Воспоминания участника В.О.В. Часть 2

10.07.68.

Я вылез из блиндажа. На воздухе находиться конечно опаснее. Здесь всегда могут чем-нибудь зацепить умышленно или случайно. Зато в блиндаже одолевает такой страх неизвестности, что будто тебя подталкивает кто-то вылезти из него. Если не вылезешь, а бомбежка будет продолжаться, то обязательно уснешь. Особенно это сказывается на людях со слабой нервной системой. Во время длительных бомбежек дети и старики засыпали как правило. Со мной также случался такой грех. Не выдерживали нервы. Теперь же, когда я вылез из душного и темного блиндажа на воздух, то почувствовал себя так, будто я вылез из душной бани. Кроме всего, я на некоторое время освободился от проклятой связи, которая все равно бездействовала и неизвестно для чего существовала. Неопределенность изматывала больше, чем немецкие бомбы и снаряды. Еще только сделал десятка два шагов, как сразу бросилась в глаза картина, которая резко отличалась от утреннего положения. Утром по дну оврага солдаты шли строем. Слышались команды. Чувствовалась какая-то деловитость. Теперь же, люди двигались в обратную сторону. Навстречу мне, в село, шли раненые, бежали напуганные солдаты или просто дезертиры. Масса бегущих людей с каждой минутой все нарастала. На мои вопросы никто ничего не отвечал, и только безнадежно махали рукой и бежали прочь. Ко мне подошел бегущий кавказец. Его ранило в рот, и он что-то говорил. Показывал мне красноармейскую книжку. Кровь лилась из рта на подбородок, шею. Вся грудь гимнастерки пропиталась кровью. Его речь было невозможно понять и я, только махнув рукой, побежал со своими котелками разыскивать кухню. Кавказцу, наверное, оторвало язык. Люди в военной форме бежали по оврагу уже не группами или поодиночке, а сотнями. Дно оврага спасало от пуль, сюда реже залетали снаряды. Уже было трудно идти вперед, навстречу бегущим. Солдат стало столько много, что мне вспомнились демонстрации, когда они расходятся в конце. Идти долго не пришлось. Неожиданно для самого себя я увидел свою кухню. Извозчик пытался выехать из оврага. Дорога была забита людьми, проехать было невозможно и возчик направил лошадь по склону оврага. Склон был крутой, лошадь напрягала силы и не могла вытянуть кухню. Ей помогали люди. Я тоже было решил подтолкнуть. Однако не успел. В кустах что-то громко разорвалось, наверное, снаряд, лошадь подпрыгнула задними ногами, дико заржала, остановилась и как-то неестественно стала потягиваться. Из бедра задней ноги толстой струей била кровь. Лошадь медленно опустилась на передние ноги, шумно выдохнула воздух и начала биться. Возчики бросились выпрягать лошадь. Возвратиться назад стало невозможно. Плотная, тысячная масса людей бежала по дну оврага, увлекая за собой все встречное. Я вылез из оврага, пытаясь через село добраться до своего блиндажа. Здесь сверху свистели пули. Люди прятались в укрытия, снова сбегали вниз в овраг. С противоположной стороны оврага метрах в двухстах появился немецкий танк. Когда я еще раз обернулся, то на краю оврага стояло уже несколько танков. Теперь началось избиение потерявших волю и рассудок людей. Солдаты позабыли, что они воины, а страх превратил их в скот. Все старались как можно быстрее выбраться из оврага. Все бежали, давя друг друга. Крик каких-то команд, дикие вопли и стрельба, слились в единое. Внизу овраг превратился в ад. Вверху, над всем этим стоят безжалостные стальные чудища и хладнокровно, а может быть с удовольствием посылают вниз на людей смерть.

Я вырвался в деревню. Во дворе крестьянского дома бегали офицеры и солдаты. Один, видимо, старший из них, энергично распоряжался. Потом раздался взрыв, соломенная крыша дома поднялась вверх, в стороны полетели бревна, солома. За грохотом было слышно, как страшно закричал старший распоряжавшийся офицер. Из груди фонтаном била кровь. Офицер, наверное, машинально старался держаться на ногах. Колени его стали медленно подгибаться, но в этот момент двое других подхватили офицера за руки молча смотрели на него и не знали, что делать. Видно, растерялись. Офицер еще что-то говорил. Однако рана была смертельной и он медленно, но с видимым достоинством, обмяк. Повис на руках, голова беспомощно упала на грудь.

Деревня горела. Повсюду рвались снаряды. В стороны летели бревна, земля, солома. Дым застилал дорогу, дома. Плохо стало ориентироваться. Прежние знакомые предметы стали выглядеть совсем иначе. Я тщетно пытался отыскать свой блиндаж.

Так как многие дома уже горели и картина изменилась, я долго блуждал. Наконец я нашел свой блиндаж и влез в него, где сидели в растерянности с серыми лицами мои напарники по связи. За время моего отсутствия в блиндаже произошли изменения. Забрав с собой телеграф и радиостанцию ушли радист и телеграфист. Куда они ушли и по чьему приказу, было неизвестно. Оставшиеся в блиндаже связисты, тоже собирались уходить. Видя бегущих мимо толпы отчаявшихся, полусумасшедших от страха солдат, каждый понимал, что произошло непоправимое, страшное. Надо было что-то предпринимать. Но что делать? Как выбраться из этого страшного места? Уйдешь без приказа - поступишь как дезертир и предатель, за что понесешь наказание. Оставаться здесь дальше невозможно. Попадешь к немцам. Те, которые были посообразительней, потихоньку, будто бы между прочим выходили из землянки, смешивались с бегущими солдатами и больше не возвращались. Осталось нас двое. Один старый украинец из-под Полтавы, который вместо слова телефон говорил телехвон и я. Что было делать? Стреляли где-то совсем рядом, вокруг блиндажа. Связи ни с кем не было, спросить не у кого. Вокруг все бегут и никто ничего не знает. Тогда я пустился на маленькую военную хитрость. Я сказал, что имущество в такой обстановке может пропасть. Его надо спасти. Не долго думая, ножом перерезал провода, которые соединяли коммутатор с полками дивизии. Взвалил себе на плечо и вылез из блиндажа. Следом за мной бежал тот самый связист, что телефон называл телехвоном.

Чтобы разобраться, куда лучше бежать и немного отдышаться, спрятались в глубокую воронку. Мой попутчик в руках нес телефон. Он, указывая на него, сказал:

- Давно бы надо было так. Те хлопцы, еще когда все тикали.

- Как тикали? - удивился я.

- Да так, вот так как мы с тобой. Взяли свое имущество и бегом понесли спасать его.

- Без приказа? - снова спросил я.

- А кто ж его даст, этот приказ? Видал, что творится? Мабуть еще и награды получат за это. Они же не просто от страху, як скажем ты и я, а по порядку. От немца свое имущество спасли. Понял теперь? А мы с тобой самые герои. Герои потому, что мы с тобой ушли самые последние и ничего не оставили. Багаж, что у нас в руках, це ж наше оружие. В нашем деле это важнее винтовки.

Немного отдышавшись и сориентировавшись в обстановке, решили бежать в село. Туда же, в село, подальше от страшного оврага, бежали толпы пехоты. Село горело во многих местах. Отдельные люди, военные и гражданские, бегали возле домов, что-то выносили. Войска группами и в одиночку, без команд, покидали село. Трудно было понять, что произошло. Стрельба, крики, дым. Никакого порядка. Солдаты перепуганы, многие без оружия. У всех на уме было только одно. Скорее бы убежать из этого страшного места. И все бегут. Бегут ничего не видя и ни о чем не раздумывая. Настоящее стадо, только людское. В водовороте событий затерялся мой попутчик. Наконец я выбежал из села. Здесь уже стреляли не так сильно. Исчез страх смерти. Появилось легкое приподнятое настроение. Настроение, которое бывает после сдачи трудных экзаменов или чего-то необычного. Здесь, на окраине села, беглецов было как-то меньше. Они куда-то рассосались. То ли попрятались по домам и огородам, а может быть, некоторые снова вернулись туда, где стреляло больше. За деревней, при спуске с горки, в узком месте дороги, стояли, бегали и что-то кричали люди в военной форме. Стоило только приблизиться поближе, как сразу все стало понятным. Заградительный отряд сдерживал натиск бегущих. Здесь же, на дороге, валялось несколько застреленных солдат. По-видимому вынужденная мера по наведению порядка, в этом бегущем сброде обезумевших воителей. Солдаты лежали в разных неестественных позах, их гимнастерки были пропитаны кровью, запачканы землей, пылью, травой. Смотреть на них было страшно. Каждый из бегущих, видя это впечатляющее зрелище, мгновенно как бы трезвел, останавливался и делал вид будто бы это не он сюда прибежал в страхе. Некоторые сразу останавливались и виновато ждали, что будет дальше. Другие пытались свернуть в сторону или уйти назад. Однако всех их задерживали. В стороне дороги выстраивали и весьма быстро приводили в боевой порядок.

В центре дороги с пистолетом в руках стоял энергичный и по-видимому, очень смелый майор Бельченко. Я знал его как комиссара и никогда не думал, чтобы комиссар вот так энергично, один, на дороге, смог организовать заградительный отряд и повернуть бегущих. Среди паникеров встречались такие нахалы. Они, невзирая ни на что, пытались всеми способами прорваться через цепь солдат. Однако, здесь долго ни с кем не разговаривали. Немедленно становились в строй или прямо на дороге смерть. Застреленных за ноги оттаскивали с дороги в сторону. Меры были весьма эффективными. Позже, бегущие солдаты и сами не пытались бежать. Видя строй, они без команды выстраивались. Среди дезертиров находились и офицеры разных рангов. Под их началом боеспособный отряд солдат уже сам рвался в бой. Может быть, это обычный психологический момент на войне. Нет вожака - нет армии. Без него люди тоже бывают стадом.

Пока я стоял и размышлял, что мне делать с моим коммутатором и с самим собой, кто-то сверху позвал меня по фамилии. Я поднял голову. На полуторке, доверху груженой каким-то имуществом, сидел Мишка Ивановский. В одной руке он держал обглоданную селедку, а другой энергично махал мне, чтобы я лез на машину. Меня долго приглашать не пришлось. Впереди нас, на легковой штабной машине ехал заместитель начальника связи дивизии. Он переговорил с заград-отрядом и нас пропустили. Машины выехали из села. Впереди, на легковой, ехало начальство, сзади мы с Мишкой. Полуторка везла штабное имущество. В кузове лежали какие-то ящики, столы, стулья и еще чего-то такое непонятное. В кабине сидел ст. лейтенант, который командовал полуторкой. Из села выехали относительно спокойно, без примочек.

Мишка выбросил обглоданную селедку и из-за пазухи достал новую.

- На вот, поешь, у меня много. - Сказал он и поведал мне подробности сегодняшнего боя.

Немцы, неожиданно танками смяли пехоту. Прорвались к деревне. Началась паника, полки потеряли управление, побежали. Поскольку отбиваться от немцев было нечем, да и некому, все бросились бежать. Многих поубивали. Сам он оказался за линией фронта, в тылу немцев. Но так как немцев было мало и они были не везде, Мишка легко добрался до деревни. В деревне он вышел к горящему продовольственному складу. Склад растаскивали солдаты. Соблазнившись, Мишка забежал внутрь и набрал селедки.

- Вот сколько. - Показал он на карман и на пазуху.

Когда он выбежал из склада, то натолкнулся на эту машину. Старший лейтенант бегал возле склада и ругал солдат за мародерство. Он помог ему. Потом рядом с машиной и складом стали рваться снаряды. Они, вскочив в машину, едва унесли ноги. В итоге, Мишка, улыбаясь, спросил меня:

- А ты знаешь на чем мы едем?

- На чем?

- На подарках.

В мешках, на которых мы сидели, находились подарки бойцам, присланные из Средней Азии. Урюк, кишмиш. В бутылках вино. Сидеть наверху и ехать подальше от фронта было весело. На радостях мы залезли в ящики с фруктами. Так как мы были достаточно голодны, то и кушали наспех едва прожевывая. Чтобы еда легче проходила, Мишка вытащил из ящика бутылку вина. Вместе с нами наверху ехал пожилой небритый солдат. Предложили ему вина и фрукты. Тот отказался и посмотрел на нас с нескрываемым неудовольствием.

- Бери, - сказал Мишка, - уж если убьют, то, по крайней мере, перед смертью наедимся.

Солдат отвернулся и перестал нас замечать. Вот здорово, у нас как праздник.

- А ты знаешь, Мишка, ведь у меня сегодня в самом деле праздник.

- Какой? - спросил он.

- Сегодня мне исполнилось 19 лет. Я сегодня именинник.

- Вот это да! - Сказал он. - Двадцатого мая?"

- Да.

- Тогда давай еще выпьем!

Мы выпили еще. Небритый солдат отказался выпить и на этот раз. За селом мимо проехали артиллерийские пазики. С десяток длинноствольных пушек беспрерывно куда-то стреляли.

- Тяжелые, - сказал Мишка.

Никто не ответил. Вокруг машины, то далеко то близко рвались снаряды. Над головой, не слишком высоко, пролетели 3 юнкерса. Никто на них не обратил внимания и только они отлетели от нас, как вокруг с грохотом вверх полетела земля. Нас с Мишкой взрывной волной сдуло с машины. Вниз вместе с нами упали стулья, ящики. Движение остановилось. Когда прекратились взрывы и улеглась пыль, стали считать потери. Мы все уцелели, если не считать испуга и легких ушибов. Решили узнать, как дела в легковой машине. Но где же она? Нигде не видно. На том месте, где она была, дымилась огромная воронка величиной с машину. Не было ни машины, ни людей. Прямое попадание бомбы превратило машину и ее пассажиров в ничто. Все куда-то улетело. Позже рассказывали, что нашли модный сапог с оторванной ногой. Поскольку такие модные сапоги в нашей дивизии были только у одного человека, то и решили, что сапог и нога были зам. нач. связи дивизии. Не тратя времени на поиски исчезнувшей под бомбой машины и ее пассажиров, мы быстро вскочили на свою полуторку и объехали воронку. Сверху, с погруженного на машину имущества, далеко вокруг виднелись поля, села и бесчисленные фигуры бегущих солдат. Слева от дороги в пшеничном поле кто-то с кем-то воевал. Людей было не видно. Зато стояла такая ружейная стрельба, что наш шофер даже объехал это место. Стоило нам только выехать на пригорок, как сразу перед нами метрах в двухстах появилась цепь немецких солдат. Они шли стоя, не пригибаясь. На ходу в кого-то стреляли из автоматов. Отдельные пули долетали до нас. Когда пуля попадала в ящик или ножку стула, то мелкие обломки мебели били больно в лицо и заставляли держаться противоположной стороны машины. На полном ходу пролетели и этот опасный участок дороги. Через некоторое время въехали в широкую и блинную балку, где преспокойно щипали зеленую травку несколько лошадей и корова. Здесь ничто даже приблизительно не напоминало войну. Стреляли где-то далеко от нас. Решили отдохнуть, осмотреться. Все как по команде выпрыгнули из машины и собрались вокруг нашего лейтенанта. Тот посмотрел вверх на небо и произнес вдохновляющую нас речь.

- Товарищи! - Сказал он. - Мы спасли штабную автомашину и имущество. Теперь наша задача состоит в том, чтобы сохранить все это и снова доставить куда надо.

Еще он сказал, что вся заслуга в спасении этого имущества принадлежит ему и его умелому руководству. А поскольку это так и он среди нас самый старший, то и впредь все должны подчиняться его распоряжениям. Нам было приятно слышать хорошие слова. Все-таки не обругал нас за бегство и не обозвал трусами и дезертирами, как мы сами про себя думали. Из беглецов мы сразу превратились в спасителей штабного имущества. Все-таки наш мир не без чудес. Хорошие слова хорошо и слушать. Однако поживем-увидим, что будет дальше, размышляли мы про себя. Наш лейтенант нам не понравился в своих действиях. Казалось, что с таким прытким на ноги командиром много не навоюешь. Боялись попасть в еще более дурацкое положение. Однако он был все-таки лейтенант и за его спиной можно было себя чувствовать безопаснее. Все-таки мы сбежали от передовой и нас начинала мучить совесть. Лошади в овраге мирно щипали траву, корова иногда позванивала колокольчиком, который висел у нее на шее. Над травой летали бабочки. А где-то далеко за оврагом шла неумолкаемая стрельба. Взрывы тяжелых бомб и снарядов сотрясали землю. Было неприятно созерцать мирную картину оврага и одновременно слушать взрывы бомб и сознавать, что там, где стреляют, недостает тебя. Чтобы осмотреться, лейтенант вылез из оврага. Стоило ему подняться наверх, как он неожиданно что-то закричал, замахал руками и упал.

Вслед за этим из-за оврага на бреющем полете выскочили два тонких и длинных как стрекозы немецких самолета. Они, не обращая внимания на машину, стали гоняться за лошадьми. Потом один из самолетов, пикируя чуть ли не до самой земли, сбросил на лошадь небольшую бомбу. Не попал. Лошадь, отбежав несколько метров, продолжала пастись. Самолет, набрав высоту, снова пошел в пике на лошадь. Зачем она ему была нужна? Я сидел на краю воронки и наблюдал, чем кончится охота самолета на лошадь. Пока самолет шел в пике и выходил из него, я быстро снял с плеча свою СВТ и выпустил в него всю обойму. Самолет сбросил бомбу и, выходя из пике, еще обстрелял кого-то. Лошадь прыгала на трех ногах. Одной передней ноги не было. Оторвало. Наконец летчику надоело гоняться за лошадьми. В следующий момент самолет стал пикировать на мою воронку. Сразу я даже не понял, что это касается меня. Уже в последний момент я быстро бросился на дно. Небольшая бомба взорвалась на краю воронки, оглушив и обдав меня землей. При выходе из пике, самолет обстрелял меня из пулемета. Было видно, как по отлогому краю воронки поднимались вверх и звонко щелкали фонтанчики земли, поднимаемые пулями. Так, пользуясь безнаказанностью, самолет спикировал несколько раз. Бомб он уже не бросал. И только при пикировании и выходе из пике обстреливал мою воронку из пулемета. Каждый раз мне приходилось плотно прижиматься то в одному краю воронки, то к другому. Пули били в противоположный край воронки, не задевая меня. Другой самолет летал по кругу и обстреливал из пулемета все, во что можно было попасть. Потом, игра с живыми и беззащитными мишенями летчикам надоела, они улетели также внезапно, как и появились. Не веря, что самолеты улетели окончательно, мы еще не решались выходить из своих убежищ. Первый расхрабрился лейтенант. Он встал на край оврага и крикнул:

- Отбой, улетели!

Ему- то сверху было видно, что они улетели. Убедившись, что самолетов действительно нет, мы, как перепуганные мыши, по одному стали собираться к машине. Все были живы и невредимы. Шумно обсудили хулиганские выходки немецких летчиков. Обругали их самыми страшными ругательствами и утешили себя тем, что это были недисциплинированные и неопытные мальчишки, с которых и спросить-то нечего. Что с них спросишь. И все-таки было радостно. Как немцы ни старались попасть в нас, а победителями остались мы. Стреляли, бомбили нас и ни в кого не попали. Вот был бы у нас хоть пулемет, мы бы им еще показали. "А то что?" -рассуждали мы. Машина тоже оказалась невредимой. Собственно, летчики почему-то сами ей не интересовались. Наверное и в самом деле летчики были хулиганы. Пугали нас, людей. Обсудив наше положение, решили заехать в одно из сел, где, по нашим предположениям, должен был находиться штаб армии. Сели в машину и без всяких приключений приехали в село. Село было большим. Я говорю "было" потому что сейчас его уже не было. Оно еще до нас было разрушено бомбами и теперь догорало. Некоторые дома уцелели. На каждом шагу попадались следы бомбежки: разрушения, пожары. Повсюду воронки от бомб или сожженные дома. Неубранные убитые обожженные тела красноармейцев и гражданских лиц. Всевозможный скот. Не дороге и в сгоревших сараях валялись с выпущенными кишками коровы, свиньи, овцы, лошади. В воздухе носился пряный запах жаренного и гари. Картина являла весьма печальный вид. Мне, человеку, раньше не видавшему подобного зрелища, сделалось немного страшновато, да еще черный и синий дым густо стелется вдоль земли. Сверху на людей падает пепел от горящих соломенных крыш. Между воронок от взрывов и разрушений в некрасивых и страшных позах валяются убитые и обгоревшие люди. Некоторые еще живы. Они ворочаются и стонут. К ним никто не подходит. Некому. Если кто остался в живых, то они заняты своим горем. Мы остановились прямо на дороге, не маскируясь и не зная, что нам делать. Мимо, через дорогу, прошли женщина и старик с лопатой. Женщина на руках несла маленького ребенка. Руками она крепко старалась прижимать его к своей груди, однако ей это не удавалось. Голова ребенка и его конечности безжизненно болтались, и она все время старалась их держать так, чтобы хоть внешне казалось, что ребенок не мертв. Кто-то из наших спросил их о чем-то. Однако они прошли мимо, ничего не ответив.

Возле уцелевшего дерева стояла обгорелая санитарная машина. Возле нее шевелился человек в красноармейской форме. Мы подошли. Из открытой дверцы приторно пахло жареным человеческим мясом.

На железном полу машины и на обгоревших носилках лежали скорченные тела. Кожа на них черная как уголь с длинными и широкими трещинами. Из глаз, носа, рта и ушей сочится пена. Страшно.