Воспоминание о битве при Сольферино

Анри Дюнан[1] Вместо предисловия

В июле 1887 г. швейцарскую границу пересек одинокий путешественник без багажа. Маленький поселок Хайден, куда направляется путешественник, возвышается над Боденским озером, и оттуда открывается дивный вид на окрестности. Дети, резвящиеся на площади, на какой-то миг отрываются от игры, провожая взглядом мрачноватую сгорбленную фигуру. Тяжелой походкой, выдающей крайнее утомление, незнакомец направляется к гостинице «Парадиз». Там он найдет себе пристанище за считанные гроши. Человек этот так беден, что в те дни, когда он отдает в стирку свое белье, он вынужден не покидать постели — ему не во что переодеться. У незнакомца седая борода, и с первого взгляда его можно принять за глубокого старика. На самом же деле в тот год, когда нищета и горе заставили его искать прибежище в этом отдаленном местечке, ему было всего пятьдесят девять лет. Его здоровье в плачевном состоянии: оно подорвано слишком тяжелыми и слишком долгими лишениями. Правая рука, пораженная экземой, так сильно болит, что он уже не может писать.

Он нездоров, душа его исполнена горечи и обиды. Деньги, по три франка в день, которые стали высылать ему родственники, потрясенные его бедственным положением, дали ему возможность найти приют в местной богадельне. Благодаря живому участию местного врача д-ра Альтхерра он снова обретает способность писать; в больших школьных тетрадях он начинает излагать историю своей жизни. Почерк его, поначалу четкий, постепенно становится все менее и менее разборчивым: дрожащей рукой пожилой человек пытается спасти от забвения свои идеи. Чего только не испытал он на своем веку: он пишет и о радостях, и о невзгодах; одного только нет в этих воспоминаниях — черствости и скуки.

Он часто вспоминает о своих врагах, которые преследовали его и которые, быть может, и сейчас разыскивают его, чтобы доставить ему новые мучения. Он ненавидит фарисеев и лицемеров. Если он умрет, он хочет быть «похороненным, как собака», — без каких бы то ни было церемоний, потерявших для него всякий смысл. В хайденской больнице он живет в палате под номером 12.

Когда удача идет тебе прямо в руки, надо суметь ухватить ее. Георг Баумбергер прекрасно знал эту истину. Какая потрясающая находка для молодого журналиста! Ему стало известно, что Анри Дюнан, основатель Красного Креста, до сих пор жив. Ну и новость! Все думали, что он давным-давно умер. Вот уже много лет никто не вспоминает это имя. И вдруг выясняется, что он ведет жизнь отшельника в одной из деревень немецкой Швейцарии. Баумбергер немедля отправляется на поиски этого человека. В хайденской больнице его ведут к двери палаты № 12…

Сначала седой патриарх колеблется: стоит ли раскрывать душу перед этим любопытным журналистом? Но вдруг — словно не в силах вынести груз воспоминаний — он начинает говорить. Голос его немного надтреснут, опущенные веки скрывают взор — но сколько огня, сколько внутреннего волнения в этом человеке, решившемся поведать миру о своей судьбе — поистине уникальной и неповторимой.

Статья Баумбергера становится настоящей сенсацией. Перепечатанная целым рядом газет, она за несколько дней обходит всю Европу.

В том 1895 году о Красном Кресте уже знает весь мир. После Европы Движение распространяется и в Америке, Африке, Азии; уже в 37 странах действуют национальные общества Красного Креста, среди которых есть много сильных организаций, владеющих собственными больницами, школами, санитарными поездами. Красный Крест уже сказал свое слово в ходе 38 вооруженных конфликтов, доказывая на деле, что взятые им в качестве девиза слова: «Inter Arma Caritas» («Милосердие на поле брани») не столь парадоксальны, как может показаться с первого взгляда. Сотни тысяч раненых, которые умерли бы, брошенные всеми на полях сражений, вернулись к жизни благодаря Красному Кресту.

Женевская конвенция об обращении с ранеными подписана 42 государствами, и юристы начинают осознавать, что это один из наиболее крепких бастионов международного права.

Как же велик контраст между размахом такой деятельности и этим нищим стариком, фигура которого неожиданно выходит из тени! Неужели именно он стоял у истоков всего этого?

Несколькими месяцами позже, 8 мая 1896 г., мир торжественно отмечает 68-летие Дюнана; это самый настоящий апофеоз. Со всех концов земли в его адрес поступают послания, полные восторга и восхищения. Он получает письмо, собственноручно написанное папой римским, ему пишут многие другие выдающиеся деятели того времени. Он получает осязаемые свидетельства благодарности, которую питает к нему весь мир. В Германии организуется подписка в его пользу. Тысяча делегатов съезда российских врачей присуждают ему Московскую премию за служение страждущему человечеству. На помощь ему приходят Швейцария и некоторые другие государства. Целый ряд обществ Красного Креста и благотворительных учреждений принимают его в свои ряды, выбирают почетным членом и даже почетным председателем.

За считанные дни к Дюнану возвращается былая известность. Равнодушный к славе, он закрывает свои двери перед именитыми гостями, отказывается принимать праздных посетителей и с тем же пылом, что и много лет назад, бросается в бой за создание международного суда, за разоружение и мир.

Европа вновь взволнована его призывами. В 1901 г. норвежский парламент присуждает ему первую Нобелевскую премию мира. Вторым лауреатом премии в том году становится старый соратник Дюнана — великий пацифист Фредерик Пасси.

Но Дюнан знает истинную цену почестям. Он делает все необходимое, чтобы передать эту огромную сумму, ничего не оставив себе, на благотворительную деятельность в Швейцарии и Норвегии. Он пишет пророческие страницы о «кровавом будущем», ожидающем мир в ХХ веке; изредка беседует с детьми и принимает немногих друзей. Он умирает 30 октября 1910 г. — в тот же год, что и два других великих человека, которыми он так восхищался: Флоренс Найтингейл и Лев Толстой.

Анри Дюнан родился 8 мая 1828 г. в Женеве. Этот город и добропорядочная буржуазная среда, из которой он происходил, научили его обходительности, открытости по отношению к миру и дали строгое протестантское воспитание.

Как напишет впоследствии Дюнан в своих воспоминаниях, большое влияние оказала на него мать — сестра известного физика Даниэля Колладона.

«Гуманитарная деятельность такого широкого, поистине всемирного масштаба не возникает случайно, по воле обстоятельств. Нужно, чтобы до начала работы для нее было соответствующим образом подготовлено орудие».

Мать воспитала его в духе «сострадания по отношению к несчастным, обездоленным, униженным, угнетенным. С 18 лет Дюнан посвящает свой Досуг посещению бедняков, больных, умирающих — он приносит им помощь и утешение. В возрасте 20 лет он начинает посещать женевскую тюрьму: каждое воскресенье в послеобеденные часы он приходит к заключенным и читает им вслух книги по истории, рассказы о путешествиях, научно-популярную литературу. Одним словом, еще задолго до того, как Дюнан посвятил свою жизнь попечению о солдатах, раненных на полях сражений, он начал заботиться о тех, кто был изранен тяжелой судьбой в мирное время».

Его отец, Жан-Жак Дюнан, негоциант и судья по делам опеки, учит мальчика быть расчетливым, но в то же время стремиться к добру. Окончив колледж, Дюнан поступает стажером в банк. Но в 1849 г., воодушевленный духом протестантского религиозного возрождения[2] и горячей личной верой, вступает в молодежную группу Свободной церкви; ведет переписку с подобными же группами в Англии, Франции, Германии, Голландии и США. Вскоре он начинает задумываться об организации международного экуменического движения; в 1855 г. Дюнан и его друзья, собравшиеся в Париже по случаю проведения Всемирной выставки, основывают Всемирный альянс христианских союзов молодых людей, известный в дальнейшем как ИМКА.

Как только предоставляется возможность, Дюнан покидает Женеву. Он отправляется на поиски удачи в Алжир, покоренный за двадцать лет до того войсками Луи-Филиппа. Эта земля, открытая для предпринимательства, тотчас же очаровывает его. Он объезжает весь Алжир, открывая в себе проницательного наблюдателя. Добравшись до Туниса, он пишет об этой стране книгу, скромно озаглавленную «Заметки о Тунисском регентстве»[3]. Уже в этой работе начинает проявляться его живое перо. Дюнан внимательно изучает ислам и — в отличие от большинства христиан того времени — начинает относиться к этой религии, которую тогда называли языческой, с величайшим уважением, во многих случаях не скрывая своего восхищения ею. Он даже начинает брать уроки арабского языка, не жалея сил на выполнение сложных упражнений по каллиграфии. Более того, он понимает, что успел по-настоящему полюбить живущих там людей, и решает организовать на алжирской земле, неподалеку от города Мон-Джемиля, большое сельскохозяйственное предприятие, на котором алжирские рабочие были бы счастливы и получали хорошее жалование.

К сожалению, инициатива Дюнана наталкивается на глухое сопротивление властей предержащих. Между тем Акционерное общество мельниц Мон-Джемиля, которое Дюнан основывает в 1858 г., обладает всем необходимым для успешной деятельности: по зрелом размышлении выбрано подходящее место, имеется достаточно большой капитал, сама мельница оборудована по последнему слову техники. Остается, казалось, сущий пустяк — получить земли, на которых будет выращиваться хлеб… Однако бюрократические органы, ведающие вопросами землепользования, остаются глухи к просьбам молодого предпринимателя. Тщетно Дюнан обивает пороги различных ведомств — его усилия не приводят ник каким результатам. Отказываясь смириться с поражением, он отправляется в Париж и начинает «осаду» министерств, но снова получает уклончивые ответы — Дюнан опять сталкивается с бюрократическими проволочками…

Куда идти теперь? Дюнан понимает, что выше этих министерств остается только одна инстанция — сам император. Увы! Наполеон III находится сейчас очень далеко от дворца Тюильри. Вступившись за Италию, ведущую войну за независимость, он отправился во главе французских войск сражаться с австрийской армией, которой командует молодой император Франц-Иосиф.

Что ж, Дюнан готов и сам отправиться в Ломбардию!

К тому времени, когда он наконец добирается до этой страны, ставшей театром военных действий, уже успевают отгреметь несколько крупных боев: при Монтебелло, Палестро, Мадженте; все понимают, что скоро должно состояться решающее сражение.

И вот 24 июня 1859 г. неподалеку от местечка Сольферино это сражение началось: таких кровавых битв Европа не знала со дня Ватерлоо. Дюнан находится совсем рядом. Из своего экипажа, несущегося по дорогам Ломбардии, он отчетливо слышит звуки канонады. Всего через несколько минут ему суждено увидеть то, что в корне изменит всю его жизнь.

Сгущаются сумерки. Дюнан добирается до Кастильоне. В городке царят сумятица и неразбериха, он весь заполнен солдатами, раненными в страшной битве. Девять тысяч человек лежат на улицах, площадях, в церквях. Вот она — встреча с ужасами войны, внезапная и жестокая.

Ошеломленный Дюнан выходит из экипажа. Обойдя весь город, он поднимается по дороге, ведущей к главной церкви — Кьеза Маджоре. Вдоль всего склона, по желобу, предназначенному для стока дождевой воды, непрерывным потоком в течение многих дней струится человеческая кровь…

Дюнан заходит в церковь. Повсюду лежат раненые. Одни тихо стонут или уже безучастны ко всему, другие кричат от боли. В нефе церкви роятся тучи мух, все пропитано вонью испражнений и гниющей человеческой плоти.

У Дюнана нет никаких медицинских знаний. Он пытается промыть раны, наложить, как умеет, повязки и поудобнее устроить раненых, лежащих вповалку на голом полу. Несчастных мучит жажда. Дюнан спешит к фонтану и приносит им воды. Он выслушивает последние желания умирающих, старается утешить их на пороге смерти. Он просит нескольких местных женщин помочь ему. Поначалу они боятся ухаживать за ранеными французами: вдруг возвратятся австрийцы и сурово покарают за помощь солдатам врага. Но Дюнану удается убедить их в том, что перед лицом страданий все равны и сейчас ничто иное не имеет значения. Вскоре они начинают повторять вслед за ним: «Tutti Fratelli» («все мы — братья»).

Но вместе с состраданием в сердце Дюнана растет и другое чувство: негодование. На устах всех этих раненых, от которых он не отходит ни на шаг ни днем ни ночью, одни и те же горькие слова: «Что же это происходит, сударь? Мы честно сражались, а теперь… Теперь нас бросили на произвол судьбы».

Именно это и потрясает Дюнана больше всего: эти люди брошены! Всего лишь несколько повозок, запряженных мулами, посланы на поле боя. Они могут забрать очень немногих раненых. С наступлением темноты на поле боя появляются мародеры и без малейшего стеснения срывают с несчастных одежду. Этим солдатам суждено умереть от истощения и жажды. Тем, кому удалось — своими силами или с помощью сердобольных товарищей — добраться до близлежащего городка, где они надеялись получить помощь, повезло не намного больше. Дюнан может заявить об этом с полным правом. В Кастильоне на девять тысяч раненых — всего шесть французских военных врачей. И это не какая-то случайность: к своему ужасу Дюнан узнает, что так бывает всегда. Причина этого чудовищного несоответствия в том, что санитарная служба армии столь малочисленна, что едва ли можно всерьез говорить о ее существовании… Солдат, потерявший способность сражаться, никому уже больше не нужен.

Деловая поездка начинающего предпринимателя Анри Дюнана потерпела полный провал. Встреча с Наполеоном III, которой он так искал, не состоялась. По возвращении в Париж он снова включается в борьбу против инертности административных органов. Два года проходят в томительных ожиданиях в министерских приемных. А что же Кастильоне? Стерлось из памяти? Нет. Картины человеческих страданий, невольным свидетелем которых он стал, постоянно преследуют Дюнана; он смутно чувствует, что должен сделать что-то еще…

И вдруг он оставляет все свои дела, возвращается в Женеву, запирается в своей комнате. Словно повинуясь какой-то необоримой силе, он пишет книгу «Воспоминание о битве при Сольферино».

Он делает все, чтобы рассказать правду о той стороне войны, которую, как правило, стараются тщательно замалчивать. Он хочет поделиться своим потрясением с читателями. Он готов провести их вслед за собой «за кулисы» полей сражений — сквозь зловоние и кровь. И книга удалась. Более того: из-под пера Дюнана выходит настоящий шедевр, одно из лучших произведений натуралистической школы. В дневнике братьев Гонкуров, обычно щедрых на язвительные замечания, записано:

«Эти страницы наполнили мою душу волнением. Высокие чувства, которыми книга проникнута, касаются сокровенных струн сердца. Она прекраснее, в тысячу раз прекраснее, чем Гомер, чем «Анабасис» Ксенофонта, прекраснее всего. <…> Эта книга заставляет проклясть войну».

Дюнан проклинал войну более страстно, чем кто бы то ни было. И невозможно читать его повествование, не разделяя чувств автора. Но цель Дюнана была не в этом. Он хотел показать всему миру, как это страшно, как жестоко призывать солдат в армию, заставлять их переносить невероятные тяготы и лишения, идти в бой, презирая опасность, для того чтобы потом, когда пули неприятеля выведут их из строя, оставить их умирать, как собак.

Он обращается к мировой общественности с призывом:

«Это должно быть воззвание, с которым надо обратиться к людям всех стран и сословий, к сильным мира и к простым ремесленникам… Это воззвание должно быть адресовано в равной степени мужчинам и женщинам… оно относится к генералу, филантропу, писателю…»

Дюнан выдвигает конкретные предложения:

«…В чрезвычайных случаях, когда собираются… главы военных ведомств разных национальностей, отчего бы им не воспользоваться такими собраниями, чтобы выработать какие-нибудь международные договорные и обязательные правила, которые, раз принятые и утвержденные, послужили бы основанием для создания Обществ помощи раненым в разных государствах Европы?..

…Цивилизованное человечество настоятельно требует создания организаций такого рода… Какой правитель откажет в своей поддержке таким обществам… Какое государство не захочет покровительствовать людям, старающимся сохранить жизнь его подданных?.. Какой офицер, какой генерал… Какой военный интендант, какой главный хирург…

…Отчего нельзя создать в мирное время общества, которые во время войны оказывали или организовывали бы помощь раненым и осуществляли бы за ними уход? <…> Отчего не воспользоваться сравнительно мирным и спокойным временем для того, чтобы обсудить вопрос первостепенной важности с точки зрения и человечности, и христианства?»

Итак, вопрос был поставлен.

Бесчисленные письма, приходящие со всех концов Европы, показывают Дюнану, что ему удалось задеть романтическую струну, столь чуткую в душах европейцев середины XIX столетия. Однако их женевский адресат полагает, что недостаточно просто лить слезы.

Гюстав Муанье лишь немного старше Дюнана. В1862 г., когда выходит в свет «Воспоминание о битве при Сольферино», ему исполнилось тридцать шесть. Будучи неустанным тружеником, этот юрист решил посвятить свою жизнь тому, чтобы его ближние жили лучше. Он серьезнейшим образом изучает социальные вопросы, увлечен общественной работой, в частности является председателем Общества поощрения общественного блага, снискавшего всеобщее уважение.

Прочитав «Воспоминание о битве при Сольферино» и полностью согласившись с выводами автора, Муанье решает действовать. Он наносит визит Дюнану. Эти два человека дополняют друг друга, являя вместе с тем совершенную противоположность. Им так и не суждено достигнуть полного взаимопонимания. Вместе с тем им удается сойтись на самом важном: в Женеве нужно организовать небольшой комитет, который займется претворением в жизнь идей Дюнана.

Созданный в феврале 1863 г. Комитет состоит — как это мудро! — всего из пяти человек:

генерал Дюфур, первый президент,

Гюстав Муанье, человек, который впоследствии станет президентом Комитета и на протяжении полувека будет править им железной рукой,

Анри Дюнан, секретарь,

д-р Лун Аппиа, страстно увлеченный военной хирургией,

и, наконец, д-р Теодор Монуар.

Эти пятеро женевских граждан вскоре составляют план действий.

Как и Дюнан, они считают, что все страны должны создавать такие общества, которые располагали бы еще в мирное время «спасателями-добровольцами», подготовкой которых занялись бы сами эти общества, а также складами медицинских материалов, носилками, корпией. Как только вспыхнет война, эти общества смогут тотчас же отправиться на театры военных действий на подмогу малочисленным медицинским подразделениям армий своих стран.

Кажется, что все это просто. Но остается выяснить, согласятся ли правительства, штабы и интендантские службы терпеть присутствие гражданских лиц, этих «любителей», на полях сражений? Прежде всего нужно убедиться в этом.

Подобно тому, как кайзеру Вильгельму I (в чем он как-то признался, беседуя с русским царем) нелегко быть монархом при таком канцлере, как Бисмарк, Гюставу Муанье нелегко быть председателем Комитета при таком секретаре, как Дюнан. Дюнан убеждает его отважиться еще на одно рискованное предприятие.

Дело вот в чем: стараясь больше узнать о войне и беседуя со своим голландским другом д-ром Бастингом, Дюнан выясняет, что в тех случаях, когда военный врач оказывается между расположениями воюющих армий, неприятельские солдаты без малейших колебаний открывают по нему огонь. А почему, собственно говоря, они должны поступать иначе? Ведь ни что не указывает на отсутствие у этого военнослужащего иных целей, кроме помощи раненым. Если военный врач служит в пехоте, он носит мундир пехотного офицера, если в кавалерии — мундир офицера-кавалериста. Вполне законная мишень. В подобном же положении окажется любая неприятельская повозка: как только ее обнаружат, то попытаются уничтожить. В повозке раненые? Но из чего это следует? Или, допустим, на неприятельской территории, недалеко от линии фронта стоит какой-то дом, возле которого суетятся солдаты. Прекрасная мишень. Жаль, что нет никакой возможности узнать в нем военно-полевой госпиталь. Конечно, если бы неприятелю было известно, что находится в этих стенах, он не стал бы подвергать здание обстрелу. Действительно, зачем добивать этих несчастных, которые никому уже не могут причинить вреда?

Величайшая заслуга Дюнана в том, что ему удается найти способ покончить с этим положением — смертельно опасным и в то же время нелепым. Способ, который он предлагает, настолько прост, что все вокруг удивляются: как могло получиться, что до него никто не додумался раньше?! Все гениальное просто.

Для решения этой проблемы потребуется лишь одно: договориться о введении определенного опознавательного знака, общего для всех армий. Его будут носить врачи и санитары; он будет изображен на санитарных транспортах; он будет вывешен над лазаретами и полевыми госпиталями. Одним словом, эта эмблема будет отличать всех тех, кто, состоя в рядах вооруженных сил, не принимает никакого участия в военных действиях и, следовательно, не может быть подвергнут нападению. Этот знак явится своего рода табу, обеспечит неприкосновенность тому, кто будет его носить. Он предоставит им новый юридический статус, который Дюнан называет «нейтралитетом».

Это предложение столь необычно, что даже остальные члены Международного комитета принимают его весьма прохладно. Им кажется, что осуществить такой замысел им не по силам. Ведь для успеха задуманного нужно, чтобы правительства разных стран взяли на себя соответствующие взаимные обязательства, подписав договор в области международного права. Но ничего подобного еще не бывало. Конечно, существовало обычное право войны, существовали какие-то неписаные законы, но сама мысль о заключении составленного с соблюдением всех формальностей международного договора, регулирующего поведение воюющих на поле боя, казалась полностью неприемлемой. Разве война как таковая не есть нарушение права?

Но как переспорить Дюнана, тем более что на его стороне гуманность и логика?

Ему приходит в голову один очень простой способ: он лично рассылает письма всем властелинам Европы и приглашает их послать своих представителей на конференцию, местом которой назначена Женева, а датой — 26 октября 1863 г. Затем, в начале сентября, за собственный счет и несмотря на довольно сдержанное отношение к этому предприятию своих товарищей по Комитету, он отправляется на открывающийся в Берлине Международный статистический конгресс, чтобы использовать этот форум для распространения и объяснения своих идей, снискать симпатии в международных кругах и «заняться агитацией». Именно в Берлине вместе со своим другом Бастингом Дюнан составляет циркулярное письмо, которое печатает на собственные средства и рассылает всем европейским правительствам: он просит их прислать делегатов на Женевскую конференцию. К предлагаемому Женевой соглашению Дюнан добавляет идею «нейтрализации»; под циркулярным письмом он ставит подпись: «Женевский комитет».

На приемах, проходивших в рамках конгресса, он встречается с официальными лицами, у которых буквально вырывает обещание ходатайствовать перед своими правительствами о направлении делегатов в Женеву. Его представляют королю, кронпринцу, кронпринцессе; все они уже прочитали его книгу и оказывают ему радушный прием. Затем Дюнан едет в Дрезден, в Вену, в Мюнхен, где его принимают король Саксонии Иоганн, эрцгерцог Райнер, военный министр Баварии и многие другие… Повсюду ему удается вызвать энтузиазм.

«Нацию, которая откажется поддержать эту идею, общественное мнение Европы заклеймит позором», — говорит ему Иоганн Саксонский. Какой невероятный успех!

20 октября Дюнан возвращается в Женеву. Комитет пяти реагирует на берлинский циркуляр весьма сдержанно. Муанье встречает его более чем прохладно: ему кажется, что идея Дюнана о «нейтрализации» по крайней мере преждевременна.

Однако на письмо приходят ответы, превосходящие все ожидания.

26 октября в Женеве открывается Международная конференция, которая полностью оправдывает надежды ее организаторов. Успех просто невероятный: в заседаниях принимают участие 18 представителей 14 правительств. Делегаты — военачальники, военные врачи, интенданты — поначалу признаются в том, что испытывают определенное недоверие к предложенному на их рассмотрение проекту, поскольку он кажется им слишком необычным, слишком дерзким. Но все согласны с тем, что медицинские подразделения вооруженных сил слишком малочисленны для выполнения своей задачи. Они допускают, что организованные должным образом общества, занимающиеся соот-ветствующей подготовкой еще в мирное время, могли бы сослужить хорошую службу и спасти жизнь очень многим. Наконец, заразившись энтузиазмом организаторов, участники Конференции принимают Решения, содержащие следующие принципиальные положения:

«Ст. 1. Каждая страна должна иметь комитет, чья обязанность состоит в том, чтобы, в случае войны и если возникнет такая необходимость, оказывать помощь санитарным службам вооруженных сил всеми имеющимися в его распоряжении средствами.

Ст. 5. Во время войны комитеты воюющих государств оказывают помощь вооруженным силам своего государства, насколько позволяют имеющиеся у них средства, в частности, они организуют добровольный персонал и приводят его в состояние готовности, а также по согласованию с военными властями заблаговременно подготавливают помещения для ухода за ранеными».

По каким признакам можно будет узнать этих добровольных помощников? Как можно отличить их от обычных гражданских лиц? Заглянем еще раз в Решения:

«Ст. 8. Такой персонал во всех странах носит единообразный отличительный знак — белую нарукавную повязку с красным крестом».

А как же «нейтрализация», о которой так мечтал Дюнан?

Вот вторая из трех рекомендаций, принятых на Конференции:

«Во время войны воюющие государства должны провозглашать нейтралитет санитарных повозок и военных госпиталей, а также полностью и совершенно нейтральными должны быть признаны официальный санитарный персонал и добровольный медицинский персонал, жители страны, приходящие на помощь раненым, и сами раненые».

Запомним день, когда был подписан этот важнейший документ: 29 октября 1863 г. Это день рождения Красного Креста.

Менее чем через два месяца после этого события «Международный комитет по оказанию помощи раненым» — так отныне именуется Комитет пяти — с радостью узнает о создании первого Общества помощи: его родиной стал Вюртемберг. События начинают развиваться очень быстро. Менее чем за год появилось на свет десять новых обществ: в герцогстве Ольденбургском, в Бельгии, Пруссии, Дании, Франции, Италии (в Милане), Мекленбурге, Испании и Гамбурге.

Для Муанье принять какую-либо идею значит немедленно взяться за работу. И вновь они с Дюнаном начинают совместный труд. Муанье составляет текст договора. Что же касается Дюнана, то он снова показывает себя непревзойденным мастером в той области, которую сейчас назвали бы «связи с общественностью».

Но как добиться заключения такого договора? Классический путь — созыв дипломатической конференции. Увы, частные лица не могут этого сделать. Здесь уже не обойтись без участия правительства, которое направило бы приглашения. Такое правительство находится — это правительство Швейцарии, согласившееся взять на себя инициативу созыва конференции. Местом ее проведения выбран не Берн, швейцарская столица, а Женева — родина Красного Креста. Теперь нужно заняться созданием соответствующей атмосферы, пробудить к конференции интерес правительств, убедить их направить в Женеву дипломатических представителей, должным образом уполномоченных подписать новый дипломатический документ. За это берется Дюнан. Германия уже в большой мере приняла его взгляды, теперь на очереди Франция. И снова Дюнан на высоте: ему удается сделать своим союзником французского министра иностранных дел Друэна де Люиса. Вскоре французские послы получают указание довести до сведения правительств, при которых они аккредитованы, что император Наполеон III лично заинтересован в придании нейтрального статуса медицинским подразделениям. Этого оказывается достаточно, чтобы остальные европейские государства заняли такую же позицию.

На Конференцию, открывшуюся 8 августа 1864 г., съезжаются представители 16 правительств. Все они уже успели ознакомиться с документами, подготовленными Международным комитетом, и, как становится понятно с самого начала, стремятся к успешному завершению переговоров. Проект договора, составленный Муанье, очень хорош, он вызывает у участников лишь незначительные замечания. Всего несколько дней уходит у полномочных представителей, собравшихся в старинной женевской ратуше, на принятие окончательного варианта. Вот некоторые отрывки из этого текста:

«Ст. 1. Походные лазареты и военные госпитали будут признаваться нейтральными и на этом основании почитаться неприкосновенными и пользоваться покровительством воюющих сторон во все время, пока в них будут находиться больные или раненые.

Ст. 2. Право нейтральности будет распространяться на личный состав госпиталей и походных лазаретов, включая части интендантскую, врачебную, административную и перевозочную для раненых, а также включая священнослужителей, когда они будут в действии и пока будут оставаться раненые, коих требуется подобрать или оказать им помощь.

Ст. 7. Для госпиталей и походных лазаретов и при очищении таковых будет принят особый, для всех одинаковый, флаг. Он должен во всех случаях быть постановлен вместе с флагом национальным.

Равным образом для лиц, состоящих под защитою нейтралитета, будет допущено употребление особого знака на рукаве, но выдача оного будет предоставлена военному начальству.

Флаг и знак на рукаве будут белые с изображением красного креста».

Итак, снова предметом переговоров становится эмблема Красного Креста. Еще год назад она служила всего лишь опознавательным знаком для добровольцев, объединенных в Общества помощи раненым. Теперь она обрела новое значение. Она предоставляет тем людям, которые ее носят, транспортным средствам, которые снабжены ею, зданиям, которые ею отмечены, особый статус. Она защищает их в силу положений торжественного соглашения, заключенного между державами, — Женевской конвенции об улучшении участи раненых и больных воинов во время сухопутной войны, подписанной 22 августа 1864 г.

Запомним и эту дату. Ведь эта маленькая Конвенция, состоящая всего из десяти статей, знаменует новый этап в истории человечества. С нее начинается все договорное право войны, а также все гуманитарное право. Именно этот документ лежит в основе Гаагских и, что еще более очевидно, Женевских конвенций.

Если Дюнан и не принимает официального участия в последующих международных конференциях, за исключением Парижской конференции 1867 г., на которой он соглашается выступить с докладом о положении военнопленных, он продолжает неустанно бороться в одиночку, наперекор всем ветрам, за дальнейшее распространение своих идей, за предоставление защиты военнопленным, раненым и потерпевшим кораблекрушение из состава военно-морских сил, и даже некоторым категориям гражданских лиц путем принятия соответствующих дипломатических конвенций или международных договоров. Если бы не Дюнан, неизвестно, сколько времени ушло бы на это!

Именно тогда между членами женевского Комитета обостряются разногласия; в адрес Дюнана раздаются упреки, отвечать на которые он считает унизительным; Муанье теряет к нему доверие. Не в силах выносить такую обстановку, 29 мая 1864 г., еще до открытия Конференции, Дюнан посылает Муанье письмо следующего содержания:

«Милостивый государь, мне кажется, что я уже сделал все, что мог, для успеха нашего дела, сейчас я желаю полностью отойти от него. Прошу вас впредь не рассчитывать на мое деятельное участие: я снова ухожу в тень. Дело начато, я был всего лишь орудием в руках Божьих, теперь наступило время более умелых работников, нежели я сам, — пусть начатое продолжат они».

Муанье отказывается принять отставку Дюнана, и тот уступает его настоятельным просьбам. До 1867 г. он продолжает исполнять обязанности секретаря Международного комитета.

В июне 1866 г. начинается война между Пруссией и Австрией.

Старую Австрийскую империю отличает величественная медлительность: в Вене до сих пор не открыто Общество помощи раненым воинам; правительство до сих пор не присоединилось к Женевской конвенции. В Пруссии дела обстоят иначе. Общества Красного Креста там великолепно организованы, Женевская конвенция известна всем. Вскоре разница станет очевидной. В одной армии медицинская служба не справляется со своими задачами, в другой — на помощь военным врачам и санитарам приходят многочисленные прекрасно подготовленные и отлично оснащенные бригады. Прусское правительство скрупулезно соблюдает нормы Женевской конвенции, не требуя, чтобы противник поступал так же. Результат — спасенные человеческие жизни. Он так красноречив, что еще до окончания этой войны, длившейся семь недель, Австрия присоединяется к Женевской конвенции.

Победоносная армия, вернувшаяся из Богемии, с триумфом вступает в Берлин. Город охвачен ликованием. Армия проходит маршем под триумфальными арками и флагами. В королевской ложе, на фоне ярких мундиров, выделяется фигура в черном сюртуке: это Анри Дюнан. Он прибыл в столицу Пруссии по приглашению королевы Августы, которая лично ухаживала за ранеными и своими глазами видела благотворные последствия работы, проводимой под знаком Красного Креста.

Вечером Дюнан — гость королевской семьи. Вильгельм I выражает ему свое восхищение; кайзер говорит о том, какое важное значение придает он Женевской конвенции.

Двумя днями позже Дюнан снова приглашен во дворец. В его честь сама королева надевает на руку повязку с красным крестом. После ужина она долго беседует с Анри Дюнаном. Ее Величество вспоминает, какое впечатление произвела на нее книга «Воспоминание о битве при Сольферино»; она говорит, что считает себя ученицей Дюнана: именно поэтому, невзирая на опасность холеры, она взялась ухаживать за ранеными. Счастью Дюнана нет предела. Вот награда за его труды. Мог ли он предположить, что начатое им дело получит когда-нибудь столь лестную оценку? Это триумф. Но с вершины Капитолия всего два шага до Тарпейской скалы.

Некоторые предприятия развиваются вполне благополучно, как бы сами собой. К сожалению, Акционерное общество мельниц Мон-Джемиля не относилось к их числу; те четыре года, которые его директор посвятил спасению раненых воинов, явно не пошли ему на пользу. Оно находится в полном расстройстве, и чтобы разрушить его, достаточно одного толчка. Таким толчком стало банкротство «Кредит Женевуа» — банка, одним из членов правления которого был Дюнан. Случилось это в 1867 г. Коммерческий суд выносит суровый приговор правлению лопнувшего банка. Но имени Дюнана там нет. Еще через год гражданский суд второй инстанции осуждает всех членов правления, но отвечать приходится одному Дюнану, поскольку он обвинен в том, что «преднамеренно ввел в заблуждение» своих сотрудников.

Неожиданно Дюнан оказывается полностью разорен, на нем почти миллионный долг! Ужасное известие застает его в Париже. В родной город он уже не вернется.

Впоследствии Дюнан расскажет, какую нищету довелось ему испытать: он спит на скамейках в городских парках и в залах ожидания на вокзалах. Когда он проходит мимо булочных, желудок сводит от голода. Его носки протерлись до дыр, и он красит пятки тушью.

И, однако, именно в это время императрица Евгения приглашает его во дворец Тюильри: она высказывает пожелание распространить действие Женевской конвенции на вооруженные силы на море. Дюнан же выступает и за облегчение участи военнопленных.

Что касается Международного комитета, то, едва прослышав о финансовых неприятностях Дюнана, его члены начинают сильно беспокоиться. Уже летом 1867 г., еще до приговора суда первой инстанции, Муанье ищет пути избавиться от Дюнана. 25 августа, в дни, когда проходят конференции обществ Красного Креста, приуроченные к Всемирной парижской выставке, Дюнан пишет матери:

«Я прошел мимо г-на Муанье, он тоже не подошел ко мне; так что мы с ним не виделись и не разговаривали».

И все же во время первого же заседания Дюнан был торжественно объявлен почетным членом Комитетов Красного Креста Австрии, Голландии, Швеции, Пруссии и Испании! Вместе с Гюставом Муанье и генералом Дюфуром он был награжден золотой медалью Всемирной выставки.

Желая опередить своих недоброжелателей, 25 августа Дюнан пишет в Международный комитет письмо, которое Гюстав Муанье зачитывает в ходе заседания 8 сентября; Дюнан подает в отставку с поста секретаря Комитета. Решение принимается незамедлительно:

«Сообщить ему, что не только принимается его отставка, но и что он не является более членом Комитета».

Так сурово осуждалось в конце прошлого века банкротство. Так дорого приходилось платить за него в городе Кальвина.

1870 г. Война между Францией и Пруссией.

Финансовое положение Дюнана ненамного лучше. Какими же усилиями, каким чудом удается ему выбраться из небытия? Кто знает! Но он снова появляется там, где нужно помогать раненым.

Как мы помним, Дюнан уже имел однажды довольно продолжительную беседу с императрицей Евгенией, которая вызвала его 7 июля 1867 г. во дворец Тюильри, чтобы сообщить о своем желании «распространить статус нейтралитета, провозглашенный Женевской конвенцией, на раненых моряков, потерпевших кораблекрушение военнослужащих, а также на предназначенные для оказания им помощи суда флотов всех стран и их личный состав».

20 августа 1870 г. Дюнан пишет императрице, сообщая ей о своей новой идее, которая могла бы послужить дальнейшему развитию положений Женевской конвенции:

«Не считает ли Ваше Императорское Величество чрезвычайно уместным предложить Пруссии придать нейтральный статус некоторым городам, куда можно было бы направлять раненых. В этом случае последние оказались бы защищенными от опасностей боевых действий».

Предложение Дюнана остается без последствий. Но идея высказана, и в дальнейшем воюющие стороны во многих случаях будут достигать соглашений об установлении таких зон безопасности, в границах которых смогут находить убежище раненые и беженцы.

Тем временем неустанные хлопоты Дюнана приводят к тому, что французское правительство, начавшее забывать о Женевской конвенции, решается опубликовать ее текст. Но больше всего усилий предпринимает Дюнан в интересах раненых. Он деятельно участвует в снаряжении походных лазаретов, которые французское Общество помощи раненым отправляет на поля сражений. Как некогда в Кастильоне, он посещает раненых, доставленных в Париж, и старается утешить их. По его предложению в употребление вводятся опознавательные медальоны, что позволяет легче устанавливать личность погибших. Он пытается добиться признания статуса воюющих за формированиями жандармерии, участвующими в боевых действиях, которые, как он говорит, «одеты не в военную форму, а в простые блузы, и поэтому их могут попросту расстрелять как крестьян, незаконно носящих оружие». Таким образом он пытается добиться предоставления защиты уже и партизанам.

Во время Парижской коммуны Дюнан проявляет не только милосердие, но и отвагу. С невероятным хладнокровием вырывает он из рук коммунаров многочисленных жертв. Опасаясь, что версальцы будут чрезмерно жестоки, он с риском для жизни переходит линию фронта и обращается непосредственно к Тьеру.

Между тем он вызывает подозрения. Кто этот человек? Немецкий шпион? А может быть, член «Интернационала» и его следует арестовать, отправить в тюрьму, расстрелять? На такие мысли наводит сходство выражений «интернациональная деятельность» Красного Креста и «Интернационал трудящихся». Полиция не собирается вдаваться в такие тонкие различия!..

Война окончена. Дюнан, до глубины души возмущенный трусостью и эгоизмом, свидетелем которых ему довелось стать, снова влачит нищенское существование. Дон Кихот без Росинанта и оруженосца, он видит перед собой огромные перспективы. Его ум полон проектов мирового масштаба; он размышляет о том, каким бы стал этот мир, если бы все конфликты рассматривались международными инстанциями — на основе международного права, перед высоким арбитражным судом. Но, для того чтобы мечта стала реальностью, нужно просвещать людей, готовить их к восприятию новых идей, направлять общественную мысль на созидание мирного будущего.

В 1866 г. Дюнан начинает осуществление своего проекта создания международной библиотеки, однако вернуться к нему не удается. Первые публикации из этой серии начали выходить в 1869 г., но тут разразилась война. Единственное, что остается Дюнану, это чек на 100 тысяч франков, к которым он так и не притронется:

И время, и силы потеряны зря,

Но мысль была все же прекрасна…

Не подобный ли замысел лег впоследствии в основу деятельности ЮНЕСКО?

Потерпев неудачу с созданием библиотеки, Дюнан не падает духом — он становится поистине «странствующим проповедником» двух других грандиозных идей, которые не дают ему покоя по крайней мере с 1866 г.: это «переселение еврейского народа в Палестину» и защита военнопленных. Его «палестинская» программа, отмеченная реализмом, с одной стороны, и поистине пророческим видением проблемы — с другой, настолько опережает свою эпоху, что остается не понятой современниками. И лишь сионисты оценят мысль Дюнана по достоинству, в 1897 г. на первом сионистском конгрессе в Базеле его заслуги будут отмечены Теодором Герцлем.

Сегодня на холмах Иерусалима, в роще, посаженной в память о тех, кто многое сделал для человечества, растет и дерево Анри Дюнана. Но как далеки от осуществления многие из его идей! А ведь они, несомненно, могли бы послужить основой для решения ближневосточных проблем.

Военнопленные? Их судьба волнует его с 1863 г., еще до Дипломатической конференции; в 1867 г. он выступает с докладом на Парижской конференции. Его усилия остаются безрезультатными. Но Дюнан снова включается в борьбу, основывая в Париже специальный комитет. В июне 1872 г. он пишет родственникам из французской столицы:

«О, если б они только знали, сколько мне приходится трудиться, какие муки, тревоги, волнения приходится мне испытывать, если б они знали, в какой беспросветной нужде я живу… И вот я назначен председателем Постоянного международного комитета, созданного для подготовки Конвенции об участи военнопленных во всех цивилизованных государствах».

В Париже его выслушать не готовы, — что ж, Дюнан едет в Лондон! Во время публичной лекции, с которой он выступает в августе 1872 г., Дюнану от голода делается так плохо, что он не может даже закончить выступление. Но уже через несколько дней он снова выступает с новой лекцией, на этот раз в Плимуте. Тема лекции: международный арбитраж. Он излагает свой проект создания Верховного международного арбитражного суда. Семя брошено в землю…

Так начинаются два года изнурительной работы, напряженной борьбы, новых лишений. Цель Дюнана — созвать новую дипломатическую конференцию, которая приняла бы документ об участи военнопленных.

«Столь многочисленные испытания не напрасны, — пишет он своим родственникам 31 декабря 1873 г., — они очищают нас, подготавливая к Царству Божьему; но как же трудно их переносить — не по причине материальных лишений и попечений о завтрашнем дне, а из-за тех нравственных страданий, которые я испытываю при мысли о вас, о тех хлопотах, невзгодах, беспокойствах, которые выпадают на вашу долю из-за меня; я никогда не говорю об этом, но иногда мне начинает казаться, что я не в силах вынести этой скорби…»

Созыву конгресса покровительствует русский царь. По его предложению Россия выступает в качестве приглашающей державы, а конференция проходит в Брюсселе в августе 1874 г. Однако Александр II и его министры стремятся использовать международный форум в несколько иных целях, чем Дюнан: царь хочет расширить круг обсуждаемых вопросов и выработать «общие положения, регулирующие международные отношения в военное время».

«Враждебное отношение Англии помешает заключению дипломатического соглашения между европейскими державами по этому предмету», — отмечает Дюнан. Тысячам и тысячам людей предстоит пройти через лагеря Первой мировой войны, прежде чем конвенция, о заключении которой мечтал Дюнан, будет, наконец, подписана в 1929 г.!

Дискуссии на конгрессе разворачиваются в основном вокруг права войны. Вот что пишет Дюнан о его результатах:

«На этой неделе конгресс завершит свою работу. Я постоянно сражался с Россией, потому что Россия желает регламентировать ведение войны, подразумевая, очевидно, что война — нормальное явление, которое будет существовать вечно; что же касается меня и Общества военнопленных (а также Общества раненых), то мы желаем ограничить неизбежные ужасы войны — этого лютого бедствия, которое грядущие поколения будут рассматривать как безумие».

Интуиция Дюнана так совершенна, что он не ошибается никогда. Да, будет создан арбитражный суд, да, будет подписана конвенция о военнопленных, да, евреи возвратятся в Палестину, да, шедевры мировой литературы будут переведены на все языки мира. Но как нелегко за это бороться!

Еще одна дата — и общественная жизнь Дюнана завершится. 1 февраля 1875 г. в Лондоне собирается международный конгресс, цель которого — «полное и окончательное запрещение торговли неграми и работорговли».

Конгресс созван Всемирным альянсом порядка и цивилизации, который был создан Дюнаном, сначала в Париже, а после войны 1870 г. в Лондоне. Защищая своих самых обездоленных братьев, Дюнан в последний раз взывает к совести людей, заставляя их вспомнить о страданиях ближнего.

Начинаются годы скитаний: десять лет безысходной нищеты. Бездомный бродяга, он странствует пешком по дорогам Эльзаса, Германии, Италии. Он живет на милостыню, иногда за счет гостеприимства друзей. Один из них — г-жа Кастнер, которая вплоть до своей смерти в 1888 г. поддерживает его, невзирая ни на какие нападки и потоки клеветы, которые обрушиваются на этого человека даже после того, как он отходит от активной деятельности. Зависть и злоба преследуют его, словно фурии.

Потребуется еще немало времени, прежде чем ведущиеся сейчас серьезные исследования прольют свет на интеллектуальную деятельность Дюнана в этот период его жизни. Ограничимся пока что констатацией факта: в конце этого периода, в Хайдене, светлая мысль Дюнана достигает полной зрелости; это мысль гения, парящая над всеми битвами, чаяниями, превратностями своего века, чтобы предложить миру единственно возможный шанс выжить в тот момент, когда, пройдя сквозь горнила титанических войн ХХ века, этот мир осознает наконец свое единство, задумается о солидарности человеческого рода и встанет на путь созидания мирной жизни.

Какой удивительный путь: тридцать четыре года внутреннего приготовления, учебы, размышлений, незаметных трудов. Потом, с выхода в свет «Воспоминания о битве при Сольферино» и до банкротства «Кредит Женевуа» — пять лет славы и успеха. Затем наступают двадцать восемь лет нищеты, скитаний, отшельнической жизни. И наконец пятнадцать лет славы, в течение которых он так и не покидает палату хайденской больницы.

Анри Дюнан умирает 30 октября 1910 г. Не будем называть это концом, ведь сама жизнь свидетельствует, что о конце говорить здесь нельзя. Напротив, кажется, что Дюнан лишь обрел большую свободу, чтобы продолжать свой труд во всем мире. Он продолжает призывать новых последователей, служить примером, спасать тех, кто в беде. Поступок Дюнана повторяется ежедневно, по всей планете, там, где мужчины и женщины склоняются над страдающим человеком, не спрашивая его, откуда он и кому служит, а задавая ему один-единственный вопрос: «Тебе нужна помощь?»

Пьер Буассье