил свою мысль в лучших обычаях джигитов Кавказа:

— Я убью его и тебя!

— Грозное заявление, — насмешливо произнесла Ирина.

Парень остановился, бессильно опустив руки, и глаза его стали чуть влажными. Ирина перестала улыбаться. Тревожное предчувствие овладело ею:

«А ведь он и в самом деле, пожалуй, мог бы решиться на убийство. С его самолюбием и темпераментом это вполне вероятно».

От этой мысли она поежилась. Они шли по вечерней, несмотря на непогоду, заполоненной народом улице Энгельса, манящей теплом и уютом баров, кафе, ресторанов и кинотеатров. Роман молчал и молчание это почему-то казалось Ирине убедительней всяких слов. На какой-то миг девушка поверила в то, что Роман влюблен, действительно влюблен, а не пытается взять реванш за оказанное сопротивление.

«Нет, он не способен на такую подлость, — уже убеждала себя Ирина. — И потом, было бы странно обладать таким упрямством, тратить столько времени с единственной целью поиграть со мной и бросить».

Она смотрела на красивое лицо Романа с нежной, как у девушки, кожей, большими серыми глазами и тонкими, но мужественными чертами и впервые признавалась себе, что это лицо ей нравится. Она подумала о том, что далеко не каждой из ее подруг довелось встретиться с такой самоотверженной и бескорыстной любовью.

«Своей угрозой он ведь только что объяснился мне в любви, — с удивлением осознав этот факт подумала Ирина».

От этой мысли ее охватило странное, неиспытанное ранее буйно-ликующее ощущение. Ей захотелось петь, плясать, дурачиться и кокетничать. Они проходили мимо массивных дверей гостиницы «Московская», которые резко распахнулись, пропуская веселую компанию, видимо, направляющуюся в ресторан гостиницы.

— Ну, что ж ты не пригласишь избранницу на торжественный ужин по поводу предложения руки и сердца? — озорно поинтересовалась Ирина, многозначительно поглядывая на двери гостиницы. — Или слабо?

Роман с недоверием взглянул на девушку, пытаясь прочесть в глазах ее истинные намерения, Ирина с приветливой улыбкой ждала ответа, и он успокоился, убедившись, что на сей раз это не ловушка.

— Хорошо, пойдем, только не сюда, — радостно ответил он.

Глава 20

Ресторан был на удивление пуст. Оркестр на небольшой эстраде наигрывал скорее для себя, чем для немногочисленных посетителей, прелестную мелодию из Битлз, которую не смогло испортить даже отвратительное исполнение.

Подошедший пожилой метрдотель, подобострастно улыбаясь, поинтересовался:

— Ужинать будете?

Роман высокомерно кивнул и тусклым, безразличным голосом, каким в «крутых» фильмах говорят с прислугой, не ответив на вопрос, лаконично спросил:

— Мой столик свободен?

— Свободен, свободен, — засуетился метрдотель.

Ирина с изумлением наблюдала за метаморфозой, произошедшей с Романом. Гримаса снисходительного пренебрежения на его лице была столь вызывающа, что у Ирины словно оборвалось внутри.

«Да он просто заевшийся хам из завсегдатаев городских кабаков, — с брезгливым ужасом подумала она. — Он же этого человека ни в грош не ставит, хотя тот ему более чем в отцы годится. А впрочем, эта порода прислуги позволяет молодым хамам топтаться по себе вовсе не бескорыстно, а за определенную плату. Интересно, откуда у него деньги? Каждый день такси, в ресторане — свой, одет с иголочки… А впрочем, какое мне до этого дело! Привел сюда — пусть кормит. Сейчас я нанесу нешуточный ущерб его кошельку».

С этими достойными намерениями она последовала за Романом к стоящему у окна столику, который расторопный официант уже «заваливал» закусками. К своему стыду Ирина была в ресторане впервые. Она с любопытством рассматривала обстановку, одновременно стараясь делать вид, что здесь ей все так же хорошо знакомо, как и многоопытному Роману.

«Теперь понимаю Светку, — язвительно думала она, — потерять такого денежного кадра. И это при ее заносчивом характере и постоянном стремлении к удовольствиям. Странно, как она вообще пережила такую трагедию! Как только я не пала жертвой от ее руки».

В гардероб Ирине и Роману идти не пришлось. Тот же подобострастный метр с угодливой улыбкой, от которой Ирину едва не стошнило, помог им снять верхнюю одежду и лично отнес ее гардеробщику, поспешно вернувшись назад уже с номерками. Тем временем Роман вовсю демонстрировал галантность, манерно помогая Ирине устроиться на стуле.

«Сейчас начнет мне подробно объяснять, в какой руке вилку держать», — ядовито подумала девушка, раздражаясь его излишней обходительностью.

Все дальнейшее мало укладывалось в скромное слово «ужин». Это было настоящее Лукуллово пиршество. На столе появлялись новые и новые блюда. По количеству деликатесов и сосредоточенному обслуживанию официанта, повинующегося малейшему взгляду или движению руки Романа, Ирина давно поняла, что ее наивная попытка истощить кошелек парня, была заранее обречена на неудачу.

«Откуда у него такие деньги? Он же студент. На стипендию, даже если ее увеличить на порядок, так не разгуляешься, а ведь он, судя по всему, завсегдатай этого заведения. Богатые родители? Во всяком случае, другого объяснения я найти не могу», — в конце концов заключила Ирина.

Она вспомнила, как считают деньги ее отец и мать, зарабатывающие их честным, нелегким трудом. Знакомые и друзья Ирины, — все были люди, знающие цену рублю. Девушку охватило отвращение к этому пресыщенному, элегантному хаму, явно испытывающему удовольствие от покупки чьей-либо угодливости.

Мелькнула мысль:

«Он ведь сейчас и меня пытается купить! Точно, вот оно, его истинное лицо! А я-то, дура, ему поверила. Ну нет, дорогой мой осетинский Крез, вот это у тебя и не получится».

Ирина прервала наконец свое брезгливое молчание:

— Так что же, ты по-прежнему настаиваешь, чтобы я вышла за тебя замуж?

— Да, — кратко ответил Роман, пристально вглядываясь в ее глаза.

— Дай-ка мне, Рома, номерок от гардероба, и я тебе отвечу.

Роман с готовностью извлек из внешнего нагрудного кармана пиджака металлический квадратик и протянул его Ирине:

— Вот.

Девушка зажала в кулачке номерок, собралась с духом и выплеснула в лицо Роману:

— Меня тошнит от тебя. Ты устроил здесь представление для бедной девушки, желая поразить ее в самое сердце количеством имеющихся у тебя денег, которое прямо пропорционально хамству, заложенному в тебя, видимо, еще при рождении.

— Но чем же я тебе нахамил? — растерянно спросил Роман.

— А ты знаешь, я не права, — неожиданно спокойно ответила Ирина. — Демонстрация такого расточительства перед «любимым» человеком, экономящем на завтраках ради каждой новой шмотки, хамство, конечно. Но дело не в этом. Ты мне противен еще и потому, что под хорошими манерами и элегантной одеждой скрываешь полнейшее отсутствие воспитания и вкуса. Только невоспитанный и безвкусный человек может платить за то, что есть не собирается. Неужели ты не знаешь другого способа для самоутверждения? Ты презираешь тех, кто бедней тебя только потому, что они бедней тебя. Я рада, что сегодня ты показал себя в полном блеске! Черная икра ложками — и девушки валятся прямо в постель. Да ты… Да ты!

Ирина задохнулась от негодования, не зная, как ей побольнее ударить по этому ставшему символом всего отвратительного лицу, но так и не смогла найти подходящих слов и выпалила, окончательно потеряв способность соображать:

— Ты же просто негодяй!

После этих слов она вскочила и рванулась к выходу из зала, но не успела пройти и полшага. Крепкая, словно стальная, ладонь Романа остановила ее, обхватив за руку повыше локтя. Ирина механически подумала:

«Синяк будет».

И вдруг она испугалась.

«Сейчас он меня ударит…»

Но Роман, не разжимая железной хватки пальцев, грустно и как-то растерянно спроста:

— За что же ты меня так?..

Его глаза предательски заблестели, пальцы разжались, и он тихо сказал:

— Жаль.

Повернувшись к столу, он налил себе полный фужер рома и выпил его одним глотком.

Уже в дверях, оглянувшись в зал, Ирина увидела одинокую поникшую фигуру Романа, с безнадежным выражением лица смотревшего ей вслед. От его нагловатой самоуверенности не осталось и следа. Девушка почувствовала неприятный укол совести.

«Не погорячилась ли я? — тревожно подумала она, но тут же возмутилась: — Господи, где взять ума? Какая же я дура! Нашла из-за чего переживать».

Она старалась спрятать свою жалость подальше, но ничего не получалось. Мысли упрямо возвращались к тому, провожающему ее безнадежным взглядом Роману.

«Какая теперь разница? — грустно подумала Ирина, утомясь, наконец, сражаться с собственной совестью. — Сейчас уже поздно выяснять истину. Вряд ли я увижу его еще».

Уже входя в подъезд своего дома и окончательно рассердившись на назойливо прорывающиеся мысли о неприятном ужине, Ирина гневно воскликнула:

— Вот распереживалась! Да хоть бы этого чертова Романа и вовсе не стало, мне-то какое до этого дело?

И Романа действительно «не стало». Казалось, он исчез одновременно с ее гневным восклицанием, как исчезает тень, когда в студии включаются разом все осветительные приборы. На следующий день фонарь на остановке, который так любил подпирать плечом Роман, был непривычно одинок. Одинок фонарь был и на другой день, и на третий…

Глава 21

Молодой организм Андрея брал свое. Парень стремительно шел на поправку. За то время, что Арсеньев пролежал в беспамятстве, его сломанные кости и ребра почти срослись, своим же аппетитом он поражал не только санитарку, разносившую пищу лежачим больным, но и весь медперсонал.

Медсестрички старались принести своему любимцу что-нибудь вкусненькое, и он тут же с благодарностью уничтожал дары под их довольными взглядами. Все симпатизировали Арсеньеву: и врачи, и больные. Андрей много и охотно рассказывал о том, как воевал, о мертвых и оставшихся в живых друзьях, но даже вскользь не касался ни своей семьи, ни матери.

И хоть в голове его в последнее время была необычная легкость и настроение казалось оптимистичным, в снах по-прежнему бушевал ужас войны, и лишь милое лицо прекрасной незнакомки с огромными черными глазами порой вторгалось в эти кровавые сны, мягкой своей улыбкой заставляя отступать на задний план грохочущий кошмар боя.

Ирина спешила на работу. Вчера был день, который, запомнился ей на всю жизнь, — девушка получила первую в своей жизни зарплату. Эти трудовые деньги (хоть их и не так уж много: сумма составляла всего две стипендии) пришлись очень и очень кстати.

Ирина, чтобы сократить путь, шла проходными дворами, направляясь в окружной военный госпиталь, куда устроилась работать ночной медицинской сестрой кардиологического отделения. Ирина и раньше жила, мучимая постоянным дефицитом времени, а теперь, когда ей через каждые два дня приходилось заступать на ночное дежурство, да к тому же еще напряженные занятия в училище (на носу госэкзамены), девушка вынуждена была отказывать себе в самом необходимом. Чтение книг, занятия стрельбой, бассейн сразу же отошли на задний план, да какой там «на задний план», стали просто недосягаемыми.

Когда Ирина узнала, что госпиталю требуются ночные медицинские сестры, она не колебалась ни минуты.

— Работа рядом и по ночам! — с восторгом сообщила она матери.

— Потянешь ли, доча? — разволновалась мать. — Ты и так вон как уже исхудала. Глаза одни на лице остались. Если тебе что-то хочется купить… Я понимаю, скоро выпускной, да и весна, лето на носу…… Ох, я, например, могла бы отказаться от поездки в санаторий. Да и отца можно поприжать с его престарелым альпинизмом. Денег из машины (отец еще не отказался от мечты приобрести автомобиль) он, конечно, не даст, но…

Ирина растроганно посмотрела на маму:

— Ну что ты, родная моя!

Она чмокнула мать в щеку, лишь сейчас с ужасом заметив, как постарело ее «самое близкое, самое дорогое, самое светлое и самое бескорыстное создание на свете».

«Эти морщинки скорби на лице матери, почему раньше я их не замечала?» — с болью в сердце подумала Ирина, но вслух сказала:

— Вот еще придумала! Причем здесь деньги? И потом, я же крепкая дивчина. Не боись, мамуля! Это необходимо для моей будущей карьеры, — бойко солгала она. — Ты же знаешь, что деньги меня интересуют в последнюю очередь.

Деньги-то да, а вот те мелочи, так необходимые любой, а особенно молодой женщине, мелочи, обладателем которых можно было стать, лишь «отвалив» немалую сумму, не могли не интересовать девушку.

«Все необходимое родители мне дали, — рассудительно подумала она. — На „роскошь“ буду зарабатывать сама».

Войдя в кабинет заведующего, отделением, девушка заявила со всей решимостью, на которую только оказалась способна:

— Я буду работать у вас ночной медсестрой!

Ирине никогда до этого не приходилось предлагать себя в качестве рабочей силы, и она, естественно, волновалась, хотя догадаться об этом, глядя на нее со стороны, было трудно. Внешне состояние девушки проявилось в несколько агрессивном и чуть вызывающем тоне, которым были произнесены ее слова.

Евгений Николаевич, — заведующий отделением, пожилой полковник медицинской службы, человек добрый и проницательный, внимательно посмотрел на девушку, и уловив, несмотря на все старание Ирины, ее волнение, с добродушной улыбкой сказал:

— Ну раз вы уже и за себя, и за меня решили, остается только согласиться. Я в общем-то не против, только вот…

Ирина взволнованно замерла. Начальник отделения окинул критическим взглядом хрупкую фигурку девушки:

— … только вот как же вы после ночного дежурства пойдете на занятия? Хватит ли здоровья? И не отразится ли работа на успеваемости? Советую хорошо подумать.

Ирина облегченно вздохнула.

— Евгений Николаевич, — умоляюще глядя на начальника, сказала она, — мне ведь осталось учиться всего несколько месяцев. Вы не смотрите, что я такая хлипкая. Это только с виду. На самом деле я очень выносливая.

Начальник отделения рассмеялся:

— Да нет тебе нужды себя расхваливать. Я и не собирался отказывать.

— Вот спасибо! — искренне обрадовалась Ирина, понимая, что ей дается большое одолжение. Диплома-то пока нет, да и практика невелика.

Евгений Николаевич ласково улыбнулся Ирине и закончил аудиенцию:

— Пиши заявление и с завтрашнего дня приступай к работе.

Ирина не осознавала того, что желание работать за несколько месяцев до окончания училища было странно и своей внезапностью, и интенсивностью, даже какой-то одержимостью. Что заставило ее устроиться именно в военный госпиталь? Да еще именно в это отделение и именно в этот, не совсем подходящий период ее жизни? Хронический недостаток наличности начал перерастать в трагическое отсутствие многих вещей, без которых она чувствовала себя падчерицей судьбы? Кроме этой веской причины других причин Ирина не находила, а то, что сам рок любым способом заставлял ее находиться возможно ближе к синеглазому пилоту, пациенту их отделения, она поймет значительно позже.

Придя на работу намного раньше положенного времени, Ирина (сама не зная зачем) первым делом забежала в палату Андрея Арсеньева. Он спокойно и крепко спал. Ласковая, безмятежная улыбка блуждала на его красивом мужественном лице.

«Интересно, каков он? Чем увлекается, что любит? У него доброе лицо, — с нежностью подумала она и тут же себя одернула: — Это не мой пациент. Какое мне до него дело. Лучше пойду приму смену, пораньше освобожу Антонину Павловну».

И она торопливо покинула палату.

Антонина Павловна обрадовалась Ирине.

— А, подмога подоспела! — озорно воскликнула она. — Что, деточка, не сидится дома? Или ты, как Любочка, присмотрела себе зазнобу? И не удивительно, у нас выбор велик.

— Ну что вы, Антонина Павловна! — с укором ответила Ирина. — Больше мне делать нечего. У меня вон госэкзамены не сегодня — завтра, а дома то телевизор, то магнитофон соседский. Буду здесь овладевать знаниями, — кивнула она на сумку с учебниками.

— Да, через несколько часов начальство разойдется по домам, чем не условия для занятий? Кстати, вечерний обход уже состоялся, может, отпустишь меня?

— Конечно, идите.

— Вот спасибо, — обрадовалась Антонина Павловна, тут же расстегивая халат. — У меня полный порядок. Только Муратова в барокамеру осталось отвезти. Устроишь?

— Запросто, — усмехнулась Ирина. — Прогуляюсь по госпиталю в сопровождении сына востока.

— Зачем, солдатика какого-нибудь попросишь. Для тебя они с радостью сделают все что угодно, — рассмеялась Антонина Павловна, поспешно собирая сумку.

— Все будет как надо.

— Ну, тогда я понеслась домой. Стирку отгрохаю. Выходной день останется свободным. Вот красота! Спасибо тебе, радость ты моя!

Антонина Павловна поцеловала Ирину в щеку и, схватив сумку, направилась к двери. Опасливо выглянув в коридор, чтобы ненароком не столкнуться с начальством, она убедилась, что путь свободен и, повернувшись к Ирине, почему-то шепотом произнесла:

— Ну, счастливо тебе отработать. Да, там еще кое-какие уколы остались, ну в общем по журналу посмотришь, — и стремительно выбежала из комнаты.

Ирина надела белый халат, на секунду задержалась у зеркала, состроила рожицу и побежала в палату Муратова.

Рядовой Муратов, парень девятнадцати лет, в результате трагического случая на учениях остался без ног. В барокамеру, находящуюся в отдельном одноэтажном здании лаборатории, которое располагалось на задворках госпиталя, Ирина везла Муратова в инвалидной коляске. Вообще-то этим обычно занимались санитарки или ходячие больные, но погода была прекрасная и девушке захотелось прогуляться.

В ожидании Муратова она присела на скамейку в парке. Мысли о Романе, так и не появившемся после сцены в ресторане, мучили Ирину. Она постоянно думала о том вечере и ничего не могла с собой сделать. Желание увидеть этого нахала порой было непреодолимым.

— Неужели я с дуру втрескалась в него? — с раздражением думала Ирина. — А если и так, что в этом плохого? Ой, ну почему я не выяснила, где он живет? Столько времени общаться с человеком и не поинтересоваться… О, теперь сожалеешь, дурочка. Да, сожалею! Сожалею!

Увлекшись, она не заметила, что последние слова уже не только думает, но и громко произносит вслух, притягивая к себе внимание синеглазого брюнета, чей сон она недавно «контролировала» с таким любопытством.

Андрей чувствовал себя все лучше и лучше. В физическом отношении его организм почти достиг той формы, которая была до страшного дня катастрофы. Все больше времени он стал проводить в парке госпиталя, прогуливаясь по аллеям и с новым, неведомым ранее ощущением вдыхая головокружительный весенний воздух.

Стояла чудесная погода. Теплая, неистовая южная весна пробуждала своими ароматами восторженные и пьянящие душу эмоции. Прекрасный майский вечер манил на прогулку. Проснувшись, Андрей тут же воспользовался этим приглашением и теперь радовался жизни так, как это может делать только человек, побывавший на краю смерти и заглянувший в жуткое бесконечное «ничто». Вдруг он заметил одиноко сидящую на скамейке девушку, громко разговаривающую неизвестно с кем.

— Да, сожалею! Сожалею! — возмущенно кричала она.

— О чем это можно сожалеть столь громко? — с иронией поинтересовался Арсеньев.

Ирина подняла голову и увидела стоящего рядом с ней улыбающегося Андрея. Они встретились взглядами, и девушка почувствовала, что краснеет от смущения. Осознав это и потому смутившись еще больше, она вскочила и почти грубо ответила:

— А подслушивать нехорошо!

— Вот те на! — лицо Андрея, все еще сохраняя улыбку, начало принимать озадаченное выражение. — Я и не думал подслушивать. Просто проходил мимо и услышал ваши слова. Их трудно было не услышать. Мне показалось, что у вас неприятности, вот я и решился повысить настроение такой славной девушке…

— Когда вам придет охота пообщаться с самим собой вслух, я тоже постараюсь быть поближе, чтобы поддержать этот содержательный разговор, — вспомнила о своих язвительных способностях уже оправившаяся от замешательства Ирина.

— Я не буду против.

— Вот и отлично.

Она повернулась, собираясь уходить, но Андрей, осторожно коснувшись ее руки, неожиданно попросил:

— Останьтесь, хоть ненадолго. Я давно хотел с вами поговорить.

Сердце Ирины лихорадочно застучало.

«Господи! Мы же не знакомы, о чем он собирается со мной разговаривать?» — изумленно подумала она, не решаясь признаться себе в том, что рада его словам и совсем не хочет уходить.

Она постаралась придать своему голосу побольше равнодушного кокетства и сказала:

— Ну что ж, будем считать, что, развлекая вас, я выполняю служебные обязанности по уходу за больным. Хотя такая вольная трактовка моей должностной инструкции наверняка будет стоить мне нахлобучки, — добавила она вспомнив о Муратове.

Андрей улыбнулся.

— Удовольствие от общения с такой красивой медсестричкой стоит того, чтобы побыть ее пациентом. Что же касается нахлобучки, то поскольку вызову ее я, мне и заботиться, чтобы этого не произошло.

— Вы уволите с работы моего начальника? — усмехнулась Ирина.

Андрей рассмеялся.

— Не угадали. Я скажу ему правду.

— ???

Левая бровь Ирины вопросительно поползла вверх.

— Охотно объясню, — ответил на немой вопрос Андрей. — Мне придется признаться, что за время пребывания в этом госпитале ваше лицо было самым эффективным лечением моего недуга, а мысленное созерцание ваших восхитительных глаз оказалось самой приятной и самой животворной из всех назначенных процедур.

Андрей сообщил это с таким серьезным видом, что Ирина покраснела вновь.

— Я не лгу и не придумываю, — поспешил он убедить девушку. — Если бы я решился рассказать обо всем, что связано с вами, — вы все равно не поверили б.

— Мне кажется, — лукаво улыбнулась Ирина, — вы все же злоупотребляете «положением» больного и морочите мне голову. Почти догадываюсь о преследуемых целях.

— Даже если и так, — улыбаясь, сказал Андрей, — это лишь подтверждение правильности моих слов и наглядная иллюстрация того, что лечение прошло успешно и больной опять превратился в мужчину.

Ирина усмехнулась и, чтобы перевести разговор в другое русло, сказала:

— А ведь мы с вами так и не познакомились. Мне-то, положим, известно, как вас зовут, а вот вы моего имени точно не знаете.

— Вашего имени я не могу не знать!

— ???

— Придя в себя, я тут же спросил, как вас зовут, потому что первым человеком, кого я увидел здесь, были вы, ваши глаза, ваше прекрасное лицо.

Ирина хотела сказать, что это уж слишком неправдоподобно, так как возле очнувшегося Арсеньева столпилось столько народа, что вряд ли он мог отличить одно лицо от другого, но в это время с порога лаборатории раздался громкий и недовольный голос старшей медсестры:

— Ирина, ты Муратова своего думаешь забирать или он у нас ночевать останется с кроликами и крысами?

— Ой! Совсем забыла, — всплеснула руками Ирина и побежала в лабораторию.

— Почему с кроликами и крысами? — весело бросил ей вдогонку вопрос Андрей.

— Потому что эта добрая женщина их там разводит для опытов, — крикнула Ирина, на бегу показывая рукой на старшую медсестру лаборатории.

— Но она прибедняется, там не только крысы. У них еще есть и павлины.

Старшая медсестра погрозила девушке пальцем и скрылась за дверьми лаборатории. Через секунду она показалась снова, толкая впереди себя коляску с обиженным заждавшимся Муратовым.

Несколько дней Ирина жила под впечатлением разговора с Андреем. Мучительно ломая голову вопросом: где она могла его видеть, девушка удивлялась непонятным ощущениям, охватившим ее. Эти ощущения были настолько сильны, что Ирина на некоторое время даже забыла про Романа. Она боялась и не хотела признаться себе в том, что ее непреодолимо влекло к Андрею, влекло не так как к Роману, совсем по-другому, как влечет любопытство на край пропасти заглянуть в жуткую ее бесконечность.

Глава 22

Прошла неделя. Разговор с Андреем забылся, и новый прилив тоски по Роману захлестнул Ирину. Она много думала о нем, вспоминала свое жестокое обращение с упрямым поклонником и недоумевала, как могла она не чувствовать себя счастливой рядом с этим неотразимым нахалом, как не понимала, что он нужен ей?

— А может, я уже тогда понимала, что влюблена в него, но переоценила свою власть? Конечно, мне же доставляло удовольствие наблюдать, как он страдает. Да нет, мне было безразлично, есть он на белом свете или нет его. Ерунда, я уже думала о нем, ждала встречи, — с горечью размышляла Ирина. — Ох, как трудно девушке вовремя разобраться в своих ощущениях.

Но сегодня, вопреки всем страданиям, Ирина находилась в приподнятом настроении. Накануне вечером ей позвонил бывший одноклассник Женя Каминский и, не давая вставить ни слова в свою звенящую восторгом речь, сообщил массу новостей. В конце монолога он предложи Ирине встретиться и выслушать то же самое, но уже с ошеломляющими подробностями. Ирина с радостью согласилась.

Дело в том, что Евгений Каминский был школьным другом Ирины. Красив, умен, эрудирован, остроумен, всегда весел. Он всерьез занимался изучением английского языка и уже в десятом классе овладел им настолько, что и сам легко мог бы преподавать его педагогам. Любимой шуткой Жени было высказывание, что авторитет учителей держится скорее на невежестве учеников, чем на превосходных знаниях первых. Кроме английского Женя увлекался музыкой, любил рисовать, чудесно играл на гитаре и вовсе не дворовые песни, а классику! В общем, разносторонне развитая личность, да и только. Как он на все находил время, Ирине было непонятно.

Казалось бы, Ирине ничего другого не оставалось как влюбиться в такого неотразимого молодого человека, но этого почему-то не произошло. Их дружба осталась всего лишь дружбой. Может, помешала некоторая заносчивость Каминского?

Из всех одноклассниц и одноклассников Евгений относился с уважением только к Ирине, ценя ее острый ум и не менее острый язычок. Вероятно, причиной для его особого отношения к девушке являлись не только ее интеллектуальные способности, но если это было и так, повода для подозрений Каминский не давал и вел себя безукоризненно.

Ирина с утра предвкушала, как после двухлетней разлуки они встретятся с Женькой, как она расспросит его о жизни в Москве, об учебе в институте. Как никак, а Евгений Каминский стал студентом Института международных отношений, а это удается далеко не каждому даже из тех, кто включает в процесс поступления темные силы, имеющие столь же малое отношение к знаниям и образованию, как и те, кому они часто покровительствуют.

Ирина с досадой притопнула ногой, вспомнив собственную бесславно закончившуюся попытку поступления в мединститут.

— Да, стыдно, конечно, перед Женькой, но ничего, поднажмем с науками и в этом году поступим, — успокоила она себя.

Перебрав небогатый гардероб, Ирина остановила выбор на черном английском платье. Дополнила наряд черными туфлями и, повертевшись перед зеркалом, печально подумала:

— Точно Женька спросит по ком траур. Брошку что ли какую-нибудь прилепить? Да нет, фасон не предусматривает посторонних украшений. Ладно, капризничай не капризничай, а идти больше не в чем. Все остальное еще смешней. Хотя к моим светлым волосам черное подходит и выгляжу я вполне эффектно, — успокоила себя в конце концов Ирина и отправилась на свидание с другом.

Женька с букетом цветов поджидал Ирину в условленном месте. Все произошло, как она и предполагала. Завидев девушку издали, Каминский устремился к ней со словами:

— Ну, Соколова, в трауре ты абсолютно неотразима!

— Лучше на себя посмотри, — ткнула пальцем в грудь друга Ирина. — Разве можно выйти в приличное общество с таким грязнулей.

Каминский испуганно прижал подбородок к груди пытаясь рассмотреть изъян в своем костюме, но Ирина тут же схватила его за кончик носа и рассмеялась:

— Ну, Джека, ты все тот же простофиля. На такую примитивную приманку сейчас даже трехлетние дети не попадаются.

— Ой, больно, отпусти, — прогундосил Каминский голосом, которым на вокзале сообщают об отправлении поезда.

— Давай букет, тогда отпущу, — пошутила Ирина, но тут же милостиво отпустила друга. — А платье черное надела потому, что знаю тебя: в ресторане одной черной икрой кормить будешь. Чтоб пятен не было видно, — язвительно пояснила она. — Мог бы и сам догадаться.

Женька тер покрасневший кончик носа и с удовольствием разглядывал подругу.

— Ну, Соколова, Москве по части девушек до провинции далеко! Такая неотразимая красавица, как ты, достойна и более изысканного блюда, чем черная икра!

Ирина изобразила преувеличенное смущение. Опустив глаза вниз и поводя плечами, она кокетливо спросила:

— Какого же, например?

— Ну, маринованные лягушачьи лапки или, скажем, жареный дождевой червь, думаю, вполне подошли бы, — злорадно сообщил Евгений, за что тут же удостоился затрещины.

— Лучше скажи, куда поведешь кормить червями и лягушками? Надеюсь, не на болото? — спросила Ирина, нюхая цветы и выражая блаженство поднятыми к небу глазами.

— А сначала поцеловать старого друга ты не хочешь? — обиженным тоном спросил Каминский.

— Мы даже толком не поздоровались.

Ирина охнула и упала в его объятия.

— Ох, Женечка, конечно, хочу! — воскликнула она, целуя одноклассника в щеку. — Здравствуй, дорогой, рада тебя видеть.

— А как я рад, — ответствовал Каминский, прижимая подругу к себе и нежно чмокая ее в ухо. — Просто безумно рад!

— Боюсь, это последняя твоя радость, — нарушил их идиллию грозный окрик.

Ирина резко повернулась на голос и, радостно вскрикнув: «Роман!», отпрянула от Евгения.

Тут же удар внушительной силы сбил Каминского с ног.

— Я же предупреждал тебя, Ира, — тяжело дыша и раздувая от гнева ноздри, сказал Роман. — Сейчас я буду делать из твоего поклонника отбивную. Цветочки тебе пригодятся чуть позже, на его могиле.

— Слушай, парень, это несмешно, — миролюбиво произнес Евгений, поднимаясь с асфальта и с тоской поглядывая на свои брюки. — Здесь произошла какая-то ошибка, я…

Новый удар не дал Жене договорить, вернув его на асфальт. Каминский разозлился и, ловко подскочив, постарался не остаться в долгу. Но силы оказались слишком неравны. Роман был и старше и крупнее. Когда из носа Евгения закапала кровь, испуганная Ирина повисла на шее поклонника с истеричным криком:

— Не бей его, это мой брат!

Тело девушки содрогалось мелкой дрожью, лицо побелело, глаза горели лихорадочным огнем, к тому же какая-то нервная икота одолела ее. В общем, вид Ирины был настолько плачевным, что Роман предпочел поверить ее утверждению и прекратить драку.

— Что, правда, что ли, брат? — растерянно спросил он окровавленного Евгения, удрученно разглядывающего распоротый пиджак. — Ну прости, дружище, погорячился я значит.

— Я такой же «брат», как и «дружище», — заупрямился униженный Каминский, гордо не обращая внимания на энергичные знаки Ирины. — Одноклассник я! По уши влюбленный в Ирку еще с первого класса одноклассник!

Роман бешено завращал глазами, но Ирина снова повисла у него на шее.

— Да врет он все, — с мольбой в голосе воскликнула она, — До четвертого класса я в другом городе училась. Это он тебе назло так говорит, — и повернувшись к Каминскому, Ирина произнесла извиняющимся тоном: — Женечка, прости, что так получилось. Это мой жених Рома, мы любим друг друга.

После подобного сообщения «жених Рома» на несколько секунд потерял дар речи, но потом так возликовал, что стал представлять опасность уже для Ирины. Она опомниться не успела, как оказалась в его дюжих объятиях.

— Ой! Больно! Пусти! — смущенно отбивалась девушка. — На нас люди смотрят!

Люди действительно были крайне заинтересованы странным поведением молодого человека, который сначала энергично занимался избиением, а потом без всякого перехода так же энергично перешел к объятиям.

— В самом деле, давайте переместимся в пространстве, — безмятежно предложил Роман, бросая взгляды в сторону любопытных. — Надо отметить наше знакомство. Я вас приглашаю. Евгений, приношу свои извинения. Прости, дружище. Пойдем с нами.

— Нет уж, ребята, мне в другую сторону, — сердито ответил Каминский и, картинно поклонившись, удалился.

Роман виновато уставился на Ирину.

— Черт! В самом деле плохо получилось. Парень обиделся. Ты на меня сердишься? — опасливо поинтересовался он.

Ирина ласково улыбнулась и сказала:

— Я просто счастлива! Ромка, как ты здесь оказался? Я уже не надеялась тебя увидеть.

Глава 23

По утрам Андрей, удивляя обитателей палаты, начал тренироваться. Он снова проходил сам с собой курс рукопашного боя, которым занимался еще в училище. Отрабатывая серии ударов и блоков, он настолько увлекался, что останавливался лишь тогда, когда замечал собравшуюся вокруг толпу зрителей.

— Ну ты даешь, летчик, — уважительно сказал как-то молодой десантник с ампутированной ногой.

— Высокий класс. Интересно было бы посмотреть на тебя во время боя.

Он с завистью взглянул на Андрея и горько добавил:

— Эх, лучше бы мне мозги вышибло, да ноги целы остались.

Арсеньев подошел к стоящему на костылях парню и, немного стесняясь своего сильного мокрого от пота тела, обнял его.

— Хрен редьки не слаще, браток, — произнес он виноватым тоном. — Мозги тоже вещь нужная. Они, оказывается, и руками и ногами управляют. Вон у меня начинают сбои давать, хожу как пьяный. До кончика собственного носа дотянуться не могу, промахиваюсь. Ну, да ничего. Мы еще поборемся. Держись, мы еще доживем до победы. Не до той, которая нам с тобой и там, в Афгане, нужна была, как зайцу триппер, а до той, которую мы завоюем здесь, на гражданке, назло всем тем, кто сейчас называет нас убийцами и смеется над нами и друзьями нашими погибшими. У меня и руки целы, и ноги целы, и голова временами на месте, а вот летать уже не придется.

— Что, комиссовали?

Андрей опустил глаза вниз и ответил дрогнувшим голосом:

— Считай, что да. Списали, — и тут же возмущенно добавил: — Но из этой жизни вычеркнуть нас им не удастся. Мы победим, браток, победим. Вот увидишь.

Парень посмотрел на Андрея глазами, полными слез и тихо спросил:

— Какая победа, лейтенант, какая? Прыгая на одной ноге до унитаза и обратно? У меня в части у одного только черный пояс был. Я голыми руками мог такое… А теперь что?

— Черный пояс говоришь? — с уважением переспросил Андрей. — Серьезный ты мужик! В армии кем был?

— Десантником, — угрюмо ответил парень.

— Так что же ты раскис? Тренироваться можно и на протезе. Я знаю, сейчас за кордоном такие протезы делают — в Олимпийских играх будешь участие принимать. Так что рано ты себя хоронишь.

— Я тоже знаю, что делают, интересовался. Во всякие фонды помощи афганцам писал-переписал. Помочь с протезом обещают, но платить им, видишь ли, нечем. Они мне назвали сумму в долларах… Будь у меня такая сумма, — и без протеза жил бы неплохо. Вот так-то, браток. А ты говоришь: победим!

— Тебя как зовут?

— Борис.

— Так вот запомни, Борис, что я тебя сказал! МЫ ПОБЕДИМ! Если государство хочет таких орлов, как мы, заставить милостыню выпрашивать — оно заблуждается. Не для того я кровь проливал, чтобы в подворотне с кепи сидеть. Государство позаботится о нас с тобой, Борис. Обещаю! Хорошо позаботится.

— Обо всех заботиться у государства денег не хватит, — вяло откликнулся десантник. — Здесь я государство понимаю.

Глаза Арсеньева загорелись недобрым огнем. Он презрительно хмыкнул и твердо произнес по слогам:

— А я не по-ни-маю. Если не можешь оплатить труд — не нанимай работника. Государства, которое ведет себя как дешевый мошенник или как мелкий карманный воришка, я не понимаю. Мне-то оно заплатит столько, сколько я стою… И тебе тоже. А другие пусть сами о себе заботятся.

Десантник заглянул в потемневшие от гнева глаза Арсеньева и поежился. Обступившие их больные смущенно молчали. Чтобы затушевать неловкость, Борис с преувеличенной жизнерадостностью хлопнул Андрея по плечу и громко воскликнул:

— Да мы с тобой, лейтенант, кажется, уже встречались там, под Джелалабадом!

— Это где же? — с недоверием спросил Андрей.

— Вряд ли ты вспомнишь, лейтенант. Твоя «вертушка» как-то доставляла нас в горы. У тебя еще командир был веселый такой, шальной. Капитан кажется.

— Егор, — грустно подтвердил Арсеньев.

— Вот, вот, Егор, — обрадовался парень. — точно! Егор! А где он сейчас?

— Погиб, — лишенным интонаций голосом сообщил Андрей.

И вновь наступило молчание. Солдаты и офицеры, обступившие Арсеньева и одноногого десантника, опустив головы, начали расходиться, как будто почувствовав себя виноватыми, что живут и скоро даже выздоровеют, а вот Егора, пилота, погибшего в чужой далекой стране, уже нет и больше никогда не будет. А может, они думали о полных отчаяния крамольных словах молодого пилота?

Оставшись вдвоем, Андрей и Борис отправились в парк и там, устроившись на скамейке, проговорили до самого обеда. Они вспоминали Афганистан, общих знакомых, которых нашлось немало, но старательно не касались темы гражданки. В конце разговора ребята пообещали друг другу обязательно встретиться. Андрей сообщил Борису, что собирается в Москву, чем очень обрадовал десантника.

— Слушай! Это же здорово! Я же москвич. А зачем ты туда собрался?

— Говорят, в Бурденко[6] есть специалисты, которые могли бы мне помочь с головой. Вряд ли удастся заставить их лечить меня, но попробую… Говорят, в Мандрыке[7] специалисты еще лучше, но сам знаешь, не такие мы «шишки», чтобы заботились о нас на высоком уровне. Калечить? Здесь пожалуйста, возможности неограниченные, а лечить? Ну, здесь не хватает сразу всего.

— А ты, я вижу, браток, не на шутку озлобился? — с грустью, но без укора произнес Борис. — Тяжело тебе такому будет.

Андрей рассмеялся:

— Ну нет. Теперь уже тяжело будет не мне. Впрочем, как получится. Сейчас главное здоровье поправить.

— Я тоже не долго здесь задержусь. Скоро отправлюсь домой. Подлечишься, приходи ко мне. Вдвоем веселее. Я теперь один, как перст. Мать с отцом погибли, когда еще маленьким был, а тетка, единственная родственница, умерла. Как сообщили ей, что мне ногу отпилили… — Борис тяжело вздохнул. — У нее сердце больное было и давление. Имелась еще невеста, — голос парня на секунду дрогнул, — да только с ней, как в песне: «Была тебе любимая, а стала мне жена…» Вышла замуж за лучшего друга. Так что теперь ни невесты, ни друга.

С этими словами Борис встал, тяжело опираясь на костыли, и, кивнув головой в сторону корпуса, предложил:

— Пошли обедать. На сытый желудок и жизнь кажется добрее.

Уезжая, Андрей пообещал Борису навестить его в Москве и, конечно же, сдержал свое обещание.

Глава 24

Ирина провела с Романом весь вечер. Водворив поклонника на его прежнее место: к подножию пьедестала богини, она испытывала и легкость, и ликование, и восторг. Ирина была счастлива не меньше Романа.

Они гуляли по роще, слушали соловьиное пение, любовались закатом солнца и говорили, говорили, говор или…

— Какая ты умница, что отказалась идти в ресторан. Я даже не представлял, что в вашем городе есть такая красота, — восхищался Роман, обводя взором покрытые бархатом изумрудной травы возвышенности, круто сбегающие в глубокий, буйно пенящийся молодой листвой деревьев овраг.

Ирина проследила глазами за поездом, вьющимся змеей по петляющему пригорку, возмущенно повела плечом и сказала:

— Не напоминай мне даже о том противном заведении. Ненавижу сытого хама, с которым я столкнулась тогда. Брр…

— Иришка, я уже устал оправдываться, — взмолился Роман. — Нет и не было никогда того хама. Был обыкновенный парень, которому очень хотелось пустить любимой девушке пыль в глаза. Многим девчонкам это нравится. Откуда же я мог знать, что ты такая нравственная? Я, может, хронически недоедал, чтобы устроить такое представление?

Девушка с недоверием покосилась на него и ядовито спросила:

— Можно поинтересоваться? Не доедал ты в том же ресторане? Судя по поведению персонала, да. У них, видимо, уже вошло в привычку кормить свою семью тем, что ты не доедал. В тот вечер после нас тоже много чего осталось.

— Да я был там всего-то несколько раз и то с другом. Он любит деньгами сорить, а персонал таких клиентов запоминает. Поэтому и прием мне оказали хороший, думали…

— И не ошиблись, — ехидно оборвала его Ирина. — Ладно, будем считать, что ты меня убедил и я тебя простила.

Роман удивился.

— Если убедил, тогда за что же простила? — притворно-жалобным голосом воскликнул он. — Тут уж одно из двух.

Ирина внимательно посмотрела на юношу и едва не задохнулась От внезапно охватившего ее приступа нежности.

«Господи, — подумала она, — какая же я дуреха! Я же люблю его! Люблю! Люблю! Какой он славный, когда вот так вот морщит нос. И прядь упала ему на лоб! Какая прелесть!»

В ее груди наступило сладкое томление. Она смотрела на Романа, чувствовала, что любит его, и страдала от невозможности выразить эту любовь. Ей вдруг захотелось посадить его в коробочку, как когда-то, будучи ребенком, она сажала нежно обожаемого майского жука и радовалась его жужжанию, и была спокойна, что он все время с ней рядом, и никуда уже не сможет улететь, и теперь он только ее, только ее.

— Рома, — прошептала Ирина, — я люблю тебя. Я так тебя люблю, что почему-то хочется плакать.

Он порывисто приблизил к ней лицо, взор его подернулся туманом, дыхание смешалось с Ирининым, губы ласково коснулись губ девушки, и двое молодых людей застыли в долгом неистовом поцелуе.

Шелест листвы смешался с запахом свежей весенней травы и закатом солнца, пение птиц звучало гимном бытию и зарождению в аромате майского воздуха, тысячи разнообразных прекрасных непостижимых существ и явлений вдруг закружились, перемешались, растворились друг в друге и превратились в колдовской дурманящий «коктейль».

Глаза Ирины прикрылись сами собой, тело устремилось навстречу упрямым и ласковым рукам любимого, сладкий трепет прошел по всем ее членам, дыхание участилось, и из груди девушки вырвался сладострастный крик упоения и восторга. Фейерверк незнакомых ощущений поглотил Ирину, опалил, ослепил, оглушил, наполнил ожиданием и счастьем.

Она упивалась своей смелостью, пьянела и таяла, отдавая трепещущее тело в волнующую власть все более страстных прикосновений. Шея, груди, живот ощущали эти будоражащие, доселе неведомые касания… Шея, грудь, живот…

Стоп!

Ирина очнулась на земле среди рассыпанных по траве белоснежных «гусиных лапок». Так они с детства называли душистые маленькие цветочки, обильно покрывающие склоны рощи в мае. Букетики этих «лапок» девчонкой Ирина приносила в подарок маме ежевесенне.

— Что? Что случилось, любимая? — нежно прошептал Роман. — Почему?

— Нет! — отстраняя от себя его руки твердо произнесла девушка. — Нет, нет и нет! Все остальное после свадьбы. И если не хочешь, чтобы я плохо о тебе подумала, больше не позволяй себе этого до того часа, пока мы не выйдем из дверей ЗАГСа.

Роман энергично помотал головой, словно сбрасывая наваждение, тяжело протяжно вздохнул и вдруг светло улыбнулся.

— Я люблю тебя! — оглушительно закричал он. — Люблю! Люблю!

Его голос гулким эхом покатился по склонам холма и угас в глубине рощи. Ирина завороженно прислушалась и, очарованная этим эффектом, тут же захотела повторить его и, набрав полные легкие воздуха, изо всех сил громко-громко закричала:

— Я люблю тебя! Рома! Люблю! Люблю! Весна! Трава! Вы слышите?! Я его люблю! Люблю!.. Его!.. Я!.. Люблю!

Роман попытался, прижимаясь своими губами к ее, прервать, это признание поцелуем, но она вырвалась и закричала еще громче:

— Люблю! Люблю!

Он рассмеялся, глубоко вздохнул и, стараясь заглушить голос Ирины, изо всех сил завопил:

— Я люблю тебя! Ирина! Люблю! Люблю! Люблю! Люблю!

Слова девушки потонули в мощных раскатах баритона. И тогда Ирина впилась в губы Романа, стараясь заставить его замолчать. Но он обхватил ее руками, прижал к себе и они с криками: «Люблю! Люблю!», попеременно стараясь поймать губы друг друга, радостно покатились с мягкого душистого склона в глубокий источающий ароматы прелости и цветущей акации овраг. Дивное, фантастическое, сказочное мироздание, окрашенное пламенеющим заходом солнца и заполненное упоительным пением птиц, то и дело взрывалось звонкими и слегка басовитыми признаниями в любви, которые беззаботный весенней ветерок разносил по ожившей роще.

— Я люблю тебя! Люблю!..

Домой они возвращались поздно вечером. Роща погрузилась в таинственный мрак, наполненный многочисленными звуками. Луна посеребрила верхушки деревьев и крутые, почти вертикальные откосы пригорков. Мягкими минорными лучами луна изменила лица ребят, придала им выражение загадочности и романтичности.

Каменистая дорожка в молочном свете казалась тропинкой в сказку. Звенящий у самой железной дороги родник, представлялся бурным водопадом.

И вся природа теперь поражала какой-то неземной красотой.

— Я раньше думала, что счастье бывает только в будущем или в прошедшем времени, а теперь точно знаю, что и в настоящем тоже, — прижавшись к Роману, призналась Ирина.

Он поцеловал девушку, в макушку и спросил:

— Устала?

— Немного да, — дурашливо кивнула она головой. — Совсем чуть-чуть. Но это приятная усталость.

Роман легко подхватил Ирину на руки и быстро побежал со своей милой ношей по тропинке. Она обвила его шею руками и закрыла глаза, наслаждаясь ритмичным покачиванием от свободной пружинящей походки любимого.

— Как славно! Точно на волнах, — пропела Ирина на ухо Роману.

— Правда нравится? Тогда понесу тебя до самого дома.

— Ой! Что ты! Далеко же!

— Ничего, я сильный, — гордо сообщил Роман, шутливо подбрасывая девушку вверх.

Уже прощаясь, в подъезде Ирины он, целуя ее в ушко, нежно прошептал:

— Когда свадьба?

— А когда ты хочешь? — так же шепотом спросила она.

— Хочу завтра.

— Завтра нельзя. Не раньше месяца, и то, если завтра подадим заявление в ЗАГС.

— Значит, завтра пойдем подавать заявление. Хорошо?.

— Хорошо, — прошептала Ирина. — Ну иди, а то поздно. Пора спать.

— Я все равно не усну. Буду думать о тебе, вспоминать сегодняшний вечер, каждую его секунду. Странно, еще сегодня утром я был таким несчастным, а потом, когда увидел тебя с тем парнем, просто обезумел… И вдруг! Я даже мечтать об этом не мог. Следил за тобой, прятался, иногда даже вообще по нескольку дней не подходил к твоему дому.

— Почему?

— Боялся рассердить тебя. Боялся, что совсем меня возненавидишь.

— Вот дурачок, А я страдала. Хотела уже разыскивать тебя. Ну, иди…

— Иду. Любимая…

— Любимый…

Глава 25

Свадьба гремела три дня и поражала многочисленных гостей показной расточительностью. Роскошный наряд невесты еще долго являлся предметом обсуждения жителей военного городка. Все расходы по торжествам взяло на себя семейство жениха.

Когда молодые вышли из ЗАГСа, их принялись осыпать монетами, среди которых попадались настоящие золотые. Как только гости выяснили это, тут же образовалась свалка.

— Смотри, кума, золотой! Настоящий золотой! Глазам своим не верю! — вертя в руках дореволюционный рубль, радостно удивлялся старый друг отца Ирины.

Мать поморщилась и подошла к новоиспеченному свекру дочери.

— Говорят, там золотые встречаются, — недовольно спросила она, кивнув в сторону свалки. — Неужели правда?

— Конечно, — гордо ответил тот.

— Ну это уже слишком. Что о нас люди подумают? У нас не принято.

— У нас принято! Мои люди хорошо подумают. Наследника женю! Раз в жизни такое бывает! Я же дал, а не отобрал, что ж людям плохо думать?

Мать пожала плечами и отошла в сторону, но от Ирины решила скрыть это неприятное событие. Семья Соколовых не одобрила выбор дочери, но и противиться ему не стала.

Роману же пришлось отвоевывать независимость от своих родителей. Через несколько дней после подачи заявления в ЗАГС примчался его отец. Бурные объяснения мгновенно обратились в потасовку, увенчавшуюся проклятием единственного сына.

— Нищим будешь! Как собака умрешь! Под забором! Голодным! Всего лишу! Ни копейки не дам! Что я теперь соседу скажу?! Позор! Такая невеста дома ждет! Дурак! Дурак! Если на каждой юбке жениться!.. Ненавижу! Больше на глаза не попадайся! У меня нет сына! Порази меня Аллах, если прощу тебя! Нет у меня сына! — кричал отец Романа, стоя уже на пороге и держась за ручку двери.

— Если нет сына, откуда же тогда внук взялся? — пошел на крайние меры Роман.

Отец тут же прикрыл дверь и, прищурив глаза, спросил нараспев:

— Внук? Какой внук?

— Твой внук, — на всякий случай прикрывшись рукой от новой оплеухи, твердо сообщил молодой человек. — Что же мне, бросать своего будущего ребенка?

Отец сел на стул, тяжело вздохнул, устало провел рукой по лицу и беззлобно сказал:

— Вот же кобель блудливый…

Роман почувствовал близкую победу, воспарил духом, но радости из предосторожности обнаруживать не стат.:

— Значит, внук, говоришь? — помолчав, спокойно спросил отец и вдруг вновь замахнулся на сына:

— Ээх! Дать бы тебе как следует!.. — но тут же важно добавил: — Надуевы знают, что такое честь! Свадьбы две справим: первую здесь, вторую у нас.

— Отец, только Ирина не должна знать о моем признании, — робко попросил Роман. — Понимаешь, здесь хоть и более свободные взгляды, но все же…

— Что я — дурак, что ли? — грозно рявкнул отец. — Как бабу меня увещеваешь.

Так обманом удалось получить родительское благословение.

После свадьбы молодые въехали в двухкомнатную квартиру, снятую Надуевым-старшим на три года. Ирину шокировал свадебный подарок молодоженам: новенький автомобиль «Вольво».

— Лучше бы дом вам купили, — сокрушалась мать. — Что такое эта машина? Ее и разбить можно в один миг.

«Да, дорогая моя мамочка, — с горечью думала Ирина. — Знала бы ты, сколько вместо этой машины можно домов купить? Не входит в планы драгоценного моего свекра делиться со своей невесткой хотя бы одним грошем. Подарок молодоженам — машина сыну! Чудо, а не подарок! А вдруг разойдемся? Сядет в машину и был таков. Умница Надуев-старший. Как все продумал. Как благоразумна его щедрость».

Неприязнь к родственникам Ирина скрывала от мужа, понимая, что Роман не может отвечать за своих родителей. Надуевы же снисходительно-пренебрежительного отношения к Соколовым таить не собирались и обнаруживали его порой в слишком оскорбительной форме даже при родителях Ирины. Отец хмурился, мать вздыхала, но оба тактично молчали, стараясь сохранить мир.

— Главное, чтобы молодые жили хорошо, а остальное нас не касается, — уговаривала мать отца, возмущавшегося после каждого приезда Надуевых.

А молодые жили действительно хорошо. Как говорится, душа в душу. Роман засыпал Ирину подарками и признаниями в любви. Был нежен, галантен, изобретателен в сюрпризах, не отходил от красавицы-жены ни на шаг. Подруги завидовали Ирине.

— Ну, Соколова, повезло же тебе. Такого мужа отхватила!

Соколова, теперь уже Надуева, была счастлива.

Через несколько месяцев выяснилось — Ирина должна стать матерью. Роман от этого известия пришел в восхищение, стал еще ласковей и внимательней.

— Ну, Иринчик, пора мне за ум браться, — сообщил он жене, едва восторги улеглись. — Теперь я почти отец семейства. Пора подумать о будущем.

— И как ты собрался браться за ум? — пошутила Ирина.

— Дело свое открывать надо. Хочу выйти из-под опеки родителей, понимаешь? Самостоятельности жажду!

— Понимаю, — целуя мужа, одобрила Ирина. — Правы девчонки, повезло мне.

— Это мне повезло, — подхватил жену на руки Роман. — Знаешь, какой я тебя счастливой сделаю? — с проказливой угрозой в голосе спросил он, покрывая ее лицо поцелуями. — Знаешь?! Знаешь?!

— Я уже счастливая! — шутливо отбивалась Ирина.

После этого разговора участились визиты Надуева-старшего. Отец с сыном подолгу о чем-то шептались на кухне. Роман стал реже бывать дома, чаще задерживался дотемна.

— Ромка, я скучаю. Так еще долго будет продолжаться?

— Нет, нет, только первое время, — успокаивал он жену. — Дело наладится, дальше легче станет. К тому времени, как раз ребенок родится, няньку наймем, будем много путешествовать… А пока ты все равно у нас в таком положении, что не сильно разгуляешься. Вот и используем это время плодотворно. Правильно?

— Правильно, — нехотя соглашалась Ирина. — Только «плодотворно» используешь это время ты один, я же забросила все свои увлечения. И в институт поступать не стала. Сижу с утра до вечера в четырех стенах. Даже читать не могу. По тебе скучаю.

Роман рассмеялся.

— Что скучаешь — это правильно, это я одобряю. Потерпи совсем немного и будешь самой счастливой женщиной в мире!

И Ирина терпела. Постепенно она стала привыкать к частым отлучкам мужа. Теперь Роман уже «пропадал» на два, три дня, а порой и на неделю. О «деле» своем распространяться не любил. На вопросы жены отвечал уклончиво, несколько раздражаясь, а Ирине не хотелось ругаться, и она отступала.

Она очень изменилась и уже мало походила на прежнюю саркастичную, заносчивую гордячку. Она всецело доверилась мужу. Любовь поглотила ее, сделала мягче, добрее, терпеливее. Роман же, наоборот, стал жестче, требовательней, непримиримей. Ирина часто покорялась ему и, не замечая того, постепенно теряла влияние на мужа. Он все реже и реже делал ей подарки, постоянно был чем-то озабочен… Ирина уговаривала себя не обращать на это внимания:

«Он занят какими-то важными делами. На него свалилось много забот. Не может же Ромка быть всегда таким беспечным, как в первые дни нашей любви».

Но однажды Ирина не выдержала, и они в первый раз поругались.

Роман уехал на три дня, но задержался на неделю. Четверо суток она была сама не своя. Не ела, не спала, металась, плаката, переживала, прислушивалась к каждому шороху на лестничной площадке, вздрагивала от каждого звука. В голову лезли самые ужасные мысли.

Долгожданный звонок раздался среди ночи. Ирина с радостным криком распахнула дверь и повисла на шее мужа. Роман наскоро расцеловал жену и устремился в комнату. Она с веселым щебетом последовала за ним и тут как вкопанная замерла на пороге.

Роман вывалил из кейса пачки денег прямо на кровать и тут же принялся деловито пересчитывать их.

— Почему ты так задержался? Я чуть с ума не сошла! — сказала она ледяным тоном. — Разве нельзя было найти способ сообщить? Ты же знаешь — мне нельзя нервничать.

— Сейчас, сейчас, дорогая, подожди минутку, — рассеянно ответил Роман.

Его руки быстро-быстро мелькали, ловко раскладывая пачки купюр аккуратными стопками.

«Откуда у него столько денег? — с нарастающим раздражением думала Ирина. — И из-за этих чертовых пачек я должна сидеть в добровольной тюрьме и изводить себя и ребенка? Ему деньги дороже меня!»

Она сорвалась с места и, схватив охапку купюр, выскочила в открытую дверь балкона и бросила деньги вниз.

Сначала Роман потерял дар речи. Он хлопал глазами и жадно хватал ртом воздух. Но потом он пришел в себя и разразился такой грубой бранью, какой Ирина еще не слышала от него.

— Ты что, дура, с ума сошла?! Это же деньги! Ты хоть знаешь, сколько ты сейчас выбросила моего труда?

— Я знаю, сколько я выбросила свою страданий! — бесстрашно ответствовала Ирина, пятясь от наступающего на нее мужа. — Я думала, ты приехал домой, к любимой жене, а оказывается, тебе просто негде было пересчитать свои барыши! Тебе не терпелось узнать, сколько же ты на этот раз урвал от жизни!

Роман продолжал наступать на нее. Кулаки его сжались, глаза хищно сузились, желваки заходили на скулах.

— Что? Ударить хочешь? — громко закричала Ирина. — Смотри, я буду оказывать сопротивление! Этот процесс может затянуться, а тем временем твои денежки тю-тю. Лучше возьми фонарик и беги под балкон.

Роман сплюнул, выругался и выбежал из квартиры. Через некоторое время он вернулся и вполне доброжелательно сообщил:

— Если я не ошибаюсь, — все деньги оказались на месте. Дай бог здоровья тому, кто поставил уличный фонарь под наш балкон.

Ирина ощутила разочарование.

— Жаль, — холодно сказала она. — Надо было их разорвать.

— Иринчик… — устремился к ней Роман. — Не сердись ты на меня.

Она отшатнулась и прошептала:

— Лучше не подходи.

Глава 26

После этого случая Роман стал более, внимателен, снова нежен, но Ирина уже ощущала в обществе мужа такое же одиночество, как раньше во время его отсутствия. Она уже не верила в его любовь. Каждое ласковое слово казалось лживым. Перед глазами слишком часто возникала одна и та же картина: Роман, жадно пересчитывающий на брачном ложе пачки денег.

На все его оправдания и доводы она неизменно отвечала:

— Мужчина, разлученный с любимой женой на неделю, не этим должен был заниматься на кровати по возвращении домой.

Ирина уже не тяготилась одиночеством. Когда муж уходил по своим таинственным делам, она доставала учебники и принималась грызть гранит наук.

— На следующий год буду поступать в мединститут, — твердо решила Ирина.

Рождение сына ознаменовалось шумным приездом Надуевых, их щедрыми посулами новорожденному домов, дач и машин в будущем и набором ситцевых пеленок в настоящем.

К удивлению Ирины, Роман проявлял к сыну гораздо меньше внимания, чем она ожидала. На ее упреки отвечал:

— Боюсь я маленьких детей. Вот подрастет, тогда другое дело.

После рождения сына в отношениях супругов ничего не изменилось, разве что Роман еще реже стал бывать дома. Ирина устала интересоваться, когда же он начнет делать из нее самую счастливую женщину в мире, как обещал когда-то. Несмотря на то, что муж зарабатывал много (Ирина даже не представляла, сколько), она постоянно ощущала острый дефицит средств. Добровольно Роман не слишком щедро ссужал жену деньгами, просить же Ирина не любила.

Однажды он не нашел чистой рубашки и попытался устроить по этому поводу скандал, но она спокойно ответила:

— Почему ты решил, что я должна тебе стирать?

— А кто же должен это делать? — искренне изумился Роман.

— Тот, кто меньше времени уделяет семье. Я не могу разорваться на части. Обслуживаю себя, ребенка, да еще и тебя?

— Но ты же видишь, что я с утра до вечера работаю. Еле ноги домой приношу.

— Вижу. Но проку от твоих походов — чуть. Этак и я могу приходить за полночь, а ты мне свежее белье стели и ужин в постель подавай за сто рублей в месяц.

Роман злорадно ухмыльнулся.

— Ты же противница больших денег, — ехидно произнес он.

— Может быть, но и сторонницей бесплатного труда я тоже никогда не была. Попробуй заведи за сто рублей в месяц наложницу, няньку, прачку, кухарку и горничную одновременно. Боюсь, ее не будет интересовать, сколько времени ты проводишь в работе и как устаешь. А большей суммы я еще ни разу от тебя не получала со дня нашей свадьбы.

Роман не ожидал такого бунта и даже растерялся.

— Ты что, Иришка, считаешь что я жадничаю? Я пашу как проклятый! Все деньги вкладываю в дело! Это же наше с тобой будущее! Через несколько лет мы будем очень богаты и уже наверняка. Я и себе во всем отказываю ради дела, ради будущего…

Ирина метнулась в прихожую и вернулась со старыми сапогами в руках.

— Вот, видишь? Через несколько месяцев я в это будущее буду шагать по лужам с дырками на носках! — со слезами в голосе выкрикнула она и уже тише добавила: — Если, конечно, мама не купит мне новые сапожки.

Роман взглянул на сапоги, своими оторванными подошвами нагло требующие каши, и виноватым голосом сказал:

— Откуда же я мог знать? Ты же молчишь… Купим, завтра же купим тебе… Черт! Завтра я уезжаю.

— Вот, вот, — грустно вздохнула Ирина. — Не могу больше так жить. Я не знаю, чем ты занимаешься. У тебя постоянно «крутятся в обороте» крупные суммы, к которым нельзя Даже прикоснуться, ты куда-то уезжаешь, откуда-то приезжаешь. Звонят какие-то незнакомые люди, передают какие-то пароли… Может, ты агент иностранной разведки? Зачем мы тянем эту лямку? Я давно уже тебе не нужна! Мы и спим-то вместе через раз, господи, какой там через раз! Через месяц! Ты меня не любишь…

Роман схватил Ирину на руки и долгим поцелуем прервал ее обвинения. Она пыталась вырваться.

— Вот и сейчас ты… — хотела продолжить она, но он снова взял ее губы в плен.

Положив жену на кровать, он нежными поцелуями покрыл ее лицо, руки, волосы, приговаривая:

— Кто тут глупый? Кто тут скандалит?

Ирина некоторое время стремилась отбиваться, но потом обессилено откинулась на покрывало и разрыдалась.

— Родная, я виноват. Увлекся работой, бросил жену одну, вот ты и одичала. Прости. Я тороплюсь, хочу все сразу…

— Ты обещал няньку, когда родится ребенок, — выговорила сквозь рыдания Ирина, — где она? Я даже к маме не могу сходить. Виталика не с кем оставить. Все одна, одна, одна! Как мать-одиночка! Если это самая счастливая женщина в мире, то как же выглядят несчастные?

Роман обхватил руками голову и мученически закатил глаза к потолку.

— Ну потерпи еще немного! Обещаю, скоро все наладится. Умоляю, дай мне несколько месяцев. Хорошо?

Ирина тяжело вздохнула и, пересилив внутренний протест, прошептала:

— Хорошо.

Прошел месяц, два, три, прошел год, но в их семейной жизни ничего не менялось. Роман по-прежнему бывал дома редко. Настолько редко, что узнал о поступлении жены в мединститут, когда она уже заканчивала первый курс.

Родители Ирины оказывали дочери всяческое содействие, помогали материально, мать уволилась с работы и нянчила маленького Виталика. Ирина привыкла к такой жизни. Да ей и некогда было задумываться над семейными проблемами. Учеба отнимала много времени, и сынишке хотелось уделить внимание.

Когда Роман понял, что его жена живет своей, наполненной неизвестными ему событиями жизнью, в которой для него отведено не слишком много места, сначала он удивился, но тут же возмутился.

— Зачем тебе нужен этот чертов институт? Я смогу обеспечить семью. Работать не позволю, и не мечтай! — распалялся он.

— Разве у тебя есть семья? — изумилась Ирина. — Ты же в дом приходишь как в гостиницу.

Несколько дней семейство Надуевых лихорадило. Роман от угроз переходил к уговорам, от уговоров к щедрым заманчивым обещаниям, затем снова к угрозам, но Ирина стояла на своем:

— Институт не брошу.

В конце концов Роман вынужден был смириться. Первое время даже чаще стал бывать дома, но потом жизнь очень скоро вернулась в прежнее русло. Все праздники Ирина проводила дома одна и в основном за учебниками. Ей было стыдно идти в гости без мужа, и постепенно друзья перестали ее приглашать.

Однажды в ее квартире раздался телефонный звонок.

— Иришка! Привет! Не узнаешь!

— Нет… — неуверенно ответила Ирина, гадая, кто бы это мог быть.

— Ну как же? Это я, Светлана!

Только теперь она услышала знакомые гнусавые интонации бывшей пассии мужа..

— Ой! Светка! Привет! Как ты меня разыскала?

— Секрет фирмы. Чем занимаешься? — весело вопрошала Светлана.

— К сессии готовлюсь.

— Развлечься не хочешь?

— Что ты имеешь в виду? — осторожно поинтересовалась Ирина.

— В общем так. Собирайся, через двадцать минут мы за тобой заедем.

— Куда собираться? Кто «мы»? — испуганно закричала Ирина, но в трубке уже раздавались короткие гудки.

Через двадцать минут Светлана вваливалась в ее квартиру и не одна, а с целой компанией.

— Ты что, еще не готова? — возмущенно возопила подруга. — Давай по-быстрому.

— Мне некогда… — начала было Ирина, но Светлана так категорично запротестовала, что она вынуждена была согласиться.

«А что, пойду развеюсь», — подумала Ирина и стала собираться.

Светка крутилась возле нее, раздражала советами и вообще болтала без умолку.

— А мы гудели в ресторане, тут я вдруг вспомнила о тебе и жутко захотела увидеть. Рассказала о нашем старом конфликте, заинтриговала всех в у смерть.

— Кто эти люди? Хоть бы познакомила, а то как-то все с бухты-барахты, — ворчала Ирина, извиваясь, натягивая узкое платье.

— По дороге познакомитесь. Все люди солидные. Ну, ты знаешь, — плохих мы не держим. Тот, с копной, ну, с проседью, — большой начальник. Остальные тоже ничего, упакованные ребята. А рыженькая — Марта. Может, помнишь? Училась с нами. Курсом старше.

— Вы на машине?

— Обижаешь.

— Как же вы все там поместились?

— На коленках у сильного пола.

Ирина ужаснулась.

— Не волнуйся, — успокоила ее Светлана. — Тебя на переднее место посадим, рядом с седым. Виталием его зовут. Запомнишь?

— Запомню. У меня сын Виталик.

Через полчаса их копания уже шумно входила в ресторан. Светка пробежалась глазами по залу и с облегчением вздохнула:

— Слава богу, успели!

— Что успели? — поинтересовалась Ирина бросив равнодушный взгляд на многочисленных выпивающих и закусывающих под удалые звуки лезгинки.

— Да ничего, — лукаво улыбнулась Светлана и скомандовала. — Рота! За мной!

Они дружно расселись за столиком с табличкой:

«НЕ ОБСЛУЖИВАЕТСЯ».

Выросший словно из-под земли официант деловито осведомился у седого Виталика:

— Все как договорились? — и, получив утвердительный ответ, важно удалился.

Виталий, который, видимо, — для себя уже давно решил, что сидеть Ирина должна только рядом с ним, мгновенно завел с ней приятную светскую беседу на оригинальную тему: как хороши ее черные глаза.

Ирина рассеянно слушала и с удивлением думала о том, что ей приятно сидеть в этой компании, ощущать восхищенные взоры мужчин и слушать тривиальные комплименты.

Виталий тем временем приступил к бурному развертыванию романа. Не долго думая, Ирина озорно пообещала ему первый танец, а заодно и любовь до гроба прямо с сегодняшнего дня, точнее, вечера. Она хотела добавить, что пока лишь платоническую, но потом передумала и не стала разбивать надежды седовласого красавца.

Принесли шампанское. Первый бокал Ирина выпила залпом и опять удивилась, что испытала настоящее наслаждение.

«Хорошо сидим, — весело подумала она. — И в самом деле, что это я записалась в монахини. Как только Роман вернется из своей очередной командировки, сразу же потребую, чтобы „вывел меня в люди“».

Официант торопливо уставлял стол закусками и напитками. Мужчины балагурили наперебой, явно стараясь понравиться Ирине. Светлана захлопала в ладоши и громко произнесла:

— Танцуют все! Слышите? Все! Дамы приглашают кавалеров!

Их спутники тотчас приосанились, но Светлана обвела их шутливо-пренебрежительным взглядом и сообщила:

— Чужих кавалеров! Я вот, например, присмотрела себе уже. Правда, у него на коленях устроилась какая-то восьмиклассница, ну да ничего, мы девушки со стажем, легко ее потесним. Правда, подружка? — она шаловливо подмигнула Ирине. — Смотри, видишь во-он того красавца. Иду приглашать.

Она показала в противоположный угол зала. Ирина с улыбкой повернула голову, и в глазах у нее потемнело. В полумраке рядом с эстрадой сидел ее Роман и с видимым удовольствием тискал расположившуюся на его коленях юную шикарно разодетую особу.

Глава 27

Реакция обманутой жены была неожиданна даже для Светланы. Ирину стошнило прямо там, где она сидела. Бедняжка еле успела наклонить голову вниз, чтобы не испачкать платье.

Компания переполошилась. Виталий мгновенно вызвал официанта. Пока девушки провожали Ирину до туалета и обратно, у их столика был наведен полный порядок.

— Это шампанское! — заботливо приговаривал Виталий сконфуженной и потерянной Ирине. — Я же предупреждал — это такая дрянь! Надо пить только коньяк.

Он уже наполнял рюмку и любезно предлагал своей даме:

— Выпейте, вам сразу станет легче.

— А пожалуй, и выпью, — воскликнула дама и одним махом опрокинула рюмку в рот. Ирина крепче сухого вина не пробовала еще в своей жизни напитков и потому тут же захмелела. На душе стало несколько легче.

— Что же ты не идешь приглашать того кавалера? — спросила она Светлану, глядя на нее в упор.

— Передумала, — не моргнув глазом ответила та. — Он не в моем вкусе.

Ирина понимала, что коварная подруга подстроила эту встречу, случайно обнаружив Романа в обществе юной девицы, но ни злобы, ни далее обиды не испытывала к Светлане.

— Что ж, — равнодушно подумала Ирина, — Светик отомстила мне. Теперь мы квиты. Но радости ей это не доставило.

Она игриво взглянула на Виталия и кокетливо предложила:

— Потанцуем?

— Потанцуем, — охотно откликнулся он и тут же вскочил с места.

Ирина обвила шею своего кавалера руками, фривольно прижалась к нему, и, положив голову на его широкое плечо, сделала вид, что отдалась танцу. На самом деле она незаметно направляла его к столику мужа.

Они кружились у самой эстрады, платье Ирины едва не задевало Романа, но тот был так увлечен своей красоткой, что упорно не замечал жены.

— Хочу кататься по городу! — капризным тоном достаточно громко требовала девица. — И не только кататься, а как в прошлый раз. Тебе же хорошо было? Признайся, котик! Ведь правда? Хорошо?

— О да! Любовь моя! Ты была на высоте! Само неистовство!

Ирине хотелось наброситься и на девицу и на мужа, надавать им пощечин.

Она с трудом сдерживалась. Оскорбленное самолюбие помогало ей в этом.

— Кататься! Немедленно кататься! Иначе я больше тебя не люблю! — извивалась девица на коленях Романа.

— Сейчас вызову такси…

— Фуу! На такси я не поеду! Трахаться в присутствии водилы?! За кого ты меня принимаешь?

Красотка засунула пальчик в рот, прикусила его белыми зубками и вульгарно изображала то ли порнозвезду, то ли маленькую несмышленую девочку.

— Но я не могу вести машину. Я уже много выпил, дорогая, — пытался образумить свою «Дюймовочку» Роман.

Ирине стало досадно, что он не обращает на нее никакого внимания.

— Почему вы молчите? — обратилась она к Виталию.

— Наслаждаюсь вашим присутствием, — изобретательно ответил он.

— Расскажите мне что-нибудь веселое.

Виталий рассказал старый глупый анекдот, от которого в лучшем случае можно было широко зевнуть, но Ирина проявила мужество и громко-громко расхохоталась, чем немало удивила даже самого рассказчика.

Но старания ее были напрасны. Роман даже не оглянулся в их сторону.

«Надо же, как он поглощен своей ночной бабочкой, — ревниво страдала Ирина. — Убеждена, что все эти шикарные шмотки он купил ей на деньги, изъятые их его легендарного „Дела“, которое вот-вот должно сотворить из меня богатую и самую счастливую в мире женщину. Нет, но какая наглость! Как эта амеба рвется на наш свадебный подарок, на наш „Вольво“. Пристрастилась, видимо, в нем трахаться. Однако эта инфузория довольно-таки длинная. Куда же она в машине ноги девает? Как в том анекдоте, в окно, что ли?»

И тут только Ирина вспомнила, что сама она в этом «Вольво» ездила всего несколько раз. Роман все время занят и потому в основном приходилось возить с базара сумки на общественном транспорте. Ей стало до боли обидно. «До боли» не фигурально, не так как обычно говорят, на самом деле не испытывая никакой боли, а лишь преувеличивая. Ирина ощутила обиду как самую настоящую боль, сковавшую грудь свинцовым обручем так, что вздохнуть было просто невозможно.

«Ну что ж, дорогой мой муженек, — злорадно подумала она, — раз любишь, значит, горе пополам. Посмотрим, как-то сейчас почувствуешь себя ты».

Она дождалась конца песни и на последнем куплете, коснувшись губами уха Виталия, еле слышно прошептала:

— Мы с вами уже заключили договор о дружбе и сотрудничестве?

— Я готов хоть сейчас, — бодро откликнулся тот. — Что для этого необходимо?

— Хочу, чтобы вы подняли меня на руки и поцеловали, — томно произнесла Ирина, приблизившись к Роману вплотную.

— Прямо здесь?

— Да, сейчас же.

— Такая женщина, как вы, заслуживает гораздо большего, — воскликнул Виталий и не долго думая подхватил Ирину.

Она впилась в его губы страстным поцелуем и словно случайно отвесила своей стройной ножкой легкий подзатыльник мужу.

На такую приманку Роман уже никак не мог не попасться. Он возмущенно оглянулся и обмер. В довершение удара музыка стихла и, воспользовавшись этим Ирина громко «прошептала»:

— Неси меня, любимый, в номер. Я хочу так, как было в прошлый раз.

И пока ошеломленный Виталий не опомнился и не поинтересовался, как именно было в прошлый раз, она вновь впилась в него страстным поцелуем. Так как они находились возле эстрады, внимание публики Ирине было обеспечено.

Она сделала вид, что лишь только заметила отсутствие музыки, и, соскочив с рук кавалера, изобразила смущение.

Роман был поражен настолько, что даже не догадался согнать со своих колен девицу, которая, так же как и Виталий, не подозревала о разыгрывающейся на их глазах трагедии и наивно жалась к своему любовнику.

— О! Кого мы видим! — радостно приветствовала Ирина мужа, словно только что увидела его. — Ромка! По-моему, твоя цыпочка хочет пи-пи. Обрати внимание, как она сучит ножками!

— Это ваш знакомый? — полюбопытствовал Виталий.

— Это мой муж! — гордо сообщила Ирина. — Роман Надуев!

Но тут же ни за что, ни про что была сбита с ног увесистой оплеухой Надуева Романа.

Внушительная комплекция Виталия позволила ему не допустить второй оплеухи, чем тут же и воспользовалась Ирина. Она молниеносно подскочила на ноги и ловко прошлась ноготками по смазливой мордашке псевдодюймовочки, не оставив без внимания и ее прическу, от чего та тут же приобрела вид самого настоящего вождя племени краснокожих.

Девица оказалась из робкого десятка и как на зло сопротивления не оказывала. Ирине стало не интересно. Она быстро пробежала взглядом по преображенной внешности красотки с единственной целью: оценить плоды своего творения. Но девица выглядела настолько плачевно, что Ирина ощутила сострадание к ней.

Волосы несчастной стояли дыбом, одна ресница отклеилась и смешно торчала, губная помада размалась по всему лицу, яркие кровавые полосы от ноготков Ирины украшали лоб, скулы и щеки бедняжки. Если крошка и слыла когда-то красавицей, то сейчас об этом было бы трудно догадаться.

Удовлетворившись своей работой, неутомимая Ирина решила потрудиться и над внешностью Романа, но обнаружила, что несколько опоздала. Корпуленция[[8] Виталия оказалась слишком веским доводом в споре соперников. С этим доводом Роман просто не мог не согласиться и потому вынужден был распластаться на полу, растерянно ощупывая голубоватую припухлость в районе левой скулы, растущую прямо на глазах.

Ирина хорошо знала непримиримую натуру своего мужа и потому, воспользовавшись его замешательством, поспешила до конца осуществить месть.

— Для нас найдется здесь укромный уголок? Секс прекрасное средство от стрессов, — не громко, но так чтобы слышал не только Виталий, но и Роман, спросила она.

Виталий ошеломленно посмотрел на противника, потом на Ирину, но не желая казаться трусом, спокойно ответил:

— Нет проблем.

Глава 28

Поддерживаемая Виталием под локоть, Ирина не заметила, как оказалась в холле гостиницы. Легкое покачивание лифта, хрустящее шуршание ковровых дорожек, звук открываемого замка, и взору женщины предстал номер люкс с велюровыми креслами и широким зовущим диваном.

— Вы так всесильны? — рассеянно спросила Ирина, устало падая в мягкое объятие кресла. — Так все просто.

— Хотелось бы порисоваться перед вами, но чувствую — не стоит. Это мой номер. Я проездом в вашем городе, — закрывая дверь, признался Виталий.

— Что ж, не будем терять время, — словно очнувшись, воскликнула Ирина и начала снимать платье.

Оно было слишком узким и ни за что не хотело расставаться со своей хозяйкой. Виталий насмешливо наблюдал за гостьей.

— Вы непременно хотите этого? — грустно спросил он.

— Да! — решительно ответила Ирина.

Мужчина подошел к ней и с печальным сочувствием заглянул в глаза. Она впилась в его губы долгим безвкусным поцелуем, торопливо поднимая платье вверх. Он поспешил к ней на помощь. Платье треснуло и сдалось. Ирина ощутила руку мужчины на своем животе. Их поцелуй обрел вкус. Ладонь Виталия смело поползла вниз. Девушка томно застонала. По ее телу прошел трепет. Его движения становились все смелее и смелее. Ирину охватило неистовое, неодолимое желание. Она прониклась к этому совершенно незнакомому мужчине нежностью и вожделением одновременно. Она забыла о мести. Она его хотела лишь потому, что хотела именно его.

Виталий понял это. Руки его приобрели настойчивость и силу. Он легко оторвал ее от пола, и Ирина с наслаждением ощутила внутри себя его горячую плоть. Она исступленно прижалась к нему всем телом и обхватила его бедра ногами. Их тела зашлись в бешеной яростной пляске. Но это не была обычная животная страсть полузнакомых людей. Это было — единение двух исстрадавшихся по искреннему теплу сердец.

Вдруг в груди Ирины что-то оборвалось. Она оттолкнула Виталия и, едва не упав на пол, отскочила от него, стыдливо натягивая платье на ягодицы.

— Что случилось? — встревоженно спросил он присел на корточки напротив девушки. Он ласково погладил ее коленки.

— Почему? — спросил он.

В его голосе было столько боли, что Ирине стало стыдно за свой поступок уже совсем по-другому.

— Не знаю! Я не могу.

Он вздохнул, оторвал ее руки от заплаканного, испачканного потекшей тушью лица и внимательно посмотрел в глаза девушке.

— Я вам противен?

Ирина испуганно замотала головой.

— Нет, нет! Что вы! Вы мне очень нравитесь. Я… Вы… Мне ни с кем… Мне было так хорошо… Я никого так не хотела…

Взгляд его потеплел.

«Какие у него добрые и умные глаза, — подумала Ирина. — Всю жизнь смотрела бы в такие глаза».

— Тогда что же? Что произошло? Я не понимаю! Может, мне лучше уйти? — допытывался озадаченный Виталий.

— Нет! — вскрикнула Ирина.

Он улыбнулся и подумал:

— Бедная девочка. Совсем запуталась от страданий. Какими мы, мужики, бываем бесчувственными скотами.

— Наверное, надо уйти мне, — нерешительно произнесла Ирина.

— Сколько вам лет?

— Двадцать три… Почти двадцать четыре…

— Да…

— И давно вы замужем?

— Три года… Почти четыре…

— И есть дети?

— Сын. Виталик.

— Чудесно! Мой тезка.

Мужчина задумался.

— Одно из двух: или вы ожесточитесь от страданий, или станете такой же стервой, как ваша подруга Света. Но скорей всего и то, и другое одновременно. Я наблюдал за вами там, в ресторане. Забудьте о тех пошлых комплиментах, которые я вам говорил. Они предназначались не вам, совсем другой женщине за которую я вас принимал. Вы мне нравитесь. Я сразу понял, что Светлана затеяла какую-то игру…

— Вы с ней спали? — прервала его Ирина.

— Да. Я не должен был бы вам это говорить, но… А мне приятен ваш вопрос. Да, и еще… Мне понравилось, как вы вели себя там, в ресторане. Со вкусом… Правда обидно, что меня использовали в качестве орудия мести…

Они помолчали.

— Ирина, — проникновенным голосом сказал Виталий. — Черт! Сейчас скажу глупость, но отнеситесь к моим словам серьезно. Я хочу сделать вас счастливой.

Она ехидно прищурилась.

— Самой счастливой женщиной в мире, что ли? Я правильно поняла?

— Примерно так. Смогу поверить.

Виталий поднялся с корточек и медленно прошелся по комнате.

— Я же предупреждал, что скажу глупость… Обещал вам, конечно же, муж.

— Вы догадливы.

— Уверен, он делал это искренне.

— Как вы сейчас?

— Да. Но вы напрасно язвите. Сколько лет вашему мужу?

— Двадцать семь… Почти.

— В его возрасте такие обещания — химера. Мужчина должен жениться после тридцати пяти. Кстати, мне тридцать восемь. Я уже в том возрасте, Когда можно реально оценивать свои силы. У меня есть все, не хватает лишь…

— Спутницы жизни? — саркастично поинтересовалась Ирина.

Он с удивлением посмотрел на нее.

— Я вас обидел? Впрочем, это не важно. Нет, спутница жизни у меня есть.

Теперь настала очередь удивляться Ирине.

— Вы женаты? С ума сойти! Так как же вы собираетесь делать меня счастливой? A-а! Вам не хватает постоянного развлечения. Вы предлагаете мне стать вашей содержанкой?

Виталий ужаснулся.

— Откуда такой цинизм? — воскликнул он раздраженным тоном. — И потом, может, все же дадите мне договорить?

Ирина виновато пожала плечами.

— Мне не хватает ЕДИНСТВЕННОМ.

Вы понимаете, о чем я говорю?

— Догадываюсь. А вы романтик.

— С возрастом это становится неизбежным. Надо же чем-то уравновешивать излишки приобретенного цинизма. Я хочу любить и верить. Вам можно верить, это сразу бросается в глаза. А любить вас я уж как-нибудь себя заставлю. Будет трудно, конечно, но это мои проблемы, — шутливо добавил он.

— А куда же вы денете свою супругу?

— Здесь проблем нет. Мы расстанемся. Это давно уже надо бы сделать, но не видел веских причин менять привычную обстановку. Решайтесь. Я посажу вас в машину и… через пятнадцать часов мы будем в Москве.

— Я подумаю, — улыбнулась Ирина. — Но пока меня больше беспокоит чувство голода.

Виталий ошеломленно взглянул на нее, но тут же рассмеялся.

— Обещайте, что дождетесь меня? Я через десять минут вернусь. Обещаете?

— Обещаю.

Когда за Виталием закрылась дверь, Ирина осмотрелась вокруг. Взгляд ее привлек приоткрытый кейс, лежащий на тумбочке. Она подошла к нему и заглянула внутрь. Он был набит какими-то бумагами. Из бокового кармашка торчал бордовый уголок паспорта.

— Посмотрим, насколько вы честны? — прошептала Ирина и полистала странички документа.

— Буланов Виталий Игоревич. Прописан… Зарегистрирован… Дети… отсутствуют.

Ее занятие прерван яростный стук в дверь. Ирина поспешно положила паспорт на место, прикрыла кейс и вернулась на диван.

— Откройте! Ирка! Я знаю! Ты там! Сейчас вышибу дверь!

«Господи! Это Роман! — испугалась Ирина и закрыла лицо руками. — Дверь же открыта. Надо повернуть ключ в замке!» — лихорадочно подумала она, но было поздно.

Роман уже вваливался в номер. Вид у него был взъерошенный. Не увидев никого кроме жены, он ошеломленно остановился.

— Как? Ты одна?

— Пошел вон! — гневно выкрикнула Ирина. — Тебя это не касается!

Роман упал на колени.

— Умоляю! Прекрати дурить! Прости меня и пошли домой!

— Надо же! Как все просто! Прости, и домой! Пошел вон!

Роман подошел к окну и распахнул его настежь.

— Здесь, кажется, седьмой этаж? Или мы идем домой или я совершаю полет над городом, — сказал он таким спокойным тоном, что Ирина поняла — муж не шутит.

Она нехотя поднялась с дивана и вышла из комнаты.

Виталий спешил, почти бежал. В одной руке он держал сумку, нагруженную деликатесами, в другой огромный букет роз. Сердце в его груди лак по-юношески трепетало, что он чувствовал себя и круглым дураком и безупречно счастливым одновременно.

— Только бы она не ушла! Только бы успеть! Господи! Помоги мне! — суеверно взывал он к Творцу, в которого до сей поры не очень-то верил. — Какое счастье, что я приехал в этот дурацкий захолустный город! Какую жемчужину я здесь нашел! Как она красива! Как чиста! Как трогательна!

Выскочив из лифта, Виталий столкнулся с дежурной по этажу и неожиданно для самого себя решился на мальчишескую выходку: он чмокнул молодящуюся старую обрюзгшую тетку в щеку и, выдернув из букета розу, протянул ее ошалевшей даме.

— В чем дело? — взвизгнула она, пряча довольную улыбку.

— Простите, но ничего не могу с собой поделать! — радостно объяснил Виталий. — Сам не пойму почему, но счастлив необыкновенно!

Он стремительно помчался по коридору, сгорая от нетерпения, толкнул дверь… Комната была пуста.

Мир померк и превратился в глупую, безжалостную пустоту.

— Старый я дурак, — обессиленно рухнул на диван Виталий.

Глава 29

Домой ехали молча. Каждый думал о своем. Роман — о том, как будет выкручиваться перед женой, Ирина о Виталии. Ей хотелось вернуться, еще раз заглянуть в умные, добрые и все понимающие глаза этого внезапно ставшего близким мужчины.

— Мама, наверное, уже ждет меня.

Она посмотрела на часы.

— Точно, укладывает Витаську спать.

Роман резко затормозил. Ирина посмотрела на дорогу и увидела маячащего гаишника.

— Ну, сейчас начнется! Ты же пьян! — встревожилась она.

— Не волнуйся, все будет в порядке, — уверенно успокоил Роман жену.

Через минуту он вернулся.

— Поехали.

— Как? Он тебя отпустил? — удивилась Ирина.

Еще и счастливого пути пожелал, — гордо сообщил Роман, удивляясь наивности жены.

«Да, дело привычное, — уже равнодушно подумала Ирина. — Его же мадам пристрастилась после ресторана трахаться в „Вольво“. Им, видимо, часто желают доброго пути».

Роман остановил автомобиль у подъезда. Ирина отправилась домой, а он поехал ставить «Вольво» в гараж.

Открыв дверь, она прислушалась.

— Вы к акуле-каракуле не хотите ли попасть, прямо в пасть? — старательно, нараспев читала бабушка внуку Чуковского.

От звуков доброго материнского голоса Ирина совсем раскисла. Ком подкатил к горлу, в глазах защипало. Она почувствовала, что вот-вот разрыдается.

«Этого нельзя допустить, — подумала Ирина, — мамуля и так испереживалась. Мои несчастья принимает к сердцу ближе, чем я».

Она тихонечко прикрыла входную дверь и на цыпочках прокралась в комнату, заранее заготовив на лице озорную улыбку.

— Нам акула-каракула нипочем! Нипочем! Мы акулу-каракулу кирпичом! Кирпичом! — весело продолжила она сказку.

Виталик радостно выскочил из-под одеяла и запрыгал на кровати.

— Мамочка пришла! Ура! Мамочка пришла! — Мы акулу-каракулу утюгом-утюгом! — старался подпрыгнуть как можно выше Виталик. — Мы акулу-каракулу молотком-молотком! — состроил он уморительную гримаску и скакнул на шею матери.

Ирина подхватила сына и, почувствовав в руках его маленькое тепленькое тельце, вдруг не смогла совладать с собой. Слезы навернулись на глаза. Она спрятала лицо в его сладко пахнущей детским родным запахом рубашонке и дрожащим голосом прошептала:

— Мы акулу-каракулу… батогом… батогом… Мы акулу-каракулу…

Но спазм перехватил горло, и Ирина не смогла продолжить истязаний акулы.

Мать заметила состояние дочери и, догадавшись, что случилась какая-то неприятность, пришла на помощь.

— Мы акулу-каракулу пирогом-пирогом, — не слишком изобретательно сочинила она.

Виталик запротестовал:

— Нет! Тогда лучше меня пирогом! С орехами! Бабушка, твоим пирогом!

Бабушка и внук рассмеялись. Боль отступила. Ирина незаметно вытерла слезы о рубашку сына и, отстранив его от себя, весело сказала:

— И правда! Ишь что бабуля удумала: наши пироги всяким акулам раздавать!

Она поцеловала сына в макушку, дала расцеловать себя (он смешно тыкался носиком куда придется и чмокал воздух) и уже строго произнесла:

— Все, ангелочек мой, а теперь спать. Спать! Спать! Ручки под щечку. Глазки закрываем. Свет выключаем. Ножки из-под одеяла, не высовываем. Спать…

Сын послушно выполнил все рекомендации. Ирина с умилением посмотрела на него и сделала матери знак, мол, пора выходить.

— Доченька, ты чем-то расстроена? — Встревоженно спросила мать, едва они вышли из комнаты.

Она машинально положила руку на сердце, но перехватив обеспокоенный взгляд Ирины, мгновенно отдернула руку, делая вид, что просто смахнула крошку с груди.

— Все в порядке мамуля, — стараясь казаться беззаботной, улыбнулась Ирина и с грустью подумала: «Опять у матери сердце болит. Какой уж туг развод».

— Доча, но ты же плакала…

— Я от радости. Честное слово. Пришла домой, здесь вы с Витаськой… Такой вдруг счастливой себя почувствовала! Кстати, сейчас твой зять придет. Он машину в гараж ставит.

Мать ошеломленно уставилась на Ирину:

— Он же только вчера уехал!

— Да, а сегодня уже вернулся.

— Где же вы были?

— Мать, ты не поверишь, но мы были в ресторане. Видишь, в каком я платье?

Ирина испытывала неловкость, которую она испытывала всегда, когда вынуждена была лгать матери, но глядя на ее светящееся радостью лицо, она уже не жалела о своей лжи.

— Господи, Ирочка! Это правда?! Как хорошо! Как хорошо! Вот и правильно. Вам надо чаще бывать вместе. Ты слишком много времени проводишь за учебниками.

«А что мне еще остается?» — уныло подумала Ирина, но тут же улыбнулась и сказала:

— Конечно, именно так я и собираюсь поступать в дальнейшем.

Раздался звонок в дверь.

— Это Роман! — воскликнула Ирина. — Я открою.

Роман входил в квартиру с виноватым видом.

— Улыбайся, — приказала жена. — Мама думает, что мы веселились вместе.

Проводив мать, Ирина тотчас ушла в комнату сына. Роман поплелся следом, но она вытолкнула его и сердито прошептала:

— Никаких разборок.

Глава 30

Ирине снится сон.

Стоит она будто в каком-то незнакомом помещении — склад не склад, амбар не амбар. Полумрак, сырость. Человеческая рука, словно повисшая в воздухе, держит пистолет и целится… Ирина почему-то точно знает, что целится неизвестный не в нее. Но знает она только это. Кто целится и в кого?.. Выстрел звучит для Ирины жутким набатом. Опасность! Опасность! Она бежит наперерез невидимой пуле, знает, что надо кого-то спасать. Закрыть, защитить! Мучается, страдает…

— Не-ет! — кричит Ирина и просыпается. — Нет! Нет! — никак не может остановиться она. — Нет… Нет…

По щекам бегут слезы. Спазм перехватил горло. Тело словно свело судорогой.

— Мама! Мамочка! Что с тобой?! — испуганно трясет ее Витасик.

Она несколько секунд бессмысленно смотрит на сына и спохватывается:

— Все в порядке, малыш, все в порядке. Сон плохой приснился.

Такие сны Ирина стала видеть все чаще и чаще. Это даже не сны. Страшные фантомы. Они уже начали ее настигать не только ночью. Несколько раз призраки являлись и днем. Один раз даже на улице в толпе. Она вдруг увидела направленное на себя дуло пистолета и закричала не своим голосом:

— Нет! Нет!

Очнулась на скамейке окруженная любопытными прохожими.

Как ни странно, после этих фантасмагорий она ощущала облегчение. Словно жуткая беда вот-вот должна была обрушиться на кого-то из ее близких, но Ирина отвела эту беду. На несколько дней у нее появлялось приподнятое, весеннее настроение, а порой, после особенно ужасных видений, чувство беспричинного восторга охватывало ее.

Сначала такие непонятные вещи случались с ней очень редко, и Ирина не обращала на них внимания. Но в последний год сны-видения участились и теперь уже стали бичом Ирины. Она уже всерьез подумывала о консультации психиатра. К тому же близкие, особенно сынишка (она уже давно перебралась в комнату Виталика), стали замечать, что с ней творится неладное.

Но сегодняшний сон был особенным. Не по содержанию (видения почти не отличались друг от друга), а по остроте ощущений Ирины.

Обычного облегчения не наступило. Она весь день находилась в напряжении, словно в ожидании опасности.

«Уж не с ума ли я схожу?» — с боязнью думала она.

Из-за этого кошмара она даже не пошла в институт, а осталась дома с сынишкой. Мать как всегда пришла за внуком и узнав, что сегодня Ирина остается дома, переполошилась:

— Что случилось, доча? Заболела? Переутомилась. Давай все равно заберу Витаську. Он не даст тебе отдохнуть.

— Нет, нет, пусть останется дома, — слишком поспешно воспротивилась Ирина.

Она не хотела признаваться себе в том, что боится остаться одна.

— К тому же Роман должен был вернуться еще два дня назад. Наверняка приедет сегодня, — для большей убедительности добавила она.

Мать почувствовала, что дочка старается поскорей выпроводить ее, и не ошиблась, — Ирина действительно, сама не зная почему, хотела, чтобы мать поскорей ушла.

Вскоре явился Роман. Радостно расцеловал сына и жену, удивился, что они дома.

— Вот, подарки привез, — достал он из огромной сумки пакеты.

Ирина протянула руку к мужу и вдруг застыла на месте. Глаза ее расширились и наполнились страхом.

— Нет! Нет! — закричала она и потеряла сознание.

Роман кинулся к жене. Виталик заплакал. Очнулась Ирина на кровати и тут же испытала обычное в таких случаях облегчение.

Андрей увидел направленное на него дуло пистолета и на несколько секунд замер, потеряв над собой контроль, но тут же метнулся в дверь, крикнув замешкавшемуся Борису:

— Уходим!

Лейтенант завороженно проводил его взглядом, и лишь когда фигуры преступников скрылись из вида, нажал на курок.

— Что случилось? Савельев! Почему ты не стрелял? — закричал подоспевший оперативник. — Они же были в трех шагах от тебя!

— Не знаю, — растерянно прошептал лейтенант.

— Сам не пойму, что случилось! Словно затмение какое-то нашло. Он и в самом деле как заговоренный.

— Знаешь, что тебе будет за это затмение? Э-эх! Такой случай упустил!

— Женщина какая-то привиделась. «Нет!» кричит, «нет»!

— В отпуск тебе надо! — злобно сплюнул оперативник.

— Может ребята еще догонят их?

— Может и догонят… А если не догонят, не сносить тебе головы! Всю ночь за ними гонялись, выслеживали… Эх ты, лопух!

— Ну, как ты? — встревоженно спросил Роман. — Лучше?

— Да, все нормально, — улыбнулась Ирина. — Все прекрасно.

Она легко соскочила с кровати и закружила по комнате. Чувство восторга охватило ее.

— Ромка! Давай возьмем Виталика и отправимся в зоопарк!

«Что это с ней? — удивился про себя Роман. — „Ромка“ кричит. Сто лет уже меня так не называла».

Он помялся и сказал:

— Зоопарк, конечно, хорошо, но у нас есть проблемы…

— Что случилось? — насторожилась Ирина. — Выкладывай сразу.

— Через несколько дней возвращаются из-за границы хозяева этой квартиры. Я только что заезжал к их сыну… Так что мы остались без крыши над головой. Что будем делать?

— Как что делать? — удивилась Ирина. — Покупать квартиру или дом. Ромка, давай купим дом! Представляешь? Садик, свежий воздух для Витасика! Красота!

Роман помрачнел.

— У меня нет таких денег.

— Как это нет? Ты же столько лет держишь семью едва ли не впроголодь. Все копишь, копишь! «Мы скоро будем богаты!» Только и слышу от тебя одни обещания. Куда же ты дел свои деньги? Только не говори мне, что они в деле. Что это за таинственное «дело»?

— Но они и в самом деле в «деле»! — разозлился Роман. — Ты что, хочешь подкосить меня под самый корень? Я только-только на ноги встал! Еще немного и…

— Мы будем богаты, — закончила за него Ирина. — Этот рефрен мы уже слышали. Старая песня. Придумай что-нибудь новое.

Роман быстро поменял тактику.

— Иришка, умоляю тебя, не сердись. Я же не враг своей семье. Подожди еще чуть-чуть. Самую малость. Обещаю: в первый класс Виталик пойдет уже из нашей квартиры. А пока потерпи. Помоги мне. Кто же еще меня поддержит в трудную минуту, если не жена? Не могу я сейчас взять ни копейки. Я разорюсь. Это даже опасно. Я еще и в долгах окажусь. Ну хочешь, я тебе все расскажу? Сама прикинешь, есть ли смысл изымать из дела деньги или лучше подождать.

— Нет, не надо, — воспротивилась Ирина. — Я в этом все равно ничего не соображаю. Давай лучше продадим твою машину. В конце концов это же наш свадебный подарок.

— Ты что? — ужаснулся Роман. — Я не могу остаться без машины! Это крах! Я без нее как без рук! Без нее никакого бизнеса.

— Но можно купить что-нибудь подешевле. «Жигуленка», например…

— «Вольво» уже старый, за него много не дадут. Не имеет смысла продавать даром, а покупать втридорога.

Ирина устало вздохнула.

— Хорошо. То не так, это не этак. Какие у тебя предложения?

Роман опустил глаза вниз, словно раздумывая, стоит ли говорить и, наконец, выпалил:

— Мы могли бы некоторое время пожить у твоих родителей.

— У моих родителей?!!

Ирина едва не задохнулась от возмущения. Она гневно сверкнула глазами:

— Ну, дорогой, это уже слишком. Совсем уже получается: битый небитого везет. Мать болеет и смотрит нашего ребенка. Отец ушел на пенсию, но постоянно пополняет наш семейный бюджет. Мы и так давно висим на их шее ощутимым грузом. Теперь ты решил и вовсе туда перебраться? Ты же миллионер по сравнению с ними! Как ты им объяснишь такой нонсенс?

— Иринчик! Я почти не бываю дома. Теперь постараюсь форсировать деятельность, а значит, стану отсутствовать еще чаще. Тебе же будет с родителями лучше. А матери твоей не придется курсировать между своим и нашим хозяйством. Они поймут. Это же временно.

— Дома не бываешь? Еще меньше будешь бывать? Все ясно! Ты решил свою семью и вовсе подкинуть моим родителям. И не мечтай! Только через мой труп!

Уже на четвертый день Ирина с Виталиком переехала к родителям.

Глава 31

Сны становились уже привычными. Теперь Ирина знала, кого она так яростно спасала и днем и ночью. Черноволосый синеглазый мужчина. Он был красив, но Ирина его боялась даже в своих снах. Боялась и одновременно расстраивалась, когда не видела его лица, представлявшего постоянную мишень для этого страшного дула пистолета.

Ирина была уверена, что она встречала это лицо. Когда-то. Давно. Совсем в другой жизни. А может, и не в жизни, а в каком-нибудь старом забытом сне. Но сколько она ни силилась, вспомнить не могла.

Но однажды случилось ужасное. Черное смертоносное дуло выплюнуло неожиданно залп огня… Это был не пистолет! Нет! Это было какое-то другое оружие. Автомат или огнемет. Неважно.

Ирина чувствовала, что умирает. Она точно знала, что он, тот черноволосый, синеглазый парень, ранен. Тяжело ранен. Она болезненно ощущала его полный мольбы взгляд.

Утром Ирина пошла к заведующему отделения и сказала:

— В Москву поеду я.

Она сама не понимала, как могла набраться наглости и заявить такое. Она, совсем еще желторотый специалист, без году неделя получивший диплом. В Москву хотели поехать все, и у Ирины было меньше всех шансов.

— Вы же знаете, что не я решаю такие вопросы, — опешил заведующий отделением. — И потом, вы недавно у нас работаете.

— Кто решает такие вопросы? — жестко спросила Ирина.

— Начальство повыше, — уклончиво ответил тот, думая: «Не пойдет же она по верхам выбивать эту поездку».

Но Ирина пошла. Она сама не понимала, что гнало ее из кабинета в кабинет, да и была так увлечена этим процессом, что не задумывалась о настоящих причинах. И произошло чудо. Через три дня она уже летела в Москву.

Когда Ирина вошла в реанимационную палату, ее словно прошибло током. На кровати лежал тот парень, с которым она познакомилась еще девчонкой в военном госпитале. Почему-то она сразу узнала его, а вот имени вспомнить никак не могла, сколько ни старалась.

— Как же его звали? — мучалась Ирина. — Нет. Не смогу вспомнить. Все же много лет прошло. Сколько? Семь? Восемь?

Она повернулась к сестричке.

— Кто это у вас?

— Арсеньев Андрей Андреевич.

— Точно! Андрей! — вскрикнула Ирина и тут же смутилась.

— Что, Ирина Ивановна, знакомого встретили? Ох, тяжелый он. Помрет.

— Да, это мой земляк.

Она внимательно присмотрелась к Арсеньеву. Даже сейчас его лицо, покрытое смертельной бледностью, казалось удивительно красивым. Была в нём не приторная красота женоподобных самцов, украшающих своей внешностью обложки соответствующих образчиков полиграфической промышленности.

Нет, даже отмеченное прикосновением смерти, лицо это дышало силой и мужественностью. Было нечто завораживающее в правильных, несколько резковатых его чертах.

Ирина вспомнила, как потянуло когда-то ее, неопытную, еще не знавшую мужской ласки девчонку к Андрею Арсеньеву, как придя на работу, первым делом бежала она к нему в палату, как застывала у его кровати, теряя счет минутам и гадая, что он за человек.

И теперь, стоя перед этим одновременно и знакомым и незнакомым человеком, Ирина пожалела, что он не может открыть глаза и посмотреть на нее.

«Интересно, какого цвета его глаза? Тоже забыла. А ведь они мне когда-то так нравились. А теперь вот забыла, — грустно думала Ирина. — Помню только, что они изумительно красивы. Любочка была от них без ума».

И вдруг Ирина с отчетливостью реальности вспомнила синий взгляд Андрея, в котором легко угадывались и доброта, и мужество, и жажда любви. Припомнила, как светел, как лучезарен был его взгляд тем майским вечером, когда он вел в госпитальном парке какие-то непонятные, таинственные речи.

— Да, да, — прошептала Ирина, — как же я могла забыть? Даже странно. Его ярко-синие глаза и иссиня черные волосы, словно блеск глаз отразился на них… Любочка же его так и звала «синеглазик».

И тут она точно очнулась от летаргического сна и посмотрела на мир по-новому. Она вспомнила то, что должна была бы вспомнить давно. Лишь по удивительной какой-то случайности она ни разу не догадалась, что в снах своих видела глаза Арсеньева.

Как молили эти глаза о помощи в тот миг, когда в них со всей неизбежностью заглянула смерть!

Ирина повернулась к стоящей рядом медсестре и спросила:

— А что случилось с этим Арсеньевым?

— Ранен.

— Ранен? — изумилась Ирина. — Не может быть! — вновь вскрикнула она и вновь смутилась.

— Неужели ранен?

— Ранен, — невозмутимо подтвердила медсестра. — Во время ограбления ювелирного магазина. Случайно проходил мимо, а преступники как раз от милиции спасались, женщину, продавщицу с собой прихватили…

— Зачем?

— Прикрывались ею что ли, не знаю… Так вот, Арсеньев попытался ее спасти…

— Значит, его преступники ранили? — сама не зная почему, с надеждой спросила Ирина.

— Да нет, милиционер ранил. Не разобрались сначала и пальнули в него, думали, он сообщник бандитов. Это потом уже продавщица им все рассказала, — окончательно разбила надежду Ирины медсестра.

— Ранен… Пальнули в него…

Слова медсестры назойливо крутились в голове Ирины, а перед глазами стоял сноп огня из последнего страшного сна.

Вечером, придя в общежитие, Ирина не могла найти себе места. Она металась по комнате, то хватая в руки книгу и тут же отбрасывая ее, то пытаясь вникнуть в слова диктора, передающего по радио последние известия.

Так продолжалось весь вечер и почти всю ночь. Только под утро Ирина забылась тяжелым и тревожным сном.

Сон не принес облегчения.

Снилась женщина, стоящая у постели своего беспомощного сына и грустно гладящая на него. Ирина точно знала, что это мать Андрея, и лицо ее казалось знакомым, но рассмотреть это лицо Ирина, сколько ни старалась, не могла.

Женщина, бессильно уронив руки, что-то шептала, время от времени оглядываясь на Ирину. Постепенно шепот ее становился все отчетливей и отчетливей, а слова, долетавшие до Ирины, начали обретать смысл.

— Ну вот и все, сыночек мой, ничем я не могу тебе больше помочь. Ухожу я, ухожу навсегда, а самому тебе не справиться.

Взгляд женщины к чему-то призывал. О чем-то молил, этот материнский взгляд. В нем еще жила надежда, и она, надежда эта, была как-то связана с ней, с Ириной. Горе матери было таким необъятным, что у Ирины перехватило дыхание.

На этом месте она проснулась и почувствовала, что действительно задыхается, а лицо стало мокрым от слез. Уснуть вновь не удалось. Мешали тревожные думы. Пытаясь избавиться от своих необычных и смятенных мыслей, она принималась считать фиолетовых слонов, пыталась представить себя большим спелым яблоком с розовым боком. Бесполезно. Сна как не бывало.

Ирина вяло бродила по комнате, стараясь собраться и заставить себя сделать зарядку. Ее соседка уже ушла на работу.

— Черт! Надо же, как неудачно, — досадовала Ирина. — Выходной, собиралась побегать по магазинам, накупить подарков Витаське и маме, а чувствую себя такой разбитой. После ночной смены и то гораздо свежее бываю.

Она прилегла на кровать, уставилась в потолок, и не заметила, как заснула.

И опять приснился сон.

На этот раз Арсеньев был в нем единственным действующим лицом. Он стремительно и бодро шагал по необъятному, поросшему сочной зеленой травой лугу, простиравшемуся до самого горизонта. Время от времени Андрей оглядывался и весело улыбался Ирине.

Яркое, слепящее солнце заливало луг ровным, не дающим теней светом и только где-то вдали, у самого горизонта, там, куда направлялся Арсеньев, сгущалась жуткая, опасная, вязкая мгла, грозящая поглотить человека, выбросив из непроницаемо-черных недр клубящиеся плети протуберанцев, готовых опутать руки и ноги, обвить горло удушающей петлей и утащить свою жертву в жуткую черную пучину, породившую их.

Веселый синеглазый мужчина не видел этого кошмара. Он даже не подозревал о том, что его ждет, продолжая пружинящим, легким шагом приближаться к роковой темноте.

И вот, когда черные плети уже почти сомкнулись на его горле, а ненасытная мгла приняла образ разверстой звериной пасти, когда стало ясно, что спасения нет, Ирина сделала титаническое усилие, и преодолевая роковой холод смерти закричала:

— Не-ет! Нет! Нет!

Ее отчаянное «нет», прокатившееся по солнечному лугу, ударило в страшную темноту, как тяжелый валун в болото, разбрызгивая черную жижу. И клубящийся мрак стал съеживаться, конвульсивно дергаться, словно диковинное живое существо, пытаясь в очевидно беспомощных попытках изобразить из себя нечто грозное, но, смертельно раненный еще одним Ирининым «нет», бесславно пал, уползая в потрескавшуюся под ним землю вонючими тоненькими ручейками.

Синеглазый, черноволосый мужчина так и не увидел опасности. С удивленным лицом он обернулся на Иринино «нет» и улыбнулся.

На следующий день, придя в клинику, Ирина первым делом заглянула в палату Андрея Арсньева и спросила у хлопотавшей у его кровати медсестры:

— Ну, как он?

— Вчера едва не умер. Думали — все уж. Но сегодня доктор сказал, похоже, выживет парень. Да и внешне посвежел вроде, — кивнула медсестра на лицо Арсеньева.

Ирина тоже всмотрелась в него и подумала:

— И в самом деле, сегодня он выглядит лучше. Или мне кажется?

Но Ирине не показалось. С этого дня Андрей резко пошел на поправку.

Глава 32

— Это Витасику, держи сынок. Это тебе, мамуля, долго выбирала…

— Ой! Спасибо, доча! Какая прелесть! Наверное, дорого стоит?

— Ерунда. А это папе. Держи, пап. В твою коллекцию…

Ирина вернулась из Москвы и радостно раздавала подарки. Она очень любила это занятие и ликовала гораздо больше самих одариваемых.

— А Роману что ж, ничего не купила? — встревожилась мать.

Ирина с укором посмотрела на нее, нахмурилась и спросила:

— Он хоть появлялся?

Мать печально покачала головой.

— Нет.

— И не звонил?

— Нет.

— Ну вот, сама видишь. А я должна о нем заботиться. Жена уже и в командировке побывала и обратно вернулась, а муж как обычно пропал без вести. Зачем ему подарки покупать? Для него я никуда и не уезжала.

Мать глазами опасливо показала на Виталика, увлеченно разбирающего новую игру, подаренную Ириной.

— Доча, при ребенке…

— А что при ребенке? — возмутилась Ирина. — Ребенок что, сам не видит, как его отца месяцами дома не бывает?

— Не ругайтесь, — нараспев, почти по слогам, произнес Виталик, не отрываясь от своего увлекательного занятия.

— О! Умный какой! Слышишь? Уже замечание нам делает! — рассмеялась Ирина. — Ребенок, иди сюда, расскажи, сколько двоек без меня получил?

— Три…

— Что три? — ужаснулась Ирина.

— Три пятерки и больше ничего… — с отсутствующим видом безразличным тоном доложил Виталик.

Отец с гордостью взглянул на дочь.

— Па! Твоя, что ль, заслуга? — с улыбкой спросила Ирина.

— Позанимались немного, — скромно ответил тот. — Так, совсем чуть-чуть.

Мать усмехнулась.

— Не слушай ты его, — почему-то с укором, явно предназначенным отцу, сказала мать. — Целыми днями ребенка мучил.

— Ну, уж мучил, это ему на пользу… — начала было Ирина, но звонок в дверь прервал ее сентенцию.

Отец не спеша пошел открывать.

— Может, Роман приехал? — встрепенулась мать и виновато посмотрела на дочь.

— Тебе еще не надоело дергаться? — сердито спросила Ирина. — Пора бы уже не обращать на него внимания. Твоя доброта…

Но в комнату уже входил отец. Вид у него был хитроватый.

— Сюрприз. Смотри, кого я тебе привел, — сказал он и шагнул в сторону.

Из-за его спины показалась давняя подруга Ирины.

— Ой! Петрова! Наташка!

Молодые женщины бросились в объятия друг друга, расцеловались и неожиданно прослезились. Точнее, прослезилась Наташа, а Ирина уже потом поддержала ее.

— Какая радость! Пойдем на кухню, — буду тебя угощать, — засуетилась Ирина.

На кухне она придвинула подруге стул и поспешно захлопала дверцами шкафчиков в поисках нужных продуктов.

— Ну, Петрова, ты молодчина, что зашла. И как удачно все получилось. Я же только что из Москвы приехала. Две недели отсутствовала. Сколько мы с тобой не виделись? Ой! Да и не сосчитать уже. Целая вечность прошла. Ну, Наталья Петрова, ты просто умница! Орден тебе надо выдать за это!

Ирина с радостной улыбкой повернулась к подруге и растерянно замерла на месте. Уронив голову на стол и еле заметно вздрагивая, Наталья беззвучно плакала.

— Ты что, Петрова? — испуганно произнесла Ирина.

— Не Петрова я уже давно, — сквозь слезы сообщила Наталья.

— А кто?

— Федорова…

— Ах, да, — вспомнила Ирина. — Мне же рассказывали… Ты же за Ларискиного брата замуж вышла… Того гиганта-юмориста. Игорь его, кажется, зовут?

Наташа подняла заплаканное лицо, посмотрела на подругу и скорбно сказала:

— Звали.

— Как звали? — сразу не поняла та.

— Погиб он, месяц назад похоронили. Вдова я теперь…

— Ой! Наташка! Девочка моя хорошая! Как это ужасно!

Ирина обняла подругу и, гладя ее по голове, словно маленькую, спросила:

— Как же это случилось? Он же совсем молодой был.

Наташа внимательно посмотрела на шкафчик и ответила вопросом на вопрос:

— У тебя что-нибудь выпить есть?

— Конечно, сейчас, сейчас мы Игорька помянем, — вновь засуетилась Ирина.

Она сочувствовала подруге, понимала, как той нехорошо сейчас, но не знала, как ей помочь. Она вообще не знала, что надо делать и что говорить в таких случаях.

Выпили. Помянули. Наташка немного успокоилась. Было видно, что сейчас ей намного легче говорить, исчезла опасность того, что рыдания в любой момент прорвутся наружу.

— А теперь давай помянем мою золовку, — горестно сказала она. — Царствие небесное рабе божьей Ларисе…

— Как золовку?! Как Ларисе?! — ужаснулась Ирина. — Неужели и Ларка Федорова?.. Поверить не могу! Кошмар какой-то!

— Да-а! — скорбно протянула Наталья. — Тебе «кошмар», а представь, мне каково. Я ж потому к тебе и пришла, что все случилось точь-в-точь как та гадалка предсказала. Не забыла, мы втроем к ней ходили?

Ирина машинально нащупала на груди медальон и с изумлением подумала:

— Странно, а вот я ни разу не вспомнила о той гадалке, хотя медальон ее ношу до сих пор. Нарочно она, что ли, меня так заворожила, чтобы я забыла про нее?

Но промолчала, не стала рассказывать Наташе ни о медальоне, ни о том, что была еще раз у той гадалки.

— Она мне тогда предсказала, что выйду я замуж за Игоря…

— Что, так и сказала? — поразилась Ирина.

— Да нет, но, по тому, что она рассказывала, было очевидно, — пояснила Наташа. — В общем все сбылось: и про детей и про мужа. Это я уже потом вспомнила, а так жила и жила себе. Даже забыла про ту гадалку.

— Как ее звали?

— Елена Петровна, — не задумываясь сказала Наташа.

Ирина удивилась.

— Ну, ты даешь, «забыла». Даже как зовут запомнила. Уже лет десять с тех пор прошло?

— Одиннадцать.

— Вот у тебя память!

— При чем здесь память? Мы с Игорем поженились через несколько месяцев после того дурацкого похода к гадалке и прожили вместе одиннадцать лет.

Наташа помолчала и добавила:

— Счастливо прожили.

Ирина хотела спросить, как погиб Игорь, да и про одноклассницу Ларису тоже хотелось узнать, но она не решалась задавать вопросов, опасаясь новых слез подруги.

— Они вместе погибли, в один день, — словно подслушав мысли Ирины, сказала Наташа. — На машине разбились. Коммерцией мы занялись семейной… Сама знаешь, сейчас все…

Она помолчала, задумалась, но вдруг, словно спохватившись, сообщила:

— Я тоже должна была ехать с ними, но беременность… Токсикоз страшный был. Игорь пожалел меня, оставил дома…

Ирина уставилась на плоский живот когда-то пухленькой Натальи.

— Да нет сейчас ничего, выкидыш у меня приключился, — пояснила она.

— У тебя дети есть?

— Двое, все как гадалка предсказала, — вздохнув, ответила Наталья. — А то, что она тебе предсказывала, сбылось?

Ирина задумалась и обнаружила, что совершенно ничего не помнит.

— Не знаю даже. Может, сбылось, а может нет. Я забыла все ее пророчества.

— Ой, Ирка, это хорошо, что не помнишь. Значит, ничего страшного там не было. Хотя мне вот и страшное было предсказано, но я вспомнила лишь тогда, когда это свершилось. А ведь напугана была, когда вышла от Елены Петровны. Это-то хоть помнишь?

— Это помню, — солгала Ирина.

— Слушай, я тогда подумала, что не гадалка она, а колдунья. Особенно когда на кота ее села и он закричал страшным воплем!

Наташка улыбнулась, но тут же горестно вздохнула и предложила:

— Давай еще раз покойных помянем.

Глава 33

Проводив подругу, Ирина долго бродила по комнатам сама не своя. Разговор с Натальей не шел у нее из головы.

— Колдунья! Да, да, Наташка сказала «колдунья», — шептала Ирина, припоминая свой второй поход к Елене Петровне. — Она там такой аттракцион устроила!

Теперь Ирина стала смутно припоминать пророчества гадалки.

— А-а! — поразилась она. — Эта колдунья сказала, что ее сын будет моим вторым мужем! Да, да, точно…

И вдруг Ирина вспомнила видение, которое потрясло ее в тот вечер.

— Это чем-то напоминает мои сны, — подумала она. — Только лица того парня, ее сына, я уже никогда…

Ирину словно обухом по голове ударило. Мысль, пришедшая в голову, одновременно казалась невероятной и вместе с тем уж очень правдоподобной.

— Надо срочно пойти к ней, к этой чернокнижнице.

Ирина почувствовала такое сильное желание поскорей увидеть гадалку и выяснить, так ли все обстоит на самом деле, как она только что подумала, что ее охватила нервная дрожь нетерпения. Она сорвалась с места.

— Мама, я скоро вернусь, — крикнула она опешившей матери и выбежала из квартиры.

Сумерки опускались на город слишком стремительно. Внезапно заморосил мелкий дождь, еще больше напомнив Ирине тот далекий день. Когда она приехала в район, в котором жила цыганка, было уже почти темно.

— Как же я ее найду? — встревожилась Ирина. — Здесь улицы все как одна. Так можно и до утра искать.

Мимо грузно прошлепала пожилая женщина. Она была без зонта и видимо спешила домой. Ирина окликнула ее:

— Простите, что задерживаю вас в такую погоду, но мне очень нужно…

В ее голосе, наверное, было столько отчаянной мольбы, что женщина остановилась и с интересом посмотрела на Ирину.

— Что вы хотели?

Ирина замялась, но тут же выпалила:

— Много лет назад где-то здесь, в вашем районе, жила одна гадалка. Если не ошибаюсь, ее Елена Петровна звали…

— A-а! Арсеньева Ляночка! Это же моя соседка, — радостно воскликнула женщина, не замечая произведенного своим сообщением впечатления.

Ирина почувствовала, как земля уплывает из-под ног.

— Арсеньева… — растерянно повторила она. — Арсеньева.

— Пойдемте, нам как раз по пути, — оживленно продолжала женщина. — Вы знаете, с этой демократией фонари на улицах совсем перестали зажигать. Вместе не так страшно.

Через пять минут они остановились у дома цыганки. Ирина и сама уже узнала его, но женщина сказала:

— Вот здесь Ляночка и живет.

— Спасибо, — поблагодарила Ирина, но на звонок нажимать не стала, дожидаясь, когда женщина покинет ее.

Но та топталась рядом, вовсе не собираясь уходить.

— У меня к Ляночке тоже дело есть, — пояснила она.

«Любопытство — твое дело», — подумала Ирина и с остервенением надавила на звонок.

Почти тотчас раздался звук хлопнувшей двери и тяжелые шаркающие шаги по дорожке. Через секунду калитка слегка приоткрылась и тут же распахнулась настежь.

— Ирина! Господи! Как я рада! Проходи в дом скорей, намокнешь.

Тут хозяйка заметила еще одну гостью.

— Добрый вечер, Ольга Николаевна, — воскликнула она и, не дав той раскрыть рта, добавила: — Завтра, Ольга Николаевна, все вопросы завтра. Сегодня я очень занята.

Елена Петровна постарела, сильно постарела. Это была уже не та молодая красивая женщина, которой никто не дал бы больше тридцати лет. Прошедшие десять лет сильно добавили ей возраста. И лицо осунулось, и голос огрубел, и фигура исчезла. Не было в ней и прежней щеголеватости. На вид ей было не меньше шестидесяти.

Если бы Ирина встретила Елену Петровну на улице, ни за что бы не признала в ней той красавицы цыганки.

Гадалка внимательно всматривалась в лицо Ирины, словно не веря своим глазам.

— Замужем, — сказала она.

Не спросила, а именно сказала. Ирина утвердительно кивнула.

— И очень несчастна.

Здесь уже Ирине вовсе не хотелось соглашаться, и она возразила:

— Почему же? У меня любимый сын, любимая работа…

— Не сбылись мои предсказания, — перебила ее Елена Петровна. — Должна бы ты была уже давно оказаться в моем доме…

— Очень даже сбылись, — не дала гадалке договорить Ирина. — Поэтому я и пришла к вам. Не верила раньше во всю эту чертовщину настолько, что даже не сразу поняла, что происходит. Я врач… Хотя не в этом дело. Я не думаю, что это колдовство, но вы могли мне внушить… В тот вечер здесь происходило нечто…

Ирина понимала, что говорит путано и от этого начала волноваться еще сильнее. В конце концов она разозлилась и выпалила:

— Мне надоели эти сны-видения! Я постоянно спасаю вашего сына. Освободите меня от этого. Я сойду с ума.

Елена Петровна грустно посмотрела на Ирину, медленно поднялась со стула и молча вышла из комнаты.

— Куда она пошла? — подумала Ирина и почувствовала, как по телу прошел мороз. — Чего я испугалась? — успокаивала она себя. — Не съест же меня эта колдунья?

Но Елена Петровна уже возвращалась в комнату. В руках ее была кипа газет.

— Вот, — она бросила газеты на стол. — Посмотри сама. Там отмечено красным карандашом.

Ирина взяла в руки газеты и быстро просмотрела одну за другой. Даже не читая, было ясно, что это подборка статей о какой-то банде преступников.

— Ну и что? — Ирина вопросительно посмотрела на Елену Петровну. — Какое это имеет отношение к моему требованию?

— Это он!

Губы гадалки дрожали. Казалось, она вот-вот заплачет.

— Это он! Мой Андрюша! Мариула права! Я не должна была вступать в борьбу с судьбой! Я не должна была спасать моего мужа и рожать моего сына! Я, дочь Лиллит, употребила свою силу не для благого дела и теперь страдаю, мучаюсь! Мой сын ходит по этой земле и сеет смерть! Нет! Это я сею смерть! Это я!!!

Она посмотрела на Ирину безумным взглядом огромных, усталых, глубоко запавших глаз. В них было столько боли, что Ирина отшатнулась.

«Какими красивыми когда-то были эти глаза», — с грустью подумала Ирина.

— Я давно должна умереть, но даже этого не имею права сделать, — сказала Елена Петровна низким глухим голосом. — Я уже сама! Слышишь?! Вот этими вот руками готова убить своего сына! Но ты сильнее меня! Ты не дашь мне сделать этого! Поэтому я должна убить тебя! Понимаешь, девочка? Тебя! Так надо!

Елена Петровна приблизила свое лицо к Ирине и прошептала:

— Прости меня! Я не могу снять того страшного заклятия. Я с утра до вечера над этим бьюсь. Я сама хочу снять с тебя этот груз, это бремя — спасать убийцу. Я как средневековый алхимик не выхожу из своей кельи. Но пока я здесь бьюсь, он там убивает! Понимаешь? Он неуязвим! Ты всегда будешь спасать его. Если у тебя не хватит сил сделать это на расстоянии, ты помчишься туда, где находится он!

— Я только что приехала из Москвы, — испуганно сказала Ирина. — Он был при смерти. Я видела сон. Да, он будет жить.

Елена Петровна схватилась за голову.

— И опять убивать! Понимаешь? Он будет убивать! Я свершила этот страшный грех. Любовь руководила мною. Слепая любовь к сыну. Его отец был!.. Он был необыкновенно чутким, добрым, заботливым! Я даже предположить не могла, что в моем чреве может зародиться сатана! Я сама впустила его туда! Я даже знаю, когда. В ту ночь, когда обращалась к нечистой силе, чтобы спасти своего мужа. Но мужа я так и не спасла… Я погубила ребенка, моего Андрюшку… Мариула запретила мне это делать. Но я не послушала ее. Я просила у нечистой силы, но что может дать она?! Только злодейство!

Ирина с ужасом смотрела на Елену Петровну и думала:

— Зачем я сюда пришла? Эта женщина обезумела от горя. Что за бред она несет? Она еще и в самом деле накинется на меня. Как бы мне выбраться из этого дома?

— Пойми, Ирина, я должна убить тебя. Я согласна взять на себя еще и этот грех. Ты сильней меня, позволь мне сделать это. Там гибнут люди, их много уже погибло, а сколько погибнет еще?! Это страшно. Ты дочь Лиллит. Ты не можешь равнодушно взирать…

Ирина перестала слушать Елену Петровну. Ей стало жутко.

— Эта женщина уговаривает меня позволить ей меня же и убить? Она совсем сошла с ума! Гибнут люди… Но я здесь при чем? Она наслала на меня эти сны, а теперь я же должна расплачиваться за ее мнимые или настоящие ошибки? Ну нет! Мне пора домой!

Ирина резко поднялась со стула.

— Нет! Ты не уйдешь отсюда!

Взгляд Елены Петровны стал злым и колючим, Она тоже поднялась с места, но была настолько ниже Ирины, что той стало уже не страшно, а смешно.

«Маленькая, сухонькая, в чем только душа держится, а все туда же, убивать собралась», — подумала она.

— Пойми! Мы должны исправить то зло, которое свершилось! — уже с мольбой воскликнула цыганка.

Ирина улыбнулась.

— Да, убить меня. Очень удачный способ исправления своих ошибок вы изобрели. Сына убивать вам жаль, лучше убить будущую невестку. Это всегда приятно.

Она повернулась и пошла к выходу.

— Нет! — услышала она властный окрик. — Вернись!

Ирина почувствовала, что сейчас она сделает все, что ей прикажет Ляна, и испугалась. Собрав последние силы, Ирина прошептала:

— Моя мама не переживет этого. У нее больное сердце. А мой сын теперь уже будет круглым сиротой.

— Прощай, — упавшим голосом промолвила Елена Петровна и обессиленно упала на стул.

Ирина вихрем вылетела из дома.

Глава 34

После посещения гадалки жизнь Ирины, если не слишком спокойная, то уж точно размеренная, состоящая из одних лишь мелких событий, вдруг круто изменилась.

Приехал Каминский. Ирина пришла с работы и застала бывшего одноклассника за приятной беседой со своими родителями. Ирина обрадовалась старому другу.

— Женька! Неужели это ты?! На улице запросто проскочила бы мимо, — восторженно воскликнула Ирина и повисла на шее Каминского. — Как ты изменился!

— А вот я ни за что не прошел бы мимо такой роскошной женщины, — сказал Евгений, целуя Ирину. — Ноги сами понесли бы меня по ее маршруту.

— Ну уж, ты скажешь, «роскошной», — смутилась Ирина поправляя прическу. — У меня сегодня пять операций было. Вид, наверное, усталый.

Она бросила взгляд в зеркало и поморщилась.

— Пять операций?! — Евгений присвистнул. — Ты мужественная женщина! Представить себе не могу, как ты их…

Он сделал шутливый жест, имитируя движения пилы.

— Ладно. — улыбнулась Ирина, — давай сменим тему.

— Раз ты так славно потрудилась, есть предложение так же славно отдохнуть, а заодно и отметить нашу встречу. Предупреждаю сразу — отказа не потерплю. Приглашаю туда, куда нам не удалось сходить много-много лет назад.

Евгений показал на маленький шрам над левой бровью.

— Помнишь? — спросил он. — На всю жизнь осталась отметина от встречи с твоим Ромео. Гордо ношу следы боевых сражений за счастье быть собеседником собственной одноклассницы!

На слове «собственной» Каминский сделал ударение.

— Ну что? Идем?

Ирина замялась.

— Поздно уже… Я устала… Надо привести себя в порядок…

— Доча, ты прекрасно выглядишь. Иди, развейся. Ты же нигде не бываешь, — неожиданно поддержала Евгения мать.

— Да, действительно, — вдруг подключился и отец. — Приехал старый друг, а ты…

— Хорошо, — сдалась Ирина. — Пойду переоденусь.

Только в ресторане Ирина по-настоящему почувствовала, как она устала. От громкой музыки разболелась голова. Есть не хотелось. Пить тоже. Ирина сидела с кислым видом, стараясь сделать свое плохое настроение как можно менее заметным для Евгения, который болтал без умолку, пытаясь ее развеселить.

— Да, подружка, теперь я точно вижу, что ты устала, — пришел в конце концов к заключению Каминский. — Каюсь, виноват. Неудачно выбрал время. Что ж, пошли домой, больше мучить тебя не буду.

— Да, здесь очень шумно, — виновато улыбнулась Ирина.

На улице она почувствовала себя значительно лучше и, чтобы сделать Евгению приятное, предложила:

— Давай прогуляемся пешком.

Они пошли через Центральный парк, залитый ярким светом фонарей. Несмотря на будний день народу в парке было словно в выходной. Весна выгнала людей на улицу и заставила их активно развлекаться. Вовсю работали качели-карусели, продавалось мороженое, на небольшой спортивной площадке подростки под магнитофон танцевали модный «рэп».

Ирина и Евгений присели на скамейку под голубыми елями.

— А тогда тоже была весна, — с удовольствием вдохнув запах свежей хвои, сказал Каминский. — Помнишь?

— Ты имеешь в виду нашу последнюю встречу? Знаешь, теперь я думаю — лучше бы мы с тобой пошли, куда собирались. Хотя в тот день была просто счастлива…

— Тебя привело в восторг то, что меня поколотили?

Ирина улыбнулась и ласково взглянула на Евгения.

— Ну что ты, Жека, как можно? Прости меня за тот случай. Я в общем-то не виновата. Но я о другом: лучше бы я не мирилась с Романом в тот вечер. Может, моя жизнь сложилась бы по-другому…

Евгений обрадовался ее словам, расценив их по-своему. Он схватил Ирину за руку и поспешно заговорил, словно опасаясь, что она его вот-вот прервет:

— Слушай, Ирка, еще не поздно и сейчас все изменить. Я не врал тогда, я действительно давно тебя люблю.

— Жека, только не надо сочинять, — устало поморщилась она. — Умоляю, не вздумай брякнуть, что думал обо мне все эти годы. В последнее время совершенно разучилась правильно воспринимать ложь. Зверею от нее почему-то. Я очень рада тебе…

Каминский строго взглянул на подругу и не дал ей договорить.

— Хватит! — резко сказал он. — Ты не слишком изменилась и меня не проведешь. Я действительно не часто о тебе думал. Но думал… периодически думал… в основном, когда хреново было. Ты моя первая любовь — это факт, хоть ты и не догадывалась о нем. Когда я к тебе шел, скажу честно, ни на что не надеялся, но когда поговорил с твоими родителями…

— О чем? — напряглась Ирина.

— Успокойся, они ничего такого не рассказали, — усмехнулся Каминский. — А ты все та же гордячка.

— Причем здесь гордость? Просто не люблю, когда лезут в душу.

— Ирка, хватит выпендриваться. Я же вижу, как тебе плохо. Ты молодая, красивая баба, а живешь непонятно как: и не жена, и не вдова… Разве такой жизни ты заслуживаешь?

— Каждый получает то, что заслуживает, — менторским тоном произнесла Ирина и вдруг разрыдалась. — Зачем ты травишь мне душу? Я устала, сегодня был тяжелый день, нервы и так ни к черту, — оправдывалась она за свои слезы. — К чему весь этот разговор?

Каминский опустился перед ней на корточки и неожиданно начал целовать руки Ирины. Он делал это осторожно, лишь слегка прикасаясь губами к ладоням, пальцам, запястьям. Сама не понимая почему, Ирина не смогла найти сил остановить его.

— Ирка, родная, нам плохо, обоим плохо, я хочу быть с тобой, только ты меня всегда понимала, только ты, — нежно шептал Евгений, — я увезу тебя отсюда, соглашайся, любимая, соглашайся, я уже несколько месяцев думаю только о тебе, соглашайся, Ирка, соглашайся, я увезу тебя, мы будем счастливы…

— Я замужем, Женя, — с трудом выдавила из себя Ирина. — У меня ребенок.

Каминский заглянул в ее глаза и грустно усмехнулся:

— Замужем ты не больше, чем я женат. А ребенок… Я видел твоего сына. Он мне понравился. Это хорошо, что у тебя ребенок. Это очень хорошо, что у тебя ребенок. Я люблю детей. У меня их, к сожалению, нет…

Он молча сел рядом и закурил. Ирина задумалась. Она сама не знала, чего хочет. Она не хотела жить той жизнью, которой жила. Ей давно надоела роль полужены, полуразведенной.

«Женька славный парень, — думала она. — Но я его не люблю. Он тоже не любит меня. Видимо, когда-то любил, а теперь перепутал ностальгию по ушедшей юности с настоящим чувством. У него что-то не заладилось в настоящем, вот он и пытается найти спасение в прошлом. И я истосковалась по теплу. Как мне было хорошо и спокойно, когда он целовал мои руки. Вот, уже начала себя жалеть».

Евгений погасил сигарету и сказал:

— Я завтра уезжаю. Позвоню тебе из Москвы. Можно?

— Я буду ждать, — просто ответила Ирина.

Глава 35

Вернувшись домой, Ирина хотела тут же отправиться спать, но мать, одолеваемая любопытством и жаждой общения, вошла в ее комнату и тактично приступила к допросу:

— Ну, как, доча, повеселились?

— Нормально, — нехотя ответила Ирина.

— Евгений стал очень импозантным мужчиной, — не обращая внимания на пассивный тон дочери, вдохновенно продолжила мать. — Оказывается, он работал в МИДе.

— Первый раз слышу.

— Да ты что? Неужели он тебе не рассказал? Мы с отцом с удовольствием с ним пообщались. Такой славный молодой человек. Такой обходительный. О чем же вы тогда разговаривали? — спросила мать, но тут же продолжила: — Он теперь ушел из МИДа, но благодаря своим связям организовал совместную компанию с итальянцами. Говорит, что дела идут очень хорошо.

— Я рада за него, — вяло откликнулась Ирина, стараясь свернуть разговор.

— Женя разводится с женой. Покупает квартиру и, как он говорит, «отселяет ее на другой конец города». Представляешь? У него действительно хорошо идут дела!

— «Разводится с женой» — «действительно хорошо идут дела», — хмыкнула Ирина. — Мать, ты чудо, а не рассказчица!

— Я всегда знала, что Каминский далеко пойдет. Он с детства был умненьким мальчиком, — не унималась мать.

Ирина тяжело вздохнула и в упор посмотрела на нее.

— Ну? К чему ты мне все это говоришь? — с укором спросила она.

Мать смутилась.

— Просто так. Вы же дружили…

— Да, дружили, но ты не к этому завела глупый разговор.

— Иринка, доча, да чем же он глупый-то? Много лет не видели Женю. Столько новостей… С кем же мне их обсудить, как не с тобой?

— Раньше ты не интересовалась с таким азартом, кто с кем развелся из моих друзей. Могу тебя успокоить — Евгений сделал мне предложение, и я обещала подумать, — выпалила Ирина и злорадно посмотрела на мать.

Бедняжка растерянно захлопала глазами.

— Какое предложение? — упавшим голосом спросила она.

— Какое предложение может сделать мужчина женщине? Конечно же, он предложил мне убирать его квартиру, стирать его носки и готовить ему обеды. Ах, да, главное забыла, — ядовитым тоном добавила Ирина, — за это он будет меня время от времени «регулярно» трахать и называть спутницей жизни.

От такого сообщения мать и вовсе пришла в ужас. Она схватилась за сердце и дрожащим голосом спросила:

— Господи! Доча! Что случилось? Он тебя обидел?

— Нет. Почти все женщины прошли через это, так что не вижу причин для обид.

— Что с тобой происходит? Почему ты такая озлившаяся сегодня? Может, неприятности на работе? Может, ты устала?

— Устала, — это точно, — более спокойно ответила Ирина и пояснила, — Евгений действительно хочет, чтобы мы поженились.

— А ты? — испуганно спросила мать.

— Я не знаю. Хочется согласиться, но ведь ты же не дашь.

Мать дернулась на кровати и нервно заерзала, то ли усаживаясь поудобней, то ли собираясь подняться.

— Ира, ребенок важней всего, подумай о Виталике… — начала она строгим тоном.

Ирина даже подпрыгнула от возмущения:

— Что-то я тебя не пойму, дорогая моя родительница! Зачем же ты тогда расписывала мне с таким вдохновением достоинства Евгения Каминского?

Мать пришла в замешательство и хватала ртом воздух, не зная, что ответить.

— Вот и поймала я тебя с поличным, — торжествующим тоном воскликнула Ирина. — На что ты меня толкаешь? На измену мужу? Откуда такое ханжество?

— Ира, мне жалко тебя. Ты еще не понимаешь. Проходят лучшие годы твоей жизни. Роман почти не бывает дома, ты все время одна. Что плохого, если ты будешь счастлива, любима? Ты же совсем одичала.

— А почему я не могу развестись и быть счастлива и любима? По-честному, без обмана! Почему ты всякий раз хватаешься за сердце, когда на моем пути встречается достойный человек? В чужую постель, — пожалуйста, моя мамочка не против, замуж — ни в коем случае!

Ирина внезапно разрыдалась. Она плакала и думала, что нервы совсем на пределе.

— Второй приступ за один вечер, — это уже слишком, — сказала она сквозь слезы. — Я не могу так больше жить. У меня глаза постоянно на мокром месте. Сегодня при Женьке расплакалась. Мама, я брошу Романа и уеду в Москву!

Теперь уже разрыдалась мать.

— А о родителях ты подумала?

— Вы уже не маленькие.

— Уедешь в Москву! А Виталик без отца останется! Ты думаешь, кому-то нужен чужой ребенок?

— А что, сильно заметно, что он нужен Роману? Сколько раз в году Виталик видит отца? Я же и так живу как мать-одиночка! Первого сентября веду сына в школу одна! Последний звонок — все с папами — мамами, мы с Виталиком вдвоем! Я не хочу больше одна!

Мать закрыла лицо руками и прошептала:

— Все! Теперь совсем Витаська сиротой будет! Лучше бы я не дожила до этого дня!

Ирине стало жалко мать:

— Ну почему сиротой? Ма! Ты меня обижаешь. Я-то у него всегда была и всегда буду. А Романа как не было, так и не надо.

— Ах, Ирина. Это же старо как мир. Выйдешь замуж, пойдут общие дети, и Виталик станет никому не нужен.

Мать скорбно уставилась в пятно на ковре. Она страдала.

— Ма! Ладно тебе… Ведь сама знаешь, что это одни лишь разговоры. Никуда я не поеду.

Глава 36

На следующее утро заявились Надуевы. Роман, как ни странно, приехал с ними.

— Ты же звонил из Ленинграда, — удивилась Ирина.

— Это было неделю назад, — целуя жену, сказал Роман. — Появились дела в Орджоникидзе, пришлось заехать, — пояснил он и с подозрением уставился на Ирину:

— А ты что, мне не рада?

— Тебе-то рада, — ответила она и показала глазами на Надуева старшего, фальшиво сюсюкающего с Виталиком.

— Ну потерпи, радость моя, они ненадолго. Мать вообще не хотела ехать, — приболела, — но отец запереживал, что один с ребенком в дороге не справится, — сообщил Роман, провокационно целуя жену в ушко.

— С каким ребенком? — почуяв неладное, отстранилась от мужа Ирина. — В какой дороге? О чем ты говоришь?

— Ну что за паника? — поморщился Роман, пытаясь вернуться к своему приятному занятию. — Лучше поедем прогуляемся, я взял для родителей номер в гостинице, — он многозначительно посмотрел на жену, — здесь слишком много народу. Я соскучился…

Ирина вскочила с дивана.

— Никуда я не поеду, пока не объяснишь, что вы задумали!

Она закричала так громко, что все: и мать, и отец, и Виталик, и Надуевы, перестали заниматься своими делами и уставились на Ирину.

— Только не надо из всего делать трагедию, — разозлился Роман.

Этот разговор должен был стать второй частью его сценария, и теперь он досадовал, что первая, более приятная часть, после его сообщения будет уже невозможна.

— Мои родители тоже имеют право на общение с внуком, — на всякий случай повысил тон Роман. — Ничего страшного не произойдет, если ребенок недельку погостит у них.

— Чудесно! Вы уже все решили! Такая мелочь, как мое мнение, — вам, конечно же, ни к чему! — возмутилась Ирина.

Мать испуганно хлопала глазами. Она боялась скандалов и зачастую ради мира готова была на удивительные жертвы.

— Доча, ну что ты так разошлась? Ведь всего на недельку. Ты и не заметишь, как пролетит время. Пусть Виталик побудет у дедушки с бабушкой. Они же так редко его видят. И ты отдохнешь.

— Каникулы начнутся только через неделю, — уже не так уверенно ответила Ирина.

Но тут в разговор вмешался сам «предмет» раздора и жизнерадостно сообщил:

— Ма! Да мне уже сейчас в школе делать нечего! Контрольные мы все написали. Сейчас учителя одних двоечников вызывают или тех, у кого спорный вопрос с годовой оценкой. А мне уже и годовые в журнал поставили.

Ирина ревниво заметила, как загорелся ехать к Надуевым сын, и расстроилась окончательно.

— Нет! — отрезала она. — Что хотите делайте, — не пущу. У меня совсем другие планы. Надо было предупреждать заранее. Все, извините, я на работу опаздываю.

Она поспешила в другую комнату. Мать засеменила за ней.

— Иринка, доча, неудобно получается. Сваты ехали в такую даль, сватья вон больная даже приехала…

— А тебя не обижает их беспардонность? «Даже больная приехала»! Настолько была уверена, что едет не зря! Люди прежде чем мешок для картошки из дома отдать, сто раз подумают, а тут ребенка — раз и нате вам на блюдечке по первому требованию! Есть телефон, — могли позвонить, предупредить, тогда еще, может быть, как-нибудь и сговорились бы. Все, мама! Не трать понапрасну время. Не пущу Виталика.

Мать вздохнула и вышла из комнаты. В глубине души она была рада такому решению, но испытывала неловкость по отношению к сватам и опасалась скандала.

Когда Ирина уже держалась за ручку входной двери, в прихожую выскочил Роман.

— Любимая, подожди, неужели никак нельзя урегулировать этот вопрос?

— Я опаздываю, поговорим после.

— Я отвезу тебя.

— Нет. Не хочу привыкать к роскоши.

Весь день сердце Ирины было не на месте. Несколько раз она звонила родителям, проверяла, дома ли Виталик. В конце концов она не выдержала и пошла к заведующему отделения.

— Сергей Аркадьевич, отпустите меня сегодня. Мне очень надо.

— Да ты что, Надуева, с кем же я тогда останусь? Торчинская на больничном…

— Сергей Аркадьевич, умоляю вас, это очень важно. Я могу потерять ребенка! — едва не заплакала Ирина.

Заведующий испуганно посмотрел на нее, но вопросов задавать не стал, лишь сказал:

— Идите.

Ирина вихрем понеслась домой.

У подъезда она столкнулась с соседкой.

— А, Ирочка, — добрый день. А ваши гости только что вышли.

— Куда? — напряглась Ирина.

— Наверное, к машине пошли, — сказала соседка и указала рукой в сторону асфальтированной площадки, расположенной на другом конце двора под раскидистыми ивами.

Ирина побежала туда. Она всматривалась, стараясь разглядеть, с Надуевыми ли Виталик, но ивы опускались ветками до самой земли и ничего не было видно.

— Что же ты за мужчина, если со своей женщиной не можешь сладить? — услышала она сердитый голос свекра, говорившего на своем родном языке.

Ирина понимала этот язык, хотя говорить на нем не пыталась, — стеснялась.

— Причем здесь мужчина — не мужчина. Не о том ты, отец, — рассердился Роман. — Она по-своему права, надо было хотя бы предупредить. У нее кроме ребенка и работы ничего нет в этой жизни.

Ирина остановилась и затаила дыхание, вслушиваясь в разговор.

— Она жена. Как ей муж говорит, так и должна делать.

— Отец, мы в России. К тому же она самостоятельная женщина. Ты же и постарался сделать так, чтобы она от меня как можно меньше зависела. Как теперь я ей прикажу? Да она пошлет меня подальше и ничего я не смогу сделать. Чем я ее напугаю?

— Я во всем виноват?! Чем же я постарался сделать ее независимой? — возмутился свекор. — Квартиру вам не купил?

— И это тоже! Если бы ты не заставил меня жениться на Мадине, я жил бы сейчас с Ириной и Виталиком и был бы счастлив, а не болтался, как бревно между берегами, — зло ответил Роман. — А теперь она получила образование, прижилась у своих родителей и плюет на меня. Если бы я купил квартиру…

Ирина с трудом сдержала вздох и осела на землю. То, что она слышала, казалось фантастическим, невероятным.

— Она завтра же туда привела бы любовника, а ты и проверить это не смог бы, — покряхтывая (видимо, вытаскивал из автомобиля что-то тяжелое), сказал свекор. — Ты же бываешь здесь раз в месяц. Какая квартира?

— Она не такая, она порядочная женщина, — возразил Роман.

— Они все одинаковые, когда им волю дашь. Ты отец Виталика. Посадим его в машину и увезем. Буду я еще юбке кланяться. Подай ключ… не этот, на четырнадцать.

— Нет, — отрезал Роман, загремев инструментами, — этого она мне никогда не простит. На четырнадцать нет, он у тебя.

— Не простит, и к лучшему. Не будешь болтаться между берегами. Хоть Аллах и разрешает нам иметь четырех жен, но даже две жены, когда они на таком расстоянии друг от друга, только осложняют жизнь.

— Отец! Как ты не поймешь? Я люблю ее! Только ее! Чем бы ни занимался, сердце мое здесь, рядом с ней. Будешь давить на меня, все брошу и приеду сюда.

Что-то загремело. Видно, свекор в сердцах швырнул гаечный ключ на асфальт.

— Я тебе брошу! — прорычал он. — А четверо детей?! А Мадина?! Я думаю о том, как соединить твою семью, а ты о том, как разбить ее!

— Да не поедет она в Орджоникидзе! Что она там забыла? — в отчаянии закричал Роман. — А если и поедет, в два счета разоблачит меня. Ирина не Мадина. Она умная. Сразу проследит мой путь ко второму дому.

— Умная. Столько лет верила, поверит и сейчас. Главное — ребенка увезти, а потом она станет намного смирней и согласится жить там, где ты скажешь. От нас забрать Виталика она не сможет. Это тебе не Россия. У нас правильные порядки. Покрутится и поедет за мужем. А не поедет, и не надо. Наследника я заберу, а со своей первой женой сам как-нибудь сладишь.

— Отец! — в голосе Романа явно слышалась угроза. — Если ты до сих пор не понял, что я ее люблю, то, боюсь, близится момент, когда тебе придется с этим считаться. Я не могу без нее жить и даже мысли не допускай нас разлучить! Я только о том и мечтаю, когда мы будем вместе. Мадину увезу в деревню, а с Ириной будем жить во Владикавказе. Ну, что там?

— Еще пару минут и можно выезжать. «Вольво» как новенький.

Глава 37

Ирина бежала домой через ступеньку. Сердце бешено колотилось в ее груди.

— Господи! Сын! Только бы он был дома! Только бы он никуда не ушел! — отчаянно молила она бога. — Иначе все пропало!

Забыв про ключ, она бешено заколотила в дверь и руками, и ногами.

— Что случилось?

Мать испуганно попятилась назад.

— Доча! Что? Что случилось? Господи! На тебе же лица нет!

Ирина хотела быстро-быстро все рассказать, но дыхание перехватило и мысли спутались. Она заметалась по комнатам.

— Что ты ищешь? — побежала за нею мать. — Да не молчи же ты! — рассердилась она. — Не пугай меня!

— Виталик! Где Виталик?! — у Ирины наконец появился голос.

— К соседу пошел чемоданами меняться. Виктор Степанович дал ему свой, Виталик его уже и собрал, а чемодан отца он понес Виктору Степановичу.

— Так, значит, он уже чемодан собрал?

— Да, надеется уговорить тебя…

Ирина схватила мать за руки и затрясла ее изо всех сил.

— Мама! Что делать?! У меня нет времени! Они вот-вот будут здесь! Кстати, где Надуева-старшая?

— В гостинице… Ира, что случилось? — дрожащим голосом спросила мать..

— Мам, ты только не пугайся… В общем… я подслушала их разговор… У Романа две жены, то есть я хочу сказать, что у Романа есть еще одна жена, Мадина, и четверо детей. Они приехали за Виталиком! Они хотят забрать его навсегда! Он единственный наследник, мама, ты понимаешь?! Они хотят его у нас забрать!

Ирина думала, что мать начнет плакать или того хуже — с ней приключится сердечный приступ, но ничего этого не произошло. Она задумчиво смотрела на паникующую дочь, и лицо ее было спокойно.

— Мама! Милая! Что делать? Скажи, что мне делать?

— Ехать в Москву, — твердо сказала мать, — к Евгению, прямо сейчас, немедленно. Вы еще успеете на самолет.

— Мама, я же не знаю, где он живет. У меня даже нет его телефонного номера.

— Ничего, дочка, найдешь по справочнику. Или еще лучше поступим. Пока вы будете лететь, я позвоню его матери и узнаю у нее номер и адрес Жени. Может, он вас и встретит.

В дверь позвонили. Сердце Ирины оборвалось Она растерянно посмотрела на мать.

— В любом случае мы ни о чем не подозреваем, — сказала она и пошла открывать. — Это Виталик, — поспешила она успокоить Ирину. — Отнес чемодан? — спросила она внука.

— Да, бабуля, мама пришла?

Ирина выскочила навстречу сыну.

— Бери свой чемодан, кстати, ты все взял, ничего не забыл? Хотя это теперь уже не важно. Иди на остановку и жди меня там. Нет, не так. Где отец? Мама, где отец?

— Спит.

— Мама, разбуди его. Пусть он отнесет чемодан. Я не могу отпустить Виталика одного, а мне еще нужно собрать вещи, найти документы. Они с минуты на минуту будут здесь. Виталика надо увести на остановку. Скажем, что он гуляет на улице. Мама! Иди буди…

— Ой, доча! Больше времени потратим на объяснения. Виталик, иди к Сергею и сиди там, мама за тобой придет.

— А что здесь происходит? — деловито осведомился Виталик.

— Иди!!!

Бабушка и мама хором так рявкнули, что Виталик благоразумно счел дальнейшие расспросы излишними. Прихватив чемодан, он нехотя поплелся к другу. Ирина выглянула на лестничную площадку и успокоилась только тогда, когда услышала, как за сыном захлопнулась дверь квартиры соседей этажом выше.

Ирина торопливо заметалась по комнатам в поисках нужных вещей и документов. На ходу она давала матери рекомендации:

— Я сейчас выйду из квартиры, если, конечно, не столкнусь с Надуевыми…

— Доча, если столкнешься, не пугайся. Скажи, что идешь в магазин.

— Ага! В магазин! С чемоданом? — невесело усмехнулась Ирина.

— А зачем тебе чемодан? Минимум вещей, — воскликнула мать.

— Будто ты не знаешь, что в этот чемодан больше минимума не помещается?

— Ах! — вскрикнула мать.

— Что? Что еще? — испуганно уставилась на нее Ирина.

— А деньги? Придется отца будить.

— Нет! Не надо! Я знаю, где у него заначка. Если ее сложить с суммой, которую я отложила на зимнее пальто, будет вполне достаточно. Тогда можно и чемодан не брать.

Так и решили. Уже прощаясь, Ирина вспомнила:

— Мама, как только я уйду, тотчас беги ко мне на работу. У меня завтра дежурство. Расскажешь Сергею Аркадьевичу все Как есть, он мужик добрый — поймет.

— Так я ему сразу же и позвоню.

— Нет, мама, по телефону такие вещи не так воспринимаются. Лучше поезжай. Только сразу. Он должен успеть найти мне замену на завтра. Надуевым скажешь, что мы с Виталькой пошли к моей подруге. Пока они кинутся нас искать, надеюсь, мы уже будем в столице. Я позвоню тебе сразу как прилечу. Тогда можешь рассказать Роману, что я все знаю. Пусть забудет меня.

— Ну, родная, дай бог тебе удачи, — пожелала мать, целуя дочь.

— Спасибо, мама. Я даже не знала, что ты у меня такая молодчина. Как быстро все придумала. Не растерялась.

Прилетев в Москву, Ирина первым делом позвонила домой.

— Ма, все в порядке. Мы с Виталькой благополучно добрались. Никто нас не встретил. Ты звонила матери Каминского?

— Только этим и занимаюсь. Никто не берет трубку.

— Ладно, попробую отсюда его достать.

Номер телефона Евгения Ирина нашла без труда. Поспешно прокрутив диск аппарата, затаив дыхание, с нетерпением ждала ответа. Наконец длинные гудки прервались, в трубке щелкнуло, запищало автоответчиком, который тут же отключился, и раздался звонкий, похожий на детский голос:

— Алло!

Ирина никак не ожидала услышать женский голос и потому растерялась.

— А вдруг это его жена? — подумала она и уже собралась положить трубку.

— Алло! — капризно повторил голос. — Говорите!

И Ирина заговорила.

— Это квартира Евгения Каминского? — осведомилась она.

— А кто его спрашивает? — сердито поинтересовался голос.

— Одноклассница.

В трубке раздался смешок.

— Минуточку, подождите…

— Жду, — ответила Ирина скорей себе, чем незнакомой собеседнице.

— Аполлон, тут Гека старушка какая-то спрашивает… — услышала она переговоры на том конце трубки.

— А почему ты решила, что старушка? — поинтересовался, видимо, Аполлон.

— Говорит, что одноклассница. Так что ей сказать?

— Скажи: через три дня будет ее одноклассник.

Не дожидаясь, когда девица сообщит ей то, что она уже и сама услышала, Ирина повесила трубку.

Глава 38

Ирина растерялась. Кроме Каминского знакомых в Москве не было.

«Что же делать? Ждать три дня? А вдруг я не вовремя приехала? Евгений может мне и не слишком-то обрадоваться. Дома все выглядело проще. Интересно, кто в его квартире поселился? — гадала Ирина. — Компания веселая и, судя по тому, как категорично та девица записала меня в старухи, совсем юная компания. Что общего у Женьки с теми людьми?»

— Мама, есть хочу, — взмолился Виталик. — Скоро мы пойдем в гости?

— Не знаю, — растерянно ответила Ирина. — Откладываются пока наши «в гости».

— Неужели придется ночевать в аэропорту? — встревоженно думала она, сидя в кафетерии и наблюдая, с каким аппетитом сын поглощает бутерброды.

За окнами были сумерки.

— Эту ночь точно придется ночевать здесь. Даже если в гостинице и есть места, цены сейчас такие, что на обратный путь денег не останется, — печально размышляла Ирина.

Теперь план матери ей уже не казался прекрасным.

— Я устал. Спать хочу, — наевшись, заявил Виталик.

Ирина уложила сына на дерматиновое сиденье, а сама пристроилась рядом и предалась грустным размышлениям:

— Возвращаться домой еще рано. Роман наверняка организовал энергичные поиски. Сейчас несколько дней будет метаться по знакомым, друзьям. На работу ко мне заедет. Там ему скажут, что я уволилась, — с удовлетворением подумала Ирина. — Сергей Аркадьевич не подведет. Но так легко он не поверит, что я навсегда уехала в другой город. Он упрямый.

Ирина вспомнила юность. Вспомнила настойчивость Романа, его каждодневные «дежурства» на ее остановке.

— Надо хотя бы недели две здесь отсидеться, — наконец решила она. — Денег мало, это точно. Но ничего, что-нибудь придумаю. Санитарки везде нужны. А Виталька? Куда его девать? Он уже, бедняга, замучился! Ребенку не выдержать три дня на чемоданах. А может, и не три, может, больше. Я же как снег на голову. У Евгения неизвестно какие обстоятельства…

Отчаяние охватило Ирину. Впервые в жизни она почувствовала себя не только одинокой, духовной сиротой, но еще и бесприютной. Ей показалось, что весь Мир отвернулся от нее и никому! никому-никому она не нужна. Даже люди, сидящие в зале ожидания, смотрели на нее неприветливо и с осуждением.

В это время загундосил голос аэропортовского диктора:

— Совершил посадку самолет Таллин — Москва. Встречающих просим…

Ирине вдруг захотелось окунуться в атмосферу чужой радости. Она бросила взгляд на сына и подумала:

— В ближайшие полчаса он точно не проснется. Можно на минутку отлучиться.

Рядом с ними сидела пожилая чета.

— Простите за беспокойство, — обратилась к ним Ирина, — вы долго собираетесь пробыть на этом месте?

— Не меньше двух часов, — ответила женщина, и тут же сообразив, чего хочет от них Ирина, добавила:

— Идите, милая, по своим делам. Мы присмотрим за ребенком.

Ирина сорвалась с места и побежала к выходу номер один.

Встречающих было довольно много. У некоторых в руках были букеты цветов. Ирина пристроилась в эту толпу ожидающих и сразу «пропиталась» их настроением.

Она живо представила себе, что сейчас распахнутся широкие стеклянные двери и через них начнут проходить прилетевшие. Кто-то сразу устремится в зал получения багажа, а кто-то будет беспокойно отыскивать глазами среди встречающих знакомые лица.

Ирине вдруг так сильно захотелось, чтобы в эту дверь вошел ОН, добрый, надежный, сильный, любящий. Ей захотелось этого так, как никогда ничего не хотелось. Безудержно, неистово, даже умоисступленно.

«А кто сказал, что это невозможно? — оптимистично спросила она самое себя. — Вдруг именно это сейчас и произойдет? Во всяком случае мне ничто не мешает купить букет и подарить его тому мужчине, которого никто не встречает и который мне понравится. Он, конечно, удивится, а я скажу ему… Ах, не знаю, что я скажу и вообще что будет дальше. Как судьбе угодно, так и будет. Может, он поблагодарит и пойдет своей дорогой. Конечно, скорей всего так и будет, но все равно. Если я подарю ему букет и у него, и у меня настроение улучшится, а это главное», — уже жизнерадостно решила Ирина и побежала покупать цветы.

Когда она вернулась с букетом, встречающие уже смешались с прибывшими. То здесь, то там раздавались громкие и радостные восклицания приветствий.

Ирина жадно вглядывалась в толпу. Лица, лица, мужские, женские, молодые и не очень, веселые, улыбающиеся, озабоченные, пасмурные, усталые…

— Не то, не то, все не то, — нетерпеливо думала она.

Ни один из прилетевших не был похож на того, ЕДИНСТВЕННОГО, для которого Ирина купила цветы. Ни от одного лица в груди у нее не встрепенулось, не забилось сильнее.

Она грустно следила взглядом за последними пассажирами Аэрофлота, уже без надежды, просто из желания избавиться от этого дурацкого букета, но не находила никого подходящего. Наконец ее внимание привлек симпатичный мужчина лет тридцати с лишним. У него были непереносимо печальные глаза и задумчивый вид.

Ирина решительно шагнула к нему навстречу и протянула букет.

— Это вам, — с улыбкой сказала она. — Рада вас видеть!

Мужчина испуганно вздрогнул, словно очнулся, и растерянно оглянулся.

— Я к вам, к вам обращаюсь, — приветливо воскликнула Ирина. — Именно к вам.

Она попыталась всучить мужчине цветы, но тот заупрямился.

— Девушка, вы ошиблись, мы незнакомы, — сказал он, категорично отстраняя букет.

— Да, мы не знакомы, но это не страшно. Я просто хочу подарить эти цветы вам. Возьмите, пожалуйста.

Тень сомнения промелькнула на лице мужчины, и он сердито спросил:

— Почему именно мне?

— Не знаю. Вы мне понравились, — уже менее уверенно ответила Ирина.

Мужчина нахмурился.

— Извините, девушка, я спешу, — сказал он и собрался продолжить свое путешествие по залу аэропорта, но Ирина схватила его за руку и умоляюще закричала:

— Как? Разве вы не возьмете цветы? Я же для вас их покупала! Вам ничего не надо делать, просто возьмите этот букет и будьте счастливы! Мне от вас больше ничего не надо!

Мужчина удивленно посмотрел на Ирину. На его лице было написано:

«Если я не сделаю то, о чем просит эта сумасшедшая, она никогда не оставит меня в покое!»

Он на секунду задумался и медленно протянул руку:

— Давайте. Спасибо.

В его голосе явственно сквозило:

«Так и быть, возьму, только отвяжись от меня наконец».

Ирина уже нехотя собралась отдать мужчине букет и вдруг с изумлением обнаружила, что цветы перехватила чья-то рука, появившаяся из-за ее спины. И тут же прозвучал приятный шершавый баритон, баритон, который мог быть только у НЕГО, у ЕДИНСТВЕННОГО.

— Простите, молодой человек, но это предназначено не вам, это мой букет, — насмешливо произнес баритон.

Ирина резко повернулась на голос и обмерла, и сердце радостно забарабанило в ее груди, и почему-то по щекам покатились слезы.

Из-под густой серебристой челки на нее смотрели умные, добрые, всепонимающие и любящие глаза.

— Ирина! Как я рад! Просто не верю своему счастью! Как ты здесь оказалась? — ласково «шуршал» баритон.

Она чувствовала, она не ошибалась, нет, нет, никакой ошибки здесь быть не могло, это не простая дань вежливости, не заурядный ритуал приветствия: ОН действительно сильно! очень! невероятно! рад ее видеть.

— Все! Едем ко мне! — так решительно сказал ОН, что в груди, Ирины что-то воспарило, словно птица, вырвавшаяся из силка на простор.

ОН догадался, что она тоже рада ему, и добавил еще смелее и уже с иронией:

— С кем бы ты здесь ни была — едем ко мне. У меня полная сумка продуктов и квартира, которая пропиталась холостяцким духом. Я жажду общества красивых женщин!

Она безмолвствовала, и его это почему-то совсем не смущало. Они слишком хорошо поняли друг друга без всяких слов. И когда Ирина осознала это, ей захотелось сказать те слова, которые она давно, много лет назад хотела сказать ему, но не решилась:

— Я согласна стать счастливой, долгожданный мой Виталий Игоревич Буланов.

— Я знаю, — радостно улыбнулся он.

Глава 39

Через два часа они сидели на кухне в квартире Буланова. Виталика маленького уложили спать на единственной в этом доме кровати, и теперь он безмятежно посапывал, время от времени причмокивая губами во сне.

Буланов не спеша, даже несколько вальяжно разбирал огромную дорожную сумку, бросая частые внимательные взгляды на Ирину. Она смущалась от этих пристальных взглядов и, наконец, не выдержав, спросила:

— Почему вы на меня так смотрите?

— Любуюсь. Ты стала еще красивее.

— Врете. Я слишком постарела и чувствую себя неуверенно.

— Нет, не вру. Ты устала и выглядишь на свой возраст. Я знаю — для женщин это трагедия. Но мы тебя отдохнем и ты будешь неотразима. И не говори мне «вы».

— Хорошо, не буду.

На столе появились разнообразные балыки, ветчина, буженина, крабьи палочки.

— Друзья меня в дорогу снарядили, — с улыбкой пояснил Виталий. — Продукты местного производства, В Эстонии в этом знают толк. Попробуй, очень вкусно.

— Ты долго за мной наблюдал в Аэропорту? — поинтересовалась Ирина.

Он усмехнулся:

— Да, ты так бежала, едва не сбила меня с ног. Сначала я подумал, что ты кого-то встречаешь, и расстроился. Нет, букет у тебя в руках еще давал мне надежду: женщины обычно мужчин не встречают с цветами.

Он достал из сумки великолепное янтарное ожерелье и протянул Ирине.

— Это тебе. Подарок.

— Не возьму, — жестко сказала она.

— Почему?

— Это было куплено для другой женщины, ей и дари.

Он лукаво улыбнулся.

— А ты не изменилась Такая же ревнивая. Мне это нравится. Да, это было куплено для другой женщины, для очень любимой женщины, — он внимательно посмотрел на Ирину, явно ожидая реакции.

Она пожала плечами и промолчала. На душе заскребли кошки.

— Мама любит янтарь. Но она будет рада, если узнает, кому я его подарил.

Ирина с трудом скрыла радость.

— Когда ты подошла к тому серьезному болвану, я расстроился, думал, его встречаешь, но потом сообразил, что нет. Я слышал ваш разговор. Уморительная была беседа. Очень аллегорично. Черное и белое. Романтическая женщина пристает к человеку в футляре.

Ирина смутилась.

— Представляю, какой дурой я выглядела в твоих глазах.

Виталий присел у ее ног и неожиданно положил голову к ней на колени.

— Ты была восхитительна! Эпопея о нелегкой судьбе русской женщины в нескольких фразах нелепого диалога. Я чуть не прослезился. Жутко хотелось съездить разок-другой по морде тому озабоченному болвану. Он опозорил мужской род. Но я счастлив, что так все получилось. Есть вещи, которые нельзя рассказать другому человеку. Даже самому близкому. Их можно только почувствовать. Ты дала мне такую возможность. Я благодарен тебе. Ты второй раз дала мне такую возможность. Тогда, в гостинице, я тоже много про тебя понял. У тебя талант говорить без слов.

Ирина хотела сказать что-нибудь типа:

«Не преувеличивай», или: «Комплименты — твоя стихия», — но передумала.

Рука сама собой легла на жесткие серебристые волосы Виталия и ласково погладила их. Он перехватил ее руку и припал губами к ладони. Голова Ирины закружилась, и она слегка качнулась на стуле. Виталий легко подхватил ее на руки и, прижавшись губами к ее уху, проникновенно прошептал:

— Теперь ты моя? Навсегда?

— Да…

— У меня всего одна комната и одна кровать. Тебя это не смущает?

— Я хотела бы принять ванну.

— А куда по-твоему я направляюсь?

Несмотря на проведенную на полу ночь, утром Ирина ощутила себя совсем не той, прежней, заморенной пессимисткой. Теперь она была полна надежд и желаний.

Теперь единственное, что доставляло ей неудобство, находилось в области левого бедра. Ирина осторожно освободилась от объятий спящего Виталия и обнаружила, что это была большая пуговица от его пальто, которое они положили на пол вместо матраса.

Она рассмеялась. Виталий открыл глаза.

— Я уже в раю? — поинтересовался он.

— Если судить по нашей одежде, с которой мы не решились расстаться даже на ночь, то нет, — с иронией ответила Ирина.

Виталий бросил опасливый взгляд в сторону спящего ребенка и прошептал:

— Зато вчера!.. Моя Ева была неподражаема! Кстати, совершенно очевидно, что наша ванная один к одному библейский рай.

Ирина рассмеялась.

— Ты плохо знаешь библию. В раю не занимались тем, чем мы занимались в ванной.

Она заметила, что Виталий сказал «наша ванная», и ей было приятно.

— Мой тезка еще долго будет спать? — поинтересовался он, кивнув на посапывающего Виталика.

— Думаю, скоро проснется.

— Тогда остается лишь пить кофе.

— Ты знаешь, куда мы поедем сегодня? — спросил Виталий, осторожно разливая кофе по чашкам.

Ирина равнодушно пожата плечами, но внутренне приготовилась к сногсшибательному сюрпризу.

— В свадебное путешествие!!! — патетично воскликнул Виталий.

Ирина ахнула.

— А ты не слишком торопишься?

— Тороплюсь, очень тороплюсь. Мне уже сорок с хвостиком, а еще надо много успеть. Видишь, в каких условиях я прозябал в ожидании тебя? Моя бывшая благоверная оказалась «выносливой» женщиной и вынесла из квартиры все, причем вместе с квартирой.

— А где она сейчас? Я имею ввиду жену.

— Уехала в Израиль. Продала квартиру, дачу, ну в общем все, что можно было, и укатила с сопливым предпринимателем.

— Она что, еврейка?

— Нет, «предприниматель» еврей. Он в общем-то хороший парень. Я ему не завидую. Правда, жена не просто так меня бросила. Карьера моя пошатнулась… На некоторое время я упал духом.

Виталий показал на гору пустых бутылок, притаившихся в углу за холодильником, и тут же добавил:

— Но уже полгода как взял себя в руки. Работаю на износ. Даже улики старых грехов некогда вынести. Вообще бытом заняться некогда. Сейчас у меня дела идут прекрасно. Друзья хорошие: хвалят эти мозги, — он шутливо постучал кулаком по голове, — и порой сильно рассчитывают на них. В общем, мое обещание не голословно. Сделать тебя счастливой и силы, и возможности имеются. Так что приготовься к серьезнейшему из испытаний: испытанию блаженством. Ты готова?

— Всегда готова! — Ирина проказливо сделала ритуальный пионерский жест. — А куда мы попутешествуем?

— У меня друг директор дома отдыха в Сочи. Рванем туда.

— А Виталька? — ревниво спросила Ирина.

— С нами, конечно.

— Ему там будет скучно.

Виталий хлопнул себя по лбу.

— Слушай! Я придумал! Мы его пристроим к моему брату. Анатолий тренер по самбо. Через несколько дней он со своими питомцами уезжает в спортивный лагерь. Как ты думаешь, тезка одобрит такой план?

— Он будет в восторге.

— Значит, свадебное путешествие откладывается на несколько дней. Это даже хорошо. Успею сделать кое-какие дела. Ты что погрустнела?

Ирина вздохнула и закрыла глаза.

— Знаешь, все слишком хорошо. Так не бывает. Похоже на сон.

И тут она вспомнила, что после похода к гадалке ей перестали сниться кошмары. Она задумалась.

Виталий по-своему расценил ее настроение. Он взял ее за руки и, пристально глядя в глаза, с тревогой спросил:

— Что, сомнения стали одолевать? Иринка, у нас все получится. Я уверен. Мы будем счастливы. Мы очень вовремя встретились. Это судьба, хоть я в нее и не верю, но похоже, что это она, чертовка. Если бы мы встретились с тобой год назад, все могло бы быть… — он безнадежно махнул рукой. — Да никак не могло бы быть. Меня жизнь так труханула, что я сам себе был не нужен. Женщины любят уверенных мужчин. А теперь все по-другому. Теперь все будет прекрасно, любимая, теперь…

— Я знаю, — прервала его Ирина. — Я знаю. Я верю.

Глава 40

Сочи! Ах, Сочи, Сочи, Сочи! И солнце, и пальмы, и море встретили их ласково-приветливо. Гостиничный номер казался Ирине вершиной комфорта и уюта.

— Это, конечно, не Гавайи, — оправдывался Виталий, — но обещаю, там мы будем в ближайшее время. Дай только осмотреться в этой новой жизни. Знаешь, я чувствую себя новорожденным.

Они не остановились в доме отдыха. В последний момент Виталий решил, что это будет не так весело. Действительно, пустынные корпуса навевали скуку. Сезон едва начался и народу было совсем немного.

Не успели они войти в номер, Виталий принялся крутить диск телефона.

— Надо сообщить партнеру, где меня искать в случае чего, — пояснил он Ирине.

— Ну вот, началось, — горестно вздохнула она. — Сейчас ты мне скажешь, что это необходимо для твоего «дела». Как это знакомо.

— Дорогая, это только…

— Только первое время, потерпи немного, — не дала ему договорить Ирина. — Можешь не стараться, сценарий мне хорошо известен, дальше я продолжу сама: надо раскрутиться, я стараюсь для нас…

Виталий рассмеялся.

— Вижу, ты действительно хорошо «подкована» в этом вопросе.

Он притянул Ирину к себе.

— Ну, что, малыш? Бремя опыта, не дает покоя? Не пугайся. У нас все будет не так. Нет, я, конечно, буду много работать, но забывать о том, что у меня молодая красавица жена не собираюсь. Напротив, охотно продемонстрирую ее окружающим. Прямо сегодня. Сначала на пляже, потом в ресторане и так далее.

Но права оказалась все же Ирина. Долго демонстрировать окружающим свою жену Виталию не пришлось. Уже через несколько дней его срочно вызвали в Москву.

— Я туда и обратно. Только подпишу договор. Не хочется подводить компаньона, — успокаивал он Ирину. — Честное слово, ты даже соскучиться не успеешь.

— А можно, я полечу с тобой?

— Малыш, ну какой в этом смысл? Наш отдых только начался. Я действительно завтра вечером уже буду здесь.

Виталии улетел, но на следующий день он позвонил и грустным голосом сообщил:

— Малыш, мне жутко стыдно, но «дело» оказалось гораздо серьезней, чем я предполагал. Если хочешь, можешь отдыхать одна, но лучше прилетай в Москву, я очень скучаю. Через две недели мы возобновим наше свадебное путешествие. Честное слово.

Ирине ничего другого не оставалось, как собрать вещи и отправиться в аэропорт.

Пассажиры сгрудились у выхода в ожидании автобуса. Стройная симпатичная девушка в униформе хозяйским глазом обвела собравшихся и сообщила строгим голосом:

— Самолет недалеко. Пойдем пешком. Идите за мной. Не разбредайтесь.

Пассажиры, стремясь обогнать друг друга, но так, чтобы их старания были не слишком заметны, поспешили к ТУ-134.

Ирина засмотрелась на небольшую кучку людей, столпившихся неподалеку, видимо, в ожидании своей проводницы. В облике молодого человека, стоящего к ней спиной, Ирине показалось что-то знакомым. В дверях появилась еще одна девушка в униформе, как две капли воды похожая на свою коллегу. Она показала рукой в сторону стоящего неподалеку небольшого самолета и сказала:

— Кто на местный рейс, можете проходить и садиться. Я сейчас подойду.

Молодой человек поднял с асфальта большую сумку и, прихрамывая, пошел в направлении, указанном проводницей. Ирина уже хотела устремиться к своей компании пассажиров, от которой она изрядно отстала, как вдруг стеклянные двери распахнулись и из них вышел… Андрей Арсеньев.

— Борис! — крикнул он.

Молодой человек, за которым наблюдала Ирина, оглянулся и спросил:

— Все в порядке?

— Все чудесно! — ответил Арсеньев и быстрым шагом догнал Бориса.

Они направились к небольшому самолету, на борту которого было написано: «Ан-2». Сама не зная почему, Ирина побрела за ними. Арсеньев поддержал под руку женщину с ребенком, помогая им забраться в салон самолета и прошел следом. Ирина остановилась в нерешительности.

— Ну что же вы? Проходите, — услышала она недовольный голос пожилой женщины и тут же вошла и села на первое попавшееся сиденье.

Самолет был совсем маленький. Мест не много, да и те не все заняты. Кроме Андрея, Бориса и Ирины в нем оказалось шесть человек: женщина с маленьким ребенком, которой помогал Арсеньев, старушка, поторапливавшая Ирину, и двое пожилых мужчин.

Андрей и Борис сели у выхода, прямо за Ириной, остальные прошли вглубь. Ребенок хныкал и что-то просил у молодой женщины. Она сердилась.

— Что я делаю? Зачем я здесь сижу? — с удивлением подумала Ирина.

Через некоторое время вошли двое мужчин в форме. Один из них занял место пилота, другой уселся рядом. Девушка в униформе подошла к двери и спросила:

— Все на месте? Счастливого пути, — и, не проверяя билетов, удалилась.

Когда дверь была уже закрыта и самолет тронулся с места, выруливая на взлетную полосу, Арсеньев медленно поднялся и направился к пилоту. Борис остался на своем сиденье.

— Молодой человек… — начал было борттехник, но Андрей резко вытащил пистолет и направил его на пилота.

Женщины ахнули. Мужчины изумленно уставились на пистолет.

Пистолет был системы Марголина, точное спортивное оружие, которым прекрасно владела Ирина.

— Слышь, дружище, — спокойно обратился Арсеньев к борттехнику, который, видимо, исполнял и роль радиста. — Я тут привет нашему правительству хочу передать и кое-какие пожелания впридачу. Не откажи в услуге. Шутить со мной не советую. Если будете вести себя хорошо, через несколько часов отпущу всех.

— Что передать? — севшим голосом спросил радист.

— Слишком большие суммы заламывать не станем, мы не кровопийцы. Обойдемся одним миллионом. Долларов, конечно. Сейчас будем поглядеть, как дорого государство ценит жизни своих граждан.

«Сказал долларов, а не „зеленых“», — почему-то отметила про себя Ирина.

Она не испугалась и смотрела на происходящее как на спектакль, мирно разыгрывающийся на театральной сцене.

Ребенок заплакал. Мать торопливо уговаривала его успокоиться, но он тут же «переключил» свой плач на истеричный крик.

Андрей забрал у радиста лорингофон и вел какие-то переговоры, но Ирина ничего не могла расслышать из-за этого надсадного крика. Она повернула голову и увидела, что в руке у Бориса тоже пистолет.

— Пулемет-пистолет Стечкина, — удивилась она. — Как же ему удалось его пронести?

Тут она увидела, как Арсеньев бросил веревку пилоту и тот начал неумело связывать борттехника. Ребенок наконец замолчал, и в салоне установилась зловещая тишина. Никто не делал никаких попыток оказать сопротивление. Все сидели в молчаливом напряжении.

— Граждане пассажиры, — весело обратился Андрей к заложникам. — Пока вы совершаете минимум движений, никому из вас не грозит никакой опасности, Пересядьте все на одну сторону и уберите с прохода сумки.

Сумка вообще-то стояла одна и принадлежала мамаше с ребенком. Опасливо поглядывая на Арсеньева она потянула сумку к себе. Мужчины вопросительно смотрели друг на друга, словно вопрошая, кому и куда пересаживаться. Андрей сделал одному из них знак, и тот послушно поменял место.

Теперь все сгруппировались возле пилота, и лишь одна Ирина продолжала находиться на другом конце салона рядом с дверью.

— Девушка, вам особое приглашение, — Арсеньев сделал галантный жест рукой, указывая на сиденье, которое ей следовало занять.

Ирина не стала перечить. Борис продолжал держать пистолет наготове. Андрей не спеша проверил, достаточно ли надежно связан борттехник, быстро связал пилота и отправился к Борису. Ирина оглянулась, Они о чем-то возбужденно шептались. Заметив ее интерес, Борис строго сказал:

— Сидеть спокойно, головой не крутить.

— Что им сказали? — спросила Ирина у пилота.

— Попросили два часа на размышление. Видимо, пока с министром…

Но договорить он не успел. Был прерван грубым окриком:

— Не шептаться, а то всех свяжем.

«Ерунда какая-то, — подумала Ирина. — Какой черт меня понес в этот самолет? Неужели права Елена Петровна? Неужели это злой рок? Все обстоятельства так подтасовались, что я именно в этом месте и именно в это время…»

Тем временем пилот позвал Арсеньева. На этот раз ребенок молчал и все напряженно прислушивались к переговорам.

— Не надейтесь, мы не камикадзе, — насмешливо сказал Андрей. — В случае провала нашей «операции» пострадают лишь пассажиры и служащие Аэрофлота. Мы поднимем самолет в воздух, а сами спрыгнем. У нас есть парашюты. Если через два часа доллары не будут доставлены, мы сделаем это. Не советуем с нами шутить. Все продумано. Нас вы не поймаете. В случае, если вам наплевать на жизни людей, мы всего лишь останемся без миллиона долларов. Это не так уж и страшно. Лично я знаю множество способов взять эти деньги другим путем. Чтобы вы не сомневались, открою карты. С вами беседуют известные в столице личности: Цыган и мой друг Хромой. Миллион не слишком большая цена за то, чтобы мы убрались из этой поганой страны. Все! Связь окончена. Ждем!

Арсеньев повернулся и наткнулся на взгляд Ирины.

— Это бесполезно. Ничего у вас не получится, — спокойно сказала она.

— Посмотрим, посмотрим, — задумчиво ответил Арсеньев. — Молись, девочка, чтобы получилось. Иначе…

Он не договорил и пристально посмотрел на Ирину:

— Кажется, мы где-то встречались?

— Не слишком оригинальный прием для знакомства, — ответила она и демонстративно отвернулась.

Глава 41

Ирина ошиблась. Видимо, Арсеньев действительно был хорошо известен своей безрассудностью, потому что по истечении двух часов, которые показались вечностью, поступило сообщение, что деньги сейчас доставят.

— Только без шуток, — предупредил Арсеньев.

— Самолет будет в движении. Сумку с деньгами должна принести женщина. Одна, без охраны, — усмехнулся он. — Я не против, если она окажется лейтенантом милиции. Дверь открыта, бросит и пусть бежит со всех ног.

«Неужели так просто можно получить миллион долларов?» — удивилась Ирина.

Через некоторое время в салон упала сумка и Арсеньев тут же вывел самолет на взлетную полосу. Пистолет он положил рядом с собой. Связанных пилота и борттехника Борис оттранспортировал к двери, остальных продолжал держать под прицелом.

Когда самолет набрал высоту, преступники почувствовали себя свободней. Дело ясное, дергаться никому не имело смысла. Пассажирам оставалось единственное: молиться на преступников. Борис сидел сзади. Ирина оглянулась и увидела, что он деловито пересчитывает доллары. Она оказалась ближе всех к креслу пилота и теперь видела пистолет Арсеньева.

— Что вы собираетесь делать с нами дальше? — крикнула она Андрею.

— Не хочу тебя расстраивать, крошка, но парашюта только два, — рассмеялся тот.

— Ну и сволочь же ты!

Он оглянулся, внимательно посмотрел на нее и спокойно сказал:

— И все таки, я где-то тебя уже видел, — и миролюбиво добавил: — Пошутил я. Высадим вас на ближайшей полянке.

Ирина задумалась.

«Этот драндулет до Турции, конечно, долетит, но не думаю, что их там приветливо встретят. Они тоже так не думают. Значит он не пошутил. Свидетели им вряд ли нужны. Скорей всего мальчики выпрыгнут с денежками, а нас предоставят самим себе. Пилота скорей всего убьют. Они явно не дураки и наверняка все хорошо продумали».

Ирина оглянулась. Борис продолжал пересчитывать деньги и вдруг взглянул на часы.

— Андрюха! Пора! — крикнул он Арсеньеву.

— Знаю! — откликнулся тот.

«Точно, — подумала Ирина. — Они действуют по какому-то плану и за границу не собираются. Если я резко подскочу с места, то успею схватить пистолет».

Сердце ее испуганно затрепетало в груди и в ногах появилась слабость.

«А чего я боюсь? Умереть на несколько минут раньше?»

Ирина метнулась к сиденью пилота, секунда — и полированная рукоятка «Марголина» оказалась в ее руке. Арсеньев изумленно посмотрел на Ирину и жестко сказал:

— Девочка, не шути так. Это все же самолет, а не автобус.

Он сделал легкое движение. Ирина очертила дулом пистолета круг и сказала:

— Мальчик, не советую дергаться. Я одним махом без труда поражаю двенадцать мишеней, а здесь всего две. На таком расстоянии мне будет очень трудно промахнуться. Тем более, что «Марголин» — моя стихия.

После таких слов Андрей понял, что она не новичок в стрельбе. Он оглянулся на Бориса и крикнул ему:

— Борька, не паникуй, сейчас уладим.

Тот поднялся с места и растерянно смотрел на Ирину.

— Что ты хочешь? — спросил Арсеньев.

— Сесть на полянку.

— Это не вписывается в мои планы.

— Зато прекрасно вписывается в мои.

В это время Борис шагнул навстречу Ирине, и прогрохотал выстрел. Она шарахнулась в сторону и, не целясь, с бедра пальнула в Бориса. Она хотела попасть в коленную чашечку, но в последний миг пожалела его и выстрелила ниже, в голень. Он даже не поморщился и сделал еще один шаг.

«Да у него протез, — сообразила Ирина. — Сейчас он меня изрешетит пулеметной очередью из своего „Стечкина“, — мелькнуло у нее в голове. — Надо попасть в пистолет».

Все произошло в одну секунду. Она резко прыгнула в сторону, оказавшись на коленях пожилого мужчины и, мечась из стороны в сторону, стреляла уже как сумасшедшая.

Первым выстрелом она вышибла пистолет из рук Бориса, вторым попала ему в ногу, третьим в плечо, но он бросился за сиденье, и «Стечкин» был снова у него в руке. Ирина мгновенно оказалась на полу и тут же поверх ее головы полоснула автоматная очередь. Раздались крики пассажиров. Лицо Бориса на долю секунды мелькнуло между сиденьями, этого Ирине было достаточно. Автоматная очередь больше не повторилась. Борис был мертв.

— Ах ты, стерва! — процедил сквозь зубы Андрей. — Прекрати палить в самолете! Повторяю, это не автобус.

Ирина растерянно посмотрела на пассажиров. Мужчина сполз с сиденья. Из его приоткрытого рта стекала струйка крови. Старушка была тоже мертва. Это стало ясно по ее застывшему остекленевшему взгляду. Второй мужчина был ранен и с ненавистью смотрел на Ирину. Не пострадала лишь женщина с ребенком, которого она изо всех сил прижимала к себе. Ребенок даже не плакал, а лишь испуганно смотрел на лежащую рядом старушку.

Только теперь Ирина осознала, что она натворила.

— Ты убийца, — презрительно выкрикнул Андрей. — К умению виртуозно владеть оружием необходимо еще и присутствие мозгов.

— В мозгах у меня дефицита нет, опыта не хватает, — отрешенно ответила она.

— Развяжи пилота, пусть он меня заменит, — приказал Арсеньев.

— А что ты собираешься делать? — спросила Ирина.

— Дергать, пока ты не перестреляла остальных. Спрыгну с парашютом. Пилот сам решит, как поступить дальше.

Нервные ресурсы Ирины, похоже, исчерпались, и теперь она чувствовала опустошение и безразличие ко всему. Она заплетающимися пальцами развязала пилота и сказала:

— Идите. Сейчас наша жизнь в ваших руках.

— Вы храбрая девушка, но не надо было стрелять, видите, что из этого вышло? — сказал он и направился к Арсеньеву.

— Развяжите и меня, — попросил борттехник. — Тело совсем занемело.

Не выпуская из рук пистолета, она склонилась над ним и вдруг услышала за спиной истошный женский крик:

— Берегитесь!!!

Ирина оглянулась и тут же затылком почувствовала дуло пистолета.

— Брось оружие! — скомандовал Арсеньев. — Иначе стреляю.

Ее словно парализовало. Рука рефлекторно еще сильнее вцепилась в рукоятку. На секунду она окаменела.

— Он не выстрелит, — вдруг пронеслось в голове.

— Считаю до трех. Раз…

«Не поворачивая головы, я успею в него выстрелить, — неожиданно спокойно подумала она, — и даже наверняка его убью, но тогда и он успеет нажать на курок».

Ирина отбросила пистолет в сторону.

— А теперь без глупостей, — сказал Арсеньев. — Сядь туда.

Он указал рукой на сиденье возле двери, рядом со связанным борттехником и, не выпуская ее из-под прицела, быстро поднял отброшенный пистолет.

Ирине вдруг стало безразлично, что будет и с нею, и с оставшимися в живых. Она отвернулась и невидящим взглядом уставилась в иллюминатор. Арсеньев подошел к другу и пощупал пульс.

— Эх, Бориска, браток, прости.

Он с ненавистью посмотрел на Ирину и, сцепив зубы, произнес:

— Ты поплатишься за это, сука.

Арсеньев направился к пилоту, бросил взгляд на приборную доску, проверил, не поменял ли тот курс. Убедился, что не поменял. Вернулся к Ирине. Сел рядом и, навалившись на нее всем телом, уставился в иллюминатор. Через некоторое время он хлопнул себя по колену, поднялся с места и сказал:

— Пора.

Ирина даже не взглянула в его сторону.

— Вставай, красавица, пойдем, — услышала она через несколько секунд его голос.

— Куда? — удивилась она.

Арсеньев щелкнул креплением парашюта и с усмешкой показал на дверь.

Она вжалась в сиденье и, вцепившись в подлокотники кресла так, что побелели пальцы, отчаянно замотала головой. Арсеньева удовлетворила ее реакция.

— Испугалась, голубушка? — злорадно спросил он.

Ирина не смогла промолвить ни слова. Арсеньев схватил ее за руку и грубо выдернул из кресла. Увидев перед собой открытую дверь самолета, Ирина с ужасом попятилась назад. Она с детства боялась высоты, цепенела уже на десятой ступеньке шведской стенки.

— Ты никогда не прыгала с парашютом? — издевательски поинтересовался Арсеньев.

— Нет, — охрипшим голосом ответила Ирина.

— Значит, и пробовать не стоит, — рассмеялся он и резким ударом в спину выбросил Ирину за борт.

Глава 42

Что было потом, Ирина могла описать лишь одним словом: ЖУТЬ!

Она стремительно летела вниз, беспорядочно хватая руками воздух. В голове была отчаянная, безысходная какофония образов, воспоминаний, сожалений и желаний, которые беспощадной стрелой пронзала мысль:

— КОНЕЦ!!!

Она кричала и не слышала своего крика. Она с ужасом ждала, когда земля, земля, по которой она ходила, на которой жила, страдала и любила, примет ее в свои смертоносные «объятия». Она боялась этого и одновременно, удивляясь бесконечности своего падения, хотела этого. Она закрыла глаза, не в силах больше смотреть на «несущуюся» навстречу ей землю.

Вдруг Ирина ощутила резкий толчок и почувствовала, что скована тисками чьих-то объятий. Руки ее сами собой принялись цепляться за это НЕЧТО, впиваясь в НЕГО одеревеневшими пальцами.

— Прекрати меня душить, дура, — услышала она у самого уха голос Арсеньева.

Ирина открыла глаза. Земля приближалась уже не так стремительно. Она подняла голову вверх и увидела над собой купол раскрытого парашюта. И хоть Арсеньев держал ее достаточно надежно, Ирина неосознанно ухватилась за парашютные ремни и снова закрыла глаза.

Они повисли среди густых упругих веток неизвестного Ирине цветущего дерева. Она едва не задохнулась в его дурманящем аромате. Арсеньев «воевал» с парашютом. Ирина, не веря своему счастью, посмотрела вниз на покрытую изумрудной травой землю, и земля показалась ей удивительно приветливой, манящей и совсем не такой зловещей, какой выглядела несколько секунд тому назад.

— Спускайся, — сердито крикнул ей Арсеньев.

— Я боюсь, — прошептала Ирина.

Он рассмеялся.

— Вот глупая, только что летела с километровой высоты, а теперь боится спуститься с двухметрового дерева. Может, тебе парашют предложить? — пошутил он.

Ирина поразилась.

— Что за нервы у этого человека? Совсем недавно я убила его друга, его самого наверняка разыскивают, а он преспокойно шутит.

Словно в подтверждение ее мыслям раздался шум приближающегося вертолета.

— Уверена — это по твою душу, — ехидно произнесла Ирина.

— Может, по мою, а может и нет, — безразличным тоном ответил Арсеньев.

Он уже сложил парашют и доставал из портсигара сигарету. Выкурив ее, деловито скомандовал:

— Пошли.

Ирина не стала задавать вопросов, поднялась с усеянной муравьями коряги и поплелась за Арсеньевым. Платье ее было сильно изорвано, и в самом пикантном месте Ирина вынуждена была придерживать огромный клок ткани рукой. Почему-то болела спина и правая нога. И вообще все тело саднило, да и не удивительно: и руки, и ноги были в ранках и царапинах.

Арсеньев, заметив ее плачевный вид, усмехнулся и сказал:

— Это еще хорошо отделались. Если бы приземлились не на ветки, могло быть гораздо хуже. Вместо царапин были бы переломы.

Они шли по узкой тропинке. Со всех сторон их обступили поросшие буйной растительностью горы. При других обстоятельствах у Ирины захватило бы дух, такое великолепие было вокруг. Внизу шумела бурная река. Воздух был чист и ароматен.

Арсеньев шагал быстро и Ирина, Прихрамывая, еле поспевала за ним.

— Идет уверенно, знает, куда идет, думала она. — Зачем он тащит меня с собой? Почему не убил? Странно, я его сразу узнала, а он меня, похоже, не совсем.

Она хотела есть, но еще больше пить.

— Давай спустимся к реке, напьемся воды, — предложила она Арсеньеву.

— Не будем терять время, впереди водопад. Потерпи немного.

— А долго нам еще идти?

— Прилично.

— Я есть хочу.

— Я тоже.

Ирина замолчала, решив, что дальнейшие расспросы бесполезны.

Они шли до тех пор, пока солнце не спряталось за вершинами гор и на землю не спустились сумерки.

— Все! Баста! Привал! — сказал Арсеньев, бросая сумку на огромный валун.

Он разжег костер и улегся прямо на траву, зачарованным взглядом уставившись на пламя. Ирина присела рядом.

— Я так устала, что почти не чувствую своего тела, — вздохнув, сказала она.

— Ничего, завтра очень даже почувствуешь, — усмехнулся Арсеньев.

— Зачем ты меня тащишь с собой? Почему не отпустишь, как остальных? — все же рискнула она задать вопрос.

— Можешь идти, — равнодушно ответил Арсеньев. — Здесь на многие километры ни одной живой души. Впрочем, если ты позавидовала остальным, могу сообщить: они уже на рандеву с Всевышним.

Ирина отшатнулась.

— Как? Почему?

— Неужели ты думаешь, что я идиот? Хочу спокойно ходить по этой земле, без риска наткнуться на свидетеля. Кроме пассажиров меня никто не может опознать.

— Но ты же сам сказал: «цыган» и «хромой», известные в столице личности. Ты же сам сообщил о себе. Значит, вас знают?

— Знают, — с гордостью произнес Арсеньев, — но не в лицо. Биографию им сообщать пока не собираюсь.

Ирина едва не плакала.

— Как же ты их?..

Арсеньев понял, о ком идет речь.

— Они взорвались в воздухе. Не волнуйся, легкая смерть, — успокоил он.

— Но неужели нельзя было надеть маски, изменить внешность? Неужели легче убить пятерых человек, один из которых ребенок?

— Когда вопрос стоит: либо моя жизнь, либо чья-то другая, я выбираю свою, — категорично ответил Арсеньев. — Маски, конечно, можно, но самолет должен был улететь подальше от того места, где я спрыгнул с парашютом. Иначе нас уже давно нашли бы. Связь я отрубил, сообщить пилот уже ничего не мог. Если бы я дал ему возможность посадить машину, стало б известно, в каком месте я выпрыгнул. А так я спокойно доберусь до нужной точки и отсижусь денька три, а потом… Меня никто не знает. Я просто турист. Брожу по горам. К тому же у России с Грузией не те взаимоотношения, когда сообща ловят преступников. Они больше заняты борьбой за Абхазию.

— Зачем же ты прихватил меня?

— Вдвоем веселее, — нагло ухмыльнулся Арсеньев. — Места пустынные, раз влечений никаких, а тут такая конфетка. Я мужчина темпераментный. Цыган не кличка, а национальность. В моих жилах действительно течет цыганская кровь. Так что такая роскошная спутница очень кстати. Судьба меня балует.

Ирина с презрением взглянула на него, но промолчала. Она поворошила палкой костер, вспомнив — слова лагерной песенки: «Ах, картошка, объеденье-енье-енье, пионеров идеал-ал-ал, тот не знает наслажденья-енья-енья-енья, кто картошки не едал-ал-ал».

«Поесть бы, — с унынием подумала она. — От голода желудок свело».

Арсеньев насмешливо рассматривал ее долгим пристальным взглядом, а потом, словно разгадав ее мысли, сварливо произнес:

— Сама виновата. Если бы не палила попусту, не пришлось бы так долго топать. Сейчас уже были бы сыты и спали б в мягких постелях. И Борька был бы жив, — в голосе его прозвучала неподдельная тоска.

— Зато теперь тебе денег больше достанется, — ядовито заметила Ирина. — Что-то не слишком заметны твои переживания из-за гибели друга.

— Дура, что ты понимаешь, — брезгливо сплюнул Арсеньев и поднялся с земли. — И вообще, не слишком-то хвост поднимай. Я не столь безобиден, как кажусь на первый взгляд.

— Ты и на первый взгляд чуть хуже черта… — рискнула высказаться Ирина, но Арсеньев уже не слушал ее, быстро удаляясь в заросли.

Он натаскал веток, сверху забросал их травой и сообщил:

— Спать будем вместе.

Заметив на лице Ирины протест, примирительным тоном пояснил:

— Ночи еще холодные, да и медведи здесь бродят. Не бойся, приставать не стану.

Ирина нерешительно прилегла на импровизированную постель и, положив руки под щеку, мгновенно заснула.

Андрей не лег с ней рядом. Он задумчиво застыл у костра, не замечая бега минут, часов… Лицо его стало печально-отсутствующим.

Вновь на него надвигалась сухая, потрескавшаяся земля Афганистана, покрытая обломками камней, и вновь, совсем как тогда, много лет назад, ему невыносимо захотелось жить.

Он побледнел, заново переживая свою, казалось, неминуемую гибель, поднял на Ирину наполненные смертельным ужасом глаза и увидел то самое лицо, которое тогда, в тысячах километров отсюда, неведомо как появилось, возникло перед ним из ниоткуда. Появилось и приказало, прокричало свое «нет», заставив смерть отступить, выпустить из костлявых пальцев верную уже добычу.

А потом оно, это лицо, когда смерть вновь и вновь шла на приступ, разозленная и взбешенная неудачей, это лицо охраняло его, не давало опустить руки, сдаться, оно просило не уходить, молило, приказывало жить.

Андрей, не сознавая, что делает, протянул руку и нежно, едва дотрагиваясь кончиками пальцев, провел по этому живому, реальному лицу, удивляясь, что оно существует, что оно не вымысел, не плод его возбужденного опасностью воображения.

Коснувшись ее носа, губ, скользнув по щекам, он словно хотел убедиться, что эта женщина, женщина, о которой он мечтая, которой он бредил и днем и ночью, которую искал, эта женщина наконец рядом.

Она открыла глаза и в первое мгновение попыталась отпрянуть, но, чуть вздрогнув, села и изумленно замерла, с удивлением ощущая прикосновения Андрея. Столкнувшись с его наполненным страданием взглядом, она не смогла запретить ему этого. Да и не было в его прикосновениях ничего обидного. Так глубоко верующие люди касаются ликов святых на потемневших от времени чудотворных иконах.

Андрей опомнился. Отдернул руку и произнес хриплым, до неузнаваемости изменившимся голосом:

— Прости меня, Ира… Что-то я…

Он тяжело, как старик, поднялся и, не оглядываясь, пошел по густой, пунцовой от бликов костра траве. Ирина осталась сидеть. Когда между ними было уже шагов десять, Андрей обернулся и быстро вернулся назад. Подойдя к Ирине вплотную, он тем же хрипловатым от волнения голосом сказал:

— Ты хочешь знать, что я каждый раз видел в последние мгновения перед смертью?

— Хочу, — коротко ответила девушка.

— Я видел тебя! Твое лицо. Это не ошибка, не фантазия. Я уверен, что это была ты! Можешь думать, что я сошел с ума, но так оно и было. Ты все время была со мной, ты не давала мне умереть. Я не знаю даже, хорошо это или плохо. Может быть, мне лучше было умереть. Кто я теперь? Человек без будущего и без прошлого. Пришелец из другого мира, мира, где стреляют и убивают, где гибнут твои друзья, где жизнь и смерть спутники. Где деньги уже не представляют никакой цены, а лишь являются мизерным оправданием собственной жестокости. Зачем я здесь, в этом мире?

В голосе Андрея было столько боли и горечи, что Ирине стало жалко этого большого, сильного и все же беспомощного человека. Она вспомнила слова Елены Петровны, ее пожелание гибели своему сыну.

«Неужели и здесь не обошлось без ее колдовства? — подумала Ирина. — Эта встреча слишком мало похожа на случайную. Да и слова раскаяния из уст убийцы тоже слишком невероятны, чтобы не заподозрить незримого влияния Елены Петровны».

Словно подслушав мысли Ирины, Андрей продолжил, почему-то перейдя на «вы»:

— Не проходило и дня, чтобы, закрыв глаза, я не видел вас…

Увидев протест на лице Ирины, он торопливо пояснил:

— Вы не обижайтесь. Я это говорю совсем не потому, что не нашел другого способа привлечь внимание очаровательной женщины к своей недостойной особе… Нет, это действительно так. С вами, вашим лицом, вашими глазами теперь у меня связано понятие «ЖИЗНЬ». Если бы не было вас, давно бы не было и меня. Это вы заставили меня жить. Заставили тогда, когда бороться уже не было сил, когда подступало безразличие и казалось: все равно — жить или умереть. Настолько все равно, что я об этом уже и не думал. Вы приказывали мне жить, и я не смог ослушаться этих приказов. Все время, пока я лежал в госпитале, и потом в больнице, больше похожий на бесчувственное полено, чем на человека, я ощущал, что вы рядом и что мне нельзя умирать. И впоследствии в самые трудные моменты моей жизни вы снова приходили ко мне и опять запрещали умирать и гнали смерть прочь. Я уже запутался сам. Порой мне кажется, что я лишь потому так рискую своей жизнью, чтобы еще и еще увидеть вас, ваше лицо. Ведь оно является мне исключительно в моменты опасности.

Ирина слушала взволнованную речь Арсеньева и не находила сил прервать его, но когда он замолчал, с ожиданием вперив в нее печальный взор, она тяжело вздохнула и сказала:

— Я голодна. Еще далеко до того места где есть еда и мягкая постель? Если можно, пойдем туда поскорей.

Глава 43

Они шли долго. Ирина не в состоянии была замечать живописности мест. Шумные каскады водопадов, пышная растительность, чарующие красоты гор не волновали. Усталость и голод лишили возможности воспринимать окружающую действительность и превратили в робота, в автомат, механически передвигающий ногами. Вперед… вперед… по камням, по тропам, по мелким горным речушкам вброд, с трудом преодолевая их стремительное ледяное течение.

Наконец колючие заросли ежевики расступились, и ее взору предстала залитая солнцем полянка с небольшим деревянным домиком посередине.

— Вот мы и пришли, — удовлетворенно произнес Арсеньев и улыбнулся. — Сейчас буду тебя кормить.

Это были его первые слова за все время пути.

Ноги сами понесли Ирину к избушке. Она распахнула дверь и, увидев широкую лавку, покрытую овечьими шкурами, тут же обессилено рухнула на нее.

— Это и есть та мягкая постель, которую ты обещал? — ядовито поинтересовалась она. — Ничего вообще-то, только пахнет чем-то прокисшим.

Арсеньев остановился на пороге, и, словно не слыша ее колкостей, внимательно шарил глазами по стенам.

— Все в порядке, не похоже, что кто-то заходил сюда, — заключил он и, подмигнув Ирине, вышел из домика.

Через минуту он вернулся, держа в руке странный нож. Ирина неосознанно отпрянула. Арсеньев усмехнулся.

— Не пугайся, — миролюбиво успокоил он ее. — Это мой талисман. Я его нарочно здесь оставил в надежде, что кинжал благополучно проведет к тому месту, где он находится. Меня убедили, что он обладает волшебной силой. Стал суеверным, понимаешь ли.

Он подошел к стене и отковырнул несколько досок, за которыми оказался тайник, изобильно набитый консервными банками и разнообразными пакетами.

— Садись к столу, — пригласил он Ирину, поспешно вскрывая банку с тушенкой. — Хлеба нет, но зато есть армейские галеты.

Они жадно набросились на еду. Утолив голод, Арсеньев, поднялся с пенька, послужившего ему стулом, и лениво произнес:

— Всю ночь не спал, пойду вздремну на солнышке. Смотри, не дури. Оружие и деньги я спрятал надежно, а на случай, если тебе вздумается прогуляться по горам одной, предупреждаю: здесь полно диких зверей и это небезопасно.

— Не вздумается, — буркнула Ирина, с досадой рассматривая изрядно разорванное платье. — Зашить бы…

— Зашить? Это можно, — улыбнулся Арсеньев.

Резко щелкнув кнопкой, он расстегнул нагрудный карман рубашки и к огромному удивлению Ирины достал катушку ниток с хитро запрятанной в ней иголкой.

— Армейская привычка, — пояснил он, деловито вдевая нитку в иголку.

— Зачем же это?.. Я сама… — поспешно сказала Ирина.

— И в самом деле, чего это я, — неожиданно смутился Арсеньев, протягивая ей катушку. — Ладно пойду прилягу. Буду здесь неподалеку, за избушкой.

Он вышел, оставив дверь открытой. Ирина опасливо покосилась ему в спину и скользнула следом. Он шагал уверенно, не оборачиваясь, и действительно завернул за домик.

Ирина успокоилась, вернулась на лавку и, сбросив с себя платье, занялась его «ремонтом». Она осталась в лифчике и плавочках и испытывала неприятные ощущения.

«Он, видимо, и в самом деле за ночь не сомкнул глаз и уже спит как убитый», — уговаривала она себя.

Лишь только она так подумала, как на пороге вырос Арсеньев.

— Не случалось еще со мной такого: кинжал по запарке забыл, тебе не очень-то можно доверять… — начал было он, но, взглянув на Ирину, осекся.

Он уверенно прошел в избушку, забрал со стола кинжал и медленно направился к Ирине. Она испуганно прижала платье к себе и настороженно смотрела на Андрея.

— Какая ты красивая! — восхищенно прошептал он и потянул платье на себя.

Ирина упрямо вцепилась в платье и старалась не отпустить его, словно видела в нем единственную защиту от этого крупного и сильного мужчины.

— Ну что ты? Чего испугалась? Я тебя не обижу, — ласково прошептал он и нежно провел рукой по ее обнаженному плечу. — Какая кожа у тебя… словно бархатная…

Ирина замерла, не смея шевельнуться. Она видела, как увлажнились его глаза и участилось дыхание, и не ждала от него ничего хорошего. Арсеньев присел на корточки и бережно взял прядь золотистых волос Ирины, спадающих до самого пояса. Он покачал эту прядь на руке, словно взвешивая, и вдруг поцеловал слегка вьющийся локон.

— Ты божественно красива! — выдохнул он. — Головокружительно красива!

В его глазах было столько любви и желания, что внутри Ирины шевельнулось крамольное чувство, и ей стоило немало труда не откликнуться на порыв этого мужчины.

Неизвестно, чем бы закончился столь опасный эпизод, если бы Арсеньев вдруг не тряхнул головой, словно сбрасывая наваждение, не поднялся и поспешно не вышел из домика.

Ирина сидела, по-прежнему не отрывая платье от себя и боролась! боролась! боролась! Ей жутко хотелось побежать за Арсеньевым, прижаться к его широкой сильной груди, еще раз ощутить его прикосновение, его ласку, довериться ему, целиком отдаться во власть ему. Она не могла понять себя. Она осуждала и презирала себя.

Ирина сидела, по-прежнему испуганно прижимая платье к груди, и боролась! боролась! БОРОЛАСЬ! а по ее щекам медленно катились слезы.

Арсеньев спал долго. Ирина заскучала, вышла из домика, побродила по окрестностям, заметила наконец окружающее ее великолепие. Неподалеку бил родник. Вода оказалась невероятно холодной и редкостно вкусной.

— Искупаюсь, — подумала Ирина и подосадовала на отсутствие мыла.

Почва возле родника была глинистой, и она решила воспользоваться этим. Сбросив с себя и платьице, и лифчик, и даже трусики, Ирина с некоторой брезгливостью намазала тело глиной и принялась смывать ее, вскрикивая и поеживаясь от обжигающе ледяной воды.

— Вот ты где! — внезапно раздался голос Арсеньева. — Я уже встревожился, не сбежала ли, дуреха. Здесь и заблудиться не сложно.

Ирина вздрогнула и ошеломленно уставилась на Андрея. Он без всякого стеснения рассматривал ее стройную фигурку, и глаза его загорелись прежним восторгом.

— И все же ты чертовски хороша, — воскликнул он беззаботным тоном, наклоняясь за ее одеждой.

Но беззаботность была неискренней. Легкая хрипотца в голосе выдавала его волнение. И едва заметное дрожание рук не укрылось от взора Ирины. Он протянул одежду. Она, стараясь избежать соприкосновения с ним, неловко приняла ее, и трусики упали на землю. Андрей проследил за ними взглядом, раздумывая: удобно ли будет поднять их. Ирина тоже растерялась. И вдруг они оба наклонились, лица их сблизились, и сама не понимая как, Ирина оказалась в объятиях Арсеньева. Силы покинули ее. Она затрепетала в мощных руках Андрея и издала протяжный жалобный стон.

— Я… Ирина… Я… — услышала она его взволнованный голос. — Малая, славная, прекрасная, волшебная… — торопливо шептал он, покрывая поцелуями ее шею, плечи, груди… — Не бойся, я не трону тебя, ты мне снилась, или не снилась, нет, это было словно наяву, я не обижу тебя, я не могу без тебя, это правда, я знаю, ты боишься меня и не хочешь…

— Хочу, — испугавшись своих слов, прервала Андрея Ирина и с удивлением повторила: — Хочу… хочу…

Глава 44

Они лежали на траве, смотрели в небо и слушали журчание воды. Родник бил весело, жизнеутверждающе. Ирина уже не стеснялась своей наготы.

«Что происходит? Неужели это я лежу с жутким, страшным человеком, грабителем и убийцей? — без всякого возмущения думала она. — Хотя убийцей оказалась и я. Я тоже убила, пусть преступника, но все же человека. Да к тому же из-за моей глупости погибли ни в чем не повинные люди, — она вспомнила полный ненависти взгляд раненого мужчины и вздохнула, — Впрочем, они уже были обречены».

Андрей приподнялся, и мускулы заиграли на его красивом, покрытом множеством шрамов теле. Ирина потрогала один из этого множества и спросила:

— Это что?

— Афганистан, — равнодушно ответил он и тут же вдохновенно заговорил:

— Родная, не бросай меня, я гибну, я конченный человек, только ты можешь спасти меня, родная, я не хочу жить!

Он посмотрел на нее долгим, полным мучения взглядом, и ей стало жалко его, жалко нестерпимо, как бывает жалко больное, страдающее животное, просящее о помощи одними глазами.

— Ну что ты, ты же сильный, ты же умный, ты же хороший, — залепетала она, сама поражаясь своим словам и внутренне протестуя, — ты все можешь изменить, ты будешь счастлив, ты заслуживаешь этого, ты нежный сын, ты смелый воин, ты…

Ирина долго еще говорила что-то бессвязное, утешая Андрея, говорила, говорила, пока не почувствовала, что чудовищное напряжение, разрывающее его душу, начинает ослабевать. Успокоившись, он посмотрел на нее и неожиданно спросил:

— Скажи, ведь это была ты?! Ты?!

— Да, да, да! Это была я! И не спрашивай, как все случилось. Я и сама не знаю…

Андрей грустно улыбнулся.

— Я знал, что это была ты. Даже если бы ты сейчас не призналась, ничего бы не изменилось. Я знал! Я точно знал!

Он обнял Ирину, запутался в ее волосах, и целовал, целовал… Целовал ее шею, ее плечи, ее руки, груди…

— Я не хочу больше расставаться с тобой, я слишком долго искал тебя, я не вынесу разлуки, мне без тебя не жить…

— Мне тоже… тоже… — вторила Ирина.

Вторила против своей воли, против желания. Она ничего не могла поделать с внезапно охватившей ее нежностью, ах нет, не только нежностью, любовью.

— Это какое-то наваждение, — сказал он, продолжая ее целовать, — колдовство какое-то, волшебство…

— Да, именно колдовство, именно волшебство, — тихо произнесла она, нащупывая на груди медальон, надетый Ляной.

Она недоумевала, почему Андрей не обращает внимания на этот роковой медальон, будто бы и не узнает его.

— Вот, посмотри…

Ирина отстранилась от Андрея, сняла медальон и протянула поблескивающее на солнце украшение. Он взял его, рассеянно покрутил в руках. Ирина видела, что мысли Андрея далеки от этого кусочка диковинного металла.

— Как? Разве ты не узнаешь его? — изумилась Ирина.

— Кажется, я где-то видел уже такой же, — неуверенно сказал Андрей.

— Странно… ты забыл… Это было давно… Ты еще учился в школе… Постарайся вспомнить… Ты хотел сделать матери подарок…

— Я никогда не делал матери подарков, тем более в школе. Что я, девчонка?

— Как? И ты не ходил к соседу ювелиру? Неужели ты забыл?

— Да нет же, ты что-то путаешь. У меня прекрасная память. Не было среди моих соседей ювелиров. Это точно, можешь не сомневаться, — уверенно ответил Арсеньев.

Что-то надломилось внутри Ирины. Боль! Невыносимая боль заполнила ее душу. Она поняла, догадалась о страшном одиночестве Елены Петровны — женщины, посвятившей всю жизнь единственному родному, драгоценному и такому черствому, жестокому человеку. Ирину внезапно озарило;

«Она, наверное, придумала немало сказок о сыне, о его внимании к матери, любви, заботе. Придумала и рассказывала соседям, знакомым, забывая о том, что это неправда, и уверовав уже в то, что сын действительно нежный, отзывчивый и заботливый. Боже! Как же она несчастна!» — ужаснулась Ирина.

Она вспомнила просветленную улыбку на лице Елены Петровны, когда та поведала ей историю с медальоном, с этим дурацким ювелиром, с полудрагоценным камнем…

— Боже мой, боже мой, — едва не стонала от боли Ирина.

Теперь, когда она сама была матерью, это открытие оказалось столь мучительным, что не хотелось верить в него, хотелось тут же найти опровержение страшным догадкам.

— Андрей, а ты давно писал матери? — с надеждой спросила она.

— Никогда не писал. Я вообще не люблю писать письма.

— Ну… тогда звонил?

Он удивленно посмотрел на нее.

— И не звонил никогда… А почему тебя это интересует?

— Просто так… А когда ты видел ее в последний раз?

В его глазах появилась тревога.

— А что? Ты что-то о ней знаешь? Да, почему ты решила, что я делал ей подарок? — наконец заинтересовался он. — Ты знаешь мою мать? Она жива? С ней что-то случилось? Признаться, я не видел ее лет десять…

— Нет, нет, — поспешно воскликнула Ирина. — Я ничего о ней не знаю. Просто так, фантазирую.

Она сама не понимала, отчего не призналась Арсеньеву в том, что недавно видела Елену Петровну. Какая-то странная неведомая сила удержала ее.

Андрей легонько сжал ее ладошку в своей большой, сильной руке и спросил:

— Ты обещаешь всегда быть рядом?

Ирина хотела крикнуть:

— Нет, нет! Ни в коем случае!

В груди у нее похолодело. Страх! Тошнотворный, черный, умопомрачительный страх сковал ее душу, но она улыбнулась и ответила:

— Конечно, любимый.

Андрей обрадовался, снова зарылся в ее волосах, зацеловал, заласкал… Она не возражала. Так легче было спрятать слезы.

— Я обманул тебя, но сейчас уже можно сказать правду. Здесь неподалеку, всего километров десять, есть село. Там живет мой друг, у него машина. Мы пойдем туда, прямо сейчас, а завтра уже будем гулять по Тбилиси. Я знал, я всегда знал, что когда-нибудь мы будем вместе, потому что по-другому не могло быть. Что бы мы ни делали, куда бы ни забросила нас судьба, все равно в конце концов мы будем вместе. Я знал это! Знал!

Андрей помолчал, пристально всматриваясь в глубину бездонных Ирининых глаз, и тихо, торжественно произнес:

— Ты не подумай, Ира, что я сошел с ума. И ты не думай, что сказанное мной продиктовано благодарностью за мое чудесное спасение. Нет. Здесь дело совсем в другом. То, что я скажу тебе, — неизбежность.

Он смущенно замолчал, задумался, но затем, словно решившись на что-то важное, твердым голосом, совсем не подходящим к этим словам, заговорил вновь:

— Я люблю тебя, Ира. И мы обязательно будем вместе. Нам не нужно для этого что-нибудь делать. Нужно лишь не расставаться. Я знаю — так будет. И еще я верю в то, что и ты полюбишь меня. Иначе просто не может быть. Иначе зачем я остался на этой земле? Зачем ты оставила меня жить?

Андрей смотрел на нее с такой тоской, что она не знала, куда девать глаза.

— А знаешь? Говорят, эта игрушка заговоренная и сделана из такого прочного металла, который не поддается никакой обработке, — с улыбкой произнесла она, кивнув на руку Андрея, в которой он продолжал сжимать медальон.

Она сказала это лишь потому, что не знала, как ответить на его вопрос, не знала, как себя вести, сказала просто, чтобы перевести разговор в другое русло, но Андрей почему-то обрадовался.

— Правда?! Это точно?! А вот сейчас и проверим, — воскликнул он.

Все произошло мгновенно. В одну секунду. Ирина даже не сразу осознала, что именно произошло. Молниеносно в руках Андрея оказался кинжал, один удар — и взметнувшийся в воздух медальон распался на половинки.

— Вот это да!!! — возликовал Арсеньев, с любовью глядя на кинжал. — Не обманул чертов маджахед.

Словно яркая вспышка озарила небо, а потом на солнце набежали тучи, и мир померк, поблек и сузился.

Ирина как слепая шарила по траве в поисках подарка Ляны. Лицо ее почернело. Ей сделалось дурно. Она нашла разрубленные кусочки медальона и отрешенно смотрела на них. Андрей выхватил их у нее, не переставая торжествовать.

— Надо же, как легко и точно разрубил, — смеялся он, изучая ровный срез.

Туг он заметил перемену в Ирине.

— Расстроилась? Ну прости, я не подумал. Я тебе лучше куплю с вот такенным бриллиантом!

Он подкинул вверх камешек величиной с куриное яйцо. Ирина отбросила с лица прядь волос и улыбнулась. Ей вдруг стало так легко, так ясно, словно она очнулась от кошмара и увидела, что это всего лишь сон, страшный, долгий, похожий на явь, но все же сон.

— Пошли, скорей, мы успеем попасть на мягкую постель еще до захода солнца, — тянул ее за руку Андрей.

Он поспешно одевался. Он очень торопился и не заметил, как из кармана брюк выпал пистолет системы Марголина, которым так хорошо владела Ирина. Пистолет выпал и «утонул» в траве.

— Я счастлив, я никогда не был так счастлив, мне кажется, что я пойду не в заброшенную грузинскую деревню, в которую ведет тропинка за этим родником, — он махнул в сторону, противоположную избушке, — мне кажется, я пойду навстречу своей судьбе, навстречу своей любимой. Хотя любимая рядом, здесь, но мне почему-то кажется именно так.

Он ласково посмотрел на Ирину.

— Одевайся, а я побегу откопаю «фундамент» нашего счастья.

Он заспешил, застегивая на ходу рубашку, но все же оглянулся и подмигнул Ирине:

— А ты можешь подождать меня здесь. Я хорошо ее закопал, эту казенную сумку. Придется несколько минут повозиться.

И он быстро пошел по тропинке, уже не оборачиваясь. Пошел навстречу своей судьбе. Уходя от Ирины, он шел к ней, шел на встречу со своей любимой.

Она сидела на земле, медленно натягивая платье, машинально расправляя его на талии, бедрах. Взгляд ее был сконцентрирован на стремительно удаляющейся спине преступника, убийцы. Рука сама потянулась к пистолету, зловеще притаившемуся в густой траве.

Он уже был далеко этот чужой, незнакомый человек, умный, смелый, расчетливый, бездушный, заранее оправдавший себя во всех своих грехах. Он уже был далеко, но Ирина не промахнулась. Она не имела на это права.

Арсеньев рухнул сразу. Он даже не вскрикнул. Скорей всего он ничего не понял, не осознал. Ирина была уверена, что он мертв. Она даже не стала этого проверять, а повернулась и пошла к тропинке за ручьем. К тропинке, ведущей не в грузинскую заброшенную деревню, нет, нет. Она шла к тропинке, ведущей к новой свободной жизни, к сыну, к дому и… к тому ЕДИНСТВЕННОМУ, которого так счастливо нашла в московском аэропорту.

Ляна обессиленно уронила голову на стол. По ее пергаментному морщинистому лицу медленно стекали слезы. Когда-то прекрасные глаза ввалились и потускнели. За несколько дней она постарела на десятилетия.

— Я сумела сделать это, Мариула, слышишь?! Я сумела! Я исправила свои ошибки! Я исправила их! Я отказываюсь от всего того, чему посвятила жизнь! — стенала, кричала, рыдала Ляна, хватая одну древнюю книгу за другой и бросая их в яркое пламя камина.

Ее сухонькое, истощенное тельце содрогалось от этих рыданий, но в глубине души уже были покой и умиротворение. Когда догорела последняя страница Черной магии, Ляна тяжело подняла свое больное тело и медленно поплелась к выходу.

Солнце подкрадывалось к горизонту. Сад заполнился гомоном птиц. Ляна упала на траву и долгим просветленным взглядом смотрела в небо. Она видела там то, что редко кому выпадает увидеть, — восход Черной луны. Ляна была счастлива, но никто уже не мог об этом узнать.

Когда на следующее утро добрая старушка Ольга Николаевна нашла свою соседку лежащей в саду бездыханной на покрытой росой траве, она была поражена: так молода и красива была Ляна, так светел был ее застывший взгляд, так радостен, так ублаготворен.

— Надо же? — прошептала потрясенная Ольга Николаевна. — Ляна умерла под старой грушей, посаженной в день гибели своего любимого мужа…

Эпилог

Лиллит — Черная луна. Невидимая, словно несуществующая, она снова через долгие девять лет отсутствия появилась над горизонтом, осветив с небесной бездны мнимым светом мнимых, всепроникающих лучей судьбы тех, кого отметила в первые секунды их зачатия. Только там, куда упадет невидимый агатовый луч Лиллит, можно изменить неизменяемое предначертанное, одолев могущественный Верховный Рок.

Лишь немногим из отмеченных этой планетой невероятной ценой ошибок, потерь и терзаний удается осуществить свое главное право, дарованное коварной Лиллит, — право выбора смысла жизни. И тогда они отказываются от сомнительного счастья руководить своим и чужим фатумом, меняя предначертанный Верховным Роком путь. Во имя мира и покоя души, во имя рядового человеческого счастья, во имя обыкновенной земной любви отрекаются избранники Лиллит от страшной своей способности знать неведомое и видеть несвершившееся. И в награду устремленным к небу, спокойным, умиротворенным взором с израненной, но полной простых человеческих надежд душой могут они однажды увидеть то, что не дано простым смертным и редко выпадает на долю избранных — жуткий и прекрасный, убивающий и возрождающий (как сама Любовь) восход Черной луны.