Когда Огдена Нэша попросили написать предисловие к сборнику произведений Вудхауса, Нэш ограничился фразой: «Сочинения Вудхауса не нуждаются в предисловии». Очень хотелось бы последовать примеру столь выразительного лаконизма. Но, увы! Публикации стихов Огдена Нэша все еще в предисловии нуждаются. А в Соединенных Штатах — по прошествии четырех десятилетий после смерти поэта — уже нуждаются. В книге Брендана Гилла «Здесь, в 'Нью-Йоркере'», как с сожалением заметил Ричард Корлисс на страницах журнала «Тайм», Нэш даже не упомянут, в то время как с 1930 года по 1971-й — год смерти поэта — «Нью-Йоркер» опубликовал триста двадцать девять стихотворений Нэша.
Огден Нэш родился в 1902 году, свою деятельность начал в издательстве «Дабблдей», где он и «дабблдействовал» по его же словам некоторое время, пока как-то не набросал стихотворение «Весна приходит в Мюррей-Хилл». Нэш счел, видимо, занятие стихосложением глупостью и отправил свои каракули в мусорную корзину. Однако, поразмыслив, он извлек их и вместо корзины отправил в журнал «Нью-Йоркер», где они были опубликованы в 1930 году и произвели настоящую сенсацию.
Биографы и журналисты предпочитают рассказывать именно эту историю поэтического дебюта Нэша, она выглядит весьма привлекательной, хотя справедливости ради следует сказать, что первое стихотворение Нэша появилось в «Нью-Йоркере» четырьмя месяцами ранее — 11 января 1930 года.
Если заглянуть в любую энциклопедию, в любую публикацию, посвященную Огдену Нэшу, он там будет назван непревзойденным мастером легкой поэзии — «поэзии-лайт». «Лайт»! Слово ныне хорошо знакомое нам и без перевода по надписям на бутылках с прохладительными напитками и пачках сигарет, что уже могло бы стать темой для стихотворения Нэша. «Сам термин 'легкая поэзия' — пишет Арчибальд Маклиш в предисловии к солидному изданию избранных произведений Нэша, — несет в себе уничижительную коннотацию. Есть только один вид поэзии, — считает Маклиш, — поэзия!» Утверждение банально, но неоспоримо. Подлинное искусство не терпит классификации.
Мы же позволим себе, преодолев «трудности перевода», все же причислить Огдена Нэша к мастерам так называемой светлой поэзии.
По признанию самого Нэша, манерой своего письма он обязан плохим поэтам, и пальму первенства в том влиянии, какое они оказали на его технику, отдавал Джулии А. Мур. О Джулии Мур, получившей титул Сладкоголосого певца Мичигана (так называлось одно из ее стихотворений), Марк Твен как-то сказал: «Она вызывает жалость в тех стихах, которыми она хотела вызвать смех, и — смех там, где она пыталась вызвать жалость».
Нэш, заимствуя у Джулии Мур сверхдифирамбические, выспренные метры, псевдопоэтические инверсии, нескладные, неуклюжие асимметричные строки, чрезвычайно банальные или с невероятным тщанием подобранные неточные рифмы, игру слов там, где она не подразумевалась (и, безусловно, пародируя ее), создавал свой метод письма, где все перечисленные недостатки становились совершенно осознанным художественным приемом, позволяющим бросить ироничный, но неизменно добродушный взгляд на окружающую его действительность.
Нэш утверждал, что «намеренно вольно обращался с правилами грамматики, правописания и просодии». Таким образом выработанный стиль позволил впоследствии Нэшу сказать о себе: «Я сделал свой выбор, и пусть лучше я буду хорошим 'плохим поэтом' ('a great bad poet'), чем плохим 'хорошим поэтом' ('a bad good poet')». В отличие от Уайльда, считавшего словари рифм очень полезным подспорьем для поэтической лиры, Нэш «не утруждал» себя поиском рифмы, он их выдумывал, изобретал там, где это позволял его творческий метод, создавая тем самым свой собственный словарь рифм — необычных и экстравагантных.
Стиховую строку Нэш «произвольно удлинил, превратил ее практически в 'безразмерную': от начальной прописной буквы до рифмы она может растянуться на три-четыре строки печатного текста» [1]. Но иногда стихи Нэша оказывались такими короткими, что на марке, выпущенной почтовым ведомством США к столетию со дня рождения Огдена Нэша, поместилось шесть (!) его стихотворений.
«Если уж строки Нэша не превосходят фолкнеровы или джеймсджойсовы пассажи,
Они оказываются столь коротки, что короче уже не скаже…» — писал Ричард Корлисс в упоминаемой уже статье из журнала «Тайм».
И все же метод Нэша не сработал бы, не обладай он удивительным слухом на «несовместимость понятий и на неуместность выражений», не обладай он уникальным даром сближения вещей возвышенных и приземленных, не ощущай он, как никто другой, с невероятной остротой и чуткостью, что «быт» и «бытие» — слова того же корня. Ни одному другому поэту, пожалуй, не удалось столь ярко и выразительно подчеркнуть, что и слова «гуманность» и «юмор» имеют общее происхождение. В английском эта общность выглядит еще более наглядно: «human» и «humor». А если учесть, что слово «юмор» восходит своими корнями к слову «гумор», которое в этимологических словарях толкуется как «жизненные соки» организма, определяющие темперамент человека, то стихи Нэша совершенно оправданно можно назвать «сочными». И живительными!
Репертуар Нэша обширен, если не сказать — всеобъемлющ. Нэш пишет обо всем! Стоит только взглянуть на оглавление почти всех посмертных изданий Нэша, составленных, как правило, по тематическому принципу: «Дела семейные», «Он и она», «Любовь и брак», «Путешествуем с Нэшем», «Спортивная жизнь», «Интересные люди», «Такова американская жизнь», «Человек за работой», бестиарий, названный в одном из сборников «Нэшиональным зверинцем»… еда, выпивка, болезни и здоровье, возраст человека, его старение и, конечно, — писательство, а также темы для размышлений, краткие, как правило, двухстрочные, но неизменно емкие размышления самого Нэша.
Нэш написал множество книг для детей и взрослых, хотя сказать с определенностью, какие из них для детей, а какие для взрослых, весьма затруднительно. Его короткие строки — которые, кажется, еще не поэзия, равно как почти безразмерные, которые, кажется, уже не поэзия — с яркой парадоксальной рифмой позволяют вычленить «поэтические вкрапления» из прозы жизни. А искажения в рифмовке только подчеркивают, что всего пара букв, звуков отделяют прозу от поэзии, они как бы говорят: чуть-чуть подправь орфографию — и проза станет поэзией.
И, конечно, главным талантом Нэша была его способность смешить. Нэш смешил миссис Нэш, смешил своих дочерей, на протяжении всей своей жизни смешил читателей. Но, обладая несомненным чувством юмора, Нэш довольно скромно оценил вклад людей, «у которых есть чувство юмора», в поэзию:
Люди, у которых есть чувство юмора, проводят время в общем неплохо, Но они не совершат ничего выдающегося и ничем не обессмертят свою эпоху…[2]
Один из американских журналов назвал Нэша «божьим даром Америке». И не только Америке, добавим мы.
В книжный бегите и в библиотеку,
Гоните монету, платите по чеку.
Что книг вам хватает, не думайте даже,
Вудхаус и Вустер снова в продаже.
Готовьтесь вкушать, ибо это не проза, а
Пища богов — нектар и амброзия.
Смакуйте, скандируйте перлы, покуда
Не станет ясна вся изысканность блюда.
И лишь насладившись, молю вас, ответьте,
Кем все-таки перлы написаны эти?
Кто первый из них? Кто яйцо, а кто курица?
Вустер? Вудхаус? Тут впору нахмуриться:
Сокола с цаплей [4]не спутаю — драма
В том, что я путаю с Пламом[5] Бертрама.
Как разобраться? В сознании хаос.
Автор ли Вустера Берти Вудхаус?
Или Вудхаус написан П. Вустером?
Не разделить их, как «Саймона с Шустером»[6].
Что было и с кем из двоих в сорок первом,
Нет смысла уже разбираться теперь вам.
Faux pas не случился бы, Дживс воспротивься,
Но не оказалось поблизости Дживса.
Сомнений теперь не осталось ни кампли,
Раз Дживс — слава Богу — вернулся в Стипл-Бампли.
(Подражание Уильяму Блейку)[7]
Нищий, нищий, в хлад и мрак
Тусклый свой вперивший зрак!
Кто сумел тебя создать?
Хладом кто посмел объять?
Как случилось, что исчез
В бездне лжи огонь очес?
Кто приял такой позор,
Погасив твой ясный взор?
Кто в биенье слабых жил
Жизни ток остановил?
Боль в глазах твоих, испуг
Делом чьих явились рук?
Кто ужасный млат вздымал?
Кто в клещах твой мозг терзал?
А, исполнив бизнес-план,
В нем узрел ли Он изъян?
Или был творенью рад,
Встретив твой застывший взгляд?
Неужели это был
Тот, кто Форда сотворил?
Живет в далеком
Тибете лама,
У бедолаги
Нет с папой мамы,
Нет даже дочки,
Жены и сына.
Не принимает
Пенициллина,
Живет без опер,
Живет без мыла,
Не отличает
«Персил» от «Прила».
Не слышал зонгов,
Не видел театра,
Не знает толком,
Кто Фрэнк Синатра.
Лишен зубов он,
Лишен дирола
И супа «Кэмпбелл»,
И кока-колы.
Сбривает смело
Волос излишки —
Зачем беречь их,
Раз нету стрижки.
Любые чужды
Ему изыски.
Знай, молоко пьет
Он вместо виски.
Ему не нужен
Лосьон для кожи,
Автомашина,
Страховка — тоже.
Он не подписчик,
Не телезритель —
Эгоцентричный
Непотребитель.
Бедняк названий
Вещей не знает
Всех тех, что лама
Не потребляет.
Когда измучат
Меня рекламой,
Уйду в Тибет я
Жить рядом с ламой.
Безусловно, король Артур
Никогда не глотал микстур;
Принц Гамлет и сам Шекспир
Знать не знали про рыбий жир;
Данте Габриел Россетти
Не имел понятия о диете;
Граф Леннокс сумел ухитриться,
Не прибегая к помощи витаминов и гимнастики,
расправиться с Риццо.
А вот Платон с Сократом
Заедали десерт салатом;
И почти ничего не ели
Всякие Леонардо и Рафаэли.
Соглашусь, вопрос небесспорен,
А ты пока ешь кашку из питательных зерен.
Так что, если хочешь сам решать, чем питаться,
Приобрети-ка сперва репутацца.
Я проводил мисс Хоппер на поезд,
В последний раз, решил я… то есть
Если б решил я наоборот,
То проводил бы не на, а под.
Никогда ни один хозяин дома
Такой гостье не оказывал приема,
Чтоб вздохнуть с облегченьем, едва жилица
Соизволила все-таки удалиться.
В нашем доме мисс Хоппер Геката
Почитала себя персоной грата,
По себе оставив налет высокомерия,
Незабвенная Геката Хопперия.
Ее монополией стала утренняя пресса,
Она читала первой, Геката Хоппереса,
Изредка зачитывая владельцу газет
Что-нибудь из колонки «Вопрос-ответ».
Не желаете синоним к слову «терроризировать»?
Как насчет «гекатохопперризировать»?
Она подавать заставляла нас
Завтрак в постель ей без четверти час.
Не только Геката — она настояла на этом, —
Но и все семейство предавалось диетам,
И всю неделю, подобно поросятам.
Мы брюквой кормились и кресс-салатом.
Она засорила трубы, сломала стулья
И кресло-качалку нашей бабульи,
И зачем-то на аптечке выместила злость
Геката Хоппер, наш полтергость.
Геката Хоппер, пополтергостив,
Нам отправить пожитки свои поручив,
С присущей ей обходительностью скрылась,
Но на этом моя история не завершилась.
Если б столкнул я мисс Хоппер под поезд,
Толкать во второй раз пришлось бы… то есть
Я как-то раз столкнул ее с лодки в заводь,
Так она, оказалось, умеет плавать.
Дочь подросла, и непременно
Вас ждут чувствительные сцены.
Ей мнится свадебный венец,
И долговязый есть юнец,
Она вам скажет, что она
Для свадьбы вовсе не юна.
Мол, вспомнить следует тебе о
Джульетте и Ромео.
Не спорь, а вскользь упомяни,
Как плохо кончили они.
Смотрите-ка! Гиппопотам!
Он кажется забавным нам!
А мы на взгляд гиппопотамий
Не выглядим смешными сами?
О, мир тебе, гиппопотам!
Наш внешний вид приятен нам,
И твой — когда мы взглянем сами
Гиппопотамьими глазами.
Свинья — нижайший ей поклон —
Дает сосиски и бекон.
Вот, скажут, щедрая натура,
А я считаю, просто дура.
С одним «l» lama —
Служитель Будды.
С двумя «l» llama —
Подвид верблюда.
Готов проспорить
Свою пижаму,
Что не найти вам,
С тремя «l» lllam’y.
Как-то раз старичок из Бомбея
Маслом смазал тра-кха-кха-кха-хею,
Так, что вмиг его храп
От леченья ослаб
И звучит теперь еле-елея.
Раз остряк безрассудный из Юмы
Подшутил неуклюже над пумой.
И скелет его ныне
Сушит солнце в пустыне.
Нет у пумы совсем чувства юмо.
Раз жена крестоносца Кристина
На ночь глядя ушла к сарацину.
Нет, не от вожделенья,
А лишь ради сравненья —
Любопытно, что он за мужчина.
Некто из Лимасола
Был вопросами пола
Так смущен, что не знал,
Кто он — Пол или Пола.