Восьмая жена Синей Бороды

Глава 3

Утром стучала в дверь Ханна, грозилась, что выломает ее. Потом приходил отец, уговаривал открыть дверь. Снова приходила Ханна, выманивая Энни ароматным гусиным пирогом.

Энни плохо выспалась. Она так и уснула на сундуке, и теперь ее спина болела.

Размяв затекшую шею, Энни, проковыляла к окну. Несколько секунд подумала, с трудом открыла заржавевшую щеколду и распахнула створки окна. Затем взобралась на подоконник и посмотрела вниз.

Слева, рядом с бочкой для сбора дождевой воды стоял возок с соломой. Если пройти чуть по крыше, то можно обеспечить себе мягкую посадку.

Энни осторожно спустилась с подоконника и начала осторожно переступать по черепице. Скупые солнечные лучи, еле пробивающиеся сквозь тучи, не успели осушить следы от ночного дождя. Энни так и не поняла, что было виной тому, что она оступилась. То ли она отвлеклась, то ли черепица в этом месте оказалась расколотой. Да и не так это было важно теперь, когда она стремительно катилась на животе вниз по скату крыши, судорожно пытаясь зацепиться хоть за что-то. Последней промелькнувшей мыслью ее было – добралась ли она до спасительного воза. Через мгновение она взвыла от резкой боли в ноге. Хотя ей несказанно повезло, и грохнулась она в солому, но щиколоткой она задела борт телеги. Место ушиба сразу же распухло и покраснело. Энни пошевелила пальцами, подвигала стопой – вроде все работает. Немного порыдала, рассматривая странный глянцевый оттенок ушибленной щиколотки, а потом решила, что пора бы продвигаться в сторону крыльца. Голод пересилил боль, и Энни, охая, сползла с телеги и поковыляла в дом, подволакивая больную ногу.

На ее счастье, на кухне никого не было. Стащив со стола большой кусок пирога и вдоволь напившись воды прямо из ведра, Энни прошмыгнула в пустой коридор, осмотрелась по сторонам и поднялась по лестнице. Уже в холле второго этажа ее настигли мужские голоса. Как Энни поняла из обрывков фраз, донесшихся до нее, мужики собирались выламывать дверь. Энни, боясь быть застигнутой, юркнула в ближайшую гостевую спальню. Захлопнув за собой дверь, она поняла, что именно в этой комнате разместились Маргарет и Леонард. Приникнув ухом к двери, она услышала, как рядом прогромыхали размашистые тяжелые шаги. Потом все стихло. Только Энни собралась выглянуть наружу, как послышался тихий перестук каблуков и чьи-то легкие быстрые шаги.

Выругавшись любимым выражением Франца, за которое Ханна надрала бы ей уши, она бросилась под кровать.

– Эта девчонка просто отвратительна, – вымученно произнесла тетушка Маргарет.

– Ты уверена, что справишься? – Энни слышала, как Леонард принялся мерить шагами комнату.

– Отдам ее в пансион или монастырь, да и дело с концом. Старуха настаивала на опеке, а как именно я должна позаботиться о ее внучке, она не уточняла, – хохотнула Маргарет.

– Она настолько ненавидела Шарля?

– Не то слово. Она считала его виновным в смерти Эмилии.

– А если Шарль откажется отдать тебе дочь, то все денежки старушки Генриетты перейдут девчонке сразу после замужества?

– Именно. Слишком жирный кусок, не находишь? Эта деревенщина не сможет ими с умом распорядиться. Деньги работают только в правильных руках.

Энни услышала, как кто-то из них плюхнулся на кровать. Затем к нему присоединился второй. Послышалась какая-то возня. Тетушка Маргарет задышала часто и прерывисто, будто ей не хватает воздуха.

Энни тоже его не хватало, потому что она зажала рот и нос, боясь чихнуть. Грета, оказывается, плохо справлялась со своими обязанностями, не утруждая себя мытьем полов под кроватями. Здесь был толстый слой пыли и паутины, напоминающий ковер.

– А что если что-то пойдет не так? – в голосе Леонарда появились странные мурлыкающие нотки.

– Завещание у меня… Ах, м-м-м… Заедем к стряпчему, покажем согласие от Шарля… Ах, не кусайся, негодник! Девчонку по пути завезем в монастырь. Там ее наставят на путь истинный.

– Будет невестой Христовой. Не такая уж плохая участь.

Возню прервал настойчивый стук. Буркнув проклятье, Маргарет поднялась с кровати и, спешно приведя себя в порядок, открыла дверь.

– Эниана пропала! – говорила Ханна. Судя по дрожащему голосу, она была не на шутку встревожена. -В комнате ее нет. Окно растворено. Вы не видали ее?

– Нет, – не менее взволнованно ответила Маргарет. – Мы поможем ее искать.

– Грачик в конюшне. Но Шарль боится, что она может уйти пешком в лес.

– Какой ужас! Надо скорее найти девочку!

Она вышла за дверь. За ней с неудовольствием, ощущавшемся в каждом шаге, последовал Леонард.

Немного подождав, Энни выползла из-под кровати, отряхнулась от пыли и паутины и наконец позволила себе чихнуть, предусмотрительно, зажав рот рукой.

Нужно было, не теряя времени, найти эту бумагу. Но куда тетушка Маргарет могла ее положить? Энни осмотрелась. В углу стоял дорожный сундук. Энни потянула за его ручку. Заперто. Чем бы его открыть? Энни бросилась к туалетному столику и перетрусила содержимое всех шкатулок и коробочек. Обнаруженные пилочку для ногтей, ножницы, заколку и кисточки Энни сгребла в подол передника и побежала к сундуку. Энни терпеливо пробовала предмет за предметом. Первыми были отложены ножницы, они оказались слишком большими для замка. Потом к ним присоединилась пилочка, увы, слишком маленькая. Усердно орудуя ею в замке, Энни погнула ее кончик. Кисточки и вовсе были бесполезны. Последним предметом, на который Энни возлагала надежды, была прекрасная заколка, длинная и острая как спица, увенчанная изящным цветком с лепестками из темно-синих камушков.

Энни вставила острие в скважину, провернула заколку вокруг своей оси и услышала еле различимый щелчок. Тогда Энни взмолилась:

– Господи, тетушка Маргарет хочет, чтобы я стала твоей невестой. Но зачем тебе такая невеста. Я глупая и характер у меня как у ослицы. Так говорит Ханна. А Ханна, сам знаешь, ерунды не скажет. Ты точно заслуживаешь лучшего. Тебе будет очень обидно иметь такую невесту. Я неряха, и манеры у меня очень-очень дурные, и играть могу я только на дудочке. И еще я иногда вру. А если бы я умела врать хорошо, то врала бы часто. Подумай, пожалуйста, нужно ли тебе такое наказание.

Энни провернула заколку еще раз.

Вновь раздался щелчок, теперь погромче. Крышка сундука откинулась, явив ворох одежды в траурных тонах. Энни перебирала нижние юбки и платья, сюртуки и сорочки, но ничего похожего на завещание не находила. Единственное, что она нашла путного – бархатный мешочек, набитый монетами.

Энни уже успела отчаяться, но не могла позволить себе сдаться. Она снова перещупала одежду, теперь уже тщательнее, и вдруг ей попался небольшой твердый предмет. Путаясь в складках ткани, она извлекла из сундука черный тубус. Дрожащими пальцами она раскрыла его и вытащила плотно скрученный свиток из пергамента. Энни прочла название документа – завещание, как и называла его тетушка Маргарет.

Подписан документ был витиеватой подписью герцогини Генриетты Сент-Виларской. Под этим царственным росчерком значились более скромные подписи пяти свидетелей и духовного отца. Энни понятия не имела, как зовут ее бабушку. Более того, она не знала, что у нее есть бабушка. Отец никогда о ней ничего не рассказывал. Но в разговоре четы де Дамери звучало имя «Генриетта». Значит, это именно то, что нужно Энни.

Энни быстро засунула завещание за корсаж платья, справедливо рассудив, что, оказавшись по соседству с куском гусиного пирога в кармане передника, завещание измажется жиром.

В тубус Энни запихнула свою свирельку, предварительно протерев ее от жира о подол платья. По крайней мере, так он не будет пустым, и тетушка не догадается, что завещания там уже нет, если, конечно, не надумает его открыть.

Далее тубус отправился в сундук, предварительно старательно замотанный в нижнюю юбку. Энни как могла расправила вещи в надежде, что тетушка сама не помнила, как и что у нее лежало. Затем захлопнула крышку сундука. Хитрый механизм замка сработал, и сундук снова оказался заперт как ни в чем не бывало.

К досаде, Энни заметила на замочной скважине царапины. Она точно не могла сказать, были ли они результатом взлома или существовали до того, как над замком потрудилась Энни.

А вот заколка была основательно погнута. Такое не заметить просто невозможно. Выровнять спицу никак не получалось, становилось только хуже. Потому Энни засунула ее в карман, а остальные орудия взлома разложила по шкатулкам на туалетном столике.

Покончив с заметанием следов, Энни приоткрыла дверь и осторожно выглянула. В коридоре было пусто и тихо – видно, все бросились на ее поиски. Энни с сожалением посмотрела в сторону выбитой двери, которая теперь сиротливо опиралась на стену, и, не теряя ни минуты, поскакала на кухню. Там она выбросила заколку в ведро для отходов и прикрыла листьями капусты. Избавившись от улики, Энни вернулась в спальню, уселась на кровать и принялась за пирог. За этим занятием и застала ее Катарина.

– Дядюшка, дядюшка, – закричала она. – Энни здесь, она дома! Не нужно никуда идти! – и добавила, уже тихо, обращаясь к Энни: – Тебе не стыдно? Мы прочесывали окрестности, с ног сбились, а ты…

– А я ем! – перебила ее Энни, дожевав последний кусок и облизав пальцы.

– Где ты была все это время?

– Здесь и была.

– Неправда! Когда выломали дверь, комната оказалась пустой! Тебя здесь не было.

– Может, вы просто плохо искали?

Вскоре в комнату влетел сам граф Шарль. Багровые щеки и нахмуренные кустистые брови не сулили ничего хорошего.

– Это уже переходит все границы. Маргарет права. Я не справляюсь с твоим воспитанием. Лучше будет, если о тебе станет заботиться женщина.

– Обо мне заботится Ханна.

– Она кухарка и вырастит из тебя кухарку.

– Отец, тетушку волнует только наследство. Получив его, она избавится от меня.

– Не неси вздор! Да, Маргарет сказала мне сама, что бабушка Генриетта оставила ей некую сумму на твое содержание. Ты даже представить не можешь, сколько стоят эти платья, чулки, ленты, кружева! Кроме того, она наймет тебе хороших учителей. А это баснословные деньги!

– Вот она и сдаст меня в монастырь, а деньги заберет себе!

От негодования у графа Шарля на висках набухли и запульсировали жилки. Но он сдержался, только покачал головой и вышел, бросив напоследок:

– Теперь ты будешь сидеть в комнате до самого отъезда. Ханна, – обратился он к кухарке, жмущейся к дверному косяку, – позови Оливера, пусть заколотит окно и дверной проем.

Энни свернулась в комочек на кровати и зарыдала, но даже ее громкие рыдания не могли заглушить звука забиваемых гвоздей в ее свободу.

Вечером того же дня особняк сеньора Шарля де Рени всполошил вопль тетушки Маргарет.

Она собиралась надеть к ужину сапфировую заколку, придававшую ее траурно-печальному виду особую изысканность и элегантность, но не нашла ее.

Она по нескольку раз пересмотрела содержимое своих многочисленных шкатулок, обшарила ящички туалетного столика, осмотрела половицы на предмет щелей, в которые могла бы провалиться ее заколка, заставила Леонарда ворочать туда-сюда матрас и даже залезть под кровать. Так и не обнаружив заколку, она решила, что ее украл кто-то из слуг.

Естественно, она не преминула сообщить об этом Шарлю, причем голосила при этом так, что граф де Рени чуть было не заткнул уши. Если бы не его воспитание, он бы непременно так и сделал. Но вместо этого он успокаивал свояченицу как мог, собственноручно накапал в кубок с вином лавандовые капли и преподнес ей, попутно убеждая поискать пропажу получше, так как за все годы работы никто из слуг в воровстве замечен не был.

Однако часом позже утомленная истерикой Маргарет усмотрела в волосах Хромоножки странное поблескивание. Она вцепилась дикой кошкой ей волосы и вырвала с клоком волос свою заколку.

Хромоножка рыдала и божилась, что ничего не крала.

– Очистки свиньям я выносила… вот… вытряхнула я все из ведра… вот… гляжу, блестит что-то на солнце. Ну, я кинулась смотреть, что это. А то вдруг подавятся поросята. Мало ли. Разгребла листья капустные, скорлупки яичные, а там красотища такая…вот. Поломанная, правда, вся, гнутая. Вам, господам, носить такое не подобает. Потому и выкинули ее. А мне в самый раз. Так я рассудила. А о том, что у вас что-то потерялось, и не знала я. Я ж на дворе скотину кормила. Только пришла. А вы накинулись на меня. Разве б стала я эту штуку в волосы себе цеплять, если б знала, что вы ее ищете? Я ж не глупая. Я бы на заднем дворе ее припрятала. Ни в жизнь бы не отыскали, – простодушно призналась она.

– Так,может, ты и сломала ее лишь для того, чтоб потом можно было оправдаться? – Маргарет сложила руки на груди и велела Леонарду пригласить Шарля.

– Нет, что вы! – отчаянно замотала головой Грета.

Когда в гостиную вошел Шарль, губы Маргарет изогнулись в довольной ухмылке.

– Месье Шарль, вы говорили, что у вас в доме нет воришек. Вот полюбуйтесь, кто украл мою вещь, очень дорогую, между прочим, – она показала графу де Рени заколку. Между лепестками цветка запутался пучок русых волос Греты. – Она во всем мне призналась. Она убирала в гостевой спальне и позарилась на чужое украшение. А потом придумала историю, что нашла ее в помойном ведре! В помойном ведре! Вы только подумайте! Кто выбросил бы вещь, за которую даже в таком состоянии, заплатят больше, чем стоит все ваше имение?!

В справедливости последнего утверждения граф де Рени очень сомневался, но возражать не стал.

– Да, я не брала я вашу заколку, вот! То есть брала, но не из комнаты. Я даже не… – Грета хотела сказать, что она не заходила сегодня в гостевую спальню, но побоялась, что хозяин поругает ее за то, что она отлынивает от своих обязанностей.

– Что «не»? – строго спросил граф.

– Ничего, – виновато потупилась Грета, – Но пусть Господь покарает меня, если я сказала в чем-то неправду.

– Покарает, не сомневайся. Уж я об этом позабочусь, – заверила ее Маргарет. – Месье Шарль, я требую, чтобы вы немедленно отрубили воровке руку. Можно и обе.

Грета побледнела.

– Хозяин, как же так? Я и так несчастная, хромаю на одну ногу. А если я еще и без руки останусь, как же я с работой справляться буду?

Шарлю не хотелось лишаться дармовой служанки, работающей за кров и еду, но и гостью он обидеть не мог.

– Месье Леонард, вас не затруднит сопроводить Грету в кладовку и запереть дверь на задвижку? – А я распоряжусь, чтобы Ханна накрыла на стол. После ужина я накажу Грету.

– Правильное решение, – улыбнулась Маргарет. – От вида крови у меня всегда портится аппетит.

До Греты наконец дошло, что с ней собираются делать и она заревела, как корова, почуявшая, что ее ведут на убой.

Шарль поспешно вышел из гостиной, предоставив Леонарду право самому разобраться с причитающей Гретой. Все-таки Шарль был человеком с добрым и мягким сердцем.

Обо всем происходящем Энни рассказал Жан.

– Не верю я, что Хромоножка стащила эту заколку. Она, конечно, всегда была странной, – Жан покрутил пальцем у виска, – но она не воровка.

Энни призналась ему, что это она брала заколку, чтобы открыть сундук, и вкратце передала ему разговор четы де Дамери.

– Жан, я должна все рассказать отцу. Иначе из-за меня пострадает Хромоножка.

– Тогда тебя точно упекут в монастырь. Месье Шарль никогда не простит тебе того, что ты взламывала чужой сундук.

– Что же тогда делать?

Жан пожал плечами.

– Отец никогда не отрубит человеку руку! Он просто попугает Грету. И все обойдется.

– Оливер уже установил чурбан.

– Жан, – Энни вцепилась пальцами в доски, которыми была заколочена дверь, будто была в силах оторвать их вместе с гвоздями, – скажи отцу, что это я! Пусть рубит руку мне!

– Ты в своем уме?

– Но я же виновата. Меня и должны наказать.

Энни выглянула в окно. Доски мешали обзору, и пришлось прильнуть к щелям, чтобы увидеть, как привели Грету. Она вырывалась и плакала. Ее толкнули к чурбану, и она упала на землю, подобралась и поползла на коленях к Маргарет, заламывая руки в мольбе.

Маргарет отступила от нее на шаг, будто от чего-то мерзкого.

Тогда она поползла к отцу Энни, хватала его за ноги и долго целовала его башмаки. Граф де Рени отвернулся.

– Жан, умоляю тебя, беги туда быстрее. Расскажи все отцу, пока не поздно! – закричала Энни. – Скорее, Жан!

– Только не опоздай, – шептала она, слушая, как разносится по коридору стук его железных подметок.

Жан прибежал вовремя. Оливер, с трудом поднявший отчаянно упиравшуюся Хромоножку, уже тащил ее в сторону чурбана. Но в тот момент, когда Жан открыл рот и стал говорить, активно жестикулируя, застыл на месте. И Хромоножка застыла. Все остальные тоже демонстрировали явное замешательство. Катарина отошла к поленице. Присев на одно из валявшихся на земле бревен, она спрятала лицо в ладонях.

Сердце Энни сжалось от страха. Сейчас отец пошлет за ней, потом ее руку положат на чурбанчик, на котором обычно рубили кур и гусей. И все… Больше Энни никогда не сможет скакать на Грачике и лазать по деревьям. На ее ресницах проступили слезы. Зато, может, в монастырь ее не возьмут. Энни слышала, что послушницы проводят время в молитве и усердном труде. Хотя, может, ее отправят бродить по улицам с коробкой для сбора пожертвований, надеясь на то, что калеке больше дадут. И Энни стало так жалко себя, что она разрыдалась в голос.

Но почему-то никто даже не взглянул в сторону ее окошка. Вместо того, тетушка Маргарет схватила Жана и стала трясти так, что его голова болталась, как набитый соломой тряпичный куль.

Ханна увела Грету подальше от чурбана, и теперь та стояла за ее спиной и пугливо жалась к ней. Сама Ханна широко расставила ноги и сложила мощные руки на груди, наблюдала, как Маргарет треплет ее сына.

Энни видела, как шевелятся губы отца, как тетка отпускает Жана и начинает что-то доказывать, размахивая руками, как Оливер повел Жана к плахе.

Энни запоздало поняла, что сейчас произойдет.

– Нет! Нет! – закричала она, хватаясь за доски, которыми было заколочено окно, с такой силой, что в ее кожу мгновенно впились занозы. – Это я! Я виновата!

Но ее никто не слышал.

Жан стоял, заложив руки за спину, и спокойно рассматривал всех, будто ему было совершенно все равно, что с ним сейчас произойдет.

Оливер понуро, еле передвигая ноги, побрел за топором, надеясь, что хозяин передумает и окликнет его.

И когда он возвращался, ему наперерез бросилась Ханна. Грета попыталась ее удержать, но схватила лишь воздух. Ханна мощью своего налитого соком тела снесла с ног дюжего Оливера и встала, закрывая собой сына. По ее лицу и позе было ясно, что она уложит любого, кто попытается к ней приблизиться. Ханна заговорила, гневно, яростно. Маргарет что-то выкрикивала, но Ханна не смотрела в ее сторону. Ее лицо было обращено исключительно к хозяину.

В конце концов отец Энни поднял руку, оборвав Ханну, и зарядил длинную, монотонную речь.

Маргарет на глазах обмякала и съеживалась. Зато на лице Ханны отобразилось облегчение.

Оливер, потирая ушибленную голову, снова исчез из поля зрения Энни, а когда возник вновь, в руках у него была плеть. Жан сам, без понуждения, улегся на чурбан, и тут же по его спине пришелся удар.

– Раз, – считала Энни. – Два. Три. Четыре. Пять.

Отец ее оказался милостив. Слишком милостив.

Ночью Энни не могла уснуть. Жан пострадал из-за нее. Его кожу вечером жег кнут, а ее сердце обжигал стыд. Она ворочалась, не находя себе места на кровати, и тихонько всхлипывала. На улице начался дождь. Энни слышала, как тяжелые капли бьют по черепице, как журчит в водостоке вода, наполняя бочку. В порывах ветра ей чудился тихий голос, спрашивающий: ты спишь? Спишь?

Энни не сразу поняла, что слышит не ветер, а вполне реальный шепот.

Подскочив на кровати, она уставилась в темноту. Когда глаза к ней привыкли, Энни различила, что в дверном проеме чью-то фигуру.

– Жан! – вскрикнула она от радости.

– Тсс! – зашипел он.

Энни бросилась к двери. Жан протянул ей сквозь доски руку, и она вцепилась в нее, изо всех сил сдерживая слезы.

– Жан, почему ты не сказал, что это я? Это было бы честно. А если бы они отрубили тебе руку?

– Мать сказала, пусть тогда рубят ей, раз она воспитала вора. Но в таком случае ни каплунов, ни запеченной дичи, ни ее пирогов отцу твоему по понятным причинам больше не едать. Конечно, тетка твоя орала, как ворона. Но жареные каплуны оказались для твоего батюшки дороже праведного возмездия.

– Но тебя же отстегали!

– Ой, Оливер бил вполсилы. Знал, что иначе мамка из него назавтра весь дух вышибет.

– Ты все равно настоящий герой! – она ласково погладила его руку.

– Тетка твоя сказала, что больше ни дня здесь не останется. Тебя увезут, да?

– Да.

– В монастырь?

– Скорее всего. Я ей не нужна. Ее интересуют только деньги.

– С чего ты решила?

– Я же все слышала.

– Сбеги.

– Как? Окна и двери заколочены. А я не смогу оторвать доски.

– Что-нибудь придумаю, Лягуха. Жди завтра моего знака.

Вместо ответа, Жан поднял с пола миску с куском заветренного капустного пирога, к которому Энни так и не притронулась:

– Можно я заберу? А то я так и не поужинал.

Энни кивнула.

На следующее утро Энни проснулась от шума. Тит орудовал ломом, срывая доски с дверного проема. Это могло означать лишь одно – ее заточение закончилось.

Вскоре в комнату вошла Маргарет. Она была уже в дорожном наряде.

– Дитя мое, мы сегодня уезжаем. Примерь-ка старое платье Катарины. Если оно не подойдет тебе, то Грета прямо сейчас подгонит его по твоей фигуре, – Маргарет протянула ей блекло-голубой сверток.

– Но мне нужно собрать вещи.

– Не нужно, – тетушка улыбнулась. – У тебя будет все новое.