Восставший из мертвых

Глава XXII СЛУЧАЙ, ЧРЕЗВЫЧАЙНО ИНТЕРЕСНЫЙ ДЛЯ НАУКИ

В результате всех этих необычайных событий Фанни заболела нервной горячкой и пролежала три дня в постели в комнате мужа, а тем временем в ее собственной комнате «мертвец» постепенно приходил в себя.

Оба врача, Мутье и Жалу, из научного любопытства продолжали наблюдать воскрешенного ими пациента — и опасались, что болезнь владелицы замка окажется весьма серьезной.

Но этого не случилось. Фанни была от природы одарена «сопротивляемостью», значительности которой врачи и не подозревали. На третью ночь она почувствовала себя достаточно бодрой, чтобы подслушать, и не без пользы, происходивший в соседней комнате разговор обоих представителей науки. Дверь была полуоткрыта и ученые обменивались мнениями по поводу здоровья мертвеца.

— Он внушает мне страх, — говорил Мутье. — Я боюсь, что он вернулся оттуда безумным. Его упорное молчание, расширенные зрачки, ужас, с каким он глядит на людей и вещи, дрожь, что охватывает его при малейшем шуме, при малейшем прикосновении, его испуг при виде открывающейся двери — все это свидетельствует о неслыханном расстройстве нервных функций!

— О! дорогой мой! Подумайте о том, что он возвратился издалека. И, что касается нас, мы поистине не знаем, откуда именно. Но он-то это знает. Он-то помнит, наверное! — с большим напором произнес профессор Жалу. — Я смотрел ему в глаза… В них словно сохранились образы, которых мы не в состоянии увидеть, но видел он… Что удивительного, если ему нужно время, чтобы снова привести свои чувства в равновесие!

— Если это так, дорогой мой, его нужно оставить в покое, пока он не обретет должное равновесие.

— Ни в коем случае! То, что вы предлагаете, может быть, очень гуманно в узком смысле слова, но совсем не научно! Упомянутое вами жизненное равновесие он обретет лишь тогда, когда все, что он видел в состоянии смерти, изгладится из его памяти, будет вытеснено новыми впечатлениями жизни! И тогда, понимаете, он ни о чем не будет помнить, или воспоминание покажется ему бесплотным сном. И с точки зрения науки мы будем обкрадены!.. Этого нужно избежать во что бы то ни стало. Необходимо добиться того, чтобы этот человек заговорил, пока его впечатления свежи!.. Я не уйду отсюда, пока он не заговорит!..

— А если он будет продолжать молчать? Мне кажется, он весь во власти какого-то ужаса!.. — вздохнул Мутье. — Вы жестоки…

— Вот как! Но, дорогой мой, чего же вы хотите?..

— Я считаю, что мы должны подходить к этому вопросу практически и не обременять себя надеждами и гипотезами, излишними для дела астральной медицины.

— Но вы ведь верите в загробную жизнь личности? Отвечайте: да или нет?

— Да, верю. Я верю в нее, как верил Крукс…

— В таком случае, если личность продолжает жить после смерти, нет никаких оснований для того, чтобы человек, который провел четверть часа в загробной жизни, не мог рассказать нам о том, что он видел.

— Ясно! С его стороны это глупое упрямство! — насмешливо сказал Мутье.

— Но, мой дорогой — вы, кажется, довольны тем, что он молчит. Это ни на что не похоже! — ворчал Жалу, не скрывая своего дурного настроения.

— Поговорим серьезно, — снова начал Мутье. — Происшествие столь значительно, столь невообразимо…

— Невообразимо? Ничуть! — прервал его Жалу. — Оно необычно, вот и все!

— Необычно, согласен. Итак, это происшествие настолько исключительно, что научные посредственности и верить не захотят словам какого-то выжившего человека, который станет рассказывать, как устроена смерть! Вот почему я ничего не имею против его молчания. Проведенная нами операция от этого только выиграет.

— Хотел бы я знать, почему?

— Почему? Потому что, если бы он подробно отвечал на все ваши вопросы касательно царства мертвых и мы бы осмелились воспроизвести эти вопросы и его ответы… нас сочли бы шарлатанами, играющими на слабоумии больного. Разве для нашей славы недостаточно уже того обстоятельства, что мы с помощью хирургического вмешательства оживили мертвеца?

— Нет! Для меня этого недостаточно! Начнем с того, что операцию проводили вы… А я берусь, во имя науки, извлечь из этой операции все, что возможно. Я никогда не думал, что вы так нерешительны! Как! вы оживили человека и отворачиваетесь от него, как будто просто заштопали ему ногу? Человек, которого вы вернули к жизни, слышите вы меня… этот человек обязан открыть нам тайну смерти!

— Вы уже приставали к нему с вашими расспросами, но он вам ничего не ответил. Повторяю — я боюсь, что этот человек сойдет с ума, и в его безумии обвинят нас… Во всяком случае, поскольку он еще ничего не сказал, а мы даже не знаем, помнит ли он, что происходило с ним в то время, когда он лежал мертвым…

— Полноте! Он только об этом и думает!..

— Дайте же мне сказать! Прежде, чем он заговорит, я хочу показать вам отчет об операции, который я написал для «Астральной медицины». Необходимо подробнее осветить некоторые нюансы. Пойдемте ко мне…

Фанни слышала, как они ушли. Она тихонько встала, накинула на себя пеньюар и, несмотря на слабость, направилась в комнату, где лежал ее муж.

Она открыла дверь и сейчас же услыхала глухой стон, привлекший ее внимание к постели, на которой лежал выздоравливающий мертвец.

Слабый свет озарял комнату. Фанни увидела два глаза, широко раскрытые и устремленные на нее.

Ужас, отражавшийся в этих глазах, заставил ее поспешно броситься к несчастному. Он глядел на нее, приподнявшись на постели.

Он узнал ее и, когда она протянула к нему руки, он со вздохом облегчения прижался к ней.

По всей вероятности, он ждал ее давно.

Он указал на дверь гардеробной и Фанни послушно встала и подошла к этой двери. Хотел ли Жак, чтобы эта дверь была закрыта, потому что именно в той комнате произошла драма? Быть может, он боялся, что спящая там сиделка потревожит их внезапным появлением?

Сиделка спала. Фанни закрыла дверь и вернулась к мужу.

Тогда Жак крепко обнял Фанни и шепнул ей слова, смысл которых она поняла сразу:

— Я его видел!

Она обняла его бедную голову своими нежными мягкими руками, прижала эту преступную, многострадальную голову к своей груди и сказала совсем тихо:

— Молчи! Молчи!! Ты был очень болен. Тебе нужно выплакаться. Плачь, мой дорогой, мой любимый, плачь, тебе станет легче. Не думай ни о чем. Если хочешь выздороветь, не думай ни о чем!..

Но он продолжал, дрожа всем телом, как ребенок в объятиях матери:

— Ты знаешь?.. Ты ведь знаешь?.. Зачем ты делаешь вид, что не знаешь! Ты ведь знаешь, что я был мертв!

— Ты был болен! Очень болен! Молчи!.. Если ты меня любишь, молчи!.. Не слушай докторов… Они идиоты, они глупцы, мой дорогой, мой любимый… они настоящие глупцы… они помешаны! Я так им и скажу!.. И я потребую, чтобы они не смели тебя мучить. Да! я только что подслушала их разговор. Они тоже не верят, что ты был мертв!.. Если ты не хочешь умереть на самом деле, ты должен прогнать эти глупые мысли, Жак… Обещай мне это! Мы оба сойдем с ума и умрем, если ты не пообещаешь мне это… Ведь я же все видела. Верю ли я, что ты был мертв?.. Они просто подоспели вовремя и вовремя сделали необходимую операцию!.. Вот и все! Вот и все!.. Молчи, молчи…

— Если бы ты знала! Если бы ты знала! — стонал живой мертвец. — Ты не говорила бы так! Не покидай меня, не покидай меня никогда! Ах, как я тебя ждал, как я ждал, как ждал!.. Теперь, когда я знаю все, слышишь… я не хочу умереть… я не хочу видеть их всех снова. Я не хочу умереть прежде, чем раскаюсь, прежде, чем искуплю все… прежде, чем он меня простит!.. Я сделаю все, чтобы этого добиться; у меня одна надежда, одна мысль! Когда я снова увижу его, пусть он скажет мне: «Я прощаю тебя». Если бы ты знала, как он страшен!! Как он страшен! Из его раны все еще идет кровь!..

— Мой любимый! Мой дорогой! Я все сделаю. Все, что ты захочешь!.. Мы уедем!.. мы уедем далеко отсюда!.. Так далеко, что ты его больше не увидишь. Ты никогда не услышишь о нем, и он не станет тебя мучить.

— О! Только бы мне не видеть его кровавую рану!.. Каждый раз, когда открывается дверь… когда колышется занавеска… или кто-нибудь ступает по паркету, каждый раз мне кажется, что я сейчас снова увижу его, его и эту кровавую рану. Теперь я уже видел его, когда был мертв, и я знаю, что он не перестает бродить здесь, вокруг живых. Он никуда не ушел отсюда. Он в замке, он у Марты… или у детей. Но мы не видим его. Чтобы его увидеть, нужны чистые глаза, как у Марты или у детей. Дети видели его, маленький Франсуа сказал правду!.. Это отец спас его от удушья!.. И Марта говорила правду… Все они видят его, а мы, мы не можем увидеть. Это потому, что наши бедные глаза ничего не замечают. И это счастье! Счастье!.. Пусть он бродит вокруг нас!.. Пусть охраняет детей, это его право!.. Но только пусть не показывается. Нет!.. Нет!.. Или пусть спрячет свою рану!.. Слушай, что я тебе скажу, — нет, нет… мы не должны были смеяться над этим, когда я жил еще преступной жизнью. Мертвец может явиться живому в минуту смерти, даже если живой не заслужил этого!.. Я и видел его перед тем, как умер… видел несколько мгновений — ровно столько ему понадобилось, чтобы достать из ящика мой револьвер и убить меня. Он убил меня, подумав, что я хочу причинить зло его детям! Ах! Слушай, слушай же, как все случилось! Я одновременно увидел его грозное лицо с кровавой раной на виске и услышал выстрел, и упал, — я был мертв!..

Фанни твердо верила, что Жак бредит, но уже не пыталась остановить этот бред. Она прижимала его бедную голову, его горящий лоб к своей прохладной щеке и плакала навзрыд. Она не сомневалась, что он потерял рассудок. Ее муж сошел с ума!..

Она попробовала было объяснить ему, что он сам выстрелил в себя, чтобы избавиться от воспоминаний об убийстве и, быть может, от призрака, — призрака, созданного его собственной совестью. Но он поклялся ей страшной клятвой, что и не думал кончать с собой: его убил Андре!..

— Бывают такие обстоятельства, когда мертвые могут прикасаться к предметам, брать их в руки, обращаться с ними так, как живые… все это знают; это знают даже живые! Даже наука этого не отрицает. Уильям Крукс и не то проделывал со своими мертвецами!

Сказав это, он тяжело уронил голову и задремал, прижавшись к Фанни. Фанни осталась сидеть и почти час просидела неподвижно. Никогда еще она так не любила этого человека, как сейчас, когда сама стала виновницей его ужасных мучений.

Он убил из-за нее. Из-за нее он испытывал угрызения совести, раздиравшие его мозг и сердце. Но она вылечит его. Да, она найдет для него исцеление в любви и бегстве. Они будут любить друг друга под лучезарным и радостным небом, где нет места для призраков туманного Севера. Она спасет его от нравственной пытки, которой подвергали его эти чудовища-врачи, от одержимой Марты, и от девицы Геллье с ее вертящимися столами, и от всего остального… от всего, она увезет его далеко… подальше от… сундука!

В глубине души она была уверена, что причина всех этих необычайных происшествий — сундук… Сундук был слишком близко… его соседство действовало на всех… на замок… на парк… на всю местность на берегу реки… вплоть до маленького прибрежного домика… Жак, находясь поблизости от сундука, должен был постоянно чувствовать его влияние… его притягательную силу…

Иногда он отправлялся в гараж или спускался в подвал без всякой надобности, просто так… оттого, что он испытывал потребность быть ближе к сундуку, чувствовать его и труп в нем в земле, под своими ногами…

Фанни понимала это. Она сама часто думала о сундуке и иногда на нее находило странное желание, желание, с которым она упорно боролась — желание спуститься в подвал… и наступить ногами на землю, на мертвеца!.. Ну, так вот! Они уедут от этого сундука, от туманов, в которых водятся привидения, далеко, в теплые края, в Неаполь, на Капри, в Сорренто, туда, где растут апельсинные деревья. Там к ним вернется здоровье. Там не боятся мертвецов… там можно гулять по цветущим могилам. Там мертвецы дружелюбно относятся к живым и оставляют их в покое… не то что здесь, на Севере, где они только и делают, что запугивают людей…

Она посмотрела на Жака. Он, казалось, спал, но мало-помалу его дыхание делалось хриплым и неровным, и наконец он проснулся с криком, хватая горячечными руками руки жены и глядя на нее безумными глазами:

— Фанни! Фанни! Ах! Боже мой! Посмотри… посмотри на занавеску у окна… я тебе говорю, что она шевелится. Слышишь звон цепей за занавеской? Говорю тебе, это он! Смотри! Смотри!.. вот он двигается… Я вижу его руку! Я вижу его руку, она поднимает занавеску. Андре там, за занавеской!

Фанни напрасно старалась заставить его замолчать. Он стучал зубами от ужаса и повторял:

— Говорю тебе, что я видел его руку. Умоляю тебя, пойди посмотри. Пойди, посмотри!.. Подыми занавеску. Он прячется за занавеской!..

Он повторял это так настойчиво и с таким ужасом, что Фанни была потрясена до глубины души и направилась к занавеске; она делала это не только ради него, но и ради себя!.. Ей действительно показалось, что занавеска колышется, что она шевелится…

Вздрагивая, она шла вперед с протянутыми руками… когда вдруг, по странному стечению обстоятельств, маленькая лампочка, единственная свидетельница их общего ужаса, внезапно погасла, словно ее кто-то задул, и комната погрузилась во мрак.

Жак отчаянно вскрикнул, а Фанни, не понимая сама, что она делает, стала метаться по комнате, ударяясь о стены и мебель и, наткнувшись на маленький столик с хрустальным сервизом, опрокинула его. Сервиз разбился о пол с неописуемым звоном и грохотом. В ту же минуту молодая женщина почувствовала, как порыв ледяного ветра коснулся ее волос. А окно открылось само собой с такой силой, что рама ударилась о стенку.

Жак хрипел, дверь комнаты отворилась, и в ней появилась испуганная сиделка. Слабый свет, проникший из гардеробной, озарял эту фантасмагорическую картину, когда появились оба врача.

Несмотря на сквозной ветер, гулявший по комнате, сиделке удалось снова зажечь лампу.

Тогда Фанни, которую возвратило к действительности свежее дуновение ночи, за минуту до того напугавшее ее до смерти, поняла, что причиной всех сверхъестественных явлений было плохо закрытое окно и подойдя к нему, собственноручно его закрыла.

Что касается Жака, то он забился в самый дальний угол кровати и, натянув дрожащими руками одеяло на голову, громко умолял врачей, чтобы они избавили его от мертвецов!

— Сделайте так, чтобы я их больше не видел… — стонал он. — Зачем вы спасли меня от смерти, если не можете избавить от мертвецов?.. О! они существуют! Они существуют!.. О! Вы хотите знать, видел ли я их!.. Ну, так вот! Я их видел. Я видел их, как вижу вас, я и сейчас их вижу. Они наполняют весь дом!.. и лес!., и долину!.. Вы воображаете, что мертвецы уходят и оставляют живых в покое?.. Они сторожат вас за каждой дверью! Они стоят за окном!.. Они поджидают вас на пути!.. Вы и не подозреваете об этом!.. Вы и не подозреваете!.. Но я-то их видел, я видел их, когда был мертв, видел, как они нашептывают живым на ухо, как они дают живым советы, злые и добрые!.. а живые и не подозревают этого. Мертвецы направляют живых, они ведут их за руку, а живые даже не подозревают! Нет!.. Нет!.. Если бы они знали, они остерегались бы их! Живые говорят о предчувствиях… Предчувствий не существует!.. Это мертвец шепчет вам на ухо!.. Это рука мертвеца ведет вас к счастью или к гибели!.. Говорю вам… Мертвецы!.. Мертвецы вмешиваются в жизнь живых!.. Они любят и ненавидят!.. Среди них есть такие страшные, от которых живым никогда не спастись. Живые должны внимательнее вглядываться в тени! Они увидели бы вещи, которые видел я… Они остерегались бы!.. О! они бы не были так беспечны, клянусь вам… О! Умоляю вас! Умоляю!.. прогоните мертвецов! Прогоните мертвецов! прогоните мертвецов…

— Уходите! Уходите! — резко заявила Фанни врачам. — Разве вы не видите, что он бредит? Вы преступники. Вы воскресили его, чтобы подвергнуть пытке. Вы измучили его! Уходите!..

И Фанни вытолкала обоих спиритов из комнаты, осыпая их ругательствами. Затем она вернулась к Жаку. Тот, видимо, несколько успокоился и сказал ей:

— Я, наконец, избавился от этого! От всего того, что засело у меня в голове. Чего только я им не наговорил… Но я рассказал им только то, что видел!.. Только и всего! Я старался не говорить им про Андре. Об этом я не могу говорить. Пусть это останется на моей совести, ради крошки Жака, который ни в чем не виноват, и ради тебя, дорогая…

А в это время, сидя у себя в комнате, Мутье говорил профессору Жалу:

— Дорогой друг, нам нельзя здесь оставаться. Этот несчастный, несомненно, очень интересный больной, но еще два таких сеанса, и нам придется сдать его в сумасшедший дом, если только мы не отправимся туда сами. К тому же наше присутствие нежелательно для хозяйки и нам следует по возможности избежать скандала. Лично я выхожу из игры. Скажу вам больше: у меня форменные угрызения совести… Подумайте также о том, что издание «Астральной медицины» требует нашего скорейшего возвращения в Париж.

— Хорошо, мы уедем, — задумчиво сказал Жалу, — но мне жаль уезжать. Дело становится интересным…

— Вы верите?.. Вы действительно верите, что он видел то, о чем нам рассказывал?..

— Но, дорогой мой, это как раз соответствует нашей системе…

— Это-то и кажется мне подозрительным…

— Послушайте, — фыркнул Жалу, — не воображаете же вы, что человек, вернувшийся из страны смерти, придумал весь свой рассказ исключительно для нашего с вами удовольствия?..

— О нет! Он ничего не придумал!.. Он вспомнил!..

— То, что видел, когда был мертвым…

— Нет, то, что он читал до своей смерти!..

Жалу вздрогнул.

— Если следовать вашим принципам, — воскликнул он, — мы не подвинемся вперед ни на йоту!

— Что делать, дорогой мой! Сомневаться — право науки и, поверьте, наши слова покажутся более вескими, если мы не станем скрывать нашу неуверенность… Во всяком случае — это прекрасный материал для целого номера «Астральной медицины».

— И для блестящей лекции, — прибавил Жалу. — Что ж, едем. Но как оставить этих больных без присмотра?

— Я отвечаю за Жака, — сказал Мутье, — но мы можем по дороге заехать в Жювизи и я пришлю к нему оттуда знакомого доктора. Светает… Пора и укладываться!

Перед отъездом они написали госпоже де ла Боссьер прощальное письмо, выдержанное в весьма достойном тоне. В конце концов, не будь их здесь, Жак де ла Боссьер так и остался бы мертвым. Фанни велела шоферу, чуть свет, предоставить автомобиль в распоряжение медиков.

Когда машина подъезжала к Жювизи и оказалась неподалеку от маленького домика на берегу реки, Мутье велел остановиться. На опушке небольшой кленовой рощи он увидел тонкий силуэт Марты Сен-Фирмен. Казалось, она ожидала их и была уверена, что они проедут мимо.

— Кто это? — спросил Жалу.

— Та самая Марта, о которой я говорил вам… Марта, видящая призраков… Выходите!..

Оба подошли к ней. Она кивнула им головой и сказала без всякого волнения:

— Значит, вам в самом деле удалось оживить его? С тех пор я не видела Андре… и мне хотелось бы узнать новости!

Врачи переглянулись.

— Это правда, мы имели счастье спасти жизнь господину де ла Боссьеру. Но откуда вы знаете, что нам удалось оживить его?

— Андре сказал мне…

— Вы, значит, видели «привидение»?

— Да, спустя несколько минут после несчастного случая, при котором Андре присутствовал. Он сказал, что профессор Жалу и вы пытаетесь оживить мертвеца.

— Уверены ли вы, что вам сказал это именно Андре? — мягко спросил доктор Мутье. — Дитя мое, я уже говорил, что вам, учитывая состояние вашего здоровья, нужно остерегаться собственных ушей и глаз!.. Я лично думаю, что слух об операции дошел до вас… ну, хотя бы через прислугу… может быть, ваша старая служанка…

— Я с ней не разговариваю… я не разговариваю с мужем… я говорю только с Андре, когда Андре этого хочет… Он рассказал мне обо всем, обо всем, что видел и слышал… Он пришел ко мне, зная, что я его жду… Он рассказал, как вы, доктор Мутье, шепотом сказали доктору Жалу: «Если я окончу операцию в течение десяти минут, выйдет толк!». Это правда? Да или нет?..

Они переглянулись, остолбенев от удивления. Марта повернулась к ним спиной и медленными шагами направилась к маленькому домику на берегу реки.

В этот четверг (профессор Жалу читал свои лекции по четвергам) небольшая улица, на которую выходит величественный парадный подъезд «Высшей школы общественных наук», была с раннего утра запружена густой толпой студентов-медиков. Они беспрестанно обменивались грубыми шуточками по адресу теории манифестации мертвых, а также «Философических и экспериментальных докладов о врачевании души» Жалу.

— В «душу» мы не верим, — говорили они. Не верили они также в воскрешенного доктором Мутье мертвеца. Они были убеждены в том, что молодчик был еще жив, когда его начали резать. Стетоскоп ничего не доказывает.

— Существует лишь одно верное доказательство смерти, — говорили они, — и это — трупное окоченение!.. Ну, так вот! Этого окоченения не было налицо! Да его и не могло быть!.. Не могло — по той простой причине, что для успеха операции нужно, чтобы труп был еще теплым!

— В общем, — заключали они под дружный смех, лай и мяуканье всех присутствующих, — в общем, по способу Мутье можно воскресить только тех мертвецов, которые еще живы!..

Такое недружелюбное отношение студентов к модному лектору не было новостью. Нимфа Эгерия[20] профессора Жалу, прекрасная мадам де Битини, приняла со своей стороны все необходимые предосторожности. Она посетила администратора Школы и добилась того, что парадный вход остался закрытым.

Что касается ревностных слушательниц, так называемых жалузисток, то они будут предупреждены и попадут на лекцию через боковой вход.

Мадам де Битини предупредила также кое-кого из журналистов из числа друзей — светских хроникеров, оракулов благомыслящей части прессы.

Зато мелкие репортеры вкупе со студентами-медиками продолжали разглагольствовать на улице, пока наконец не убедились в том, что прекрасные дамы в мехах и перьях, пышные ливреи и богатые выезды, появляющиеся обычно у подъезда Школы задолго до начала лекции модного профессора, на сей раз отсутствуют.

Студенты разбрелись по кафе и аудиториям, но репортеры решили проникнуть на лекцию во что бы то ни стало — и проникли, разумеется.

В то мгновение, когда они, наконец, достигли зала высокого собрания, профессор Жалу громогласно произносил следующие достопамятные слова:

— Милостивые государыни и милостивые государи, вы понимаете, конечно, что мы с доктором Мутье сами выдвинули те же возражения, что теперь исходят от разных научных листков. В самом деле, нам говорят, что единственным доказательством смерти являются трупное окоченение и разложение. Да, в данном случае этого не было. Но нуждаемся ли мы в подобном доказательстве? «Нет!» — отвечаю я… «Нет!» — отвечаю я и ссылаюсь при этом на доктора Тюффье и многих других, на всех тех, кто считает, что человек, у которого не бьется сердце, у которого нет кровообращения, действительно мертв! Безусловно, трупное окоченение на самом деле представляет собой не столько доказательство, сколько последствие предшествующей ему смерти. Милостивые государи и милостивые государыни, со стетоскопом в руке мы убедились в смерти этого человека — и здесь находится тот, кто вернул его к жизни!

С этими словами профессор Жалу сделал свойственный ему одному грациозный и убедительный жест рукой, указывая на стоявшего рядом с ним Мутье, который в свою очередь покраснел и стыдливо потупил глаза.

В ту же минуту все ревностные жалузистки, словно по сигналу, приветствовали главного редактора «Астральной медицины». Они кричали: «Браво! Браво!», помахивали перьями, кивали пышными султанами и яростно рукоплескали маленькими, затянутыми в перчатки ручками.

— Милостивые государыни и милостивые государи, — продолжал Жалу, отставив мизинец и помешивая ложечкой в стакане с подсахаренной водой, — чувство человечности воспрепятствовало нам извлечь из данного случая все заключающиеся в нем практические уроки. Наш пациент побывал в стране мертвых. Что же он там увидал? Чтобы узнать это, нужно было добиться его ответа. Но ужас, который больной испытывал после подобного путешествия, и слабость его здоровья, происходящая от того, что рана еще не зарубцевалась — все это вместе взятое принуждало нас к осторожности.

Лишь по истечении нескольких дней мы получили, наконец, свидетельство о потустороннем мире, которое потрясло и меня, и моего коллегу.

Милостивые государыни и милостивые государи, не может быть сомнения в том, что обстоятельства заставляют нас быть очень осторожными в выводах, тем более, что этот опыт окончательно подтверждает некоторые теории, основанные до сих пор на гипотезах.

И однако, если мы обратим внимание на то, что пациент, о котором идет речь, был скептиком и светским человеком, что он к тому же был человеком образованным, коммерсантом, всегда смеялся над нашими трудами и называл нас «старыми дуралеями», а вас, милостивые государыни, «юными сумасбродками», если мы примем все это во внимание, не покажется ли нам разительной та перемена, которая произошла в этом человеке после операции, — нет! я должен сказать это, ибо таково мое глубокое убеждение, — после смерти.

Первое, что сказал нам воскрешенный, и эти слова долгое время не сходили с его уст, до такой степени он был потрясен ужасом смерти, первое, что он сказал нам, было: «Я видел мертвых».

При этих словах трепет пробежал по залу. Восклицания, свидетельствующие о приятном испуге, то и дело срывались с прелестных уст. Такая значительная новость наполняла всех слушательниц истомой. Каждая из них чувствовала, что умирает и воскресает вновь от одного лишь сладостного голоса божественного профессора. Ах, ради него одного и в его обществе каждая из них согласилась бы посетить и небеса, и подземные страны. Вбирая в себя его округленную и благолепную речь, они мысленно уже совершали прогулку по царству мертвых в ожидании часа воскресения.

— Да, милостивые государыни, — продолжал Жалу (он уже не упоминал «милостивых государей», ибо «милостивые государи», — охотники сомневаться и любят выказать себя скептиками: что пользы от них в день подобного торжества?) да, милостивые государыни, этот человек, прежде всего, дал нам трагическое описание долины, где он жил, и в том именно виде, в каком она представилась ему после смерти. Он лицезрел мертвых, которые невидимыми вереницами окружали со всех сторон живых; это были души неправедных, обреченные на пребывание среди любимых ими некогда предметов, но утратившие память, — души, отягченные узами плоти, так как их земная жизнь прошла в плотских побуждениях, души, неспособные возвыситься до высших духовных сфер, что покоятся в равновесии под стопами божественной красоты!

Окинув взором собрание, Жалу сразу почувствовал всю силу своего успеха. Подобно архангелу, он одним только словом возносил горе души своих прекрасных жертв. «Высшие сферы, что покоятся в равновесии под стопами божественной красоты!» Ах! Душечка!..

— Да, милостивые государыни, вот что нам, доктору Мутье и мне, удалось уловить в том потоке стонов, проклятий, жалоб и криков, что исходил из уст современного Лазаря, этого человека, которому было дано увидеть и не забыть.

Но, дорогие мои ученицы, мы не должны чрезмерно гордиться тем, что наконец получили доказательства существования потустороннего мира, вполне соответствующие тому описанию этого мира, что мы, еще в точности не знакомые с ним, осмелились изложить в нашей теории Предчувствия, Предостережения и Испытания. Мы должны построить наши понятия о мире невидимом, основываясь не только на измышлениях разума; они вытекают также из всех спиритических опытов наших знаменитых предшественников и откровений, полученных нами от духов через посредство медиумов! Ныне, после всего, что произошло и чему доктор Мутье и я были свидетелями, никто уже не вправе говорить о научных наблюдениях и фотографических снимках Крукса так, как если бы они были галлюцинациями или шарлатанством.

Милостивые государи и милостивые государыни, мертвые продолжают жить!

Мы с доктором Мутье не теряем надежды на то, что вы скоро услышите эти знаменательные слова из собственных уст нашего ожившего мертвеца. Это произойдет, когда он немного успокоится и станет более способен к общению с людьми. Когда мы видели его в последний раз, он пребывал в бешенстве и, смею вас уверить, не выказал ни малейшей благодарности за оказанную ему услугу. Но он светский человек; и я убежден, что наступит час, когда он вспомнит, чем обязан спиритической науке в целом и доктору Мутье с его астральной хирургией в частности!

В этом месте оратор сделал передышку, чтобы дать собранию поаплодировать. Маленькие, затянутые в перчатки ручки весело и нестройно заплескали, а в самом конце залы некая старая дева, которую притиснули в угол, громогласно заявила, что пришла сюда не ради удовольствия и потребовала слова. Жалузистки, оскорбленные подобным требованием, стали кричать, что это лекция, а не диспут, и попытались было выставить ее из залы, но старая девица с ожесточением отбивалась.

Даже модного профессора в конце концов встревожил этот необычайный шум, а доктор Мутье повысил голос и весьма строго спросил:

— Что там случилось?.. В чем дело?..

Тогда все услышали тоненький и визгливый, полный отчаяния голос старой девы, притиснутой в самый дальний угол:

— Это я, господин доктор!.. Я, мадемуазель Геллье!.. Я приехала из Ла-Розере. Я видела Марту, госпожу Сен-Фирмен. Мертвец появился снова!..

— Молчите! Говорят вам, молчите!..

— Нет! Нет! Я больше не могу молчать! Мертвец наконец заговорил! Оказывается, его убили!..

— Выгоните эту старую дуру, — распорядился возмущенный доктор Мутье. Он едва сдерживался, чтобы не броситься к ней и не задушить ее на месте.

Недоставало еще, чтобы эта идиотка начала рассказывать о своих вертящихся столах и привидениях. Это окончательно бросило бы тень на блестящую хирургическую операцию, которую ему и так приходилось оберегать от профессора Жалу и полета его фантазии.

Да, доктор Мутье был не совсем доволен рассказом своего коллеги об этом происшествии.

Он уже сказал профессору: «Умоляю вас, стройте какие угодно гипотезы, но только ничего не утверждайте… Операция достаточно интересна сама по себе и не требует, чтобы из нее делали специальные спиритические выводы. Пусть верующие спириты придут к надлежащим умозаключениям, а что касается неверующих, им во всяком случае придется призадуматься».

И вот ему не удалось помешать Жалу использовать этот случай и показать себя во всей красе со своим царством мертвых.

К счастью, Жалу ничего не говорил о привидении, которое присутствовало при операции и рассказало обо всем женщине, жившей на берегу реки!..

Только этого не хватало! Жалу верил в призраков, как в каменную стену! Подумайте только! Призрак повторил ей фразу, которую он, Мутье, сказал Жалу на ухо и посторонние якобы не могли слышать!.. Скажите на милость!.. Разве сама госпожа де ла Боссьер не могла услышать ее, а потом повторить? А прислуга, просто созданная для того, чтобы подслушивать у дверей?..

О, этот Жалу! Превосходный оратор, но только оратор! Никак не научный деятель!.. Нет!..

Мутье успокоился лишь после того, как сухопарую дылду Геллье удалили из зала. Теперь ему нечего было бояться, что ее фантастические бредни получат огласку. Он не заметил, что в ту минуту, когда старая дева с несколько нежелательной для нее поспешностью покидала зал, все репортеры срочно очистили предоставленную им скамью.