Война 2010: Украинский фронт

1. Позиция

Танк вышел на позицию годную для стрельбы.

– Ух-ты! – выдохнул в гарнитуру механик-водитель Громов. – Это что же? Чьи они будут, пан майор?

Удивляться было от чего: в зоне непосредственного воздействия стадвадцатипятимиллиметровки находились теперь предназначенные на заклание жертвы – толстые, большебрюхие…

– Это зовется «Гэлэкси» – «Галактика», С-5А, – пояснил майор Шмалько, которому конечно же было гораздо лучше видно снаружи, да еще и в полевой бинокль. Через старую советскую оптику ему получалось даже разглядеть «чьи».

– Вот тебе и весь сказ, – произнес он, прижимая к векам совсем не истертый резиновый тубус. – Твою бого-мать! Так ведь я так и ду…

– Что такое? – испуганно поинтересовался наводчик Ладыженский?

– Чьи вы хлопцы будете? Кто вас в бой ведет? – хрипло и неумело пропел Шмалько. – Союзнички, твою бого… Хоть бы флажки с киля стерли. Сучье племя. Ну, нигде без них…

– Ух-ты! Куда ж это он? – снова подал голос механик, которому из-за остановки машины стало теперь весьма интересно любоваться видами.

– Наводись, Ладыженский, не спи! – гаркнул сверху Шмалько. – Цель на десять часов. Бьем вот того – движущегося. Взлетать собрался сволота. – Командир батальона, ныне работающий всего-то за танкового, сплюнул. Из-за сухости во рту столь простое действие вышло не очень: густая слюна повисла на расстегнутом вороте.

– Ой! – сказал вдруг наводчик, с опаской глядя на ожившую лампочку датчика. – Майор, у нас это… Облучение, – он вдохнул воздуха и внезапно закричал: – Наведение ПТУРС!

– Ориентируешься, – похвалил его Шмалько, уже занырнувший в проушину люка и тоже смотрящий на диодное подмигивание, в то время как руки задраивали вход.

– Дорожка! – распорядился майор уже для механика водителя. Эта простая команда означала, что танк должен двигаться исключительно прямолинейно и не быстрее тридцати пяти километров в час. Все для удобства наведения.

– Так стоим же, пан майор! – несколько удивленно-обиженно отозвался механик.

Майор благоразумно оставил его замечание без внимания, он сосредоточился на воспитании другого члена экипажа.

– Еще не стрельнули твою ПТУРС, дорогой, – пояснял он для замершего в гипнотическом трансе от лицезрения датчика Ладыженского. – Так, покуда, выцеливают на всякий случай. У них тоже, как и у нас, пауза неприятия действительности. Надо бы удерживать инициативу. Давай работай! – рыкнул он и увесисто хрястнул наводчика по плечу, тут же проворно убирая руку, ибо в танке слишком мало места для непредусмотренных инструкциями жестов, и к тому же, живые руки – столь мягки, сравнительно с подвижным железом.

– Дальность восемьсот! Оснастка осколочно-фугасная! – поспешно доложился Ладыженский.

– Огонь! – нежно скомандовал Шмалько, прильнув к тубусу и одновременно переключая кратность увеличения на «один к восьми».

– Может, дым? – спросил снизу водитель Громов, имея в виду искусственную дымовую завесу. Он переживал: танк покоился – уязвимость от ПТУРС серьезно возросла.

– Не надо. Двигай вперед помалу. А дыма сейчас и так… – поморщился майор, но уже даже не от вопроса, а от сотрясения и грохота залпа, и еще от недоговоренности ответа, съеденного шумностью.

Шмалько был прав – впереди уже полыхнуло. Природные затворы человеческих век сработали на вспышку, и в этой ошалевшей яркости темноты, бывший командир батальона пояснил со странным для танкиста знанием дела:

– Семьдесят тонн керосина при полной заправке. Это понятно?

Ответы его не интересовали. Да, теперь уже и не было времени ни на них, ни на новые вопросы – время прессовалось: война и мир – совершенно разные пространственно-временные конгломераты. И все-таки совсем не старый, но столь древний соотносительно солдат, майор продолжил краткую лекцию, делая ее даже не фоном – из-за шума не в шутку ожившей вокруг механики это стало бессмысленно; все эти вызубренные когда-то в академии ТТХ теперь служили просто смазкой, давящимся из тюбика солидолом, позволяющий лихо, без торможения о шипованые зазубрены привычек, вползать в действительность всамделешнему огню настоящей, не игрушечной войны.

– Очень похож на наш «Руслан», Ан-124. Вернее, именно «Руслан» похож на «Гэлэкси» – между ними зазор лет пятнадцать… Вперед, Громов! Оп-па! Дорожка! Цель на три часа. Дальность – тысяча. Видим? Пусть снова осколочный. Хрен ли толку тут в бронебойном?… Наш кончено получше, все ж с учетом опыта сделан. Два мостовых крана по двадцать тысяч кг, герметичный грузовой отсек, сверху пассажирский на… Огонь! О, господи! Ни черта себе! Давай беглый, по всем целям подряд, начиная с правой. Наблюдаешь? А то сейчас все дымом заволокет, ни черта ни найдем, и по «тепловику» не выцелим… Правда, заднее оперение у них чуть по-другому расположено, только поэтому разве что не копия… Опять облучают?! Дергай вперед. Нам бы заряжающего. Быстрей бы дело шло. Так, ты тут управляйся, я их пулеметом рубану. А то пушкой все не успеем.

Для стрельбы из надбашенного зенитного пулемета НСВТ майору Шмалько даже не требовалось высовываться наружу. Все получалось делать прямо с рабочего места. Однако стрелку приходилось крутить туловище туда-сюда, ибо кресло крепилось жестко. Уже через считанные секунды майор был весь в поту. Но еще жарче было теперь снаружи. Впереди, может уже по всей территории аэропорта, пылало. На фоне гигантского пламени, ломающихся и крушащихся картоном лайнеров, не уместно смотрелись муравьиные метания маленьких человечков и миниатюрной техники. Среди последней краем сознания просматривалось что-то военизированное. Но имелось ли время заниматься такой мелочью? Из всего, столь недавно мощного, точнее, как оказалось и нехорошо предчувствовалось, бумажно-мощного, батальона, сюда, к месту использования, добралась даже не танковая рота, и даже не танковый взвод – всего один Т-64БВ. Работы у него теперь оказалось выше крыши.

– Командир, вон здание! Обстрелять!

– Не трогать, тут ведь все наше – родное. Да и снарядов не хватит на все. Уже…

– Половину прикончили – восемнадцать штук. Придется подкалиберные и кумулятивные тоже…

– Придется, Ладыженский. Хотя толку в них…

– Может, по кабинам прямо, а, майор?

– Не смеши, боец. Сколько ты уже впулил в молоко? В тот лапоть справа, лишь с третьего раза. Эх… Ладно, не ваша вина, что мы вас ни хрена нормально не выучили – все траву стригли, бордюры драили… Давай бронебойный. Останови, Громов! Упростим Олегу Семеновичу задачу. Мазать начал солдат. Цель на два часа! Дальность тысяча! Огонь!

Прильнувшие к прицелам люди просто таки почувствовали, как тяжелая болванка продырявила транспортный самолет километром впереди, и как он просел. Зато вдали, за этой мишенью ввысь снова ударил фонтан пламени.

– Товарищ майор, мы похоже…

– Надо же? Штуки два сразу рубанули. Кому будем рассказывать – не поверят.

В наушниках послышалось, как наводчик Ладыженский хохотнул. А может, это сделал Громов. Не имело значения, им всем внезапно стало весело. Вершилось именно то, для чего когда-то и изобретали сложную штуку под названием боевой танк. Он творил вокруг локальное светопреставление. Причем, совершенно без противодействия. Это веселило тоже. Им выпала честь делать все нехорошее за весь батальон. В коротких паузах, когда механизм автоматического заряжания выбирал маркированные снаряды, майор Шмалько, поливал окружающую авиатехнику из 12,7-миллиметрового НСВТ. Действие тяжелых пуль по отношению к покоящимся на земле самолетам было немногим хуже воздействия снарядов. Тем более, стрельба велась очередями. Причем, поначалу увлекшийся майор позорно мазал, ни чуть не хуже призывника-непрофессионала Ладыженского. Тогда он прерывал лекцию о ТТХ, звучавшую примерно следующим образом: «Перед вами, солдатушки, пулемет НСВТ, то есть, пулемет танковый, и по принципам социалистического соцсоревнования и совместного коммунистического труда, созданный аж тремя конструкторами – Никитиным, Соколовым и Волковым…»; и начинал успокаивать себя продолжением прерванного ранее все того же монолога вольной тематики:

– Забыли мы, братцы, зачем нужна армия. Обрабатывали мазанкой бордюрчики, слушали советы всяких «советов матерей». Будто женское дело воевать. Делали из армии передовой детский садик. Вообще-то, если честно, то и его не делали. Все тонули в текучке, в нарядах и хозпоручениях. Никак не могли разгрести всегдашнюю недостачу того и сего. Да и вообще, не успевали призванных одеть-обуть, глядь – их уже следует рядить в парадки и – в положенный отпуск. А там, не успел вернуться – давай готовься к почету дембеля.

Никто, даже он сам, по-прежнему не мог ничего этого слышать. Вокруг рвались даже не керосиновые бочки – целые керосиновые озера. Им, внутри танка, не дано было ощутить, но жар чувствовался за сотни метров. Но конечно, такая песня одностороннего разрушения не могла длиться слишком долго. Теория вероятности и ее антропоморфные следствия, типа законов Паркинсона и прочего, рано или поздно должны были вмешаться. Они все и так потеряли минуты, вылившиеся в праздник огня.

Некоторое время танк маневрировал, обходя зону пожара. Сигнализатор облучения более не мигал, может, в процессе уничтожения лайнеров они ненароком сожгли и этот не обнаруженный визуально ПТУРС? Шмалько откупорил люк и высунулся наружу. Хотелось осмотреться вокруг, без окантовывающих мир перископического прибора наблюдения, и поискать новые цели. Кроме того, сверху работать зенитным пулеметом казалось удобнее. Боекомплект 12,7-миллиметровых патронов был не так уж велик, а точность шла рука об руку с бережливостью.