НАЧАЛО И ВЕРШИНА

Да, читатель, мы снова обращаемся к начальному периоду творчества любимого писателя. Каждый большой художник приходит в литературу своим путем. У Верна он был достаточно оригинален. Именно поэтому этот том открывается произведением, которое часто цитируется, но редко попадается на глаза читателю в полном виде. Познакомившись с достоверными воспоминаниями писателя о своем детстве и юности, поклонник «Необыкновенных путешествий» поймет, откуда у сочинителя текстов к проходным музыкальным комедиям вдруг зародилась дерзкая мысль: заставить своих героев обойти, объехать, облететь весь земной шар... «Воспоминания о детстве и юности» были предназначены для американского детского журнала, издававшегося в Бостоне. По неизвестной причине они так никогда и не были отправлены за океан. В 1931 году рукопись — восемь пронумерованных листочков — появилась на одном из лондонских аукционов.

Приобретенная для женевской библиотеки им. Мартена Бодмера, она хранилась там более четырех десятилетий и только в 1974 году увидела свет в парижском издательстве «Эрн» — в сборнике «Тетради Эрна», составленном Пьером Андре Туттеном и посвященном жизни и творчеству Жюля Верна. В 1998 году сборник переиздали (с него и сделан публикуемый перевод). Кроме того, текст «Воспоминаний» был воспроизведен в 1990 году в десятом номере «Тетрадей музея Жюля Верна» (Нант). На русский язык «Воспоминания» с небольшими сокращениями впервые переведены Е. Брандисом. Верновский текст, насколько известно, является единственным документом, рассказывающим о зарождении у писателя страсти к путешествиям, о попытках реализовать свои стремления и о влиянии юношеских увлечений на выбор писательского пути. Без ссылок на этот текст, в частности на вторую и четвертую части, сейчас не обходится ни одна биографическая работа о знаменитом писателе. Уже одно это оправдывает включение столь небольших по объему заметок в состав собрания сочинений.

Выходит, совсем не случайно молодой едва известный автор ступил на тропу, где его поджидала госпожа Удача. И одним из первых шагов на этой творческой тропе должен был стать роман «Дядюшка Робинзон». Выбор такой заезженной к середине позапрошлого века темы определили юношеские литературные увлечения Жюля.

Мальчиком он читал много, и больше всего — про путешествия в дальние страны. Особенно будущий писатель выделял робинзонады. Тему, начатую в XVIII веке Дэниелем Дефо, охотно развивали авторы начала XIX века, в том числе детские. Во Франции их было немало. Широкую известность получили, например, книги «Двенадцатилетний Робинзон» мадам Малле де Больё, «Робинзон в песках пустыни» мадам де Мирваль, «Приключения Робера-Робера» Луи Денуанет «Ледовый Робинзон» де Фуйне, «Эмма, или Девичий Робинзон» мадам Вуалле. На фоне этих эпигонских и довольно посредственных произведений выделялся переводной «Швейцарский Робинзон», сочинение бернского священника Давида Висса (1743— 1818), талантливо переложенное на бумагу его сыном Иоханном Рудольфом Вис-сом (1782—1830). Эта книга стала любимым чтением маленького Жюля. В своих «Воспоминаниях о детстве» Верн объясняет, почему он предпочел «Швейцарского Робинзона» английскому оригиналу: здесь было много героев, больше действия, больше драматических ситуаций, больше и нравоучительных выводов — всё это казалось юному уму привлекательнее треволнений одиночки, заброшенного в лишенный двуногих собратьев мир. Уже на склоне лет маститый писатель признается (в предисловии к роману «Вторая родина»). «Робинзоны были книгами моего детства, и я сохранил о них нетленную память. Частое чтение этих книг лишь упрочило их сюжеты в моей памяти. Позже от современных произведений я никогда не получал таких впечатлений. Нисколько не сомневаюсь, что привычка к такого рода приключениям инстинктивно вывела меня на дорогу, по которой я должен был когда-нибудь пойти». Еще один роман оказал влияние на мечтателя-подростка: «Кратер» Фенимора Купера. Здесь тоже изображена «групповая робинзонада». Однако после ординарно-приключенческой первой части американский автор ударяется в обществоведческую фантазию. Думается, что для мальчишки-школьника куперовские социальные мечтания были просто скучной материей, хотя впоследствии писатель Верн охотно воспользуется виссовско-куперовской идеей: показом выдуманной географической среды, где ради достижения авторских целей можно произвольно смешивать любые природные ландшафты, любые биогеографические зоны планеты.

А наряду с придуманными историями Жюль любил читать и описания подлинных переживаний спасшихся при морских катастрофах людей. Речь идет о популярном в те годы сборнике «Знаменитые кораблекрушения», настоящей энциклопедии морских происшествий (из которой, кстати говоря, взрослый Верн не раз будет черпать как сюжеты, так и описания характерных частностей). Вполне возможно, что двенадцатилетним подростком он видел на сцене нантского театра спектакль «Кораблекрушение “Медузы”», заполненный всевозможными натуралистическими подробностями, призванными оказать максимальное воздействие на зрителя.

Жюль не ограничивался чтением. Как видно из помещенных в этом томе «Воспоминаний о детстве и юности», он вместе с братом Полем серьезно изучал на практике мореходную науку. Приключение на русловом острове Луары принесло мальчишке самые, пожалуй, яркие впечатления в его пока еще недолгой жизни. Спасение с тонущего «корабля», пребывание — пусть совсем коротенькое — на необитаемом острове позволило прочувствовать вкус дальних странствий. Такого знания не могла дать ни одна книга.

Итак, литературная робинзонада... В 1862 году Верн сообщал Дюкенелю, одному из своих друзей, что собирается продолжить традицию, начатую «Робинзоном Крузо». И с энтузиазмом, свойственным малоизвестным авторам, добавлял: «Это ново, это современно, это — из области научных чудес». Принято считать, что речь шла о романе «Дядюшка Робинзон», начатом годом ранее. Однако известно, что в то же время писатель трудился над вскоре ставшими знаменитыми «Воздушным путешествием» (первоначальное название романа «Пять недель на воздушном шаре») и «Приключениями капитана Гаттераса». Вполне вероятно, что это утверждение можно отнести к любой из перечисленных вещей.

Верн любил работать сразу над двумя-тремя произведениями, и невоплощенный замысел мог находиться в работе годами. Известно, в частности, из письма Этцелю, датированного сентябрем 1865 года, что писатель прервал на две недели работу над корректурой романа о детях капитана Гранта: «Но я не отдыхаю, я мечтаю о чудесном робинзоне. Это абсолютно необходимо, это сильнее меня. Приходят великолепные идеи, и, если я напишу эту вещь, она принесет нам доход, по меньшей мере в три раза выше “Швейцарского Робинзона”, вы будете довольны, и я тоже. Если это не для нас, то для наших детей, и мы не пожалеем...»[359] Входящий в моду автор упоминает здесь новый перевод его любимой книги, выполненный по заказу Этцеля и публиковавшийся с начала 1864 года в «Магазине для воспитания и развлечений».

Издатель откликнулся на энтузиазм своего автора, и Верн торопится переслать в Париж еще не оконченную рукопись, для чего подключает к работе свою жену Онорину, которая более разборчивым почерком переписывает часть текста. Вообще-то Жюль с почтением относился к замечаниям издателя, но случались и вспышки неудовольствия, последнее произошло и с «Дядюшкой Робинзоном». Какая-то часть критических замечаний была справедливой. Но имелись и придирки. Например, на полях рукописи против имени одного из героев, Роберта, стоит пометка: «У Вас же был только что Роберт — Грант». Главное, чем был недоволен Этцель, касалось самой сути романа. Не нравилось обилие малолетних героев, не пришлась по сердцу слишком большая самостоятельность старших детей. Возможно, Этцель, сам написавший много детских назидательных историй, просто-напросто не хотел, чтобы такая тематика, даже на время, превалировала в журнале.

В 1869 году автор делает новую попытку пристроить свое детище. На этот раз упор делается на оригинальность: мол, роман будет в корне отличаться от предыдущей полусотни робинзонад. Из текста убраны все намеки на «Швейцарского Робинзона». Нет и никакого соперничества с ним. Этцель, кажется, на этот раз согласен. Он даже публикует в июне 1870 года анонс о скорой публикации в «Магазине для воспитания и развлечений» первой части нового романа, который должен носить название «Дядюшка Робинзон». Однако начавшаяся франко-прусская война меняет планы писателя. И хотя в одном из писем 1871 года он сообщает: «Я весь зарылся в “Робинзона”», пишет он уже совсем другую книгу, которая появится в 1874 году и будет называться «Таинственный остров». В первой части этого шедевра будут использованы наработки «Дядюшки...». Любой поклонник Ж. Верна без труда их обнаружит. Ну, а что же случилось с самим многострадальным романом? Он так и остался неоконченным. После успеха энергичных и много знающих героев «Таинственного острова» писатель посчитал, что возвращение к «Дядюшке» станет очевидным шагом назад. А зря! Французская критика считает, что «неокон-ченность нисколько не умаляет ни оригинальности, ни изобразительной силы» романа[360].

«Дядюшка» был первым опытом в многочисленной серии верновских робинзонад (не всегда сюжет в них разыгрывался на необитаемом острове — часто ситуацию вполне точно моделировало пребывание героев в труднодоступных уголках планеты). И в нем уже просматриваются все основные темы подобных романов из серии «Необыкновенные приключения». Но вместе с тем «Дядюшка...» уникален хотя бы потому, что нигде больше Верн не будет так ретиво соперничать со своим литературным прообразом. И ни в одном другом романе не будет с такой убежденностью изображать обустройство на голом месте семьи, лишенной всего, кроме воли к жизни и энтузиазма.

«Дядюшка Робинзон» стал первым произведением Верна, где главные роли отданы детям. Подростки и юноши еще не раз появятся на страницах «Необыкновенных путешествий», но только дважды («Два года каникул» и «Путешествие стипендиатов») их роль будет сравнима по важности с местом, занимаемым в романе юными представителями семейства Клифтон. Может быть, оттого наставительный тон особенно силен на страницах «Дядюшки...». Французские литературоведы находят здесь явное сходство с идеями Руссо. Автор пытается утвердить в читателе мысль, что личный опыт предпочтительнее долгих теоретических штудий. Жизнь на лоне природы гармоничнее всего формирует человеческую личность. При этом не надо забывать, что человек должен брать у природы только самое необходимое для своего существования.

Кстати про обучение. «Дядюшка Робинзон» был едва ли не первой попыткой будущего мэтра приключенческого жанра создать «научный» роман того типа, который был нужен Этцелю. По ходу действия юные герои (и юные читатели вместе с ними) получают необходимые сведения по географии, минералогии, зоологии. Но основным «учебным предметом» в этом романе становится ботаника. Французские исследователи[361] считают, что это не случайно. По их мнению, Верн вынес из школы основательные познания по этой дисциплине. На всю жизнь запомнил он школьные экскурсии в нантский Аптекарский сад, где находилась богатая коллекция флоры со всех континентов. Разумеется, знал писатель и о свойствах тех экзотических деревьев, которые использовались при строительстве домов в его родном квартале на острове Фейдо. Его первые герои, Гарри Клифтон и Флип, а немного спустя и Харберт из «Таинственного острова», обнаруживают неподдельный интерес к растительному миру, свойственный и самому писателю.

Сохранились две рукописи «Дядюшки Робинзона». Для публикации Кристианом Робеном была выбрана более полная, часть которой переписана рукой Онорины Верн. С этого издания и выполнен русский перевод, впервые предлагаемый в этом томе отечественному читателю.

Второй роман данного тома — «Паровой дом» — написан в самое славное для Верна десятилетие, в семидесятые годы. Друзьям и почитателям Сэмюэла Фер-поссона, капитана Гаттераса, детей капитана Гранта, Мишеля Ардана и капитана Немо писатель, становившийся год от году все популярнее, подарил в этот период «Вокруг света в 80 дней», «Таинственный остров», «Мишеля Строгова», «Пятнадцатилетнего капитана» и другие популярные романы. Достойным завершением декады семидесятых стал «Паровой дом». Роман этот особенный. В нем впервые Верн касается темы национально-освободительной борьбы угнетенных народов. Интерес этот вызревал у него подспудно. Свидетель поражений парижских революций 1848 и 1871 годов, Верн не приветствовал радикальных решений социальных конфликтов. То же можно отнести и к конфликтам межнациональным. Именно поэтому в «Паровом доме» положительными героями оказываются колонизаторы-британцы, а не примкнувшие к освободительному движению коренные жители Индостана. Писатель с недюжинными знаниями природы субконтинента, большой ценитель историко-архитектурных памятников, писатель, проникающий в тонкости религиозных верований туземцев, увы, оказался совершенно не способным провести элементарный общественный анализ. Для него весь калейдоскоп разноязычных и разноликих племен и народов сводится к одному понятию «индусы». Все, не исповедующие индуизма или ислама, просто-напросто объявляются дикарями. А значит, для «цивилизованного» человека есть только один способ борьбы с проявлениями их недовольства — сила. Правда, Верн старается быть объективным: вспоминая про недавнее (относительно действия романа) национальное восстание, он обвиняет в излишней жестокости обе противоборствующие стороны, но вместе с тем — как и подавляющее большинство европейцев — отказывается признавать за этим движением статус общенародного. Для автора оно только бунт недовольной солдатни, умело использованный ловкими авантюристами. В какой-то степени такая позиция объясняется качеством полученной информации (в основном из книги де Вальбезена «Новые заметки об англичанах и Индии», хотя какие-то сведения автор почерпнул и из цикла статей о Британской Индии, опубликованных в феврале — марте 1858 г. в журнале «Мюзе де фамий», где сам же печатался). Справедливости ради скажем: при всей тенденциозности полученных сведений ее никак нельзя было назвать целиком ложной. Немало вождей восстания из числа феодальной аристократии действительно присоединилось к движению из корыстных побуждений. Таков, в частности, главный антигерой романа Нана Сахиб. Писатель даже облагородил образ этого мстительного, жестокого и расчетливого человека. Обиженный англичанами, лишившими его крупной суммы, ежегодно выплачивавшейся колониальной администрацией на содержание его приемного отца, пейшвы Пуны, тридцатилетний бонвиван решает добиться своих прав с помощью ружей восставших сипаев. Он самовольно провозглашает себя правителем (пейшвой) Бихара и становится во главе одной из повстанческих армий. При этом его врагами становятся не только все европейцы, но и местные жители, сотрудничающие с иностранцами. В ходе борьбы Нана Сахиб не раз проявлял чрезмерную жестокость, запятнав себя кровью мирного населения, в том числе женщин и детей. Тем не менее в рядах восставших он пользовался безусловным авторитетом и по праву являлся одним из руководителей освободительного движения. Потерпев в конце концов поражение от британских войск, Нана Сахиб скрылся в непальских горах, где всякий след его затерялся навсегда.

Жюль Верн воскрешает этого непримиримого врага европейцев, противопоставляя Нане британского служаку, безгранично преданного не столько даже королеве, сколько самой идее превосходства англо-саксонской нации над всеми остальными. В сороковые годы XIX века эта идея предельно четко выражалась в знаменитой песне «Правь, Британия!». Помимо высших интересов действиями главных героев «Парового дома» руководят и личные мотивы. Писатель ставит Нану и полковника Манро, нанесших друг другу незаживающую рану, в непримиримо враждебные отношения, которые порождают все новые и новые жестокости. Здесь надо отвлечься от занимательного приключенческого сюжета и призадуматься над судьбами главных героев. Верн под маской бесхитростной развлекательности создает глубоко символическое произведение о тщете всякой ненависти, всякого насилия вообще. Думается, этот великий гуманистический вывод и является главным в романе.

Трагедия в книге разворачивается на фоне прелестных описаний фантастически красивой природы, причем автор проводит читателя по разным физико-географическим зонам Индии, по разным ее климатическим поясам. Конечно, с точки зрения современной науки о Земле, не все в этих описаниях строго отвечает действительности. Но, во-первых, Ж. Верн не был естествоиспытателем и мог чего-то просто не знать. Во-вторых, сам уровень науки 120 лет назад заметно отличался от нынешнего. И не столько уровень самой науки, сколько уровень информированности общества о научных достижениях. Так вот, одной из заслуг мэтра было создание обширнейшей картотеки, куда заносилось все прочитанное или услышанное им о новых научных открытиях, необыкновенных природных явлениях, перспективных изобретениях. Картотека эта к концу XIX века составляла около 25 тысяч карточек. Но и она не всегда помогала.

Помимо великолепных пейзажных зарисовок читатель, безусловно, не забудет и превосходных верновских описаний архитектурных достопримечательностей городов Северной Индии (а роман, надо сказать, имеет подзаголовок «Путешествие по Северной Индии»), не останется он глух и к описаниям местных обычаев и верований. Страницы, им посвященные, исполнены такой жизненной силы, словно автор сам долгие месяцы провел в странствованиях по индийской земле. Правда, он основательно изучил книгу Луи Руссле и даже приурочил действие романа ко времени пребывания этого путешественника в Индии. Говорят, что Верн и в самом деле мечтал о поездке в Индию, но строгие условия договора с издателем не позволяли ему реализовать эти намерения.

Формальным поводом для написания книги могло стать отпльггие сына писателя, Мишеля Верна, в Индию. Юноша отправился туда осенью 1878 года, и скорее всего отец очень хотел загрузить непутевого сына полезной информацией для путешествия в чуждый европейцу мир. Возможно, что работа над романом началась сразу же после окончания «Таинственного острова», в последних главах которого также идет речь об индийском национальном восстании 1857 — 1859 годов.

Как обычно, еще не полностью окончив работу, Верн послал рукопись издателю для отзыва. Этцель в целом одобрил роман, но, как всегда, оставил на полях свои замечания, в общем-то второстепенные. Но они вызвали неожиданную реакцию автора. «Если Вы считаете, — пишет Жюль Этцелю, — что публике наскучили то ли жанр, то ли автор, я не стану спорить с этим... Конечно, я устал и даже начинаю подумывать, не пора ли мне теперь писать по одному тому в год, не больше. Все это я говорю совсем не потому, что обиделся. Так думать Вы могли бы, слишком мало меня зная! Вам прекрасно известно, что я не стану лезть в бутылку из-за своей персоны или из-за того, что я делаю. Известно Вам и мое истинное мнение о приключенческих романах. Бывают среди них удачные, но далеко не всегда, и, может быть, другому автору удастся сделать их лучше, чем мне. Я приму это как должное. Но уверяю Вас, публику заинтересует драматическое действие романа Паровой дом. Эпизодов там много, а что касается Индии, то книга готовилась с таким тщанием, что специфики хоть отбавляй. Если я ошибаюсь, пусть даже с этой точки зрения, значит, я уже не могу писать романы!»[362] Видимо, определенная резкость ответа объясняется семейными осложнениями автора. Именно в момент работы над книгой писателя очень огорчил сын, уехавший в Гавр с похищенной им юной певицей. Жюль пытался лечиться трудом, уйдя с головой в работу, но внутреннее душевное напряжение все равно нередко вырывалось наружу.

Что же до критического замечания о будто бы утрачиваемой способности писать романы, оно выглядит не более чем кокетством. Стоит только вспомнить, какой способ передвижения по Индии избрал для своих героев (и для себя самого) Верн! Стальной гигант нисколько не уступает другим техническим придумкам мастера, а сходство формы машины с обликом живого существа приводит к целой серии трагикомических ситуаций. Идею экипажа с паровым двигателем писатель позаимствовал у знакомого механика, демонстрировавшего экспериментальную «паробеглую коляску» на пляже в Кротуа, скромной деревушке на берегу Ла-Манша, где месяцами проживал Ж. Верн; здесь же был первый порт приписки его собственной яхты. Но с каким размахом романист украсил эту необычную повозку! Думается, от такого «автопоезда» путешественники не отказались бы и в наши дни...

«Паровой дом» начал печататься, как обычно, в «Журнале для воспитания и развлечений» с 1 января 1879 года. Отдельные книжные издания были выпущены Этцелем в июле и ноябре 1880 года. Тогда же, в 1880 году, появился первый перевод романа на русский язык. Он публиковался в журнале «Еженедельное Новое время» (т. 5—8). Книжные издания выпущены в 1882 году почти одновременно в Москве (издание Хлебникова) и Петербурге (типография А. А. Краевского).

Анатолий МОСКВИН


Загрузка...