Восход Хепри

3 Врата.

Четыре ладьи уходили всё дальше от Уасита вниз по течению Реки. Хепри восходил всё выше, Тути-Мосе, как и Ипи не хотелось заходить в надстройку, посему Фараон и Верховный Хранитель расположились под навесом, на носу парадной ладьи, наблюдая, как перед ними грозно вздымаются ряды вёсел двухрядной боевой ладьи, и на возвышении, в центре корабля, стрелки пары осадных луков целят по правому и левому берегу. Ипи привстал и обернулся на мгновенье — пара речных ладей, гружёных золотом, шла за ними. Удары вёсел распугивали рыбу и крокодилов, обычно молодых, но, однажды, напуганный гребцами, отскочил старый и крупный, возможно, его оглушило веслом, и крокодил, размером, наверно, больше, чем в двенадцать немет длиной, проплыл прямо перед парадной ладьёй, гоня изгибами хвоста большую тугую волну, и пугая рыбёшку. Гребцы боевой ладьи всё же ударили беднягу, ибо, когда перед его мордой опустились вёсла ладьи Наследника, крокодил спешно нырнул вглубь, лишив Ипи и Тути-Мосе возможности любоваться священной мощью сына Хранителя Реки.

Тути-Мосе извлёк из поясного кошеля серебряное кольцо и бросил в ленивые воды: «Прими дар, Хранитель Реки, Приходящий в Разлив!»

Ипи-Ра-Нефер так же принёс жертву Себеку, вскинув лук, и, почти не целясь, Верховный Хранитель поразил в горло молодую антилопу на берегу Хапи. Животное взбрыкнуло и упало в Священную Реку, тушу тут же подхватило течение.

Рассветный ветер колыхал тростники, изящные лани и грузные крестьянские буйволы подходили к водопою.

Стая уток выпорхнула из тростников, виною тому были три рыбачьи лодки, выкатившиеся в воды Хапи из небольшого канала. Тотчас же, из бойницы стрелковой площадки на корме «Звезды Обеих Земель» вылетела стрела, и, оставив дымный след, попала у берега в прибрежный ил, так, что лишь оперение торчало из воды. На надстройке запела труба, заставившая рыбаков поклониться, приветствуя Тути-Мосе. По правую сторону показались зеленеющие крестьянские поля, вскоре сменившиеся пальмовыми рощами. Эта местность была довольно безлюдна, но полна зелени и живности, и Ипи нравилось смотреть на оба берега, на воду, играющую лучами Светила.

Белая сова, подобно тени, пролетела над головою Хранителя. Странный знак — к чему бы Вестнице Нейти лететь над водами в такое время, когда Ра уже высоко. Тути-Мосе тоже проводил птицу взглядом.

Но, внезапно, тень Небесного Хапи закрыла диск Ра. Ипи-Ра-Нефер привстал, смотря за корму, в сторону Уасита, вроде бы, после пятого канала ещё должны быть видны золотые навершия Великих Обелисков, если только и Уасит не скрыла небесная тень. Ипи чувствовал… Он чувствовал боль царственной сестры, передающуюся ему и даже небу, внезапно закрывшемуся пеленою теченья Небесного Хапи. Чувствовал. Но ничего не мог сделать.

— Странно, Ипи, сейчас не сезон, в месяц Хатор небо должно быть безоблачным? — Тути-Мосе оглянулся, проследив взгляд Ипи, затем окликнул Верховного Хранителя, — Брат мой, Ипи-Ра-Нефер, слышишь ли ты меня?

— Оставь, мой царственный брат, мне, похоже, нездоровится, — у Ипи и вправду закружилась голова — либо от напряжения, либо от его раздумий, а, может, жар Великого Ра оказался для него не слишком ласковым, — мне напекло голову, мой Фараон, на тёмные волосы нужен хотя бы белёный парик, если не хочешь отягощать свою голову бронзой шлема. Я выпью вина и вздремну, да и ты, — Ипи указал на Великий Диск — тоже будь осторожен.

— Свет Великого Ра не при чём, достойный Ипи! Ты опечален, и я чувствую это. Ты грустишь о своей сестре и о своей наречённой. Так что же? Я тоже надолго покидаю тех, кто любим, — Тути-Мосе улыбнулся, встряхнув Ипи за плечо.

— Ты прав, Тути-Мосе, да будет жизнь твоя вечной, — Ипи-Ра-Нефер отстранил руку Наследника, — но это не моя грусть. Это грусть Мерит. Я чувствую её, и мне трудно совладать с собою.

— Так развеем нашу печаль так, как подобает воинам, Ипи, приказать принести деревянные мечи или используем наши луки? — Наследник, было, снял лук со своей спины, но Хранитель остановил его:

— Мне помнится, достойнейший Тути-Мосе, ты сомневался в том, будет ли бронза столь же гибкой, как кость слона или бегемота? — Ипи-Ра-Нефер хитро прищурился, — я уже испытывал свой осадный лук, из тех, которые мы взяли с собою для твоей новой ладьи, не угодно ли тебе увидеть в действии это оружие, Фараон?

— И где теперь твоя печаль, Ипи? — Тути-Мосе усмехнулся и крикнул воинам, — несите осадный лук на палубу! Да не тот! — Фараон уточнил, видя, что воины бросились к надстройке, — новые, большие, которые мы загрузили на ладью!

Несколько воинов, вместе с подносчиками стрел с трудом вынесли из трюма парадной ладьи Наследника громоздкий, шириной в семь локтей, лук, и с трудом установили его поперёк палубы, водрузив бронзовый шкворень лука в отверстие на большой пальмовой плашке. Подносчики снова нырнули в трюм, появившись с необычно длинными стрелами, более похожими оперённую пику воина. Ипи-Ра-Нефер, не медля, подбежал к оружию, взявшись за длинный рычаг, и, приказав воинам знаком помочь ему. Толстая льняная тетива напряглась, бронзовые пластины изогнулись, и прочные плечи медленно отошли. Ипи вынул рычаг, бросив на палубу, схватил стрелу, уложил её и поджёг длинной лучинкой пропитанный смолой и красной солью льняной фитиль, торчащий из толстой медной трубки, запечатанной глиной и закреплённой у наконечника. Хранитель выстрелил, почти не целясь, бронза запела, и тяжёлое оружие подпрыгнуло, едва выбросив стрелу. Через несколько мгновений пальма на восточном берегу, отстоящая от ладьи на три-четыре сотни шагов, вспыхнула посередине, огонь быстро пополз вниз, — фитиль поджёг смолу или кровь Геба проваренную с горючей солью.

— Воздам хвалу твоему разуму, достойнейший Ипи-Ра-Нефер! — Тути-Мосе подошёл к Верховному Хранителю, осматривая новое оружие, изредка поглядывая на пальму, охваченную пламенем, — эти луки много мощнее и точнее старых, а так же, бьют дальше. Да и неугасимого огня в медной или глиняной трубке может хватить, чтобы сжечь любую ладью.

— Спасибо тебе, Брат! — Ипи поклонился Наследнику, — но только они слишком велики, видишь, этот едва уместился на палубе Звезды Обеих Земель, этим оружием можно оснащать только очень большие ладьи, Величайший Тути-Мосе.

— За этим дело не станет, Ипи! — Тути-Мосе взял одну из стрел и принялся осматривать её, — купим больше кедра и построим больше ладей, таких, как та, что ждёт нас в Бехдете. Но всё же, — Фараон, как Посвящённый Братства Имхотепа не мог скрыть своего интереса, — как тебе удалось сделать бронзу такой гибкой?

— Иногда, Тути-Мосе, не бесполезно пройтись по большому рынку Уасита, — Ипи улыбнулся, — однажды, я увидел кузнеца из Яхмади, который гнул свои мечи, предлагая их на продажу, как, разве что, можно гнуть тамарисковый прутик. Всего за сотню кайтов кузнец поведал мне секрет его бронзы — дабы она была гибкой, он клал в сплав вдвое меньше олова. А дальше — я просто подумал, как лучше склепать пластины, дабы они хорошо гнулись и, подобрав нужную толщину, начертил на папирусе и отнёс в храмовое Братство!

— Что же, Верховный Хранитель! — Тути-Мосе покачал головой, — ты знаешь, как добиться своего. Теперь, Ипи, печаль покинула твой Ка?

— Конечно покинула, Величайший Мен-Хепер-Ра, да будет жизнь твоя вечной! — Ипи-Ра-Нефер поклонился и прикрыл глаза, — но всё же, я уйду под навес и освежусь вином, Великий Ра может быть жесток и опасен…

Верховный Хранитель, сделав вид, что закрывает глаза рукой, не совсем учтиво покинул Наследника, скрывшись в надстройке. Тути-Мосе хотел было последовать за ним, но лишь проводил Хранителя взглядом. В конце месяца Тиби Ипи-Ра-Нефер должен был встретить только семнадцатый праздник Второго Имени, но не только царственный Тути-Мосе, что был старше своего названного брата лишь на два сезона, но искушённые в интригах Жрецы Ипет-Сут, придворные Маат-Ка-Ра, хитрые цари Джахи и хищные посланники Хатти и Нахарина поражались самообладанию и отточенности разума носящего Скипетр Ириса. Но играть с будущим врагом, неверным союзником или властолюбивой Хат-Шебсут, надевшей Двойную Корону — одно, а вот чувства своего Ка от близких ему людей Ипи никогда не умел скрывать. Да и не желал. Всё одно — что бы не печалило Верховного Хранителя, — сон царственной Мерит-Ра, долгий поиск убийц отца, или же предстоящее Посвящение, Наследник Тути-Мосе решил оставить его в одиночестве. Ненадолго — поразмыслив, Тути-Мосе нашёлся, поспешив за Верховным Хранителем. Ипи полулежал в своей каюте, задумавшись, и Фараон не сразу решился его потревожить.

— Оставь свою печаль, достойнейший, ибо ныне не Тути-Мосе пришёл к Ипи-Ра-Неферу, а Фараон пришёл к Верховному Ур-Маа, дабы узнать грядущее!

— И да будет так, Величайший! — Ипи встал с ложа, улыбнувшись Мен-Хепер-Ра, — только знай, я не буду смотреть воду и золото в преддверии посвящения, слишком часто Мерит-Ра пугала меня своими виденьями в воде и вине, хотя она ещё не посвящена.

— Будь по твоему, достойнейший, — Тути-Мосе умостился на сидении перед Ипи-Ра-Нефером, — но как ты хочешь получить предзнание без воды?

— Есть один способ, Фараон Тути-Мосе, да живёшь ты вечно, хотя, — Ипи-Ра-Нефер немного смутился, — многие считают, что этот способ достоин лишь женщин-простолюдинок, но в нём заключены слова самого Тути Трижды Мудрейшего, и ты, посвящённый Глашатая Амена, должен знать сие.

— Ты хочешь разбить знаки Нетеру, достойнейший? — Тути-Мосе и вправду был удивлён.

— Именно, Величайший, — Ипи отхлебнул вина и достал свёрток дорогой ткани из золочённой коробки, — я разложу тебе Знак Вечной Жизни, дабы узнать о грядущем.

Тонкие костяные пластины, украшенные лазуритом и золотом разных цветов упали на грубый деревянный стол. Ипи закрыл глаза и стал мешать их, отрешившись от себя. Внезапно открыл глаза, озарившиеся странным блеском, и стал выкладывать одну за одной.

— Открывай, Ипи! — Тути-Мосе невольно улыбнулся, заметив, что движения Верховного Ур-Маа и Хранителя Трона неотличимы от движений его царственной сестры, — Мерит-Ра часто гадала Фараону.

— Карта возможности, Тути-Мосе, да живёшь ты вечно, четвёртый знак, колесница Величайшего. Тяжела рука Фараона, меток лук его, меч его — всесокрушающая сила. Победы твои потрясут мир. Карта препятствия, Величайший Мен-Хепер-Ра.

Даже на закате жар умирающего Атума был нестерпим — приближался великий разлив, за ним и время летнего сезона. Прохлада бассейна даровала женщинам блаженство, но ненадолго, вскоре, они вынуждены были укрыться в своих покоях, хранящих прохладу. Нефру-Маат размышляла, каково сейчас на ладье, что несёт их к древнему Бехдету по водам Хапи её наречённому и Фараону Тути-Мосе. Но… Тоска вновь переполнила сердце, и Жрица поспешила искать утешения у царственной сестры своего наречённого.

Нефру-Маат застала юную Правительницу стоящей у окна террасы, смотрящей на то, как вдали, над горизонтом Аменет, догорают последние лучи закатной короны Атума.

Я знала, что ты будешь искать меня, Жрица Хатор. Ты тоскуешь, я знаю, тоскуешь. Не стоит полнить тоской свой Ка, — Юная Соправительница Мерит-Ра, поспешила успокоить наречённую своего брата. Скоро, поверь мне, совсем скоро, великая ладья моего царственного супруга причалит в гавани Уасита, и мой брат, твой возлюбленный, сойдёт вместе с ним, желая обнять тебя, — правительница улыбнулась.

— Но, — Мерит-Ра, похоже, отвлекла Нефру-Маат от тяжёлых мыслей, если Жрица обратила внимание на такую мелочь, — почему ты ходишь босиком в своём дворце, ты так любишь ощущать тепло камня, что одеваешь свои золотые сандалии лишь за его пределами… — Соправительница не дала ей договорить:

— Нет, Нефру-Маат. Я люблю тишину… Тишина — родная сестра мудрости, а звон золота по каменным плитам невыносим мне, у меня… Ты же знаешь, что я нередко могу долго не вставать с ложа из-за головной боли, но главное, шум мешает мысли. А в последних лучах Атума я никому не позволяю нарушить тишины, на закате тишина священна, Нефру-Маат… Тишина и покой Вечности, — Соправительница поспешила перевести разговор, понимая, что он способен напугать наречённую её брата, — впрочем, я рада, что иные мысли наполняют твой разум, поверь, они изгонят тоску, поверь, как бы не изменился мой брат, он будет так же любить тебя, он станет другим, но, может, ты и не заметишь сего, да, он пройдёт посвящение, но тебя же не пугает то, что он… — Правительница осеклась.

— Но я боюсь, моя царственная Сестра! Ведь ты, ты сама, — слёзы потекли из глаз Жрицы.

Юная Правительница нежно обняв её за плечи, отвела Нефру-Маат к своему ложу, и осторожно помогла ей возлечь, взяла со столика небольшую лютню, и прилегла рядом, на полу, на небольшую циновку.

Жрица посмотрела на неё — Священную Супругу Фараона Тути-Мосе, и сестру её возлюбленного. Она была прекрасна, как существо, не принадлежащее этому миру, маленькие, точёные ступни и тонкие ножки, согнутые в коленях, почти по щиколотку прикрытые полупрозрачным платьем, тонкие руки, держащие лютню, узкое лицо и, главное, — эти глаза, синие, как закатное небо. Такие же, как и у её брата, возлюбленного Жрицы. Правительница пережила всего пятнадцать разливов, но была такой… — Нефру-Маат было трудно выразить свою мысль, ей вспоминался, смутно вспоминался только далёкий сон детства, но Жрица не помнила, кто, столь похожая на юную Правительницу являлась ей в этом сне.

— Я спою тебе песню, Сестра моя, спою, чтобы развеять твою печаль… — Мерит-Ра улыбнулась жрице, и осторожно, вызвав странный и сладкий звук, провела пальцами по струнам, запрокинув голову.

— Но, царственная сестра! — удивилась Нефру-Маат, — разве песни поют, когда Великий Ра умирает?

— Смотря какие, Сестра моя! — правительница повернулась к ней лицом, и загадочно улыбнулась, — эту песню написал мой брат, и твой возлюбленный. И, будь он здесь, а не на пути в Бехдет, сам объяснил бы своей наречённой, почему эту песню можно петь лишь на закате. Ты хочешь услышать её?

— Конечно, о, царственная Сестра! Но о чём она?

Я начну с того, как всё начиналось, чтобы ты поняла о чём, а потом будет песня:

«Во времена Сен-Усер-Ти Хеку-Ра, из Дома Амен-Ем-Хету, к которому принадлежим и мы с братом, Царь Бабили хотел напасть на Та-Кем вероломно и неожиданно и был близок к своей цели как никогда.

…Лучи рассветного Хепри ударили в спину измотанных воинств, и тяжек был переход, но воинства непобедимо. Пять тысяч мечей и копий, тысячу лучников он приведёт в обход Дельты. Царь Бабили Суму-Ла Эль пребывал в раздумьях, и вдруг… Увидел он вдалеке, тонкую ленту вдали, на горизонте Аменет, сверкавшую розовым светом Хепри. Это была Мать Всех Рек, как звали Хапи в странах Двуречья, Река, давшая начало благодатной Чёрной Земле. Град Белых Стен был так близко. Его победа была близка как никогда.

До того, как Великий Ра взошёл на Престол Нут, воинства Суму-Ла-Эля спустились в предгорья, и шли по каменистым осыпям. Босые ноги и кожаные сандалии воинов мерно мешали каменное крошево, над долиной стоял гул и был он подобен камнепаду, ибо лавина шла к Менфи. Соколы реяли над ними, и священные грифы, и нечистые вороны в предвкушеньи скорого пира. Горы были темны — коричневый мёртвый камень, изрезанный безжалостным бегом Ладьи, светом Ра и дождями нависали над ними, но были уже позади. Они встретили первый оазис и напились вдоволь прохладной воды, и, не отдыхая, продолжили путь. Царь Суму-Ла брезговал паланкином, он был воином, меч был его привычной ношей, а щит защищал от стрел и от света Великого Диска. Он подозвал писца, дабы тот записал речь царя и воителя: (пальцы Соправительницы пробежали по струнам, и она начала свою песню, тонким и нежным голосом).

«Я — Суму-Ла, царь Бабили, сокрушивший Киш и Сиппар, я вёл свои воинства числом в пять сотен вширь и тысячу вдоль, и тысячу лучников с ними, вёл вдоль Залива Энки, мимо Двурогого Моря, вёл по мёртвой пустыне и непроходимым горам. И вывел к подножью в долину, и виден мне стал берег Хапи, и близок я был к своей цели, к Древнему Городу Менфи, к белостенному городу Чёрной земли Благодатной».

Царь закончил свои слова. Писец прочертил на глине последние знаки: «Суму-Ла, царь Бабили, потомок царей Аккада оглядел своё воинство в пятьдесят сотен копий и тысячу луков. И кто мог помериться с ними силой? Мудрый Сен-Усер-Ти, потомок Амен-Ем-Хету, привёл свои воинства вдвое меньше к крепостям у Верхнего Моря, надеясь встретить и разгромить его, и ошибся в собственной мудрости. Мёртвые песчаные и каменистые россыпи предгорий отделяют его от саванн, а за ними — град Белых Стен, за ними победа и слава. Он обошёл Фараона, ждавшего его на перешейках и заводях Дельты, чтобы разгромить с крепостных стен! Бессильны лучники Кеми! Колесницы его бессильны! Грозные слоны его воинств зря топчут пустынную землю! Ибо не в том ждут месте. Сегодня, захватит царь Бабили рыбацкие и торговые ладьи на берегу Матери Рек, и переправится к беззащитному Менфи, а следом падёт и Столица благодатной Чёрной Земли. И будет великая слава!»

Мерит-Ра замолчала, опустив лютню, и дождавшись кивка Нефру-Маат продолжила речь, но не песню.

Камень и песок, песок и камень… Как скоро им встретиться оазис. Может быть птицы, священные в Кеми, ждут не битвы, а лишь ожидают, когда мы падём от жажды? Суму-Ла Эль шёл впереди своих войск, и начал взбираться на бархан, засыпавший каменистую осыпь. За ними шли знаменосцы. Лампада Энки и лампада Иштар горели на длинных древках. И вдруг!

«Стой, почтеннейший царь — там воин!» — прокричал кто-то из его охраны, сразу же окружившей его.

Суму-Ла увидел воина, стоящего на вершине песчаного холма. Он видел воинов Кеми и раньше — послы и торговцы Чёрной Земли всегда были из крупных сановников, жрецов или водителей воинств, и это был знатный воин Чёрной Земли… Бронза мелкими щитками прикрывала его грудь, подобно броне ужасной зелёной ящерицы, живущей в Матери Рек. Шлем его был золотым и белым, искусные ювелиры Кеми, лучше которых нет ни в одном из царств, исполнили шлем головой священной в Кеми хищной птицы. Золотая кобра украшала причудливый шлем знатного воина, и длинный двуострый меч синего металла, не похожего на бронзу, с прикованными к основанию двумя золотыми лезвиями, подобными серпам, висел у его пояса, на золочёной бронзовой кольчуге, прикрывавшей воина от живота до колен. А поверх брони было одето громадное священное украшение золота и лазурита. Щит его был покрыт позолотой и сверкал подобно золотому зеркалу. Но более всего, Суму-Ла-Эля поразило лицо, почти не прикрытое шлемом, разве клюв хищной птицы защищал лоб от мечей и палиц. И глаза. Цвета неба, глаза, горящие как огонь синих звёзд, странные глаза… Может, это был сам Фараон, ну и пусть, попытаться пленить столь отважного, решившего идти в одиночку против воинств Бабили, воина, Суму-Ла счёл бесчестным.

Воинства Бабили остановились, ожидая приказа. Воин был знатен и отважен, раз вышел один против армии. Скорее, это был знатный посол, или… Суму-Ла ошибся, и лучники Сен-Усер-Ти ожидали их за холмом из песка и камня.

Царь приказал Советнику, писцу и двоим охранникам, не обнажая мечей, подойти к незнакомцу, и спросить, что надо ему, сказав, что отважный царь Суму-Ла ценит отвагу сердца, и просит воина Кеми не вставать на пути его армий, а, принять богатый подарок и отправляться в свой город с миром.

Вскоре охранники вернулись, доложив, за холмом нет засады, и незнакомец им речет слова, что странные очень, прося говорить с достойным Суму-Ла, царём Бабили.

Царь распорядился стражникам, привести советника, чтобы поведал ему Нимрути «странные слова» незнакомца. Приказ был тотчас исполнен.

— Что сказал тебе отважный воин Чёрной земли, отвечай мне, советник Нимрути! — царь говорил негромко, но твёрдо.

— О, великий царь Эль Суму-Ла! Мы спросили его на языке Кеми: «Кто ты, отважный воин чёрной земли, и зачем в одиночку вышел против несметного и несокрушимого воинства Бабили? Ты один из правителей номов, посол или военачальник?» — советник ответил немного подавленным голосом, он боялся, что царь не поверит его словам, или, напротив, поверит, и не знал, что хуже.

— И что ответил тебе чужеземец, о, мудрый советник? — на мгновение Нимрути показалось, что царь Бабили обеспокоен.

— Сказал нам, что он не правитель номов, и не военачальник Та-Кем. Сказал, что он Царь земли Те-Мери и страж граничащей с его царством земли Ам-Дуат, но мне не ведомы эти страны. И вышел навстречу, чтобы остановить нас и дать тебе два сокровища — одно ты сможешь унести домой в левой руке, а другое, вовсе не сможешь унести в руках, но принесёшь к стенам Бабили, и будут эти подарки ценнее всего золота Чёрной Земли. А если ты откажешься, и войско, не повинуется его воле, погибнет воинство это, и погибнет сам царь Бабили. И потребовал тебя незнакомец, чтобы говорить, обещая, что он меча не поднимет, даже, если царь Бабили ошибся в выборе и обнажит оружие.

— Да будет так! — Суму-Ла подозвал жестом ещё двух охранников и, и с ними пошёл навстречу странному незнакомцу.

Пальцы Правительницы снова коснулись струн, и песня продолжилась:

— Да будешь ты невредим и здрав, Суму-Ла, царь Бабили, так приветствуют в землях Двуречья? — незнакомец поклонился ему, почему-то перевернув свой щит, спрятав его за спиною.

— И ты, царь далёких и неведомых нам земель, будь невредим и здрав, и прости царя Бабили, что не ведает, как приветствуют в ваших землях, и даже в землях Матери Рек. Но, скажи мне, как твоё имя?

— Моё имя, славный царь Бабили, мало что тебе скажет. Зовут меня Ири-Херу, дворец мой из лазурита, опёрт на четыре столпа, покров его чёрного шёлка, расшитый бриллиантами ночи. Знакомы тебе сии земли, не бойся признаться в этом. Служу я Владычице Истин, что Дарует и Отнимает. И приветь меня как угодно, ибо я пришёл тебя приветить.

— Но скажи, зачем ты явился, скажи мне, кто бы ты ни был, даже Один из Бессмертных, что хранят берега Матери Рек, не остановит воинств! Ты хочешь Белые Стены спасти он удара воинств? К чему мне твои загадки? И что за дары отступные заменят мне славу, победы, белые стены Менфи, и великого Уасита сокрушенье, ты можешь ответить? — вопросил Суму-Ла, царь Бабили незнакомых земель владыку.

— Не будет победы и славы, не будет их, Царь Бабили! Не будет золота Менфи, сокрушения Уасита. А будет огонь и гибель! Нет пути, и вы не пройдёте! А дары мои — бескорыстны, за твоё благородство и мудрость! — ответствовал незнакомец.

— И всё же ты воин Кеми… Знатный, отважный и мудрый. Ну что ж, как и ты, я ценю храбрость сердца, мудрость и благородство. Неведомо было Суму-Ла, что в великой Чёрной Земле, в почёте обычаи диких, когда вместо битвы воинств, сходятся двое отважных, определяя победу, — Суму-Ла, улыбнувшись, продолжил, — но и в этом есть своя мудрость, отвечаю тебе, — согласен я скрестить мечи с тобой, Ири-Херу, и наказать своим воинам, уйти, не тревожа Менфи, если паду в этой схватке!

— Не согласен я, царь Бабили! — ответствовал незнакомец, ибо мы не сражаемся с вами, на то запрет Величайшей. Но я не пущу ваших воинств, за холм из песка и камня, а если вы не подчинитесь, я снова встречусь с тобою. Надеюсь, тогда ты ответишь на первую из моих загадок. А вторую я сам открою.

— Взять его храбрые воины, он нас не остановит! — выкрикнул царь Бабили, — но не смейте его даже ранить, за сие ответите жизнью! Свяжите его надёжно, а когда мы возьмём град Менфи, отпустите воина с миром, дав ему золота много, за отвагу его и мудрость! — но воины не решались…

— Возьми меня если сможешь, — незнакомец раскинул руки, улыбнувшись царю Бабили, — но вы не пройдёте дальше, увы, твой выбор не верен. Я ценю твоё благородство, но золота мне не нужно. Но за благородство и мудрость, я обещанное дарую. И ещё один дар добавлю, поверь, он будет бесцененным! — ответствовал незнакомец, и слова его были странны.

Увидев, что незнакомец, не вступит в смертельную схватку, и пленить его будет просто, бросились воины Бабили, не обнажая оружья, чтобы схватить незнакомца. Но двадцать отважных и сильных, на песок упали и камни, ибо исчез незнакомец, как мираж, в пустынях привычный.

«Видно был Жрец великий Чёрной Земли благодатной, и известны ему были тайны, что бессмертные даровали!» — для себя решил Царь Бабили, и повёл свои воинство дальше. Но шёл позади своих воинств, ибо знал, что лучники Кеми — это великая сила, а царь и водитель воинств, знал, лишь глупец считает, отважной, достойной воина, гибель без всякого смысла, от меткой стрелы, что в сердце, будет послана лучником Кеми, которых он опасался, ибо мудр Фараон Сен-Усер-Ти, столь же великий воитель, как Суму-Ла, царь Бабили, и обман был открыть способен.

И шли они по ложбине, мешая песок и камень, и Царь почувствовал запах, с детства ему знакомый. Это был запах крови, но не живых, — умерших, чёрной крови, текущей из подземного царства, столь обильной в Двуречьи. Ей возжигают лампады, и асфальт из неё готовят, для кровли домов и храмов — так называли в Двуречьи, кровь Великого Геба. Тогда и понял Суму-Ла, — не будет лучников метких, понял слова незнакомца: «Вы погибнете — не пройдёте!» Вспомнил горючий воздух, что наполняет царство Эрешгикаль Владычицы мёртвых, что всегда с кровью мёртвых вместе. Посмотрел на свои знамёна, посмотрел на лампаду Энки и прекрасной Иштар лампаду, и воскликнул: «Назад, скорее, истинны слова незнакомца, путь ведёт нас не к Менфи, а прямо в Подземное Царство! Бегите назад, о воины, сие — не трусость, а мудрость, вы врага сокрушите, но не саму Неизбежность!» И первым назад рванулся, но растерялись воины, не осознав приказа Суму-Лу, царя Бабила, после, бежать поспешили к холму из песка и камня, чтобы найти спасенье, но поздно уж было… Упала лампада Энки, брошенная знаменосцем, вспыхнуло синее пламя, синее, как глаза незнакомца, за спиной у царя Бабили, и поглотила едва ли не половину воинств. И вспыхнуло красное пламя, когда возожглась Кровь Мёртвых, и люди его горели, и не было смерти страшнее. И Царь бежал, что есть силы, по склону холма пустыни, оглядываясь на гибель воинств непобедимых, и гибель была страшнее, стрелы меча или моря, и был огонь беспощаден и вопли в огне умиравших, рвали сердце Суму-Ла, оглядывался назад он, и видел, что синее пламя, милостивым оказалось, подарив мгновенную гибель, иссушая тела мгновенно, по песку разбросавшее мёртвых, там ухе ничего не горело. Он оглядывался, и преткнулся, ногою своей о камень, он падал, раскинув руки, едва не летел как птица, ибо бег его был столь быстрым. Он видел скальный обломок, на который падёт головою, поняв, что свернёт себе шею, не поверивший истине гибнет…

Но остановилось внезапно его паденье, полёт ли, Ра замер в голубой выси… И сидел рядом с этим камнем, что свернуть ему шею должен, незнакомец, тот самый, что встретил, и предупредил «Не пройдёте!». И тогда Суму-Ла, царь Бабили во мгновение очень многое понял, понял, что перед ним Бессмертный, хранящий Чёрную Землю. И упал на песок и камни, избежав Неизбежности волей того, кого не послушал. Приподнялся, и обернулся, обернулся и удивился, — замерло красное пламя, воины в корчах предсмертных замерли, как изваянья. В этом мире их было двое — Ири-Херу и царь Бабили.

Увы — не двое их было. Два воина появились. Первый в доспехах подобных Ири-Херу. Но только, меч из того же металла был подобен серпу, а так же, шлем его был украшен золотой главою шакала. Второй же, в иных доспехах, похоже, слоновой кости, покрытых золотом тонким, и с головой не покрытой, и с мечом, что подобен сабле, и по цвету подобен меди, и по цвету подобен крови. И глаза его чёрными были, наполнены странной мглою. Оба воина тотчас исчезли. И возникла синяя вспышка, Суму-Ла-Эль ещё подумал, — это снова горючий воздух. И возникла красная вспышка — видно снова горит Кровь Мёртвых.

Обернулся он к Ири-Херу, и увидел щит золочёный, и увидел в нём отраженье — он увидел тварь вместо воина, тварь, наверно, из царства самой Владычицы Мёртвых, побеждённой Светлым Мардуком, но оставшейся при костяном троне. И тащила тварь его войско ко вратам из огня и крови, отвернулся Царь Суму-Ла-Эль, заслоняя лицо руками, а когда отважился глянуть, опустил свой щит Ири-Херу, рядом с ним стоял тот самый воин, вновь, в обличие подобном человеку. Говорили они меж собою.

Благодарен тебе, Ири-Херу, что привёл мне добычи немало, но я требую всю добычу, ибо я Асафот, сын Апопа и супруг Исефет, Владычицы мглистой! Царь Бабили был нечестивцем, его души мои по праву!

Не забудь же, тварь Ам-Дуата, что мой старший брат Анпу-Хранитель, отверз Врата Перехода воинству, скорым был суд Усера, забери их, забери в своём праве, но не царя Бабили, ибо он — не среди Перешедших!

Отдай мне мою добычу! — прошипела тварь Ам-Дуата, обретая своё обличье, мёртвой главы человека, увенчанной собачьей пастью, с мускулистым туловом красным, сжав свой меч когтистою лапой, превратив его в огненный факел.

«Убирайся, тварь Ам-Дуата, убирайся в предвечный Хаос, в мглистый мир которым ты правишь!» — отразил удар Ири-Херу и вонзил синий меч в грудь твари. Отшатнулся демон Апопа, снова бросившись в бой и крикнув хрипло: «Отдай добычу, Хранитель!» Но воздел свой щит незнакомец, отразив мерзкий облик твари, опалив его лучами Диска, и отправил в Предвечный Хаос.

И тогда решился Суму-Ла заговорить с Бессмертным:

— За что даровал мне милость, о, Извечный Хранитель Херу?

— За твоё благородство и мудрость, царь Бабили. И познал ли ты смысл моих загадок?

— Отгадал я их, Страж Бессмертный! Третий дар твой — моё спасенье, от гибели и от твари, возжелавшей забрать мои души. И первый дар, что не можно унести в руках моих, но просто донести до великих стен Бабили, это — мудрость, Бессмертный Хранитель. И твои дары стоят войска, сожжённого Кровью Геба, и стоят золота Кеми, и Белых Стен и самого Уасита.

— Ну что же, достойный царь Бабили, дар второй вручаю тебе я, отдаю щит свой золочёный, в отраженье ты истину увидишь, ты увидишь, что пожелаешь, и грядущее не будет тебе тайной!

И с трепетом взял царь Бабили, Бессмертного дар бесценный, взгляд направив к зеркальной глади, видя в ней своё отраженье, и промолвил: «Хочу видеть, что будет со мною через многие и многие годы!» И отбросил подарок в страхе, и пал ниц пред Хранителем Херу, ибо узрел царь Бабили истлевшие кости в гробнице, а на них — свои парадные брони.

— Мне известно, что ты увидел, царь Бабили, ибо таков удел смертных, и никто его не избегнет, — ответствовал Ири-Херу, — Ты спросил бы — что будет завтра, через девять, через десять разливов, ты задал вопрос неверно, через многие-многие годы, ты и будешь таким в гробнице, но не завтра, не через пятнадцать разливов, отражение не солгало, а ответило твоему вопросу, — Хранитель поднял Суму-Ла, возложив на плечо ему руку, перенёсшись с ним к берегу Хапи.

— Но, скажи мне, Великий Ири-Херу, я умудрён тем что видел, но пойми же, что невозможно, управлять в преданных мне землях по вашей Истине Величайшей, ибо свергнуть я буду или отравлен, — удивлённо спросил Царь Бабили, любуясь на воды Хапи.

— Я скажу ещё одну мудрость, — продолжил Страж Земли Извечных, — нет Истины нашей и вашей, разнятся боги и веры, разнятся обычаи, народы, только Истина — одна во Вселенной, как не назови её Имя, вот и правь по Истине Сердца! А теперь — отправляйся в Менфи — ты видишь Белые Стены, испроси поесть и напиться, и найми корабль, что доставит тебя к берегам Залива Энки, и до самых стен твоего града!

— Но ответь мне, Извечный Хранитель, как я войду за белые стены, что скажу я, что шёл я с войною, а теперь пришёл просить напиться? — удивился словам царь Бабили.

— Говори им правду, царь Бабили, ибо Маат учит милости к слабым, и прощению к побеждённым, — а, затем, улыбнулся Извечный, — или иную истину скажи им, скажи, что ты купец страны Бабили, что сменял самое дорогое, сменял на великую мудрость, и совсем не остался внакладе!

И исчез в тот же миг Хранитель Херу, и пошёл к Менфи Царь Бабили, и сделал всё как сказал Извечный. И отдал золотые сикли, дабы купить себе корабль, что доставил царя Бабили к великому городу Капта, прошёл по Великому Вади, судоходному в Разлив Хапи, вышел, затем, в Море Собека, и донёс царя до берегов Двуречья, по реке, текущей обратно, к великим стенам Бабили. И правил там царь Суму-Ла, не по прихоти, но по правде, возводя великие храмы, расширяя пахотные земли, сокрушая нечестивых Амру, ибо грядущее он предвидел, и мудрость свою преумножил.

— Мерит-Ра отложила лютню и присела. Нефру-Маат ещё долго хранила молчание.

— Сестра, неужели подданные не свергли Царь Бабили, после того, как он потерял всю свою армию? — спросила Нефру-Маат.

— Нет, Сестра моя! — Соправительница улыбнулась, — они быстро оценили его мудрость и плоды её. Воистину, бесценным было сокровище, полученным Саму-Ла от самого Великого Херу.

— Но ведь… — Нефру-Маат замолчала на мгновение, — мой наречённый сам написал эту песню, это легенда… — Мерит-Ра вновь перебила её:

— Не совсем, Нефру-Маат. Говорят, в те времена, охотники видели стаи священных грифов, круживших над мёртвой лощиной, а отважные добытчики Крови Геба, из которой делают и асфальт для бальзамировщиков, и белую сыворотку для лампад и разрушительных стрел флота Та-Кем, заливая в сосуды наконечников вместе со зловонным камнем, до сих пор видят там тысячи обгорелых скелетов, а так же тел, иссохших, подобно Сах, подготовленным к погребению, если ветры раздувают пески, скрывшие мёртвых. И, к тому же — мы с братом — кровь дома Амен-Ем-Хету, и глиняная табличка, которую прислал Суму-Ла-Эль Фараону Сен-Усер-Ти до сих пор хранится в нашей семье, — Соправительница улыбнулась вновь, — когда мой брат перевёл табличку, то и написал эту песню. Но, Сестра моя, твоя истина, пусть это считают легендой…

Последние лучи Короны Атума догорали над берегом Те-Мери. Женщины смотрели в западное окно дворца. Смотрели в глаза Вечности…

Ипи-Ра-Нефер устал за долгие дни перехода вниз по Реке и желал хорошо выспаться — завтра у него был великий день. Хранитель, было, собрался погасить лампады, но почувствовал что-то и обернулся, схватив кинжал.

— Я не причиню тебе вреда, достойный Верховный Хранитель, ибо Стражница Храма не может причинить вред своему Хранителю! — уже немолодая женщина стояла за его спиной. Белое платье с пряжкой и тонкий плетёный золотой венец подтверждали её слова.

— Но как ты прошла в мои покои? Хранители узнали в тебе Стражницу и…

— Этот дом в Бехди выстроен в начале царствования Дома Йаху-Мосе, после изгнания Хаков, Ипи-Ра-Нефер. Дедом твоего отца. И Братству Ири-Херу, которое тебе суждено возглавить, давно известны его потайные ходы, — женщина едва заметно улыбнулась, — впрочем, если ты не веришь мне, поверь тому что в моих руках! — Стражница Храма протянула руку Ипи и раскрыла ладонь. Неровные желтоватые отблески сверкнули на кристалле священнейшей из Печатей. Верховный Хранитель опустил кинжал.

— Что же, Стражница Храма Врат, — Ипи-Ра-Нефер поклонился женщине, — Братство узнало о моём желании пройти Посвящение раньше срока?

— Слухи, достойнейший Хранитель, много быстрее самой быстрой ладьи, а уж храмовый голубь или сова со свитком папируса… И ещё — нам, как и тебе зачастую не нужно знать, когда достаточно чувствовать то, что есть, и то, что будет. Ты готов узнать Истину, достойный Ипи-Ра-Нефер? Правду о тебе и о Мерит, правду о твоей Сути… Ты готов к Посвящению?

— О моей сестре? Но что я о ней не знаю? — Верховный Хранитель взял одну из лампад и поднял, чтобы лучше рассмотреть лицо Хранительницы.

— Одень шкуру пятнистой кошки и возьми свой скипетр, достойнейший, и ещё — прими это! — женщина протянула тонкую но плотную льняную ленту.

— Да будет так, Стражница Храма! — Ипи-Ра-Нефер стал быстро переоблачаться в парадное платье Жрецов-Хранителей, — но зачем эта повязка, Атум-Ра давно скрылся за край горизонта, и если… — Стражница перебила его:

— Ты пережил только два восхода Звезды Асет, Ипи-Ра-Нефер, когда Мерит-Анх-Маат носила в чреве твою сестру и будущую Соправительницу. Твоя мать тоже была Стражницей Храма, и совершила недозволенное — посвятила Истине ещё не рождённое дитя, хотя могла погибнуть сама и погубить твою сестру, окунув в Вечный Свет своё чрево. Когда жрецы нашли её в Зале Врат, Мерит-Анх-Маат оправдалась, что Верховный Прорицатель и Хранитель Братства узнал, что ты Избран, а Избранник не может быть один!

— О чём ты, Стражница, — Верховный Хранитель схватил женщину за плечи и немного встряхнул.

— Если ты хочешь знать больше, надень повязку и иди со мной, а не задавай вопросы!

Ипи покорился Стражнице, и, надев повязку, протянул ей руку: «Я готов». Ступая довольно уверенно, Хранитель спустился куда-то по каменным ступеням. Они довольно долго шли по длинному коридору, пока чьи-то, явно мужские, руки не подхватили Ипи-Ра-Нефера, помогая взобраться на колесницу. Верховный Хранитель держался за борт, ощущая пальцами толстую бронзу — не иначе тяжёлая трёхместная колесница стрелков, запряжённая четвёркой. Они ехали на запад. Ипи-Ра-Нефер чувствовал направление и северный ветер, всегда дующий в Дельте на берегах проток, почему никто и никогда не выходит в воды Великой Зелени под парусом. Но Великий Хапи намного ближе, чем расстояние которое они уже успели преодолеть!? Куда они могут направляться? Внезапно кони заржали и колесница остановилась: «Сходи здесь, достойнейший Верховный Хранитель!» — потребовал твёрдый голос.

— Вы ведёте меня в предел прорицателей? Но к чему это, я давно служил там и не в первый раз мне приходилось предсказывать!? — Ипи-Ра-Нефер улыбнулся, попытавшись снять повязку, но чья-то рука остановила его:

— Этот храм мал и построен смертными, но величие его превосходит все великие храмы Уасита и древние гробницы Менфи. Ибо они построены на земле живых, а этот стоит на Земле Извечных, ибо, как верховный Ур-Маа, ты смотрел в воду или в металл Нуб, дабы узнать грядущее, но сегодня ты посмотришь в глаза Величайшей! Посему, пройди обряд посвящения как все сущие до тебя Великие Хранители и Стражники Братства! Но пока мы идём не в Храм, а в гробницу. В гробницу самого великого из твоего древнего рода!

— В чью гробницу? — Ипи-Ра-Нефер сделал шаг и едва удержался, ощутив в животе неприятный холод страха — его нога провалилась на каменную ступень крутой лестницы, — Неужели мы смогли так быстро доехать до гробницы Сен-Усер-Ти или Амен-Ем-Хету, основателя первого дома Уасита? Нет, — Ипи поправил сам себя, они строили себе, подобно Джосеру великие усыпальницы, а мы спускаемся вниз! — Хранителю никто не отвечал, он старался ступать как можно аккуратнее, держась за стену, — не может быть! Неужели вы откроете мне гробницу самого Сома, объединившего Та-Кем?

— Перестань отгадывать, о, Верховный Хранитель! И Нармер и Сен-Усер-Ти были всего лишь людьми, при всём их величии, а мы идём в гробницу Избранника — деда твоего отца, Величайшего из Верховных Жрецов Нефер-Неферу и прорицателя, не изведавшего смерти, но изведавшего Вечность!

Ипи-Ра-Нефер почувствовал, что спуск закончился. Он почувствовал, что спутник отпустил его, а впереди вспыхнули лампады. «Дальше нам нельзя — только Хранитель и Стражница!» — услышал он голос за спиной, и тут же, не менее властный женский голос, уже знакомый ему: «А теперь, смотри, Великий Хранитель Храма!»

Повязка упала с его лица, и в первые мгновения яркий свет ослепил. Но очень быстро глаза привыкли, и Хранитель, не веря себе, прочитал на стене имя в знаке Сен, украшенном синим золотом: «Амен-Хотп Усер-Сенеб» — здесь покоился его предок, советник самого Избавителя, сокрушивший своим разумом Хат-Уарит почти столетие тому назад.

— Открой его гробницу, достойнейший Ипи-Ра-Нефер! — слова Стражницы Храма привели Верховного Хранителя в оцепенение.

— Но я… — Ипи удивлённо обернулся, — я никогда не оскверню священный покой моего предка!

— Ты не осквернишь, достойнейший! Доверься мне и открой! Это часть твоего Посвящения!

Крышка кедрового саркофага, отделанная золотом, казалась тяжелее, чем была на самом деле. Ипи не понимал, что он делает, но доверился снова, положил руки на прохладный металл, и, чуть напрягшись, приподнял и отодвинул. У Верховного Хранителя закружилась голова — он никогда не видел, чтобы Сах сохранялись так хорошо, Амен-Хотп был живее, чем на красочных росписях, он умер на шестом десятке, и Ипи хорошо знал это, но выглядел молодым.

— Воск! Стражница, это не его Сах! — Ипи обернулся вновь, улыбаясь, как ребёнок, поражённый своей мудрой догадке.

— Ты прав, достойнейший! Дед твоего отца шагнул во Врата ещё живым, а Асет-Нефру-Ка последовала за ним. Я же говорила, величайший из Посвящённых не изведал смерти, но изведал Вечность! — Стражница Храма крепко схватила Ипи за руки, похоже, готовясь удержать Хранителя, если новое знание окажется слишком тяжким для него, и добавила, — а теперь пойдём — Владычица Истин ждёт своего Избранника!

Ипи-Ра-Нефер со Стражницей вышли из узких коридоров гробницы Амен-Хотпа, и Верховный Хранитель не поверил своим глазам — на горизонте Хепри за лентой Хапи, отражающего звёзды в своих ленивых водах, раскинулся ночной Бехдет освещённый редкими огнями. Они были на острове, на известном ему острове, но откуда здесь взялся древний храм — его же не было видно раньше! Стражница прервала его мысли, указав на большой пилон: «Смотри, достойнейший — пред тобою храм Маат и великий храм Врат Нетеру!»

Они прошли внутрь, миновав невысокую колоннаду и пройдя святилище, и оказались у входа в Зал Таинств.

— Готов ли ты, достойнейший Верховный Хранитель Трона, наречённый Первым Стражем Братства Ири-Херу, принять своё Посвящение, и стать Великим Хранителем Храма?

— Теперь я готов, Стражница, — ответствовал Ипи. Кто-то внутри сдёрнул циновку входа, и яркий, но не слепящий свет брызнул в его лицо.

— Великий Второй Храм приветит входящего! — Стражница осторожно подтолкнула Ипи-Ра-Нефера ко входу.

— Великий Храм Врат приветит своего Хранителя! — Жрец поклонился ему, пропуская вперёд.

Ипи шел, не помня себя. Перед ним в стене зала сиял свет Вечности, и Хранитель шёл навстречу свету, подобно мотылькам, летящим на огонь. Жрец поспешил за ним и возжёг две лампады, совсем не нужные в столь светлом месте, — верно туда добавили трав, чтобы Посвящение прошло легче. Ипи подходил ко Вратам всё ближе и ближе, пока, наконец, простёртая ладонь Хранителя не погрузилась в сине-белый свет…

Ветер… Тёплый, ласковый ветер окутал Верховного Хранителя Трона. Диск Атума разлил жидкую медь в неспешных водах Реки. Чьи-то руки обняли Ипи сзади, нежно, едва касаясь тела, чьи-то крылья укрыли Хранителя. Это была Она… Да… Ипи вошёл во Врата Истины и встретился с Владычицей Истин! Прекраснейшая опустила голову на плечо Ипи-Ра-Нефера и прошептала: «Те-Мери приветит Избранника!»

Ипи прикрыл глаза. Ему было так хорошо и спокойно, что хотелось остаться здесь навечно. И чтобы крылья Прекраснейшей всегда укрывали его.

«Те-Мери приветит Избранника, тень моя!» — перед Хранителем стоял воин и Ипи узнал его — шлем красного и белого золота в виде головы сокола и Священный Меч Одного-из-Сокрушающих, — «прими мой дар, Избранник!» Трепещущее сердце синего золота возникло на ладони Отверзающего Врата Те-Мери: «Прими свою суть, стань Вместилищем! Прими мою силу!» — длань Хранителя Херу метнулась к груди Ипи и золотое сердце вошло в грудь, как в зыбкую воду. Крылья Маат лишь крепче обняли Избранника. «И запомни, Хранитель, избранный Вместилищем, чтобы стать собою, тебе нужно заглянуть за грань!» — Ипи-Ра-Нефер услышал нежный голос Величайшей, — «пройди путём Ночи, стань Дважды Посвящённым, дабы обрести себя. Дабы обрести Силу Нетеру, Избранник!»

Мир дрогнул, как воды Хапи, если бросить камень, и берег Возлюбленных исчез. Великих Нетеру не было рядом, но Ка Хранителя до сих пор туманило нежное прикосновение Владычицы Истин.

Внезапно, грудь пронизала острая давящая боль. Ипи окружила туманная мгла, ему казалось, что неведомая сила вырывает сердце. Возникнув из ниоткуда, ибо Хранитель не понимал, где здесь земля, а где небо, его ударили несколько стрел Небесного Хапи. Ипи-Ра-Нефер понимал, что он изменяется и пытался перетерпеть обрушившуюся на него боль.

Всё окончилось столь же неожиданно, как и началось. Ипи услышал голоса, звучащие, будто бы издалека и почувствовал, что его уложили на мягкое, верно, убранное хлопком, ложе. Хранитель приоткрыл глаза. Стражница Храма и Фараон Тути-Мосе стояли рядом.

— Он очнулся, досточтимый Тути-Мосе! — Стражница бросилась к Ипи-Ра-Неферу, но Хранитель упредил её, отстранив рукой.

— Где мы? — силы вернулись к верховному Хранителю и он поднялся с ложа, только тогда заметив, что почти раздет.

— Мы в моём доме, Ипи, Брат мой! — Тути-Мосе подошёл ближе, — два раза Хепри восходил на престол Нут, прежде чем ты очнулся, — добавил Фараон.

— Два… — Ипи вскочил, принявшись облачаться в парадное одеяние, — я прошёл посвящение, мой Фараон, да будет жизнь твоя вечной! Прошёл!

— Прими же, Ипи мой дар! — Тути-Мосе снял с перевязи длинный, в три локтя, меч из Небут-Нетеру и поднёс Хранителю Трона, — не отказывайся, он сделан для тебя и принадлежит тебе. И Посвящённому Жрецу Величайшей положен священный меч, Ипи-Ра-Нефер!

— Спасибо тебе, Тути-Мосе, да будет жизнь твоя вечной! — Ипи принял оружие, положив на открытые ладони священное лезвие, переливавшееся матовым блеском. только сейчас Ипи заметил на правой руке золотой перстень с кристаллом Маат-Хетем.

Священнейшая из печатей обрела своего Хранителя.

Служба в Священнейшем Храме Хатор на этот раз затянулась едва ли не до вечера. Наконец, колесничий кортеж Маат-Ка-Ра отъехал от Священнейшего, взметая облака пыли, и Нефру-Маат впервые от восхода Хепри смогла свободно вздохнуть. Десять Хранителей Трона, приданных ей Ипи-Ра-Нефером для охраны ждали вне храмовых стен, парик, надетый по настоянию Самозванки и скрывавший светлые волосы — наследство деда — князя Турша делал Наречённую Ипи почти неотличимой от других жриц Хатор. Она знала Десир-Десиру так же хорошо, как свой дом, так как служила там с детства, и захотела прогуляться по строящемуся Храму, а заодно, — проведать отца, служившего в пределе Усера.

Внезапно, её внимание привлекли приглушённые звуки речи, причём, один голос она узнала — голос Хапи-Сенеба, Западного Жреца Амена и смотрителя всех Храмов Ану-Манти. Любопытство повлекло женщину, и она, неслышно ступая, подкралась к говорящим. Гибкой девушке, хорошо знавшей Храм ничего не стоило оставаться незамеченной.

— Пер-Амен предлагает тебе дружбу, достойнейший Хапи-Сенеб, предлагает, не смотря на твоё вероломство! — Нефру-Маат узнала голос Хети-Мера, Верховного Стража Горизонта Сокровенного.

— Ах, ты о Ха-Ке-Джете, — Хапи-Сенеб хмыкнул, — впрочем, знаю я дружелюбие старого хитреца Пер-Амена, чем он готов подкрепить наш союз? Чем! — Хапи-Сенеб раздражённо крикнул.

— Именами, достойнейший! — Нефру-Маат не удержалась и выглянула из-за колонны, — как, по-твоему мудрейший Пер-Амен ухитряется обойти Ипи-Ра-Нефера, глаза и уши которого всюду, от дворца Почтеннейшей, до последней лавки? У Дома Сокровенного есть верные люди в Храмах Херу, Маат, Атума и Тути, в храмовых братствах Имхотепа и Ири-Херу, в воинствах Амен-Ем-Геба, Маху-Нахта и флоте Нибамена. И даже среди Хранителей Трона есть у Святителя Сокровенного свои глаза и уши!

— Маху-Нахт… — Хапи-Сенеб высокомерно хмыкнул, — этот будет делать, что скажут, если захочет жить. А в остальном, — Нефру-Маат вздрогнула, увидев, как Смотритель Ану-Манти вскочил с сиденья и пристально посмотрел в глаза Хети-Мера, — значит… Пер-Амен готов дать мне своих бесценных осведомителей?

— Именно так, достойнейший Хапи-Сенеб! Вот список! — Страж Горизонта Амена поклонился и протянул Хапи-Сенебу папирусный свиток.

— Передай старцу, что я согласен и отплачу добром на добро! — Хапи-Сенеб хлопнул Хети-Мера по плечу, положив свиток на столик, — пойдём же! Время торопит нас — никому не известно, как скоро Наследник и Хранитель вернутся, — и обсудим ещё одно дело — слава Нетеру, Священнейший — единственное место, где нет ушей Хранителей Трона.

Нефру-Маат сжалась, ожидая, когда они пройдут, но ни Хапи-Сенеб, ни Хети-Мер не заметили девушку. Убедившись, что в этом зале Храма никого нет, Нефру-Маат вышла из-за колонны и осмотрелась. Свиток всё так же лежал на небольшом столике. Руки женщины тряслись, отказываясь слушаться, а колени подгибались, тем не менее, Жрица пересилила себя, подбежала к столику и схватила свиток, спрятав его в платье. И тут же бросилась отсюда со всех ног, надеясь побыстрее добраться до выхода, где её ждут Хранители Трона.

Смотритель Запада презрительно окинул взглядом бегущую Нефру-Маат, но ей казалось, что Хапи-Сенебу известно, что она украла его свиток, и девушка, оглядываясь, побежала ещё быстрее. Были бы на её месте Ипи или Мерит, они спрятали бы свою добычу и неторопливо, с подобающим достоинством покинули бы Священнейший Храм, дабы не вызвать подозрений, но для Нефру-Маат такое было непривычно и страх сжимал её сердце, заставляя бежать всё быстрее, иногда, задевая храмовых служек и дароносиц.

Внезапно женщина врезалась в кого-то и упала на плиты пола. Сильные руки подняли Жрицу и продолжали крепко её удерживать. Нефру-Маат зажмурилась, думая, что её схватили воины Хапи-Сенеба или стражи Дома Сокровенного, и пыталась дотянуться до меча, дабы попытаться прорваться, или же, достойно встретить свою гибель.

— Живи вечно, достойная Нефру-Маат, я удивлён тем, что ты бросилась ко мне, но Ка мой возрадовался! — Нефру-Маат узнала голос Первого после Величайшей, открыла глаза и увидела Сен-Мута, держащего её за руки. Масляные глаза Зодчего Правительницы скользили по её телу. Нефру-Маат была готова к схватке, ибо даже Ипи-Ра-Нефер и Тути-Мосе восхищались её владением мечом, вооружённых людей в Храме немного, а у входа ждут десять Хранителей, но домогательства Сен-Мута ошеломили и парализовали девушку, она не только не пыталась вырваться, но и не могла вымолвить ни слова.

— Чем ты так напугана, прекрасная Нефру-Маат? Ты же знаешь, что я не причиню тебе зла. Ты знаешь, что лики Хатор в Великом Зале Священнейшего сделаны с твоего лица по моим наброскам, — Сен-Мут не мог знать, что так испугало Жрицу, но, тем не менее, её ужас распалял зодчего и разжигал его похоть, — пройдём со мною, Жрица Священнейшего Храма, и ты убедишься, что меня не нужно бояться, — Первый после Величайшей запустил руку в складки платья на груди женщины и только это привело её в себя:

— Оставь меня, достойнейший Сен-Мут, — Нефру-Маат попыталась вырваться, но у неё ничего не вышло, возлюбленный Фараона был никудышным воином, но, тем не менее, сильным и крепким мужчиной, — оставь! Или мне не придётся говорить о сём Ипи-Ра-Неферу, я доложусь Маат-Ка-Ра, да живёт она вечно, о том, что творит в её Храме её зодчий!

— Ты хочешь напугать меня? — Сен-Мут расходился всё больше, — так знай же, что Почтеннейшая прощает мне эту слабость, а Верховный Хранитель далеко от стен Уасита! — Нефру-Маат оглянулась и увидела приближающихся Хапи-Сенеба и Хети-Мера. Сен-Мут отпустил её руки, дабы дать волю своим, чем женщина не преминула воспользоваться, выхватив меч и просунув лезвие под опоясание Первого после Величайшей.

— Оставь меня, достойнейший, или я лишу тебя самого дорогого, клянусь Именами Маат, Хатор и Асет, что сделаю это, если ты не отпустишь меня! — взгляд Нефру-Маат не оставлял сомнений в её решимости исполнить угрозу, и Сен-Мут попятился.

— Достойнейший Хапи-Сенеб, Жрец Сокровенного и Святитель Запада, Первый После Величайшей задумал святотатство, собравшись обесчестить Жрицу Золотой Владычицы Ключей в её Храме, скажи ему, чтобы не препятствовал мне! — девушка нашлась, призвав на помощь тех, от кого бежала, поняв, что они не преследуют и даже не подозревают её. Сейчас Ипи и Мерит могли бы гордиться её рассудительностью.

— Достойнейший Сен-Мут, — Хапи-Сенеб подошёл ближе, и Нефру-Маат заметила, что он не может сдержать ухмылки, — не уж то тебе недостаёт ласк Фараона Та-Кем, или же в этом Храме мало Жриц и дароносиц, что ты обратил свой взгляд на наречённую Верховного Хранителя? — Смотритель Ану-Манти совсем откровенно пристыдил Сен-Мута, — не бойся, Нефру-Маат, убери своё оружие и отправляйся во дворец Наследника, этот простолюдин не причинит тебе зла, — продолжил Хапи-Сенеб, не преминув уязвить Сен-Мута низким происхождением.

— Да как ты смеешь, — Первый после Величайшей побагровел и гордо взглянул в лицо Смотрителю Запада, но гнев Сен-Мута и его позор только забавляли Хапи-Сенеба.

Нефру-Маат, меж тем, не стала присутствовать при брани Первого после Величайшей со Смотрителем Запада, к тому же, военачальником и самым вероятным претендентом на Хашет, она быстро проскользнула в проём и побежала к выходу, теперь её бегство уже не выглядело подозрительным.

Усер-Мин и с ним девять Хранителей с колесницами ожидали Нефру-Маат у самых ступеней. Только взойдя на колесницу, женщина почувствовала себя в безопасности, нащупала свиток под платьем и успокоилась. Внезапно, её стали душить слёзы, опасность миновала и Жрица могла дать волю своим чувствам. Она уткнулась в плечо Усер-Мина и заплакала навзрыд, как ребёнок. «Всё позади, достойная Нефру-Маат!» Что бы там ни было, но теперь всё позади!» — Усер-Мин поспешил успокоить её, — «позже расскажешь мне и Мерит-Ра-Нефер о том, что случилось!»

Великая ладья вышла из канала, ведущего из верфи в рукав Хапи и подходила к берегу у большой гавани Бехдета. Четыре ряда мощных вёсел согласно опускались в воду. Борт, обитый снизу толстыми брёвнами просмолённой пальмы, возвышался более чем на десять локтей. Листы меди или бронзы, которыми был обит узкий кринолин и стрелковые площадки, сверкали в лучах Светила, сияла позолотой и лазуритом громадная глава Хранителя Реки, увенчавшая таран, выдававшийся вперёд на толстом кедровом брусе. Наследник, воистину, сотворил чудо, построив такую ладью, и Верховный Хранитель как заворожённый смотрел на плод его разума.

Наконец, подняв вёсла одного борта, ладья быстро развернулась, и, повинуясь течению, пристала к высокому каменному причалу Бехдета. Два трубача приветили Фараона и тяжёлый резной трап, украшенный золотом, опустился на камни пристани. Тути-Мосе с Ипи-Ра-Нефером немедля поднялись на палубу. Новая ладья хранила запах свежей кедровой смолы и поражала Верховного Хранителя своей мощью. Ипи не удержался, пробежавшись по новой ладье, даже заглянув на вторую палубу и в башенки лучников. На верхней палубе гребцы сидели по четверо, так, что двое из них в узком поясе нависали над водами, на каждое из верхних вёсел приходилось по два гребца. Верховный Хранитель ожидал, что гребцы будут размещены на четырёх палубах, но, к его удивлению, Тути-Мосе сумел разместить гребцов всего на двух. На второй палубе гребцы сидели подвое, и у каждого было своё весло, что вначале удивило Ипи, но затем, хранитель понял, что вёсла верхнего ряда много длиннее и тяжелее, не смотря на каменные противовесы, закреплённые на конце каждого. Гребцы на нижнем ряду не имели оружия, в отличие от верхних, способных поддержать воинов в бою. Высокая и прочная мачта из корабельной пальмы поднималась над палубой, наверно, на тридцать локтей, оканчиваясь длинной реей и довольно широкой стрелковой площадкой, защищённой бронзой. На небольшой надстройке на палубе были установлены три новых осадных лука, сделанных в Братстве Имхотепа по рисункам Ипи-Ра-Нефера. По два обычных осадных лука, с пластинами из рёбер бегемота, а не из особой бронзы, стояли на крышах огороженных площадок стрелков. Несколько лестниц с крючьями, явно предназначенными для захвата вражеских кораблей, лежащих на палубе и привязанных к мачте дополняли оружие новой ладьи Тути-Мосе. Ипи-Ра-Нефера, как ребёнка, обуял восторг, он подбежал к Тути-Мосе, разговаривающему с капитаном ладьи, и прервал их:

— Да живёт вечно Тути-Мосе! — Ипи поклонился, замявшись, он знал, что Фараон не откажет ему в просимом, но чувствовал неловкость.

— Что, достойнейший Верховный Хранитель? — Наследник спросил несколько удивлённо, поведение Ипи ошеломило его.

— Брат мой, ты знаешь, что по возвращении, я соединюсь с Нефру-Маат, ты говорил, что готовишь дар к нашей свадьбе, но я хотел бы сам выбрать его!

— Конечно же, Брат мой! — Фараон развёл руками, не зная, какой просьбы ожидать от Хранителя.

— Я хотел бы… Я прошу тебя подарить мне эту ладью, Тути-Мосе! — Ипи-Ра-Нефер едва набрался смелости.

— Что же, Ипи… — Фараон не был удивлён, скорее, польщён тем, что Хранителя столь потряс плод его разума, — ты — мой названный брат и верный Верховный Хранитель. Ты — брат Мерит. Ты оснастил эту ладью оружием, способным сокрушить любого врага, ты опытный воин и непревзойдённый стрелок. Так что, Ипи-Ра-Нефер, эта ладья твоя, только… Тогда мне придётся назначить тебя Знаменосцем Великой Зелени, ибо ладья эта не для вод Хапи.

— Я согласен, Тути-Мосе, и да будет так! И я благодарен тебе, Фараон, да будет жизнь твоя вечной, — Ипи поклонился Наследнику.

— Тогда, чего же мы ждём, — Фараон прикрикнул на капитана, — к Уаситу! — Тути-Мосе шепнул Верховному Хранителю, — те, кто нас любят ждут нас в Столице.

— И те, кто нас ненавидит, тоже ждут, Фараон, — шепнул Ипи в ответ.