Восхождение к индивидуальности

Сознание всегда есть накопление и использование информации об окружении и самом себе для решения жизненных проблем. Поэтому когда спорят о том, есть ли у животных сознание, то подойти к этому вопросу можно так. Решают ли они жизненные задачи с помощью информации, приобретаемой о мире, который их окружает и в котором они живут? Если да, то они имеют сознание, а если нет, то у них сознания нет Поэтому можно сказать, что каждое живое существо, каким бы оно примитивным ни казалось, должно принимать решения по крайней мере между двумя альтернативами, во-первых, действовать или не действовать в данный момент и, во-вторых, какое из двух или более действий, находящихся в репертуаре поведения этого существа, выбрать. Можно спорить о том, каков здесь уровень сознания, как это живое существо накапливает информацию, как ее перерабатывает. В этих спорах следовало бы принять во внимание одно обстоятельство, а именно: признание сознания у животных плохо согласуется с существованием такого учреждения, как мясокомбинат. Когда мы думаем, что у коров, быков, овец и баранов вместо сознания наборы хорошо скоординированных условных рефлексов, что согласуется с позитивистским подходом, то нам легче представлять, что когда их убивают, они страдают иначе (или вовсе не страдают, ибо не понимают), чем страдает человек, которого убивают в концлагере. Разумеется, различия между сознанием человека и сознанием животного существенны. Но и различия между сознаниями разных людей иногда значительны до такой степени, что для изучения этих особенностей появилась целая отрасль, именуемая дифференциальной психологией.

Споры ученых продолжаются. Но одно несомненно. Человек отличается от животных тем, что его сознание вырастает в самосознание. И это становится возможным благодаря общественной жизни и наличию второй сигнальной системы — речи.

Как я сознаю самого себя?

Сознательное действие, которое исполняется мной, содержит не только осознание внешних обстоятельств самого этого действия, но включает и отражение самого действующего, его способностей к исполнению действия и особенностей органа, с помощью которого это действие осуществляется. Из этой способности принимать себя в расчет в действиях и вырастает то, что мы называем самосознанием.

Я осознаю себя в самых различных контекстах своих (82:) проявлений имею представление о строении своего тела, обладаю «схемой тела», которая отличается поразительной устойчивостью. Например, у инвалидов это проявляется во сне в болях на месте ампутированной конечности: ноги нет, а она болит, и болит в определенном месте.

Следующей формой самосознания является мое самочувствие. Состояние моего тела, его функций, отношение к окружению, напряженность потребностей и многое другое выражается в самочувствии. Если самочувствие дает общее представление о состоянии, то в момент возбуждения потребности я осознаю не просто то, что мне хочется есть, но в моей голове появляется суждение: «Я хочу есть». Это стремление человека обозначать словом, приписывать имена своим смутным внутренним состояниям способствует более глубокому осознанию себя. Возможности человека в создании лексики для своих переживаний ограниченны и достижения скудны. Однако символизация и обозначение может происходить не только с помощью слов, но и поз, движений, звуков, не имеющих речевого содержания, мимики, жестов. Эти символы оказывают определенное влияние на самопознание и саморегуляцию, если становятся понятны другому, т.е. включаются в коммуникацию. Лишь после этого они способствуют самопознанию. Усвоение позы в йоге состоит в том, чтобы не только научиться придавать определенное положение телу, но и понимать всевозможные значения ее: эндокринное, энергетическое, духовное, социальное. Лишь в этом случае происходит углубление самопознания. А такое понимание возможно только в процессе общения с Учителем. Когда Учитель говорит: «Поза змеи повышает чувство достоинства и самоуважения», а ученик повторяет позу с подобными мыслями, то он постигает нечто большее, чем достоинство. Он узнает, что согнутый позвоночник, сутулость символизирует и сопровождает ситуации и состояния подчинения, подавленности и дефицита самоуважения, стремления стать меньше и незаметнее под взглядом другого. Поскольку существует связь между состоянием души и позой и она является продуктом тысячелетней культуры подавления человека человеком, то ученик, правильно выполняющий асану, легче усваивает то направление мыслей, которое оказывает саногенное воздействие. Эти мысли, а не повышенное давление, вызываемое позой, стимулируют эндокринную систему. Массирование надпочечников лишь способствует улучшению кровообращения в этой железе, а стимулирует ее мысль. Поза сама по себе не в состоянии провести ту работу, которая осуществляется мышлением и состояниями души, вызываемыми позой и коммуникацией с Учителем.

Многое можно сказать о других позах и жестах, которые еще не усвоены и не поняты психологией. Когда мать придумывает от умиления ребенком особые слова, которых нет в нормальной лексике, то она не просто удовлетворяет свою потребность любить ребенка, но способствует развитию его самосознания, в частности сознания неповторимости и уникальности своей индивидуальности, (83:) так как мать разговаривает с ним уникально, неповторимо, не как с другими. Не только ребенок, но и взрослый станет чувствовать себя неповторимым, если он становится объектом уникального речевого или иного поведения других Следует иметь в виду, что ребенок и взрослый осознают себя в общении с другими, и это общение всегда предполагает приписывание объекту общения определенных черт, свойств, которые должны развиваться в нем. Однако здесь могут быть и заблуждения, так как другие могут общаться с нами, предполагая в нас свойства, которых нет; они могут думать, что мы обладаем отвагой и смелостью, и нам придется притворяться отважными и смелыми. Не каждый это выдержит. Психотерапевты заметили, что мужчины, обладающие внешностью героев вестернов, чаще подвержены неврозам, так как им приходится истощать свои силы в стремлении играть роли отважных и сильных, каковыми они себя не чувствуют и не воспринимают, а окружение, особенно женщины, постоянно ожидают подкрепления своих предположений, основанных на стереотипах. Поэтому в самопознании важно научиться различать то, какие мы есть, и то, какими мы воспринимаемся другими. Тот, кто этого не различает, оказывается во власти ложного самосознания он сознает себя не таковым, каков он есть, а таким, как его воспринимают другие. Здесь важно уметь также и понимать свои переживания и действия

Эта способность человека изменяться под влиянием того, как его воспринимают другие, может достигать уровня биохимических и висцеральных процессов. Человек, нарушивший табу, умирает не только от страха, но еще и от того, что другие его рассматривают и обращаются с ним как с человеком, который должен умереть («вуду»)

Я осознаю себя в моих переживаниях и действиях, которые должен рассматривать как бы извне, для того чтобы точнее их скоординировать с самим собой и с другими. Таким образом мое сознание постепенно превращается в самосознание. И это является не следствием наличия какого-то познавательного интереса к самому себе, а вынужденной необходимостью: те люди, которые лучше осознавали себя и других, как правило, действовали более эффективно Если я просто вижу или слышу, то проявляю себя как сознающий субъект, но когда могу представить, как видит и слышит мое Я, то у меня возникает совсем другой способ освоения мира. Ведь тем самым я осознаю свои возможности и в соответствии с этим могу правильнее принимать решения.

Если мы изучим то, как ведут себя искусный борец, фехтовальщик или оратор, то прежде всего обратим внимание на то, что они прекрасно знают свои сильные и слабые стороны, а кроме того, особенности и свойства того, с кем имеют дело. И чем глубже их самосознание, тем эффективнее они действуют. Поэтому расширение самосознания и дальнейшее его углубление в познании самого себя является условием успеха в учебе, труде, средством поддержания отношений с друзьями и в семье. (84:)

Мы говорим о расширении самосознания именно потому, что значительная часть тех процессов и умственных операций, которые поддерживают наше самосознание, нами не осознаются. Наша Я-концепция похожа на айсберг, значительная часть которого находится в глубинах бессознательного, и ее работа нашим Я не контролируется, поэтому такие эмоции, как стыд, чувство вины, неполноценности, возникают непроизвольно и действуют самостоятельно. Сознание по крайней мере может лишь давать проявляться этим эмоциям вовне и то большей частью безуспешно: стыд или чувство вины часто преобразуются в гнев или депрессию, происхождение которых остается тайной для нашего Я. Расширение самосознания должно привести к тому, что тайная работа ума по выработке этих эмоций станет осознанной и контролируемой.

Чтобы развивать наше самосознание, нужно знать его свойства и то, как оно образуется. Но у каждого явления имеются и положительные, и отрицательные стороны. Развитое самосознание дает нам огромные преимущества перед теми, у кого оно развито слабо. Но за это могущество самосознания мы часто должны вносить большую плату. Самосознание может порождать такие психические образования, как чувство неполноценности, тщеславие, неумеренную гордость, беспричинную, необъяснимую тревогу, зависть, отсутствие покоя, неудовлетворенность и многие другие чувства, которые иногда терзают нас до такой степени, что некоторые были бы согласны расстаться с теми преимуществами, которые дает нам самосознание. Имея ненасытное стремление к успеху, мы не можем успокоиться ни на минуту, пользуясь взаимностью в любви, мы страдаем от страха ее потери, имея деньги, часто думаем, что их мало.

Мы постоянно сравниваем свои успехи с успехами другого. Часто эти сравнения не в нашу пользу, и тогда мы не в состоянии насладиться результатами своей деятельности, своим состоянием, талантом, не в состоянии реализовать себя, постоянно заняты тем, что ищем признания и оценки других. Я нарисовал далеко не полный перечень той платы, которую мы вносим за приобретенное могущество самосознания.

Было бы идеально добиться такого уровня индивидуального развития, чтобы, развивая наше самосознание, усовершенствовать его, полностью использовать его возможности, не внося этой ужасной платы за могущество или по крайней мере уменьшив ее до терпимого уровня. Можно сказать, что самосовершенствование есть развитие нашего самосознания в том направлении, чтобы в максимальной степени уменьшить отрицательные последствия его применения. В самом деле, если я страдаю от чувства неполноценности, то никакой успех и превосходство не могут принести мне удовлетворенности. Иногда говорят, что это и хорошо, что успокоенность смерти подобна. Но психология самовоспитания говорит, что чувство неполноценности — тяжелое страдание, которое не может быть устранено внешним успехом, без перестройки (85:) внутренней структуры самосознания. Обидчивый человек становится кошмаром для тех, кто любит его, для близких. Он обречен на самые мучительные страдания одиночества, так как с ним никто не может иметь дела, не обижая его намеренно или непреднамеренно. Завистливый теряет друзей, так как каждого, кто лучше его может делать что-то, он начинает тихо ненавидеть, друзья оставляют его, так как никто не желает быть с тем, кто тебя ненавидит. Однако, прежде чем перейти к проблеме совершенствования самосознания, нужно хотя бы в первом приближении познакомиться с тем, как оно устроено, чтобы помочь правильному его формированию и постепенно устранить те деформации, которые могли возникнуть в детском возрасте.

Как устроено наше самосознание?

Хотя самосознание возникает вследствие развития сознания, между ними имеется существенная разница. Осознание самого себя вначале всегда возникает в результате отождествления самого себя с тем, что я считаю непосредственно относящимся ко мне. Это прежде всего мое тело, мои близкие (в той степени, в какой они относятся ко мне), предметы, которые принадлежат мне, т.е. все то, что влияет на меня и к изменениям чего я чувствителен. Если, например, кто-то гвоздем поцарапал мой автомобиль, я реагирую на это так, как будто поцарапали меня.

Самосознание, таким образом, представляет собой некоторое действие, акт, с помощью которого все предметы и процессы, которые я могу воспринимать, относятся мной к тому, что можно назвать Я. Если кто-то ругает психологов, то я не остаюсь нечувствительным к тому, что поносят тех, кто имеет ту же профессию, что и я. Следовательно, все психологи в какой-то степени относятся мной к моему Я. Этот акт отнесения к Я может происходить совсем неосознанно и непреднамеренно. Я до поры до времени вообще могу не задумываться над тем, входят ли психологи мира или моего института, где я работаю, в мое Я. Но это отнесение обнаруживается в том, что я начинаю сердиться или, более того, прихожу в ярость по поводу того, что ругают представителей моей профессии. Видимо, по силе моей реакции на это обстоятельство и можно судить, в какой степени все психологи срослись с моим Я. Точно так же мать может приходить в состояние необыкновенной радости, когда ее ребенка хвалят за успехи. Значит, она отождествляет себя в чем-то с ребенком. Вот этот акт отнесения к Я (в нашем примере — успехов ребенка к Я матери) и принято в психологии называть идентификацией.

Этот акт идентификации причиняет нам много беспокойства в тех случаях, когда мы идентифицируем себя с людьми, предметами, обстоятельствами, которые подвержены какому-то отрицательному влиянию Тогда мы страдаем. Мое дело может быть неудачным, и эта неудача не зависит от меня, но я все равно страдаю, хотя умом осознаю, что мое страдание бесполезно.

Акты идентификации могут служить и на пользу нам, если мы идентифицируем себя с лицами, обладающими достоинствами или (86:) какими-либо преимуществами. Ребенок получает очень много, идентифицируя себя с отцом или матерью, если они оцениваются как хорошие, достойные люди. Но если обнаруживается, что они плохие, то возникают мучительные переживания разрушения идеала. Тот человек, с которым мы идентифицируем себя, включаем его в наше Я и высоко оцениваем, выступает в качестве идеала. Если такого идеала нет в непосредственном окружении, то создается просто идеальный образ на основе литературы, кино или работы собственного воображения. Идентификация — это не просто сравнение себя с кем-то другим. (Какое сходство может быть, например, с автомобилем?) Это отнесение к Я чего угодно, и этим все сказано.

В структуре нашего самосознания Я играет особую роль. Любые действия — и предметные и психические — могут выступать в качестве действий, направленных на соотнесение с Я, и тогда они выступают в качестве действий реализации самосознания. Например, я взвешиваюсь на весах, чтобы узнать, насколько я прибавил в весе. Это действие соотносится с Я и тем самым является самосознательным действием. Однако чаще я повторяю это действие взвешивания в идеальной форме и, думая, что я стал тяжелее, решаю провести разгрузку. То же самое можно сказать о таких чертах, как мое физическое здоровье. Я могу думать, что у меня со здоровьем прекрасно, пока по настоянию жены не прохожу обследования и врачи находят у меня кучу болезней. Но мне это не нравится, и я начинаю думать и даже говорить о том, что врачи ошибаются и им не следует доверять. Я могу считать себя добрым, а на самом деле — грубо манипулировать людьми и использовать их в своих целях, ссылаясь на высокие идеалы. Но все равно могу продолжать считать себя таковым, хотя кто-то из них в глаза говорит мне, кто я такой. Но при этом я могу считать, что он ошибается и что я действительно добрый. Читатель уже заметил, что мое самосознание существует как постоянное повторение актов сравнения себя с некоторым образцом, который хранится где-то во мне. Этот образец представляет собой множество свойств, которые соотносятся и крепко срослись с моим именем. Он выступает как скелет моего самосознания, используемый для сравнения.

В этом образце можно выделить разные уровни, которые можно назвать «каков я есть» и «каким мне хотелось бы быть». Последний уровень описывает мой идеал. Оба уровня представляют собой набор определенных черт, о которых мы говорили ранее. На том и другом уровне представлены черты, которые свойственны мне. Но они отличаются главным образом степенью своего развития. Например, я считаю себя усидчивым, но недостаточно, а вот хотелось бы быть усидчивым как автомат: чтобы стоило мне сесть за стол, как я начал сразу же работать в полную силу. Но может быть и так, что в том, каков я есть, имеются черты, которые мне не хотелось бы иметь. Например, стремление подчиниться обстоятельствам и не принимать решения. Как (87:) реальное Я, так и идеальное Я оказывают огромное влияние на мое поведение и самочувствие. Представьте себе, я считаю себя одним, а обнаруживается, что я другой, причем это обнаружил я сам (см. приведенные примеры). Как можно спокойно воспринимать это? Наш мозг чрезвычайно чувствителен к любому рассогласованию и при его обнаружении немедленно порождает приятные или неприятные эмоции.

Если это рассогласование устраняется, становится меньше, то возникает положительное переживание, близкое к удовольствию, а когда это рассогласование возрастает, то отрицательное, и если усилия нашего Я не могут задержать эту дезинтеграцию, то возникает панический страх. Наше Я постоянно занято сличением того, каков я изначально, внутри, согласно Я-концепции, и тем, каков я здесь и теперь.

Наше Я существует как относительно жесткая программа определенных типов поведения и психических состояний. Если в Я «записано», что я силач, то в случае, если я не смог поднять штангу массой 200 килограммов, у меня возникают ужасные переживания, в то время как мой товарищ не смог поднять штангу массой 50 килограммов и никак не реагировал на это. Чем это объяснить? Дело в том, что в моем Я чрезвычайно жестко записано, сколько для самоуважения я должен поднимать, а у него этого шаблона нет. Но мой товарищ страшно переживал, когда неудачно выступил с лекцией, в то время как мне его переживания были совсем не понятны. Но дело в том, что он считает себя прекрасным лектором!

Эта жесткая структура, которую психологи называют Я-концепцией, частично осознана, но частично существует и в бессознательной форме. Она осознается косвенно, через поведение. Мой товарищ в разговорах со мной никогда не высказывал мысль о том, что он хороший лектор, а кокетничал тем, что он лектор так себе. Но тогда зачем ты переживаешь, если ты и лектор плохой, и лекцию прочитал плохо? Все дело в том, что он в глубине души считает себя все-таки хорошим лектором! Вот это «в глубине души» и есть черта его Я-концепции, которая обнаружилась в его поведении, когда он плохо выступил с лекцией. Но представьте мое удивление, когда я узнал, что лекция была им прочитана неплохо. Некоторые слушатели остались весьма лестного мнения о ней. А он считает, что лекция не удалась. Где же истина, с которой следует сличать результат? Эта истина кроется в «глубине души» как сформировавшаяся Я-концепция, над которой он не властен.

Это рассогласование между Я-концепцией и нашим реальным поведением является как раз тем рассогласованием, которое порождает страдания и ту тяжелую плату, которую мы платим за могущество самосознания. Наша Я-концепция дает нашему поведению относительно жесткий стержень и ориентирует его. Если я считаю себя хорошим отцом, то минутные или даже довольно долгие ссоры с женой не могут меня побудить к бегству из семьи. (88:) Если в моем Я запрограммировано, что я хороший ученик, то могу преодолеть все соблазны развлечений, свою слабость и лень для того, чтобы подтвердить свое Я. Поистине могучая сила заключена в нашей Я-концепции! Однако если в моем Я жестко записано, что я «беспощадный и сильный», то мне трудно проявить человечность и великодушие. Всякое проявление великодушия и любви я буду рассматривать как слабость, достойную презрения. Тогда и любимого человека я должен подавлять и проявлять к нему жесткость, чтобы подтверждать свое Я, не вступать в рассогласование со своей Я-концепцией.

У Ходжи Насреддина был ученик, которого он наставлял. Этот ученик был вором. Под влиянием воспитательных речей Ходжи этот человек не смог украсть у старушки ее сбережения, ему что-то помешало, хотя внешне обстоятельства были благоприятны для кражи. Ученик очень стыдился своей неудачи, он страдал. Нетрудно понять, что в его Я-концепции было жестко записано, что он — «хороший вор, а хороший вор крадет, не ведая жалости». И его поведение вступило в конфликт с признаком его личности. Это рассогласование и породило стыд. Похожий конфликт мы увидели и у человека, который «страдал слабоволием» и не мог строго наказывать жену, так как его свойство, записанное в его самосознании («я — сильный и строгий; любой беспорядок должен быть наказан»), вступает в противоречие с любовной установкой, которая блокирует поведение, запрограммированное в его Я-концепции.

Итак, самосознание работает путем постоянного сравнения нашего реального поведения с Я-концепцией и тем самым осуществляет регуляцию поведения. Благодаря самосознанию мы способны на неимоверные усилия для того, чтобы реализовать свою личность, на усилия, которые направлены на недопущение рассогласования, которое мучительно переживается. Чем значимей черта, запрограммированная в нашем Я, тем сильнее переживается рассогласование, неподкрепление черт нашего Я. Важно знать, что слишком жесткая структура Я-концепции вначале кажется силой характера, а на поверку часто становится источником мучительных рассогласований и мучений, которые могут довести до болезни. С другой стороны, слишком слабая Я-концепция делает нас бесхарактерными и непригодными для длительных и напряженных усилий по достижению поставленной цели Люди могут отличаться друг от друга также и тем, как они реагируют на рассогласование между Я-концепцией и реальным поведением. Те, кто совершенно не способны его выдержать, очень чувствительны к нему, нам кажутся людьми сильными, а на поверку жизнь ломает их быстро. Их жесткая, как бы сделанная из стекла структура не может «гнуться» и изменяться под влиянием обстоятельств, и в силу нетерпимости к рассогласованию она ломается: личность переживает кризис, иногда необратимый.

Поэтому самовоспитание должно выработать у каждого из нас способность выдерживать такого рода рассогласования без (89:) ущерба для личности и индивидуальности. Сталь от чугуна и стекла отличается не твердостью, а упругостью, способностью восстанавливать себя, свою структуру. Выработать в себе терпимость к рассогласованию и осознанному изменению своей Я-концепции путем изменения образа жизни является одной из высших целей самовоспитания. Это часто стоит целой жизни. В истории известны случаи, когда жестоко голодавшие люди не могли разрешить себе есть «поганое» мясо речных пресноводных моллюсков, которые более питательны, чем устрицы, и которыми были заполнены реки. Я-концепция голодающих в данном случае убила их голодом, лишив выхода из положения.

Рассогласование с Я-концепцией настолько мучительно, что человек реагирует на него чувством вины, стыда, обиды, отвращения, гнева. Если воспоминание об этом сохранилось в памяти, то человек обречен был бы на муки, если бы он не мог защищаться против них с помощью механизмов психологической защиты. Чтобы познать себя и изменить в нужном направлении, нужно знать то, что происходит «в глубине души» для защиты от рассогласований с представлением о себе. Эта защита может происходить и на сознательном, и на бессознательном уровне. Но если мы узнаем, как это делается, то можем сами проводить анализ своего состояния с целью более глубокого осознания самого себя, ибо без этого осознания невозможно освободиться от чувства неполноценности, беспричинного стыда, необоснованных отвращений, необъяснимых приступов раздражительности, апатии и ничем не объяснимой скуки и отвращения к делу, которым ты должен заниматься.

Невозможно отделаться от чувства неполноценности путем повышения своих объективных результатов в учении и деле, подобно тому как человек, страдающий булимией, не может никогда наесться, так как у него в центре голода и насыщения произошло неустранимое рассогласование между поступающей информацией о недостатке пищевых веществ в крови и моделью требований, которые «записаны» в этом центре. В случае булимии такого рода нарушения происходят, как правило, в результате опухоли, которая делает невозможной нормальную работу мозга по сличению информации и обнаружению согласования. А в случае комплекса неполноценности или некоторых других психически вредных образований, где тоже нарушен процесс сличения между Я-концепцией и реальным поведением, эта Я-концепция настолько искажена и деформирована «опухолью» антивоспитания, что достижение согласования невозможно. Когда мы говорим о низкой самооценке личности, то под этим подразумевается то, что рассогласование настолько сильно, что человек потерял всякую возможность достичь согласия с самим собой. Существуют методики измерения уровня самооценки, которые иногда дают парадоксальные результаты: личность, страдающая сильным комплексом неполноценности, часто получает высокий балл оценки со стороны других. Но, к сожалению, от этого человеку не бывает легче. (90:) Ему требуется работа по самовоспитанию, которую он должен выполнить сам.

Можно застенчивого человека обучить вести себя спокойно и ровно, без выкрутас и компенсаций, к которым он обычно прибегал, но от этого он не перестает быть застенчивым, если в нем не изменилась в нужном направлении его Я-концепция. Без этих изменений, как бы мы ни тренировали его в группе встреч или в группе тренинга общения, в лучшем случае из него получится развязный застенчивый субъект. Нельзя отрицать, что в процессе тренировки происходят изменения в Я-концепции, но они незначительны. Подлинные изменения в Я-концепции происходят в результате мышления, стимулируемого возникновением проблем, которые должны быть решены и решение которых сопровождается определенными переживаниями, способствующими закреплению, научению определенному образу мысли, впоследствии оказывающему решающее влияние на поведение.

Перейдем к изложению того, как наше самосознание защищается от рассогласования между Я-концепцией и реальным поведением и состоянием личности.

Итак, мы ввели представление о Я-концепции, о реальном поведении и об актах его сличения с требованиями Я-концепции. Возникает вопрос: кто же осуществляет этот акт сличения и устанавливает наличие согласования или рассогласования между Я-концепцией и реальным поведением?

Нетрудно понять, что в этом процессе Я-концепция выступает в виде некоторого образца, устойчивой мерки, с помощью которой осуществляется сравнение и намечается общая программа поведения человека. Я-концепция возникает не из какого-то духовного стремления личности к самоопределению, а как следствие стремления к эффективности жизни и деятельности. Чем определеннее эта программа поведения человека, тем отчетливее его цели и идеалы.

Поэтому самопознание прежде всего состоит в постижении своей Я-концепции. Для этого не нужно проводить психологических экспериментов. Достаточно наблюдать за собой и анализировать свои состояния: какие поступки дают мне удовлетворение, а какие вызывают неприятные переживания, недовольство собой. Все это содержит информацию о том, какова моя Я-концепция. Но мы редко задумываемся над собой, и наши представления о самих себе неотчетливы и размыты. Я могу плохо учиться и иметь низкие успехи в жизни, но постоянно думать, что я в общем-то не такой, что я способный и стоит мне захотеть, как буду учиться хорошо и добьюсь успеха в жизни. Это происходит от незнания и искаженного представления о самом себе.

Но вернемся к вопросу о том, кто же производит сравнение. Это сравнение производит мое Я, которое следует рассматривать не как некоторую мерку, а как то, что составляет мою индивидуальность, которая живет, радуется, страдает. Ее никак нельзя отождествить с Я-концепцией, выступающей лишь меркой (91:) моей индивидуальности относительно жизненных задач и условий. В обыденном словоупотреблении, когда говорят: «я хочу есть», «мне грустно», «я обижен», «я люблю» или «я боюсь», то говорят не о том, какой я есть, а о том, каково мне в данный момент. Вот этот субъект, эта индивидуальность и осуществляет сравнение между поведением и Я-концепцией, в которой запрограммировано, каким должно быть мое поведение. Чтобы хорошо это понять, упростим пример.

Представьте на минуту, что я устроен примитивно и у меня только одна потребность, одна ситуация в жизни и для удовлетворения этой потребности я могу совершить только одно действие. Тогда мое сознание тоже будет устроено примитивно: оно знает ситуацию, состояние потребности и должно принять решение, действовать или не действовать. Это мое единственное действие осуществляется по определенной программе. Но ее осуществление может быть, например, быстрым или медленным, с соблюдением каких-то определенных правил. Так вот, программа действия и эти правила и будут составлять Я-концепцию. А то, что вызывает, регулирует скорость действия, управляет им, и будет субъектом, индивидуальностью.

Итак, выделяются два вида Я: Я-концепция (как бы формальное Я) и действительное Я, которое управляет поведением. Радуется, страдает, вдохновляется, любит или ненавидит не Я-концепция, а действительное Я, субъект и творец моего поведения и, следовательно, моей жизни, моя индивидуальность.

С этой точки зрения Я-концепция есть не что иное, как представление о Я, которое может быть верным или неверным, искаженным. А истинное Я — это действующее Я, которое можно определить только косвенно.

Именно действующее Я осуществляет сравнение Я-концепции с реальным поведением и реагирует на это или удовлетворением, или страданием. Естественно, действующее Я стремится испытывать удовлетворение, радость и избавиться от страданий. Посмотрим, наконец, как оно это делает.

Как работает психологическая защита?

Стремление нашего действующего Я избавиться от страдания и усилить радость можно без труда наблюдать. Например, мы уходим от опасности, стараемся не поддерживать отношений с людьми, с которыми нам неприятно, стремимся избавиться от страха, порождаемого угрожающими нашей жизни или благополучию обстоятельствами. Это стремление избавления от страдания естественно и понятно. Но в некоторых случаях наше поведение порождается стремлением избавиться от более глубинных переживаний страдания, например чувства вины или сознания невыполненного долга, и ради этого мы способны терпеть лишения и страдания.

Это свидетельствует о том, что наши страдания, которые мы переживаем, стремясь выполнить свой трудный долг, намного слабее тех страданий, которые могут выпасть на нашу долю, если нас будет мучить угрызение совести, тираническое чувство (92:) вины. Наше сознание как раз и обладает способностью предвидеть и взвесить, что одни страдания намного сильнее и беспощаднее других.

Но в жизни не менее часто происходят случаи, когда мы не в состоянии взвесить все обстоятельства и выбрать то реальное поведение, которое могло бы избавить нас от неприятных переживаний. Это бывает в случае конфликта или появления непреодолимых препятствий к избавлению от страдания.

В природе установлено так, что если живое существо не в состоянии избавиться от опасности или дискомфорта путем избегающего поведения, то включаются механизмы внутренней защиты, которые направлены на то, чтобы путем внутренних изменений уменьшить ущерб. Вот эта внутренняя перестройка и является внутренней защитой. Например, воздействие холода способствует усилению выделения тепла и мышечной активности (дрожание), которое уменьшает вредное влияние охлаждения. Если в тело проник инородный предмет, например пуля, и организм не может вывести его из себя путем свища или растворения, то этот предмет покрывается капсулой, препятствующей проникновению в организм ржавчины. Пчелы, убив мышь, проникшую в улей, покрывают труп слоем прополиса и бальзамируют его и тем самым избавляются от вреда гниения. Однако не всегда капсулирование может защитить.

Следующим видом защиты является стремление слиться со средой или принять облик нейтрального или опасного существа. Мимикрия уместна для существ, неспособных защищаться путем бегства или агрессии. Защитная окраска или изменение окраски под влиянием опасности хорошо выполняет функции бегства. Тот, кто не может убежать или защититься нападением, предпочитает затаиться, исчезнуть

Человек, обладающий самосознанием, тоже формирует способы самозащиты, которые принято называть психологической защитой, так как агрессия и бегство у человека могут существовать не только в реальном, но и в умственном поведении, в работе восприятия, воображения и мышления Внутренние действия с образами и символами, которые в какой-то степени тоже есть объективные предметы, позволяют отражать и обобщать то, что мы можем и не видеть в данный момент, например опасность, подстерегающую нас в будущем.

Агрессия как способ защиты может осуществляться реально, символически и в воображении. Виноватый становится гневливым и часто сам нападает. Если же он это делает только в уме, то агрессивные мысли и сопровождающие их переживания гнева ослабляют чувство вины. Агрессия, как более древняя защита, обладает способностью оттягивать на себя психическую энергию вины или стыда и тем самым ослабляет эти эмоции хотя бы временно Вина и стыд по сравнению с агрессией и гневом филогенетически более позднего происхождения. То же наблюдается и в онтогенезе — индивидуальном развитии человека. Младенец уже (93:) может впадать в состояние гнева и проявлять агрессию, а для переживания вины или стыда требуется по меньшей мере 3-4 года благоприятных условий существования. Поэтому каждый идущий по пути самосовершенствования должен знать, что агрессия и гнев — наиболее трудные для контроля проявления нашей индивидуальности. Мы еще вернемся к описанию этого вида поведения и регулирующих его эмоций и воли.

Бегство представляет собой простейшее защитное поведение. Однако в жизни часто возникают ситуации, в которых человек не может применять этот вид защиты. Так, солдат, побуждаемый долгом, преодолевает страх и стремление к бегству. Преодоление естественной защиты осуществляется за счет реализации высшей программы жизни. Мы не можем допустить поведения, которое вступило бы в рассогласование с этим образом самого себя. Однако во многих случаях это преодоление наклонностей нашего «человека привычки» не бывает полным (солдат стыдится своего страха). И несмотря на наши усилия чувствовать себя уверенно, в нас возбуждается или чувство стыда или вины, или чувство ущемленного собственного достоинства, причиняющее нам большое страдание, против которого, казалось бы, нет никакой защиты. Именно в тех случаях, когда мы не в состоянии реально защитить себя от страдания, мы используем разные способы психологической защиты, обеспечивающие временное, а иногда и полное «обезболивание».

Бегство, уход из ситуации может быть не реальным, а внутренним, осуществляемым только в самосознании. Когда мы заранее уверены в том, что в результате какого-либо дела получим неприятные переживания, мы отказываемся от этого дела. Человек, который часто испытывает чувство вины от сознания невыполненных обязанностей по отношению к матери, другу, делу, постепенно приучается отказываться от них в пользу более «безопасных» для себя занятий. Этот отказ происходит незаметно для сознания и кажется само собой разумеющимся. Мне просто «не хочется» участвовать в этом деле, иметь общение со своими друзьями, я избегаю прямых контактов со своей престарелой матерью и отделываюсь открытками, письмами и телефонными звонками. Если социальные контакты уже в моем раннем возрасте приводили в большинстве случаев к неприятностям, то постепенно у меня формируется тенденция уходить в себя. Эта интроверсия, как ее называют психологи, постепенно становится чертой моего характера и личности, а на поверку представляет собой не что иное, как бегство от социальных контактов. Я могу отказаться от занятий физкультурой потому, что не могу стать первым или мне стыдно того, что я плохо сложен Это побуждает меня полностью исключить данный вид самовыражения из репертуара моей жизни. Если проанализировать свое поведение, то всегда можно найти глубинные причины различного рода уходов. Вместо того чтобы писать сочинение, я могу увлечься другой работой, которой я вдруг начинаю придавать значение. А на самом деле (94:) оказывается, что я не уверен в качестве своего сочинения и у меня есть барьеры, препятствующие тому, чтобы немедленно взяться за эту работу. Таким образом, различные уходы в конечном счете постепенно приводят к ограничению моего Я, что способствует дисгармонии развития моей личности. Что же будет со мной, если я полностью откажусь от физической культуры?

В некоторых случаях человек полностью уходит в определенную деятельность или занятие, которое становится основным в ущерб другим. Такого рода уход в деятельность психологи называют компенсацией, а в тех случаях, когда этот уход делает просто невозможными другие занятия,— сверхкомпенсацией. Тогда все умственные и духовные силы человека выражаются только в одной деятельности, приобретающей почти навязчивый, принудительный характер В некоторых случаях такая компенсация является заменой, например, неразделенных чувств, неуверенности в себе и в конечном счете ведет к тому, что человек обнаруживает иногда даже выдающиеся результаты в избранной деятельности Но поскольку другие стороны его личности не получают развития, то, несмотря на то, что его результаты общественно ценны, этот человек страдает. Сверхкомпенсация же всегда приводит к дисгармоническому развитию. В самопознании важно установить, какие недоразвитые стороны нашей личности компенсируются в наших увлечениях Это познание нужно не для того, чтобы, обнаружив компенсаторный характер вашего увлечения, например, музыкой, или живописью, или коллекционированием, немедленно отказаться от этих занятий, а для того, чтобы увидеть недоразвитые стороны вашего Я и своевременно скорректировать их.

Уход в некоторых случаях приобретает вид прямого отрицания обстоятельств, нам неприятных. Например, мальчик, потерпевший поражение в соревновании, очень быстро перестраивается, начинает вообще отрицать факт поражения и даже рассказывать о своей победе. Ревнивая жена, подозревающая своего мужа в неверности, вдруг проникается мыслями о его преданности и начинает всем рассказывать, «какой он у нее хороший». Такого рода отрицание вызвано стремлением нашего самосознания защититься от невыносимого страдания.

В некоторых случаях отрицание приобретает характер искажения восприятия. Это называют перцептивной защитой, при которой воспринимаемые обстоятельства искажаются в желательном для меня направлении. Если я считаю себя хорошим лектором, то мне особенно мучительно признавать неудачу. Поэтому, увидев, как мои слушатели шушукаются между собой и шумят, я могу воспринять все происходящее как выражение большой удовлетворенности слушателей моей лекцией. «Им лекция настолько понравилась, что они не могут удержаться, чтобы не поделиться этим с соседом»,— думаю я искренне. Перцептивная защита в некоторых случаях будет настолько сильной, что полностью отключаются органы чувств и действия. Например, (95:) ученик, которому отвратительно заниматься на фортепиано, вдруг обнаруживает судорожные явления и замечает, что его руки совсем перестают двигаться; ребенок, увидевший ужасную сцену между родителями, может ослепнуть.

Стремление уйти из ситуации часто выражается в направленном забывании, которое принято называть вытеснением. Человек может забыть имена или события, воспоминание о которых причиняет ему страдание. Нормально работающее самосознание всегда способствует забыванию особо неприятных и мучительных событий прошлого. Поэтому-то мы, вспоминая прошлое, часто склонны помнить только хорошее.

Однако не у всех это так. Особо чувствительные личности, наоборот, помнят из своей жизни только плохое. Это может приводить их к длительному гнетущему настроению, они долго не могут забыть свои мучительные потери и переживания. В этих случаях механизмы психологической защиты срабатывают недостаточно, чем и обусловлено страдание.

Вытеснение может касаться не только действий воспоминания, проявляющегося в направленном забывании. Оно может коснуться и восприятия, ощущения, которые или искажаются, или человек становится неспособным их ощущать или воспринимать. Вытеснение может привести к параличу, когда человек не в состоянии сделать движение, конечности не подчиняются ему. Так, ребенок, подвергающийся суровым наказаниям или унижениям, лишенный любви в процессе обучения игре на инструменте, в определенный момент может начать жаловаться на то, что возникают спазмы или судороги рук, полностью блокирующие исполнение наказуемых действий.

Вытеснение обусловлено тем, что данное действие приводит к неприятным, травмирующим переживаниям. Предвидение такого неприятного переживания приводит к сдерживанию действия; потом, когда вследствие повторения сдерживание становится привычным, оно уже не требует внимания и усилия, становится автоматическим и не нуждается в осознании, исключается из сферы сознания. Таким образом, акт вытеснения становится неконтролируемым. Вытеснение происходит быстрее под влиянием таких эмоций, как страх, отвращение, стыд и чувство вины. Следовательно, вытеснение представляет собой самостоятельный механизм, возникающий под влиянием сильного отрицательного подкрепления подавляемых действий. Особенно сильно способствует вытеснению эмоция стыда. Именно стыд наиболее эффективно подавляет инцестуозную сексуальную установку человека, в результате чего брат, например, не рассматривает сестру как сексуальный объект, несмотря на все ее женские достоинства и даже несмотря на то, что он ее любит. В данном случае вытеснение работает в пользу социальных запретов, усиливая их. Однако не всегда соблюдение запрета достигалось только с помощью эмоции стыда и вины. Ранее нужно было использовать и страх. В китайском кодексе в VI веке инцестуозные действия наказывались (96:) обезглавливанием, что вызывало у китайца ужас перед мучениями в загробном существовании.

Вытеснение может распространиться и на дозволенные обществом действия. В этом случае мы имеем результат, квалифицируемый как болезнь, например фригидность женщины, или импотенция, или наличие бессознательного эмоционального барьера в общении.

Нетрудно увидеть, что эти защиты работают в каждом из нас. Например, странное состояние, что я никак не могу запомнить материал по физике, может быть обусловлено тем, что я испытываю какой-то страх или угрызения совести перед преподавателем физики или считаю его недостойным уважения. В самопознании важно уметь установить причины нарушения наших психических функций, которые часто возникают под влиянием социального сравнения и отождествления себя с результатами сравнения. С одной стороны, человек стремится не отличаться от других, полагая, что это обеспечивает ему безопасность. Когда я веду себя так, чтобы совсем не отличаться от членов моей группы или коллег, стремлюсь «быть как все», то это свидетельствует о многом, например о бессознательном приписывании себе всех достоинств, которыми обладают члены моей группы, о том, что так спокойнее, безопаснее. Однако социальное сравнение может приводить и к нарушению благополучия, например когда обнаруживается, что другие обладают в большей мере теми достоинствами, которые я ценю в себе. Чувства, возникающие при этом (стыд или зависть), фокусируют сознание на этих качествах, суживают его; мое поведение становится неконтролируемым и примитивным. Поэтому в самопознании я должен пытаться понять эти свои состояния и их причины.

Социальная мимикрия проявляется и в том, что мы стараемся быть похожими на людей, от которых зависим или которых боимся. Сын старается походить на отца не только из восхищения им, но часто и из неосознанных соображений безопасности. Такого рода защита была обнаружена, когда установили, что некоторые подростки стараются походить на своих обидчиков, а заключенные в исправительной колонии копируют поведение наиболее строгого надзирателя Этот механизм называется «идентификацией с агрессией». Каждому следует задуматься над тем, с кем он идентифицирует себя и тем самым обеспечивает более эффективное овладение обстоятельствами жизни. При этом следует помнить, что стремление присваивать себе свойства других людей коренится в остатках магического сознания, которое мы переняли от далеких предков. Ведь они, съедая сердце медведя, думали, что тем самым приобретают свойства этого умного и сильного зверя. Даже людоедство древних нельзя рассматривать только как пищевое поведение. В основе его лежит стремление отождествить себя с противником, приобрести его лучшие свойства путем уподобления самому себе через съедение его сердца, печени или другой части тела. (97:)

Этому процессу идентификации мы научаемся стихийно, путем переноса наблюдаемой у другого программы поведения на сходные собственные ситуации. Идентификация происходит тогда, когда определенная программа поведения другого начинает применяться к самому себе. Это намного проще и экономнее, чем создавать новую программу поведения для самого себя.

Если в идентификации мы приписываем себе свойства другого человека (как правило, положительные), то как же быть с нашими отрицательными признаками? Если я вдруг обнаруживаю себя как ленивого, лживого, скупого, трусливого, бездарного, то мне невыносимо осознавать себя таким, если в моей Я-концепции «записано», что я активен, правдив, щедр, отважен, талантлив. Конечно, мое самосознание может отрицать это несоответствие. Но если оно бросается в глаза и механизмы вытеснения не срабатывают? Тогда наше самосознание поступает по другой схеме. Оно рассуждает так: «Если не только я, но и другие тоже ленивы и лживы, то я не одинок в своих пороках». А поскольку мы склонны идентифицировать себя с другими, то, решив, что они тоже лживы и ленивы, мы перестаем страдать и несоответствие между Я-концепцией и моими реальными проявлениями переживается не так мучительно. Вот этот процесс приписывания другим собственных свойств в психологии получил название проекции. Мы склонны приписывать другим свои свойства, уподобляя их себе Если в идентификации мы уподобляем себя другим, то в проекции мы других уподобляем себе. Если я добр, то склонен считать других добрыми, удивляя своей наивностью того, кто зол и считает всех злыми. Если я правдив, то меня легко обмануть, так как я «инстинктивно» считаю других правдивыми, проявляя себя как незрелый и наивный человек в глазах того, кто лжив и всем приписывает злокозненное стремление лгать даже без особой на то необходимости.

Механизм проекции глубоко вплетен в восприятие окружающей действительности. В общении я должен постоянно корректировать свое восприятие другого человека, но поразительно то, что стремление проецировать себя почти не подвергается корректировке. Это важно для существования общества. Установлено, что если я тебя воспринимаю хорошим, то ты постепенно становишься хорошим О том, почему и как это происходит, мы поговорим позднее.

Когда ученик получает «двойку», то всегда есть причины, с помощью которых он объясняет себе и другим свою неудачу. Послушайте его и вы узнаете, что учитель был пристрастен, не в духе, что попался «плохой» вопрос, что временно отказала память и т.д. Редко кто скажет, что неудача вызвана хроническим пренебрежением своими обязанностями и полной неподготовленностью. Такого рода «удобные» объяснения своих результатов объединяются под общим названием рационализации. Вспомним отца, который выпорол своего сына в ответ на критику на родительском собрании. Ему трудно было признать свою (98:) несостоятельность, которая заместилась в смещенной агрессии: рассердился на себя, а наказал сына. Вы знаете, что он придумает искреннее объяснение случившемуся.

Обнаружив расхождение между Я-концепцией и своим поведением, человек ищет пути уменьшения чувства вины или тревоги и начинает приписывать себе благовидные и «хорошие» мотивы. В условиях культуры всегда существует набор «хороших» мотивов и «плохих». Поэтому выбор мотива для приписывания его себе чаще всего приобретает характер рационализации.

Как часто мы прибегаем к рационализации своего поведения? Намного чаще, чем думаем. Курильщик оправдывает свое самоотравление и отравление близких тем, что занижает вред от курения; лентяй и бездельник утверждает, что тот род занятий, к которому он приставлен жизнью, недостоин его; черствый человек, манипулируя людьми, склонен приписывать себе мотивы принесения им блага; завистник, который обрушился с критикой на своего друга, считает, что заботится о нем и хочет его исправить; подросток свой паразитизм и беспощадность к родителям оправдывает тем, что они якобы должны о нем заботиться по традициям семьи или по долгу; сластена съедает весь домашний запас сладостей, считая, что он еще маленький, а взрослые обойдутся и без сладкого; хулиган, избивающий слабого, приводит аргумент, что его жертва — «плохой человек; таких надо бить и искоренять, чтобы на земле хорошим людям жилось нормально». А. П. Чехов в повести «Сахалин» изобразил одного убийцу, который оказался на каторге, так как не мог вытерпеть неприличного поведения своей жертвы за столом: тот чавкал, и он, не выдержав такого нарушения обычаев поведения за столом, убил его.

Мы можем принимать возвышенные программы самовоспитания, ставить прекрасные цели, но часто не желаем чуть-чуть взглянуть на себя изнутри, чтобы увидеть, к каким же способам самооправдания своих пороков прибегаем. Поэтому тот, кто достаточно смел и мужествен перед самим собой, увидит, что в самосовершенствовании очень многое будет сделано одним устранением попыток самооправдания. Ведь психологическая защита дает нам лишь временное успокоение чувства вины и совести, но не создает новых конструктивных видов поведения. Она не делает нас лучше, а закрепляет наши недостатки. Поэтому я уделил большое внимание этим способам самомаскировки, которые наше самосознание применяет большей частью бессознательно, по привычке и эгоизму. Перечисленные выше защитные механизмы, за исключением разве что вытеснения, в принципе могут нами осознаваться, если мы направим внимание на их выявление в процессе самоанализа. Однако есть, к сожалению, механизмы защиты, которые трудно распознать в себе.

Мне один юноша пожаловался на то, что его мать настолько сильно заботится о нем, что ему стало невмоготу. Она контролирует выбор друзей, постоянно звонит туда, где он находится, (99:) интересуется его здоровьем, как он одет, успел ли вовремя поесть и т. д. Эта мелочная и постоянная забота в психологии называется гиперопекой. Я постараюсь подробнее изложить происхождение этой мелочной заботы для того, чтобы юноша или девушка лучше понимали своих родителей. Однако сказанное ниже будет полезно и в другом отношении, ведь тот, кто сегодня — юноша, в будущем будет отцом, а девушка — мамой. Итак, возвращаемся к нашему случаю назойливой сверхопеки матери над сыном.

Из беседы с матерью выяснилось, что она очень хотела стать знаменитой балериной. Ребенок этому мог помешать, и она не хотела иметь ребенка, так как это повредило бы в какой-то степени ее карьере. Она даже принимала препараты с этой целью. Однако под влиянием обстоятельств она не смогла привести в исполнение свои намерения. Это первоначальное желание освободиться от ребенка трансформировалось у нее через чувство вины перед ним в противоположное переживание, в сверхзаботу, ставшую навязчивым состоянием. Бывает и так, что человек с сильным и мучительным чувством своей неполноценности постоянно гордится и старается доказать, что он уважает самого себя; застенчивый старается выглядеть нахальным, трусливый — смелым, беспощадный— добрым. Это стремление завуалировать какой-то свай недостаток или вину через противоположные, контрастные проявления характера или поведения в психологии принято называть формированием реакций. Эта полярная перемена направления поведения и желаний обусловлена тем, что определенные качества причиняют нам страдание и мы не можем избавиться от них путем вытеснения, отрицания, проекции, идентификации и рационализации. Если ни один из указанных механизмов защиты не срабатывает, то происходит формирование контрастных реакций, которые возникают импульсивно и бессознательно. Эту мать никто не сможет убедить в том, что она длительное время ненавидела своего сына, так как он мешал ее карьере балерины и ее жизнь из-за него оказалась «разбитой». Ее невозможно убедить, так как она знает, что заботится о своем сыне больше, чем другие женщины, что ради него не выходила замуж и рассталась с мыслью сделать карьеру (хотя причиной здесь был скорее недостаток способностей). Она видит лишь свою материнскую любовную заботу, а подлинные причины остаются вне сознания. Такого рода формирование реакций по контрасту происходит только в том случае, если реальная причина неприемлема, отвратительна для самого человека, т. е. вступает в противоречие с системой ценностей, представленных в его Я-концепции.

Читатель на это может возразить: «А какие основания считать, что этот добрый человек на самом деле зол, а любящая женщина испытывает враждебность к сыну, которого «она любит»?»

В психологии уже давно созрели ответы на такие вопросы. Основные признаки, указывающие на наличие контрастных реакций, сводятся к двум: (100:)

1. Контрастные защитные реакции неестественны, носят навязчивый и жестко детерминированный характер. Если этот человек всегда и в любых обстоятельствах добр, то это уже неестественно. Нормальный человек может быть и добрым и злым, и любящим и враждующим. Нормальный человек говорит, что любит свою жену, но бывают минуты, когда он может сказать: «Я ее ненавижу!» Гордец, компенсирующий чувство неполноценности, всегда гордится, и его защитный процесс не выпускает его ни на минуту из своих цепких рук.

Человек же с нормально развитым чувством достоинства может испытывать чувство превосходства и гордости, если обстоятельства сложились в пользу этого чувства, но он же может испытать, по обстоятельствам, и чувство малоценности. Он не гордец.

2. Подлинные черты обнаруживаются в реальном поведении. Сверхзабота становится еще более сильной и беспощадной по мере того, как заботящийся начинает видеть, что объект опеки все больше страдает от нее; от внешне доброго человека, как правило, проистекает много зла; гордец ищет ситуации, чтобы проявить свою гордость. Он занят этими поисками и вовлекает в них других. Поэтому его реальное поведение показывает, что мы имеем дело с закоснелой схемой защитного механизма формирования контрастных реакций. Могу пояснить это небольшим примером из моей практики психологического консультирования.

У подростка не было каких-либо причин страдать повышенным артериальным давлением, как об этом судил лечащий врач. Но болезнь была. В беседе выяснилось, что главной причиной является подавленная агрессивная установка на отца, часто обижавшего маму, которую мальчик любил. Но внешне он уважительно относился к отцу, и ему не верилось, что эта установка у него есть. Именно это постоянно действующее чувство враждебности способствовало повышению артериального давления. Ведь агрессивная реакция физиологически приводит сердечно-сосудистую систему в состояние боевой готовности. Мальчик просто не знал о своей враждебности, но внутри ее переживал. Устранение враждебности постепенно способствовало устранению симптомов заболевания.

Однако на примере мальчика довольно трудно иллюстрировать эти скрытые механизмы, так как он был неразговорчив и очень плохо различал свои внутренние состояния. Яснее описать механизмы защиты на примере взрослых.

Врач-кардиолог направил ко мне женщину по поводу повышенного артериального давления, причину которого он не мог точно уяснить. В результате собеседования я пришел к выводу, что ее болезнь является результатом подавленней враждебности (скрытой и неосознаваемой) к собственной дочери (ей 13 лет). Все признаки сверхзаботы и проявлений подавленной вражды были налицо, и я вынужден был ей об этом сказать, чтобы наметить пути оздоровления ситуации. Она была возмущена.

— Это неправда! Я свою дочь люблю. Ради нее я отказалась от выгодного брака с хорошим человеком и живу только ею. Она для меня все. И откуда (101:) вы это взяли и как у вас язык повернулся сказать мне об этом? — возмутилась она.

Успокоив ее, я попросил рассказать о том, как она осуществляет контроль за учебой дочери и помогает ей учиться.

— Как вы поступаете, — спросил я, — когда она получает замечания в дневнике или приносит двойку?

— Как?— посмотрела на меня недоуменно собеседница — Ругаю. Я ей все отдаю! Она должна учиться хорошо Намного лучше меня. Я только для нее живу и не допущу разгильдяйства. Она должна у меня учиться лучше всех! — закончила она решительно свою мысль

— А как долго вы ее ругаете? — снова поинтересовался я.

— Не знаю, я времени не замеряла, я же не психолог, чтобы измерять время реакции! — язвительно ответила она

— Но когда вы перестаете ее ругать? По каким признакам ее поведения вы считаете, что отругали ее сполна и больше не надо? — возвращаю ее к моему вопросу.

— Ну, когда... я перестаю ее ругать, как она заплачет. Дальше ругать ее уже не хочется, а становится даже жалко.

— А если она не заплачет?—донимаю я ее.

— Как не заплачет?! Еще ни разу этого не было. Она раз отказалась плакать, я ее поставила в угол и оставила без сладкого. Потом она все равно раскаялась в своем упорстве. А теперь если виновата, то раскаивается и плачет.

— А почему вы всё-таки перестаете ее ругать после того, как она заплачет?— возвращаюсь я снова к неприятному разговору.

— Не знаю Как-то получается, что дальше ее не хочется ругать, да и все. Да и мне на душе становится спокойнее. Думаю, что она все поняла и больше так не будет,— сказала она спокойно и умиротворенно.

Мне казалось, что она просто представила, как ее дочь плачет, и тут же ее раздражение, направленное против меня, прошло.

Я привел этот диалог, чтобы показать читателю, каким образом в обыденных отношениях маскируется враждебность. Чувство враждебности порождает агрессию и утоляется при достижении цели вражды — причинении страдания жертве. Ведь мать продолжала проявлять речевую агрессию до тех пор, пока дочь не заплачет. Тогда потребность в дальнейшей агрессии отпадает. Даже в разговоре со мной ее раздражительность угасла, как только она ясно представила, как ее дочь плачет. Но почему она не осознает своего подлинного отношения? Да просто потому, что враждебность к дочери не соответствует системе ценностей, включенных в Я-концепцию. Она считает себя жертвенной и любящей матерью, и ей особенно невыносимо осознавать то, что мне пришлось ей сказать. Это вызвало в ней возмущение, так как правда ее огорчила и ей неприятно было убедиться в том, что она не соответствует своему привычному представлению о себе.

Самопознание редко нам доставляет удовольствие. Боль, которую нам причиняет наше самосознание, необходима для выживания в социуме. Подобно тому как ожог от пламени свечи приучает нас «уважительно» обращаться с огнем, также и стыд или вина (102:) побуждают нас координировать свое поведение в согласии с Я-концепцией или ожиданиями тех, кого мы любим. Однако при ожоге я осознаю не только свою боль, но и свойства огня, а в стыде чаще всего чувствую боль, но редко когда осознаю свою Я-концепцию, и это делает меня слепым, подобно дикарю, который считал, что через огонь его наказывает дух огня, а не объективные его свойства. Именно для того, чтобы подняться над уровнем наших далеких предков, необходимо самосознание.

Однако наши нежелательные свойства и стремления не всегда замещаются через противоположность. Если какое-либо поведение подавляется из-за того, что приходит в противоречие с Я-концепцией, то замещения могут быть в различном направлении. В некоторых случаях мы наблюдаем снижение уровня поведения. Например, уже опытный, но не слишком удачливый спортсмен, неожиданно получивший место в сборной, вдруг становится капризным и своенравным. Капризы, своенравие, максимализм и мстительность чаще всего являются формами детского поведения. В данном случае в результате резкого изменения положения у него повысилось чувство тревоги и боязнь ошибиться, что способствовало снижению общего уровня поведения, вызывая из прошлого реакции, которые в детстве действовали безошибочно. Когда нам мучительно плохо, мы плачем, и это снимает напряжение, потому что мы как бы возвращаемся к раннему детству, а в детстве мы всегда получали успокоение от близких, когда плакали. Кроме того, исследования показали, что со слезами происходит удаление из организма человека неких ядов, оказывающих вредное влияние на нашу нервную систему. Вот такое снижение уровня поведения в ситуации тревоги и страдания в психологии принято называть регрессией.

Этот механизм прост. Дело в том, что психические структуры, возникшие недавно, менее прочны и дезорганизуются под влиянием тревоги, а ранние формы поведения более стойки и сохраняются лучше. Поэтому снижение уровня поведения происходит автоматически. Чем сильнее тревога и страх, тем примитивнее наши реакции и поведение, что способствует защите нашего Я. Когда я плачу, впадаю в отчаяние, становлюсь беспомощным, то все это представляет не что иное, как апеллирование к более сильным, символический вопль о помощи, сохранившийся в нашей душе со времен детства. Иногда эта регрессия идет далеко, вплоть до внутриутробного периода развития, когда организму было спокойно и он был полностью защищен в лоне матери. Иначе как можно объяснить внутриутробную позу, которую -принимает тяжело страдающий шизофреник? Правоверный мусульманин неспроста садится на пятки, прикладывает руки к лицу и погружается в молитвенное состояние полной защищенности и отрешенности. Поза облегчает достижение этого состояния, ибо напоминает о внутриутробной позе.

В самопознании важно иметь представление о том, до каких уровней регрессии доходит наше поведение. Вспомните, что вы (103:) делали, что чувствовали в критические ситуации. Это знание имеет колоссальную ценность для самовоспитания и предвидения своего поведения, так как вы и в других подобных ситуациях будете склонны осуществить прошлые регрессии. Познать самого себя — значит познать и свои собственные регрессии, как бы нам ни было от этого стыдно и обидно.

Психотерапевты часто используют регрессию для облегчения состояния пациента. «Впадение в детство» облегчается тем, что помещение, в котором происходит психотерапевтический сеанс, сконструировано как детская, имеет мебель, игрушки вплоть до сосок, размеры которых смещены пропорционально росту ребенка. Взрослым невротикам и больным психозом предлагается вести игры детей, и это иногда дает облегчение, способствует угашению некоторых симптомов, конечно, при условии, если у этих взрослых было «счастливое детство». Я рекомендую матерям, когда они играют с ребенком, «впадать в детство», играть так, как будто они сами маленькие. Оказалось, что подлинность игры оказывает благотворное влияние не только на ребенка,— сами матери начинают чувствовать себя лучше. Это привело меня к убеждению в том, что мы временами должны «впадать в детство», чтобы снять напряжение повседневных забот и сохранить психическое здоровье на уровне, достаточно терпимом для окружающих.

В трудные минуты жизни мы часто отдаемся музыке, живописи, делу, и это вытаскивает из кризиса. Тот, кто при потере близких или крушении надежд предается меланхолии и впадает в депрессию, оказывается в особо мучительном состоянии. Если же нам удается выйти из этого состояния через какую-либо деятельность, то мы легче справляемся с глубоким горем. Напряженность, тревога могут вызвать регрессию поведения, но они же могут вызвать к жизни и высшие виды психологической защиты, подъем уровня поведения и обращение к высшим предметам. Процесс повышения уровня поведения принято называть сублимацией. Этот термин, обозначающий процесс защиты, противоположный регрессии, в психологию ввел З. Фрейд — основоположник психоанализа. Он считал, что источником сублимации является только половое влечение (либидо). Если оно не удовлетворено, то трансформируется в поэзию, искусство, живопись, философию, религию. Не соглашаясь с такого рода объяснением, мы признаем, что сублимируется не только половое влечение, но и вообще любые влечения человека.

Что вы делаете, когда у вас бывают кризисы? Пребываете в оцепенении или приходите в активность? Какие это виды активности? Если вы их хорошо знаете, то знайте также, что и в будущем, если возникнет кризис, эта система защиты будет срабатывать. Когда мы узнаем, что многие гении были несчастны в любви или в жизни, то мы не должны их жалеть. Они были счастливы, поскольку неуспех в чем-то был толчком к тому, что они обрели себя в творчестве и сослужили великую службу всему человечеству, которое пользуется продуктами их гения. Среди всех (104:) механизмов психологической защиты сублимация, пожалуй, является самой совершенной и желанной, так как она делает человека счастливым истинно человеческим счастьем. Но сублимация не является сверхкомпенсацией, так как при ней нет чувства неполноценности.

Самосовершенствование в конечном счете оказывается выработкой наиболее совершенных и соответствующих нашим способностям форм сублимации неудовлетворенных влечений. Это выливается в процесс удовлетворения самой глубинной потребности человека — в самореализации.

Мы рассмотрели далеко не полный перечень механизмов психологической защиты Я. Данное описание имеет целью не постижение психологии как науки, а использование научного знания для самовоспитания. Поэтому мы изложили только те виды защиты, которые читатель относительно легко может распознать у себя и у других людей.

О познании своих эмоций

Управление своими эмоциями предусматривает их познание. А я разве свои эмоции не знаю? Ведь я их переживаю. Что же еще здесь нужно познавать? Так может возразить читатель, прочитав этот заголовок. Мы же хотим его убедить в том, что переживание и познание не тождественны. Переживание эмоций не дает нам ключ к их управлению, а их познание — дает.

Способны ли мы управлять своими эмоциями? Могу ли я, например, устранить чувство стыда или вины, выполнив какие-то внутренние акты управления эмоциями? Можно ответить на эти вопросы утвердительно, если я умею это делать. А если не умею, то моя способность управления эмоциями сводится лишь к тому, чтобы их не проявлять вовне. Мне стыдно, но я делаю вид, что мне безразлично, мне больно, но я скрываю боль, мне обидно, а внешне проявляются лишь раздражение или неприкрытый гнев. Если меня спросят: «Ты обиделся?», а я отвечу «Нет!», то это свидетельствует лишь о том, что я могу лишь сдержать внешнее проявление эмоции, а не устранять ее. Я продолжаю переживать обиду, но где-то внутри наивно думаю, что другие этого не замечают.

Эта эмоция может преобразоваться во что угодно, например в гнев, который будет порождать мстительные мысли. Следовательно, я неспособен управлять эмоцией, если она скрыто продолжает работать.

Для того чтобы управлять эмоциями, мы должны знать, как они устроены, в результате каких актов души они появляются и продолжают существовать несмотря на то, что мы хотим их скрыть.

Удовольствие и неудовольствие. Приятное и неприятное

Очень трудно описать эти переживания. Если мы захотим сделать это в терминах поведения, то можно сказать, что приятное, (105:) удовольствие — это то, что мы хотим повторить, снова пережить, а неприятное, неудовольствие — не хотим. Если мы видим, что крыса со вживленными в мозговые центры удовольствия электродами постоянно нажимает на рычаг и ради этого отказывается есть, то мы имеем основание предполагать, что в результате действия она получает удовольствие большее, чем пищевое. Значит, уже по внешним признакам поведения мы можем судить об этих переживаниях.

Эти же понятия мы можем определить еще и в терминах приближающего и избегающего поведения, включая понятие предвидения, предвосхищения этих переживаний. Переживание будет приятным, если его предвосхищение вызывает приближающее поведение, и наоборот. Не последнее место в этом занимает наша способность к прогнозированию будущего. Наши желания зависят от этого предвидения. Желание — это всегда предвидение приятных переживаний в результате достижения определенного будущего.

Если же мы начнем рассматривать эти переживания «изнутри», то они не нуждаются ни в каком определении: приятное есть приятное, неприятное есть неприятное. Но попробуем сделать один шаг вглубь и представить, из чего состоит приятное. Прежде всего— в действиях, которые ведут к достижению некоторой целостности и внутренней согласованности, упорядоченности. Приятное всегда имеет облик тех гедонистических действий, в результате которых достигается соответствие некоторому ожидаемому состоянию. Удовольствие от сладкого будет полным, если оно соответствует некоторой аффективной модели сладкого. Удовольствие от успеха тоже является следствием того, что некоторые действия в данной ситуации приводят к подтверждению некоторой аффективной модели успеха. Сами эти аффективные модели представляют собой программы гедонистического поведения. Эти гедонистические действия могут осуществляться реально или в воображении, но в любом случае они способствуют созданию удовольствия. Чем устойчивее программа такого поведения, тем полнее и шаблоннее, привычнее получение удовлетворения. Поскольку эти программы чаще всего нами не осознаются в силу своей привычности, удовольствие возникает как бы само собой. Если же мы сосредоточимся, то сможем видеть умственным взором это гедонистическое поведение.

Итак, удовольствие есть всегда реализация некоторой аффективной модели, поэтому любому удовольствию предшествует устойчивая программа получения наслаждения. Например, удовольствию от еды предшествует наслаждение сосания, которое является первичным и которому организм не научается. Действия, похожие на сосание, при еде повышают удовольствие от еды. Однако эти же ранние элементы гедонистического поведения в чистом виде являются источником наслаждения в совершенно другом виде гедонистического поведения, например в поцелуе.

Человек рождается на свет с зачаточными моделями (106:) гедонистического поведения. Они врождены. Так как действие изначально состоит в напряжении и расслаблении мышц, осуществляемых по определенной программе, то изначально наслаждение состоит в изменениях состояния мышцы. Расслабление, идущее после напряжения, приятно, если сознание сосредоточено на этом состоянии. Постепенно некоторые группы мышц наряду с инструментальной функцией приобретают функции гедонистические, например мышцы языка, поясницы, промежности и т.д.

Мышечная система символизирует активность, проникновение во что-то, разрушение окружающего, но в то же время может принести безопасность и удовольствие; здесь смысл действия определяется установкой. Руки человека могут быть органами агрессии и вместе с тем органами, доставляющими удовольствие и безопасность, например путем ласки и поглаживания.

Удовольствие в связи с этим имеет двоякий характер: с помощью мышц можно не только совершать действия, доставляющие удовольствие самому действующему субъекту, но и доставлять удовольствие другому. Следовательно, удовольствие бывает активным и пассивным, что зависит от установки «быть субъектом» или «быть объектом» гедонистического воздействия. Так, жевание, глотание, смакование пищи содержат как наслаждение усилия, так и наслаждение, идущее через воздействие на слизистую оболочку. Мне хотелось бы обратить внимание на вторичное значение пищевой субстанции, ее вкусовых качеств. Попробуйте положить в рот что-то, по вашему мнению, вкусное — и вы найдете, что для извлечения вкуса и удовольствия потребуется совершать действия. Наслаждение имеет поведенческую природу. Знание этого позволяет нам направить мысль на правильное понимание сущности удовольствия и неудовольствия, познания их и, соответственно, контролирования.

Наслаждение, как и страдание, гнездится в сознании. Не существует ни бессознательного удовольствия, ни бессознательного страдания. Когда нас нет, нет в нас и радости. Глубокий сон без сновидений не может принести радость или страдание. Для этих переживаний нужно частично быть сознательным, что происходит во время сновидений, от которых мы просыпаемся. Удовольствие возрастает с концентрацией сознания на гедонистических действиях. Чем больше сосредоточенности, тем больше наслаждения. Йоги рекомендуют есть сосредоточенно, чтобы увеличить удовольствие от простой пищи. Часто неспособность получить наслаждение, например в сексе, является следствием отвлечения внимания, неспособности сосредоточения, которое само обусловлено эмоциональными барьерами, скрытыми в бессознательном. Чаще всего это комплекс страха, возмездия за удовольствие. Испуганный прошлой сексуальной неудачей, мужчина становится несостоятельным в сексе по той простой причине, что не может сделать объектом своего внимания предмет наслаждения, а думает о состоянии своих половых органов. «Восприятие собственных половых органов, размышление о них не способствует (107:) появлению эрекции!»—говорит этому мужчине сексопатолог — и правильно говорит.

Неспособность иметь наслаждение может происходить даже и от неотработанности гедонистических действий и их несоответствия аффективной модели. Ребенок, не умеющий обращаться с лакомством, склонен пожирать конфеты, как хлеб или картофель, и не может получить удовольствие, хотя и поедает избыточное количество сладостей. Мужчина жалуется на неудовлетворенность и несостоятельность в сексе. В подростковом возрасте при мастурбации были отработаны шаблоны гедонистического поведения, которые оказались непригодными в браке, так как аффективная модель наслаждения этого мужчины слишком расходилась с реально осуществляемым половым актом с женой. То же бывает с женщинами, которые не удовлетворяются в половом акте с мужем и вынуждены получать оргазм в тайной мастурбации после.

Неспособность получать наслаждение может быть следствием неблагоприятного опыта, в котором гедонистическое поведение получало сильное отрицательное подкрепление. Или же оно вызывается стечением объективных обстоятельств, например наслаждение сосания у младенца наказывается удушьем, так как у ребенка просто заложен нос, или же излишне бдительным контролем взрослых. В результате повторения таких ситуаций может образоваться комплекс возмездия за наслаждение, который блокирует пути получения удовольствия, будь они дозволены или недозволены.

Любая активность возможна благодаря тому, что в ней происходит освобождение энергии. Поскольку удовольствие мы рассматриваем как осуществление гедонистического поведения, то это позволяет его рассматривать и как энергетический процесс.

Энергия, связанная в мышцах, коже, слизистой оболочке, освобождается в гедонистическом поведении, и это связано с силой удовольствия. Чем больше этой энергии связано, тем больше удовольствия переживается при ее освобождении. Резкое взрывообразное освобождение, происходящее в сексуальном поведении, принято называть оргазмом, и чем больше энергии было связано в мышцах, слизистой оболочке и нервных центрах половой функциональной системы, тем сильнее оргазм. З. Фрейд эту энергию именовал либидо. Им часто употреблялся термин «либидинозная энергия». Такое словоупотребление предполагает существование различных энергий, что не противоречит научному подходу. Однако понятие либидинозной энергии, или энергии либидо, не вошло в психологию в строгих операциональных описаниях, как этого требует научное мышление. Я не разделяю понятия об особой либидинозной энергии. Мне более близка мысль о том, что энергия, освобождающаяся в связи с реализацией либидинозной установки, приобретает способность вызывать наслаждение. Эта способность обусловлена именно установкой на наслаждение. Отсюда вывод, что без этой установки на удовольствие действия не в состоянии приобрести гедонистическое свойство, даже если (108:) они внешне и кажутся таковыми. Например, фригидная женщина, способная испытывать удовольствие в эротических контактах, вдруг теряет его с момента, когда считает, что вовлечена в половой акт.

Если принять понятие о специфической либидинозной энергии секса, то нам придется говорить о различных энергиях наслаждения— едой, общением, престижем, успехом, мышлением. Еще средневековый мыслитель Оккам предостерегал ученых, чтобы они не умножали сущностей без нужды. Если мы будем разделять гипотезу о либидинозной энергии, нам придется иметь дело со многими сущностями и искать их специфику, чтобы разделить различные виды наслаждения. Мне думается, правильнее говорить о специфике энергии в зависимости от тех структур, в которых она связана. В этом смысле оправдано употребление таких понятий, как мышечная энергия, которое легло в основу представления о механической энергии, нервная энергия нервных клеток, энергия, связанная в психических информационных функциональных системах, например энергия мотивации, энергия мышления, освобождающаяся в умственных действиях, эмоциональная энергия. За доказательством их существования не нужно идти далеко, достаточно обратиться к своему опыту: после сильной приятной или неприятной эмоции вы чувствуете себя утомленным. В этом смысле энергию наслаждения можно рассматривать как движущую силу гедонистического поведения, в нем и освобождающуюся.

Любое поведение имеет свою гедонистическую составляющую, которая и способна создавать побуждение. Пищевое поведение, имеющее целью питание организма, поддерживается наслаждением от пищи, а на ранних стадиях развития человека, в младенчестве— наслаждением сосания. Любая хорошо выполненная функция подкрепляется положительным переживанием. Репродуктивное поведение поддерживается половым чувством. Во всяком проявлении жизни ведущей стороной является получение удовольствия, которое имеет двойственную природу: это или удовольствие от совершения приятного, или удовольствие избавления от неприятного.

Мы уделили так много внимания удовольствию как состоянию, которое должно быть распознано, по той простой причине, что в психологии недостаточно разработано понятие о гедонистическом поведении человека. Мы это сделали также и для того, чтобы получить основу для самопознания удовольствия и всех эмоций, связанных с переживанием удовольствия. Без этого знания нам будет трудно понять и природу страдания.

Каждый из нас должен иметь представление о том удовольствии, которое он может испытать. Можно выделить несколько обстоятельств, имеющих гедонистическое значение:

а) удовлетворение потребности; любой потребностный цикл завершается удовлетворением или неудовлетворением, в соответствии с чем человек переживает или удовольствие, или страдание;

б) устранение страдания, повышение уровня безопасности и (109:) доверия к обстоятельствам, другим людям; наслаждение безопасностью особенно остро после сильного страха или страдания; радость или ликование чаще всего возникают после испытанных страданий или страха. Психологи в вопросниках часто учитывают это обстоятельство: «После сдачи экзамена вы испытываете нечто похожее на ликование?» У тревожного человека единственным источником радости является избавление от тревожности. Эмоцию радости не следует смешивать с переживанием удовольствия. Радость чаще всего возникает или от переживания предвосхищаемых удовольствий, или от избавления от страданий. Поэтому мы, в отличие от Изарда, Томкинса и других представителей теории дифференциальных эмоций, не рассматриваем радость как исходную эмоцию, она — продукт интеграции и переработки других, как положительных, так и отрицательных эмоций. Радость опирается на прошлый эмоциональный опыт и не имеет своего специфического объекта, она питается прошлым и прогнозированием будущего; человек, не имевший удовольствий в прошлом, редко испытывает радость;

в) заражение радостью другого. Способность к эмпатии, когда мы без всякой причины испытываем приятные или неприятные эмоции в связи с другим человеком, который радуется или страдает, переживает удовольствие или неудовлетворение, является источником сильных эмоций сочувствия. Нормальный человек стремится испытывать радость, отражая радость другого, и эта радость оказывается наивысшей, превосходящей все другие эмоции в любви. Однако эта же способность приводит к страданиям через отражение страданий другого. Любовь и альтруизм невозможны без эмпатии.

Итак, удовлетворение, избавление, заражение — основные источники положительных переживаний. Сколько у нас потребностей, столько и способов получить удовлетворение; сколько у нас страданий — столько и способов достижения радости путем избавления от этих страданий; с какой силой мы любим других, с такой же силой мы наполняемся радостью от наслаждений и радостей любимых. Если я понял источники своей радости, то это значит, что я смог выделить те потребности, удовлетворение которых или ожидание их удовлетворения создают радость; если я понял источники своих страданий, то я понял начала своей радости, возникающей в результате избавления от них; если я понял, что люблю, то радость этих людей, которых я люблю, наполняет меня отраженной радостью.

Уровень эмоциональной жизни человека можно описать природой тех радостей, которые он переживает. Трудно устоять перед искушением построить классификацию уровня жизни в соответствии с выделенными признаками и источниками радости. Однако нам она не нужна, так как предметом нашего познания являемся мы сами и не стоит классифицировать самого себя. Достаточно знать природу своей радости, и тем самым я приобрету способность контролировать и свое страдание. Это понять нетрудно. (110:)

Сколько во мне потребностей, столько же путей получения удовлетворения, но столько же дорог, ведущих к страданию неудовлетворения: успех, манящий радостью, таит в себе страдание неудачи. Чем сильнее желание успеха, тем больше будет страдание неудачи. Индийский мыслитель Шивананда утверждал, что на единицу радости приходится десять единиц страдания. Этот просветленный йог предлагает поэтому отказаться совсем от радости, так как указанная пропорция явно невыгодна: за всяким удовольствием следует расплата. Нужно отказаться от потребностей и желаний, тогда эта пропорция перестанет действовать, и взамен вы получите блаженство, избыток энергии, который, изливаясь в созерцании или в элементарных жизненных актах, дает неспецифическое наслаждение. Действительно, если вы — подлинный аскет и вас не беспокоит ни одно желание, то энергия накапливается в вас с большой скоростью, по крайней мере быстрее, чем освобождается. К тому же вы ее еще и накачиваете, совершая ритмические действия посредством напряжения и расслабления мышц, сосредоточенного дыхания, концентрации мысли на соответствующих энергетических центрах. Накопленная энергия при этом создает состояние силы, радости или неспецифического наслаждения, именуемого обычно блаженством. В тех же случаях, когда происходит резкое изменение напряжения энергии, например ее освобождение, может возникнуть экстаз. Льющаяся через край энергия может освободиться в результате незначительного толчка. Маленькому Рамакришне, который еще не был Рамакришной, для этого достаточно было увидеть небо с причудливыми облаками и тучами, чтобы он взорвался в экстазе.

Наверное, любой из вас помнит периоды детства, когда вас всего наполняет безудержная радость, которая может вылиться в «бессмысленном» поведении типа «визжать и прыгать от радости». По-видимому, это должно быть нормальным состоянием человека. Но мы потеряли его вместе с социализацией удовольствий, когда социализированные, отработанные хорошо каналы реализации потребностей приобретают самодовлеющее значение и, господствуя над потребностями, истощают источники энергии быстрее, чем она накапливается.

Чем больше потребностей и желаний, тем больше возможностей освобождения энергии и тем больше возможностей вместо специфической радости, удовольствия получить страдание, которое, к сожалению, с самого начала бывает не специфическим, а обобщенным, генерализованным. Страдание от неуспеха может привести к полной депрессии и даже отказу от жизни, если индивид полностью отождествляет себя с успехом, суживая свою жизнь до одного-единственного канала освобождения энергии. Этот человек — не индивидуальность, а только придаток своей потребности.

Самопознание, следовательно, состоит в знании тех потребностей, которые подчиняют вас себе, стирая вашу индивидуальность и превращая вас в робота. Знание этих потребностей необходимо (111:) именно для управления ими, чтобы устранить состояние, когда потребности вами управляют через «человека привычки». Знание необходимо, чтобы точно взвесить то, от чего вы отказываетесь, когда отделяете себя от собственной потребности и рассматриваете ее со стороны. Сколько во мне потребностей, столько во мне и страданий. Моя индивидуальность состоит не в многообразии потребностей (они задаются не мной, а образом жизни, и не характеризуют мою индивидуальность; эти потребности существовали уже до меня), а в той пропорции, в которой во мне находятся удовольствие и страдание, обусловленные данной потребностью. Если на единицу удовольствия от удовлетворения этой потребности приходится пять единиц страдания от неудовлетворения, то это лучше, чем если бы соотношение было один к десяти. По-видимому, полной гармонии я достигну, если это соотношение будет один к одному, когда отказаться от удовольствия будет так же приятно, как и получить его. Вот тогда я смогу полностью контролировать свои желания и достигну исходного пути восхождения к моей истинной индивидуальности.

Новое мышление об эмоциях

Со времен Платона мы думаем, что душа состоит из трех относительно самостоятельных сущностей: ума, воли и чувств, в основе которых лежат эмоции. Если ум и воля в какой-то степени подчиняются нам, то эмоции всегда возникают и действуют непроизвольно, помимо нашей воли и желаний. Это мы знаем из собственного опыта, когда возникшая эмоция подчиняет наш ум и волю.

Стыд, например, мобилизует наш ум и волю на то, чтобы изменить свое поведение или состояние так, чтобы избежать стыда (если не в данный момент, то в будущем). Мы редко поступаем вопреки стыду. Аристотель считал, что стыд — полезная вещь для отроков, что он избавляет их от плохих поступков. «Но мы не хвалим взрослого, если он стыдлив»,— говорит философ. Взрослый, полагал он, должен соразмерять свое поведение с благом, а не с чувством стыда. Мы можем добавить к этому, что добродетельное поведение, побуждаемое стыдом, представляет собой защитное от стыда поведение — и поэтому оно не добродетельно. Если регулятором поведения является стыд, то трудно предвидеть, каким оно будет, если этот человек станет взрослым и освободится от стыда.

Однако если стыд уже есть, то мы не можем устранить его, но можем лишь его скрыть, не показать виду. Следовательно, он возникает в сфере бессознательного, т.е. порождается привычными действиями ума, которые происходят вне сознательного контроля. Наше сознание имеет дело с готовым продуктом работы нашего ума, а к а к получен этот результат, оно не знает. Поэтому-то сознание не может контролировать такие эмоции, как стыд, вина, обида, отвращение. Поэтому познание эмоции должно быть направлено на осознание тех операций ума, с помощью которых порождается эта эмоция. Опять мы приходим к требованию сделать бессознательное сознательным. (112:)

Любая эмоция возникает в определенных обстоятельствах. Информация об их оценке подвергается обработке, в результате чего и возникает эмоция. Эта сложная работа нашего ума может быть понята и контролируема. Чем примитивнее и проще эмоция, например страх или отвращение, тем труднее ее осознать и понять. Высшие же эмоции понять легче хотя бы потому, что программы умственного поведения, порождающие эти эмоции, возникли позже, недавно. Если страх и гнев мы испытывали в младенчестве, а может быть, еще и во внутриутробном состоянии, то зависть, стыд, обиду стали испытывать с момента осознания самого себя, не ранее трех лет. В этот период развития возникает Я-концепция и благодаря слову умственные операции становятся контролируемыми. Поэтому мы начнем психологический анализ с высших эмоций.

Эмоции, возникающие в общении с другим человеком

Другой человек может быть источником как радости, так и неприятностей. Через другого мы удовлетворяем большую часть наших потребностей, от другого мы эмпатически заражаемся радостью или страхом, другой может обеспечить нашу безопасность или, наоборот, ее уменьшить. Его психическое состояние действует на нас, хотя мы имеем смутное представление о том, как это происходит. Может быть, мы бессознательно расшифровываем мимику и жесты, возникающие у другого непроизвольно, а может быть, действует таинственное биополе, генерируемое его эмоциями, и мы синтонно резонируем в ответ на его вибрации?

Как устроена обида?

Если тебя лягнет осел, то, надеюсь, ты на него не обидишься. Если на тебя нападет тот, кого ты не знаешь, то, наверное, на него тоже не будешь обижаться, а испугаешься, побежишь или вступишь в борьбу. Но если ты увидишь, что твой друг пренебрегает твоими интересами или тот, кого ты любишь, ведет себя с тобой совсем иначе, чем ты ожидаешь, то возникает неприятное чувство, которое мы называем обидой.

Следовательно, эмоция возникает из столкновения моей модели, которую я набросил на реальность, в данном случае на поведение другого, с реальным поведением этого другого. Притом необходимо, чтобы этот другой был для меня значим, а может быть любим. Пусть это будет друг, возлюбленная, жена, близкий человек. Каждая из этих категорий людей вызывает во мне некоторые ожидания, как они должны вести себя в соответствии со своими ролями по отношению ко мне. Мы выделим здесь по крайней мере три элемента:

а) мои ожидания относительно поведения человека, ориентированного на меня; как он должен себя вести, если он является моим другом. Представления об этом складываются в опыте общения;

б) поведение этого другого человека, отклоняющееся от моих ожиданий в неблагоприятную сторону; например, я ожидаю, что мой сын должен быть заботливым и вовремя сходить за хлебом, а он уткнулся в книгу и забыл сделать это; (113:)

в) наша эмоциональная реакция, вызванная несоответствием наших ожиданий и поведения другого.

Если мы воспроизведем обстоятельства обиды в своей памяти, то всегда можем выделить эти три элемента. Мы выделяем эти три элемента, но остается открытым вопрос: почему же мы все-таки обижаемся? Да просто потому, что считаем, будто другой человек жестко запрограммирован нашими ожиданиями, отрицаем его право на самостоятельное действие. Стоит подумать, почему он не сделал то, что я ожидал, как мы увидим, что у него было нечто такое, что исключало возможность поведения, соответствующего нашим ожиданиям. Когда дело касается осла, то мы знаем, что это животное лягающееся, что оно может лягнуть в любое время, и оно нами не рассматривается как запрограммированное нашими ожиданиями. Мы его признаем за самостоятельное существо, не зависящее от нас. А вот своих близких мы не признаем таковыми и от этого на них обижаемся. Значит, из стремления запрограммировать другого и проистекает обида. А если бы мы его признали самостоятельным существом, которое само определяет свое поведение, то у нас не было бы оснований обижаться на него. Да мы на него и не обижались бы. Ведь мы не обижаемся на погоду за то, что она вдруг испортилась и расстроила все наши планы! Мы признаем природу независимой от наших ожиданий. А если бы мы считали, что она должна соответствовать нашим ожиданиям, то обижались бы на нее. Ведь не зря персидский царь Ксеркс обиделся на Босфор, который неожиданно разбушевался, расстроив переправу, и приказал наказать пролив плетьми. Он считал, что природа должна ему благоволить, так как он царь.

Но откуда берется эта установка на то, что другой человек зависит от нас? Почему мы обижаемся именно на тех, кого любим?

Это неукротимое стремление программировать поведение другого и эмоциональная реакция на неудачу происходят из детства. Когда ребенок обижается на родителей, он программирует их поведение в соответствии со своими ожиданиями и наказывает их каждый раз за отклонение от этих ожиданий чувством вины. Ребенок обиделся, плачет, и родители, поскольку они его любят, испытывают вину, которая стимулируется внешними признаками обиды, которые нетрудно прочитать на лице ребенка. Эта вина побуждает к изменению поведения, и родители делают то, что нужно ребенку. Обидчивость ребенка необходима для нормального развития родителей. Мы привыкли думать о том, что воспитываем детей, но не замечаем, как они нас воспитывают, наказывая нас чувством вины за каждую оплошность. На стадии детства это оправдано: ребенок помогает духовному созреванию родителей, т. е. превращает их из мужа и жены в папу и маму, вырабатывая у них с помощью своей обиды определенные черты поведения, необходимые для нормального развития подрастающего человека. Это необходимо для формирования его личности. (114:)

Но с того момента как личность ребенка сформировалась, необходимость в такого рода подпорках для созидания здания личности отпадает. Ведь после того как дом построен, леса только мешают жить. Точно так же наша обидчивость — это инфантильная реакция на окружение, воспроизведение детства во взрослом. Посмотрите на свое выражение лица, когда вы обижены. Ведь оно становится детским и по-детски злым!

Наши обиды питаются энергией магического сознания, атавизмы которого еще остаются у многих из нас до зрелости и даже старости. Известно, что магия состоит в первобытном анимизме, в отождествлении сущности мира, источника самодвижения с сущностью души, нашим мышлением. Поскольку путем мысли и воли мы регулируем свое поведение, то начинаем полагать, что и движение мира регулируется скрытой мыслью и волей. Поскольку эти сущности одинаковы, то возникает убеждение, что с помощью правильной мысли можно управлять ходом внешней жизни. Это убеждение развивается в младенчестве, когда вселенная ребенка подчиняется движениям души: стоит закряхтеть или издать какой-то звук, как элементы вселенной (мать, отец, близкие) приходят в движение. Ребенок чувствует себя центром вселенной, «приводит ее в движение», координирует свою связь с нею, поэтому любые препятствия с ее стороны вызывают гнев, обусловленный сопротивлением «нереального». У ребенка нет границы между Я и не-Я. Это состояние, говоря языком психологии, может быть охарактеризовано как «абсолютная проницаемость границ Я», некоторое неизвестное нам «океаническое чувство». Структура реальности и соответствующее чувство еще не образовались, Я сливается с окружением. Медленное развитие чувства реальности происходит в опыте, изнанкой которого остается изначальное отрицание реальности. Вначале осознается независимое существование природных объектов, а далее очень медленно происходит изживание магической установки относительно тех, с которыми ребенок идентифицирует себя. Тот, кто включается в Я ребенка или взрослого, является объектом магической установки. Его реальность отрицается, и поведение другого жестко программируется.

Обида является реакцией на дезинтеграцию нашего Я: «он включен, составляет частицу меня, он, другой — почти «я», но его поведение не соответствует моим ожиданиям». Внутренняя дезинтеграция всегда переживается мучительно. Другой способен обидеть меня лишь потому, что я отрицаю его реальность, а он оказывается реален, и притом совсем по-иному, чем ожидается мной.

Обижаясь, я эксплуатирую любовь другого и управляю его поведением, наказывая чувством вины. При взаимодействии двух людей обида одного обязательно дополняется чувством вины у другого, она апеллирует к этому чувству вины. Если же другой не способен на переживание вины, обида становится бесполезной, нефункциональной. Мы не обижаемся на тех, кто нас не любит. (115:)

Познание эмоции обиды, таким образом, предусматривает выделение моих ожиданий, понимание их происхождения, фиксацию информации о реальном поведении другого и, наконец, восприятие рассогласования ожиданий и реальности. Тот, кто может это делать, познает сущность своей обиды.

Обида отличается от оскорбления тем, что при оскорблении поведение другого не только отклоняется от моих ожиданий, но и имеет цель причинить мне страдание, в силу чего оскорбитель не испытывает чувства вины. Когда мы по поводу любой обиды оскорбляемся, мы освобождаем другого от чувства вины, уменьшаем его страдание и признаем, что он нас не любит. Когда обида рассматривается как оскорбление, то она быстрее перерастает в гнев и агрессию. Последняя оттягивает энергию обиды и оскорбления на себя и тем самым ослабляет страдание обиды. Агрессия и гнев, как мы уже показали раньше, филогенетически более древние защитные механизмы. Этим и объясняется, что иной гневливый и агрессивный человек считает, что он не обижается и главная его проблема — гнев. На самом же деле гнев порождается теми же умственными механизмами обиды, которая автоматически трансформируется в гнев. Искусство самопознания в этом случае состоит в том, чтобы за изнанкой гнева усмотреть обиду. Однако гнев может вызываться и любой другой неприятной эмоцией. Обида разрушает наш организм тем, что включает умственную агрессию, мысли, в которых мы наказываем обидчика, и это не может не истощать нашу иммунную систему, которая приходит в состояние готовности участвовать в хорошей драке, предусмотренной древними инстинктами, сохранившимися в человеке привычки.

Вина

Во взаимодействии любящих обида у одного дополняется чувством вины у обидчика. Поэтому устройство вины противоположно обиде. Если я обидел тебя, то восприятие внешних признаков обиды на твоем лице начинает меня терзать чувством вины. Причем, если я сам обидчив, т. е. обычно сильно страдаю от обид, то соответственно я предполагаю, что обиженный тоже страдает, и это усиливает во мне вину. Замечено, что обидчивые сами страдают от вины больше, чем необидчивые. Мы носим в себе нашу вину и обиду благодаря дару мышления. Непроизвольно, случайно возникающие мысли сами собой могут включать механизм активности, конструирующей вину в самых неподходящих ситуациях. Чем больше непроизвольности и спонтанности в мышлении, тем чаще вина всплывает в сознании, причиняя боль.

Внешне вина не имеет особых признаков в экспрессии, жестах и выражении лица, разве только страдающий от вины скажет, что виноват. Поэтому если мы попытаемся взглянуть изнутри на чувство вины, то увидим, что оно возникает вследствие непроизвольной, привычной активности, результаты которой могут быть описаны приблизительно следующим образом:

а) каким должен быть я или каким должно быть мое поведение в соответствии с ожиданиями другого. Мой ум автоматически (116:) конструирует модель, каким я должен быть. Здесь не существует точных критериев. На самом деле мне неизвестны ожидания другого, я их создаю в соответствии с общими представлениями о том, чего другой ждет от меня. Эта модель ожиданий может быть реальной, т.е. соответствовать хотя бы в ключевых моментах подлинным ожиданиям другого, но она может быть и совсем не такой, каковы ожидания другого;

б) восприятие собственного моего состояния или поведения здесь и теперь;

в) акт сличения модели ожидания с собственным поведением, в результате которого обнаруживается рассогласование, мучительность которого поддерживается обликом эмоции обиды на лице, в словах и поведении другого. Чем сильнее он обижен реально или в моем представлении, тем сильнее мое чувство вины. Эта дезинтеграция во мне мучительна, поскольку нервная система чувствительна к любым рассогласованиям в системе Я. Это страдание иррационально и подобно мистическому Хаосу, которого боялись даже боги. Этот разрыв между тем, каким я должен быть здесь и теперь, и тем, кто я есть, усиливается и подкрепляется; обиженный другой защищается от обиды примитивными и древними средствами, становится гневливым и агрессивным, что еще мучительней и потому, что идет от любящего.

Если в обиде человек еще может как-то справиться со своей эмоцией, изменив свои ожидания о другом, скорректировав их в направлении реальности, приняв другого таким, как он есть, наконец, простив его, то чувство вины не может быть изменено этими актами нашей души. Вина сидит в человеке как заноза. Это — мрачный тиран, который терзает душу виновного без пощады. Если боги любили друг друга и Прометей действительно не просто нарушил завет, но еще и обидел отца, то он должен страдать от чувства вины, которое не изживается силой страдания. У Прометея за ночь печень отрастала заново, что и символизирует собой этот процесс.

Вина является страданием, непереносимым длительное время, и она ослабляется тем, что агрессия и гнев виноватого оттягивают энергию вины по более отработанной древней схеме защиты. Однако вина может порождать и другие механизмы психической защиты, ни один из которых не может устранить вину, а только временно ослабляет ее.

Познание вины состоит в том, чтобы осознать эти три группы операций, совершаемых нашим умом (построение модели ожидания, представление о своем поведении и состоянии и акт сличения себя с этой меркой), и контролировать их. Тогда будет предотвращено появление этой эмоции или ослаблено ее протекание. Для этого нужно научиться контролировать указанные действия ума. Познание вины и признание ее побуждает нас просить прощения, так как это ослабляет страдание.

Чувство вины может быть полезным для незрелых: тогда любящие могут управлять их поведением, не наказывая, а лишь (117:) обижаясь. В семьях, основанных на любви, детьми управляют, вызывая периодически чувство вины. Если в этом преуспеть, то возникает глубокий невроз, основанный на вине. Механизмы защиты приобретают причудливый характер, создавая такие симптомы невроза, как, например, навязчивую заботу, демонстрацию любовных действий, насыщенных страхом и даже агрессией, а иногда мазохизм.

Чувство вины может возникать в различных ситуациях и отношениях. Мы можем быть виноватыми перед родителями, детьми, перед женой или мужем, перед друзьями, к которым испытываем привязанность и с которыми идентифицируем себя, считая для себя значимыми их ожидания относительно нас. Однако сколь бы многообразным ни было чувство вины, эмоция, лежащая в его основе, одна — это вина, порождаемая рассогласованием того, каковы я и мое поведение, положение и облик, с тем, каким я должен был бы быть в соответствии с ожиданиями значимого, любимого другого или других.

Различные вариации в чувстве вины и, соответственно, мысли, причиняющие страдания, определяются особенностями и чертами, по которым обнаруживается рассогласование, но скрывающаяся за этим многообразием эмоция — едина, хотя она и носит сугубо индивидуальный характер. Поэтому у одного чувство вины сопровождается спазмами сосудов, питающих сердце, и он жалуется на приступы боли в загрудинной области, а у другого — сжимается сфинктер, выводящий желчь в тонкую кишку. У одного клиента, который пришел ко мне с жалобой на депрессию, приступ шейного радикулита, принятый невропатологом за остеохондроз, с поразительной точностью совпал по времени с женитьбой против воли матери, которую он очень любил, был от нее зависим. Его поступок явился толчком к состоянию вины, которое он не успел даже пережить основательно, так как болезнь, боль от недостатка питания нервных клеток спинного мозга заглушала или, точнее, притягивала к себе страдание от чувства вины. Поэтому, когда я его спросил, испытывает ли сейчас он вину перед матерью, он ответил: «Вначале — да! А сейчас — нет».

Я с захватывающим интересом читал однажды фантастический роман, где герой, мрачный тиран и деспот, разработал систему, позволяющую методом вживленных электродов жестко программировать поведение жителей страны, которые каждый раз, когда у них появлялись помыслы о действиях против тирана, автоматически получали болевой шок, когда же они восхваляли свой образ жизни и подчинялись — награду. Сейчас же я удивлен мыслью о том, что фантастика, даже самая причудливая и изощренная, поразительно отстает от жизни. Разве можно эти примитивные электроды, вживленные в мозг, сравнить с автоматизированными функциональными системами умственных операций, порождающими вину и стыд, с помощью которых культура и окружающие нас люди программируют наше поведение и даже мысли? Всякий раз, когда мое поведение отклоняется от (118:) ожиданий других, через которые действует культура, я получаю свою дозу болевого шока, именуемого чувством вины.

Стыд

Когда я думаю о некоторых своих клиентах, страдающих от страха перед тем, что они будут или виноваты, или несостоятельны, то мне вспоминается одна фраза древних: «Бичуемые стыдом, влекутся они к добродетели!» Стыд является сильной эмоцией, функциональное значение которой состоит в том, чтобы регулировать поведение человека в соответствии с нормами, зафиксированными в Я-концепции человека. Благодаря развитию самосознания и появлению стыда процесс социализации и воспитания детей ставится «на автомат». Если удалось внедрить в представление о самом себе такое качество, как «я — умный», «я — правдивый», «я — щедрый», то носящий в себе эти критерии будет испытывать стыд всякий раз, когда окажется не совсем умным или вынужден будет солгать ради блага близких, или не сможет проявить широты души, не пожертвовав последние деньги на благотворительность. Всякий раз он будет испытывать внутреннюю разорванность от чувства стыда. Рассогласование Я-концепции со своим реальным поведением трансформируется в очень тяжелое переживание. Эмоция стыда способствует насильственной социализации человека, который под ударами стыда влечется к добродетели.

Стыд поддерживается окружением из соображений его собственной безопасности и удобства. Мы уверены в том, что совестливый, стыдливый человек будет поступать даже во вред себе, лишь бы его поведение соответствовало внедренной в него Я-концепции. «Здесь и теперь я должен в своем поведении, состоянии, положении в обществе, уровне исполнения роли, во внешности, в одежде, в способностях и многом другом соответствовать моей Я-концепции». Таков императив, нарушение которого наказывается стыдом. Однако побуждение стыдом ригидно и инфантильно. Это понимал еще Аристотель, хотя он был далек от идей психоанализа. Человек в своем индивидуальном развитии должен пройти через стыд. Однако далее он не может руководствоваться только стыдом.

Опыт работы консультирования поражает тем масштабом зла, которое порождается инфантильностью взрослых, их стыдом. Незрелый человек не в состоянии выдержать тиранию стыда и чаще всего погибает.

Например, шестнадцатилетняя девушка покончила жизнь самоубийством, так как не смогла признаться матери, что уже беременна и мужа у нее не будет. Отец, которому было стыдно, что он плохо воспитывает сына, придя из школы, где классный руководитель высказал ему замечания насчет прилежания ребенка и роли родителей в этом, выпорол сына. Он бил сына не в целях воспитания, а вымещал боль, вызванную стыдом. «А что скажут люди?», «А каково мое лицо?»—эти и многие подобные суждения являются источником усилий родителей, направленных на то, чтобы сделать существование собственных детей невыносимым. Иногда стыд одевается в более трагические одежды. Среди (119:) эмоций, которые побуждали Тараса Бульбу к сыноубийству, изрядную долю составлял стыд, а не страх перед однополчанами.

Познание своего стыда открывает скрытые в бессознательном свойства нашей Я-концепции, о которых мы и не подозреваем. Здесь и теперь мне стало стыдно. Почему? Значит, существует рассогласование между тем, каков я здесь и теперь, и тем, каким я должен быть согласно своей Я-концепции. Если я в состоянии сделать объектом интроспекции свое состояние, то нетрудно установить признаки, с которыми я вступил в конфликт, даже если эти признаки, представления о себе скрыты в глубине бессознательного. Для познающего даже стыд превращается в призму, через которую он познает себя. Если вам вдруг стало стыдно, вы испытали какое-то неприятное чувство и стали раздражаться, вспомнив, что не ответили на письмо школьного товарища, которого не видели двадцать лет и не собираетесь с ним общаться, то это свидетельствует о том, что вы являетесь человеком, преданным старым друзьям и обязательным притом, хотя в вопроснике на вопрос о преданности друзьям ответили «нет». Клиент, который обращается к консультанту по поводу того, что он считает себя слабым в сексуальном отношении, в своей Я-концепции считает себя сильным мужчиной, так как жалуется на гнетущее чувство стыда по поводу неудач в сексе.

Наш стыд говорит о нас намного больше, чем мы думаем. Поэтому размышление о стыде — один из надежных путей самопознания не того, каким мне хочется казаться, а того, каков я есть.

Стыд также состоит из трех элементов:

а) то, каким я должен быть здесь и теперь согласно Я-концепции;

б) каков я здесь и теперь;

в) рассогласование и его осознание.

Как видим, стыд и вина состоят из одних элементов, но различить их нетрудно. Если мне стыдно безотносительно к тому, чтобы кто-либо оценивал мое поведение или состояние, чтобы кто-то видел или слышал о стыдном поступке, то это — чистый стыд, абсолютный стыд. Но поскольку стыдные поступки в моей жизни наказывались лишением любви, плохим отношением взрослых, друзей, отвращением ко мне значимых людей, то энергия стыда возрастает при возбуждении представлений о том, что кто-то оценивает меня, неодобрительно относится к моему поступку или состоянию. Однако это — не чистый стыд, а индивидуальный, вызванный другими людьми, поскольку я чувствителен к их чувствам. Если эти другие мною любимы, то данный вид стыда сливается с чувством вины, с чувством того, что я не соответствую их ожиданиям. Если же эти другие не любимы, но значимы, то под видом стыда реализуется социальный страх перед осуждением другими.