ГЛАВА 7. Подростковый возраст

В структуре личности подростка нет ничего устойчивого, окончательного и неподвижного. Всё в ней — переход, всё течет.

Л. С. Выготский

В определении этого возраста существует изрядная терминологическая разноголосица. Психологопедагогическая литература разделяет его на подростковый (12—15 лет) и юношеский (15—18 лет). В медицине принято разделение на младших и старших подростков. Правда, при этом организация медицинской помощи руководствуется скорее психолого-педагогическими, чем медицинскими, критериями (младшие подростки посещают детскую поликлинику и лечатся в детской больнице, а старшие наблюдаются и лечатся в подростковых отделениях учреждений для взрослых), а педагогика может опираться на критерии медицинские (так, литература о половом воспитании подростков имеет в виду возраст 12—18 лет). В американской литературе утвердился термин «тинэйджер» (от англ. teen — окончание числительных от 13 до 19 — и age — возраст), которым и обозначают всю эту возрастную группу. Предлагаются и разные определения границ этого возраста. Медико-биологические критерии отталкиваются от показателей созревания биологических функций. Но и здесь не обходится без разногласий: первые менструации у девочек и эйякуляция у мальчиков рассматриваются то как начало, то как пик, то как конец полового созревания.

Разногласий может быть меньше, если выделять: а) препубертатный период — от начала полового оволосения и ускорения роста до первых менструаций и эйякуляций; б) собственно пубертатный — от первых менструаций и эйякуляций до остановки роста; в) постпубертатный (юношеский) — от остановки роста до полной репродуктивной и психологической зрелости. Но такой подход требует очень индивидуализированных оценок, так как процессы созревания протекают неодновременно и неравномерно. В одном и том же паспортном возрасте подростки могут очень широко различаться по степени созревания: один будет выглядеть и восприниматься юношей, а другой — ребенком. Да и разные системы организма тоже созревают неравномерно и неодновременно, так что репродуктивная зрелость (завершение физической реорганизации, регулярные овуляторные циклы у девушек и регулярная продукция зрелых сперматозоидов у юношей) достигается намного раньше зрелости психологической (достаточно вспомнить, что созревание лобных долей головного мозга, с которыми связывается планирование поведения, завершается у женщин примерно к 18—19 годам, а у мужчин — к 21 году).

Рассматривая этот период по правилу «сексологического треугольника», т. е. стремясь достичь в его рассмотрении единства биологического, социального и психологического аспектов созревания человека, нам придется ограничиться возрастными рамками 12—15 и 18—19 лет. Основное содержание этого периода образовано морфофункциональным и социальным переходом от детства ко взрослости. Оценка этого перехода как критического не должна выливаться в догматизацию представлений о пубертатном кризисе и мобилизацию взрослых на организацию «наступательной обороны».

То, что наше рассмотрение подросткового возраста совершается под сексологическим углом зрения, не только не затеняет, но, напротив, подчеркивает значение процесса нравственного формирования личности.

Когда же процесс этот по тем или иным причинам (социальным или сугубо индивидуальным) затягивается, тогда невозможным оказывается ни нормальное учение, ни нормальный труд — личность «бродит», мечется и мучается, пока не найдет себя (или не потеряет). Но как психосексуальное развитие невозможно вне развития нравственного, так и нравственное развитие невозможно вне развития психосексуального. В нравственном мире человека в один клубок сплетаются его собственные индивидуальность, психосексуальная конституция и культура, а также нравственность общества и общепринятая мораль.

Биологическое созревание

Механизмы полового созревания связаны в первую очередь с перестройкой систем центральной регуляции деятельности организма. Первичные процессы этой перестройки происходят в гипоталамусе, который активизирует секрецию гипофиза, а через нее — деятельность гонадо-адреналовых систем. Однако в вопросе о том, чем обусловлена сама активизация гипоталамуса, нет полной ясности. В самом общем виде можно говорить о наличии своего рода «биологических часов», от деятельности которых зависит выработка не только стимулирующих, но и сдерживающих развитие отдельных элементов и всей гипоталамо-гипофизарно-гонадо-адреналовой системы. Смысл этого сдерживания Д. В. Колесов и И. Б. Сельверова видят в том, что оно препятствует осуществлению репродуктивной функции организмом, еще не готовым к этому по своей морфологической и адаптационной зрелости. Вне такого физиологического сдерживания неравномерность и неодновременность полового развития, о которых шла речь выше, принимали бы характер разрушительной анархии, которую и приходится наблюдать в ряде случаев патологического ускорения пубертатного периода.

Сравнивая пубертатный период с физиологической бурей, разные исследователи придают ей различное значение — от разрушительного и болезнетворного до очистительного и оздоравливающего. Крайности здесь просто неприемлемы. И. А. Аршавский подчеркивает, что речь должна идти не просто о повышении чувствительности организма, а о повышении ее избирательности: организм становится более чувствительным к одним и менее чувствительным к другим влияниям. Д. Ван Кревелен и А. Е. Личко показывают, что наряду с этим пубертатный период может ускорять развитие имевшихся и ранее нарушений, изменять их проявления и течение, провоцировать ранее скрытые нарушения или выявлять их мягкие формы, просто совпадать с развитием болезни и, наконец, он может сам принимать болезненные формы. Однако он может быть и оздоразливающим фактором. Г. К. Ушаков, например, описал подростковую депсихопатизацию, при которой сглаживаются имевшиеся ранее болезненные нарушения характера. По мере созревания и гармонизации деятельности центральной нервной системы исчезают такие дисфункции развития, как ночное недержание мочи, функциональные тики, сглаживаются многие формы психомоторной нестабильности и т. д. Педагогу, как и родителям, приходится обо всем этом помнить, чтобы не стремиться подменить воспитание лечением или наоборот, а также — и это, к сожалению, не редкость — одновременно и лечить, и наказывать за то, от чего лечат.

Физическое развитие — одно из наиболее демонстративных проявлений пубертатного периода. Девочки обычно развиваются быстрее мальчиков, опережая их примерно на 2 года. Особенно ярко половые различия физического развития проявляются около 15 лет, когда большинство девочек выглядят вполне зрелыми, а многим мальчикам еще далеко до этого. Максимальный темп увеличения длины и массы тела приходится у девочек на 11—12, а у мальчиков — на 13—14 лет. Оценка половых различий обычно осложняется тем, что серьезные поправки в эту оценку вносит акселерация. Одно дело — сопоставление средних данных, но совсем другое — индивидуальные сопоставления, например, мальчика-акселерата или девочки-ретардантки с обычно развивающимися сверстниками.

Суммируя данные множества советских и зарубежных исследований, Т. В. Волкова показывает, что акселерация проявляется не только ускорением процессов роста и возрастно-половой дифференцировки, но и более ранней, чем прежде, морфологической стабилизацией. Если, к примеру, в конце 20-х гг. нашего века у немецких мужчин длина тела стабилизировалась к 21—24 годам, то в начале 80-х гг. этот возраст составил для юношей 18—19, а для девушек — 15—16 лет. Сходные данные представляли английские, венгерские, болгарские, японские, советские исследователи. Многие сообщения свидетельствуют о том, что с акселерацией связано и «омоложение» ряда заболеваний.

Каждая специальность связана с выработкой некоторых клише и стереотипов. У педагога, особенно долго работающего, складывается некий физический образ подростков, становящийся со временем своеобразной точкой отсчета «нормальности». В этом плане заслуживают упоминания различия «эпохальной» и «внутригрупповой» акселерации. «Эпохальная» акселерация описывает различия поколений, а «внутригрупповая» — лиц с разным уровнем развития внутри одного поколения. Ю. А. Ямпольская отмечает, что подростки разных поколений даже по своим физическим характеристикам очень отличаются от подростков с разным уровнем развития внутри одного поколения. Она сравнила физическое развитие двух групп московских девочек, разница в сроках полового созревания которых составляла 2 года («внутригрупповая» акселерация), с данными обследования московских девочек в 30-х и 60-х гг., у которых разница в сроках полового созревания была такой же («эпохальная» акселерация). В обоих случаях первые менструации наступали раньше у крупных девочек. Но при «эпохальной» акселерации наступление первых месячных было связано с достижением определенных размеров тела, а при «внутригрупповой» они появлялись при меньших размерах тела и на более детской стадии развития организма. После установления менструального цикла при «эпохальной акселерации различия в физическом развитии усиливаются, а при «внутригрупповой» сглаживаются. При «эпохальной» акселерации у девочек увеличивается размер таза при неизменных размерах грудной клетки, а при «внутригрупповой» эти размеры растут одновременно, так что рано созревающие девочки имеют больший объем не только таза, но и грудной клетки. Это в точности соответствует данным самого крупного в мире исследования возрастного развития, проведенного в США и отметившего, что девочки-акселератки чаще бывают приземистыми и пухлыми, а ретардантки в ходе дальнейшего развития не только догоняют, но и могут перегонять их в росте, становиться стройнее. Пик различий, связанных с ранним и поздним созреванием, у мальчиков приходится на 14—16 лет, а у девочек — на 12—14 лет.

На темпах полового развития сказывается и индивидуальная половая конституция. Так, у мальчиков со слабой половой конституцией первые эйякуляции возникают в 16 лет и позже, а при сильной — в 12 лет и раньше. Повторно анализируя данные опросов А. Кинзи, Г. С. Васильченко обнаружил, что чем раньше начинается половое созревание, тем более бурно оно протекает и тем более высокого уровня достигает к своему окончанию. Так, при начале полового созревания в 12 лет оно длится 2 года, в 13—13,5 лет — 4 года, а при начале в 15 лет его длительность возрастает до 6 лет. В итоге 14-летний акселерат может иметь более высокий уровень полового развития, чем ретардант в возрасте 21 года!

Суммируя литературные данные, И. С. Кон отмечает, что акселерация и ретардация — внутренне противоречивые явления. И сверстники, и взрослые воспринимают акселератов как более, а ретардантов — как менее зрелых. Большинство лидеров-старшеклассников — акселераты, тогда как ретарданты либо инфантильны и демонстративны, либо, наоборот, замкнуты. Это факты. Но каково их значение? Оказывается, преимущества акселератов не абсолютны. У них меньше времени на связанные с половым созреванием психологические перестройки, а ретарданты, располагающие большим временем, могут более гибко решать психологические проблемы. После 30 лет бывшие акселераты оказываются более доминантными и социально адаптированными, но и более конформными, более «приземленными», а бывшие ретарданты чаще проявляют невротические симптомы, но психологически оказываются более тонкими и восприимчивыми. Причем первые, демонстрируя чудеса мужественности в обыденной жизни, в ситуациях критических нередко уступают вторым. Акселерированные девушки оптимистичнее воспринимают мир и себя, ретардированные — более тревожны. Если же речь идет о девочках, которых акселерация застает слишком рано, то ситуация может быть сложнее: перерастая ровесниц и ровесников, они далеко не всегда готовы к общению со старшими. В отсутствие помощи взрослых это может приводить либо к сложным психологическим проблемам, либо к преждевременно взрослым формам поведения как средству снятия этих проблем.

Частный аспект физического созревания, имеющий, однако, для подростков первостепенное значение (особенно для мальчиков), — это развитие вторичных половых признаков, их форм, размеров и других сугубо внешних свойств, которые не могут у всех быть одинаковыми и не должны соответствовать неким стандартам мифической нормы. Не задерживаясь здесь на описании этапов и стадий этого развития, отметим только несколько важных для воспитателя моментов. С одной стороны, подросток не терпит внимания взрослых к этой стороне своего развития. Даже самое «невинное» замечание взрослого, а тем более подтрунивание или порицание может быть воспринято как обида. Лишь иногда подросток позволит родителям или педагогу разделить его удовлетворение своим развитием, но и тогда некоторая сдержанность со стороны окружающих не будет лишней: подросток ждет лишь признания. Мера допустимости внешнего проявления такого признания зависит от характера подростка, сложившегося стиля семейного или школьного общения и не в последнюю очередь от пола человека, который это признание выражает; допустимое в отношениях отца с сыном может оказаться категорически неприемлемым в общении с дочерью. Но, с другой стороны, отвергая «вмешательство» взрослых, подросток часто нуждается в их помощи и разъяснениях.

Переживания физического развития

Взрослому человеку, даже уделяющему очень много внимания своей внешности, трудно, а порой и невозможно прочувствовать все происходящее с подростком в ходе физического развития. Часто, сталкиваясь вплотную с напряженностью переживаний подростка, ее объясняют особенностями подростковой психики, не видя за ними специфических психологических проблем. В самом общем виде их нужно определить как проблемы реорганизации образа «физического Я» и формирования качественно новой телесной идентичности.

Впервые эти проблемы дают о себе знать в конце препубертатного — начале пубертатного периода и остаются актуальными до минования пика бурного процесса взросления. Тревожащая новизна интероцептивных ощущений, меняющихся телесных форм, появление непривычной угловатости и неловкости, трудности управления «ломающимся» голосом, необычность ощущений, связанных с сексуальным напряжением и его разрядкой, — все это рискует стать проблемой, причем во многом неосознаваемой, а потому тревожащей еще больше. Это время внутренне противоречивого и нередко конфликтного состояния утраты привычного и обретения нового «физического Я». Чтобы стать собой новым, надо перестать быть собой прежним. Это противоречие жизни и смерти тем острее, чем более бурно протекает созревание. Если бы подросток мог это осознать и выразить словами, то он вложил бы в них, вероятно, не меньше пафоса, чем в гамлетовское: «Быть или не быть? Вот в чем вопрос!» Тем более что монолог этот действительно сплошь и рядом произносится — надо только расслышать его.

Накануне рывка в физическом развитии (девочки — в среднем около 10, мальчики — около 12 лет) ребенок часто становится «грязнулей»: его трудно заставить умыться, почистить зубы, сменить белье иди одежду, хотя еще совсем недавно он мог быть идеалом чистоты и аккуратности. Что же происходит?

Смутное чувство тревоги заставляет противиться всему, что может — пусть только в неясных предчувствиях — угрожать телесной целостности, тождественности подростка самому себе. У мальчиков обычно этот «антигигиенический» период протекает конфликтнее, чем у девочек, а чуть позже мальчики начинают бурно противиться стрижке, как бы защищая свою неприкосновенность (любопытная параллель: в Древнем Риме право на длинные волосы имели только свободные люди, рабов стригли коротко).

Длительность описываемого периода варьируется в зависимости от темпов развития, но обычно через год-полтора все входит в колею. Родители частенько подтрунивают: «Влюбился!» Может быть, и влюбился, но и влюбиться-то можно, лишь освободившись от тревоги и чувствуя себя собой. Задача взрослых не в том, чтобы выиграть «войну за чистоту» — она бессмысленна, а в том, чтобы поддержать ребенка душевно и помочь пережить ему этот период с минимальными потерями.

Половое развитие, по точному замечанию И. С. Кона, — это стержень, вокруг которого структурируется самосознание подростка. Потребность убеждаться в нормальности своего развития, диктуемая все той же тревожностью, обретает силу доминирующей идеи. Прежде всего это касается наиболее бесспорных признаков полового развития. В предметно-инструментальном мужском стиле жизни это выражается ярче, чем в женском. Но так или иначе, больше или меньше все мальчики и девочки оценивают собственные признаки мужественности и женственности. Взаимные обмеры и сравнения своего тела с телом сверстников и сверстниц — обычное и закономерное явление. Возможность для мальчика побриться или пощеголять пробивающимися усиками, конечно, приятна, но и отсутствие ее не трагедия, чего нельзя сказать об оценке размеров полового члена. Как правило, кажется, что он меньше, чем должен быть. Сказываются и отголоски фаллических культов, и индивидуальные вариации размеров и форм, и подмеченная Э. Хемингуэем оптическая иллюзия: наблюдаемый сверху собственный половой член кажется меньше наблюдаемого сбоку чужого. Одних мальчиков и девочек сравнения и обмеры успокаивают, других — наоборот. Откровенно трагические формы такие переживания принимают редко, со стрессовыми же и невротическими реакциями на мнимую «недоразвитость» телесной мужественности или женственности приходится сталкиваться много чаще. К сожалению, они нередко провоцируются — прямо или косвенно — взрослыми.

Подростков и их родителей порой тревожат некоторые внешние признаки нарушения гормонального равновесия. И у мальчиков, и у девочек организм в это время вырабатывает больше мужских половых гормонов, под влиянием которых увеличивается выработка кожного жира, приводящая к появлению угрей. Девочек может пугать появляющееся под влиянием этих же гормонов избыточное оволосение тела. Больше чем у половины мальчиков отмечается временное (но они-то этого не знают!) набухание грудных желез (если оно одностороннее, то чаще — слева); оно проходит само по себе в течение 1—2 лет. Эти временные явления могут потребовать симптоматической медицинской помощи либо совета. По сравнению с настоящими болезнями это, конечно, мелочи. Но неквалифицированное самолечение может и правда стать причиной болезней. Поэтому лучше, если подростка проконсультирует, например, косметолог или другой специалист. Кроме того, человек болен настолько, насколько он чувствует себя больным. Нельзя отказывать ему в помощи, ссылаясь на то, что «ничего серьезного нет». Было бы хорошо, если бы всеми этими вопросами занималась школьная медицинская сестра. Больше всего, конечно, подросток нуждается в психологической помощи, но ее-то как раз и удобнее всего оказывать вместе с помощью медицинской, порой используя ее в качестве «дымовой завесы».

Достаточно впечатлительные подростки («У страха глаза велики!») зачастую видят дефекты там, где на самом деле их нет («У меня слишком длинный нос …слишком короткие ноги»). В какой-то степени этот страх знаком каждому подростку, хотя и не каждым осознается и не у каждого ощутимо сказывается на настроении. Но у некоторых он превращается в форму пубертатной дисморфофобии (навязчивого страха телесного уродства или дефекта). Еще в начале XX в. П. Жане описал юношей и девушек, «стыдящихся тела», того, что они якобы слишком быстро растут или безобразно полнеют, боящихся стать уродливыми или смешными, пугающихся приходящих с половым созреванием изменений своего тела. В западной литературе в 70-х гг. болезненные варианты пубертатной дисморфофобии звучали как «синдром Квазимодо». Это блестящая метафора, но она все же больше подходит для крайних случаев. А то, что происходит со многими нормально развивающимися подростками прекрасно описал Г.-Х. Андерсен: «Это были лебеди… Они поднялись высоко-высоко, а бедного утенка охватила непонятная тревога. Он завертелся в воде, как волчок, вытянул шею и тоже закричал, да так громко и странно, что сам испугался. Ах, он не мог оторвать глаз от этих прекрасных, счастливых птиц, а когда они совсем скрылись из виду, он нырнул на самое дно, выплыл опять и долго не мог опомниться. Утенок не знал, как зовут этих птиц, не знал, куда они летят, но полюбил их, как не любил до сих пор никого на свете. Красоте их он не завидовал; ему и в голову не приходило, что он может быть таким же красивым, как они». Поэтому давайте обозначим неболезненные варианты таких переживаний как «синдром гадкого утенка». Любые изменения в состоянии тела пробуждают у него тревогу, физическое и половое созревание вызывает прежде всего сомнение: «А так ли? А правильно ли?» Он сравнивает себя со сверстниками, которые переживают то же, что и он сам, но, видя их внешность, а не переживания, приходит к выводу, что он «не такой» («не такая»); нормальную эволюцию воспринимает как искажение. Каким он будет — он еще не знает, и воображение рисует худшие варианты. Говорить об этом с кем-нибудь практически невозможно. Сомнения и тревоги выдают себя раздражительностью, могут отражаться в сочинении небылиц о чьем-то восхищении в свой адрес. Переживания подростка прекрасно поняты Л. Н. Толстым в «Отрочестве». Надо обратить внимание на несколько моментов, проливающих свет на переживания современного подростка. Благодаря акселерацииони приходятся на более младший, чем раньше, возраст. Сто лет назад ориентиром были те, кого подростки видели в своем окружении. Сегодня им становятся стандарты, предлагаемые средствами массовой коммуникации: чемпион-спортсмен, киногерой, победительница конкурса красавиц, образы рекламы и т. д. Они недосягаемы, в сравнении с ними совсем не трудно почувствовать себя «гадким утенком».

Манера подростка одеваться, причесываться и т. д. отражает ту же тревожность. Чубчик, развевающийся клеш, кепочка с пуговкой; взбитый кок, туфли на невероятной платформе, надеваемые едва ли не с мылом брюки-дудочки; петушиный гребень на голове, штаны-бананы или драные дедушкины галифе — все это меняется во времени. Неизменным лишь остается стремление подростка внешне быть «как все», т. е. как сверстники в значимой, референтной для него группе. Первым средством такого конформистского успокоения становятся одежда как внешнее продолжение тела и способы украшения (татуировка, прическа, серьга в ухе, вериги «металлистов», косметическая «боевая раскраска» и др.). Подростковая мода, как и любая другая, живет по своим, никому до конца не ведомым, но в основе своей социальным и социально-психологическим законам, а принимается или отвергается, выбирается для себя по законам психологическим!

Все эти внешние эффекты по мере взросления и обретения уверенности в собственных силах постепенно сведутся к минимуму. Пока же они — щит и забрало подростковой мнительности, тревожности.

Эта же неуверенность проявляется и в граффити (своеобразной «настенной росписи»). Подобно малышу, гордо заявляющему: «Вот он — я», подросток оставляет свое имя на любой поверхности, на которой можно писать — неважно, каким способом. Особое возмущение взрослых вызывают «сексуальные» рисунки и надписи. Специально изучавшие их психологи подчеркивают, что в них отражается крайняя неосведомленность о сексуальных органах и функциях при крайней же заинтересованности ими, а в акцентировании размеров половых органов и непристойности выражений — утрированная компенсация неуверенности авторов. Часто их используют в психотерапевтической работе с подростками.

От того, как складываются знания подростка о себе, как формируется переживание своего «физического Я» вообще и полового в частности, зависят многие стороны его будущего отношения к самому себе, к окружающим людям разного пола, а также к чувству любви.

Все сказанное на первый взгляд диктует вывод о негативном образе тела у подростков. М. Брукон-Швейцер на основании своих исследований считает, однако, что это не так. На наш взгляд, это внешнее разногласие. Рассматривая переживание подростком своего «физического Я», мы стремились показать, что тревожно-противоречивое отношение в этом возрасте к телу содержит в себе и сильный психозащитный, психопрофилактический элемент. Оборотной стороной позитивного субъективного значения происходящих телесных изменений является психический стресс, подросток настолько страшится быть некрасивым, «не таким», насколько не хочет этого в будущем. Это справедливо сравнить с описанным известным психиатром А. М. Свядощем неврозом ожидания. Речь, таким образом, идет не о негативном образе тела, а о психическом напряжении в связи с опасениями его негативизации. Оно может отливаться в очень разные, далеко не всегда желательные формы поведения. Помня об этом, воспитатель не станет стремиться «пресекать на месте», «держать и не пущать». Задача его состоит в ином: помочь подросткам в социализации этих форм, их «окультуривании» — помочь им удерживать равновесие на той грани, где сходятся индивидуальное и общественное.

Подростковая психика и межличностные отношения

Подростковый возраст обычно называют, и не без оснований, трудным, связывая его трудности с особой «подростковой психикой». Представители биогенетического универсализма конца XIX — начала XX в. понимали подростковый кризис и особенности психики этого возраста как универсальные, а потому неизбежные биологические явления. В 1931 г. Л. С. Выготский писал по этому поводу, что такое понимание «…говорит о том, что сама психология высших функций находится в эмбриональном состоянии; что детской психологии чуждо само понятие развития высших психических функций; что она по необходимости (подчеркнуто мной. — В. К.) ограничивает понятие психического развития ребенка одним биологическим развитием…»[15].

Если следовать логике биогенетического универсализма, то, чем ближе к первобытной культуре, чем ближе человек к природе, тем более тяжелые формы должен был бы принимать подростковый кризис. Этнография и история говорят об обратном. Начиная с 20—30-х гг. XX в. все больше внимания уделяется социальной детерминации поведения подростков. Оказалось, что в традиционных культурах, где система отношений задавалась устойчивыми традициями, подростковый период протекал достаточно гармонично в социальном плане. Социальные нормы были еще едины для детей и взрослых, детство, как мы уже говорили, не воспринималось как качественно особый период развития личности, понятие о которой тоже было иным, и переход от детства ко взрослости продолжал непрерывную линию развития, не сопровождаясь грубыми кризисами и конфликтами. Да и сегодня жалобы на трудное поведение подростков чаще всего исходят из эмоционально неблагополучных семей: чем более семья сплочена, чем более едины требования ко всем ее членам, чем больше ребенок в течение всей своей жизни чувствует себя признаваемым и полезным членом семьи, тем менее конфликтно протекает пубертатный период.

Ситуация усугубляется закономерностью, подчеркнутой в свое время И. И. Мечниковым: по мере прогрессирующего развития цивилизации увеличивается разрыв между временем наступления физической и социальной зрелости. Л. С. Выготский также видел источник подросткового кризиса в несовпадении темпов общеорганического, полового и социального созревания.

С одной стороны, чем более развита цивилизация, тем больше времени требуется на подготовку ко взрослой жизни. С другой, физическая и половая зрелость достигается теперь раньше. В начале 80-х гг. А. Е. Личко отметил, что физическая и половая зрелость опережают социальную на 5—7 лет. И чем больше это опережение, тем более вероятно конфликтное протекание подросткового периода. А так как современные общества практически утратили обряды инициации, присущие традиционным культурам, вчерашние дети входят в мир взрослых сегодня поодиночке и незаметно, а решавшиеся обществом во время инициаций психологические задачи оказываются теперь в изрядной части переложенными на плечи подростков.

Факты и соображения такого рода привели к другой крайности — сведе́нию всей психической жизни исключительно к социальным факторам. Вместо психической жизни, подростковой психики стали говорить о психологических трудностях, видя их источник в социально-психологических закономерностях и особенностях социализации. Такой подход, отмечает А. Е. Личко, продуктивен для психотерапии, добавим: и для психологической коррекции, психопедагогики, оптимизации педагогического общения. Однако более широкий подход связан не с противопоставлением биологического и социального, а с их соотнесением. Перед каждым воспитателем, даже не склонным к философствованию, рано или поздно встает вопрос: почему одни и те же социальные условия так по-разному влияют на разных детей и подростков? Мы говорили уже, что они влияют так, как ребенок их переживает. Но можно ли разницу переживаний объяснить только социально-психологическими причинами и условиями? Не сбрасывая их со счета, приходится обращаться и к более общей закономерности: чем более уязвима психика, тем больше вероятности, что неблагоприятные средовые факторы реализуются в трудностях поведения. Это отнюдь не значит, что педагог и воспитатель, сталкиваясь с уязвимостью психики, должны опустить или «умыть» руки. Психологическая помощь в таких случаях нужна даже в большей мере и требует большей профессиональной подготовки. Но она не должна входить в конфронтацию с психическими возможностями подростка.

Сегодня, когда говорят о подростковой психике, уже не ограничиваются указаниями на повышенную чувствительность, возбудимость, неуравновешенность, раздражительность и т. д. В. С. Дерябин — ученик И. П. Павлова — в своей книге «О психологии, психопатологии и физиологии эмоций», писавшейся им в 20—40-х гг. и увидевшей свет в 1974 г., указывал и на повышение независимости со стремлением освободиться от влияния авторитетов, и на высокое влияние ближайшего окружения («психика себе подобных»). В последние десятилетия у нас в стране эти вопросы являются предметом разработок школы А. Е. Личко — основателя отечественной подростковой психиатрии. В рамках этих разработок описан ряд специфических для подросткового возраста поведенческих реакций.

Реакция эмансипации выражает стремление освободиться от влияния взрослых — их контроля, опеки, прямого руководства. В крайних случаях эта реакция проявляется в постоянном стремлении поступать только по-своему, очень близко напоминая и по механизмам, и по признакам поведения сплав упрямства и негативизма, свойственный «кризису трехлетних». Точно так же, как при этом кризисе, силовой нажим со стороны взрослых способен перевести реакцию эмансипации в открытый, самоцельный и самоценный бунт против самих же взрослых, их стандартов, традиций, ценностей. В мягких случаях реакция лишь изредка проявляется в поведении, сохраняясь на уровне переживания, недекларируемого отношения ко взрослым. Обычно реакция эмансипации — удел младших подростков, но воспитателю следует ориентироваться не только на паспортный возраст, но и на темпы созревания. Яркие ее проявления могут быть связаны как с особенностями характера, которые у подростков обостряются, так и со средовыми влияниями.

Внутреннее переживание реакций эмансипации подростками противоречиво, так что воспитателю всегда есть на что опереться. Требуя самостоятельности, подросток скорее настаивает на признании его права на самостоятельность, чем на собственно самостоятельности, которой он может и побаиваться. Когда, например, 13-летняя девочка с полушутливым, но все же явным вызовом говорит родителям о том, как она завидует подруге, на неделю оставшейся в квартире одной, и как бы она тоже хотела «отдохнуть» от взрослых, они, конечно, могут разразиться нотацией. Но достаточно подхватить идею дочери и развить ее («Это прекрасно, но почему только неделю? Лучше недели три-четыре. А мы на это время возьмем отпуск и куда-нибудь съездим»), чтобы увидеть на ее лице растерянность и смущение...

Хотя речь идет о специфически-возрастной реакции, установочные эмансипационные представления существенно зависят от условий воспитания и имеющегося у подростка социального опыта.

Реакция группирования со сверстниками — эта почти инстинктивная, по словам А. Е. Личко, тяга к сплочению с «себе подобными» проходит через всю историю человечества. О ней пишут и этологи, наблюдая ее проявления в животном мире. И все же, как думается, в этом стремлении подростков есть и мощная психологическая подоплека: происходит смена круга референтного общения. Это проявилось в эксперименте психолога Прадо. По 25 мальчиков 8—11 и 14—17 лет оценивали успехи любимых ими отцов и одного из своих ближайших друзей в физическом упражнении, точного результата которого испытуемые видеть не могли. 13 из 25 отцов младших мальчиков показали результаты, равные результатам друзей своих сыновей или превышавшие их. В группе подростков таких отцов оказалось 17. Каковы же были оценки сыновей? 20 из 25 младших детей оценили результаты отцов выше, чем сверстников, а 19 из 25 подростков — наоборот! Подчеркнем, что в эксперименте участвовали подростки с положительным отношением к отцу и их оценки, таким образом, не были продиктованы протестным негативизмом.

Раньше подростковые группы были почти исключительно мужскими. Они объединяли подростков 14—18 лет, противопоставлявших организованности взрослых собственную систему со своеобразной иерархией, субординацией, жестким уставом и т. д. Одними из первых, кто начал изучать подростковые группы, были криминологи — в связи с проблемой делинквентного поведения и молодежной преступности. Сама по себе реакция группирования со сверстниками не асоциальна и тем более не антисоциальна, хотя групповые нормы и могут входить в конфликт с тем, что принято в обществе. Но это не фатальная неизбежность, и там, где работа с подростками не заформализована, подростковая группа обретает большие воспитательные возможности. Сегодня характер групп весьма неодинаков: они часто смешаны по полу, нестабильны по составу, внутренняя их жизнь не имеет прежней жесткой регламентации и стимулируется потребностью в общении и развлечениях.

Реакции увлечений (хобби-реакции). А. Е. Личко понимает увлечения как особое психологическое явление, в котором сходятся влечения и интересы; в отличие от влечений, увлечения не связаны с инстинктами, а в отличие от интересов — более эмоционально окрашены. Среди многих таких хобби-реакций упомянем лишь информативно-коммуникативные хобби, сводящиеся к легкому общению и получению информации как самоцели. А. Е. Личко описывает их так: «Это хобби проявляется многочасовой пустой болтовней со случайными приятелями, «глазением» на происходящее вокруг… Контакты и знакомства предпочитаются такие же легкие, как и сама поглощаемая информация. Все усваивается на чрезвычайно поверхностном уровне и главным образом для того, чтобы тут же передать другим. Полученные сведения легко забываются, в их смысл обычно не вникают, каких-либо выводов из них не делают»[16]. Именно здесь скука, по точному выражению Я. Корчака, может принимать характер массового психоза. Информативно-коммуникативные хобби — удел прежде всего обладателей того типа, который Э. Е. Бехтель называет аструктурной личностью. Она может формироваться в разных условиях (низкий культурный уровень семьи, отвергание родителями детей или, наоборот, гиперопека), но в любом случае «это личность без сколько-нибудь четкой структуры мотивационной сферы, не выработавшая своего отношения к окружающему, не знающая, что она будет делать сегодня, завтра, через неделю… Основной ее особенностью остается отсутствие прочных интересов и жизненных установок»[17]. Это прирожденные «зеваки», которые совершенно не умеют занять себя; они могут хорошо работать при постоянном и жестком контроле, но никуда не годятся как самостоятельные работники; они повышенно внушаемы, легко попадают под чужое влияние и усваивают чужие мнения по мере того, как меняется круг общения.

Но свести все только к типу личности было бы неверно. В этих хобби есть свой психологический смысл, скрывающийся за внешней пустотой. Однако взрослым общение подростков может казаться «…пустым потому, что его содержание не логическое, а эмоциональное… В этом отношении подобный «пустой» разговор куда важнее и значительнее, чем «содержательная» светская беседа о высоких материях, блистающая умом и знаниями, но не затрагивающая личных, жизненных проблем собеседников и оставляющая у них в лучшем случае ощущение приятно проведенного вечера»[18]. Приходится помнить и о том, что взрослым нередко в поведении подростка «пустым» кажется едва ли не все, что «пусто» для них самих.

За особенностями подростковой психики важно не проглядеть душевные коллизии этого возраста. Реакцией эмансипации невозможно объяснить все в отношениях подростка с родителями, а реакцией группирования — со сверстниками.

Проблема «отцов и детей» стара как мир. Еще за 2 тыс. лет до н. э. взрослым казалось, что подрастающее поколение настолько ужасно, что, видимо, уже недалек конец света. С поразительным упорством это представление о «хороших отцах и плохих детях» перекочевывает из эпохи в эпоху. Из высказываний подобного рода можно было бы составить любопытную хрестоматию. Правда, родительской мудрости свойственно понимание того, что «…в юности большие человеческие достоинства иногда проявляются в неподобающих и чудаческих поступках»[19]. Итог неистребимым сетованиям подводит шутливый афоризм: «С каждым поколением дети становятся все хуже, а родители все лучше. Таким образом, из все более плохих детей получаются все более хорошие родители».

В проблеме «отцов и детей» можно выделить две стороны. Одна представлена установками и отношениями подростков. Реакция эмансипации никак не означает снижения потребности в эмоциональной близости с родителями. Эта потребность, напротив, возрастает, становясь при этом дифференцированнее и избирательнее. В исследовании И. С. Кона и В. А. Лосенкова отмечается, что при предпочтении повседневного общения со сверстниками возникновение действительно серьезных для подростка эмоциональных или жизненных проблем приводит его все-таки к родителям. Кроме того, в отношениях с родителями подросток впервые пробует позицию равноправного партнера, а не беспомощного ребенка. А это иной ключ отношений, иное качество эмоциональной близости.

Другая сторона состоит в том, что для родителей дети — в любом (далеко не только подростковом) возрасте — дети, и позиции родителей ничуть не менее противоречивы, чем позиции детей. Родителям бывает трудно поспевать за темпами развития дочери или сына, приспосабливаться к меняющимся отношениям. К тому же они часто не могут внутренне примириться как раз с тем, к чему подросток движется, — с его наступающей самостоятельностью. Происходит это не из-за неверия в возможности детей, вернее — не столько из-за нее, сколько из-за собственной невозможности как-то заполнить освобождающееся место в душе ребенка. В семьях, где несколько детей, где родители ведут активную жизнь, это изменение отношений протекает мягче. Но для большого количества родителей слова «Ты уже взрослый» наполнены упреком: «Ну, почему ты не можешь быть таким же, как раньше?» Один из подростков сказал мне о своих родителях: «Они уверены во мне и спокойны за меня, пока я, как марионетка, подчиняюсь шевелению их пальца!» Трудно родителям примириться и с тем, что у ребенка в конце концов своя судьба: сегодняшние успехи подростка кажутся при этом залогом будущего благополучия, а любой сиюминутный неуспех воспринимается как мрачный прогноз.

В общем это время, когда родители, отпуская, не отпускают, а дети, уходя, не уходят. Если противоречия вырастают в конфликты и возникают реакции оппозиции, то у девочек они чаще сопровождаются депрессивными переживаниями, а у мальчиков — агрессивным и деструктивным поведением. Вообще, процессы перестройки отношений с родителями у девочек в целом протекают мягче, камернее, а поведенческие реакции возникают реже и в основном по эмоциональным причинам.

Тягу подростка к дружбе — этому чрезвычайно эмоциональному и значимому для формирования его личности чувству — нельзя объяснить ни реакцией группирования, ни просто скукой, ни вообще сведением к какому-либо более простому уровню отношений. Это и не альтернатива одиночеству. Младших подростков одиночество часто пугает, и для них, видимо, еще нет принципиальной разницы между одиночеством и уединением. Старшие же подростки начинают ценить уединение, легко отличая его от состояния душевного одиночества. Это значительно активизирует потребность в интимных формах общения, каковой и является дружба. У нас в стране подростковая и юношеская дружба наиболее полно изучена и описана И. С. Коном. Мы приведем только некоторые, связанные с полом, данные, полученные им и В. А. Лосенковым.

Девочки чаще мальчиков говорят о желании иметь друга противоположного пола. Но фактическое число друзей противоположного пола и у девочек (девушек), и у мальчиков (юношей) в 2—4 раза меньше, чем своего; все же у девятиклассниц доля друзей противоположного пола вдвое больше, чем у их сверстников. Вполне понятно, почему у девятиклассниц одноклассники — это меньше половины друзей мужского пола, тогда как у мальчиков 75% подруг — школьницы. Здесь сказываются и разные темпы развития, и то, что девушки, испытывая потребность в опоре, больше ориентированы на друзей старше себя. В VII—IX классах девушки чаще юношей утверждают, что дружба — редкое явление в жизни, но в X классе соотношение меняется на обратное. В общем же разнополая дружба у старших школьников отмечена у 57% ленинградских девятиклассников и 43% девятиклассниц. Но что стоит за этими цифрами?

Сочувствующее понимание — одно из основных измерений дружбы, у подростков, может быть, даже в большей степени, чем у взрослых. Не потому ли подросток никогда не воспринимает педагогических призывов к принципиальности, указующей на недостатки и промахи друга? Для мальчиков сочувствующее понимание — это в первую очередь объективное знание человека или интеллектуальная общность, а для девочек более значимо сопереживание. Иными словами, общечеловеческое восприятие дружбы как сочувствующего понимания получает разную транскрипцию: инструментальную (сочувствующее понимание) — у мальчиков и эмоциональную (понимающее сочувствие) — у девочек. Эмоционально-экспрессивный женский стиль привносит в дружбу больше интимности, эмпатии, уступчивости, чем это бывает у мальчиков, для которых больше значит надежность друга. С возрастом дружеские отношения становятся все более индивидуализированными и избирательными, но у мальчиков это происходит чаще в однополой, а у девочек — в разнополой дружбе.

В подростково-юношеском возрасте дружбу не столько выбирают, сколько она втягивает в себя; причем ее трудно отделить от любви. Недаром говорят о горячечно-любовном характере дружбы в этом возрасте, с одной стороны, и о первой любви как о забывающей половые различия страстной дружбе — с другой. В конце младшего школьного — начале подросткового возраста дружба — это общие занятия, общие игры, а любовь — лишь «игра в любовь», в которой любовь как бы разучивается и репетируется по частям. Теперь же любовь — «игра всерьез». Данные по странам Европы, приводимые польским сексологом М. Козакевичем, не обнаруживают сколько-нибудь значительных расхождений и показывают, что ко времени окончания школы бо́льшая часть молодежи испытывает чувство первой любви, которое у 4—7% приводит к браку.

В литературе для подростков и юношества, как и в литературе педагогической, немало места уделяется различению любви и влюбленности, причем влюбленность рисуется как нечто легкомысленное, необдуманное, скоротечное, мимолетное, непрочное и т. д. и т. п. Во-первых, это неверно по существу и несправедливо по отношению к чувству влюбленности как первому шагу любви. Иное дело — последуют ли за этим второй и третий шаги. Не так ли дружба начинается с симпатии, которая лишь затем — по мере развития отношений — проверяется на прочность, силу, обоснованность? Во-вторых, эта изуродованная морализированием влюбленность почему-то отождествляется с сексуальной «безотказностью», не имеющей с влюбленностью ничего общего. В-третьих, сколько ни призывай различать любовь и влюбленность, различить их в момент влюбленности невозможно — это можно будет сделать только тогда, когда влюбленность пройдет или, наоборот, не пройдет и станет любовью. В-четвертых, любовь изображается как что-то, приходящее на всю жизнь, и никак не менее, что, конечно, весьма спорно. Наконец, подобные обращения попросту игнорируют адресата и тем самым его оскорбляют, приводя к непринятию всего верного и нужного, что таким неуклюжим способом пытаются передать. А передать пытаются простую и ясную мысль: отношения любви, влюбленности, как и дружбы, товарищества, супружества, родительства, не могут у людей быть отношениями вне ответственности за себя и другого. В противном случае трудно понять слова А. Блока о том, что «только влюбленный имеет право на звание человека».

Интегрируя в себе множество сторон и детерминант развития, межличностные отношения образуют тот контекст, в котором уместно рассматривать половые различия. Простота выявления и межполового сопоставления отдельных черт и свойств для исследователя весьма привлекательна, но часто оказывается обманчивой. Когда, например, эксперимент выявляет связь между уровнем эмпатии и готовностью помочь только у мальчиков, это еще можно соотнести с предметно-инструментальным стилем деятельности, свойственным мужскому полу. Но когда речь идет о соревновательности, подобные объяснения уже недостаточны. В эксперименте Дж. Краусс изучалась зависимость соревновательности от характера задания (мужского — женского). У 10-летних девочек эти факторы не влияли на успех. Но по мере взросления успехи девочек возрастали при выполнении задания (особенно мужского) в паре с мальчиком. Мальчики выполняли мужские задания лучше девочек, но по мере взросления при соревновании с девочками начинали уступать им. Р. Прават нашел, что с возрастом девочки обнаруживают более высокую ориентацию и мотивацию к достижению, чем мальчики. Это перекликается с данными Д. Филлипс и Е. Зиглер о том, что с возрастом у мальчиков, в отличие от девочек, нарастает рассогласование самооценки с образом «идеального Я». При интерпретации таких данных приходится учитывать и различия стилей деятельности, и разную степень подверженности социальным влияниям, и различия в соревновательности, восходящие к межличностным отношениям, и известную зависимость последних от полоролевых стереотипов и многое другое.

Школьного педагога интересуют в обучении и половые различия. Принято думать, что мальчики больше девочек склонны к точным наукам: не успевать по математике стыднее для мальчика, по литературе — для девочки. Но большее предпочтение математики мальчиками выявляется лишь с IX класса, когда актуализируются вопросы профессиональной ориентации. Дж. Финн сравнивал успехи 14-летних мальчиков и девочек в чтении и знании учебных предметов в США, Швеции и Англии, где системы обучения различны. Знания у мальчиков были лучше, а их отношение к физике, химии и биологии (науки, имеющие в этих странах высокий социальный престиж) более позитивным, чем у девочек. Но, например, в Англии девочки, уступая мальчикам в успеваемости при совместном обучении, при раздельном обучении показывали лучшие знания.

В серии свободных бесед с девятиклассниками и учителями мы попытались сопоставить их мнения об учебе. Мальчики считали себя умнее девочек, а свою более низкую успеваемость объясняли тем, что девочки больше склонны к «зубрежке» и завоеванию хорошего отношения учителей. Девочки скептически замечали, что мальчики переоценивают свой ум, но сопоставлений с собой склонны были избегать. Учителя (в основном женщины) ждали от мальчиков большего, чем от девочек, оценивали их успехи и неуспехи по более жестким критериям и сетовали на недостаток у мальчиков прилежания. Знакомство же с классными журналами показало, что разброс оценок у мальчиков значительно больше, чем у девочек: в одном из классов средние оценки мальчиков и девочек оказались одинаковыми, но при этом оценки отклонялись в ту или иную сторону от средних пределов у примерно 60% мальчиков и лишь у 25% девочек.

В заключение заметим, что оптимальная позиция воспитателя состоит не в противопоставлении подростковых психики и межличностных отношений, а в их сопоставлении с учетом роли самого педагога, активно включенного в эти отношения как представитель определенного поколения и пола.

Половые роли и «образ Я»

Психосексуальная культура задает подростку определенный полоролевой репертуар, который полностью или частично интериоризуется в ходе социализации и воспитания. Согласованность последних между собой и со складывающимися у подростка на предшествующих этапах полоролевыми стереотипами во многом определяет эффективность и качество полоролевого воспитания. Между тем представления подростков о маскулинности и фемининности не получили пока в советской литературе должного освещения. В 70-е гг. появились сообщения, указывающие на неблагополучие полоролевой культуры подростков. Так, московские психологи предлагали девятиклассницам распределить по степени важности 15 мужских и 15 женских качеств. Воспитанность мужчины оказалась на 12—13-м месте, мужественность — на 10—11-м. Два первых места среди мужских качеств заняло уважение к женщине, но уважение к мужчине среди женских качеств (женственность, доброта, аккуратность, красота, обаяние, воспитанность, скромность, женская гордость, честность, хозяйственность, ум, сила воли, практичность, энергичность, уважение к мужчине) заняло 13—14-е места. На первые были поставлены женская гордость и сила воли, на последние — хозяйственность и аккуратность, которые соседствовали с уважением к мужчине. Приводившая эти данные Г. Бельская замечала, что женщина, с детства усвоившая кичливое сознание своего превосходства, сознание того, что мужчина обязан женщине всем, а она ему — ничем, едва ли вправе рассчитывать на уважение и взаимную любовь.

Серьезные и глубокие исследования представлений подростков о мужественности-женственности были проведены Т. И. Юферевой. Используя метод «свободных описаний», она предлагала школьникам VI—IX классов написать сочинение на тему «Какими я представляю себе современных мужчин и женщин». Изучался, таким образом, прежде всего декларативный аспект когнитивных представлений о мужественности-женственности. Около 25% не смогли раскрыть содержание темы, и около 50% (в основном — девочки) подменили понятия «мужчина» и «женщина» понятием «человек», императивно определяя, каким он «должен быть», и категорично противопоставляя гражданские и нравственные качества связанным с полом внешним признакам. Т. И. Юферева характеризует это как эффект «бесполой» педагогики и уход подростков от остро воспринимаемой ими темы. Это, безусловно, так, но объяснения могут быть и шире: в сочинении, которое за время обучения прочно ассоциировалось с отметками, видимо, присутствует постоянная оглядка на то, «как надо», и девочки в силу уже обсуждавшихся выше причин больше мальчиков склонны воспроизводить преподносимые школой и поощряемые стандарты. Анализ остальных сочинений показал следующее.

Более всего во всех возрастных группах представлены полонезависимые характеристики — черты характера, отражающие отношение к людям вообще и (больше у старших испытуемых) интеллектуальные особенности, эрудицию, интересы. Однако оценка связанных с трудовой и общественной деятельностью деловых качеств представлена слабо, что Т. И. Юферева объясняет отсутствием собственного трудового опыта и неопределенностью различий мужских и женских ролей в общественно-производственной деятельности. Между тем в использовании этого критерия есть существенные половые расхождения. Представления мальчиков о женщинах, особенно по деловым качествам, явно менее сформированы, чем представления о мужчинах. К тому же мальчики часто высказывают мысль о том, что женщина должна бы уделять меньше времени работе. Из специфических критериев, описывающих человека как представителя пола (особенности отношения к людям другого пола, супружеские и родительские качества, любовно-сексуальные особенности отношений полов), наиболее представленным был критерий, описывающий мужчин и женщин как супругов и родителей. Особое значение этому критерию придавали восьмиклассники и восьмиклассницы. Существенно, что во всех возрастных группах представления мальчиков и девочек о мужчинах были одинаковыми, а о женщине — различающимися, причем мальчики уделяли качествам семьянина в женщине больше места, чем девочки.

Критерий любовно-сексуальных отношений использован очень мало: по 5% шестиклассниц в описании мужчин и женщин, соответственно — 22 и 26% восьмиклассниц, 17 и 16% девятиклассниц. Мальчики используют этот критерий лишь в IX классе: при описании мужчин — 8%, женщин — 25%.

Особенности внешности (красота, элегантность, аккуратность) при описании женщин использовали 48,2% девочек и 32,5% мальчиков (в описании женщин и мужчин чаще других — шестиклассницы; в описании мужчин они были важнее для шестиклассников, а женщин — для девятиклассников).

Традиционные критерии женственности (нежность, мягкость, уступчивость и др.) и мужественности (сила, смелость, воля и др.) школьники использовали меньше, чем можно было бы ждать: при описании женщин — 41,5% девочек и 23,5% мальчиков (причем шестиклассники и шестиклассницы не пользовались им вообще), при описании мужчин — 43% девочек и 56,5% мальчиков (в VI классе — 19% девочек и 34% мальчиков). У девочек представление о мужественности противоречиво: возвышенно-романтическому образу противостоят весьма заземленные требования к нему и его облику. Для девочек в оценке женственности важны эмоционально-экспрессивные качества, для мальчиков — эмоциональная стабильность и отсутствие напряженности. Девочки описывают роль женщины шире, но менее реалистично, чем мальчики. Ни мальчики, ни девочки не выделяют качеств женщины, описывающих ее отношение к мужчине, но девочки выражают это отношение более чем красноречиво: «Мужчины очень изменились. Сейчас для них существует идеал трех «Т»: телевизор, тахта, тапочки. Ничего их не интересует. Они очень обленились. Мужчину нельзя сравнивать с женщиной: он не готовит обедов, редко когда убирается, зато часто ест».

Представляют интерес реальные (в противовес декларативным) образы мужественности-женственности и в связи с ними «образ Я».

Широкое межкультурное исследование, в которое мы включили опрос ленинградских, казахстанских и молдавских подростков, показало, что стереотипы маскулинности и фемининности в сознании подростков и «образы Я» строятся по принципу психологии не черт, а отношений. Ключевая роль принадлежала не тем или иным свойствам личности, а их взаимодействию — организации в разные личностные структуры и системы, зависящие от: а) пола оцениваемого объекта, б) пола оценивающего субъекта, в) психосексуальной культуры.

У ленинградских подростков «образ Я» очень близок к демократизированным полоролевым стереотипам, в которых ведущая роль принадлежит эмоционально-коммуникативным характеристикам; это указывает на отсутствие значительной напряженности в адаптации к миру взрослых.

У джамбулских подростков ведущее место в «образе Я» принадлежит негативной эмоционально-коммуникативной самооценке, представляющей собой как бы изнанку альтернативных стереотипов маскулинности-фемининности; адаптационное напряжение в ходе взросления у них выражено значительно больше.

У молдавских подростков на первом месте оказались негативные поведенческие комплексы, уравновешиваемые эмоционально-позитивной самооценкой; здесь качество адаптационного напряжения определяется прежде всего самоутверждением.

Воспринимать сказанное в ключе «адаптивно — дезадаптивно» или «хорошо — плохо» нельзя. Подростки адаптируются к той психосексуальной культуре, в которой выросли и в которой им предстоит жить. Этапное, тактическое адаптационное напряжение проявляется в той мере и так, как это нужно для стратегической адаптации.

Если данные Т. И. Юферевой описывают рефлективный слой полоролевого сознания (отношение к действительности), то наши больше касаются бытийного слоя (отношение в действительности), субъективной психической реальности. Проведенное исследование показывает, что о каких-то единых для всех стандартах приходится говорить с очень большой осторожностью, так как они зависят и от культуральных особенностей, и от пола подростков, и от реальных образцов мужественности-женственности. В связи с этим перед воспитателями выдвигается серьезная задача разработки региональных программ полового воспитания. Задача эта тем более важна, что различаются стереотипы не только полоролевых, но и общих отношений в системе «культура — взрослые — подростки».

Не во власти педагога остановить взаимопроникновение культур или отменить существующую культуру. Он может лишь помогать подросткам входить в реальную полоролевую культуру с минимальными издержками и минимальным риском дезадаптации. Она возникает не как прямое следствие самой культуры, а как следствие ее внутренней рассогласованности, игнорирования воспитателями реальных особенностей восприятия ее подростками, а также в силу педагогической самоуверенности, полагающей, что инструкции типа «Делай, как мы говорим» решают всё и перевешивают значение научения, опирающегося на принцип «Делай, как мы». Полоролевое воспитание не может быть «педагогикой на слух». Оно всегда — диалог «концепций Я» мужчины или женщины с мальчиком или девочкой, а на межпоколенном уровне — диалог «концепций Мы», соединяющих в себе реальность, ее восприятие или идеальные устремления, которые, в свою очередь, представлены не только знаниями, но и переживаниями. И педагогу всегда приходится задавать себе ряд вопросов: каков я есть (на самом деле, вижу себя, хочу быть) как мужчина или женщина? Каков подросток (есть на самом деле, видит себя, хочет быть) как мальчик или девочка? Каким я хочу видеть подростка? Каким он (или она) хочет видеть меня?

Пол и характер личности

В подростковом возрасте характер личности проявляется гораздо ярче, чем у младших школьников и взрослых. Например, при обследовании по Миннесотскому многофакторному личностному опроснику нормальные подростки по ряду шкал имеют более высокие показатели, чем взрослые: то, что для взрослого — симптом болезни, для подростка оказывается возрастной нормой. Это возрастное заострение характерологических черт получило название подростковых акцентуаций характера, проблема которых у нас в стране разрабатывается А. Е. Личко и его школой. Акцентуированный характер — это не психопатия, а именно акцентуированный, заостренный вариант нормы, который повышает вероятность психической травматизации и отклоняющегося поведения. Акцентуации встречаются примерно у 1/32/3 подростков. Чуть забегая вперед, в описании типов акцентуаций мы будем отмечать и особенности сексуального поведения.

Гипертимные подростки (это чаще мальчики) характеризуются выраженной акселерацией, так что к 15—16 годам уже практически сформированы физически и сексуально. Они отличаются почти всегда хорошим или приподнятым настроением, высоким жизненным тонусом, но при противодействии окружающих могут давать вспышки раздражения и гнева. У них сильно выражено стремление к независимости и самостоятельности, они плохо переносят жесткую регламентацию поведения, в трудных ситуациях находчивы и изворотливы. Реакции эмансипации проявляются очень ярко. Они очень вовлекаемы и могут незаметно для самих себя переступать границы дозволенного. Любят всё новое, очень общительны и стремятся быть неформальными лидерами. Любят прихвастнуть, незлопамятны, легко меняют увлечения, плохо справляются с делами, требующими усидчивости, аккуратности. Сексуальное влечение пробуждается рано, чувствительно и нестойко. Этап платонической любви обычно недолог, и если не удается половая связь, то влюбленность скоро угасает.

Циклоидный тип отличает склонность к периодическим колебаниям настроения от повышенного до депрессивного. Для них особенно трудна смена стереотипов. Реакции эмансипации и группирования со сверстниками приходятся на периоды повышенного настроения. В периоды пониженного настроения падает работоспособность, блекнут интересы. Сексуальная активность растет в периоды подъема настроения, а в периоды снижения может усиливаться онанизм.

Лабильный тип отличает склонность к крайней неустойчивости настроения, меняющегося по самым ничтожным поводам, так что внешне перепады настроения часто кажутся немотивированными. Хорошее настроение возвращается так же легко, как только что ушло. От настроения зависит буквально всё: самочувствие, аппетит, сон, работоспособность, общение, взгляд на мир. Эти подростки могут производить впечатление поверхностных и легкомысленных, хотя на самом деле им свойственны глубокие и прочные чувства и привязанности. Они тяжело переносят утраты, а дружить предпочитают с теми, кто способен разделить с ними их настроение. Очень любят внимание и похвалу, но оценивают себя адекватно и не склонны к заносчивости. Общительны, но не претендуют на лидерство. Сексуальное влечение выражается в ухаживании и флирте, все перипетии которых немедленно отражаются на настроении.

Астено-невротический тип (встречается редко, чаще у девочек) как бы продолжает детскую невропатию. Эти подростки утомляемы, раздражительны (обычно злобные вспышки сменяются слезами раскаяния), очень мнительны в отношении к своему здоровью, так что почти постоянно чувствуют себя больными, охотно обследуются, лечатся. От компании быстро устают и предпочитают одиночество или общение с близким другом. Сексуальная активность низка, и к сексуальным рассказам сверстников относятся с некоторым осуждением, хотя и не без любопытства. Привязанность ко взрослым (особенно у девочек) часто имеет оттенок влюбленности, которая скрывается даже от себя. Позже предпочитают партнеров, напоминающих им собственных родителей.

Сенситивный тип встречается больше в старшем подростковом возрасте, хотя корни его уходят в раннее детство (пугливость, впечатлительность, робость в общении). Трудности начинаются с переходом к самостоятельной жизни, проявляясь в чрезмерной впечатлительности и умении находить в себе множество недостатков. По-детски привязаны к родным, опека их не смущает. Они предъявляют к себе и окружающим завышенные моральные требования, рано формируют чувство долга. Очень разборчивы в дружбе и отношениях с людьми. Стремятся утвердиться именно в том, в чем почувствовали свою несостоятельность, а не в том, в чем могли бы развернуться их способности. Особенно отчетливо это проявляется в сфере общения, где робость и застенчивость прячутся под маской раскованности, развязности, а то и наглости, но все это только до первой неожиданности, перед которой подросток мгновенно пасует. Пробуждение сексуальности усиливает застенчивость и «самоедство». Подростковый онанизм становится поводом для самобичевания. Влюбленность таится, не решаясь проявить себя. Если дело все же доходит до признания, то оно либо крайне робко, либо — наоборот — пугающе внезапно и бурно. Отвергнутая любовь переживается крайне тяжело, может вызывать мысли о нежелании жить. Таких юношей нередко воспринимают как фемининных, и для них это становится очередным источником чувства неполноценности.

Психастенический тип (встречается и у мальчиков, и у девочек редко) проявляет себя нерешительностью, тревожными опасениями по поводу будущего, склонностью к рассуждениям, тревогой за близких. Защитой от тревоги становится соблюдение примет и ритуалов («счастливые» туфли для экзаменов, избегание серьезных дел в понедельник или 13 числа и т. д.). Пытаясь преодолеть нерешительность, могут выглядеть сверхрешительными (обычно в ситуациях, где как раз нужны осмотрительность и осторожность) и потом это тяжело переживают. Физически развиты очень неважно, и ручные навыки, спорт даются трудно, за исключением тех видов, где нагрузка приходится на ноги (бег, лыжи и т. д.). Сексуальное развитие часто опережает физическое, общение с противоположным полом усложнено, и сексуальность часто реализуется в онанизме, с которым разворачивается столь же непримиримая, сколь безуспешная внутренняя борьба.

Шизоидный тип проявляется с первых лет жизни, в подростковом возрасте его черты обостряются. Бросаются в глаза неумение общаться, отгороженность, необычные увлечения. Определяющая черта — контрастность личности. В блестящей метафоре Э. Кречмер сравнивает этих людей с домом, за заколоченными ставнями которого идет бурная жизнь. Внутренний мир часто наполнен фантазиями. Они выглядят чудаками, хотя никогда не стремятся к этому и не извлекают для себя из этого никакой пользы. Им не хватает интуиции и тепла, они не чувствуют, а «вычисляют» других людей. Из-за этого часто могут казаться жестокими или эмоционально тупыми. К группированию со сверстниками не склонны, а реакции эмансипации часто своеобразны и у многих приобретают «политический» оттенок, на самом деле будучи проявлением неконформности, нестандартности, лобовой прямолинейности. Внешне они асексуальны. Но «презрение» к сексуальности сочетается с упорным онанизмом и яркими эротическими фантазиями. Не умея устанавливать отношения с людьми, они могут реализовывать сексуальное влечение в неожиданной или грубой форме, со случайными встречными и т. д. Никогда не хвастают «сексуальными подвигами» и даже при обнаружении сексуальных действий не раскрывают их мотивы.

Эпилептоидный тип характеризуют тяжелые вспышки медленно вызревающего тоскливо-злобного настроения, педантичность, скуповатая бережливость, жестокость. Реакции эмансипации протекают тяжело. Угодливые с сильными и обладающими властью, они стремятся властвовать над слабыми, становясь жестокими диктаторами и деспотами. Любят азартные игры, увлекаются страстными мечтами об обогащении. Очень внимательны к своему здоровью. Чувство любви пропитано общими особенностями характера: ревнивы, подозрительны, жестоки при «измене». Сексуальное влечение очень сильно, отличается склонностью к эксцессам, может нести в себе элементы жестокости.

Истероидный тип — один из самых ярких. С удивительной точностью он обрисован в образе Зиночки в фильме И. Авербаха «Чужие письма». Главная его черта — эгоцентризм с безграничной и ненасытной потребностью во внимании окружающих. Там, где удается получить это внимание социально поощряемым способом, они могут выглядеть примерными и выдающимися, но в противном случае бывают демонстративно-вызывающими. Склонны к фантазиям, лживы. Всегда претендуют на роль лидера и, будучи эмоционально заразительными, могут повести за собой других, стать «героями», но обычно это калифы на час: восхищение ими стихает, и они вновь — как рыба на берегу. Облеченные официальной властью, к которой они очень стремятся, быстро разваливают коллектив, так как излюбленный стиль — «разделяй и властвуй». Увлекаются тем, что сегодня в моде. И в реакциях эмансипации, и в проявлении сексуального влечения очень много игры. Девочки склонны афишировать свои, чаще всего нереальные, «успехи», разыгрывать из себя «опытных» дам, изощренных распутниц, наслаждаясь производимым впечатлением. Мальчики, чувствуя, что могут в среде сверстников оказаться «голыми королями», стараются избегать бесед на «эти» темы.



Неустойчивый тип в главных чертах описан выше — при обсуждении аструктурной личности. Сексуальное влечение не особенно сильно, но в уличных компаниях могут приобретать ранний и широкий сексуальный опыт, а сексуальная жизнь воспринимается в ряду обыденных развлечений — романтика и влюбленность этим подросткам чужды.

Конформный тип можно назвать типом «хамелеона». «Быть как все» во всем — от одежды до мнений — главный внутренний мотив поведения. «Все» — это обычно привычное окружение, референтная группа. Тяжело привыкают к новой среде, но со временем становятся неотличимы и от нее, как бы она и ее жизнь ни отличались от привычных ранее. Очень резкие перемены оборачиваются психической травмой. Их социальное и сексуальное поведение определяются средой: они не плохи, не хороши — они таковы, каковы «все».

Могут встречаться и смешанные типы. Педагогу, воспитателю по необходимости приходится быть психологом-диагностом, заниматься психологической коррекцией. Умелое и понимающее общение с представителями разных типов акцентуаций, с учетом их широкой распространенности, может быть одним из инструментов эффективного педагогического воздействия. Но категорически недопустимо использование педагогом знаний об акцентуациях для силового давления на подростков, навешивания «диагностических ярлыков» и т. д.

Самая низкая распространенность акцентуаций отмечена в Арктическом (33%) и педагогическом (35%) училищах. Тот факт, что будущие представители одной из «мужественных» и представительницы одной из «женственных» профессий столь благополучны, наводит на мысль, что маскулинность и фемининность могут быть связаны с организацией характера.

Уточнить и углубить полученные данные позволило более развернутое изучение характера личности. Первое, что обращает на себя внимание при сравнении с 10—11-летними испытуемыми (см. предыдущую главу и данную схему), — это значительно менее выраженная связь характера личности с полом и половой идентичностью. При объяснении этой разницы, безусловно, приходится учитывать возрастные варианты одной и той же методики, совпадающие лишь в определенной мере, а также возрастные различия искренности. Но не менее важно и то, что именно в период 10—11 лет сходятся два процесса: оформление характера личности и ее полоролевая идентификация в подчеркнутых проявлениях половой гомогенизации-сегрегации. Это двойное напряжение следует учитывать не только при оценке результатов использования опросников, но и в «живой» практике воспитания. В подростковом же возрасте на первый план выходит индивидуализация, когда, с одной стороны, индивидуальная вариативность может перекрывать половую, а с другой, происходит своего рода инструментовка характера личности в мужском или женском стиле жизнедеятельности: многие черты характера будут проявляться у юношей и девушек по-разному.

Максимум различий пришелся на фактор I. В обеих возрастных группах девочки выявили более высокие показатели (эмоциональность, чувствительность, сентиментальность, зависимость, интуитивность, мягкость, склонность к фантазиям, беспокойство о своем здоровье), тогда как мальчики — более низкие (рационализм, рассудочность, реалистичность, независимость, опора на логику, суровость, практичность, небрежное отношение к своему здоровью). При сопоставлении по паспортному полу эти показатели не зависели от возраста и были одинаково присущи младшим и старшим испытуемым. Но у М-изомерных девочек показатель этого фактора увеличивается с возрастом, что можно рассматривать как компенсацию маскулинного компонента половой идентичности на уровне ролевого поведения: даже у М-изомерных девушек этот показатель выше, чем у Ф-изомерных юношей. При сравнении его у одноименно изомерных мальчиков и девочек он также оказывается выше у девочек. Однако, при сравнении М- и Ф-изомерных испытуемых внутри половозрастных групп достоверные различия не обнаруживаются. Все это еще раз подтверждает общепринятую трактовку рассматриваемого фактора как различающего испытуемых по паспортному полу.

У девочек с возрастом увеличивается импульсивность поведения (фактор D), так что девушки уже опережают по нему юношей, хотя в 12—15 лет такого опережения нет. Эта закономерность одинаково присуща М- и Ф-изомерным испытуемым.

По фактору Е (подчиняемость-доминирование) мальчики 12—15 лет выявляют тенденцию к большему доминированию, которая полностью реализуется у юношей, более доминантных, чем девушки. Юноши представляются скорее как настойчивые, напористые, независимые, самоуверенные, смелые, конфликтные, своенравные, бесцеремонные, склонные винить в неудачах окружение, а девушки — скорее как покорные, зависимые, подчиняющиеся, не уверенные в себе, осторожные, доброжелательные, послушные, тактичные, склонные винить в неудачах себя.

В 12—15 лет Ф-изомерные мальчики менее доминантны, чем М-изомерные, и, более того, даже несколько менее доминантны, чем девочки. В возрасте 16—17 лет эти различия уже не прослежены. В опыте каждого воспитателя, работающего с подростками, видимо, найдутся подтверждающие это эмпирические примеры и наблюдения.

12—15-летние мальчики менее добросовестны (фактор G), чем их сверстницы; они более непостоянны, переменчивы, легкомысленны, небрежны, меньше считаются с моральными нормами. У Ф-изомерных мальчиков это выражено несколько больше, чем у М-изомерных, и больше, чем у Ф-изомерных девочек.

Показатели по фактору I (коллективизм-индивидуализм) идентичны показателям по шкале экстра- и интроверсии методики Айзенка. Они показывают, что Ф-изомерные юноши и М-изомерные девушки придерживаются более индивидуалистических установок в поведении, чем их сверстники и сверстницы, у которых тип изомерности совпадает с паспортным полом.

Зависимость от группы (фактор Q2) в 12—15 лет одинаково высока у мальчиков и девочек — вспомним реакции группирования со сверстниками. Но в юношеском возрасте она выше у девушек: особенно ярко это проявляется при сравнении Ф-изомерных девушек с М-изомерными юношами. Очевидно, что здесь психологическая транскрипция уже не может быть сведена к возрастным реакциям, особенно с учетом опережающих темпов созревания лиц женского пола. Гораздо большее значение имеет эмоционально-экспрессивныи стиль жизнедеятельности женского пола и подверженность средовым влияниям.

Фрустрационная напряженность (фактор Q4) с возрастом значительно увеличивается у девушек: они напряженнее по этому параметру, чем юноши. У младших подростков такие различия не прослежены. У Ф-изомерных мальчиков 12—15 лет этот показатель высок, но в юношеском возрасте он снижается.

Даже не прибегая к каким-либо дополнительным способам анализа, нетрудно заметить, что все перечисленные различия образуют единую — согласованную и внутренне непротиворечивую — систему, восходящую к наиболее общим различиям по доминантности и стилям жизнедеятельности в их связи с подверженностью средовым влияниям. По всем основным измерениям эта система продолжает те закономерности, которые ранее были описаны нами для предыдущей возрастной группы. Эта сложная и динамичная система не может быть сведена к заманчиво-соблазнительным своей определенностью и уже потому наивным представлениям о маскулинности и фемининности как аналогах индивидных черт: становление индивидуальности богаче и дифференцированнее свойств индивидности. Личность никогда, а в возрасте становления особенно не достигает полной завершенности, она всегда — стремление, возможность, которой еще предстоит осуществиться, воплотиться, сбыться: в этом смысле она не описывается характером.

Но это стремление и осуществление были бы принципиально невозможными без некоего ядра, некоей точки отсчета, обладающей достаточной определенностью. Одно из измерений этой определенности и задано врожденными особенностями, характером, с одной стороны, претерпевающим изменения в ходе развития, а с другой, преломляющим внешние, изменяющие влияния.

В практике воспитания эти соотношения требуют постоянного внимания, особенно у подростков, переживающих возрастное заострение черт характера. По аналогии с касающимся языкового развития выводом Д. Л. Спивака можно заключить, что в подростковом возрасте не появляется какой-то новый «подростковый» характер, а продолжает свое развитие присущий индивидууму (мальчику или девочке) тип характера, только теперь уже направляемый не задачами адаптации (в том числе и к половой роли), а задачами индивидуализации. И уменьшение связанной с полом и половой идентичностью дифференцированности свойств характера связано с нейрофизиологическими механизмами, которые после 9—10 лет на известный период возвращаются к уже бывшим ранее способам организации, чтобы обеспечить половое созревание. Так, если в нашем исследовании у 12—15-летних оказалось лишь одно половое различие, что сравнимо с 7—9-летними, то в 16—17 лет их обнаружено уже пять.

Учет связанных с полом и половой идентичностью особенностей характера личности помогает педагогу не только дифференцировать свои ожидания и требования по отношению к мальчикам и девочкам, но и продвинуться в направлении гораздо большей адресности общения и в общечеловеческом плане, и в специально педагогическом. Апеллируя наряду с разными полоролевыми ценностями и ориентациями к характерологическим установкам, педагог преодолевает меньшее сопротивление и добивается большего эффекта. Вероятно, метод «насильственного погружения» Ф-изомерного юноши или М-изомерной девушки в коллективную деятельность покажется педагогу не слишком удачным, и он попытается привести их к деятельности «вместе» через деятельность «рядом», когда индивидуально выполняется фрагмент коллективной работы. В противном случае повышается риск усиления фрустрационной напряженности у девушки и конфликтных реакций у юноши. Вместе с тем учет связанной с полом и половой идентичностью возрастной динамики характера личности поможет воспитателю освободиться от единообразно-ригидных установок восприятия пола в разных возрастах. Наконец, если учесть, что половое воспитание — это не только воспитание индивидуума, но и воспитание отношений, то придется делать поправку на то, что межличностные отношения происходят в разных «характерологических сюжетах», так что кажущееся желательным педагогу, по существу, может быть очень вариативным по форме.

Безусловно, эти сведения не открывают «америк» — эмпирически, интуитивно педагог знает это. И все же анализ, помогающий — пусть и схематически — выделить некий каркас сложной конструкции связи пола и характера, помогает избежать лишнего напряжения в работе.

Характерологический аспект личности и ее формирования может стать прекрасной темой для бесед с подростками. «Я думал, — сказал 15-летний мальчик после такого обсуждения, — что больше никто ничего такого не переживает, и мучался. А когда мы поговорили об этом, мне стало легче. Ему, по-моему, тоже». Одно такое признание вполне оправдывает наши усилия, потраченные на размышления о поле и характере.

Сексуальное поведение

В педагогической литературе стало традиционным связывать возникновение полового влечения с подростковым возрастом, что в принципе неверно, так как в это время возникает не само влечение, а осознаваемое влечение к сексуальному взаимодействию. Строго говоря, оно возникает уже в предподростковом (препубертатном) возрасте, достигая затем — уже у подростков — максимальной выраженности.

Индивидуальную выраженность силы влечения можно прогнозировать, как мы уже видели, по конституциональному типу, проявляющемуся в структуре характера (А. Е. Личко), по половой конституции (Г. С. Васильченко, 3. В. Рожановская, А. М. Свядощ). Но рассматривать сексуальное поведение только как реализацию той или иной силы полового влечения было бы ошибкой. Широкий круг сексуальных проявлений зависит не столько от биологической зрелости, сколько от культурных стандартов и норм, групповых установок стилей, ценностей жизни и т. д. А. Кинзи подчеркивал, что взрыв сексуальной активности в подростковом возрасте намного более резок, чем довольно ровное повышение андрогенов, определяющих силу влечения. Он указывал также и на то, что при одинаковом уровне андрогенов у мальчиков и девочек формируются резко отличающиеся друг от друга стереотипы сексуального поведения. Дж. Ганьон отмечает, что сексуальная активность в разных культурах может различаться в 2—3 раза, и вполне обоснованно сомневается в том, что эта разница определяется такими же различиями уровня гормонов. Даже примиряющее мнение о том, что пубертатные гормоны определяют интенсивность, энергетику сексуальности, а среда — направление и стиль сексуальной активности, объясняет далеко не все; сексуальная активность может опережать сексуальные зрелость и потребность.

Прежде чем коснуться отдельных форм подростковой сексуальной активности, подчеркнем несколько обстоятельств, важных для понимания ее как явления.

Во-первых, интенсивность полового влечения в этом возрасте чрезвычайно велика — его часто именуют периодом подростково-юношеской гиперсексуальности, а в быту описывают словами «сексуальная озабоченность». Но те, кто ведет отсчет не от взрослых, а от самих подростков, говорят о постепенном угасании сексуальной активности после 17—18 лет.

Во-вторых, сексуальная активность носит характер прежде всего экспериментирования с новой для подростка функцией, резко вмешивающейся в его переживания и отношения.

В-третьих, переживание сексуального влечения в этом возрасте только отливается в форму зрелой эротики, которая поначалу чрезвычайно насыщена и напряжена. Неограниченные возможности эротических представлений и фантазий при ограниченных возможностях их реализации могут создавать мощно заряженное эмоциональное поле, порой подталкивающее к экстремальным формам сексуального поведения.

В-четвертых, реальность такова, что взрыв пубертатной сексуальности происходит при крайне неподготовленном сознании (из-за отсутствия должного полового воспитания и просвещения на более ранних этапах развития). Впервые получаемые в этом возрасте сведения о реальных сексуальных отношениях часто производят эффект «разорвавшейся бомбы» и вызывают крайние формы эмоционального реагирования (непринятие, возмущение, отвращение, потрясение).

Наконец, в-пятых, сексуальность в этом возрасте, по крайней мере на начальных его этапах, еще изолирована от других составляющих любви: сексуальное сознание только формируется и сексуальность ищет в нем свое место.

Пубертатная мастурбация — это, по определению Г. С. Васильченко, суррогатный способ снятия или смягчения проявлений физиологического дискомфорта, который порождается не находящей адекватного удовлетворения биологической потребностью. Но на человеческом уровне это и способ познания новых для подростка функций и связанных с ними ощущений, и средство испытания их, подтверждающее для подростка его созревание. Хотя еще в 1786 г. Дж. Хантер подчеркивал ее физиологическую безвредность, миф о подростковой мастурбации как о «мужской болезни» или «мужской распущенности», приводящей к болезням (такие взгляды можно встретить даже в литературе 80-х гг. — и профессиональной, перечисляющей якобы вызываемые ею болезни, и тем более популярной), оказывается поразительно живучим. Бесспорный вред приносят как раз запугивания: вызванное ими чувство вины и ущерба может существенно затруднять сексуальную жизнь и много лет спустя. Но отвергнуть мнение, даже кажущееся нелепым, мало — его надо опровергнуть. Говоря о вызываемых мастурбацией болезнях, просто путают причину со следствием. При многих болезнях отмечается расторможенность влечений, в том числе и сексуального. Она может быть первым признаком болезни, когда другие ее симптомы еще не развились или не очевидны для окружающих. Но никто ведь не считает повышение аппетита при опухоли мозга причиной опухоли или повышение аппетита и жажду — причиной сахарного диабета! Кроме того, людям свойственно стремление к уменьшению неопределенности: если причины болезни неизвестны, их ищут в любых мало-мальски заметных фактах жизни.

В опросах А. Кинзи о мастурбации в подростковом возрасте сообщили 96% мужчин и 62% женщин. Среди опрошенных В. В. Даниловым девушек имели опыт мастурбации к 13,5 годам — 22%, к 15,5 годам —37,4%, к 18,5 годам — 65,8%. По данным Г. С. Васильченко и З. В. Рожановской, подростковая мастурбация наиболее часто встречается среди сексуально здоровых в будущем мужчин и женщин и наиболее редка у страдающих в будущем сексуальными нарушениями. Частота и способы подростковой мастурбации крайне вариативны. Девочки чаще мальчиков открывают мастурбацию самостоятельно, а благодаря укоренившимся представлениям о ней как о сугубо «мужской» привычке (или болезни) не всегда отдают себе отчет в том, как называются их действия.

Связанные с мастурбацией психологические конфликты присущи в гораздо большей степени мужчинам (мальчикам), чем женщинам (девочкам), может быть, потому, что женщина при мастурбации в самом буквальном смысле ничего не теряет, а «растрата семени» в христианской морали расценивалась как грех, причем даже более тяжкий, чем прелюбодеяние. Позже это получило продолжение в так называемой доктрине Эффертца, согласно которой мужчине на всю жизнь отпущено 5400 эйякуляций и чем раньше израсходуется «природный» запас, тем раньше наступит импотенция. Эта абсолютно ничем не обоснованная доктрина долгое время служила мощным источником психогенных расстройств у мужчин.

Запугивания ложатся на подготовленную почву, ибо и сами подростки бывают смущены и встревожены тем, что с ними происходит, пытаются бороться с этим: половое напряжение и его разрядка слишком новы, чтобы не казаться предосудительными. Дж. Ганьон приводит данные проведенного в 1967 г. опроса. О мастурбации сообщили 88% юношей и 33% девушек. 2/3 подтвердили, что они испытывали в связи с этим неприятные переживания. Из числа мастурбировавших 40% считали мастурбацию дурной и аморальной привычкой, 10% — снижающей учебные способности, 20% — подрывающей физическое и еще 20% — психическое здоровье, 20% — подрывающей сексуальное здоровье и 50% — признаком незрелости. Таким образом, на одного мастурбирующего приходится в среднем 1,8 причины самоосуждения.

Внутренние конфликты, связанные с самой мастурбацией, с выслеживаниями, запугиваниями и осуждением со стороны взрослых, могут достигать невротического уровня. Мастурбация настолько же влечет, насколько отталкивает подростка. Волевые задержки оказываются недостаточными, и удовлетворение влечения становится тщательно скрываемой даже от себя самоцелью. Подросток, как и многие поколения до него (но он об этом не знает!), неизбежно терпит поражение в борьбе с «демоном мастурбации». Это приводит к еще большему психологическому напряжению и внутренне конфликтной связи физического удовлетворения и психического дискомфорта. Так замыкается круг: чем больше фиксация на мастурбации и стремление перебороть себя, тем больше потребность в разрядке и тем более внутренне конфликтен ее эффект. Фиксации немало способствуют не квалифицированные по самой своей сути, кто бы их ни давал, советы носить плотно облегающее половые органы белье, несколько раз в день обмывать половые органы холодной водой, принимать физиотерапевтические процедуры на область промежности, всячески избегать сексуально-стимулирующих влияний. Последний совет напоминает известную историю с Желтой Обезьяной, о которой чем меньше стараешься думать, тем больше думаешь. Лекарственное лечение обычно лишь убеждает подростка в болезненной природе мастурбации, а порицания и наказания делают его в собственных глазах виновником болезни, лечение которой к тому же, как правило, неэффективно.

Подросток, таким образом, нуждается лишь в понимающем отношении взрослых, прекращении запугиваний и порицаний. Если дело доходит до обсуждения, то лучше всего дать почувствовать что ничего необычного не происходит, что таковы особенности развития и вопрос лишь в том, кто кем владеет: влечения подростком или подросток влечениями. Тут помогают самые простые параллели: мы спим — но не 24 часа в сутки, бегаем — но не до смерти, едим — но не объедаемся.

Наконец, от взрослых требуется уважение к чувству интимности подростка. У них не больше права подглядывать за подростком, чем у того — подглядывать за ними.

Надо быть готовым к тому, что при урежении мастурбации на какое-то время может увеличиться психическая напряженность подростка — она обычно проходит за неделю-две, а у мальчиков могут появиться поллюции, к чему и он, и семья должны быть подготовлены.

Сексуальные игры. Хотя большинству взрослых в принципе известно, что они существуют, сталкиваться с ними вплотную приходится не часто. Они происходят вдали от глаз взрослых. В ряде сельских районов подростки прибегают к сексуальным контактам с животными. Пик таких контактов приходится на возраст 12—15 лет. В некоторых культурах, например в одном из районов Колумбии, такие игры поощряются и мальчикам для этих целей рекомендуются ослы; в других на них смотрят сквозь пальцы; в третьих они кажутся неприемлемыми. Но так или иначе они существуют, и в опросах А. Кинзи о наличии такого опыта в подростковом возрасте сообщили 22,4% мужчин и 5% женщин.

Чаще, чем об этом принято думать, сексуальные игры происходят между детьми в семье. И. С. Кон приводит такие данные американских исследований. Эти игры отметили в своем опыте 15% девушек и 10% юношей. В 1/3 случаев они сами или их партнер по играм были старше 12 лет, в остальных случаях участники были младше. 75% игр приходится на разнополых участников (брата и сестру). У 1/3 опрошенных игры были однократными и у 1/3 продолжались до года. По 1/3 опрошенных оценили опыт этих игр, простирающийся до имитации или попыток совершения полового акта, как отрицательный, положительный и безразличный. В 25% случаев подростки (мальчики и девочки) применяли насилие к младшим братьям и сестрам, обычно не жалующимся на это взрослым.

В группах сверстников, обычно однополых, могут практиковаться варианты совместной мастурбации или ее демонстрации, у мальчиков — проверка эрекции полового члена на «скорость» и «крепость» и т. д.

Самая частая форма — сексуальные рассказы и небылицы, подглядывание за представителями другого пола, рисунки сексуального содержания в местах обычного пребывания представителей своего и противоположного пола и т. д.

Какими бы ни были сексуальные игры, основное их содержание — экспериментирование в контексте общения, что и отличает их от мастурбации как таковой.

Петтинг (от англ. to pet — ласкать, а в американском варианте — целоваться, обниматься). Этим термином описывают взаимные сексуальные ласки, приводящие к сексуальному возбуждению и включающие в себя любые действия, кроме узко понимаемого полового акта. Он может быть завершенным (приводящим к оргазму) и незавершенным; глубоким (тяжелым) — ласки обнаженного тела, ласки ниже пояса и т. д. или поверхностным (легким) — от объятий и поцелуев до ласк выше талии и через одежду; осуществляться с партнером противоположного или своего пола. Петтинг, по содержанию сходный с «предварительной любовной игрой» в зрелых сексуальных отношениях, является заместительной формой сексуальной жизни и распространен более всего там, где высока ценность добрачной девственности.

Опыт петтинга к 18 годам имели более 80% опрошенных А. Кинзи юношей и девушек, 92% девушек, опрошенных В. В. Даниловым. Модельные данные о возрастных особенностях его распространенности получил М. Скоффилд при опросе в 60-х гг. около 2 тыс. английских подростков в возрасте 15—19 лет (см. рисунок).

Петтинг обычно рассматривается как форма удовлетворения сексуального влечения. Причем форма более зрелая, чем мастурбация или сексуальные игры. Но вопрос о его значении для поло- и сексуально-ролевого развития практически не ставится. Между тем петтинг — это школа сексуального общения и феномен прежде всего психологический. Этой школе предшествует своего рода «детский сад» сексуального общения: первые робкие касания, рукопожатия, мимолетные и неумелые поцелуи, легкие объятия и т. д. Те, кто не был в этом «детском саду», и в 16—18 лет часто выражают свои симпатии выламыванием рук девушке или провоцированием агрессии юноши. Свой путь и в петтинге: от очень легкого и незавершенного до глубокого и завершенного — ступень за ступенью. Петтинг дает практические уроки того, что необходимо будет для зрелой сексуальности как общения партнеров: умения понимать другого и проявлять себя не только на уровне слов, но и на уровне действий. Он учит чувствовать и понимать партнера, выражать свои чувства и предпочтения на «языке ласк», улавливать границы желательного и допустимого для партнера и помогать ему расширять эти границы, обогащать диапазон ласк. Позже техника петтинга станет основой «любовной игры», отсутствие которой превращает половой акт из любовного общения в «сексуальное потребление». В петтинге, иными словами, происходит объединение платонического и чувственного компонентов любви, когда эмоции свободно, легко и точно переводятся на «язык ласк». Пользуясь выражением С. С. Либиха, подростково-юношеский петтинг можно рассматривать не только как заместительную форму сексуального поведения, но и как введение в «этикет сексуального общения».



Начало половой жизни. Хотя, как говорят, «лучший способ половой жизни молодежи — воздержание», сами молодые люди так не думают. Больше того, начало половой жизни часто притягательно именно как посвящение во взрослого человека и объективно нередко становится крайним выражением эмансипационных мотивов. В сложном мотивационном комплексе начала половой жизни называют также любовь, потребность в доверительном общении, любопытство, настояния партнера, сексуальный импульс, пример сверстников, совращение, а в юношеском возрасте — конформность, потребность «быть как все». А. Г. Харчев и С. И. Голод нашли, что чем меньше возраст, тем меньше значит любовь как мотив начала половой жизни: до 16 лет — 14,2%, в 16—18 лет — 15,8%. М. Скоффилд считает, что у мальчиков ведущий момент — любопытство, а у девочек — любовь. А. Тавит и X. Кадастик при опросах молодежи в Эстонии в конце 70-х гг. нашли, что любовью мотивировали первую близость чаще девушки: до 15 лет — 25% при 15% юношей, в 16—17 лет — 42,6 при 20,5%. Любопытство же преобладало у юношей: до 15 лет — 55% при 12,5% у девушек, в 16—17 лет — 41% при 31%. То же касается и физической потребности: до 15 лет — 5% у юношей, в 16—17 лет — 16,4% у юношей и 1,6% у девушек. Настояния партнера были для девушек несколько более значимым мотивом: до 15 лет — 25% при 15% у юношей, в 16—17 лет — 21% при 19,2%. В числе других мотивов они называют сострадание, совращение, насилие и экономические соображения (у 5% мальчиков до 15 лет и 25% девочек того же возраста и у 1,6% 16—17-летних). По их данным, у 10% женщин и 25% мужчин первая близость происходила на фоне алкоголизации, а у младших подростков эта цифра достигала 38,4%. По данным М. Скоффилда, аналогичные показатели для мальчиков (юношей) составляли 3% и для девочек (девушек) — 9%. Есть мотивы, расцениваемые как «женские», но являющиеся по сути коммуникативными: доказательство любви, доверие как к будущему супругу, сочувствие заявлениям о тяжести воздержания, страх лишиться партнера, проверка своей «ценности».

Побудительные мотивы в определенной степени уравновешиваются сдерживающими: по данным С. И. Голода, это моральные убеждения (чаще у девушек), отсутствие достаточной силы потребности (чаще у девушек) и — примерно одинаково у девушек и юношей — опасение последствий, огласки, заражения и отсутствие подходящего случая. По данным X. Грасселя и К. Баха из ГДР, это стыд (53%), страх беременности (50%), боли (17%), своей неопытности (15%), разоблачения (7%), венерических заболеваний (2%) и испытываемое отвращение (2%). Совсем иная структура сдерживающих мотивов описывается М. Козакевичем у бельгийской молодежи: недостаточное знание партнера (52%), убежденность в преждевременности (39%) или возможности половой жизни только в браке (21%), мнение о своей неопытности (12%), религиозные убеждения (7%). К сожалению, мы не располагаем данными о побудительных и сдерживающих мотивах в разных районах нашей страны: сколько-нибудь систематические и сравнимые исследования в этой области почти не проводятся, как, впрочем, и изучение сексуальной жизни молодежи.

Реакция на первую близость очень различна. Уже из сопоставления мотивов начала половой жизни и сдерживающих мотивов у молодежи разных стран понятно, что они не могут быть репрезентативны для нашей страны в целом или отдельных ее районов. Кроме того, большинство оценок этой реакции приводятся для подростково-юношеского возраста. А. Тавит и X. Кадастик приводят более близкие для нас и дифференцированные по возрасту и полу данные (см. рисунок). При всей разнице реакции на начало половой жизни более 50% молодых людей в течение первого месяца повторяют близость.

В массовом, а порой и педагогическом сознании бытует мысль о подростково-юношеской склонности к промискуитету. Однако, как подчеркивают те, кто специально изучал не только его формы и причины, но и распространенность в разных популяциях, мнение о частоте подростково-юношеского промискуитета сильно преувеличено и половая жизнь в этом возрасте чаще «моногамна».

В связи с акселерацией часто говорят о все более и более раннем начале половой жизни. На самом деле на сроках сказываются гораздо больше социо-культурные характеристики среды, в том числе семейной. Достаточно часто за началом половой жизни стоят реакции эмансипации, протеста, неудовлетворенности «эмоциональным голодом» в родительской семье, недостаточная коммуникативная компетентность и т. д. В разных европейских странах к 20-летнему возрасту не имеют сексуального опыта 17—63% мужчин и 9—80% женщин. В ходе лекционной работы мы проводили анонимное анкетирование, результаты которого не претендуют на представительность, но все же показательны. Так, среди студенток I—III курсов одного из престижных ленинградских вузов, где учатся в основном ленинградцы, оказалось примерно 80—85% уже начавших половую жизнь. Но в сельскохозяйственном вузе европейской части страны, студенты которого преимущественно сельские жители, лишь единицы подтвердили наличие опыта половой жизни.



Для последних десятилетий характерна тенденция к либерализации взглядов на сексуальную жизнь молодежи. Межкультурные различия могут быть очень велики. Но в рамках конкретного общества и конкретной культуры установки на добрачное сексуальное поведение практически не зависят ни от социального статуса, ни от образования, ни от места жительства, ни даже от тенденций родительской семьи, заключают на основании изучения этих установок Д. Кутсар и А. Тийт. Однако, будут ли и когда именно, как эти установки воплощены в реальное поведение, это уже иной вопрос.

Взрослым часто видятся за подростково-юношеским отношением к сексуальности цинизм, распущенность и т. п. Но что делать с так называемыми запретными темами, которые не могут не будоражить воображение подростка?! Во взрослой культуре есть много путей для снятия сексуального напряжения: широкий круг литературы, сексуально-эротический фольклор, «смеховая культура» и т. д. Потребность в подобного рода разрядке существует и в подростковом возрасте, причем в ней даже больше психозащитного смысла, чем у взрослых. Психологические исследования показывают, что наибольшей сексуальной стимуляции подвергаются как раз те, кто не умеет и не решается выразить свои сексуальные переживания, а лишь слушает других: переживания копятся, принимая порой самые невероятные формы и создавая ситуацию для неожиданного и, как правило, не вполне желательного «прорыва» в поведении.

Воспитателей и педагогов часто интересуют конкретные «рецепты» поведения в конкретных ситуациях: «Что делать, когда…?» Но составить такой «рецептурник» сексуальной педагогики невозможно: как бы он ни был обширен, он не сможет исчерпать разнообразия реальных ситуаций, определяемых не только некоей специфичностью, но и тем, кто именно в них участвует. В конечном итоге это вопрос творчества воспитателя. Единственное, что мы отметим, — это абсолютную неуместность коллективного обсуждения и порицания пусть даже очень нежелательного поведения отдельных подростков «по свежим следам» случившегося. Подобная тактика, осуществляемая по принципу «пока гром не грянет, мужик не перекрестится», срабатывает прямо противоположным намерениям воспитателя образом. Аудитория, особенно в условиях активного осуждения, всегда раздваивается в своем отношении: даже при искреннем возмущении поступком сохраняется возрастная и групповая близость к «провинившемуся», тем более когда он и сам искренне переживает случившееся. Кроме того, внимание к нежелательному поведению вообще способствует его закреплению. Если обсуждение все же действительно необходимо, его лучше провести, когда утихнут страсти и как можно деликатнее, не переводя порицание поступка в травлю подростка.

Формирование сексуальной ориентации

До сих пор, обсуждая сексуальное поведение, мы не задавались вопросом о том, почему сексуальное влечение обычно направлено на человека другого пола. Это воспринимается как нечто само собой разумеющееся, естественное, правильное, заданное самой природой. С точки зрения воспроизводства, отражающей глобальные цели человека как вида, все так и есть. Но признание этого факта еще не отвечает на вопрос о том, как эта глобальная цель вида становится внутренней установкой индивида, для которого роль и значение сексуально-эротического поведения представлены гораздо более широким спектром мотивов и смыслов. Ряд сведений, содержащихся в предыдущих главах и разделах этой главы, наводит на мысль о том, что путь к «естественному» и «нормальному» — это отнюдь не идеально ровное и прямое шоссе, непременно доставляющее всех в одно и то же место. Сексуальное влечение может быть гетеросексуальным — направленным на людей противоположного пола — и гомосексуальным — направленным на людей того же пола. Критическим периодом формирования той или другой направленности, «выбора» вектора направленности считается подростковый возраст. В конечном итоге это вопрос о том, войдет ли человек в число ведущих свойственный большинству сексуальный образ жизни или будет относиться к сексуальному меньшинству, чья сексуальная жизнь формулируется понятием «гомосексуальность», либо, наконец, его сексуальная ориентация будет двойственной, неопределенной — бисексуальной.

Проблемы эти никогда не были для человека безразличными, но решались очень по-разному. Научное их изучение началось в XIX в. с исследования причин гомосексуального поведения. Этому способствовали наряду с прогрессом науки два обстоятельства. Во-первых, формирование гетеросексуальной ориентации еще не казалось проблематичным. Во-вторых, изменилась система понятий и их содержание. Раньше понятие «гомосексуальный» было широким и многозначным, описывало не людей, а их сексуально-эротические переживания, предпочтения и поведение: это было описывающее прилагательное. Теперь же понятие перешло в разряд существительных: появились слова «гомосексуализм» — как обозначение отклонения в сексуальном поведении — и «гомосексуалист» — как обозначение человека, ведущего определяемый этим отклонением сексуальный образ жизни. При этом предполагалось, что гомосексуалисты — какой-то особый разряд людей, по всем главным характеристикам отличающихся от остальных. В этом слове теснейшим образом переплелись понятия о болезни и преступлении. Французский психиатр того времени А. Тардье считал, что гомосексуализм — проявление вырождения, природное физическое и моральное уродство, единственный метод борьбы с которым — карательный, вплоть до кастрации. Примерно в то же время немецкий юрист К. Ульрихе настаивал на том, что это не более патологическое явление, чем дальтонизм, а преследование гомосексуалистов, которые являются в социальном и психологическом плане нормальными людьми, неразумно и жестоко.

Несмотря на упорные поиски, которые велись и ведутся по самым разным направлениям, никто еще не нашел причину гомосексуализма. Ясно, пожалуй, только одно: он не передается по наследству. Да и можно ли найти какую-то единую причину, когда речь идет о столь многообразном явлении? В самом деле, что стоит за этим словом? Влечение к людям своего пола может не проявляться в поведении, прорываясь лишь в сновидениях, фантазиях и т. д. Следует ли считать такого человека гомосексуалистом? Ответив «нет», мы тем самым заявим, что определить гомосексуализм можно только по поведению. Но достаточно ли только факта поведения? Например, хастлеры — гетеросексуальные проституирующие мужчины — могут допускать (за деньги!) гомосексуальные контакты (фелляцию) и даже переживать при этом сексуальные ощущения, но испытывают к своим партнерам-«заказчикам» презрение и отвращение, сами же никогда не ищут гомосексуальных контактов. Но и когда направленность влечения реализуется в поведении — все далеко не однозначно. Различают две формы гомосексуального поведения. Активная предполагает исполнение в сексуальном взаимодействии мужской, пассивная — женской роли. A. М. Свядощ считает, что несовпадение сексуальной роли и паспортного пола указывает на врожденные, а совпадение — на средовые причины гомосексуального поведения. Эту точку зрения разделяют не все, но для нас сейчас важно другое: даже в сугубо сексуальном плане «гомосексуалист» далеко не однозначное понятие. Еще больше у него различий в психологическом и социальном плане. Пока выводы опираются на исследование небольших специфических групп (например, пациентов психиатрических больниц или заключенных), кажется, что гомосексуалисты не такие люди, как все. Но когда М. Скоффилд сравнил три группы мужчин-гомосексуалистов (заключенных, пациентов психиатрических больниц, а также тех, кто никогда не обращался к психиатрам и не привлекался к уголовной ответственности) с аналогичными группами гетеросексуальных мужчин, то оказалось, что гомосексуальные группы так же отличаются между собой, как и гетеросексуальные. Какой-то единый тип гомосексуалиста предполагает существование такого же единого типа гетеросексуалиста, но ни один, ни другой не существуют, и гомосексуалисты по всем основным характеристикам (будь то критерии психологические, социально-психологические или социальные, творческая одаренность, профессиональные предпочтения и т. д.) разнятся ничуть не меньше, чем все остальные люди. Другое дело, что, будучи меньшинством, да еще подвергающимся остракизму, они достаточно часто страдают расстройствами невротического типа и склонны вырабатывать защитные и компенсирующие формы группового поведения. В этом плане они напоминают национальные группы, живущие в стране, которая «не принимает» их.

В поисках причин гомосексуального поведения ученые обращались к детству, но и там находили не меньшее разнообразие, чем присущее детству людей гетеросексуального типа. Если исходить из характеристик «сексуального сценария», то на одном полюсе окажется гомосексуальность как единственно возможный или безусловно предпочтительный способ удовлетворения сексуального влечения (строго говоря, только это явление и может называться гомосексуализмом), а на другом люди, вовлекаемые в гомосексуальное взаимодействие время от времени — вынужденно или случайно. Где-то между этими полюсами расположится бисексуальность, при которой возможно сочетание гетеро- и гомосексуальных контактов либо их периодическое чередование.

Медицине, особенно психиатрии, хорошо известно, что гомосексуальность часто сопровождает нервно-психические расстройства. Но равным образом известно, что сочетание их отнюдь не обязательно: множество психически больных людей ведут исключительно гетеросексуальную жизнь и множество людей, ведущих гомосексуальную жизнь, психически здоровы. Считать гомосексуализм диагнозом — примерно то же самое, что считать диагнозом кашель, рвоту или сердцебиение. В социальном плане гомосексуальность связана со множеством ограничений и трудностей как сугубо личного (комплекс отличия, невротизация, трудности поиска сексуального партнера), так и социального свойства. Среди последних надо назвать связанное с особенностями сексуального общения (нередко в анонимном круге партнеров) распространение в гомосексуальной среде передающихся половым путем заболеваний, в частности СПИДа. В этом плане чрезвычайно показательна история Геэтана Дугаса, которого считают «отцом СПИДа» в Канаде, если не на всем североамериканском континенте. Это был гомосексуальный «спортсмен», гордившийся тем, что ежегодно меняет около 300 партнеров. В течение 7 лет, сначала не зная о своей болезни, а потом уже зная и идя к гибели, в порыве мрачной озлобленности он был источником заражения множества людей. Но с той же степенью безответственности может действовать и гетеросексуальный «спортсмен». Это полностью относится и к сексуальным правонарушениям, в том числе в отношении детей, содержание которых (развращение, совращение, насилие) не зависит от сексуальной ориентации. Но сама по себе гомосексуальность не болезнь и не преступление.

Этот очень беглый очерк не преследует цели исчерпывающего освещения проблемы гомосексуальной ориентации. Его задачи в другом. Во-первых, показать, что за понятием «гомосексуальности» скрывается широчайший круг самых разнообразных проблем и феноменов. Во-вторых, напомнить, что любой человек вне зависимости от его сексуальной ориентации не только несет обязанности и ответственность перед обществом, но и вправе рассчитывать на понимание, сочувствие и помощь с его стороны. В-третьих, подчеркнуть предпочтительность термина «гомосексуальность» и производных от него прилагательных, описывающих явления и процессы, и вместе с тем объяснить, почему в дальнейшем изложении мы не будем пользоваться терминами «гомосексуализм» и «гомосексуалист», выражающими преимущественно отношение к явлению и человеку. Не понимающий или не принимающий все сказанное воспитатель рискует подходить к проблеме формирования сексуальной ориентации с той предвзятостью, которая будет придавать его диктуемым самыми благими побуждениями влияниям как раз тот смысл, которого он стремится избежать.

Хотя критический период формирования сексуальной ориентации приходится на подростковый возраст, сам процесс формирования начинается много раньше. Существуют две модели этого процесса.

Первая — медико-биологическая. Она опирается на теорию полоролевой инверсии. В ней гомосексуальность рассматривается как девиация, обязанная прежде всего внутриутробным гормональным нарушениям, несоответствию физического облика половым стереотипам. Критическим периодом считают раннее детство, когда в родительской семье разворачиваются процессы идентификации со своим или противоположным полом.

Вторая модель — социально-психологическая. Она опирается на теорию сексуальной ориентации. В ней рассматривается уже не гомосексуальность, как в первой модели, а нормальный процесс психосексуального развития, предполагающий в качестве своей составной части сексуальную ориентацию. Предпосылки видятся в нормальной неравномерности и неодновременности физического, полового и социального созревания. Критический период приходится на возраст полового созревания, когда в общении со сверстниками формируются и осознаются эротические предпочтения.

Однако, как и психосексуальная дифференциация в целом, сексуально-эротическая дифференциация не биологический или социальный, а биосоциальный процесс, стороны которого и отражаются этими моделями. Их можно соотнести и во времени: первая передает сексуальную ориентацию как часть полоролевого развития ребенка, вторая служит ее продолжением и описывает формирование сексуально-эротических предпочтений у подростка.

Для развития ребенка большое значение имеет поведение родителей, и Д. В. Колесов справедливо подчеркивает необходимость избегать всего того, что способствует возникновению и закреплению негативизма по отношению к другому полу. Например, мальчик может оказаться единственным «светом в окне» для одинокой матери, отдающей ему всю свою любовь. Она старается, чтобы он как можно меньше общался с девочками, так как уверена, что для воспитания у сына мужественности он должен все время общаться с мужчинами, которые и мужественности научат, и в какой-то мере заменят отца, и к дурному не подтолкнут. Итогом может стать «замыкание» сексуальных чувств на образе человека своего пола, т. е. сексуальная переориентация. Другой вариант: бесконечно любящий дочь отец, внушающий дочери, что от мужчин и мальчишек надо держаться как можно дальше, потому что ничего хорошего от них ждать нельзя. Кажется понятным, что примеры описывают не абсолютные правила, а ситуации риска. Многое зависит и от ребенка. Далеко не каждый мальчик станет безоговорочно подчиняться требованиям с кем-то играть, а с кем-то нет. И результатом действий ласкового отца может оказаться совсем не сексуальная переориентация дочери, а предпочтение, которое она будет оказывать похожим на отца представителям мужского пола. Здесь многое зависит от врожденных особенностей маскулинности и фемининности — сексуальную дезориентацию скорее воспримут мальчик с достаточно выраженными фемининными свойствами и девочка — с маскулинными. Это еще раз подчеркивает значение предостережений Д. В. Колесова, так как особенности ребенка могут способствовать родительским влияниям или поддерживать их. Предостерегать тех, чей ребенок не воспринимает или не позволяет такого обращения с собой, не приходится. Но там, где ребенок восприимчив к родительским влияниям, идет им навстречу или по крайней мере не избегает их, предостережения должны звучать особо громко и убедительно.

В детстве роль сверстников не так велика, как родителей, однако пренебрегать ею нет оснований. Мы уже говорили, что у дошкольников соответствие или несоответствие половой роли является одним из основных регуляторов отношений. Мальчик, по тем или иным признакам фемининный и не умеющий изменить свое поведение, рискует, так и не добившись расположения сверстников, еще больше увеличить свою привязанность к матери и восприимчивость к ее влияниям.

Отдельно отметим роль отца для мальчиков. Нередко отцы ярко выраженного маскулинного типа бывают разочарованы недостаточной, на их взгляд, мужественностью сына. Одни, исполненные любви, другие с оттенком отвергания, непринятия стремятся исправить этот недостаток своего чада. Первые действительно могут помочь мальчишке, вовлекая его в свои занятия, не отказывая себе в удовольствии поиграть или повозиться с ним и постепенно закрепляя и развивая навыки маскулинного поведения. Вторые же обычно предъявляют к сыну максималистские требования и добиваются их исполнения в очень жестком стиле; результатом становится нарушение у мальчика эмоциональной связи с отцом и возрастание психологических контактов с матерью и другими женщинами в семье. Дело может принимать еще более тяжелый оборот при наличии старшего брата, разделяющего взгляды отца. В общении с женщинами, которые к тому же жалеют мальчика и проявляют особую ласковость, мальчик больше или меньше феминизирует поведение. Это в свою очередь провоцирует реакцию отвергания со стороны сверстников и т. д.

Сходные процессы могут продолжаться в младшем школьном возрасте. Но здесь группа риска шире. Как уже отмечалось, для части детей начало школьного обучения — это первый «выход в свет». Чересчур «домашние» (но вовсе не обязательно фемининные) мальчики могут трудно входить в новую для них жизнь и казаться сверстникам «девчонками». Это предъявляет особые требования к педагогам и родителям, которые должны предотвратить негативизацию его представлений о других людях своего пола и помочь мальчику в адаптации.

Примерно до 10-летнего возраста сексуальное поведение еще не сопровождается эротическими переживаниями, связываемыми с представлениями о партнере. Когда же они возникают, то, по теории М. Стормса, их направленность определяется средой. М. Стормс считает, что при раннем половом созревании, когда общение происходит в преимущественно однополой среде, создаются условия для гомоэротической ориентации, которая будет тем сильнее, чем дольше длится период половой гомогенизации.

Выводы М. Стормса опирались на данные, полученные от гомосексуальных людей, об их развитии в подростковом возрасте. И. С. Кон в этой связи замечает, что в их воспоминаниях неизбежны ретроспективные искажения реальности, что однополое общение далеко не всегда приводит к гомоэротизму и не ясно, почему у одних людей он закрепляется, а у других — нет. Можно заключить, что гомоэротизм возникает и закрепляется скорее у тех, кто в ходе предшествующего развития обнаруживал предрасположенность или формировался в искажающих сексуальную ориентацию условиях. Но в таком объяснении не будет ответа на главный вопрос: почему в подростковом возрасте так распространены гомосексуальные контакты?

По данным разных авторов, исключительно гомосексуальная ориентация зафиксирована у 1—6%; мужчин и 1—4% женщин. Обследуя студентов колледжа и исключив из рассмотрения лиц с явной гомосексуальной ориентацией, А. Кинзи нашел, что гомосексуальные контакты имели 36% мужчин и 15% женщин. Но, во-первых, признание наличия в жизненном опыте гомосексуальных контактов не означает признания в гомосексуальной внутренней мотивации этих контактов. А во-вторых, анализ данных А. Кинзи и многих других исследователей показал, что львиная доля гомосексуальных контактов приходится на возраст до 15—16 лет. В дальнейшем большинство их прекратили.

В педагогической литературе преобладает мнение, что втягивание в гомосексуальные контакты происходит через взрослых. На самом деле это случается не так часто. Больше 60% лиц в «гомосексуальной» выборке А. Кинзи пережили первый гомосексуальный контакт в 12—14 лет: при этом в 52,5% случаев партнеру было 12—15 лет, в 8% — партнер был младше, в 14% — это были 16—18-летние юноши и лишь в 25,5% — взрослые. Сходные данные приводят и другие авторы. И хотя роль взрослых исключить невозможно, особенно при указаниях на более ранние контакты (Р. Соренсен, например, нашел, что больше половины имеющегося в 13—19 лет гомосексуального опыта приходится у мальчиков на 11—12, а у девочек — 6—10 лет), все же не вызывает сомнений то, что гомосексуальные контакты складываются преимущественно в общении сверстников. Что же происходит?

Интерес к половым органам связан с психосексуальным развитием и проявляется уже в раннем детстве. Но подросток впервые воспринимает свое тело как эротический объект. Неравномерность полового созревания и культурные запреты придают интересу к телу и его интимным частям эротическую окраску, причем это относится к людям не только противоположного, но и своего пола. В этом возрасте, особенно мальчиков, подростков, может возбуждать едва ли не всё: транспортная теснота или тряска, рассказ о тычинках и пестиках, случайная мысль, книга и т. д. и т. п., тем более телесная обнаженность. А. Е. Личко в одной из своих лекций ссылался на примеры того, как эротически окрашенные переживания возникают у подростков, впервые в жизни оказавшихся в мужской бане.

Где и как может быть удовлетворен острый интерес к сексуальности? Ни с мамой, ни с папой об этом не поговоришь (в этом утверждении нет осуждения: между родителями и детьми существует некий эмоциональный барьер, мешающий достаточно откровенно обсуждать сексуальные темы, который, по мнению чехословацкого психолога В. Главенки, восходит к древним табу на кровосмешение). С учителем — тоже. Обсуждение, сопоставления, испытания возможны лишь в среде сверстников. Но — вспомним — это возраст половой гомогенизации и сегрегации: игры и общение преимущественно однополы. К тому же сверстник своего пола физически доступнее, у него те же интересы и проблемы, а запреты обнажения при однополом общении гораздо менее строги, чем при разнополом. Поэтому неудивительно преобладание сексуальных игр с однополыми сверстниками. Такие игры, как бы ни был широк диапазон их содержания, если в них не вовлечены взрослые, не считаются в мальчишеской среде зазорными. Поскольку в женском общении проявления нежности, объятия, поцелуи вообще не ограничиваются, то возможная эротическая окраска такого поведения часто не замечается. К концу пубертатного периода такие игры обычно прекращаются, так что основания для беспокойства возникают лишь при их продолжении после 15—16 лет.

Формирование сексуально-эротической ориентации можно сравнить с восприятием расфокусированного изображения. На самых первых порах вообще непонятно, что изображено. Затем постепенно проступает нечто впечатляющее и яркое, но что это означает? Можно только догадываться, спрашивать, выяснять. И лишь когда изображение, наконец, хорошо сфокусировано, становятся различимыми и понятными все его детали, картина обретает свои настоящие смысл и значение. Но что управляет ручкой фокусировки?

И. С. Кон объединяет принятые в сексологии и социальной психологии шкалы, описывающие поведение людей в связи с полом:

1. Гетеро-гомосоциальность описывает ориентацию на общение и совместную деятельность преимущественно с людьми своего или противоположного пола.

2. Гетеро-гомофилия характеризует способность и потребность личности в тесном психологическом контакте, интимности, дружбе с людьми противоположного и своего пола.

3. Гетеро-гомосексуальность описывает половую принадлежность реальных сексуальных партнеров.

4. Гетеро-гомоэротизм характеризует эротические предпочтения личности, ее осознаваемые и неосознаваемые эротические реакции на лиц противоположного и своего пола, связываемые с ними установки.

Понимание этих измерений как сторон единого процесса предполагает возможность не сводить процесс сексуальной ориентации лишь к некоторым из них и не путать их между собой. Хорошо известная гомосоциальность мужчин и особенно мальчиков-подростков никоим образом не вытекает из гомосексуальности, а отражает особенности половой социализации. Гомофилия не идентична гомоэротизму: людям свойственно (в переходном возрасте — особенно сильно) стремиться к эмоциональной, душевной близости с теми, кто похож на них самих. У мальчика-подростка, уже воспринимающего женщину как сексуальный объект, но именно поэтому еще не способного к психологической близости с ней, особенно высока потребность в друге своего пола: гетероэротизм успешно сочетается с гомофилией. Гомосоциальная среда (закрытые учебные заведения) может способствовать гомосексуальным контактам, но вместе с тем стимулировать гетероэротические интересы. Наконец, подтверждение своей гетеросексуальности и маскулинности (юноша) и фемининности (девушка) личность получает в гомосоциальных обсуждениях. Скоропалительные и упрощенные обобщения на этот счет опасны, особенно когда речь идет о дружбе: сексуализировать ее — значит жестоко обидеть подростка.

Формирование сексуальной ориентации — сложный и длительный психологический процесс. Применительно к гомосексуальности в нем выделяют три основных этапа: 1) от первого осознанного интереса к представителю своего пола до первого подозрения о своей гомосексуальности (медианный возраст у мужчин 14,6 года и женщин — 18,2 года); 2) от первого гомосексуального контакта (медианный возраст у мужчин — 16,7 и женщин — 19,8 года); 3) от первого контакта до уверенности в своей гомосексуальности и выработки соответствующего стиля жизни (медианный возраст уверенности у мужчин — 19 и женщин — 20,7 года).

Первые два этапа связаны с острым внутренним конфликтом. Подросток подозревает, что с ним происходит нечто необычное, приближающее его к тем, о ком он слышал так много плохого и страшного. Он не хочет в это верить и не может не верить, — словом, не знает, каким он будет. Многие пытаются защититься от возникающего внутреннего конфликта гетеросексуальными связями, но они не приносят удовлетворения, а только обостряют конфликт. Эта неопределенность столь тягостна, что может подталкивать к самоубийству. Осознание и принятие своей гомосексуальности, как бы они ни были мучительны, воспринимаются большей частью с облегчением уже постольку, поскольку даже плохая определенность лучше неопределенности. Если сексуальные игры разворачиваются в препубертатном и младшем подростковом возрасте, то внутренние конфликты присущи среднему и старшему подростковому возрасту. Те, у кого гомосексуальные контакты по каким-то причинам затягиваются, даже в отсутствие врожденных и раноприобретенных предпосылок гомосексуальной ориентации, переживают сходные с описанными внутренние конфликты. Поэтому навешивание взрослыми «гомосексуальных» ярлыков может иметь столь же сильное, сколько нежелательное влияние: «диагноз» снимает неопределенность и подталкивает к изменению образа жизни, круга общения и др.

Можно выделить несколько основных направлений помощи детям и подросткам в формировании сексуальной ориентации.

1. Наиболее раннее выявление детей, чье физическое, психическое и психологическое развитие не сосоответствует половым стереотипам, и окружение их вниманием, направленным не на выделение из числа прочих детей, как это часто случается, а на повышение у них самоуважения и улучшения коммуникативных навыков.

2. Систематическое, а не от случая к случаю половое воспитание родителей, в котором основное внимание должно быть уделено предупреждению негативизации установок на общение с людьми своего пола. Делать это следует, не прибегая к медицинской аргументации, которая может «запугать» родителей. Лучше опираться на необходимость развития у детей навыков самостоятельности и общительности, воспитания маскулинности и фемининности, повышения адаптивных возможностей ребенка. Все воспитатели должны быть осведомлены о том, что предрекание реальных и мнимых последствий «гомосексуализма» может становиться одним из условий формирования у подростков гомосексуальной ориентации. Для этого и сами воспитатели должны выработать более здравую и гибкую систему взглядов, обеспечивающую тактическую и стратегическую мобильность их поведения.

3. Необходима подготовка воспитателей к практической встрече с различными проявлениями сексуального экспериментирования и поведения подростков. Пока же педагогическая беспомощность в этом плане компенсируется лишь сверхбдительностью, имеющей преимущественно отрицательные последствия в виде навешивания диагностических ярлыков и воспитательных репрессий. Оберегая детей и подростков от контактов с гомосексуальными личностями (а для этого надо позаботиться и о том, чтобы среди самих воспитателей в школах, а особенно интернатах и разного рода лагерях, не было лиц с гомосексуальными склонностями и другими необычными сексуальными предпочтениями), нельзя забывать и о бережном, щадящем отношении к самим детям и подросткам. Если вскрываются те или иные тревожащие воспитателей ситуации, то разрешать их нужно тактично, в самом узком кругу лиц — без публичных обсуждений и широкой огласки. Встреча с сексуальными играми подростков не оставит воспитателя безучастным, как бы хорошо он ни понимал происходящее: молчание может быть воспринято подростками как соучастие. Если воспитатель не выслеживал и тем самым не провоцировал подростков, то у него всегда оказывается возможность высказаться по поводу происшедшего в процессе нормального человеческого общения. Его здравая позиция, не провоцирующая реакция эмансипации и группирования со сверстниками, групповой психологической защиты, а, напротив, апеллирующая к самостоятельности подростков и демонстрирующая уважение к ним самим и их проблемам, открывает наиболее эффективные пути педагогического воздействия.

В ряде случаев может потребоваться консультация с врачом. Лучше, если воспитатель найдет возможность предварительно встретиться с ним, чтобы вместе обдумать, каким образом при встрече врача с семьей и подростком максимально пощадить его чувства, а также обсудить тактику дальнейшего поведения воспитателя.

Пол и сексуальное сознание

Под сексуальным сознанием будем понимать тот специфический аспект полового сознания, который описывает мир сексуально-эротических переживаний и установок, направляющих поведение. Зрелое сексуальное сознание, по мнению Э. Эриксона, предполагает совместность сексуально-эротических переживаний с любимым партнером другого пола, которому человек доверяет и на чье доверие способен отвечать, с которым он хочет и может разделять ответственность за совместные труд, продолжение рода и отдых с тем, чтобы обеспечить возможности благоприятного развития детей.

По мнению Г. С. Васильченко, этапы становления зрелого сексуального (он называет его «половое») сознания у мужчин и женщин различаются.

У мужчин это становление проходит 4 стадии. I стадия — понятийная. Она протекает в детстве и характеризуется отсутствием чувственно-эротической окраски сексуальных реакций и опыта, связанного с полом и отношениями полов. II стадия — романтическая, иначе — платоническая. На ней эротичность еще не связывается с сексуальностью и реализуется в сфере несексуального общения, часто воображаемой и, как правило, возвышаемой и поэтизируемой. Значение платонической стадии, пишет Г. С. Васильченко, очень велико: именно платонический компонент возвышает физиологический инстинкт до истинно человеческой Любви. III стадия — сексуальная. Она описывается еще как стадия подростково-юношеской гиперсексуальности. IV стадия — зрелого сексуального сознания, которое Г. С. Васильченко характеризует как гармоничное индивидуально-вариативное единство понятийного, платонического и сексуально-эротического компонентов, с одной стороны, и образуемого ими комплекса и системы ценностных, морально-этических ориентаций личности — с другой.

У женщин, по Г. С. Васильченко, вслед за понятийной и романтической стадиями обычно формируется (в отличие от сексуальной стадии и стадии зрелости у мужчин) третья, и последняя, стадия — пробуждения сексуальности, хотя у многих женщин этого вообще не происходит.

На наш взгляд, это типичное отражение маскулинной ориентации, в свете которой женское представляется как «недоразвитое» мужское, а все психосексуальное развитие и поведение рассматривается под сугубо мужским углом зрения. Возможны и иные подходы, вытекающие из исследований женской сексуальности и положений самого Г. С. Васильченко. Он, в частности, отмечает, что динамика развития сексуального сознания у мужчин более прямолинейна, сексуальные реакции более инструментальны и определенны (эрекция полового члена), а первый оргазм возникает автоматически, без предварительной выучки и всегда связан с чувством удовлетворения (последние две особенности отличают мужской оргазм от женского). Но можно сомневаться в том, что положительные эмоции, адресуемые другому полу в реальном поведении или воображении, непременно отражают эротичность. Такая эротизация романтического едва ли правомерна. Склонность к романтизации — это прежде всего свойство определенного личностного склада (вспомним хотя бы склонность к ней у представителей сенситивного типа характера и ее несвойственность для представителей неустойчивого типа), а потом уже — возраста. Даже на «романтическом» этапе развития далеко не каждый мужчина и не каждая женщина склонны, если исходить из определения романтизма Новалисом, придавать обыкновенному возвышенное значение, обыденному — тайный смысл, знакомому — достоинство незнакомого, конечному — видимость бесконечного, счастью — оттенок трагизма. Эротические переживания подростка и взрослого не одно и то же. И подростковая эротичность, по крайней мере у мальчиков, — это как бы антипод романтизма. И юный Холден в Америке 50-х гг. XX в. размышляет о том же, что юный В. В. Вересаев — в последней четверти XIX в.: «В душе я, наверно, страшный распутник. Иногда я представляю себе ужасные гадости, и я мог бы даже сам их делать, если б представился случай …А сами девчонки тоже хороши — только мешают, когда стараешься не позволять себе никаких глупостей, чтобы не испортить что-то по-настоящему хорошее… Нет, не понимаю я толком про всякий секс. Честное слово, не понимаю»[20] и «Я развращен был в душе, с вожделением смотрел на красивых женщин, которых встречал на улицах, с замиранием сердца думал, какое бы это было невообразимое наслаждение обнимать их, жадно и бесстыдно ласкать. Но весь этот мутный поток несся мимо образом трех любимых девушек, и ни одна брызга не попадала на них из этого потока. И чем грязнее я себя чувствовал в душе, тем чище и возвышеннее было мое чувство к ним»[21].

Здесь трудно не вспомнить «Ветки персика»: «Влечения души порождают дружбу. Влечения разума порождают уважение. Влечения тела порождают желания. Соединение трех влечений порождает любовь». У подростка они еще не соединены, он мечется между крайностями и, как говорят, любит женщину, к которой его не влечет, и влечет его к женщине, которую он не любит. Попытки соединить это в самом себе практически часто принимают драматический (Э.-М. Ремарк «На западном фронте без перемен»), а то и трагический (А. П. Чехов «Володя») оборот. Анализ зрелого сексуального сознания мужчины показывает, что его гармоничность инструментальна: понятийный, романтический и сексуально-эротический компоненты (три влечения) остаются в той или иной мере автономными. Они объединяются, но это объединение деловых партнеров, прочность которого обеспечивается соблюдением интересов каждого из них. Причем достигается это объединение не всегда и не у всех, и мужчина часто чувствует себя стесненным, ограниченным или даже блокированным своим уважением к женщине и обретает возможность сексуальной самореализации, лишь имея дело с женщинами, которых он не уважает. На практике это часто оборачивается попытками развенчать, унизить женщину, избавляясь таким образом от внутренних блоков. Далеко не все в этой сфере произвольно управляемо извне, но одна из магистральных задач полового воспитания мальчиков и юношей — смягчение подобных противоречий, гармонизация сексуально-эротического сознания.

У девушек эти противоречия мягче по целому ряду причин. Благодаря более раннему, чем у мужчин, началу полового созревания романтическая стадия застает их более зрелыми в половом плане. Пик подросткового эротизма приходится на время, когда возможности его душевной переработки еще не так велики и реализации сексуальности препятствуют культурные запреты. Пик же романтизма приходится на время, когда сексуально-эротические переживания уже не потрясают своей сенсационностью. Как отмечает Г. С. Васильченко, уже на понятийной стадии поведение девочек моделирует гораздо больше материнство, чем сексуальность, а оргазм не дается автоматически, как мужчинам, и требует выучки, связанной с эмоционально-личностным компонентом. Заметим здесь, что если не отождествлять эйякуляцию с оргазмом, то оргазм требует выучки и у мужчин. В литературе и нашей практике сексологического консультирования достаточно примеров того, что одинаковые физиологические ощущения при близости с любимым мужчиной женщина переживает как оргазм, а с нелюбимым — как отсутствие его. Физиологический субстрат оргазма и сам оргазм не одно и то же. Это не значит, что женщина не способна к физиологическому оргазму в отсутствие оргазма эмоционального. Зрелое сексуальное сознание женщины, если продолжить наше сравнение, представлено не деловым союзом в достаточной степени автономных влечений, а их сплавом. В нем, пользуясь языком философии, отдельные элементы «сняты» в целостном явлении. Это хорошо согласуется с наиболее фундаментальными свойствами фемининности — целостно-образным характером психических процессов и эмоционально-экспрессивным стилем жизни. То, что для мужчины задано как цель, женщине дано как ядро структурирования сознания. Ее движение к зрелости — это различение и своего рода эмансипация элементов сплава. Одна из задач полового воспитания — помощь в том, чтобы эти процессы не стали разрушением целостности.

Индивидуальные вариации сексуального сознания могут быть сколь угодно велики. Это вытекает и из описывавшихся особенностей системы половой идентичности как единства маскулинности и фемининности. Но общие, принципиальные закономерности таковы, что мужское и женское сексуальное сознание различаются не количественно (больше или меньше, зрелое или недозрелое), не оценочно (хорошо или плохо), а качественно. В своем движении к зрелости они идут навстречу друг к другу, так что база для зрелых и ответственных сексуальных отношений складывается там и тогда, где и когда у мужчины компоненты сексуального сознания составляют оптимальное единство, а у женщины достигается оптимальная дифференциация этих компонентов.

Будучи существенным аспектом полового сознания, сексуальное сознание все же не поглощается им полностью. В подростково-юношеском возрасте, являющемся критическим периодом формирования и того, и другого, это выступает особенно отчетливо, определяя, таким образом, содержательный контекст воспитания будущих мужчин и женщин, их способности к зрелым, ответственным и помогающим быть счастливыми отношениям.

Загрузка...