Воспоминания агента британской секретной службы. Большая игра в революционной России

Глава 10

Когда в июле 1917 г. я был в отпуске, внезапно получил распоряжение присоединиться к миссии Королевского летного корпуса в России. Я с радостным сердцем покинул вокзал Кингз-Кросс на полночном поезде, отправлявшемся в Абердин, чтобы узнать, каково реальное положение дел в новой, незнакомой мне России. Ранним утром следующего дня поезд пересек Форт-бридж. Под нами простирался Великий флот, а в воздухе висели аэростаты слежения, с которых велось непрекращающееся наблюдение на тот случай, если немецкая субмарина так или иначе сумеет проскользнуть в Форт-бридж. Мост находился под надежной охраной, и мне было интересно, сколько дал бы германский тайный агент за возможность провести на нем час.

В Северном море бушевал ужасный шторм, и, когда я прибыл в Абердин, он сотрясался от шквалистого ветра. Мы явно были обречены на переправу в такое ненастье. Плохая погода затрудняет действия подводной лодки, и я был рад, что риск быть торпедированным на корабле сводился к минимуму. Конечно, всегда существовал риск напороться на плавучие мины – ужасная вещь, которую можно встретить в бурном море, – но после гибели броненосного крейсера «Хэмпшир», произошедшей более года тому назад, когда лорд Китченер и весь личный состав корабля, кроме полудюжины служащих, погибли по пути в Россию, были приняты чрезвычайные меры предосторожности.

По-моему, судно, на котором я переправлялся через пролив, называлось «Юпитер», но я не уверен. Во всяком случае, это был похожий на яхту паром с очень низкой посадкой, у которого была репутация быстроходного судна. Паром показался мне слишком маленьким, чтобы выходить в море в такой шторм, который бушевал за пределами гавани.

На борту собралась необычная компания пассажиров, среди которых были русские и еврейские политики, жившие в ссылке в Соединенных Штатах, а теперь благодаря краху царизма возвращавшиеся в Россию. За исключением корабельной команды, все были в штатском. На борту судна также были несколько британских офицеров и офицеров союзнических армий, но, так как мы должны были ехать через нейтральные страны в Россию, мы не могли носить военную форму.

Моя военная форма, сабля, револьвер и снаряжение были заколочены в деревянные ящики, на которых были наклейки «Хапаранда – Торнио» (названия шведско-российских пограничных постов). Отправка военного снаряжения в ящике таким манером не являлась нарушением нейтралитета Скандинавских стран.

Мы медленно плыли к волнорезу прямо в пасть шторма, а затем помчались через Северное море к Бергену (второй по величине город в Норвегии. – Пер.). Это было одно из самых худших среди многих тяжелых морских плаваний в моей жизни. Миловидная девушка, с которой я познакомился в поезде по дороге в Абердин, теперь превратилась в маленькую несчастную развалину, которая лежала на небольшой кушетке и стонала, обращаясь к стюардессам: «О, пожалуйста, пожалуйста, пусть меня бросят за борт». Какое было облегчение, когда мы приплыли к Бергену и оказались в закрытом фьорде! На ночном поезде я доехал до Христиании; мне повезло, так как я достал для себя одно из немногих спальных мест. Из Христиании я поспешил в Стокгольм, где должен был оставаться одну неделю.

Экономическая ситуация в Швеции была очень напряженной. Как хорошие коммерсанты, шведы продали во второй год войны большую часть своих продовольственных запасов Германии по очень выгодной цене, но теперь, хотя денег было в изобилии и сундуки коммерсантов были полны ими, оказалось, что они не могут купить продовольствие для себя из-за блокады союзниками. Если Швеция предпочла продавать свое продовольствие Германии, то это было ее дело, но союзники не могли позволить ей пополнять свои запасы из-за границы за их счет. Из-за блокады к англичанам в Стокгольме не испытывали большой симпатии.

Шведы не были подсознательно настроены пробритански, как норвежцы. До войны у них были самые тесные экономические отношения с Германией. Веками Швеция выступала против России, и недобрые чувства, существовавшие между двумя странами, не улучшились благодаря интригам германских дипломатов и тайных агентов.

Одна из главных разведывательных организаций Германии находилась в Стокгольме, и в этом городе было полно шпионов, которые вели наблюдение за железнодорожными вокзалами, гостиницами, ресторанами и ночными клубами. Конечно, союзники тоже имели свои разведывательные организации, следившие за немцами; они использовали Стокгольм как базу для наблюдения за германским побережьем и проверки на прочность установленной блокады. Главные агенты всех этих разведок должны были выполнять свою работу, не нарушая нейтралитет Швеции и не задевая ее чувства, и все время старались умиротворить шведские власти.

Нейтралы, выезжавшие из Германии, могли рассказать о том, что происходило в этой стране днем раньше. Гамбургские, кёльнские и берлинские газеты появлялись в городе менее чем через двадцать четыре часа после выхода из типографии; их внимательно изучали различные разведывательные организации. Не раз германская разведка пользовалась этим и печатала специальные выпуски одной из главных газет, в которых публиковала информацию, рассчитанную на то, чтобы ввести в заблуждение и дезинформировать штабы союзников. Я остановился в отеле «Гранд» – одной из самых роскошных гостиниц в Европе; ее зимние сады были забиты публикой двадцать четыре часа в сутки. Казалось, никто в те дни не ложился спать.

Как только я зарегистрировался в отеле и показал свой паспорт для установления своей личности, за мной стали следить германские агенты. В первый раз, когда я вышел из своего номера, кто-то сумел проникнуть в него и осмотреть мои бумаги и багаж. Разумеется, гостиничная администрация не знала об этих периодических вмешательствах, иначе прекратила бы их немедленно. Но менее значительным агентам тайных служб приходится идти на такой риск и овладевать искусством профессионального взломщика, чтобы пробраться в номер и выйти из него незамеченным.

Меня заранее предупредили, что мои вещи будут досматривать, и я позаботился о том, чтобы не оставлять в номере ничего такого, что могло бы представлять хоть малейшую важность. Сознание того, что за тобой следят, вызывает очень неприятное чувство; это здорово действует на нервы. Через короткое время ты уже знаешь соглядатаев в лицо и начинаешь их ненавидеть. Время от времени ты чувствуешь, что избавился от слежки, а затем внезапно, когда ты меньше всего ожидаешь этого, один из шпиков появляется снова. Видные общественные деятели, за которыми присматривают детективы ради их собственной безопасности и защиты, начинают питать отвращение к своим защитникам и зачастую с готовностью идут на риск быть убитыми ради освобождения от наблюдения на несколько часов.

Однажды днем, войдя в вестибюль отеля, я заметил громилу, следившего за мной. Он разговаривал с человеком, стоявшим ко мне спиной, в котором, когда он повернулся ко мне лицом, я узнал Ганса Гартвига, российского подданного немецкого происхождения, которого знал много лет назад, когда учился в школе.

В вестибюле было полно людей, но мне удалось занять небольшой столик и заказать кофе. Через одну-две минуты один из старших официантов, который, как я знал, был немецким агентом, очень вежливо спросил меня, не разрешу ли я другому господину сесть за свой стол. Я дал свое согласие и засмеялся про себя, когда увидел, что ко мне ведут Ганса Гартвига.

Мне было интересно, узнает ли он меня. Но он не узнал. У него было новое имя. Он был не Ганс Гартвиг и даже не немец. Он научился прекрасно говорить по-английски и пришел к моему столику специально, чтобы вступить со мной в разговор. Разумеется, сказал, что он швед и симпатизирует британцам.

Он вел себя очень умно, но это был тот случай, когда рыбак встретил рыбака, однако небольшое преимущество было на моей стороне, ведь я узнал его и был настороже. Два или три дня он пользовался всякой возможностью поговорить со мной, и мы даже обедали вместе.

Я зашел в британское консульство и засвидетельствовал свое почтение британской дипломатической миссии. Из-за каких-то проблем на российской границе во время Корниловского мятежа мне было необходимо пойти в российское консульство и в дом российского военного атташе, прежде чем уехать в Петроград. Во все эти места за мной тенью следовал мой отвратительный соглядатай. Ганс Гартвиг тоже решил, что меня стоит «разрабатывать», и пригласил меня однажды вечером на ужин: «Всего лишь небольшой ужин на четверых. Мне доставит огромное удовольствие, если вы станете моим третьим гостем». Следующий день был последним днем моего пребывания в Стокгольме перед поездкой на север, и я с радостью согласился. Разумеется, Ганс не знал, что я уезжаю. На следующий вечер, как мы договаривались, я спросил, за каким столом он сидит, и увидел, что это уединенный стол, стоявший в одной из ниш огромного ресторана. Поднявшись мне навстречу, он рассыпался в сожалениях, что другая дама не смогла в последний момент прийти на ужин и он сам должен рано уйти, но не смогу ли я после его ухода развлечь даму, которую он собирается мне представить.

Разумеется, план состоял в том, чтобы оставить меня вдвоем с женщиной в надежде на то, что ей удастся вытащить из меня информацию, которую Ганс не мог выудить у меня сам. Это одна из старейших уловок, применяемых секретными службами. Он представил меня мисс Ирме Йохансен, очень красивой женщине в изысканном наряде.

Но дело в том, что, хотя Ганс считал мисс Йохансен одним из своих лучших агентов, он сильно ошибался. На самом деле она была одной из наших «звезд» на службе британской разведки и работала в нашей контрразведке.

Ганс заказал хорошо продуманный ужин. На столе были лобстер, цыпленок, мороженое с ломтиками ананаса и взбитыми сливками, с которым мы пили великолепное ледяное марочное вино «Молоко любимой женщины». Когда подали кофе мокко, Ганс попросил его извинить. Он, безусловно, был очень милым хозяином и подумал обо всем. Он отдал распоряжение метрдотелю подать нам ликерные конфеты, фрукты и бутылку шампанского «Мамм», чтобы мы остались довольны вечером, и умолял меня заказывать за его счет все, что мы захотим; и затем он ушел.