Воспарить к небесам

ПРОЛОГ

Начать заново

Я стояла посреди огромной комнаты, длинная, высокая стена окон открывала серый вид на Атлантический океан, пенящийся на фоне скалы, моя мебель (по большей части) стояла там, где я хотела, остальное пространство было занято коробками, сложенными в высокие штабеля.

Я привезла слишком много вещей.

Я должна была пройти через это. Обдумать все это. Отсеять лишнее.

Начать заново.

Вот что мне было нужно.

Вот почему я была здесь.

Начать заново.

Проблема заключалась в том, что для этого мне нужно было вернуться и исправить ошибки прошлого.

Думая о своей самой большой ошибке, я услышала звонок в дверь.

Покупая дом на расстоянии, не посмотрев ничего, кроме фотографий, очевидно, что я не слышала звука своего дверного звонка. Услышав его теперь, я удивилась, что он оказался таким же ошеломляющим и элегантным, как и остальная часть дома. Приглушенные перезвоны, нежно звеневшие в пространстве, будто были тщательно подобраны именно для этого места.

Я посмотрела на дверь с ее изогнутым разрезом необычного витражного стекла, как раз когда громкий стук, который ни в малейшей степени не был нежным, раздался тут же вслед за звонком.

Сквозь голубые, пурпурные и розовые тона витража я не видела ничего, кроме тени, но все равно знала, что за стеклом скрывается тело. Я бы узнала очертания этого тела где угодно.

— Амелия! Открой, черт подери!

Так оно и было.

Конрад.

Сердитый.

На самом деле, очень злой.

Таким он был уже много лет.

Я поспешила к двери по нескольким причинам.

Во-первых, он все еще стучал, а мне нравилась моя дверь. Она была сделана на заказ, чтобы соответствовать дому. Я не хотела, чтобы он ее повредил. А я знала, что он был достаточно зол, чтобы продолжать стучать и делать это так сильно, что с дверью может что-то случиться.

Во-вторых, я не хотела, чтобы он ждал. Он был зол, а я не хотела, чтобы он злился еще больше. Хотя я не могла себе представить, куда уж больше. Я потратила годы, исследуя глубины его гнева. Однако, обнаружила, что эти глубины были бесконечны.

И в-третьих — он имел право злиться, а я не хотела делать ничего, что давало бы ему больше прав.

Я подошла к двери, щелкнула замком, открыла ее и посмотрела на своего бывшего мужа.

Боже, как же он красив. Очень… очень… красив.

Мое сердце сжалось.

— Ты, мать твою, сделала это, — прорычал он, его глаза были прищурены, ярость так очевидна, так осязаема, что я могла ощутить ее вкус.

Я привыкла к этому вкусу. Он был едким, обжигал язык. Я ненавидела его, но где-то по пути пристрастилась к нему.

— Кон, — прошептала я.

— Не могла оставить все как было, — отрезал он.

— Пожалуйста, просто…

— Мы в порядке. У нас все хорошо. Мы наконец-то далеко от тебя и счастливы, а ты… — Он яростно замотал головой: — Черт, ты… — он сделал глубокий вдох, а затем закричал: — должна показаться здесь и все испортить!

О да. Очень злой.

— Это не входит в мои намерения, Кон, — успокаивающе ответила я. — Я знаю, что ты не поверишь, но…

— Знаешь, что я в это не поверю? — проревел он. — Знаешь? Да, сука, ты знаешь, мать твою! Конечно же, ты, блядь, знаешь!

Я подняла руки в успокаивающем жесте.

— Правда. Дай мне время. Я обещаю…

— Ты обещаешь? — прогремел он. — Это ты? Обещание от тебя? Что за гребаная шутка!

— Если ты дашь мне время, Кон… — мягко начала я.

Я остановилась, когда он наклонился ко мне, подойдя ближе.

— Время? Ты тупая, гребаная сука! Сколько же в тебе дерьма! Время? Я не дам тебе времени. Я тебе ни хрена не дам. Амелия, если ты налажаешь со мной, с моей женой, с моими детьми, ты мне за это заплатишь. Снова. Ты меня слышишь? Я заставлю тебя заплатить, мать твою!

Я открыла рот, чтобы что-то сказать. Что это были не его дети, а наши.

Однако, прежде чем я успела издать хотя бы звук, я услышала низкий голос, требующий:

— Отойди. Сейчас же.

Конрад резко обернулся.

Я посмотрела за его спину, и мир завис.

Потому что в пяти футах от Конрада, стоявшего на моем крыльце, я увидела высокого мускулистого мужчину с коротко подстриженными темными волосами и самыми красивыми голубыми глазами, которые я когда-либо видела в своей жизни.

Эти глаза были устремлены на Конрада. Они были в ярости.

Но я этого не видела.

Я видела лишь его.

Его синие брюки хаки висели на узких бедрах и прикрывали длинные ноги с заметно мускулистыми бедрами. Синяя футболка в тон плотно облегала широкую грудь и массивные бицепсы. Футболка с узнаваемой эмблемой креста над сердцем с надписью «MFD» (Прим. переводчика: Magdalena Fire Department — Пожарная часть Магдалены) посередине и «пожарные» вверху, «спасатели» внизу. Его сильная челюсть была покрыта темной пятичасовой щетиной с намеком на седину, бакенбарды соответствовали его густым, коротко остриженным волосам.

И эти глаза. Эти глаза, которые сейчас были злыми, но, взглянув лишь раз, я знала, они могут быть очень разными. Могут быть теплыми. Могут смеяться.

Могут быть разочарованными. Могут быть нетерпеливыми. Могут быть решительными.

Могут быть радостными.

Могут быть горячими.

И я поняла, лишь взглянув, что хочу увидеть эти глаза во всех их проявлениях.

Да, я хотела этого, но я также хотела большего.

Я хотела, чтобы он чувствовал все то, что эти глаза могли передать мне.

Я хотела сделать его счастливым. Мне хотелось рассмешить его. Мне даже хотелось его разозлить.

Но больше всего в этот момент мне захотелось, во множестве способов, заставить эти прекрасные голубые глаза воспылать огнем страсти.

Да, стоя в своем новом доме, лицом к лицу с любовью всей моей жизни, моим бывшим мужем, мужчиной, которого я потеряла, мужчиной, которого я не думала, что смогу забыть, но знала, что должна найти выход — ради него, но в основном ради наших детей — вот что я думала.

Я хотела всего этого от незнакомца.

И хотела немедленно.

— А ты кто такой, черт возьми? — раздраженно спросил Конрад, выдергивая меня из моих мыслей.

— Я мужчина, которому не нравится, когда другой мужчина кричит, угрожает и оскорбляет женщину. А теперь, я сказал, отойди, — ответил незнакомец.

— Это не твое дело, — сообщил ему Конрад.

— Мужчина видит, как другой делает то, что я только что видел, сделал ты, и боится, что ты ошибаешься. Это мое дело. — Он произнес это и даже не остановился, прежде чем сказать: — Повторю еще раз, отойди.

Конрад повернулся ко мне.

— Ты знаешь этого засранца?

Прежде чем я успела ответить, Конрад уже не стоял у моей входной двери.

Он сошел с крыльца, сделав несколько шагов во двор, а незнакомец оказался спиной ко мне, встав в дверях между мной и Конрадом. Я должна была видеть, как он двигался. И все же это произошло так быстро, что мне показалось, будто ничего не было.

Но это случилось, и вот он, этот незнакомец, бессознательно встал между мной и моей самой серьезной ошибкой.

Защищая меня.

У меня никогда такого не было. Только не за мои сорок семь лет жизни.

Я не знала, правильно ли это, что мне понравилось, я просто знала, что мне это понравилось.

Ладно, да.

Абсолютно, на сто процентов да.

Я не знала его, но знала, что мне хочется всего от этого мужчины.

— Иди куда-нибудь. Остынь, — приказал незнакомец. — Ты знаешь эту женщину, и тебе есть, что ей сказать, и ты скажешь, только гораздо спокойнее и с гораздо большим уважением. Я правильно понял?

Я посмотрела через его спину (что было нелегко, футболка льнула к его плечам и мышцам, и это было приятное зрелище), чтобы увидеть, как Конрад побледнел еще больше после того, как мужчина вытолкнул его во двор.

Однако Конрад не был глуп. Он был высок и худощав, подтянут, потому что тренировался. Но ему не сравниться с этим мужчиной, и он это знал.

— Ты явно ее не знаешь, — выплюнул он.

— Не нужно ее знать, чтобы понять, что у тебя нет права так обращаться с женщиной, — ответил незнакомец. — Он выждал совсем чуть-чуть, прежде чем продолжил: — Ты все еще здесь.

Конрад хмуро посмотрел на него, потом перевел свой взгляд на меня.

— Это еще не конец.

Незнакомец двинулся вперед, наклонившись на дюйм, и Конрад мгновенно (и мудро) переключил свое внимание обратно на него. Это было мудро, потому что я видела все только сзади, но знала, что этот дюйм был значительно угрожающим.

Несколько секунд он пристально смотрел на незнакомца, потом повернулся и зашагал к подъездной дорожке, где оставил свой «Юкон».

Я стояла и смотрела.

Незнакомец стоял и смотрел.

Только после того, как Конрад сел в машину, слишком быстро развернулся и еще быстрее помчался прочь, незнакомец повернулся ко мне лицом.

Я посмотрела ему в глаза, понимая, что всего несколько минут назад это не было плодом моего воображения.

Это были самые красивые глаза, которые я когда-либо видела.

— Вы в порядке? — спросил он.

Честным ответом на это было то, что я не была в порядке уже много лет. Десятилетия. Возможно, всю свою жизнь.

— Да, — ответила я.

Его глаза скользнули по моему лицу. Ощущение было приятным и в то же время смущающим. Прежде чем я успела понять, как это может быть, он протянул руку в мою сторону.

— Микки Донован.

Я посмотрела на его ладонь и, чтобы не показаться грубой, не стала изучать ее так, как мне бы хотелось. Ровные пальцы, коротко подстриженные ногти, огрубевшая кожа, сила, уверенность. Вместо этого я приняла ее, подняла на него глаза и сказала:

— Амелия Мосс… то есть Хэтуэй. — Его теплые и сильные пальцы сомкнулись вокруг моих, и мне понравилось, прежде чем он отпустил меня и спросил, как бы проверяя:

— Амелия Хэтуэй?

— Да. Я, ну… я была Амелией Мосс. Недавно сменила фамилию на свою девичью. Это был мой бывший муж. — Я склонила голову набок и нерешительно продолжила: — У нас…довольно сложная история.

Он коротко кивнул, показывая, что понял, не придавая этому большого значения и не спрашивая ничего больше, что принесло мне облегчение и заставило Микки Донована нравится мне еще больше.

— Мне очень жаль, что вам пришлось вмешаться, — сказала я.

— Нет проблем, — ответил он, качая головой и протягивая руку. — Я бы сделал это в любом случае, но, кроме всего прочего, — он ухмыльнулся очень привлекательной, несколько плутоватой улыбкой, от которой у меня внутри все перевернулось, — я ваш сосед.

Он развернулся и указал рукой в сторону улицы на привлекательный, несколько хаотичный, одноэтажный, обветшалый, серый дом, с черепичной крышей, белоснежными деревянными панелями вокруг окон, карнизов и входной двери.

Я смотрела на дом, в котором он жил, дом, который находился прямо через дорогу, испытывая множество эмоций. Однако среди всех господствовали восторг и ужас.

Он снова повернулся ко мне.

— Мы должны присматривать за нашими соседями.

Хоть я и была согласна, но именно сейчас несколько запоздало смутилась из-за той сцены. Впервые за много лет я почувствовала жар на своих щеках. Я посмотрела на его плечо и пробормотала:

— Тем не менее, я сделаю все возможное, чтобы убедиться, что вам не придется делать это снова.

— Амелия. — Пораженная нежностью, с которой грубый бархатистый тембр его глубокого голоса окутал мое имя, и моей острой реакцией, я взглянула на него. — Я в разводе, — прямо заявил он. — Дерьмо случается. Иногда это не очень красиво. Я понимаю. Надеюсь, что мне не придется делать это снова, и не потому, что я не хочу, а только потому, чтобы подобного с вами не случилось снова. Но если случится, и вы не сможете с этим справиться, я буду прямо напротив. Это не то предложение, которое я делаю просто так. Я серьезно. Что бы ни случилось между вами и тем парнем, оно случилось. Теперь это ваш дом, а дом должен быть безопасным местом. Даже если бы вы не были у себя дома, он должен вас уважать. Будете требовать этого от него, а он не согласится, я рядом, чтобы заставить его согласиться или прекратить. И я говорю всерьез.

Он не лгал. Он говорил серьезно. Я поняла это, посмотрев ему в глаза. Он был хорошим человеком. Хорошим соседом. Он считал, что женщинам следует оказывать уважение. Он был из тех людей, которые могут вмешаться, если понадобится, и сделать все, что в их силах.

Он также не знал меня. Если бы знал, что я сделала, то, возможно, уже не был бы так глубоко в этом уверен.

И тогда я поняла, что он меня не знает.

Я была бы хорошей соседкой. Самой лучшей. Если бы у него была собака и он уехал в отпуск, я бы присматривала за ней. Я бы сделала все возможное, чтобы мой бывший муж не выкрикивал мне в лицо оскорбления у входной двери, нарушая покой соседей. Я бы держала свой двор в порядке. Я бы расставила привлекательные, но не диковинные или громоздкие праздничные украшения. Я бы не стала громко слушать музыку. Я бы помахала ему рукой, если бы увидела, как он проезжает мимо или косит газон. И если бы ему понадобилась чашка сахара, я была бы той, к кому можно было обратиться.

Но в остальном он меня не знает.

Я не нужна ему в его жизни.

Даже я не хотела бы иметь себя в своей жизни.

Увы, от себя я не могла убежать.

— Не знаю, что сказать, — ответила я ему. — Разве что еще раз поблагодарить вас.

Он одарил меня еще одной улыбкой, от которой у меня снова скрутило живот, а потом посмотрел мимо меня в дом.

— Вам нужна помощь с чем-нибудь? — предложил он.

Нужна. Абсолютно. Мне требовались часы распаковки, уборки, расстановки, организации, развешивания, перемещения мебели. Со всем этим помощь бы мне пригодилась. Я могла бы относительно искусно управиться с отверткой, но с дрелью дела обстояли намного хуже.

В Ла-Хойе, после того как Конрад меня бросил, у меня был разнорабочий. А также услуги по ландшафту и уборке. У меня даже была молодая женщина, которая зарабатывала на колледж, выполняя мои поручения, например, покупая продукты и забирая вещи из химчистки. Единственное, что делала я, это оплачивала свои счета.

Теперь у меня ничего этого не было.

Это было мое новое начало.

Создание новой себя.

Я не думала, что Микки захочет все это услышать, он и так уже был достаточно любезен, подойдя и вмешавшись, когда Конрад кричал на меня, поэтому я решила не просить его помочь мне распаковать коробки и развесить картины.

— Я в порядке, — сказала я ему.

Он явно не верил мне и не скрывал этого, это было написано не только на его лице, но и прямо в глазах.

Он не ошибался.

Я промолчала и не стала поправлять себя. Держать свои мысли при себе было частью меня. Будучи хорошим парнем, который вмешивается, когда мужчина кричит на женщину, он не нуждался в том, чтобы хаос, в который я превратила свою жизнь, как-то затронул и его. И я собиралась проследить, чтобы этого не случилось.

— Вы знаете, где я живу, — ответил он.

Я молча кивнула.

— Благодарю. Это очень любезно.

И снова получила его ухмылку. Видя ее, чувствуя, я задавалась вопросом, как на меня повлияет его улыбка во всю силу.

— Добро пожаловать в наш район, Амелия, — тихо сказал он.

Я заставила себя улыбнуться.

— Спасибо, Микки.

Когда я сказала это, он ответил мне большим. Его глаза потеплели, и от этого я почувствовала то, чего никогда не испытывала. Я не была уверена, почему. Возможно, из-за искренности, которую я там увидела. Дружелюбия, которое было никаким иным, как настоящим.

Что бы это ни было, оно произвело на меня впечатление, и мне захотелось заползти в это, в него, зарыться поглубже, окутать себя этим теплом и сделать это так сильно, чтобы оно проникло в мои кости и вытеснило холод, обосновавшийся в моем сознании с тех пор, как я научилась чувствовать.

Он небрежно махнул рукой.

— Увидимся позже.

— Да, — ответила я, мой голос был странным, хриплым, будто я собиралась заплакать. — Да. Увидимся.

Он изучал меня еще секунду, потом коротко кивнул, повернулся и пошел по дорожке, тоже неровной, кое-где инкрустированной интересными кусочками стекла, окаймленными толстыми линиями белого известняка.

Я стояла и смотрела на его походку, на то, как комфортно ему было в своем крупном теле. Я также полностью осмотрела его одежду.

Он был пожарным.

В этом не было ничего удивительного.

Тут меня осенило, что я стою в дверях и наблюдаю за ним, и если он меня за этим поймает, то что он скажет, тогда я быстро отпрыгнула назад и закрыла дверь.

Я повернулась к своей гостиной.

Приехав в Магдалену за день до этого, я взяла ключи и пульт от ворот гаража и сделала первый обход по своему дому.

Я была взволнована, обнаружив, что он оказался даже лучше, чем на фотографии. Это было новое здание, построенное удостоенным наград шотландским архитектором Прентисом Кэмероном. Я знала его работы, потому что он спроектировал дом в Ла-Хойе, который мне так нравился, что я сделала то, чего никогда не делала раньше. Я поискала в Интернете, и обнаружила, что все его проекты были захватывающими.

Все они были современные, но не выглядели как из космоса, а казались вечными. Необычными. Многоуровневыми. Просторными. Открытыми. С щедрым использованием окон, в моем случае одна сторона дома — та, что выходила на Атлантический океан — была от пола до высоких потолков сплошь стеклянной. С таким видом вы почти парили над морем.

Он был потрясающим.

Поэтому, когда Конрад, Мартина и дети переехали из Ла-Хойи в маленький прибрежный городок Магдалена в штате Мэн и мой мир рухнул, после чего я приняла решение переехать, то к своему ликованию обнаружила, что этот дом Кэмерона продается. Вот я его и приобрела.

Ему было всего пять лет, но пара, построившая его, развелась. Это было не мирное расставание (о, как я их понимала), и они жестоко ссорились из-за дома. В конце концов, судья вынудил их продать его.

Их потеря.

Мой выигрыш.

Так я думала вчера.

Именно тогда, глядя на то, что уже выглядело ошеломляющим, и надеялась, что с моей стороны я могла бы сделать его изысканным, я была взволнована.

Я беспокоилась, правильно ли поступила, последовав за Конрадом и Мартиной и переехав в Мэн. Беспокоилась, что мои дети так же злы, как и Конрад. Волновалась, хватит ли у меня сил показать им, что я изменилась. Я волновалась, смогу ли вернуть своих детей. Беспокоилась, смогу ли создать для них безопасное место; уютный дом, счастливую, большую семью.

Я беспокоилась, смогу ли сделать то, что должна была сделать три года назад, но не сделала.

Отбросить горечь, потерю, гнев. Дать своим детям мать, которую они могли бы любить, гордиться, не стыдиться и не ненавидеть. Построить новую жизнь для себя и найти хоть какое-то удовлетворение.

Я боялась, что во мне этого нет. Я переживала из-за всего, что натворила — зная, даже когда делала это, что это неправильно — что я не смогу отколоть ту часть себя, которая была Хэтуэй чистой воды. Эгоистичной, бездумной, мрачной и мстительной.

Я не верила в себя. Я потеряла все. Своего мужа. Опеку над детьми, за исключением выходных раз в месяц, до того, как Конрад и Мартина переехали в Мэн. Свое самоуважение.

Черт возьми, я даже не знала себя, как же я могла в себя верить.

Эта мысль заставила меня завернуть в гостиную, мои босые ноги бесшумно ступали по красивому блестящему деревянному полу. Я прошла в дверной проем и направилась по короткому коридору к четырем ступеням, которые вели вверх, возвышая меня над склоном утеса, по которому тянулся одноэтажный дом. Одна сторона коридора состояла сплошь из окон, выходящих на море, с другой стороны был гараж на три машины.

Я прошла по коридору и поднялась еще на две ступеньки в огромную хозяйскую спальню. Такую большую, что в ней бы поместились кровать, комоды, тумбочки, шкафы для одежды и предметы декора, а также диваны, кушетки, клубные кресла, телевизор — все, что я решу. Был даже роскошный, выложенный камнем камин, стоящий отдельно, огораживающий то, что я предполагала, когда-нибудь будет спальней (и в настоящее время она там была, в виде моей королевского размера кровати) от гостиной (которую предстоит создать).

Я прошла через нее в ванную, занимавшую всю ширину комнаты. Она включала в себя две гардеробные и большую овальную ванну, с окнами в конце, выходящими на море, так что вы могли принимать ванну и смотреть на океан, чувствуя, что купаетесь и плывете. Еще там были раковины с двумя чашами (и это были красивые чаши). Вся комната была обшита панелями из богатого сучковатого дерева, что удивительно сочетало в себе деревенский и элегантный стиль.

Я ничего этого не видела.

Я прошла мимо огромного зеркала над раковинами и вошла в одну из гардеробных, где находились встроенные шкафы и стояли чемоданы и коробки.

Что-то внутри подтолкнуло меня прямо к коробкам. Я сорвала ленту с одной, и крышка открылась.

Я сунула руку внутрь и наугад вытащила одежду. Разбросав ее по ящикам, я вытащила еще и сделала то же самое. Некоторые из них приземлились в ящики. Некоторые на пол. Все бессистемно. Беспорядочно.

Это было неправильно. Это были дизайнерские вещи. Дорогие. Многие женщины всю свою жизнь лишь мечтали обладать хотя бы одной из тех вещей, которых у меня было в избытке, но не могли себе этого позволить.

И все они — каждая вещь — были тем, что надела бы моя мать.

Это должно было случиться. В глубине души я это знала. И не боролась с этим. Ни капельки. И я поняла это еще до того, как грузчики упаковали эти коробки.

Каждая мелочь должна была остаться позади. Продана. Отброшена.

Чтобы я могла начать все заново.

Я вышла из гардеробной и подошла к раковинам. На полу стояло несколько коробок с надписями «тщеславие». Я наклонилась к ним, разорвала и вытащила вещи. Укладывала что-то на пол, что-то на столешницу. Я делала это до тех пор, пока во второй коробке не нашла их.

Свои духи.

«У каждой женщины должен быть фирменный аромат», — говорила мне мать.

Моим были Шанель № 5. Они мне нравились. Они были всем, чем должна быть женщина.

Но у меня было неприятное чувство, что это не все, чем должна была быть я.

Потому что иногда я чувствовала себя больше в цветочных нотках.

А иногда — больше в мускусных.

Затем бывало, что я чувствовала себя больше в летних аккордах.

Меня учили, что это неправильно. Ты есть та, кто ты есть, только так, и ты застреваешь в этом.

Что касается меня, то я была дочерью Джея Пи и Фелиции Хэтуэй, что означало, что я была Хэтуэй. Высшим классом. С деньгами. Хорошо образованная. Одетая соответствующим образом. Консервативная. Манерная. Превосходная. Отчужденная. Из привилегированного класса. Элитой.

Вот кем я была, и у меня не было выбора быть кем-то другим.

Такой я и стала.

И таким образом похоронила тот факт, что иногда мне хотелось быть обычной Амелией, кем бы она ни была, и носить любой аромат, который определял ее в тот день.

А затем, в следующий раз, я могла бы стать кем-то другим.

Кем бы ни захотела.

Не такой, какой она хотела видеть меня. Не той, что они требовали от меня.

Я посмотрела в зеркало, но тут же отвела взгляд и вышла, прошла через спальню, по коридору, по ступенькам. Я повернула направо, в большую открытую кухню, выходившую в гостиную, на уютную лестничную площадку, откуда открывался вид на пенистое море. Я спокойно вскрывала коробки, пока не нашла их.

Свои тарелки. Керамика была очень красивой, но стоила сорок долларов за штуку.

Их выбрала моя мать. Она сделала это таким образом, что, казалось, выбор был мой. Но на самом деле ее.

Внезапно у меня возникло почти непреодолимое желание вытащить коробку на террасу и по частям выбросить все в море.

Я этого не сделала.

Это было бы пустой тратой времени, и эти тарелки можно было бы использовать с пользой.

Я начинала все заново.

Мне не нужно было делать это расточительно.

Я сделаю с этими тарелками что-нибудь еще.

Сделаю что-нибудь еще со всеми своими вещами.

Сделаю так, чтобы они чего-то стоили. Чего-то настоящего.

Потому что именно такой я и должна была стать. Я собиралась перестать быть той, кем была — выросшей мини-версией Фелиции Хэтуэй.

Я собиралась стать собой.

Совершенно не представляла, что это будет за «я».

Я просто знала, что кем бы она ни была, впервые в жизни она будет настоящей.

ГЛАВА 1

Они увидят

Вместо того, чтобы, как обычно, лететь в Калифорнию на одни выходные и провести со мной полтора дня, дети на этот раз прибыли в новый дом.

Я провела в Магдалине три дня.

К счастью, за это время я не видела Микки.

За это время я перерыла все коробки, в основном переупаковывая вещи, перетаскивая их к стенам и складывая.

У меня был план.

Но сначала я должна была начать работу над отношениями со своими детьми.

Я могла бы сказать, что из-за моих действий, с тех пор, как мы с Конрадом расстались, — совместная опека перешла от каждых выходных, которые затем судья присудил Конраду, когда он переехал через всю страну, к одному единственному раз в месяц, — в процессе чего встречи с детьми ухудшились.

В начале у меня была причина. Это было просто. Мой муж-нейрохирург изменил мне с медсестрой в своей больнице, женщиной на пятнадцать лет моложе меня. Затем он оставил нашу семью, разведясь со мной, чтобы они могли пожениться.

Мы с Конрадом подписали бумаги о разводе в среду.

В следующую субботу у Конрада и Мартины была большая свадьба на пляже, где мой сын был шафером у отца, а моя дочь — младшей подружкой невесты.

Затем, по мере того как месяцы переходили в годы, крайность моих выходок возрастала, моя причина перестала быть справедливой.

Нет, и не только потому, что мои выходки были запредельными, но и потому, что я сделала то, чего не должна была делать ни одна мать. Я тащила своих детей прямо за собой.

Я их не вовлекала в это, о нет.

Ничего такого.

Но я не скрывала этого от них.

Поэтому в ту первую пятницу в Магдалине, когда дети должны были вот-вот приехать, я ужасно нервничала.

За рулем сидел Оден, мой шестнадцатилетний сын. Через месяц после его шестнадцатилетия отец и мачеха купили ему машину. Подержанную. Она была хорошей, но не отличной. Из напыщенных докладов моего мальчика я узнала, что это за авто, и знала, что оно ездит (что все, что ему было нужно) и было относительно модным (это было все, чего он хотел).

Я бы купила ему то, что ему хотелось, даже если бы это был «Порше» или «Мерседес».

Конрад попытался бы мне объяснить, что если мы станем давать нашим детям всё, они станут избалованными и не будут знать, что для себя нужно трудиться.

Конрад был бы прав.

Но я все равно купила бы Одену машину, которую он хотел, совершенно новую со всеми прибамбасами. И если бы мы с Конрадом все еще были женаты, я бы сделала это без раздумий, без обсуждения, отдав ее Одену, так что у Конрада было бы два выбора: быть плохим парнем и забрать ее или сдаться и позволить ему владеть ею.

Теперь, когда у меня не было права слова в жизни моего сына, в три тридцать в пятницу, эта машина подъехала и припарковалась на моей подъездной дорожке.

Красная «Хонда Сивик».

Я стояла у открытой двери и смотрела, как из нее выходят мои дети.

Они не смотрели на дом. Они не смотрели на меня.

Оден и Олимпия Мосс просто похватали из багажника машины маленькие сумки и потащились к дому, будто шли сдавать экзамены в восемь утра в субботу.

Я смотрела, как они приближаются ко мне.

Оден был похож на своего отца — высокий, с прямым носом, светло-карими глазами и густыми слегка рыжеватыми каштановыми волосами. Мой сын был крупнее своего отца, возможно, на дюйм или два ниже, но он все еще рос.

Будто наши жизни были золотом, а удача идеальной семьи сияла нам своей улыбкой, Оден унаследовал внешность от отца, но Олимпия была такой же, как я, миниатюрной, но слегка соблазнительной (или в случае Пиппы ее изгибы были пышнее). Темные волосы, на несколько оттенков темнее, чем у брата и отца, без рыжеватого оттенка, но имели естественный блеск, который говорил, что кто-то там наверху любит мою девочку и меня. У нее также были мои карие глаза, контрастирующие на фоне темных волос.

Мой мальчик уже был красив, как Конрад.

Моя девочка была намного красивее меня.

Когда они подошли ближе, у меня перехватило горло, и я выдавила:

— Привет, милые.

Оден поднял голову. Мой прекрасный мальчик, получивший от отца всё, что я в нем любила (и даже больше), смотрел на меня глазами, в которых не промелькнуло ни единой эмоций, отчего мое горло сжалось окончательно.

Моя четырнадцатилетняя дочь Пиппа вздрогнула при звуке моего голоса.

Это пронзило меня насквозь.

Ощутив это всеми фибрами души, я отошла в сторону, и они прошли мимо меня, Оден отвел глаза, а Пиппа даже не взглянула на меня.

Я последовала за ними и закрыла дверь, увидев, что они остановились и осматриваются.

Надеясь, им понравится то, что они увидят, я подошла к ним, желая их обнять, прикоснуться к ним, поцеловать в щеки, вдохнуть их аромат. Я не видела их уже несколько недель.

Но я уяснила, что моя любовь никому не нужна. Больше нет. Так что я этого не сделала. Стоя ни далеко, ни близко, и сказала:

— Вот, ребята. Это наше новое жилье.

Оден скривил губы.

Олимпия выглядела скучающей.

Это тоже глубоко ранило, но я устремилась вперед.

Новая я.

Новые мы.

Независимо от того, какие раны они наносили, я должна была продолжать двигаться. Никогда не сдаваться. Никогда не отступать. Я не могла позволить ни одной из своих слабостей задержать меня в возобновлении отношений с моей семьей.

— Ваши комнаты вон там. — Я указала на противоположный конец гостиной, где находилась кухня. — Я велела грузчикам поставить вашу мебель в двух комнатах с видом на море. Если вы хотите другу…

— Без разницы, — пробормотал Оден, говоря мимо меня и направляясь туда, куда я указала. — Сойдет.

Олимпия молча последовала за ним. Я сделала то же самое, воскликнув:

— Я еще не распаковала ваши вещи. У меня возникла идея. Я тут подумала… новый дом, новое начало. Вы двое, возможно, захотите взглянуть на свои вещи. Решить, что хотите оставить. Мы можем избавиться от того, что вам не нужно, пойти и купить новые. Вы можете обстав…

— Моему барахлу всего два года, не стоит беспокоиться, — оборвал меня Оден.

Пиппа промолчала. Она просто последовала за Оденом по краю гостиной и прошла в коридор, что находился напротив комнаты на другой стороне дома, тянулся прямо вдоль ступенек, что вели вниз, а не вверх.

Для Пиппы я выбрала переднюю комнату с видом на море, а для Одена — заднюю, подумав, что, будучи мальчиком, ему захотелось бы больше уединения.

Я подумала, не разместить ли его в комнате, располагающейся в дальнем конце дома, она была большой и могла быть чем угодно: кабинетом или гостиной. Но решила этого не делать, потому что у двух передних комнат были собственные ванны, а у задней только туалет.

Две их спальни находились бы напротив, как у Джека и Джилл. Я хотела, чтобы мои дети видели океан, чтобы у них был доступ на террасу прямо из их комнат. Но я также думала, что они слишком взрослые для Джека и Джилл.

Я стояла у входа в коридор, пока они прохаживались по нему, и сказала:

— Можете оставить свои сумки в ваших комнатах. Затем я устрою вам полноценную экскурсию.

— Мы сами осмотримся, — ответил Оден, останавливаясь и заглядывая в первую комнату, а затем прошел дальше и исчез во второй.

Пиппа заглянула в первую комнату и скрылась из виду. Я стояла и ждала, думая, что все идет не так, как надо, но зная, что так и будет.

Терпение.

Стойкость.

На это требовалось время, и я должна была его потратить. Брать по кусочку. Терпеть раны. Кровоточить изнутри. Дать им то, что нужно, чтобы выместить это на мне, потому что я это заслужила.

Тогда я покажу им, что теперь все совершенно по-другому. На этот раз это было обещание, которое я не нарушу. На этот раз мы действительно воссоединим нашу семью.

И они пришли ко мне. Это были мои дети.

Когда-то мы были близки.

Когда-то мы были нежны друг с другом.

Когда-то мы были счастливы.

Они вернутся ко мне.

В данный момент они этого не сделали.

Оден вышел из своей комнаты через несколько секунд после того, как туда вошел, и крикнул:

— Пиппа! — она тут же вышла из своей.

Оба двинулись по коридору ко мне, потом мимо и прямо к входной двери.

— По выходным у Пиппы комендантский час до одиннадцати, — заявил Оден на ходу. — Я отвезу ее к подруге, оставь ключ под ковриком или еще где-нибудь. Затем она вернется дома.

Я уставилась на него, все внутри меня замерло, горло горело от холода.

— Вы уезжаете? — спросила я. Оден открыла дверь, и Пиппа вышла, даже не взглянув на меня.

Но мой сын посмотрел на меня.

Или сквозь меня.

Хотя, его слова были обращены ко мне.

— Пойду погуляю с парнями. Мой комендантский час — полночь. Пип оставит ключ где-нибудь для меня. До скорого.

С этими словами он вышел за дверь и закрыл ее за собой.

Я стояла неподвижно, позволяя осесть ужасающему ощущению того факта, что мои дети вошли в свой новый дом, который они будут делить со мной (не часто, но будут), бросили свои сумки и ушли. Они не поздоровались со мной. Даже не оглянулись. Едва на меня взглянули. Моя дочь даже не заговорила со мной.

А потом они исчезли.

Я уставилась на дверь и прошептала:

— Я заслужила это. Заслужила. Прими это. Похорони это. Двигайся дальше. Двигайся дальше, Амелия.

Я не знала, как мне это удалось, но я заставила свое тело двигаться. Я подошла к кухонному столу и схватила приготовленные для них ключи. Отыскала какую-то бумажку. На двух листочках написала их имена. Под ними на каждой я подписала «Добро пожаловать домой. Этот твой, возьми его».

Я подошла к входной двери, приподняла коврик, положила бумажки рядом, сверху ключи и опустила коврик.

Потом я закрыла дверь, глубоко вздохнула и решила сегодня вечером не ужинать. У меня были продукты, чтобы сделать одно из немногих блюд, которое любили оба моих ребенка.

Возможно, мне удастся сделать его следующим вечером.

*****

Я не спала, но находилась в своей комнате с открытой дверью.

Я слышала, как они оба вернулись домой, целые и невредимые.

Хотя и в моей комнате, и дальше по коридору горел свет, никто из них не пришел пожелать мне спокойной ночи.

*****

Позже следующим утром, когда я стояла на кухне, потягивая кофе из двадцатидолларовой кружки, которая вскоре будет заменена, вышла моя дочь.

Я не сочла хорошим знаком то, что она была одета, чтобы встретить новый день.

— Привет, милая, хочешь позавтракать? — позвала я.

Она обогнула гостиную и направилась к двери.

И первые слова, которые моя дочь сказала мне в нашем новом доме, были:

— Полли здесь со своей мамой. Мы едем в торговый центр и в кино. Затем вечером едим пиццу. Буду дома к комендантскому часу.

Она выскочила за дверь прежде, чем я успела сказать еще хоть слово.

Я поспешила к двери, открыла ее и выглянула как раз вовремя, чтобы увидеть внедорожник «Шевроле», женщину на переднем сиденье, посмотревшую в мою сторону, она улыбнулась, махнула мне рукой, а потом свернула с дорожки и укатила.

Я проглотила это и решила, что делать дальше, зная по опыту, что по выходным Оден не был ранней пташкой.

Так что я рискнула принять душ.

Это было плохое решение.

Когда я вышла, на кухонном столе лежала записка, которая гласила: «Ушел. Вернусь поздно».

Несмотря на то, что я знала, что не имею на это права, но материнские чувства внутри меня кипели из-за того, что мой сын-подросток (да, и дочь) полагали, что могут выдавать мне очень ограниченную информацию о том, куда они идут и с кем. Черт возьми, мать подруги Пиппы должна была выйти, подойти к моему дому и представиться мне.

Но мне пришлось преодолеть вскипевшие чувства. Позволить себе остыть. Дать им то, что им нужно. Принять это и двигаться дальше.

Так я и сделала.

Пережила этот день.

И следующий, когда они, не сказав мне ни слова, не выходили из своих комнат ни для чего, кроме как совершить набег на холодильник.

Пока не пробило пять часов. Время уезжать и возвращаться к отцу.

— До скорого, — сказал Оден, направляясь к двери.

Пиппа промолчала.

Я умирала внутри и молила Бога, чтобы у меня хватило сил прийти в себя, потому что впереди меня ждали долгие недели зияющей пустоты. Когда они не будут отвечать на звонки. Не будут отвечать на сообщения. Ни на что.

И я решила использовать эти недели, чтобы показать им, что все изменилось.

Я не пойду на работу к их отцу и мачехе и не устрою скандал. Я не поеду к ним домой и не ввяжусь в спор с Мартиной. Я не пойду на их школьные мероприятия, чтобы смутить, публично направив свою желчь на их отца и мачеху (хотя такое случилось летом, но на их школьных мероприятиях я бы такого не сделала).

Я буду той, кем обещала стать, когда писала им по электронной почте, что переезжаю в Мэн и все изменится.

Да, я буду именно такой и никак иначе.

Они увидят.

Боже, я надеялась, что они увидят.

ГЛАВА 2

Они не ответили

На следующий день я ехала по Кросс-стрит, главной улице Магдалены, не по поручению и не по делам, а просто изучая местность своего нового дома.

Я родилась в Калифорнии, и хотя Конрад переехал вести практику в Бостон, и мы прожили там два года (а потом еще два года в Лексингтоне, штат Кентукки), я никогда не была в штате Мэн.

Судя по тому, что я видела, мне он нравился. Он был красивым. Тихим. Малонаселенным. Успокаивающим.

В воздухе чувствовалась прохлада, хотя было начало июня, к такому я не привыкла, и беспокоилась, что, не имея в пределах досягаемости всего, чего бы хотелось, вроде магазинов, ресторанов и кинотеатров, розовые очки спадут. Но мне понравилась эта перемена.

И факт практически отсутствующего автомобильного потока, был главным плюсом.

Для женщины, которой нужно было заново открыть себя, относительно сонный прибрежный городок штата Мэн казался идеальным местом, чтобы внутренне сосредоточиться, не отвлекаясь ни на что.

Таковы были мои мысли, когда в сумочке зазвонил телефон.

Мои дети больше года не звонили мне по собственной воле.

Я все еще надеялась. Я находилась здесь. Близко. Не в Калифорнии, а они в Мэне, как это было в течение последних десяти месяцев.

Может, они почувствовали себя скверно из-за того, что все выходные игнорировали меня.

Может, им понравился новый дом (потому что, кому бы он не понравился? он был потрясающим) и хотели спросить, могут ли показать его своим друзьям.

А, может, я была безумна, надеясь.

Но мысль о потере надежды до крайности пугала меня.

Так что я надеялась.

Я увидела дорогу со знаком «Хавер-Уэй», свернула от нее направо, на стоянку. Я повернула к свободному месту, поставила машину на стоянку и схватила сумочку.

Я вытащила телефон и уставилась на него.

Неудивительно, что это были не мои дети.

Это была моя мать.

С тех пор как я уехала из Калифорнии, она звонила уже не в первый раз. Она звонила раз в день, начиная с того дня, когда я села в машину с чемоданами и отправилась через всю страну.

И это происходило только один раз в день, независимо от того, что я не отвечала на ее звонки. Она не была бы настолько невоспитанной, чтобы звонить больше одного раза, даже если бы ее единственная дочь, которая была опустошена разводом, а затем выместила это на своей семье, впервые в жизни ехала через континент, чтобы приложить все усилия для спасения своей семьи… и себя.

Хоть это происходило и раз в день, я не ответила ни на один звонок.

Я знала, что это кончится не очень хорошо. Я также знала, что она позвонит и на следующий день. И, возможно, на следующий. Она не будет сердиться на меня. Ее голосовые сообщения не становились горячее.

Нет.

На следующий день позвонил бы отец.

Его слова звучали бы горячо, но от них веяло бы холодом.

Интересно, хватит ли у меня смелости не ответить на его звонок?

По правде говоря, я была удивлена, что не сдалась и не ответила на один из маминых звонков.

Но я этого не сделала, потому что во время моей долгой поездки по стране я поняла о себе, по крайней мере, одну вещь: она была спусковым крючком. Как и мой отец. Они были спусковыми крючками, которые посылали меня вниз по пути права на чувства, ощущая себя при том ничтожной. Путь, где по какой-то причине я не могла контролировать свои действия. Я делала то, что в меня заложили. Я делала то, что от меня ожидали. Они щелкали переключателем, и все, что могло быть мной, исчезало, а все, что было во мне воспитано, включалось и брало верх.

Из-за этого в течение последних трех лет я делала все возможное, чтобы быть уверенной, что любой человек, причастный к нанесению ущерба имени Хэтуэй, заплатит по полной.

Развод был позором. Мой брат жил с самой холодной сукой, которую когда-либо видело Западное побережье за последние двадцать лет. За это время она высосала всю радость из моего когда-то веселого, дурашливого, милого старшего брата, превратив его в зомби без разлагающейся плоти, но с привычкой работать слишком много. И не смотря на все это, он бы скорее отрубил себе руку, чем оставил ее.

Развод был не для семьи Хэтуэй.

Никогда.

Мама и папа не винили меня за то, что Конрад меня бросил. Они винили его. Никто не бросает Хэтуэй.

И таким образом, они поддерживали каждый эгоистичный, бездумный, безумный шаг, который я делала, чтобы испортить им с Мартиной жизнь.

При этой мысли телефон перестал звонить.

Я опустила руку на колени и посмотрела вверх. И только тогда я увидела, что припарковалась перед чем-то, похожим на магазин, но на окне, золотыми буквами с черными краями, было написано: «Спортзал Грузовика».

Я посмотрела за вывеску и увидела, что это не какой-нибудь старый спортзал. Это был боксерский зал.

Он заинтриговал меня, но мое внимание привлек большой плакат, прислоненный к внутренней стороне окна рядом с дверью, который с гордостью объявлял: «Дом Юношеской боксерской лиги Магдалены».

Мой сын, Оден, занимался борьбой.

В тот момент, когда он начал этим заниматься, мои родители сошли с ума (тихо), пребывая в ужасе от того, что он не обратил свое внимание на что-то вроде поло, стрельбы из лука или парусного спорта.

Конрад, всю свою жизнь занимавшийся спортом, был вне себя от счастья.

Что касается меня, то мне не нравилось смотреть, как другие мальчишки пытаются прибить моего сына к ковру. Меня это огорчало. И, к сожалению, я не очень хорошо это скрывала.

В конце концов, у Одена все неплохо получалось. Он также дошел до того, что не любил видеть меня на своих матчах, и не только потому, что обычно я использовала эту возможность, чтобы противостоять Конраду и/или Мартине, но и потому, что я пыталась его поддержать. Однако, поскольку я действительно хотела, чтобы он выбрал бейсбол, я не смогла продемонстрировать эту поддержку.

Но, глядя на этот плакат, я знала, что молодежные спортивные программы всегда нуждаются в деньгах, занимаются сбором средств, продают шоколадные батончики или мамы устраивают распродажи выпечки.

И я намеревалась устроить массовую домашнюю распродажу. Продать все старое, чтобы привезти новое. И так как оба моих деда и бабушки, а также родители обеспечили меня солидными трастовыми фондами, на которые я более чем комфортно могла бы жить, деньги мне были не нужны.

Я намеревалась отдать вырученные от домашней распродажи деньги на благотворительность.

Глядя на эту табличку, я крепче сжала телефон, схватила сумочку и распахнула дверцу машины. Выйдя из машины, я подошла к двери спортзала и, прежде чем мужество покинуло меня, протиснулась внутрь.

Едва я успела войти, как услышала:

— Отличная тачка.

Я посмотрела налево и увидела мужчину в спортивных штанах и свободной майке, ткань по бокам которой свисала почти до талии, обнажая мускулистые ребра. Он смотрел в окно на мою машину.

У меня был черный Мерседес SLK 350. Красивый автомобиль. Машина, которую я любила. Машина, которая была нелепа для матери двоих детей, а через несколько месяцев может оказаться нелепой для зимы в штате Мэн.

— Спасибо, — ответила я.

— Нужна помощь? — это донеслось с другой стороны, и я снова повернула голову, чтобы увидеть приближающегося ко мне мужчину. Он был высок, выше Конрада, выше Микки (который тоже был выше Конрада). Крепкого телосложения. Грубоватый.

И великолепный.

Мужчины штата Мэн.

Кто же знал?

— Привет, — ответила я, когда он продолжил свой путь. — Я ищу человека, который знает о боксерской лиге.

— Какой именно? — спросил он.

В этом сонном городке их было больше одной?

— Младшей, — ответила я.

Он остановился в нескольких футах от меня и скрестил руки на груди.

— Это я.

— О, превосходно, — пробормотала я, глядя на него и думая, что он почти так же красив, как Микки (но не совсем), что было довольно сложно.

— У вас есть ребенок, которого вы хотите записать? — спросил он.

— Нет, мой сын занимается борьбой, — сказала я ему, гордо расправляя плечи. Рефлекторное движение, которым должна бы обладать любая мама (по моему мнению), даже если бы она не была так взволнована избранным им занятием. Он ухмыльнулся. Это тоже было почти также разрушительно, как и у Микки, но не совсем.

— Борьба сойдет, — пробормотал он.

— Да, — согласилась я. — В общем, мне просто интересно, принимает ли Юношеская лига пожертвования?

— Если имеете в виду деньги, то, черт возьми, да, — сказал он на удивление грубо. — Если имеете в виду экипировку, и она новая, то еще одно да. Но если имеете в виду экипировку, находящуюся в пользовании, я должен взглянуть. Детям нужно хорошее барахло. Не люблю, когда они ведут спарринг в чем-то, что должно защищать их, но может в конечном итоге причинить боль.

Я думала, что это хорошая политика, но он, очевидно, уже знал об этом, поэтому я не поделилась своими мыслями. Я сказала:

— Я имею в виду деньги. В каком-то смысле. Или не в каком-то, так как это определенно деньги. То есть… будут ими. Видите ли, я только что переехала в Магдалену, и устраиваю домашнюю распродажу. Я подумала, что, возможно, лига могла бы использовать вырученные деньги.

На это он улыбнулся, что тоже было привлекательно, убрал руки со своей широкой груди, положил их на бедра и постановил:

— Отличная идея.

Затем он повернулся, направился от меня прочь, продолжая говорить:

— Зайдите в офис. Я дам вам номер Джози. Держу пари, у большинства мам есть барахло, которое они продадут. Если вы встретитесь с Джози, сможете сделать это.

— Джози? — спросила я, решив, что лучше всего последовать за ним, что я и сделала, каблуки туфель, которые были на мне и, я была уверена, у моей матери тоже (во всевозможных цветах), издавали на деревянном полу приглушенные звуки.

— Моя жена, — сказал он, поворачивая голову и глядя на меня через плечо. — Она взяла на себя сбор средств.

Взяла на себя? Это создавало впечатление, что раньше она не вмешивалась, и мне это показалось странным.

Я так подумала, потому что не важно, в чем бы Конрад не участвовал, ему было нужно, чтобы это делала я. Например, чтобы я устроила сказочный званый обед, или показалась на деловом ужине в подходящем платье и была очаровательна, или стала членом правления благотворительной организации. Я делала это не просто так. Я отдавала ему все, что у меня было.

— А, хорошо, — сказала я в спину мужчине.

Мы вошли в аккуратный кабинет, и я удивилась, что боксеры могут быть аккуратными. Потом я заставила себя перестать удивляться, потому что не знала ни одного боксера, и во мне говорила осуждающая реакция моих родителей. И я заставила себя перестать думать об этом, остановившись, когда он продолжил идти к столу. Он согнулся пополам (тонкая талия, я видела ее по отлично сидящей на нем футболке), нацарапал что-то на листке бумаги, повернулся и подошел ко мне.

Он протянул листок.

— Номер Джози, — объявил он. — Я дам ей знать, что вы позвоните. Если хотите оставить свой, я и ей дам ваш номер. — Он снова ухмыльнулся и добавил: — Кстати, меня зовут Джейк Спир. Владелец «Спортзала Грузовика» и человек, стоящий за Юниорской боксерской лигой Магдалены.

Я взяла листок, сунула его в сумочку вместе с телефоном и протянула руку:

— Приятно познакомиться, Джейк. Я Амелия Хэтуэй.

Он принял мою руку, и так же, как и с Микки (с очевидными отличиями, учитывая, что он не был таким привлекательным, не говоря уже о том, что он был женат), сила и тепло его пальцев вокруг моих передали то, что мне понравилось. Очень.

— Рад познакомиться, Амелия, — ответил он, слегка сжимая мои пальцы, прежде чем отпустить. — Очень приятно познакомиться, вы угостите моих парней кусочком торта.

У меня было чувство, учитывая мой план, сколько вещей я собиралась продать и насколько это было приятно, определенно я бы угостила его парней трёхъярусным тортом. Я улыбнулась ему, затем посмотрела на его стол и снова перевела взгляд на него.

— Может, я запишу свой номер для вашей жены, чтобы мы могли представиться и обсудить наши планы?

— Безусловно, — сказал он, возвращаясь к столу.

Я последовала за ним и сделала то же, что и он, наклонившись и написав свое имя и номер телефона на листе бумаги. Я выпрямилась и посмотрела на него снизу вверх.

— Я позвоню ей сегодня или завтра, если это нормально.

— Не надо, она сама вам позвонит, — сказал он мне. — Большая часть экипировки убитая, а прием в лигу открыт. Нам нужны деньги, чтобы покрыть расширение. Она не была довольна результатами последних сборов. Мы полностью в них вложились, а ни хрена не получили. Теперь она бегает как собака за костью. Так что вам могут позвонить еще до того, как вы успеете доехать до дома.

Я бы не возражала. Я не пробыла здесь и недели, но мне нужно было устраиваться. Разведать почву. Разобрать все в доме. Вернуть свою семью.

Но мне также нужно было начать новую жизнь. То, чего я не смогла сделать, когда ушел Конрад. Он был моей жизнью. Я должна была зализать раны, найти способ дать им зажить и двигаться дальше.

Я этого не сделала.

Теперь время пришло.

Вот моя идея: здоровая мама означает здоровый дом, который завершается здоровыми отношениями с моими детьми. Это моя цель. То, ради чего я жила.

И хотя этот Джейк Спир не стеснялся ругаться в присутствии незнакомого человека, который к тому же был женщиной (мои мать и отец, конечно, сойдут с ума от такого), он руководил юношеской боксерской лигой. По крайней мере, это говорит о нем с хорошей стороны, а хороший мужчина (иногда) означает хорошую женщину в качестве жены.

Мне нужно было познакомиться с хорошими людьми. И мне нужны были друзья. Может, эта Джози и не одна из них, но, по крайней мере, она будет той, кто позвонит мне, не будучи за тысячи миль отсюда, и что еще лучше — не будучи моей матерью.

— Детка.

При этом слове по моему позвоночнику пробежала дрожь, взрываясь в пояснице и каскадом обрушиваясь на зад.

Я испытала это быстрое, удивительное и пугающе приятное ощущение и медленно повернулась к двери.

Одно слово.

Он произнес всего одно слово, и я видела его лишь однажды, но я знала, кто там стоит. Я знала, кто заставил меня испытать это чувство.

Я оказалась права.

В дверях кабинета стоял Микки Донован в свободных спортивных брюках темно-синего цвета и облегающей белой тренировочной футболке с короткими рукавами. И он улыбался, делая это тепло, выглядя приятно удивленным (вероятно, из-за того, что я находилась в боксерском зале) и очень приветливо.

Я была поражена, что он оказался там именно в этот момент, но я не была удивлена, что он находился в боксерском зале.

— Не здесь я ожидал тебя встретить, — заметил Микки.

— Ну… нет, — ответила я. — Как поживаешь, Микки?

— Все хорошо, — сказал он мне, прислонившись плечом к дверному косяку, небрежная поза, которую я нашла странно разрушительной для моего душевного спокойствия.

— А ты?

— Просто прекрасно, — солгала я.

— Ты знаешь Амелию? — спросил Джейк, и Микки перевел взгляд на него.

— Она моя новая соседка, — поделился Микки и добавил: — Дом Кэмерона.

Я почувствовала взгляд Джейка и оторвалась от Микки, чтобы посмотреть на него.

— Дом Кэмерона? — спросил он, поймав мой взгляд, а затем заметил: — Вот это гребаный улов.

— Точно, — согласилась я, хотя и не совсем понимала, что он имел в виду. Я сделала предположение и заметила: — Дом удивительный.

Он кивнул.

— Так и есть. Я, Джози и дети ни за что не уедем из Лавандового Дома, но риэлтор предложил Голубой Утес, так что мы поехали посмотреть, и нам всем понравилось. Место просто феноменальное.

Мне понравилось, что он согласился со мной, но я была смущена.

— Голубой Утес? — перепросила я.

— Твой дом, дорогая, — заявил Микки, и мне пришлось сдержаться, чтобы не вздрогнуть, так как его голос был намного ближе, чем раньше.

Я справилась с этим и посмотрела на него, увидев, что он был близко. Не так близко, как мне бы хотелось, но так никогда не будет, но гораздо ближе, чем раньше.

— Мой дом?

— Кэмерон назвал его Голубой Утес. Название прижилось. Всем нравится, — пояснил он. — У прежних владельцев был участок, на нем стоял старый дом. Два поколения женщин, которым нравилось копаться в земле, почти семьдесят лет ухаживали за ним. Повсюду росли колокольчики. Их посадили в одном месте, а они разрослись везде. Даже на улице, и теперь они все у меня на стоянке, и это не жалоба. Кэмерону они тоже нравились, он использовал их в дизайне, цвете, витражах, дорожке и старался не беспокоить, если не было необходимости. Зашел так далеко, что посадил целую кучу, вместо тех, что погибли во время строительства. Из-за этого, в марте и апреле, твой дом выглядит так, будто плывет по утесу на голубом облаке.

— О Боже, — прошептала я, и его слова наполнили мою голову чудесной картиной, заставив меня пожалеть о том, что причина, по которой я захотела переехать сюда несколько месяцев назад, не была другой. — Риэлтор должен был выложить эту фотографию в Интернет. Если бы я ее увидела, то наверняка заплатила бы полную цену.

Я не смогла сдержаться, чтобы не подпрыгнуть, когда смех Микки заполнил комнату, не только потому, что это был чрезвычайно красивый звук, но и потому, что он был неожиданным.

Прежде чем я успела спросить, что тут смешного, он сказал:

— Рад, что ты этого не сделала, детка. Пара, построившая этот дом, были еще теми фруктами. Она была бешеной стервой, не говоря уже о том, каким огромным мудаком был он. Дом бы навсегда завис на торгах, потому что никто не соглашался на их предложение, и они ужасно обходились с покупателями. Они продолжали валять дурака, цена на твой дом упала в три раза, и это позор, потому что тот дом — это тот дом. В конце концов, эти два засранца облажались. Но это было болью в заднице, потому что дом находится в моем районе, а подобное дерьмо влияет на стоимость всей недвижимости в округе. Думаю, единственный способ его продать — это продать его кому-то вроде тебя, от кого риэлтор мог бы держать подальше этих двух пираний.

— Звучит неприятно, — заметила я, и его усмешка превратилась в улыбку.

— Скажем так, я не слишком хорошо тебя знаю, но ты мне нравишься гораздо больше, чем они, — ответил он.

И скажем так, мне это понравилось.

Но мне не должно это нравиться. Ничего из этого.

Тем не менее, мне нужно было ответить, поэтому я пробормотала:

— Это хорошо.

— Да, — согласился он. — Плохие соседи — отстой.

Учитывая нашу первую встречу, когда он должен был спасать меня от моего разъяренного, сквернословящего бывшего мужа, я решила ничего на это не отвечать.

Микки тоже не заострил внимания на этой теме.

Вместо этого, он сказал:

— Все еще не понимаю, зачем ты здесь, Амелия. — Его голубые глаза блеснули, и у меня в животе все затрепетало. — Но если ты боксируешь, то это шокирует меня до чертиков.

— Ах, да, — пробормотала я, затем прочистила горло и продолжила: — Я продаю кое-что из вещей и подумала, что пожертвую вырученные деньги в юношескую лигу бокса.

Еще одна улыбка от Микки.

— Фантастика.

— Домашняя распродажа. Джози поможет, — вставил Джейк, и Микки посмотрел сначала на него, потом на меня.

— У меня есть кое-какое барахло, которое я мог бы выставить. Скажи, когда это будет. Я сам его притащу.

Это не способствовало тому, чтобы я держалась подальше от Микки Донована, но если юным боксерам требовалось приличное снаряжение, то чем больше его будет, тем веселее. Так что, по крайней мере, для этого мне придется смириться.

— Конечно. Я дам тебе знать, — ответила я.

— И если тебе нужна помощь, я через дорогу, — предложил он.

Этого не должно было случиться.

— Спасибо, — сказала я, быстро взглянула на Джейка, протянула руку и продолжила: — Было приятно познакомиться. Я скоро позвоню вашей жене.

Он взял мою руку, сжал ее и ответил:

— Взаимно. Конечно, скоро увидимся.

— Да. — Я кивнула и заставила себя снова обратить внимание на Микки. — Рада снова видеть тебя, Микки.

Еще одна усмешка.

— И я тоже, детка.

Я кивнула, отвела глаза и пробормотала:

— До свидания, джентльмены, — и направилась к двери.

В ответ я получила «До скорого» от Джейка и «Пока, дорогая» от Микки.

Быстро проходя через зал, я послала неуверенную улыбку боксеру, который все еще тренировался, теперь уже не ударяя по мешку, как когда я вошла, а прыгая через скакалку.

Он рассеянно улыбнулся в ответ, но у меня сложилось впечатление, что он сделал это только потому, что мы встретились глазами.

Я продолжала двигаться по залу, он перестал обращать на меня внимание, и что-то в этом задело меня.

Он не был непривлекательным, хотя и не был таким великолепным, как Микки и Джейк. Я не могла определить его точный возраст, но предполагала, что и Микки, и Джейк были примерно моего возраста, и хотя боксер, прыгающий через скакалку, выглядел моложе, ему было далеко за тридцать, что было не так уж мало.

То, каким он был, меня не интересовало.

Я была женщиной в боксерском зале. У меня была грудь. Все было при мне. У меня были длинные волосы, густые и блестящие.

Но для него, мужчины лет тридцати пяти, на которого, в зависимости от предпочтений, женщина может и не обернуться, но в то же время он не был мужчиной, которого можно проигнорировать, я была ничтожеством.

Я была замужем за Конрадом уже шестнадцать лет. До этого мы были вместе целых три года. А в последующие три у меня на уме не было ничего, кроме обиды и мести. Я не думала о мужчинах, смотрящих на меня, потому что я не смотрела на мужчин.

Потом случился Мэн.

А на следующий день после моего приезда… Микки.

И тут до меня дошло, что этот боксер совершенно не обращает на меня внимания, что я понятия не имею, что обо мне думает мужчина. Я понятия не имела, смотрят ли на меня мужчины.

До тех пор, пока не поняла, что не смотрят.

Микки взбудоражил меня таким приятным образом, каким я не могла позволить себе чувствовать, и надеялась, что скрывала это.

Но либо он был феноменально хорош в том, чтобы скрывать это сам, либо я не волновала его ни в малейшей степени.

Я решила, что последнее.

Джейк был женат, но он даже не обратил внимания на мои волосы.

А у меня были хорошие волосы.

Более того, боксер, прыгающий через скакалку, едва взглянул на меня.

На мою тачку, да.

На меня — нет.

Я села в машину и не тратя время постаралась поскорее убраться с этого места, подальше от Микки, спрятав острую боль от понимания того, как глубоко это ранит, как они заставили меня почувствовать себя старой и уже не первой молодости, ничтожной, телом, проходящим через спортзал, которое не принадлежало ни женщине, ни мужчине, ни кому-то еще.

Я вела машину, решительно настроившись на путь до дома (который, увы, находился через дорогу от Микки).

И пока я ехала, я заставила себя думать о том, как мне посчастливилось найти местную организацию, которая могла бы использовать деньги, которые я заработаю от своей прежней жизни.

Я ехала также обеспокоенная участием Микки.

И, выходя из машины у себя в гараже, я удивилась, когда мой телефон зазвонил.

Дверь гаража опускалась, я достала телефон из сумочки, делая это с некоторым трепетом.

Негласно, я прекратила отношения с Робин, моей лучшей подругой в Ла-Хойе. Потому, что она была очень похожа на мою мать, подталкивая меня к случайным актам стервозности, чтобы сделать жизнь Конрада (но в основном Мартины) несчастной.

Во время моей поездки по стране я также решила, наряду с пониманием того, что мои мать и отец были спусковыми крючками, что Робин оказывала на меня плохое влияние.

Она тоже звонила, и я бы написала ей. Я напишу ей, когда настрою компьютер. И согласно моему плану, если я не смогу подстроить нашу дружбу к чему-то более здоровому для меня, мы, в конце концов, станем лишь знакомыми. Если она заговорит об этом, я буду винить расстояние.

Я не восприняла это спокойно и легкомысленно. Одна только мысль о потере Робин причиняла боль, и я ненавидела это. Мы с Робин были подругами в течение многих лет. Мы познакомились на вечеринке, когда Конрад стал вести практику с ее мужем. Она была красивой и веселой, и она любила моих детей так же, как я любила ее детей. Мы много времени проводили вместе. Мы делились друг с другом всем. Полностью доверяли друг другу. За сорок семь лет она была единственной женщиной, ставшей мне сестрой, в которой я всегда нуждалась.

Последние годы остальные мои друзья сторонились меня, поскольку мои случайные акты стервозности продолжались (и продолжались), так что Робин была единственной, кто у меня остался.

Но ее муж ушел от нее на два года раньше моего, и не ради медсестры, а ради инструктора по пилатесу. Таким образом, Робин довела свои акты стервозности до искусства, поскольку оттачивала навыки задолго до того, как я вошла в игру.

Она была моим наставником, очень хорошим, и мы продолжали наши махинации, делая это с ликованием, которое, как я только недавно поняла, скрывало наше отчаяние.

Она все еще пребывала там, и жила своей горечью, в то же время, подстегивая мою, ни на миллиметр не приближаясь к тому месту в своей жизни, где она задумалась бы об этом, прошла мимо и вернула свою жизнь.

Но чтобы спасти свою семью, я должна была сделать именно это. И для этого мне пришлось оборвать с ней все (почти) связи.

Чтобы начать все заново.

Так что звонок мог быть только от мамы, что-то такое, что выходило бы за рамки ее обычного образа действий.

Или, если бы она поторопилась, это был бы отец, сердитый на меня за то, что я не отвечала на мамины звонки, и не только готового, но и способного поделиться этим со мной, разрезая до костей своими точно нацеленными ледяными кинжалами, сводящими меня на нет.

Я не знала, что делать с тем фактом, что на экране не было ничего, кроме номера, который я не узнавала.

Мама не стала бы играть в игры. Не стала бы добираться до меня через уловки. И папа никогда не звонил мне ни с чего другого, кроме своего мобильного, потому что это потребовало бы усилий, чтобы найти мой номер, который он не потрудился бы запомнить. Он никогда бы не сделал такого усилия, даже чтобы позволить себе свое любимое развлечение — доставать меня.

Хотя, это может быть и Робин. У нее было множество способов достучаться до людей, которые не хотели ее слышать.

Даже думая об этом, я рискнула ответить на звонок, приложила телефон к уху и осторожно сказала:

— Алло.

— Привет. Это Амелия? — спросила женщина (к счастью, не Робин).

— Да, — ответила я, толкая дверь из гаража, которая вела в часть большой комнаты, отведенную под столовую.

— Это Джозефина Спир, — объявила она, и я остановилась, не глядя на синее море за окнами, думая о том, что Джейк не солгал. Его жена, определенно, как собака с костью, потому что, как он и предсказывал, едва я успела добраться до дома, как она связалась со мной. — Вы познакомились с моим мужем в спортзале. Джейк Спир?

— Да, Джозефина, — подтвердила я. — И я рада, что вы позвонили.

— Шлемы имеют решающее значение в боксе, — странно заявила она. — У нас в лиге тридцать семь мальчиков, а экипировки хватает только на двенадцать.

Ее голос начал наполняться волнением.

— Джейк сказал мне, что вы хотите сделать, а домашняя распродажа — это как раз то, что нужно! Не знаю, почему я сама до этого не додумалась.

У меня почти была возможность согласиться, когда я услышала, как она быстро вздохнула, но мне не представилось шанса, так как она продолжила:

— Я не хочу давить на вас, но сезон настанет раньше, чем мы узнаем об этом, а наши продажи выпечки и подписка на журналы не совсем процветают. Но у каждого в домах есть вещи, которые им больше не нужны, но нужны другим. Так что, если вы не против, я позвоню Алиссе. Она моя подруга и мама боксера. Мы с мамами активируем сарафанное радио. Мы получим больше пожертвованных вещей, и планируем подальше распустить слух.

— Это замечательно, Джозефина, думаю, что чем масштабнее это будет, тем лучше. Но хочу вас предупредить, что у меня действительно много вещей, которые нужно продать, — сказала я ей. — У меня также есть план разработки рекламных листовок, размещения объявления в газете, посещения местных предприятий и запроса, могу ли я разместить листовки на общественных досках объявлений и в комнатах персонала…

Я еще не закончила, когда она заявила:

— Отлично! А я поговорю со школами. Они посылают родителям информационные бюллетени, даже летом. Они могут добавить это в качестве новости. Нам также понадобятся добровольцы… — она помедлила, прежде чем сказать: — Нам нужно многое обсудить. Возможно, нам стоит встретиться. Уладить все это лицом к лицу. Я попрошу Алиссу присоединиться к нам. Вы работаете? Это должен быть обед, ужин или кофе-брейк?

Да, Джейк не солгал. Его жена была очень увлечена.

— Я… не работаю, — призналась я, испытывая еще одно новое чувство, что мне стыдно за этот факт, не говоря уже о том, что я никогда не работала. Никогда. Только не в моей жизни. Я отбросила эту мысль и закончила: — Так что, я могу в любое время, в зависимости от вашего расписания.

— Изумительно. Я поговорю с Алиссой и перезвоню вам. Пойдет?

Я направилась на кухню, чтобы бросить сумочку на стойку, и ответила:

— Звучит отлично.

— Джейк сказал, что вы недавно познакомились с Магдаленой? — заметила она.

— Я пробыла здесь чуть меньше недели.

— Ну что ж, добро пожаловать в наш дом, который теперь стал и вашим домом, и я с нетерпением жду встречи с вами.

— Взаимно, Джозефина.

— Джози, — сказала она. — Пожалуйста, зовите меня Джози.

— Хорошо, Джози.

— Я позвоню вскоре после разговора с Алиссой.

— Замечательно.

— Берегите себя, Амелия.

— И вы тоже, Джози.

Она повесила трубку, и я бросила сумочку и телефон на стойку. Я подошла к холодильнику, открыла его, заглянула внутрь и, хоть я пропустила завтрак, забыла об обеде, и мой холодильник был полностью забит, так как в выходные здесь были дети, я не увидела в нем ничего, что бы меня заинтересовало.

Поэтому я закрыла дверцу холодильника и подпрыгнула, когда зазвонил телефон.

Я схватила его со стойки, увидела на экране тот же номер и ответила.

— Джози? — спросила я в качестве приветствия.

— Обед в среду подходит? — спросила она в ответ.

Я уставилась на столешницу, подумав, что она была не просто увлечена, она рвалась вперед.

— Да, подходит, — сказала я ей.

— Отлично. Полдень. Закусочная Уэзерби. Мы две блондинки в кабинке за окном.

— Ну, если вы две блондинки, то вы меня узнаете, я буду брюнеткой-коротышкой средних лет, — сообщила я ей.

— Миниатюрной, — заявила она в ответ.

— Прошу прощения?

— Женщины не бывают коротышками. Они миниатюрные. Они также никогда не бывают среднего возраста. Они зрелые.

Я не знала, как ответить на это правдивое, но твердое заявление, кроме как сказать:

— О! Точно.

— Вы, конечно, можете называть себя, как пожелаете, — в ее голосе послышалось смутное беспокойство.

Я почувствовала необходимость успокоить ее волнение, сказав:

— Миниатюрная — более приятное слово. Так же как и зрелая.

— Да, правда, — согласилась она. — Хотя слово «зрелая» я тоже не слишком люблю. Не могу понять, почему женщина должна подвергаться оценке.

Я не знала ответа на этот вопрос, но согласилась.

— Значит, я буду миниатюрной зрелой брюнеткой, — сказала я ей, пытаясь пошутить. — Как бы то ни было часть про зрелых останется только между нами.

— А мы с Алиссой будем неминиатюрными, зрелыми блондинками, — ответила она, и, к счастью, в ее голосе я услышала улыбку. — Кроме того, вы должны знать, что сейчас лето, и со мной может оказаться мой сын Итан. И поскольку Алисса и ее муж, Джуниор, добрые, добросердечные люди, мудро принявшие решение обильно заселить Магдалену своим потомством. Поэтому она может быть с целой стайкой детей. От них будет много шума. Я сделаю все возможное, чтобы Итан не присоединился к нам, но у него своя голова на плечах, и нам с его отцом нравится поощрять именно это.

Я усмехнулась, глядя на стол.

— Тогда это к лучшему, потому что вас всех будет трудно не заметить.

— Точно, — снова согласилась она. — Итак, у нас есть план?

— Да, Джози, у нас есть план. Увидимся с вами и Алиссой в среду у этого Уэзерби.

— Вы его не пропустите, — сказала она мне. — Это в городе, а город не такой уж большой. Он прямо на Кросс-стрит. Но если возникнут проблемы, просто позвоните мне.

Она казалась странно официальной, что было полной противоположностью ее ругающемуся, но дружелюбному и совершенно неофициальному мужу.

— Я найду его, — заверила я ее.

— Хорошо. Тогда увидимся, Амелия.

— Да, Джози. Увидимся в среду.

Она повесила трубку, и я положила телефон на стойку.

Подняв голову, я посмотрела на красивое помещение, которое не выглядело таким уж сказочным с коробками, сложенными вдоль стен.

Однако, по-видимому, если Джози Спир имеет к этому какое-то отношение, эта домашняя распродажа произойдет быстро, и я смогу начать создавать дом, который мне понравится, чтобы мои дети чувствовали себя комфортно.

Но пока у меня не будет чистой палитры, я не собираюсь начинать этот проект.

А это означало, что кроме моих блужданий в никуда и бездействия, что на самом деле принесло плоды, поскольку я кое с кем познакомилась и имела планы на обед в среду, мне нечего было делать.

Ничего.

Ни друзей.

Ни какой-то работы по дому.

Никакой поездки.

Никто из детей не вернется домой в ближайшее время.

Кабельное и Интернет должны были быть установлены на следующий день, так что у меня не было даже этого.

Внезапно у меня возникло странное ощущение, что я раздавлена.

Раздавлена тяжестью всего нового, что было вокруг меня.

Раздавлена тяжестью всего, что мне пришлось сделать, чтобы мой дом стал домом.

Раздавлена тяжестью всех моих ошибок и усилий, которые, как я знала, потребуются, чтобы их исправить.

Раздавлена одиночеством. Таким, что за все годы моей одинокой жизни я даже не начала работать, чтобы сделать переход от этого чувства менее болезненным и удобно с ним себя чувствовать.

Раздавлена страхом перед призраком моих родителей, которые оставались в стороне, но устали от этого, а поэтому вторгались в мою жизнь коварными способами, которые могли уничтожить хрупкий зачаток того, что я пыталась создать.

Это требовало усилий. На это требовалось время. Я стояла в своей прекрасной кухне с открытой планировкой с видом на синее море, тратив это усилие и время.

Тогда я придумала план.

Я схватила телефон, запустила приложение, которое находило нужные места, что были рядом, ткнула в карту, позволяя GPS вести меня, и вернулась к машине.

Я выехала из гаража и направилась в магазин товаров для дома. Там я набрала столько образцов краски, что могла бы устроить в своем доме выставку.

Затем я поехала в ближайший торговый центр, чтобы не только узнать, где он находится, но и купить несколько книг.

Только тогда я вернулась домой.

Я положила образцы в кухонный ящик. Я просмотрю их после распродажи и, прожив в Голубом Утесе некоторое время, я знала, что нужно стенам (и, кстати, мне нравилось это название, и я решила упоминать его даже на этикетках с адресом, которые я закажу, когда у меня будет Интернет).

Вместо этого я сделала то, чего никогда в своей жизни не делала (хотя часть этого я не могла сделать, так как в Ла-Хойе мой дом стоял на поле для гольфа, а не на пляже). Что-то, о чем я никогда даже не думала.

Я проводила время с собой.

Я лежала на диване с бокалом вина. Иногда читала. Иногда смотрела на море.

Затем я выпила еще бокал вина.

А потом еще один.

Я поняла, что мне это нравится: читать, потягивать вино, смотреть на море. Настолько, что я и не думала ужинать.

И, наконец, я заснула на диване, а когда проснулась на нем через несколько часов, то не сделала того, что должна бы, потому что моя мать считала неприличным спать в одежде на диване.

Я не потащилась в постель.

Вместо этого я закрыла глаза и снова заснула в одежде на диване.

Я плохо спала и проснулась с болью в плече.

Тем не менее, по какой-то причине, я проснулась с чувством удовлетворения.

*****

Я подождала до вторника, чтобы написать детям и сообщить им, что я устраиваю домашнюю распродажу, избавляюсь от некоторых старых вещей, чтобы начать все заново. Я пригласила их прийти и посмотреть свои вещи, если они захотят что-нибудь отдать. А вырученные деньги пойдут в местную юношескую боксерскую лигу.

Я не хотела писать им накануне, в понедельник после их отъезда, потому что не хотела, чтобы у них возникло ощущение, что я снова нахожусь в том же городе, и душу их патологическим общением. И что я не стану докучать им по доброй воле.

Я просто хотела казаться нормальной.

И я надеялась, что это нормально.

*****

Это могло быть нормально, а могло и не быть.

Я так и не узнала.

Никто из них не ответил.

*****

В среду я обедала и строила грандиозные планы по домашней распродаже в пользу юношеской боксерской лиги Магдалены с потрясающе красивыми блондинками, которые были как Инь и Янь.

Во-первых, элегантная, утонченная Джози, которая поначалу пугающе напоминала мне моих родителей. Потом я увидела, как она общается с ослепительной, но дерзкой Алиссой, которую мои родители возненавидели бы.

После увиденного, даже если Джози все еще казалась несколько официальной, это явно было лишь частью непростой личности, а все остальное было в порядке.

Они приехали без детей, что оказалось немного разочаровывающим. Они также сказали мне, что мы не сможем пройти через это, не привлекая всех детей (очевидно, у всех мам с детьми, занимающимися боксом, были тонны вещей, от которых они хотели избавиться, и большинство из них были готовы помочь).

Так что это будет крышесносная домашняя распродажа.

И у меня были бы две потенциальные подруги.

Что было хорошо.

*****

Что было плохо — это ожидание воскресенья, чтобы снова написать детям, и напомнить, что в следующую субботу у меня состоится распродажа, и у них есть возможность избавиться от старых вещей и приобрести новые. Я поделилась с ними, что была бы счастлива, если бы они ответили раньше, чем позже, поскольку планы были в самом разгаре (и у Джози, и у Алиссы была работа, но у них также было больше энергии, чем мне казалось естественным, в сочетании с движущим желанием заработать огромные деньги).

Я также пригласила Одена и Пиппу, если они захотят, прийти на распродажу.

Я написала все это, но, опять же, ни один из них не ответил.

*****

Следующие полторы недели я занималась дизайном, печатала, расклеивала и раздавала листовки, размещала объявления в различных газетах, открывала свою дверь и принимала множество вещей от различных мам начинающих боксеров. Я даже уговорила местную радиостанцию поделиться этим событием и планировала предложить прохладительные напитки (для продажи, конечно), чтобы извлечь из этой домашней распродажи максимум выгоды.

Когда пришла Алисса, чтобы отдать свои вещи, и приметив кое-что из того, что я собиралась продать, я отправила Алиссу домой с двумя коробками бесплатных вещей, которые должны были у нее быть. Мы добродушно поспорили из-за того, что я не позволила ей заплатить за все это, но она сдалась только потому, что оставила три полные коробки, которые собиралась забрать в знаковый день и заплатить за них, она их пометила с боку маркером «Это Алиссы, прикоснетесь, и на вас объявят охоту! Уяснили?»

За это время я не тревожила своих детей.

*****

За два дня до распродажи я написала детям, напоминая, что и когда будет, и снова пригласила их прийти, если они захотят.

*****

Они не ответили.

ГЛАВА 3

Чистая палитра

Вечером накануне распродажи я, еле дыша, сидела на кухне.

Я была готова… в основном.

Повсюду были разбросаны вещи, некоторые из них сложены у дверей, чтобы выставить их на передний двор и на террасу. Эти предметы были расставлены (а некоторые еще раз переставлены) таким образом, чтобы они выглядели привлекательно.

У всех них были ценники. Стояли отметки, указывающие людям на комнаты с большим количеством вещей для продажи.

А я была на кухне и пекла.

В магазине для рукоделия я нашла несколько симпатичных пластиковых пакетов с приятными узорами по бокам, куда решила положить свое печенье, а затем завязала их большими, яркими экстравагантными бантами. То же самое я сделала и с шоколадным печеньем. И с печеньем с арахисовым маслом и мини-печеньками «Reese’s» внутри. Они лежали по всей столешнице, на многоярусных тарелках (которые продавались) или на блюдах (тоже продавались).

Все они были упакованы, помечены и готовы.

А сейчас я трудилась над кексами с глазурью, украшенными россыпью цветов пастельных тонов. Кексы были восхитительны, но с блестящей белой глазурью и цветами, они были словно магниты для детей.

Я бы продала их за пятнадцать минут.

Гарантирую.

Я приготовила большие емкости с лимонадом и чаем со льдом, которые собиралась поставить в своих модных хрустальных (для продажи) и не-так-модных-но-все-таки-модных стеклянных (также для продажи) диспенсерах для напитков. В холодильнике в гараже, в обоих морозильных камерах, охлаждались бутылки с водой, пакеты со льдом, который я собиралась разложить в привлекательные ведра, и также продать. Сейчас было восемь часов, и я работала без остановки со вчерашнего дня — нет, на самом деле всю последнюю неделю.

Накануне вечером я легла в постель в полночь. Но этой ночью мне нужно было выспаться, и мне следовало пойти спать уже два часа назад.

Вместо этого я покрывала блестящей глазурью кексы, а в духовке выпекалась еще дюжина.

Эти были последние.

Потом я выпью бокал вина, приму душ и лягу в постель.

Если после последней дюжины от меня что-то останется.

При этой мысли в мою дверь позвонили, и на этот раз я не ликовала от звука прекрасных колокольчиков.

Нет, я боролась с желанием придушить какую-нибудь опоздавшую мамашу начинающего боксера, собиравшуюся сбросить кучу хлама, который я должна буду пометить и расставить после восьми часов вечера накануне важного дня, в объявлении о котором сказано, что я открываю свои двери в семь утра.

Я бросила ложку в миску и направилась к двери, видя сквозь затемненные стекла, что там было не одно тело, и одно из них принадлежало не мамаше начинающего боксера, а отцу.

Все ясно, мне бы следовало догадаться.

Мужчины ничего не понимали.

Я щелкнула замками, открывая дверь, изобразив на лице приветливость, а не убийственный вид, а затем встала как вкопанная.

— Привет, — поздоровался Микки Донован, стоя у моей двери и выглядя неоправданно привлекательным в выцветших джинсах, потрепанной рубашке из шамбре с закатанными рукавами на мускулистых предплечьях, очередная пятичасовая щетина украшала его волевую челюсть. С ним были еще два человека, которых я не замечала, потому что, во-первых, Микки ухмылялся, во-вторых, он выглядел незаконно привлекательным в своей повседневной одежде, и, в-третьих, держал огромную коробку, наполненную вещами, которые, как я знала, мне нужно будет пометить и расставить, что означало отмену вина и душа. Времени останется только на то, чтобы прицепить этикетку, поставить все по местам и лечь в постель.

— Господи, неужели на твою гостиную обрушились небеса?

Я пошевелилась, но только для того, чтобы моргнуть.

— Прошу прощения? — переспросила я.

— Амелия, дорогая, что бы ты там ни делала, это пахнет так, будто исходит от рук Господа.

Ого.

Какое приятное чувство. Очень приятное. Необычайно приятное.

Неестественно приятное.

Потому что я любила печь. Я влюбилась в это еще в младших классах средней школы на занятиях по домоводству.

Однако, когда я заняла громадную кухню родителей, чтобы насладиться своим новообретенным хобби, моя мать немедленно пресекла эту деятельность.

— У нас есть слуги, чтобы делать подобные вещи, Амелия, — упрекнула она. — Не говоря уже о том, что леди должна делать все, что в ее силах, чтобы уклоняться от сладостей.

К несчастью, годы спустя, когда эти путы были разорваны, и я могла бы свободно печь на досуге, меня связали другие, потому что Конрад думал то же самое.

— Ты мне так пузо нарастишь, птичка, — сказал он мне после того, как я во второй раз испекла ему печенье. Затем он многозначительно посмотрел на меня. — Тебя это тоже касается.

Я думала, что когда появятся дети, я смогу побаловать себя, дети будут детьми, которым нравится печенье и покрытые блестящей глазурью кексы с цветочками.

Но я ошиблась. Конрад вел себя так, будто любой продукт, содержащий сахар, который потребляли дети, был сродни отраве.

На самом деле, он так и сказал мне, что это яд, «И его следует избегать любой ценой, пупсик».

Таким образом, я была вынуждена тайком таскать им кексы, печенье, пироги и пирожные, когда их отец уезжал на конференции.

Кроме этого, я похоронила эту часть себя.

И должна была признать, что когда несколько часов назад я начала печь, независимо от того, насколько я устала, я потерялась в этом.

Просто теперь, когда усталость дала о себе знать, я уже не получала от этого такого удовольствия.

Как бы то ни было, Микки был прав. В доме пахло пекарней. Приторно и сладко.

И божественно.

Поэтому я сразу решила, что снова буду печь. Для себя. Для детей.

На самом деле, в следующий раз, когда они приедут, может, я заставлю их остаться дома и в моем присутствии больше пяти минут, подкупив их кексами.

— Земля вызывает Амелию. Ты здесь, детка?

Я резко тряхнула головой и сосредоточилась на зовущем меня Микки, в глубоком голосе которого слышалось веселье, и он произносил мое имя этим голосом, делая со мной вещи, которые я отказывалась чувствовать.

— Извини, долгий день.

— Держу пари, так оно и есть, — пробормотал он, глядя на меня веселым взглядом (чего я не хотела видеть). Он на дюйм приподнял коробку, которую держал в руках. — Звонил Джуниор, сказал, что завтра важный день. Ты мне не сказала.

Я этого не сделала, и не потому, что избегала его (что было правдой), а потому, что совершенно забыла.

— Не сказала, Микки, — призналась я. — Мне очень жаль.

Он продолжал ухмыляться.

— Никаких извинений, детка. Я не упустил из виду, что твой дом на прошлой неделе был центром активности. Но мы с детьми пошныряли по дому, и подумали, что могли бы внести свою лепту.

— И получить кекс.

Это было сказано одним из созданий рядом с ним, и я, наконец, обратила свое внимание на мальчика и девочку, стоявших по обе стороны от Микки. Увидев их, я поняла, что Микки и его бывшая жена выбрались из того, что натворили мы с Конрадом.

И это относилось к его дочери, которая явно была старшей и выглядела очень похожей на своего отца, за исключением того, что была девочкой, значительно ниже и очень пышной, все еще обладающая тем, что, вероятно, можно назвать предподростковым детским жирком.

У его сына были темно-русые волосы, но, к счастью, он унаследовал от отца голубые глаза. У него также было тело, которое еще не заявило о своих полных намерениях. По некоторым предположениям, дочери Микки было около тринадцати или четырнадцати лет, а его сыну, возможно, десять или одиннадцать.

— Моя девочка, Эшлинг, — сказал он, кивнув на девочку. — Произносится Эшлинг, но пишется по-ирландски Эйслинг. — Такое практиковалось, и я понимала, что он дал своей девочке красивое имя, но немного все запутал. — Киллиан, тоже пишется по-ирландски, — заявил он, повернув голову в другую сторону, к мальчику. — Первая буква «С», а не «К».

— Поняла, — пробормотала я. — Эш и Килл. Я обязательно напишу вам так на рождественской открытке. — Это заставило Микки улыбнуться, Киллиана усмехнуться, а голубые глаза Эшлинг блеснули, как у ее отца. — Как насчет того, чтобы вы трое вошли, бросили это и взяли по кексу? — пригласила я.

— Потрясающе, — объявил Киллиан и помчалась прямо на кухню, что вызвало у меня острую боль в сердце, скорее всего потому, что я хотела, чтобы это сделал кто-то из моих детей.

— Спасибо, эм… миз… — сказала Эшлинг выжидающе.

— Никаких миз, — ответила я с улыбкой и отошла в сторону. — Меня зовут Амелия.

Она посмотрела на своего отца, он вошел в дом, затем кивнула мне и последовала за ним.

Я закрыла за ними дверь и повторила свое приглашение.

— Угощайся кексами. Или печеньем, если хочешь.

Эшлинг побрела на кухню.

— Просто к сведению, — начал Микки, и я посмотрела на него, чтобы увидеть, что он поставил коробку на пол у края верхней ступеньки, спускающейся в гостиную. — Мои дети не имеют права называть взрослых по именам.

— О, — пробормотала я, чувствуя себя сбитой с толку, думая, что сморозила глупость.

— Это ничего, — сказал он тихо и быстро, а затем снова улыбнулся своей легкой улыбкой. — Она бы все равно не назвала тебя Амелией. Она, вероятно, избегала бы называть тебя как-нибудь, пока не получила бы разрешение называть тебя тетей Амелией, как они обращаются к своим старшим, с которыми у них тесные отношения.

Казалось, Микки был довольно строг со своими детьми.

Я не знала, как отнестись к этому, кроме как напомнить себе, что в любом случае это не мое дело. Поэтому я просто кивнула.

— А еще я хочу сказать, — продолжал он, понизив голос, — что ты вкалываешь как проклятая. — Он махнул рукой в сторону комнаты. — Так что, мы это разгрузим и пометим. Не круто, что мы свалили на тебя этот хлам в последнюю минуту.

Как же прекрасно, что он заметил.

И все же я не думала, что для него было на пользу здесь зависать (для меня было на пользу), поэтому я заверила его:

— Это очень мило, но я в порядке. Ваша коробка маленькая, это не займет много времени.

Изучая меня некоторое время, он не выглядел уверенным.

Потом он спросил:

— Ты в порядке?

Я подумала, что это был странный вопрос, поэтому ответила:

— Конечно.

Он продолжал изучать меня, спросив:

— Ты ешь?

Именно тогда я поняла, что с тех пор, как утром съела хлопья, я не ела ничего, кроме теста для кексов, слизанного с лопаточки.

— Я в порядке, Микки, — сказала я ему.

Он не переставал изучать меня несколько мгновений, прежде чем посмотрел на кухню, бормоча:

— Будешь в порядке, когда с распродажей будет покончено, и ты сможешь устроиться и расслабиться.

Он ошибался.

Я уже довольно долго расслаблялась.

Теперь мне нужно было пнуть себя под зад по целому ряду причин.

— Да, буду, — соврала я и продолжила лгать. — Когда завтрашний день закончится, все будет хорошо.

— С этим я помогу, — сказал он. — В воскресенье я принесу еду и выпивку, и ты придешь. Я разожгу гриль, поджарим сосиски, курицу. Ты расслабишься за бутылочкой пива и поболтаешь со мной и детьми, будешь свободна делать все, что захочешь. — Он наградил меня еще одной улыбкой с пляшущими искорками в голубых глазах, а я не хотела, и в то же время страстно желала, чтобы он продолжал одаривать меня ими. — Если захочешь, чтобы в конце вечера я посадил тебя в свой грузовик и отвез через улицу, с меня не убудет.

Так же, как мне стало хорошо от его слов о моем доме, пахнущем божественно, от этого приглашения мне стало плохо.

Плохо, что мне не позволено было чувствовать.

Плохо, что я чувствовала, потому что ни один мужчина, заинтересованный в женщине определенным образом, не привел бы своих детей к ней домой в мгновение ока, а затем пригласил ее на воскресный пикник, чтобы «расслабиться» и «освободиться».

Мужчина, заинтересованный в женщине, тщательно и дотошно планировал бы такие встречи с детьми, и они произошли бы только после того, как он бы понял, что хочет, чтобы женщина, которую он приглашает, была приглашена снова.

И снова.

Пока она не останется, возможно, навсегда.

Или, по крайней мере, так я поступлю со своими детьми.

И именно это сделал Конрад. К несчастью, когда он начал эти попытки, он все еще был женат на мне.

— Господи, Амелия, ты засыпаешь на ногах? — спросил Микки, и я снова напряглась и сосредоточилась на нем.

— Извини, — сказала я. — Мне очень жаль. У меня на уме миллион вещей.

Прежде чем Микки успел ответить, из кухни раздался крик:

— Я не знаю, что выбрать!

Мы оба повернулись в ту сторону и увидели Киллиана, стоящего среди кексов и пакетов с печеньем, выглядевшего так, словно его только что впустили на шоколадную фабрику Вилли Вонки, но не дали делать из себя обжору.

— Бери все, что хочешь, Киллиан, — крикнула я.

От этого предложения глаза Киллиана так расширились, что я чуть не расхохоталась.

— Миз… э-э… эй! — окликнула меня Эшлинг. — Хотите, чтобы я закончила обмазывать их глазурью? — она указала на кексы.

— Она хороша в этой фигне, — пробормотал Микки, его голос звучал еще дальше, и я повернулась, затем вздернула подбородок, увидев его, сидящего на корточках возле своей коробки. Он откинул голову назад, чтобы поймать мой взгляд. — Пусть она это сделает.

— Я… — я посмотрела на Эшлинг и предложила: — Как насчет того, чтобы сделать это вместе?

Она просияла.

Мне ничего не оставалось, кроме как направиться в ту сторону.

Киллиан засовывал кекс себе в рот, ловко разворачивая обертку губами.

Я никогда не видела, чтобы кто-то так делал, поэтому заметила с улыбкой, направляясь на кухню:

— У тебя особый талант, малыш.

— Афсоютно, — сказал он с набитым ртом и продолжал: — Прагтика.

Моя улыбка стала шире.

— Зад сюда, парень, помоги своему отцу выгрузить это барахло и пометить его, — приказал Микки.

Киллиан пронесся мимо меня к отцу.

В этот момент печь издала сигнал.

— Займись этим, дорогая, — сказала я Эшлинг, направляясь на кухню. — Я выну последнюю партию.

Эшлинг кивнула и взяла из миски ложку.

Когда я вытащила поднос из духовки, Микки спросил:

— Детка? Этикетки?

То необычное, что исходило от Микки неприятным ощущением скользнуло вниз по моей спине.

Конрад называл меня «детка». Конрад называл меня всеми ласковыми словами, какие только мог придумать.

Позже я узнала, что ни одно из них не было особенным, так как слышала, как он называл Мартину примерно так же.

И я знала, что то, как небрежно Микки сказал это слово, было то же самое, но хуже.

Любая женщина была для него «детка». Или «дорогая».

Дело было не только во мне.

Это не было чем-то особенным.

Я никогда не была особенной.

Я просто была.

Вместе со всем остальным я отбросила это в сторону, поставила противень на стол охлаждаться и посмотрела в его сторону, отвечая:

— Здесь.

— Сходи за ними, сынок, — сказал он Киллиану.

Киллиан метнулась в мою сторону.

Я достала из ящика этикетки и фломастеры и отдала их мальчику Микки.

Он помчался обратно к отцу. Таким образом, началась большая активность, которая включала Микки и Киллиана, вытаскивающих вещи из своей коробки, помечающих их и зовущих меня, чтобы спросить, куда их положить, а также Эшлинг и меня, покрывающих и украшающих кексы, пока мы убирали кухню.

Как бы я ни устала, как бы ни боролась со своим влечением к Микки, я не могла не признать, что мне было приятно иметь компанию. Чувствовать активность вокруг себя. Слышать рокот голосов. Обмениваться словами или передвигаясь, получать или награждать улыбкой.

У меня давно такого не было. Не постоянно в течение трех лет и даже не часто в течение последних десяти месяцев.

Мне понравилось.

И у Микки были хорошие дети, хотя в этом не было ничего удивительного.

Мы закончили в мгновение ока, а когда закончили, я обнаружила, что хотела бы, чтобы это было не так.

Потому что в ту секунду, когда мы закончили, Микки сказал:

— Пора выбираться от миз Хэтуэй.

На что Киллиан тут же ответил:

— Можно мне пакетик печенья с «Reese’s», прежде чем мы уйдем?

Микки улыбнулся сыну.

— Ты стоишь мне целое состояние в плане еды, малыш.

Киллиан улыбнулся в ответ, не раскаиваясь, возможно, потому, что знал, что это так, но он также знал, что его отцу все равно.

— Просто к слову, — вмешалась я и увидела две пары голубых глаз, — для соседей лакомства бесплатны.

— Это не я собираю деньги на Лигу, а ты, — сказал мне Микки, направляясь в мою сторону, его сын рядом делал то же самое.

Он дошел до противоположной стороны стола, и, вытаскивая бумажник, посмотрел на этикетки с ценами на угощения, которые я уже наклеила.

— Правда, Микки, — сказал я. — Эшлинг помогла мне с глазурью и привести все в порядок. Лакомства — это расплата.

Он посмотрел на меня.

— Правда, Амелия, Килл в этой Лиге, так что мы вносим свой вклад.

Когда он смотрел на меня теплым и дружелюбным взглядом, мне ничего не оставалось, как согласиться, и я кивнула.

Он бросил мне на стойку пятидолларовую купюру и объявил:

— Джуниор говорит, что все начинается в семь. Мы будем без четверти.

Мои внутренности сжались в страхе от этого предложения, но прежде, чем я смогла собраться с мыслями и вежливо отказаться, Киллиан в ужасе воскликнул:

— Утром? — его лицо также отражало этот ужас, когда он закончил, страх сочился из каждого слога. — В субботу?

Микки посмотрел на сына сверху вниз.

— Ты хочешь новый шлем, обувь и перчатки для следующего сезона?

— Да, — пробормотал Киллиан, будто ему не хотелось этого делать.

— Тогда мы встанем пораньше и придем сюда, чтобы помочь завтра миз Хэтуэй продать все это, — распорядился Микки.

— Это действительно не… — начала я, но остановилась, когда взгляд Микки скользнул в мою сторону.

Замечание принято. Абсолютно.

Я видела глаза Микки Донована дружелюбными, улыбающимися, смеющимися, задумчивыми, оценивающими.

Но этот его взгляд сразу же давал понять, что когда Микки говорил, его дети слушались, и никто не смел возражать.

Проблема была в том, что я не хотела, чтобы Микки приходил ко мне домой. На самом деле семьи Джози и Джейка, Джуниора и Алиссы должны были быть здесь в шесть тридцать, так что Микки с детьми мне бы не понадобился.

Я посмотрела в его голубые глаза и решила промолчать.

Микки прервал зрительный контакт со мной и перевел взгляд с мальчика на девочку.

— А теперь пожелайте миз Хэтуэй спокойной ночи, и идем домой.

Я получила два пожелания спокойной ночи, один недовольный (Киллиан), один тихий (Эшлинг) и, когда они направились к двери, ответила тем же.

Микки повторил пожелание.

Я ответила и ему.

У самой двери Микки остановился и приказал своим детям:

— Осторожно на улице, я сейчас.

— Ладно, папа, — пробормотал Киллиан, волоча ноги через мой двор.

— Парень, дорожка, — приказал Микки.

— Ох, точно, — Киллиан посмотрел на меня, меняя направление и направляясь к моей дорожке. — Извините, миз Хэтуэй.

Я хотела ему сказать, что не думаю, что его ноги повредят мою траву, просто ступая по дерну, и он может пойти по более прямой тропинке к своему дому, но не стала.

— Все в порядке, малыш.

Он улыбнулся мне.

Эшлинг молча положила руку брату между лопаток и повела его вниз по дорожке.

Микки стоял и смотрел.

Я тоже.

Когда они благополучно пересекли улицу и Киллиан уже мчалась по двору, а Эшлинг петляла позади него, Микки повернулся ко мне.

— Их мать пьет.

Из-за его откровенной честности и неожиданности признания, я ничего не могла ответить, только смотрела.

— Я говорю тебе это потому, что по большей части она в норме, — продолжал он. — Но в остальное время просто невозможна, так что все в городе знают об этом, а значит, в конце концов, ты тоже узнаешь.

— О Боже, Микки, — прошептала я. — Не знаю, что сказать.

— Не надо ничего говорить, — сухо ответил он. — Время покажет, правильно это или нет, что я положил конец этому кошмару, чтобы у моих детей был один дом, где бы у них там все время был родитель, нужен он им или нет, а не родитель, который одну половину времени заботится о своих детях, а другую половину прикрывает то дерьмо, что творит его жена. И хорошая новость в том, что, когда она с детьми, она в норме. А плохо то, и мне это ненавистно, что мне приходится держать своих детей подальше от их мамы.

Я сжала губы, потрясенная его рассказом, опечаленная им, и не зная, что сказать или сделать.

Микки же наоборот, знал, что делать, поэтому продолжил:

— Я также говорю тебе это, потому что Эшлинг любит печь, находиться со своей семьей, заботиться о нас во многих отношениях. Но не тогда, когда она рядом с женщиной, у которой к руке приклеен бокал вина, которая бормочет что-то себе под нос, роняет муку и забывает, сколько сахара положила.

Боже.

Бедная Эшлинг.

— Хорошо, — тихо сказала я. Прозвучало неубедительно, совершенно не достаточно, и даже не покрывало ни капли из того, что я чувствовала или хотела сказать, но это было единственное, что я могла из себя выдавить.

Микки продолжил:

— Для меня это отстой, но я строг, потому что она не такая. Где-то в глубине души она знает, что должна загладить свою вину перед ними, и позволяет им творить кучу дерьма, которую она не должна позволять.

Это прозвучало почти как удар по больному, но, очевидно, что я ничего не сказала, что было хорошим решением, потому что Микки пока еще не закончил.

— А еще хреново, что мы с детьми должны полагаться на этот городок, — продолжил он, и его голубые глаза стали полны решимости. — И ты в этом городке, дорогая, прямо через дорогу. Моей Эш много не требуется. Она самая лучшая девочка на свете, и не только потому, что ей четырнадцать и она достаточно умна, чтобы понимать, что простые вещи в жизни могут принести больше всего радости. Это значит, что она с удовольствием шлепала вместе с тобой глазурью по кексам, даже если потратила на это минут пятнадцать. Она будет помогать тебе и завтра. И я скажу сейчас, я ценю, что ты позволила ей это.

— Я… — я замолчала, потому что боялась, что начну плакать. Я сделала глубокий вдох, подавила желание и выпалила: — Я буду через дорогу для нее или Киллиан в любое время, когда ты или они будут во мне нуждаться.

Так, ну и зачем я это сказала?

Зачем?

Это были дети Микки и им следовало приходить вместе с Микки. Я не могла одновременно избегать его и дружить с его детьми.

Тем не менее, я знала, что собираюсь это сделать, и при этом, вероятно, потерплю впечатляющую неудачу в части избегания Микки.

Это дало мне ощущение, что я попала в беду, и со всеми другими чувствами, которые я похоронила, это было действительно не хорошо.

Он протянул руку и легко коснулся пальцем тыльной стороны моей ладони. Это мимолетное прикосновение послало мурашки по моей руке, плечу и груди, прямо к двум конкретным целям.

Я стояла неподвижно и позволяла ему, и мне это нравилось — нет, я это полюбила — но в то же время я была ошеломлена этим ощущением, будто никогда за всю свою жизнь не испытывала ничего подобного.

И благодаря этому глубокому переживанию Микки сделал его еще более глубоким, нежно сказав:

— Спасибо.

Когда я ответила, мой голос был низким и хриплым, и я надеялась, что это объяснялось эмоциями по отношению к его детям, а не тем фактом, что меньше чем на полсекунды он мог дотронуться до тыльной стороны моей руки, и это заставило мои соски затвердеть.

— Не за что.

Он кивнул мне.

— Увидимся утром, Амелия.

Я подавила побежденный (или, возможно, возбужденный) вздох и заставила себя улыбнуться.

— Да, Микки. Увидимся утром. И спасибо, что познакомил меня со своими детьми.

Он начал двигаться, бросая через плечо ответную улыбку, в то же время, выстрелив стрелой прямо мне в сердце.

— С нетерпением жду, когда ты ответишь мне тем же.

В настоящий момент дела обстояли так, что он мог бы встретиться с моими детьми только когда я бы лежала на смертном одре, а они нанесли свой визит с чувством вины, чтобы попрощаться и убедиться, что я включила их в свое завещание.

Я удержала улыбку на лице, даже зная, что теперь она выглядела совершенно фальшивой.

К счастью, он повернулся ко мне спиной и пошел прочь.

Чтобы не показаться грубой, я подождала, пока он не прошел половину дорожки, прежде чем закрыть дверь.

И чтобы он не услышал, как я это делаю, я подождала, пока он не окажется вне пределов слышимости, прежде чем запереть дверь.

И когда единственное, чего мне хотелось, — это свернуться где-нибудь клубочком и выпустить на волю все чувства, которые я испытывала, все, что я продолжала скрывать, все, что я продолжала отталкивать, даже если это позволяло им уничтожить меня, я этого не сделала.

Я пошла на кухню, убедилась, что все накрыто, решила не пить вина и отправилась в душ.

Потом я упала на кровать.

Я засыпала медленно, а когда заснула, то спала урывками.

А когда проснулась, ничуть не отдохнувшей, я поняла, что это было по разным причинам.

Но я не позволила себе почувствовать ни одну из них.

*****

— Когда твои дети сюда приедут?

Я повернула голову на голос Микки.

На следующий день был уже почти полдень, и мое решение не платить за простые объявления, а размещать их не только в еженедельной газете Магдалены, но и во всех газетах округа с коротким списком товаров для продажи (и брендов) сделало этот день безоговорочно успешным.

Нас затопили толпы покупателей.

На самом деле еще до шести часов улицы были забиты машинами.

Это было хорошим знаком, мы зарабатывали пачки и пачки денег, а все мои вещи направлялись вон.

Это также означало, что я была слишком занята, чтобы беспокоиться о том, что я провожу время с Микки.

Но теперь большая часть вещей была разобрана, остались крохи (что означало, что все мои вещи, которые я выставила на продажу, исчезли, и даже те из них, что я не собиралась продавать, но все равно продала), и толпа убывала.

Это означало, что Микки мог добраться до меня и сделать это, поделившись тем фактом, что он заметил, что мои дети не появились.

Его дети были здесь, и они работали не покладая рук. Дети Алиссы и Джуниора тоже. Дети Джейка и Джози — Коннер, Эмбер и Итан — также приехали с родителями.

Правда, у Джози был только Итан, и она совсем недавно его усыновила, выйдя замуж за Джейка. Долгая история, которой она поделилась между встречами по планированию, но которая объясняла, почему она также только недавно взяла на себя сбор средств для Лиги.

Не говоря уже о том, что несколько других начинающих боксеров и их родители показались с братьями и сестрами.

Это означало, что толкотня не была непреодолимой, и день удался.

Я понятия не имела, что происходит, но знала, что мы заработали тысячи. Джози и Алисса сияли довольством уже около восьми часов, а сейчас были на седьмом небе.

Я тоже была там. Я чувствовала себя удивительно свободной, наблюдая, как моя старая жизнь выходит за дверь в руках людей, которые были рады заключить величайшую сделку, и которые будут наслаждаться моими вещами гораздо больше, чем я. И я чувствовала себя просто замечательно, делая это доброе дело для группы мальчиков, желающих научиться боксировать.

Но при вопросе Микки, оба эти чувства мгновенно улетучились.

— Они со своим отцом, — пробормотала я, переставляя на кухонном столе кое-что из наших товаров (ни один не был моим) для лучшей видимости.

— У тебя грандиозное мероприятие, а их отец не позволяет им показаться? — недоверчиво спросил Микки.

Я посмотрела на него.

Он перехватил мой взгляд и заметно вздрогнул.

Это означало, что он полностью прочитал мой взгляд.

Увидев это, я решила, что пришло время поделиться с Микки Донованом — моим привлекательным соседом, который не смотрел на меня так, как я на него, но даже если бы он и смотрел, то не заслуживал того, чтобы его обременяли такие, как я — кое-чем из того, почему он мог бы хотеть держаться подальше от своей соседки.

— Их отец будет недоволен, если они приедут, потому что он не хочет, чтобы наши дети находились рядом со мной. Но то, что Одена и Олимпии здесь нет — это не выбор их отца. Это их выбор. Мы с детьми не очень близки. Были. Сейчас больше нет. И это дело моих рук.

— Прости, детка, — пробормотал Микки, не сводя с меня глаз. — Это не мое дело. Не надо было ничего говорить.

Накануне вечером он мне честно признался.

Я ответила взаимностью.

— Не знаю, что сказать на это, потому что ты и прав, и неправ. Это стало бы твоим делом, потому что ты живешь через дорогу. Ты заметишь, что они бывают у меня нечасто, а когда они здесь, то делают все возможное, находя причины, чтобы уйти.

— Амелия, — мягко сказал он.

Я ждала большего, но это все, что он сказал.

С другой стороны, тут нечего было говорить.

И вообще, он говорил глазами. Он чувствовал мою боль. Он чувствовал, что будет, если его дети сделают то же самое.

И я могла прочитать эту муку в его глазах.

Видя отражения моих чувств в его глазах, я знала, почему все похоронила.

Потому что, если бы я этого не сделала, это поглотило бы меня так, что я перестала бы существовать.

Вот так.

Я истратила всю свою честность.

Поэтому я лишь пожала плечами.

— Что есть, то есть. Теперь я здесь. Посмотрим. А теперь, хочешь сэндвич? Мне доставили кое-что из «Wayfarer’S», и я не знаю, в курсе ли ты, но они прибыли полчаса назад. Они в холодильнике.

Он посмотрел на холодильник, будто знал, что мне нужно передохнуть от его пристального взгляда, прежде чем снова посмотреть на меня, его взгляд уже ничего не говорил, но был нежным.

— Я возьму, что мне нужно.

Я кивнула и отвернулась.

— Эми.

Я резко остановилась и оглянулась на него, зная, что в моем доме нет никого с таким именем, и вздрогнула, поняв, что он обращается ко мне. Неужели он забыл мое имя?

— Это, — заявил он, протягивая руку в сторону распродажи, которая теперь проходила в моей гостиной. — Ты хорошо поработала, детка, И ты должна знать, что мы это ценим.

Я позволила себе ощутить это прекрасное чувство в течение наносекунды. Потом пробормотала:

— Спасибо, — и отошла.

*****

— Господи Иисусе, у тебя ничего не осталось, — объявила Алисса, стоя рядом со мной на лестничной площадке и глядя в мою гостиную.

Было три тридцать. Распродажа закончилась. Остальные вещи были сложены в коробки, и Джуниор с Джейком тут же их увезли, часть в «Гудвилл», часть — на склад для последующей возможной продажи.

Остальные находились в моем доме и наводили порядок.

Но убирать было особо нечего.

У меня остался диван. Торшер. Одна тумбочка (другая была продана, хотя и не продавалась).

У меня даже не осталось ни одного барного стула (они участвовали в распродаже).

Остальное стало историей.

Большинство мам начинающих боксеров исчезли. Несколько человек остались, включая Джози, Алиссу и их семьи (кроме Джейка и Джуниора, которые только что ушли, Коннер и Итан пошли с ними, чтобы помочь).

И Эшлинг была здесь. Микки находился снаружи, тащил с Киллианом к машине покупателя столик, который я не собиралась продавать, но он стал последним, что я продала.

— Это хорошо, чистая палитра, — ответила я, также осматривая пространство превратившееся в пещеру, и выглядящее так, будто там никто не жил.

Но все равно оно выглядело лучше, чем тогда, когда повсюду были сложены коробки.

И я была уверена, что однажды (скоро) оно будет выглядеть потрясающе.

— Чего? — переспросила Алисса, и я посмотрела на нее.

— Чистая палитра, — повторила я. — А теперь пришла пора наносить краски.

Она дьявольски ухмыльнулась.

— Тебе нужна помощь, сестра, я умею тратить деньги.

Я не была у нее дома. Я видела, как она одевалась. Она немного шла на риск (с волосами, макияжем и одеждой), и, по общему признанию, было нехорошо (но верно) сказать, почти пересекла черту образа потаскушки.

И все же мне хотелось, чтобы она помогла мне декорировать дом, потому что мне было все равно, какую черту она могла пересечь. Она мне очень нравилась.

— Я готова, когда ты будешь готова.

Ее улыбка стала взволнованной.

— Я знаю местного дизайнера интерьеров, который очень хорошо выполняет свою работу, — присоединилась к нашему разговору Джози, держа в руке банку пива и тряпку для вытирания пыли, хотя я понятия не имела, что она могла вытирать, так как я продала свой обеденный стол (который был выставлен на продажу), и она не находилась рядом с тумбочкой.

— Я хочу, чтобы все, что я здесь создам, станет отражением лишь меня, — осторожно ответила я, не желая ранить ее чувства и не делясь тем, что понятия не имею, кем я могу оказаться.

Она склонила голову набок, и ее губы изогнулись вверх.

— Значит, так тому и быть.

Алисса с воплем вскинула руки вверх:

— Девчачья декор-поездка по магазинам!

Скорее больше пятидесяти поездок. У меня был большой дом, и если не считать детских комнат, которые все еще оставались нетронутыми, теперь он был чистым листом.

При этой мысли, в то время как Алисса все еще держала руки в воздухе и праздновала, Джози перевела обеспокоенный взгляд на подругу.

— Амелия не захочет, чтобы ее дом выглядел как бордель.

Я шумно втянула воздух, думая о том, что это может значить, но еще больше о том, как это воспримет Алисса.

Я выдохнула, когда Алисса опустила руки, расхохоталась, позволив себе сделать это с самозабвением в течение нескольких мгновений, прежде чем, все еще смеясь, выдавить:

— Хочешь сказать, мой дом похож на бордель?

— Хочу сказать, что у тебя чересчур пестро и ярко, — ответила Джози.

— Каждая девушка знает, что свет — это все, — ответила Алисса.

— Согласна. Таким образом, те, кто обладает этой способностью, снабжают лампочками различных мощностей и фактуры, предлагая нам, разнообразные возможности освещения, — парировала Джози.

Алисса повернулась ко мне и ткнула большим пальцем в сторону Джози.

— Разве эта стерва не кайф?

Так и было.

Тем не менее, я не была уверена, как Джози отнесется к тому, что я разделяла это мнение с Алиссой, поэтому решила ничего не говорить.

— Детка!

Я напряглась и обернулась, услышав голос Микки.

Количество женщин и детей, к которым он мог так обращаться, и находившихся в моем доме, в настоящее время составляло восемь «деток».

Поймав его взгляд, устремленный в мою сторону, я поняла, что «детка» — именно я.

— Завтра в два часа устроит? — спросил он, когда привлек мое внимание.

— Что, прости? — спросила я в ответ.

— Сосиски, курица, ты расслабляешься, — напомнил он мне.

Ох… черт.

Я совсем забыла.

— Эм… ну…

— В два, — твердо заявил он. — И даже не думай предложить что-то принести. Приходи просто так. Мы тебя прикроем. — Прежде чем я смогла придумать подходящий способ отклонить его приглашение, он посмотрел на свою дочь и позвал: — Эш, детка, ты готова?

— Да, папа, — тихо отозвалась она, и я посмотрела в ее сторону, увидев, как ее глаза смотрят на меня. — Все прошло потрясающе, миз Хэтуэй.

— Отчасти благодаря тебе, цветочек, — сказала я ей.

Она подняла плечи, опустила их, склонила голову набок, посмотрела в пол и ничего не ответила, делая все это, пока направлялась к двери.

Я смотрела, чувствуя, как мои глаза сужаются, не понимая, почему эти короткие, едва уловимые движения Эшлинг обеспокоили меня, просто была уверена, что что-то не так.

— В два.

Я подпрыгнула и посмотрела на Микки, который повторился и снова сделал это с убеждением.

Как из этого выпутаться?

Как?

— В два, Микки, — сказал мой рот.

Ну, вот как я из этого не выпуталась.

Дерьмо.

Он кивнул, обвел взглядом комнату и сказал всем:

— До скорого.

Затем исчез, закрыв дверь за собой и дочерью.

Замок едва защелкнулся, прежде чем я обнаружила, что мое тело сдвинулось на дюйм вправо, одновременно почувствовав пронзительную боль в ребрах, все потому, что Алисса жестко толкнула меня локтем.

Я удивленно посмотрела в ее сторону.

Она пошевелила бровями, говоря:

— Микки?

— Мне это нравится, — тихо сказала Джози, и я посмотрела на нее, убедившись, что ей это нравится. Очень.

— Мне это не просто нравится, я в восторге, — заявила Алисса, и мои глаза вернулись к ней.

— Микки Донован. Ирландец. Полный зачет, — постановила она.

Если бы это было то, о чем они думали, она бы не ошиблась.

Однако это было совсем не то.

— Мы соседи, — сказала я им обеим.

— Соседи, один из которых мужчина, а другая — женщина, — заметила Алисса с намеком и без всякой необходимости.

— Да, — согласилась я, тоже без особой необходимости. — Но там будут его дети.

Улыбка Алиссы стала еще шире.

— Тем лучше. Правда, не о пареньке с девчушкой. А о том, что тебя пригласили на семейную посиделку.

— Нет, Алисса, — тихо сказала я. — Я соседка. Просто соседка. Конечно, женщина, но на этом все, — начала объяснять я. — Ты никогда этого не поймешь, потому что вы с Джуниором смотрите друг на друга так, будто идете по школьным коридорам в пятницу днем, а на вечер у вас намечено горячее свидание. Но если бы женщина и мужчина не были друг для друга соседями, то я бы познакомилась с его детьми, вероятно, месяцев через шесть после того, как мы бы провели шесть недель, планируя эту конкретную встречу.

— К сожалению, она права, — пробормотала Джози.

Я кивнула, хотя мне и не понравилось ее подтверждение. В этом не было необходимости.

— Так что, это не имеет никакого отношения к мужчине и женщине. Просто Микки хороший парень.

— Спорим, ты придешь туда в декольте, и его хороший парень станет еще лучше, — предложила Алисса.

Я с усмешкой покачала головой.

— Вряд ли ей подобает щеголять в декольте перед детьми Микки, — огрызнулась Джози.

Алисса посмотрела на Джози, подняв брови.

— Почему же? Я хожу так перед своими детьми.

— Это твои дети, Алисса, с твоими детьми ты можешь делать все, что захочешь, — заметила Джози. — И если между Амелией и Микки что-то произойдет, и дети к ней привыкнут, и она станет частью их семьи, тогда и она сможет делать все, что захочет.

— Ох… точно, — пробормотала Алисса.

— В любом случае, — вмешалась я. — Тут не о чем волноваться. Просто сосиски, курица и отдых с новым соседом.

— Облом, — продолжала бормотать Алисса. Потом она оживилась. — Хотя, это значит, что ты готова отправиться погулять, а значит, мы можем отправиться погулять вместе с тобой.

Она толкнула локтем Джози, которая не сдвинулась ни на дюйм, но все же сердито посмотрела на Алиссу.

— Ты вроде как замужем, — напомнила я ей.

— Я определенно замужем, — согласилась она со мной. — Это не значит, что я не могу пойти развеяться. Джуниор знает, что я бы не сбилась с пути. Ему все равно. — Она повернулась к Джози. — Ты в деле?

— Я всегда в поиске чего-нибудь, что позволит мне принарядиться, — объявила Джози.

Сама я не была уверена, поэтому сказала им:

— Не уверена, что готова.

— Ладно, тогда не будь готова, — мгновенно сдалась Алисса. — Во-первых, мы уберемся из твоего дома. Затем отправимся погулять. Ты звонишь. Мы уже здесь. Обед закончился примерно через полминуты после того, как его съели, так что теперь я должна забрать свой выводок домой, или они начнут есть твой диван, а это единственное, на чем тебе осталось сидеть.

Я посмотрела на ее выводок, который был очень большим. Они все были разбиты моим грандиозным мероприятием, выглядя раздраженными.

Она погнала их из дома к своему внедорожнику, я попрощалась с ними и с Эмбер, которая уехала со своими двумя друзьями по имени Тейлор (хотя один был парнем, а другая девушкой), а также обняла, поблагодарила и получила благодарность в ответ от последних уезжающих мам.

Я осталась с Джози, и мы обе стояли в дверях.

— Я задержалась, потому что хотела убедиться, что у тебя все в порядке, — объяснила она свою заминку.

— Я в порядке. У меня есть диван. У меня есть кровать. И если кто-то не продал ее, у меня есть бутылка вина, — ответила я с улыбкой.

— Нет, Амелия, я медлила, потому что хотела убедиться, что с тобой все в порядке.

Я зажала нижнюю губу между зубами.

Джози опустила глаза и стала наблюдать.

Потом она тихо сказала:

— Понятно.

Я отпустила губу и прошептала:

— Мне нужно все украсить.

Это не имело никакого смысла, не могло иметь никакого смысла ни для кого, кроме меня.

Когда Джози подняла на меня глаза, я поняла, что каким-то образом и для нее это имеет смысл.

— Тогда мы непременно займемся этим немедленно.

Почему это было таким облегчением?

— Мне нравится, что вы с Алиссой мне помогаете, — честно призналась я. — Я…

— Мне нравится, что ты хочешь, чтобы мы помогали, — оборвала она меня, и я почувствовала большое облегчение от того, что она поняла, и мне не нужно было этого говорить. — Совсем недавно я тоже была здесь новенькой. И у меня было много тех, кто меня принял. Я знаю, каково это. Так что мне нравится это больше, учитывая, что ты даешь мне возможность вернуть это кому-то другому.

Я не могу сказать, что за то время, которое потребовалось, чтобы воплотить эту распродажу в жизнь, мы хорошо друг друга узнали. Были определенные вещи, которыми вы делились только потому, что общались, но ничто более сокровенного.

Я могла бы сказать, что, хоть она и была необычной женщиной, я знала, что она мне нравилась.

Теперь я могла сказать, что поступила правильно.

Я рискнула, потянулась к ней и взяла за руку.

Я быстро ее сжала и отпустила.

— Я позвоню тебе. Придумай что-нибудь. Мы возьмем Алиссу и начнем проект «Голубой Утес. Фаза вторая».

Она кивнула, потянулась и схватила меня за руку, но не сжала ее и не отпустила.

Она держала ее крепко.

— И я с нетерпением буду ждать твоего звонка и думать о чудесных местах, куда бы ты могла отправиться за вдохновением.

— Спасибо, — прошептала я.

— Мне это в радость, — прошептала она в ответ, ее рука напряглась.

Я тоже сжала свою.

Мы держались друг за друга, когда она произнесла:

— Не могу выразить словами, сколько ты заработала для нас сегодня. Джейк сделал предварительный подсчет, Амелия, и мы потрясены результатом, но не удивлены, — она указала на опустевший дом, — учитывая твою щедрость. Эти деньги, несомненно, покроют стоимость новой экипировки плюс время в тренажерном зале, что всегда довольно существенно сказывалось на заполняемости спортзала. Но Джейк никогда даже не думал о том, чтобы распустить Лигу, и теперь, впервые, это не будет проблемой. Возможно, он даже сможет позволить себе устроить мальчикам поединки на лучшем ринге, с приличными местами для родителей, чего Лига никогда не могла сделать. Тебе следует прийти и посмотреть на мальчиков, когда начнется сезон, чтобы ты могла увидеть, что для них сделала и как им это нравится.

— Договорились.

Она улыбнулась.

Я улыбнулась в ответ.

Она тепло меня обняла и сказала:

— До свидания, Амелия, скоро увидимся.

— Очень скоро, Джози.

Она повернулась, чтобы уйти, а я подняла руку и помахала ей.

Она помахала в ответ.

Я убедилась, что она безопасно отправилась в путь, прежде чем закрыть и запереть дверь.

Я снова повернулась к комнате, и ощущение света полностью покинуло меня, когда пещерное пространство вдруг стало казаться не приглашением к созданию красоты, а тишиной после напряженного дня, сокрушительной пустотой, которую невозможно будет заполнить должным образом.

— Чистая палитра, — пробормотала я себе под нос, направляясь на кухню и обнаруживая, что моя последняя бутылка вина не продана.

Я открыла ее, налила в пластиковый стаканчик (у меня больше не было бокалов) и открыла холодильник.

Я уставилась на почти доеденные бутерброды и скривила губы.

Я даже не позавтракала, когда в такую рань все выстроились на улице. Все, на что у меня хватило времени — это проглотить маленький пакетик чипсов.

Но ничто из этого не выглядело привлекательным.

Я закрыла холодильник.

Я ненадолго задумалась, не написать ли детям, что распродажа прошла с огромным успехом. То, на что им было наплевать. Факт, который, если бы у меня действительно был аппетит, полностью бы его уничтожил.

Тогда я решила принять свою первую ванну с пеной в моей сказочной ванной комнате с видом на море, с пластиковым стаканом вина рядом, что моя мать никогда бы не сделала и на самом деле нашла бы отвратительным (начиная с ванны, в которой были окна, выходящие на море, хотя никаких соседей там не было, но определенно включая потребление вина из пластика).

Так я и сделала.

ГЛАВА 4

Опасная зона

На следующий день, не позволяя себе жалеть о том, что я иду по лужайке к дому Микки по причинам, отличным от тех, что я соседка, направляющаяся на барбекю, я шла по лужайке к дому Микки.

Я провела день, убирая тот минимум вещей, что остался от распродажи, и разбирая комнаты Одена и Олимпии. Поскольку они не воспользовались этой возможностью, я также просмотрела их вещи. Все, что какое-то время я на них не видела, или думала, что это может больше не подойти, или они ими не пользуются, я складывала в стопки с записками, спрашивая, могу ли я добавить это к следующей распродаже для Лиги.

Другими словами, я заняла себя, в основном, чтобы не думать о других вещах, однако это сработало лишь частично.

Это позволяло мне не думать о предстоящем отдыхе с Микки и его детьми.

Но заставляло думать о своих детях и о том, что они были для меня потеряны.

Я нашла в себе силы, закончила с комнатами детей, приняла душ и приготовилась, надев кое-что из одежды Фелиции Хэтуэй, которые я не продала (но только потому, что мне нужно было что-то носить).

Теперь я стояла у двери Микки.

Я сделала глубокий вдох, выдохнула и нажала кнопку звонка.

Я слышала, как он звенит внутри, и это был обычный звонок, не такой мягкий и необычный, как мой.

Слушая, как он звенит, я позволила себе на пару секунд понадеяться, что семья Донован забыла о моем визите и, воспользовавшись моментом, отправилась в Диснейленд.

Эти надежды рухнули, когда дверь распахнулась настежь.

— Здрасьте, миз Хэтуэй! — улыбаясь мне, воскликнул Киллиан. Затем объявил: — Мы на кухне, — повернулся и пошел в дом.

Я восприняла это как приглашение следовать за ним, поэтому последовала, закрыв за собой дверь.

Я хотела потратить время, чтобы изучить дом Микки, но Киллиан двигался по короткому коридору к задней части дома с приличной скоростью, так что у меня не было шанса.

И все же я рассмотрела столько, сколько смогла. И с тем, что я увидела, я поняла, что либо Микки приложил немало усилий, чтобы сделать свой дом после развода домом для своих детей, либо он получил дом при разводе.

Было темно, но не из-за отсутствия окон, их было много, и не из-за обилия дерева и деревянных панелей, а из-за того, что у Микки на участке было много высоких деревьев, и многие из них росли близко к дому.

Внешний вид дома заставил меня думать, что внутри он будет кричать о прибрежном штате Мэн.

Я была слегка удивлена, что ошиблась.

Посмотрев налево, в гостиной, над каменным камином, я увидела красивый морской пейзаж со старомодной лодкой. Там же были одни из тех красочных стеклянных вещичек, что развешивали на стены в паутине веревок.

Вот и все.

Все остальное было обставлено удобной мягкой мебелью, что-то — из красивого твида (кресла), что-то — из потертой кожи (диван). Столы были уставлены всевозможными предметами — от старинного бейсбольного мяча, скрытого в стеклянном ящике, до бронзовых статуэток (двух, обе в стиле ар-деко, одна из них была похожа на ангела без крыльев, с раскинутыми руками и запрокинутой назад головой, словно воспаряющая к небесам, другая — на слона) и множество рамок с фотографиями самых разных эпох, от сепии до цветных.

Справа был длинный коридор, который, как я подозревала, вел в спальни и ванные комнаты.

Следуя за Киллианом, я увидела на стенах гостиной искусно развешанные рамки, в которых в основном были фотографии детей Микки, начиная с младенчества и до недавнего времени. Они чередовались с фотографиями того, что, на мой зачарованный взгляд, казалось Микки с младенчества до подросткового возраста и даже во взрослой жизни.

На них был Микки (возможно), лежащий в одном подгузнике на меховом коврике перед камином, задравший голову, и хихикающий на камеру. А еще Микки в униформе Малой Лиги, позирующий в кепке с битой на плече, с улыбкой, которая превратится из милой на этой фотографии до останавливающей сердце теперь.

И еще одна — Микки, лет тридцати пяти, прислонившийся к передней части пожарной машины.

Там также были вставленные в рамки произведения искусства, сделанные детской рукой, некоторые из них были подписаны «Эшлинг», другие — «Киллиан».

И, наконец, присутствовали и пустующие места, не соответствующие тщательному расположению рамок.

Пустые пространства, свидетельствующие о том, что это был дом семьи Донован, учитывая, что в какой-то момент они более чем вероятно были заполнены фотографиями жены Микки, возможно, их свадьбы, их совместными и семейными фото, но теперь они исчезли.

Я знала, как эти пустые пространства ощущаются в реальной жизни, поэтому к тому времени, когда я добралась до задней части дома, у меня на сердце было тяжело.

Пройдя через вход в гостиную, я сразу же получила возможность заглянуть в длинную большую комнату с открытой планировкой.

Справа была большая кухня с блестящими, привлекательными деревянными шкафами и гранитными столешницами, отделенная баром от гостиной слева, в которой была обустроена большая зона, выходящая на телевизор с плоским широким экраном, висящим на стене над другим, меньшим и менее формальным, каменным камином.

Это пространство тоже не было импозантным. Чисто семейная обстановка, с толстыми коврами на деревянных полах, привлекательным диваном с высокими спинками, из очень темно-фиолетового твила, массой подушек всевозможных размеров, разбросанных вокруг, и покрывалами — все для максимального отдыха.

Вокруг дивана стояли расставленные то тут, то там лампы, которые могли светить ярко, скажем, если вы хотите отдохнуть и почитать, или приглушенно, если хотите посмотреть фильм ужасов и настроиться на нужный лад.

Длинный, широкий, тщательно выструганный из темного дерева прямоугольный журнальный столик с выдвижными ящиками по бокам занимал середину зоны. На нем стоял прекрасный шар, наполненный песком бордового цвета, с толстой свечой внутри с ярусами синего, фиолетового и зеленого цветов.

Глядя на эту свечу, я поняла, что, уходя, бывшая жена о ней забыла. Я знала это, потому что мужчина не купит стеклянный шар, не насыплет в него песок и не найдет идеальную свечу, чтобы туда воткнуть.

Единственный отпечаток ее. Последний.

В моем беглом осмотре дома, за исключением пустых мест на стенах, где когда-то находились фото ее и ее семьи, эта свеча была единственным физическим доказательством ее пребывания здесь.

Увидев это, я подумала, что, уходя, она оставила ее только для того, чтобы напомнить им, что она была здесь, а теперь ушла.

Я не знала, что с этим делать, кроме как думать, что если она оставила ее нарочно, то это было просто, ясно и жестоко. Конрад оставил нам дом, а когда ушел, то забрал с собой все, что от него осталось. Да, включая фото со стен и из рамок на полках и столах.

И когда он ушел, это причинило мне ужасное горе, которое только углубило бездну отчаяния от его ухода.

Теперь я видела в этом нечто совершенно иное.

Добрый поступок.

Глядя на свечу, я также удивлялась, почему Микки ее оставил.

Возможно, как мужчина, он даже не замечал этого. Ее зажигали, но она сгорела далеко не дотла, а он не производил впечатления человека, который зажигает свечи, чтобы создать расслабляющую атмосферу.

Возможно, он хотел помнить о своей жене, о семье, которая у них была, о надеждах, которые были у него, и все это он не был готов отпустить.

Я не получила ответов на эти вопросы, и не только потому, что никогда бы их не задала.

Нет, а потому, что Микки крикнул:

— Привет, детка.

Я перестала смотреть на свечу и повернулась к нему.

Киллиан сидел на барном стуле напротив Микки, одетым в другую незаконно привлекательную рубашку, на этот раз из легкого хлопка цвета мокко, рукава снова закатаны до мускулистых предплечий, что-то делающим за возвышающейся частью кухонного островка, где стояли высокие барные стулья.

Обе пары голубых глаз смотрели на меня.

— Не могу прийти в дом на ужин, ничего с собой не прихватив, — выпалила я, поднимая пустые руки. — Я чувствую себя странно. Будто мне выпишут приличный штраф для гостей или что-то в этом роде.

Микки ухмыльнулся, а Киллиан спросил:

— А что такое штраф?

— Плохая отметка, сынок, — объяснил Микки своему мальчику и посмотрел на меня. — Проходи. Садись. Хочешь пива?

Я не часто пила пиво, это не было предпочтительным для меня напитком. Я пила вино, и если это был коктейль, то состав мог варьироваться, но обычно в нем была водка.

Однако я отчетливо помнила, как Микки говорил, что у матери его детей к руке был приклеен бокал, поэтому кивнула.

— Пиво звучит неплохо, — ответила я, проходя дальше в комнату в направлении бара.

Подойдя, я заняла собственный барный стул и заметила, что по всей столешнице у Микки располагалось множество блюд и, похоже, он создавал шведский стол, начиная от салатов из шпината и заканчивая азиатской лапшой и макаронами. Там были миски, маленькие пакетики миндаля, использованные пачки лапши рамэн, бутылочки майонеза и горчицы, разделочные доски, покрытые остатками и ненужными частями соленых огурцов, моркови, помидоров, лука.

Меня поразило, сколько времени прошло с тех пор, как моя столешница выглядела так, и это чувство поразило меня, упав в пустой колодец, оставшийся после распада моей семьи, и оно продолжало падать в эту пропасть — бездонную пропасть агонии.

— Принеси миз Хэтуэй пива, парень, — приказал Микки, к счастью, отвлекая меня от моих мыслей, а Киллиан спрыгнул с табурета и помчался к холодильнику.

В первый раз, когда я встретила Киллиана, я не обратила внимания на то, что у него, похоже, был избыток энергии.

Я не преминула заметить то же самое накануне, когда он, как приклеенный, ходил за отцом, или Джейком, или Джуниором, помогая во всем, что требовало помощи, суетясь вокруг, доставая упаковочные материалы, перетаскивая коробки, но особенно выполняя мужскую работу, типа подъема и переноса вещей.

Даже если то, что он поднимал и нес, было слишком большим, что заставляло его кряхтеть и корчить смешные рожицы, над которыми я ни разу не засмеялась, потому что он был так серьезен в своих действиях, а я не хотела, чтобы он увидел меня, и это ранило его чувства.

Тогда я поняла, что, хотя принести пива — не было обременительной задачей, это была его природа, поскольку он не задержался и принес мне его намного быстрее, чем это делал для меня кто-либо другой.

— Спасибо, дорогой, — пробормотала я, когда он поставил его передо мной на стол.

— Без проблем, — ответил он, обойдя меня и снова усаживаясь на свой табурет, продолжая говорить, хотя и коротко. И он обращался ко мне:

— Зацените.

Я повернулась на стуле в его сторону, чтобы посмотреть на него.

— Что? — спросила я с усмешкой.

— Я только сегодня понял, что, когда стану пилотом истребителя ВВС, мне не нужно давать позывной, — заявил он и закончил взволнованно: — Меня могут называть «Килл» (Прим. переводчика: от англ. Kill — убивать), как «Убить» — это потрясающий позывной, но это также и мое имя!

Он был явно в восторге от этого.

Но я смотрела на него в полном страхе.

— Ты хочешь стать пилотом истребителя? — спросила я.

— Совершенно верно, — ответил он.

— «Лучший стрелок», — заявил Микки, и я перевела на него обеспокоенный взгляд. — Килл поймал его на кабельном пару лет назад. Заставил меня купить ему DVD. Он смотрел его миллион раз. (Прим. переводчика: «Лучший стрелок» — американский фильм с Томом Крузом в роли пилота истребителя).

— Два миллиона, — гордо возразил Киллиан, и я снова повернулась к нему. — Он невероятно крут!

Я не могла ни согласиться, ни не согласиться. Я сама видела его несколько раз, в том числе и когда он вышел. На тот момент это был самый лучший фильм.

Однако я не была уверена, что он дожил до старости.

— Пилоты в этом фильме летают для Военно-Морского Флота, — сообщила я ему.

— Да, я знаю, но кто не хочет посадить самолет на корабль? — спросил Киллиан, но не дал мне ответить, тут же высказав свое мнение: — Точно не я. Кроме того, на лодках нет малышек.

— Примерно через год после того, как Килл посмотрел «Лучшего стрелка», — начал Микки, и мои глаза обратились к нему, — он узнал, что в этом мире есть девочки.

— Разве ему еще не рановато? — спросила я Микки.

— Я продвинутый, — нахально ответил Киллиан.

Я улыбнулась ему, но даже если он был забавен, во мне сразу же заговорила мать.

— Быть пилотом истребителя — довольно опасная работа, Киллиан, — неуверенно поделилась я.

— Знаю! — рьяно воскликнул он, делая это так, словно опасность этого конкретного занятия была для него большой приманкой.

Я посмотрела на Микки, широко раскрыв глаза.

Он одарил меня одной из своих быстрых улыбок.

— Я не собираюсь его отговаривать, дорогая. До того, как он въехал на шоссе в опасную зону, он хотел быть пожарным, как его отец, полицейским, адвокатом, в чем я также виню Тома Круза, хотя, тот отрезок, к счастью был коротким, и наступил после того, как Килл посмотрел «Несколько хороших парней». Затем он снова стал пожарным, перешел на морского котика, а затем зацепился за пилота истребителя. Ни одна из этих работ не проходит в кабинете, который заставил бы сердце матери успокоиться, за исключением работы адвоката, которая заставила бы голову его отца взорваться. Но после того случая прошли годы. Думаю, что пилот задержится.

— И, зацените! — вмешался Киллиан. — У папы есть друг, который работает инструктором в Люке в Финиксе, и мы отправимся туда на Рождество, и поедем на базу, и дядя Чоппер думает, что может взять меня на летный тренажер!

— Пан или пропал, — пробормотал Микки и, когда я вопросительно посмотрела на него, пояснил: — Люк — это военно-воздушная база. И Чоп нам все покажет. Килл увидит все своими глазами, и либо поймет, что ему придется над этим работать, а это нелегко, либо ему придется изучить другие варианты.

Я повернулась к Киллиану.

— Сколько тебе лет?

— Одиннадцать, — сказал он мне.

— У тебя немного времени, чтобы это понять, — заметила я.

— Нет, если я хочу поступить в Военно-Воздушную Академию, а это единственный выход. Я должен для этого собраться, — ответил Киллиан с твердостью, которую трудно было не заметить.

Я была поражена его зрелостью, которая естественным образом смешивалась с его детской порывистостью.

Меня это удивило и очаровало.

— Держу пари, что, да, — пробормотала я, немного влюбляясь в Киллиана Донована.

— Сходи за сестрой, сынок, — приказал Микки.

— Ладно, — согласился Киллиан, снова спрыгнул с табурета и помчался прочь.

Я обхватила пальцами пиво и сделала глоток, прежде чем посмотреть на Микки и спросить:

— Я могу помочь?

— Как я уже говорил, от меня не ускользнуло, что с тех пор, как ты прибыла в Магдалену, ты работаешь на износ, так что, нет. Позволь нам с детьми сделать всю работу, детка. А ты просто расслабься.

Расслабиться было бы неплохо, но в присутствии Микки это было крайне маловероятно.

Но в тот момент я действительно хотела найти подходящий способ попросить его не называть меня «детка».

Потому что это напоминало мне о том, как Конрад называл меня так, а это ничего не значило.

А еще, потому что я хотела, чтобы это что-то значило, когда это говорил Микки.

Я не могла придумать, как это сказать, поэтому просто кивнула, сделала еще один глоток холодного пива и позволила себе поблуждать глазами по его кухне.

Его бывшая ушла оттуда, полностью. Я поняла это, оглядевшись.

Там стоял кухонный миксер нейтрального кремового цвета, обычно говорящий о том, что здесь живет женщина, но я подозревала, что он находился на столе, потому что дочь Микки любила печь, а Микки явно любил свою дочь.

Кроме этого, там был глиняный кувшин с засунутым в него, крайне недостающим, набором кухонной утвари. Рядом с довольно симпатичной плитой из нержавеющей стали стояли солонка и перечница, которые не подходили к кувшину (или масленке), а солонка была сколота. Была там и поистине непривлекательная, купленная исключительно потому, что выполняла свою работу, деревянная хлебница. И хотя в u-образной кухне было много места для кухонного островка, она также включала в себя большую кладовую и большое пространство от кухонной зоны до противоположной стены, все это было занято приборами, ни один из которых не соответствовал другому, и не был высокого качества.

Я знала по опыту, что семья подобная Микки нуждается в большем, и если не в самом лучшем, то, по крайней мере, в купленном для работы и на долгое время, а не в дрянных брендах, которые часто ломаются, заставляя вас удивляться, почему вы в первую очередь разумно не вложились в качество.

Вы готовите для своей семьи. У ваших детей случаются ночевки и дни рождения, к которым вам нужно подготовиться. У вас есть друзья. У вас есть родственники. У вас проходят барбекю и особые завтраки с болтовней ни о чем. Нужно думать о праздниках.

Это была мужская кухня. Хотя сама кухня была очень привлекательной, она не была опрятной, и любая женщина знала, что техники должно быть достаточно, она должна быть тщательно подобрана и, возможно, самое главное, соответствовать эстетике.

В конце моего осмотра, на столе у противоположной стены, я заметила большой шоколадный торт на чем-то, что было похоже на старинную стеклянную тарелку для торта.

— Вклад Эшлинг в наше барбекю, — заявил он, и я перевела взгляд на него. — Сказала, что мы не можем пригласить кого-то на обед, не предложив десерт.

Легкая усмешка появилась, когда он наклонил голову в сторону торта.

— Она делает много такого, потому что ее отцу и брату чертовски это нравится. Она надеется, что и тебе тоже.

— Уверена, что мне понравится, — тихо ответила я.

Его глаза загорелись гордостью.

— Надо быть сумасшедшим, чтобы не понравиться, он чертовски потрясающий.

Я так любила его нескрываемую гордость за свою девочку, что не могла не улыбнуться в ответ.

— И чтобы ответить на вопрос, который ты слишком хорошо воспитана, чтобы задать, дом принадлежит мне. Но кухня от Рианнон, — заявил он.

Я моргнула.

— Рианнон?

— Бывшая жена, — констатировал он. — Этот дом мой с тех пор, как я в нем вырос. Мои родители переехали во Флориду, продав его нам с Рианнон за бесценок. Если бы они этого не сделали, я ни за что не смог бы позволить себе жить в этом районе, растить здесь своих детей. Она повела себя достаточно достойно, чтобы не играть в игры или не испортить все, забирая шмотки, мебель, изменяя дом своих детей таким образом, что они будут обеспокоены больше, чем уже есть из-за того, что их родители расходятся. Она сделала это ради меня и детей, я позволил ей выбрать все остальное, что она могла получить, что она и сделала.

Это означало, что она оставила свечу. Я просто надеялась, что она сделала это, потому что та не слишком ей нравилась.

— В штате нашей пожарной части только один сотрудник, начальник пожарной охраны, и ему оплачивают лишь неполный рабочий день. Город не может позволить себе большего, — сказал мне Микки.

Я кивнула, неуверенная в ходе нашего разговора, поэтому решила не отвечать.

— Остальные — добровольцы, — поделился он, хватая одну из своих многочисленных мисок и поворачиваясь к холодильнику, продолжая говорить. — Я бы сделал это ради работы, если бы мог. Но не могу, и я вырос в Магдалене, мне здесь нравится, отличное место для детей, хорошие люди, есть все времена года, безопасно, красиво, я не хочу уезжать. Я хотел поселиться здесь, найти здесь женщину, растить здесь своих детей, поэтому я должен был найти способ делать то, что люблю, и по-прежнему кормить своих детей.

Он поставил миску в холодильник и повернулся ко мне спиной, продолжая говорить.

— Я работаю в местной компании, занимаюсь кровлей и строительством. Работа отстой, мой босс мудак. Мне хочется попытаться открыть свое дело, но с двумя детьми, быстро приближающимися к поступлению в колледж, я не могу рисковать. Приходиться вариться в его дерьме, чтобы получать зарплату. Но при работе в семь дней в неделю, единственный способ, который помогает тому, чтобы мой босс не вел себя как мудак, это то, что местные пожарные добровольцы не позволят, чтобы его дом сгорел, чего он явно не хочет. Поэтому он позволяет мне менять мое расписание, чтобы я мог работать в части в будние дни, а также по ночам и в выходные.

— Мне жаль, что ты не любишь своего босса, но это хорошо, что ты можешь заниматься тем, что тебе нравится, — сказала я ему, хотя на самом деле не думала, что его работа пожарного так уж и прекрасна.

Я полагала, что в подобном климате пожары не были так распространены, как в других, более засушливых районах. Но пожары случались повсюду, и я не очень-то хотела, чтобы Микки рисковал своей жизнью в борьбе с ними.

Однако это не имело ко мне никакого отношения, и было бы с моей стороны нежелательно (и грубо), высказывать подобное мнение, поэтому я промолчала.

Не сводя с меня глаз, он положил руки на стойку.

— Жизнь есть жизнь. Если ты умный, то берешь, что можешь получить.

И вдруг это чувство раздавленности вернулось, от мысли, что у Микки, славного парня, хорошего отца, красивого мужчины, была такая философия.

Он хотел остаться в своем родном городе, и это было его прерогативой.

Он хотел быть пожарным, поэтому он выполнял эту работу.

Это было похвально.

Но мне была ненавистна сама мысль о том, что вместе с остальными он должен был брать то, что мог получить.

Мне хотелось, чтобы его желания исполнились. Чтобы он был счастлив. Если не иметь всего (потому что кто из нас имел?), то, по крайней мере, иметь столько, сколько он мог получить. Любить свою семью, свой дом, свою работу… свою жизнь. Не выполняя того, что он не хотел.

— Здрасьте, миз Хэтуэй.

Я обернулась на приветствие Эшлинг и улыбнулась, поймав взгляд ее прекрасных голубых глаз.

— Здравствуй, цветочек. Еще раз спасибо за твою помощь вчера.

Микки не ошибся. Она любила помогать. Она упорно трудилась, в основном потому, что вещи быстро исчезали, а она носилась вокруг, переставляя все так, чтобы другие предметы для продажи были привлекательно выставлены и не выглядели подобранными непонятно где или похожими на отбросы, так как ранние пташки заполучили лучшее. Она также продавала напитки, угощения, и когда каждый диспенсер для напитков был куплен, она помогла мне их вымыть и упаковать для новых владельцев.

— Без проблем, — повторила она слова брата, которые тот произнес ранее, направляясь на кухню и глядя на отца снизу вверх. — Хочешь, я займусь шпинатом?

— Более чем, красавица, — тихо сказал он, глядя на нее так же пристально. — Убедись, что он свежий. У меня куча дел с грилем.

— Ладно, папа, — пробормотала она, оглядывая стол и все вокруг, мгновенно оценивая ситуацию, и, видя, что Микки уже сделал, а что еще предстояло сделать, она оставила все необходимое, убрав то, что больше не понадобиться.

Да, она была хорошей девочкой, которая любила заботиться о своей семье, и мне это нравилось, поэтому я тоже начала немного влюбляться в тихую, милую Эшлинг Донован.

— Сынок, хочешь зажечь гриль и подготовить его для своего отца? — предложил Микки.

— Однозначно! — громко согласился Килл.

Микки улыбнулся своему мальчику.

— Зажги его.

Киллиан помчалась прочь.

Микки подошел к холодильнику и достал свое пиво.

Когда он повернулся, то поймал мой взгляд.

— Давай перейдем наружу.

— Звучит неплохо, — согласилась я.

Он протянул руку и взял пакет чипсов тортильи, которые лежали на стойке, и сказал Эшлинг:

— Возьми из холодильника гуакамоле, прежде чем уйдешь, хорошо, дорогая?

— Да, папа, — ответила она.

Мы вышли, и я увидела, что когда Рианнон оставила мебель, она также оставила мебель для веранды. Кроме того, я отметила, что эта семья любила проводить время вне дома.

У боковых перил веранды, которая охватывала гостиную и кухню по всей длине дома, стоял колоссальных размеров сияющий гриль. Кроме того, там был четырехместный кованый железный стол с зонтиком и креслами-качалками с высокой спинкой, на которых, как я знала, будет удобно, потому что на них были пышные темно-серые подушки. Там же стояли два одинаковых шезлонга с такими же подушками, повернутыми в сторону заднего двора Микки, где росли в основном деревья. И, наконец, в противоположном от гриля конце веранды располагался небольшой диванчик, перед которым стояла тахта, а по бокам — столики.

На густо засаженном деревьями заднем дворе, где близко к веранде подходил узкий участок газона, я увидела автомобильную шину, прикрепленную к дереву. В траве лежали фрисби (точнее, три). А с одной стороны было установлено что-то вроде узкой бейсбольной тарелки, а за ней — высокая широкая сетка для остановки брошенных мячей.

Я последовала за Микки, но он направился к грилю, чтобы посмотреть, чем занимается Киллиан.

Я выбрала столик, где мы все могли бы посидеть, поесть чипсов с гуакамоле и поболтать. Микки и Киллиан присоединились ко мне. После того, как Микки сел, он открыл чипсы, и бросил их на стол.

Эшлинг вышла с самодельным гуакамоле, имевшим идеальный намек на кинзу, приятный привкус чеснока и минимум помидоров, что делало его божественным (творение Микки, заставившее меня с нетерпением ждать обеда). Она увидела чипсы, закатила глаза на отца и пошла обратно в дом, вернувшись с миской, в которую высыпала чипсы (начинающая хозяйка, и наверняка хорошая).

И мы все сидели, жуя, потягивая напитки, а Киллиан почти все время разговаривал с Микки, а я вставляла словечко то тут, то там.

Вскоре после этого Микки встал и пошел за мясом.

Он принялся жарить.

По доброжелательному требованию отца дети безропотно встали, схватили со стола все необходимое, включая красивые пластиковые тарелки, и накрыли на стол.

Когда пришло время, Эшлинг пошла готовить салат из шпината.

В конце концов, я съела больше, чем за последние недели (и мой желудок протестовал, но я его не слушала, потому что все было очень вкусно) и, к удивлению Микки, сделала именно то, чего он от меня хотел.

Я отдыхала, пила пиво, ела вкусную еду, в замечательный летний день сидела с прекрасной семьей на веранде в Мэне и расслаблялась.

*****

— Детка.

Я находилась в опасной зоне.

— Эй.

Рука лежала у меня на бедре.

Шоссе прямо в опасную зону.

Эта рука мягко встряхнула меня.

— Эми.

Мои глаза распахнулись, и я увидела темно-фиолетовый твил.

Я точно знала, где нахожусь.

Я была в доме с семьей, которая меня любила.

В доме, где мы сидели на солнечной веранде и угощались тремя разными салатами (все отличные), великолепно поджаренными сосисками и куриными грудками в соусе барбекю. За этим последовал божественный шоколадный торт, по сравнению с которым мои кексы с глазурью казались опилками, покрытыми наполнителем для подушек.

В доме, где я сказала четырнадцатилетней девочке, что думаю о ее торте, и она отдала мне весь мир, когда ее голубые глаза засияли.

В доме, где мы болтали, смеялись и закончили трапезу игрой во фрисби.

В доме, где я могла бегать по заднему двору с детьми, которые наслаждались моей компанией, демонстрируя свое мастерство во фрисби, потому что я была потрясающим игроком, учитывая, что мы с братом как можно чаще ходили на пляж (это то, что ты делаешь, когда растешь в Ла-Хойе, у нас был пляж, мы им пользовались), и играли во фрисби. А умение хорошо играть во фрисби — это, по-видимому, навык, который ты не теряешь.

В доме, где во время игры во фрисби одиннадцатилетний мальчик сказал мне, что я «бомба», потому что я была потрясающим игроком.

В доме, где после фрисби мы расположились на большом уютном диване в гостиной, чтобы посмотреть, как Том Круз и Вэл Килмер играют в волейбол (среди прочего), и от пива, полного живота и замечательной компании, расслабленная и непринужденная, я заснула, свернувшись калачиком в углу этого большого, уютного, фиолетового дивана.

В этот момент, все еще в полусне, я повернула голову и посмотрела в удивительные голубые глаза Микки Донована.

Это не заставило меня стряхнуть сон.

Нет, сон овладел мной, и я остался в опасной зоне, потому что мне это нравилось.

Потому что я находилась в доме с красивым мужчиной, который защищал меня, кормил, смеялся вместе со мной, был открытым, честным, любил своих детей, не скрывал своего восхищения моими способностями к фрисби и заботился обо мне.

— Дети в постели, — этот красивый мужчина в своем уютном доме шептал мне слова, которые прекрасный отец, прекрасный муж, прекрасный любовник сказал бы своей женщине. — Тебе нужно было выспаться, поэтому я дал тебе поспать. Теперь мы оба должны завалиться в свои кровати, Эми.

Да, должны. Нам нужно было лечь спать.

Но в полусне, глядя на самого красивого мужчину, которого я когда-либо видела, имея единственный по-настоящему хороший день за три года, проводя с ним время, будучи частью его жизни, частью его семьи, я решила сначала, что мне нужно завалиться на него.

Так я и сделала, моргая от сна, который все еще держал меня в своей власти, не желая и, возможно, не в силах отпустить его, я наклонилась вперед. В то же время я подняла руку, обхватывая сбоку его сильную шею, чувствуя мускулы, а также ощущая трепет от осознания того, что таким твердым, вероятно, он был повсюду.

И без промедления я прижалась губами к его губам, не желая ничего больше, ничего другого, ничего в своей жизни, не заботясь ни о чем, кроме как жить этой мечтой.

Микки отпрянул.

Я резко проснулась.

— Эми, — прошептал он.

О Боже, неужели я только что поцеловала Микки?

Я смотрела на него, неподвижная, нет, застывшая, совершенно подавленная, глядя в его глаза.

Удивление.

Раскаяние.

Неприязнь.

Боже.

Я только что его поцеловала.

Я слетела с дивана, отступая боком, чтобы не угодить в него, склонившегося надо мной, униженно бормоча:

— Боже, прости. Мне очень, очень жаль. Я была в полусне.

— Эми, — позвал он, но меня уже было не остановить.

— Мне надо идти, — бормотала я, теперь уже шагая и делая это быстро. — Прости, что я заснула. Много всего произошло, думаю, я позволила этому… — я замолчала, ударившись о вход в гостиную, повернулась к нему и увидела, что он поднялся с дивана, но не двинулся с места. Я устремила взгляд на его грудь. — В любом случае, спасибо за прекрасный день. Это было именно то, что мне было нужно. Ты дал мне это, а я исчерпала твое гостеприимство. Еще один штраф, и мне очень, очень жаль.

Потом я повернулась и хотела спокойно пройти по коридору, будто ничего не случилось.

Но у моих ног был собственный разум.

Они бежали, унося меня по коридору, через дверь, через лужайку, улицу и к своему дому, один отчаянный шаг за другим, пока я не оказалась за закрытой дверью.

Я заперла ее и снова бросилась через пустой темный дом прямиком в спальню, потом в ванную.

Я закрыла эту дверь и заперла ее тоже, будто Микки придет за мной, сломает мою дверь, потребует объяснений за то, что я прикасалась к нему без разрешения, прижималась губами к его губам, когда он этого не хотел.

Удивление.

Раскаяние.

Неприязнь.

О Боже, я поцеловала Микки!

Я прислонилась спиной к двери ванной и скользнула по ней вниз, пока мой зад не оказался на полу. Я наклонилась вперед, уткнувшись лбом в колени, сердце колотилось в груди, дыхание было быстрым и неровным, кожа горела.

Послышались приглушенные звуки дверного звонка.

Я не пошевелилась, даже не подняла головы.

Я не знала, сколько сейчас времени, но было лето и темно, так что я знала, что уже поздно. Это означало, что это мог быть только Микки. Микки был хорошим парнем и пытался заставить меня чувствовать себя лучше после того, как я опозорила себя и его, поставив нас обоих в невыносимую ситуацию, из которой не было выхода.

Мне было сорок семь лет. Я должна быть достаточно взрослой, достаточно храброй, чтобы встать и пойти к двери. Поговорить со своим соседом. Открыться ему (слегка) так, как он, казалось, совершенно не возражал, когда открывался мне, и поделиться тем, что я потеряла своего мужа, свою семью, и была одна в течение долгого времени. И в этот день я потерялась в нем и его семье, мне это нравилось, и я была в полусне. Я и не думала.

Я не думала.

Но сидя на полу в ванной, мне было все равно, что я достаточно взрослая и смелая, чтобы сделать это.

Я не сдвинулась с места.

Дверной звонок зазвонил снова, и я услышала, в стенах моей простой, но элегантной, сказочной ванной комнаты, обшитой деревянными панелями, свой хнычущий шепот.

И я не сдвинулась с места.

Я оставалась в этой позе, сгорая от стыда, пока шли минуты, напряженно прислушиваясь и не сдвигаясь ни на дюйм.

Звонок больше не звонил.

После того, что казалось часами, целыми жизнями, я поползла на четвереньках к вешалке для полотенец. Я схватила розовое полотенце, которое отлично смотрелось в моей ванной в Ла-Хойе, но совсем не подходило к этой простой, элегантной ванной комнате в Мэне.

И я тут же свернулась калачиком на полу, натянула полотенце на себя, до самой шеи, подоткнула его и закрыла глаза.

В этот момент я поняла, что достигла дна.

В этот момент я поняла, что не могу опуститься ниже.

Но я боялась, что со всем, что было мной, кем я являлась, я найду новые способы испортить все еще больше.

У меня был к этому талант.

Это было моей единственной способностью.

Которую я не хотела.

Я просто понятия не имела, как от нее избавиться.

Это была единственная часть меня, которая была реальной.

Так что я лежала на полу в своей ванной, укрытая полотенцем, и думала (возможно, истерически), что, возможно, мне не нужно было искать себя.

И так я заснула на полу своей ванной комнаты, боясь, что эта «я» — единственная, которая может быть.

*****

Следующим вечером я сидела на диване в гостиной, положив ноги на сиденье, обхватив руками икры, уткнувшись подбородком в колени, глядя на темнеющее над морем небо, которое весь день было серым и неспокойным (отражая мое настроение), и думала: раз уж я продала свой телевизор (все четыре), мне нужно купить новый. Немедленно.

Я не ужинала (и не обедала, и не завтракала, если уж на то пошло). И рядом не было бокала вина (хотя один мне бы хотелось, у меня просто был пустой желудок, а бывшая Микки заставила меня волноваться, что больше я потреблять не буду, но мне его безумно хотелось).

Так что я сидела одна, как обычно, гадая, куда же делся день, и мне казалось, что так будет всегда.

Единственное, что я сделала, это запланировала в среду пойти с Джози и Алиссой, у которой в тот день в салоне был выходной, чтобы начать проект «Голубой Утес: фаза два».

Это все, что я сделала.

Разве что еще погружалась в свои страдания.

В дверь позвонили.

Я напряглась, чувствуя, как внутри меня сжимаются все сухожилия, и закрыла глаза.

Дерьмо.

Микки.

— Ты уже большая девочка, Амелия, тебе надо, черт возьми, вести себя как взрослая, — сказал мне мой рот. Я была права.

Мне нужно вести себя как взрослая, встать и подойти к двери.

Я думала, что первым шагом к новой мне был переезд в Мэн.

Нет.

Первым шагом было направиться к двери, чтобы встретиться с Микки лицом к лицу.

Дерьмо.

Как бы тяжело это ни было, я распрямилась, встала с дивана, направилась к двери и сделала это быстро. Не потому, что хотела до нее добраться. Не потому, что была достаточно умна, чтобы идти быстро, и как можно быстрее покончить с чем-то неприятным, мучительным и совершенно унизительным.

А потому что я не хотела заставлять Микки ждать.

Прежде чем отпереть и открыть дверь, я позволила себе немного утешиться мыслью, что, по крайней мере, приняла душ и переоделась.

Я подняла глаза и приложила все усилия, чтобы не вздрогнуть, когда поймала его взгляд.

Затем я сказала:

— Привет.

— Привет, Эми, — мягко ответил он.

— Мне очень жаль, — быстро сказала я. — Мне жаль, что тебе пришлось прийти сюда, а я не была достаточно взрослой, чтобы выйти к тебе и извиниться. Я еще больше сожалею о том, что сделала. Я была в полусне, но это не оправдание. Ты не должен позволять никому прикасаться к тебе, если не хочешь. Не знаю, что на меня нашло. Но я знаю, и хочу, чтобы ты знал, мне действительно очень жаль.

— Дело не в этом, дорогая, — тихо сказал он. — Ты очень.…

Он замолчал, но продолжал смотреть мне прямо в глаза.

Но его следующее слово и нерешительность сказали все.

И это уничтожило меня.

— Симпатичная.

Я подавила очередную дрожь.

— Просто ты не мусоришь там, где живешь, — продолжал он. — А ты, детка, живешь прямо через дорогу, и у нас обоих есть дети.

Это была ложь. С благой целью. Но это была абсолютная ложь.

Он не хотел меня, все просто и ясно.

Я была просто его… «симпатичной» соседкой.

Я позволила ему это сказать, потому что он должен был это сделать.

— Ты прав, — согласилась я.

— Ты хорошая женщина, Амелия.

Боже, это было совершенно неубедительно.

Но, что еще хуже, я даже не была такой.

— Я… Я… — я покачала головой. — Не могу выразить, как мне жаль. Ты хороший сосед. Хороший парень. Ты был так добр ко мне. И у тебя отличные дети. Можем ли мы, — я пожала плечами, надеясь, что это было небрежно, — забыть, что это вообще произошло?

Вот тогда-то и появилась усмешка, но она убивала, что было нелегко.

— Абсолютно.

Я сглотнула, прежде чем кивнуть и сказать:

— Спасибо, Микки. — Я сделала глубокий вдох и выдохнула, закончив, — и еще раз, мне очень жаль.

— Нет ничего, за что нужно извиняться. Ничего ведь не случилось.

Хороший человек. Добрый человек.

Человек с замечательными детьми, которых я теперь из кожи вон вылезу, чтобы видеть крайне редко.

Типа того, чтобы помахать им из машины или, таща свой зад в дом, если мне не повезет выйти, когда они будут на улице.

— Хорошо, — сказала я, придавая своему голосу твердость. — Я бы пригласила тебя на бокал вина, но у меня нет бокалов, и я вроде как занята.

Его улыбка стала свободнее.

— Я бы сказал, что ценю твое предложение, но я не пью вино, и мне тоже есть чем заняться.

Он лгал.

Так же, как и я.

Все было кончено.

Это должно было бы принести мне облегчение, но вместо этого неприятное чувство зарылось глубже, а затем вытянуло длинные щупальца, кончики которых распространяли кислоту по всем частям моего тела.

— Ладно. — Я начала закрывать дверь. — Увидимся, Микки.

— Надеюсь.

Это тоже было ложью.

Я растянула губы в улыбке.

Он сдержал улыбку, поднял руку и отвернулся.

Я не стала вежливо ждать, чтобы закрыть и запереть дверь, сделав это немедленно.

Я снова повернулась к комнате. Встроенные лампы верхнего света были включены, приглушены, но обычно я никогда их не включаю. Я бы использовала торшеры.

Только у меня их не было.

Мои ноги хотели унести меня в спальню, в ванную, к зеркалу.

Я им не позволила.

Я пошла на кухню и сделала это, думая: к черту всё.

Поэтому, добравшись до кухни, я открыла бутылку вина и налила здоровую порцию в пластиковый стаканчик.

Я вышла с ним на террасу. С тех пор как я переехала сюда, я там почти не бывала. Добравшись до перил и остановившись, я почувствовала холод, идущий от моря, и мне понравилось.

Мне нужна была мебель для террасы.

Мне нужен был список дел.

Мне нужен был список дел с различными заголовками, который, завершившись, вероятно, оказался бы длиной со список подарков Санты.

Но сначала мне нужно было принять решение.

Оставаться внизу и позволить себе опуститься еще ниже.

Или вытащить голову из задницы и взять себя в руки.

Я приехала в Мэн, чтобы сделать последнее, и через несколько недель закончила тем, что поцеловала своего красивого, доброго соседа, одним махом убив многообещающие отношения дружбы и товарищества и превратив их в неловкие отношения избегания и беспокойства.

Мне нужно было выговориться, и для этого я хотела позвонить Робин. Мне хотелось рассказать ей все, что случилось, и послушать, как она говорит мне то, что всегда говорила. Какая же я милая. Какая умная. Какая красивая. Как я заслуживаю всего хорошего в своей жизни. Как я заслуживаю, чтобы со мной обращались должным образом. Как я заслуживаю того, чтобы меня лелеяли, защищали и уважали.

Но я не отвечала на звонки Робин, только обменивалась быстрыми сообщениями и электронными письмами, которые теперь будут только сообщениями, так как я продала свой компьютер.

И я отрезала себя от Робин.

Я не могла позвонить Джози или Алиссе, потому что они были близки с Микки, и они подумали бы, что я сумасшедшая, глупая, слабая и убогая из-за того, что сделала. И в этих неловких отношениях они встанут на сторону Микки. Он был их другом. Я была просто новой знакомой, цепляющейся за дружбу со всеми, потому что я так ужасно в ней нуждалась.

И я знала, что так и будет, не только потому, что они знали меня две недели, а его целую вечность, но и потому, что мои друзья, которые не дезертировали, когда Конрад меня бросил, дезертировали, когда я сошла с ума после того, как Конрад меня бросил.

Нет.

Мне нужно было понять, чего я хочу.

Я должна выяснить, кто я такая.

Я должна создать дом.

Я должна вернуть своих детей.

Я должна построить свою жизнь.

Мне нужно было хоть немного самоуважения. Я должна перестать вести себя как идиотка, слабая, эгоистичная и глупая.

Мне придется начать присматривать за собой.

Я должна перестать быть такой нуждающейся. У меня больше не было мужа, который мог бы меня удовлетворить. Я потеряла детей, которые, просто дыша, давали мне все, в чем я могла нуждаться. Мне нужно найти что-то, что заполнит эти пустоты.

И я не могла опуститься ниже. Я не смогу прожить еще один день, чувствуя себя так, как вчера. Я не смогу прожить еще одну неделю, еще один месяц, целую вечность, чувствуя себя так, как я чувствовала себя с тех пор, как Конрад сказал мне через кровать, которую мы делили, кровать, в которой мы зачинали наших детей, что он уходит от меня к другой женщине.

Я оставила свою жизнь позади, потому что она не была хорошей.

И я приехала в Мэн, чтобы изменить эту жизнь.

Так что у меня был только один выбор.

Не важно, сколько времени это займет, не важно, что это заставит меня истекать кровью, не важно, чего мне это будет стоить, не важно, что это отнимет все, что у меня есть, и вынудит пуститься на поиски большего, я должна сделать то, ради чего приехала в Мэн.

Мне нужно создать дом.

Я должна исцелить свою семью.

Я должна найти себя.

Я должна отпустить старое.

Я должна взять себя в руки и начать все заново.

ГЛАВА 5

Начало положено

— У нас есть… миска. — Алисса объявила об этом после того, как вытащила миску из сумки и упаковки и поставила ее на край барной стойки моей кухни.

Я уставилась на миску. Джози, стоявшая рядом с Алиссой, заговорила:

— Это хорошая миска.

— Мы весь день ходили по магазинам по всему округу и купили… миску, — возразила Алисса.

— Обустройство целого дома не происходит за один день, Алисса, — сообщила ей Джози.

— Это я слышала, — ответила Алисса. — Но если ты за девять часов обойдешь пятнадцать магазинов в трех городах, и купишь больше, чем… миску. — Хотя я ошеломленно бродила по кухне, все еще глядя на миску, я понимала, что она обращается ко мне: — Деточка, все, что у тебя есть — это диван и кровать. У тебя даже телевизора нет. Ты должна ускорить это дерьмо.

Я остановилась на кухне и оторвала взгляд от миски. Красивая. Нет, удивительно красивая; большая, широкая, приземистая, снаружи шероховатая сланцево-серая, внутри — глянцево-синяя, такая синяя, что казалась почти черной, переходящей в цвет индиго, который был так великолепен, что у меня перехватило дыхание. Таким образом, я купила миску, единственную вещь, после пятнадцати магазинов в трех городах.

Я перевела взгляд на садящееся за море солнце. Было еще светло, облака были расцвечены в розовые и сливочно-кремовые оттенки. Но я смотрела в эти окна уже две с половиной недели. Я знала, что оттенки будут меняться и меняться. Они могли быть глубокого персикового, мягкого лавандового, сверкающего оранжево-желтого оттенков, поразительной фуксии, кобальтово-голубые… все это отражалось в море.

— Амелия, с тобой все в порядке? — услышала я вопрос Джози, но не сводила глаз с нежно-розовых и сливочно-кремовых облаков.

— Детка, — я почувствовала легкое прикосновение к пояснице, и слова Алиссы прошептали мне на ухо. — Ты в порядке?

— «Сира», — пробормотала я.

— Что? — переспросила Алисса, не отходя от меня.

Я повернулась, ее рука сдвинулась и я посмотрела между ними.

— Бокалы «Сира» из магазина у бухты. Все бокалы для красного вина оттуда. Пино Нуар, Каберне. Мне не понравились их бокалы для белого вина, а бокалы для шампанского просто ужасны. Но я возьму их бокалы для красного вина.

— Э-э… ты поняла, о какой фигне она говорит? — пробормотала Алисса Джози.

— Она говорит о тех бокалах в стекольном магазине, — объяснила Джози.

— Она будет покупать разные бокалы для разных сортов красного вина? — спросила Алисса.

— Ш-ш-ш, Алисса! Чувствую прозрение, — ответила Джози, поднимая руку и махая ею на Алиссу.

— То кресло, потертое кожаное, с кнопками, — продолжала я, будто они не разговаривали. — Кожа была такой мягкой. Удивительной. С оттоманкой. Возле лестницы. — Я подняла руку и указала через пространство на большую площадку напротив кухни. — И восьмидесятидюймовый телевизор, прикрепленный к стене. Большой, так, чтобы можно было видеть из любого места в комнате.

— Есть. А теперь раскручивай, детка, раскручивай, — подбодрила ее Алисса.

Я сосредоточилась на ней.

— Керамика из Уильямс-Сонома. Смесь оранжевого, синего и зеленого с соответствующими спиральками здесь и там.

— Мне понравилось это дерьмо, продолжай, — настаивала Алисса.

Я посмотрела на Джози.

— Настольные лампы со склада. Индикатор ужасный, но они того стоят и соответствующий им стол, из железа, выглядящий так, будто сделан из петель. Тот, что стоял в углублении, те, что находились наверху стола. Объединим их вместе.

— Они прекрасны, Амелия, — тихо сказала Джози, когда я снова почувствовала руку на своей пояснице, мягко подталкивающую меня.

— Кушетка из салона твоего дизайнера по интерьеру, — продолжала я, когда Джози попятилась, а Алисса подтолкнула меня к входной двери. — На самом деле, весь гарнитур. Выкрашенный в кремовый цвет железный столик, похожий на многоярусные цветы. Ковер, с узором из гальки. Фантастическая лампа с жемчужным основанием, выглядящим так, словно сделано из раковин. Хочу, чтобы это находилось в моей спальне по другую сторону камина. Ох, и эти ковры. Те, что с пеной с эффектом памяти. Три из них для кухни: возле раковины, рабочей зоны, плиты.

— Сколько у нас времени? — пробормотала Алисса.

— Некоторые специализированные магазины будут закрыты, но мы все еще можем добраться до торгового центра, — ответила Джози, пятясь к моей входной двери, и открывая ее.

— Подушки, — пробормотала я. — «Поттери Барн». Те огромные пушистые с обивкой насыщенных цветов.

— Открывай машину, мать твою, мы уходим отсюда, — приказала Алисса.

Я услышала, как щелкнули замки на «Кайене» Джози.

Алисса затолкала меня на переднее сиденье, Джози села за руль, а Алисса забралась на заднее.

И мы уехали.

Это заняло еще четыре часа до закрытия торгового центра, но мы купили мне керамику, ковры на кухню, подушки и новые полотенца для всех ванных комнат. Мы также купили новое постельное белье, которое соответствовало бы гостиной зоне.

Кроме того, мы нашли новый комплект постельного белья для комнаты Олимпии, набор нужных розовых и оранжевых цветов — ее любимых.

На самом деле «Кайен» был не маленьким, но к тому времени, как мы добрались до дома, он уже был набит битком.

И Джози позвонила своему дизайнеру, заказала нужные мне вещи, и мне оставалось только придти с кредитной карточкой и договориться о доставке.

На следующий день я вышла, чтобы сделать это и купить остальное (то, что я могла поместить в свою машину, что оказалось бы одной лампой и бокалами), и я заказала то, что нужно было доставить и настроить, включая новый телевизор, DVD-плеер, приемник, Xbox, принтер, ноутбук и настольный компьютер. Я даже нашла стол с подходящим ему стулом, из очень потертых деревянных досок, вырезанных в форме круга, скрепленных вместе полосами кованого железа.

Он был потрясающим.

Остаток дня я бегала, загружая и выгружая посудомоечную машину, чистила и расставляла бокалы для вина, стирала и развешивала полотенца, то же самое с постельным бельем, застилала кровати.

На следующий день начались доставки, телевизор был установлен, система объемного звучания настроена, приемник подключен к системе (хотя все компоненты должны были быть поставлены на пол, так как у меня не было медиа-шкафа), компьютеры установлены, еще один в задней комнате.

Мне нужен был письменный стол.

Я вышла и купила блокнот.

Вернувшись, я составила список дел.

Несколько списков.

Я также проводила часы, прикладывая к стенам образцы с красками, меняя их, переставляя, отступая назад и оценивая, перемещая их в другое место с другим светом.

Я начинала все заново.

*****

Я словно сошла с ума.

Даже зная это, я развернулась на тихой улице (моей четвертой) и снова проехала мимо церкви.

Определенно сошла с ума.

Я продолжала ехать.

Затем, будто мои руки и ноги принадлежали кому-то другому, они сделали еще один разворот, и на этот раз я не проехала мимо церкви.

Я припарковалась перед ней.

Я посмотрела на белое здание с витражными окнами и высокой колокольней.

У меня никогда не было работы. Ни разу. Даже подростком я не работала в местном магазине мороженого просто ради удовольствия.

Я училась в Стэнфордском университете, как и мой отец, получила степень по гуманитарным наукам, изучая английскую литературу, потому что даже я умела читать.

Я хорошо училась. Закончила университет с отличием. Мой отец — с красным дипломом, но так как я была девушкой, он не ожидал многого и был доволен моим положением.

После этого я не отправилась искать работу. Такие девушки, как я, не работают. У меня была работа, которую я должна была выполнять, работа, которую моя мать выбрала для меня: быть женой богатого человека, содержать его дом, растить его детей, продолжать выполнять главную роль Хэтуэй и входить в состав стольких советов нужных благотворительных организаций, в сколькие меня пригласят. До встречи с Конрадом я жила за счет своих трастовых фондов и хорошо проводила время. Однозначно. Мы с подружками выходили вечерами в маленьких черных платьицах. Я пила «Космополитен». Я флиртовала. Встречалась с парнями.

Все это я делала правильно. Мне бы не хотелось приобрести дурную репутацию. Для меня не годится веселиться так, как бы мне хотелось в возрасте чуть за двадцать.

Так что я этого не делала.

Когда я встретила Конрада, я была на благотворительном балу, одетая в сказочное вечернее платье. Мы стояли у каменной балюстрады на заднем балконе волшебного поместья. Я вышла, чтобы сбежать от угнетающего жара давящих тел, а он, чтобы сбежать от угнетающей его компании.

Для меня он был так красив в своем великолепно сидящем смокинге, его волосы были немного длинноваты, тихий бунт, который я находила возбуждающим, это была любовь с первого взгляда.

Он сказал мне, что почувствовал то же самое.

Теперь я думала, что это из-за моего декольте и моих ног, виднеющихся в разрезе платья, хотя они не были длинными, но были красивыми.

Мы начали встречаться. Стали парой. Обручились. Поженились.

И я сделала то, что должна была сделать.

Я стала женой богатого человека, заботилась о его доме, растила его детей и заседала в каждом совете нужной благотворительной организации, которая меня принимала.

Другими словами, я была ни на что не годна. Я не смогла бы найти работу за пределами базового уровня, даже если бы попыталась.

И я это знала.

Но купленная мебель не могла заполнить мою жизнь. Я не могла печь, потому что кроме меня это некому было бы есть, а я любила поесть, но у меня не было аппетита. Я не могла целыми днями, неделями, месяцами, годами читать книги.

Мне нужно было что-то делать.

С этой мыслью я решительно вышла из машины и направилась к церкви.

Оказавшись внутри, я обнаружила, что нахождение в церкви в середине дня без причины не было похоже на то, как это показывали в фильмах. Благонамеренный пастор не появлялся почти сразу, чтобы сесть с вами на скамью, выслушать ваши треволнения и поделиться своей мудростью.

Хотя церковь была открыта, здесь никого не было.

Я подождала, а потом отправилась бродить по зданию. Пройдя по боковому коридору и обратно, я нашла маленькую табличку со стрелкой «офис».

Я последовала за стрелкой.

В конце коридора была открытая дверь. Я свернула к ней и остановилась в проеме.

Это определенно был кабинет, довольно симпатичный, не огромный, не крошечный, с маленьким, но красивым витражным окном позади письменного стола, над которым склонилась женщина, и что-то писала на листке бумаги.

— Эм… извините, — окликнула я.

Она резко выпрямилась и испуганно посмотрела на меня.

— Простите, что напугала вас, — пробормотала я.

Она покачала головой, словно пытаясь взять себя в руки, и повернулась ко мне лицом.

— Ничуть. Могу я вам чем-нибудь помочь?

— Я ищу пастора, — сказала я ей.

Она кивнула, ее губы слегка изогнулись.

— Преподобного Флетчера, моего мужа, здесь нет. — Она вдруг забеспокоилась. — Он должен был вас ждать?

— Нет, нет, — заверила я ее, качая головой. — Я решила заскочить. Вообще-то, я в Магдалене недавно, и он даже меня не знает.

Она прислонилась бедром к столу, потеряв озабоченный вид, ее лицо снова стало дружелюбным, и она спросила:

— Может, я смогу помочь. Или я могу оставить сообщение для него или назначить встречу, если вам нужно с ним поговорить.

Я сделала шаг вперед, глядя на жену пастора, зная, что женщина, стоящая за таким мужчиной, вероятно, тоже хорошая.

Или даже лучше.

— Думаю, может, вы сможете помочь, — сказала я.

Ее дружелюбный взгляд стал более дружелюбным, когда она предложила:

— Попробую.

Я кивнула и, как ни странно, обнаружила, что не знаю, куда деть руки. Как будто я была на собеседовании, приехала сюда в поисках работы, но недостаточно себя проявила, и даже не представила свое резюме.

Я сложила руки перед собой.

— Хорошо, как я уже упоминала, я только что переехала сюда, однако, я… ну… — я облизала губы, сжала их, прежде чем признать, — финансово независима.

Она кивнула, видимо, восприняв это признание как должное, и сказала:

— Добро пожаловать в Магдалену.

— Спасибо, — пробормотала я, прочистила горло и продолжила, — я здесь, потому что подумала… Ну, это церковь, и я подумала, что церкви нужны волонтеры, а я не работаю, и мне не нужно, и я действительно не знаю… — я замолчала, потом встрепенулась и начала снова, — в общем, я знаю, как обращаться с компьютером, и действительно организованна…

И снова мне пришлось остановиться, потому что я не могла придумать никаких других навыков, которые бы у меня были.

Поэтому я была вынуждена слабым голосом закончить:

— Вам не нужен кто-нибудь, чтобы помогать здесь?

Она улыбнулась, и я поняла, что осторожность и нежность, с которыми она это сделала, означают, что ей очень не хватает моего резюме.

— Наш приход небольшой, это маленький город, но нам повезло, потому что жители очень великодушны. О нас заботятся, когда речь заходит о волонтерах, — сказала она мне.

Я прикусила губу и кивнула.

— Сколько времени у вас есть, чтобы посвятить его волонтерству? — спросила она.

Все время мира, подумала я.

— Не совсем уверена, — сказала я. — Может, два-три дня в неделю по два-три часа? — предложила я, будто у меня было право голоса.

— Вы хорошо ладите с пожилыми людьми? — спросила она, и я почувствовала, как при этом вопросе моя голова вскинулась от удивления.

— Прошу прощения? — спросила я в ответ.

Она выпрямилась, отошла от стола и сделала ко мне шаг, слегка подняв руки, прежде чем обхватить себя за локти. Это была странная поза. Странная, потому что она не была холодной и замкнутой, а какой-то приветливой, будто она с любовью сжимала что-то в своих руках.

— У нас есть дом престарелых, которым управляют очень добрые люди. Люди, которые перегружены работой и которым недоплачивают. Они делают все, что могут, и делают это потому, что искренне любят свою работу. Или потому, что для них это не работа, а призвание. Но там всегда много работы, и они не могут удержать часть своих сотрудников или волонтеров. Вероятно, потому, что они не могут много платить, а волонтеры находят работу трудной, иногда утомительной, иногда душераздирающей, но непрестанной. Несколько дней назад они позвонили, сказав, что один из волонтеров уволился, чтобы вернуться в колледж, а другой просто перестал появляться. Они попросили нас иметь это в виду. Я буду помогать, пока они не найдут людей, которые будут делать это постоянно. Но если у вас есть время и вы не против тяжелой работы, они могут воспользоваться вашей помощью.

У меня было время, но я не знала, возражаю ли я против тяжелой работы. Мне никогда не приходилось ее выполнять.

Когда мы росли, у нас были настоящие горничные, повара и тому подобное. Всю оставшуюся жизнь мне приходилось заботиться обо всем на свете.

Когда мы с Конрадом переезжали, бывало, я сама занималась уборкой, прежде чем подобрать прислугу, и вот теперь, впервые, в Магдалене, я занималась этим в Голубом Утесе, и мне это нравилось. Я не хотела заниматься этим восемь часов в день, пять дней в неделю, но это не было ужасно. И было приятно что-то делать.

Нет, было приятно просто делать что-то. Нечто нужное. Нечто реальное.

И я никогда не задумывалась о пожилых людях, но я не испытывала к ним неприязни.

Все мои бабушки и дедушки, и Конрада тоже, меня любили. Они правда, очень меня любили. На самом деле, когда бы мы ни встречались, я всегда заканчивала тем, что садилась где-то с ними, разговаривала, шутила и смеялась. Я любила своих бабушку с дедушкой, и бабушку и дедушку Конрада, даже больше, чем своих родителей (и, кстати, Конрада), и я была опустошена, когда, один за другим, мы потеряли их всех.

Может, это было чем-то, к чему у меня еще был талант.

Тем не менее, я сказала жене пастора:

— Честно говоря, хорошо бы обсудить, что от меня требуется, но я могу вам рассказать о себе. Я умею готовить. Вести беседу. Убираться. Организовывать. Присматривать. И мне нравится делать все это. Поэтому я хотела бы иметь возможность это обсудить.

Ее глаза слегка сузились, но не в недобром смысле, а в задумчивом, когда она сказала:

— Мне бы не хотелось знакомить этих людей с волонтером, который не заинтересован в том, чтобы помогать так, как им это нужно, и, что не менее важно, в долгосрочной перспективе.

— Согласна, — ответила я. — Вот почему я думаю, что должна знать, во что ввязываюсь, чтобы понимать, смогу ли я дать то, что им нужно. Тем не менее, я хочу найти занятие по душе, что-то полезное, и заниматься этим в течение длительного времени.

Я сделала вдох, торопясь высказать в доме Божьем всю правду, что хотела.

— Мои дети взрослые. Они больше не нуждаются во мне, а с мужем мы в разводе, поэтому у меня на самом деле много свободного времени. Я никогда не работала, но живя в пустом доме, мне нужно что-то, чтобы заполнить свою жизнь. Думаю, мне бы понравилось, если бы она была заполнена пожилыми людьми, которые оказывают мне ответную услугу, составляя мне компанию.

Она внимательно посмотрела на меня, а потом тихо сказала:

— Мне нравится, что вы так думаете.

— Я рада, — ответила я и представилась. — Меня зовут Амелия Хэтуэй.

Она протянула руку и направилась ко мне, но я встретила ее на полпути.

— Рут Флетчер.

Мы пожали друг другу руки, и ее пожатие было крепким и теплым.

— Приятно познакомится, Рут.

— И мне, Амелия, — ответила она.

Мы опустили руки, и она указала на стол.

— Как насчет того, чтобы дать мне свой номер телефона? Я позвоню в «Дом Голубки», и мы договоримся о встрече с Делой Коулман.

— Отлично, — согласилась я, подходя вместе с ней к столу.

Я оставила свой номер, мы тепло попрощались, и я вернулась к своей машине.

Я не стала мешкать перед церковью, гадая, правильно ли поступила.

Я уехала, думая, что волонтерство в доме престарелых может означать все, что угодно, и многие из этих вещей могут быть неприятными.

Но мне бы не хотелось быть волонтером, от которого требовалось лишь читать книги или следить за их времяпрепровождением.

Мне бы хотелось быть волонтером, который делает что-то нужное.

А это может означать всевозможную уборку, смену постельного белья, стирку, и кто знает, чего еще?

И когда я ехала домой, мной овладело нечто странное. Нечто странное, новое и невероятное.

Потому что мой разум был заполнен всем тем, что могло потребоваться от волонтера в доме престарелых, и все, о чем я могла думать, это то, что я надеялась, чертовски им понравлюсь.

Потому что мне не терпелось начать.

*****

— Хвала Иисусу!

За конторкой в «Доме Голубки» женщина с множеством дрожащих черных косичек воззвала к потолку, ее руки были подняты вверх. Она их опустила, и ее взгляд упал на Рут, сидевшую напротив меня на стуле.

— Позвони преподобному, — она дернула головой в мою сторону, — и Бог пошлет чудо.

Рут просияла.

— Вряд ли я чудо, — пробормотала я.

— Прошу прощения? — спросила меня Дэла Коулман, директор дома престарелых «Дом Голубки». — Вы только что сказали, что не возражаете против смены уток и простыней, ухода за зубными протезами, уборки полупереваренной пищи, чистки пылесосом, вытирания пыли? Не говоря уже о людях, которые называют вас чужими именами и часами клянутся, что вы их дочь, или девушка, которая в свое время увела у них парня, и они могут запустить в вас коготки?

— Я же сказала, что не возражаю, — подтвердила я.

— И вы сказали, что можете проводить здесь три дня в неделю по три часа в день, и мне не придется с вами расплачиваться? — продолжала она.

— Это я тоже сказала.

— Тогда, если вы на самом деле будете появляться здесь три дня в неделю по три часа в день и работать, а не срулите и перестанете появляться, а потом скажете, что, — она подняла руки и показала воздушные кавычки, — возвращаетесь в колледж в возрасте пятидесяти шести лет, тогда вы… чудо.

— Люди возвращаются в колледж в любом возрасте, — вставила Рут, и Дэла посмотрела на нее.

— Рут, милая, что-то я не видела, чтобы женщина ела омлет и пила кофе со своими подружками в «Хижине», и перед ней был бы ноутбук, и она работала над курсовой для своих онлайн-курсов, чтобы стать графическим дизайнером, — прямо заявила она. — Так вот, старики каждый день пытаются совершить Великий побег, и пусть они стары, но не глупы. Это рискованно, мы заботимся о них, или нам приходится отправляться в «Wayfarer’s», чтобы остановить их, шаркающих по проходам в тапочках. Лоретта не будет графическим дизайнером. Лоретта устала убирать рвоту и слушать крики миссис Макмерфи каждый раз, когда та ее видит, чтобы она держала руки подальше от ее мужчины.

Расширившимися глазами я уткнулась в колени, чтобы перестать смеяться.

— Я должна вам доверять.

Я подняла глаза, услышав слова Дэлы.

Они были тихими, но полными смысла.

— Заметьте, вам не пришлось отбиваться от стариков палкой, чтобы попасть сюда, — продолжала она. — Они не хотят быть здесь. Пробудете здесь всего один день, и поймете, почему. Мы делаем для этого места все возможное, но это не дом. Вот куда вы отправляетесь перед смертью, если больше не можете о себе позаботиться, и у вас нет никого, кто мог бы позаботиться о вас. Это печальное место. Каждый день мы делаем все возможное, чтобы сделать его менее печальным. Но это проигранная битва, Амелия. Вы должны быть в курсе, понимать это и удерживать улыбку на лице и проявлять лояльность мне, им, чтобы мы все могли рассчитывать на вас. Потому что им нужно, чтобы я сделала их пребывание здесь немного лучше, а не постоянным чередованием людей, вроде вас, у кого есть добрые намерения, и мы все это ценим, но кто собирается поджать хвост и убежать, как только это станет для вас слишком.

Я расправила плечи и продолжила смотреть ей прямо в глаза.

— Тогда я попрошу вас дать мне время до завтра. Я подумаю над тем, что вы сказали. И не позвоню вам, если не буду уверена, что смогу взять на себя это обязательство.

Она покачала головой.

— Я была бы вам очень признательна.

— И я ценю, что вы уделяете мне свое драгоценное время и рассматриваете мою кандидатуру, — ответила я.

Она покачала головой, ее губы изогнулись в улыбке.

— Знаете, если бы каждый волонтер думал о том, что он делает, о работе, на которую подает заявление, проходит собеседование, чтобы заслужить право на ней остаться, мир стал бы лучше.

Я не возражала, поэтому ничего не сказала.

Она встала, обогнула стол и протянула мне руку.

— Надеюсь на звонок, Амелия.

Я взяла ее за руку и сжала.

— Надеюсь, он будет от меня, Дэла.

Мы отпустили руки, и Рут осталась, чтобы поговорить с Дэлой, потому что сама она приступала к работе, хотя ей не нужен был инструктаж, так как я узнала, что она имела в этом большой опыт.

Я села в машину и поехала домой.

Я добралась до дома и не стала глубоко задумываться о том, хватит ли у меня сил пройти путь в качестве волонтера в доме престарелых.

Я направилась прямо к своему ноутбуку, включила его и стала просматривать странички в Интернете в поисках идей для дизайна интерьера или, возможно, найти какие-нибудь вещи, что мне понравилось делать в течение всего вечера. Хотя я ничего не покупала. Мне нравилось трогать и разглядывать вещь, и если бы я действительно купила что-то в Интернете, это должно было бы быть потрясающим.

Но я обнаружила еще несколько магазинов, которые могла бы добавить в подраздел «Посетить» моего шестистраничного списка дел.

Так я и сделала.

*****

На следующее утро, ровно в девять часов, я позвонила Дэле Коулман.

Я согласилась на эту работу.

*****

Я была у себя на кухне, готовила кексы для обитателей «Дома Голубки».

Сегодня у меня был инструктаж. Потом я отправилась в специализированный магазин с кухонными принадлежностями и купила четыре контейнера для кексов, которые будут переданы мамам с детьми младшего школьного возраста, чтобы они могли возить кексы в школу на дни рождения своих детей.

И пока я была там, то купила новые кухонные полотенца, идеально сочетающиеся с моими новыми коврами.

И кухонный комбайн и миксер в изысканном оттенке ежевики.

На следующий день я начинала работать волонтером в «Доме Голубки».

И хотела принести старикам кексы.

Я была на второй партии, когда на столе зазвонил мой сотовый.

Я оторвала взгляд от шоколадной глазури, которой покрывала ванильный бисквит, увидела дисплей телефона и остановилась.

В дверь позвонили.

Мои глаза устремились туда, и через витражное стекло я увидела еще одно тело, которое узнала бы повсюду.

На телефоне — отец.

У двери — Микки.

За что мне это?

Мама перестала звонить за несколько дней до этого, и я не удивилась, что папа теперь занял ее пост. На самом деле, я должна была удивиться, что ему потребовалось несколько дней, чтобы сделать свой ход.

Однако, относительно прихода Микки, я понятия не имела.

Я приняла трудное решение, которое могло бы причинить мне наименьшую боль, не уверенная, что оно было правильным, проигнорировав свой телефон и направившись к двери.

Я открыла ее и посмотрела вверх.

Прошло совсем немного времени с тех пор, как я видела его в последний раз, всего неделя, но за это короткое время он каким-то образом стал намного красивее.

— Привет, — поздоровалась я, мой голос звучал хрипло.

— Привет, Эми, — поприветствовал он в ответ, его голос звучал просто как голос Микки.

Я посмотрела мимо него на его дом, потом снова на него.

— Все в порядке?

— Дети скоро вернуться, а я разговаривал с Эш, — сказал он мне. — Она хотела, чтобы я попросил у тебя рецепты тех фиговин, что ты готовила для распродажи. Она хочет попробовать. — Он одарил меня своей улыбкой. — Поскольку у меня нет номера твоего телефона, и все эти фиговины были вкусными, и я не возражаю, чтобы моя дочь попыталась угостить ими своего брата и меня, вот я здесь, спрашиваю.

— Конечно, — ответила я, отступая в сторону. — Входи.

Он вошел. Я закрыла дверь. Он отошел в сторону, чтобы я могла пройти на кухню. Он последовал за мной.

И благодаря этому я обнаружила, что выбор, причиняющий наименьшую боль, в пользу Микки, который был красивее, чем когда-либо, и явно лучше меня был способен преодолеть мой идиотизм, был неверен.

Другими словами, я должна была проигнорировать звонок в дверь и ответить отцу.

— Могу отправить их тебе по электронной почте или распечатать, или и то и другое, — предложила я, подходя к кухонному столу, где стоял ноутбук, протягивая к нему руку, разворачивая к себе и открывая.

— По электронной почте, — пробормотал он. — Добавь свой номер, — продолжал он. — Я пришлю свой в ответ.

Иметь номер Микки.

Почему мысль о том, что у меня он есть, зная, что я никогда не смогу им воспользоваться по причинам, по которым мне бы хотелось, заставила меня желать, чтобы кто-то меня убил?

— Хорошо, — ответила я, нажимая на кнопку включения, как раз в тот момент, когда мой телефон, который перестал звонить, зазвонил снова.

— Не ответишь? — спросил Микки.

Я взглянула на дисплей.

Мама была не настолько невоспитанна, чтобы звонить больше одного раза.

Отец был достаточно самонадеян, чтобы звонить постоянно, пока ты не уделишь ему то внимание, которого он, по его мнению, заслуживает.

Это он и делал.

— Нет, — ответила я, глядя на ноутбук и ожидая появления окна для входа.

Микки молчал.

Открылось окно для входа в систему, и я ввела свой пароль.

Телефон перестал звонить.

— Дома снова пахнет, словно на Небесах, дорогая, — заметил он.

Я держала свое внимание на ноутбуке, используя сенсорную панель для включения электронной почты.

— Это кексы. Завтра я начинаю работать волонтером в «Доме Голубки» и использую их, чтобы подкупить любовь стариков.

— Ты работаешь волонтером в «Доме Голубки»? — спросил он.

Недоверчивый тон его голоса заставил меня взглянуть на него.

Да, все еще удивительно красив.

Кто-нибудь.

Убейте.

Меня.

Я снова посмотрела на ноутбук, подтверждая:

— Да, три дня в неделю, три часа в день.

— Ты не ищешь работу.

Мой взгляд вернулся к нему и обнаружил, что теперь его глаза были прикованы к ноутбуку, а лицо оставалось бесстрастным.

Я знала почему.

Я поделилась с ним частичкой себя, и она была похожа на всю остальную меня.

Не очень многообещающа.

— Нет, — прошептала я.

Он посмотрел на меня, и в его голубых глазах было много того, чего бы я хотела видеть, но пустота не была одной из них.

Даже с этим, он сказал:

— Круто, что ты это делаешь. Моя прабабушка переехала туда, когда у нее обнаружили болезнь Альцгеймера. Им всегда нужна помощь.

— Да, — согласилась я.

Он наклонил голову к моему ноутбуку.

— Готова записывать адрес?

Другими словами, давай покончим с этим, чтобы я мог выполнить поручение своей любимой дочери и убраться отсюда к чертовой матери.

— Готова, — сказала я ему.

Он назвал адрес. Я набрала, затем прикрепила файлы с рецептами и добавила тему и номер своего мобильного в поле для текста.

Сделав все это, я нажала «Отправить».

— Ушло, — сказала я, поднимая на него глаза и видя, что он смотрит на мои бедра.

Услышав мои слова, он взглянул на меня, и спросил:

— Ужинала?

Я уставилась на него, немного удивленная тем, что не подумала об ужине, а было уже, наверное, около восьми часов.

Я заставила себя улыбнуться.

— У меня на ужин тесто для кексов.

Он долго смотрел мне в глаза, прежде чем пробормотал:

— Ладно, — будто хотел сказать что-то еще, но не сказал.

Мой телефон снова зазвонил.

Я посмотрела на него, и это снова был мой отец. Видя это, мышцы на моей шее напряглись, зная, что он, скорее всего, разозлился и с каждым звонком будет злиться все больше и больше, чтобы найти способ поделиться этим гневом со мной.

— Вижу, ты не слишком дружишь со своим отцом, — заметил Микки, и я оторвала взгляд от телефона, чтобы посмотреть на него.

— У нас есть… проблемы, — призналась я.

— Неприятно, — пробормотал он.

— Да, — согласилась я. — Ты… — я колебалась, не решаясь спросить, чтобы продлить его визит, спросить о том, о чем не должна, но потом решилась: — близок со своими родителями?

— Абсолютно.

Его ответ был тверд, но не требовал продолжения разговора.

— Тебе повезло, — пробормотала я, снова глядя на свой ноутбук.

— Абсолютно, — повторил он так же твердо.

Я кивнула своему ноутбуку, прежде чем посмотреть на него.

— Хочешь кекс перед уходом?

Его губы сжались, и я наблюдала за этим с нездоровым восхищением.

Потому что от меня не ускользнуло, что у него были красивые губы, нижняя чуть полнее, с пленительными морщинками, все это подчеркивалось соблазнительными бакенбардами и обрамлялось впалыми щеками под очень острыми скулами и квадратной челюстью.

Странно, но этот сжатый в гневе рот сделал его еще более поразительным, чем обычно.

И все же я не могла понять, почему моя плохо завуалированная попытка дать ему возможность сбежать от меня вызвала у него такой гнев.

Он разжал губы, чтобы спросить:

— Откуда ты взялась?

Моя голова дернулась от его вопроса.

— Прошу прощения?

— До Магдалены, — пояснил он.

— Из Ла-Хойа. Калифорния, — ответила я.

— Я знаю, где это, Амелия.

Амелия.

Не Эми.

Он был зол.

Почему он так разозлился?

— Твои родители остались там? — спросил он.

— Да, — ответила я ему. — Я там выросла. Конрад вел практику в Бостоне и Лексингтоне, но мы вернулись домой до… ну, — я склонила голову набок, — всего этого.

— Практику? — спросил он.

— Он нейрохирург.

И снова губы Микки сжались.

— А твоя семья? — спросила я, чтобы сменить тему разговора на что-нибудь, что не рассердило бы его. — Ты говорил, что они продали тебе свой…

— Во Флориде, — прервал он меня, ответив на мой вопрос прежде, чем я успела полностью его сформулировать, сказав мне то, что уже говорил. Затем продолжил: — У меня три брата. Самый старший в Бостоне, перевел туда семейный бизнес. Второй по старшинству — в Бар-Харборе, у него дочерняя компания. Младший, Дилан, живет в Вермонте. Он профессор в колледже.

— О, — пробормотала я.

— Мой прадедушка был рыбаком, — продолжал Микки, как обычно, позволяя информации о себе проистекать и делая это открыто. — Мой дедушка вел и развивал свой бизнес. Папа его расширил. Достаточно, чтобы позволить себе дом в этом районе, поселиться здесь со своей женщиной и растить сыновей. Достаточно, чтобы этот бизнес перерос Магдалену, и Шону пришлось перевести его в Бостон.

— Шон самый старший? — спросила я.

Он кивнул.

— Шон, потом Фрэнк, потом я, потом Дилан.

Четверо братьев Донован.

Если они и вполовину так великолепны, как Микки, то хорошо, что они не жили в Магдалене, иначе у всего женского населения были бы проблемы, как и у меня.

— Твой отец все еще работает? — спросил он, и я почувствовала, как напряглась шея.

— Да, — ответила я ему. — Он, вероятно, не уйдет на пенсию, пока Оден не достигнет совершеннолетия, чтобы передать бизнес непосредственно члену семьи. — Это было правдой, и папа поделился этим с моим сыном, но сама мысль об этом приводила меня в ужас. Я, очевидно, не сказала об этом Микки. — Мой брат выбрал свой собственный путь, живет в Санта-Барбаре, он адвокат.

Его рот снова стал жестким, но он все еще им двигал.

— А чем занимается твой отец?

Я не хотела отвечать.

На самом деле, я не была уверена, почему он спросил, и ему было не все равно.

На самом деле, я совершенно не понимала, почему он все еще здесь, не могла представить, что ему этого хочется.

Но он часто рассказывал мне о себе, и, возможно, это была его попытка сохранить дружеские отношения. Узнать свою соседку или что-то в этом роде.

Так что, даже если я и не хотела, я все равно ответила.

— Он генеральный директор семейной компании «Калвей Петролеум».

Его глаза вспыхнули, а затем закрылись со словом «Иисусе».

Это не было неожиданным ответом. Если только до недавнего времени он не прожил свою жизнь на Марсе, он не мог не знать о «Калвей Петролеум». Заправки «Калвей» располагались по всей Америке (и Канаде, и по всему миру).

В Магдалене не было ни одной, но только потому, как я заметила, что во всем городе было только две заправки.

Но в обоих соседних городах был «Калвей».

Мой прадед был техасцем. У него было ранчо, и он уже был страшно богат, когда добыл нефть. Он, затем мой дед, а затем мой отец, блестяще, дьявольски, бессердечно и решительно поддерживали процветание бизнеса даже после того, как обширные золотые поля моего прадеда иссякли.

Теперь компания принимала активное участие в морском бурении.

Семья моей матери занималась морскими перевозками, такими же крупными, как и семья Онассис.

Я только надеялась, что Микки не спросит о ней.

Его взгляд скользнул мимо меня к стене с окнами, за которыми открывался многомиллионный вид на море.

— Нет нужды работать, — пробормотал он.

Я не ответила, потому что понимала, он точно знает, почему у меня такой многомиллионный вид, почему я могу продать все свои вещи и почти сразу же заменить их, и почему у меня было много времени, чтобы работать волонтером в доме престарелых.

Я также знала, что он думает, что это нехорошо.

Он оглянулся на меня и доказал это, резко заявив:

— Я не хочу кекс, Амелия.

— Ладно, Микки, — тихо сказала я.

— Спасибо за рецепты, — ответил он. — Эш они понравятся.

Я молча кивнула.

Он поднял руку и опустил ее.

— Можешь продолжать делать то, что делала. Я знаю, где дверь.

Я была уверена, что так и есть.

— Ладно, — сказала я. — И все же, была рада тебя видеть.

— Да. И я тоже, — рассеянно пробормотал он, поворачиваясь.

Я наблюдала, как он прошел через дом, направляясь прямо к двери.

Прежде чем закрыть ее за собой, он посмотрел мне в глаза, сказав:

— Увидимся, Амелия.

— Увидимся, Микки, — ответила я.

Он кивнул, закрыл дверь и исчез.

Я закрыла глаза.

У меня зазвонил телефон.

Я открыла глаза, схватила телефон и выключила звук.

Затем, поскольку у меня не было выбора, или чего-то, что было бы полезно для меня, я вернулась к своим кексам.

*****

Я понятия не имела, получил ли Микки мое письмо.

Я просто знала, что он не ответил, как обещал, чтобы поделиться своим номером телефона.

И я сказала себе, что меня это устраивает.

Но я солгала.

ГЛАВА 6

Ни один из них не ответил

В три тридцать в пятницу, когда мои дети вновь должны были прибыть ко мне, я была готова.

Слова Микки о том, что его бывшая жена позволяет своим детям делать все, что угодно, потому что компенсирует свои слабости, не ускользнули от меня.

В свой первый визит они приезжали, чтобы здесь обосноваться. Сделали они это или нет — было их выбором (хотя, поскольку их здесь почти не было, я знала, что они этого не сделали).

Теперь пришло время объяснить им, что это их дом, я их мать, мы семья, и все должно происходить определенным образом.

Поэтому, когда я стояла в проеме открытой парадной двери и смотрела, как подъезжает красный «Цивик», я была готова встретиться лицом к лицу со своими детьми и продолжить исцеление.

Прибытие в дом проходило точно так же, как и в первый раз. Дети похватали свои сумки. Я их поприветствовала. Пиппа на меня не смотрела. Оден почти не обращал внимания.

Я впустила их и закрыла за нами дверь.

Хотя оба они с удивлением уставились на очень изменившуюся гостиную, они делали это, направляясь прямиком в свои комнаты.

На глубоком вдохе я набралась храбрости и на выдохе скрестила руки.

— Подождите секунду, ребята, — крикнула я.

Они остановились и повернулись ко мне почти у самого входа в гостиную.

Переводя взгляд с одного на другого, я выложила все так, как репетировала.

— Ладно, просто хочу сказать, что если у вас есть планы на сегодняшний вечер с друзьями, я не хочу заставлять вас их менять в последнюю минуту. Так что я позволю вам уйти, если это то, что вы собираетесь сделать.

Оден скривила губы. Лицо Олимпии ожесточилось, и она уставилась в пол.

— Завтра, — продолжала я, — у нас будет семейный ужин. Если у вас есть планы, вам нужно их изменить. Вы можете делать все, что пожелаете, в течение дня и после обеда, но едим мы вместе. И, в конечном счете, я хотела бы познакомиться с вашими новыми друзьями, поэтому желательно, чтобы вы подумали о том, чтобы пригласить их. И еще я скажу, что провожу с вами не так уж много времени. Я скучаю по вам, когда вы уезжаете. Я все время думаю о вас. Так что, когда вы будете у меня, мне бы хотелось проводить с вами время. Это означает, что после этого уик-энда я попрошу вас, когда вы находитесь со мной, планировать наше совместное времяпрепровождение, а не делать что-то еще.

Это заставило меня увидеть глаза Пиппы, которые превратились в щелочки, а Оден впилась в меня взглядом.

— Если это не что-то особенное или то, чего вы не хотите пропустить, — мягко сказала я. — Разумеется, в таком случае я хочу, чтобы вы это делали. Но если это не так, мне хотелось бы, чтобы вы были со мной.

Пиппа подтянула бедро, слегка вытянула ногу и скрестила руки на груди, глядя на мебель в гостиной.

Оден продолжал свирепо смотреть на меня.

— В воскресенье, — продолжала я, — я иду на аукцион недвижимости. — Я махнула рукой в сторону гостиной. — Как я уже вам писала, а теперь вы и сами можете видеть, я продала большую часть наших старых вещей, чтобы собрать деньги для городской юношеской Лиги по боксу. Новый город для меня, новое начало во многих отношениях, в том числе, я надеюсь, с вами двумя.

Я остановилась, внимательно наблюдая за ними, но ни один из них ничего мне не сказал, Пиппа целенаправленно смотрела на море.

Так что у меня не было другого выбора, кроме как продолжать в том же духе.

— Я иду со своей новой подругой, Джози. Она очень милая. Я бы хотела, чтобы вы с ней познакомились. Я никогда не бывала на аукционе, но это может быть весело. И еще многое предстоит сделать, чтобы этот дом стал нашим, и я была бы очень, очень счастлива, если бы вы приняли участие в этом вместе со мной.

Никто из них ничего не сказал.

Я сделала еще один вдох, и продолжила.

— Я уже распаковала вещи в ваших комнатах. Я также их все просмотрела. В эти выходные я бы хотела, чтобы вы перебрали груды вещей, которые я отобрала из того, чем вы больше не пользуетесь или вам не нужно. Если они не нужны вам, то ими могут воспользоваться в другом месте. Но если это не так, я хочу, чтобы вы их забрали. Так что просто разберись с этим для меня, возьмите то, что хотите сохранить, отложите то, что не нужно, в одну из дополнительных комнат, и я разберусь с этим за вас. И, Пиппа, — позвала я. Она посмотрела на меня, и я улыбнулась своей малышке. — У меня есть сюрприз для тебя в твоей комнате. Надеюсь, тебе понравится.

Она ничего не ответила.

Мне больше нечего было сказать.

Мы с детьми стояли в пятнадцати футах друг от друга, разделенные тысячами миль, и делали это молча.

Наконец Оден заговорил:

— Ты закончила?

Его слова и тон глубоко ранили меня, и я почувствовала, как мое сердце закровоточило.

— Да, — ответила я. — Кроме того, я испекла овсяное печенье с корицей. Оно лежит в жестяной банке на кухонном столе. Возьмете сами.

Оден проигнорировала это, хотя они были особенно любимы им, и вместо этого сказал:

— У нас обоих планы. — Я облизала свои губы и сжала их вместе, кивнув. — Итак, если ты закончила, мы можем вернуться к ним? — злобно спросил он.

— Как я уже сказала, дорогой, можете. Но я хочу, чтобы завтра вечером вы оба были дома и мы с вами поужинали, — сказала я ему.

— Без разницы, — пробормотал он, поворачиваясь, и Пиппа последовала за ним.

— Не без разницы, — окликнула я и сделала это твердо, снова привлекая их внимание. — Я говорю серьезно, дети. Я хочу, чтобы завтра вечером вы были дома, и мы бы поужинали.

— Раз должны, будем, — отрезал Оден.

Это было не так уж много, но я согласилась.

Я посмотрела на Пиппу.

— Милая? — спросила я.

— Если я должна это сделать, то сделаю, — пробормотала она.

Это было то же самое, но я все равно приняла это.

— Спасибо, — пробормотала я.

Пиппа посмотрела на брата и закатила глаза.

Оден посмотрел на сестру и покачал головой.

Затем они оба больше не задерживались и исчезли в коридоре.

Вскоре после этого они снова появились.

Но только, чтобы уйти.

*****

На следующий вечер я приготовила ужин — одно из их любимых блюд: превосходный ростбиф со свежеприготовленным соусом из хрена, запеченным картофелем, зеленой фасолью и домашними булочками. Я увенчала все это одним из любимых блюд Олимпии, моим декадентским сырым морковным пирогом с густым кремом из сливочного сыра.

У меня было достаточно времени, чтобы это приготовить, учитывая, что оба моих ребенка ушли в субботу очень рано и не появлялись до тех пор, пока не настало время ужина. Они тщательно спланировали и точно рассчитали время таким образом, чтобы до шести часов ни одному из них не пришлось находиться со мной наедине.

Так как я еще не заменила обеденный стол, мы ели из новых тарелок, сидя за журнальным столом.

Разговор был натянутым, в основном бурчание и жалобы на то, что наш обеденный стол исчез, как и приставной столик, поэтому им пришлось наклоняться к полу, чтобы взять свои напитки.

И все же, они сидели рядом со мной, и я приняла это, говоря себе, что это прогресс, незначительный, но, по крайней мере, это было хоть что-то.

После, когда я надеялась, что они посидят со мной на диване и посмотрят фильм по нашему новому, огромному, дорогому телевизору, они в унисон отнесли свои тарелки в раковину и начали расходиться по своим комнатам.

— Дети, — позвала я, замедлив их шаг, но, не остановив полностью. — Я готовила, — продолжила я. — Думаю, будет справедливо, если вы вымоете посуду.

— Мы сделаем это позже, — ответил Оден, прежде чем его поглотила темнота гостиной.

Пиппа ничего не ответила и просто исчезла.

Я боролась с желанием снова наполнить свой бокал.

Вместо этого я взяла книгу, но не стала ее читать. Я просто сидела на своем месте, держа перед собой книгу, и ждала, когда они выйдут и снова покинут дом.

Но они этого не сделали.

Это меня удивило.

Это удивило меня и вселило надежду.

Если они собираются остаться, может, я смогу убедить их присоединиться ко мне за просмотром фильма. Я бы смирилась с их угрюмым видом и терпела его, говоря себе, что это не трудно, если все наше внимание будет отвлечено фильмом.

Чтобы сделать эту попытку, я отложила книгу в сторону, поднялась по ступенькам из гостиной и направилась по коридору.

Их двери были открыты. В них горел свет.

И даже не успев подойти к двери в комнату Пиппы, я услышала ее голос.

Услышав ее ехидный тон, я остановилась и прислушалась.

— … приходится носить солнцезащитные очки, это одеяло такое яркое и такое уродливое. Я не могу понять, почему она выбросила все мои вещи и купила мне это. Я его ненавижу. Она невероятно полоумная.

Мои ноги двигали меня, неся в противоположном направлении, куда я не хотела идти, и остановили в проеме ее двери.

Моя прекрасная маленькая девочка, становящаяся взрослой, заметила это движение, ее голова дернулась в мою сторону, а ее глаза, как две капли похожие на мои, устремились прямо на меня.

Они в ужасе распахнулись.

Их заволокло смятение.

Затем они мгновенно ожесточились в гневе.

— Долго подслушиваешь? — огрызнулась она.

— Не забудь помыть посуду, детка, — прошептала я.

Она сверкнула глазами.

Я протянула руку, взялась за ручку и закрыла дверь.

Меня разрывало изнутри, мои ноги перенесли меня к комнате сына, он тоже разговаривал.

Я даже не стала скрываться. Я прислонилась плечом к дверному косяку и смотрела, как он ходит по комнате. Попеременно оказываясь ко мне спиной и боком, он меня не замечал.

— … всё, папа, она продала всё. Она продала всё, что было в нашем доме. Говорит, что сделала это ради благотворительности. Заползла в задницы всех жителей города. Возможно, потому что не хочет, чтобы город думал, что она чокнутая. Но она сделала это, продав все наши вещи, ради какой-то долбаной юношеской боксерской лиги. Будто ей есть дело до бокса. Ей на все наплевать, и на наш дом уж точно, потому что она от всего избавилась.

Он подпрыгнул, уловив боковым зрением мое движение, когда я наклонилась вперед и схватилась за ручку его двери.

Его глаза остановились на мне, лицо побледнело и осунулось, но я выдержала его взгляд, когда я закрыла его дверь, мои глаза были полны слез.

Я прошла прямо в свою комнату и закрыла дверь.

Затем я направилась к своей сказочной кушетке, стоявшей на толстом ковре с узором из гальки, возле великолепного отдельно стоящего камина, и села на нее спиной к стене, прижав колени к груди, обхватив руками икры и глядя через всю комнату на заходящее над морем солнце.

Мои дети ненавидели меня.

Они ненавидели меня.

Он забрал все, что у меня было, абсолютно все, но когда я разрыдалась, то сделала это молча.

*****

На следующее утро я проснулась, а посуда в раковине стояла грязной.

Я сварила кофе, вымыла тарелки, налила чашку кофе, затем вернулась в свою комнату, приняла душ и приготовилась встретить новый день.

Я вышла и направилась по противоположному коридору.

Я громко постучала в дверь Пиппы, не открывая ее, и крикнула:

— Мне нужно, чтобы ты встала, Олимпия. Иди на кухню. Я хочу поговорить с тобой. Сейчас.

Я прошла дальше и сделала то же самое у двери Одена.

Я пошла на кухню, приготовила дорожную кружку и стала ждать.

Сонные, в своих пижамах, выглядевшие милыми, юными и прекрасными, мои дети вышли и осторожно встали напротив бара ко мне лицом.

Ни один из них не встретился со мной взглядом.

Говоря их словами, «без разницы».

— Поскольку вы вряд ли захотите пойти на аукцион со мной и Джози, а мне нужно срочно уехать, я уеду. Поскольку меня не будет дома, а вы ясно дали понять, что ни один из вас не хочет здесь находиться, нет никаких причин оставаться, пока меня не будет. Можете отправляться домой к своему отцу.

Их глаза расширились, Пиппа посмотрела на Одена, но Оден перевел свой настороженный взгляд на меня.

— Прежде чем вы уйдете, я бы хотела, чтобы вы прибрались в своих комнатах, застелили постели и, как я вас просила, просмотрели эти груды. Если вы этого не сделаете, я буду считать, что вам не нужно ничего из тех вещей, и пожертвую их на благотворительность. — Я посмотрела на свою дочь. — А если тебе действительно не нравится новое постельное белье, то твое старое лежит в первой спальне для гостей. Просто возьми его и отнеси в свою комнату. Я поменяю его и займусь новыми.

Я глубоко вздохнула, подошла к стойке, сунула телефон в сумочку и повесила ее на плечо.

Пока я это делала, ни один из моих детей ничего не сказал.

Я вышла из-за стойки и остановилась, обернувшись к ним.

— Я совершила серьезные ошибки, — прошептала я и увидела, как их тела замерли. — Мне это известно. Я уже призналась в этом. Я приехала сюда не для того, чтобы продолжать это делать, а чтобы вернуть свою семью. Вы мои дети, и я люблю вас. Я люблю вас больше всего на свете. Я люблю вас больше собственной жизни. Я подвела вас и намерена это исправить. Я понимаю ваш гнев. И не виню вас за это. Все, о чем я прошу, — это дать мне шанс. Последний шанс показать вам, что я сожалею, и вернуть себе маму, которую вы любите. Маму, которую вы хотите видеть в своей жизни. Потому что в моей нет ничего, чего бы я хотела больше, чем иметь в ней вас.

Они ничего не сказали.

Я и это приняла, кивнула и закончила.

— Я люблю вас, милые. Всего хорошего, возьмите печенье с собой, и увидимся через месяц.

И с этими словами я ушла.

*****

Хотя со стороны Джози было любезно не комментировать тот факт, что я приехала на аукцион без своих детей, все равно я чувствовала себя неловко.

Но это была не самая худшая часть моего дня.

Худшее уже произошло.

В другом расположении духа я бы с удовольствием поучаствовала в аукционе.

Несмотря на то, что я была едва способна двигаться, я все же нашла и купила потрясающий набор мебели — включая высокое кожаное кресло на колесиках с высокой спинкой и величественный письменный стол — который идеально подошел бы для задней комнаты.

Мало того, я отыскала причудливый спальный гарнитур, который купила для гостевой спальни. Мне понадобились бы матрасы, но я представляла себе вычурную комнату с видом на море, которую предоставляла бы любому гостю, которого, в конечном счете, могла бы принять (хотя их было немного и все они находились далеко, единственная перспектива — это мой брат и его семья, только троих из четырех членов которой я действительно хотела бы видеть в своем доме) в спокойном, но чрезвычайно красивом месте, чтобы они смогли назвать это своим домом вдали от дома.

Я вернулась в Голубой Утес сразу после трех, за пару часов до того, как мои дети должны были меня покинуть.

Я вернулась все в тот же пустой дом.

Они оставили печенье.

Они не разобрали свои груды вещей.

Но Олимпия не взяла свое старое постельное белье.

Я написала им обоим, чтобы убедиться, что они не против, если я пожертвую их вещи, и уточнила, хочет ли Пиппа оставить свое новое постельное белье.

Никто из них не ответил.

ГЛАВА 7

Собирая осколки

На следующий вечер я сидела в машине и пялилась на многозальный кинотеатр.

Я делала это, сосредоточившись.

И то, на чем я сосредоточилась, не было связано с катастрофическим визитом моих детей в прошедший уик-энд.

Нет, я сосредоточилась на том, что купленную на аукционе мебель доставят на следующий день, и таким образом я могла бы переключиться на создание спокойной, причудливой комнаты с видом на море, которая восхитит гостей, недостаток в которых у меня, вероятно, будет.

Я также сосредоточилась на своем триумфе в тот день в «Доме Голубке», не слишком взволновавшись во время обеда, когда миссис Макмерфи сжала мое запястье своей костлявой рукой, дернула к себе и посмотрела на меня ясными, светло-голубыми глазами, прошипев: «Я знаю, что ты шпионка». Затем она отпустила меня только для того, чтобы угрожающе провести пальцем по своей шее и заявить: «Я скажу генералу Паттону».

Кроме того, я сосредоточилась на том факте, что прямо сейчас, вместо того чтобы пойти и купить гоночный «Thunderbird» с белой обивкой и отправиться на нем к ближайшему утесу, с которого на полном ходу можно было спрыгнуть — учитывая учиненный в моей жизни беспорядок, это был единственный доступный мне вариант — я собиралась в кино.

Одна.

Я никогда ничего не делала одна, только ходила по магазинам. Я не ходила одна на ужин. Я даже никогда не ходила одна в спа-салон.

Когда я потеряла Конрада и всех своих друзей, со мной ходила Робин.

При этой мысли у меня зазвонил телефон.

Мне не следовало доставать его из сумочки. Я знала, кто звонит.

Хотя это могли быть Джози и Алисса. Похоже, я им действительно нравилась, и им определенно нравилось декорировать дом.

Но когда я посмотрела на дисплей, то поняла, что была права.

Там было написано: «Папа».

Я долго смотрела на него. Достаточно долго, чтобы он перестал звонить. Достаточно долго, чтобы он зазвонил снова, говоря, что я не ответила.

Затем, к моему удивлению, он снова загудел, сообщая, что мне пришло голосовое сообщение.

Что-то новенькое.

Он еще не оставлял голосовых сообщений.

Дерьмо.

Вот тогда-то я и сделала то, чего не должна была делать.

Я включила телефон, перешла к голосовой почте и прослушала ее.

— Амелия, позвони мне, — ледяным тоном произнес отец.

— Дерьмо, — прошептала я, роняя телефон, но водя пальцем по экрану, переходя к текстовым сообщениям.

Не то чтобы я собиралась писать отцу. Я знала, что он уже сходит с ума, вынашивая планы спустить с меня шкуру. Я не стала писать смс. Если я попытаюсь ему написать, он, скорее всего, заплатит миллионы долларов какому-нибудь ученому гению, чтобы тот создал снежные бомбы, направил их на мой дом, похоронив меня под лавиной холода.

Нет, я подошла к переписке с Робин и открыла ее.

Я написала ей последнее сообщение две недели назад.

Но мой ответ ей пришел через два дня после ее сообщения.

Она отказалась от меня.

Я сказала себе, что это именно то, чего я хочу. Мне нужны были здоровые отношения.

Во всяком случае, недавний визит детей показал мне, что я не могу свернуть с этого пути.

Но я скучала по своей подруге.

Я положила руку с телефоном на бедро и уронила голову на руль.

Джози и Алисса были очень милы. Джози и Алисса ясно дали понять, что я им нравлюсь. Джози и Алисса также ясно дали понять, что они будут рядом, чтобы выслушать меня, если мне это понадобится.

Но я не могла поделиться с ними ни этим, ни теми гадостями, что совершила против своей семьи. Я хотела, чтобы они продолжали любить меня, а не думали, что я и есть та чокнутая, какой назвал меня мой сын.

Нет, именно тогда мне нужен был кто-то, кто знал бы меня. Кто меня понимал. Кто понимал, где я была и куда направляюсь.

Робин знала первое.

А последнее… я не была уверена.

Но в тот момент я уже не была уверена, что не должна дать ей шанса попытаться.

И в тот момент меня больше всего беспокоило то, что чем дольше я не буду предлагать ей эту возможность, тем меньше вероятность того, что она сможет ею воспользоваться.

Более того, себе я его дала.

— Шаг за шагом, — прошептала я рулю. — По одной трудной задаче за раз. Постепенно. Продолжай двигаться, Эми.

Я моргнула, глядя на руль, и резко выпрямилась.

Я никогда не называла себя Эми, потому что никто никогда не называл меня Эми.

До сих пор.

— О боже, теперь я мучаю себя нелепицей, — огрызнулась я на ветровое стекло.

То, что находилось за пределами, приобрело ясные очертания, и я вспомнила, что поставила себе задачу пойти в кино. Чтобы продолжать строить свою жизнь. Чтобы научиться чувствовать себя комфортно с самой собой.

Сидеть в машине и сомневаться в себе, разговаривая с самой собой, означало, что я терплю неудачу.

Я решительно выключила телефон, бросила его в сумочку, схватила ее и вышла из машины.

Я уже сидела на своем месте в кинотеатре, когда поняла, что все это не так уж и трудно.

На самом деле, это было не просто легко, это было здорово.

Конечно, просить один билет было немного тяжеловато.

Но потом я купила себе все, что хотела, зная, что мне не придется делиться. Поэтому я купила ведро попкорна, коробку молочных конфет и диетическую колу, такую большую, что она могла бы утолить жажду целой армии.

И когда я попала в кинозал, то обнаружила, что при выборе места мне не нужно принимать во внимание ничьи предпочтения, кроме своих собственных.

Мне не нужно было выбирать место в середине ряда в центре зала, потому что Оден любил сидеть близко, а Олимпия далеко. Мне также не нужно было сидеть далеко позади, как требовала Робин, потому что ей больше нравилось наблюдать за людьми, чем смотреть кино.

Я села там, где хотела, за местами для инвалидов, зная, что никто не сядет передо мной, и я могу положить ноги на перила, никого не беспокоя.

Ладно, места были в стороне.

Но это было потрясающе.

Я сделала глоток. Принялась жевать. Я разглядывала каждую мелочь, что мелькала на экране, и свободно оценивала (мысленно) нелепые рекламы, безмерно наслаждаясь собой, предвкушая, как потеряюсь в кино, найду то, что мне действительно нравится делать, проводя время только с собой.

А потом случилось это.

Свет уже погасили, начинались трейлеры, и у противоположного входа, где я сидела, я заметила движение.

Я посмотрела в ту сторону, предполагая лишь бросить взгляд, но одним взглядом не обошлось.

Потому что опоздавшие были парой.

И одна половина этой пары был Микки.

Мой живот сжался, мышцы напряглись, и я смотрела, как он вошел, обняв за плечи очень высокую, очень пышнотелую, очень красивую рыжеволосую женщину, которая была совсем на меня не похожа.

Свет был тусклым, я не могла рассмотреть ее, чтобы определить возраст, но многое было ясно.

Она была намного выше меня.

Ее волосы были гораздо лучше, чем у меня.

Она была одета гораздо лучше, чем я когда-либо.

Она была намного, намного красивее меня.

И улыбка в ответ на улыбку Микки — самый сильный удар из всех…

Она была на свидании с Микки.

Я резко перевела взгляд на экран, чувствуя, как меня тошнит, и, надеясь, надеясь, надеясь, что он не увидит меня в кинотеатре совсем одну за просмотром фильма.

Вскоре после этого зал погрузился в темноту, и я стала ждать. Я действительно считала секунды.

Когда я поняла, что время пришло, я осторожно, тихо поставила свои угощения на пол (хотя звуковая система могла бы заглушить взрыв бомбы). Я схватила сумочку, затем согнулась пополам (хотя зал и не был переполнен, и я никому не мешала смотреть, но все равно старалась выглядеть как можно незаметнее) и бросилась к лестнице, обогнула ее, пробежала по боковому коридору и вышла из зала.

Я заставила себя сбавить скорость и пойти быстрым шагом, который вывел меня через вестибюль из кинотеатра и сразу же привел к моей машине.

Я села в машину.

Бросила сумочку на пассажирское сиденье.

Завела мотор.

И убралась оттуда нахрен.

Я отправилась домой, а мне не следовало этого делать. Мне следовало бы глубоко вдохнуть. Мне следовало бы собраться с мыслями. Мне следовало бы успокоиться.

Я этого не сделала.

Но каким-то чудом я благополучно добралась домой.

А когда я вернулась домой, то уже не хотела там находиться. Я хотела сбежать. Мое пребывание в доме было последнее, чего мне хотелось, учитывая мою внутреннюю неустойчивость.

Но, как это уже вошло у них в привычку, мои ноги решили за меня.

Итак, я оказалась в своей ванной комнате, включила свет и встала перед зеркалом.

Я посмотрела на себя. Я должна была. Я не могла этого избежать.

Но я сделала это, будучи абсолютно уверенной, что на самом деле не видела себя.

В этот момент мои глаза отказывались меня видеть.

И все оказалось гораздо хуже, чем я ожидала.

Не хуже, чем могло бы. Моя мать вдалбливала мне правила ухода за собой с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать, и мне разрешили наносить легкий макияж.

Так что я снимала макияж. Увлажняла кожу (ежедневно и ежевечерне). Делала пилинг, а дважды в неделю делала глубокую чистку, прежде чем получила пощечину.

Но кроме этого… я не заботилась о себе.

В моих блестящих темных волосах появились седые пряди. Серебристо-серый цвет, который, когда захватит власть, возможно, будет ошеломляющим.

В тот момент я выглядела так, будто мне все равно.

У меня на лбу были морщины, но немного.

Но кожа была желтоватой. Щеки ввалились. Глаза выглядели огромными и не в приятном смысле этого слова. Макияж присутствовал, но он был не вдохновляющим, абсолютно никак меня не украшая.

И я уже знала, что моя одежда была консервативной, высокого качества, но как у женщины старше моих лет. Я не была бойкой двадцатилетней девчонкой, но все же она была не для моего возраста.

Я осмотрела себя.

У меня был такой вид, будто мне… было… плевать.

Потому что это не так.

С тех пор как я переехала в Магдалену, я ни разу не ходила в приличный косметический салон. Не делала ни маникюра, ни педикюра. Я не стриглась даже до того, как приехала сюда. И ни разу не красила волосы, седина начала появляться, когда Конрад ушел от меня (и, кстати, я винила его за каждый новый волосок, несмотря на то, что в моем возрасте это было нормально), и я оставила все как есть.

Робин говорила мне об этом, осторожно, деликатно. Мама тоже, но без осторожности, ее слова обижали.

Я вела себя так, будто они ничего мне не говорили.

Я запустила себя.

У Микки явно были другие вкусы: высокий рост, возможно, моложе, модная одежда, красивые рыжие волосы (хотя у его женщины была большая грудь, и у меня тоже, но это было единственное, что нас объединяло).

Но глядя на катастрофу, которую я из себя представляла, было неудивительно, что Джейк Спир даже не взглянул на мои волосы. И неудивительно, что боксер в спортзале не обращал на меня никакого внимания.

Я уже была не молода.

— Но я еще не умерла, — прошептала я своему отражению.

На этом я сбросила сумочку с плеча, и она упала на тумбу. Я достала телефон. И сделала тот звонок, который должна была сделать.

— Привет, Амелия, как твой вечер? — ответила Джози.

— Мне нужно пообедать.

Последовала тяжелая пауза, а затем:

— Прости, что?

— Ты. Я. Алисса. Завтра в обед. Чрезвычайная ситуация, — только и смогла выдавить я, не отрывая глаз от зеркала.

— Ты в порядке? — спросила она с сильным беспокойством в голосе.

— Нет. Нет, я далеко не в порядке, — сказала я ей.

— Тебе нужно, чтобы прямо сейчас я приехала? — продолжала она.

— Обед, — это прозвучало как писк. Я просто терялась. Я чувствовала, как это происходит. — Завтра. Можешь позвонить Алиссе?

Я крепко зажмурилась, борясь со своими мыслями, говорящими мне, что я драматизирую, веду себя эгоистично, бездумно, требовательно, как слабачка. Говоря себе, что это хорошие женщины, они поймут. Если я им позволю. Я открыла глаза и прошептала:

— Пожалуйста, Джози.

— Все, что угодно, Амелия. Все, что тебе нужно, — прошептала Джози в ответ. Да, хорошая женщина. — Я позвоню Алиссе. А до тех пор ты будешь в порядке?

— Да. — Ответ вышел хриплым. Я прочистила горло. — Да. Со мной все будет в порядке.

— Хорошо, — сказала она, как будто не веря мне. — Я напишу тебе, где и когда.

— Хорошо, Джози, — ответила я.

— Ты уверена, что с тобой все будет в порядке?

Нет.

Но я была уверена, что должна продолжать попытки.

По крайней мере, какое-то время.

— Да, будет, и Джози…?

— Да?

— Спасибо, — тихо сказала я.

— Как я уже сказала, когда угодно, Амелия. Что угодно.

Да, она мне очень нравилась.

Я просто надеялась, что я буду продолжать нравиться ей.

— Увидимся завтра за обедом, — продолжила она.

— Увидимся за обедом, Джози.

Мы попрощались и отключились.

Затем я направилась прямиком в гараж, взяла несколько коробок, пошла на кухню, взяла упаковочную ленту и вернулась в ванную.

Если только не было абсолютной необходимости, чтобы одеть это в течение следующих двух дней, я упаковала всё.

Всё.

Одежду. Обувь. Ремни. Сумки.

Я также бросила туда всю свою косметику.

Я перетащила всё это в гараж, приняла душ, надела единственную ночную рубашку, что осталась, и легла в постель.

Было еще очень рано.

Чтобы заснуть, потребовалась целая вечность.

Но, в конце концов, мне это удалось, и я пожалела об этом.

Потому что мне приснилось, как Микки женится на высокой красивой рыжеволосой девушке, которая не была мной.

*****

Выскочив на следующее утро за дверь еще до того, как мебельный фургон отъехал после доставки, я рванула в Магдалену, будто за мной гнались черти.

Я припарковалась на Кросс-стрит.

И потащилась в закусочную «Уэзерби».

Я сразу же заметила Джози и Алиссу, сидящих в кабинке и ждущих меня. Я поняла это, по трем стаканам воды со льдом перед ними.

И я проигнорировала их потрясенные взгляды, когда они увидели, что я вошла без макияжа, с волосами, собранными в конский хвост, и я знала, что выгляжу бледной и безумной.

— О Боже, дорогая, ты выглядишь так… — выдохнула Алисса, когда я села напротив них.

— Мне нужно преобразиться, — объявила я.

Алисса крепко сжала губы.

Они уставились на меня.

Потом я подпрыгнула, когда Джози вдруг вылетела из кабинки.

А все потому, что Алисса вытолкнула ее вон.

Джози выпрямилась и резко обернулась, ее глаза сузились, лицо было полно возмущения, тон ледяным.

— Да что же это такое?

Алисса без колебаний вышла из кабинки, из которой вытолкнула Джози, махнув на нее рукой.

— Нет времени, — пробормотала она и посмотрела в сторону кассы. — Марджори. Три сэндвича с говядиной и сыром. Через двадцать минут я пришлю кого-нибудь из салона их забрать.

— Я не хочу сэндвич с говядиной и сыром, — отрезала Джози.

Алисса даже на нее не взглянула.

— Два сэндвича с говядиной и сыром и один Рубен. (Прим. переводчика: Рубен — американский сэндвич на гриле, состоящий из солонины, швейцарского сыра, квашеной капусты и русской заправки, зажаренной между ломтиками ржаного хлеба.)

Джози подошла к ней поближе.

— Мне не нужен Рубен. Я хочу салат Кобба.

— О, ради бога! — отрезала Алисса. — Два сэндвича с говядиной и сыром и салат Кобба.

После этого я тоже вышла из кабинки и неуверенно добавила:

— Вообще-то я хотел салат Цезарь с цыпленком.

Алисса всплеснула руками, но спросила официантку, которую, очевидно, звали Марджори.

— Запомнила?

— Запомнила, детка, — ответила Марджори.

— И три диетические колы, — продолжила Алисса, хватая меня за руку и таща к двери.

Мы оказались на тротуаре, и Алисса тащила меня по нему в направлении своего салона красоты, «Дома красоты Мод» (Алисса была парикмахером, у которой был свой собственный салон, плюс Джози, сделала карьеру в мире моды, поэтому я заручилась их поддержкой), когда Джози потребовала:

— Можешь объяснить, почему ведешь себя как сумасшедшая?

Алисса резко остановилась, заставив меня врезаться в нее, но она этого не заметила.

Она смотрела только на Джози.

— Потому что наша девочка очень красивая, — заявила она.

Я шумно втянула воздух.

Но она еще не закончила.

— Но она сломлена.

Я уставилась на ее профиль, и затаила дыхание.

— Не знаю, почему, — продолжала Алисса. — Просто знаю, что это дерьмо реально. И каждая девушка знает, что преображение — это начало сбора осколков. И я все это уже пережила.

Она повернулась ко мне, и тут я заметила, что мое зрение затуманилось.

— Если хочешь поделиться, то сделай это, — предложила она. — Если не хочешь, пусть это останется при тебе. Но я сделаю это, и Джози тоже. Я возьмусь за твои волосы. Джози — за макияж. И мы обе выберем тебе одежду.

Внезапно она резко подняла руку, протянув ладонь к Джози, и посмотрела в ее сторону.

Она сделала это, все еще продолжая говорить.

— Я знаю, что хожу одетая как шлюха. Мне это нравится. В этом вся я. Моему малышу это нравится. Держит его таким, каким я хочу его видеть. Но с нашей Амелией мне виднее. Ты вносишь свой высший класс, но то, что я играю свою роль, еще не значит, что я привнесу лишь отбросы. Я беру на себя эффект Ба-Ба-Бум, потому что с ее сиськами и задницей она может быть всюду Ба-Ба-Бум.

Она снова повернулась ко мне.

— Только вот ты слишком худая. Сестренка, ты должна поесть.

И с этими словами, не говоря больше ни слова, она бросилась к «Дому красоты Мод», таща меня за собой.

Я уже сидела на кресле в накидке, когда осознала, что происходит, а Алисса еще не закончила командовать.

Она сунула в руки Джози планшет и объявила:

— У меня клиент в час тридцать. У нас не так много времени, но я собираюсь над ней поработать. Ты будешь заниматься поиском. Воспользуйся Wi-Fi салона. Пароль написан на клочке бумаги в верхнем ящике. Покажи ей, что найдешь. Покажи мне. Отправь ей ссылки по электронной почте. Все, что мы захотим купить в магазине, мы купим завтра. — Она положила руку мне на плечо. — По возвращении домой, детка, ты откроешь эти ссылки, и сойдешь с ума, покупая всё, что тебе захочется. А теперь! — взволнованно воскликнула она. — Мне нужно пойти сварить немного магического зелья. Скоро вернусь.

И она ушла.

Я сидела в кресле в накидке и смотрела ей вслед.

Я медленно перевела взгляд на Джози.

Она стояла рядом с моим креслом, держа в руках забытый планшет, и ее взгляд были там, где до этого стояла Алисса.

— Если у тебя есть другие дела… — начала я.

Я остановилась, когда ее взгляд упал на меня.

— Сейчас нет ничего важнее того, что нужно тебе.

Мое зрение снова затуманилось.

— Это… — начала я снова.

— Ты собираешь осколки, — закончила она за меня. — А мы, рядом с тобой, помогаем.

Я почувствовала, как по моей щеке скатилась слеза.

— Я эгоистка, — прошептала я.

Ее голова склонилась набок, глаза наполнились замешательством.

— То есть?

— Вы обе бросили всё, чтобы я могла сделать новую прическу, — объяснила я и покачала головой. — Да, я такая. По крайней мере, часть меня. Эгоистка.

— Могу я спросить, если бы мы с тобой встретились, и я вела бы себя так же, как ты, с момента нашего знакомства, и вдруг я бы тебе позвонила, дав понять, что ты мне нужна, как бы ты себя чувствовала?

Боже.

— Я была бы польщена, что ты ко мне обратилась, — тихо сказала я.

— Вот именно, — твердо ответила она.

— Я испортила всю свою жизнь, — поделилась я.

— Присоединяйся к клубу, Амелия, — тут же ответила она.

Я моргнула, и еще одна слеза скатилась по моей щеке.

О чем это она говорит?

Она была великолепна. Она была самой модной женщиной, которую я когда-либо видела. Всегда безупречно одета. У нее был Джейк, милый, добрый и почти такой же красивый, как Микки, и он был так увлечен ею, что это было даже не смешно. У нее был приемный сын, но он явно обожал ее сверх всякой меры. И двое других детей Джейка любили ее точно так же.

У нее было всё.

Как же ее жизнь могла превратиться в хаос?

— У меня не всегда был Джейк и всё, что он мне подарил, — объявила она, словно услышав мои мысли. — У меня не всегда были Коннер, Эмбер и Итан. У меня не всегда были Алисса и Джуниор. Раньше у меня почти ничего не было. А потом, — она наклонилась ко мне, не отрывая взгляда от моих глаз, — наконец-то, с оказанным мне содействием, и, говоря это, я имею в виду, что для меня это длилось десятилетия, я собрала осколки. — Она потянулась ко мне и схватила за руку. — Отметь себе, что когда я это делала, то была не одна.

Еще одна слеза скатилась по моей щеке.

Джози посмотрела на нее, потом снова на меня.

— Не окажешь ли мне честь, позволить помочь тебе?

Не имея возможности сделать что-либо еще, я кивнула.

Она сжала мою руку.

— Спасибо, — прошептала она.

— Не стоит благодарности, — прошептала я в ответ, только так я могла говорить.

Она хихикнула.

— Назад! — воскликнула Алисса, и мы с Джози обе подскочили, Джози отстранилась от меня, а я перевел взгляд на Алиссу в зеркале. — Так, вернем тебя к твоей первоначальной красоте с помощью осветленных прядей, создав захватывающий вид, только местами во всей массе этого великолепия, — заявила она, сваливая на стол передо мной две миски, что у нее были, и осторожно вытаскивая заколку, мои волосы упали на плечи. — Но вокруг твоего лица, — она откинула мои волосы вперед, на плечи, затем дернула несколько прядей у висков, — больше светлого, чтобы подчеркнуть твое красивое лицо. Хорошо звучит?

Я и понятия не имела. Я никогда не делала мелирования. Мама считала, что мелирование — слишком обыденно.

Но мне было все равно.

Алисса могла делать все, что угодно.

Лишь бы она помогла мне обрести новое «я».

— Звучит здорово, — тихо сказала я.

Она радостно улыбнулась моему отражению в зеркале, выпрямилась и крикнула на всю комнату:

— Руби! У нас есть задание, и нам нужно его выполнить, так что мы должны получить наш заказ у «Уэзерби». Скажи им, чтобы записали его на счет салона.

— У салона есть счет? — переспросил женский голос, который, как я подозревала, принадлежал Руби.

В этот момент Алисса натягивала перчатки.

— Скажи им, чтобы они его открыли.

— С тебя текила, полагаю, «Patrón», — заявила невидимая Руби.

— Как скажешь. Поторапливайся. Мои сучки голодны, — ответила Алисса, протягивая руку, чтобы открыть ящик, наполненный фольгой.

— Бегу, — ответила Руби.

Алисса начала разделять мне пряди.

— Что думаешь вот об этом? — спросила Джози, и я перевела взгляд на экран планшета.

На нем была пара просто необыкновенных серебристых лодочек.

— Может, тебе стоит достать из сумочки мою кредитную карту, — предложила я.

— Размер? — спросила Джози с улыбкой в голосе.

— Тридцать шесть, — ответила я.

Она схватила мою сумочку и села в кресло рядом со мной.

Алисса скручивала и фиксировала мои волосы.

И по мере того, как шло время, я обнаружила, что собирать осколки было удивительно легко.

Все что нужно было сделать это сесть в кресло…

И компания хороших женщин.

*****

— Готова?

Это было несколькими часами позже.

Спустя тысячи потраченных долларов на покупки онлайн.

После двух сеансов уроков макияжа (салон Алиссы предоставлял услуги макияжа по особым случаям и имел огромный запас косметики). Они происходили в промежутках между «работой надо мной» и мытьем волос. Алисса приняла клиента, затем вернулась, чтобы сделать стрижку (повернув меня спиной к зеркалу), Алисса приняла другого клиента, а затем вернулась, чтобы отточить образ.

Теперь все было закончено.

Уставившись в стену, не видя себя ни в одном из многочисленных зеркал вокруг, я солгала, потому что была взволнована как никогда:

— Готова.

Она резко меня развернула.

Я посмотрела в зеркало и увидела, как мое лицо сморщилось.

— Девочка, не начинай плакать! — Алисса почти кричала. — Ты испортишь свой макияж.

Я сделала глубокий вдох через нос. Выдох через рот. И уставилась на себя.

Алисса сделала легкую ступенчатую стрижку, что сделало мои теперь блестящие, без седины, слегка подкрашенные волосы, менее тяжелыми. Лесенка была более отчетливо заметна вокруг лица, обрамляя его по бокам, словно перышки, а длинная челка, свисавшая до ресниц, а на висках еще ниже, была отрезана. Это и обилие светлых прядей вокруг лица, придавали моей коже здоровый блеск. А опытная тактика Джози в нанесении макияжа, сводившаяся к правильному использованию цвета, идеальному затенению и тому подобному, заставила мои глаза выделиться еще больше, чем прежде.

Я выглядела моложе, не на десятилетия, но определенно моложе.

По большей части, я выглядела так, будто мне не плевать. Я выглядела так, будто мне не все равно. Так, что я чего-то стою… сама для себя.

Стою, чтобы заботиться о себе.

Стою, чтобы себя побаловать.

Стою всего.

— Мой муж, которого я любила больше всего на свете, за исключением моих детей, завел роман с медсестрой в своей больнице, надел ей на палец обручальное кольцо, прежде чем попросил меня о разводе, и женился на ней всего через несколько дней после того, как мы подписали бумаги, — сказала я зеркалу, глядя себе в глаза, которые, как я думала, когда была моложе, были моей лучшей чертой.

Те, что снова стали моей лучшей чертой.

Наконец-то.

— Вот дерьмо, — пробормотала Алисса.

Я почувствовала, как Джози прильнула ко мне.

Я не сводила с себя глаз.

— Я потерялась. Полностью, — заявила я. — Совершенно обезумела и при каждом удобном случае заставляла их обоих расплачиваться за предательство. Мои дети видели это. Это нездоровое поведение. Им оно не понравилось. Это продолжалось годами и всё стало настолько плохо, что моему бывшему пришлось переехать через всю страну, чтобы сбежать от меня. Он попросил судью присудить ему опеку над детьми. Они все здесь, и я последовала за ними, чтобы исцелить свою семью. Мой муж приветствовал меня в Магдалене, объявившись в моем новом доме, крича и угрожая мне. А в прошлые выходные мои дети ясно дали понять, что ненавидят меня.

— Амелия, — прошептала Джози.

Алисса села в кресло по другую сторону от меня и схватила за руку.

Я перевела взгляд с одной на другую, а затем снова на зеркало.

— Я все испортила, — прошептала я свое признание.

Никто из них ничего не сказал.

— И не перестаю этого делать, — продолжала я.

Они всё еще молчали.

— А теперь я изо всех сил стараюсь исправить то, что сломала, но боюсь, что потерплю неудачу, потому что они полностью потеряли веру в меня.

Мои новые друзья хранили молчание.

— Я скучаю по своей семье. — Это прозвучало почти как всхлип.

— Ну конечно скучаешь, — сказала Алисса, пожимая мою руку.

— А я только все порчу, — продолжала я.

— Конечно же, нет, — заявила Алисса, напугав меня, и я посмотрела в ее сторону.

— Что, прости?

— Итак, как я понимаю, ты совсем рехнулась, когда муж тебя бросил, — заметила она.

— Да, — унизительно подтвердила я.

— И эти двое, он и его новая женщина, не заслуживают этого… о чем ты? — спросила она.

Я вытаращила глаза.

— Дерьмо случается, детка, — продолжила она. — Браки распадаются по многим причинам. А ты сидишь в кресле, который видел много безобразных историй, и среди них есть те, где женщины теряют своих мужчин, потому что эти мужчины разлюбили их и полюбили кого-то другого. Я не испытала этих чувств, поэтому не могу сказать, нормально это или нет, когда подобное дерьмо происходит. Могу только сказать, что это не нормально, если оно происходит, когда кто-то все еще носит обручальное кольцо.

— Она права, — добавила Джози, и я посмотрела в ее сторону.

Но когда Алисса снова заговорила, я опять взглянула на нее.

— Не знаю, что видели твои дети. Могу лишь догадываться, если все стало настолько плохо, что для них это дерьмо так же безобразно, как и для тебя. Но я точно знаю, что ты права, они не должны были видеть всего этого. Но ты также и ошибаешься. Дети должны учиться постоять за себя. Знать, что от каждого действия есть последствия. Что ты не играешь на чувствах. И тебе на них не начхать. Все вышло из-под контроля. Ты просто держишь себя в руках. Если они хорошие дети, — еще одна рука сжала меня, — а я знаю, что у тебя хорошие дети, Амелия. Ты хорошая женщина, у тебя не может быть по-другому. Поэтому я знаю, они придут в себя.

— Надеюсь, ты права, — прошептала я.

— Это прозвучит грубо, — ответила она. — Но у них хорошая мама, и если они пойдут по стопам своего отца и начхают на нее, то это будет отстойно, это убьет тебя, но ты просто продолжишь присматривать за собой. Если они не придут в себя, это будет для них неправильным решением, Амелия. Ты подняла ставки и прижала хвост, отдаешься им полностью, и если у них нет сил, чтобы отпустить прошлое и позволить тебе вернуться, тогда это они огребут последствия. И эти последствия приведут к тому, что они потеряют тебя.

— Ты не можешь говорить, что я — такая уж большая потеря, потому что едва меня знаешь, — напомнила я ей.

— Я знаю, что ты держишься на волоске, — тут же ответила она. — Этот волосок — последнее, что у тебя осталось после всей неразберихи, и у тебя есть мужество и сила, чтобы держаться за него и не отпускать, и ты делаешь все это ради своих детей. Это твой бывший испортил тебе жизнь. Он сделал это. Он разрушил твое доверие. Он ударил тебя в самое сердце. И ты могла споткнуться на этом пути, но ты пока не упала. Значит, ты все еще борешься за жизнь своей семьи, а они никак не хотят очнуться и не видят своей потери.

— Алисса, — предостерегающе произнесла Джози.

Алисса скользнула взглядом по Джози и отодвинулась назад, отпустив мою руку и повторив:

— Это их потеря.

— Если бы случилось невозможное и подобное произошло с тобой, ты бы чувствовала то же самое по отношению к своим детям? — спросила Джози.

— Если бы Джуниор мне изменил, провела бы я всю жизнь, показывая своим детям, как сильно я любила их отца, в хорошие и плохие времена, стоя рядом с ним, а они бы знали, что он так со мной поступил? — она покачала головой и продолжила. — И после того, как я их родила, вытирала их задницы, сопливые носы и блевотину, целовала их при каждом удобном случае и бросала все в ту минуту, когда они нуждались во мне, а в моей жизни настало время, когда мне нужно было бы немного понимания, а они бы бросили меня? — спросила она, а потом сама ответила на свой вопрос. — Да. Абсолютно.

Джози коснулась моего колена, и я посмотрела в ее сторону.

— В каком-то смысле она права. Но я считаю, что ты должна дать им какое-то время.

— Да, — ответила я ей.

— Хорошо, — тихо сказала она.

Я не могла продолжать смотреть на нее, потому что пальцы Алиссы обхватили мой подбородок, заставляя снова посмотреть на нее.

— Ты даешь им время. И ты сражаешься за свою семью. Но, — она повернула мое лицо к зеркалу, заставив на него посмотреть, и опустила руку, — это не чудо, Амелия. Это мы делаем все возможное, чтобы напомнить тебе о том, что уже у тебя было. Если ты уйдешь отсюда, не веря в то, во что верим мы, не видя того, что видим мы, не думая, что твои дети должны открыть глаза и увидеть то же самое, тогда все уже потеряно. Ты заслуживаешь быть счастливой. Заслуживаешь того, чтобы люди в твоей жизни, которые любят тебя, хотели для тебя того же. Но это ты должна отправиться на его поиски. Чтобы доказать им, что ты того стоишь. Объяснить им, что в своем сердце ты всегда это знала. Что ты заслуживаешь, чтобы с тобой обращались правильно, любили правильно, что ты этого достойна. И, возможно, ты и зашли на пару лишних миль слишком далеко, делясь этим, но ты вернулась к себе, и теперь ожидаешь получить то, что ты отдаешь.

Я посмотрела на свое отражение в зеркале и не знала, вижу ли я то, что видят они.

Я действительно знала, что сейчас выгляжу совсем по-другому.

Мои волосы были великолепны. Макияж — потрясающим.

Но именно это и сказала Алиса.

Это была я.

Не новая и не усовершенствованная я.

Просто я.

С фантастическими бликами в волосах и умело оттененным макияжем.

— Я покупаю вам обеим «Порше», — заявила я.

Алисса расхохоталась, Джози сделала то же самое, только не так громко.

— У меня уже есть один, милая, — сказала Джози, когда ее смех стих.

— А я не хочу никакого «Кайена». «Турбо». Черный, — вставила Алисса.

Я повернулась и улыбнулась ей, зная, что она шутит, и все еще желая, чтобы она позволила мне купить ей «Порше».

Но я сделаю что-нибудь другое.

Я сделаю то, что она от меня хочет.

Я отвечу ей тем же, чем она одарила меня.

Не фантастическими бликами и красивой стрижкой.

Я буду хорошим другом.

*****

На следующий день, вернувшись с очередного похода по магазинам вместе с Алиссой и Джози, у которых было гораздо больше, чем одна миска, я обнаружила, что мое крыльцо завалено посылками.

Результаты покупок в Интернете с ночной доставкой.

Как я обнаружила в тот день, мне ничто не подошло, так все оказалось на размер больше.

Я все равно оставила вещи и убрала вместе с приобретениями того дня, собрав последние остатки гардероба моей прежней жизни и запихнув коробки с ними в гараж.

Потом я пошла на кухню и открыла бутылку вина.

Я потягивала его, пока готовила себе вкусный ужин.

ГЛАВА 8

Меня переиграли

В конце следующей недели, в один из дней, когда меня не было в «Доме Голубки», я находилась в городе, делая кое-какие покупки в «Wayfarer’S».

У меня наступил кулинарный Ренессанс, начавшийся с моей выпечки, которая понравилась пожилым людям в «Доме Голубки» (особенно мистеру Деннисону, который нещадно со мной флиртовал, и миссис Макмерфи, которая все еще считала меня нацистской шпионкой, но это не мешало ей любить мое печенье).

Но кроме того, я училась готовить на одну персону, что когда-то заставило меня упасть в вырытую мной яму агонии, но теперь я решила принять это как вызов.

Во-первых, это должны быть блюда, что я могла бы заморозить, и если бы провела в «Доме Голубки» лишний час (или два, как обычно делала) и вернулась домой усталой, я могла бы получить готовый обед, остававшийся таким же восхитительным.

Во-вторых, запеканки, часто оказывающиеся еще вкуснее, чем остатки еды.

В поисках вещей, которые можно было бы добавить в мою причудливую пляжную спальню (она уже была близка к завершению, я купила матрасы и еще нашла несколько потрясающих гравюр на стены, которые были причудливыми и пляжной тематики, не будучи банальными или милыми), я сбилась с курса и начала искать рецепты.

И нашла то, что не могла дождаться, чтобы опробовать. Картофельная запеканка с сыром, которая, учитывая ингредиенты, могла оказаться просто восхитительной.

Однако в тот вечер я собиралась к Джози и Джейку на ужин с ними и детьми. Джейк готовился отправить старшего сына в колледж, и Джози сказала, что он держится, но в основном ради того, чтобы Коннер не почувствовал, что его отец не горит желанием смотреть, как его первенец покидает гнездо. Она искала способы отвлечь его и в то же время дать больше времени для общения с сыном, что в глазах Джози означало званый обед.

Я с нетерпением ждала этого момента, и не только потому, что мне нравилась Джози (после моего срыва мы продолжали сближаться), но и потому, что мне нравились ее муж и дети, и мне хотелось иметь возможность узнать их получше.

Не говоря уже о том, что там будут подруга Коннера и дочь Алиссы, Софи, и Джози сказала мне, что вместе они смотрятся просто восхитительно (она даже сделала акцент на этом). Софи хорошо пела, и в день распродажи у нее было что-то вроде репетиции, так что я не встретилась с ней и не видела ее с парнем, поэтому этого момента я тоже ждала с нетерпением.

Но на следующий день я собиралась в «Дом Голубки», и мне хотелось на ужин картофельную запеканку с сыром (возможно, с хорошей свиной вырезкой, которая также сохранится и отлично подойдет для бутербродов). А так как Дэла не нашла больше волонтеров, мои три дня в неделю по три часа в день превратились в четыре-пять часов в день, и поскольку я знала, сколько работы нужно сделать, я оставалась там по крайней мере еще на час или два.

Плюс моя собственная уборка, стирка, поручения, покупки продуктов, продолжение пополнения гардероба, блуждание по новым окрестностям, общение с новыми друзьями и украшение нового дома означало, что я была занята и почти постоянно в дороге.

А поскольку я была очень занята и постоянно находилась в разъездах, то в тот день я спешила сделать покупки, сходить в цветочный магазин, купить букет, чтобы привезти его с собой в Лавандовый Дом (где жили Джози, Джейк и их семья), вернуться домой и все убрать, прежде чем нужно будет уходить. Я спросила, могу ли помочь Джози приготовить ужин, и она сказала, что ее помощник Итан, но я могла бы исполнить роль запасного су-шефа, попивая вино и болтая.

Звучало весело, и я не хотела упускать такую возможность.

Так что я готовилась к ужину у подруги.

Это означало, что я была в узких темных джинсах с серебристыми искорками. Их я скомбинировала с потрясающей серебристо-зеленой блузкой, присборенной на талии и запястьях, с широкими рукавами и без воротника, но с пуговицами спереди, которые при желании можно было расстегнуть (чего в данный момент не было), чтобы обнажить немного кожи.

Волосы были распущены, челка едва доставала до ресниц. Макияж выполнен в коричневых, серо-коричневых, зеленых и персиковых тонах. Гораздо больше цвета и таланта, чем нейтральная палитра, которую привила мне мама, но выгодно подчеркивала все нужные черты, что у меня были, красиво выделяя мои карие глаза и округлые скулы.

И, наконец, на ногах были незаконно элегантные, невероятно модные серебристые туфли-лодочки на шпильках, которые Джози показала мне первыми, когда они с Алиссой приводили меня в порядок.

Я была одета и готова отправиться в путь, даже если покупка продуктов была тем, что в конечном итоге станет чем-то очень удачным.

Все началось, когда я свернула в проход, обшаривая глазами полки в поисках всего, что мне было нужно или просто того, что понадобится для моей кладовой, и я почувствовала, как волосы у меня на затылке встали дыбом.

Я посмотрела дальше по проходу и замерла, увидев свою дочь, Олимпию, и ее мачеху, Мартину.

Я оглядела свою хорошенькую девочку, а затем перевела взгляд на Мартину.

От меня не ускользнуло, что у моего мужа есть свой типаж.

Мартина Мосс была моей более молодой версией.

И стоя там, глядя на нее в ее сказочном наряде (но на этот раз мой был намного лучше), с ее густыми темными волосами, облаком лежащими вокруг ее лица эльфа, ее большими зелеными глазами, круглыми и прикованными ко мне, этот факт снова не ускользнул от меня.

Но от меня не ускользнуло и то, что ее рот был приоткрыт.

Как и у моей дочери.

Честно говоря, всякий раз как я видела Мартину, моим первым желанием было подойти и дать ей пощечину.

Но я ни разу этого не сделала.

Как и сейчас.

Кроме того, я не сделала того, что обычно: не устроила отвратительную сцену.

Все, что я сделала, это подошла к ним, остановилась и посмотрела на свою дочь.

— Привет, милая, — тихо сказала я.

С видимым усилием она сменила удивленное выражение лица на скучающее и пробормотала:

— Мам.

Я посмотрела на Мартину.

— Мартина.

Она также изменила свое ошеломленное выражение лица, но оно стало жестче, и она ничего не сказала.

Я отпустила эту мысль и снова посмотрела на свою дочь.

— Рада тебя видеть, Пиппа. — Я наклонила голову и улыбнулась. — Как и твои шорты.

Она только сердито посмотрела на меня.

Я приняла это и продолжила ей улыбаться.

— С нетерпением жду встречи с вами через пару недель.

— Без разницы, — пробормотала она, опустив взгляд в пол.

Это я тоже приняла и тихо сказала:

— Хорошего дня, милая. — Она не смотрела на меня, поэтому я посмотрела на Мартину. — И тебе тоже, — сказала я и хотела свернуться калачиком, чтобы похлопать себя по спине, что все вышло (почти) так, как я хотела.

Затем я повернулась к проходу и стала толкать свою тележку прочь.

Я остановилась, когда Мартина резко спросила:

— Серьезно?

Я продолжала идти вперед, но повернулась в их сторону.

— Что, прости?

— Ты действительно веришь, что мы попадемся на твою удочку? — спросила она и тоже скривилась.

Только не ее тело.

Ее лицо.

Я уставилась на нее, и с запоздалой, но ослепительной ясностью меня поразило.

Не раз. И не два. Не так уж редко. Но почти всегда.

Она подначивала меня.

Она не стала жеманничать и отступать. Даже если бы я была в настроении лишь плеваться огненными шарами, она бы ответила отравленными стрелами. Она украла моего мужа и с самого начала ни разу не колеблясь мне не уступала.

И именно тогда, когда я уже собиралась отступить, она бросила мне вызов.

Она хотела, чтобы перед своими детьми я выглядела стервой. Она хотела, чтобы они подумали, что я чокнутая.

И я ей это позволяла.

Но в тот момент у меня были потрясающе узкие джинсы, фантастические волосы и туфли, за которые любая женщина убила бы, но они были на моих ногах, и мне было все равно, что они говорят обо мне, я смотрела на них как на броню. Я смотрела на них как на щит. Я смотрела на них как на опору.

Я позволила им подпитывать себя.

— Если не возражаешь, — сказала я ровно и спокойно. — Я бы предпочла этого не делать. — Я выдержала ее взгляд и закончила, — никогда.

— Как будто я в это поверю, — съязвила она. — Будто ты дашь нам передохнуть от своего яда, убаюкаешь нас и заставишь думать, что изменилась, а потом ударишь.

— Как я уже сказала, — твердо ответила я, — хорошего дня, Мартина.

Я перевела взгляд на дочь, пристально наблюдающую за происходящим, выглядящую смущенной, и это заставило мое сердце сжаться. Но несмотря на то, что это пробило во мне новую дыру, все, что я могла сделать, это мягко ей улыбнуться, что я и сделала.

Потом я отвернулась и пошла дальше.

— Знаешь, Кон покончил с тобой, — крикнула мне в спину Мартина. — Оступишься еще раз, Амелия, и он покончит со всем.

Я ничего не ответила. Я даже не оглянулась. Может, меня и трясло, но я не думала, что она это заметила.

Я просто продолжала идти.

Я также решила побродить еще немного, чтобы они не подумали, что я убегаю, если не увидят меня снова.

И лишь сделав это, я оплатила покупки и убралась оттуда к чертовой матери.

У меня не было всех ингредиентов для моей картофельной запеканки с сыром, но я могла бы купить их завтра.

Однако, проходя мимо винного отдела, мне очень не повезло, потому что, когда я шла по тротуару со своими коричневыми пакетами в руках, какой-то мужчина выскочил из дверей магазина и врезался в меня, и я отлетела в сторону. Я уронила оба пакета, вдребезги разбив двадцатидолларовую бутылку вина, которую купила, чтобы отнести Джейку и Джози, красное вино просочилось сквозь пакет и растеклось по тротуару.

— Смотри, куда… — начал резкий голос, и моя спина резко напряглась, когда я выпрямилась и повернулась к нему, собираясь ответить.

Потому что, во-первых, у меня только что была стычка с Мартиной, как всегда неприятная.

Во-вторых, она была с моей дочерью, моей дочерью, покупала продукты, а моя дочь едва смотрела на меня — или же не смотрела — и ни разу не допускала мысли о покупке продуктов со мной.

Она также почти со мной не разговаривала.

И, наконец, он выскочил из магазина, не глядя, куда идет. Я уже была на тротуаре. И шла по правильной стороне (по моему мнению). И он не будет винить меня за то, что я разбила свою бутылку вина.

— Смотреть, куда я иду? — спросила я высокого, темноволосого и привлекательного мужчину, напоминавшего мне отца.

Он задумчиво посмотрел на меня, и взмахнул рукой в сторону тротуара.

— Мои извинения. Я разбил ваше вино.

— Совершенно верно, — подтвердила я, отступая от растекающегося винного пятна, не желая, чтобы оно попало на мои незаконно потрясающие туфли, и в то же время опускаясь на корточки, чтобы спасти другой пакет.

— Позвольте мне, — сказал он, присаживаясь рядом со мной.

— Спасибо, но я сама, — холодно ответила я.

— Нет, правда, — пробормотал он и обхватил пальцами мое запястье, останавливая мои движения, и эта нежеланная фамильярность, столь скоро возникшая в нашем знакомстве, заставила меня посмотреть ему в глаза. — Позвольте мне.

Он хотел это сделать?

Пусть делает.

Я отстранилась и выпрямилась.

Он ухватился за ручки моего неиспорченного пакета и переложил в него все из другой, отложив его в сторону вместо того, чтобы поднять и, вероятно, порвать из-за изменившегося веса.

— Я схожу в «Wayfarer’S», возьму еще один пакет и заменю вам вино, — предложил он. — Вы не против подождать здесь, пока я это сделаю?

Хотя «Wayfarer’S» был последним местом на Земле, где я хотела бы оказаться, что-то в нем заставило меня отклонить его предложение.

— Еще раз спасибо, но я сама.

— Пожалуйста, — настаивал он. — Вы уже уходили, когда я в вас врезался, и мне было бы неприятно думать, что другой пакет порвется, пока вы будете разбираться с тем, с чем именно я вас заставил разбираться.

В этом он был прав.

— Я немного тороплюсь, — солгала я.

Он более чем слегка улыбнулся.

— Тогда я обязательно поспешу.

Я вздохнула и решила, что обсуждение этой ситуации продлится еще дольше, не говоря уже о том, что я останусь в его присутствии, поэтому уступила, кивнув.

Он продолжал улыбаться и кивнул в ответ.

Затем он удалился, совершенно не торопясь и даже не потрудившись спросить меня, какое вино ему следует заменить.

Я стояла на тротуаре, изо всех сил надеясь, что Олимпия и Мартина не выйдут и не засекут меня, стоящей на тротуаре, как исключительно хорошо, образцово одетую, сказочно причесанную и накрашенную дневную проститутку.

Этого не произошло, и через несколько минут из «Wayfarer’S» выскочил кассир с пакетом. Он также перепаковал мои вещи. Во время этого появился другой кассир. У него были совок и метла, и он убрал разбитую бутылку и пустой пакет.

Они оба уже ушли, когда из «Wayfarer’S» вернулся мужчина с другим пакетом, на этот раз двойным, с явно тяжелым содержимым внутри, которое не могло оказаться лишь одной бутылкой вина.

Он подошел ко мне, снова улыбаясь.

— Давайте я помогу вам донести это до машины.

— Я в состоянии отнести это сама, — ответила я.

— В качестве извинения я купил вам четыре бутылки вина. Пакет очень тяжелый.

Четыре бутылки?

Я вытаращила глаза.

— Ваша машина? — подсказал он.

Я снова вздохнула и сдалась.

— Сюда, — сказала я и пошла дальше.

Он шел в ногу со мной, по пути отмечая:

— Я не встречал вас в Магдалене.

— Нет, не встречали, — подтвердила я.

— Я Бостон Стоун, — сказал он, и я посмотрела на него, развернувшись перед ним, заставляя его остановиться, а затем следовать за мной, когда я направилась к багажнику своей машины, припаркованной на улице.

— Здравствуйте, Бостон Стоун, — поздоровалась я, потому что не знала, что еще сказать.

— А вы? — спросил он, когда я поставила пакеты на землю и нажала кнопку на багажнике, открывая его без ключа.

Когда он приблизился, я открыла рот, делая это неуверенно, стоит ли говорить ему свое имя или продолжить попытки отделаться от него, но у меня не было шанса решить.

— Детка, — прорычал кто-то у меня за спиной.

Я обернулась и увидела, как Микки целеустремленно направляется в нашу сторону.

Не прогулочным шагом.

А достаточно быстрым.

И он не выглядел счастливым.

— Микки, — робко ответила я в качестве приветствия, неуверенная в его поведении.

Я не видела его с тех пор, как он не увидел меня (я надеялась) в кино.

Он был в униформе пожарного-не-борющегося-с-огнем: синие брюки хаки и футболка.

Его глаза двигались вверх и вниз по моему телу. Он все еще был невероятно красив (эта униформа…).

Он даже не поздоровался со мной в ответ.

Когда он остановился, его взгляд упал на Бостона Стоуна, и стал жестким.

— Тебе что-то нужно? — спросил он с необъяснимой неприветливостью.

— Я просто помогал этой милой леди с покупками, — ответил Стоун.

— Я все сделаю, — решительно заявил Микки. Он осторожно оттащил меня назад, схватил пакеты, которые я вполне могла поднять сама, и положил их в багажник.

Затем он потянулся к пакету, что нес Стоун, схватил его, но Стоун не отпускал.

— Я сам могу положить его в багажник, Донован, — отрезал Стоун.

Значит, они знали друг друга.

— Как я уже сказал, я все сделаю, Стоун, — отрезал Микки в ответ.

Да, они знали друг друга.

Ручки растянулись, когда они оба продолжали держаться за них и тянуть.

— Пожалуйста! — воскликнула я. — У нас уже случился инцидент с вином. Тротуар Магдалены уже отмечен одной бутылкой красного, давайте не будем отмечать перекресток этими четырьмя.

Микки мгновенно отпустил ручку и отступил назад, наткнувшись на меня, но не извинился и не отодвинулся.

Он держался близко, его левый бок касался моего правого.

Именно в этот момент я заметила, что от Микки исходит жар.

Стоун положил пакет в багажник, закрыл его и медленно повернулся ко мне и Микки.

Но он не сводил глаз с Микки.

— Так вы встречаетесь?

— А какое твое дело? — спросил Микки в ответ.

— Это мое дело, потому что, если вы не встречаетесь, я бы хотел пригласить ее на ужин, — ответил Стоун.

Моя голова дернулась, а тело застыло в шоке.

— Этому не бывать, — прорычал Микки.

Мое тело оставалось скованным от шока, но это не означало, что мои глаза, от еще большего шока, не устремились к каменному профилю Микки.

— Значит, вы встречаетесь, — заметил Стоун.

— Еще раз, это не твое дело, — отрезал Микки.

Выражение лица Стоуна стало проницательным.

— И это заставляет меня поверить, что прекрасная женщина, стоящая позади тебя, может свободно пойти со мной на ужин.

— Ты забыл английский? — спросил Микки. — На этот вопрос я тоже уже ответил.

— Думаю, я могу говорить сама за себя, Микки.

Он не двинул ничем, кроме головы (хотя его торс сдвинулся на дюйм), чтобы посмотреть на меня сверху вниз.

Его глаза снова начали общение.

На этот раз они говорили о том, что ему действительно не нравится Бостон Стоун.

Учитывая то, что я знала о Микки, это было бы нечто такое, что, наряду с моим естественным отвращением к мистеру Стоуну, заставило бы меня отклонить приглашение этого человека.

К сожалению, Микки добавил слова к своему взгляду, так что этого не произошло.

— Ты не пойдешь на свидание с этим парнем.

Неужели он это серьезно?

Он не мог говорить мне, что делать. Он не был моим отцом, братом или любовником.

Черт возьми, он едва меня знал!

Все, что он знал обо мне, — это то, что я ему не нужна. Я была его… «симпатичной» соседкой, к которой он теперь даже не приходил, чтобы попросить рецепты (ладно, Эшлинг не знала, что у меня были и другие рецепты, но все равно).

Он даже не ответил на мое письмо!

И он был на свидании со статной рыжеволосой красоткой, улыбался ей, ведя в кино.

Он не мог говорить мне, с кем я могу встречаться, а с кем нет.

— Нет? — огрызнулась я.

— Нет, — он полностью развернулся ко мне, такой грозный. — Ты не пойдешь, — четко произнес он каждое слово.

— Что, прости? — с сарказмом спросила я. — А когда ты стал моим старшим братом?

Он по-прежнему ясно и угрожающе заявил:

— Я вовсе не твой старший брат.

— Нет, не брат, — возразила я, отбрасывая назад волосы, которые, как я надеялась, блестели на солнце. И с этим движением, я еще больше надеялась, что мои сказочные пряди поймали лучики солнца и заблестели. — Ты мой сосед. И если я хочу с кем-то встречаться, ты не можешь шикать на него.

— Этот парень — мудак, — отрезал он, ткнув большим пальцем в сторону Бостона Стоуна.

Я почувствовала, как мои глаза расширились, и встала на цыпочки, наклонившись к нему и прошипев:

— Это нестерпимо грубо, Микки Донован.

— Не грубо, если это правда.

— Ты можешь так думать, но нельзя говорить этого в присутствии человека, о котором идет речь.

— Можно, если он такой же большой мудак, как этот, — парировал Микки.

Мои глаза расширились, и я наклонилась ближе.

— Перестань ругаться! — потребовала я.

— Ты в городе сколько? — спросил он, а потом ответил другим вопросом, на который не ожидал ответа. — Пару месяцев? Я прожил здесь всю свою жизнь и поверь мне, я спасаю тебя от кучи бед, этот парень заинтересовался тобой, — ответил он.

Я опустилась на свои шпильки.

— Я уже большая девочка, Микки. И действительно думаю, что могу принимать такие решения самостоятельно.

— Да, но это совсем не то, о чем я тебе говорю, и ты ошибаешься.

Я сердито посмотрела на него.

Затем я протиснулась мимо него, протянув руку и оказавшись рядом с Бостоном Стоуном.

— Бостон, — сказала я, когда он взял меня за руку, высокомерно и даже немного неприятно ухмыляясь. — Запоздало рада с вами познакомиться. Я Амелия Хэтуэй.

Его рука сжала мою, когда он прошептал:

— Амелия.

Я отдернула свою руку и спросила:

— Знаете Голубой Утес?

— Конечно, — ответил он, напыщенно наклонив голову, что на самом деле было немного жутковато.

— Я живу там, — объявила я, еще раз встряхнув волосами и избавляясь от жуткого чувства. — И на этот вечер у меня планы, но завтра я свободна. А вы?

— Нет, — ответил он. — Но я сделаю пару звонков и обязательно освобожусь.

— Отлично, — объявила я. — В семь? — продолжила я.

— Я был бы очень рад, — мягко сказал он, и в его глазах заплясали веселые огоньки, и я поняла, что они тоже довольно опасны.

Но мне было все равно.

Я бы встретилась с ним один раз, просто чтобы позлить Микки.

А затем я покончу с Бостоном Стоуном.

И в любом случае, у меня было около семи новых нарядов, которые идеально подошли бы для свидания, и я знала это, хотя не была на свидании уже два десятилетия.

— Тогда увидимся, — сказала я.

— Непременно, Амелия. — Он кивнул мне. — С нетерпением жду этого.

— И я тоже, — ответила я.

Он одарил меня еще одной высокомерной ухмылкой, а затем направил ее на Микки.

— Донован, — пробормотал он.

Микки не ответил.

Стоун снова посмотрел на меня.

— До завтра, Амелия.

— Да, Бостон. И пожалуйста, не стесняйтесь, зовите меня Эми.

Микки заворчал.

Бостон улыбнулся, прежде чем повернуться и неторопливо уйти.

Я резко повернулась к Микки и склонила голову набок.

— Вот видишь! Взрослая и способная сама принимать решения.

— То, что я вижу здесь, — это шаблон, — неприятно возразил он.

— Да? — спросил я с притворным интересом. — Ну расскажи мне.

И Микки рассказал.

— В первый раз, когда я тебя увидел, твой бывший стоял у тебя перед носом, ругался, угрожал, кричал на тебя и вел себя как гребаный мудак. Совершенно очевидно, что он богат и его заботила лишь собственная шкура, и ему наплевать, что ты одна, и, вероятно, чувствовала себя беззащитно. Было так же очевидно, что ты позволяешь ему использовать себя в качестве боксерской груши. Даже если ни одна женщина не заслуживает того, чтобы с ней так разговаривали, как он разговаривал с тобой, он просто продолжал бить. А сейчас, зная, что тот парень, с которым ты только что назначила свидание полный мудак, ты все равно с ним встречаешься. Так вот каков твой шаблон. Ты открываешься для придурков, чтобы они обгадили тебя со всех сторон. И если тебе это так нравится, детка, то я ни за что не ввяжусь во все это, чтобы показать тебе, что есть другой путь.

Прежде чем я успела возразить, он развернулся и побрел прочь.

Я пристально смотрела ему в след, а затем резко рванула к своей машине.

Я остановилась как вкопанная, потому что Олимпия и Мартина стояли на тротуаре у переднего бампера моей машины.

Мартина недоверчиво смотрела вслед Микки.

Моя малышка смотрела на меня широко раскрытыми от ужаса глазами, лицо ее было пепельно-серым.

— Милая, — мягко сказала я, поспешив к ней.

— Папа на тебя накричал? — прошептала она.

Я остановилась у тротуара.

— Он…

Я больше ничего не успела сказать, потому что Мартина схватила ее за руку и потащила прочь со словами:

— Пойдем, милая.

Я не знала, что делать. Я хотела их остановить. Но Мартина явно не хотела, чтобы ее останавливали, и если я попытаюсь, это может вызвать скандал.

Так что я не могла их остановить.

Таким образом, бессильная (как обычно), я стояла на краю тротуара, наблюдая, как мачеха тащит мою дочь прочь, а она идет, повернувшись и глядя на меня.

Я подняла руку и помахала ей.

Мартина завела ее за припаркованный внедорожник, и я потеряла ее из виду.

Я закрыла глаза, глубоко вздохнула и открыла их, поворачиваясь к своей машине.

Я села в машину и порылась в сумочке, доставая телефон.

Когда он оказался у меня, я написала своей дочери.

Просто чтобы закончить, то, что начала говорить, писала я, все было не так плохо, как выглядело. Я в порядке. Твой отец пришел к неверному заключению по поводу моего прибытия в Мэн. С этим покончено, и я в порядке. Я люблю тебя, Пиппа. Увидимся через пару недель и я буду с нетерпением этого ждать, дорогая.

Я отправила сообщение, а затем решила отправить еще.

И стоит повторить, что эти шорты очень мило на тебе смотрятся, сладкая, — набрала я.

Я послала это сообщение и посмотрела через лобовое стекло, уставившись на парня в фартуке «Wayfarer’S», смывающего из шланга винное пятно.

Это просто случилось.

Из меня вырвался истерический смешок, но он был недолгим, я его проглотила.

Я не могла поверить, что это только что произошло.

Прежде всего, что происходило между Микки и Бостоном Стоуном?

Что бы там ни было, он не собирался вводить меня в курс дела.

К сожалению, я упрямо и определенно глупо согласилась пойти на свидание с человеком, с которым, с одного взгляда, знала, что не хочу иметь ничего общего.

Ну что ж, теперь ничего не поделаешь.

И, по крайней мере, я смогу надеть новый наряд, который вряд ли надену в ближайшее время, потому что мужчины не будут ломиться в мою дверь.

Кроме мистера Деннисона, который явно был в меня влюблен. Но поскольку ему было восемьдесят восемь и он находился в доме престарелых, не имея доступа к автомобилю, я не думала, что там могло что-то получиться.

С этой мыслью, имея дела, я решила, что лучше всего двигаться дальше и сделать их.

Поэтому я завела машину, осторожно выехала со своего места на улицу и сделала именно это.

*****

— Я прекрасно провела время, — сказала я Бостону Стоуну на крыльце, глядя на него снизу вверх и надеясь, что он не попытается меня поцеловать.

Это было на следующий вечер.

Накануне я ужинала с Джози, Джейком и их детьми (Софи и Коннер выглядели очаровательны вместе — юная любовь, казалось, настоящая, чего я никогда раньше не видела, но это было потрясающе).

Я не стала делиться с Джози глупостями о Микки-Стоуном-мне, потому что в этом не было никакой необходимости. Я знала, она была близка с Микки, у меня было чувство, что Джейк был еще ближе, и я не хотела говорить о нем с его друзьями за его спиной.

Все равно на следующий вечер все будет кончено.

Так что я провела чудесный ужин с семьей Спир, а потом отправилась домой.

Я встала и отправилась в «Дом Голубки». Я флиртовала с мистером Деннисоном, слушала, как миссис Нейгл рассказывает мне о своих двенадцати правнуках, нашла пару пропавших зубных протезов в подушке кресла в гостиной, помогла сотруднику в крайне неприятной ситуации, возникшей из-за слишком большого количества выпитого сливового сока, и избегала миссис Макмерфи, угрожавшей рассказать обо мне президенту Рузвельту. А потом я пошла на встречу с Бостоном Стоуном.

Я оказалась права. Он был человеком, с которым я не хотела иметь ничего общего.

А еще он был скучен.

Кроме того, он был богат и пользовался любой возможностью, включая покупку на ужин бутылки шампанского за четыреста долларов, чтобы убедиться, что я знаю об этом.

Это было еще более скучно.

И теперь я действительно хотела, чтобы вечер закончился, чтобы я могла войти в дом, полюбоваться собой в своем платье (которое, даже я должна была признать, было потрясающим), прежде чем его снять и лечь в постель с книгой.

Чего я не хотела, так это чтобы он меня целовал.

Как и положено в моем мире, я не получала того, что хотела.

Он наклонился и поцеловал меня.

Поцелуй был коротким, не глубоким и включал только то, что он обвил рукой мою талию.

От него пахло шампанским и мятой, что было не так уж и плохо. И губы у него были твердые, что тоже не так уж и плохо.

Наконец, он не подключил язык, что было явным облегчением.

Когда он поднял голову, то сказал голосом, который, как мне показалось, должен был быть сексуальным, но не попал в цель:

— Я хотел бы снова увидеть тебя, Эми.

Боже, мне не следовало разрешать ему называть себя Эми.

— Почему бы тебе не позвонить мне? — предложила я, желая, несмотря на все мое хвастовство о том, что я уже не маленькая, быть достаточно взрослой, чтобы лицом к лицу пресечь все попытки мужчины, который мне не нравится, когда-либо еще встретиться со мной.

Он слегка отстранился, но недостаточно далеко для меня.

— Я так и сделаю, если ты дашь мне свой номер телефона.

Черт.

А теперь я даю ему свой номер телефона!

Что ж, мне удалось избежать общения с матерью, у которой был мой номер. С лучшей подругой, которая, как ни странно, больше не звонила и не писала. И с отцом, который был достаточно богат, чтобы найти коммандос, чтобы выследить меня, похитить и привезти обратно в Ла-Хойю, привязать к стулу и допросить, почему я не позвонила матери.

Я смогу избегать Бостона Стоуна.

— У тебя телефон с собой? — спросила я.

Это был хороший ход.

Он отодвинулся, сказав:

— Конечно.

Он вынул его из кармана.

Я дала ему свой номер.

Он вбил его, затем наклонился и подарил мне еще один короткий поцелуй со вкусом шампанского и мяты, прежде чем отодвинулся и сказал:

— Спокойной ночи, Эми.

— Спокойной ночи, Бостон, — пробормотала я.

Он стоял там, пока я входила в дверь.

Я слегка улыбнулась ему, закрывая дверь, и не стала вежливо выжидать, чтобы он не услышал, как я запираю ее за собой.

Я должна была позвонить Джози и рассказать о своем безрассудстве, об этом утомительном, скучном свидании.

Или мне следовало поделиться с Алиссой.

Или я должна была найти более зрелый способ общения с Робин, чтобы я могла поделиться с ней.

Особенно тем фактом, что, как бы это ни было скучно, я продвинулась так далеко, что была близка к тому, чтобы встречаться с кем-то еще, за что мне хотелось похлопать себя по спине.

С этой мыслью я подошла к кухонному столу, положила на него свой новый блестящий клатч и вытащила телефон.

Я нашла переписку с Робин и набрала: «От тебя давно не было вестей. Все в порядке?» И нажала «Отправить».

Это была жалкая попытка общения, но, по крайней мере, хоть что-то.

Я уставилась на свой телефон, будто Робин сидит в ожидании моего сообщения, чтобы немедленно на него ответить (когда она, возможно, мастерила кукол вуду в виде своей эгоистичной, бездумной, бесхребетной бывшей подруги, у которой не было смелости выложить всю правду о положении вещей, и втыкает в них булавки, потому что именно это я с ней и делала — неоднократно), когда он зазвонил в моей руке.

Я смотрела на дисплей, на котором высветился незнакомый мне местный номер.

Было еще не поздно. После девяти, так что действительно не слишком поздно для звонка с соблюдением вежливости (согласно правилам моей матери, ее предел был до девяти часов, по причинам известным лишь Фелиции Хэтуэй).

Если только вы не находились в Калифорнии, не завели новый номер, и не хотели позвонить своей своенравной дочери или подруге.

В Калифорнии это время вышло уже несколько часов назад.

Черт.

Даже с этой мыслью я ответила, приложив телефон к уху.

— Алло?

— Ты встречалась с этим мудаком.

Я уставилась на стол.

Это был Микки.

— Микки? — уточнила я.

Он ничего не подтвердил, но в этом и не было нужды.

Он лишь спросил:

— Ты говорила с Джози об этом парне?

— Я не совсем понимаю, какое тебе до этого дело, — ответила я.

— Ты не говорила, — заявил он. — Да, Джози сказала бы тебе, что этот мудак пытался украсть у нее дом. Лавандовый Дом.

Я моргнула, глядя на стол.

Лавандовый Дом, дом Джози, был прекрасен. Ошеломляющий. И он был чистым воплощением Джози, внушительным и приветливым одновременно.

Кроме того, она рассказала мне, что он принадлежал ее семье на протяжении многих поколений.

Ей он очень нравился. Ей нравилось, что ее семья живет в этом доме. Во всем, что касалось Джози, которая была добрым и милым человеком, но все же крепким орешком, эти два факта были очевидны.

— Что? — выдохнула я, обращаясь к Микки.

— Да. И не напрямую. Он играл грязно. Выбил ее из колеи. Запугал до смерти. Привез одного из членов семьи, плохого парня, которого Джози не видела уже много лет, который не только публично напирал на нее, но и пытался вломиться в дом, чтобы обворовать посреди ночи.

— О Боже, — прошептала я.

— Славный человек Бостон Стоун, — саркастически произнес он, и у меня по спине пробежал холодок.

— Ты мог бы сказать мне это еще вчера, Микки.

— Вчера ты не очень-то меня слушала, Эми.

— Это потому, что вчера ты вел себя как придурок, Микки, — парировала я.

— Как придурок, который присматривает за тобой, Эми, — бросил он в ответ.

Он был отчасти прав насчет этого, поэтому я изменила тактику.

— Хочу, чтобы ты знал, — начала я, — моя дочь стояла на тротуаре и слышала, что ты говорил о ее отце.

— Уверен, это должно заставить меня чувствовать себя плохо, — мгновенно ответил он. — Видишь ли, я пытаюсь понять, почему женщина, которая печет неприлично вкусные кексы, играет во фрисби на моем заднем дворе, у которой так много денег, что ей не нужно работать, не тратит свое время в спа, а вместо этого проводит его в проклятом доме престарелых, которая, похоже, готова привязать моего ребенка к стулу при долбаной возможности, что он может сделать что-то опасное для жизни… почему эту женщину дети навещают только два дня в месяц.

Я сделала глубокий вдох.

Но Микки еще не закончил.

— А почему они с твоим бывшим, который гребаный мудак.

— Микки, — выдохнула я. — Ты что, шпионишь за мной?

— Красный «Сивик» на твоей подъездной дорожке, детка, не так уж трудно не заметить. — Пришло время дать Одену ключ от гаража, и я не могла поверить, что еще этого не сделала. И если мой сын не ответит на сообщение, чтобы его получить (чего он не сделает), я отправлю ему его по почте.

На мое молчание Микки ответил:

— Ты очень богата, так что не может быть, чтобы у тебя не было денег нанять приличного адвоката, который бы позаботился о тебе. Так что не знаю, что могло произойти. Если только он не сделал того, что обычно делают мудаки вроде него. Те, что думают, что могут обращаться с женщинами так же, как он обращался с тобой. Он убедил тебя, что ты кусок дерьма, когда этим куском дерьма является он сам.

Боже.

— Микки, прошу…

Он снова заговорил вместо меня.

— А может, он убедил и твоих детей тоже, что ты кусок дерьма. Они достаточно взрослые, чтобы добраться до тебя, если захотят увидеть свою маму. Но этот «Сивик» стоит у тебя лишь пару дней в месяц. Так что, Эми, может, твоя девочка, услышав меня, немного придет в себя, и я должен сказать тебе, что совсем не чувствую себя виноватым из-за этого дерьма.

— Я… не могу говорить с тобой об этом, — сказала я ему дрожащим голосом, его слова заставили меня задрожать.

— Ничего удивительного, — ответил он. — Сдалась без боя.

Я совсем забыла, что меня так запугали и сломали.

— Все это не твое дело.

— Да, ты ясно дала это понять.

Что он хотел этим сказать? Каким образом я дала это понять? Нет. Нет, мне все равно.

— Недостаточно ясно, — ответила я. — А тебе не приходило в голову, что после всего, что ты мне сказал о том, о чем ничего не знаешь, возможно, ты обращаешься со мной так же, как Конрад?

— О, нет, — прошептал он, и от этого звука у меня по спине пробежал холодок. — Нет, Амелия, ни хрена подобного, — продолжал он зловеще шептать. — Если бы ты была моей, даже если бы ты наебала меня, я бы тебя уважал. Мне знакомо подобное дерьмо, потому что моя жена утонула в бутылке, она исковеркала нашу жизнь, наше будущее, наших детей, но ей ни разу не доставалось от меня такого дерьма. Ты не можешь говорить мне, что то, что произошло между вами двумя, так же плохо, как то, что ты предпочитаешь выпивку своей семье. Поэтому ты не можешь говорить мне, что то, как он с тобой разговаривал, было тобой заслуженно, потому что я знаю, что это, мать твою, не правда.

И снова он был прав. Но на этот раз он был абсолютно прав, и это снова напугало меня.

— Я не могу понять, почему мы обсуждаем это, — сказала я, защищаясь. — Мы почти не знаем друг друга, и опять же, мои дела тебя не касаются.

— Думаю, ты права, ты не можешь понять, почему мы обсуждаем это, почему тот, кому на тебя не наплевать, даже едва тебя зная, говорит прямо, без всякой херни, что ты так глубоко увязла в то, во что он научил тебя верить, что отказываешься видеть дальше своего носа.

Снова.

Прав.

Снова.

Напугана.

— Может, нам лучше прекратить этот разговор, — предложила я.

— Может, — ответил он.

— Совсем, — продолжила я.

— Если ты хочешь этого, Эми, в своем большом доме, совсем одна, довольствуясь отбросами, когда такая женщина, как ты, должна иметь все, ты это получишь.

Прежде чем я успела ответить, он отключился.

Я отняла телефон от уха и уставилась на него, спрашивая:

— Неужели это только что произошло?

Телефон и весь мой дом оставались на удивление молчаливы.

Он убедил тебя, что ты кусок дерьма, когда этим куском дерьма является он сам, и ты сдалась без боя.

Слова Микки мысленно так сильно ударили меня, что все мое тело дернулось.

Неужели я это сделала?

Неужели сдалась без боя?

Мне казалось, я сражаюсь уже много лет. Всякий раз, когда я видела Конрада или Мартину, всякий раз, когда я заставляла их видеть меня, я сражалась.

Но на самом деле, нет.

В игре, в которую они заставляли меня играть против моей воли, каждый раз, когда это случалось, я не сражалась.

Я показывала им свои карты.

Так что это не было большим шоком, что они меня переиграли.

А может, он убедил и твоих детей тоже, что ты кусок дерьма.

Мой муж изменил мне. Он бросил меня. Он разрушил нашу семью.

Я думала, что мы были счастливы. Годами, годами я перебирала моменты, фрагменты, часы, недели, месяцы, и единственное, о чем мы постоянно спорили, это то, что он не хотел, чтобы я баловала детей. Кроме этого, я не нашла ни одной секунды, когда он каким-то образом указал бы мне на то, что что-то идет не так.

Конрад никогда не садился со мной рядом и не говорил, что, что-то идет не так. Он ни разу не нашел времени, чтобы сказать мне, что мои действия расстраивали его, беспокоили, раздражали.

Он никогда ничего не говорил и не делал.

Черт возьми, мы занимались любовью, и в большинстве своем это было очень приятно, до той ночи, когда он не сказал, что уходит от меня!

— О Боже, — выдохнула я, невидящим взглядом уставившись на свой телефон. — Я открыла им все свои карты, и они меня переиграли.

Я подняла голову и посмотрела на свое отражение в стеклянной стене дома.

Оно было волнистым, но это была я.

Гвоздь программы.

Больше никаких платьев в стиле Фелиции Хэтуэй, которые мне очень шли. И я знала, что на ногах у меня элегантные, стильные туфли на высоких каблуках.

Но это была лишь обертка.

Все это, все это было во мне.

Это всегда была я.

И я позволила Конраду — и Мартине — убедить себя в обратном.

— Они меня переиграли, — прошептала я, крепко сжимая телефон. — Эти засранцы переиграли меня. Они все переиграли меня.

Я уставилась на свое отражение в окне.

Пора, нахрен, повзрослеть.

С этой мыслью я протопала через мой сказочный, многомиллионный дом Прентиса Кэмерона прямо к необставленной берлоге/офису/чему-то-что-я-хотела-чтобы-это-было.

Я включила компьютер на подержанном массивном величественном столе с замысловатой резьбой и уселась в официальное, совершенно потрясающее кожаное кресло с пуговицами на спинке. Я подождала и, когда он загрузился, вошла в свою электронную почту.

Я набрала адрес отца.

Папа, написала я. Знаю, вы с мамой звонили. Я пишу тебе сейчас по электронной почте, чтобы объяснить, почему я не взяла трубку.

Перед отъездом я сказала вам, что переезжаю в Мэн, чтобы быть ближе к своим детям. Мои отношения с ними в последние несколько лет ухудшились, и очень важно, что сейчас я работаю над тем, что мне нужно сделать, сосредоточившись на исправлении этого.

И уверена, ты знаешь, что здесь очень много работы. Поэтому я намеревалась сделать ее, переехав в Мэн, и сфокусировавшись именно на этой задаче.

Я не хочу ранить или обидеть тебя, предполагая, что ты или мама — это отвлекающие факторы, однако я уверена, что все мы можем согласиться с тем, что Олимпия и Оден, а также на данном этапе и я сама, являемся приоритетами.

Хочу заверить тебя, что я здесь. Я в безопасности. Дом оказался еще более чудесным, чем я думала. Я познакомилась с людьми и завела друзей. Еще я волонтер. И хотя путь был очень ухабистым, я остепенилась и надеюсь, обрету здесь счастье… с Оденом и Олимпией.

Прими мои искренние извинения, что я не поделился этим с тобой раньше. Уверена, ты волновался, и мне ужасно жаль, что я заставила тебя испытывать такие чувства. Но теперь я должна сказать, что между нами могут возникнуть недоразумения, потому что то, что мне необходимо выполнить, должно занять все мое внимание. Я постараюсь, чтобы не прошло много времени, прежде чем ты получишь от меня известия.

Я бы также с удовольствием узнавала новости от вас с мамой по электронной почте. Постараюсь отвечать, как можно быстрее.

С любовью к тебе и, прошу, передай, к маме.

Амелия

Я только один раз прочитала на предмет опечаток, прежде чем отправить.

У меня не было абсолютно никакой надежды, что это остановит отца от попыток связаться со мной, чтобы успокоить меня устно, но мне было все равно. Мне было уже все равно. Я устала от того, что меня побеждают. Я устала позволять себе чувствовать себя ничтожеством. Я устала быть той, кем другие хотели меня видеть, и не быть самой собой.

Так что я выполнила свой долг дочери.

Если папа не сможет прочитать это сообщение между строк и расшифровать то, что мне нужно, а вместо этого потребует от меня то, что нужно ему, он может пойти и утопиться в озере.

Я выключила компьютер, вернулась на кухню, открыла бутылку вина, налила его в один из своих изысканных новых бокалов и подошла к креслу, сделанному из настолько мягкой кожи, что оно казалось маслянистым.

Я включила свет.

Израсходовав огромные запасы мужества, о которых я и не подозревала, я не стала сворачиваться калачиком в кресле и звонить Робин, как следовало бы.

Я позвонила своему брату.

Это был правильный поступок.

Мы оба пожаловались на наших родителей, Конрада, и я рассказала ему о том, как ведут себя мои дети, и о том, что Алисса и Микки говорили о Конраде и Мартине.

Со всем этим мой старший брат решительно согласился.

Увы, он был чрезвычайно зол на моих детей, но, с другой стороны, может быть, он (и я) должны были бы злиться.

В конце концов, это было именно то, что мне нужно.

Мы завершили разговор, и я сделала это с улыбкой.

Всю свою жизнь я позволяла бить себя, даже сама вкладывала им в руки оружие.

Именно тогда я свернулась калачиком в своем кресле в элегантных туфлях и красивом платье с изысканным бокалом вина, и решила, что еще одна часть этого совершенства — это я.

Дерьмо должно закончиться.

Раз и навсегда.

ГЛАВА 9

Милое платье

— От джентльмена в баре… вам, — сказал бармен.

Я перевела взгляд с него на свежий «Космополитен», который он поставил передо мной, а затем на привлекательного мужчину с белокурыми волосами, слегка поседевшими на висках, его улыбающиеся голубые глаза смотрели на меня.

— Срань господня, — сказала Алисса, сидя на табурете в милом ресторанчике под названием «Бриз-Пойнт» с солидным баром.

— Чудесно, — пробормотала Джози, сидевшая по другую сторону от меня.

Мы «вышли на охоту», как выразилась Алисса, или «девочки развлекались с возможностью, что что-то случится», как выразилась Джози.

Я решила думать об этом как о последнем, а также о возможности надеть еще один наряд на выход.

Но в момент, когда возникла вероятность того, что что-то случится, я не знала, что делать. У меня так давно не было мужчины, который купил бы мне выпить, что я забыла, что делала в таких случаях.

Поскольку мой теперешний напиток был на исходе, я поднесла его к губам, допила, и коснулась пальцами ножки нового бокала, переводя взгляд обратно на мужчину.

Я улыбнулась. Он снова улыбнулся в ответ.

— Чистое спокойствие, — одобрила Алисса.

— Молодец, — подтвердила Джози.

Я посмотрела на Джози и заметила:

— Он прислал это только потому, что у вас обеих по огромному камню на пальцах.

Так и было. Хотя кольцо Джози было намного больше, чем Алиссы, ни одно из них не скрывало намерения дарителя, что эти две женщины были з-а-н-я-т-ы, заняты.

И они были гораздо привлекательнее меня, обе высокие, светловолосые и сногсшибательные.

— Если ты еще раз скажешь подобную чушь, я, сучка, вколочу в тебя немного здравого смысла, не сомневайся, — пробормотала Алисса.

Я взглянула на нее и увидела, что она искоса смотрит на меня, но я действительно в этом сомневалась. Алисса никогда бы так не поступила. Она будет неоднократно угрожать (если понадобится), но никогда этого не сделает.

— Ты горячая штучка, — заявила она.

— Я не высокая стройная блондинка, — заметила я.

— Нет, ты миниатюрная, красивая брюнетка с большими буферами, потрясающими бедрами и отличной задницей, хоть ты и вытолкнула пару детей, но по-прежнему слишком худая, — парировала она. — А теперь заткнись, или я устрою кошачью драку в «Бриз-Пойнт», и мне плевать, насколько шикарно это место.

— Знаешь, она права, — сказала Джози, и я посмотрела в ее сторону. — Есть много разновидностей… горячего.

Джози использовала жаргонное слово, что делала редко, и это заставило меня хихикнуть.

— А теперь хватай выпивку, сестренка, и тащи свою шикарную задницу к этому горячему парню, — приказала Алисса.

Я удивленно посмотрела на нее.

— Мне идти к нему? — спросила я.

— Он уже на все намекнул, — сказала она вместо ответа. — С тобой твои сучки. Не заставляй его подходить сюда и объяснять это перед ними. Это уже и так достаточно сложно: сидеть там, купить выпивку для красивой женщины, подставить себя под удар и спалиться, видя, что он симпатичный, но ты — это ты. Не усложняй.

Я поняла ее точку зрения (хотя, возможно, и не была полностью согласна с тем, что «я — это я»), но мне это не понравилось.

И тут меня осенило, что мне это не нравится, потому что я — это я.

Я стала ненасытной. Я хотела всего.

Мне нужен был мужчина, достаточно уверенный в себе, чтобы не намекать, а просто выложить все начистоту.

Я хотела мужчину, который смотрел бы на меня и настолько бы утонул во мне, что отдал бы себя за меня.

Он бы воспользовался случаем подойти ко мне, даже если я с подругами, и показать, как сильно он меня хочет.

Мне нужен был мужчина, который продемонстрировал бы, что хочет меня так сильно, что готов на все, лишь бы выпить со мной.

Он бы угостил меня выпивкой. Он бы подошел и заговорил со мной. Ему и в голову бы не пришло, что он «мусорит там, где живет», потому что он мой сосед.

Вместо этого он хотел бы меня так сильно, что отбросил бы всякую осторожность ради шанса быть со мной.

Именно этого я и хотела.

И это то, что я получу, иначе мне ничего не нужно.

Я испытала сильнейший шок от того, что не возражала остаться в большом доме одной, с собой в качестве компании.

Я не собиралась довольствоваться кем-то, чтобы быть менее одинокой, потому что я больше не была одинока. Я просто была одна.

И меня это вполне устраивало.

— Если он хочет меня, — пробормотала я, поднося к губам купленный им напиток и прежде чем сделать глоток, закончила: — он может подойти и взять меня.

— Ну, задраивай люки, детка, потому что он идет сюда, — громко прошептала Алисса.

Мое тело замерло.

— Дамы, — произнес спокойный мужской голос.

Я сделала глоток, к счастью, не поперхнувшись, и повернулась на стуле.

Он был прямо там, улыбаясь мне, а потом посмотрел куда-то вдаль.

— Подайте другим дамам выпить и запишете на мой счет. — Он перевел взгляд с бармена на меня. — Я бы хотел поговорить с вами наедине, чтобы представиться.

Он протянул мне руку. Я посмотрела в его голубые глаза, которые были не так красивы, как у Микки, но все равно красивы. Потом я посмотрела на его руку, которая была не такой сильной, как у Микки, и совсем не грубой, но это была приятная рука.

И сама собой моя рука поднялась, и мои пальцы сомкнулись вокруг его. Он схватил их и помог мне подняться с табурета.

Я взяла свой бокал, а он, не отпуская моей руки, повел меня туда, где только что сидел.

На ходу я оглянулась через плечо и увидела, что Джози сияет, а Алисса произносит одними губами:

— Возьми его, тигрица.

Я ухмыльнулась им и позволила увести себя прочь.

Его звали Брэдли.

*****

Мой телефон зазвонил одновременно с дверным звонком.

Я схватила телефон, видя, что номер неизвестный, но местный, и так как происходило много всего, и звонок мог иметь отношение к чему угодно, я взяла трубку и бросилась к двери.

— Алло?

— Эми?

Не Микки.

Бостон.

Дерьмо.

Прошло уже три дня с нашего свидания.

Ход игрока.

Как же скучно.

— Бостон, — сказала я, отпирая дверь и открывая ее мужчине, стоящему там в забрызганном краской белом комбинезоне.

Я подняла палец, указывая на одну минуту, а затем махнула рукой, отступая назад и приглашая его войти.

Он вошел, а я продолжала говорить:

— Мне очень жаль, но у меня тут дела, и меня ждут.

— Очень жаль, но у тебя есть время сказать мне, что завтра вечером ты свободна? — спросил он.

Я была свободна.

— К сожалению, нет, — солгала я.

— В пятницу я уезжаю из города и буду отсутствовать несколько недель.

Блестящая новость.

Мое «О» было уклончивым.

— Я позвоню тебе, пока буду в отъезде.

Не самая блестящая новость.

— У меня тут кое-какие дела, и я буду очень занята, — ответила я, и это было правдой.

— Мы найдем время, Эми.

Боже, я очень, очень жалею, что попросила его называть меня Эми. Мне также хотелось, чтобы он уловил намек.

— Точно, — рассеянно ответила я. — Мне действительно пора идти.

— Поговорим позже.

— Ладно.

— До свидания, Эми.

— До свидания, Бостон, — пробормотала я, повесила трубку и посмотрела на маляра, который, как я надеялась, назначит приличную цену за покраску моего огромного многомиллионного дома.

И я улыбнулась.

*****

После нашего свидания я стояла на крыльце и целовалась с красивым блондином по имени Брэдли.

Он не был скучным. На самом деле он был довольно милым, очень внимательным, достаточно состоятельным, чтобы пригласить меня на ужин в прекрасное место, включая заказ очень хорошей бутылки вина, не превращая все это в показуху.

Поэтому мне хотелось, чтобы он меня поцеловал.

У него не было вкуса мяты.

На вкус он был как шоколад (его десерт) и тепло, и это в сочетании с его одеколоном, который не был подавляющим, с древесными нотками, мне понравился.

Он также не стал целовать меня коротко.

Он начал медленно, но когда мне понравилось и я показала это, он пошел дальше. Мы кружили языками, и я обвилась вокруг него, полностью наслаждаясь.

До тех пор, пока темнота под моими закрытыми веками не была пронизана приглушенным светом, и я слегка растерялась.

Брэдли немного отстранился.

Но он полностью отошел, когда далекий шум, который не мог быть ошибочным, вырвал меня прямо из этого момента, и я оторвалась от его губ.

Я посмотрела через его плечо, чтобы увидеть, как дверь гаража Микки поднимается, его черный «Форд Экспедишен» скользит по подъездной дорожке.

— Амелия? — позвал Брэдли, и я посмотрела на него.

— Вероятно, нам лучше закончить этот вечер здесь, — прошептала я.

Его руки все еще обнимали меня, руки, которые были приятными и сильными, рефлекторно сжали меня, но он кивнул.

— Как ты настроена на завтрашний вечер? — спросил он.

Я была уверена, что Джуниор и Алисса хотят пойти на свидание, как и их старшая дочь Софи, которая обычно присматривала за детьми, когда им это было нужно. Но теперь у нее был парень, который собирался в Бостон, чтобы начать свой первый год в колледже, поэтому все время, что у нее было, она хотела находиться с Коннером. Поэтому я сказала Алиссе, что приду присмотреть за детьми, и она уцепилась за это, как человек, тащившийся по пустыне, и попавший в заводь в оазисе.

— Завтра вечером я присматриваю за детьми подруги. Что если на следующий? — спросила я.

— У меня работа, — разочарованно пробормотал он.

Затем он снова сжал меня в объятиях.

— Я позвоню.

Я улыбнулась ему, все еще обнимая его за плечи.

— Было бы хорошо, — тихо сказала я.

Его глаза опустились к моему рту, затем туда опустились и его губы.

Мы поцеловались, наш поцелуй был горячим и страстным, но коротким, прежде чем он быстро чмокнул меня, сексуально улыбнулся (что на самом деле было сексуально), пожелал спокойной ночи и пошел к своей бордовой «Инфинити».

Какое-то время я смотрела ему вслед, а потом вошла, закрыла и заперла дверь.

Я пошла на кухню и включила свет, прежде чем вытащить телефон, и сделать то, что делала не раз с тех пор, как она не ответила на мой последний звонок.

Я написала Робин:

«Привет, кое-что происходит, и мне нужно многое тебе рассказать. Ты не отвечаешь, и это меня беспокоит. Назови мне время, когда я могу тебе позвонить, и я позвоню. Люблю тебя!»

Я приготовилась ко сну, делая это немного мечтательно, потому что Брэдли был немного мечтой, и было ясно, что я ему нравлюсь, но к тому времени, когда я была готова ко сну, я поняла, что Робин снова не ответила.

И вот, наконец-то повзрослев, я позвонила ей.

Я попала на голосовую почту и оставила сообщение.

«Ладно, теперь я действительно волнуюсь. Дорогая, нам нужно наладить контакт. Есть некоторые вещи, которые мне нужно тебе объяснить. Пожалуйста, позвони мне».

Я взяла книгу и подошла к своему мягкому кожаному креслу, но читать не стала и постепенно растеряла всю мечтательность.

Потому что моя подруга не связалась со мной.

*****

На следующее утро, когда я спешила в «Дом Голубки», я услышала, как мой телефон подал сигнал о входящем сообщении.

Я доставала его из сумочки, открывая входную дверь, и посмотрела на Рут, сидевшую в приемной.

Я помахала ей рукой и сказала: «Привет», а она улыбнулась мне и сказала: «Доброе утро, Амелия», — и впустила меня.

Я толкнула боковую дверь, что запиралась от пожилых людей, и вошла, глядя на свой телефон.

Я остановилась как вкопанная, услышав за спиной щелчок двери.

Я лихорадочно провела пальцем по экрану, чтобы прочитать весь текст.

«Ключ от гаража у меня, — писал Оден. — Как и было сказано в твоей записке, я припаркуюсь в гараже. Подумал, ты должна знать, что я его получил».

На этом всё. Ни «до скорого». Ни «пока, мама». Ни «я люблю тебя».

Но мне было все равно.

Я приняла это.

Широко улыбаясь, я снова двинулась вперед, и тут услышала крик:

— Нацистка!

Я посмотрела направо и увидела миссис Макмерфи, сидевшую в гостиной и сердито смотревшую на меня, подняв кулак над головой и высунув язык, что означало смерть через повешение.

— Доброе утро, миссис Макмерфи, — поздоровалась я.

Она ткнула в меня пальцем.

— Я слежу за тобой.

Я продолжала улыбаться, но потом отошла и начала хихикать.

И пусть миссис Макмерфи думает, что я нацистка. Я все равно была счастлива.

*****

Я находилась в своей спальне, пакуя сумку с вещами для ночевки, пытаясь не умереть от паров краски, когда зазвонил телефон.

Я боялась, что это Алисса, у которой было очень хорошее свидание с ее мужем, начавшееся и закончившееся в номере мотеля с бутылкой бурбона и шоколадным соусом, поэтому она хотела повторить его снова.

Скоро.

Все это время я провела с их детьми, оказавшимися потрясающими, но шумными, и они почти меня доконали.

Я хотела быть хорошим другом. Мне нравилось быть рядом с ее детьми. Но мне нужно делать это дозированно, иначе ее дети могут меня убить.

Я увидела на экране незнакомый номер, но он был местным и смутно знакомым, поэтому я взяла трубку, теперь надеясь, что это не маляры хотят мне сказать, что проект покраски Голубого Утеса займет две недели, а не одну.

В тот день они закончили мою спальню, покрасив стены в красивый голубовато-серый цвет с элегантным синим акцентом. Вот почему я собирала вещи. Я не могла там спать, я не хотела спать в комнатах детей, а гостевая спальня была в полном разгроме, потому что маляры переходили туда на следующий день. Гостиная была выкрашена накануне и там все еще стоял запах краски, поэтому диван тоже был вынесен.

Так что одну ночь я провела в Лавандовом Доме со Спирами.

Я взяла трубку и ответила:

— Алло.

— Эми, — отрезал Микки.

Я сразу же отреагировала на его тон и ответила:

— Думала, мы не разговариваем.

— Проблема с этим дерьмом в том, что мои дети этого не знают, а у Эш есть какой-то рецепт, который она хочет, чтобы ты попробовала. Она хочет, чтобы ты пришла на ужин завтра вечером.

Бедствие.

Катастрофа, которую нужно избежать.

— Думаю, тот факт, что мы с тобой явно не ладим, может означать, что тебе следует оградить от этого своих детей.

— Думаю, раз ты уже выросла, то можешь быть достаточно взрослой, чтобы вести себя соответственно, даже если я тебе не нравлюсь, чтобы мои дети, которым нравишься ты, могли пригласить тебя к себе, чтобы моя девочка могла готовить для тебя, а мой мальчик повиснуть у тебя на ушах, — ответил он.

Обидно, но он оказался прав.

— Отлично, — отрезала я.

— Да, — отрезал он.

— Время? — я стиснула зубы.

— Шесть, — отрезал он.

— Замечательно, — прошипела я.

— Потрясающе, — выдавил он.

С этими словами он повесил трубку.

И с этими словами моя голова взорвалась, а большой палец двинулся по экрану, не только сохранив его номер, чтобы Микки Донован больше никогда не застал меня врасплох, но и чтобы я могла кликнуть на него и перезвонить этой заднице.

Что я и сделала.

— Что? — коротко спросил он в знак приветствия.

— Я не люблю, когда бросают трубку, — язвительно поделилась я.

— Заметано, — проворчал он так, словно ему даже не хотелось издавать какой-либо звук при общении со мной.

— Мне также нужно знать, хочешь ли ты, чтобы я что-нибудь принесла, — сказала я ему.

— Плевать я хотел на то, что ты делаешь. Развлекайся как хочешь, — сказал он мне.

Трудно в это поверить!

— Очаровательно, — пробормотала я.

— У меня есть «Форд» и работа, для которой на моих бедрах висит пояс с инструментами, Эми. Очарование просто не про меня. Я не мужик на «Инфинити» с плохими манерами, который целуется с женщиной на крыльце дома в семейном квартале.

Он видел нас с Брэдли. Я почувствовала, как мои глаза превратились в щелочки.

— Ты шпионишь за мной.

— Амелия, вы делали это прямо на крыльце, — резко ответил он. — Вас трудно не заметить.

— Нечего смотреть, — возразила я.

— Убрались бы внутрь, — огрызнулся он в ответ.

— Я так и сделаю, Микки, — отрезала я.

— Отлично, — выпалил он таким тоном, словно вовсе не считал это отличным. — Раз уж мы ведем этот милейший разговор, пожалуйста, скажи, что сегодня ты не будешь спать в этом доме.

Это меня смутило, и я спросила:

— Что, прости?

— Нет, не будешь, — сообщил он мне. — Ты придешь сюда и будешь спать в моей постели.

Мое сердце пропустило удар, а колени ослабли.

— Я буду спать на диване, — продолжал он. — Но ты не будешь спать в парах краски. Это дерьмо может тебя добить.

О Боже, теперь он вел себя как властный и милый придурок.

— Я уже направляюсь в Лавандовый Дом, — заверила я его.

— Хорошо. А теперь, берегись, делай то, что делаешь, чтобы подготовиться, но я бросаю трубку.

Теперь он вел себя просто как придурок.

— Не будь идиотом, Микки, — огрызнулась я.

— Если ты угощаешь меня сладеньким, детка, то получишь это обратно, — ответил он тихо, сердито, и это было возмутительно, но бесспорно невероятно сексуально, что придавало уверенности в том, что я сошла с ума. — Готова к тому, чтобы я положил этому конец? — спросил он.

— Я была готова к этому еще пять минут назад.

— Пока, Эми.

— До свидания, Микки.

Он отключился.

Я бросила телефон на кровать, и он подпрыгнул на пододеяльнике с тонким цветочным орнаментом в нежном сером, фарфорово-голубом, нежно-коричневом и приглушенном яблочно-зеленом цвете.

Мой разум вызвал образы длинного, большого, твердого тела Микки, запутавшегося в этом одеяле, и я закричала: «Аааааа!» прежде чем протопать в ванную комнату за косметикой и туалетными принадлежностями.

*****

— Миссис Макмерфи просто бомба, — с энтузиазмом заявил Киллиан.

Это было на следующий вечер, и я сидела за обеденным столом Микки, столом в столовой, который я не видела в свой последний визит, потому что он находился через дверь на другой стороне кухни, а мне не предложили полную экскурсию.

Это был обеденный длинный фермерский стол со стульями со спинками из горизонтальных перекладин и пушистыми, но аккуратными, темно-синими подушками, которые подложила Эшлинг для своего званого обеда.

Это был семейный стол, за которым сидела семья.

Мне понравилось.

Хотя мы с Микки почти не разговаривали с того момента, как я пришла, сейчас мы завершали ужин восхитительным желтым тортом Эшлинг с толстым слоем невероятного сливочного крема и шоколадной глазури.

Это было после того, как мы закончили приготовленный ею восхитительный ужин из ветчины, маринованной в Кока-Коле, и искусно приправленного жареного картофеля.

Еда была превосходной, я была с семьей, и мне это нравилось.

На этот раз мне было что сказать, продолжая беседу с Киллианом, и я внесла свою лепту, рассказав, к великому удовольствию Киллиана, о людях из «Дома Голубки».

Микки сидел, в основном молчаливый и определенно задумчивый, во главе стола, Эшлинг справа от него, Киллиан справа от нее за длинным столом, за которым могли уместиться восемь человек, но я, к сожалению, сидела слева от Микки, что означало слишком близко, чтобы чувствовать себя комфортно.

На протяжении всей трапезы я игнорировала его, в то же время, пытаясь сделать вид, что это не так.

Было очень трудно.

Он был так же красив, как и всегда, в темно-синей легкой хлопчатобумажной рубашке с закатанными рукавами. Рубашке, творившей удивительные вещи с его глазами.

На нем также были потертые, но не изношенные джинсы, и они облегали его перед, зад и длинные ноги таким образом, что мне не хотелось бы на них смотреть, потому что видение их постоянно всплывало в моей голове в неподходящее время, другими словами, постоянно.

Это было не так трудно, потому что он сидел так, что я не могла видеть его джинсы.

Потом мне стало еще легче, когда я заметила, что Эшлинг была Эшлинг: тихой, немного застенчивой, внимательной, заботящейся о своей семье, но больше тихой и застенчивой.

Я боялась, что это потому, что она была не одиннадцатилетним мальчиком, который упустит тот факт, что мы с Микки не разговариваем, а четырнадцатилетней девочкой, которая этого не пропустит.

И я заметила, что так оно и было, и это ее беспокоило.

Что беспокоило меня, так это возникшее ощущение, что это нечто большее. Нечто более глубокое. Что-то связанное только с Эшлинг и никак не связанное со мной и Микки.

Возможно, что-то связанное с ее матерью.

— Она настоящая бомба, — согласилась я с Киллианом, наблюдая за Эшлинг и одновременно стараясь делать вид, что не делаю этого, а затем откинулась на спинку стула, развернулась и закинула ногу на ногу. — Хотя, если бы она встретилась с тобой, я бы надеялась, что она бы не приняла тебя за нациста.

— Я тоже, — ответил Киллиан. — Может, когда мы поедем с тобой в «Дом Голубки», я оденусь как солдат союзников, чтобы она не ошиблась.

Это позабавило меня и в то же время встревожило, потому что он сказал «когда» они поедут со мной в «Дом Голубки».

Я уже собиралась это уточнить, когда почувствовала, как что-то слишком приятное для этих обстоятельств, скользнуло по моим ногам, и я почувствовала это не после того, как мой разум вызвал образ Микки в джинсах.

Я посмотрела на свои ноги, потом на Микки.

Он сидел, откинувшись на спинку стула, положив одну руку на колени, локоть другой — на подлокотник, опершись подбородком о согнутые пальцы, и не сводил глаз с моих ног.

Нет, все его внимание было приковано к моим ногам.

Полностью.

На мне были обычные коричневых босоножки с ремешками, но на высоких каблуках, и подобранное к ним отрезное платье спортивного покроя из плотного шелка с тонким женственным рисунком на темно-розовом фоне. У него был пояс из того же материала, завязывающийся на талии, спереди пуговицы (и я расстегнула лишь несколько у ворота) и длинные рукава. Но по бокам на юбке имелись разрезы, доходящие чуть выше колена.

В сидячем положении, они значительно поднялись вверх. Так что с моими перекрещенными ногами, направленными в сторону Микки, вид на мои бедра открывался приличный.

Я почувствовала, как щеки опалил легкий жар — и, честно говоря, еще кое-что, — и я подавила это, глядя на Микки, сбитая с толку, и в то же время сопротивляясь желанию спрятать ноги под стол.

Почему он смотрит на мои ноги?

— Итак, когда мы можем поехать?

Этот вопрос привлек мое внимание, и я посмотрела на Киллиана.

— Куда поехать, милый?

— С тобой в «Дом Голубки», — объяснил он.

Я моргнула.

— Было бы здорово, — тихо сказала Эшлинг. — И уверена, им не помешает помощь. Мы могли бы сходить туда за день до начала занятий, пока папа на работе.

— Я…

Киллиан опередил меня, заявив:

— Я не убираю блевотину стариков.

Эшлинг посмотрела на брата.

— Тебе и не придется этого делать. Ты можешь играть с ними в шашки или что-нибудь еще.

— Я не могу обыгрывать стариков в шашки, — ответил он. — Это было бы подло, а я мастер игры в шашки.

— Тогда сыграй во что-нибудь такое, в чем плохо разбираешься, — ответила Эшлинг.

— Подруга, я хорош во всем, — парировал Киллиан с дерзкой, высокомерной ухмылкой.

— А зачем же ты хочешь пойти? — спросила Эшлинг.

— Затем, что Эми — настоящая бомба, и я хочу, чтобы какая-нибудь старая леди накричала на меня, — ответил Киллиан.

Эшлинг скорчила гримасу, которую было нелегко разгадать. Но прежде чем я успела понять причину, она исчезла, а Эшлинг с упреком сказала:

— Это не круто, Килл. У нее не все в порядке с головой, потому что она пожилая. Ты не должен идти в дом престарелых только для того, чтобы посмеяться над людьми.

Киллиан в ужасе отпрянул назад.

— Я не собираюсь смеяться над ней. Думаю, все смотрят на нее как на сумасшедшую. Она будет кричать на меня и называть нацистом, а я буду маршировать вокруг в той же глупой манере, что и они, и заставлю ее почувствовать себя не сумасшедшей.

Это было странно, но в то же время очень мило.

— Ты пойдешь с Эми, ты поможешь Эми, — вступил в разговор Микки глубоким отеческим голосом. — Если она захочет, чтобы ты поиграл в шашки с тамошними ребятами, ты поиграешь в шашки… и проиграешь. Или будешь мыть посуду. Или делать все, что она попросит.

О нет, этого не должно случиться.

Мне нравились дети Микки. Мне нравилось быть с ними. Мне нравилось сидеть за их столом, болтать и есть. Даже не ладя с Микки, было приятно чувствовать себя частью семьи.

Но суть была в том, что мы с Микки не ладили, так что для того, чтобы это не беспокоило Эшлинг или, в конечном итоге, не стало понятно Киллиану, мы должны сократить наши совместные действия.

Не делать все еще хуже.

— Просто хочу напомнить, что моя машина двухместная, — сказала я им и посмотрела на Микки. — Я не могу отвезти их туда.

— Я их подброшу, — сказал он мне.

— Я не смогу их привезти обратно, — в отчаянии ответила я.

— Я их заберу, — спокойно заявил он.

Я сверкнула глазами.

Он посмотрел на мои губы, и его в ответ сжались.

— Здорово! — воскликнул Киллиан, и я заставила себя отвести взгляд и посмотреть на мальчика Микки. — Когда мы сможем поехать? Завтра?

Я знала, следующие слова, что я должна произнести, могли меня убить.

— Мне нужно сказать Дэле, что вы придете. Она там всем заправляет. Так что, давайте я поговорю с ней, и если она скажет, что все в порядке, я позвоню вашему отцу, и мы назначим день до вашего возвращения в школу.

— Потрясающе! — воскликнул Киллиан.

— Да, Эми, это было бы здорово, — мягко сказала Эшлинг с легкой улыбкой на губах.

Я поймала ее улыбку и поняла, что смирюсь с ее отцом.

— С нетерпением жду этого звонка, — пробормотал Микки, смысл его слов был потерян для всех, кроме меня.

Я двинула ногами, пиная его в голень.

Его тело дернулось, и он пристально посмотрел на меня.

Я одарила его взглядом, который, как я надеялась, отражал неприязнь.

Он принял его, что-то промелькнуло в его глазах, и он мне улыбнулся.

Придурок.

Я отвела взгляд.

— Можно мне еще кусочек торта, папа? — спросил Киллиан.

Микки ответил сыну:

— Да, сынок.

Я посмотрела на Эшлинг, которая смотрела то на меня, то на своего отца. Застигнутая врасплох, она опустила глаза в тарелку.

— Ужин был потрясающим, цветочек, — тихо сказала я ей.

Она быстро взглянула на меня и пробормотала:

— Спасибо, Эми.

Я смотрела, как она это делает, и думала: да, что-то в Эшлинг Донован меня беспокоит.

Киллиан получил свой дополнительный кусок торта, мы убрали со стола, и Микки отправил своих детей мыть посуду, пока я объясняла, что пора уходить.

Дети попрощались со мной, и, к сожалению, Микки решил проводить меня до входной двери.

— Я дойду сама, — пробормотала я себе под нос по дороге.

— Ты также можешь дойти туда со мной, — сказал он себе под нос.

Я промолчала.

Мы подошли к двери, и я остановилась, сразу же осознав свою ошибку, поскольку должна была встать сбоку, а не спереди, иначе бы сама быстро открыла эту проклятую дверь.

А, зная, что Микки, как обычно, возьмет на себя ответственность (я отказывалась думать, что это было по-джентльменски), я бы не почувствовала спиной твердую грудь Микки и приятное тепло, когда он протянул руку, чтобы открыть дверь.

В довершение моей ошибки, когда дверь передо мной распахнулась, мне пришлось снова прижаться к нему, потому что он не отошел в сторону, давая мне место для маневра, что с его стороны было грубо.

Поэтому, когда дверь открылась, я совершила свой побег.

В процессе этого Микки мягко заметил:

— Милое платье, Эми.

Я резко повернулась к нему и тихо прошипела:

— Не будь идиотом.

Его глаза потемнели.

— Господи, детка, это чертовски красивое платье. В чем твоя проблема?

— Прости, ты так добр ко мне? — с сарказмом спросила я.

— Да, но теперь я вижу свою ошибку, так что, прошу прощения, больше этого не повторится, — коротко ответил он.

Мое сердце почему-то колотилось в груди, возможно, потому, что он был милым, а я — нет, и я чувствовала себя глупой и мелочной.

Но, словно не имея возможности остановиться, чтобы сохранить лицо, я продолжала быть такой, встряхнув волосами, и приказывая:

— Смотри, чтобы этого не повторилось.

— Может, тебе и следует встречаться со Стоуном, — пробормотал он. — Вы созданы друг для друга.

Я не могла поверить, что он только что это сказал.

— Ты говоришь ужасные вещи, — огрызнулась я.

— Говорю то, что вижу, — заявил он.

Это заставило меня еще больше разозлиться. Достаточно, чтобы наклониться к нему.

— Это из-за твоей грубости во мне проявляется все это.

Он низко склонился, почти касаясь меня лицом.

— Я сказал тебе «милое платье», — отрезал он. — Потому что это платье милое. Хорошо на тебе смотрится. Если это грубо, то у тебя определенно не в порядке с головой и ты понятия не имеешь, как мужчина должен с тобой обращаться. Черт, тебе нравится грубость, после того, как я увидел, как твой бывший с тобой обращался, теперь мне интересно, что должен был сделать «Инфинити», чтобы его язык оказался у тебя во рту. Что? Он сказал тебе, что ты похожа на шлюху?

— Я не собираюсь обсуждать с тобой Брэдли, — холодно возразила я.

Он отпрянул, его брови поползли вверх, и недоверчиво спросил:

— Брэдли?

— Да. Брэдли, — отрезала я.

— То есть, он заставляет тебя говорить полностью? — напирал он.

— Что полностью? — спросила я.

— Брэдли. Не Брэд, — нетерпеливо объяснил он.

— Да, полностью. Он предпочитает Брэдли, — подтвердила я.

Он посмотрел поверх моей головы и с отвращением выдохнул.

— Это имя, Микки, — сообщила я ему, и он снова посмотрел на меня.

— Это имя для придурка, Эми.

Ладно, хватит.

— Мы закончили? — спросила я.

— Да, наверное, пока ты не позвонишь, — ответил он.

— Наслаждайся оставшейся частью вечера со своими чудесными детьми, которые я совершенно не представляю, как могли появиться из твоих чресел, — сказала я ему.

— А ты наслаждайся отдыхом в своем большом доме в полном одиночестве, — ответил он.

— Я так и сделаю, — процедила я сквозь зубы.

— Держу пари, — ответил он, отступив назад и захлопнув дверь у меня перед носом.

— Придурок, — прошептала я двери.

Затем я повернулась на своих красивых босоножках на высоких каблуках и потопала по его дорожке (я не могла пройти через его двор, мои каблуки утонули бы), по улице и прямо к своему дому.

Он не слышал меня и даже не смотрел. И все же я хлопнула дверью.

*****

— Да? — ответил Микки.

Очаровательно.

— Это Амелия.

— Я знаю, кто это.

— Дэла сказала, что дети могут прийти.

— Я оповещу средства массовой информации.

Придурок!

— Ты сможешь подвезти их к «Дому Голубки» к десяти?

— Да.

— И забрать их в час?

— Могу.

— Отлично.

— Пока.

— Пока.

Он отключился.

Я уставилась на телефон. Затем сунула его в сумочку и выскочила из «Дома Голубки», в приемной никого не было, так что никто не мог восхититься моей великолепной драмой, вызванной мужчиной по имени Микки.

*****

— Будет очень весело, — взволнованно прошептал Киллиан.

Я посмотрела на него, стоявшего рядом со мной на дорожке к «Дому Голубки».

Я не знала ни одного ребенка, который считал бы, что зависать три часа в доме престарелых было бы весело, и задалась вопросом, даже если он не подавал никаких других признаков, думал ли Киллиан так на самом деле.

— Делайте, что говорит Эми, — приказал Микки.

— Без проблем, — заверил его Киллиан.

— Обязательно, папа, — пробормотала Эшлинг.

Эшлинг крепко обняла отца. Киллиан и Микки столкнулись лбами. Киллиан вбежал внутрь вместе с Эшлинг, а я посмотрела на Микки.

— В час, — сказал он, повернулся на каблуках и пошел прочь.

*****

Дети на сто процентов замечательно вели себя со стариками. Настолько, что это было удивительно.

Киллиан был разговорчивым, жизнерадостным, полным энергии, и у него было все время в мире для всех, включая сотрудников, которые просили его помочь с делами.

Эшлинг была милой, внимательной, услужливой и потихоньку очаровывала всех, кого встречала.

Миссис Макмерфи называла Киллиана по имени. Мистер Деннисон перенес свои чувства на Эшлинг. А я, будь я их матерью, бросила бы в море каждую бутылку спиртного и сделала бы все возможное, чтобы показать этим двум удивительным созданиям, как я горжусь тем, что они принадлежат мне.

Так что не только я была расстроена, когда пришло время сказать детям «до свидания», чтобы подождать их отца и отправить их домой. Местные обитатели, у которых редко бывали гости, и еще реже из молодой братии, также были расстроены.

Мы вышли наружу и обнаружили, что Микки уже там, припарковался у входа и прислонился к боку своего большого внедорожника, одетый в то же, что и ранее (за исключением того, что теперь одежда была в пыли), что я подозревала, было его одеждой для стройки, поскольку та включала в себя строительные ботинки, выцветшие джинсы и плотно облегающую футболку.

Даже этот наряд делал его потрясающим.

— Мы однозначно приедем еще, папа, — воскликнул Киллиан, бросаясь к отцу.

Микки оттолкнулся от грузовика, улыбаясь сыну.

— Тебе понравилось, парень, тогда разрешаю.

— Круто! — крикнул Киллиан, повернулся ко мне и помахал рукой. — Пока, Эми.

— Пока, милый, — крикнула я.

— Да, пока, Эми, — тихо сказала Эшлинг, стоявшая рядом со мной.

Я повернулась к ней и подняла руку, чтобы слегка пожать ее плечо.

— До скорого, цветочек. Спасибо, что ты такая милая.

Она пожала плечами, наклонив голову в сторону, и этот жест заставил меня почувствовать уже ставшее привычным беспокойство, когда дело доходило до Эшлинг, прежде чем мне пришлось отпустить ее, так как она побрела к грузовику отца.

Микки подошел ко мне.

Я посмотрела на него снизу вверх и напряглась.

Я напряглась сильнее, откинув голову далеко назад, когда он подошел ближе, чем было необходимо.

— Похоже, они хорошо провели время, — тихо сказал он.

— Да, и они всех очаровали, — тихо ответила я. — У тебя хорошие дети, Микки.

— Да, — пробормотал он, втягивая воздух, который сделал его широкую грудь еще шире, что заставило меня чувствовать странные вещи, вещи, которые я перестала чувствовать, затем он закончил: — До скорого, Эми.

Тогда мне пришло в голову, что его дети должны были называть меня миз Хэтуэй. Но они называли меня Эми. И он ничего не сказал. Я тоже не упомянула об этом.

— До скорого, Микки, — сказала я.

Он кивнул и отвернулся.

Я смотрела, как он уходит, как движется его тело, наслаждаясь этим зрелищем, и знала, что должна войти внутрь. Знала, что не должна стоять там и смотреть, как они отъезжают.

Но я стояла там и смотрела. Даже помахала рукой и улыбнулась.

Они уже сворачивали с улицы, когда я подскочила, потому что услышала:

— Твой парень довольно симпатичный, Амелия.

Я посмотрела вниз на миссис Макмерфи, стоявшую рядом со мной в просторном зимнем пальто.

— Он не… — начала я, но остановилась, когда она наклонилась ко мне.

— Не выпускай его из рук. Умная женщина никогда не отпустит хорошего мужчину, — посоветовала она.

Я уставилась на нее, потому что поняла, что у нас был относительно нормальный разговор, и она назвала меня Амелией, чего никогда не делала раньше.

Потом она вздрогнула, хотя был солнечный летний день, и посмотрела на небо. Затем она повернулась, ловко раскрыла зонтик, на котором были сломаны две спицы, накрыла им голову и пошла прочь.

Я продолжала смотреть, а потом вздрогнула, потому что миссис Макмерфи каким-то образом проскользнула через, по общему признанию, устрашающую охрану, удерживающую стариков внутри и в безопасности, и уходила на встречу холодной грозе, которой не было.

— Подождите! — воскликнула я, бросаясь за ней.

Она повернулась и замахала на меня зонтиком.

— Не подходи ко мне, нацистка! — она широко раскрыла зонтик и крикнула: — Смерть Гитлеру!

Я умудрилась не рассмеяться, пока старалась загнать сварливую, ненавидящую нацистов, пожилую леди обратно в ее милый, но все же слегка потрепанный дом престарелых.

ГЛАВА 10

Они заговорили со мной

В ту пятницу, когда дети должны были ко мне приехать, я услышала, как поднялась дверь гаража, но не бросилась к двери, ведущей в гараж, не открыла ее и не встала в ожидании.

Я продолжала делать то, что делала на кухне.

Поэтому, когда дети вошли в дверь, я была там, ожидая их, радуясь, что они дома, но, не показывая им, что я их жду.

Но я показала им, что рада, что они вернулись домой.

Я взглянула на них, широко улыбаясь, и воскликнула:

— Привет, милые.

Оден посмотрел на меня.

Олимпия прошаркала к нему, чтобы не мешать закрывающейся двери.

— Подойдите, пожалуйста, сюда. — Попросила я, раскатывая тесто, которое должно было стать сахарным печеньем с M&Ms, еще одним их любимым блюдом.

Они двинулись в мою сторону, но остановились далеко у того конца стола, где начиналась кухня.

Я оставила все как есть, и продолжила делать то, что делала, переключая свое внимание между ними и печеньем, и говоря:

— Надеюсь, вы сделали так, как я просила, и не строили никаких планов, потому что сегодня вечером у нас ужин, а потом мы вместе смотрим кино. «Несколько хороших парней». Как видите, у меня есть диван, так что мы все можем сесть поближе к телевизору. А еще есть столики.

Я наклонила голову в противоположную сторону, привлекая их внимание к дивану.

А также ко всему, что сделала.

Диван был необычной покупкой по Интернету, но он был идеальным. С низкой спинкой, но очень глубоким, с широкими подлокотниками и толстыми, приземистыми деревянными ножками. Он был из верблюжьей саржи, и на нем было множество чудесных подушек, таких же, как на кресле. Диван был таким длинным, что на нем легко поместились бы оба моих ребенка, даже если бы вытянулись в полный рост (и на некотором расстоянии друг от друга).

Кроме того, перед ним стоял низкий, широкий, прямоугольный деревянный сундук, который я использовала как журнальный столик. Я отыскала его в антикварном магазине у бухты. А дизайнер интерьера Джози заказала одному из своих краснодеревщиков очень длинный и низкий медиа-центр. Он стоял под висящим телевизором и имел полки для всего оборудования, несколько ящиков и еще несколько полок для размещения CD и DVD-дисков.

А стены были выкрашены в теплый, но нейтральный бежевый цвет. Около дивана стоял еще один столик, тоже сундук, более высокий и квадратный, а посередине — квадратный кофейный столик, не деревянный, но такого же цвета, потертый и красивый.

Повсюду стояли подсвечники, витые стеклянные и приземистые круглые оловянные, разной высоты с толстыми свечами, вперемешку с безделушками, которые я не продала, потому что они были из нашего дома в Ла-Хойе и имели для нас значение, и невероятное количество фотографий в рамках, расставленных на низком медиа-центре под телевизором.

Мне нужны были гравюры для стен и одеяла, чтобы уютно устроиться под ними, когда начнет холодать. Кроме того, мне по-прежнему нужен был новый обеденный стол, который я никак не могла подобрать.

Но все вместе смотрелось замечательно.

Создавая эффект теплоты. Богатства, не имеющего никакого отношения к деньгам (но все же имеющего). Все выглядело так маняще. Радовало глаз. Очень комфортно. И даже при всем окружающем великолепии, стильной, современной кухни с ее гранитными столешницами, приборами из нержавеющей стали и сказочными светильниками, великолепным видом за массивной стеной окон, это не было внушительным, подавляющим или сильно бросалось в глаза.

Все говорило о том, что вы можете сесть, расслабиться и наслаждаться.

Это была вся я.

Я продолжала раскатывать печенье, выкладывать его на противень и болтать с детьми.

— Завтра я поведу вас за покупками. — Я покачала головой, помахала им мучной рукой и продолжила: — Имейте в виду, я не хочу, чтобы вам приходилось таскать сумки с вещами сюда и обратно к отцу. Я имею в виду шампуни. Бигуди. Пижамы. Какую-нибудь одежду, если хотите. Эти вещи. Я просто хочу, чтобы вы сделали все возможное за то короткое время, что у нас есть, чтобы это место стало для вас домом. Так что, вот чем мы займемся.

Я этого хотела. Подумала, что так было бы хорошо. Оба моих ребенка любили ходить по магазинам, даже Оден. И я хотела, чтобы они почувствовали, когда приедут ко мне, что возвращаются домой.

Я также хотела отвезти их в «Дом Голубки».

Однако, как ни печально это признавать, я не знала, будут ли они так же очаровательны и почтительны к старикам, как Эшлинг и Киллиан.

Я знала, они не будут ласковы и почтительны со мной, и я не хотела, чтобы обитатели дома видели это. Я также не хотела, чтобы это сбило их с толку, учитывая, что Эшлинг и Киллиан не были моими детьми, а эти двое были.

— Завтра мы сходим поужинать, а потом пойдем в кино, — продолжала я. — А в воскресенье отправимся в одно место, что я обнаружила, где делают удивительную уличную мебель. Это не так уж далеко, примерно полтора часа езды, но именно туда мы и направимся.

Я положила шарик теста на ткань и посмотрела в их сторону, убедившись, что они не двигаются. Олимпия смотрела на мои руки. Оден наблюдала за мной.

Я не прекращала говорить.

— Знаю, погода здесь скоро изменится, так что мне, вероятно, не стоит беспокоиться о террасе до следующего года. — Я ухмыльнулась. — Но я уже давно не испытывала на себе смену погоды. И с нетерпением жду этого момента. И зная, каково это было в Бостоне и Лексингтоне, я понимаю, что к тому времени, когда снова наступит лето, я буду готова наслаждаться пребыванием на террасе.

Мои дети ничего не сказали.

Я все не прекращала говорить.

— Так что, вот. Таковы наши планы на эти выходные. Звучит неплохо?

— А папа на тебя накричал? — коротко спросил Оден.

Я застыла, услышав его вопрос, но тут же перевела взгляд на дочь и увидела, что она шаркает ногами и кривит губы.

Она рассказала брату все, что слышала.

Я снова посмотрела на Одена, даже не зная, как с этим справиться.

— Да, милый, — честно ответила я.

Его челюсть напряглась, а кадык дернулся, прежде чем резко сказать:

— Он пришел сюда и высказал тебе все в лицо.

Хотя я и подозревала (хотя и надеялась, что это не так), что Мартина и Конрад меня подставляют и подставляли (часто), я не была им под стать.

— Думаю, мы все знаем, что до моего приезда в Магдалену я дала твоему отцу повод злиться на меня, — мягко напомнила я ему.

— Ты была здесь одна? — воинственно спросил Оден.

— Ну да, милый. Я тогда никого не знала…

— Ты была здесь одна, — повторил он, на этот раз с явным раздражением в голосе.

Я полностью повернулась к ним — руки в муке и все такое.

— Да, — ответила я.

— Ты ешь? — спросил Оден более агрессивно, меняя тему разговора, что заставило мою голову дернуться.

— Что, прости?

— Ты слишком худая, — раздраженно сообщил он мне. — Почему ты не ешь?

— Я… — я покачала головой. — Я немного похудела, но…

— Ты супер-тощая, мама, — выпалил он.

Боже.

Он назвал меня мамой.

Он так давно не называл меня мамой, что мне стало больно.

Смертельно.

Я не разразилась слезами счастья.

— Я была очень занята, когда приехала сюда, милый. Я потеряла счет тому, что ела. Знаю, я немного похудела, но я снова буду есть. Обещаю.

После моих слов Олимпия слегка подвинулась к брату и спросила, словно обвиняя:

— Ты встречаешься с кем-то?

Я уставилась на свою девочку.

Как она могла узнать?

Должно быть, она увидела больше того, что произошло между Бостоном, Микки и мной, чем я думала.

— Ну… да, — осторожно ответила я.

Моя дочь не поделилась этой новостью со своим братом. Я поняла это, когда его глаза расширились, а брови сошлись вместе.

— Ты с кем-то встречаешься?

И как же мне справиться с этим?

Когда этот вопрос пришел мне в голову, я поняла, что мои дети в течение многих лет живут с отцом и его новой женой, поэтому они очень хорошо знали, как после развода родители продолжают двигаться дальше.

Они также больше не были детьми. По крайней мере они были достаточно взрослыми, чтобы понимать кое-что в этом мире, особенно те вещи, которые они уже узнали от отца.

— Да, я встречаюсь, — заявила я. — И это здорово, — продолжала я. — Это часть того, как я живу дальше, строю свою жизнь, наслаждаюсь ею и, возможно, когда-нибудь найду свое счастье.

— Ты встречаешься с тем парнем? — спросила Пиппа, и я посмотрела на нее, обеспокоенная тем, что она имела в виду Бостона Стоуна, так как видела меня с ним и поняла, что я согласилась на свидание с ним.

Чтобы подтвердить то, что она имела в виду, и дать ей прямой ответ, я спросила:

— Каким парнем?

— Старый, горячий пожарный, — ответила она.

Микки.

Забавно, что она считала его старым. Он казался мне преступно жизнеутверждающим.

Я отрицательно покачала головой.

— Нет, Пиппа, я с ним не встречаюсь. Он… мой друг.

— Ты не встречаешься с ним? — настаивала она.

— Нет, милая, не встречаюсь.

— Он влюблен в тебя, — заявила она.

Я моргнула.

— Господи, Пип, ты заткнешься? — пробормотал Оден и закончил: — Гадость.

Она посмотрела на брата.

— Тебя там не было. Тот скользкий тип приставал к маме, а он подлетел и надавал ему. Это не гадость. Он старый, но горячий, и это определенно было горячо. И он даже не позволил маме положить продукты в машину, вот как он на нее запал. И он практически ввязался в драку с этим скользким чуваком, когда тот попытался положить мамины продукты ей в машину. — Она сделала глубокий вдох и поделилась своими мыслями, — и он именно тот, кто видел, как папа кричал на маму.

Очевидно, моя девочка простояла на тротуаре гораздо дольше, чем я предполагала.

Оден резко посмотрел на меня.

— Этот парень видел, как папа кричал на тебя?

— Он вроде как… спас меня, — сказала я им.

В глазах Одена вспыхнула буря.

— Спас тебя?

— Ваш отец был очень эмоциональным, — сказала я, решив, что это безопасно.

Челюсть Одена снова напряглась, и его взгляд скользнул по стене окон.

— Так! — громко сказала я, решив, что хотя я была вне себя от восторга, что мои дети разговаривают со мной, этот конкретный разговор должен закончиться. — Вот что. Ваша мама переезжает, встречается, дом становится лучше, а мы проводим время вместе. А сейчас было бы здорово, если бы вы оставили свои вещи, обустроились, нашли время, чтобы составить список вещей, которые нам нужно купить завтра, а потом мы поужинаем и посмотрим фильм.

Они оба уставились на меня.

— Можете начинать, — подсказала я. — Я собираюсь доделать это печенье.

Оден оглядел меня с ног до головы и спросил:

— Ты будешь есть печенье?

Я очень-очень надеялась, что этот вопрос означает, что мой мальчик беспокоится обо мне. На самом деле я не хотела, чтобы он волновался, но мне казалось, что это хороший знак, что он что-то чувствует.

— Да, детка, — мягко ответила я.

При этих словах его челюсть так напряглась, что на щеке дернулся мускул.

Затем, не говоря ни слова, он поплелся через зал.

— Ты выбросила мое новое одеяло? — спросила Пиппа, и в ее голосе послышались неприятные нотки, но в нем было что-то еще, напоминающее о моей маленькой Пиппе.

— Нет, Пиппа, ты не принесла свои старые вещи обратно в комнату, поэтому я избавилась от них. — Я склонила голову набок. — Надеюсь, ты именно этого и добивалась.

— Без разницы, — пробормотала она, отворачиваясь. — Оно не так уж уродливо.

Ей оно нравилось, моей упрямой малышке, которая, возможно, была слишком похожа на меня.

Я усмехнулась, глядя на печенье.

Какое-то время дети устраивались.

Потом они действительно сделали так, как я просила, и составили списки.

Мы вместе поужинали.

Посмотрели фильм, развалившись перед телевизором (и они ели печенье!).

Весь следующий день мы провели за покупками (ни один из моих детей не был против того, чтобы их родители выбрасывали на них кучу наличных, — единственная вещь, которая не изменилась), после чего мы поужинали и пошли в кино.

Оден вел машину, а я сидела рядом с ним, Пиппа — на заднем сиденье, и мы отправились в мебельный салон. Я влюбилась в два шезлонга, которые тут же купила (и могу сказать, хотя ни один из них много не говорил, правда Пиппа пробормотала: «Они довольно крутые», — я поняла, что моим детям они тоже понравились), и заплатила целое состояние за доставку.

По дороге мы остановились пообедать, а когда вернулись, они отправились домой к отцу.

За все время они не были ласковыми. Они не были болтливы. Иногда они бывали угрюмы, но это, к счастью, случалось редко. В основном они были безразличны или вели себя так, будто терпели меня.

Но они дали мне целый уик-энд.

И они заговорили со мной.

Так что я приняла это.

О, да, я приняла это.

Однозначно.

ГЛАВА 11

Хотеть больше

Через пару дней после того, как дети уехали, я спешила подготовиться к встрече с Брэдли.

Это был наше третье свидание.

И ничего не срасталось.

Да, он был хорош собой. Да, он был интересным человеком. Да, он интересовался мной. Но вот в чем я старалась себе не признаваться, и мне это не удавалось, так это в том, что он не был Микки.

Он не был настолько красив, чтобы на него было больно смотреть. Он не заставлял меня испытывать такие сильные чувства, что я не видела ничего, даже если большая часть того, что я испытывала с Микки, была злость.

Микки не был для меня подходящим вариантом. Он не находил меня привлекательной. И я это знала.

Но он все равно меня погубил.

К тому же, действительно, кто просит называть себя Брэдли?

Это напомнило мне об отце, который упорно называл брата Лоуренс, хотя тот ненавидел это имя, и все, даже мама, называли его Лоуренсом, а он позволял мне (и моим детям) называть его Лори.

Так что мне придется порвать с Брэдли, хотя я понятия не имела, как это сделать, потому что подобного я также не делала десятилетиями.

К счастью, за все время своего отсутствия, Бостон Стоун звонил только дважды, один раз, когда я работала в «Доме Голубки», поэтому он оставил мне сообщение (на которое я не ответила), а в другой раз я обедала с Рут и Дэлой, так что разговаривать с ним было невежливо, разве что по-быстрому.

За это короткое время он сообщил, что скоро вернется домой, так что мне тоже придется иметь с ним дело.

Я знала, имея мужа, бросившего меня, что у меня могут быть проблемы и похуже. Быть по ту сторону — всегда быть не на той стороне.

Так что мне пришлось повзрослеть и смириться с этим.

Я рылась в косметичке, пытаясь найти губную помаду, когда на тумбочке в ванной зазвонил телефон.

Я посмотрела на него, и мое сердце перестало биться.

Это был Конрад.

Он никогда не звонил, если только что-то не так с детьми.

Я схватила телефон, глубоко вздохнула, нажала «Ответить» и поднесла его к уху.

— Конрад?

— Буду тебе очень признателен, если ты позвонишь своему брату и скажешь ему, чтобы он перестал меня изводить.

Я метнулась вперед, и невидящим взглядом уставился в зеркало.

— Что, прости?

— Он звонил мне дважды, упрекая в том, что я настраиваю своих детей против тебя, а я не потерплю этого, Амелия.

— Наших детей, Конрад.

— Чего? — рявкнул он.

— Наших дети, — повторила я. — А если тебе звонит Лори, и ты не хочешь его слышать, не подходи к телефону.

— Если это твоя последняя тактика…

— Так, — оборвала я его. — Мы не будем этого делать, — твердо заявила я. — Я понятия не имела, что Лори тебе звонит, но он уже большой мальчик. Он делает то, что делает. Я не могу его контролировать. Я позвоню ему и попрошу прекратить. Если он этого не сделает, будь большим мальчиком и не отвечай на его звонки. Проблема решена. Но я не хочу, чтобы ты обвинял меня в том, чего я не делала. И прошу, раз уж я этого не делала, чтобы ты не жаловался нашим детям на то, что их дядя изводит тебя, два звонка вряд ли можно назвать травлей, и ты не будешь жаловаться, обвиняя в этом меня. Правда, Конрад, учитывая все происходящее, ты должен вести себя как мужчина и не жаловаться нашим детям на созданную тобой ситуацию.

— И что это должно означать? — враждебно спросил он.

— А ты подумай, — ответила я. — А теперь, я готовлюсь к свиданию и опаздываю, так что мне пора. Но я скажу тебе напоследок: ты ясно дал понять, что общение между нами должно быть полностью прекращено. За время моего пребывания в штате Мэн, ты дважды общался со мной, и дважды это было неприятно и излишне. Так что это взаимно. Я оставляю тебя с твоей жизнью. Ты оставляешь меня наедине с моими мыслями. А в промежутках у нас будут дети. А теперь всего хорошего, Конрад.

— Амел… — начал он.

Я отключилась и, увидев его имя на экране, когда телефон почти сразу же снова зазвонил, я проигнорировала его и продолжила искать свою помаду.

*****

— Да, на двоих. У меня заказан столик. Брэдли Тинсдейл, — сказал Брэдли администратору, когда я стояла рядом с ним, держа его за руку и оглядывая ресторан под названием «Навесы», который, по тому, что я могла видеть, был очень хорош. Но еще и потому, что Джози и Алисса обе взвизгнули, когда я сказала им, что Брэдли ведет меня туда (ну, Джози на самом деле не визжала, но ее волнение было явно заметно).

В тот момент это заставило меня нервничать, потому что Брэдли вел меня в какое-то очень хорошее место, и с каждым свиданием увеличение «хорошего» нарастало, поскольку с каждым свиданием поцелуи у моей двери становились все более жаркими (хорошо, был только один другой раз, но все же он был более жарким).

Я не знала, то ли он надеялся уломать меня лечь с ним в постель (чего так и не произошло), покупая все более дорогие блюда, то ли с каждым свиданием я нравилась ему все больше и больше, и он старался произвести на меня впечатление.

Ни то, ни другое не было хорошо, так как в этот вечер я с ним расставалась (очевидно, до того, как произойдет очередной поцелуй).

Именно это занимало мои мысли, когда я услышала, как администратор сказала:

— Пожалуйста, следуйте за мной, — и я почувствовала, как Брэдли потянул меня за руку.

Я последовала за ним, жалея, что надела для этого случая свой самый потрясающий наряд.

Это было мое первое маленькое черное платье с тех пор, как Конрад развелся со мной. Простое. Облегающее.

Подол значительно выше колена (но не развязно). V-образный вырез сзади и спереди, оба глубокие, спереди обнажая ложбинку, сзади обнажая кожу вплоть до черного кружевного бюстгальтера (который, как я надеялась, будет выглядеть привлекательно, если вырез опустится ниже).

Платье выбрала Алисса, и хоть оно и было простым, но смотрелось эффектно (кстати, кружевной черный бюстгальтер тоже выбрала Алисса, он был не простым, и вопрос о том, был ли он развязным, оставался открытым, потому что в комплекте с трусиками он смотрелся сексуально).

На ноги я нанесла маслянистый лосьон, который Робин подарила мне на прошлое Рождество, но у меня еще не было повода им воспользоваться. И результат оказался божественным, поскольку он придал моей коже блеск, и она казалась естественной и совершенно потрясающей.

На ногах у меня были черные остроносые кружевные босоножки, с изящной зубчатой окантовкой, с тонкими, как карандаш, каблуками… удивительные.

Я также потратила огромное количество времени на свои волосы, укладывая их в беспорядочные локоны, но я думала, что выглядела великолепно.

Почему я так увлеклась, я не знала. Образ не говорил: «у нас все кончено».

Он говорил совсем другое.

За исключением, возможно, этой ночи, я использовала свою одежду как броню.

Мой разум все еще был поглощен тем, что произойдет в конце вечера (а также бесполезными размышлениями о плюсах и минусах моего наряда, что я должна была сделать еще два часа назад), и я удивилась, когда услышала возглас Киллиана:

— Эми!

Я изучала свои пальцы в удивительных босоножках, движущихся по ковру, поэтому при звуке моего имени моя голова взлетела вверх, и от того, что я увидела, все мое тело содрогнулось.

За столом сидели Киллиан в белой рубашке, Эшлинг в красивом розовом платье и Микки тоже в белой рубашке под хорошо скроенным темно-синим спортивным пиджаком.

Они внимательно изучали меню.

О, Боже.

Почему?

Ну почему именно я?

Киллиан махнул мне рукой, а Эшлинг обернулась и посмотрела через плечо, робкая улыбка на ее лице погасла в тот же миг, как она увидела Брэдли.

Это меня обеспокоило, но у меня не было на это времени, потому что в нашу сторону посмотрел Микки.

Когда он это сделал, его глаза прошлись по мне сверху вниз и резко поднялись, быстро остановившись на Брэдли, а затем снова на мне, его лицо окаменело.

Видя это, я не могла вообразить, как моя дочь могла подумать, что он влюблен в меня. Он явно меня недолюбливал, и я знала это, потому что он даже не пытался это скрыть.

— Ты их знаешь? — пробормотал Брэдли, притягивая меня ближе к себе.

— Они мои соседи, — ответила я.

— Пожалуйста, положите меню на наш столик. Мы скоро будем, — приказал Брэдли администратору.

Она кивнула и удалилась.

Брэдли потянул меня к столу семейства Донован.

— Привет! — воскликнул Киллиан, когда мы подошли ближе, а затем объявил: — У меня сегодня день рождения.

Черт.

А я и не знала.

Я сдержала обвиняющий взгляд, который хотела бросить в сторону Микки, и вместо этого широко улыбнулась Киллиану.

— Во-первых, с днем рождения, — сказала я. — А во-вторых, пожалуйста, скажи, что ты принимаешь подарки с опозданием.

Его улыбка стала еще шире.

— Однозначно.

— Кроме того, скажи, что у тебя есть список таких подарков, — продолжала я.

Он просиял.

— Однозначно.

— Хорошо, — сказала я, все еще улыбаясь ему. — Надеюсь, этот список будет у меня в почтовом ящике завтра к полудню.

— Ты его получишь! — воскликнул Киллиан.

Брэдли сжал мою руку, и я быстро взглянула на него, понимая, что веду себя грубо.

— Извини, — пробормотала я и посмотрела на стол. — Позвольте мне представить вас друг другу. Брэдли, это семья Донован. Эшлинг, Микки и Киллиан, именинник. Семья Донован, это Брэдли Тинсдейл.

Микки встал и молча протянул ему руку.

Брэдли принял ее.

Они оба посмотрели друг другу в глаза и слишком долго держались за руки.

Я сдержалась, чтобы не скорчить гримасу.

— Приятно познакомиться, — сказал Брэдли сидящим за столом, когда они с Микки, наконец, разомкнули руки.

Микки сел, его глаза устремились на меня, и мне показалось, что они пронзают меня насквозь.

Он был зол, это было видно сразу.

Но я не могла представить из-за чего.

«Что?» — одними губами произнесла я, глядя на Микки.

Его глаза пробежались по мне вниз, вверх, поймали мой взгляд и сузились.

Он говорил, я просто не понимала, о чем.

«Что? — снова произнесла я одними губами, слегка наклонившись вперед, чтобы подчеркнуть свое беззвучное слово.

— Амелия? — позвал Брэдли.

Мое тело снова вздрогнуло, и я посмотрела на него, увидев, что он пристально за мной наблюдает.

— Да? — спросила я, пытаясь сделать вид, что он не застукал меня только что за молчаливым разговором с Микки.

— Хочешь сесть за наш столик или поболтать с Донованами? — спросил он вежливо, но немного натянуто.

— Наверное, нам лучше пойти за наш столик, — ответила я и посмотрела на семью Микки, обеспокоенная тем, что Эшлинг, отвернувшись, выпрямилась на стуле, а, учитывая, что она сидела спиной к нам с Брэдли, это было невежливо для девочки, которая никогда такой не была.

— Список подарков, малыш. Завтра. В полдень, — сказала я Киллиану.

— Ты его получишь, — ответил Киллиан, по-прежнему улыбаясь.

— Эшлинг, — тихо сказала я, протягивая руку, чтобы коснуться ее плеча.

Она быстро взглянула на меня и тут же отвернулась, пробормотав:

— Рада была тебя видеть, Эми.

Я напряглась и посмотрела на ее отца.

— Микки.

— Эми, — ответил он, сдвинув брови и снова опустив глаза, прежде чем очередной раз встретиться со мной взглядом.

У меня не было возможности снова выставить себя дурой, беззвучно требуя ответа от Микки, потому что Брэдли отвел меня в сторону.

Когда мы подошли к нашему столику, он выдвинул мой стул, и я села. Затем сел он.

Мы заказали выпивку и, к счастью, нам ее принесли без происшествий.

Мы просматривали меню, когда я взглянула через три разделявших нас столика и увидела, что Брэдли сидит спиной к Донованам, а Микки — ко мне лицом, и все его внимание было сосредоточено на мне.

И я видела, что он все еще злится.

Очень злится.

Именно тогда я впервые почувствовала, что попала в беду.

Он дернул головой в агрессивной манере, которая меня раздражала.

Быстро взглянув на Брэдли, который изучал свое меню, я снова посмотрела на Микки, склонила голову набок и сделала жест рукой, спрашивая «Что?»

Он поднял руку и ткнул пальцем в мою сторону, слегка наклоняя ее вниз, затем вверх, затем переместил ее, чтобы коснуться своей груди.

Боже.

Неужели у меня что-то было на платье?

Я тут же посмотрел вниз, и увидела, что все чисто.

Я подняла голову, нахмурила брови и, бросив еще один быстрый взгляд на Брэдли, который по-прежнему изучал меню, снова посмотрела на Микки и снова зажестикулировала.

Он снова дернул головой в той же агрессивной манере, но не мне, а в другую сторону.

Я посмотрела туда и увидела дверь в коридор, над которой висела табличка с надписью «Туалеты».

Я оглянулась на столик Микки и увидела, что его там уже нет. Он был на ногах и в бешенстве шествовал к этой двери, выглядя в своем спортивном пиджаке безумно горячим.

Боже, он просто убивал меня.

— Что тебе приглянулось? — спросил Брэдли.

Микки Донован, но это я не ответила.

— Мне нужна минутка, — сказала я, и он поднял голову, глядя на меня. — Просто мне нужно немного освежиться. Ты не возражаешь? — спросила я.

— Нет, Амелия, — ответил он, и его лицо смягчилось. — У тебя есть столько времени, сколько нужно.

Он был хорошим человеком.

А я была полной идиоткой.

Даже зная это, я не удержалась от того, чтобы схватить клатч и вскочить со стула, возможно, немного слишком поспешно для того, кто только что намекнул, что ей нужно в уборную, но в основном для того, чтобы поправить свою помаду.

Затем я пронеслась через зал ресторана в коридор и спустилась вниз.

Коридор был длинный, а в конце его еще один в форме буквы «Т» справа которого была надпись «Туалеты», а слева — «Только для персонала».

Я пошла направо, проходя мимо мужского туалета (почему мужской туалет всегда был первым? Раздражающий факт), а затем дамского, направляясь в самый конец, где стоял Микки, скрестив руки на груди и хмуро глядя на меня.

Я сунул клатч под мышку, снова подняла обе руки, топая в его сторону, но на этот раз задала свой вопрос вслух:

— Что?

Я подошла к нему вплотную.

Затем меня больше не было в коридоре, меня впихнули в боковую нишу, которая, вполне возможно, в зимние месяцы была местом для вешалок для пальто, но прямо сейчас здесь было темное пространство, полностью удаленное от всего.

— Микки, — прошептала я, наполовину в шоке, наполовину испытывая нечто-то совершенно иное.

— Ну… нет, — сказал он раздраженно и озадаченно.

— Что нет? — спросила я, глядя на него снизу вверх, не веря, что нахожусь в каком-то темном месте, удаленном от ресторана, где сидели его дети и мой кавалер, и меня прижимал к стене агрессивный, необъяснимо злой Микки Донован.

— Нет, — повторил он, но меня потрясло до глубины души, когда он поднял палец и провел им от самого начала ложбинки моего декольте вниз, слегка погружаясь в него.

Хотя от его прикосновения мои соски мгновенно затвердели, я подняла руку и вынула его палец, продолжая его держать.

— Что ты делаешь? — прошипела я.

— Подтяни свое чертово платье, — отрезал он.

— Ты что, с ума сошел? — продолжала я шипеть.

— Этот парень, гребаный Брэдли, это что, шутка такая? — спросил он.

Я не знала, что это значит.

Но это не помешало мне резко ответить:

— Нет.

— Эми, даже твой бывший хрен не такой большой придурок, как тот придурок за твоим столом.

О, Боже мой!

— Брэдли вовсе не придурок, — возразила я.

— Брэдли — придурок, и ты щеголяешь своим декольте перед придурком, которому позволишь сходить с тобой на пару ужинов, а потом дашь ему под зад, когда поймешь, что он придурок.

— К твоему сведению, сегодня вечером я порву с Брэдли, но не потому, что он придурок, это не правда. Он очень милый. Потому что у меня с ним ничего не получается.

Выражение лица Микки внезапно омрачилось.

— И ты выставляешь свои сиськи, чтобы показать ему то, чего он не получит?

Я почувствовала, как мое лицо запылало, но не так, как обычно это происходило из-за Микки.

А из-за того, что я была в бешенстве.

— У меня есть декольте, потому что у моего платья есть декольте, Микки.

— Подтяни платье, Амелия.

Я в притворной панике огляделась по сторонам, потом снова посмотрела на Микки, отпустила его палец и судорожно схватила его за лацканы пиджака.

— О Боже! — воскликнула я. — Неужели я не заметила, как попала в машину времени? Неужели мы вернулись в 1818 год, когда мужчина может затащить женщину в нишу в ресторане и потребовать, чтобы она прикрылась?

Микки не ответил, и то, что у него не было готового ответа, удивило меня достаточно, чтобы обратить на него более пристальное внимание.

И я увидела, что он смотрит на меня сверху вниз, его лицо было грозным, челюсть сжата, будто он мог легко убить кого-то, мучительно и кроваво.

И самым ближайшим к нему человеком была я.

— Микки, — прошептала я, разжимая пальцы, чтобы разгладить его пиджак, а затем с надеждой выскользнуть и убежать.

Но так далеко я не продвинулась.

Он коротко пробормотал:

— К черту.

А потом он стал меня целовать.

Микки Донован целовал меня!

Сначала я застыла в полном недоумении.

Потом его язык коснулся моих губ, я открыла рот, и он скользнул внутрь…

И я попробовала Микки на вкус.

Это был самый прекрасный вкус, который когда-либо касался моего языка.

Из-за этого мне захотелось больше.

И я приняла его, получив при этом самый лучший поцелуй в своей жизни.

Он был глубоким, влажным, огненным.

Так много всего, что я забыла обо всем.

Я забыла, что нахожусь в ресторане.

Я забыла, что у меня свидание.

Я забыла, что мое свидание было в этом ресторане.

Я и забыла, что там были дети Микки.

Я забыла все.

Все, кроме Микки.

Он пожирал нас обоих своим обжигающим жаром до такой степени, что ртов и языков было недостаточно, и мы оба начали шарить друг по другу.

Я была права.

Где бы я ни дотронулась, он был твердым и горячим.

Мне это очень понравилось.

И его руки на мне, поверх моей одежды, делали со мной вещи, о которых я и не подозревала, что могу чувствовать.

Я захныкала, и он оторвался от моих губ.

Но он не ушел далеко, и я оказалась прижатой к стене твердым теплым Микки, его пальцы запутались в моих волосах, а другая рука легла мне на зад. Мои руки были под его пиджаком, одна рука сжимала сзади рубашку, другая плотно прижималась к его твердой как камень лопатке.

Мы оба тяжело дышали.

— Два варианта, Амелия, — заявил он низким, гортанным голосом, который пронесся прямо между моих ног, заставляя увлажниться еще больше, чем когда мы целовались. — Ты либо пойдешь туда и скажешь этому парню, чтобы он шел гулять, сядешь за наш столик и поужинаешь с нами в честь дня рождения Киллиана, либо пойдешь туда, заберешь отсюда этого парня, покончишь с ним, а я приду позже.

— Было бы невежливо сказать ему, чтобы он шел гулять, — сказал мой рот за меня.

— Тогда убери его задницу отсюда, покончи с ним, а я приду позже.

О Боже, что же происходит?

— Микки, — прошептала я.

Он прижал меня к стене, и его пальцы скользнули глубже в мои волосы, сжимая их, а его другая рука сжала мой зад.

То, что я промокла насквозь, было историей, теперь я боялась, что с меня капает.

— Убери его отсюда, Эми, — прорычал он.

— Хорошо, Микки, — выдохнула я.

Его взгляд упал на мой рот, и он пробормотал:

— Прямо через дорогу, черт возьми.

— Микки, думаю… — начала я.

— Если ты думаешь, что следующие три часа будешь думать о чем угодно, только не о том поцелуе и не о том парне, я поцелую тебя снова, Эми, и ты не будешь думать.

Он не мог поцеловать меня снова. Если бы он это сделал, я бы растеряла все мысли и, вероятно, все закончилось бы сексом у стены с Микки в темном алькове модного ресторана.

— Не думаю, что забуду этот поцелуй, — сказала я ему с придыханием.

— Верно, — отрезал он, и его голос прозвучал сердито.

— Ты сердишься? — спросила я.

— Ты собираешься пойти к тому парню в этом платье? — спросил он в ответ.

— Ну… да.

— Тогда, да, я злюсь.

Это еще больше сбивало с толку.

— Но почему? — спросила я.

— Поменяйся со мной ролями и представь, что я иду к женщине, которая одета в такое вот платье, — отрезал он.

Это меня не сбило с толку.

— О.

У меня было такое чувство, что моя четырнадцатилетняя дочь была права.

Микки Донован был в меня влюблен.

— А теперь ты будешь милой, и мне придется снова поцеловать тебя, что, возможно, будет настолько жарко, что на этот раз я не смогу остановиться, так что мне придется трахнуть тебя у стены в коридоре ресторана, пока дети будут ждать меня, чтобы поужинать в день рождения моего сына? Или ты собираешься тащить свою задницу к столу и уберешь этого парня отсюда?

Я тяжело дышала, когда ответила:

— Я собираюсь убрать этого парня отсюда.

— Хорошее решение.

Мы смотрели друг на друга и не двигались.

Это продолжалось довольно долго, прежде чем Микки заметил:

— Ты не уходишь.

— Ты должен отпустить меня, милый, — прошептала я.

— Черт, — прошептал он в ответ, и случилось невыносимое.

Его пальцы выскользнули из моих волос, рука упала вниз, и он отступил назад.

Я почувствовала себя так, словно передо мной открылся сундук с сокровищами, полный золота, и все оно было моим, а затем, как только я погрузила пальцы в сверкающие монеты, в мгновение ока оно исчезло.

— Иди, детка, — мягко приказал он.

Я выдержала его пристальный взгляд, облизала губы, сжала их и кивнула.

Затем я начала уходить, но остановилась, когда он тихо позвал:

— Эми.

Боже, одно лишь имя, слетевшее с его губ, сделало меня еще более влажной.

Я повернулась к нему и увидела, что он схватил забытую мною сумочку с того места, куда она упала на пол, и протянул ее мне.

Я взяла ее, прошептав:

— Спасибо.

— Иди, — прошептал он в ответ.

Я умчалась, благоразумно отправившись сначала в туалетную комнату, чтобы поправить прическу (когда я закончила, она уже не выглядела так хорошо, а потом опять же, у меня не было много времени, а мои руки дрожали).

А еще я накрасила губы помадой.

Но не было никакой возможности скрыть, что я выглядела так, будто меня целовали. Основательно. Губы распухли, щеки раскраснелись, глаза были затуманены. Я попыталась исправить ситуацию, но и на это у меня не было времени.

Мне бы это было только на руку, хотя и не совсем, потому что это облегчило бы задачу вытащить Брэдли из ресторана, просто делать это было не очень приятно.

Он заметил, что Микки ушел.

Когда я вернулась, он заметил мои основательно зацелованные губы и взъерошенную прическу.

Поэтому, когда я мягко сказала, что нам нужно уйти, чтобы поговорить, он бросил кислый взгляд в сторону Микки, прежде чем отбросить салфетку, отодвинул стул, достал бумажник, бросил несколько банкнот на стол и удалился.

Он не помог мне подняться с места.

Он не держал меня за руку, когда выходил из ресторана.

И он пошел так быстро, что мне пришлось поспешить, чтобы не отстать, так что я могла только оглянуться и помахать рукой в сторону стола семейства Донован.

Микки смотрел на меня, и в его взгляде была смесь раздражения и гнева.

Киллиан помахал мне рукой.

Эшлинг только мельком взглянула на меня, но когда она отвела взгляд, то улыбнулась легкой улыбкой, как кошка, которая только что съела сливки.

*****

Я расхаживала перед своей стеной из окон, прижимая телефон к уху.

А еще я бормотала.

На голосовую почту.

— Ладно, теперь я знаю, что отдалилась. Знаю, ты пыталась поддерживать со мной контакт. Знаю, у меня было много всего на уме, но ты была одной из этих мыслей, и я должна была дать тебе знать об этом, а не только писать сообщения, — сказала я голосовой почте Робин. — Но со мной многое происходило, происходит и сейчас, и пока это происходило, я совершила много ошибок. Очень много.

Я сделала глубокий вдох и продолжила лепетать.

— Но сегодня вечером в мою дверь позвонит мужчина, и я знаю, что в глубине души не ошибусь, открыв ему дверь. Но я так неудачно выбрала Конрада, который, как я знала в глубине души, был тем мужчиной, который мне нужен, что боюсь до смерти, потому что этот мужчина скоро придет и я… это было сильно. Это было… Робин, это было очень сильно.

Я закрыла глаза и стала заканчивать.

— А теперь я заткнусь. И буду молиться, что ты не общаешься со мной, потому что злишься на меня, а не потому, что с тобой что-то случилось, а мне никто не сказал.

Я повернулась и посмотрела на море.

— Позвони мне, — закончила я. — Прошу, Робин, позвони мне. А если ты злишься на меня, то хотя бы напиши, что ты в порядке.

На этом я закончила разговор.

Я перестала расхаживать и выглянула в окно.

Достаточно сказать, что, хотя Брэдли не терял времени даром (и немного пугал меня), мчась как сумасшедший, чтобы отвезти домой и выбросить на дорожке, он совершенно не возражал, что я с ним порвала.

Он также не проводил меня до двери и даже не подождал, прежде чем я доберусь до нее, дав задний ход и уехав.

Это было за гранью неловкости, и заставляло меня чувствовать себя стервозной шлюхой или распутной сукой (нет, на самом деле, и той и другой).

Поэтому после того, как я вошла внутрь и включила торшер возле телевизора, отправилась на кухню и включила освещение над баром, я положила клатч на стойку и достала телефон.

Тогда я написала ему, что тому, что случилось сегодня вечером, нет никакого оправдания, поэтому я не буду пытаться что-то исправить. Я только скажу, что мне очень жаль. Я наслаждалась нашим совместным времяпрепровождением, и мне грустно, что все так закончилось.

Больше я ничего не написала, ни того, что он хороший человек и что он найдет кого-нибудь, — вероятно, это не было бы тем, что бы он хотел прочитать от меня. Я также не написала ему, что не водила его за нос и не играла в игры, и что наши отношения с Микки сложные, что было правдой, но для него прозвучало бы банально, и это также было тем, что он бы не захотел прочитать. Я также не написала ему, что надеюсь, что он не думает обо мне плохо, потому что это было эгоистично и, вероятно, невозможно.

Я изложила все кратко и принесла свои извинения. Это было единственное, что я могла сделать.

Какое-то время я переживала из-за своего поведения, но потом эта тревога улетучилась, и я начала мерить шагами комнату, когда до меня окончательно дошло, что Микки Донован поцеловал меня.

Поцеловал меня.

Я не знала, как это могло случиться. Я поцеловала его, а он отстранился, сказал, что я… «симпатичная», не выказал никаких признаков того, что я ему интересна, и фактически много чем показал, что я ему не очень нравлюсь.

Когда беспокойство по этому поводу начало меня одолевать, я позвонила Робин.

После этого звонка у меня оставалось еще несколько часов до того, как Микки появится у моей двери, возможно, чтобы снова поцеловать меня (это вызвало такое сильное возбуждение, что мне сразу же захотелось пойти к игрушке в ящике прикроватной тумбочки и воспользоваться ею). Он также, возможно, пригласит меня на свидание, что было откровенно непостижимо (или же так было, пока он не поцеловал меня).

Или, возможно, он придет ко мне, чтобы сказать, что то, что произошло в ресторане, было огромной ошибкой, и он решил, что нам лучше никогда больше не встречаться.

А это означало бы, что я потеряю Микки, хотя Микки у меня и не было, а когда я с ним была, то мы ссорились.

Но даже в этом случае сама мысль об этой потере была слишком тяжела, чтобы даже думать о ней.

Это также означало бы, что я потеряю Эшлинг и Киллиана.

А, может, и что-то еще, о чем еще не знала.

Когда эти мысли уже были готовы сбить меня с толку, я решила позвонить брату, который выслушал бы меня, а потом сказал бы все прямо. А поскольку он был мужчиной, то мог знать, что творится у Микки в голове.

При этом решении телефон в моей руке издал звуковой сигнал.

Я посмотрела на него, а затем быстро провела пальцем по экрану, чтобы добраться до текста.

Сообщение было от Робин и гласило: «Я в порядке. А еще я злюсь на тебя. Дай мне три дня, чтобы подуться, а потом я тебе позвоню. Но я оставляю за собой право на то, что обида продлится меньшее количество времени».

Пусть так и будет, но это принесло мне облегчение, заставило улыбнуться и немного удивило, так как трехдневная обида Робин была неслыханной — в данном случае, обида, которую она испытывала к своему бывшему, продолжалась пять лет без уменьшения градуса накала.

Прежде чем я успела отправить ответ, я получила от нее еще одно сообщение.

«А этому парню лучше быть горячим. Достаточно горячим, чтобы Конрад потерял рассудок и задумался о самоубийстве. Если будет что-то меньшее, МиМи, и буду в тебе очень разочарована».

Это заставило меня улыбнуться еще шире, потому что это было смешно, и потому что она бы очень одобрила Микки. Она могла бы жить ради мести своему изменщику бывшему мужу, но это не означало, что она не ценила, когда мужчина был усладой для глаз.

Я написала в ответ: «Хорошо, милая, и это последнее, что ты услышишь от меня, пока твоя обида не закончится. Но просто чтобы успокоить твои мысли, Микки определенно горячий».

Отправив это письмо, я позвонила брату.

— Привет, МиМи, — поздоровался он.

— Привет, Лори. Ты свободен?

— Я на работе, но для тебя я свободен всегда.

Я не удивилась, что он был на работе, зная, что так было и раньше, не говоря уже о том, что, поскольку оба его сына были достаточно взрослыми, чтобы водить машину, отправляясь по собственным делам, мой брат перестал работать постоянно и начал работать непрестанно, чтобы сбежать от своей жены.

Я также не была удивлена, что для меня он был свободен. В моей жизни, после того как я узнала, что Конрад меня не любит, Лор был единственным, кто любил меня открыто и безоговорочно.

— Слушай, — начала я. — Сегодня вечером звонил Конрад и попросил меня попросить тебя, перестать его преследовать.

Я услышала, как Лор хмыкнул, прежде чем ответил:

— Господи, да этот парень просто засранец. Я звонил ему дважды, МиМи. Первый звонок длился две минуты, прежде чем он повесил трубку. Второй был сразу после этого, когда он ответил, и прежде чем повесить трубку я сказал, что он вел себя как мудак. Это не преследование.

Он наверняка знает, что такое преследование. Он же адвокат.

— Я так и думала, — пробормотала я, а потом добавила уже конкретнее: — Он обвиняет меня, так что я ценю, что ты заступаешься за меня, но я бы предпочла, чтобы ты перестал это делать.

— Он упоминал о детях? — спросил Лор.

— Нет. А что? — спросила я в ответ, мышцы моей шеи напряглись.

— Им я тоже звонил.

Я уставилась на свое отражение в окне.

— Что, прости?

— Сказал им, чтобы они не были к тебе столь строги. Сказал твоему сыну, что у тебя никого нет с тех пор, как его отец разрушил вашу семью, поэтому он должен был защищать и заботиться о своей матери. Сказала твоей дочери, что в ее жизни есть прекрасный пример для подражания, а она собирается все испортить, если потеряет его.

Так вот почему они заговорили со мной. Потому что их дядя Лори, которого они оба любили, обожали и уважали, позвонил им и выложил все начистоту.

Господи, как же я любила своего брата!

— Надо было сделать это много лет назад, — пробормотал он.

— В последний свой приезд они вели себя намного лучше, — сказала я ему.

— Хорошо, — тихо ответил он.

— Немного шокирует, что ты в течение двадцати лет была занозой в заднице старшего брата, а когда тебе почти стукнуло пятьдесят, оказалась такой крутой.

— Заткнись, МиМи, — ответил он с улыбкой в голосе.

Я улыбнулась своему отражению и спросила:

— У тебя есть еще время?

— Ты ведь моя МиМи?

Господи, как же я любила своего брата!

— Да, — подтвердила я.

— Давай, милая, выкладывай, — предложил он.

Именно тогда я снова начала расхаживать по комнате. Я выложила ему все — абсолютно все — о Микки.

Это заняло некоторое время. Было очень много шагов. Я все еще была в своих босоножках, и намного позже я приду к счастливому осознанию того, что так много могу в них ходить, и мне по-прежнему будет удобно, даже если они новые, и я их никогда не носила.

Закончив рассказывать брату обо всем, я остановилась, обхватила свободной рукой живот, уставилась на пальцы ног и спросила:

— Неужели Пиппа права? Неужели этот парень влюбился в меня?

Тут я услышала, как Лор расхохотался.

Я вскинула голову.

— Что тут смешного?

— Влюблен ли в тебя этот парень? — Лор задал мне мой вопрос, его глубокий голос все еще вибрировал от веселья.

— В этом и вопрос, и в моих нынешних обстоятельствах я не нахожу здесь ничего смешного, — отрезала я.

— Точно. — Это слово прозвучало как-то сдавленно, будто он давился от смеха, и он все еще не совсем говорил внятно, когда продолжил: — Я подтверждаю острое восприятие четырнадцатилетней девочки того, как обстоят дела с тобой и этим парнем, хотя она видела тебя с ним всего пять минут. Амелия, этот парень влюблен в тебя.

Я почувствовала, как от его подтверждения и акцента на трех словах, дрожь пробежала по моей коже.

Но мой голос был на октаву выше, когда я спросила:

— Вот уже несколько недель мы не сказали друг другу и пары приятных слов.

Я едва успела договорить, как Лор тут же бросился в атаку.

— Во-первых, парень может увидеть мужчину, оскорбляющую женщину, и вмешаться, но он не предложит помочь ей по дому, если ему не нравится то, как она выглядит.

— Это невозможно, Лори. У меня тогда даже волосы не были подкрашены, — сообщила я ему.

Лор проигнорировал это и продолжил:

— Ему также наплевать, что она сама себя гробит, организовывая какую-то распродажу, поэтому он, конечно, не приглашает ее на барбекю, чтобы помочь ей расслабиться.

— Когда ты делаешь что-то подобное в присутствии детей, и тебя интересует женщина, которую ты приглашаешь, это требует планирования, — надменно поделилась я. — Приглашение Микки было сделано почти мгновенно.

Лор продолжал меня игнорировать.

— А если она ему неинтересна, но его дочь спрашивает рецепты или хочет пригласить ее на ужин, он говорит дочери, чтобы она сама сходила за ними, и находит способ сказать, что женщина не может прийти на ужин.

— У него нет полной опеки над ними, Лори, — напомнила я ему. — Значит, она не все время вместе с ним. А она очень милая. Ей трудно сказать «нет».

Мой брат снова проигнорировал меня.

— И, в конце концов, мужчина не теряет рассудок всякий раз, когда другой мужчина оказывается рядом с этой женщиной, если он не хочет, чтобы она принадлежала ему. Он не тратит энергию на ссоры с ней, потому что, если бы ему было наплевать, его бы это не волновало. Но в его случае он ссорится с тобой вместо того, чтобы сделать с тобой то, чего ему действительно хочется. И он уж точно не запихнет ее в нишу ресторана и не поцелует, взбешенный тем, что она на свидании. И еще я скажу, что знаю твой возраст, знаю, что ты была замужем и что у тебя есть дети, но я говорю о мужчине, который запихнул мою младшую сестру в альков и поцеловал ее, и делаю это через силу.

Я чуть не улыбнулась, услышав это.

— Я также делаю это через силу, говоря, что это смелый шаг, и похвально с его стороны, если женщина, которую он хочет, как ты, упряма и вспыльчива, и он достиг конца своего контроля, и ему уже пришло время вступить в игру.

Я подошла к окну и прислонилась к нему плечом, опустив голову на стекло, глядя на темное море, игнорируя его замечание о том, что я упряма и вспыльчива, потому что мы оба знали, что я такая, и нет смысла это обсуждать.

— Он сказал мне, что я… симпатичная, — прошептала я.

Он понимал это, и я поняла это по нежному тону его ответа.

— Не цепляйся за это, МиМи. Может, это отрицание. Но действия этого парня говорят громче слов. Они о чем-то кричат. Ты ему нравишься.

Я закрыла глаза.

— Я же чокнутая.

— То есть?

Я открыла глаза.

— А что будет, когда он узнает, что во всей этой истории с Мартиной и Конрадом я потеряла разум? Что я потеряла своих детей? Если я действительно ему нравлюсь, и между нами что-то происходит, он, в конце концов, узнает.

— Что ты кого-то любила, потеряла и отреагировала на это? — спросил Лор. — МиМи, я знаю, мама и папа хотели, чтобы мы оба были идеально запрограммированными роботами, но ты же человек. Дай себе передышку. Похоже, этот парень хороший отец. Похоже, он может нести ответственность. Похоже, его бывшая жена пропустила его через мясорубку, а он добрался до другой стороны, ведя за собой туда детей. Похоже, что практически ничего не зная о твоей ситуации, но понимает ее лучше тебя. Дай ему тоже передохнуть. Жизнь есть жизнь, и кое-что произошло с этим парнем точно так же, как и с тобой. Он поймет. Но вот что я тебе скажу: если он узнает это о тебе и умчится во весь опор, то это скажет о нем больше, чем о тебе.

— Я бы хотела, чтобы ты был ближе, — выпалила я, и это действительно было так.

Я любила своего брата, мои дети любили своего дядю, он был единственной настоящей семьей, которая у меня была (кроме моих детей), и я хотела иметь возможность видеть его счастливым и сделать что-то для этого.

Это означало бы, что я потворствую его разрыву с ведьмой, которую он называл женой, но я не была выше этого, абсолютно нет.

Я доказала, что готова на все во имя любви.

На самом деле я уже давно хотела свести его с Робин. Когда она не была напугана и не мстила, она была милой, забавной и, главное, преданной.

И всякий раз, когда Робин и Лори были вместе, он всегда шутил и веселился, и частенько шутки касались Робин, а она всегда смеялась, и подначивала Лори, но в основном ее сарказм был направлен на ведьму — жену Лори — потому что Робин ненавидела ее так же сильно, как и я.

Хм.

— Я приеду навестить тебя, — сказал мне Лор.

— На День благодарения, — тут же ответила я.

— Я подумаю об этом.

— Оставь ведьму, привози мальчиков, — сказала я без колебаний.

Я была честна с Лором, Лор был честен со мной. Он знал, что она мне не нравится. Он также знал (так как сам мне сказал), что их брак закончился, и он держался только ради мальчиков.

Но я подозревала, что после того, как он сказал моему отцу засунуть свою миллиардную компанию в задницу и занялся юриспруденцией (профессией, которой Лор всегда восхищался), он исчерпал пределы своего бунтарства, так что о разводе не могло быть и речи.

— Об этом я тоже подумаю.

Я моргнула.

Лор никогда не думал о чем-то подобном.

— Правда? — спросила я.

— Может, тот факт, что моя младшая сестра сражается за счастье, чему-то меня научит.

Боже.

Это было бы замечательно.

— Я не буду давить на тебя, пускаться в пляс и совершать невообразимые кульбиты, — пообещала я.

— Хорошо, потому что ты разговариваешь со мной по телефону, и если ты это сделаешь, то тебе придется сделать это на одной руке, и ты можешь сломать себе шею, а это значит, что свидание с этим парнем будет отложено на неопределенный срок.

Свидание с Микки.

Снова дрожь.

— Может, Робин свободна на День благодарения, — задумчиво произнесла я.

— Господи, что ты там говорила о давлении? — спросил Лор.

— Мне пора закругляться, — предложила я.

— А мне нужно вернуться к работе. Твой старший брат помог тебе разобраться?

Я ухмыльнулась, хотя он и не шутил. Я все еще был встревожена и немного смущена.

Но уже меньше по обоим пунктам.

— Да, милый, — ответила я.

— Тогда я отпущу тебя, МиМи.

— Хорошо, Лори. Поговорим позже.

— В любое время, милая. Береги себя.

— И ты тоже.

Мы отключились, и я прижала телефон к подбородку, глядя на море.

Затем я отняла его от подбородка, включила и увидела время.

Мне еще предстояло ждать несколько часов, прежде чем Микки придет ко мне.

Но было уже больше восьми, а значит, не слишком поздно, поэтому я открыла свои сообщения и отправила групповое сообщение своим детям.

«Дядя Лори подумывает о том, чтобы привезти кузенов на День благодарения. Если у вас есть время, напишите ему или позвоните и скажите, что вы хотели бы его видеть. Люблю вас, милые».

Я отправила его и отошла от окна, раздумывая, не переодеться ли мне до прихода Микки, когда раздался звонок в дверь.

Я посмотрела в ту сторону и увидела, что наружный свет датчика движения был активирован, а тело Микки стояло в проеме витражного окна.

Как же так?

Еще не было и девяти часов. Они не могли поужинать и вернуться домой за это время.

Я поспешила к двери, когда телефон в моей руке подал сигнал.

Вздрогнув, я посмотрела вниз и увидела короткое сообщение от Одена.

«В деле».

О, Боже!

Я улыбалась, по-прежнему спеша к двери, когда телефон снова подал сигнал.

Я стояла у двери, выполняя сразу несколько задач: открывая ее и читая сообщение от Олимпии.

«Я тоже».

Я не знала, было ли это из-за Лора или из-за меня, или из-за нас обоих.

Я просто знала, что это был очередной прогресс.

Это сделало меня счастливой.

И когда я открыла дверь, то взмолилась всем святым, что то, что меня ждет за ней, тоже сделает меня счастливой.

Я посмотрела на лицо Микки, поймала его взгляд и замерла, счастье меня покидало.

Он ничего не сказал, просто вошел внутрь, так что я была вынуждена отступить назад. Войдя, он остановился, и я тоже.

Он закрыл дверь и снова повернулся ко мне.

— Привет, — тихо сказал он.

— Привет, Микки, — ответила я тем же тоном.

— Я должен вернуться к детям, — сказал он мне.

Но он только что пришел.

— Я…

— Рианнон так и не появилась.

Я ошеломленно уставилась на него.

Его бывшая должна была быть на ужине?

Осознание этого заставило множество мыслей пронестись в моей голове, включая тот факт, что он поцеловал меня в ресторане, а один из его вариантов после нашего поцелуя включал в себя присоединиться к ним за ужином, который был бы заполнен его детьми и бывшей женой.

А еще я вспомнила кое-что, чего не заметила раньше. Что, когда мы с Брэдли приехали в ресторане, они сидели за столиком, накрытом на четверых, и у них уже стояли блюда.

Так же было, и когда мы уезжали.

Но главной мыслью, которая оттеснила все остальные, было то, что мама Киллиана не пришла на ужин по случаю его дня рождения.

— О, нет, — выдохнула я, подходя ближе и поднимая руку, чтобы положить ее ему на грудь. — Она собиралась приехать?

— У нас есть соглашение, — коротко сказал он, выглядя странно, говоря странно, будто он сдерживался, но едва-едва. — Чтобы дети не чувствовали всей той потери, которую они могут почувствовать из-за ее дерьма, мы делали все возможное, чтобы в особые дни подарить им семью. Не разбегаться совсем, черт возьми, но и не смотреть, как она спит в канун Рождества, что может натолкнуть их на определенные мысли. Но, по крайней мере, мы бы проводили вместе ужины по случаю дня рождения, Рождества, Дня благодарения. Если бы кто-то из нас нашел кого-то, это было бы частью сделки, и как бы то ни было, он должен был это принять. Мы развелись полтора года назад, разошлись еще годом раньше, и все было нормально. Она никогда не бросала детей.

— Итак, — осторожно начала я, — она позвонила? Объяснила…

— О да, эта стерва позвонила, — прервал меня Микки, злобно рыча.

Его тон напугал меня, но я заставила себя оставаться рядом с ним и держать руку на его груди, хотя он не касался меня и держался также странно, как и говорил.

— Звучит не очень хорошо, — тихо заметила я.

— Так и есть, — подтвердил он. — Ты этого еще не видела, но когда Килл побывает у нее, он просто меняется на глазах. Он дуется, капризничает. Это длится день или два, но я даю ему то время, что нужно, и он успокаивается. Он приезжает к ней на неделю, она все портит, так что, вернувшись, он снова для меня потерян. Порочный круг. Так что сегодня вечером, чем дольше она не появлялась, он знал, они знали.

— Что они знали? — осторожно спросила я, когда он больше ничего не сказал.

— Что она пьет не просыхая.

Я судорожно сглотнула, Микки продолжил:

— Когда мы были вместе, я прикрывал ее задницу. Говорил себе, что дети этого не понимают. Это была ложь. Они все видят. Хуже того, они это чувствуют. Такое случалось не так уж и часто, но я-то наблюдал это постоянно, черт возьми. После того, как я решил, что этот раз будет последним, когда она вернулась домой, я собрал ее вещи. Велел ей бросить пить или убираться нахрен. Она сказала, что у нее нет никаких проблем, хотя у нее было такое похмелье, что она выглядела лет на восемьдесят. Я сказал ей, что если ее исчезновение из дома на три дня без предупреждения, чтобы напиться, не было для нее проблемой, ей нужно забрать свои шмотки и уйти. Затем она схватила свои шмотки и свалила.

Я подошла ближе и прошептала:

— Микки.

— После того как я от нее отделался, она взяла себя в руки и никогда не вела себя подобным образом, когда дети были у нее. Никогда не бросала детей на произвол судьбы. Никогда не пропускала ни одного особого ужина. Но мы сидели в ресторане уже двадцать минут до твоего прихода, Эми, она должна была встретиться там с нами, но так и не появилась. Через пятнадцать минут после того, как ты ушла, после четвертого сообщения, которое я не мог скрыть, что отправил этой стерве, чтобы узнать, где она, черт возьми, Килл начал сходить с ума. Потом он потерял контроль и закатил истерику. Я вывел его на улицу, чтобы успокоить, мне пришлось это сделать, но он хотел уйти. Мы ушли, отправились покупать гребаные гамбургеры в день рождения моего мальчика, потому что это было все, чего он хотел. Пришли домой, начали печь торт и разбирать подарки, позвонила стерва. Она набрала номер телефона Эш. Килл знал, что это была она, схватил его прежде, чем моя девочка смогла спасти его от этого дерьма, и он получил звонок на день рождения от матери, которая была полностью в хлам.

Я почувствовала, как мои глаза наполнились слезами.

О, Киллиан.

— Милый, — прошептала я, подходя еще ближе, теперь прижимая к нему руку.

— Он вел себя с ней хорошо, мой мальчик хорошо ведет себя со своей мамой, но, завершив разговор, слетел с катушек. Швырнув в стену тортом, испеченным для него Эш, он умчался в свою комнату. Мы поговорили, он все еще не успокоился, но я даю ему время. Я должен вернуться к нему, потому что мне нужно привести его в порядок и разобраться с беспорядком, учиненным Рианнон. Снова.

— Ладно, тогда иди, — предложила я.

— Нам надо поговорить.

Это не звучало многообещающе.

Но в тот момент речь шла не обо мне.

— Я никуда не денусь, — сказала я ему.

— Лучший поцелуй в моей жизни, — сказал он мне.

Я резко втянула воздух, эти пять слов пронеслись по моему горлу, к животу, прямо к кончикам пальцев ног.

— Хочу больше, — продолжал он. — Ты со мной?

Я кивнула и остановила себя от того, чтобы сделать это с унизительным энтузиазмом.

— Хорошо, — коротко ответил он. — Мы поговорили. Я разберусь со своим мальчиком, и мы поговорим еще.

— Хорошо, Микки.

Он резко наклонился и прикоснулся своими губами к моим.

Его губы были твердыми и в то же время мягкими, одеколоном он не пользовался, но пахло от него просто божественно.

Он поднял голову одновременно с рукой, и, наконец, коснулся меня. Обхватив мой подбородок, он провел большим пальцем по моей щеке.

Он ничего не сказал, только нежно коснулся меня и посмотрел мне в глаза.

Я ничего не сказала в ответ, просто стояла и не мешала ему.

Потом он сказал:

— Позвони мне, детка.

— Хорошо, Микки, — повторила я.

Его губы изогнулись в обеспокоенной улыбке, которая все еще была удивительной, прежде чем он отпустил меня, повернулся к двери и исчез за ней.

ГЛАВА 12

Все, в чем я когда-либо нуждалась

На следующий день, вернувшись домой из «Дома Голубки», я снова отправилась за почтой.

Разложив ее на кухонном столе, я стала ее просматривать.

Никакого списка подарков от Киллиана.

Я повернула голову к входу, будто могла видеть и чувствовать сквозь стену дома, что происходит у Донованов.

В сумочке зазвонил телефон, я его быстро вытащила, надеясь, что это Микки.

Но это было не он.

Это был Бостон Стоун.

Я переключила его на голосовую почту и приняла решение, в котором не была уверена. Мне казалось, что у нас с Микки что-то завязывается, и поэтому я не была уверена, что собираюсь поступить правильно.

Тем не менее, я засунула свой, теперь уже молчащий, телефон в задний карман джинсов и пошла к дому Микки.

Там было тихо, и, стоя у входной двери, я передумала звонить.

Затем моя рука приняла решение за меня, поднялась и нажала на звонок.

Боже, я надеялась, что поступаю правильно.

Дверь открыла Эшлинг.

— Привет, цветочек, — поздоровалась я.

Она склонила голову набок и тихо поздоровалась в ответ:

— Привет, Эми.

— У тебя все в порядке? — спросила я.

— Я в порядке, — ответила она слишком быстро.

Врушка.

Я пропустил это мимо ушей и просто кивнула, спрашивая:

— Твой папа дома?

Она покачала головой и ответила:

— Нет, он работает.

— А твой брат? — продолжила я.

На это она ответила тем, что отошла от двери.

Я восприняла это как приглашение войти и вошла.

Она закрыла за мной дверь и пробормотала:

— Он в гостиной.

— Хорошо, милая, — пробормотала я в ответ и двинулась в ту сторону.

Я нашла Киллиана развалившимся на диване, устремившего глаза в телевизор, вокруг него валялись следы нездорового поедания всего подряд, включая тающее мороженое на кофейном столике, которое не стояло ни на журнале, ни на подставке, ни на чем-то другом.

Мать внутри меня кричала, но мой рот молчал.

— Привет, малыш, — поздоровалась я, подойдя к дивану и присев на его спинку, чтобы поймать взгляд Киллиана.

Он на меня не смотрел.

— Привет, — пробормотал он, не отрывая взгляда от телевизора.

— Я пришла домой, проверила почту, но не получила списка подарков, — заметила я.

Он ничего не сказал.

Я привыкла к такому, но только не от Киллиана.

— У меня свободный день для похода по магазинам, — снова попыталась я.

— Мне ничего не нужно, — пробормотал он.

Я подняла глаза и увидела Эшлинг, застывшую у входа в гостиную.

Она пожала плечами, но вид у нее был расстроенный.

Я вздохнула, огляделась и не увидела никаких разбросанных повсюду остатков торта, но увидела, что на барной стойке стояло много развернутых подарков ко дню рождения.

Мой взгляд скользнул к Эшлинг. Она поймала его и снова пожала плечами.

Я опять повернулась к Киллиану.

— Может одежду, — сказала я, зная, что никакому двенадцатилетнему мальчишке не хочется получить одежду, в качестве подарка на день рождения.

— Я ничего не хочу, — повторил он, все еще не отрывая глаз от телевизора.

— Ни одному ребенку, которого я знаю и люблю, не исполняется двенадцать, пока я ему что-нибудь не куплю. Это правило. У меня оно прописано кровью в контракте, спрятанном в моем стенном сейфе, — решила я немного наврать, поскольку такого контракта у меня не было.

Как и сейфа в стене.

Киллиан не ответил.

— Пижаму, — объявила я. — С животными.

Я заметила, как нос Киллиана сморщился.

Наконец-то.

— Что-то вроде боевого Раптора, — сказала я, сама не зная о чем говорю, потому что Оден этим не интересовался, но полагая, что такое сейчас в моде.

— Мне не семь, — с отвращением заметил Киллиан.

Ладно, это исключаем.

— Новый фрисби, — настаивала я.

— У меня их пять, — сказал Киллиан телевизору.

— Значит, одежда, — заключила я.

— Ему нравится пейнтбол, — сказала Эшлинг, и я посмотрела на нее.

— Ни в коем случае, — заявила я. — Это опасно.

— Нет, если у тебя есть защитные очки, — пробормотал Киллиан.

Защитные очки для пейнтбола.

Отмечено.

— Пули могут попасть не только в глаза, — сказала я ему.

— Не страшно, если у тебя есть шлем, и жилет, и перчатки, и штаны, — сказал он мне.

Шлем.

Жилет.

Перчатки.

Штаны.

Отмечено.

— Значит, все же одежда, — поддразнила я.

— Неважно, — пробормотал Киллиан.

— Ну, вот. У меня есть задание, — объявила я, выпрямляясь на диване. — Можно подождать и спросить вашего папу, не хочет ли кто-нибудь пойти со мной, — предложила я это тонко завуалированное предложение.

Киллиан не ответил, и это причиняло боль. Обычно он был таким разговорчивым, полным энтузиазма, энергичным.

Теперь он куксился перед телевизором, угрюмый и раздраженный.

Мои дети могли бы вести себя так, не смотря на то, что у них всегда были мама или папа, которые только и делали, что любили их, поддерживали, давали им все, в чем они нуждались, и многое из того, чего они хотели. Мы с Конрадом могли вести себя плохо друг с другом, и они могли это видеть, но мы никогда не упускали ничего важного и не заставляли их чувствовать себя неважными.

Черт возьми, я даже ходила на все матчи по борьбе Одена, а мне не нравилась борьба.

Я понимала, что этим двум не помешало бы увидеть реальную жизнь.

Я также понимала, что кто-то должен отыскать Рианнон Донован и пробудить в ней здравый смысл.

Поскольку это не могла быть я, то мне оставалось лишь отправиться на поиски снаряжения для пейнтбола.

Это я и собиралась сделать.

— Ладно, я ухожу, — объявила я и направилась к Эшлинг. — Увидимся позже, детки.

Киллиан ничего не ответил.

Эшлинг проводила меня до двери.

Я остановилась и тихо спросила:

— Ты знаешь его размеры?

Она кивнула и сказала их мне.

Я посмотрела в коридор, потом на нее.

— А отец ему ничего такого не покупал?

— Папа притворился, что подарил кучу новой одежды для школы. На самом деле его подарок — новенький Xbox, который все еще остается в папином шкафу.

Это было мило.

— Ладно, цветочек. — Я склонила голову набок. — Ты уверена, что в порядке?

— Да, я в порядке, — снова ответила она слишком быстро.

— Если захочешь поговорить, я через дорогу, — предложила я.

— Хорошо, Эми, — сказала она таким тоном, что я поняла: она не примет от меня этого.

Я не настаивала. Может, когда-нибудь у меня будет шанс, и, глядя на ее красивое личико, я надеялась, что этот день настанет.

Я просто сказала:

— Хорошо, Эшлинг.

Я открыла дверь и уже вышла, когда она позвала:

— Эми.

Я повернулась к ней.

— Да, милая?

— А ты..? — ее глаза скользнули в сторону моего дома, задержавшись там, и она закончила, — тот парень, Брэдли, с которым ты была, казался милым.

— Я рассталась с ним вчера вечером, Эш.

Ее взгляд метнулся на меня.

Я пожала плечами, небрежно продолжая:

— У нас просто не срослось.

— Сожалею, — пробормотала она.

— Иногда это срабатывает, иногда нет, — тихо сказала я ей.

— Ага.

Она хотела, чтобы я была с ее отцом.

Мне это нравилось. Это было приятно.

И это пугало.

— Я отправляюсь за снаряжением для пейнтбола, — сказала я ей. — Увидимся позже?

Она кивнула.

— Пока, сладенькая.

— Пока, Эми.

Я повернулась и направилась к своему дому. Добравшись туда, я подошла к своему ноутбуку и посмотрела, где можно найти снаряжение для пейнтбола. Ближайший магазин находился в большом городе, в сорока пяти минутах езды.

Я направилась туда, запаслась всем, в чем, как сказали мне продавцы, любой любитель пейнтбола будет нуждаться или даже хотеть, и по пути домой остановилась у «Target», чтобы купить открытку и подарочную упаковку.

Вернувшись домой, я завернула подарки и передала их Эшлинг, но больше не беспокоила Киллиана.

Она слегка улыбнулась и поблагодарила меня.

Я широко улыбнулась ей и пошла домой.

Бостон Стоун позвонил снова.

Но Микки мне не позвонил.

*****

Было уже поздно, и я сидела на табурете у барной стойки с бокалом вина и ноутбуком.

А Микки все еще не звонил.

Это была настоящая борьба. Это заставляло меня до крайности чувствовать себя эгоисткой. Я понятия не имела, какие усилия нужно приложить, чтобы иметь дело с детьми, живущим с уродливым фактом, что их мать алкоголичка, но я подозревала, что это требует больших усилий.

Мне все еще было больно, что после всего случившегося, после того поцелуя, Микки не нашел времени даже мне написать.

Я отправила очередное письмо родителям, рассказав, что у меня нового, с момента последнего они не отвечали и не звонили, но я не могла позволить этому меня беспокоить.

Что есть, то есть. Они были теми, кем были. Я не могла их изменить и не собиралась позволить им изменить меня. Больше нет.

Так что, как бы там ни было, пусть идет, как идет.

Я блуждала по Интернет-сайтам, пытаясь получить хоть какое-то представление об идеальном обеденном столе, когда мой телефон издал сигнал.

Я схватила его, взволнованно провела по экрану, открывая вкладку с сообщениями, чтобы прочитать одно от моего сына.

«Предупреждаю, Пип пробовалась в команду поддержки. У нее ничего не вышло. Она не счастлива».

Я была в восторге от новостей о моих детях. Я была вне себя от счастья, что сын поделился со мной этим безо всяких побуждений с моей стороны.

Я была расстроена этой новостью.

Я мало что знала о своих детях, но знала, что Пип был новенькой в группе поддержки. Я также знала, что, у нее лежало к этому сердце, она работала над этим и ей нравилось получать то, что она хотела.

Не получив этого, она будет опустошена.

Я написала в ответ: «Спасибо, что предупредил, малыш».

Затем я зашла на сайт с доставкой цветов и заказала на следующий день букет для дочери, на котором была открытка с надписью: «Ты потрясающая. Люблю тебя. Мама».

Это было все, что я могла сделать, но даже если бы это не очень помогло, моя малышка любила цветы, так что я надеялась, что это что-то даст.

Я убирала свою кредитную карточку, когда зазвонил телефон.

Надеясь, что это Микки, я схватила трубку.

Это был не Микки. Это была Робин.

Соперничая за лучший звонок, который я могла получить в тот день, я бы отдала его ей, что я и сделала.

— Привет, красотка, — ответила я.

— У тебя есть пять минут, чтобы назвать мне десять причин, по которым я не должна тебя полностью отшить, когда ты сама почти полностью это сделала со мной, — ответила она.

Я сделала глубокий вдох.

Затем я потратила гораздо больше пяти минут и рассказала ей все, что могла.

О себе, обо всех моих прозрениях, о всех, возможно, идиотских мыслях о нашей дружбе, о маме и папе, о Лоре, о Конраде, о детях, о Мартине, о Джози и ее семействе, об Алиссе и ее семействе, об Эшлинг, о Киллиане, о Бостоне Стоуне, о Брэдли… и о Микки.

Я осушила бокал с вином и во время всех этих разговоров вновь наполнила его до краев.

И когда я закончила, вино никак не подействовало, я чувствовала напряжение, ожидая ее ответ, который меня шокировал:

— Ты сделала мелирование без меня?

— Э… да, — нерешительно ответила я.

Воцарилась тишина.

— Робин… — начала я.

Она перебила меня:

— Детка, если бы ты была готова двигаться дальше, я могла бы быть лучшей подругой, отправившейся туда с тобой. Я могу устроить хаос. А могу и не устраивать.

— Знаю, но…

— Но неважно, — отрезала она. — Я понимаю, к чему ты клонишь, но ты знала меня еще до того, как наши жизни рухнули. Ты знала, что получишь от меня все, что тебе когда-либо было нужно.

Она была права.

А я была идиоткой.

— Прости, Робин, я просто… думаю, что пытаясь всюду поступить правильно, я наделала ошибок.

— Ну да, наделала, — согласилась она, и я снова напряглась, но поняла, что сделала это без всякой причины, а она продолжила: — Но неважно. Ты двигаешься дальше. У тебя по соседству живет красавец, который хорошо целуется, и он целует тебя. Твои дети наконец-то вытаскивают свои головы из задниц. И у меня есть для тебя потрясающая новость.

Я не могла до конца поверить в то, что происходит. Вот и все. Я объяснила, Робин выслушала, и дело было сделано.

Хотя мне следовало бы в это поверить.

Она была права. Хаос и возмездие не поглотили ее полностью.

Ее основным кредо были дружба и верность, но они не остановили начало возмездия и хаоса.

Защищая себя, я перестраховалась.

И как только я поняла это и признала, Робин, будучи Робин, позволила этому случиться.

Я решила сделать то же самое, устроилась поудобнее, схватила вино и, прежде чем сделать глоток, спросила:

— И какая же?

— Я тоже двигаюсь дальше.

Я чуть не поперхнулась вином и пробормотала:

— Что, прости?

— Представь себе, та инструктор по пилатесу, из-за которой меня бросил мой бывший засранец, тоже ушла к инструктору по пилатесу. И этот инструктор — она.

Я почувствовала, что мои глаза стали огромными прямо перед тем, как разразиться смехом.

— Нет, — выдавила я сквозь смех.

— Да, — радостно ответила она. — Мой бывший засранец отправил свою упругую сучку прямо в объятия другой упругой сучки. Разве это не потрясающе?

— Так и есть, — согласилась я.

— Все только об этом и говорят. Он так унижен, что взял отпуск и прячется в моем бывшем доме на Коронадо.

— Это великолепно, Робин, — сказала я ей.

— Знаю, — ответила она. — И у меня еще новость. — Сказав это, ее голос изменился, — но это может оказаться не так потрясающе.

О нет.

— Какая? — осторожно спросила я.

— Новость не про меня, милая, — сказала она.

Моя шея напряглась.

— Дети?

— Нет, — быстро ответила она. Последовало долгое колебание, прежде чем она продолжила:

— О тебе.

Я почувствовала, как мои брови сошлись на переносице.

— Мне?

— Ты забыла о нем? — тихо спросила она.

О нет.

— Да, — осторожно ответила я.

— Ладно, тогда это не должно быть так больно, как могло бы.

О Боже!

— Робин, что? — потребовала я.

— Я обедала с Хеленой, — быстро ответила она. — Она сказала, что ее муж ездил на конференцию. На той конференции был кто-то из нейрохирургов, которые работали с Конрадом в Кентукки. Они разговорились, и Рон Хелены упомянул о Конраде и Мартине, и о тебе, и о том, что Конрад и Мартина переехали в Мэн. Так как эти ребята работали с Конрадом, то при этой новости они рассказали, что Конраду было вынесено предупреждение, потому что он трахался с каждой медсестрой, оставаясь наедине с ними в больнице. Одна из них разозлилась и подала иск о сексуальных домогательствах, вот почему вы, ребята, вернулись в Ла-Хойю.

Я сидела на табурете с бокалом вина в руке, опершись локтем о стойку, и не двигалась.

Он говорил, что появилась лучшая возможность.

Он говорил, что будет больше денег (и так оно и было).

Он ни словом не обмолвился о сексуальном домогательстве.

— Хуже того, — спокойно продолжила она. — Они сказали, что то же случилось и в Бостоне, поэтому вы, ребята, отправились в Кентукки.

Я сидела неподвижно и невидящим взглядом смотрела на бутылку вина.

— Знаю, это выглядит плохо, но давай посмотрим на светлую сторону, — предложила Робин. — Если ты хочешь вернуть своих детей, ты можешь откопать этих сучек и…

— О, я откопаю этих сучек, — заявила я.

— Что? Правда? — спросила она.

Я не боролась за своих детей. Только думала, что делаю это. У меня был хороший адвокат. Он стоил целое состояние. Он был акулой, как и мой брат. Мой брат был добр ко мне. Он любил своих детей. Он любил моих детей. Но в зале суда он был свирепым львом, не знающим пощады.

На самом деле, это Лор порекомендовал моего адвоката.

Но я не дала ему волю действий. Я не хотела превращать все в кошмар. Не хотела, чтобы мои дети прошли через это.

Но на самом деле, я сама не хотела проходить через это. Я слишком погрязла в мелочности, которая никуда меня не привела, чтобы ввязываться в настоящую драку, которая стала бы гораздо лучшим вложением моей энергии.

— Я делаю успехи с детьми. Если так будет продолжаться, мне захочется, чтобы их было еще больше. Если они хотят того же, а Конрад с этим не согласен, тогда я представлю этих женщин судье и Мартине и уничтожу его, — постановила я.

— Вперед, девочка, — радостно ответила она.

И я пойду вперед.

Боже, он мне не просто изменял.

Он оттрахал целых три штата, пока был женат на мне!

Как я могла так в нем ошибиться?

Прежде чем я успела спросить об этом Робин, моя голова резко повернулась, потому что раздался громкий стук в дверь.

Снаружи горел свет, и фигура Микки отбрасывала тень на витражное стекло.

Он здесь.

У меня в животе все перевернулось.

— О Боже, Микки здесь, — выдохнула я Робин.

— Потрясающе.

Стук раздался снова. На самом деле, это был грохот.

Почему он стучит, а не звонит в звонок?

— Мне нужно открыть, — сказала я Робин, соскальзывая с табурета и ставя бокал.

— Определенно, — согласилась она.

— Я тебе скоро позвоню.

— Тебе же лучше, и просто к слову, если ты еще раз попытаешься отшить меня, не сказав, что у тебя на уме, то так просто меня назад не вернешь.

Я абсолютно точно знала, что это правда.

Я быстро подошла к двери и сказала:

— Мне бы хотелось сказать тебе, как я счастлива, что ты не стала все усложнять, но Микки здесь.

— Горячий парень у твоей двери. Каждая женщина знает, что это приоритет почти перед всем. Но я жду отчета. Скоро, — сказала она мне.

Я отпирала дверь, говоря:

— Ты его получишь.

— Пока, милая.

— Пока, сладкая.

Мы разъединились, я открыла дверь и посмотрела вверх.

При виде лица Микки мое «Привет» застыло на губах.

О нет, что же на этот раз натворила Рианнон?

Я отодвинулась, он вошел, я закрыла дверь и повернулась к нему, он остановился в четырех футах от меня.

— Все в порядке? — осторожно спросила я.

— О, да, — ответил он почему-то с сарказмом. — Мой сын теперь в полном порядке, потому что у него есть Xbox и пейнтбольное дерьмо примерно на пятьсот гребаных долларов.

Я уставилась на него, недоумевая, почему он считал, что это явно плохо.

— Разве это плохо? — спросила я, когда он замолчал.

— Черт возьми, нет, — ответил он, скрестив руки на груди. — Нет, потому что это напомнило мне, почему эта хрень не сработает.

Произнеся «эта хрень», он выбросил руку в мою сторону, а затем указал себе на грудь.

И когда он это сделал, у меня внутри все сжалось.

— Эта… хрень? — спросила я, задыхаясь, потому что мне вдруг стало трудно дышать.

Его большое тело пошевелилось, словно он устраивался поудобнее, и он спросил:

— Знаешь, во сколько мне встала покупка у моих родителей дома для нас с Рианнон?

Моя голова дернулась в замешательстве от этого странного вопроса.

— Нет.

— Семьсот тысяч, и на мне до сих пор висит на двести тысяч больше, чем я могу себе позволить, и теперь этот долг стал намного больше, чем я могу себе позволить, избавившись от Рианнон, чему я не очень огорчен, но, по крайней мере, эта стерва получала приличную зарплату.

— Микки…

— И у нас нет собственности на побережье, — перебил он меня. — Та дорога, которую я пересекаю, чтобы добраться до твоего дома, ты же знаешь, детка, это все равно, что переходить от домов, стоящих бешеных денег, к домам, стоящих гребаных пять миллионов долларов, и ты заключила сделку, потому что эти придурки, жившие здесь до тебя, облажались.

— Я не совсем понимаю, почему мы говорим об этом, — нерешительно заметила я.

— Ты не покупаешь моих детей, Амелия, — прямо заявил он.

Я взволнованно покачала головой, снова сбитая с толку, и спросила:

— Что, прости?

— Ты потратила на день рождения моего ребенка больше, чем я, — выпалил он.

— Но, он…

— Ты не спросила, — отрезал он. — Ты заявилась туда и взвалила на него этот груз, и что? — сердито спросил он. — Что дальше? У нас с тобой что-то начинается, они привыкают к женщине в своей жизни, тонущей в деньгах, и ты отдаешь им весь мир. Случается какое-нибудь дерьмо, между нами ничего не получается, как они смогут привыкнуть к тому, что им никто не будет преподносить этот мир на блюдечке?

Я понимала его точку зрения и понимала, что мое решение, принятое ранее в тот день, не было хорошим. У нас даже еще ничего не началось, а я уже совершала те же ошибки, что и со своими детьми, но теперь это были дети Микки.

Поэтому я начала:

— Ты прав. Я должна была…

Он снова не дал мне договорить.

— У меня уже была женщина, которой меня было недостаточно. Ей было недостаточно семьи, которую мы создали. Ей нужно было что-то еще, она нашла это, погрузилась в него, и оно стало важнее, чем все мы. И вот ты, поселяешься через дорогу, и я снова думаю о том, чтобы начать что-то с другой женщиной, не имея ни хрена возможности дать ей то, что ей нужно, потому что ей, черт возьми, ничего не нужно, потому что она может получить все, что, мать твою, хочет, используя финансы своей семьи.

Он находился в четырех футах от меня.

Но все равно, это чувствовалось так, словно он ударил меня.

— Так что спасибо за те шмотки, что ты подарила моему ребенку, — нелюбезно отрезал он. — Ты сделала его вечер. Он там, одетый в пейнтбольное снаряжение, играет в игры на Xbox, наслаждается жизнью, совершенно забыв, что его пьяная мать где-то тонет в бутылке и так и не пришла, чтобы принести свой подарок. Но этого не будет. — Он снова провел рукой между нами. — Такое дерьмо мне больше не нужно, и оно точно не нужно моим детям.

— Ты прав, — прошептала я. — Этого дерьма не будет.

Он кивнул в знак согласия, разрезая меня на части, заставляя истекать кровью.

— Было бы хорошо, чтобы ты больше не приходила, — сказал он мне.

Я отступила в сторону от двери.

— Было бы хорошо, чтобы ты ответил мне тем же.

Он еще раз кивнул, подошел к двери, рывком распахнул ее и переступил порог.

Двигаясь за ним, я ухватилась за край двери, и позвала его по имени.

Он снова повернулся ко мне.

Я посмотрела прямо в его прекрасные голубые глаза.

— Ты понятия не имеешь, что мне нужно, — прошептала я. — И самое печальное в этом то, что ты и не заметил, что уже дал мне все, в чем я когда-либо нуждалась, просто позволив посидеть за твоим обеденным столом с твоей семьей.

И с этими словами я закрыла дверь и заперла ее.

*****

Микки

Микки стоял на задней террасе, глядя на тени деревьев, а позади него — на дом, тихий и темный.

Он потягивал пиво.

Ты уже дал мне все, в чем я когда-либо нуждалась, просто позволив посидеть за твоим обеденным столом с твоей семьей.

Он почувствовал, как его челюсть напряглась.

Она не лгала.

Он понял по обиженному взгляду ее больших карих глаз, что, сказав эти слова, Эми не лгала.

Его взгляд опустился, и сквозь темноту он увидел отблеск одной из фрисби Килла, лежащей на заднем дворе.

Наследница «Калвэй Петролеум» жила по соседству и проводила дни с пожилой дамой, считавшей ее нацисткой, приходила к нему домой, бегала по заднему двору и играла с его детьми во фрисби.

Рианнон не успела собраться с мыслями, чтобы преподнести сыну подарок.

Эми затолкала свою задницу в магазин, о существовании которого, вероятно, и понятия не имела, пока не нашла его, чтобы обрушить на его сына дождь доброты.

Перед тем как выгнать свою жену, Микки восемь месяцев не занимался с ней сексом, потому что по ночам она теряла сознание раньше, чем он успевал что-то предпринять, и у него не хватало духу прикоснуться к ней в любой другой раз, просто вспоминая об этом дерьме.

Он поцеловал Эми однажды, и она была такой горячей, что он понимал, что мог бы задрать юбку этого удивительного платья, стащить с нее трусики, трахнуть ее у стены, и они оба получили бы удовольствие.

Огромное.

И что-то происходило с его девочкой, а когда несколько месяцев назад он позвонил Рианнон, чтобы узнать, не заметила ли она чего-нибудь или не могла бы найти время, чтобы сесть и поговорить с ней, Рианнон сказала ему, что понятия не имеет, о чем он говорит. А когда Микки надавил, и его бывшая сделала неуклюжую попытку посмотреть, есть ли там что-нибудь, она доложила Микки, что все в порядке и им не о чем беспокоиться.

Эми изучила Эш так, что Микки знал: она тоже это видит; просто не ее дело что-то с этим делать.

— Черт возьми, я все испортил, — пробормотал он.

Микки понятия не имел, почему дети Эми не с ней.

Но он знал, их отсутствие приносило ей медленную смерть, и она боролась изо всех сил, чтобы выжить.

И она запала на него; она ясно дала это понять почти с самого начала.

И, черт возьми, он запал на нее. Эти глаза, Господи, они говорили все. Он мог смотреть в них часами и знать каждую мысль, которая приходила ей в голову, и более того, его интересовала женщина, которой она являлась.

И идти с ней плечом к плечу на удивление не хреново. Это заставило его кровь взыграть. Это выводило его из себя. Это заставляло его чувствовать.

Он так долго шел по жизни, прикрывая задницу Рианнон, получая от нее удар за ударом, делая все, что мог, чтобы присматривать за своими детьми, что забыл, каково это. Он забыл, каково это — настолько увлечься женщиной, когда она такая тихая и милая, что ему приходилось бороться с желанием обнять ее и поцеловать. Когда он видел, что ей больно, ему приходилось бороться с желанием прижать ее к себе и сделать все возможное, чтобы избавить от боли. А когда она вела себя упрямо и была занозой в заднице, ему приходилось бороться с желанием прижать ее к стене и оттрахать до потери сознания.

Не говоря уже о груди Эми, ее попке и ногах.

Но он так далеко засунул голову в собственную задницу, из-за того, что женщина была чертовски богата, а он был так сильно обожжен, что защищался, отталкивая ее, а затем потерял контроль и прижал к стене в коридоре, когда она, боже правый, была на свидании, а затем потребовал, чтобы она рискнула ради его задницы.

И она это сделала.

Ради него.

Рискнула ради них.

Потом она из кожи вон вылезла ради его сына, а он пошел и плюнул ей в лицо.

— Черт возьми, я все испортил, — выпалил он.

Ты уже дал мне все, в чем я когда-либо нуждалась, просто позволив посидеть за твоим обеденным столом с твоей семьей.

Она не лгала.

Это все, что было нужно Амелии Хэтуэй.

— Вот дерьмо, — прошептал он деревьям. — Я испортил все это дерьмо.

Он допил остатки пива, вошел в дом, закрыл раздвижную стеклянную дверь, запер ее, выбросил бутылку в мусорное ведро и прошел через темный дом к своей пустой кровати.

ГЛАВА 13

Свести меня с ума

Я подошла к посту охраны «Дома Голубки», сунула руку в сумочку и стала искать телефон.

— Амелия.

Я посмотрела налево и увидела мистера Деннисона, сидящего в кресле, он поднял рукой и поманил меня к себе пальцем. Я изобразила на лице улыбку и направилась к нему.

— Вам что-то нужно? — спросила я.

— Ближе, — ответил он, когда я остановилась рядом с ним.

Я присела на корточки, чтобы он мог смотреть вниз, а я вверх, что для него происходило не часто, учитывая, что он был сутулым, так как ему приходилось ходить с ходунками.

— Все в порядке? — спросила я.

Он изучал меня своими выцветшими голубыми глазами.

— Мистер Деннисон, — позвала я. — Вам что-нибудь принести?

Наконец, он сосредоточился на мне.

— Это тебе нужно поговорить, любовь моя, у меня старые уши, но они все еще слышат.

Ну, вот и ответ на вопрос. Я не скрывала, что все еще истекаю кровью после той сцены с Микки прошлой ночью, даже если я наконец-то достаточно взяла себя в руки, чтобы перезвонить Робин, рассказать ей об этом сквозь тихие всхлипы и услышать ее разглагольствования о том, что все мужики придурки, и мне лучше узнать об этом раньше, чем позже, как это случилось с Конрадом.

Она не ошиблась.

Но почему-то то, что случилось с Микки, ранило больше, чем предательство Конрада, даже когда последние новости могли бы с этим посоперничать.

Я понятия не имела, как такое могло случиться. За исключением блистательных двадцати четырех часов, которые я прожила ожиданием, мы с Микки ни разу не были вместе.

И все же это сводило меня с ума.

Но на этот раз, став старше, мудрее, возможно, сильнее, но определенно устав от этого дерьма, я подумала, что позволю пройти этому по-тихому.

Мистер Деннисон был с этим не согласен.

Я схватила его за руку и стиснула.

— Может, когда я вернусь, мы поболтаем за чашечкой чая.

— Принесешь бурбон, и я в деле, — сказал он мне.

Мне не нужно брать с собой бурбон. У него была заначка, которую его сын пополнял каждую неделю, когда приезжал в гости.

Я улыбнулась ему и еще раз сжала его руку.

— Увидимся позже, дорогой.

Он сжал мою руку в ответ.

— До скорого, любовь моя.

Я подошла к двери, набрала код, толкнула ее, прошла внутрь, но остановилась в пустой приемной, вытаскивая телефон.

Я активировала его и прокрутила уведомления.

Плохие новости: еще один звонок от Бостона Стоуна.

Хорошие новости: мой адвокат из Калифорнии перезвонил мне.

Невероятно хорошая новость: мне написала Пиппа.

«Цветы очень красивые. Спасибо».

Улыбаясь как дурочка (внутренне, внешне, после истории с Микки, я все еще не могла этого сделать), я ткнула пальцем в экран и отправила сообщение дочери.

«Рада, что ты их получила. Выше нос, детка. Надеюсь, ты знаешь, как сильно мама любит тебя».

Я отправила сообщение, снова ткнула пальцем в экран и поднесла телефон к уху. Я выслушала гудки, попала на секретаря, и, учитывая мою фамилию, она сразу же соединила меня с моим адвокатом.

Только тогда я снова начала идти.

— Я получил сообщение, Амелия, — прошептал Престон Миддлтон мне на ухо. — Вы уверены в этой информации?

Я толкнула входную дверь.

— Не совсем, но я достаточно уверена, что хотела бы вложить деньги в то, чтобы быть абсолютно уверенной.

Я шла по тротуару к своей машине, глядя себе под ноги, а Престон ответил:

— Я могу поручить это частному детективу.

— Считайте, что у вас есть мое одобрение на это, — сказала я ему, поднимая глаза.

Мой шаг замедлился, когда я увидела прислонившегося к моей водительской двери Микки в сексуальной, пыльной после стройки, одежде.

Серьезно?

И что на этот раз?

Что еще он мог оставить про запас, чтобы использовать это и окончательно свести меня с ума?

Не сводя с него глаз, я направилась прямо к нему и остановилась у обочины рядом с бампером.

— У вас есть какие-то мысли, учитывая наличие подобной информации? — спросил Престон мне на ухо.

— Я хочу вернуть своих детей, — ответила я, глядя на Микки и видя, как от моих слов вспыхнули его глаза.

— Полная опека? — в голосе Престона звучал энтузиазм, и я представила, как он потирает руки, и не только из-за оплачиваемых часов, но и потому, что ему нравилось пускать зубы в хорошую драку.

— Я не буду жадничать, — ответила я. — Встречи каждую неделю. Дети любят своего отца, и я не хочу, чтобы они потеряли что-то, что они любят. Мне нужно время, чтобы уладить все с детьми, но когда я буду готова, то на этот раз я не собираюсь проигрывать. И мне все равно, сколько это будет стоить. Я хочу, чтобы с каждой женщиной, с которой он занимался сексом, пока мы были женаты, установили контакт и они были готовы дать показания, если Конрад доведет это до мерзкой ситуации.

Тело Микки слегка выпрямилось от фразы «занимался сексом», но в основном он по-прежнему опирался о мою машину, пристально глядя на меня.

— Я поговорю со своим детективом, — сказал Престон.

— Спасибо, — ответила я.

— У вас все хорошо? — спросил он.

— Да, но я кое-куда собралась. Не хочу быть грубой, но мне уже пора.

— Конечно, Амелия, я позвоню вам и сообщу последние новости.

— Спасибо, Престон.

Мы разъединились, и я тут же спросила Микки:

— Можешь отойти от моей машины?

— Ты борешься за своих детей? — спросил он в ответ.

Это было не его дело.

И после того, что он сделал со мной прошлой ночью, он думал, что может спрашивать?

— Моя лучшая подруга из Калифорнии только что узнала, что мой муж не только трахался, а потом влюбился, а потом надел обручальное кольцо на палец медсестры из больницы в Сан-Диего, но все то время, что мы были женаты, трахал других, — поделилась я. — Он трахался в больнице в Бостоне, в Лексингтоне, а может, и в Сан-Диего, и на него было подано по меньшей мере одно заявление о сексуальном домогательстве. Поскольку это новая информация, и я устала не видеть своих детей, если он не согласится на более справедливый график опеки, боюсь, мне придется бороться грязно.

— Это не грязно, Эми, это он грязный, — тихо сказал Микки.

— Спасибо за твое мнение, — язвительно ответила я. — А теперь отойди от моей машины.

Он выпрямился и повернулся ко мне.

Но не отступил ни на шаг.

— Нам надо поговорить, — сказал он мягким голосом, не сводя с меня глаз.

— Нет, видишь ли, ты ошибаешься, — ответила я. — Мы уже поговорили, и я обнаружила, что мне от этого не очень весело.

— Вчера вечером я переступил черту, — заявил он.

— Так и было, — согласилась я. — Это и есть твое извинение?

— Да, Эми, это мое извинение. — Его голос по-прежнему был нежным.

Это звучало потрясающе.

На меня это не подействовало, потому что, стоя и глядя на него, я все еще истекала кровью.

— Извинения приняты. А теперь отойди от машины.

Он покачал головой, не сводя с меня глаз.

— Я здесь и прошу тебя дать мне шанс объяснить то дерьмо, которое я изрыгал прошлой ночью.

— Я не слабоумная, Микки, — тут же сообщила я ему. — Вчера вечером ты довольно ясно все объяснил. У тебя была жена, которую ты любил, и которая вытворяла то, что ты не мог контролировать. Это стало предательством по отношению к тебе и твоим детям, так же, как если бы она переспала с целой армией. Будучи мужчиной, защитником, возможно, хорошим человеком, тебе было больно, что ты не мог дать ей то, в чем она нуждалась. Подозреваю, вы могли бы справиться с этим, но она причинила боль вашим детям и продолжает делать это. Теперь ты вынужден терпеть это, даже если это невыносимо. И будучи мужчиной, ты не собираешься ставить себя или своих детей в такое же положение с другой женщиной. Я правильно все поняла?

— Это примерное объяснение, — подтвердил он.

— Кажется, мы решили, что это то, на чем мы остановились прошлой ночью, так что, должна признаться, я немного смущена тем, зачем ты пришел сюда сегодня, — заметила я.

— Затем, что вчера вечером я облажался, — ответил он.

— Ты совершенно прав. Ты облажался. Дело сделано. Я все еще не понимаю, почему мы не двигаемся дальше… по отдельности.

Он сделал движение, будто хотел подойти ко мне, но остановился, увидев, что мое тело сжалось.

Выражение его лица стало таким же нежным, как и голос, а все вместе это было то еще зрелище.

На меня это тоже не подействовало.

— Я бы хотел все исправить, детка, — мягко сказал он.

— Нет, — твердо ответила я. — Видишь ли, всего за три месяца ты заставил меня почувствовать себя непривлекательной, нежеланной, ненужной, когда Конраду понадобилось на это два десятилетия. — Я отмахнулась от того, что он вздрогнул, он причинил мне такую боль, что я почувствовала ее прямо сердцем, и заключила: — Я не стремлюсь к большему, Микки. Так почему бы нам просто не позволить тому, что на самом деле было ничем, стать именно этим?

— Этого не случится, — заявил он.

— Почему?

— Потому что я не могу этого сделать.

— Почему? — рявкнула я.

— Потому что мы оба хотим большего.

— Хотели, — подтвердила я. — А теперь я не хочу.

— Между нами что-то есть, Эми, — ответил он.

— Ошибаешься, — возразила я. — Может, что-то и было, но теперь этого нет.

Его челюсть напряглась, терпение начало иссякать.

— Ты же знаешь, что это чушь собачья. Что-то есть. Что-то сильное. Что-то, с чем я пытался бороться, но не смог, что-то, что притягивает нас друг к другу. Что-то, что мы оба, будучи достаточно взрослыми и умными, не можем игнорировать. И есть что-то, чего ты даже не знаешь, что делает это еще больше.

Двадцать четыре часа назад я была бы рада узнать, что он так думает.

В данный момент я бы себе этого не позволила.

— Это могло бы оказаться правдой, но все уже не так, Микки, — ответила я. — И поскольку ты не понял моего намека, скажу прямо. Я не хочу больше обсуждать то, что мы могли бы иметь, когда в будущем у нас ничего не будет.

— Ты не единственная, у кого есть наследство, Эми, — выпалил он, явно теряя терпение. — Та рыболовецкая компания, которой управляют мои братья, называется «Мэн Фреш Марин». Филе и рыбные палочки можно найти в зеленой, белой и оранжевой коробках в морозильной камере местного магазина.

У меня отвисла челюсть.

— Да, — буркнул он. — Вот почему отец мог выбросить кучу денег, продав свой дом мне, потому что он был частью… частью моего наследства. Я мог бы принять в этом участие, но мне не нужна была кабинетная работа. Я хотел бороться с пожарами. Хотел остаться в Магдалене. Я не хотел ничего, кроме этого, и в конечном счете жены и детей, сидящих в доме вокруг обеденного стола. Я пытался управлять лодками, взять свою долю наследства таким образом, чтобы это работало на меня. Обнаружил, что неделями пропадал на яхте, перестал волочиться за юбками, а заодно искать жену. Так что я уволился и добровольно занялся любимым делом и нашел способ жить своей жизнью, а когда пришло время, стал заботиться о своей семье. — Его взгляд переместился на дом престарелых, затем снова на меня, делая это, чтобы подчеркнуть свою точку зрения, но он также добавил: — Ты поняла, Эми?

Эта доселе неизвестная параллель нашей жизни была шокирующей.

И завораживающей.

Очевидно, что я не поделилась своими мыслями с Микки, но он не дал мне шанса, потому что еще не закончил.

— Я могу отправится в Бар-Харбор, зайти к Фрэнку в офис, попросить работу, получить ее и зарабатывать в десять раз больше, чем сейчас, только потому, что я его брат. Это мой выбор — не делать этого. Это мой выбор — не давать моим детям то, что они могут при этом получить. Ты сделала другой выбор, который отличается от моего, но он твой. И не думай, что я знаю кого-то, кроме тебя, кто хоть приблизительно мог бы понять меня и мой выбор.

— Это правда, Микки, я тебя понимаю. Но это еще ничего не значит. Это впечатляет. «Мэн Фреш Марин» очень впечатляет. Но у меня есть три трастовых фонда, от которых я не откажусь, потому что мне нравится то, как я живу, и я не собираюсь чувствовать себя хуже из-за того, что я делаю, или чтобы меня осуждали за мои поступки, или чувствовать давление, чтобы стать кем-то другим.

— Я не об этом, Эми.

— Не уверена, что хочу понять твою точку зрения, Микки.

— Попытайся, потому что тебе придется.

Я закатила глаза к небу и спросил облака:

— Почему меня это не удивляет?

— Детка, я хочу сказать, что имея все это, ты живешь так, как хочешь, и все же ты знаешь, что это единственное, что тебе нужно для счастья. И дело не в трастовых фондах.

Я снова закатила глаза и прищурилась.

— Не смей использовать мои последние слова, сказанные прошлой ночью против меня, Микки Донован, — выплюнула я.

Очевидно, его терпение подходило к концу, он наклонился ко мне и сказал в ответ:

— Я использую их, чтобы указать, что прошлой ночью ты была права.

Я воздела руки к небу и воскликнула:

— Ну, аллилуйя! Теперь я могу умереть счастливой.

Мой взгляд снова метнулся к нему, когда он раздраженно спросил:

— Почему, когда ты умничаешь, мне хочется трахнуть тебя больше, чем при обычных обстоятельствах?

— Ты хочешь трахнуть меня? — спросила я в ответ, произнося эти слова с глубоким недоверием. — Это шокирует, учитывая, что я… — я сделала паузу и наклонилась к нему, — симпатичная.

Его брови сошлись на переносице.

— Эми, я бы не хотел трахать женщину, которая была бы мне не симпатична.

Я сердито посмотрела на него.

— Очаровательно, потому что ты не хотел меня, пока я не сделала мелирование.

Его брови оставались нахмуренными, а глаза потемнели.

— Что сделала?

— Мелирование, — отрезала я, указывая пальцем на свои волосы.

Он посмотрел на мои волосы и пробормотал:

— Черт, так и думал, что что-то изменилось.

Я моргнула.

Он снова посмотрел на меня.

— Смотрится красиво. Челка мне определенно нравится.

Я снова моргнула.

Затем я сделала шаг в его сторону, встал на цыпочки и заявила:

— Не стой тут и не говори мне, что ты не заметил мои волосы или мою новую одежду.

Он посмотрел на меня сверху вниз.

— Детка, я обратил внимание на стрижку, как я уже сказал, выглядит красиво. Определенно заметил одежду, но не думал, что она новая. Думал, это старые шмотки — те, что ты не носила, потому что еще не распаковала все свои вещи, а когда ты это сделала, их стало больше.

— Так ты говоришь, что это новообретенное влечение ко мне не связано с моими мелированными волосами и одеждой, — усмехнулась я.

— Детка, не пори чушь, — прорычал он. — Ты достаточно взрослая, чтобы понимать о чем я. А еще ты достаточно взрослая, чтобы понимать, что мужчина не действует наперекор другому мужчине, а потом предлагать свою помощь по дому, если только он не запал на женщину, которой предлагает это дерьмо.

Мое сердце подпрыгнуло, зубы сжались, и Лор оказался прав.

Однако я не могла допустить, чтобы это пробрало меня.

Вместо этого я обнаружила, что пришло время сказать ему кое-что.

— Я знаю, ты предпочитаешь высоких, рыжих и с большой грудью.

На его лице промелькнуло удивление, когда он спросил:

— Что?

— Я видела тебя, — выпалила я. — С той рыжей красоткой в кино.

Вот тогда-то его лицо и стало самодовольным.

Я чувствовала, как нарастает давление в груди, горле, но особенно в голове.

— Тебе нравится, что я видела тебя?

— Может, это и не очень-то хорошо меня характеризует, Эми, но после того, как я увидел, что ты назначаешь свидание Стоуну прямо у меня на глазах и целуешься с этим придурком — да. Мне нравится, что, увидев меня с Бриджит, я устроил тебе ту же небольшую пытку, что ты устроила мне.

Ту же пытку, что ты устроила мне.

Это причинило ему боль.

Боже, он запал на меня.

Я не могла позволить этому добраться до меня и наклонилась к нему ближе, напоминая:

— Я поцеловала тебя, а ты отстранился.

Он наклонил голову, заглянув мне в лицо, и саркастически воскликнул:

— Алло, Эми! Во-первых, я боролся с притяжением к тебе, потому что мне не нужно было трахать женщину с другой стороны улицы, и если эта хрень полетит в тартарары, я поставлю себя в неловкое положение, когда каждые две недели дети будут у меня… или вообще поставлю себя в такое положение. Во-вторых, я боролся с притяжением к тебе, потому что ты — это ты, и ты при деньгах, а у меня была голова на плечах, чтобы защитить от этого себя и свою семью. И, в конце концов, я не собираюсь трахать на своем диване миленькую брюнеточку с большой грудью, пока мои дети спят в своих кроватях.

— Я не милая, — язвительно огрызнулась я.

— Нет, не милая, ты чертовски великолепная. Но когда ты просыпаешься у меня на диване после игры в фрисби с моими детьми, ты очень милая.

Я отстранилась назад, глядя на него снизу вверх, приоткрыв рот, и мне слишком нравилось то, что я чувствовала.

— Ну что, мы закончили устраивать местным жителям послеобеденные развлечения, и ты позволишь мне пригласить тебя куда-нибудь и загладить свою вину, или мы пройдем еще несколько раундов? — спросил он.

Когда он это сказал, я в ужасе оглянулся через плечо и увидела, что все окна были открыты и в них виднелись обитатели дома престарелых. Миссис Макмерфи даже прижалась щекой к одной из решеток.

Именно тогда я поняла, что довольно рано голоса в нашем разговоре начали повышаться.

Унижение просочилось сквозь меня.

Я медленно повернулась обратно, а Микки тихо продолжил:

— Предупреждаю, может, я сошел с ума, может, это делает меня мудаком, плевать, но мне нравится идти с тобой плечо к плечу. Так что, если хочешь держать оборону, детка, давай. Потому что я знаю, после того, что было, и твоего поцелуя, если ты продолжишь в том же духе, когда я, наконец, трахну тебя, это, — он наклонился ко мне ближе, — сведет тебя с ума.

Я посмотрела ему в глаза, и это меня пробрало.

Я хотела, чтобы меня свели с ума таким образом.

Я хотела, чтобы Микки свел меня с ума.

Нуждалась в этом.

К счастью, я не сказала этого, потому что мои губы не двигались.

— Майкл Патрик Донован, я расскажу твоей матери и преподобному Райли как ты ругаешься! — закричала женщина, которой, я почти уверена, была миссис Осборн, ежедневно бродившая по дому со своими четками.

Микки проигнорировал это, и я увидела, как его глаза изменились так, что мне захотелось упасть в них и плыть в этой синеве вечно.

— Поужинай со мной, — прошептал он.

О Боже, я тоже этого хотела.

Я почувствовала, как его рука обвилась вокруг моей шеи, и ощущение его силы, его тепла через это простое прикосновение заставило меня хотеть этого еще больше.

— Эми, — напирал он.

— Мне нужно подумать, — прошептала я и увидела, как его глаза вспыхнули победным блеском.

Это было потрясающе.

Затем его рука на мне напряглась, и он прошептал:

— Я дам тебе время.

Я не лгала. Мне нужно было подумать.

Мне также нужно было позвонить Робин и все обсудить.

Тщательно.

И, возможно, Лори.

Микки наклонился и невыносимо сладко поцеловал меня в лоб.

Затем он отпустил меня, и я почувствовала себя покинутой, что было очень тревожно.

В тумане, вызванном Микки, я почувствовала, как он обошел меня, и быстро обернулась.

— Микки, — позвала я.

Он повернулся ко мне.

Я посмотрела на него, такого красивого, и сглотнула.

Затем сказала тихо, чтобы услышал только он, и никто из зрителей:

— Если я решу попробовать, прежде чем скажу тебе об этом, тебе тоже нужно подумать. Тебе следует мыслить здраво. Знаю, ты все еще разбираешься с проблемами Рианнон, мне ненавистна эта ситуация из-за тебя и детей. Но это ее дети, а не мои. И если ты когда-нибудь снова сделаешь со мной что-то подобное, как сделал прошлой ночью, прости, может, это нечестно, но я должна тебе сказать — второго шанса больше не будет.

— Мне не надо думать, — ответил он мгновенно и тоже тихо, только для меня. — Если ты дашь мне этот шанс, я не знаю, что произойдет. Приведет ли это к чему-то, но мы оба должны знать, что не все всегда будет гладко. Что бы ни случилось, это случится с нами. Но то, что я учинил тебе вчера вечером, ты ни хрена не заслужила, клянусь Богом, Эми, мне не нужно никаких вторых шансов.

Клянусь Богом, Эми, мне не нужно никаких вторых шансов.

Это случится с нами.

Нами.

Это звучало потрясающе.

— Хорошо? — уточнил он, выводя меня из транса.

Я сосредоточилась на нем.

— Хорошо, Микки.

— Надеюсь, ты сделаешь правильный выбор, детка, — прошептал он, прежде чем уйти.

Я надеялась, что так и будет.

— Может, зайдешь выпить бурбона? — позвал мистер Деннисон.

Мое тело дернулось, и я посмотрела в окно.

— Нет, мистер Деннисон, спасибо! — откликнулась я.

— Неужели только я вижу, как нацисты устраивают заговор на парковке? — раздраженно спросила миссис Макмерфи.

Я обожала эту женщину.

Неважно, что я чувствовала в этот момент, я чувствовала очень много, и даже если у нее не было намерения делать это…

Она всегда заставляла меня улыбаться.

*****

— О Боже, мне нужна твоя жизнь, — заявила Робин.

Был ранний вечер, мы разговаривали по телефону, и я ей все рассказала.

— Не уверена, что она такая веселая, — пробормотала я.

— У меня не было секса с тех пор, как мой личный тренер переехал в Вегас, — парировала она.

— Уф.

— Ты меня понимаешь, — пробормотала она.

Я понимала.

С другой стороны, у меня не было секса с той ночи, когда Конрад сказал, что уходит от меня, и, очевидно, в течение двух десятилетий я не занималась сексом ни с кем, кроме Конрада.

Есть о чем беспокоиться, потому что у меня было чувство, что с тех пор, как Микки выгнал свою жену, он не воздерживался.

Может, секс — это как езда на велосипеде.

Боже, как я на это надеялась.

Еще глубже поджав под себя ноги, я спросила:

— Так что же мне делать?

— Честно? — спросила она в ответ.

— По-другому и быть не может, — сказала я ей.

— Ладно, тогда честно, если у нас никогда больше не появится шанса полюбить, тогда наши бывшие победят. Они обыграют нас. Вчистую.

Я резко втянула носом воздух.

Недавно я поняла, что меня обыгрывали, и часто, и не только позволила этому случиться, но и бросала все силы, чтобы это произошло.

А еще я недавно приняла решение, что должна это прекратить.

— Итак, — продолжила она, — если ничего не получится, значит не получится. Было время, когда ты ходила в дом престарелых, обставляла свой дом и одна ходила в кино. Если ты нашла парня, попробуй. Но будет хреново, если мы позволим этим придуркам нас обыграть. Было бы отстойно вытерпеть столько дерьма, сколько терпят многие женщины, а затем позволить им разыграть нас, сбрасывая со счетов. Так что мы не должны этого делать. Ты должна разобраться с этим. Веди себя умно. Посмотри, куда это тебя приведет. И, надеюсь, это, по крайней мере, выведет тебя из зоны самопроизвольных оргазмов в новую зону, которая намного лучше.

Ее слова были мудры.

Мне просто было интересно, слышала ли она их сама, когда произносила.

— Робин… — начала я.

— Лор не единственный, кто очнулся, наблюдая за тем, как ты проходишь через трудности, — тихо сказала она.

Мое сердце успокоилось.

Разве не было бы здорово, если бы мой брат и лучшая подруга были счастливы?

Разве не было бы еще лучше, если бы они были счастливы вместе?

Это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.

Но я все равно надеялась на это.

— В любом случае, жена моего бывшего засранца — лесбиянка, и он скоро будет платить двойные алименты, так что же это может быть, как не утереть ему нос, — добавила она.

Я расхохоталась.

Она засмеялась вместе со мной.

В тот же миг раздался стук в дверь.

Я повернулась к ней, сердце заколотилось, думая, что за дверью я увижу силуэт Микки, и это определенно было ранним признаком того, что он из-за чего-то злится.

Но там был не Микки.

Я увидела силуэты двух тел — оба женских.

У меня было такое чувство, что послеобеденное развлечение возле дома престарелых не осталось не замеченным.

— Думаю, здесь мои подруги — Джози и Алисса, — сказала я, когда стук продолжился, и я поднялась со своего дивана.

— Старики болтают, — пробормотала она.

— Думаю… да, — подтвердила я.

— Я прощаюсь с тобой, но, милая?

— Да? — спросила я, поднимаясь по ступенькам гостиной.

— Пойдя на это, не позволяй ему гадить на тебя. Но рискни быть счастливой.

Я улыбнулась телефону и поднесла руку к замку.

— Спасибо, милая.

— Пока, дорогая.

— Пока, милая.

Мы разъединились, и я открыла дверь.

В тот же миг, как я это сделала, Алисса резко спросила:

— Микки? И ты ничего не сказала?

Она протиснулась внутрь и сделала это, неся нечто похожее на охлажденную бутылку водки.

Я повернулась к Джози и увидела, что та машет рукой в сторону подъездной дорожки. Я посмотрела за ее спину и увидела Джейка, отъезжающего от дома на грузовике.

— Похоже, мы напьемся, — тихо сказала Джози, повернувшись ко мне. — Джейк назначен водителем, но на пьянку он не останется.

Отодвинувшись с ее пути, я подумала, что это был хороший выбор, учитывая, что в этой компании у всех были вагины, а у него — нет, и темой разговора, несомненно, будет его друг, у которого тоже не было вагины.

Она вошла, и я закрыла дверь, заметив:

— Маленький городок — слухи разносятся быстро.

— Ты все правильно поняла, сестра! — крикнула Алисса из кухни. — Не могу поверить, что ты нам не сказала!

— Я не хотела говорить с вами о Микки за его спиной. Вы его друзья, — сказала я им.

— Ну и что? — Алисса вернулась. — Я дружу со многими людьми, и это не мешает мне говорить и слушать за их спинами. Ради Бога, я парикмахер, если распустить этот язык, — она указала на свой рот, — клиенты найдут другую кудесницу, чтобы наводить им марафет.

— Я бы тоже не стала говорить, — сказала Джози, усаживаясь на один из стульев. — Но я правда ценю, что ты не болтаешь. Ради блага Микки. Я никому ничего не скажу, но, конечно, мне придется поделиться с мужем, и это будет неловко.

— Я тоже делюсь с мужем, но он уже давно научился отключаться от всего того дерьма, что я на него вываливаю. Это случилось, когда я рассказала ему, что у Карвера Гувера есть кольцо для пениса. Я начинаю трещать, — она провела рукой по лицу, — Джуниор отключается.

Я посмотрела на водку, которую она держала в другой руке, потом на нее.

— У меня нет шейкера, — поделилась я, хотя бы для того, чтобы отвлечь нас от темы колец для пениса.

— Кому нужен шейкер, когда мы пьем шоты? — спросила она.

Я посмотрела на Джози.

Глаза Джози блеснули, и она пожала плечами.

Алисса начала рыться в моих шкафах:

— Пожалуйста, скажи мне, что среди всех покупок, что ты совершила, ты купила рюмки.

— Нет, — призналась я.

— Ну и дела, — пробормотала она, взяла несколько стаканов для сока и начала разливать.

— Итак, по-видимому, нужно принять решение.

Это была неожиданная фраза от Джози.

Я посмотрела на нее.

— Это долгая история, просто скажу, что у нас с Микки были непростые отношения.

Она кивнула.

— К этой долгой истории мы вернемся позже. А теперь принимай решение, — потребовала Алисса, пододвигая к нам стаканы. — Или ты его уже приняла?

Я взяла свой стакан и уставилась на него.

Затем я подняла его и залпом выпила.

Я позволила холоду проскользнуть сквозь себя и посмотрела на подруг.

— Я в ужасе, и я в ужасе потому, что, думаю, уже наполовину влюблена в него, так что если бы я хотя бы не рискнула, то никогда бы себе этого не простила, — объявила я.

— Так держать! — взвизгнула Алисса и тут же выпила.

Глаза Джози снова блеснули, когда она подняла стакан и сделала глоток.

Закончив, она тихо сказала:

— Он очень хороший человек.

Я облизала губы и сжала их вместе.

— Самый лучший, — согласилась Алисса.

Я начала кусать губы.

— Амелия, если все получится, думаю, он сделает тебя очень счастливой, — добавила Джози.

Я перестала шевелить губами и стиснула зубы.

— Ты боишься, — заметила Алисса.

Я посмотрела на нее.

— Как я уже сказала — я в ужасе.

— Нет, — мягко ответила она. — Боятся этого — нормально.

— Я…

— А затем все проходит, — закончила она.

Я сглотнула и кивнула.

Она налила еще водки нам в стаканы и подняла свой.

Я поняла намек и сделала то же самое.

Как и Джози.

— В жизни нет никаких гарантий. Но единственные прыжки, которые действительно стоит делать, — это прыжки веры в любовь. Так что смотри, куда прыгаешь, красавица, и счастливого приземления, — провозгласила Алисса.

Я улыбнулась и слегка приподняла свой стакан. Они сделали то же самое.

Потом мы опрокинули все в себя (даже Джози).

Алисса с грохотом опустила свой стакан на барную стойку и громко потребовала:

— Долгую историю!

Я скользнула на табурет и, как по команде, поделилась долгой, полной надежд историей, со своими новыми подругами.

*****

Я сидела в ночной рубашке на кровати, прижав колени к груди, обхватив одной рукой икры, а другой держа телефон.

Было уже поздно. Я была навеселе. Джози и Алисса ушли.

И я подумала, что пришло время позвонить Микки.

Моя мама с этим бы не согласилась, так как было уже далеко за девять. На самом деле было уже далеко за одиннадцать.

Но если бы я была на его месте, мне бы не хотелось уснуть, ничего не узнав.

Может, ему было все равно.

Но, похоже, что нет.

Так что он должен знать.

Я включила телефон и провела пальцем по экрану. Отыскав его в списке контактов, я нажала дозвон.

Я поднесла телефон к уху.

Гудок прозвучал один раз, а потом я услышала тихое и ласковое:

— Привет, Эми.

— Привет, — ответила я.

— Твой отряд отправился в путь? — спросил он.

— У тебя горели уши? — спросила я в ответ.

— Я выдержу, — пробормотал он.

Я сделала глубокий вдох.

— Микки.

— Я здесь, — ответил он.

— Ты мне нравишься, — прошептала я.

— Черт. — Это прозвучало мучительно.

— Микки? — позвала я снова, уже более настойчиво.

— Я здесь, Эми, и я рад, детка, потому что, надеюсь, ты поняла, что тоже мне нравишься.

— Тогда, может, нам стоит сходить поужинать? — предположила я.

В его голосе не было муки, но он улыбнулся, когда ответил:

— Да, может, стоит.

— Хорошо, — тихо сказала я.

— Хорошо, — ответил он. — Ты идешь спать?

— Я уже в постели.

Последовала пауза, прежде чем он сказал:

— Тогда я прощаюсь с тобой, Эми.

— Хорошо, Микки.

— До скорого, детка.

Что-то в этом прощании было не так. Оно было резким, а не мягким, милым и нежным, как вначале.

Меня это позабавило, но я ответила:

— До скорого.

Он отключился.

Я отняла трубку от уха и уставилась на нее.

Боже, я надеялась, что он не был одним из тех любителей погони, которые, поймав свою добычу, теряют к ней интерес.

Но я не могла делать поспешных выводов. У него были дети. Они все еще находились у него.

Занятия в школе начинались только на следующей неделе, так что они еще могли не спать, и что-то могло случиться, отвлечь внимание Микки.

Я положила телефон на прикроватную тумбочку, забралась под одеяло, выключила свет и, уютно устроившись, натянула одеяло до плеч.

Сна не было ни в одном глазу.

И я думала, что согласилась поужинать с Микки, но он прервал наш разговор еще до того, как мы успели что-то запланировать.

— О Боже, — выдохнула я.

В дверь позвонили.

Моя голова оторвалась от подушки, по коже пробежала дрожь.

В дверь снова позвонили.

Моя рука откинула одеяло, а ноги сами свесились с кровати.

Я спрыгнула на пол и побежала. Побежала в своей маленькой темно-синей атласной ночнушке с кружевами сливового цвета (выбор Алиссы — никакой шлюшки, все классно, очень сексуально) прямо к входной двери.

Включился свет датчика движения.

За стеклом виднелась тень Микки.

Я отперла дверь, распахнула ее и посмотрела вверх как раз вовремя, чтобы оказаться в сильных объятиях Микки Донована, его губы обрушились на мои губы, и он начал меня целовал.

Я позволила ему, прижалась к его теплому телу, крепко обняла и поцеловала в ответ.

Мы целовались, влажными, сладкими, жесткими и дикими поцелуями, в проеме открытой входной двери, и делали это очень долго.

Мне понравилась каждая гребаная секунда.

Одна его рука крепко обхватила мою поясницу, я приподнялась на цыпочки, в основном Микки поддерживал меня, его другая рука запуталась в моих волосах, мои руки обвились вокруг его плеч. Закончил все Микки.

Медленно мои глаза открылись, мои губы покрылись синяками и их покалывало — много чего покалывало.

— Рынок лобстеров завтра в семь вечера? — спросил он, его голос был хриплым, даже в темноте я могла почувствовать его горячий взгляд.

Я ощутила, как внутри меня закипает хихиканье чистой радости, заставила себя улыбнуться и выдохнула:

— Мне подходит.

— Никаких детей, — сказал он. — Только ты и я.

Я кивнула, держась за него так же, как он держал меня.

— Только ты и я.

Он наклонился так близко, что его нос коснулся моего.

— Ты сделала правильный выбор, Эми.

Текущее положение дел убедительно свидетельствовало о том, что так и было.

— Не уверена, что у меня был другой выбор, Микки, — призналась я, и он усмехнулся.

Я ответила улыбкой.

Это мне тоже понравилось.

Он наклонился, ставя меня на пол, и начал отпускать. Я решила, что в такой ситуации будет немного неловко держаться крепко, поэтому позволил ему это сделать.

Все еще обнимая меня одной рукой, он поднял другую и убрал челку с моих глаз.

— Увидимся завтра, детка.

Он увидит.

И я увижу его.

Я стояла в его объятиях и не шевелилась…

Я не могла дождаться.

— Да, — подтвердила я.

Он снова ухмыльнулся, наклонился и поцеловал меня в нос, а затем отпустил.

— Не надо быть вежливой, я хочу услышать, как у меня за спиной щелкнут замки, — приказал он.

Боже.

Микки.

— Хорошо.

Я подошла к двери и придержала ее, когда он выходил.

Я уже начала ее закрывать, когда он обернулся и позвал:

— Эми?

— Да?

Вот тогда-то я и ухмыльнулась, а в его глазах появилось выражение, которого я никогда еще не видела.

Улыбка и взгляд, предвещавшие то, что он сказал раньше.

Когда он овладеет мной, а он собирался овладеть мной — он сведет меня с ума.

— Милая ночнушка, — сказал он.

Я крепко держалась за край двери, чтобы ноги меня не подвели.

Микки повернулся и пошел прочь.

Я заставила себя закрыть дверь и запереть ее, не догоняя его или же не растекаясь в лужу.

На трясущихся ногах, я направилась обратно к своей кровати.

Я забралась в нее, понимая, что так и не засну.

Но спала как младенец.

ГЛАВА 14

Все обо мне.

Следующим вечером я сидела рядом с Микки в его грузовике, почти парализованная мучениями.

Во-первых, потому что это происходило. Я была в грузовике Микки, и он вез меня в ресторан на свидание.

Среди всего уже произошедшего — это было наше начало.

Но без детей, распродажи и ссор.

А что, если нам нечего будет сказать?

Боже, а что, если он не найдет меня интересной?

Забавно (не в смысле веселья, а в смысле ужаса), а также очень показательно, что мне было абсолютно все равно, находили ли меня интересной Бостон или Брэдли.

Но мне нужно было это от Микки.

И я очень боялась, что этого не произойдет.

Во-вторых, чуть проснувшись, в безумии, ставшем началом моих мучений, я перебрала всю новую одежду и обнаружила, что у меня нет ни одной вещи для свидания.

Поэтому я отправилась за покупками.

В седьмом по счету магазине торгового центра я остановила выбор на платье-кафтане, которое показалось мне сногсшибательным. Оно было сшито из шарфов с принтом почти как у Пуччи: в ярко-голубых, цвета яйца малиновки, и лавандовых тонах. У него был доходивший до колен прямой подол, зауженная талия и широкие рукава на три четверти. Самое главное — оно имело декольте — глубокий V-образный вырез. Я дополнила его ремешком, светло-серыми замшевыми сандалиями, с высоким каблуком-шпилькой, без платформы.

Очень сексуальные.

Я купила платье, потому что было ясно, что Микки понравилось то, которое я надевала на свидание с Брэдли.

Но «Рынок Омаров» — не «Навесы». Я была там на ланче с Рут и Дэлой. Маленькое черное платье выглядело бы неуместно. Мне нужно было что-то более непринужденное, но при этом говорящее, что это свидание было особым случаем, потому что я не хотела, чтобы Микки думал, что не получит лучшую часть меня.

Хорошей новостью было то, что когда он появилась у двери, его глаза опустились на мое декольте, и я увидела, как они вспыхнули.

Но потом он просто схватил меня за руку и вытащил из дома, подождав, пока я закрою дверь, прежде чем быстро повести к своему грузовику, который был припаркован на моей подъездной дорожке, чтобы мне не пришлось идти до его дома.

Что было очень мило.

Но он ничего не сказал о платье.

И последнее, я мучилась, потому что мы были на нашем первом свидании, но после всего, что произошло — ссоры, барбекю, игры в фрисби, семейный обед — это было больше похоже на четвертое или пятое свидание.

В былые времена, именно в это время, я начинала подумывать о сексе.

И именно теперь, возможно, Микки мог решить, что нам следует заняться сексом.

До Конрада у меня было не так уж много партнеров, но девственницей я тоже не была. А у нас с Конрадом была здоровая сексуальная жизнь. Коей я наслаждалась. Я думала, что мы оба ей наслаждались. Она длилась не только от начала и до конца нашего брака, но и не ослабевала, когда я была беременна или даже после беременности, когда у меня был излишний вес. И хотя в те времена Конрад советовал мне «ради здоровья» сбросить вес, это никак не повлияло на его влечение ко мне.

И можно с уверенностью сказать, что я хотела заняться сексом с Микки.

Но я была в ужасе, потому что он мог не найти во мне не только хорошего собеседника, но и того хуже, так как с моего последнего раза прошло слишком много времени. Я не могла себе представить, что можно забыть, как это делается, но боялась, что, давая ему то, что нужно, буду слишком напряжена или слишком сильно волноваться, и он может найти меня ужасной любовницей.

Тогда, что же с нами будет?

Я едва удержалась, чтобы не заломить руки и не задаться истерическим вопросом, стоило ли мне переспать с Брэдли только ради того, чтобы снова сесть в седло, когда Микки позвал:

— Эми.

— Да, — ответила я, глядя в лобовое стекло.

Боже, даже мой голос звучал напряженно!

— Эш сейчас с подружками. Она будет дома к десяти.

— Ладно, — пробормотала я.

— И на обратном пути из ресторана мы должны забрать Килла, который тусуется с кем-то из приятелей.

— Ладно, — пробормотала я.

Моя голова дернулась, и я посмотрела вниз, почувствовав руку Микки на своем локте.

Я наблюдала и одновременно чувствовала покалывание, когда он двинулся вниз, пока не обхватил мою ладонь своей большой рукой.

— Хочу сказать, что тебе нужно расслабиться, — мягко продолжал он. — Сегодня вечером дети будут дома, так что я не намерен торопиться и не стану по-быстрому трахать тебя на диване, чтобы успеть вернуться к детям. Это всего лишь ужин, детка. Ты, я и немного времени наедине. Когда я смогу сосредоточиться только на тебе, мы дойдем и до туда. А до тех пор просто расслабься и наслаждайся.

Откуда он знает, о чем я думаю?

Вероятно, оттуда, что он думал о сексе со мной.

Только не сегодня.

Хоть от этого полегчало.

Однако, это не помогло, его слова о «не намерен торопиться», заставляли хотеть начать заниматься с ним сексом немедленно.

К сожалению, это новое побуждение добавилось к другим вещам, о которых я продолжала беспокоиться.

— Ты меня слышишь? — спросил он, сжимая мне руку, когда я не ответила.

— Я все услышала.

— Ты расслабишься? — настаивал он.

— Мы не ссоримся, — выпалила я, глядя на него, видя его глаза, направленные туда, куда мы ехали.

— Нет, — согласился он.

Я уставилась на его красивый профиль.

Никакой пятичасовой щетины, он побрился ради меня.

Мне нравились его бакенбарды.

А больше мне это нравилось потому, что он сделал это ради меня.

В остальном — он остался самим собой. Выцветшие джинсы, легкая хлопчатобумажная рубашка с закатанными рукавами.

Но джинсы были не такими выцветшими, а рубашка, которая была немного лучше, чем те, что он обычно носил, являла симпатичный рисунок в бежево-голубую клетку на белом фоне. Да, он приложил ради меня усилие.

Это что-то значило.

Так что я решила высказаться.

Сжимая его пальцы, я повернулась в его сторону.

— А что, если ни дети, ни ссоры не покажутся тебе интересными?

Его рука судорожно сжалась в моей, почти причиняя боль, его сила была так велика, и тут он расхохотался.

Мои слова вряд ли были смешными.

— Микки, — огрызнулась я.

— Ты, наследница Калвэй, у которой больше дел, чем у меня, хотя я работаю на двух работах, и, по сути, один воспитываю детей, сидишь рядом со мной в этом гребаном платье с миллионом историй о стариках и о том, что они вытворяют, не говоря уже о том, что вы вытворяете с Алиссой и Джози… покажешься мне не интересной?

Он произнес это так, словно это невозможно.

— Ты слышал уже кучу историй о стариках, Микки, — напомнила я ему.

— Никто из них не приказал долго жить с тех пор, как ты в последний раз о них рассказывала? — спросил он меня.

Мое сердце сжалось от этой мысли, и я выдавила:

— Конечно, нет.

— Тогда не волнуйся, — пробормотал он, замедляя грузовик и отпуская меня, перемещая руку на руль и включая поворотник.

— Я не могу всю ночь потчевать тебя рассказами о жителях «Дома Голубки».

— Можешь рассмешить меня, используя такие слова, как «потчевать», — ответил он.

Я удивилась.

— «Потчевать» — это смешно? — спросила я.

— Эми, — только и сказал он в ответ, но мое имя слетело с его губ с улыбкой.

Поэтому я спросила:

— И все? Просто Эми?

Он посмотрел в обе стороны и поехал вперед, говоря:

— Подтверждаю. «Потчевать» — это смешно.

— Почему?

— А почему что-то может быть смешным? Просто так, — ответил он.

— Я нахожу это странным, — пробормотала я, не зная, задело меня это или нет.

Он тоже это услышал.

Я поняла это, когда он сказал:

— Я не смеюсь над тобой, детка. Это просто мило. Как бывает, когда ты не упрямишься и не становишься занозой в заднице.

Боже.

Неужели?

Я сердито посмотрела на него.

— Ты тоже можешь быть упрямым и занозой в заднице, Микки.

Он взглянул на меня, ухмыляясь.

— Видишь? У нас уже много общего.

Именно в этот момент я поняла, что он меня дразнит, и еще поняла, что это смешно и мило. Это также привело нас к тому, что у нас есть что-то общее. Это не было первое свидание, из-за которого стоило нервничать. Просто Микки и Эми собирались поужинать.

Именно тогда я почувствовала полное облегчение и была благодарна Микки за то, что он позволил мне это испытать.

Я не высказала этого словами. Просто закатила глаза и посмотрела вперед, но сделала это с улыбкой.

И тут я увидела, что мы оказались на Кросс-стрит. Микки довез нас до конца, до пристани, и нашел место для парковки всего через два дома от «Рынка Омаров». Явно к удаче, так как улица была оживленной, не только из-за парковавшихся у бордюров машин, но и из-за прогуливающихся людей.

Я решила, раз лето двигалось к своему завершению, многие пользовались этим, пока могли.

Живя в Ла-Хойе, мы не знали смены сезонов, так что я забыла, как учиться впитывать все это в себя, когда солнце и тепло уходят.

Припарковавшись, Микки вышел из машины и, когда я открыла дверцу и поставила ногу на подножку, он был уже возле меня. Он помог мне спуститься, отошел от двери, захлопнул ее, и, щелкнув замками, повел меня к тротуару.

Он держал меня за руку, пока мы шли, и я снова подумала, что это мило.

Добравшись до рынка, мы вошли внутрь, и хозяйка улыбнулась, сказав:

— Привет, Микки. Ваш столик уже готов.

Прежде чем взять меню, она также улыбнулась и мне.

Но меня удивило, что «Рынок Омаров» бронировал столики (и я была приятно удивлена милым поступком Микки, что он нашел на это время).

Все еще держа меня за руку, Микки вел нас, следуя за хозяйкой. Войдя в ресторан, внутри меня начало зарождаться какое-то чувство.

Потому что «Рынок Омаров» был идеален для Микки.

И идеален для Магдалены.

И, вероятно, идеален для меня.

Я никогда не бывала здесь вечером, но заметила приглушенный свет. И так же, как во время обеда, на столах стояли приземистые стеклянные вазы, наполненные невысокими букетиками, всего с двумя-тремя цветочками каждый, но они несколько придавали классности. Бело-голубые клетчатые скатерти на вечер не перестилались. Солонка и перечница были стеклянные, привлекательные, но не из хрусталя.

Однако за ужином, в отличие от обеда, я не увидела бумажных салфеток, их заменили на синие или белые матерчатые, а также поставили маленькие, зажженные свечи.

Из больших окон открывался потрясающий вид на пристань.

Хоть здесь и было уютно, но не слишком романтично.

Это место могло служить для чего угодно. Свидания. Семейного обеда. Всего, что вам нужно. Оно было и не вычурным, и не обычным. Не закусочная с бургерами, в которую заглядываешь, чтобы перекусить. Это было место, которое сделает любое ваше событие особенным.

Оно не было элегантным и изысканным, однако, еда здесь стоила не дешево, но была восхитительной.

Как раз для Микки.

И, решила я, идя рука об руку с Микки, для меня.

В ресторане было не так много свободных мест, но администратор провела нас к столику у окна, за которым открывался удивительный вид.

Идеально.

Перед тем как сесть самому, Микки усадил меня, и администратор вручила нам меню. До того, как мы успели на них взглянуть, появился помощник официанта со стаканами воды.

Когда он ушел, я отложила меню и посмотрела на Микки.

— Ты же мужчина из Мэна, так покажи мне, как есть омаров в закусочной в штате Мэн, — бросила я вызов.

Микки перевел взгляд с меню на меня и улыбнулся.

— Ничего не приглянулось? — спросил он.

— Ничего, — ответила я.

— Тогда ты в деле, — пробормотал он, снова заглядывая в меню.

Подошла официантка узнать наш заказ. Я взяла себе «Совиньон Блан», а Микки — пиво. Нам принесли напитки, и Микки передал меню официантке, заказав нам обоим по чашке супа из моллюсков со сливками, салат и омаров с соусом.

Когда она ушла, я широко раскрытыми глазами посмотрела на Микки.

— Это очень много еды.

Его заботливый взгляд не отрывался от меня:

— Эми, детка, ты должна есть больше.

И я снова это почувствовала. Что-то зарождалось во мне.

На этот раз я почувствовала это по тому, что он мне говорил, и как смотрел на меня, запоздало поняв, что от него не ускользнул тот факт, что я похудела. И более того, он знал почему.

И он беспокоился обо мне.

— Из-за всего произошедшего я потеряла… — начала я объяснять.

Он мягко перебил меня:

— Все налаживается, так что тебе нужно лучше заботиться о себе. Ты со мной?

Он был прав. Произошло много чего отстойного.

Мне нужно лучше заботиться о себе.

Я молча кивнула.

И вот тогда-то свидание началось официально.

Завязался довольно легкий разговор.

Он рассказал, что, хотя Рианнон до сих пор не появилась, Килл «пришел в норму», и оба его ребенка «готовились к школе».

Затем он заставил этому новому чувству укорениться еще глубже, когда его прекрасные голубые глаза стали еще прекраснее, выражая тепло и внимание, после того, как я поделилась с ним первым прогрессом с моими детьми. О том, что Пиппа расстроилась, не попав в команду поддержки, и они оба вступили со мной в сговор, чтобы выманить сюда моего брата на День Благодарения.

— В этом году День Благодарения они проведут у меня, — радостно сообщила я ему.

И узнав это, Микки выглядел таким же счастливым.

— Ты близка с братом? — спросил он.

— Да, — ответила я. — В детстве он мог вести себя как надоедливый старший брат, но в доме были только мы. Папа всегда работал. У мамы были другие приоритеты. В основном нас воспитывали няни, найти которых мама считала своим единственным материнским долгом, затем уволить, а потом нанять новых, к кому мы привыкали прямо перед тем, как она уволит и их. Поэтому мы вели себя умно, зная, что нам могло повезти только друг с другом, мы сблизились, а не зациклились в собственных мирах.

— Хорошо, что у тебя кто-то был, — заметил он, и я усмехнулась.

— Лучше, чем хорошо, потому что Лор не просто был. Он хороший парень, который очень заботится о своей, вероятно, раздражающей младшей сестре.

— Имея только братьев, всегда хотел иметь сестру, — сказал он мне.

— Даже имея великолепного брата, мне тоже всегда этого хотелось, — ответила я.

У нас с Микки все шло легко, мы добрались до салатов, а потом ели суп, мой бокал опустел, и он заказал мне еще один.

По ходу он рассказывал о своей работе, в основном о том, почему не любит своего босса.

Его босс так остервенело выбивал проекты, что почти монополизировал округ. Используемый материал был некачественным. Он также постоянно наседал на рабочих, чтобы те быстрее заканчивали работу, все делалось спустя рукава, что означало, не только некачественными материалы, но и работу.

А Микки всегда был бригадиром на кровельных работах и иногда бригадиром на строительных. Ему не нравилось то, что заставлял его делать босс. Он не был согласен с этим. Но в его обязанности не входило ни соглашаться с этим, ни не соглашаться. Он просто работал.

А поскольку Микки был тем, кем был, ему это нравилось все меньше.

А так как Микки вел дела с клиентами от лица фирмы, он получал по полной с обеих сторон: рабочие сердились, что у них не хватало времени на выполнение своей работы и многое другое, они были вынуждены работать сверхурочно и в выходные дни, а клиенты связывались с Микки и жаловались, когда появлялись проблемы.

Я сделала мысленную заметку, что если мне понадобятся подобные услуги, нужно посмотреть их за пределами округа, но кроме этого, мне нечего было сказать, разве что:

— Мне жаль, дорогой. Звучит ужасно.

— Да, хреново, — согласился он. — Но вот тебе свежая новость: я готов рискнуть, все может стать лучше.

Поскольку его работа казалась довольно мрачной, а это звучало довольно волнующе, я слегка наклонился над своей пустой тарелкой из-под супа, подняла руку с бокалом вина, опершись локтем на стол, и спросила:

— Каким образом?

— Начальник пожарной охраны сказал мне, что город проголосует за выделение дополнительных денег пожарным, — ответил он. — Лет пять назад у нас наблюдалось развитие строительства. Ничего особенного, всего двадцать домов, но все равно больше людей и больше налогов. Теперь клуб запросил разрешение на строительство поля для гольфа и домов, которые будут возведены вокруг этого поля. У членов клуба есть деньги и влияние, так что проект пройдет. И на пристани Миллс уже построен и работает торговый центр. Больше зданий — больше торговли. У нас достаточно добровольцев, но мы все знаем, что это как ходить по тонкому льду, и заставляет многих парней подставлять свои задницы и тратить свое время.

Я кивнула, недовольная тем, что Микки «подставлял свою задницу», но опять же ничего на это не сказав, а вместо этого спросила:

— Клуб?

— «Магдалена Клуб». Частный бар и ресторан только для богатых членов клуба.

— А, — пробормотала я.

Это было все, что я могла сказать, а он продолжил:

— Короче, начальник отправился в городской совет с предложением остаться на полставки и оплачивать пожарному полный рабочий день за то, что тот будет помогать ему в найме на работу, составлении расписания, тренировках, проведении учений, чтобы держать добровольцев в курсе, и с прочей херней…

— И ты хочешь быть этим пожарным, — предположив, прервала его я.

— Нет, Эми, я хочу быть начальником.

Я моргнула.

— Бобби шестьдесят три года, — объяснил он. — Он не может жить на пол оклада, даже если это довольно приличный доход. Он проработал начальником на таких условиях одиннадцати лет. Может город маленький и сонный, но дерьмо случается, и пожарные не могут себе позволить не быть на высоте. В свой последний отпуск они с женой ездили в Тусон смотреть дома. Он готов уйти в отставку. Он собирается рекомендовать меня городскому совету вместо себя. Я проработал больше всех, опыта у меня больше, я заменял его в его отсутствие. Так что я могу выполнять эту работу, получать эту зарплату, и управлять своей собственной командой.

— Пожарной командой? — спросила я.

— Да. И командой кровельщиков, — ответил он, и я почувствовала, как мои глаза расширились. — Начну свой бизнес. Люди здесь меня знают. Мои услуги не будут самыми дешевыми, но они могут рассчитывать на качество, могут переложить или починить крышу и знать, что в течение следующих десяти-пятнадцати лет, в зависимости от материалов, за которые они платят, им не нужно беспокоиться о дожде или любой погоде. Я знаю, что могу заниматься тем же, что и Ральф. Это же относится и к подрядной работе. Я уже получил лицензию, решился на это некоторое время назад, когда Ральф разозлил меня больше, чем обычно. Мне приходилось расхлебывать дела Рианнон, и у меня не было времени на что-то другое. Но если я это сделаю, мне придется начать с малого, строить с нуля, если все сработает. О команде можно не беспокоиться, все ребята Ральфа пойдут со мной. Я пока только прикинул в уме, но, думаю, с деньгами, регулярно поступающими от городского управления, первые шесть месяцев будет очень сложно, а затем я начну получать прибыль, и, в конце концов, для нас с детьми все станет намного спокойнее.

— О Боже, Микки, это здорово, — выдохнула я, потянувшись мимо тарелок с супом, чтобы схватить его за руку, лежащую на столе.

Он повернул ладонь, обхватил мои пальцы и крепко сжал.

— Да, я справлюсь, — согласился он.

— Так ты претендуешь на должность начальника? — спросила я.

— Безусловно, — ответил он.

— А когда действующий начальник уходит в отставку?

— Не уверен, что ему удастся продержаться два года до ухода на пенсию, как он планировал. Бобби не просто завязывает с работой, он завязывает и с зимой в Мэне. С ним можно было бы договориться, но, думаю, ему хочется работать там, где он хочет, и где будет чувствовать себя хорошо.

— Тогда может стоит начать прямо сейчас? — задала я вопрос. — Я про кровельные работы, — объяснила я. — Создашь небольшую компанию, бросишь работу, для начала возьмешь заказы поменьше? Если ты действительно можешь это сделать, нужно сразу браться за дело.

Пришлось разъединить руки, когда пришел официант и забрал пустые тарелки, Микки молча изучал меня.

— Извини, — пробормотала я, когда официант ушел, думая, что правильно поняла причину его молчания. — Я ничего не знаю о таких вещах.

— Это хорошая идея, Эми, — удивил он меня. — В моем контракте нет пункта о запрете на конкуренцию с Ральфом. Можно было бы рассказать всем, заняться ремонтом, дать телефон на случай экстренных обстоятельств, поговорить кое с кем из парней, кто хочет поработать на стороне, начать формировать команду. Начать, пока я еще получаю полную зарплату.

— А Ральф рассердится? — спросила я.

— Еще бы, — ответил Микки, слегка пожав плечами. — Он и понятия не имеет о той работе, что я для него выполняю, так что, он не дурак, чтобы увольнять меня. Он знает, что я фильтрую кучу дерьма и отвечаю за него; он не захочет, чтобы у него отняли этот буфер. Но, если он на меня наедет, тогда я просто уйду.

Я широко улыбнулась.

Микки широко улыбнулся мне в ответ.

От этого я вновь почувствовала себя хорошо.

Это чувство исчезло слишком быстро, когда официант принес омара.

Я уставилась на свою порцию, пытаясь скрыть ужас.

Я ела омаров. Я любила омаров.

Но мне никогда не приходилось разрывать его на части, чтобы съесть.

Я все еще смотрела на тарелку, когда его обхватила рука Микки.

Я подняла на него глаза и увидела, что он смотрит на моего омара, качает головой и ухмыляется, а затем умело его разделывает, бормоча:

— Моя утонченная наследница не хочет пачкать руки.

Он просто поддразнивал. Этот красавец как обычно (или даже более чем) меня поддразнивал.

Но еще и раздражал.

— Я никогда не разделывала омаров, Микки. Если бы ты только объяснил, как это делать, я могла бы сделать это сама, — заявила я, когда он положил хвост на мою тарелку.

Хотя мне не очень хотелось омара, но еще больше мне не хотелось его разделывать.

Его глаза остановились на мне, опустились к моему декольте и вернулись обратно.

— И чтобы ты забрызгала соком это платье? Ни за что, детка.

Мне понравилось, что он по достоинству оценил платье.

Мне понравилось, что он заботится обо мне, разделывая для меня еду на части.

Мне не понравилось, что он назвал меня «утонченная наследница».

Хотя, по правде говоря, мне понравилось, что он называл меня «моя утонченная наследница».

— Я не утонченная наследница, Микки, — отрезала я.

Он вытащил мясо из клешней мне на тарелку, а остатки положил на другую тарелку, которую официант принес нам для этой цели, его взгляд остановился на мне.

— Ты водишь «Мерседес». Живешь в Голубом Утесе. Ходишь за продуктами и на семейный ужин на высоких каблуках. Ты такая и есть, Эми, — ответил он.

— Да будет тебе известно, что я делаю все сама: стирка, приготовление пищи и уборка.

Он взял своего омара, все еще глядя на меня, и в его глазах заплясали смешинки.

— Все сама? Вау, детка, это впечатляет.

Я впилась в него взглядом, хотя сквозь меня прокатилась некая теплая волна.

Он дразнил меня, и делал это так, чтобы я завелась, потому что ему нравилось, когда я заводилась, и я знала почему.

Даже когда у нас все шло гладко, ему хотелось, чтобы я, как он выразился, «держала удар», потому что ему нравилось устраивать со мной спарринг, главным образом потому, что искра пробегающая между нами могла быть раздута до адского пламени одним лишь поцелуем (или, в конечном счете, перейти в нечто большее).

Знание этого покалывало где-то в глубине души, и я наслаждалась этим ощущением. Ощущением, которое я хотела бы испытывать гораздо дольше.

Но этого не произошло.

Потому что внезапно волосы у меня на затылке встали дыбом.

Поразительно, но в тот же миг я увидела, как напрягся Микки. Я также увидела, как он повернул голову.

Я проследила за его взглядом и тут же напряглась.

Потому что к столику в другом конце ресторана вели Мартину и Конрада. Они шли, но оба повернули головы, глядя на нас с Микки.

Конрад казался раздраженным. Впрочем, последние три года он всегда так на меня смотрел.

Мартина тоже выглядела раздраженной.

Ее глаза метались между мной и Микки, она тоже выглядела как-то по-другому.

Ехидной.

И можно ли поверить в то, что в его взгляде читалась легкая зависть.

А завидовать было чему.

У нее был изменщик-Конрад, который, вероятно, по-прежнему изменял, но на этот раз, ей.

А я сидела с Микки, который был намного красивее, милее, веселее и целовался намного лучше.

Не говоря уже о том, что мое платье было гораздо более стильным, чем ее юбка и блузка, а мои туфли надрали ей зад.

— Черт, — буркнул Микки.

— Милый, — позвала я, и Микки посмотрел на меня. — Спасибо, что помог с омаром.

Это был мой способ сказать, что мы с ним здесь, на нашем первом свидании, это наше время, и Конрад и Мартина никак его не испортят.

Он изучающее смотрел на меня, пока его глаза не потеплели, а лицо не смягчилось, и тогда я поняла, что он меня услышал.

— В любое время, Эми.

Я усмехнулась.

Потом я опустила глаза и взяла крекер, чтобы погрузить его в мясо омара.

*****

К тому времени, как мы закончили, я была уже сыта, и, к счастью, Микки не стал настаивать на десерте, потому что я бы его не осилила.

Но мне бы очень этого хотелось.

Ради него.

Я также выпила три бокала вина, еда была восхитительной, компания и того лучше, и я обнаружила, что весь день волновалась напрасно.

Не было никаких неловких пауз. Никаких усилий, чтобы завязать разговор.

Не было никакой паники по поводу попыток казаться интересной.

У нас с Микки уже был заложен фундамент. Мы знали друг о друге и о наших жизнях. Он поддразнивал. Я реагировала. Мы говорили о детях, работе, семье, жизни, и все шло легко. Мы узнали много нового, но оно открывалось свободно и естественно.

Микки оказался хорошей компанией.

И самое главное, он ясно дал понять, что со мной чувствует то же самое.

На самом деле, когда я намекнула, что Мартины и Конрада не существует, они фактически перестали существовать.

Так что конец ужина прошел точно так же, как и начало.

Свободно и естественно, где были только мы с Микки.

Я удивилась, но не возражала, когда после того, как мы вышли из ресторана, Микки повел меня не к грузовику, а на улицу, где мы рука об руку направились к пристани. Затем мы дошли до конца причала.

Там я еще не была, но мне понравилось. Я вдыхала запах моря, чувствовала, как прохладный воздух, вместе с тремя бокалами вина, успокаивает меня, и слушала тихий, приглушенный перезвон колокольчиков на буях.

Достигнув конца причала, стало еще лучше, Микки развернул меня спиной к себе и обвил руками мой живот, притягивая к своему теплому телу.

— Если тебе когда-нибудь взбредет мысль оставить Магдалену, просто приходи сюда, и ты подумаешь, что сошла с ума, — пробормотал он, и его слова заставили меня расслабиться.

Стоя там, наслаждаясь запахами и звуками, с наполненным вкусными морепродуктами животом, и успокоенным прекрасным свиданием с Микки разумом, я воспользовалась моментом, чтобы осмотреть достопримечательности.

Магдалена была построена в нескольких бухтах, город находился в самой длинной из них. Береговая линия вздымалась вверх серыми и черными скалистыми утесами, которые в это темное время суток были частично оголены, но в свете дня их вершины покрывали деревья. Тем не менее, кругом виднелось довольно много домов, слабое свечение затененных строений которых, создавали волшебное ощущение.

На севере все это дополнялось мигающим светом очаровательного маяка, построенного на остром выступе. Не говоря уже о Лавандовом Доме Джози и Джейка, ставшем характерной чертой побережья Магдалены. Он был большим и живописным, и сейчас в его окнах горел свет, указывая на то, что семейство было чем-то активно занято, продолжая традицию любви и семьи, на которой этот дом был построен.

Я не могла видеть Голубой Утес, находившийся высоко над маленькой бухтой, поэтому он был скрыт. Но мне было интересно, как с моря выглядит береговая линия.

Скорее всего — сказочно.

Позади нас раздавались звуки машин, изредка проезжающих по улице.

Постоянным был перезвон буйков и плеск волн о берег и доски причала — мирная, непринужденная красота.

Я обхватила его руки на моем животе и откинулась назад.

— Понимаю, почему ты не хочешь отсюда уезжать.

— Я хочу для своих детей всего, чего хочется им, — заявил он. — Я счастлив, пока счастливы они. Но я надеюсь, что если они уедут отсюда, куда бы ни завела их жизнь, они будут знать о своих корнях, и по возвращении, я приведу их прямо сюда, в единственное место, что было их домом.

Мне нравились его слова, но, чувствуя Микки, глядя на открывающийся с причала Магдалены вид, вдыхая запахи и слыша звуки, живя той жизнью, которой жила я, мне пришло в голову, что у меня никогда не было дома.

Настоящего дома.

Живя с мужем, семьей, пока Конрад не вырвал все это, я думала, что он у меня есть. А мне хотелось иметь дом.

Дом, который выглядел, пах, звучал и ощущался так, словно я находилась в объятиях Микки.

Убаюкав меня этой красотой, Микки пошел дальше.

Он сделал это мягко.

Но он это сделал.

— Решай сама, Эми, когда будешь готова. Но, в конце концов, детка, тебе придется рассказать, как он забрал у тебя детей.

Я почувствовала, как каждый дюйм тела твердеет, и Микки не упустил этого, не смог, и крепко меня обнял.

Он также склонил голову, так, что его подбородок больше не касалась моих волос, и сказал мне на ухо:

— Если сейчас не время, тогда не надо. Но скажу тебе, как это может быть: ты должна понять, что нет более безопасного места, чем в моих объятиях, и когда ты в них, Эми, — его руки сжали меня, — ты можешь рассказать мне все, что угодно.

Я закрыла глаза.

Как это может быть…

Возможно, только возможно, он чувствовал то же, что и я.

А если это так, он должен узнать об этом раньше, чем позже.

Нет более безопасного места, чем в моих объятиях, и когда ты в них, Эми, ты можешь рассказать мне все, что угодно.

Я открыла глаза.

— Я уже рассказывала тебе, как у них с Мартиной все завязалось.

Прежде чем снова прижаться подбородком к моей голове, я почувствовала его дыхание, а затем и губы, прошептавшие мне на ухо:

— Да.

Я сделала глубокий вдох и выдох, сказав:

— Когда он бросил меня, я потеряла разум.

— Ты имела на это право, Эми.

Я смотрела на естественный покой и красоту.

Потом я решила, что это важно, что Микки важен, и я должна наконец-то вести себя как взрослая.

Так что это должно было произойти, и я должна была найти в себе мужество, чтобы сделать это.

Я повернулась в его руках, потянувшись к его бицепсам, и самое главное, поймав его взгляд.

— Когда я говорю, что потеряла разум, — прошептала я, а он смотрел на меня сверху вниз. — Я действительно его потеряла, Микки. Я чуть не сошла с ума. Мне было больно, и я хотела, чтобы им тоже было больно, поэтому я заставила их страдать. Старалась изо всех сил. Использовала любую возможность, а если этих возможностей не было, я их создавала. Я не делала того, что должно, не прочувствовала боль, чтобы пережить ее ради себя и детей. Я носилась с ней, как с ребенком, подпитывалась ею и вела себя эгоистично, бездумно и, что хуже всего, злобно.

— Он трахался и обручился с другой женщиной, пока был женат на тебе, детка. Опять же, ты имела на это право, — сказал мне Микки.

— Целых три года? — спросила я.

Он даже не моргнул.

— А есть ли ограничение по времени для того, чтобы злиться из-за предательства?

— Дети все это видели, Микки.

На это он ничего не ответил.

У меня сжалось сердце, но я должна была продолжить.

— Я должна была защищать их от этого. Не могу сказать, что это происходило часто. Но и не редко. Такое случалось на школьных мероприятиях. Когда Конрад забирал детей. Когда их забирала я. Они не должны были этого видеть. А то, чего они не видели, они слышали. Я потворствовал тому, чтобы найти способ достать Конрада и Мартину, смутить, выместить на них свою боль. Я ходила к Конраду в клинику. Ходила в больницу, где работала Мартина. Я хотела, чтобы все знали, что это за люди. В конце концов, дурой оказалась лишь я одна.

— А как твои дети узнавали о том дерьме, что они не видели? — спросил Микки.

— В конце концов, по мере того как Конрад добивался все большей и большей опеки, он рассказывал им. До того, как они приехали сюда, они были достаточно взрослыми, чтобы поговорить с судьей и решить, с кем хотят жить. Я сделала так, что со мной они жить не захотели. — Рот Микки сжался, и он процедил: — Он не должен был этого делать, Эми.

— Я не должна была давать ему оружие для этого, Микки, — ответила я и покачала головой, глядя на его плечо, понизив голос и признавшись: — Не думаю, что ты понимаешь, насколько все плохо выглядело. Какими безобразными были мои поступки. Мелочными и глупыми. У него не было другого выбора, кроме как сдвинуть дело с мертвой точки, и, в конце концов, переехать через всю страну, чтобы обезопасить семью от моего безобразия.

Когда Микки ничего не сказал, меня охватила паника.

Я подняла на него глаза и настойчиво заверила:

— Знаю, это безумие. Но я уже не такая. Любая мать уяснит для себя урок, когда у нее отнимут детей. Я его уяснила, Микки. Я упала на дно колодца страданий, обхватила себя руками и позволила себе утонуть в нем, желая затащить туда вместе с собой всех. И затянув туда детей, я пошла на крайность. Я не заслуживала их, потому что ни одна хорошая мать не вела себя так, как я. Но как только Конрад и Мартина переехали сюда и забрали с собой детей, я поняла — что-то должно измениться. Я дала им месяцы, так как виделась с детьми один уик-энд в четыре недели, чтобы дать им отдохнуть от меня. Я планировала переехать сюда, наладить отношения с детьми, исцелить свою семью, чтобы обеспечить детям нечто безопасное и здоровое. Так что я сошла с ума, но многое для себя уяснила. Я поняла, что это была не я. Это был кто-то другой. Но не я.

Когда я замолчала, а он продолжал бесстрастно смотреть на меня сверху вниз, я повернула голову и посмотрела на море, зная, что он считает меня психованной сучкой, ужасной матерью, и если между нами что-то пойдет не так, то и с ним произойдет то же самое.

А я жила прямо через дорогу.

Как я и предполагала, когда он узнает обо мне самое худшее, это станет нашим началом и нашим концом.

Я стиснула зубы, чувствуя, как наворачиваются слезы, но не винила его.

Это не означало, что мое сердце не истекало кровью.

— Ты закончила? — деловито спросил он.

Мои глаза метнулись к нему.

— Да, — неуверенно ответила я.

— Воспитываться нянями, — как-то странно заметил он.

— Прошу прощения?

— Когда ты росла, родители тебе чему-нибудь учили?

Я знала, о чем он спрашивает, покачала головой, но сказала:

— Ну, они учили меня, что я должна вести себя соответственно, что в данном случае было оправданием всей моей защиты, потому что они также учили меня, что, если ты Борн-Хэтуэй, то должна требовать, чтобы с тобой обращались намного лучше, чем Конрад обращался со мной.

— Борн-Хэтуэй?

— Фамилия мамы — Борн, — сказала я, а затем неохотно продолжила. — Как в компании «Борн-Тран Фрахт энд Шиппинг».

Его глаза слегка расширились, руки конвульсивно обхватили меня, прежде чем он посмотрел поверх моей головы, и вздохнул.

Он слышал о «Борн-Тран».

Не удивительно.

— Нефть и судоходство, — пробормотал он.

Второй удар.

У меня было такое чувство, что третий окажется пределом.

— Ты никогда бы ничего обо мне не услышал, мы не являемся объектом пристального внимания, потому что прадедушка Хэтуэй любил уединение, — глупо заявила я, а Микки все еще бесстрастно смотрел на меня сверху вниз. — Он был очень умным человеком, уже тогда видя ход вещей, и решил, что любой из его отпрысков должен вести себя прилично. Вспышки эмоций, излишнее внимание и подвиги были недопустимы, и он обезопасил себя, сделав приписку на право владения всеми деньгами Калуэй, которая гарантировала, что если произойдет нечто непристойное, то трастовый фонд будет заморожен, а если это произойдет позже, то он будет аннулирован. Мы жили тихо, по его приказу, даже если он давно умер. И мама с папой идеально подходили друг другу, потому что у ее семьи была почти такая же философия. — Я посмотрела на его горло и закончила: — Хотя дядя Хью немного дикий.

— Эми, — позвал Микки.

Я посмотрела на него.

— Значит, ты наследница нефтяной и судоходной компании, — заметил он.

Я молча кивнула.

— Воспитывалась нянями, — продолжал он.

Я снова кивнула.

— И ты не слишком дружна с родителями, — продолжал он.

Я отрицательно покачал головой.

— Твой брат? — спросил он.

— Лор почти не разговаривает с ними, — прошептала я и добавила: — По крайней мере, он почти не разговаривает с папой.

— Так, — буркнул он, а потом добавил: — Значит, ты богатая наследница нефтяных вышек и судов с гребаной кучей денег, которая вышла замуж, родила детей, а потом твой муж тебя поимел. До тех пор твоя жизнь была золотой, и у тебя, вероятно, было все, что ты когда-либо хотела, кроме того, что было важно. Поэтому, когда у тебя отняли то, что ты хотела, ты не имела ни малейшего понятия, как с этим бороться, и не имела основы, которая помогла бы тебе устоять на ногах. Что у тебя было, так это родители, считавшие, что ты должна преследовать своего бывшего, потому что он имел наглость поиметь Борн-Хэтуэй.

Моя жизнь не была золотой.

Но я поняла, о чем он говорит.

— Вот именно, — продолжала я шептать.

Микки кивнул.

— Как долго вы с ним прожили?

— Мы были женаты шестнадцать лет. Но прежде чем пожениться встречались три года.

При моем ответе что-то, чего я не поняла, промелькнуло в его глазах.

Он заявил:

— Итак, он тебя поимел, ты сошла с ума и отыгралась на его заднице.

Да, так оно и было, он думал, что я психованная.

— Да, — подтвердила я.

— И твои родители не советовали тебе не сходить с ума, а нанять чертовски хорошего адвоката? — спросил он.

— Он у меня был, — поделилась я. — Просто я упустила из виду приоритеты и не позволила ему драться так, как он хотел, потому что не хотела, чтобы это плохо отразилось на детях.

— Но они видели остальное безобразие.

Я не могла снова произнести это вслух, поэтому просто кивнула.

— Всякое дерьмо случается, Эми.

Я почувствовала, как мои губы приоткрылись.

Это заняло некоторое время, но, в конце концов, я спросила:

— Что, прости?

— Честное слово, я просто в шоке от того, что тебе вообще удалось взять себя в руки.

Я была так удивлена, что не могла ничего сказать.

Микки не чувствовал того же и продолжал говорить.

— Я вырос в семье с деньгами, не такими, как у тебя, но в этом городе мы считались частью элиты, — сказал он. — Папе предложили стать членом Клуба. А дедушке — нет, потому что он ирландец, католик, а они — придурки. Они все еще оставались придурками, предложив членство папе, который также явно был ирландцем и католиком, но к тому времени заработал так много денег, что они почувствовали, что могут закрыть глаза на свое расистское, фанатичное, неписаное правило и предложили его ему в любом случае. Он принял его только для того, чтобы найти способ засунуть его им в задницы.

Когда он замолчал, больше не говоря ни слова, я сказала:

— Так.

С этим Микки продолжил:

— Короче, отец стал ходить туда, напиваться, шуметь и вести себя несносно, и наслаждался каждой минутой, зная, что эти высокомерные ублюдки его ненавидят. Отец спустил своих мальчиков с поводка, зная, что мы тоже будем напиваться, шуметь и надоедать. Мы пустились в разнос, делая все упомянутое, а также ввязываясь в драки с любым заносчивым засранцем, который смотрел на нас криво, и ты, вероятно, понимаешь, что таких было много. Он, вероятно, также знал, что мы пойдем на все, чтобы заполучить любую богатую киску, которую сможем зажать в углу, и, несомненно, поэтому тайком приносил нам презервативы, кладя их нам под подушки.

Я издала тихий вздох, но не ответила.

Так что Микки продолжил.

— Мы так и делали. Я повидал кучу избалованных маленьких богатых девочек, Эми, и никто из них не был так богат, как ты. Они выросли, некоторые из них все еще здесь, и ни одна из них не может научиться ничему, кроме как думать, что они имеют право иметь то, что хотят, и делать все, что хотят, и им плевать, правильно это или нет, или причиняет кому-то боль.

— Я… — начала я, но остановилась, когда его руки сжались еще крепче, и он опустил лицо очень близко к моему.

— Ты споткнулась, — твердо заявил он. — Потом подняла свою задницу, открыла глаза, увидела то, что было важно, и начала бороться за это. Ты облажалась. Теперь делаешь все правильно. И это единственное, что имеет значение.

Я не могла поверить своим ушам.

— Ты… действительно так думаешь? — спросила я.

— Да, черт возьми, — ответил он. — Ошибки, которые мы совершаем в жизни, не характеризуют нас, Эми. А вот то, как мы обращаемся с ними после — да. Ты совершила ошибку. Теперь исправляешь ее и делаешь все правильно, и это то, кто ты есть. Мать, жаждущая исцелить и защитить свою семью. Так что на самом деле, ты сильная, и всегда такой была. Твой бывший подставил тебе подножку, ты этого не ожидала и не справилась с этим как нужно. Но все кончено, так что сейчас тебе придется… найти в себе силы справиться с этим.

— Я… трудно забыть о том, что совершила ошибку.

Он поднял голову, но не слишком высоко.

— Да, я понимаю, ты сорвалась. Но корень проблемы не в том, что ты должна нести это бремя. Я понимаю, как все пошло под откос, но обманщик, манипулируя плохой ситуацией, которую сам создал, взял верх над своими детьми и продолжал наносить удары жене, которую поимел. — Он покачал головой. — Нет. Вижу, теперь и ты это понимаешь. Но я повторю… нет. Ты права. Ты это знаешь, и мне не нужно говорить, что твои дети не должны были этого видеть. Но я видел того парня, с которым ты делила постель шестнадцать лет, а потом разорвал твою семью на части и, стоя у двери твоего дома, выплескивал на тебя кучу дерьма, которого ты совершенно не заслужила, потому что действуешь, чтобы быть ближе к своим детям. Он гребаный мудак, Эми, и во всем этом, что бы ты ему ни устраивала, он заслужил каждую секунду того дерьма, что ты засунула ему в глотку. Так что… отпусти это. Потому что это не твоя вина.

— Микки, мне не следовало зализывать раны, еще больше их бередя, не давая им зажить, — сказала я. — Мне надо было взять себя в руки, привести себя в порядок и двигаться дальше.

— Рианнон теряла сознание каждую ночь, прежде чем я мог заняться с ней любовью, и это дерьмо продолжалось месяцами, — заявил он.

Я вытаращила глаза.

Но он еще не закончил.

— Она почти постоянно держала в руке бокал с вином, и я видел жену в таком состоянии: пьяную до потери пульса. На ковре осталось столько пятен, что, когда она съехала, мне пришлось купить новые, и не столько потому, что ковер был загублен, сколько, чтобы стереть у нас с детьми эти воспоминания. У меня не хватало духу пойти на это, когда она была трезвой. Мужчине нужно трахаться, Эми, а у меня не было секса восемь месяцев, хотя в постели под боком все это время лежала жена, и все равно я даже не подумал о том, чтобы уйти от нее. Она была моей женой. Хорошая она или плохая, но ты не поступаешь как кусок дерьма. Если плохая, ты расстаешься с ней, и только потом находишь кого бы трахнуть.

— Конрад занимался со мной любовью в ночь перед тем, как сказал, что уходит, — прошептала я и увидела, как напряглась челюсть Микки.

— Черт возьми, он же долбаный мудак, — выпалил он.

Я крепко сжала его бицепсы и спросила:

— Неужели все, в чем я честно призналась, не вызывает у тебя тревоги?

— Из-за того, что ты человек? — спросил он в ответ.

И снова Лор был прав.

— Полагаю, так, — сказала я спокойно.

— Любой может оказаться в месте, где он не хочет быть, и даже зная, что он не хочет там быть, не сможет оттуда выбраться. Все дело в том, что ты находишь в себе силы выбраться, и это многое говорит о тебе, Эми. Так что нет. Меня не тревожит, что ты человек. На самом деле, зная это дерьмо, я перешел от того, что ты мне нравишься, к тому, что ты нравишься мне намного больше, черт возьми.

В это я тоже не могла поверить.

Мне хотелось, но это казалось слишком просто.

— Правда? — спросила я, мой голос поднялся на несколько октав.

Его лицо снова опустилось ниже, как и голос.

— Да, детка.

— Это было мерзко, — повторила я.

— Жизнь не всегда прекрасна, — возразил он. — Большую часть времени она дерьмовая. Но ты продолжаешь бороться, чтобы все изменить, и это многое говорит о тебе. И ты борешься. Ты — боец, это в тебе мне тоже чертовски нравится.

Боже.

Это было так просто.

Мой голос тоже понизился, когда я сказала:

— Мне нравится, что ты понимаешь.

— Мне нравится, что у тебя хватило смелости рассказать мне об этом, — ответил он.

О Боже!

Я чуть не расплакалась.

На всякий случай я склонила голову и уткнулась лицом ему в грудь.

Одной рукой Микки начал поглаживать меня по спине и сказал, уткнувшись мне в волосы:

— Вместо того чтобы прятать лицо у меня на груди, пять минут, что у нас есть, мы можем целоваться на пристани, прежде чем отправимся за моим мальчиком.

Я тут же оторвала лицо от его груди, но, несмотря на то, что мне хотелось его поцеловать, я сделала другое.

Я стала умолять:

— Только, оказавшись дома, не раздумывай об этом, Микки, чтобы решить по-другому. Решить, что я какая-то чокнутая, психопатка, сумасшедшая дамочка, с которой ты боишься что-то начать, боишься, что она будет рядом с твоими детьми. Потому что я, возможно, и не знала, кем была до переезда в Мэн, но, как только попала сюда, потратила много времени, выясняя, что это не я.

Он перестал гладить меня по спине и обхватил ладонью мою щеку.

— Хорошо, ты меня уверяешь, но я в этом не нуждаюсь. Думаю, что знал, кто ты, еще до того, как ты сама об этом узнала, и не беспокойся о том, чего просто не произойдет.

— Хорошо, — сказала я дрожащим голосом, когда его образ начал затуманиваться. — Теперь ты нравишься мне еще больше.

Я уловила его туманную улыбку, прежде чем он опустил голову, а потом и свои теплые губы.

Он поцеловал меня.

Это не было дико, жестко и восхитительно.

Это было медленно, сладко и восхитительно.

И, по-видимому, продолжалось пять минут, потому что когда он закончил, то поднял голову и прошептал:

— Нужно забрать Килла, дорогая.

Мне приходилось держаться за него («медленно» и «сладко» сделали свое дело), и я кивнула.

Он мягко отстранился, но держал меня за руку весь путь от причала до грузовика. Он усадил меня. Сам сел в машину. Сдал назад. Я глубоко вздохнула.

Затем я позволила всему этому осесть внутри меня.

Я была в ужасе.

Я волновалась.

А Микки решил все с легкостью.

Вот тогда-то я и улыбнулась.

Мы поехали и забрали Киллиана, который залезая на заднее сиденье, крикнул:

— Привет, Эми! — а потом всю дорогу до дома болтал без умолку.

Микки не подъехал к своему дому. Он подъехал к моему.

Затем он повернулся к сыну и сказал:

— Можешь выходить и бежать домой, а можешь остаться, и я подвезу тебя, но не будем заставлять Эми ходить в этих туфлях.

— Заметано, я остаюсь, — сказал Киллиан отцу и посмотрела на меня. — Увидимся, Эми.

Я тоже развернулась к нему.

— До скорого, малыш.

Я уловила улыбку Киллиана, которая также принесла облегчение, так как в последний раз, когда я ее видела, он был далек от улыбки.

Потом мы с Микки вышли, и он, провожая до входной двери, снова держал меня за руку, прямо на глазах сына.

Когда мы добрались туда и я ее открыла, он удивил меня, войдя вместе со мной.

Он также удивил меня, отодвинув в сторону.

Сделав это, я не удивилась, когда он снова меня обнял и поцеловал, на этот раз крепко и глубоко, но не долго. И я знала, что он подвинул меня в сторону, чтобы Киллиан не только не увидел нас с подъездной дорожки, но и если Эшлинг была дома, она не смогла увидеть нас.

Когда он поднял голову, то заметил:

— Твоя очередь пригласить нас на ужин, Эми.

— Завтра подойдет? — ответила я мгновенно и получила от него легкую усмешку.

— Да, — прошептал он.

— Хорошо, — прошептала я в ответ.

— Дети хотят снова посетить «Дом Голубки».

Я молча кивнула. Мне тоже этого хотелось, и старикам тоже.

— Я уточню у Дэлы и завтра вечером договорюсь с детьми.

— Отлично, — пробормотал он, опустив глаза к моим губам.

Вот тогда-то я и сказала то, чего говорить не хотела.

— Килл в грузовике, дорогой.

Его взгляд поднялся на меня.

— Верно.

Я теснее прижалась к нему, еще крепче обнимая его за плечи.

— Это был хороший вечер.

— Да.

— Спасибо, Микки.

— Мы сделаем это снова, Эми.

Мы сделаем это снова.

Я улыбнулась.

Он улыбнулся в ответ, наклонился, коснулся губами моих губ и отпустил меня.

Я проводила его до двери, стояла и смотрела, как он уходит.

Он успел сделать два шага, прежде чем повернуться ко мне.

— Надень это платье, чтобы я мог его снять.

Влага хлынула между ног, и я ухватилась рукой за край двери, чтобы не упасть.

— Хорошо, детка? — настаивал он.

— Да, Микки, — ответила я с придыханием.

Он одарил меня улыбкой, полной тепла и обещания, которая так мне нравилась, коротко взмахнул рукой на прощание, прежде чем отвернуться.

Я махнула в ответ, посмотрела на грузовик, и помахала Киллиану.

Он ответил тем же.

Пошатываясь, я закрыла и заперла дверь.

Войдя в свой темный дом, я прошла на кухню и включила подвесные светильники.

Я осмотрела созданное мною пространство, которое было всем мной, и у меня было такое чувство, что ранее я ни разу не испытывала ничего подобного.

Я ощущала себя легкой и воздушной, будто парила над землей и не чувствовала под собой ног.

Это должно было быть страшно.

Это было волнующе.

Тяжесть моей жизни была снята. Тяжесть моего детства. Тяжесть того беспорядка, что я учинила своей семье.

В моем мире все было не так, но я открыла себя и обнаружила, что сделала на этом пути что-то правильное.

Я окружила себя поддержкой, новыми и старыми друзьями, людьми, которым я была не безразлична, и они оказались достаточно щедры, чтобы заботиться обо мне, слушать меня и понимать. И я смогла создать это, потому что была самой собой.

И этим было все сказано. Все обо мне.

Не о той, кем я хотела бы быть.

А о той, кем я была всегда.

Не говоря уже о том, что я чувствовала невесомость, потому что Микки нравилось мое платье.

Всерьез.

ГЛАВА 15

Воспарить к небесам

— Консультация по вопросам брака? — cпросила я у телефона, лежащего на кухонном столе рядом с тем местом, где готовила.

Лор был на другом конце провода, и мы разговаривали по громкой связи, так что я могла продолжать делать свои сэндвичи из шоколадного печенья с прослойкой из шоколадной глазури. Двойное наслаждение. Настоящий победитель. И я готовила еще кое-что, потому что на следующий день миссис Макмерфи исполнялось девяносто лет, и пусть она думала, что я нацистка, но я буду нацисткой, принесшей ей подарок на день рождения.

— Консультация по вопросам брака, — подтвердил Лор.

Я намазала обратную сторону печенья глазурью из сливочного крема и спросила:

— Ты спятил?

— Нет, — ответил Лор с улыбкой в голосе.

— Ладно, ты так думаешь, тогда я спрошу — это действует?

— Я узнал, что она не возражает против моей загруженности на работе, потому что за три сеанса ни разу об этом не упомянула. Однако ее раздражает, что я иногда не попадаю грязными носками в корзину для белья. Не могу представить, почему это ее раздражает, так как два раза в неделю к нам приходит женщина, которая убирается и стирает, поэтому она даже не притрагивается к моим носкам. Однако теперь я убеждаюсь, что попадаю носками в корзину.

Я знала, что такое работа допоздна. Мой бывший муж тоже так работал. Мне это было ненавистно, но он любил свою работу, хотел стать нейрохирургом с шестнадцати лет, как и его дядя, который тоже был нейрохирургом, и позволял Конраду находиться в комнате для наблюдений и смотреть за операциями.

Увы, теперь я знала, что эта поздняя работа была не только ради пациентов.

Кроме того, у меня тоже была уборщица, но Конрад даже не утруждал себя тем, чтобы бросить свою одежду где-нибудь рядом с корзиной. На самом деле мне было все равно. Он работал. У меня было достаточно времени, чтобы собрать одежду и выбросить ее в корзину.

Если бы мы посетили консультацию по вопросам брака, я могла бы упомянуть о задержке на работе… предположительно.

На стирку мне было плевать.

— Лори… — начала я.

— Это нужно сделать, — сказал он мне.

Я прижала верхнее печенье и отложила его в сторону, спросив:

— Зачем?

— Затем, чтобы я смог сказать себе и сыновьям, что сделал все, что мог.

Я закрыла рот, но сделала это, кипя от злости.

Он был прав. Он должен был сделать это, чтобы жить с полученным результатом, но чтобы и его сыновья также могли видеть, как он в последний раз пытается все наладить с их матерью, прежде чем, надеюсь, он примет решение оставить жену и найти свое счастье.

Но мне была ненавистна сама мысль о том, через что эта ведьма заставит его пройти, в том числе и во время этих сеансов.

Носки?

Серьезно?

— Что же, если ты так настроен, то, как я понимаю, День Благодарения отменяется, — заметила я, раздраженно хватая еще одно печенье.

— Я говорил с Мэриэль о поездке. Мы подумываем об этом.

Меня слегка затошнило при мысли о том, что Злая Ведьма из Санта-Барбары запятнает своей злобой мою причудливую пляжную гостевую спальню.

Проглотив это, я заявила:

— Если она приедет, я приглашу Робин. В этот День Благодарения дети у ее бывшего. Ей было бы легче.

— Мими, — раздраженно сказал Лор.

— Мерсер и Харт любят Робин, — напомнила я ему, и они действительно ее любили. Племянники думали, что она просто бомба.

— От нее Мэриэль на стены будет лезть, — напомнил он мне.

— Конечно, будет, из-за сексуального напряжения между ее мужем и красивой, энергичной женщиной, которая знает, каково это, когда какой-то придурок разбивает ей сердце, и которая знает, что сделать хорошего мужчину счастливым — стоит любых усилий.

— Ты осознаешь, что вы с Робин слетели с катушек, когда мужья вам изменили, а теперь ты пытаешься свести меня с лучшей подругой прямо под носом у моей жены.

Мне было все равно, что это обо мне говорит, я ни капли не беспокоилась по этому поводу. И объяснила брату, почему:

— Я бы сомневалась, если бы твоя жена дала понять, что она все еще жива. Черт возьми, если бы она дала понять, что по-прежнему остается человеком. Я не уверена в законах, тебе лучше знать, но не думаю, что можешь изменить нежити, чья единственная цель на этой земле — сеять зло. На самом деле, я сомневаюсь, что ваш брак вообще действителен. Вампиру можно давать клятву верности?

— Господи, ты в плохом настроении, — заметил Лор, и я услышала в его голосе насмешку, заставившую меня еще больше утвердиться в убеждении, что ему нужно оставить жену. Ни один мужчина, который по-прежнему любит супругу, не позволит никому, даже своей младшей сестре, говорить о ней так плохо.

Но он не ошибся. Я была в плохом настроении.

В очень плохом настроении.

А все потому, что, по моему мнению, дела с Микки шли не очень хорошо.

И все потому, что у нас не было секса, что, по общему признанию, было бы трудно сделать, так как я редко видела Микки.

Все началось очень многообещающе и продолжалось так… в течение двух дней.

Ужин в моем доме поменялся на ужин у Микки, потому что Эш хотела что-то приготовить, а я бы ей в этом помогла, и она знала свою кухню, поэтому чувствовала себя на ней более комфортно.

Конечно, я пошла туда. Это было нетрудно. Просто перейти через улицу.

И мне было весело готовить с Эш.

Но теперь это было нечто большее. То, что я находилась там до возвращения ее отца с работы, означало, что я была одной из взрослых, кто снимал с нее часть бремени заботы о своей семье, так как она присматривала за братом, пока отца не было дома. Ей также нравилось женское общество, это было очевидно, и пока мы готовили и болтали, мы сблизились. Она немного выглянула из своей скорлупы, немного потеряла робость, и мы чудесно провели время.

Микки вернулся домой, и стало еще лучше, в основном потому, что это был Микки, и он был дома. Но еще и потому, что это был не официальный ужин. Это было неформальное семейное собрание за ужином. Мы ели еду Эш перед телевизором, Микки сидел рядом со мной. Он не выказывал своего отношения ко мне перед детьми, с чем я была согласна, так как для этого было слишком рано, но он сидел рядом со мной, и было очень волнующе чувствовать тепло его бедра, прижатого к моему, и близость, даже если он на самом деле меня не касался.

После он проводил меня домой, и мы жарко и жестко целовались за закрытой дверью. Он прервался со словами:

— Надо возвращаться, а то эти двое догадаются, чем мы тут заняты.

Опять же, уместно.

И снова я согласилась.

Но это также и разочаровывало.

Во время ужина мы договорились, что на следующий день дети поедут со мной в «Дом Голубки», что и произошло: Микки привез их и забрал. Дети были такими же услужливыми и очаровательными, и обитатели и персонал снова наслаждались их присутствием так же, как и в первый раз.

Но именно тогда все начало идти наперекосяк.

Понятно, что Микки не мог проводить все свое время со мной, когда дети были у него, или постоянно навязывать им меня.

Так начались дни коротких телефонных разговоров, в которых мы абсолютно ничего не говорили, и вся их цель, насколько я могла судить, состояла в том, чтобы напомнить одному о существовании другого.

Были также сообщения, которые были явно короче.

Потом Эшлинг и Киллиан вернулись к матери, что меня удивило, учитывая ее поведение на той неделе. Я думала, он оставит их у себя или хотя бы поговорит с ней о том, что она сделала, предупредив, что подобное не может повториться, особенно если они будут с ней, и что может случиться, если она это сделает.

Микки не объяснил мне этого решения, а я не спрашивала, потому что это меня не касалось. Я была обеспокоена, но и не мое дело было делиться этим.

Они были его детьми, а не моими, и он знал Рианнон и всю историю, а я нет.

Поэтому я молчала.

На той неделе, когда детей были не у него, я узнала, насколько сумасшедшей была его жизнь: метания между работой, которую он ненавидел, детьми и волонтерством в качестве пожарного.

Я узнала это, потому что у него не хватало на меня времени.

Когда с ним не было детей, большую часть вечерних дежурств он проводил в пожарной части. Он работал у Ральфа на полставки в дневную смену, не зависимо от присутствия детей. И все это означало, что у него не оставалось времени.

Так как закусочная была совсем рядом с пожарной частью, на той неделе он попросил меня встретиться с ним за обедом «У Уэзерби», что я и сделала. Что-то, что продолжалось целый час, прежде чем Микки должен был вернуться. Что-то, что закончилось тем, что я даже не получила поцелуй.

И у него была еще одна свободная ночь, прежде чем дети должны были вернуться. Ночь, когда мы разговаривали по телефону, хотя он лежал на диване в доме напротив, а я — в своем сказочном кресле.

Это продолжалось в течение получаса, прежде чем он заявил:

— Умираю от усталости, Эми. Надо идти спать.

Очевидно, без возражений, так как он устал, я с ним распрощалась.

Дети вернулись, и у нас правда была семейная вылазка — мы вчетвером отправились в какую-то бургер-лачугу в середине нигде, что, честно говоря, было немного страшно (ресторан в середине нигде, который, как я знала, даже без тщательного осмотра, должен грешить всевозможными нарушениями санитарно-гигиенических норм).

Однако нельзя было отрицать, что детям там нравилось, гамбургеры были восхитительны, и мне нравилось проводить время с семьей Микки.

Но если не считать коротких телефонных звонков и сообщений от Микки, на той неделе больше ничего не было.

Теперь его дети снова уехали. Был вторник, мои дети приезжали на выходные, и мои отношения с собственными отпрысками означали, что было слишком рано добавлять Микки к этой смеси.

Так что в эти выходные мы не увидимся.

Было уже почти пять, а он весь день не звонил и не писал. На самом деле, последнее сообщение, которое я получила от него, было накануне в девять тридцать утра, в котором говорилось: «Надо что-нибудь запланировать».

Я ответила: «Надо. У тебя найдется свободный вечер на этой неделе?»

Ответного сообщения я не получила.

Ничего не получила.

Я не хотела вести себя как избалованная, эгоистичная, утонченная наследница, но если я собиралась иметь мужчину в своей жизни, я хотела иметь мужчину в своей жизни, а не его призрак, становящийся реальным лишь изредка.

И я не хотела позволить Конраду разрушить возможность того, что найду что-то хорошее и здоровое (если мы с Микки чудесным образом найдем время действительно построить отношения), задаваясь вопросом, что именно отнимает все время Микки.

Дело в том, что однажды я видела его с Бриджит — высокой, пышнотелой женщиной с рыжими волосами. Я упомянула о ней, но он ничего не ответил.

Они все еще встречаются?

Находилась ли она по близости, когда у Микки не было времени работать, быть волонтером, отцом или быть со мной?

Я уже давно не ходила на свидания, но Микки посоветовал мне покончить с Брэдли. Я так и сделала. Возможно, мое предположение неверно, но Микки, явно не терпящий, чтобы я была с другим мужчиной, когда между нами еще ничего не было, кроме долгих споров и поцелуев, заставил меня поверить, что я могу ожидать того же и что, хотя наши отношения были относительно новыми, мы не встречались с другими.

С тех пор как я начала вести себя как взрослая, я бы обсудила эту тему с Микки, просто чтобы убедиться, что мы мыслим одинаково.

К сожалению, чтобы затронуть эту тему, я слишком редко видела Микки.

Но, очевидно, это меня раздражало.

Была ли Бриджит все еще на горизонте?

И, наконец, Микки прямо сказал, что мужчинам нужно трахаться, а я жила через дорогу. Я не сказала этого прямо, но подразумевалось, что была относительно уверена. Мне нравилась мысль, что он хочет проводить со мной время, но ведь я жила прямо через дорогу.

У мужчины есть потребности.

У женщины есть потребности.

Но его не волновали потребности ни для одного из нас.

Так что же все это значит?

Единственной хорошей новостью за последние две недели (и она была очень хорошей), стал тот факт, что дела с детьми развивались. Пиппа начала учиться в старших классах, и мне не терпелось узнать, как она справляется с этим. Но они оба вернулись в школу, и мне было просто интересно узнавать, как идут дела.

Так что я их спрашивала.

И они отвечали.

По телефону.

То есть не через сообщения.

Я не могла сказать, что разговоры длились часами и включали в себя то, что они обнажали передо мной души, говорили, что прощают меня, и объясняли, что хотели бы проводить со мной больше времени.

Но я звонила, они отвечали, мы болтали, дружелюбно и относительно информативно, и чем больше такое случалось, тем менее натянутыми становились разговоры.

Я не настаивала. Писала им каждый день, просто чтобы сказать что-то, чтобы они знали, что я о них думаю.

Они писали в ответ.

Но с момента нашего с Микки первого свидания я звонила им обоим больше чем пару раз, и они всегда отвечали.

Кроме одного раза, когда я попала на голосовую почту Одена.

Но потом он перезвонил мне, извинился, что не взял трубку, и поделился тем, что все идет хорошо.

Я была в экстазе, вне себя от радости.

По этому поводу.

Но события с Микки — быстрые, горячие, сумасшедшие и заканчивающиеся тем, что я парю в воздухе, только чтобы понять, что они почти полностью остановились — заставили меня снова почувствовать груз беспокойства, из-за того, что нечто настолько захватывающее, настолько многообещающее закончится так скоро, не успев начаться.

Я не могла дождаться, когда увижу детей в эти выходные.

Но отношения с Микки из понятных превратились в разочаровывающие и раздражающие, и я понимала, что скорее чувствую, чем беспокоюсь о том, что нечто, казавшееся началом счастья, превратится в ничто.

— Да, у меня плохое настроение, — сказала я Лору.

— Но почему? — спросил он. — Ты говорила, что с детьми дела пошли на лад.

— Так и есть.

— И ты нашла кого-то, с кем можно провести время.

— Так и было. Но это в прошлом.

— О черт, — пробормотал Лор. — Вы уже расстались?

— Сперва мне нужно его увидеть, чтобы с ним порвать, и, опять же, я не уверена в законах, на этот раз о людях, кто встречается, но предполагаю, что вы должны регулярно видеться, и, ох, не знаю, может, хоть раз заняться сексом, чтобы ухудшение отношений считалось разрывом.

Лор молчал.

— Ты еще здесь? — позвала я.

— Ты не… — его голос звучал так, словно его душили. — У тебя не было с ним секса?

— Нет, — отрезала я, шлепнув печенье поверх глазированного и отложив сэндвич в сторону, продолжая, — ты же мужчина, скажи мне. У тебя есть стопроцентный вариант, с которым ты довольно хорошо знаком, этот вариант живет через дорогу, будешь ли ты сидеть у себя на диване и полчаса разговаривать с ней по телефону, прежде чем заявить, что устал и пора идти спать? Или обретешь второе дыхание, пойдешь к ней и оттрахаешь ее до головокружения?

— Может, тебе стоит поговорить об этом с Робин, — предложил Лор.

— Робин не мужчина, — заметила я.

— Тогда, может, тебе стоит поговорить об этом с мужчиной, который не твой брат.

— Лор, что, серьезно? — спросила я.

— У нас с Мариэль не было секса уже больше двух месяцев, и в последний раз он длился десять минут, и кончил я один.

Я скорчила гримасу, будто меня тошнит, и мой брат услышал соответствующий звук.

Поэтому Лор продолжил:

— Так ты хочешь поговорить о сексе со своим братом?

— Вероятно, нет, — согласилась я.

— Правильно. Позвони Робин, — приказал он.

— Она на новых занятиях по пилатесу.

На мгновение воцарилась тишина, прежде чем Лор взмолился:

— Прошу, скажи мне, что она не…

— Так и есть, — прервала я его, подтверждая. — Любовница скоро-бывшей-жены ее бывшего мужа — ее новый инструктор. Она говорит, что занятия великолепны. Инструктор знает, кто она такая. Потом они идут пить чай, и встречаются там с другой. Их объединяет взаимная ненависть.

— Господи Иисусе, — пробормотал Лор.

— На самом деле это очень здоровые отношения.

— Это безумие, как и сама женщина, — ответил Лор. — Она и так достаточно сильно обгорела, больше не надо.

— Она выздоравливает, Лори, — тихо сказала я. — Позволь ей сделать это по-своему.

Последовала еще одна минута молчания, прежде чем Лор сказал:

— Точно.

Я придавила еще один сэндвич и ответила:

— Наверное, мне следует с тобой попрощаться.

И я должна была, потому что ему нужно было идти.

Впереди меня ждал вечер, полный пустоты.

— Да. Я дам тебе знать насчет Дня Благодарения.

— Было бы здорово, Лори. Надеюсь, остаток дня пройдет хорошо.

— И у тебя тоже, милая. И, Мими?

— Да?

— Медленно — это неплохо, — мягко сказал он.

Он был прав. Медленно, наверное, не так уж и плохо.

Однако топтаться фактически на одном месте было не так уж и жарко.

— Спасибо, Лори, — сказала я.

— Скоро поговорим.

— Хорошо.

— Пока, Мими.

— Пока, Лори.

Я нажала на кнопку «Отключить» и продолжила делать печенье, думая, что уже поздно, и я ничего не спланировала на ужин, надеясь на возможность перекусить что-нибудь с Микки.

После того, как с печеньем было покончено, я упаковала их для перевозки на следующий день, прибралась, и поняла, что совместного ужина так и не будет, а затем разозлилась, потому что у меня в холодильнике не было ничего, что можно было бы разморозить или приготовить.

Я открыла дверцу холодильника, заглянула туда и увидела, что мой единственный выбор — омлет, не казавшийся аппетитным.

Но, по крайней мере, это хоть что-то.

Поэтому я начала строить планы. Омлет. Вино. Книга. Ванна. Кровать.

И никакого Микки.

Я послала детям ежедневные сообщения и позволила себе испытать единственный трепет за сегодняшний день, когда получила от них ответы.

Я натерла сыр, измельчила чеснок, нарезала грибы и уже взбивала яйца, когда на столе зазвонил телефон.

На дисплее высветилось «Микки».

Я посмотрела на имя и на таймер над ним, который показывал без десяти шесть.

Я хотела дать ему отзвенеть, перекинуть на голосовую почту, заставить его приложить больше усилий, чтобы связаться со мной, но это было мелочно.

А я больше не была мелочной.

Так что я нажала «Ответить», а затем включила громкую связь.

— Привет, — поздоровалась я.

— На пути с работы домой.

Что?

Нет.

Без разницы.

— Потрясающая новость, — ответила я.

Несколько секунд он ничего не говорил, а потом заявил:

— Забыл, ешь ли ты бургер с беконом.

— Прошу прощения?

— Я в «Тинкер», беру бургеры нам на ужин. Помню, что ты любишь с швейцарским сыром и грибами. Забыл про бекон.

Он брал для нас ужин в «Тинкер» — жуткой закусочной с бургерами на трассе?

Ну уж нет.

— Не беспокойся обо мне. Я ем омлет.

— Что? — спросил он.

— Я готовлю омлет. Прямо сейчас. Накрываю ужин.

— Ты готовишь на ужин омлет, — сказал он так, словно в это невозможно было поверить.

— Я голодна, — ответила я.

— Гамбургеры из «Тинкер» лучше, детка.

Само здание закусочной и его интерьер, может, были и не очень привлекательны, но нельзя отрицать, что гамбургеры — лучше омлета.

— Я сейчас взбиваю яйца. Если я их не приготовлю, они пропадут, — поделилась я.

— Эми, ты — мультимиллионер, — ответил он с улыбкой в голосе. — Думаю, ты можешь позволить себе вылить пару яиц в раковину.

— Я действительно довольно богата, о чем мы говорим довольно часто, — ответила я резко. — Однако это не отменяет того факта, что люди на этой планете голодают, поэтому было бы безответственно и бесчувственно тратить пищу впустую.

— Тогда добавь еще пару яиц. Когда я доберусь до твоего дома, я съем омлет вместе с тобой, — ответил он таким тоном, словно ему больше хотелось съесть кровельную дранку между двумя кусками хлеба, чем омлет.

— Можешь есть свой бургер. Омлет только для меня. И ты не можешь приехать. У меня планы на вечер.

Он не выглядел удивленным, когда спросил:

— У тебя планы?

— Да, — подтвердила я.

— Какие планы? — надавил он.

— Я мою голову, — отрезала я. — Масло на сковороде растаяло. Мне пора. Думаю, поговорим позже… когда-нибудь.

— Эм…

Я нажал «Отключить», убрала звук и повернула телефон так, чтобы не видеть дисплей. Когда он завибрировал, издавая шум на столе, я засунула его в ящик и взяла пульт, включила стереосистему на другой стороне комнаты, отыскав радиостанцию, по которой поет Билли Холидей.

День был пасмурный и моросил дождь. Я ужинала в одиночестве. Микки, вероятно, все еще встречался с рыжеволосой женщиной, которая была не мной. И думал, что может приходить, когда у него будет время втиснуть меня в распорядок своей жизни.

Настало время для блюза.

Я уже собиралась разрезать вилкой готовый омлет, хоть мне этого и не хотелось, когда в дверь постучали.

Моя голова дернулась в ту сторону.

Сквозь стекло я увидела Микки.

Ну, нет, он не будет стучать в мою дверь, будто злится, учитывая, что это он написал мне, что нам нужно что-нибудь спланировать, и я согласилась и спросила, когда, но он не потрудился ответить.

Я не сидела без дела, с нетерпением ожидая его внимания!

И я не собиралась быть той женщиной, которая принимает объедки внимания от мужчины.

Он жил напряженной жизнью? У него что-то происходило? Нам следовало все планировать, быть терпеливыми, чтобы проводить время вместе?

Это я могу.

Если бы мы поговорили об этом, как два взрослых человека, и оба знали, что происходит.

Микки не стоит ожидать, что я буду торчать здесь и ждать, когда он решит принести мне бургеры.

И будучи одним из тех двух, кто не стучит в чью-то дверь, я решила, что буду достаточно взрослой, чтобы высказать это ему.

Я уронила вилку, протопала по лестнице, отперла дверь и распахнула ее.

— У меня есть звонок, — язвительно сообщил я ему.

Он двинулся своим большим телом вперед, что означало, что у меня нет выбора, кроме как убраться с его пути, что я и сделала.

Я смотрела, как он повернулся и закрыл за собой дверь.

— Тебе что-нибудь нужно? — спросила я.

— Мыть голову? — сердито спросил он в ответ.

— Да, — ответила я. — Хотя я еще не добрался до этой части моего волнующего вечера. Однако, прежде чем доберусь, буду благодарна тебе, чтобы ты не стучал в мою дверь с красивыми витражами, которые мне очень нравятся, и я предпочла бы, чтобы они таковыми и оставались. Так что в будущем прошу тебя пользоваться звонком.

Он упер руки в бока и спросил:

— Что это за игра, Эми?

Я скрестила руки на груди и ответила:

— Какая игра, Микки?

— Я сказал, что приду сегодня вечером и принесу ужин. А тебя что-то ужалило в задницу, и ты несешь какую-то ахинею без всякой гребаной причины.

— Ты не сказал, что придешь. Я спрашивала, когда у тебя будет свободный вечер на этой неделе. Спрашивала об этом вчера утром. С тех пор я ничего от тебя не слышала.

— Мне потребовалось несколько часов на ответ, но я ответил и сказал, что сегодня вечером принесу ужин.

— Ты этого не сделал.

— Сделал.

— Нет, не сделал.

— Черт, — он откинулся назад и развел руками, — я сделал.

Я не отрывала от него взгляд, пока топала на кухню. Мне пришлось прекратить смотреть на него, чтобы вытащить телефон из ящика и открыть его сообщения.

Я снова уставилась на него, топая обратно, и ткнула телефон ему в лицо.

— Ты… не сделал… этого.

Он бросил сердитый взгляд на экран, его глаза сузились, затем он достал свой телефон.

Я скрестила руки на груди, когда он некоторое время водил большим пальцем по экрану, прежде чем пробормотать:

— Черт, я отправил это сообщение Дженис Квиллер.

Мой желудок взбунтовался.

— А кто такая Дженис Квиллер? — спросила я.

Микки посмотрел на меня.

— Клиент Ральфа.

— Да ну? — спросила я, веря и не веря.

Выражение его лица стало грозным.

— Да, Амелия. И она ответила, что не понимает, а я не понял того, чего она не понимала, поэтому написал ей что-то о работе, о чем мы и стали переписываться. Отвечая на ее вопрос, сообщение ушло вверх, и я не понял, что облажался.

Ну, ясно, произошла невинная ошибка.

Но почему-то это не делало меня менее злой.

Микки тоже.

Я поняла это, когда он сказал:

— И не очень-то умно с твоей стороны намекать, что Дженис может быть для меня кем-то другим.

— Раз так, то, возможно, воспользуешься этим моментом, чтобы поделиться тем, как обстоят дела у вас с Бриджит.

— Бриджит? — спросил он озадаченно, словно никогда в жизни не слышал этого имени.

Боже!

Неужели?

— Да, — ответила я. — Видишь ли, когда стало ясно, что между тобой и мной что-то происходит, ты дал мне понять, что мне нужно избавиться от Брэдли. Было неудобно, хоть я уже и планировала это сделать, но на всякий случай, если у тебя есть какие-то вопросы по этому поводу, я подтверждаю, что закончила отношения с Брэдли. А теперь я хотела бы знать, как обстоят дела у вас с Бриджит.

— Встречался с ней дважды, — сказал он мне.

— Это и есть твой ответ? — напирала я.

— Не понимаю, что тебе еще нужно, — огрызнулся он.

— Ты собираешься снова с ней встречаться? — объяснила я, и его хмурое выражение лица стало грозным.

— Ты действительно спрашиваешь меня о подобном дерьме?

— У нас было одно свидание, Микки, — ответила я. — Я отвыкла от подобного, но действительно думаю, что на ранней стадии ты в праве не хотеть находиться в отношениях лишь с одной женщиной. Однако я считаю, что в пределах моих прав, если сам ты этого не хочешь, не ожидать этого от меня.

Он поднял руку, дважды громко щелкнул пальцами и отрезал:

— Взгляни правде в глаза, детка. Ты же не стоишь здесь и не имеешь дело со своим бывшим. Здесь я, — он наклонился ко мне, — Микки.

Мои глаза расширились, я почувствовала, что готова взорваться.

— Ты только что щелкнул на меня пальцами?

— Ага, так как, судя по всему, ты зависла в воспоминании о разговоре с парнем, который был бы достаточно мудаком, чтобы заставить тебя закончить что-то с придурком и начать нечто с ним, пока сам он встречается с другой. Этот парень — не я.

— Ну, извини, что надоедаю тебе этим разговором, но хочу напомнить, что на самом деле у нас не было этого разговора или вообще много разговоров, так как мы не видели друг друга.

— Эми, я работаю.

— Я знаю об этом, Микки.

— У меня есть дети, — продолжал он.

— Это от меня тоже не ускользнуло.

— И времени будет еще меньше, когда я получу должность в пожарной части.

— Чрезвычайно мало, — заметила я.

Грозное выражение исчезло с его лица, сменившись на сердитую, удивленную настороженность, когда он спросил:

— Это для тебя проблема?

Я недоверчиво покачала головой.

— Ты делаешь то, что всегда хотел делать.

— Я достаточно ясно дал тебе понять, что это то, что мне нужно, и поэтому мне не очень нравится твое замечание о том, что я трачу много времени на это.

— Возможно, я высказала это замечание, так как ты тратишь много времени на множество других вещей, и все эти другие вещи на самом деле не касаются меня, — парировала я.

Выражение его лица снова изменилось на недоверчивое, с оттенком негодования.

— Значит, ты взбесилась потому, что хочешь получить свою часть меня?

— Нет, Микки Донован, — отрезала я. — Я взбесилась потому, что хочу, чтобы ты дал понять, что хочешь получить свою часть меня.

Его корпус отклонился назад, голос стал тише, когда он ответил:

— Ты же знаешь, что хочу, Эми.

— Неужели? Извини, это ускользнуло от меня.

— У меня хренова куча дел, и ты это знаешь.

— Ты совершенно прав. Я это знаю. И понимаю. И у меня не будет с этим проблем. У нас было одно свидание, и я знаю, что это не поднимает меня на вершину твоего списка приоритетов. Но мне хотелось бы получить хоть какой-то знак того, что я действительно в нем значилась.

Его лицо снова стало жестким, когда он заявил:

— Мне нужно немного понимания, когда я привожу женщину в свою жизнь, полную дерьма.

— И ты его получишь, — ответила я. — Если бы я еще знала, что мне нужно понять.

— И ты бы узнала, — парировал он. — Если бы, мать твою, спросила.

— Отлично, — отрезала я, разводя руками. — Считай это моей официальной просьбой.

Его глаза вспыхнули.

— Господи, как же, мать твою, ты любишь умничать.

Я подняла брови.

— Должна ли я считать, что ты отклоняешь мою просьбу?

— Да, детка, — отрезал он, направляясь ко мне. — Эта просьба отклоняется до тех пор, пока я не остыну и не смогу говорить с тобой без желания отшлепать по заднице.

У меня не было возможности сделать драматический жест, открыв ему дверь, учитывая, что он двигался так быстро, что оказался там раньше меня, но мне удалось сделать свой последний выпад.

— Я бы оценила твои усилия, Микки.

Я сказала это ему в спину, как раз перед тем, как он захлопнул за собой дверь.

Я уставилась на нее.

Затем подскочила к ней и заперла.

Покончив с этим, под звуки серенады Билли Холидей, я вернулась на кухню, бросила телефон и уставилась на омлет на фантастической новой тарелке, пытаясь убедить себя не брать ее в руки и не швырять через всю комнату.

Билли едва успела начать, как я снова услышала стук в дверь.

Мои глаза метнулись туда, и в проеме стекла я увидела Микки.

— Этому человеку нельзя… верить, — проворчала я, топая обратно к двери, отпирая ее и распахивая настежь, глядя на него снизу вверх и почти крича, я потребовала: — Не стучи в мою…

Я не успела закончить, потому что Микки поцеловал меня. Жестким, агрессивным, затыкающим рот поцелуем, одновременно с тем, как втолкнуть внутрь и ботинком захлопнуть дверь.

Я положила руки ему на грудь, оттолкнула его и резко сказала:

— Не могу поверить… — я не закончила и этого, потому что рука Микки метнулась вперед, поймав меня сзади за шею. Он дернул меня на себя, и я врезалась в его тело прямо перед тем, как его рот снова обрушился на мой.

Я упиралась руками ему в грудь и пыталась сопротивляться хватке на шее.

Но он поймал меня за запястья, крепко держа обе руки между нами.

Это означало, что единственное, что я могла сделать, это оторвать от него губы и громко приказать:

— Убери руки!

Он убрал.

Я сделала яростный шаг назад.

Он сделал яростный шаг в мою сторону, нагнулся и его плечо коснулось моего живота.

Потом он поднялся, вместе со мной на плече, и зашагал по лестнице.

— Микки! — крикнула я.

Он не ответил.

Я была так зла, что решила, что падение с его плеча вряд ли меня убьет, поэтому попыталась вывернуться.

Будучи обученным пожарным, он просто отрегулировал свою хватку, удерживая меня на месте, и продолжал идти.

По коридору.

В мою спальню!

— Отпусти меня, Микки Донован! — завопила я.

Он сделал, как я просила, но только после того, как уперся коленом в мою кровать и сбросил меня с плеча на одеяло.

У меня перехватило дыхание, когда он мгновенно придавил меня своим весом.

Я посмотрела в его сердитые, очень горячие, удивительно красивые голубые глаза, и мне сразу же пришло в голову, что это я сделала их такими.

Я.

— Микки, — прошептала я.

И опять это было все, что я успела сказать до того, как он меня поцеловал. В пыльной строительной одежде, его вес и жар прижимали меня к кровати, его рот был влажным, горячим и требовательным.

Я попыталась отбиться от него.

И потерпела неудачу.

И если я чему-то и научилась, так это перестать бороться, когда это ни к чему не приводит, и найти альтернативные способы получить то, что нужно.

Поэтому я сделала это и поцеловала его в ответ.

В ту же секунду он издал сексуальный, мужественный звук, который проник в мое горло и взорвался прямо у меня между ног.

Начало положено.

И в кои-то веки я получу то, в чем нуждаюсь я.

Я получу это.

Но Микки мне поможет.

Мне было наплевать на его пыльную строительную одежду. Я не беспокоилась об отсутствии практики. Не напрягалась из-за того, что не собиралась делать это так, как нравится Микки.

Я просто брала то, что хотела, целовала его, прикасалась к нему, срывала с него рубашку.

Он выгнулся, чтобы позволить мне сделать это, затем вернулся ко мне, перекатывая нас так, чтобы я оказалась сверху, затем приподнялся, все еще целуя меня. Я была вынуждена его оседлать, и его руки потянулись к подолу моей майки.

Я подняла руки, он стащил ее и отбросил прочь. Затем я положила руки по обе стороны от его головы и собиралась погрузиться в следующий поцелуй, но остановилась, когда Микки провел губами по коже над бежевым кружевом поверх клюквенного шелка моего лифчика, а затем, без предупреждения спустился ниже и, сквозь кружево и шелк, быстро и жестко втянул сосок в рот.

Я выгнулась назад, вжимаясь в его бедра.

Но я ошиблась.

Вот теперь начало было положено.

И это было дико.

Он брал.

Я брала.

Он кусал, лизал, сосал, целовал, гладил и щупал.

Я кусала, лизала, сосала, целовала, гладила и щупала.

Он мог бы поспорить, но я испытывала намного больше всего, что можно было воспринять всевозможными способами, и все это было твердым, горячим и ошеломляющим.

На мне не было ничего, кроме трусиков, а на Микки — только джинсов, наши рты сомкнулись, языки переплелись, тела слились воедино, я провела рукой по его ширинке, поглаживая твердое, толстое, длинное и многообещающее естество, когда я вскрикнула, потому что Микки прервал поцелуй и подтянул меня вверх.

Он улегся на спину, а я на него.

На него.

Оседлав его лицо.

Опираясь на одну руку, другую я опустила между его губами и моей киской, и отодвинула в сторону полоску ткани моих трусиков, внезапно его язык зарылся внутрь.

Боже.

Да.

— Микки, — выдохнула я.

Он ничего не сказал. Он был занят пиршеством.

И он поглощал, лизал, сосал, трахал языком и брал меня, вознося высоко, отправляя в полет к небесам, прежде чем ввел два пальца внутрь, сильно втянул мой клитор, и я воспарила, выгибаясь, стонала, вздрагивала и кончала.

Это было так сильно, что я не могла дышать. Всхлипывая и задыхаясь, он продолжал сосать и трахать меня пальцами, поднимая все выше, пока не остановился, мягко оттолкнул меня, сорвал трусики с моих ног, перевернул меня на спину и накрыл сверху.

— Микки, — прошептала я, все еще чувствуя это, все еще летая в облаках.

Я также почувствовала, как он что-то делает у меня между ног.

Затем он прошептал в ответ:

— Хорошо?

Хорошо?

Нет.

Не было слов, чтобы описать, что я почувствовала, когда Микки отправил меня на небеса.

— Да, — выдохнула я.

Я увидела, как усмешка отразилась в его сверкающих глазах, прежде чем он предупредил:

— Готовься получить еще.

Прежде чем я успела это сделать, он вошел в меня.

О да, то, что я гладила, было многообещающим.

Жесткий. Толстый. Длинный.

Удивительный.

Я выгнула спину, обхватив его ногами, когда он толкнулся сильно, глубоко, быстро.

— Да, — захныкала я, не спускаясь, а снова карабкаясь вверх.

— Да, — прорычал он и поцеловал меня.

Я поцеловала его в ответ, прижимая к себе, скользя руками по мускулам его спины, по его коротко остриженным волосам, всячески притягивая его глубже, ближе, желая, чтобы он парил в небесах вместе со мной.

Я знала, что он близко, чувствовала это, предвкушала это, а потом я это потеряла.

Но только на секунду, когда он вышел из меня, перевернул на живот, раздвинул мои ноги коленом, занял позицию, дернул меня за бедра вверх и снова вошел, впиваясь пальцами мне в ребра и притягивая на себя.

— Да, — повторила я на выдохе, толкаясь назад, когда он ударял навстречу.

Микки не сказал ничего вразумительного, но сила его ворчания соответствовала силе его движений, и оба толкали меня выше.

— Микки, — выдохнула я, снова начав парить.

— Спинка кровати, — ответил он.

Я слишком далеко улетела, все, что я могла, это продолжать толкаться назад и моргать.

Теперь я уже никак не могла вернуться.

Он вышел из меня, снова перевернул, приподнял вверх, пока я не врезалась в изголовье кровати, и приблизившись ко мне на коленях, Микки снова вошел в меня.

Я посмотрела в его голубые глаза и простонала:

— Милый.

— Да, Эми, — проворчал он, одной рукой обнимая меня за талию и прижимая к себе, а другой скользя по моему бедру.

Его большой палец надавил на клитор, когда он глубоко вонзил свой член.

— Милый, — выдохнула я и исчезла, обняв его за плечи и упершись пятками в его задницу. Сила моего оргазма стиснула его член, а я крепче прижималась его к себе и боролась за воздух. Когда блаженство пронзило меня, я воспарила так высоко, что казалось, для дыхания не осталось кислорода.

— Черт, поразительно, — проворчал он, прежде чем простонал, — Эми, — и дико трахнул меня, уткнувшись лицом в мою шею, снова толкая меня выше, заставляя держаться дольше, чувствовать глубже, и он присоединился ко мне.

Удары стали стихать и замедляться, прежде чем он вошел еще раз и остался там. Он скользнул губами вверх по моей шее, вдоль подбородка и выше, поймав мои губы, проникая языком внутрь, целуя меня, на этот раз влажно и сладко.

Я прижала его к себе и поцеловала в ответ.

Все еще нуждаясь в кислороде, я оторвалась от него и прильнула лицом к его горлу.

Микки скользнул рукой между нами, по моему животу, мне под спину, сжимая руки и глубоко вдавливаясь, давая мне сексуальное, сладкое объятие, когда спросил:

— Ты в порядке, детка?

Я была в порядке.

В абсолютном порядке.

Даже несмотря на то, что он свел меня с ума.

Он сжал меня, настаивая:

— Эми.

— Я в порядке, — еле слышно ответила я.

Он все услышал. Прочел это в моем ответе.

Он знал, что свел меня с ума.

Я поняла это, когда его тело начало трястись и низкий удовлетворенный смешок завибрировал в груди, но он сделал это, двигаясь назад. Он прижимал меня к себе, и я понимала, что он делает, выходя из меня, укладывая в постель и касаясь губами моего горла, прежде чем прошептать:

— Сейчас вернусь.

Он откатился в сторону и натянул на меня одеяло, выдернув его из-под нас.

Мгновение я смотрела на потолок, прежде чем переместиться на свою сторону кровати, томно потянуться, потом свернувшись в клубочек, натянула одеяло на плечо.

Микки вернулся из ванной в одних джинсах, не сводя с меня глаз. Я тоже не сводила с него глаз, радуясь, что не ошиблась.

Это тело было твердым везде.

И совершенно чарующим.

Я мучительно пыталась запомнить четкие очертания его ключицы, пока он сидел на краю кровати.

Я не двигалась, просто путешествовала по нему взглядом.

Он улыбнулся мне, убирая челку с моих глаз и перекидывая волосы мне через плечо.

— Давно это было? — мягко спросил он.

Если бы он только что не свел меня с ума, я могла бы найти этот вопрос раздражающим.

Поскольку он это сделал, и ответ был очевиден, учитывая, что я обезумела и кончила два раза (может, три) я просто сказала:

— Да.

Его ухмылка не исчезла, когда он наклонился ко мне, перенеся вес на обе руки, оперевшись на матрас передо мной и приблизив ко мне лицо.

— Омлет на столе, я так понимаю, ты не ужинала, — заметил он.

— Нет, — ответила я.

— Любишь китайскую еду?

— Да.

Его ухмыляющиеся глаза скользнули по моему лицу, в них промелькнула захватывающая дух смесь нежности и веселья, я ответила ему чем-то подобным.

— Я закажу доставку, — заявил он.

— Вонтоны с крабовым мясом и сыром и горячий кислый суп, — тут же заказала я. — Удиви меня выбором еды.

Его взгляд перестал блуждать, он посмотрел прямо на меня и сказал:

— Ты же понимаешь, что это означает, что нам придется поступить безответственно и бесчувственно по отношению к голодающим народам мира, выбросив омлет. Яйца испортятся.

Во мне было достаточно силы, чтобы сузить глаза.

— Не выводи меня, Микки.

Он придвинулся ближе и понизил голос.

— Думаю, это работает в мою пользу, детка. — Слишком пресыщенная, чтобы клюнуть на приманку, я закатила глаза. — Поговорим, пока будем есть, — продолжил он, когда я вернула их обратно.

Я выдержала его взгляд и прошептала:

— Да, милый, было бы хорошо.

Он придвинулся еще ближе и легонько меня поцеловал.

Потом он отодвинулся, и я, не шевеля ни единым мускулом, только глазами, увидела, как он нагнулся и схватил свою рубашку. Я также наблюдала, как он натягивал ее, когда выходил из спальни в коридор.

На нем даже мятая, грязная футболка выглядела сексуально.

Я вздохнула.

Потом еще глубже зарылась в постель, думая, что все прошло довольно хорошо.

Микки больше не виделся с Бриджит.

Поразительно, что на ранней стадии наших отношений он ожидал, что мы не будем встречаться с другими.

Тот факт, что он не писал мне с утра предыдущего дня, был простой ошибкой.

Он оказался безумно феноменален в постели.

А еще ему нравилась китайская еда.

Да, все прошло очень хорошо.

Так хорошо, что лежа голой в своей постели, пока Микки заказывал китайскую еду, я начала улыбаться.

*****

Сделав заказ, Микки вернулся ко мне и сказал, что идет к себе принять душ и снять пыльную одежду.

Затем он снова сел на край кровати, но на этот раз поднял меня на руки, крепко поцеловал, закончив, коснулся губами моего носа, уложил обратно в постель, встал и ушел.

Я была разбита, но у меня только что был секс с Микки. Мы собирались поужинать вдвоем у меня дома.

И мне было все равно, что я буду делать, что буду говорить.

Я не собиралась упускать такую возможность.

Поэтому, как только я услышала, что входная дверь закрылась, я откинула одеяло и вскочила с кровати.

Я надела новое нижнее белье — бежевое, кружевное, сексуальное — и свободные брюки для йоги (Джози не одобрила мою покупку, посмотрев на них с отвращением и заявив, что она боится, что штаны для йоги предвещают смерть моды). Я скомбинировала их с темно-розовым, легким кашемировым свитером с глубоким вырезом на спине, который удерживался на плечах тонким кашемировым ремешком.

Я собрала волосы на затылке в беспорядочный узел, оставив завитки у ушей и шеи, которые, как я надеялась, выглядели очаровательно и привлекательно.

Затем я выскочила из спальни, избавилась от омлета, сделала минимальную уборку и начала бегать вокруг, зажигая свечи и лампы, достигая эффекта уюта и романтики.

Я оставила станцию на Билли Холидей. Я не чувствовал тоски, но песни Билли Холидей подходили к самым разным ситуациям.

Я убирала тарелки, когда вернулся Микки.

Я наблюдала, как он поймал мой взгляд, ухмыльнулся, затем оглядел дом и снова повернулся ко мне, его ухмылка стала самодовольной.

Но мне было все равно. Он знал, что нравится мне, и я хотела, чтобы он знал, то, что недавно произошло и время, проведенное с ним, было важно для меня.

Он мог выглядеть самодовольным по этому поводу. Он был великолепен.

И он был весь мой.

Принесли доставку, Микки расплатился, и я расставила тарелки, столовое серебро и салфетки на диване, пока Микки доставал еду. Я также взяла себе бокал вина, а Микки пива (то, чем я начала запасаться, когда возможность его нахождения здесь стала реальностью, то, что до этого у меня никогда не было шанса ему предложить).

Микки откинулся на спинку дивана с яичным рулетом на тарелке, а я оторвала уголок вонтона с крабом и сыром и обмакнула его в какой-то кисло-сладкий соус, который стоял на обрывке коричневого бумажного пакета, принесенного с доставкой, на диване между нами.

Я держала покрытый соусом кусочек над тарелкой, не отрывая от него глаз, и тихо сказала:

— Мне нравится проводить с тобой время, Микки.

— Я понял, Эми.

Услышав его ответ, я подняла на него глаза и положила вонтон в рот.

Пока я жевала, Микки продолжал:

— Ты должна понять, мне тоже нравится проводить с тобой время, детка.

Проглотив, я кивнула.

— У нас обоих была напряженная жизнь, — сказал он мне. — Это будет нелегко. Мы просто должны работать над тем, чтобы оно того стоило.

В этом он был прав.

Его тон изменился, когда он продолжил:

— И должен признать, что считал само собой разумеющимся, что ты поймешь это и без моих объяснений.

Это не было обвинением.

Это прозвучало почти раскаянием.

Но я восприняла это как обвинение.

— Я понимаю, что ты занят, Микки. Я не об этом. И не воспринимай это как мерзость, просто я делюсь с тобой, но даже зная, что ты занят, это не очень хорошо, что во всей этой занятости у тебя не остается времени для меня.

— Пошли слухи, что я беру частные заказы на кровельные работы.

Я держала в руке свою забытую тарелку с одиноким, частично съеденным вонтоном и смотрела на него.

— Уже? — спросила я.

Его глаза потеплели.

— Ты сама подала мне эту идею. Это была хорошая идея. Я подумал об этом, и решил — зачем ждать? Либо я справлюсь с этим, либо нет, но в любом случае, я должен узнать об этом раньше, чем позже. Поэтому я рассказал кое-кому, поговорил с несколькими ребятами из бригады. Дождь на прошлой неделе заставил двух человек позвонить мне, потому что у них протекала крыша, и они не хотели, чтобы ими занимался Ральф. Они хотели меня.

Я широко улыбнулась и взволнованно сказала:

— Это здорово, Микки.

Он улыбнулся в ответ, отправил в рот остаток яичного омлета, прожевал, проглотил и сказал:

— Я послал парней выполнить эту работу и выполнить ее правильно, а также встретился с Арни, чтобы выяснить, что я должен сделать юридически, чтобы основать компанию. Начал работать и над этим тоже.

— Арни? — спросила я, ставя тарелку на колени, чтобы оторвать еще один кусочек от вонтона.

— Арни Уивер, — ответил он. — Городской адвокат. Они с партнером — единственные, кого я знаю и кто мне действительно нравится.

Я надеялась, что это не повлияет на его возможную встречу с Лором.

— Значит, ты занят больше, чем обычно, — заметила я.

Он понизил голос.

— Нет, Эми, я занят как обычно. Я определенно занят, но так я занят всегда. Но теперь, когда мы с этим разобрались, я не хочу принимать то, что между нами, и то, что мы пытаемся построить, как должное.

Чувство легкости, что я испытывала, усилилось, и я снова улыбнулась ему, отвечая:

— И в ответ я постараюсь быть более понимающей.

Он улыбнулся, но его улыбка была другой. Она была сексуальной.

— Ты могла бы. Или можешь разозлиться, постоять за себя, высказать мне все, начать умничать и заработать себе пару оргазмов.

Я почувствовала покалывание в коленях, зная, что, если бы стояла, а не сидела лицом к нему на диване, скрестив ноги, то они бы у меня подкосились.

Я не показала этого, а лишь покачала головой, будто он меня раздражал, и продолжила есть вонтон.

— Хотя, — продолжал он, — раз уж моя утонченная наследница сходит по мне с ума, мы позаботимся о том, чтобы ты получала оргазмы на более регулярной основе.

Я почувствовала покалывание в другом месте, и оно переместилось вверх к моим соскам, когда я поймала его взгляд, который сказал мне, как сильно он хотел дать мне это.

И как сильно он хотел, чтобы я ответила взаимностью.

Мне это нравилось. Я хотела большего.

Мне было страшно, но я не могла отрицать, что с того момента, как увидела его, я хотела всего этого от Микки.

Но, получая, я должна была отдавать.

— Я ценю твою доброту, дорогой, — мягко сказала я. — Но я все равно постараюсь быть более терпеливой и понять, что у тебя много дел.

— Было бы хорошо, дорогая, — мягко ответил он. — Но повторюсь, если своими мыслями или своей жизнью я не буду давать тебе того, что нужно, скажи мне. У нас обоих горячие головы. Мы будем разбираться с этим. — Его губы дрогнули. — До тех пор, пока не помиримся.

Мне нравилось разнообразие способов, которыми Микки показывал, что он может помириться, поэтому я засунула в рот еще вонтон и улыбнулась ему глазами.

— Только один момент, — сказал он.

Я сглотнула и спросила:

— Да?

— Я — не он.

Я замерла и заставила себя произнести:

— Микки.

— Я понимаю, он оставил на тебе шрамы. Понимаю, что на то, чтобы разобраться у себя в голове может уйти некоторое время. Но я — не он. Я же говорил, что никогда не учиню подобного дерьма с женщиной, и с той, что была у меня, я бы мог отправиться на сторону. Я этого не сделал. Если тебе нужно обсудить это со своими девочками или со мной, обсуждай. Я рядом. Я найду время для тебя, для нас, потому что это важно. Я обязательно найду для этого время. Мы только начинаем, у нас обоих много чего происходит, и я знаю, что уже много о чем тебя попросил. Но это не помешает мне попросить еще и об этом. Я не могу обещать, что сделаю все правильно, и это отстойно, но ты уже знаешь, как мы здесь очутились. — Он опустил подбородок, показывая, что мы едим китайскую еду у меня на диване. — Но я никогда не поступлю так с тобой, и ты должна это понять.

— Хорошо, Микки, — прошептала я.

— Хорошо, — ответил он. — А теперь иди сюда и поцелуй меня.

Я поставила свою тарелку, избегая кисло-сладкого соуса, и наклонилась к нему, чтобы поцеловать. Он помог мне, потянувшись ко мне и подняв руку, чтобы обхватить мой затылок.

Касание было быстрым, но мне очень понравилось.

Я не успела уйти далеко, как он заявил:

— Я проведу у тебя ночь, Эми.

— Хорошо, Микки, — повторила я шепотом.

Он наклонился и снова коснулся моих губ, отпустил меня и откинулся назад.

Я тоже откинулся на спинку дивана, доела вонтон и потянулась за супом.

*****

— Микки, — выдохнула я и полетела.

Он мне позволил.

Затем он поцеловал меня, продолжая брать.

Я спускалась, но продолжала парить, чувствуя, как он двигается внутри меня. Прислушивалась к его звукам. Ощущала его пальцами и ртом. Двигала бедрами в его нарастающем ритме. Сжималась вокруг его члена все сильнее, пока он, скользя вверх по моим предплечьям, не поднял мои руки над головой, соединяя свои пальцы с моими, и вдавливая наши руки в подушку.

Он крепко сжал их, глубоко вонзаясь членом, и я громко застонала.

Мое сердце взлетело.

Это я тоже отдала Микки.

Как получалось, что его вес был на мне, его тело было соединено с моим, а я чувствовала, что плыву?

Я знала, что он кончил, его бедра замерли, он коснулся моего носа кончиком своего, а затем накрыл мой рот медленным, глубоким, нежным поцелуем. Закончив, он коснулся губами моей челюсти, мягко выскользнул, и скатился с меня, но, прежде чем встать с кровати и прошествовать голым в ванную, натянул на меня одеяло.

Я наблюдала, впервые видя его скульптурные формы со спины, которые мне очень понравились, прежде чем сесть на край кровати. Я потянулась и схватила с пола его футболку, натянула ее и выпрямилась на кровати, хватая трусики.

Я взяла их и направилась в ванную, из которой выходил Микки.

Полностью голый.

У него была отличная задница, потрясающая спина.

Но его грудь и все остальное было лучше.

Он остановился, склонив шею, когда я встала рядом с ним и приподнялась на цыпочки. Я поцеловала его, легко коснувшись рукой его плоского живота.

Он отодвинулся в сторону, и я прошла в ванную, направляясь прямо к ящикам в гардеробной.

Я сменила футболку Микки на короткую атласную ночнушку темно-розового цвета с глубоким вырезом, обрамленного тонким кружевом, и с тонкими бретельками, перекрещивающимися на спине.

Я вышла, держа майку Микки, выключил свет в ванной, и прошла в спальню.

Я увидела Микки Донована в своей постели, под одеялом, на боку, подпирающего голову рукой, длинные ноги частично видны, но почти полностью скрыты простыней, глаза смотрят на меня. Теперь эти глаза говорили мне, что ему очень нравится моя ночнушка.

Я смотрела на него.

У меня был он. Уже был.

И весь для меня.

Мне хотелось плакать. Мне хотелось прыгать от радости.

Вместо этого я бросила его футболку и присоединилась к нему в постели.

Он тут же схватил меня, уткнувшись лицом в мою шею, касаясь ее губами, языком, прежде чем его хватка стала крепче, и он перекатился вместе со мной с одного края кровати на другой, чтобы выключить свет на обеих тумбочках.

Он расположил нас лицом друг к другу, укрыл одеялом и прижал меня к себе.

Он провел кончиком носа по моей переносице, прежде чем прошептать:

— Спокойной ночи, Эми.

— Спокойной ночи, Микки, — прошептала я в ответ.

Он приподнялся, поцеловал меня в лоб и устроился на кровати, крепко обхватив меня руками.

Я придвинулась ближе и ответила тем же.

Я не думала, что сделаю это.

Черт возьми, я не хотела этого делать.

Мне хотелось лежать в темноте в постели с Микки Донованом и наслаждаться этим чувством.

Я так и сделала.

Но я сделал это быстро засыпая.

ГЛАВА 16

Открой дверь

Телефон на тумбочке завибрировал.

Открыв сонные глаза, я уставилась на свет, исходящий от экрана, и посмотрела на будильник.

Была ночь после того, как мы с Микки соединились (буквально).

Точнее середина ночи.

Сердце бешено заколотилось, потому что звонок посреди ночи мог означать что угодно.

Я протянула руку, схватила телефон и увидела, что звонит Микки.

Я нажала «Ответить» и поднесла сотовый к уху.

— Все в порядке?

— Открой дверь, Эми.

Я ощутила жар на коже, и тело пришло в движение.

Откинув одеяло, я вскочила с кровати и побежала по коридору к входной двери. Отперев, я распахнула ее, и увидела Микки, в снаряжении пожарного-не-пожарного, неторопливо идущего ко мне по дорожке.

Я ждала, не отрывая от него глаз, а он — от меня, воспламеняя одним лишь взглядом, и когда он подошел достаточно близко, я прыгнула на него.

Он меня поймал, поцеловал, втолкнул внутрь, закрыл дверь и запер ее — все это не отрываясь от моего рта.

Его футболка упала на верхнюю ступеньку лестницы, ведущей вниз в гостиную.

Моя ночнушка упала на первую ступеньку лестницы, ведущей вверх в мою спальню.

Утром я обнаружила, что мои трусики свисают с подлокотника кушетки перед камином.

Но мы не добрались до кровати.

Мы опустились на ковер возле нее, и там Микки меня трахнул.

Когда все закончилось, я была слишком пресыщена, чтобы искать ночную сорочку.

Поэтому, когда он поднял меня на руки, положил на кровать и ушел в ванную, чтобы разобраться с использованным презервативом, а потом вернулся ко мне, мы спали голыми.

Это не то, что я обычно делала. Я не была большой любительницей спать голышом.

С Микки я об этом не думала.

*****

На следующий вечер, нервничая, моя нога в серебристых лодочках ступила в пожарную часть Магдалены.

Как и было условлено, мы с Микки и парнями должны были поужинать.

Становилось ясно, что он не шутил, говоря, что найдет для меня время.

Также стало ясно, что он решил больше не тратить время на разговоры о том, что мы строим отношения.

Встреча с парнями из пожарной части, по моему мнению, была одним шагом от того, чтобы сказать своим детям, что вы с кем-то встречаетесь и все вместе идете обедать.

Таким образом, я входила в пожарную часть со стопкой контейнеров, в которых лежали светлые брауни, испеченные в формах для кексов, с долькой шоколада Dove на верху каждого.

На мне были серебристые туфли-лодочки, темные потертые джинсы, расклешенные от колена, прозрачная алая блузка без рукавов с неброским серебристым рисунком и обильными оборками спереди, волосы собраны в свободный пучок на затылке, а лицо обрамляли выпущенные завитки.

Я подпрыгнула, когда услышала мужской голос, крикнувший:

— В здании горячая цыпочка!

Я оглянулась на звук и увидела очень крупного мужчину в форме пожарного, как у Микки, который стоял возле стены у ряда шкафчиков, повернув голову в мою сторону и ухмыляясь.

— Привет, — сказала я.

— Привет, — крикнул он в ответ.

— Микки здесь?

Он не ответил.

Он проревел:

— Микки!

— Господи, Джимбо. — Я услышала, как Микки громко пробормотал что-то, и посмотрела в его сторону. Он улыбался и шел ко мне. — Привет, детка.

— Привет, — сказала я тихо, немного застенчиво, неуверенно улыбаясь в ответ.

Он остановился передо мной и опустил глаза на контейнеры.

— Выпечка, — заметил он.

Я слегка их приподняла.

— Светлые пирожные с шоколадом Dove.

Его глаза снова встретились с моими, в них плясало веселье.

— Покупаешь одобрение парней выпечкой?

Я этого не отрицала, так как ясно — именно это я и делаю.

— Просто для сведения, — мужчина по имени Джимбо присоединился к нам, его пристальный взгляд остановился на моих ногах. — Этими джинсами ты получила мое одобрение.

Я почувствовала, как вспыхнули щеки, но боролась с довольной улыбкой.

Микки, прищурившись, посмотрел на своего коллегу.

Джимбо поймал его взгляд, поднял руки в знак капитуляции, но сказал:

— Приятель, ты сам пригласил ее сюда, а ты знаешь, что я не слепой.

— Знаю. Но я думал, что у тебя хорошие манеры, — ответил Микки.

Джимбо посмотрел на меня.

— Я тебя обидел?

— Не совсем, — ответила я. — И я рада, что тебе нравятся мои джинсы.

Он немного откинулся назад, заметив:

— Хорошие джинсы. А то, что в них, я одобряю еще больше.

Мои глаза расширились, и Микки полностью, и с немного пугающим видом, развернулся к своему товарищу.

— Серьезно? — спросил он угрожающе.

— Мик, чувак, ты не можешь злиться, я рад, что ты заполучил горячую цыпочку, которая печет пирожные, и у которой классная задница, — ответил Джимбо. Он посмотрел на меня. — Без обид.

— Не уверена, что могу обидеться на то, что ты думаешь, будто у меня классная задница, — ответила я.

Он широко улыбнулся.

В этот момент я обнаружила, что меня освободили от контейнеров, и Микки сунул их в руки Джимбо.

— Отнеси их на кухню, — приказал он.

— Есть, капитан, — сказал Джимбо сквозь улыбку, взял контейнеры и зашагал прочь.

Я придвинулась ближе к Микки.

— Капитан?

Он перестал хмуро смотреть на удаляющегося Джимбо, оглядел меня сверху вниз, обхватил рукой и притянул к себе, после чего запечатлел на моих губах крепкий, быстрый поцелуй.

Обнимая меня одной рукой, он слегка отстранился и наградил меня гораздо более приятным «Привет».

— Привет, — сказала я в ответ. Затем повторила: — Капитан? Это что, прозвище?

— Звание, — констатировал он.

Я почувствовала, как мои брови сошлись на переносице.

— Звание?

— Я командую этим отрядом.

Я была не менее смущена.

— Ты… что?

— Шеф — начальник части. Он руководит пятью зданиями в пяти больших городах округа. В каждом есть капитан, который командует отрядом, занимается снаряжением и людьми, работающими там. Но также и зданием, относящимся к части, которое не управляется начальником. Кроме меня, у нас есть еще два лейтенанта. Начальник так расписывает каждую смену, что дежурят я или кто-то из лейтенантов, берут на себя оборудование и ребят и, если мы выезжаем на вызов, управляют всем этим дерьмом, по крайней мере, до прибытия начальника. На самом деле у нас нет достаточного количества людей, чтобы выходить на все смены, поэтому у нас есть лейтенант, исполняющий обязанности капитана, с достаточным опытом, чтобы принимать смены, если это необходимо.

— О, — пробормотала я. — Значит, ты вроде как заместитель главного командира.

В его глазах снова заплясал смех, когда он подтвердил:

— Да.

— Весьма впечатляюще, — заметила я.

Его взгляд потеплел, когда он пробормотал:

— Спасибо, Эми.

— Значит, ваш начальник командует пятью зданиями? — Я подняла брови.

— Ага.

— Разве это не много?

— Неа.

Я склонила голову набок.

— Нет?

— Не совсем. В большом городе начальник батальона командовал бы всеми пожарными частями.

— На полставки? — настаивала я, и он сжал меня в объятиях.

— Нет.

Мне это не понравилось. Потому что Микки хотел получить эту должность, и мне казалось, что это намного больше работы — руководить пятью пожарными службами в пяти городах по всему округу, а не только в Магдалене.

— Хочешь экскурсию перед ужином? — спросил он, отвлекая меня от этих мыслей.

Экскурсия по пожарной части?

Какая девушка откажется?

Я сосредоточилась на нем.

— Безусловно.

За это я заслужила мне еще одно крепкое объятие, прежде чем он взял меня за руку и мы начали обход.

На нижнем уровне стояла большая красная пожарная машина (что очевидно). Рядом с машиной с одной стороны располагался ряд шкафчиков. На стенах развешан всевозможный инвентарь, вроде топоров, намотанных шлангов и тому подобному.

Тут и там висели фотографии в дешевых рамках. На них была изображена команда: либо в официальной форме, либо обнимающаяся за плечи. Были также всевозможные личные снимки, начиная от кого-то, ухмыляющегося во время мытья пожарной машины, до кого-то в джинсах и футболке с большими буквами «MFD» на груди, размахивающего битой во время игры в софтбол.

Рядом с машиной находилось пожарное снаряжение (которое, как сказал мне Микки, называлось «спальная одежда»), готовое к тому, чтобы люди запрыгнули в сапоги, штаны и похватали куртки и шлемы.

У них даже был блестящий медный шест.

А, значит, существовал и верхний этаж, и хотя внизу располагались комнаты для оборудования и маленькая ванная, наверху были душевые с большим количеством кабинок (Микки крикнул, удостоверившись, что там никого, прежде чем мы туда заглянули), а также небольшой спортивный зал, включающий в основном тренажеры для поднятия тяжестей.

Была также комната, в которой стояли двухъярусные кровати (четыре выстроились в ряд вдоль стен), еще одна комната с потрепанным диваном и парой еще более потрепанных кресел, все они стояли перед массивным старым консольным телевизором, который, как я точно знала, не поддерживал HD-формат. Также здесь повсюду в пределах досягаемости были расставлены разномастные столики с отпечатками от кружек на столешницах.

И, наконец, здесь располагалась когда-то новая и современная кухня.

Году так в тысяча девятьсот пятьдесят шестом.

Теперь она выглядела обшарпанной и старой.

И хотя во всем здании было аккуратно и чисто (как объяснил Микки, потому что новички обязаны были пройти период обслуживания части, мужчины проверяли характер различными способами, включая обязанности по поддержанию всего дома, экипировки, оборудования и инвентаря в рабочем состоянии и исключительно чистыми), учитывая его возраст, оно выглядело убогим.

Я не могла тратить много времени на то, чтобы расстраиваться из-за того, что, хотя их снаряжение и оборудование, вроде как были в хорошем состоянии, в остальном, было над чем поразмыслить. Эти люди проводят здесь много времени, бесплатно спасают жизни, имущество и подвергают собственную жизнь опасности. Поэтому они заслуживали, по крайней мере, хороший HD-телевизор с плоским экраном и микроволновку, которая не выглядела бы как прототип прототипа до прототипа, который действительно произвели в год, когда микроволновки ввели в массовое потребление.

Я не могла тратить на это время, потому что Микки представлял меня команде.

Там был Джимбо — водитель, с которым я уже познакомилась.

Еще Стэн, мужчина примерно моего с Микки возраста (в одном из наших тридцатиминутных телефонных разговоров в последние две недели я узнала от Микки, что ему сорок восемь). Стэн был невысокого роста и лысел. Потом шел Марк, ему бы я дала чуть за тридцать, с блестящим обручальным кольцом, почти такой же, как у Микки легкой улыбкой, и очень красивыми бицепсами.

И наконец, Фредди, он был молод, может, лет двадцати пяти, но с натяжкой. У него была копна густых, темных, спутанных волос, эффектная улыбка, и он об этом знал, выступающие вены, бежавшие по его предплечьям и бицепсам (у Микки они тоже были), и он был, возможно, на десять сантиметров выше меня, при моем росте метр шестьдесят.

Он был новобранцем.

После того как я представилась и пожала всем руки, мне предложили сесть.

Я заметила, что содержимое одного из трех контейнеров с пирожными было уничтожено (и я прикусила язык, чтобы не высказаться словами своей матери и не напомнить, что они не должны портить аппетит перед обедом, в то же время, радуясь, как быстро они налетели на выпечку).

Я села и увидела, что Фредди готовит ужин вместе с Джимбо и Стэном, которые дружелюбно его подкалывали (Марк был более спокойным и менее шумным).

Фредди, похоже, это не волновало. Казалось, он заботился исключительно о том, чтобы возмутительно, хотя и невинно, флиртовать со мной, чему Микки не протестовал, потому что, видимо, это давало ему пищу, чтобы присоединиться к подкалыванию Фредди.

Они поддразнивали. Легко. Забавно. Это был реальный опыт — иметь возможность сидеть с этими людьми, которые проводили много времени вместе, возможно, выполняли какие-то мучительные задания, доверяя друг другу, и обладали легким духом товарищества.

Обед состоял из гамбургеров и запеченных замороженных картофельных шариков с пирожными на десерт.

Я ела и почти все время улыбалась.

Или смеялась.

Закончив, мы расслабились, а парни снова принялись подшучивать над Фредди, пока тот убирался.

Затем Микки потянул меня за прядь волос.

Я повернулся к нему, и он тихо сказал:

— Тебе пора.

Я кивнула и без возражений отодвинулась от стола. Они ожидали звонка, которого могло и не быть, но если бы это случилось, они не могли отвлекаться.

И независимо от того, насколько все выглядело чистым и аккуратным, это был их мир, их здание, и хотя они все вели себя приветливо, у меня возникло чувство, что это из-за меня, и было бы лучше, если бы они чувствовали себя свободными и могли бы делать и говорить то, что им нравится.

Мы попрощались, и Микки, взяв меня за руку, повел вниз по лестнице.

Мы находились в одном из двух открытых ниш, когда он дернул меня за руку, останавливая.

Я повернулась к нему и, высвободив руки, положила их ему на грудь. В ответ Микки обнял меня одной рукой.

— Тебе нужна новая микроволновка, — объявила я, и он издал глубокий смешок. Но ничего не сказал. — И телевизор, — продолжала я. — И я в шоке, что кухня пожарной части может являться источником возгорания.

Его глаза все еще смеялись, когда он ответил:

— Мы справимся, Эми.

— Я бы сказала, что люди, добровольно подвергающие свою жизнь опасности, должны ожидать большего, чем просто справляться.

Он не растерял ни капли веселья, но я все же видела намек на серьезность в его глазах, когда он сказал:

— Хорошо, у тебя нет члена, так что тебе просто придется принять мои слова о том, что это нормально, когда моя девушка печет парням пирожные. И не нормально, — он сжал мою руку, — если ты купишь нам телевизор.

Это было именно то, что я намеревалась сделать (плюс микроволновка), но я прочитала серьезность в его глазах и решила не настаивать, отчасти потому, что он был прав — у меня не было члена. У него был, и очень хороший, и он знал, как им пользоваться.

Но главным образом потому, что он назвал меня своей девушкой, и мне это очень понравилось.

Я не хотела показаться нетерпеливой и напуганной, делясь этим фактом с ним, поэтому спросила:

— Город выделяет вам хоть какие-то деньги?

— Бобби сошел бы с ума, а парни не приходили бы к нам, если бы у нас не было нужной экипировки и снаряжения. Они обеспечивают нас, Эми. Мы же парни. Нам большего и не нужно.

— Даже телевизора получше? — недоверчиво переспросила я.

— Должен признать, — пробормотал он, подергивая губами. — Этот телевизор отстойный.

— Даже когда по нему показывали «У Арчи Банкера», он был отстойным, — пробормотала я в ответ, и он снова усмехнулся (Прим. переводчика: «У Арчи Банкера» — американский телесериал, шедший с 1979 по 1983 гг.). — Вы занимаетесь сбором средств?

Он кивнул.

— Каждый год на Рождество жены и какие-нибудь богатые женщины города организуют Бал по сбору средств для пожарных и полицейских, а в День Святого Валентина все холостяки из числа пожарных и полицейских округа участвуют в аукционе. Но то, что мы зарабатываем на этом, уходит в банк на случай, если что-то произойдет при исполнении служебного долга.

Я проигнорировала слова про «служебный долг» и спросила:

— Аукцион холостяков?

Он ухмыльнулся и ответил:

— Если так и дальше пойдет, в этом году я не буду участвовать.

В этом году?

Я проигнорировала и это, заявив:

— О да, будешь. У меня полно денег. Я могла бы продержаться так долго, что побила бы любую женщину, которая подумала бы, что сможет заполучить тебя на ужин.

Его улыбка стала шире, тело начало трястись.

— Значит, в следующем году я запишусь первым.

Я наклонилась ближе, наслаждаясь его веселостью и тем, что стала тому причиной. Но я по-прежнему чувствовала достаточно важным слегка надавить.

— Итак, учитывая, что для понимания у меня отсутствует упомянутый тобою орган, я все же поняла о чем ты, и раз пожертвование напрямую от меня исключено, будет ли выглядеть приемлемым, если некто, посетив кое-какие местные предприятия, занимающиеся продажей электроники, заставит их пожертвовать новую микроволновую печь и телевизор? Разумеется, эти усилия остались бы анонимными.

Его глаза потеплели, а рука сжалась.

— Если хочешь приложить к этому усилия, флаг тебе в руки. Если так и дальше пойдет, и ты познакомишься с другими женами и подружками парней и захочешь устроить что-то вроде того, что ты делала для юношеской боксерской Лиги, чтобы ребятам было лучше, пока мы будем сидеть в ожидании звонка, это тоже не проблема.

Значит, я могла бы попросить кого-то другого пожертвовать или собрать средства. Но богатая новая подружка Микки Донована не будет становиться меценатом пожарной части Магдалены.

Поняла.

— А что, женщины часто вторгаются в святая святых пожарной части?

— Да, учитывая, что одна в команде у нас есть.

Это меня удивило. Не то, что женщина могла быть пожарной, а то, что увиденное мной, казалось чисто мужскими владениями.

— Правда?

— Да. Она крутая. И хороша. С нами уже четыре года. Ее зовут Мисти.

Мисти было неподходящим и забавным именем для пожарного по нескольким причинам. (Прим. переводчика: Misty в переводе с английского — мглистый, дымчатый, туманный).

Я даже не улыбнулась.

— Пожарная Мисти, — пробормотала я.

Микки одарил меня одной из своих легких улыбок.

— Да. Когда она была новобранцем, то ей доставалось по первое число из-за этого девчачьего имени.

— Не так уж много женщин по имени Бутч, — заметила я и снова засмеялась. — Ее это устраивало? — спросила я.

— У нее не было выбора, — ответил он. — Либо ты принимаешь это, либо выметаешься к чертовой матери. Если она станет слишком чувствительной и раздраженной из-за того, что над ее именем насмехаются, у нее не будет ни малейшего желания целиться шлангом в стену пламени.

Мне не понравилось, как прозвучала последняя часть, но я не подала виду и вместо этого спросила:

— Так как насчет жен и подруг?

— Случается. Они приходят. Мы же семья. Ты — часть семьи, тебе всегда будут рады. — Он наклонил голову, приблизив ко мне лицо. — Но все знают неписаное правило, будь то женщина или мужчина. Поужинать — это нормально. Иногда. Заскочить, чтобы перекинуться парой слов — тоже. Парни могут выглядеть расслабленными, но они всегда должны быть наготове. Поэтому мы сводим отвлекающие факторы к минимуму.

Я молча кивнула.

Тогда я не знала, почему, но решила спросить, потому что должна была знать.

— Вам приходилось бороться с большим количеством пожаров?

Он поднял свободную руку, обхватывая мою шею сбоку, и большим пальцем погладил кожу под подбородком, осторожно ответив:

— Повидали немало.

Я пропустила это мимо ушей, потому что не хотела копать глубже и перешла к поддразниванию.

— Много кошек сняли с деревьев?

— Ага.

Я удивленно моргнула, глядя на него.

— Я думала, это миф.

Он покачал головой.

— В больших городах кошек не спасают. Вы звоните в пожарную с просьбой спасти кошку, вам скажут позвонить в управление по контролю за животными. Мы — не большой город. Мы — маленькое сообщество, и наша обязанность — служить этому сообществу.

Поэтому люди звонят нам по поводу кошек на деревьях, и мы делаем все, что можем. Для спасения какого-нибудь Флаффи мы не пользуемся экипировкой или лестницей. Мы отправляем парня посмотреть, что он может сделать, чтобы помочь. К нам также поступают звонки о пропавших кошках. Пропавших собаках. Пропавших детях. На вызовы о кошках и собаках мы не выезжаем. Но, если это связано с детьми — безусловно. А есть еще и домашние неурядицы. Автокатастрофы. Пожарные сигнализации. У кого-то может упасть лестница, пока он чистит водостоки на крыше. Кто-то, нарезая помидоры, порежет палец. Да что угодно, нам звонят напрямую, или звонки переадресуют из 911.

— Кто-то порежет палец?

— Мы с Джимбо и еще два лейтенанта — дипломированные врачи скорой помощи, а Фредди еще обучается. Но мы не придаем этому значения. Согласно протокола пожарной части, нас должны вызывать в случае домашнего несчастного случая. Ближайшая к Магдалене больница находится в двадцати минутах езды, а ближайшая независимая служба скорой помощи — в пятнадцати. Даже в сопровождении карет скорой помощи, в большинстве случаев, наши парни могут добраться туда быстрее.

Я снова моргнула.

— Ты врач скорой помощи?

— Закончив школу, через месяц я поступил в школу пожарных. Окончил университет, начал работать волонтером в MFD, пока обучался на врача. Занимаясь этим, я жил в комнате над гаражом родителей моей лучшей подруги и получал зарплату, работая на отцовских лодках.

Ого. Микки очень хотел стать пожарным и все такое прочее.

— Твой отец не рассердился, что ты не присоединилась к семейному бизнесу? — спросила я.

— Нет, — ответил он, качая головой. — Он заплатил за мое обучение. За все. Сказал, что если я поступлю в колледж, как Шон, Фрэнк и Дилан, он будет платить за это, поэтому он платил за то, чем я хотел заниматься. И он гордился мной. На полном серьезе, черт возьми. Гордился всеми своими мальчиками и показывал это. Для меня и для каждого из нас он хотел только, чтобы мы были счастливы и занимались любимым делом.

— Думаю, мне понравится твой папа, — пробормотала я.

— Очень понравится. Он хороший человек. Хороший отец. Хороший дедушка. — Микки снова мне улыбнулся. — Ты ему тоже понравишься. Он любит милых и умных.

Мне очень понравилась его уверенность, что я встречусь с его отцом, но у меня на языке вертелся вопрос, нравится ли его отцу Рианнон. Я остановила себя, потому что это был вопрос, который изменил бы наш спокойный настрой на неловкий.

Не говоря уже о том, что это не мое дело, и потом, она же ушла, так что это не имело значения.

— Я и так знала, что ты впечатляющий, потому что красив, хороший отец и хороший человек. Теперь я знаю, что ты гораздо более впечатляющий, Микки.

Он переместил руку, обхватив мою челюсть, и сказал сквозь низкий смешок:

— Я получил свою внешность от родителей, Эми. Вряд ли это может впечатлить.

— Ты не можешь видеть себя со стороны. Поверь мне, это впечатляет.

Он продолжал посмеиваться, когда наклонился ближе и начал меня целовать.

Это было так прекрасно, но длилось недолго, он остановился и приказал шепотом:

— Ложись спать с телефоном у кровати, детка.

Он собирался ко мне.

Это сделало меня счастливой.

Я прижалась еще ближе и ответила:

— Хорошо, дорогой.

Он наклонился и коснулся губами моих губ, прежде чем прервать контакт и сказать:

— Езжай домой и будь осторожна.

Я кивнула, встала на цыпочки, прикоснулась к нему губами, а затем высвободилась из его объятий и пошла прочь на своих серебряных лодочках.

Хотя мне хотелось обернуться, помахать ему рукой, увидеть еще раз, я чувствовала, что его глаза следят за мной, я надеялась, что ему нравилось то, что он видел, поэтому просто продолжила идти.

*****

Я словно сквозь туман смотрела на Микки, лежащего на спине в моей кровати, головой на подушках, в то время как я оседлала его член, двигаясь и наклоняя бедра так, что с каждым ударом его головка все сильнее скользила по стенкам внутри меня, надеясь доставить ему такое же удовольствие, что и он мне.

Моя надежда оправдалась, когда он прорычал: «Черт», вонзился глубоко, обхватил рукой мои бедра, сам управляя уровнем наклона моего тела, насаживая на себя и поднимая, заставляя скакать на нем все быстрее и жестче.

Другая его рука скользнула сбоку по шелковистой ткани ночной сорочки и вверх, обхватив грудь, большим пальцем он сильно вжал сосок, используя шелк для дополнительного трения.

Его прикосновение пронзило меня насквозь, мои бедра дернулись, и я подняла руки к его голове, шепча:

— Микки.

— Люблю твои ночнушки, детка, — сказал он мне, а затем ущипнул сосок, продолжая держать и нежно покручивать.

От этого мои бедра охватила дрожь. Я ахнула, моя киска забилась в конвульсиях вокруг него, потеряла ритм и начала уплывать.

— Скачи, Эми, — хрипло приказал он, отпуская сосок, но только для того, чтобы стянуть шелк и кружева вниз, обнажая грудь, приподнимаясь, чтобы глубоко втянуть его в рот и сосать.

Ох.

Еще лучше.

Я начала кружить бедрами, сжала пальцами его волосы, тяжело выдыхая:

— О боже, — ощущая все, что он заставлял меня чувствовать, и не в состоянии сделать ничего, кроме как раскачиваться на нем.

Его рот отпустил мою грудь, а голова откинулась назад.

— Скачи, Эми, — потребовал он с рычанием, его большой палец скользнул по влажным следам, оставленным его ртом на соске.

Все, что я могла делать, это наслаждаться его членом, глубоко погруженным в меня, объятиями Микки, его большим пальцем, дразнящим сосок, так что я не сделала то, что мне велели. Запрокинув голову, я продолжала раскачиваться.

— Ладно, — выдавил он и, не прерывая контакта наших тел, приподнял меня, и уложил на спину. Микки накрыл меня, схватив одной рукой мою ногу под коленом, закинул ее высоко, другая его рука обвилась вокруг меня, удерживая крепко, и с силой вошел.

— О Боже, — выдохнула я.

— Поиграй с клитором, — приказал он.

Клитор сжался, как по приказу.

Его губы приблизились к моим.

— Хочу чувствовать, как ты ласкаешь себя, пока я тебя трахаю. Сделай это. Ну же, детка.

Я просунула руку между нами и вниз и сделала это.

Я уперлась пятками ему в ягодицы, а мои бедра оторвались от кровати. Вскоре я зарылась головой в одеяло, а мои губы приоткрылись.

Потому что я воспарила ввысь.

Я чувствовала рот Микки на своем горле, пока не опустила голову, а затем его рот оказался на моих губах, язык ворвался внутрь, и мне понравилось, как Микки целовал меня, когда занимался со мной любовью.

Он прервал поцелуй, как это обычно бывало, и я положила руки ему на затылок, чтобы прижать к себе, так что его стон освобождения заполнил мой рот.

Он жестко входил в меня в своем оргазме, прежде чем перейти на мягкие толчки, и более нежные поцелуи.

Он затих, оторвался от моих губ, но поцеловал еще раз в нос, затем в подбородок, прежде чем выскользнуть из меня, мягко сказав:

— Пора собираться на работу, дорогая.

Я держалась за него, не цепляясь, просто слегка, когда он покинул мои объятия.

Я кивнула.

Было утро пятницы. Мои дети собирались приехать после школы. Я увижу их, но не увижу Микки, пока они не уедут.

Прежде чем встать с кровати, он натянул одеяло на нижнюю половину моего тела.

Я повернулась, чтобы посмотреть, как он идет в ванную.

Услышав, как включился душ, я свернулась калачиком.

Это уже приобретает привычный порядок.

Микки приходил ко мне после смены в пожарной части. Занимался со мной сексом. Спал со мной. Занимался со мной сексом утром. Принимал душ у меня дома. Шел к себе, переодевался и уезжал.

Это становилось обыденным, и мне это нравилось.

Я взглянула на часы.

Еще не было и половины седьмого.

На это я лениво улыбнулась, мне очень нравилось, что Микки находит для меня время.

С ленивой улыбкой я лежала в постели, слушая шум душа. И продолжила это делать, когда появился Микки, его короткие волосы были влажными, по мере того, как его обнаженное тело двигалось, на нем становилось все больше одежды.

Покончив с этим, он сел на край кровати, протянул руку и погладил меня по щеке.

Несмотря на это, я не двигалась.

По тому, как нежно Микки смотрел на меня, я поняла, что он не возражает.

— Не терпится увидеть детей? — задал он вопрос, на который знал ответ.

— Безусловно.

— Будет время, позвони мне.

Я слегка повернула голову и прижалась щекой к его руке.

— Безусловно, — повторила я.

— Мне пора, — сказал он.

Я кивнула под его рукой.

Когда он уже хотел убрать руку, я схватила его за запястье. Он замер и снова сосредоточился на мне.

Я приподнялась на локте и, держа его руку за запястье, прижала ее к своей груди.

— Просто хочу сказать, что заметила, какие усилия ты прилагаешь, чтобы проводить со мной время.

Он уставился на меня, но ничего не сказал.

— Микки? — позвала я, когда молчание затянулось.

— Детка, ты носишь короткие сексуальные ночнушки.

Теперь я уставилась на него.

— Прошу прощения? — спросила я, когда он больше ничего не объяснил.

— Шелковые, такие приятные на ощупь. — Он помолчал, а потом добавил: — С кружевами.

— Ну… — протянула я, но замолчала, все еще не уверенная в том, о чем он говорит.

— Хороша на ощупь, — заявил он, не сводя с меня глаз. — Прекрасна на вид. Ты бежишь к двери посреди ночи, чтобы открыть ее мне. Я прижимаюсь к тебе губами, и всё. Сказать начистоту, ты ненасытна. Мы трахаемся перед сном. Трахаемся, когда просыпаемся. Ты правда хороша в постели. И ты испекла парням пирожные.

— Я…

— Никаких усилий, — прервал он меня. — На самом деле, я просто тупица, что не сделал этого раньше. Я не могу заниматься всем этим, когда у меня дети. Так что мы потеряем неделю.

Я усмехнулась, его слова снова заставили сердце взлететь.

— Так что не благодари меня за то, что я уделяю тебе время, когда мне нравится проводить его с тобой, Эми, — закончил он категорично.

— Принято, Микки, — сказала я сквозь улыбку.

Он продолжал распоряжаться:

— Теперь, раз уж ты встала, можешь приподняться повыше и поцеловать меня, прежде чем я уйду.

Он был прав.

Это я могу.

Я оттолкнулась и приблизилась к нему, обхватив руками, он сделал то же самое, и прижалась губами к его губам.

Он притянул меня к себе и принял поцелуй.

Он сильно и горячо поцеловал меня, прежде чем прерваться, поднять руку к моей голове и провести большим пальцем по щеке.

— Хорошо провести время с детьми, — пробормотал он.

— Спасибо, милый.

— Мои прибудут в понедельник. Ты приходишь на ужин.

Я кивнула, чувствуя, как внутри меня разрастается счастье.

— До скорого, Эми.

— Постарайся хорошо провести день на работе, Микки.

— Будет сделано, — пробормотал он, коснулся губами моих губ и уложил меня обратно в постель.

Должно быть, он знал, что я смотрю, как он уходит, и наслаждаюсь этим (не уходом, а тем, как при этом двигается тело Микки).

Тем не менее, он повернулся в дверном проеме, и с нежностью посмотрел на меня, взмахнув на прощание рукой.

Я нежно посмотрела на него и мягко улыбнулась в ответ.

Он повернулся и исчез.

ГЛАВА 17

Они вернулись

В три тридцать семь я услышала, как открылась дверь гаража.

Я осталась на кухне и продолжала делать то, что делала: натирала цыпленка маслом с травами, собираясь ее поджарить.

Дверь открылась, и я повернула голову в ту сторону, улыбаясь и говоря:

— Привет, милые.

— Привет, мам, — ответил Оден, внутри у меня потеплело, и я замерла, когда он подошел прямо ко мне.

Прямо ко мне.

Он наклонился, поцеловал меня в щеку и посмотрел на цыпленка.

— Отлично. Мамина жареная курочка. Умираю с голоду, — заявил он.

Я стояла неподвижно, пока он уходил из кухни к лестнице, но глазами следила за ним.

Я наткнулись на Пиппу, стоявшую в конце стола.

— Привет, мам, — начала она, когда привлекла мое внимание. — Знаю, сейчас твое время, и я бы спросила раньше, но Полли только сегодня сказала, что ее мама всегда хотела увидеть Голубой Утес. Поэтому она спросила, не могли бы они заскочить ненадолго, и мы бы показали им все. Я подумала, что она может прийти завтра, если ты не против.

— Все в порядке, сладкая, — сказал мой рот за меня, голос звучал естественно и спокойно, не так, как я себя чувствовала.

В экстазе и безмерной радости.

— Круто, — пробормотала она, снимая с плеча сумочку и доставая телефон. Затем она начала ходить вокруг, набирая сообщение, но делала это, разговаривая. — Потрясающе, что ты жаришь курицу. Я уже сто лет не ела твоего цыпленка.

Я стояла неподвижно с масляными руками, наблюдая, как дочь уходит, набирая сообщение, пока она не исчезла в коридоре.

Я продолжала стоять неподвижно с масляными руками, борясь с желанием подскочить к телефону и написать Робин, Лору и Микки, чтобы рассказать им, что только что произошло.

Я все еще боролась с этим, когда Оден крикнул:

— Эй, мам! Могу я передвинуть кровать от боковой стены к задней?

Я закрыла глаза, меня охватила эйфория.

Я открыла их и крикнула в ответ:

— Да, малыш! Подожди, сейчас закончу с курицей и помогу!

— Я тоже помогу! — сказала вслед за мной Пиппа.

У меня перехватило горло, я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, стояла и боролась с ними.

Это была борьба, которую я должна была выиграть, потому что мне нужно было поставить курицу в духовку, вымыть руки и помочь сыну передвинуть его кровать туда, куда он хотел.

Я сосредоточилась на выполнении первых пунктов, и после того, как цыпленок оказался в духовке, а мои руки были вымыты, я пошла по направлению к комнатам детей, крича:

— Правила вы знаете! Мы передвигаем кровать, и вы первым делом садитесь за домашнее задание, чтобы не пришлось беспокоиться о нем все выходные!

— Но сегодня вечером я хочу посмотреть кое-что по телевизору! — откликнулась Пиппа.

Когда она закончила, я уже стояла в дверях.

— Тогда смотри это с учебниками перед собой.

— Без разницы, — пробормотала она, но сделала это добродушно.

— Пойдем, поможешь с кроватью брата.

Она кивнула, бросила телефон на покрывало, и я двинулась от ее двери к комнате Одена, взволнованная сознанием того, что моя малышка следует за мной.

*****

— Мам, у тебя нет никаких записей, — тем же вечером после ужина объявил Оден.

Он развалился на диване напротив того места, где в своем сказочном кресле развалилась я. Он поднял пульт и указал на телевизор.

— Я не так уж много смотрю телевизор, малыш, — напомнила я ему.

Он снова посмотрел на телевизор и начал нажимать кнопки.

— У тебя есть HBO. Шоутайм. Синемакс. Господи, ты взяла премиум-пакет. — Он снова посмотрел на меня. — Ты даже не хочешь записывать фильмы?

Помимо Микки и его детей я была очень занята, а когда у меня были дети, я не думала о кино.

— Хорошая мысль, — пробормотала я.

— Эй! — рявкнула Пиппа, влетая в комнату и отрываясь от того, чем она занималась в своей спальне (надеюсь, домашним заданием), ее взгляд был направлен на телевизор. — Не занимай все место на видеорегистраторе. Я получаю половину.

— Ты получишь треть, Пип. Мама собирается начать записывать фильмы.

— Без разницы, Оден. Я получаю треть, так что не расходуй все, — ответила она, бросаясь на диван и без нужды сбрасывая его ноги, чтобы освободить место для себя, когда его и так было достаточно.

— Не будь дурой, — отрезал Оден, возвращая ноги туда, где они были до того, как Пиппа их спихнула.

— То, что ты выше меня, еще не значит, что тебе достанется весь диван, Оден, — парировала она.

— Вообще-то, — вставила я, — значит. — Оба ребенка посмотрели на меня, а я — на Пиппу. — Тебе не нужно так много места, сладкая. Диван длинный. Поделись с братом, детка.

Она откинулась на спинку дивана, глядя в телевизор и бормоча:

— Ты всегда на его стороне.

— Не мне купили новое покрывало, Пиппа, — ответил Оден.

О нет.

— А ты хочешь? — спросила я сына.

— Нет, — ответил он. — Просто указываю на то, что она тоже не в убытке.

Пиппа посмотрела на меня.

— Не могла бы ты достать для меня еще одно кресло, похожее на твое?

Оно заполнит все пространство и будет выглядеть смешно.

— Нет, — мягко ответила я.

— Не могу поверить, что ты попросила маму купить тебе кресло, — сказал Оден так, словно сам не мог в это поверить.

— Это кресло потрясающее, — возразила Пиппа, заставляя тепло внутри меня проникнуть глубже, хотя, как бы безумно это ни звучало, оно являлось причиной их ссоры.

Оден снова повернулся к телевизору, щелкнул пультом и ответил:

— Но комната выглядела бы глупо, набитая всем этим барахлом. И не похоже на то, что кресла растут на деревьях.

— Я не сказала, что они там растут, — парировала Пиппа.

— Остынь уже, — парировал Оден.

— Ладно, — вмешалась я. — Мне нравится, что тебе приглянулось мое кресло, Пип. И мне нравится, что ты защищаешь мой эстетичный дизайна, Оден. Но как насчет того, чтобы сделать эту зону, — я обвела рукой пространство, которое мы занимали, — зоной, свободной от споров в течение десяти минут.

Пиппа откинулась на спинку дивана, а Оден, ухмыляясь, снова повернулся к телевизору.

— Эстетичный дизайн, — пробормотал он, явно забавляясь.

Раньше я часто смешила своего мальчика.

Именно тогда, зная это, я вкусила сладость настолько прекрасную, что осознала — я похоронила эти воспоминания, чтобы понимание моей потери не убило меня.

Пиппа подавила громкий смешок, прежде чем также пробормотать:

— Мама такая глупенькая.

Я молча втянула воздух и выдохнула.

Слово «чокнутая» я ненавидела.

С «глупой» я мирилась, так как дети часто меня так называли.

На вкус это тоже было сладко.

По этому я тоже скучала.

Десять минут покоя на самом деле продлились около двух, прежде чем Пиппа раздраженно спросила:

— Мы можем что-нибудь посмотреть, пока ты планируешь записать миллион программ на видеорегистратор?

Я смотрела на происходящее и задавалась вопросом, когда же сын намеревался посмотреть все это.

— Что ты хочешь? — спросил он.

— Что-нибудь, — ответила она.

Оден переключил канал на что-то приемлемое для Пиппы, а затем вернулся к программированию видеорегистратора.

Но он сделал это, спросив:

— Мама, тебе пойдет?

Когда сын (или дочь) произносили «мама» — это было самым красивым словом в английском языке.

— Да, малыш, — ответила я, даже не зная, что мы смотрим.

Но мне было все равно.

Они вернулись.

Мои дети вернулись.

Ко мне.

*****

— Эми, это чертовски здорово, — сказал мне в ухо по телефону Микки.

Я лежала на кушетке в своей комнате.

Дети все еще держали оборону перед телевизором, но я ушла в спальню, потому что было уже поздно.

Кроме того, пришло время написать Лору и Робин.

Но Микки я решила позвонить.

Лор и Робин ответили разными, но одинаково восторженными ответами.

Микки поведал свой устно.

— Вообще-то это дело рук Лори, — сказала я ему. — Некоторое время назад он им позвонил и поговорил с ними.

— Просто катализатор, чтобы закончить работу, которую ты начала, дорогая, — ответил Микки. — Не уменьшай своих заслуг, которые тебе причитаются.

Вот тогда-то все и случилось. Я не знала, почему это произошло.

Но это случилось.

И мой тихий всхлип был слышен.

— Черт, Эми, — прошептал Микки.

— Я скучала по ним, — прошептала я в ответ хриплым и дрожащим голосом.

— Даже не могу этого представить, не хочу, детка, но они вернулись. Радуйся.

— Да, Микки. Это слезы счастья.

— Тогда я не отправлюсь к тебе, и не буду лезть в окно, чтобы утешить.

Боже, он был хорошим человеком.

И вдруг мне захотелось, чтобы это были слезы грусти.

— Ты все еще можешь это сделать, — сказала я ему.

— А как насчет того, чтобы не начинать знакомство с твоими детьми, с того, что они вдруг поймают меня, когда я буду вламываться в твою спальню?

Я все еще немного плакала, хотя и посмеивалась.

— Вот теперь мне нравится то, что я слышу, — пробормотал он.

— Итак, дети, записывают миллион программ, думаешь, это означает, что они придут, чтобы их посмотреть? — спросила я нерешительно, вытирая слезы, потому что хотела, чтобы ответ был однозначным «да», но боялась, что он будет неопределенным.

— Я не знаю привычек твоих детей, детка, но также и не знаю ребенка, который бы записывал шоу, и не собирался его посмотреть. Я также знаю, что если они запишут миллион всего, то пространство на видеорегистраторе будет израсходовано, и им придется как-то его очистить, и подобное дерьмо не будет происходить раз в месяц.

Это было не однозначно.

Но я бы согласилась и на это.

— Надо дать им знать, что они могут прийти в любое время, — заявила я.

— Ты еще не сделала этого?

— В течение следующих двух дней надо повторить им, возможно, больше, чем один раз, что они могут прийти в любое время, — поправилась я.

Я услышала улыбку в его словах:

— Хороший план.

— Ты все еще в пожарной части?

— Да.

— Я должна отпустить тебя, — заметила я.

— Да, но только потому, что я уединился, чтобы поговорить с тобой, а парни нашли меня, и теперь подкалывают за разговор с моей девушкой.

Мне снова очень понравилось, что он назвал меня своей девушкой.

Но я держалась спокойно.

— Не очень приятно.

— Сегодня вечером они убивают время, ведя себя как мудаки.

У меня было чувство, что это адресовано парням.

У меня также было чувство, что я действительно должна попрощаться с Микки.

— Я помогу положить этому конец и пожелаю спокойной ночи, — предложила я.

— Хорошо, дорогая, созвонимся завтра.

— Обязательно, Микки. Будь начеку.

— Всегда, — ответил он. — До скорого, Эми.

— До скорого, дорогой.

Мы отключились, и я уставилась на незажженный камин.

Не уменьшай своих заслуг, которые тебе причитаются.

Нельзя было отрицать, что их дядя Лори помог, позвонив и поделившись своим мнением, что им нужно вести себя прилично.

Но Микки был прав.

В основном это была я.

Я участвовала в битве всей моей жизни с самыми важными ставками.

И я победила.

С этой мыслью, чувствуя, что я взмываю вверх по другой причине, я встала и подошла к кровати. Я положила телефон на тумбочку и отправилась в ванную. Я приготовилась ко сну, выключила свет и скользнула под одеяло.

И с легкостью заснула.

*****

Я сидела за кухонным столом с ноутбуком, когда заметила какое-то движение.

Я подняла глаза и увидела, как бредет Оден в темно-синей футболке, плотно облегающей его широкую (и становившуюся все шире) грудь, и свободных клетчатых пижамных штанах.

— Эй, малыш, — позвала я. — Хочешь позавтракать?

— Да, мам, — ответил он, направляясь ко мне, все еще выглядя сонным. Наполовину мальчик. Наполовину мужчина. Все это мой сын. — Вафли? — спросил он, остановившись в конце стола.

— Конечно, — ответила я, оторвавшись от ноутбука и повернувшись к кухне.

Было воскресное утро.

Наша суббота была так же хороша, если не лучше, чем вечер пятницы.

Я познакомилась с Полли и ее матерью Шерри, когда они приехали на экскурсию в Голубой Утес.

Шерри мне понравилась безоговорочно. Она была из тех людей, кто, как я узнала, составлял большую часть Магдалены. Приятная, открытая и дружелюбная. Мы сразу же поладили.

Жаль, что не могу сказать того же самого о Полли.

Она была милой крошкой, не такой хорошенькой, как моя дочь, но все же очень привлекательной.

Но вокруг нее витала аура, заставляющая меня нервничать.

Тщеславие. Высокомерие.

И учитывая мое детство, я могла бы распознать ее тщеславие и высокомерие с двадцати шагов.

Кроме того, было ясно, что она — королева, а моя дочь — ее фаворитка. Она не обращалась так с Пиппой открыто, но это все равно было ясно.

Возможно, Олимпии она и нравилась, но я подозревала, что Полли занимала в школе какой-то статус, к которому Пиппа хотела быть поближе, и поэтому она служила своей королеве.

Мне было неприятно так думать о Полли, особенно учитывая, что Шерри оказалась настолько милой. Я также была обеспокоена тем, что видела схожие чувства у Пиппы.

И мне не стало лучше, когда, общаясь с девочками, Оден, открыто не желал находиться в присутствии Полли, и явно пытался скрыть свою неприязнь к ней.

Во время их визита мы все решили пойти пообедать, а Оден не захотел к нам присоединяться (потому что он был подростком, а не потому, что ему не нравилась Полли). Он встречался со своими друзьями, и мне понравилось проводить время с Шерри, но, увы, Полли только укрепила мое мнение о ней.

Во-первых, она была откровенно язвительна по отношению к окружающим (в основном к женщинам, их прическам, одежде, всему, что она могла заметить и сказать что-то плохое).

Шерри пыталась ее осаждать, но не прилагая к этому особых усилий, вероятно, потому, что не хотела смущать дочь, отчитывая ее перед подругой и ее мамой.

И более того, Полли почти ко всему относилась негативно: еда, температура в ресторане, обслуживание.

После того, как мы расстались, я решила, что в моих усилиях по возмещению ущерба слишком рано поднимать эту тему с дочерью, поэтому я ничего не сказала.

Я не сделала этого и в надежде, что она сама во всем разберется. Она была хорошим ребенком. Очень умным. В Ла-Хойе у нее были хорошие друзья, они были близки, дружили долгое время, и все были замечательными детьми. Она провела в Магдалине некоторое время, но для нее это все еще оставалось новым местом, где ей предстояло найти свой путь, и теперь, она делала это в свой первый год в средней школе.

Я просто должна верить, что путь, который она изберет, окажется правильным.

Мы вернулись, устроили семейный ужин, и вечером я отпустила их с друзьями.

Вернувшись домой, Пиппа постучала в дверь моей комнаты и крикнула:

— Мама! Я вернулась!

А я ответила:

— Хорошо. Надеюсь, вам было весело!

На что она ответила:

— Да! Спокойной ночи.

Оден не постучал в мою дверь, но я не ложилась спать, пока он не вернулся домой.

Сейчас было утро, и, если не считать Полли, выходные удались на славу, а я все еще парила.

— Что это? — спросил Оден.

Я отвернулась от приготовления теста для блинов и увидела, что он смотрит на мой ноутбук.

— Просто провожу кое-какие исследования по возможному сбору средств, о котором подумываю, — сказала я ему.

Это была чистая правда.

Однако тонкость заключалась в том, что я пыталась найти то, что, по моему мнению, было легко найти, хотя я никогда не искала ничего подобного. Вся информация находилась в государственных архивах. Финансовые счета города Магдалены.

Я не знала, что мною движет, и смогу ли понять, что нашла это, когда найду.

И все же я хотела знать, какую сумму выделяют пожарным.

В городе было чисто. Кросс-стрит и набережную украшали цветы. Декорации на Четвертое июля использовались несдержанно, но выглядели привлекательно. Дороги были хорошие. В городе действовал небольшой полицейский участок по своему возрасту, размеру и старинному зданию, напоминавший пожарную часть. Была обширная программа переработки отходов.

Но в этом городе водились деньги. Недвижимость на прибрежье, которая, как я знала по опыту, стоила очень дорого. Бизнес в магазинах, крайне недешевых, процветал, потому что кто-то регулярно им покровительствовал. Рестораны были очень хороши.

Каждый платил налоги, и только с налогом на имущество из бюджета должно было выделяться денег больше, чем на цветы, праздничные украшения, приличные дороги (которые, возможно, вообще не были заслугой города, а относились к округу или даже штату), переработку отходов и чистоту улиц.

— То, что ты сделала для этих мальчишек-боксеров, было круто.

Мои мысли о финансах города вылетели в окно, когда я устремила взгляд к сыну.

Голос у него был странный.

Не заспанный.

Печальный.

Когда я поймала его взгляд, то увидела в нем отражение его тона и почувствовала, как сжалось сердце.

— Мой друг Джо и его младший брат, оба состоят в этой лиге, хотя Джо входит в группу постарше. Но семья Джо не купается в деньгах. Они не могут позволить себе перчатки, шорты и все остальное, что им нужно. Думаю, так же как и в борьбе, не весело надевать потный шлем после сотни других парней пользовавшихся им до тебя, даже если он чистый.

Я посмотрела на сына, чувствуя себя очень хорошо, но ничего не сказала.

— Джо был в полном восторге, что ты собрала столько денег. Ему это нравится. Боксировать. Он в лиге уже пять лет. Говорит, что в этом году, с этими деньгами, он станет лучшим.

— Ну, сейчас я чувствую себя еще счастливее, чем прежде, — ответила я.

— Это было круто, — тихо повторил он.

Вместо того чтобы заплакать, я нежно ему улыбнулась.

— Я вел себя как мудак, — прошептал он.

Наш разговор зашел о том, чего я не хотела, чтобы сын касался.

У меня защипало в носу, и я прошептала в ответ:

— Оден. Не надо.

— Если подумать, у тебя были на то причины, — сказал он.

— Да, — согласилась я. — Но я должна была защитить вас от этого.

— Наверное, — пробормотал он неубедительно.

Я придвинулась ближе к нему и заявила:

— Мы все двигаемся дальше. С прошлым покончено. Оно позади. Сейчас — это сейчас. И сейчас хорошо. Так что давай не останавливаться на достигнутом, дорогой.

Он склонил голову набок, избегая моего взгляда, и, похоже, хотел что-то сказать, но промолчал.

— Я могу держаться настоящего.

— Хорошо, — ответила я.

Он поймал мой взгляд.

— Ты счастлива?

Я ободряюще ему улыбнулась.

— У меня все отлично, малыш. Очень, очень хорошо. И да, я счастлива. — Это не было ложью. Но я должна была увести его от этого разговора. — Ну что, хочешь вафель или как?

Его губы дрогнули, и он спросил:

— Где вафельница?

— Шкафчик рядом с раковиной.

Я принялась за работу. Сын достал для меня вафельницу. Затем он налил сок и сел на табурет.

— Ничего, если я приду и зависну у тебя, чтобы посмотреть что-нибудь из своих программ? — спросил он, и мое сердце подпрыгнуло, когда он продолжил: — У Мартины записана куча ерунды, так что мы с Пип многое пропустили.

Эгоистичная, одержимая видеорегистратором Мартина.

Но он только что упомянул ее, не напрягаясь по этому поводу, так что это было признаком того, что он верил, что я пережила трудные времена, как и он.

А это означало всё.

— Конечно, — небрежно ответила я. — Просто предупреди, что приедешь.

— Круто, — пробормотал он.

Я как раз выливала первую вафлю на жаровню, когда из своей комнаты вышла Пиппа почти в том же наряде, что и сын, только футболка была бледно-желтого цвета, а штаны — в желтую, зеленую и персиковую клетку.

— Доброе утро, милая, — сказала я. — Хочешь вафель?

Она ошеломленно смотрела на вафельницу, пока шла на кухню и садилась на табурет.

Только тогда она сказала:

— Да.

Я опустила крышку и едва удержалась, чтобы не закружиться на месте.

— Тебе нужен обеденный стол, или это место забито, чтобы ты устраивала там буддийскую медитацию? — поддразнил Оден.

Я ухмыльнулась ему.

— Меня выдал обеденный стол.

— Он тебе понадобится, когда дядя Лори, Мерсер и Харт приедут на День Благодарения, — заметил Оден.

Совершенно верно.

Настало время сделать покупку обеденного стола главной миссией.

— Просто чтобы вы знали, я разговаривала с дядей Лори, и они подумывают об этом, но тетя Мэриэль тоже может приехать.

Оба ребенка не выглядели обрадованными этой новостью. С другой стороны, иметь бездушного, бесчувственного вампира в качестве тети для своего любимого дяди — моим детям тоже не нравится.

Пиппа подключилась первой и предложила:

— Сегодня можно зайти в парочку магазинов.

Я уцепилась за это, стараясь не выглядеть слишком обрадованной.

— Ты в деле.

— Боже, мебельные магазины, — пробормотал Оден.

— Пойдешь со мной и сестрой, на обед будет омар на «Рынке Омаров», — подкупила я сына.

— Оден готов на все ради омара, — вмешалась Пиппа.

Ей не нужно было говорить мне об этом. Я это знала.

— Добавь суп из омаров поверх омара, и я готов, — предложил Оден.

— Значит, у нас появились планы, — сказала я.

Пиппа выглядела сонно возбужденной.

Оден выглядел покорным, но не угрюмым.

А я парила на вершине мира.

*****

— Эти точно твои, — заявила Пиппа.

Я посмотрела на дочь, которая держала в руках флакон духов.

Мы были в «Sephora». Поход за обеденным столом оказался полным провалом. «Рынок Омаров» был просто потрясающим. И мы приехали в торговый центр, потому что туда хотела пойти Пиппа и потому что друзья Одена уже были там.

Итак, он развлекался с друзьями, а мы с Пиппой слонялись по магазинам, чем часто занимались до того, как я потеряла рассудок и детей. То, что нам нравилось делать.

— Ну-ка, посмотрим, — сказал я, и Пиппа схватила бумажную полоску, брызнула на нее духами, помахала ею и протянула мне.

Я вдохнула.

Аромат был свежим и чистым, с нежным цветочным фоном, смягченный оттенками ванили.

Это были не Шанель № 5, но, опять же, с теми духами я покончила и больше у меня ничего не осталось.

Но в аромате, выбранным для меня дочерью, было что-то такое, что мне очень нравилось. Он был тонкий. Сочный. Свежий. Но все равно сложный.

— Возьми этот флакон, сладкая, — сказала я, вдыхая аромат.

Она улыбнулась и сделала, как я просила.

Мы пошли дальше, и она сказала:

— Еще мне нужна тушь.

— Мы возьмем ее тебе, — ответила я. — Ты уже пробовала бронзатор?

— Нет.

Я улыбнулась своей девочке.

— Пойдем поэкспериментируем.

Она улыбнулась в ответ.

Потом мы с малышкой экспериментировали с макияжем.

*****

После того, как я помахала детям, пока они сдавали назад по подъездной дорожке, я нажала на кнопку, закрывающую дверь гаража, и вошла внутрь.

Дверь за мной закрылась, и я побрела на кухню.

Улыбаясь, я схватила телефон и по очереди написала Лору и Робин, делясь всеми новостями о первых более чем за год хороших выходных с детьми.

В этот момент телефон в руке зазвонил.

Это был Микки.

— Привет, дорогой, — ответила я.

— Уже больше пяти. Они уехали?

— Да.

— Сегодня все прошло хорошо?

Он знал про вчера, я сообщила ему об этом по СМС.

— Просто здорово, дорогой.

— Ладно, тогда тащи сюда свою задницу. Я делаю для тебя ужин, и он почти готов.

Пальцы на ногах подогнулись, в животе все перевернулось, а душа взмыла вверх.

— Сейчас буду.

— Эми? — позвал он прежде, чем я успела попрощаться, повесить трубку и помчаться к нему домой (очевидно, чтобы он не увидел, как я мчусь).

— Да?

— Захвати ночнушку.

Колени задрожали, все внутри меня опустилось, а сердце воспарило.

— Ладно, Микки.

— Увидимся через минуту.

— Непременно. До скорого.

— До скорого.

Мы отключились.

Я бросилась за ночной рубашкой.

Я сунула ее в сумку вместе с телефоном, небольшой косметичкой с увлажняющим кремом и средством для умывания, а также дополнительной парой трусиков.

Потом я отправилась к Микки.

ГЛАВА 18

Темная и неприветливая дорога

— Детка.

Я продолжал обрабатывать член Микки.

— Эми.

Это было рычание.

Я продолжала двигать рукой и сосать.

Его рука обхватила мою щеку.

— Эми, детка, я тебя предупреждаю.

Каждое слово было стоном.

Я приподнялась, удерживая головку во рту, перекатывая по ней языком, и посмотрела вверх на его фантастическое тело, в его пылающие синие глаза.

Это было мое. Я давала ему это.

Я.

Удерживая его взгляд, я скользнула вниз, глубоко принимая его в себя.

Его голова откинулась на подлокотник кушетки, и, наблюдая за этим, я почувствовала, как между моих ног хлынул поток влаги.

Тогда я продолжила, отдалась ему вся, с размахом, и проглотила доказательство своих действий.

Я вылизала его дочиста, а потом стала подниматься по его телу, целуя живот, грудь, шею, и только когда его руки сомкнулись вокруг меня, я прижалась кожей к коже Микки.

Я поймала его взгляд, и он пробормотал:

— Она симпатичная, умная, делает отличные пирожные и глотает.

— Это что, печать одобрения? — спросила я.

Его рука скользнула вниз и сжала мой зад.

— Будто ты не знаешь, что мужчина сходит с ума от женщины, которая берет всего его в рот.

Я ухмыльнулась, и могла бы сказать, что это выглядело самодовольно.

Его пристальный взгляд сузился, остановившись на моих губах, прямо перед тем, как он вскочил. Я вскрикнула. Потом оказалась головой на подушке на другой стороне кушетки, а Микки опустился сверху.

— Награда, — прошептал он.

И без колебаний начал прокладывать себе путь вниз по моему телу, пока не закинул мои ноги себе на плечи, склонился между ними лицом и на сто процентов не доказал, что значит награда в стиле Микки Донована.

*****

Был сентябрь, погода стала чуть прохладнее, хоть и не сильно. Но у меня в спальне был камин. Его легко было зажечь, и это было романтично. Итак, перед упомянутым огнем, после того как я отдалась Микки ртом и он ответил тем же, мы лежали на кушетке под новым, пушистым, мягким пледом, голые и молчаливые, иногда лаская, но в основном просто обнимая друг друга и наблюдая за огнем.

Это было в среду после того, как дети от меня уехали, а Киллиан и Эшлинг находились у друзей: Киллиан просто зависал, а Эшлинг делала какой-то школьный проект.

Это означало, что у нас есть время.

Время, которое должно было закончиться.

— Когда тебе нужно ехать за Киллом? — спросила я.

— В восемь тридцать.

Стараясь быть как можно ближе к нему, я потянулась к ближайшему предмету, который мог дать мне то, что нужно, — к его телефону. Я нажала на кнопку внизу и увидела, что еще только восемь.

Я бросила телефон и снова прижалась к нему, бормоча:

— Еще полчаса.

— Поедем со мной.

Моя голова на его груди дернулась, прежде чем я подняла ее и посмотрела на него.

— Что, прости?

— В эти выходные детей брал я. На следующие они не у меня, как и твои. А у Джимбо есть охотничий домик, который сняла его жена, сделав из него хижину. Он не такой большой, но там есть все, что нужно. Джимбо пользуется им, когда охотится, а в это время его жена отдыхает и читает. Я был там однажды. Хорошее место. Ничего особенного: кровать, кухня, стереосистема, телевизора нет. Если он не занят, я хочу отвезти тебя туда.

Мне было все равно, даже если бы он был грязным, и повсюду висели головы мертвых животных, Микки хотел взять меня туда, а я хотела поехать.

— Хорошо, — ответила я.

— Как я уже сказал, он небольшой. Но он очень далеко. Никаких детей. Никаких бывших. Никакой пожарной охраны. Никаких стариков. На два дня будем только ты и я.

Звучало потрясающе.

— Я бы с удовольствием поехала, Микки.

Он убрал одну руку с моего плеча и провел костяшками пальцев по моей челюсти, понизив голос, чтобы сказать:

— Но там тепло и светло, есть холодильник, плита, — он кивнул в сторону огня, — камин. — Он провел большим пальцем по моей нижней губе. — Мы можем все время быть голыми, и ты даже не заметишь, где находишься.

Мне нравилось, что он хотел уехать со мной.

Нравилось, что он был таким милым.

Нравилось, как он прикасался ко мне.

Мне не нравилось все, что он мне говорил.

— Ты же знаешь, хоть я и родилась с серебряной ложкой во рту, но безобразно богатые люди не воспламеняются спонтанно, переступая порог таких мест, как охотничьи домики.

Его рука опустилась, а глаза сузились, глядя на меня.

— Просто хочу, чтобы ты была готова к тому, что увидишь, когда приедешь туда.

— Я вроде как представляю, что увижу, когда ты сказал, что у Джимбо есть охотничий домик. Поскольку Джимбо рассказал, что он работает механиком в местном дилерском центре, я не ожидала бы, что приеду в упомянутый домик и обнаружу личного камердинера, и у меня будет возможность командовать шеф-поваром.

Его глаза оставались прищуренными, когда он прорычал:

— Обуздай свой умный рот, Амелия.

— Я обуздаю, Майкл, когда ты смиришься с тем, что у меня есть деньги, — отрезала я.

— Думал, мы уже устраивали спектакль, свидетелем которого стали обитатели дома престарелых, и который положил конец этому дерьму, — ответил он.

— Неужели? Тогда зачем тебе уверять меня, что мы можем быть голыми, и я даже не замечу, где нахожусь?

Он стиснул зубы, и его челюсть напряглась.

— То-то же, — прошептала я.

Он разжал челюсти, чтобы ответить:

— Может, нам и не стоит ехать.

Я скользнула вверх по его груди, от его слов мое раздражение усилилось.

— Ты не можешь вести себя мило, предлагая увезти меня от всего этого, а потом отменять это предложение.

— Могу, если ты станешь умничать и высказывать мне подобное дерьмо.

— Я хочу поехать с тобой в охотничью хижину, — сказала я ему.

— Тогда ты должна была просто сказать это, не высказывая ничего.

— Я так и сделала, — напомнила я ему.

— Сделала, а потом высказалась.

Я посмотрела на огонь и пробормотала:

— Забудь, что я вообще что-либо говорила.

— Эми, — позвал он.

— Что? — спросила я у огня.

— Детка, посмотри на меня, черт возьми.

Я повернулась к нему, сузив глаза.

— Да?

— Скажи, как так вышло, что ты только что сделала мне лучший минет в моей жизни, увенчав это тем, что проглотила сперму, я попросил тебя уехать со мной на выходные, а я так разозлился? — потребовал он.

— Как так вышло, что ты только что своим ртом наградил меня четвертым лучшим оргазмом в моей жизни, первые два были во время нашего первого раза, а третий — на коврике у моей кровати, ты попросил меня уехать с тобой, а я так разозлилась? — возразила я.

— Черт, — прорычал он. — У меня нет достаточно времени, чтобы оттрахать тебя как следует, чтобы выбить из тебя эту дерзость, прежде чем я поеду за своим ребенком.

— Тогда сделай это не как следует, Микки, — бросила я вызов.

Я едва успела произнести его имя, как уже лежала на спине, Микки навис надо мной, его руки сжимали мои лодыжки, заставляя колени согнуться, а ноги широко раздвинуться, и только от этого я тяжело задышала, приближаясь к оргазму.

Это произошло, когда у него зазвонил телефон.

Мы оба посмотрели на него сверху вниз, но только Микки резко сказал:

— Чтоб меня.

Он опустился между моих раздвинутых ног, перенеся на меня часть своего веса, и потянулся рукой к телефону. Он схватил его, бросил на меня сердитый взгляд горящих глаз, который я полностью проигнорировала, взял трубку и поднес ее к уху, я обхватила ногами его бедра и положила руки ему на грудь.

— Курт, мать твою, лучше бы это были хорошие новости, — проскрежетал он в трубку.

Он слушал меньше минуты, а потом приподнялся, сел на кушетку и устроил меня верхом на себе.

Его глаза были устремлены на камин, но они не видели никакого романтического огня.

Они были далеко-далеко отсюда.

Я наблюдала с некоторым благоговением и, надо признать, с некоторой тревогой, поскольку то, что происходило далеко-далеко, начинало выводить Микки из себя.

До крайности.

— Что я хочу, чтобы ты сделал? — спросил Микки неизвестного Курта, его голос был низким, грубым и наполненным такой яростью, что я почувствовала, как он вибрирует во мне. — Было бы здорово, чтобы ты позвонил мне и просто сказал, что детей у нее больше нет, и они мои. Но на этот раз я не собираюсь делать одолжение. Я хочу, чтобы этой стерве внесли запись за пьяное вождение.

Я напряглась.

Еще не было и половины девятого, а Рианнон оказалась за рулем пьяная?

И… на этот раз?

— Угу, — буркнул он. — Да, — снова буркнул он. — Точно. Спасибо, Курт.

Он отключился и бросил телефон на плед.

— Гребаное дерьмо, — пробормотал он, глядя в огонь.

— Микки, — прошептала я.

— Чертово гребаное дерьмо! — взревел он, вскакивая, но мягко ставя меня на ноги, прежде чем сделать кое-что милое — невероятно милое в данных обстоятельствах — наклонился, схватил свою футболку и протянув ее мне.

Затем он пошел за боксерами, пока я натягивала футболку, и затем я увидела, как он одел их и схватил джинсы.

— Она уже делала это раньше? — осторожно спросила я.

Он сунул ногу в штанину, отвечая:

— Да. — Он засунул вторую ногу и подтянул их, а потом посмотрел на меня. — Это было до того запоя, после которого я вышвырнул ее.

— Ох, Микки, — тихо сказала я, желая, чтобы слова оказались волшебными, и я смогла бы верно их подобрать, чтобы магическим образом исправить ситуацию.

Он начал расхаживать по комнате.

— Может, она… — начала я, остановилась, затем попыталась снова, — может, со всем этим она поймет, что опустилась на самое дно и…

Он повернул голову ко мне и прорычал:

— Она не будет проворачивать это дерьмо при детях.

Я стояла и смотрела на него, думая, что никогда не видела никого настолько сердитого.

Во всех своих выходках я доводила Конрада до бешенства.

Но он никогда не был так зол, как Микки в данный момент.

Перед лицом его ярости я почему-то не чувствовала страха.

Я просто успокаивающе пробормотала:

— Конечно, нет, дорогой. Ты бы этого не допустил.

— Я любил ее, — выплюнул он, и я вздрогнула. Не от его слов, а от его эмоций. — Единственная женщина, которая была красивее нее, — это ты. Оглядываясь назад, я понял, что она та самая, как только ее увидел. Я понял это с той самой секунды, как встретил ее, и относился к ее заднице как к золоту. Я должен был сделать это для нее, и сделал. У нас все шло хорошо. Она родила мне детей. Она не быстро погружалась в бутылку. Все происходило медленно. Можешь себе представить, Эми, как день за днем, как бы сильно ты ни держался, ты наблюдал, как кто-то любимый ускользает от тебя?

— Нет, малыш, — мягко сказала я, снова чувствуя, как внутри все истекает кровью.

Однако, на этот раз я истекала кровью за Микки.

— А она их любит? — внезапно спросил он.

— Что, прости? — в замешательстве переспросила я.

— Эш и Килла, — выпалил он. — Потому что если любит, тогда я не понимаю. Меня она не любила. Я ей сказал, чтобы она либо протрезвела, либо убиралась. Мы поссорились. Она поклялась, что у нее нет проблем, говорила, что проблемы у меня. Она вернулась ко мне и нашей семье, воняя перегаром и выглядя как дерьмо, и это у меня оказались проблемы. Потом она ушла. Это означало, что она предпочла бутылку мне. Это не любовь. Значит, то же самое происходит и с детьми?

— Я ничего не знаю о зависимости, Микки, но думаю, что она любит их, и она любила тебя. Но она не контролирует ситуацию. Ее контролирует зависимость.

— Это слабость, — отрезал он.

— Ты злишься, — тихо сказала я, приближаясь к нему, но, не касаясь. — Знаю, тебе виднее. Болезнь — это не слабость, а алкоголизм — это болезнь.

Он стиснул зубы, отвернулся, и я увидела, как на его щеке заиграли желваки.

Он знал.

Я рискнула и вторглась в его пространство. Когда он не отстранился, я прижалась ближе, крепко обняла его и прильнула щекой к его груди.

Это заняло у него несколько мгновений, но, в конце концов, он обнял меня одной рукой, другой обхватил мой затылок и прижал мою щеку к своей теплой коже.

— С охотничьим домиком не получится, потому что, думаю, она не разберется со своим дерьмом, а детей я ей не отдам, — сказал он поверх моей головы.

Кивнув, я скользнула щекой по его груди, удивляясь, но, не спрашивая, почему он вернул их после ее последней выходки в день рождения Киллиана.

— И это, мать его, отстой, — продолжал он.

Так оно и было, но я не согласилась на словах, просто крепче прижала его к себе.

— Она все еще меня имеет. Она не может держать себя в руках, значит, у меня нет времени с тобой.

— Мы найдем время для себя.

Он неопределенно хмыкнул, прежде чем заявил:

— Может, дерьмо уляжется, через пару месяцев с детьми все будет в порядке, и Джози с Джейком возьмут их, а мы уедем на несколько дней.

Обнимая его, я ответила:

— Было бы хорошо.

Я почувствовала, как от глубокого вдоха грудь Микки расширилась, а затем он выдохнул.

Его рука скользнула к моему подбородку, и он откинул мою голову назад.

Когда он поймал мой взгляд, то сказал:

— Мне нужна моя футболка, чтобы я мог отправиться за своим мальчиком.

Я кивнула, приподнялась на цыпочки, и Микки встретил меня на полпути поцелуем.

Я отодвинулась, и он меня отпустил. Я пошла за халатом, стянула футболку Микки и надела халат.

Когда я вернулась, он уже был в ботинках. Сидя на кушетке, он протянул руку за футболкой.

Надев ее, он снова привлек меня к себе. Я обняла его.

— Тебе придется припасти для меня парочку умных фраз, чтобы можно было тебя за это оттрахать, — заметил он, и я улыбнулась, в то же время у меня повсюду начало покалывать.

— Не думаю, что это будет трудно, — заверила я его.

— Для тебя — нет, — поддразнил он.

Я улыбнулась ему, затем опустила голову и поцеловала его грудь поверх футболки.

Он обхватил мою голову, удерживая мое лицо, и я оставалась там ради него, потерлась носом о его грудь, затем повернула голову и снова прижалась к нему щекой.

— Прости, что испортил нам ночь, — тихо сказал он.

— Ни одна ночь не испорчена, когда я с тобой, — ответила я.

— Господи, Эми, — это прозвучало как стон прямо перед тем, как я почувствовала его губы на своей макушке.

Мы долго держали друг друга в объятиях, потом я откинула голову, и поймала его взгляд.

— С тобой все будет в порядке?

— У меня нет выбора, но, да, детка. Я всегда в порядке.

Я надеялась, что он не лжет, но, чтобы внести свою лепту (единственное, что я могла сделать), я ободряюще улыбнулась ему и нежно сжала.

Он наклонился и прикоснулся губами к моим губам, прежде чем отпустить, но схватил меня за руку и повел к входной двери.

Он еще раз поцеловал меня, прежде чем вышел за дверь.

— Поговорим завтра, детка.

Я встала в дверях и ответила:

— Хорошо, Микки. — Я смотрела, как он сделал пять шагов, прежде чем крикнула: — Микки!

Он повернулся ко мне.

— Ты отличный парень, замечательный отец, и, уходя от тебя, она приняла худшее решение в своей жизни. Так нехорошо говорить, но уйти от своей семьи — это просто безумие.

В свете уличного фонаря я увидела, как его лицо смягчилось, прежде чем он приказал:

— Не будь такой милой и не заставляй меня хотеть целоваться с тобой до такой степени, что я трахну тебя в прихожей, когда мне нужно забрать моего мальчика.

— Прошу прощения, — сказал я с улыбкой.

— А теперь не маячь в этой гребаной двери в одном халате, — приказал он.

— Никто меня не видит, Микки.

— Детка?

— Что?

— Отойди от этой гребаной двери.

Я покосилась на него и отодвинулась за дверь.

Но прежде чем полностью ее закрыть, я высунулась и послала ему воздушный поцелуй.

Так что, последний раз, когда я видела Микки, он качал головой с усмешкой, которая, возможно, и не была легкой, но, по крайней мере, мне удалось ее вызвать.

*****

Поздним утром следующего дня я вошла в «Дом красоты Мод» и направилась прямо к педикюрным креслам.

Я наклонилась, чтобы коснуться щек Алиссы, которая трудилась над пальцами Джози, сказала «Привет», получила «Привет, детка», а затем проделала то же самое с Джози.

— Осторожно, у нее еще не высохли ногти, — предупредила Алисса.

Я осторожно поздоровалась с Джози, потом подняла подлокотник соседнего кресла и забралась в него.

— Как Джейк справляется с отсутствием Коннера? — спросила я Джози.

Она склонила голову набок, в ее глазах промелькнула печаль, и ответила:

— Эмбер и Итан чувствуют себя не очень хорошо из-за этого. Они скучают по старшему брату. Так что он держит нос по ветру ради них. — Она глубоко вздохнула и понизила голос. — Но на днях я нашла его в комнате Кона, он сидел на его кровати. Я оставила его одного и не упомянула, что видела его там. Но я знаю, что он меланхолик.

Я молча кивнула. Потеряв детей, я понимала Джейка, и меня не волновало, что я вернула их как раз вовремя, чтобы видеться с Оденом еще два года, прежде чем и мне предстоит пройти через то же самое.

— Как Микки? — спросила Алисса.

Я стряхнула с себя эти мысли и улыбнулась ей.

— Все хорошо.

— Уверена, что хорошо, имея горячую соседку, которую можно потушить, — ответила Алисса (кстати, хоть они и были моими подругами, я не вдавалась в подробности — к большому отчаянию Алиссы — но они знали, как продвигаются дела у нас с Микки). — Но я не об этом. Я говорю о том, что его бывшую арестовали за вождение в нетрезвом виде, — продолжила Алисса.

Я в ужасе уставилась на нее.

— Откуда ты знаешь?

— Детка, — ответила она, затем подняла руки, держащие кисточку и флакончик лака для ногтей.

Я оглядела салон, бормоча:

— Точно.

— Он, наверное, привык к этому, — сказала Алисса, снова обратив внимание на ногти Джози.

Он к этому не привык.

Я посмотрела на Джози.

— Ты знаешь Рианнон?

— Я никогда с ней не встречалась, но Джейк рассказывал мне о ней, и я… кое-что слышала.

— Маленький городок, — заметила я.

— Да, — согласилась Джози.

— Будь я на месте Микки, я бы надрала ей задницу перед судьей, — заметила Алисса.

— Я не хочу рассказывать о делах Микки, — сказала я им. — Но скажу, что он несчастлив.

— Держу пари, — пробормотала Алисса.

— С детьми все в порядке? — спросила Джози.

— Нет, — ответила я. — Но у них есть Микки, так что они справляются.

— Очень грустно, — тихо сказала она.

— Да, — согласилась я.

Я услышала, как у меня в сумочке зазвонил телефон, сообщая о входящем сообщении, поэтому я вытащила его и посмотрела на экран, туман нашего разговора рассеялся, когда я увидела, что это был Оден.

Можно прийти сегодня вечером, развлечься и посмотреть парочку шоу?

Я ответила: Конечно. Хочешь, приготовлю ужин?

На что я получила: Было бы круто.

На это я послала: Сестра приедет с тобой?

И в то время как Алисса объявила Джози: — Не двигайся. Разберусь с тобой после того, как начну работать с Амелией, — я получила ответное сообщение.

Не знаю. Я спрошу у нее. Надо идти в класс.

Поэтому я ответила: Хорошо, малыш. Поговорим позже, и, да, возвращайся. Пока.

Я отложила телефон в сторону, когда Алисса схватила меня за руку, вооружившись ватным тампоном и жидкостью для снятия лака.

Она начала стирать лак, и я поделилась:

— Это был Оден. Он приедет поужинать и посмотреть телевизор.

Я получила две лучезарные улыбки от двух красивых блондинок, а Джози также сказала:

— Это потрясающе, Амелия.

— Отлично, сестренка! — добавила Алисса.

Они были правы.

Это было потрясающе.

Только грустно, что моя жизнь с семьей стала сказочной, в то время как жизнь Микки, казалось, катилась по неизвестной дороге — темной и неприветливой.

Джози осталась поболтать, пока мне делали маникюр и педикюр. Потом мы с Джози ушли, и она отвела меня в «Хижину» на пристани. Это была ветхая лачуга, которую я заметила несколько недель назад, когда Микки водил меня на пристань. Я обнаружила, что днем там подавали кофе, завтрак и ланч, а заправлял ею друг Джози и Джейка, мужчина по имени Том, который был воплощением Магдалены: теплым и дружелюбным.

Он также варил отличный кофе.

Джози пошла по своим делам, я — по своим, а точнее в «Дом Голубки».

Но прежде чем войти, я достала телефон и позвонила Микки.

— Привет, детка, — ответил он.

— Привет, милый, есть минутка? — спросила я.

— Конечно.

— Я имею в виду, секундочка для не очень хороших вестей, — осторожно поделилась я.

— Черт, — пробормотал он, потом громче, — конечно.

Я сразу же приступила к делу, потому что он был на работе, а еще потому, что не очень хорошие новости всегда лучше сообщать быстро.

— Сегодня утром мы с Джози делали маникюр и педикюр у Алиссы, и Алисса слышала о Рианнон, — сообщила я ему.

— Детка, это немудрено, — ответил он на удивление спокойно. — Я уже давно говорил тебе — маленький городок. Люди болтают. Слухи распространяются быстро. Особенно такие. Все знают о Рианнон. Единственный, кто этого не знает, — сама Рианнон.

— Ну да, — пробормотала я.

— Спасибо, что предупредила.

— Я просто боялась, что дети могут услышать.

— Они услышат, — подтвердил он. — Поэтому вчера вечером я усадил их обоих, и мы поговорили. Все прошло не слишком гладко, но, по крайней мере, если кто-то из детей что-то скажет, услышав это от своих родителей, они не будут огорошены.

Боже, я и представить себе не могла, что мне бы пришлось делать такое со своими детьми. Было достаточно тяжело с растерзанным сердцем говорить им, что их отец уходит, а мы с Конрадом разводимся.

Выражение их лиц стало катализатором моего безумного поведения.

Они выглядели разбитыми вдребезги. Смущенными. Опустошенными.

И семя было посеяно.

— Я разговаривал с Куртом, — продолжал Микки. — Это ее первое нарушение, уровень алкоголя в крови не такой высокий, так что сумма залога была небольшой. Она ушла вчера вечером. Не знаю, что будет дальше. Она все признала, возможно, ей дадут по рукам, но Курт говорит, в лучшем случае это будут общественные работы. Я ей позвонил. Она разозлилась из-за этого, но я сказал, что мы должны поговорить. Наш последний разговор, перед тем как я вернул ей детей после устроенного ею дерьма на дне рождения Килла, было не таким уж приятным. Но она согласилась встретиться сегодня вечером. Схожу к ней перед возвращением домой к детям.

Это оказалось неожиданностью.

— Ты разговаривал с ней после дня рождения Киллиана? — спросила я.

— Я не собирался отправлять к ней детей, если она все еще в запое, — ответил он.

— Ты не… — я заколебалась, раздумывая, стоит ли продолжать, но раз уж начала, то решила, что лучше скажу, — говорил мне об этом.

— Эми, у тебя с семьей происходило свое дерьмо. У нас только все начиналось. Не время было втягивать тебя еще и в мое дерьмо. Подходящего времени для этого не было и не будет, но сейчас Рианнон нет в моей жизни, и все же, за несколько секунд до того, чтобы жестко тебя трахнуть, потому что ты умничала, и мы оба с нетерпением этого хотели, мне позвонил шериф, и она утащила нас обоих в свое дерьмо.

На самом деле у меня было предчувствие, что Микки может и не поделиться со мной своими мыслями.

Я также не думала, что сейчас было подходящее время обсуждать это с ним.

Вместо этого я сказала:

— Оден придет сегодня поужинать и посмотреть телевизор. Но мне бы хотелось, чтобы ты позвонил и сообщил, как прошла встреча, — сказала я, но быстро добавила: — Я имею в виду, если ты хочешь.

— Детка, я вернусь домой, накормлю и разберусь с детьми, и позвоню тебе.

Это, по крайней мере, звучало хорошо.

— И то, что твой парень собирается у тебя зависнуть — чертовски хорошая новость.

Я усмехнулась.

— Да.

— Точно, разве ты не в «Доме Голубки»? — спросил он.

— Снаружи, сейчас войду.

— Надеюсь, миссис Макмерфи не вручит тебе билет до Нюрнберга.

Это заставило меня хихикнуть, и я сказала:

— Думаю, что купила себе немного иммунитета сэндвичами с печеньем на ее день рождения.

— Ты — единственный нацист, которого я знаю, кто мог бы такое сделать, хотя, честно говоря, эти печенья были просто отпад.

Не удивительно. Он умял три после того, как мы поели китайскую еду.

— Мне, вероятно, пора заходить, — сказала я.

— Мне, вероятно, пора возвращаться, — ответил он, хотя его голос звучал гораздо менее восторженно, чем мой.

Я очень надеялась, что его кровельный бизнес пойдет в гору.

— Ладно, я тебя отпускаю.

— Поговорим позже, Эми.

— Да, Микки… — и я вдруг издала сдавленный звук, потому что мне пришлось физически остановить себя, чтобы не закончить фразу словами «люблю тебя».

Это было естественным завершением разговора с кем-то, кто тебе небезразличен.

Но мы там и близко не находились.

Или, по крайней мере, я думала, что там не было Микки.

Я, как бы безумно это ни звучало, оказалась там в тот момент, когда несколько месяцев назад увидела Микки.

— Детка?

Он все слышал.

— Просто… что-то в горле застряло. Пока, дорогой.

— Пока, Эми.

Мы отключились. Я вошла в здание и через полчаса обнаружила, что мой иммунитет от миссис Макмерфи истек, когда она сказала мне, как ни в чем не бывало:

— Жаль, что ты нацистка. Кто будет пылесосить, когда тебя повесят?

*****

Был поздний вечер, мы с сыном поужинали, и Оден сидел на диване, окруженный книгами, и смотрел телевизор.

Я не была из тех жутких мам, кто сидит рядом и смотрит программы, которые меня не интересуют. Я предоставила ему пространство, сама находясь за ноутбуком, и отправляя электронное письмо с новостями родителям (которые так со мной и не связались, за что я была почти благодарна).

Олимпия не пришла. Она была у Полли.

Я нажала «Отправить», а затем вернулась на сайт с обеденным столом, который меня заинтриговал. Маленький магазинчик в Нью-Гэмпшире. Все изделия — ручная работа из местных пород дерева. Это было потрясающе. Это было дорого. И доставка встала бы в невообразимую сумму.

Но я думала, что он мне нравится.

Глядя на него, я все еще испытывала это чувство, когда телефон, лежащий рядом, зазвонил.

Я посмотрела на него и увидела, что это Микки.

Я схватила телефон, мои глаза устремились вверх, но ничего не увидели. Телевизор был включен, Оден отдыхал.

Я ответила на звонок, поднесла телефон к уху, отложила ноутбук в сторону и сказала:

— Привет.

— Привет, я вернулся. Твой парень все еще там?

— Да

— Он проведет здесь ночь?

— Нет

— Когда он уйдет, напиши мне. Когда мои дети лягут спать, я напишу тебе и попрошу прийти.

О нет. Звучало не очень хорошо.

— С тобой все в порядке? — спросила я.

— Ни капельки.

Голос у него был несчастный.

— Хорошо, я… у нас есть план.

— Да, и просто к слову, дела у тебя с детьми идут туго, но подумай о том, когда ты сможешь меня с ними познакомить, чтобы я не терял тебя, пока они будут находиться у тебя, и если я позвоню, ты не будешь говорить со мной так, будто едва меня знаешь.

Да, он был несчастлив.

— Мы это обсудим, — пообещала я.

— Да, так и сделаем. Напиши, — приказал он.

— Хорошо.

— До скорого, — сказал он и отключился.

Я отняла телефон от уха и снова посмотрела на диван.

Оден не двинулся с места.

Я отложила телефон в сторону, схватила ноутбук и отправила электронное письмо мебельщикам из Нью-Гэмпшира. Потом отложила его в сторону, и пошла мыть посуду.

Едва я успела начать, как Оден позвал:

— Помощь нужна?

Я посмотрела на него и увидела, что он встал и смотрит поверх спинки дивана.

Мой красивый мальчик, мой хороший мальчик — больше не ребенок.

— Досматривай шоу. Здесь особо нечего делать. Я в порядке, — отозвалась я.

Он кивнул и снова исчез.

Я помыла посуду. Оден закончил смотреть шоу, удалил его и собрал книги. Он сказал, что ему пора, и я проводила его до двери гаража.

Когда мы были там, я посмотрела в его светло-карие глаза.

— Передавай «Привет» сестре.

— Будет сделано, мама. Я приду еще, да? — спросил он.

— В любое время, милый. Это и твой дом тоже.

Он улыбнулся мне, наклонился, поцеловал в щеку и ушел.

Я смотрела, как он выезжает, видела, как опускается дверь гаража, а потом вошла в дом и направилась прямо к телефону.

Оден ушел, написала я Микки.

Какое-то время я не получала ответа, а затем: Килл уже лег, но Эш все еще не спит. Подожди.

Я ждала, прошло еще немного времени, и, наконец, пришло:

А теперь иди сюда.

Я не тратила много времени на то, чтобы добраться до него.

Не успела я дойти до обочины на своей стороне дороги, как увидела открытую входную дверь Микки, и его темную фигуру в проеме.

Я уже собиралась подняться к нему на крыльцо, когда он заметил:

— Ты не накинула куртку.

— Твой дом через дорогу.

Он не ответил. Просто выглядел раздраженным, потянулся ко мне и схватил за руку.

Он втащил меня внутрь и закрыл дверь, затем потянул меня в сторону, где стоял шкаф с одеждой. Он отпустил меня, открыв дверцу.

— Микки, — прошептала я.

— Веранда, — прошептал он в ответ.

Причина, по которой мне нужно было пальто.

Он схватил огромный брезентовый плащ и протянул его мне. Я накинула его на плечи и утонула в нем, а Микки был одет только в одну из тех привлекательных толстовок с высоким воротником и молнией у горла, он нашел мою руку под длинным рукавом, и потянул через дом на заднюю веранду.

Он остановил нас у перил рядом с грилем. Ночь была темная, воздух холодный, мы были так далеко от его спящих детей, как только могли, и мне было очень не по себе.

— Что происходит? — спросила я, все еще шепотом.

— Как я уже сказал, я разговаривал с Рианнон после того, как день рождения Килла пошел ко всем чертям, — сказал он.

Сказал.

С запозданием.

О последнем я не упомянула. Я только кивнула.

— Я ей тогда сказал, что это не круто, и я такого не потерплю, и к чему это все может привести. Я сказал ей, что она должна назвать мне чертовски хорошую причину, почему это дерьмо произошло, причину достаточную для того, чтобы не держать детей подальше от нее и в безопасности со мной.

— И что она сказала? — надавила я, когда он замолчал.

— Если можешь поверить в это дерьмо, которое было немыслимым тогда, но стало еще более немыслимым на следующий день после того, как ее остановили за езду в нетрезвом виде, она сказала, что ей пришлось выпить на работе. Так как кто-то куда-то уходил. Она слишком много выпила, поэтому не хотела садиться в машину. Сказала, что написала Эшлин, а Эш ничего из этого дерьма мне не передала, хотя моя девочка проверяла телефон около семисот раз, когда мы сидели в «Навесах».

Единственное, что я смогла придумать, чтобы сказать, было:

— Ох, Микки.

— Когда я попросил ее объяснить, почему она не связалась после этого с сыном, она сказала, что по его возвращении у нее запланирован грандиозный запоздалый день рождения, и она не хочет его испортить. И она действительно устроила большой праздник. Хотя, планировала ли она его до того, как я ткнул ее носом, никто не знает.

— Оправдания, — пробормотала я.

— Совершенно верно, — согласился он. — А сегодня вечером я позвонил ей и спросил, какого хрена происходит и все это дерьмо просачивается в жизнь наших детей. А она, мать ее, сказала, что я должен отозвать моего приятеля. Ей не понравилось, что я устраиваю ей подобную херню, выставляя плохой в попытке украсть у нее детей.

Я ошеломленно уставилась на него и спросила:

— Что?

Он коротко кивнул.

— Так сказала эта стерва.

— Твой приятель?

— Курт, — отрезал он. — Он шериф и мой друг. Хороший друг. Мы знакомы довольно давно, и весьма близки. Но он не был тем, кто ее остановил. Он был тем, кто в предыдущий раз не пришил ей вождение в нетрезвом виде, так как это случилось с ней впервые, но также и потому, что он мой гребаный приятель, но, видимо, про эту часть она забыла.

— Так… значит… — пробормотала я. — Значит, она делает вид, что ты нацелился на нее в попытке получить опеку над детьми, в то время как ты не имел никакого отношения к тому, что ее поймали за вождение в нетрезвом виде?

Он стиснул губы, но все же выдавил из себя:

— Так она все представляет. Назвала это моим «великим планом». Сказала, что уровень алкоголя в ее крови был ничтожно мал, что доказывает, что я охочусь за ней и втянул Курта в это дерьмо, и если они попытаются занести это в ее личное дело, она будет бороться. Еще она сказала, что я начал этот план еще до того, как мы расстались. Сказала, что если я не отступлю, не перестану лавировать, она будет драться со мной зубами и ногтями. И еще сказала, что если я попытаюсь спрятать от нее детей, она арестует меня за похищение.

— О боже, — выдохнула я.

— Угу, — буркнул он.

Теперь я поняла, почему он был так несчастен.

— Микки, — я схватила его за руку и крепко сжала, — я не знаю, что сказать.

— А что тут скажешь? — спросил он, поднимая наши руки и прижимая к своему сердцу, когда придвинулся ближе ко мне. — Я влип. Снова позвонил Арни. Адвокату.

Я молча кивнула.

— Он сказал, что речь пойдет о признании ее неспособной воспитывать детей. Мне придется обратиться в полицию. Им придется все проверить. Мне нужны доказательства. Показания свидетелей. Запись о вождении в нетрезвом виде — это что-то, но ее недостаточно. И дети вполне взрослые, чтобы оказаться втянутыми в это дело. Им придется говорить гадости о своей матери.

— Это не гадости, если это правда, — осторожно сказала я.

— Ты совершенно права. Но ты бы хотела, чтобы твои дети сидели с каким-то хреном, которого они не знают, и говорили, что их отец — изменщик и мудак?

Нет, мне бы этого не хотелось.

Я отрицательно покачала головой.

— Нет, — отрезал он. — Так что у меня есть два варианта: держать детей подальше от нее и готовиться к любому дерьму, которое она мне подбросит. А она в бешенстве, Эми. Она встала на дыбы и так глубоко погрузилась в отрицание, что удивительно, как она еще дышит. Или отправить детей к ней и ждать, когда случится очередная херня, возможно, это станет чем-то, что ранит детей по-новому, и что я не смогу исцелить.

Я придвинулась к нему поближе и указала на очевидное:

— Ты находишься между молотом и наковальней.

— Так и есть. Но у меня есть еще один вариант, предложенный Арни. Поговорить с детьми и узнать, хотят ли они жить со мной, заставить их сказать, что они не хотят жить со своей мамой. И пусть даже они на самом деле не хотят с ней жить, но я не хочу заставлять их говорить подобное дерьмо.

Нет. Это нелегко. Я знала. Я не была со своими детьми, когда им пришлось сделать подобный выбор и произнести это вслух, но я видела, как после этого они не могли смотреть мне в глаза. Печаль на их лицах. Это было мучительно.

И это было началом моего выздоровления.

Хотя это могло бы оказаться многообещающим в случае с Рианнон, которая явно нуждалась в том, чтобы избавиться от своего заблуждения, это не было тем, что можно принять с легкостью.

— Я бы с осторожность отнеслась к этому совету, так как это последнее средство, милый, — сказала я ему.

— Да.

— Итак, что ты собираешься делать?

— У меня есть только один вариант. Подождать, пока она опять не налажает. Следить за всем этим дерьмом. Присматривать за детьми. Буду держать их подальше от нее, она набросится на меня, и тогда они окажутся втянуты во все это, и я ничего не смогу сделать, чтобы это остановить.

Внезапно я возненавидела еще одного человека, которого никогда не встречала.

Я возненавидела Мартину еще до того, как узнала ее имя. Я просто знала, что мой муж полюбил другую.

А теперь я ненавидела Рианнон.

— Что требуется от меня? — спросила я.

— Присматривай за детьми. Забегай к нам. Приходи все чаще и чаще. Чтобы Эшлин находилась рядом с хорошей женщиной. Чтобы дети знали, что такое здоровые отношения.

Я молча кивнула.

— Это я могу.

— И я хочу, чтобы сегодня ты была в моей постели.

Моя голова дернулась назад, и я моргнула.

— Но…

Он прервал меня:

— Я провожу тебя домой до того, как они встанут. Не фанат тайных романов и не собираюсь просить тебя делать это часто. Но у меня был дерьмовый день. Я готовлюсь встретить дерьмовые времена, и не знаю, как долго они продлятся или насколько плохо это будет. Прямо сейчас я хочу войти в дом, сесть с тобой на диван, расслабиться, выпить пива, а потом заснуть, вдыхая аромат твоих волос.

— Это я тоже могу, — немедленно ответила я.

Затем я затаила дыхание, наблюдая, как Микки закрыл глаза и повернулся лицом к темноте заднего двора.

Я придвинулась ближе, прижимая руку к его груди, и позвала:

— Микки.

Он открыл глаза, но продолжал смотреть во двор.

Прошло сколько-то времени, прежде чем он посмотрел на меня.

— А что, если она пьяной сядет за руль, а в машине будут дети?

— Ты поговоришь с ними, — твердо ответила я. — Постарайся не упоминать о Рианнон. Но Эш школьница. А они много чего делают. Они развлекаются. Ты мог бы сделать предупреждение, чтобы они вели себя по-умному, сказать Киллиану, что говоришь с ним об этом заранее, чтобы сэкономить время или что-то вроде этого, и сделать это жестко, чтобы они тебя поняли.

— Они не тупые. Они поймут, что я имею в виду. Весь смысл, Эми.

К сожалению, у меня было предчувствие, что так и будет.

— Тогда ты будешь уверен, что если в любое время с кем угодно они сядут в машину с пьяным водителем, то будут знать, что могут позвонить тебе, и ты приедешь и заберешь их, без каких-либо взаимных обвинений.

— У сына нет телефона, — сказал он мне. — Таково правило: должно исполниться четырнадцать.

— Может, папа, тебе стоит нарушить свое правило, — сказала я, поддразнивая его и слабо улыбаясь.

Микки уставился на меня сверху вниз, на его щеке перекатывался мускул, он не был готов к шутливому настрою, что неудивительно.

Затем он прорычал:

— Я мог бы задушить эту суку.

Я придвинулась еще ближе.

— Я думала, что нанесла своим детям неизлечимые раны, милый, — сказала я ему. — А сегодня вечером сын пришел по собственной воле, чтобы поужинать с мамой и посмотреть телевизор. Докажи, что ты даешь им хорошее, и они ответят тем же. Ты сам сказал, что они не тупые. Да, все это ужасно. Но в один прекрасный день они увидят, как усердно ты трудился, чтобы обеспечить им безопасную и нормальную жизнь, и оценят это. Ты просто обеспечивай им безопасность и нормальную жизнь, и вы пройдете через это.

Микки снова некоторое время смотрел на меня сверху вниз, потом вздохнул, поднял свободную руку, обхватил мой затылок и прижал щекой к своей груди.

Я обхватила его свободной рукой и сжала его ладонь.

Я позволила нам немного постоять так, прежде чем поднять голову и посмотреть на него.

— Надо бы принести моему парню пива, — тихо сказала я.

Он ничего не ответил, только наклонился, коснулся своим лбом моего, а затем легко поцеловал в губы.

После этого он отстранился, но продолжал держать меня за руку.

Мы вошли внутрь. Микки достал пиво. Пока он его пил, мы лежали на диване, и смотрели шоу Леттермана.

Затем он закрыл дом и молча повел меня к своей кровати.

ГЛАВА 19

Вспышка

Я с силой втянула в рот большой палец Микки, чтобы не застонать.

Было раннее утро следующего дня.

Мы лежали в постели на боку и Микки был сзади.

Он зарылся лицом в мои волосы.

Палец Микки был на клиторе, а член во мне.

Внезапно его толчки стали жестче и быстрее, давление пальца усилилось, и его рот оказался у моего уха.

— Эми, кончай, черт возьми, — прорычал он.

Он был уже близко.

Но и я тоже, и его рычание пробежало по моей шее, плечу, груди, животу, потом собралось у меня между ног, и глубоко всосав его большой палец, чувствуя его член и то, что он проделывал с клитором, я воспарила.

— Слава яйцам, — прохрипел он, уткнувшись лицом мне в шею, его член глубоко вошел в меня и он застонал.

Я не чувствовала ничего, кроме оргазма, и всего того, что являл собой Микки: его жар, сила, тело, напряженное от собственного оргазма.

Затем мой оргазм отхлынул, и я расслабилась, прижавшись к нему и лаская его большой палец.

Я поняла, что то же произошло и с ним, когда он вынул палец из моего рта и провел им по моей нижней губе.

Его губы вернулись к моему уху.

— Ты на таблетках?

— Да, — выдохнула я под его большим пальцем.

— Ты трахаешься с кем-нибудь, кроме меня?

Я усмехнулась его нелепому вопросу.

— Нет.

— Ты веришь, что я не стану трахать никого, кроме тебя?

Я почувствовала, как мое тело напряглось, потому что это был важный вопрос.

Но это был Микки.

Поэтому я прошептала:

— Да.

Его пальцы впились мне в подбородок, и я поняла, что он знает, насколько важен мой ответ.

Но он не стал зацикливаться на этом.

— Значит, ты согласна без защиты?

— Да, Микки.

— Слава богу, — пробормотал он. — Презервативы в прошлом.

Я расслабилась в его объятиях, скользнув рукой по его мускулистому предплечью и обхватив пальцами запястье.

Он повернул ладонь, поймал мою руку и нежно прижал ее вместе со своей к моему горлу.

Он устроился поудобнее, и я почувствовала, как от его дыхания шевелятся мои волосы.

Мы лежали вместе несколько восхитительных мгновений, прежде чем он сказал:

— Спасибо, что осталась на ночь.

— Я нужна тебе — я буду здесь, — ответила я.

Я услышала легкость в его голосе, когда он продолжил:

— Спасибо за секс.

— Я нужна тебе — я буду здесь, — повторила я.

Я почувствовала, как он усмехнулся, и сжала его руку.

— Моя наследница хочет поваляться в постели, пока я приму душ?

Я не знала, какой у меня выбор, кроме как встать, одеться и пойти домой, пока он не разбудил детей.

Или принять с ним душ.

Но на самом деле, возможно, единственной вещью, которая могла бы побудить меня «поваляться» в его постели, а не принимать с ним душ, — это побудка занятием любовью после примерно пяти часов сна и оргазм.

— Если у меня есть время, я поваляюсь.

— Оно у тебя есть, — пробормотал он, поцеловал меня в плечо и соскользнул с кровати. Прежде чем пойти в ванную, он натянул на себя покрывало.

Я смотрела, как он идет в ванную, услышала звук спускаемой в унитаз воды, а затем включился душ.

Я уже однажды была в его комнате, в ту ночь, когда в прошлый раз дети уехали от меня. Мне не нужно было осматриваться.

Я знала, что здесь приятно. Комната мужчины. Рианнон, если она когда-либо и присутствовала здесь в плане декора, исчезла оттуда, словно ее никогда и не существовало.

Его комната, как и моя, занимала целый конец дома. Она включала в себя большую ванную, выходящую окнами на задний двор, в которой была двойная раковина, отдельный душ и туалет в маленькой комнате. Гардеробная бала только одна, но она была огромной. Сантехника не выглядела старой, хоть и была заменена, но относительно недавно. Может, и не в прошлом году, но, точно в последние пять. Если бы у меня не было ванной, на которую были пущены средства из трех трастовых фондов, что означало, что я могла бы создать любую ванную комнату, которую хотела, эта была бы потрясающей.

Стены спальни выкрашены в темно-серый цвет, сочетавшийся с деревянными плинтусами и удивительным реечным потолком, таким темным, что он казался почти черным. У него тоже был камин, с каменным очагом, как и остальные в доме. Он находился у стены напротив огромной кровати.

У него были темно-серые сатиновые простыни и одеяло с покрывалом в тон, с шестигранным рисунком, линии которого имели бордовый цвет.

На полу в промежутке между кроватью и ванной стояли два подходящие большие кресла. Рядом располагалась тахта, кряжистый, но привлекательный столик и напольный торшер из латуни. Кресла были завалены одеждой (очевидно, Микки тоже не попадал в корзину с бельем, похоже, он не устраивал стирку с тех пор, как мы познакомились).

Комната была чистой, хотя и не опрятной, исключительно мужской… и вся в Микки.

Мне она нравилась.

Так что я лежала счастливая на простынях в его комнате, все еще чувствуя Микки между ног, нежась, дремля и паря.

— Детка.

Вообще-то я не спала.

Но глаза у меня были закрыты.

Я открыла их и увидела Микки, стоящего рядом с кроватью, в чистой рабочей одежде.

— Мне пора идти? — томно спросила я.

— Вот оно, — заявил он.

Я изучала его, не уверенная в его словах, тоне или напряженном взгляде.

Я начала подниматься, и Микки приказал:

— Не двигайся, черт возьми.

Я замерла, но выдержала его взгляд и прошептала:

— Что происходит, Микки?

— Если бы я каждое утро в течение шестнадцати лет выходил из ванной и видел все это, то ни за что на свете от этого бы не ушел.

Я резко втянула воздух и осталась неподвижной, это пронзило меня и я почувствовала облегчение.

Никакой крови.

Это было все равно, как вскрыть ноющий волдырь, чтобы выпустить зловонную слизь.

— Он не понимает. Может и никогда не поймет, — продолжал Микки. — Но сама ты хоть осознаешь, какой он идиот?

— Нет, — ответила я. — Но я осознаю, как мне чертовски повезло сейчас.

Я наблюдала за его реакцией, за вспышкой в его глазах, но он оставался на расстоянии, пока не сделал последние два шага к кровати и не наклонился надо мной.

Он убрал челку с моих глаз и мягко сказал:

— Я должен тебя поднять и одеть, проводить домой, вернуться и позаботиться о детях.

Я молча кивнула.

Он провел пальцами по моим волосам, прежде чем выпрямиться и уйти.

Я встала, оделась, и Микки проводил меня до дома.

Он поцеловал меня в дверном проеме.

И я смотрела, как он отходит от меня на несколько шагов, прежде чем закрыть за ним дверь.

*****

Сообщение пришло в середине утра.

Можно мы с Полли придем после школы и зависнем у тебя?

Олимпия.

Я ответила: Если вы зависните, делая домашнее задание под записанные шоу, то, да.

Она ответила: Договорились. Заберешь нас?

Я вспомнила о своей машине и решила купить внедорожник.

Потом я написала: Конечно, если отвозить вас по очереди. Я не могу посадить вас обеих в свою машину.

На что я получила ответ: Мама, тебе нужна новая машина. Попрошу Одена привезти нас.

Я написала: Сделай это, сладкая. Я готовлю ужин?

На что получила: Ужин! Вкуснятина!

Детям нравилась моя стряпня. С другой стороны, я готовила как и все мамы и теперь, когда Конрада не было рядом, могла делать это свободно.

Я ответила: Ужин. Договорились.

Через несколько часов я получила сообщение от Одена, в котором говорилось: После школы заброшу Полли и Пиппу. Заберу их в девять.

На что я и послала: Спасибо, малыш. И я подумываю о «Кайене».

Он ответил: «Лэнд Ровер». Белый. Однозначно твое.

Я усмехнулась.

Потом, когда девочки приехали, я несколько изменила их планы (они были в восторге от этих перемен), и перед домашним заданием и ужином мы отправились тестировать «Лэнд Ровер».

*****

— Если купишь чертову машину без меня, Эми, это меня разозлит, — прошептал Микки мне на ухо.

Дочь с подругой ушли. Было уже поздно. Теперь я лежала в постели и желала по телефону спокойной ночи Микки.

Я также, очевидно, поделилась планами приобрести новый автомобиль.

— Хочешь его протестировать? — спросила я.

— Я хочу, чтобы при покупке тебя не поимели, — ответил он.

— Микки, продавцы машин теперь почти не имеют женщин, — усмехнулась я. — Они свободно имеют всех подряд.

— Ты ошибаешься, Эми.

— На дворе не 1968 год, Микки.

— Хорошо, ты приезжаешь, заключаешь самую выгодную сделку, какую только можешь, а потом уезжаешь. Я заеду после и получу лучшую сделку, которую смогу получить, напишу тебе, ты приедешь, и мы разберемся с этим дерьмом.

— Заметано, — отрезала я.

— Завтра?

— Идеально.

— Ты злишься? — спросил он.

— Да, — ответила я.

— Потому что знаешь, что проиграешь, — заявил он.

— Неважно, — пробормотала я.

Он усмехнулся.

Я сменила тему разговора.

— С детьми все в порядке?

— Сегодня вечером у нас был разговор о вождении в пьяном виде. Они всё поняли, то есть, совсем всё. Завтра, прежде чем показать тебе, что продавцы автомобилей остаются мудаками, я пойду и вырву себе все зубы без анестезии. Думаю, это будет намного веселее.

— Ох, Микки, — тихо сказала я.

— Дело сделано. Они меня поймали. Это все, что я могу сделать. Двигаемся дальше.

— Ладно, — сказала я и решила, что пора снова сменить тему. — Так вот, я подумала, раз дети приезжают, дела идут все лучше и это будет продолжаться, через какое-то время, когда они скажут, что приедут вместе, я могу рассказать им о тебе. Так что, когда они в следующий раз будут здесь, ты придешь к нам. Посмотрим, как пойдет. Устроим быстрое знакомство или же ты случайно останешься на ужин.

— Дай мне знать, если нужно что-то поменять в планах, я все устрою.

Он бы поменял планы ради возможности познакомиться с моими детьми.

И снова я воспарила.

— Спасибо, милый, — прошептала я.

— Никаких проблем, Эми. Мне ненавистно прерывать разговор, но я хочу проверить Эш. В последнее время она вела себя тише обычного и весь вечер просидела в своей комнате. Надо проверить мою девочку.

Это звучало совсем не хорошо.

Но в этом не было ничего удивительного.

— Ладно, я тебя отпущу.

— Спи спокойно, детка.

— Обязательно, Микки. Увидимся завтра.

— Да. И планируй прийти на ужин. Мы купим тебе машину, вернемся и повеселимся.

Я не могла дождаться.

— Звучит неплохо. Спокойной ночи, милый.

— Спокойной ночи, детка.

Мы отключились. Я немного почитала.

Потом я заснула.

*****

Микки был прав.

Продавцы автомобилей по-прежнему имеют женщин больше, чем мужчин. Он купил мне «Лэнд Ровер» (я взяла черный, Одену просто придется смириться) на несколько тысяч меньше, чем смогла договориться сама.

Киллиан и Эшлинг пошли с нами и болтались рядом, пока я пыталась вести переговоры. Я взяла их за компанию, потому что подумала, что дети в комплекте — это дополнительный стимул тому, чтобы сделать продавцов менее склонными к обману.

Но я ошиблась.

Киллиан торжествовал вместе с отцом.

За все время, что я провела с Эшлинг в тот день и до этого, я обнаружила, что Микки прав, но сейчас здесь было нечто большее.

Эшлинг была более тихой, чем обычно, настолько, что казалась необычайно угрюмой.

А еще было похоже, что она не помыла голову.

Это меня встревожило.

Но у меня не было возможности ничего сказать об этом, пока мы не поужинали, Эш не ушла в свою комнату и не закрыла дверь, а Килл не уселся возле телевизора, чтобы поиграть в какую-то игру на Xbox.

Только тогда мы с Микки в куртках развалились на диванчике на террасе.

— С ней далеко не все хорошо, — заметила я.

— Нет, — ответил Микки, сидя на диванчике рядом со мной, где я свернулась калачиком, поджав под себя ноги, одной рукой он обнимал меня, а другой держал горлышко бутылки с пивом, из которой сделал глоток после того, как ответил.

— Она с тобой откровенничает? — спросила я.

— Понятия не имею, как разговаривать с почти пятнадцатилетней девочкой, у которой мать пьяница.

— Она… у нее меняется настроение? — осторожно нажала я.

— Если имеешь в виду, начались ли у нее месячные? То, да, — сказал он. — Это случилось прошлым летом. Об этом позаботилась ее мама. Она приходит домой с коробками дерьма, которые ей дает Рианнон. Я увидел на ее комоде «Мидол», убедился, что в ванной комнате есть еще. У меня не было сестер, но я был женат четырнадцать лет, так что догадывался, когда возникают подобные смены настроения. У Эш это происходит не поэтому.

— Не уверена, что я в том положении, что могу поговорить с ней, — заметила я.

— Слушаю тебя, — пробормотал он.

— Но мы можем следить за ситуацией, и если она тебе не откроется, независимо от того, буду ли я в праве, если ты захочешь, я поговорю с ней.

Его рука крепче обняла меня, притягивая ближе.

— Было бы неплохо.

Он сам этого хотел.

Это заставило меня прижаться к нему еще ближе.

Я сделала глоток вина, прежде чем спросить:

— Как думаешь, они знают, что происходит между нами?

— Я выпиваю с тобой на террасе, и ты часто у нас бываешь. Мы близки с Гетти, которые живут по соседству, потому что они переехали сюда, когда мне было восемь. Им здесь рады в любое время. Дети их обожают. Но я не привожу их домой, не сажусь рядом с ними на диван или не выхожу вечером на террасу выпить пива.

— Думаешь, именно это ее и беспокоит? — продолжала я, хотя на ранних стадиях она, казалось, надеялась, что мы с ее отцом будем вместе.

— Опять же, без понятия.

— Если хочешь познакомиться с моими детьми, Микки, возможно, тебе стоит подумать о том, чтобы официально рассказать Киллу и Эш, что происходит, — предложила я. — Если все откроется, ты можешь обсудить это с ней.

— Отлично. Мои планы на воскресные выглядят лишь немного лучше, чем планы на вечер пятницы.

Я усмехнулась, подняла голову с его плеча и посмотрела на его челюсть.

— Не то чтобы мы не привыкли к тому, что эта дорога каменистая.

Он не смотрел на меня.

Он сказал в темноту ночи:

— Ты права. Хреново, что ты растешь, думая, что все будет по-другому, а потом все заканчивается тем, что тебя имеют с классными моментами и вспышками чего-то действительно чертовски хорошего.

Я прижалась щекой к его плечу, ненавидя это.

У Микки был босс, которого он не уважал, работа, которую он не любил, которая приносила ему кучу жалоб от рассерженных людей за решения, которые он не принимал.

У него была любимая жена, которая прямо на его глазах превратилась в алкоголичку.

Он потерял ее, и теперь она заставляла его жить в страхе за детей не только тогда, когда они были с ней, но и тогда, когда их у нее не было, из-за оказываемого на них влияния.

Ему нужно стать начальником пожарной охраны.

Ему нужно начать свой бизнес с нуля.

А Рианнон нужно разобраться в себе.

Что касается меня, мне нужно сделать все возможное, чтобы дать Микки как можно больше вспышек чего-то действительно чертовски хорошего.

Микки прочел мое настроение, но ошибся.

— Извини, детка, тебе не нужно мое нытье.

— На самом деле, нужно. Потому что, если ты не выскажешь его мне, оно сожрет тебя изнутри, а ты нужен детям целым, стойким и способным к борьбе. Так что я выслушаю все, что у тебя накопилось. Это совсем не трудно. У тебя будет это, а, значит, будет то, что нужно, чтобы позаботиться о детях.

Микки молчал, и ночь была тиха. Это продолжалось так долго, что я напряглась.

— Микки?

— Шестнадцать лет. Черт, этот мудак все продул.

Я расслабилась, прижавшись к нему.

— Я баловала наших детей, — призналась я. — Давала им все, что они хотели.

— Да, я ощутил это на себе, — ответил он.

— Конраду это не нравилось. Он говорил мне об этом. Я его не слушала.

— Боже, черт, прости. Ты права. Удивительно, что твои дети живут, не находясь на постоянной терапии. Теперь я понимаю. Ты избаловала детей. У этого парня были все основания тебя бросить.

В его голосе звучала легкость, но на всякий случай я спросила:

— Ты шутишь?

— Да, мать твою, Эми. Черт, — ответил он дрожащим голосом.

Я прижалась щекой к его груди и тоже начала посмеиваться.

Потом громко рассмеялась.

Микки громко засмеялся вместе со мной.

Остановившись, я подняла бокал и сделала глоток вина.

Микки сделал то же самое, но с пивом.

Мы молча сидели в темноте.

Но я надеялась, что это был один из классных моментов Микки Донована.

Или, может быть, даже намек на вспышку счастья.

*****

На следующий день на кухонном столе зазвонил телефон.

Я увидела, что звонит Микки, схватила трубку, посмотрела вверх, увидела включенный телевизор и торчащие в разные стороны ноги детей. Ни один из них не посмотрел в мою сторону, поэтому, направляясь в свою спальню по коридору, я небрежно ответила:

— Привет.

— Привет, я вернулся. Хорошо провела день?

— Думаю, да, хотя меня немного беспокоит то, что, судя по всему, у детей серьезная зависимость от телевидения.

— Они снова у тебя?

Я добралась до комнаты, тихонько прикрыла дверь и села на кровать, сказав:

— Да. Сегодня воскресенье, но около десяти утра они мне написали, и были здесь в течение часа. Мы вместе пообедали. Отправились на «Ровере» на прогулку. И вместе ужинаем.

— Это хорошо, Эми.

— Так и есть, Микки. Очень хорошо. Удивительно хорошо. Но немного странно.

— Дети смотрят телевизор, детка.

— Знаю. Но здесь что-то не так.

— То есть?

— Только что они почти не разговаривали со мной. А в следующую минуту все по-другому. Мы слишком быстро перебрались на другую сторону. — Сидя на кровати, я скрестила ноги. — Но теперь мы ускоряемся. Они часто бывают здесь, и я очень хочу, чтобы так и продолжалось. Хочу, чтобы они остались здесь навсегда. Но есть что-то в этой перемене, что заставляет меня думать, что либо они избегают своего отца, либо Мартина утверждает свое жестокое и необычное наказание, не позволяя двум подросткам ничего делать.

— Может, они поняли, как были строги к тебе, и пытаются загладить свою вину, — предположил он.

— Может, — пробормотала я.

— Просто продолжай. Делай, что делала. И делай это хорошо, не омрачай ничего, когда не знаешь, есть ли о чем беспокоиться.

Это был хороший совет.

— Я так и сделаю.

— Хорошо, — сказал он. — И, говоря о детях.

— О боже, — пробормотала я.

— Да. Эш и Килл знают, что их подруга и соседка Эми — папина девушка.

Снова девушка.

И снова это приятно.

Но я все еще была наготове.

— И что? — подтолкнула я.

— Килл отнесся нормально. Не сразу, его беспокоила мама, у него были вопросы о том, что это значит для нас с ней, и было не очень весело делиться тем, что больше никогда не будет меня и его мамы. Он смирился с этим, не устраивая дерьмового припадка, что было удивительно, но хорошо. Эш никак не прореагировала, кроме как сказать «Без шуток, папа?» — и это начало выводить Килла из себя, потому что он подумал, что она знает что-то, чего не знает он, а он этого не любит.

— Но теперь все в порядке?

— Я бы пригласил тебя сегодня на ужин, но не думаю, что провести с тобой весь вчерашний день, а теперь и сегодняшний вечер — это хорошо. Но, думаю, если мы продолжим втягивать их в это, все наладиться.

Я улыбнулась в телефон.

— Это хорошо.

— Итак, завтра и во вторник я буду в пожарной части. Это означает — телефон на тумбочке.

— Верно, — согласилась я, все еще улыбаясь.

— В среду детей с тобой нет, я приглашаю тебя на ужин и в кино.

Мы с Микки в темном кинотеатре.

Звучало фантастически.

— С удовольствием, Микки. Но мы поедем на моем «Лэнд Ровере».

— Ладно. Я за рулем.

— Ты за рулем? Но он мой.

— Я произвожу на тебя впечатление мужчины, которого возят?

— Джимбо возит тебя на пожарной машине, — заметила я.

— У Джимбо нет вагины.

Я резко выпрямилась.

— Неужели?

— Либо твоя задница на пассажирском сиденье моего «Экспедишен», либо на том же месте в твоем «Ровере», — заявил он.

— Микки, машина новая. Мне она нравится. Мне потребовались все силы, чтобы позволить Одену прокатиться на нем сегодня. Я хочу сесть за руль.

— Будешь ездить на машине следующие пару дней. В среду вечером ты знаешь свой выбор.

Ему повезло, что он был таким потрясающим, когда временами вел себя так раздражающе.

— Тебе нужно сдать анализы, — отрезала я. — У тебя явно избыток тестостерона, а это вредно для здоровья.

— Не уверен, что такое вообще возможно, — спокойно ответил он.

— А самым вредным для твоего здоровья будет то, что я убью тебя.

— Давай, рискни, и это приведет нас к той игрушке, что лежит в твоей тумбочке, и думаю, тебе этого не хочется.

Моя голова дернулась, когда я спросила:

— Ты рылся у меня в тумбочке?

— Одинокая женщина, которая быстро заводится, детка, я предположил, и оказался прав, и не считаю, что рылся где-то. Больше похоже на расследование на случай, если я буду в настроении тряхнуть стариной. У любого мужчины должны быть инструменты, необходимые для выполнения работы.

Это заставило меня вздрогнуть вместе с предчувствием приступа аневризмы.

— Эми? — позвал он, когда я не ответила.

— Тихо. Я пытаюсь вспомнить, видела ли какое-нибудь Интернет-кафе, где можно анонимно заказать яд.

— Игрушка идет в ход завтра вечером, — пробормотал он.

Снова дрожь.

— Ты закончил меня доставать? — спросила я.

В его голосе звучала улыбка.

— На сегодня.

— Замечательно. Увидимся завтра вечером.

— Заряди ее, Эми.

Боже, это неслыханно.

Проблема в том, что, кажется, мне это в нем и нравится.

Наряду с множеством других вещей.

— Как скажешь. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, детка.

Закончив разговор с Микки, я бросила телефон на кровать и вернулась к детям.

*****

— Да, — выдохнула я, кончая, Микки убрал вибратор, а затем проник в меня. — Да, — повторила я.

Мы лежали на боку, лицом к лицу, и я перекинула ногу через бедро Микки. Хотя это продолжалось довольно долго, Микки позволил мне кончить, прежде чем поцеловать, трахнуть и снова отправить в полет.

Презервативы остались в прошлом, после этого я привела себя в порядок, надела ночнушку и возвратилась в постель к Микки, где он прижал меня к себе в темноте.

Я сильнее вжалась в него, согретая его телом, пресыщенная и полусонная, прежде чем он заговорил.

— Похоже, моей наследнице нравится, как я тряхнул стариной.

Я открыла глаза и в темноте увидела его шею.

— Заткнись, Микки.

— Думаю, я стал на год старше, так долго ты кончала.

Я запрокинула голову и посмотрела на него сквозь темноту.

— Заткнись, Микки.

Он наклонил голову и поцеловал меня. Это длилось дольше, чем мой оргазм, намного дольше и закончилось тем, что мы крепко переплелись, его рука легла мне на зад, а я прижалась так близко, будто хотела, чтобы он поглотил меня.

— А теперь спи, детка, — приказал он, перестав меня целовать.

Я уткнулась лицом ему в шею и сказала:

— Как же ты меня раздражаешь.

— Хорошо, что ты от этого заводишься.

Он был прав.

Я решила, что тишина будет в порядке вещей.

Я находилась к нему так близко, как только могла быть без Микки внутри меня.

Но он все равно притягивал меня еще ближе.

— Вспышка, — прошептал он.

— Что? — спросила я сонно, но все же смогла ощутить резкий укол.

— Действительно чертовски счастлив.

Я не заплачу.

Я не заплачу.

Я не заплакала.

Я придвинулась еще ближе, поцеловала своего парня в шею и прошептала:

— Спокойной ночи, милый.

— Спокойной ночи, Эми.

Я закрыла глаза, прижалась к Микки и, испытав собственную вспышку, заснула.

*****

Мы с Микки возвращались из кино, когда он сказал:

— Прошлым вечером к тебе приезжали дети, и я поговорил с парочкой парней. Они готовы подежурить в пожарной части, если понадобится.

Он держал мою руку в своей, положив ее мне на бедро, и поглаживал большим пальцем бок.

Он мягко напоминал мне, что хочет познакомиться с моими детьми.

Мне это нравилось, но я нервничала.

— В следующий раз, когда они снова приедут, я поговорю с ними, — пообещала я.

У нас уже был разговор о свиданиях, и они были совершенно уверены, что мы с их отцом не будем снова вместе.

Но Микки был прав. Хотя я не видела их в понедельник, они оба пришли после школы накануне и задержались после ужина. И даже не включили записанное шоу. Мы все вместе смотрели фильм по каналу HBO.

И это было хорошо. Легко. Нормально. Так, как было у нас три года назад, и так, будто этих трех лет не было.

Конечно, у нас с Оденом был короткий разговор, и неудивительно, что Олимпия ничего не говорила. Она избегала споров (за исключением тех случаев, когда препиралась с братом). Не только своих, но и чужих. Это заставляло меня чувствовать себя еще более виноватой, потому что она видела много такого между мной, Мартиной и Конрадом.

Она не станет поднимать этот вопрос. Она оставит все как есть и пойдет дальше.

И Микки также был прав, говоря, что я должна радоваться, продолжать делать то, что делала и не беспокоиться.

Но я была матерью, и, как бы далеко я ни находилась от своих детей, я знала их.

Происходило что-то еще.

До последнего вздоха я хотела, чтобы они чувствовали, что я их безопасная гавань.

Я просто хотела знать, если это и есть та причина, зачем я им нужна, тогда от чего я их укрываю.

Микки подъехал к моему дому, нажал на кнопку, открывающую гаражную дверь, и въехал внутрь. Я сидела рядом, отвлекаясь от своих мыслей, думая, что мой дом был идеальным. В тот момент я подумала, что это потому, что рядом с ним был гараж на две машины, а также гараж на одну машину поменьше, в который можно было попасть с помощью собственного пульта и через внутреннюю дверь, ведущую из большого гаража.

Одноместный идеально подходил для моего «Мерседеса».

Для «Ровера» и «Сивика» сына был бы отведен большой гараж.

Видите?

Идеально.

Он припарковался. Мы вышли из машины. Зашли внутрь.

Я побрела на кухню, включила светильники и спросила Микки хочет ли он пива, когда раздался звонок в дверь.

Я остановилась и посмотрела на нее.

Микки, стоявший в нескольких шагах позади меня, тоже остановился, и развернулся в сторону двери.

На крыльце горел свет, и я знала, чье тело отбрасывает тень на стекло.

Конрад.

Что он здесь делает в такой час?

Или в принципе, что он здесь забыл?

— Черт, это Конрад, — прошептала я.

Микки продолжал стоять, повернувшись к двери, но медленно посмотрел на меня.

Я поймала его взгляд, и у меня перехватило дыхание, что было совсем некстати, потому что мне нужно было сосредоточиться, чтобы дышать, и было слишком поздно действовать.

Потому что Микки стремительно направился к двери, прежде чем я успела пошевелиться, и сказать:

— Микки, позволь мне.

Он остановился у двери, бросил на меня предостерегающий взгляд и произнес одно слово.

— Нет.

Затем он повернулся, отпер дверь и распахнул ее настежь.

Я находилась в пяти футах от него, но хорошо видела Конрада, который стоял на пороге и хмуро смотрел на Микки.

— Не надо бы тебе этого делать, — прорычал Микки, когда я подошла к нему, прижалась к его спине и слегка сжала его руку.

Прежде чем я успела сказать хоть слово, Конрад посмотрел на меня.

— Отзови своего неандертальца, Амелия.

Микки твердо стоял между мной и им.

— Не смей так говорить о Микки, — отрезала я.

— Почему? — огрызнулся в ответ Конрад. — Ты считала себя вправе прыскать ядом на Мартину.

— Да, но она не трахается со мной с твоим кольцом на пальце. У тебя нет никаких оправданий на это, придурок, так что забудь об этом, — выдавил Микки.

Конрад перевел сердитый взгляд на Микки.

— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

— Да, но я понимаю то, что твоя женщина знала, что ты должен был снять кольцо со своей жены, прежде чем она получит от тебя свое собственное, так что у нее также нет оправданий, — ответил Микки. — А теперь, повторяю, забудь об этом, и если тебе есть что сказать, говори и проваливай отсюда.

Конрад снова посмотрел на меня.

— Этот человек меня не знает, он не имеет права ругаться на меня.

— Чувак, ты пришел сюда в десять вечера, незваный и нежеланный позвонил в дверь, и как только тебе ее открыли, сразу же пошел в атаку, — парировал Микки. — Твои первые слова свели на нет все уважение, что ты мог бы получить от меня. Это не твой дом. У тебя нет никаких прав в данной ситуации. И совет. Отрасти, мать твою, яйца. Не имею права ругаться на тебя? — усмехнулся он. — Чертова баба.

Лицо Конрада было суровым, и его ярость была ощутима, когда он повернулся ко мне.

— Буду благодарен, если ты станешь придерживаться соглашения об опеке, заключенного в суде, — заявил он.

— Я не похищаю детей и не заставляю их смотреть здесь телевизор, Конрад, — ответила я. — Они спрашивают можно ли приехать. Это их дом. Они могут приходить сюда в любое время, когда им заблагорассудится.

— Если они просят разрешения приехать, объясни им, что, согласно требованию суда, приглашаешь их на один выходной в месяц, тогда и увидитесь.

Что за напыщенная задница.

Невероятно, что он действительно хотел держать детей подальше от их матери, когда они хотели провести со мной время.

Боже! Как я вообще могла влюбиться в этого человека?

— Не могу сказать, что вчитывалась в каждое слово, Конрад, — возразила я. — Но не думаю, что где-то в судебных документах сказано, что если дети хотят проводить со мной дополнительное время, я не могу им этого позволить.

— Я попрошу своих адвокатов просмотреть их, и если это не так, возможно, я позабочусь, чтобы эти поправки внесли, — выпалил Конрад.

— Да, сделай это, — предложила я.

— Ты же не хочешь снова предстать перед судьей, Амелия, — предупредил он.

— Ошибаешься, — сказал я ему. — Я хочу. Очень, очень хочу.

— У тебя чересчур короткая память, — усмехнулся он.

— Могу сказать то же самое, — ответила я.

— Что? Несколько месяцев хорошего поведения? С этим далеко не уйдешь, — усмехнулся он.

— Прости мне, мою ошибку. Позволю себе заметить, что на самом деле прошло не несколько месяцев, а больше года. Видимо, у тебя не только короткая память. Ее тебе вообще отшибло.

— Ты больше не можешь использовать против меня, как оружие, мои отношения с Мартиной, — заявил он.

— Возможно. Хотя она и Гейл Конвей могли бы привести меня кое к чему.

Гейл Конвей, женщина, которая инициировала дела о сексуальных домогательствах в Лексингтоне, откуда она переехала, но все еще очень не любила доктора Конрада Мосса.

Конрад побледнел.

В яблочко.

— Если этого недостаточно, я добавлю Хиллари Шмидт, — продолжала я.

Мисс Шмидт не подавала иска, но она была не слишком довольна Конрадом, который поматросил ее и бросил, увиваясь за ней и одновременно за Мартиной, и это продолжалось шесть месяцев.

Не могу сказать, что я была вне себя от радости, увидев страх, промелькнувший на его лице.

Но это не было отстойно.

— И Эрин Макинтайр, — продолжала я.

Очевидно, адвокат прислал мне отчет.

И у него был очень хороший детектив.

— Я бы воздержалась от попыток до них добраться, — посоветовала я. — Они уже согласились на дачу показаний. Вообще-то, просто вцепились в такую возможность. Они не очень-то твои большие поклонницы.

Его лицо исказилось, в самом деле, как я могла в него влюбиться?

— Так это и есть твоя новая тактика? — рявкнул он на меня.

— Нет. Это твое предупреждение, — ответила я. — Ты не держишь детей вдали от меня. Позволяешь им приходить, когда им заблагорассудится, — все еще стоя рядом с Микки, я наклонилась к Конраду, — без единого писка. — Я отстранилась. — И когда я поговорю с ними о том, чтобы сделать это обычным делом, предложу разделить опеку, и они согласятся, ты не только согласишься, но и, мать твою, будешь настаивать. В остальном ты заткнешься. А еще ты заткнешь рот своей жене. Или мы снова окажемся перед судьей, Конрад. Но на этот раз я тебя разнесу в пух и прах.

— В тебе заговорила кровь Хэтуэй, — отрезал он.

— Хоть ее они мне дали, — огрызнулась я.

— Ты еще пожалеешь об этом, Амелия, — пригрозил он.

На этом, очевидно, не желая, чтобы мне угрожали, Микки немного переместился, так что он оказался между мной и Конрадом.

Когда он это сделал, я еще больше влюбилась в Микки Донована.

А я влюблялась в него.

Стремительно.

Очертя голову.

К сожалению, я не могла ощутить всю прелесть этого чувства. Из-за Конрада стоявшего там как осел.

— Слишком поздно, — ответила я. — Я уже глубоко сожалею, что потратила на тебя двадцать два года, когда ты не стоил и минуты. — Я произнесла это, выглядывая из-за руки Микки.

— Все кончено, — заявил Микки сразу после того, как я замолчала, и как раз в тот момент, когда Конрад открыл рот, чтобы возразить.

Конрад перевел взгляд на Микки, затем резко устремил его на меня.

— Расскажешь детям любую грязь, что накопала на меня…

— Я мог бы ударить себя кулаком в грудь и за глотку утащить тебя в грузовик, — предложил Микки, и Конрад снова посмотрел на него. — Так ты меня бесишь.

— Если ты меня тронешь, я выдвину обвинение, — предупредил он.

Микки посмотрел на меня сверху вниз.

— Чувствую, как внутри меня зарождается какое-то рычание. Не хочешь сходить за моей дубинкой?

Я захихикала.

— Иди нахрен, — выплюнул Конрад.

Микки посмотрел на него и поднял брови.

— А теперь кто ругается?

Конрад, казалось, был готов взорваться, но у него не было другого выбора, кроме как нахмуриться, развернуться и уйти.

Микки попятился, и, учитывая, что я стояла сзади, сделал это вместе со мной. Он закрыл дверь и запер ее на ключ.

Затем он повернулся и снова посмотрел на меня сверху вниз.

— Детка. Серьезно. Свидания с тобой — настоящее веселье.

Я расхохоталась.

Пока я смеялась, руки Микки обвились вокруг меня.

Я положила руки ему на грудь, скользнула ими вверх и обняла за шею.

Однако когда я пришла в себя, то увидела, что Микки был совершенно серьезен.

— Ты в порядке? — спросил он.

— Да.

Он внимательно посмотрел на меня.

Я прижалась к нему и заверила:

— Я в порядке, Микки.

— Он не мудак, Эми. Он гребаный мудак.

— Да, — повторила я.

Он посмотрел на дверь и снова на меня.

— Ты получишь на это какой-нибудь ответный удар?

Я пожала плечами.

— Понятия не имею. Если получу, то буду разбираться с этим. Самое худшее он уже сделал, я выжила и теперь стою в своем сказочном доме в объятиях великолепного мужчины. У него больше нет оружия, которое могло бы причинить мне вред.

Его руки судорожно сжались на фразе «великолепный мужчина», но когда я закончила говорить, он предупредил:

— У него маленький член, но он все равно любит им размахивать.

Я, правда, об этом не думала, но, зная каким достоинством наделен Микки, мне пришло в голову, что эти слова довольно точны.

— Я буду следить за всем этим дерьмом, — пообещала я.

— Хорошо, — пробормотал он, а затем спросил: — Мы закончили с этим?

— Да, Микки.

— Отлично. — Он отпустил меня, схватил за руку и потащил через лестничную площадку, объявив: — Ты должна мне жесткий трах на этом странном диване у камина, детка.

Безусловно.

— Это кушетка, — сообщила я ему.

— Что угодно. Лишь бы крепкая.

Я считала, что она сказочно стильная, но Микки не ошибся.

Она оказалась крепкой.

Я и так это знала, но мы с Микки подвергли ее испытанию.

Она его прошла.

ГЛАВА 20

Меряться членами

На следующий день, гордясь собой, я вышла из магазина электроники Бертрама и позвонила Микки.

— Привет, детка, — ответил он.

— Привет, знаешь, что?

— Не знаю, но надеюсь, это хорошая новость.

Я ухмыльнулась и нажала на кнопку блокировки Ровера.

— Не хорошие. А просто фантастические.

— Ладно, тогда выкладывай, — сказал он с улыбкой в голосе.

— Завтра кто-нибудь в пожарной части должен быть готов принять новую микроволновку.

Микки ничего не сказал, так что я собиралась завершить новость грандиозным финалом.

— И шестидесятидюймовый телевизор с плоским экраном! — воскликнула я, открывая дверцу внедорожника.

— Не знаю, что и сказать, — пробормотал он, и голос его звучал далеко не так радостно, как я ожидала.

Я забралась на водительское сиденье и закрыла дверцу, предложив:

— Ты мог бы сказать: «Это потрясающе, Эми!»

— Это потрясающе, Эми, — повторил он за мной слово в слово.

— Хм… ты слышал ту часть, где говорится, что размер телевизора шестьдесят дюймов? — спросила я, смущенная его реакцией.

— Слышал. И я не решаюсь обсуждать это с моей наследницей, но должен спросить. Эти вещи жертвуют люди из Бертрама?

Я уставилась на лобовое стекло.

— Эми? — позвал он.

— Я не покупала их, Микки. Ты же просил меня этого не делать.

— Просто хочу убедиться.

— Их пожертвовали они, — подтвердила я, чувствуя себя опустошенной.

Он услышал, как помрачнел мой голос, и объяснил:

— Просто все кажется слишком легким, детка. Тебе в голову приходит мысль, ты отправляешься в магазин и они, просто так, дарят дорогой телевизор?

— Ну, не совсем так. Они помнят меня с тех пор, как я приходила несколько месяцев назад и купила кучу вещей. Твои пожарные также должны будут постоять с телевизором и пожать руки курьерам, чтобы те могли сделать фото и выставить его перед магазином. Я также попросила их пожертвовать один телевизор для «Дома Голубки», и Дэла с кем-то из постояльцев должны сделать то же самое.

— Надеюсь, ты понимаешь, что я должен был спросить, — сказал он.

— Не уверена, для чего. Ты сказал, что не хочешь, чтобы я что-то покупала. Сказал, что это нормально, если это будет пожертвование, так и вышло.

— Я уже играл в подобные игры раньше, детка, — сказал он, и его тон сменился с осторожного на раздраженный.

— То есть, ты встречался с другой наследницей, которая осыпала твою пожарную часть дождем добра? — язвительно спросила я. — Извини, я что-то не видела доказательств этому, когда была у вас. Или она купила вам оборудование?

— В этом разговоре ты не должна умничать, Амелия. Ты же чертовски хорошо знаешь, что у меня была жена, которая опустилась на дно бутылки, и дерьмо случалось, она играла в игры. Снимала наличные с нашего банковского счета на выпивку, чтобы я не видел квитанции по кредитке, когда буду проводить сверку. Она кормила меня всякой херней о том, где была и что делала…

— Ты не Конрад, а я не Рианнон, — прервала я его.

— Я задал простой вопрос, Амелия.

— Это был оскорбительный вопрос, Майкл.

— Точно, этот разговор ясно дал понять, что я могу тебе доверять, и мне не придется спрашивать снова.

Я стиснула зубы, что означало, что мои следующие слова прозвучали вынужденно.

— Даже зная о моем муже изменщике, о том, что наш брак распался, и я столько времени провела, мучаясь из-за этого. Включая размышления о том, что такого я могла сделать, что все пошло неправильно. В моем случае я самая последняя узнала тот простой факт, что муж мне изменял. Но, оглядываясь назад, я понимаю, что он сообщал мне важные вещи, но я их игнорировала. Не стесняйся, радуйся, что у тебя есть Амелия Хэтуэй, которая выучила этот урок и не собирается повторять ту же ошибку снова.

— Хочешь сказать, что я приложил руку к тому, чтобы жена поимела наш брак? — недоверчиво спросил он.

— Я говорю о себе, Микки. О тебе и обо мне, — также с недоверием ответила я:

Он закончил наш разговор, заявив:

— У меня до хрена дел, и ссора с тобой не входит в их число.

— Тогда я тебя отпущу, — огрызнулась я. — Вы с парнями наслаждаетесь пожертвованной вам микроволновой печью и телевизором. Прощай, Микки.

— До скорого, — отрезал он и отключился.

Я уставилась через лобовое стекло на магазин электроники, на мгновение задумалась, как все это могло так плохо закончиться, и пришла к одному ответу: Микки. Затем я издала приглушенный, разочарованный вскрик.

После этого я завела свой новый Ровер и уехала.

*****

Было уже поздно. Я стояла в ванной в ночной рубашке и умывалась, когда раздался звонок в дверь.

Я посмотрелась в зеркало, схватила полотенце, вытерла лицо и, прежде чем выйти, сняла с крючка халат.

Мне не хотелось открывать.

Но, к сожалению, я уже была взрослой.

Я была дома. Он наверняка знал, что я дома. Так что с моей стороны, не открывать, выглядело бы малодушием.

Я накинула халат, прошла по коридору и, прежде чем подойти к двери, посмотрела на тень в витражном стекле, открыв, я увидела Микки в форме пожарного-не-борющегося-с-огнем.

— Могу чем-нибудь помочь? — холодно спросила я.

— Я придурок, — ответил он.

К сожалению, поскольку я весь день готовилась таить на него злобу в стиле Робин (новой Робин, той, кто таила злобу сутки, а не целую вечность), его слова нанесли прямой удар по этой решимости.

Я выдержала достаточно, чтобы сказать:

— Ты можешь быть таким.

— Нас обоих прокрутили через мясорубку. У тебя есть дерьмо, которое нужно переварить и пройти с твоим бывшим. И у меня тоже.

Он был прав насчет этого, и моя решимость дала еще одну трещину.

На этот раз я решила не отвечать.

Его брови поползли вверх.

— Хочешь, чтобы я стоял у тебя на пороге и нес эту чушь?

— У тебя постоянно возникают проблемы с моими деньгами, Микки.

— Я работаю над этим, — сообщил он мне, но не стал отрицать.

Может, он и работал над этим, но явно терпел неудачу.

— Я та, кто я есть. У меня есть то, что есть. И откровенно говоря, прежде чем наши отношения будут развиваться дальше, мы должны обсудить это, чтобы это не разрушило наше будущее.

— Согласен, но я решил сделать перерыв в работе, так что сейчас у меня нет на это времени.

— Мы назначим для этого встречу, — едко сказала я.

Его лицо смягчилось, как и тон, когда он ответил:

— Эми, впусти меня. Позволь поцеловать тебя. И позволь уйти, зная, что у нас все хорошо, и мы разберемся с этим, когда у нас будет время.

Я не могла сопротивляться нежному Микки.

Поэтому я вздохнула, протянула руку, схватила его за футболку и притянула к себе.

Он сделал это легко и, оказавшись рядом, обвил меня руками, нагнулся, и я приподнялась на цыпочки, подставляя губы для поцелуя.

Его поцелуй был глубоким и сладким, и когда он прервал его, то поднял руку, убрал волосы с моего плеча, прежде чем обвить рукой мою шею.

— Телефон у кровати, — пробормотал он.

— Хорошо, — ответила я.

По нему было видно, что он испытал облегчение, и мне стало тревожно, что поссорившись, какой бы ни бала причина, я испытала глубокое облегчение, просто видя, как полегчало ему.

— Увидимся ночью.

— Ладно, Микки.

Он сжал меня в объятиях, отпустил и вышел из дома.

Я закрывала дверь, и смотрела на него, он остановился, повернувшись.

— Я тот, кто я есть. У меня есть то, что есть. И одна из вещей, что я хочу сохранить, — это ты.

Я облизнула губы, сжала их и посмотрела ему в глаза.

— Мы все уладим, детка, — закончил он.

Я молча кивнула.

— Спи спокойно, — сказал он.

— Будь начеку, — ответила я.

Он улыбнулся, махнул мне, повернулся и пошел к грузовику.

Я закрыла дверь, думая, что в списке вещей, которые могут убить отношения, на первом месте стоят деньги.

И те деньги, что лежали между мной и Микки, были очень большими.

А Микки был именно таким человеком, каким был.

Мне нравилось, что он хочет меня удержать. Я хотела остаться с ним.

Просто волновалась, что однажды то, что явно его беспокоило, потому что он так часто поднимал эту тему, заставит его переосмыслить это.

*****

Я стояла на коленях, уткнувшись лицом в подушки, и принимала член Микки, стонала и хныкала.

Он входил жестко и грубо.

Он приехал после смены в пожарной части, и все было, как всегда. Я открыла дверь; все начиналось безумно хорошо и продвигалось еще лучше.

Но на этот раз все было по-другому.

Микки почти не разговаривал во время секса, хотя я что-то говорила.

Мы оба хранили молчание.

Но все же что-то передавалось.

Я не понимала этого, и мои мысли были заняты другими, гораздо более приятными вещами, поэтому я и не пыталась этого понять.

Но я чувствовала это.

Микки знал, чего хочет в постели. Иногда он приказывал устно, но в основном физически. Он позволял мне делать разные вещи. Позволял брать. Но в основном руководил, а я следовала его примеру. Он мог быть грубым. Был достаточно силен, чтобы передвигать меня, располагать, устраивать поудобнее. Мы занимались любовью, и в этом всегда чувствовалась нежность, даже когда мы трахались.

А теперь мы трахались.

Но мы просто трахались.

Он действовал грубо, быстро, был связан физически (очевидно), но не эмоционально, находился близко и далеко, и было в нем что-то, что освобождало и в то же время смутно тревожило.

Об этом я тоже не могла думать, хорошо это или плохо, но я была в полном восторге.

Я не могла думать, потому что была близко, потянувшись к нему, когда Микки вышел из меня, перевернул, поднял мои ноги вверх, располагая их на груди. Затем впился пальцами в мои бедра и снова вошел.

Я уперлась пятками в его плечи и была бессильна что-либо делать, кроме как смотреть на его лицо, его глаза, жесткие, темные и мятежные, когда он трахал меня.

Он тоже смотрел на меня, его взгляд скользил по мне, затем он склонил голову, наблюдая, как его член входит в меня.

Он стал вращать бедрами.

И когда он это сделал, я подняла руки вверх и оттолкнулась от изголовья кровати, чтобы встретить его толчки.

Зарывшись головой в подушки, закрыв глаза и полностью сосредоточившись на том, чтобы брать его член, наслаждаясь тем, что он делал со мной, я потерялась, в то же время я потеряла нашу разъединенность и дистанцию.

Это снова были Микки и я, соединенные всеми возможными способами, становясь теми Микки и мной, какими были всегда, но это «всегда» было идеально, и я умоляла:

— Да, малыш, трахни меня.

Он трахал меня сильнее.

— Боже, да, Микки. Трахни меня, — простонала я.

Я снова оказалась на грани, почти паря, когда он вышел из меня и развернул так, что я оказалась на животе. Он поднял меня, обхватив рукой за грудь, поставил на колени и отпустил, чтобы крепко обхватить за внутреннюю сторону бедер возле моей киски.

Он подтянул меня вверх, я подставила бедра, он вошел, и я обеими руками ухватилась за спинку кровати.

Он пошевелил пальцем и ущипнул меня за клитор.

Вот так, вбирая его член, чувствуя это прикосновение, ощущая силу Микки, мое тело начало содрогаться, и я закричала: «Микки!» а потом улетела.

Его рычание наполнило комнату, когда он стал брать меня сильнее, быстрее, его палец все еще давил на мой клитор, перекатывая его.

— Малыш, — выдохнула я, все еще кончая.

Он продолжал.

— Микки, — взмолилась я, сама не зная почему, но продолжая кончать.

Его рычание превратилось в физическое прикосновение к коже на моей шее, и мое тело начало содрогаться.

Я все еще кончала, когда он заговорил.

— Тебе когда-нибудь было так хорошо? — зарычал он мне в ухо.

— Нет, — выдохнула я.

— Тебе когда-нибудь было так хорошо, Эми?

Его вопрос касался не только нашего траха.

Я сказала ему правду.

— Никогда, Микки, — прохрипела я.

Он убрал палец с клитора, рукой скользнул вверх, обхватывая ею мой живот, он опустил меня на свой член и застонал у моей шеи:

— Чертовски верно, Эми.

Я кончала вместе с его оргазмом, потому что он продолжал вонзаться в меня. Наконец я начала спускаться с небес, издавая тихие вздохи, и почувствовала, что Микки спускается вместе со мной.

Я пошевелилась, и он удивил меня, грубо приказав:

— Не двигайся.

Я замерла.

Он скользнул коленями между моих ног, устроил меня на своих коленях, все еще не выходя из меня, и поднял руку, обхватывая мою грудь и живот, прижимая к себе, его теплое дыхание овевало кожу моего плеча.

— Я не могу дать тебе много, но я могу дать тебе это, — сказал он хрипло.

— Микки, нет… — начала я, его слова резали глубоко и очень сильно меня не устраивали, их смысл был в том, что все, что он должен дать, это хорошие оргазмы.

— Заткнись, детка, и слушай, — сказал он, и так как его тон был нежным, я пропустила слова мимо ушей и сделала, как он просил. — Я давно принял решение быть сам себе хозяином, но сделать это так, как меня учил отец. Я — добытчик. И от тебя не ускользает, что я борюсь с тем фактом, что никогда не смогу обеспечить тебя.

Боже.

— Ми…

Его руки сжали меня.

— Эми, заткнись.

Я закрыла рот.

— Но я могу дать тебе вот это, — сказал он.

— Ты больше, чем просто трах, Микки, — огрызнулась я.

— Детка, — он уткнулся лицом мне в шею и крепче обнял меня, — почувствуй.

Я чувствовала, как Микки держит меня, Микки вокруг меня, Микки внутри меня.

Я все еще не понимала.

— Милый…

Он снова прервал меня:

— Сегодня ты будешь спать одна?

Я закрыла глаза и расслабилась в его объятиях.

Я поняла.

Он чувствовал это.

— Да, Эми. Это то, что я должен дать. В этом есть подвижки, твои деньги, мы должны установить основные правила. Но какими бы они ни были, как бы мы с этим ни разбирались, то что ты чувствуешь, даже после того, как я облажался, вынудил тебя к глупой ссоре, обидел тебя, то, что мы получили, ты можешь получить только от меня. Даже отключившись, мы соединились. Даже расстроенная, ты открыла мне дверь. Дважды. Значит, то, что у нас есть, что-то значит для тебя, и независимо от того, с какими препятствиями мы сталкиваемся или ставим сами, ты будешь работать над этим вместе со мной. Я просто должен смириться с тем, что не смогу дать тебе все, что хотел бы дать. Но ты получила от меня то, что хочешь, и можешь получить это только от меня.

Внезапно будущее с Микки поразило меня с ослепительной ясностью.

У меня был Голубой Утес. Я заплатила за него наличными. Сама.

Но Микки жил в доме своего детства, который старательно содержал. Дом был старше, более изношенным, более обжитым, более приветливым, более гостеприимным. Это был семейный дом в очень хорошем районе.

Мой дом был многомиллионной показухой, который я сделала подходящим для семьи.

Если это сработает, если у нас будет будущее, и Микки не захочет оставить дом, где он вырос, дом, откуда он отправлялся на ненавистную работу, чтобы обеспечить детей, а затем переехать ко мне — решение будет принято.

Это только начало. Жизнь есть жизнь, но я могу так никогда и не испытать, насколько полной может она оказаться.

Если бы у меня потекла крыша, я бы наняла кого-нибудь, чтобы ее починить. Если бы шторм смыл в море половину Голубого Утеса (боже упаси), я бы и глазом не моргнув послала бы за Прентисом Камероном, как бы далеко он не забрался в Шотландию, чтобы тот проследил за ходом восстановительных работ.

Существовали дни рождения, Рождество и особые случаи, когда мне пришлось бы сдерживать свою щедрость и способность дарить ее. И если бы наши семьи соединились, это было бы не только ради него и его детей, но и моих детей тоже, и ради того, чтобы все было по честному.

И каждый раз он будет знать. Чувствовать это. Понимать, что нужно сохранять баланс, что мои дети это тоже чувствуют.

И это будет его грызть.

Именно тогда я поняла, почему люди, подобные мне, находят пару среди равных.

Почему моя мать при каждом удобном случае вбивала мне в голову, какого именно мужчину мне нужно найти.

Конрад соответствовал этим требованиям не только потому, что работал нейрохирургом и получал отличную зарплату, но и потому, что был богат. Его семья не так богата, как моя, но они далеки от того, чтобы бедствовать. Как и я, он жил привилегированной жизнью и имел собственный трастовый фонд. Он начал практику без покрытия кредитов на обучение, потому что его родители заплатили за каждое пенни его образования.

Прежде чем принять решение жить дальше с Микки, в глубине души мне нужно знать, что я могу дать то, что ему нужно, и могу принять то, что он может мне дать.

Именно тогда я подумала о том, как просыпаюсь в его постели в его мужской спальне в его семейном доме в очень хорошем районе, с Микки, занимающимся со мной любовью. Конечно, его камин был не таким стильным, как мой, и моя кушетка не соответствовала его мебели. Но я бы засыпала и просыпалась с Микки в его постели. С Микки, который, как я надеялась, влюбится в меня. С Микки, который никогда бы мне не изменил. С Микки, который дразнил бы меня, раздражал и предлагал не нужные машины, потому что я могу позволить себе переплатить. С Микки, который защищал бы меня, и даже когда мы ссорились и секс поначалу был грубым и отстраненным, но потрясающим, мы бы оказывались связаны больше, чем просто физически.

У меня уже был партнер, который должен был бы мне подходить, и он почти меня уничтожил.

И меня потрясло до глубины души, когда я поняла, что если хорошее, что я получала от Микки, будет продолжаться, станет лучше, я отдам все, чтобы сохранить его.

Это потрясло меня, потому что главная проблема заключалась в том, чтобы убедить Микки поверить в это и заставить его забыть о тех жертвах, что он готов принести, чтобы рядом со мной был мужчина, который действительно заботился обо мне, присматривал, раздражал, и это бы мне нравилось, который заставлял меня смеяться, делал счастливой и который был феноменален в постели.

— Эми, — позвал он, когда я не ответила.

— Ты понимаешь, что это всегда будет именно то, что мне нужно?

— Кажется, до меня начинает доходить.

— Если все получится, — прошептала я, — то я буду готовиться к Рождеству. Дням рождениям. Я не хочу тебя обижать или заставлять чувствовать что-то, кроме радости от того, что мы даем детям, и не хочу, чтобы ты соперничал с тем, что мы даем друг другу. Но на Рождество, только на Рождество, я сойду с ума, и мы можем сказать, что это от Санты.

— Сойдешь с ума в том смысле, что выполнишь нескольких пунктов из списка подарков — это сумасшествие, с которым я могу иметь дело. Сойдешь с ума в том смысле, что подаришь каждому ребенку «Порше» и возьмешь нас всех в семейный круиз по Карибскому морю на яхте, которую мне купишь — нет.

— Ты хочешь яхту?

— А ты знаешь, как велика плата за стоянку в гавани Магдалены?

— Нет.

— Просто так спросил, и, нет, мне не нужна яхта или даже шлюпка, чтобы платить за место на причале, и не пользоваться ей, потому что я занят работой, детьми или тем, что трахаю свою женщину.

Я начала хихикать, но резко остановилась и позвала:

— Микки?

Он не ответил. Он только крепче обнял меня.

Так что я продолжила:

— У меня много денег. Я могу получить почти все, что захочу. Но в мире есть всего пять вещей, которые так много значат для меня, что я готова на все, лишь бы их сохранить. Оден. Олимпия. Лори. Робин. А теперь… ты.

Он задвигался, снимая меня с члена и перемещаясь, падая назад, в то же время повернув меня так, что он оказался на спине, а я на нем, грудь к груди.

Он запустил руки с обеих сторон в мои волосы, удерживая их подальше от моего лица.

— Она этого не сделала, — прошептал он.

— Прошу прощения?

— Она не сделала ничего, чтобы удержать меня.

Я поднесла руку к его заросшей щетиной щеке и тихо сказала:

— Микки.

— Не думай, что я испытываю к ней чувства. Нет. Но она обожгла меня, Эми. Я слышал, что это болезнь, но в ее случае именно ей необходимо было найти силы, чтобы справиться с симптомами, даже если у нее никогда не будет лекарства. Я уже говорил тебе, что у меня была женщина, которой я не мог дать то, что ей нужно, теперь ты понимаешь, как глубоко она меня ранила. И я думаю, меня съедает то, что сейчас у меня есть та, которая мне очень нравится, и которой ничего от меня не нужно.

Я застыла на нем и сказала:

— Микки, кажется, я тебе говорила…

— Говорила, детка, — мягко сказал он. — Но это дерьмо должно продолжать проникать сквозь плотную ткань зарубцевавшихся шрамов, оказавшихся такими глубокими. Так что ты должна продолжать тыкать мне этим в лицо, пинать под зад и говорить, пока до меня не дойдет.

Я впилась в него взглядом, положила руку ему на шею и заявила:

— Думаю, я лучше напинаю под зад ей.

— Пожалуйста, не надо, Эми. Если ты это сделаешь, она подумает, что это часть моего грандиозного плана.

Я ничего не ответила, хотя была рада видеть, что Микки улыбается.

Учитывая, что его настроение, казалось, улучшилось, я спросила:

— Так я получу Рождество?

— Ты получишь Рождество, — согласился он.

— Спасибо, — отрезала я, хотя была не столько рада, что он отдал мне Рождество, сколько тому, что мы оба думали, что проведем вместе Рождество, и «мы» включает Микки.

Он продолжал ухмыляться.

— Я сказал парням. Они очень довольны новыми вещами, которые доставят.

— Конечно, — ответила я. — Это же шестидесятидюймовый телевизор. Женщину осчастливят даже шесть дюймов. Чтобы осчастливить мужчину, требуются все шестьдесят.

Он расхохотался.

— Что я не права?

Его брови взлетели вверх.

— Ты была бы довольна шестью дюймами?

— Я была счастлива и меньшим целых шестнадцать лет, так что, думаю, ответ — да.

Он продолжал смеяться, но так сильно, что кровать затряслась.

Наблюдая за ним, я начала ухмыляться и сказала:

— Это забавно, милый, но не настолько.

Он стал серьезным, но не совсем, и ответил:

— Так и знал, что у этого парня маленький член.

— Без тщательного изучения, рискну предположить, что у него средний, а у тебя… нет.

Он продолжал широко улыбаться, когда ответил:

— Думаю, я могу дать тебе кое-что еще, что ты можешь получить только от меня.

— Будто ты не знал о своем богатстве, — усмехнулась я.

— Никогда не доставал линейки и стараюсь не сравнивать.

— Парни все время так делают.

— Э-э-э… нет, они этого не делают. И оказавшись в редкой ситуации, когда парень так поступает, он читает в моем взгляде, что если не прекратит подобное дерьмо, то обнаружит свой нос на затылке.

Мое внимание переместилось на его ухо, я пробормотала:

— Очень интересно.

— Ты думала, парни стоят и меряются членами?

Я снова сосредоточилась на нем.

— На самом деле, да.

Он ухмыльнулся.

— Моя наследница и ее извращенные фантазии о парнях, меряющихся членами.

— Это не фантазия, Микки.

— Хорошо, что у тебя есть победитель.

Я прищурилась, глядя на него.

— Может, хватит об этом говорить?

Внезапно он с совершенно серьезным видом притянул меня к своему лицу.

— Я постараюсь изо всех сил не вести себя как придурок, не поднимать эту тему, не задевать твои чувства и не заставлять беспокоиться об этом. Я ненавижу, что превратил твой хороший поступок, из-за которого ты была взволнована, как должен был быть взволнован и я, в ссору. Я могу споткнуться на этом пути, Эми, но даю тебе слово, что буду работать над этим.

Вот так просто, это все, что мне было нужно.

Я растворилась в нем, скользнула рукой к его подбородку и провела большим пальцем по нижней губе, отвечая:

— Это все о чем я прошу, милый.

Он притянул меня еще ближе, коснулся губами моих губ, а затем отстранился на дюйм.

— Приведи себя в порядок, — тихо приказал он. — Надень одну из ночнушек и возвращайся ко мне. Нужно поспать.

— Ладно, Микки.

Я наклонилась и сама поцеловала его, прежде чем приподняться и снова провести большим пальцем по его нижней губе. После этого я спрыгнула с кровати, вымылась, надела ночную рубашку и вернулась к нему.

Микки выключил свет и прижался ко мне всем телом.

Я уже почти заснула, когда Микки пробормотал:

— Моя наследница думает, что мужики меряются членами.

Я распахнула глаза, и сонно рявкнула ему в шею:

— Прекрати дразнить меня, когда я почти уснула.

Он притянул меня ближе.

— Как скажешь, детка.

Я громко вздохнула, закрыла глаза, прижалась к его теплому телу и заснула, свернувшись калачиком в объятиях Микки.

ГЛАВА 21

Печать одобрения

— «Люди говорят»! — завопила миссис Портер, глядя в телевизор.

— Господи, что это? — спросил Лори по телефону, когда я выходила из гостиной «Дома Голубки».

— Миссис Портер. «Колесо фортуны», — ответила я. — Только она произносит его, сильно выделяя букву «Р».

— Впечатляет. Но неужели у тебя из ушей еще не течет кровь?

Я ухмыльнулась:

— Поскольку у них теперь есть телевизор, просмотр «Колеса фортуны» становится экстремальным. И тебе не захочется оказаться рядом с гостиной во время телевикторины «Своя игра».

Я услышала, как Лори хихикнул.

Моя ухмылка превратилась в улыбку, я перешла в холл, где было потише, прислонилась к стене между двумя комнатами и перевела внимание на него.

— Почему звонишь, старший брат?

— Если приглашение остается в силе, я приеду на День Благодарения.

Я почувствовала радость.

И тут же испытала страх.

— Мариэль? — спросила я.

— Только я.

Меня охватил еще больший страх.

— Без мальчиков?

— Пора им привыкать, что меня нет рядом, даже в особых случаях.

О нет.

— Лори, — прошептала я. — Консультация по вопросам брака не работает?

— Наш консультант никак нас не расшевелит, — сказал он мне. — Даже не похоже, что она собирается это сделать. На прошлом сеансе она без всякой цели схватила Мариэль за руку, кроме, как мне кажется, того, чтобы проверить, есть ли у нее пульс.

Я не засмеялась. Его слова были забавны, но тон, которым он их произнес — ни в коей мере.

Я оттолкнулась от стены и побрела дальше по коридору, говоря:

— Мне очень жаль.

— Я хотел знать.

Я остановилась и напряглась, потому что теперь он говорил тихо, но свирепо.

— Что хотел знать, милый? — также тихо спросила я.

— Что пошло не так, — мгновенно ответил он. — Что я сделал такого, что отняло ее у меня. Я хотел знать. Мне было все равно, что это будет. Насколько серьезным. Насколько незначительным. Насколько мелочным. Упомянула бы она о каком-нибудь браслете, который должен был у нее быть, а я не заметил, что она просила, и не купил его. Или ей было больно, потому что я перестал говорить ей, как она красива. Я хотел знать, чтобы изменить это. Хотел знать, что забрало девушку, в которую я влюбился, чтобы вернуть ее. Девушку, которая заставляла меня смеяться. Девушку, которая испортив суфле, готовя его в первый раз, выбросит его в мусорное ведро, а на десерт достанет чипсы и намажет их сливочным сыром. Вместо того чтобы раздувать это до масштабов ледяной бури, которую нам с мальчиками пришлось бы терпеть целую неделю. Девушку, которая больше всего на свете хотела весь день оставаться со мной голой в постели. Я хотел знать, как она превратилась в нашу мать. Хотел знать, почему она превзошла ее, если изначально у нас ничего такого не было.

Услышав боль в голосе брата, я закрыла глаза и прислонилась плечом к стене.

— Во время консультации она ничего не сказала? — спросила я.

— Как только ужасная ситуация с носками была раскрыта, на сеансах она почти ничего не говорила. Раз в неделю она сидит там, почти не двигаясь, скрестив руки на груди и опустив глаза на колени. У нее даже не меняется выражение лица. Я выкладываю все как есть. Даже уродливое, чтобы посмотреть, смогу ли заставить ее реагировать хоть на что-то. Ничего, Мими. Все так плохо, что даже наш консультант предложила попробовать расстаться на время, и, думаю, она сделала это, чтобы избавить меня от страданий. Черт возьми, это унизительно. На самом деле, все это чертовски унизительно.

Я ненавидела это.

Ненавидела из-за моего славного старшего брата Лори.

Он не был таким коротышкой, как я. Он был высокий, статный, стройный и властный, как мой отец. Но у него были великолепные, густые, темные волосы, в которых теперь мерцало серебро, что выглядело привлекательным (и похожи на мои, без краски и мелирования, естественно).

И у нас обоих были карие глаза.

Он унаследовал отцовскую скульптурную, угловатую, мужественную костную структуру, которая начала формироваться и выделяться, когда ему исполнилось пятнадцать. Так что до того, как он встретил Мариэль, ему приходилось отбиваться от женщин палкой.

Он любил сыновей.

Он был самым молодым адвокатом в истории своей фирмы, ставший партнером.

Он заработал кучу денег, и их у него и сейчас было много.

Он был умен. С отличным чувством юмора.

И я помнила. Помнила, как он обращался с ней. Стоило ей только войти в комнату — и в нем все менялось. То, как он говорил ей, что она красива, и это не был пустой комплимент, который она воспринимала как должное, но каждый раз, когда я слышала это, он произносил слова с таким значением, и хотел, чтобы они значили что-то и для нее.

Я также помнила, как он стоял в церкви у алтаря с выражением неописуемого счастья, уверенности в будущем, и смотрел, как она идет к нему, будто просто знал, что их жизнь будет прекрасна с первого и до последнего дня.

Вот почему я ее ненавидела.

Потому что она превратилась в нашу мать, в то время как он не превратился в нашего отца, а затем она стала хуже матери, доказав, что тогда, стоя у алтаря, он ошибался.

— Пожалуйста, с мальчиками, без них, с ней или без нее, — заверила я его. — Всегда пожалуйста, Лори.

— Спасибо, Мими.

— И мне очень жаль, — повторила я.

— Я прожил годы, глупо надеясь, что она придет в себя или просто сломается. Отпустит то, что заставляло ее быть такой. И, возможно, мне следовало дать этому больше времени. Но мне не двадцать пять. Дело не в том, что я не пытался поговорить с ней. Увезти на выходные. Наладить то, что, по моему мнению, я делал неправильно, на всякий случай. Она ничем не показывает, что все кончено. Мальчики достаточно взрослые, чтобы понять это, и, черт возьми, думаю, для них это станет облегчением. Они любят свою маму, но она не то, что я хочу для них, потому что она дает им меньше, чем мама дала нам с тобой. И это моя самая большая лажа, Мими. Я должен был давным-давно от нее избавиться.

— Мудрость приходит с годами, — сказала я ему.

— А надежда слепа, как и любовь, — ответил он мне.

Боже, двое мужчин, которых я любила больше всего на свете, пострадали от женщин, отдав им свои сердца.

При этой мысли я оттолкнулась от стены, потому что призналась себе, что влюбилась в Микки.

До этого я ни разу в этом не признавалась.

Поскольку в тот момент брат нуждался в моем внимании, я отбросила эту мысль и сказала:

— Приезжай на День Благодарения и позволь мне, Одену и Пиппе позаботиться о тебе.

— Я приеду, Мими, и сообщу, что мы с Мариэль решим насчет мальчиков.

В то время как я не могла дождаться, когда мои дети проведут со мной праздники, она, вероятно, пожмет плечами и скажет: «Как скажешь, Лоуренс, если так будет лучше».

Лори отвлек нас от этой темы, спросив:

— С тех пор, как Оден и Пиппа вернулись, все по-прежнему идет хорошо?

Да. После нашей с Микки ссоры прошло уже три дня. Был уже понедельник, его дети вернулись, а что касается моих, то их телевизионные визиты продолжались.

Не говоря уже о том, что Пиппа и Полли ночевали у меня в субботу вечером (Пиппа ночевала у меня дома, и я была счастлива, что она привела Полли, которая, когда не источала негатив, казалась не такой злой).

И в тот вечер оба моих ребенка приехали ко мне, и Оден сказал, что они останутся на ночь.

Они определенно вернулись. Мы снова были мамой и детьми. Несколько другого формата, что означало, что у них было два дома и разные семьи, но все равно это были мы.

У меня по-прежнему оставались опасения, что здесь что-то не так, но, похоже, они ничего не скрывали. Выглядело все так, словно им хотелось провести время с мамой.

Так что я приняла это.

Я поделилась всем этим с Лори и закончила, спросив:

— Кстати, ты что-нибудь слышал от мамы с папой?

— Мама звонила в эти выходные. Хотела знать, когда Мариэль возьмет ее в следующий спа-уик-энд, чтобы она могла приехать. Поскольку каждый второй уик-энд для Мариэль — это спа-уик-энд, то она приезжает в пятницу. А что?

Мы с мамой мало в чем соглашались. Кроме нашей взаимной неприязни к Мариэль. И что шокировало больше всего — мы обе не любили ее по одной и той же причине.

Не то чтобы Мариэль не подходила по стилю, внешности и поведению для роли жены известного адвоката, который также относился к семейству Борн-Хэтуэй (она соответствовала).

Но это не делало Лора счастливым.

Мама избегала Мариэль, как чумы.

— Я уже давно ничего о них не слышала. Я писала по электронной почте, но ответа так и не получила, — объяснила я.

— Ни один из них особо не пользуется электронной почтой, — напомнил Лор.

— Знаю, но они и не звонили. Не несколько недель, а возможно, даже несколько месяцев.

— Они не согласились с твоим переездом на другой конец страны, Мими. Может, это и есть твоя епитимья. Но я поговорю с мамой, когда она приедет на выходные. Посмотрим, смогу ли я выяснить, что происходит.

Я знала, он ничего не добьется. Если мама не захочет говорить, а учитывая ее молчание — это очевидно, она ничего не скажет.

— Была бы тебе очень признательна, — сказала я.

— Считай, дело сделано.

Я улыбнулась и спросила:

— Ты будешь в порядке?

— Я уже прошел через отрицание, гнев и переговоры, теперь я на стадии горя. Меня накрыла депрессия. Остается пройти еще одну, и я буду в порядке, — пошутил он.

Я не засмеялась.

— Я всегда буду рядом, когда ты захочешь, Лори, — сказала я ему.

— Знаю, милая.

— Нужно вернуться к постояльцам. «Своя игра» начнется сразу после «Колеса Фортуны», и персонал старается держаться поближе на случай, если вспыхнет драка.

Я почувствовала облегчение, услышав улыбку в его голосе, когда он сказал:

— Тогда давай прощаться.

— Лори?

— Хм?

— Я очень сильно тебя люблю, — прошептала я слова, которые говорила ему, когда мы были детьми. Когда он наклеивал пластырь мне на руку или смазывал лосьоном место от ожога ядовитым плющом или слушал меня после того, как со мной порвал бойфренд. В доме, где любовь и привязанность находились на нулевом уровне, он был лучшим братом, который только мог быть.

— Я тоже очень и очень люблю тебя, Мими.

— Скоро увидимся.

— Увидимся. До свидания, сладкая.

— Пока, Лори.

Мы разъединились, и я невидящим взглядом уставилась в окно двери пожарного выхода в конце коридора.

Я хотела пригласить Робин на День Благодарения.

Я знала, что это будет слишком рано, возможно, для них обоих.

Так что я не могла пригласить Робин на День Благодарения.

Но это не мешало мне очень-очень этого хотеть.

Затем, внезапно, я обнаружила, что моя рука поднимается, а палец скользит по экрану телефона. Я поднесла его к уху и услышала два сигнала, прежде чем раздалось:

— Привет, детка.

— Привет, — поздоровалась я с Микки и выпалила: — Хочу уехать с тобой.

— Э-э… что?

— Когда угодно, куда угодно и на сколько угодно. Мне все равно. Хочу, чтобы ты знал, что мне хочется уехать с тобой. Хочется взять печенье, сыр и крекеры, и другую еду, которую нам не придется готовить, и можно брать руками, чтобы мы весь день могли оставаться вместе в постели голыми. Хочу уехать, когда угодно, куда угодно, и хочу, чтобы это были только мы с тобой.

— Мне нравится, Эми, нравится то, что ты мне это говоришь, — мягко ответил он. — Но я должен спросить, что стало причиной.

— Брак брата трещит по швам.

— Черт, Эми, — пробормотал он.

— Так что, ты должен знать, что я этого хочу. Пусть не в эти выходные. Или следующие. Никакого давления. Как только сможем. Каждый раз, когда у нас будет возможность. Каждый раз, когда у нас появится день, два или пять. Мне просто нужно, чтобы ты знал, что я хочу этого. Хочу этого с тобой.

— Мы найдем время, дорогая.

— И, — я сглотнула, собираясь с духом, — если у нас все продолжится, я не хочу, чтобы ты хоть на миг об этом забывал, сколько бы недель, месяцев или лет ни прошло, все, что тебе нужно сделать, это сказать мне собрать сумку, и я сделаю это, испытывая счастье, что уезжаю с тобой.

— Это мне тоже нравится, Эми, — тихо сказал он, и его голос звучал так, будто он действительно так думал. Похоже, ему нравилось.

А мне нравилось, как это звучало.

Я закрыла глаза.

— Хорошо.

— Ты в порядке?

Я открыла глаза.

— Мне больно за брата, — сказала я ему. — Но я в порядке.

— Жизнь — отстой. Но если он выберется из плохой ситуации, это будет его первым шагом на пути к обретению счастья.

— Надеюсь.

— Это случится. Не знаю, когда. Но мое счастье поселилось прямо через дорогу.

Я резко втянула воздух.

А Микки продолжал говорить, будто только что не наградил меня чем-то ценным.

— Надо работать, детка. Мне ненавистно, что тебе больно за брата, но я должен идти.

— Ладно, Микки. Я с тобой прощаюсь.

— Поговорим позже.

— Да, дорогой. Пока.

— Пока, детка.

Мы разъединились, и я сделала еще один вдох.

Мое счастье поселилось прямо через дорогу.

Я выдохнула, улыбаясь.

— Бонни и Клайд! — услышала я крики в два голоса.

А затем:

— Я первая сказала!

— А вот и нет!

— Скажи ей, Эллен! Я была первой!

— Я знала еще, когда была открыта буква «Н», мне даже не понадобилась «Д»!

— Тогда надо было говорить, когда открыли «Н»!

— Дамы… — услышала я спокойный голос мистера Деннисона.

— Заткнись, Чарльз!

На этом, зная, как быстро все может стать небезопасным, я поняла, что пришло время действовать, и, перестав думать о Лори, Робин, Микки и Дне Благодарения, бросилась в гостиную.

*****

— Вот этот нормальный.

Это сказал Оден.

— Думаю, это бомба. Мам, возьми этот.

Это уже была Олимпия.

Мы сидели в задней комнате, сгрудившись вокруг компьютера, и я показывала им обеденный стол, который собиралась купить в мебельной компании Нью-Гэмпшира.

Когда мне ответили на письмо, я обнаружила, что у них был небольшой выставочный зал, но ни один из тех, хоть и прекрасных, столов, не был достаточно большим для моей комнаты. А тот, который я увидела на сайте, был куплен и недоступен.

В основном, однако, они делали индивидуальные проекты и сборные модели, и тот, что мы смотрели, был собран на заказ, но от него отказались.

Если бы я захотела, он стал бы моим.

— Этот подходит. И он прекрасен, — продолжала Пиппа. — И тебе нужно что-то купить. Приезжает дядя Лори, а День Благодарения уже не за горами.

У меня еще было время, но моя девочка права. Мы не будем ужинать в День Благодарения, сидя за столиком возле дивана.

— Ладно, я беру, — решила я.

— Отлично. Могу я теперь перестать смотреть на мебель? — спросил Оден.

Он не был в мрачном настроении. Он был просто мальчишкой, которому наплевать на обеденные столы.

— Нет, — ответила за меня Пиппа. — Нам нужно посмотреть диваны. И еще, мама, тебе нужно заняться другой гостевой спальней, чтобы Харту и Мерсеру не пришлось делить комнату.

Я смотрела на нее и думала, что она права. В этой комнате стояли стол и кресло, но оставалось еще полно места, которое нужно было обставить, и комната нуждалась в декоре.

Однако, когда она замолчала, я напомнила ей:

— Сладкая, я объяснила, что мальчики могут и не приехать.

— Если у них есть выбор между дядей Лори и тетущкой Ледышкой, они приедут сюда, — ответила она.

Мои дети называли жену брата «тетушка Ледышка».

Это было забавно.

Но нехорошо.

— Нехорошо называть ее тетушка Ледышка, — мягко упрекнула я ее.

Она не выглядела раскаивающейся.

— Нехорошо, но это правда.

С этим я не могла поспорить.

И все же мне не хотелось, чтобы дочь была злюкой.

— Иногда мы должны быть осторожны, называя людей так, как мы их видим, — посоветовала я. — И особенно, когда приезжает Лор или мальчики. Они могут находиться в начале пути, о котором вы знаете не понаслышке, он неприятен, поэтому давайте поможем им пройти его лучше, чем это удалось нам, хорошо?

И вот тогда-то на ее лице появилось раскаяние, она облизала губы и сжала их.

— Меня мало волнует гостевая спальня, диваны и обстановка, — вставил Оден. — Так теперь я могу перестать смотреть мебель?

Я слегка отодвинула стул, так что оба ребенка, собравшиеся вокруг меня, тоже отодвинулись. После этого я сказала:

— На самом деле, мне нужно поговорить с вами еще кое о чем.

На лицах обоих появилось настороженное выражение.

Я проигнорировала это и бросилась в бой.

— Некоторое время назад у нас состоялся разговор о свиданиях.

— Ага, а теперь ты встречаешься с каким-то неандертальцем, — заявила Пиппа. — Мы знаем.

Я выпрямилась, борясь с возмущением, но вместо этого спросила:

— Откуда?

— Нам сказал папа, — ответил Оден, и я посмотрела на него, его лицо ничего не выражало. — Сказал, что мы должны знать на случай, если увидим вас вдвоем в городе.

— И папа назвал Микки неандертальцем? — спросила я тонким голосом.

Пиппа смотрела в окно.

Оден дернулся, но выдержал мой взгляд и сказал:

— Ага.

Я боролась с нестерпимым желанием отправиться к машине, сесть в нее, поехать к Конраду и накричать на него за то, что он такой огромный… гребаный… мудак.

Но именно такой я и стала из-за него.

Теперь я была собой, и он не заставит меня вернуться к прошлому.

— Микки не неандерталец, — твердо сказала я им. — Микки — хороший человек, и он очень мне небезразличен. Мне нравится проводить с ним время. Он чувствует то же самое по отношению ко мне. Это то, что мы оба считаем важным, и оба строим на этом отношения. Поэтому, раз и он и вы важны для меня, я хочу, чтобы вы с ним познакомились.

— Класс, — небрежно бросила Пиппа.

Я уставилась на нее, шокированная тем, что она не стала возражать.

Или, точнее, отсутствием отрицательной реакции.

— Тебе следует приготовить своего цыпленка-гриль, когда он придет. С домашним капустным салатом, — предложил Оден.

Я перевела взгляд на него.

Затем я спросила:

— Я… это все? У вас есть вопросы? Вы ничего не хотите спросить о Микки?

— Нет, а что? — спросил Оден в ответ.

— Самое время, — сказала Пип, прежде чем я успела ответить сыну. — Ты всегда была хорошенькой, а эти осветленные прядки просто сбивают с ног. Так что неудивительно, что на тебя запали. И хорошо, что у тебя кто-то есть.

Неужели это оказалось так просто?

— Пиппа, сладкая, ты должна знать, что это тот пожарный, которого ты видела в тот день на улице.

— Потрясающе. Он горячий, — усмехнулась она.

Я моргнула.

Она склонилась над компьютером и завладела мышью, говоря:

— Итак, я тут посмотрела, и мне очень понравилось все, что ты сделала в другой гостевой комнате. Я нашла кровать, которая подходит словно Инь к Янь. С пляжа прямо в лес! — объявила она и начала кликать.

О боже.

Дочь искала мебель для дома, который она делила со мной.

И, о боже, дети не возражали против того, чтобы я с кем-то встречалась, и хотели с ним познакомиться.

Я почувствовала нечто странное, и мой взгляд переместился с дочери, щелкающей мышкой, на сына.

Как только я поймала его взгляд, он отвернулся и пробормотал:

— Одобряю все, так что не утруждай себя расспросами.

Затем он вышел из комнаты.

— Смотри, мама, вот она! Разве это не бомба? — воскликнула Пиппа.

Я посмотрела на кровать с балдахином, которая похоже была выполнена из бревен.

Абсолютно это была «бомба».

Я наклонилась вперед, распоряжаясь:

— Подвинься, детка, дай мне посмотреть.

Пиппа усмехнулась.

Пятнадцать минут спустя я заказала в Интернете бревенчатую кровать.

Через двадцать минут после этого я заказала постельное белье для этой кровати.

А еще через час моя девочка сидела на табурете, который она притащила из кухни (мне действительно нужно больше мебели в кабинете), а я все еще покупала мебель в Интернете.

*****

— Не засиживайся допоздна, детка. Я иду спать, — сказала я Одену, который развалился на диване перед телевизором, окруженный учебниками, тетрадями и планшетом.

Было уже поздно. Его сестра легла спать полчаса назад. Оден все еще делал домашнее задание. Телевизор был включен на полную громкость, но, как это умеют только дети, он сидел перед ним, и все его внимание было сосредоточено на работе.

Я опустила руки на подлокотники кресла, в котором сидела, и начала подниматься, когда Оден посмотрел на меня.

— Если он тебя поимеет, ты от него избавишься.

Я замерла.

— Оден, — прошептала я.

— В ту же минуту, как он тебя поимеет, мама, избавься от него, — приказал он низким, дрожащим от глубины эмоций, голосом.

Я откинулась на спинку кресла и сосредоточилась на сыне.

— Во-первых, — тихо сказал я, — мне не нравиться как ты выражаешься.

Оден не ответил, просто продолжал смотреть на меня.

— Во-вторых, — продолжала я, — ты хочешь мне что-то сказать?

— Папа налажал с тобой, и это тебя сломило, — тут же заявил он.

Боже, прямое попадание.

— Знаю, детка, и мне жаль, что я так легко дала вам это понять.

Он решительно покачал головой.

— Нет. Я не об этом. Папа тебя кинул, и это тебя сломило, мам. Теперь ты в порядке. Ты прошла через это. Но ты лучше меня знаешь, что парни могут вести себя как мудаки. Не позволяй этому парню вести себя с тобой как мудак.

— Я кое-что уяснила для себя из случившегося ранее, сладкий, — заверила я его. — И что бы ни ожидало меня в будущем, касательно мужчин или любой другой проблемы, я не позволю этому случиться снова. И под этим я подразумеваю, что не собираюсь разваливаться на части.

Он поднялся и наклонился ко мне.

— Нет, — решительно повторил он. — Только не позволяй этому парню вести себя как мудак.

Я уставилась на своего мальчика и попыталась прочитать все, что он не произносил вслух.

Когда я ничего не смогла найти, хоть и чувствовала, что это где-то там, то сказала:

— То, что произошло между мной и твоим отцом…

Оден прервал меня:

— Тогда я не мог это контролировать. Но буду над этим работать. Если я увижу, что этот парень ведет себя по отношению к тебе как придурок, значит, я начну действовать.

— Оден, — осторожно начала я, — ты что-то недоговариваешь?

Именно тогда он отвел взгляд куда-то мне за спину.

— Только то, что я никому не позволю вести себя как придурок по отношению к моей маме.

Это было приятно. Невероятно мило.

Я все еще чувствовала, что что-то не так.

— Если тебе нужно о чем-то поговорить, надеюсь, ты знаешь, что можешь поговорить об этом со мной, — сказала я серьезно, но торжественно, надеясь также, что он не распознает мою тревогу.

Оден ничего не ответил.

— Микки действительно хороший человек, милый, — поделилась я. — У него двое собственных детей, и он отличный отец. — Я наклонилась к нему и понизила голос. — Он заставляет меня смеяться, заботится обо мне и делает меня счастливой. И я надеюсь, ты знаешь, что я бы не стала заставлять тебя знакомиться с кем-то, кто, как я думаю, не будет рядом со мной долгое время.

Оден снова посмотрел прямо на меня.

— Я рад, что он заставляет тебя смеяться, и ты счастлива. Но если он ведет себя с тобой как мудак, мама, то он должен исчезнуть.

Я снова попыталась распознать, что на уме у сына.

И снова почувствовала — есть что-то, чего я не могу прочесть.

А он явно не хотел этим делиться.

Поэтому я сказала:

— Думаю, это справедливая сделка.

Оден кивнул и снова уставился в телевизор.

Я решила на этом закончить, встала и обошла вокруг дивана. Оказавшись в нужном месте, я наклонилась и поцеловала его в макушку.

— Люблю тебя, мой мальчик, навсегда, — прошептала я.

— Я тоже люблю тебя, мама, — пробормотал он в ответ.

Я закрыла глаза, в горле встал ком, я сглотнула, проталкивая его, и выпрямилась.

— Спи крепко, — сказала я, направляясь в свою комнату, по пути прихватив с кухонного стола телефон.

— Да. И ты тоже, — отозвался Оден.

Оказавшись за закрытой дверью, я тут же набрала Микки.

Через пару гудков он снял трубку.

Я сообщила ему хорошие новости, что Оден и Олимпия готовы с ним встретиться.

Я не сказала ему, что мой бывший назвал его перед детьми неандертальцем. Он сказал так Микки в лицо, и Микки это не понравилось. Ему не нужно расстраиваться из-за того, что Конрад сказал то же детям.

Затем я сообщила ему не очень хорошие новости о напряженном разговоре, который только что состоялся с сыном.

Я закончила словами:

— Как думаешь, что это было?

— Я не знаком с твоим мальчиком, детка, и ничего о нем не знаю, кроме того, что ты мне рассказывала. Но если бы мой отец поступил с моей мамой так же, как его отец с его мамой, возможно, угодив в ураган и его последствия, после того, как все бы успокоилось, это заставило бы меня задуматься. Мы смотрим на своих отцов, как образец того, какими мы должны быть. Сейчас он в том возрасте, когда это особенно важно. И мне кажется, ему не нравится то, что он видит.

— Я не хочу этого для него, — сказала я смущенно.

— Может, он просто пытается вести себя как мужчина, — добавил Микки. — Он уже в том возрасте, чтобы это делать. Его мама с кем-то встречается. Ее обманули. Он хочет, чтобы ты знала, что он присматривает за тобой. Я бы делал то же для своей мамы. Любой хороший сын будет заботиться о своей матери.

Эта идея понравилась мне больше.

— Он бранился, Микки.

Микки усмехнулся.

Мне это не показалось смешным.

— Держу пари, он говорит так гораздо чаще в присутствии своих приятелей.

Это меня не обрадовало, и я посмотрела на дверь.

— Детка, совет, — продолжал он. — Серьезно. Послушай. Отступи. Он ищет в себе человека, которым станет. Ты должна дать ему свободу, позволь ему это.

— Он должен уважать свою мать и не ругаться при ней, — заявила я.

— Тебе действительно есть дело до ругани? — недоверчиво спросил он.

— Когда ты ругаешься, будучи взрослым мужчиной — нет. Когда это делает Оден в шестнадцать лет — да.

— Ты скажешь ему об этому?

— Осторожно.

— Тогда пусть узнает, что в вашем доме и перед тобой и твоей дочерью ему следует проявлять уважение. После этого — отступи. Конечно, если он не продолжит так делать.

— Верно, — пробормотала я.

— Действия в стиле семейки Брейди определенно потребуют времени, — заявил он, и я знала, что он имел в виду — на ужин он придет один. Мы перемешаем детей позже, и это было облегчением. — Значит, этот ужин должен состояться на следующей неделе после того, как дети уедут к Рианнон. Запланируем на вторник. Посмотрим, смогут ли они приехать.

— Я поговорю с ними, Микки. Тебе нравится капустный салат?

— Да. А что?

— Потому что Оден сделал заказ на ужин с мужчиной, с которым встречается его мама, и он включает салат из капусты. Я уже знаю, что ты любишь цыпленка на гриле, и это еще один пункт меню, который он выбрал.

— Целиком и полностью шестнадцатилетний мальчишка. Мама говорит ему, что у нее новый мужчина, и он беспокоится о том, что будет есть.

Это заставило меня улыбнуться и успокоило все остальное внутри меня.

Микки продолжал:

— Но у тебя нет гриля.

— Жареная на медленном огне курица-гриль, — сказала я ему.

— Черт, уже больше десяти, но я проголодался.

И еще одна улыбка.

— Ты идешь спать? — спросил он.

— Да.

— Хотелось бы мне, чтобы ты была рядом, — пробормотал он.

И с этими словами все внутри меня окончательно успокоилось.

— Я тоже, — тихо сказала я ему.

— В понедельник.

Это казалось таким далеким.

— В понедельник, — согласилась я.

— Точно, Эми. Пока. Спи спокойно, детка.

— И ты тоже, Микки. Доброй ночи.

— Доброй.

Мы отключились, и я стала готовиться ко сну.

Очутившись в кровати, я долго ворочалась и не могла уснуть.

Мне хотелось верить, что ярость, исходящая от сына, представляла собой инстинкт защитника. Мне бы хотелось знать, прав ли Микки насчет того, что Оден смотрит на своего отца и гадает, станет ли он таким человеком.

Но я не думала, что причина в этом.

Здесь крылось нечто другое.

Нечто, что заставило обоих моих детей перейти от отца ко мне.

Нечто, что я должна найти способ выяснить.

Ради них.

Не себя.

*****

— Мне это не нравится, — сказала я два дня спустя, стоя в кабинете Джейка в спортзале и наблюдая через окно, как Джейк и Микки дерутся на ринге.

— Знаю, — ответила Джози, стоявшая рядом. — На самом деле, я не знаю. Джейк никогда не проигрывает. Никому. Даже Микки, который довольно грозный, но все же, лишь второй лучший в Лиге. Джейк когда-то был профессиональным боксером, так что ты не должна чувствовать, что Микки ему уступает. Джейк дрался на платных боях. Он был особенным. Так что, я не могу сказать, что знаю, каково это, когда Микки проигрывает.

Я даже думать не могла о том, что Микки проиграет. И я не думала, что кто-то проигрывает, так как они всего лишь устроили спарринг перед стоящей вокруг и наблюдающей толпой юношей в возрасте от одиннадцати до восемнадцати лет.

Регистрация в юниорскую боксерскую лигу и раздача снаряжения. Причина, по которой я там находилась.

Так что я могла наблюдать, как мальчики готовятся получить снаряжение для участия в сезоне, которое я для них организовала.

Нет, я думала, что ненавижу саму мысль о том, что Микки боксирует. Я едва могла смотреть, как сын катается по ковру, пытаясь прижать своего противника. Мне ненавистно было смотреть, как Джейк бьет Микки, даже если Микки давал сдачи.

Я возненавидела бы это еще больше, если бы они делали это ради победы.

Но больше всего мне было ненавистно доселе неизвестное понимание того, что Микки состоял во взрослой лиге, которая, как и юниорская, снова начинала свой сезон.

Как теперь Микки собирается заниматься всеми делами, и тренироваться и боксировать?

— У него две работы, двое детей, девушка, и он открывает собственную компанию, — заявила я. — Как же он найдет время для тренировок, чтобы ему не надрали задницу?

— У Джейка два дела, трое детей и жена. Он это делает.

Я посмотрела на Джози.

— Одно из его предприятий — боксерский зал.

Она посмотрела на меня.

— Да, но кто-то же должен им управлять. Он не может тренироваться все время.

Хотя я и не думала, что Джейку хуже, чем Микки, я спросила:

— Хорошо, так как же он управляется со всем этим?

— Он нашел себе жену.

Дрожь пронзила меня насквозь.

Из спортзала донеслись радостные возгласы, прервав этот трепет, и мы с Джози посмотрели в ту сторону.

Джейк выплевывал капу, а Микки стоял, облокотившись на что-то в углу ринга, и зубами отрывал липучки на перчатках, пока Джейк обращался к ребятам.

Я изучала Микки, думая, что нельзя отрицать, в этих свободных спортивных штанах и облегающей футболке с короткими рукавами, небрежно прислонившись к углу боксерского ринга, он выглядел исключительно сексуально, даже в шлеме.

Я все еще надеялась, что он не хочет, чтобы я шла смотреть, как он избивает кого-то, принимая побои.

— Надеюсь, он не пригласит меня на свои бои, — пробормотала я вслух.

— О нет, пригласит.

Странный тон Джози заставил меня посмотреть на нее.

— Что?

Она явно заставила себя оторваться от созерцания мужа и посмотрела на меня.

— Ночь боев.

Я почувствовала, как мои брови сошлись на переносице.

— Прошу прощения?

— Ночь боев начинается с боя, но заканчивается гораздо более приятными занятиями, — объяснила она.

Судя по выражению ее лица, меня осенило.

Но она продолжала:

— Победа или поражение, хотя, как ты знаешь, я не знаю, что такое поражение, но знает Алисса, и я очень хорошо знаю, что даже когда Джуниор проигрывает, ночь боев — это любимая ночь Алиссы.

— Значит, они… — я замолчала.

— Да, — твердо сказала она.

— И после драки они могут…

— Абсолютно.

— Лучше, чем в другие…

— Лучше.

Мой голос был пронзительно высоким, когда я спросила:

— Правда?

— Мне неловко делиться тем, какой Джейк любовник. Тем не менее, скажу тебе, он великолепен, даже когда нам нужно сделать все по-быстрому. Это всегда хорошо. Мне это в нем нравится… помимо всего прочего. Но ночь боев — совсем другая. Уникальная. И, честно говоря, я бы даже смотрела, как он каждый раз проигрывает, лишь бы быть рядом, когда он будет нуждаться во мне после завершения боя.

— Ого, — выдохнула я.

— Именно, — ответила она, изучая мое лицо, а затем заявила: — Так что я уверена, что во время каждого боя ты будешь сидеть рядом со мной и Алиссой.

В то же время я не ждала этого с нетерпением.

Микки… лучше?

У меня задрожали ноги.

Мы услышали пронзительный свист и обе посмотрели в зал, где Джейк вынул пальцы изо рта, чтобы махнуть нам рукой.

— Это сигнал, — пробормотала Джози и направилась в зал.

Я двинулась следом, и едва мы вышли за дверь, как Джейк объявил:

— Так, вы знаете, что мы изо всех сил пытались достать вам хорошее снаряжение. Но в этом году миссис Спир и особенно миз Хэтуэй, которая пожертвовала кучу действительно хороших вещей, продав их ради Лиги, собрали достаточно, и в этом году у нас будет не только новое снаряжение, но еще вы будете драться на большом ринге в Блейкли.

Когда мы остановились рядом с мальчиками, все внимание было приковано к нам.

При этой новости несколько парней разинули рты, и волна возбуждения прокатилась по залу, прежде чем Джейк закончил:

— Так что воздайте должное леди.

Я почувствовала, как вспыхнули щеки, когда мальчики дружно закричали.

За все годы, что я собирала деньги, я ни разу не встречалась ни с кем, кому они были предназначены.

Глядя на эти счастливые лица и их радость, я поняла, как это здорово.

— А теперь постройтесь у весов, — приказал Джейк. — Мы проведем тренировку, а потом достанем снаряжение. После этого вас распределят по тренерам, вы им представитесь и получите свой график тренировок.

Мальчики начали расходиться, и мы с Джози отошли в сторону, чтобы не мешать.

И мой вечер стала лучше, когда мимо с одним из своих друзей прошел Киллиан.

Он ухмыльнулся мне.

Я улыбнулась в ответ.

А его друг говорил ему:

— Премия за то, что ты боец. Ты получаешь горячих цыпочек.

— Да, — ответил Киллиан, отводя от меня взгляд. — Та, что пониже — подружка моего отца.

— Ух ты, класс, — сказал его друг, глядя на меня, пока они боролись за место в очереди к весам, рядом с которыми стоял Джуниор.

Это были слова друга Килла, но от них теперь у меня полыхали уже не только щеки, но и другие места, в первую очередь область вокруг сердца.

В последний раз, когда я была в этом спортзале, то чувствовала себя старой, непривлекательной и уже не в лучшей форме.

Теперь я получила одобрение двенадцатилетних юношей.

Это было немного, но уже кое-что, и то, что Киллиан одобряет меня как подружку своего отца, было еще лучше.

Затем вечер стал еще лучше, когда я почувствовала тяжесть на плечах, посмотрела вверх и увидела, что Микки обнял меня одной рукой.

— Привет, — сказал он с легкой усмешкой.

— И тебе привет, — ответила я.

— Приятное чувство?

Я молча кивнула.

— Хорошо, — пробормотал он.

— Мистер Донован, — услышала я и подняла голову, увидев громилу лет семнадцати-восемнадцати, стоящего рядом с нами.

— Джо, — поприветствовал его Микки.

Мальчик посмотрел на меня.

— Эй… вы ведь мама Одена, верно?

Я выпрямилась и посмотрела на друга моего сына, Джо, которому было не семнадцать и не восемнадцать, а шестнадцать лет, что шокировало. Он выглядел так, словно мог быть морским пехотинцем.

И он был очень мил.

— Да, Джо. Я — мисс Хэтуэй. — Я протянула ему руку. — Приятно познакомиться. Оден рассказывал о тебе.

Он мгновение держал мою руку, потом отпустил, смущенно поглядывая то в одну, то в другую сторону, и сказал:

— Круто. Он хороший парень.

— Да, — согласилась я.

— В любом случае, спасибо, что сделали это. — Он махнул рукой в зал. — Абсолютно круто.

— Рада, что смогла помочь.

— Да. Отлично. Короче, до скорого, — пробормотал он и двинулся к очереди.

— До скорого, Джо, — крикнула я ему вслед.

Губы Микки приблизились к моему уху.

— Вам с Джози надо убираться отсюда нахрен, иначе ситуация не приведет ни к чему хорошему.

Я откинула голову назад, чтобы поймать его взгляд, а он посмотрел мне в глаза.

— Но почему? — спросила я.

— Потому что друг твоего сына только что познакомился с секси-мамочкой своего друга, а Джози тоже настоящая секси-мамочка. Так что вам обеим лучше уйти, чтобы лига не разрослась в три раза, только чтобы мальчики могли посмотреть на возможную задницу, которую они будут иметь, когда станут достаточно взрослыми, чтобы знать, что делать со своими членами. Задницу они смогут иметь, только в том случае, если будут достаточно умны, чтобы тренироваться, чтобы стать бойцами.

Я попятилась, не успев далеко уйти, рука Микки на моих плечах напряглась, но это не помешало мне воскликнуть:

— Микки! Серьезно?

— Детка, мне было шестнадцать, — ответил он. — Миссис Гетти, живущей по соседству, сейчас семьдесят пять, но когда-то ей было сорок пять, я много времени уделял носкам.

Я наклонилась к нему.

— Думаю, меня сейчас немного стошнило.

— Подумай о мыслях бедного Джо, он должен завтра пойти в школу и встретиться со своим другом, у которого горячая мамочка.

— Прекрати болтать, — резко приказала я.

Микки расхохотался.

— Прекрати смеяться, — горячо потребовала я.

Но он этого не сделал.

Он наклонился ко мне и, все еще смеясь, прикоснулся губами к моим губам.

Я не отстранилась, так как вокруг были люди, но, когда он закончил, грозно посмотрела на него.

— Вот оно, прямо здесь, — сказал он. — Опять же, все ты. То, что ты дала мальчикам, один из которых мой сын, то, что я испытываю рядом с тобой, то, как ты выглядишь, и то, что ты сделала для этой Лиги. Еще одна вспышка счастья.

Я тут же перестала сверлить его взглядом.

— Спасибо, детка, — прошептал он.

Я сжала губы, чтобы они не дрожали.

— Ты собираешься заплакать? — спросил он.

— Нет, — пробормотала я, но даже один слог был полон дрожи.

— Лучше не целовать тебя снова, — заметил он.

— Если скажешь еще одну гадость, я не буду заниматься с тобой сексом целую неделю.

Я получила еще одну легкую усмешку.

— Будто сможешь продержаться так долго.

— Неважно, — пробормотала я.

— Эми?

— Что? — рявкнула я.

— Ты самая лучшая женщина, которую я когда-либо встречал.

Я смотрела в его прекрасные голубые глаза, видя в них отражение этих слов и зная, что с того момента, как я встретила его, больше всего мне хотелось увидеть этот взгляд, направленный на меня.

Это не было «я люблю тебя».

Но эти слова стояли на втором месте.

— Отлично, теперь я хочу поцеловать тебя, — выдохнула я себе под нос, чтобы скрыть свои чувства из-за его слов.