Война. Часть 2

Глава 3

Монголия, Улан-Батор,

Полевой аэродром 100-й смешанной авиабригады.

30 апреля 1939 года, 11:00.

– Идём на посадку, – старается перекричать шум двигателей Голованов. Наш "Дуглас" по широкой дуге обходит цепь невысоких покрытых кустарником гор, закрывающих с севера Улан-Батор, и начинает плавное снижение на относительно ровную широкую площадку, где-то изумрудную от травы с яркими красными пятнами цветущих маков, но в основном с желтоватым оттенком от начинающего уже по-летнему припекать солнца.

"И не надеялся, что в обозримом будущем мне удастся подняться в воздух, последний полёт с Рычаговым в районе озера Хасан, казалось поставил на этом крест… однако человек полагает, а товарищ Сталин располагает".

Еще вчера вечером, выходя из вагона на вокзале в Чите, рассчитывал с утра вместе с прибывшим ранее из Владивостока Романом Кимом начать проверку работы мобильного пункта дешифровки. В Москве он был спешно оборудован в обычном пассажирском вагоне, прибыл в Читу неделю назад и сейчас стоял на дальнем пути под усиленной охраной сотрудников местного НКВД. Впрочем нарушение планов началось раньше ещё в пути, когда мы были на полпути между Улан-Уде и Читой.

– Алексей, – бледный как смерть Пятницкий, мой сосед по купе, с трудом разлепил спёкшиеся губы, – плохо мне…

– Что с вами, Осип Аронович? – вешаю мокрое полотенце и набрасываю спортивную майку на раскрасневшееся от холодной воды тело.

– …язва проклятая.

– Я мигом за доктором.

– Товарища Пятницкого нужно срочно в больницу, возможно прободение язвы желудка, – поворачивается ко мне пожилой врач после осмотра пациента, – но, пожалуй, до Читы ничего подходящего нет. Я дал ему снотворное, остаётся надеяться, что эти четыре часа он сможет вынести… Было бы неплохо дать туда телеграмму, чтобы на вокзале поезд встречала карета скорой помощи.

– И в Москву, товарищу Сталину, – шепчет Пятницкий, когда дверь за доктором закрылась, – вот, товарищ Чаганов, его личное письмо товарищу Мао-цзе-дуну, отвечаете за него головой…

"За Мао-цзе-дуна"?

– Товарищ Мао – генеральный политкомиссар Китайской Красной Армии, – принимаю из дрожащих рук Пятницкого большой конверт, запечатанный сургучём, – член Политбюро ЦК Коммунистической партии Китая… он завтра пребывает в Читу из Яньаня… вы как член ЦК передадите это письмо ему…

– Не беспокойтесь, товарищ Пятницкий, передам, – снова повторяю эти слова уже на перроне в Чите, когда два дюжих санитара укладывают больного на стоящие у дверей вагона носилки.

– Товарищ Чаганов, – кричит издалека капитан с железнодорожными петлицами, – вас по ВЧ вызывает Москва! Я провожу вас к телефону.

– Вы получили от товарища Пятницкого письмо? – без предисловий начинает Сталин, – как быстро вы сможете прибыть на ближайший пункт засекреченной связи?

– Тут рядом на запасных путях стоит мой дизель-вагон, там есть всё необходимое. "Мао попросил о переносе встречи в Улан-Батор, – после разговора с вождём выхожу подышать свежим воздухом из жарко натопленного спецвагона, – мудрит что-то, какой для него выигрыш по времени будет? Часа полтора, не больше… Хорошо то, что наше руководство всё-таки решилось одновременно с отпором японской агрессии на востоке Монголии ударить по ним на юге с выходом к к реке Хуанхэ, освобождением двух городов – Боа-Тоу и Гуй-Хуа-Чена, расположенных в ста километрах от границы… Если операция на юге пройдёт успешно, то мы решим сразу две стратегические задачи: во-первых, получим сухопутный коридор с Северным Особым районом Китая, где находятся Центральные органы КПК и самые боеспособные части Китайской Красной Армии, а во-вторых, в этом районе расположено крупнейшее в мире месторождение редкоземельных металлов Баян-Обо, в частности неодима… Пусть китайские рабочие добывают там руду, а советские рабочие пришлют им за это в дар соответствующее количество военной техники".

Буквально через десяток минут за нашим "Дугласом" на посадку заходит его брат-близнец, также с красными звёздами на крыльях. Когда "близнец подрулил к месту нашей стоянки", Голованов, приветствуя лётчика поднял большой палец вверх.

– Мой экипаж, – толкает он меня в плечо, – я с ребятами миллион километров налетал по Забайкалью и Дальнему Востоку. Заметил, минута в минуту? Аэрофлот держит марку.

Из открывшейся после остановки винтов задней двери на землю лихо спрыгивает молодой парень в лётном комбинезоне, устанавливает небольшую лестницу и помогает сойти первому пассажиру, китайцу лет тридцати пяти в темно-синем полувоенном френче. За ним, опасливо ступая на перекладины, другой китаец, более пожилой в серой куртке и штанах с заплатками.

"Всё, больше никого… а где же Мао-цзе-дун"?

– Я – Ван-мин, – улыбается жёлтозубой улыбкой первый пассажир, заметив растерянность на моём лице, – Политбюро поручило мне провести переговоры. Я тоже не ожидал встретить вас здесь, товарищ Чаганов…

"По-русски говорит довольно хорошо, но откуда он меня знает? Ни в жисть не повери, что я настолько известен в Китае. А его спутник смотрит на нас как-то подозрительно"…

– Я почти шесть лет жил в Москве, – продолжает улыбаться Ван-мин, – представлял нашу партию в Коминтерне, вернулся назад чуть больше года…

Из подъехавшей к самолёту "эмки" выскакивает взъерошенный человек лет тридцати, спешит к нам и острым чекистским взглядом осматривает нас.

– С благополучным прибытием в столицу Монголии, – крепко жмёт нам руки он, – я – Михаил Голубчик, Полномочный представитель СССР в Монголии, здравствуйте товарищи.

– Мой переводчик Вэй, – представляет спутника Ван мин.

– Предлагаю проехать к нам в Полпредство, – машет в сторону машины Голубчик.

– Нет, товарищи, – отрицательно машет головой Ван-мин, – предлагаю поговорить здесь на аэродроме, если поедем в посольство, то можем оказаться в неудобном положении к хозяевам, не пригласив их…

"Умный и опытный политик"…

– Здесь на ногах? Да нас гнус сожрёт, – не может сдержать недовольства полпред.

– Я буду разговаривать лишь с членом ЦК товарищем Чагановым… с глазу на глаз, – твёрдо произносит Ван-мин.

– Возражений нет, – подхватываю я, – давайте поговорим в самолёте, а пока пройдёмся немного?

Переводчик начинает что возбуждённо шептать на ухо Ван-мину по-китайски, но тот резко прерывает его.

– С удовольствием, товарищ Чаганов, не плохо размять кости.

"Косточки"…

"Что-то медленно читает мой собеседник, – насупившийся Ван-Мин беззвучно шевелит губами, – наверное одновременно обдумывает содержание".

– Товарищ Сталин пишет, – наконец лист бумаги с типографской шапкой "ЦК ВКП (б)" ложится на поверхность стола в салоне "Дугласа", – что секретарь ЦК Пятницкий уполномочен передать на словах что-то очень важное товарищу Мао".

– Товарищ Пятницкий неожиданно заболел и сейчас находится в больнице в Чите…

– Очень жаль, – искренне сокрушается Ван-Мин, – я хорошо его знаю по работе в Коминтерне.

– … он попросил меня заменить его на встрече с товарищем Мао, а в Яньнань была послана радиограмма. Разве вас не предупредили?

– Нет не предупредили, – невесело улыбается мой собеседник, – получается, товарищ Чаганов, что оба участника переговоров не имеют полномочий. Выходит, мы оба зря летели.

– Я немедленно отправлю шифровку в Москву с просьбой вести разговор с вами, а вам никакие особые полномочия не нужны, вы – член Политбюро, просто передайте то, что я скажу своим товарищам. Идёт?

– Идёт! – веселеет Ван-Мин.

"Да чем он так обеспокоен? – гляжу на взволнованное лицо моего собеседника по возвращению в салон самолёта из штаба бригады, – похоже колеблется".

– Товарищ Чаганов, – наконец решается он, – пока мы ждём ответа из Москвы я хочу рассказать вам о ситуации, которая сложилась в руководстве нашей партии. Прямо скажу – нездоровая ситуация. Вы сможете точно передать мои слова товарищу Сталину?

– Не сомневайтесь, товарищ Ван-Мин, – ваши слова будут переданы слово в слово, у меня очень хорошая память.

– Хорошо… Мао-цзе-дун, пользуясь тем, что силы партии в данный момент разбросаны по нескольким районам страны, который разделены между собой японскими войсками и войсками Чан-Кай-Ши, тем, что многие члены ЦК и Политбюро находятся в подполье мы не можем провести ни съезд, ни пленум ЦК, пытается сейчас захватить власть в партии. В Яньнани сейчас лишь пятеро из двенадцати членов, но Мао в нарушение устава проводит заседания Политбюро, решая кадровые вопросы. Началось с того, что три года назад, опираясь на своего друга Ло Фу и нерешительного Чжу Дэ просто отобрал пост политкомиссара Красной Армии у Чжоу-Энь-лая, а Ло узурпировал пост Генерального секретаря, оттеснив Бо Гу. Это всё происходило на собрании пяти членов Политбюро, без кворума в нарушение устава, так как такие вопросу могут решаться только на пленуме. На это собрание явились охранники Мао и громкими криками не давали говорить противникам такого беззакония…

"Он что действительно хочет чтобы Сталин наводил у них порядок"?

– … Узурпировав власть "фракция Мао-Ло" начала саботировать установку Коминтерна: "атаковать японцев, обороняться от Чан-Кай-Ши"…

"А это серьёзно, речь то идёт о союзнике СССР в борьбе с Японией".

– …Недавно Мао выпустил брошюру "О новодемократизме", гле обрушился с критикой на ленинизм, называя его русским марксизмом, он не говорит прямо, но явно имеет в виду, что его цель создание нового учения "маоцзедунизма" – китайского марксизма. Однако его взгляды напрямую противоречат марксизму в оценке характера, этапов и движущих сил революции. Платформа Мао – это, по сути, платформа китайской национальной буржуазии!

"Испытующе смотрит на меня… Что ему сказать? Конечно, это святое дело поддержать своего сторонника в руководстве КПК, но тут возникает вопрос – а способен ли Ван Мин возглавить оппозицию? Получится мы делаем ставку на неё, а Мао разбирается со своими оппонентами как с котятами, на ровном месте получаем ещё одного врага у своих границ"…

– Мао идёт на прямое сотрудничество с мировой буржуазией, – горячится Ван Мин, – водит дружбу с американским журналистом Эдгаром Сноу. На самом же деле журналистика – это только прикрытие, он – патентованный шпион!

"Знакомая ситуация… многовекторный брат навек, значит. Я думал, что Мао стал таким после того, как разругался с Хрущёвым… Что делать? Сначала подожду ответа из Москвы… одно ясно, отпускать ситуацию нельзя, опасно".

– Скажите, товарищ Ван Мин, какие должности вы занимаете в партии помимо члена Политбюро?

– Я возглавляю комиссию ЦК по делам женщин и являюсь ректором Женского университета. До недавнего времени был секретарём Чанцзянского бюро ЦК КПК, но Мао и Ло Фу распустили его.

– Скажите, а много ли у вас сторонников в руководстве партии?

– Понимаю почему спрашиваете, товарищ Чаганов, – оживляется мой собеседник, – в Политбюро мне сочувствуют двое – Чжоу Энь-лай и Бо Гу, основные же мои соратники остались в Шанхае, Центральном районе, на юге. В Яньнане их почти нет, здесь вотчина Мао. У Чжоу Энь-лая осталась большая поддержка в армии, многие командиры корпусов назначались им лично.

Снаружи раздался металлический стук, иду в хвост самолёта и открываю дверь.

– Товарищ Чаганов, радиограмма из штаба, – весёлым голосом рапортует молодой сержант, из-за его спины пытается заглянуть внутрь китайский переводчик с заплатами.

"Отлично, Сталин даёт добро".

– Ваш переводчик проявляет нездоровый интерес к нашему разговору.

– Это соглядатай, приставленный ко мне Мао, – кривится он, – даже одевается также, чтобы выглядеть своим среди крестьян.

– Товарищ Ван Мин, я уполномочен сообщить вам, что в скором времени в течение месяца – двух наша армия планирует освобождение городов Боа-Тоу и Гуй-Хуа-Чена…

– Отличные новости, – подскакивает с места он, – это же прорыв блокады Особого района! Энь-лай давно ставит перед Мао вопрос о наступлении, чтобы перерезать железную дорогу, по которой японцы получают снабжение, но тот не хочет воевать. Только у меня имеется сомнение, как бы этот факт наши националисты, в том числе и сам Мао, не расценили как захват китайской территории, ведь никто в Китае не признаёт Маньчжоу-Го отдельным государством.

– Я неточно выразился, товарищ Ван Мин, под "нашей армией" я имел ввиду Монгольскую армию, усиленную частями нашего 57-го корпуса в монгольской форме. Сведения, добытые нашей разведкой, что японцы планируют вооружённую провокацию на границе с Монголией, подтвердились, стычки на границе уже начались, к лету мы ожидаем усиление конфликта.

– Понимаю вас, товарищ Чаганов, – мой собеседник снова садится на стул, – необходимо, чтобы и КПК, и Гоминьдан восприняли эти события как монгольский ответ на японскую агрессию. Такая позиция "Объединённого фронта" безусловно возможна, но вопрос в том, что будет дальше?

– Дальше по завершению конфликта наша армия должна вернуться в Монголию, а чтобы японцы вновь не заняли этот район в него должны зайти части Китайской Красной Армии, готовые его защищать.

– Это очень правильно, думаю и Мао, и Чан-Кай-Ши не станут возражать. Думаю, что Чжоу-Энь-Лай, а он является нашим представителем на переговорах Гоминьданом, сумеет убедить противоположную сторону. Но я чувствую, товарищ Чаганов, что есть что-то ещё?

"Проницательный человек, умный… А как по-русски говорит хорошо, с сильным китайским акцентом, конечно, (вместо "л" у него получается "р"), но как грамотно".

– Вы правы, товарищ Ван Мин, ещё одной целью операции является разработка редкой руды в районе Баян-Обо. СССР заинтересован в её покупке, мы готовы помочь китайским товарищам специалистами, техникой, проложить узкоколейную железную дорогу от месторождения до монгольской границы и само собой вооружением.

– Так это замечательно, – потирает он ладони, – если под дружескими отношениями находится надёжная экономическая база.

"Конечно, самое лучшее – это создать новый район с просоветскими силами во главе, со своей армией, промышленностью, сельским хозяйством, без Мао и Чан-Кай-Ши, но вряд ли Сталин пойдёт на раскол и "Объединённого фронта", и Китайской компартии".

– Думаю, если китайская сторона сочтёт это нужным, было бы хорошо заранее сформировать местные органы власти, чтобы не возникла ситуация, когда японская власть сбежит, а новая – задерживается.

– В этом как раз нет никакой трудности, – мой собеседник внимательно смотрит на меня, – трудность в другом, как сделать так, чтобы новая власть не была слепой исполнительницей воли Мао, чтоб не зависела от его политической двуличности.

"Мысли мои читает, или я его"?

– Товарищ Ван Мин, я понимаю вашу позицию и передам товарищу Сталину эти слова, но уверен, что советское руководство не станет вмешиваться во внутрипартийную борьбу китайских коммунистов. Хотя… иметь в руководстве КПК единомышленников нам бы очень хотелось.

– Так помогите нам! – срывается он.

– Хорошо давайте на чистоту: число ваших сторонников не может быть велико. В основном это товарищи, работающие в Коминтерне, не раз бывавшие в Москве. Вас ваши оппоненты знают наперечёт и, наверняка, даже называют "москвичами" или "русскими", ведь так? Ван Мин неопределённо машет головой.

– Насколько я понял из вашего рассказа, вы и ваши единомышленники в последнее время потерпели ряд болезненных поражений, потеряли ключевые посты в партии, группа Мао-Ло получила реальную власть…

Мой собеседник опускает глаза.

– … Вместе с тем я не призываю вас прекращать борьбу, отстаивать свои убеждения, товарищ Ван Мин, но для получения власти вам следует пойти "в народ", чтобы вербовать сторонников, из нынешних единомышленников сделать соратников, составить план действий и начать его осуществлять. Вот вы говорили о подборе органов власти для новых "северных территорий". С вашей позиции секретаря комиссии ЦК по вопросам женщин вы влиять на это не можете, это очевидно. Что бы на вашем месте сделал я? Придержал бы сведения об операции монгольских войск, пошёл бы к генсеку Ло Фу, к Мао "покаялся" и попросил бы дать возможность исправиться, отправить на север провинции секретарём уездного комитета. Уверен, что Мао и Ло поддержат это предложение, так как ситуация, когда член Политбюро, их противник, занимает должность уездного секретаря, им понравится. Для них это даже смешнее, чем член Политбюро – ректор Женского университета…

"Ничего не поймёшь по лицу Ван Мина, но слушает внимательно, возражать не спешит… тогда продолжу".

– … прибыв на место, начал бы проверку местных кадров, на общем собрании актива, членов партии и сочувствующих. Как я понимаю, на сторонников Мао у вас глаз намётанный, изолировал бы их, опёрся бы на молодых и целеустремлённых, пообещал скорый карьерный рост. Как только монгольская армия выбьет японцев Гуй-Хуа-Чена, без промедления бы выехал в него и уже оттуда доложил в ЦК о начале переговоров по выводу монгольских войск с территории Китая и присоединению всего этого района к вашему уезду…

– А если Мао пришлёт своего представителя на переговоры из Яньнаня? – горящие глаза выдают моего собеседника, надевшего маску безразличия.

– … Безусловно Мао попытается перехватить у вас инициативу, но тут надо действовать быстро. Пока это представитель прибудет на место, а монгольские войска в состоянии замедлить и даже воспрепятствовать этому, у нас будет достаточно времени на организацию монголо-китайских переговоров. Хорошо бы ещё захватить с собой несколько надёжных журналистов, которые бы сразу начали передавать новости из освобождённого города во все газеты, не забывая отмечать вашу личную смелость, прозорливость, ну и так далее. В общем, создавать в партии и стране образ героя, победителя японцев и монголов…

Ван Мин не выдерживает и смеётся во всё горло.

– Мао сразу всё поймёт, – тень пробежала по лицу моего собеседник, – что я скрыл от него тему наших переговоров.

– … Поймёт, конечно, но будет поздно. Мао не станет в открытую выступать против ваших действий, скорее всего просто промолчит, тем более на вас будут завязаны переговоры по оказанию военной помощи Китайской Красной Армии.

– Он не простит, – качаает головой Ван Мин, – затаится, а потом укусит.

– Не исключено, – соглашаюсь я, – в ход могут и выстрелы из-за угла и отравления. Отсюда вывод, если вы согласны вступить на путь политической борьбы в обстановке войны, то должны уже сейчас позаботиться о своей безопасности и безопасности своих близких. Наше правительство сможет оказать вам в этом помощь.

– Я согласен, – в голосе моего собеседника прозвучали железные нотки.

Япония, Токио, район Адзабуку.

20 мая 1939 года, 14:00.

– Тейши (стой)!

Щуплый рикша в серых коротких штанах, свободной рубахе и соломенной шляпе-грибке тут же останавливается, опускает оглобли, поворачивает голову назад и терпеливо ждёт пока франтовато одетый иностранец и его спутница в кимоно, прикрывающая лицо бумажным зонтиком, выйдут из повозки. Мужчина вытаскивает из жилетного кармана несколько медных монет и небрежно бросает их в мозолистые ладони японца, сложенные в виде чаши.

– Здесь недалеко, – шепчет по-немецки Кузнецов, увлекая девушку за собой вдоль пыльной, залитой нестерпимым блеском солнечных лучей, улицы в японском квартале.

Миновав с десяток похожих друг на друга, маленьких домиков с крохотными садиками, они свернули в переулок и остановились у одного из них, неотличимого от своих соседей. Мужчина уверенно толкает незапертую калитку и парочка почти сразу попадает в дом через низенькую, приоткрытую для вентиляции, дверь, им в лица пышет воздух, наполненный ароматом горячего дерева.

Они проходят насквозь две комнатки, с убогой обстановкой, которая ограничивалась несколькими шаткими столиками, на одном из которых лежал клочок потёртого красного бархата, оставляют слева детскую кухоньку и вступают на скрипучую лесенку, ведущую на второй этаж. Наверху обстановка оказалась богаче: большой письменный стол, мягкий кожаный диван, по стенам от пола до потолка – книжные полки, довершал картину старомодный граммофон с серебристым раструбом.

– Агнес, это ты? – из соседней комнаты раздался низкий хриплый мужской голос, – ты же сегодня работаешь…

Вошедшие по короткому узкому коридору пошли на звук и становились на пороге, так как почти всю спальню занимал футон, толстый японских матрас, на котором в одежде ногами к двери лежал на спине высокий мужчина с растрёпанными волосам, подбитым глазом и растрёпанными чёрными с сединой волосами.

– Вы кто? Я таю не заказывал, – продолжил по-немецки хозяин дома, обдав гостей тяжёлым перегаром, до того, как его взгляд сумел сфокусироваться на гостях, – оу, а эта недурна собой… милая, ты же не гейша, таю повязывают пояс спереди. Постой-ка, да ты не японка, сколько за неё просишь? И ты тоже…

– Вы читали сегодняшнюю "Асахи", герр Зорге? – теряет терпение Кузнецов.

– Газету? – рычит хозяин дома, но вдруг осекается, переводя свой взгляд поочерёдно на стоящих в двери гостей.

Вдруг в соседнем доме громко заиграло радио, а из дома напротив донёсся истошный плач ребёнка.

– Стены тростниковые… – растерянно произносит Зорге, рывком садясь на постели.

– Отзыв? – едва слышно шепчет Кузнецов.

– Я не читаю по-японски… дайте мне пять минут, – срывается с место хозяин, – подождите меня в кабинете.

И действительно когда через пять минут, Зорге, умытый и расчёсанный, возникает на пороге, гости едва успевают закончить осмотр кабинета, в последнюю секунду плюхнувшись на диван.

– Чай, кофе? – обращается он к мужчине.

– Поди проверь периметр, – по-русски приказывает Оля помощнику, у Зорге от удивления подпрыгивают брови.

– Я – Ревизор, мой разговорный немецкий не очень хорош, поэтому буду говорить по-русски, – большие голубые глаза девушки несколько секунд пристально рассматривают лицо "Рамзая".

– Признаться, я себе его по-другому представлял, ну что вы так на меня смотрите? – не выдерживает тот, переходя на русский, – что лицо побитое? Так я докладывал, что полгода назад попал в аварию, долго в больнице лежал.

– Кто такая Агнес? – голос Оли спокоен и тих.

– Японка, официантка из "Золота Рейна", я с ней живу уже три года. Осуждаете? Думаете в каждой стране по жене? А ещё не вылезаю из кабаков, – с вызовом смотрит он на девушку, – напиваюсь каждый день. Я седьмой год без отпуска, истощён морально и физически, директор это понимает?…

Рамзай подбегает к секретеру, приоткрывает крышку и на свет появляется недопитая бутылка американского виски, наливает чуть-чуть в залапанный стакан и одним глотком выпивает его содержимое.

– … Но это не самое плохое в моей жизни. Ужасно то, что с некоторых пор я совершенно не понимаю линию Коминтерна, его пассивной тактики. Создаётся впечатление, что вся политика Коминтерна заключается в помощи СССР, понятие мировой революции ошельмовано и отброшено, активность компартий на Западе ограничивается.

– Товарищ Зорге, – набелённое лицо Оли ничего не выражает, – мне кажется, что вы не по адресу обращаетесь, хотя если бы вы обратились по правильному адресу, то было б только хуже. Я не знаю, что думают в правительстве, но для себя я понимаю ситуацию так: перемирие, установившееся по окончании империалистической войны, заканчивается, новая мировая война на пороге. Без союзников нашей стране не выстоять, сказывается вековое отставание в образовании, развитии промышленности и так далее. Других союзников, кроме капиталистических стран, не существует…

– Коминтерн – единственный союзник Советской России, – почти выкрикивает Рамзай, – надо его изо всех поддерживать, а не предавать!

– … дайте мне закончить, – бесстрастным голосом продолжает девушка, – считаю, что в верхах сочли, что компартии на данном этапе не в состоянии противостоять силам реакции в своих странах. В многих странах Европы и Америки компартии просто разгромлены и это случилось ещё до того, как руководство Коминтерна взяло курс на блокирование с социал-демократами, на создание народных фронтов. СССР сейчас бросает все усилия и средства на подготовку к войне и не в состоянии как было раньше финансировать такую дорогостоящую организацию как Коминтерн. Поймите вы, что если наша страна выйдет победителем в грядущей мировой войне, то в проигравших странах, как в России в 1917 году, будут созданы все условия для победы социалистических революций, тогда в руководство Коминтерна придут новые силы, будут новые цели, задачи и лозунги. А сейчас мы должны бросить все свои силы на помощь СССР.

– Почему прямо не сказать? – растерянно шепчет Зорге, глядя прямо в глаза Оле.

– Не стану врать, я не знаю, я даже не уверена, что мои мысли правильные, но они мне помогают в трудную минуту… Итак, времени у нас мало, поэтому перехожу к делу: директор благодарит вас и всю вашу резидентуру в Японии, за успешную работу на протяжении последних лет. Информация, которую вы посылаете в центр, очень ценна для нас. Я направлена сюда Центром чтобы помочь вам…

В глазах резидента заиграли весёлые огоньки, он непроизвольно бросил взгляд в сторону секретера.

– … прошу отнестись к моим словам со всем вниманием, – девушка закусила губу, – то, что ваша группа до сих пор не вскрыта японской контрразведкой – это большая ваша удача…

– Я не виноват, что шпики не заходят в бары, где я провожу свои встречи с агентами, а ждут меня на выходе, – Зорге улыбается, показывая ряд золотых коронок, – не выносят запах алкоголя и вообще я давно для себя решил, что лучшая конспирация, это отсутствие всякой конспирации и как видите мой метод хорошо работает.

– Работает до поры до времени… про удачу я сказала не просто так, – почти зашипела Оля, – во время недавней аварии на мотоцикле, той самой, во время которой вы потеряли свои зубы, вас спасло только то, что вы сразу не потеряли сознание, ведь при вас была радиограмма, так?

– Не потерял же, – кривится резидент.

– Но вы везли радисту незашифрованное сообщение. Он у вас что сам шифрует радиограммы?

– У меня нет на это времени, – вновь взрывается Зорге, – я трачу всё своё время на добычу секретов…

– Пусть так, – едва заметно улыбается Оля, – я посмотрела текст радиограммы, "Фриц" в ней, кстати, добавил своё сообщение о всех подробности ваших злоключений в тот день и как он изъял из вашего дома компромат. Так вот, из этого текста можно было опытному контрразведчику, сделать далеко идущие выводы о составе вашей группы. Вы продолжаете поддерживать личные контакты с "Отто", "Жиголо" и "Джо"?

– Вы что предлагаете мне прервать с ними отношения? – холодно спрашивает он, – вот это будет очень подозрительно. Японская контрразведка давно определила круг моих знакомых, привыкла к тому, что я часто встречаюсь с ними, как видите это их не волнует.

– Извините меня, товарищ Зорге, – Оля снова надела маску безразличия, – что я говорю с вами об элементарных вещах, о том, как работает контрразведка. Если что-то не волнует её в настоящий момент, то это не значит, что она не заинтересуется вашими друзьями в будущем. Представьте себе, что через год иди два Япония объявит войну Соединённым штатам, контрразведка сразу же возьмёт в оборот всех, кто прибыл оттуда или раньше подолгу там проживал. "Джо" сразу же попадёт в разработку и ей не составит труда узнать, что он, кроме этого, ещё и коммунист. Последует его арест, затем жёсткий допрос и всё головка вашей группы будет вскрыта. Это только одна из возможных ситуаций. Дело в том, что ваша группа разрослась до тридцати человек и с каждым новым человеком опасность провала сильно возрастает. Ещё один момент, я заметила, что вы довольно часто выходите в эфир, иногда по нескольку раз в день, причём действительно ценная информация перемежается со слухами и даже газетными сообщениями. Мы в Москве читаем те же самые газеты, что и вы, так что это бесполезно, а точнее просто вредно – вы подвергаете ненужному риску радиста… Хозяин дома насуплено молчит, опустив голову.

– … Центр предлагает вам полностью перестроить свою работу. Как можно быстрее откомандировать всех членов группы, связанных компартией Японии за границу…

– И "Отто" тоже? – поднимает глаза, – учтите, ведь именно он добывает особо ценную информацию из кабинета министров.

– Он поддерживает сейчас связь с товарищами по партии?

– Насколько я знаю, нет. Ещё со времени, когда он жил в Китае.

– Хорошо, пусть остаётся, но вы не должны больше встречаться с "Отто" – вся связь через тайники. Оставьте в резидентуре всего несколько человек, самых ценных сотрудников. Ваш радист вскоре будет отозван на Родину…

– А что делать с компанией, которой он владеет? – Зорге достаёт сигарету, зажигает её и жадно затягивается.

– Пусть продаст, а вырученные деньги пойдут вам на оперативные расходы. А сейчас о главном, о тех задачах, которые ставит перед вашей группой Центр…

Чита, ул. Аргунская д.5,

Штаб Забайкальского военного округа.

26 мая 1939 года, 18:00.

– Проходите, товарищ Чаганов, – пожилой капитан распахивает передо мной высокую дверь кабинета командующего.

– … 24 мая три И-16-х и два И-15-х 22 истребительного авиаполка майора Глазыкина, – стоя докладывает грузный полковник с авиационными петлицами, – при патрулировании монгольской территории к востоку от реки Халхин-Гол были атакованы пятёркой японских самолётов И-96… У длинного стола, покрытого зелёной ситцевой тканью, сгрудились военные. Рокоссовский, сидящий во главе стола, показывает мне на стул по левую руку от себя.

– Откуда здесь морские самолёты, это ведь палубный истребитель? – сидящий напротив меня Голованов, отрывается от чтения документа, в котором я узнаю свою дешифровку, переданную в штаб два часа назад.

– Так комполка доложил, а ему лётчики… – замялся докладывающий.

– Неоткуда им тут взяться, – хмурится начальник ВВС, бросая быстрый взгляд на меня, – это их новые армейские истребители Ки-27, отдалённо напоминающие японские палубники, продолжайте.

– … один из И-16-х был сбит, лётчик Лысенко погиб.

– Каково на сегодняшний день соотношение сил нашей и японской авиации? – поднимает голову командующий.

– По данным разведки, самураи сосредоточили на двух аэродромах вблизи Хайлара и Ганьчжура примерно поровну 126 истребителей, 36 лёгких и 18 тяжёлых бомбардировщиков, всего 180 машин. Мы имеем 203 самолёта, 99 истребителей, 88 скоростных бомбардировщиков и 16 лёгких штурмовиков.

– То есть примерно поровну, – Рокоссовский достаёт из папки свой экземпляр моей дешифровки, – а вот что докладывает войсковая разведка, данные на 26 мая: В Хайларе – 33 истребителя, 6 разведчиков и 6 лёгких бомбардировщиков, в Ганьчжуре – 19 истребителей, итого – 64 машины. Товарищи, кто же прав, данные отличаются в три раза?…

Собравшиеся загудели.

– Товарищ командующий, – Голованов прочистил горло, – я посмотрел перед совещанием ещё раз перепроверил данные фоторазведки за всё время наблюдения, в том числе и в ночное время над Ганьджуром. Вынужден признать, что тамошнем аэродроме никогда не было замечено более 19 самолётов.

– Это как "в ночное время"? – раздалось сразу несколько голосов.

– При помощи спецтехники, – отвечаю на выразительный взгляд начальника ВВС, – которая способна улавливать тепловые лучи, исходящие от разогретой за день техники. Эти лучи испускаются не только днём, но и ночью, попадают на чувствительную плёнку и формируют изображение наподобие того, которое получается на обычной фотографии.

– Нужная вещь… а в остальном всё плохо, – Рокоссовский заиграл желваками, – присаживайтесь товарищ Иванов. Авиаторам нужно принимать срочные меры чтобы исправить положение: за три дня боёв мы потеряли десять самолётов, сбив лишь один. Учтите, без господства в воздухе нам самураев не одолеть… Вы что-то хотели сказать, товарищ Чаганов?

Голованов бросает испепеляющий взгляд на начальника ВВС округа.

– Да, я хотел предложить в дополнение к уже работающему в Монголии радиоуловителю "Подсолнух", развернуть ещё один на нашей территории, вблизи границы с Манчжурией, оттуда до Хайлара не более тридцати километров, а не сто шестьдесят как от Тамцак-Булака. Тогда мы сможем прямо на экране радиоуловителя видеть японские самолёты, взлетающие и заходящие на посадку на аэродроме Хайлара.

– Это то, что надо, ведь там основные силы самураев, – потирает ладони Голованов, – в Приморье сейчас два радиоуловителя…

– Хорошо, я свяжусь с Апанасенко, – кивает командующий, – продолжим, получены заслуживающие доверия сведения, что в ближайшие день-два противник перейдёт в наступление на восточном берегу реки Халхин-Гол силами до одного пехотного и одного кавалерийского полка с целью захвата всего правобережья. Пусть вас не вводит в заблуждение довольно скромный наряд сил самураев, цели перед собой японское командование ставит высокие. Это наступление является по сути разведкой боем, они хотят прощупать нас, чтобы понять готов ли СССР в самом деле защищать границы Монголии как свои собственные. Вскоре за этим последует генеральное наступление. Так же считают и в Генеральном штабе, японцы затеяли строительство стратегической железной дороги, соединяющей Хайлар, что на КВЖД и Центральный Китай. Пройти она может только в долине Халхин-Гола на запад от Хингана. В случае начала войны с Монголией при нынешней границе эта дорога может оказаться в пределах досягаемости нашего артиллерийского огня, поэтому японцы захотят отодвинуть границу на запад километров на тридцать-сорок на рубеж реки. Товарищ Лукин, зачитайте приказ наркома обороны.

"Тот самый генерал, а сейчас заместитель командующего ЗабВО, – вглядываюсь в суровое лицо, поднявшегося с места, подтянутого комбрига, – поди пойми этого человека, вполне может статься, что протокол его допроса в немецком тылу – фальшивка, хотя какой в этом был резон у абвера делать это в 1941 году? Если б подделали, то точно б опубликовали… Просто повезло генералу Лукину больше, чем расстрелянному генералу Понеделину, хотя формально оба вели себя в плену одинаково, и штабные карты с расположением их войск схожим образом попали к врагу. Разница лишь в том, что протоколы допроса второго достались СМЕРШу, а первого – американцам".

– … Переформировать 57-й Особый корпус в 1-ю Армейскую Группу, командующий комдив Конев…

"Конев…, – неподалёку от меня поднимается с места комдив со знакомым лицом, – логично, был первым командиром 57 ОСК в Монголии, а до последнего времени – командующим 2-й Краснознамённой армией здесь в Приморье, подчиняющейся лично наркому обороны".

– … начальник штаба комбриг Богданов, в составе 57 ОСК, 11-го отдельного мехкорпуса и 32-й стрелковой дивизии Забайкальского Военного Округа.

"Отдельный… это 11-й мехкорпус ЗабВО, переведённый на новые штаты с артиллерийским полком трёхдивизионного состава".

– … образовать Забайкальскую Фронтовую группу, командующий комкор Рокоссовский, комбриг Кузнецов, в составе с расквартированием в городе Чита, в составе: 1-й Краснознамённой армии, 2-й Краснознамённой армий, 1-й Армейской Группы, частей ЗабВО и частей Монгольской Армии. Фронтовой группе передаётся авиационная группа под командованием комкора Голованова, в составе…

"Не понял, он же начальник управления ВВС, неужели… нет, не может быть, Сталин и Будённый Головановым очень довольны, скорее всего сам напросился, временно… Лукин… Снова и снова возникает этот вопрос – можно ли наказывать человека за то, чего он не совершал? Ведь поступки человека определяются не только его убеждениями, характером и подготовкой, но и сложившейся обстановкой, случаем. Война, конечно, в основном расставит всё по своим местам, но не слишком ли велика цена у такого "естественного отбора" для страны? Не помню кто уж там считал, но лишь каждый пятый из довоенного высшего руководства РККА, начиная от командующих округов и заканчивая наркомом обороны, сумели сохранить свои высокие должности, окончив войну командующим фронтом и выше. То есть выходит, что генералы мирного времени плохо приспособлены к войне. Не знаю существуют ли вообще в мире такие методики, чтобы с помощью полиграфа или "сыворотки правды" выявить негодных, но мне-то они и не нужны, я помню судьбы всех высших военачальников, успешных так точно, с множеством деталей, грех не воспользоваться этим знанием, но как"?

– Товарищ Кузнецов сейчас доложит военному совету фронту, – негромкий голос Рокоссовского с лёгким польским акцентом заполнил собой кабинет, – о мерах, принимаемых командованием фронта для отражения японской агрессии и о намётках плана контрнаступательной операции…

"Стоп, а я тут, собственно, каким боком?… – оглядываюсь по сторонам, – в лицо знаю ещё лишь лишь несколько человек: начштаба фронта Михаила Андреевича Кузнецова, корпусного комиссара Гапановича, начштаба 57 корпуса, а теперь армейской группы Богданова и командира мехкорпуса Терёхина… Ан нет, кто это там помогает развешивать карты? Пётр Григоренко! Помяни нечистого… Кстати, наглядный пример – на фронт попал в конце войны, генералом Григоренко стал уже после, сейчас майор, что с майорами начинать бороться"?

– … Пользуясь личным знакомством с товарищем Чагановым, – командующий хитро прищурился, – нас с ним итальянцы бомбили в Средиземном море, едва не утонули, я пригласил его помочь нам в организации радио…, как правильно называется…

– Радиоэлектронной борьбы, – улыбаюсь я, – в общем, будем помехами нарушать противнику радиосвязь, при этом не мешая своей собственной.

Токио, район Нагато-тё,

Посольство Германии.

31 мая 1939 года, 14:00.

Из высоких дверей помпезного трёхэтажного здания красного кирпича показалась группа высоких, белокурых женщин, окружённых детьми и остановились у флагштока с огромным полотнищем с черной свастикой в центре.

– Смотрите, Хана, на наших детей, – назидательно говорит старшая среди женщин, обращаясь к одной из них постройнее и помоложе, – вам с Максом тоже надо, не откладывая дело в долгий ящик, решить этот вопрос. Германии нужны дети, они будут иметь счастливое будущее.

– Мы тоже с мужем очень хотим этого, фрау Эгер, – почтительно отвечает та, прижимая руки к груди, – надеемся, что бог услышит наши молитвы.

– Не забудьте, через неделю у нас в посольстве благотворительный завтрак, – пытается перекричать детей прощаясь старшая, – хайль Гитлер!

– Анна Жданкова? – перейдя через дорогу, Хана Клаузен вдруг слышит негромкий женский голос у себя за спиной.

– Э…э, – Хана поворачивается всем телом, вжимает голову в плечи и испуганно поднимает глаза на красивую девушку в белом шёлковом платье.

– Не бойся, – подхватывает та её под руку и увлекает за собой, – я – ревизор… зови меня Оля, центр отзывает вас с Максом домой… муж уже сказал тебе об этом?…

– Не-ет, – отвечает по-русски Анна и зажмуривается.

– … Вот это меня и беспокоит…, – Оля тянет Жданкову на деревянную скамейку в укромном месте небольшого садика, – понимаешь, Аня, у Макса, видимо, другие планы… он здесь хорошо устроился, у него большой дом, автомобиль, два десятка наёмных рабочих в мастерской по производству и ремонту копировальной технике, не сравниться с работой электромеханика в колхозе в Республике немцев Поволжья…

– Что вы, Оля, – сжимает её руку Анна, – это всё не наше, это же для упрочения нашего положения в германском обществе, для материальной помощи нашей группе.

– Макс, похоже, не всё вам рассказывает, – Оля немигающе смотрит на неё, – практически никакой материальной помощи не оказывает, ссылается на недостаточную прибыльность своего предприятия. Наши специалисты проверили финансовый отчёт, который ваш муж прислал в Москву. Так вот по нему выходит, что он едва сводит концы с концами, а на самом деле дом в котором вы живёте стоит более шестидесяти тысяч иен. Это в двое превышает сумму, которую он получил из Москвы на организацию своего дела. Выходит, что на самом деле прибыль от компании есть и она не маленькая…

– Что снами будет, нас арестуют? – крупные слёзы катятся у неё по щекам.

– Не бойся, Аня, – Оля кладёт руку на плечо женщины, – я одна занималась проверкой финансов вашего мужа, я – бухгалтер по первой специальности. Обещаю сохранить этот факт в тайне, но для этого Макс должен передать, официально продать, всё свое имущество человеку, который прибудет ему на смену. Скажи, ты любишь своего мужа?

– Люблю… – В таком случае, это и в твоих интересах уехать отсюда, – Анна непонимающе смотрит на Олю, – мой помощник проследил за Максом… У него есть связи на стороне… Он ведь часто не ночует дома, так?

– Кто она? – Жданкова роняет голову на руки.

– Одна американка – художница, другая японка из ресторана… Только не вздумай устраивать ему сцены, – нашептывает женщине на ухо Оля, – всё испортишь, наоборот стань ласковой и печальной. Повторяй ему, что ты больше не можешь жить в постоянном напряжении за его жизнь… Говори, что у тебя предчувствие, тебе всё время кажется что он арестован… ну да ты не маленькая девочка, сама понимаешь. А остальное – моя забота, слежку я ему устрою…

– Спасибо тебе, – растроганная Аня в порыве благодарности бросается Оле на шею.

Токио, район Минато,

Полпредство СССР.

31 мая 1939 года, 16:00.

– Вот, товарищ Крылов, – в приёмную помощника военного атташе заходит дежурный консульского отдела, из-за его коренастой фигуры выглядывает женщина в широкополой шляпе и длинном сером пыльнике, – тут к вам женщина, назвала пароль.

Крылов с интересом рассматривает посетительницу, повернувшись спиной к своей секретарше, с которой только что заигрывал.

– Хорошо, Петров, ступай, – строгим голосом приказывает ему он и распахивает перед женщиной дверь своего кабинета, – прошу вас, товарищ.

Он плотно прикрывает дверь перед носом вытянувшей шею секретарши и, затаив дыхание, рассматривает фигуру женщины, которая вешает летний плащ на стоящую углу вешалку.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – указывает он на плетёный стул у кофейного столика, сам садится на соседний, – чем могу быть полезен…

– Клин, – тихо произносит Оля, разглаживая подол шёлкового платья у себя на коленях.

– Так вы от Ревизора? Но мы ожидали мужчину, – закашлялся Крылов, – мой агент сегодня полчаса прождал вас у театра "Такарадзука", но…

– Я – Ревизор, – в голосе Оле послышался металл, – я назвала пароль Ревизора… а ваш подчинённый привел на встречу "петуха"…

– Ергунов у нас самый опытный, – растерянно пробормочет он, – доложил, что всё было чисто…

– Вы ведь, товарищ Крылов, помощник резидента по оперативной работе, так? – перебивает его Оля, – пригласите, пожалуйста, сюда Лазарева.

– Может быть лучше мы… – мямлит помощник.

– Нет, – отрезает Оля, – и отошлите вашу секретаршу подальше от приёмной. Красный как рак, хозяин кабинета исчезает за дверью.

– Товарищи, Директор очень не доволен работой легальной резидентуры, – начинает Оля, едва военный атташе занимает свое место у стола, – все материалы, присланные вами в центр по военной промышленности, системе мобилизации, арсеналам, армии Японии и её экономики, в большинстве признаны малой или средней ценности. А работа по изучению объектов вербовки и развитию знакомств в японской среде оценивается как провальная. Вашу помощь нелегальной резидентуре Рамзай описывает как околонулевую.

– Как же так "околонулевую", – едва не задохнулся от возмущения атташе, – мы только в этом году трижды встречались с ними, передали "Рамзаю" и "Фрицу" восемь тысяч долларов и приняли от них почту. Их связь-то через шанхайскую резидентуру становится всё более опасной из-за действий японцев, мы взяли на себя эту работу…

– Сколько "Рамзай" находится в Японии?

– Чуть больше шести лет, – делает непонимающее лицо Лазарев.

– И за это время, – рубит слова Оля, вы не удосужились организовать запасной канал связи для нелегальной резидентуры, например, через Гонконг. Вместо этого вы в нарушение элементарных правил конспирации, что две резидентуры в стране ни в коем случае не должны пересекаться, идёте на связь с "Рамзаем", причём через сотрудников, не имеющих опыта оперативной работы. Хотите что-то возразить?…

В кабинете повисает зловещая тишина.

– … И при этом вы ставите под сомнение перед Центром работу всей нелегальной резидентуры, – жжёт взглядом военных разведчиков девушка, – которая без отдыха в течение шести лет, каждодневно подвергаясь смертельной опасности делает своё дело… Ладно, давайте посмотрим всё ли у вас в порядке с документацией и пригласите мне для беседы "Лору", "Кротова" и "Ергунова"… по одному.

– Вот читаю я ваш отчёт о встрече с агентом "Мини", отставным младшим офицером, товарищ Кротов, – Оля закрывает пухлую папку, – и удивляюсь, вот вы послали ему по почте билеты на утренний сеанс…

– Я бросил конверт в почтовый ящик далеко от полпредства, – бурчит тот, нервно сжимая огромные рабочие ладони.

– … это неважно, – терпеливо объясняет девушка, – вполне вероятно, что это письмо перлюстрируют, так как адрес на конверте написан "гайдзином". Заинтересуются и проследят вашего агента до кинотеатра и увидят там в зале вас, сидящих рядом, как два голубка, в полупустом зале…

– Кто он такой этот "Мини", чем сейчас занимается, какие сведения вы собирались от него получить?

– Ясное дело какие, – недовольно сопит Кротов, – военные, об оружии, где ихние части располагаются, он же офицер.

– В запасе… – вздыхает Оля, перелистывая страницу дела, – ну хорошо, где ваш агент служил, почему нет в деле?

– В Маньчжурии, – на лбу проверяемого выступили капельки пота, – где-то под Харбином, на телеграфе.

– А сейчас?

– Тоже на телеграфе в Токио… телеграммы проверяет у корреспондентов иностранных газет, у тех, что в Америку материалы шлют.

– Значит работает на подводный телеграфный кабель, что идёт через Иокогаму в Манилу и дальше в Сан-Франциско, – насторожилась Оля, – сколько вы ему платите?

– Восемьдесят иен в месяц, – Кротов исподлобья с опаской смотрит на девушку.

– Надо удвоить или даже утроить жалование "Мини", – Оля поворачивается к Крылову, – снабдите его миниатюрной камерой…

– У нас нет такой, – с облегчением выдыхает тот.

– … меня это не интересует, обеспечьте и пусть фотографирует всё интересное, что проходит через его руки, включая газетные репортажи, биржевые сводки и тому подобное. Организуйте тайник, через который будете получать фотоплёнку и передавать ему оплату. Личные встречи – только в случае острой необходимости, но не чаще одного раза в два-три месяца. Плёнки будете посылать диппочтой… Скажите, товарищ Кротов, а где точно под Харбином служил "Мини"?

– Городок там есть рядом, – напрягается тот, – как же его? На аэродроме… Пиньфань! Точно!

– Хорошо, устройте мне встречу с вашим японцем. Срочно. Адрес конспиративной квартиры и время встречи вам сообщит товарищ Крылов, сейчас свободны, – дождавшись, когда Кротов закроет за собой дверь, продолжает, – а теперь к радистам.

Чита, железнодорожный вокзал.

10 июня 1939 года, 17:00.

"Сколько же у неё идей… предлагает в нашем полпредстве наладить перехват радиограмм, идущих из германского, британского и американского посольств, так как все они находятся в пределах круга с радиусом в один километр. Идея неплохая… даже их направленные антенны не спасут от перехвата. С дешифровкой немецких радиограмм дело налаживается, а вот с английскими и американскими сложнее… информации о них слишком мало. А именно: британская "Турех-2" по принципу действия схожа с "Энигмой", имеет пять роторов, из которых лишь два сменных, и один рефлектор. Казалось бы, должно быть проще чем "Энигма", но ни тут-то было, всё дело в том, что английские роторы имеют большое количество зацепов, отвечающих за перемещение соседнего ротора, а не один в конце полного оборота как у немецких. Без точного знания устройства роторов и зацепов взломать "Турех-2" будет очень трудно… хотя, конечно, не так, как американскую "Сигабу". У неё целых пятнадцать роторов! Это уже перебор, так никакой вычислительной мощности не хватит. Стоп, а что если попробовать не только перехватывать радиограммы, но и… время от времени глушить их".

От предчувствия удачи у меня зачесалась старая рана на голове, встаю и выхожу на свежий воздух из разогретого на солнце вагона.

" Оля считает, что американцы, когда из-за плохого прохождения коротких радиоволн прерывается связь с Сан-Франциско, начинают использовать телеграфный кабель. В биржевых котировках можно скрыть какое угодно по размеру сообщение, не думаю, что японские контролёры сверяют цифры в поданной на проверку телеграмме с газетными цифрами. Если это так, то можно использовать такой сценарий: радист в американском посольстве начинает передавать сообщение, мы пишем его на магнитофон, но в конце радиограммы включаем мощный короткий импульс помехи от генератора на чердаке нашего полпредства. В результате принимающая сторона теряет или получает лишний знак в сообщении. Поскольку "Сигаба" использует потоковое шифрование, то это приведёт к неправильному расшифрованию текста, идущего следом за таким символом. Что делает передающий радист, когда не получает квитанции от принимающего? Правильно, ставит новую перфоленту с ключом и повторяет это же сообщение. Не знаю уж сколько раз по инструкции у них разрешается повторять одну и ту же радиограмму подряд, но и два раза тоже неплохо. Положим, что и во второй раз его постигла неудача, тогда он понесёт это сообщение на телеграф и мы получим третью шифровку, кодирующую одно и то же сообщение. Уже кое-что для криптоанализа. А если тот же фокус проделать с англичанами? Вряд ли они захотят использовать американский кабель, у них же есть свой – в Шанхай. Вот действительно нужное дело найти такого "Мини", сидящего на британском кабеле".

– Алексей Сергеевич, – ко мне подходит бригадир технических работников из НИИ-48, их вагон стоит по соседству с моим "дешифровальным", – метеозонд готов к старту, осталось закачать водород.

– А "Подсолнух" готов? – поворачиваю голову в сторону, где на небольшом холме где был развёрнут только что прибывший из-под Владивостока радиолокатор.

– Да, я только что звонил его командиру, там мой техник проверил регистрирующую аппаратуру, сигнал на самописец поступает. – Приступайте.

Примерно полгода назад ко мне в кабинет на Большой Татарской пришёл посетитель, невысокий рыжий полный человек со смутно знакомым лицом.

– Профессор Молчанов, – с достоинством представился, – заведующий кафедрой аэронавигации в Ленинградском институте инженеров гражданского воздушного флота.

– Здравствуйте, Павел Александрович, – усаживаю гостя в кресло в углу комнаты, – не удивляйтесь, вы у нас в ЛЭТИ однажды лекцию читали по физике когда я был студентом.

– Припоминаю… – неуверенно произносит он и вдруг краснеет как рак.

– Вы нам ещё про радиозонд рассказывали…

– Точно, – смеётся он, – вместо Валентина Петровича Вологдина… Так я как раз к вам, Алексей Сергеевич, по поводу этих самых радиозондов. Завод "Метприбор", метеорологических приборов, это я по старинке, сейчас он называется номер 224, его передали в наркомат авиационной промышленности. Так вот ему в план не включили производство радиозондов. Мне там сказали, что их будут делать на другом заводе, а "Метприбор" полностью загрузили высотописцами и ветромерами.

– Скажите, Павел Александрович, конструкция вашего радиозонда не изменилась? Датчик температуры, давления, механические коммутаторы и генератор на ламповом триоде?

– В основном та же самая, только ещё добавили измеритель влажности вплоть до ста процентов, – охотно поясняет он, – пучок обезжиренных волос, пружинка и стрелка-указатель, которая движется по гребёнке с десятью зубцами…

"Не особо высокая точность 10 %, но, наверное, больше и не надо. Температура же измеряется поточнее, плюс-минус один градус, там стрелку движет биметаллическая пластина. То же можно сказать и датчике давления, где стрелку поворачивает изгибающаяся барометрическая трубка, там точность где-то тридцать миллиметров ртутного столба"…

– А как вы определяете местоположение зонда, чтобы нанести на карту изобару?

– Если возможно, то визуально, оптическими приборами. Высоту находим по атмосферному давлению, делаем пересчёт по барометрической формуле…

"Радиолокация! И вся электроника идёт лесом вместе с массивной батареей, катушками индуктивности и конденсаторами. Ветряк и всю механику оставляем, а вместо генератора – маломощное реле, которое будет коммутировать антенну. Берём четыре взаимно перпендикулярных проводника длиной в четверть волны, на которой работает РЛС. При попарном замыкании проводников образуется система двух полуволновых вибраторов, они будут отражать сигналы локатора гораздо сильнее, чем четыре четвертьволновых. Придётся, конечно, повозиться с согласование волновых сопротивлений антенны и коммутатора, но это всё легко поддаётся точному расчёту. В итоге на регистраторе получим точно такую же "морзянку", какую радиозонд даёт в эфир с использованием генератора на электронной лампе. Отличие будет состоять в том, что принимать их будет самописец подключённый к приёмнику РЛС, а не радист в наушниках".

Белый пузырь из латекса стремительно взмывает на нашими головами, унося в небеса небольшой деревянный ящик, в днище которого сразу же закрутился пропеллер ветряка.

– Пойдёмте, товарищ Зазнобин, – говорю я бригадиру, – посмотрим какие данные твой регистратор выдаёт на гора.

– Товарищ Чаганов, – сразу заводится тот, – я вам ответственно заявляю, что методику сравнения показаний радиозонда завода "Метприбор" и нашего КБ я метеорологу не подписал.

– Это ещё почему?

– Потому что, представитель "Метприбора" отказался ставить уголковый отражатель на свой прибор, а без этого точно определить высоту нельзя, на которой находится ихний радиозонд. Там погрешность будет в сотни метров…

– Логично, – киваю я.

"Метеоролог… новое лицо в штате "Подсолнуха". Я привык, что все дела по радиоуловителю идут через меня сверху, а тут вдруг оператор Ленинградской станции предлагает использовать его для слежения за дождевыми облаками и осадками. Раньше мы не видели, но с улучшением чувствительности приёмника и качества люминофора их на экране стали появляться какие-то непонятные светлые пятна. Объяснение этому явлению у операторов нашлось довольно быстро, заинтересовалось военное начальство, в первую очередь лётное. Это и понятно, выгода для них очевидна – можно будет реже посылать самолёты на разведку погоды, причём для бомбардировщиков это вообще спасение, можно заранее до вылета знать метео обстановку далеко в тылу противника… сантиметровый диапазон "Подсолнуха" очень даже подходит для метеорологической РЛС, в теории он позволяет заглянуть километров на двести пятьдесят, но это в теории… реально сейчас на нынешнем уровне развития техника на 100–120. Впрочем скоро, когда мы доведём до ума самолётную РЛС, то можно будет рассчитывать на удвоение дальности, заглянув за горизонт"…

Токио, район Тиёда.

Парк Чидоригафучи.

17 июня 1939 года, 23:30.

– Что там за речкой? – шёпотом спрашивает Кузнецов, махнув рукой в сторону противоположного тёмного берега, едва различимого за пеленой дождя.

– Императорский дворец, с парком занимает целый квартал, – Оля поворачивается в противоположную сторону, шурша тонким прорезиненным плащом, – и это не речка, ров. А здесь британское посольство…

– Однако тоже размахнулись, – присвистнул Николай, разглядывая высокую ограду из кованых пик, протянувшуюся метров на сто пятьдесят, подсвеченную газовыми фонарями, – будем брать на абордаж?

– Как бы тебе, дружок, в итоге на рее не оказаться вздёрнутым, у бриттов с пиратами разговор короткий… Ладно, рассказывай какие у тебя сегодня успехи.

– Встретил "Изольду" неподалёку от её дома, – загадочным тоном начал Кузнецов, – рыжая, худая как селёдка, дылда в летах, одета правда неплохо, со вкусом. Я в своём пасхальном костюме, повязал лучший галстук, выбритый до синевы, одеколон дорогой. Да на улице Горького меня такого…

– Отбрила? – бросает насмешливый взгляд Оля.

– …на немецком к ней обращаюсь, со всем почтением… кланяюсь как учили. А она равнодушно так смотрит сквозь меня и тоже на сносном немецком: "Я вас не знаю и не говорю на улице с незнакомыми". Ну я приподнял шляпу, извинился, а сам за ней на большом расстоянии. "Изольда" вдруг шасть в подъезд какого-то дома. Ну, думаю, номера на час… Так и оказалось, заплатил портье, он показал мне её комнату, снял соседнюю… через пять минут слышу кто-то заходит к ней… слов не разобрать, но вздохи, поцелуи стоны и…

– Я поняла, дальше.

– … через полчаса вроде стали собираться. Я руки в ноги и к выходу, хочу посмотреть кто же был с "Изольдой"?…

– Женщина?

– Ну вот откуда вы всё знаете? – с досадой стучит по стволу дерева Кузнецов. "Пока всё совпадает с тем как её описал "Андрей": "Изольда" знает немецкий, не любит мужчин, стройная, высокая… А вдруг совпадение и это не она"…

– За этой за второй женщиной проследил?

– Обижаете, – снова оживляется Николай, – это жена британского консула! Её фотокарточку в "Асахи" печатали.

"Даже если это не та "Изольда", всё равно будет "крючок", компромат, – Оля отстраняется от толстого ствола сакуры, – то, что позволено мужчинам, женщинам не разрешено"…

– Постой, какого ещё консула? – длинный до пят плащ девушки противно заскрипел, – нет в Японии никакого британского консула.

– Ну может быть посла, я не уверен.

– Посла?! Фамилия жены Крейги?

– Крейги…

– Вот это удача, так удача, – счастливо улыбается Оля, – завтра с утра бросаешь всё и занимаешься только этой сладкой парочкой… всё, я сказала. Мне нужны их фотографии в постели. Будешь следить за жена посла, только осторожно, а я займусь "Изольдой", если она та, кого мы ищем, то, скорее всего, работает в шифровальном отделе, как и до этого в британских посольствах в Германии и Чехословакии…

"Интересно, как её в Германии сумел обаять Быстролетов"?

– … Ну а сейчас, поскольку мы всё равно рядом, – девушка сбрасывает плащ и остаётся в чёрном облегающем спортивном костюме, – давай посмотрим, как тут устроились "просвещённые мореплаватели".

Москва, Кремль, кабинет Сталина.

18 июня 1939 года, 18:00.

– Я хочу, товарищ Берзин, – Сталин неторопливо расхаживает по кабинету с трубкой в руках перед сидящим на стуле начальником Разведупра, – чтобы вы хорошо понимали политическую обстановку, которая сложилась в данный момент в Юго-Восточной Азии. Наиболее острая обстановка сложилась в Китае. Недавние события, в Тяньцзине, где убийцы прояпонского чиновника укрылись на территории английской концессии и особенно то, что Великобритания отказалась их выдавать властям, привели к японской блокаде Тяньцзиня и росту антибританских акций по всему Китаю. Империалистические страны Япония и Великобритания играют мускулами, но пока не готовы к тому, чтобы схлестнуться в военной схватке за Китай…

Вождь подходит к письменному столу и наливает в стакан пузырящийся нарзан.

– … За событиями внимательно наблюдает выздоравливающий Гитлер, в его интересах обострение этого конфликта, чтобы отвлечь Великобританию от более активных действий в случае скорого нападения Германии на Польшу. Англичане понимают, что главные события разворачиваются в Европе, поэтому захотят разрешить ситуацию с Японией мирным путём, путём уступок агрессору, путём соглашения наподобие Мюнхенского. Этот прогноз подкрепляется ещё и тем, что Великобритания отказалась выступить единым фронтом с Америкой против декларации правительства Японии, что "Азия для азиатов". Очевидно в Лондоне рассчитывают отвести японский удар от себя, направив его на американцев. Поэтому в самое ближайшее время нам следует ожидать начала японо-британских переговоров.

Сталин делает небольшой глоток и продолжает.

– В интересах Советского Союза, если невозможно сорвать, то следует оттянуть заключение этого соглашения, чтобы сделать Великобританию более сговорчивой на идущих сейчас в Москве англо-франко-советских переговорах, а японцев более осмотрительными в их авантюре в Монголии.

– Было бы неплохо, – начинает Игнатьев, когда взгляд вождя останавливается на нём, – повысить градус англо-японского противостояния… но сделать это чужими руками, руками германцев или американцев.

– Лучше только германцев, – в голосе Берзина послышались нотки ревности, – всегда надо бить в одну точку, думаю, следует продолжить дело, начатое в Голландии. Можно задействовать в этой операции людей "Рамзая"… Я так понимаю, что него самого и его резидентуры снят ярлык неблагонадежности?

– Это так, Ян Карлович, – кивает Игнатьев, – "Ольга" прислала в целом положительный отзыв, но я против его участия в этом деле. Группа "Рамзая" будет сильно сокращена и отныне займётся только сбором стратегический информации, ставить перед ней оперативные задачи, тем более "под чужим флагом", неправильно, нет у неё для этого специальной подготовки.

– Ещё один момент, – вождь чиркает спичкой прикуривая, – который вы не должны упускать из виду при подготовке операции, – это не допустить укрепления доверия между Японией и Германией. Если короче, то надо перессорить и столкнуть всех наших соперников на Дальнем Востоке и в Европе, только так мы сможем обезопасить себя от опасности одновременной войны на Западе и на Востоке. Времени у нас мало, жду ваших предложений через три дня.

– То, что надо, – хмыкает Оля, быстро просматривая пачку фотографий, что принёс Кузнецов, – а зачем так много напечатал, да в разных ракурсах, на добрую память?

– Да я это подумал, – густо краснеет Николай, – выдержку поставил большую, вдруг где-то лицо будет смазанным.

– Эти две я возьму себе, а остальные пусть порадуют, если я разрешу, редакторов местных газет. Кстати учти, твоя подопечная миссис Крейги – американка, дочь известного дипломата.

Чита, железнодорожный вокзал.

25 июня 1939 года, 23:00.

– Давай, Роман, пройдёмся по воздуху, – вижу Ким начинает клевать носом, – на вокзальный буфет зайдём, съедим чего-нибудь.

– Это я завсегда с радостью, – легко поднимается он, аккуратно складывает распечатки с дешифровками в железный шкаф и спешит на выход из купе.

– Постой-постой, да уже одиннадцать. Ты уже две смены отстоял, сейчас заморим червячка и тебе спать.

– А как же вы, Алексей Сергеевич? – Ким с удовольствием вдыхает прохладный воздух, со стороны Читинки, небольшой речушки метров десять в ширину, на железнодорожную станцию медленно наползает редкий туман, – никогда не видел вас спящим.

– Мне много не надо, подремлю часок-другой и свежий как огурчик… Роман с тоской смотрит на освещённое фонарями далёкое кирпичное здание вокзала и вздыхает:

– Нет, пойду спать, сил нет никаких… Пусть Кравцов просто откладывает в сторону те дешифровки, которые имеют хоть какой-то смысл, а окончательно переводить я буду сам.

– Ну давай, – провожаю взглядом пошатывающегося Романа, который бредёт в соседний спальный вагон и бодро шагаю между путей..

От охраны, обеспечивающей периметр, отделяются два вохровца и идут за мной поодаль сзади.

– Аркадий Дмитриевич, – в дальнем углу полупустого зала замечаю стоящего за высоким столиком Швецова, уткнувшегося в тарелку с говяжей котлетой и толчёной картошкой, – какими судьбами?

– Алексей Сергеевич! Так вы тоже здесь, а я уже уезжаю, – кивает он на чемоданчик, стоящий у него в ногах, – поезд через полчаса. Пора, дел на заводе по горло, я уж тут месяц как, а вы?

– Я тоже около того, – ставлю на стол точно такие же, как у Швецова, тарелку и стакан компота.

– Как тогда в Америке, – смеётся он, показывая на еду, – котлета с картошкой и компот…

– Только супа не хватает… Так, Аркадий Дмитриевич, как вы тут оказались, если не секрет?

– Какие от вас секреты… нарком приказал, – понижает голос Швецов, – он тут затеял спешную замену моторов на всех И-16, что есть в округе, на новые М-62. Они же по габаритам и посадочным местам одинаковые с М-25-ми, а тут выяснилось, наш регулятор наддува упирается в маслобак. Вот Хруничев и приказал чтоб я лично на месте проверил как наша доработка работает. Только без винта с изменяемым шагом у И-16 почти вся выгода от М-62 идёт на ветер. Вижу по глазам, Алексей Сергеевич, что хотите меня спросить мотор с непосредственным впрыском… "Ещё как хочу, система управления на стержневых лампах готова, а двигателя нет, не на чем её испытать".

– … Каюсь, не смог выполнить своё обещание… Форсунка, будь она не ладна, сложная в изготовлении: от силы пара часов до выхода из строя…

– Что-то не так с пьезокерамической головкой, Аркадий Дмитриевич?

– Как раз к ней-то нареканий нет, – вздыхает конструктор, – основная трудность – притереть подвижную иглу к соплу. Диаметр у сопла чуть больше миллиметра, притирка должна быть такой, чтобы топливо не подтекало, что вызывает нагар в сопле и выход из строя всего цилиндра… кроме того, желательно иметь топливо высокой очистки…

– Но и выгоды от непосредственного впрыска топлива огромные, – застываю с куском котлеты на вилке, – не нужен впрыскивающий насос, регулятор состава смеси, лётчик сможет управлять мотором используя лишь сектор газа, это не считая выигрыша в мощности и работы двигателя на топливе с более низким октановым числом!

– Да я понимаю, Алексей Сергеевич, – Швецов аккуратно корочкой хлеба подчищает тарелку, – поэтому и работа эта у меня и сейчас на контроле, каждый день звоню по ВЧ на завод… не получается пока быстро, хоть убей. Не могу я вам сейчас М-82 послать, сейчас все четыре мотора стоят на заводе на стенде на заводских испытаниях, если всё пройдёт хорошо, то через три месяца – государственные… Если хотите, могу дать только М-62, лучше приезжайте в Пермь, выделю участок, дам лучших наладчиков. Чуть какая неисправность с форсункой они вам за час её поменяют и настроят.

– Договорились, сегодня… то есть уже завтра мои люди выезжают к вам на завод.

– Милости просим, – Швецов берётся за чемодан, услышав гудок шум приближающегося поезда, – они будут в Перми раньше меня, но я из поезда телеграмму дам на завод.

– Я вас провожу, Аркадий Дмитриевич…

У выхода на перрон сталкиваемся с Головановым:

– Спасибо, товарищ Швецов, за вашу помощь.

"Надо же, при такой запарке как у всех сейчас нашёл время лично поблагодарить… Уважаю. Не чинится. Видел раз как по прилёте в авиаполк он собрал штаб и комэсков не в помещении, а прямо на краю аэродрома. Сели кружком на травку и как равные обсудили текущие дела и ближайшие планы. Сам спит не более четырёх часов в сутки, а память не хуже моей работает чётко, ни тебе блокнотов, ни адъютантов… Учиться мне у него надо".

– Хорошее дело затеял, Алексей, – идём с Головановым по опустевшему перрону, – я имею в виду охоту за облаками при помощи радиоуловителя, большое облегчения для нас – не посылать разведчиков погоды…

– Да это не я предложил, Александр Евгеньевич…

– Прекращай уже выкать, – деланно сердится начальник ВВС.

– Привычка… есть несколько минут? – Голованов кивает, – ты мне вот что скажи, как вы в авиации планируете наряд сил по задачам, численности групп и количеству операций?

– Очень просто, прежде всего выполняем заявки на поддержку своей пехоты, затем противовоздушная оборона аэродромов и, наконец, разведка и штурмовка позиций пехоты противника и аэродромов. Состав групп определяется исходя из наличных сил, подготовки лётчиков, исправности техники и данных разведки…

– Без всякой теории, интуитивно?

– … Можно и так сказать, что-то я не слыхал ни о какой такой теории.

– Ты знаешь, Александр Евгеньевич, у меня сейчас работает группа математиков-экономистов, они занимаются задачами организацией перевозок, оптимальным размещением заводов и другими задачами. Так вот они рассказали мне о математической теории конфликта, которая может быть применена к военным действиям и, в частности, к действиям авиации.

"Теорию игр – в массы".

– Интересно, интересно, – недоверчиво смотрит на меня начальник ВВС, – а подготовку лётчиков и характеристики самолётов она учитывает?

– Учитывает, но не на прямую, просто вводится коэффициент, учитывающий сравнительную силу самолётов и пилотов противника, в среднем. У нас же почти месяц идут воздушные бои, так? Уже можно сделать приблизительный расчёт, например, чему равен один наш И-16. Кроме того, это теория позволяет выбрать правильную стратегию за каждую сторону. Родоначальником этой теории, кстати, является Эммануил Ласкер…

– Шахматист? – поворачиваем в другую сторону, достигнув конца перрона.

– Да, чемпион мира… затем её развивали группа математиков при участии германских военных. По просьбе последних рассматривался случай воздушной войны, в которой участвовали силы красных и синих, причем для следующих случаев: когда силы красных значительно сильнее синих и когда они незначительно сильнее или вовсе равны.

– Значительно – это как? – скашивает на меня глаза Голованов.

– Если красные сильнее синих более чем в две целых и семь десятых раза. Математический аппарат позволяет точно рассчитывать веса стратегий, но я буду не о количественной, а о качественной стороне дела. Итак, перед командующими ВВС красных и синих стоит одна и та же проблема по как оптимальному распределению свои силы для выполнения трёх задач: ударов по аэродромам противника, противовоздушной обороны и поддержки пехоты…

– Давай, Алексей, рассмотрим наш реальный случай. Синие, то есть японцы, слабее нас примерно в полтора раза. Как действовать ВВС Красной Армии, что говорит наука?

– А наука говорит, что на начальном этапе нам следует сосредоточиться только на двух задачах: ударам по аэродромам и ПВО, – замечаю недоверие в глазах лётчика, – к поддержке наземных операций можно переходить только на последующих этапах… Это доказано математически, сразу говорю, что оптимальная стратегия иногда противоречит интуиции, но не перестаёт быть верной…

– Ну хорошо, скажи тогда, как распределить силы по этим двум задачам?

– Точная пропорция рассчитывается по формуле, исходя из текущего соотношения сил противников и числа этапов, отпущенных командованием на разгром противника.

– Что за этапы?

– Этапы можно измерять в сутках, но лучше – в самолёто-вылетах, хотя это затруднительно, пересчитывать наряд сил после каждого вылета, так как они могут происходить для разных частей в разное время.

– Ну допустим, – поворачиваем в обратную сторону, – а как лучше всего действовать японцам?

– Синие не могут использовать одну стратегию, как красные. Они должны концентрировать все свои силы на одной задаче: либо бить по аэродромам, либо – отряжать все силы на ПВО, но также, как и красные, не должны отвлекаться на поддержку своей пехоты. Причём, выбор задачи синими на следующий день, должен приниматься случайным образом, чтобы обмануть противника…

– Это я как раз понять могу: мы разделяемся, а они смогут принимать бой всеми своими силами, а вот что мне непонятно, так это как учитываются в твоей теории зенитки, которые защищают аэродром от налётов?

– Учитываются как поправочный коэффициент к силе ПВО, но как я слышал по рапортам лётных командиров на совещании у командующего подавляющее число потерь самолётов происходит именно в результате воздушных боёв, а не от огня зениток.

– Ну не знаю, – Голованов задумчиво качает головой, – вот так с бухты-барахты… нужно это дело обмозговать, попробовать на учениях в мирной обстановке…

– Проанализировать данные по результатам боёв, – согласно киваю я, – обкатать собранные данные на вычислительной машине.

– Именно. Ты же знаешь, я двумя руками за науку… "Надеюсь, что военные сумеют сделать правильные выводы, времени до войны осталось совсем мало".

– Ты мне лучше вот чего скажи, Алексей, почему лётчики продолжают жаловаться на плохую работу радиостанций? Уже на твои новые. Я ничего не хочу сказать, связь стала лучше, чем была, но всё-таки…

– Помехи от электрооборудования самолёта никуда не делись. Чтобы с ними бороться недостаточно мер, принятых в конструкции самой радиостанции, нужен комплекс мер по экранировке помех во всём самолёте. В технических требованиях на новый самолёт требуется его полная "металлизация": все съёмные и подвижные металлические части конструкции длиной более полуметра и площадью свыше ноль-двух квадратных метров должны быть присоединены к общей "массе", или по другому к корпусу самолёта при помощи гибких проводников малого сопротивления. Например, на нашем И-289 и новом истребителе Яковлева связь замечательная, а на И-16 много хуже, потому что нереально "металлизировать" самолёт, который проектировался без её учёта.

– Считаешь, что только в этом проблема? А я уж грешным делом…

– Ручаюсь, проверено много раз. Кстати, после замены двигателей на "ишаках" связь должна улучшиться, в М-62 проведена экранировка магнето.

– А почему бы нам с тобой, Мэри, не уехать куда-нибудь подальше отсюда, – Изольда ставит пустой бокал на журнальный столик и тянется к сигарете, – на Кубу, или в Южную Америку? Я когда встретила тебя в первый раз тогда в баре, то сразу поняла, ты – та, с кем я хочу прожить остаток своей жизни, где-нибудь там, на берегу тёплого океана… Гавана… Рио-де-Жанейро?

"Надеюсь, Кузнецов сегодня без камеры" – Оля набрасывает на голые плечи плед.

– Замёрзла? – заботливо накрывает её всю Изольда.

– Гавана, Рио-де-Жанейро, – эхом вторит ей девушка, – чтобы бросить всё и уехать туда нужны деньги, а чтобы безбедно жить там нужны большие деньги.

– Мы будем работать, – чиркает спичкой старшая, – я могу пойти гувернанткой в богатый дом…

– Без рекомендаций, – возражает Оля, – ты забываешь, что мы будем жить по подложным документам, они, кстати, тоже стоят немало.

– С тобой я готова жить в любых трущобах!

– Я тоже, Изольда, фу… от тебя пахнет табачищем как от подвыпившего матроса… но на панель я не пойду…

Изольда бежит в ванную чистить зубы, Оля показывает кулак стене, за которой притаился её помощник.

– Я, кажется, кое-что придумала, – продолжает она когда в комнату возвращается её подруга.

– Что придумала? – Изольда наполняет бокалы.

– Как добыть деньги… ты же знаешь, я работаю уборщицей у одного важного "гуся" в германском посольстве. Он в в своём сейфе дома хранит какие-то важные бумаги, а я знаю где он прячет ключ. Как ты, Изольда, думаешь купит ли их кто-то, например, из ваших шпионов?

– Нет, не думаю, – женщина снова машинально тянется к сигарете, – за большие деньги можно продать что-то очень важное или же постоянно снабжать разведку документами. А что это за "гусь"?

– Он работает в каком-то отделе в посольстве… часто бывает в командировках, ездит по японским заводам, я слышала, как он с женой об этом говорил.

– Нет, за экономическую информацию мы вряд ли что-нибудь получим, – делает большой глоток вина старшая, – но мысль ты подала интересную, дай я тебя, Мэри, за это обниму.

– Какую мысль? Погоди, – Оля ловко уворачиваются от рук Изольды и мигом оказывается сверху, крепко прижав её руки к постели.

– Какая ты сильная и ловкая, – восхищённо выдыхает женщина, показывая кровавые от красного вина зубы, – а ведь мне палец в рот не клади, когда-то отлично играла в теннис.

– Я работала в цирке в Берлине воздушной акробаткой, ходьба по канату под куполом цирка, прыжки со штамборта, – на лице девушки появляется мечтательное выражение.

– Я в детстве тоже об этом мечтала, – заливается смехом Изольда.

– Ну, говори скорее, что за мысль? – деланно строгим голосом говорит Оля, – или я тебя сейчас отшлёпаю.

– Нет, забудь, это слишком опасно, – грустнеет женщина.

– Просто скажи, а потом уже решим, стоящее ли это дело. Не отпущу пока не скажешь.

– Ну хорошо-хорошо, слушай… есть у нас на территории посольства такой незаметный двухэтажный флигелёк, неподалёку от главного корпуса. В нём находится шифровальный отдел. Я работаю на первом этаже, иногда бываю на втором, там находится шифровальная машина. Вот за документацию на неё германцы отвалили бы кругленькую сумму.

– Я знаю такого человека, ты умница, – Оля в порыве целует подругу.

– Погоди, Мэри, на входе всё равно круглосуточная охрана, к тому же усиленная – завтра в субботу у нас праздник, день королевы Виктории. Её никак не обойти, разве что по небу…

– Труба печная на крыше есть? – перебивает её Оля.

– Каминная…

Вдруг раздаётся лязганье ключа в замке, дверь в номер распахивается настежь и на пороге показывается женщина лет тридцати в длинном плаще, трясёт рыжей копной волос и обводит скромно обставленный номер совершенно безумными глазами. Её взгляд сразу останавливается на раскрытой постели. За стенкой слышится грохот переворачиваемого стула.

– Изольда, ты – сука! – визжит она, в руке у неё тускло блеснула воронёная сталь пистолета, – променяла меня на какую-то шлюху!

– Бридж, ты всё не так понимаешь, – хрипит побелевшая Изольда, поднимаясь с футона, лежащего на циновке, толстого матраса.

В ответ раздаются громкие пистолетные выстрелы, звон разбитого стекла и маленький номер заполняется гарью сгоревшего пороха. Оля мягко выскальзывает из-под одеяла и рывком, сверкнув белыми бёдрами, откатывается в сторону, чтобы уйти с линии огня, но укрыться в почти пустой комнате негде: два матраса и сдвинутый в угол плетёный столик с короткими ножками. Она оборачивается и краем глаза замечает появившегося в дверях Кузнецова, падающую женщину, сжимающую в руке пистолет, и голую Изольду, зажимающую руками рану на шее, из которой толчками хлещет кровь.

– Проверь их, пистолет не трогай, – шипит Оля, видя, как напарник не двигаясь с места, просто переводит взгляд с одной женщины на другую.

– Ходу, – девушка одной рукой подхватывает свою одежду, срывает с крючка плащ и вылетает в коридор, снизу доносится топот ног и чьи-то громкие выкрики, – к тебе в номер… отвернись… как Изольда?

– Не жилец, у другой просто обморок… клянусь, я её пальцем не трогал.

– Потом, – перебивает его девушка распахивая окно, ей в лицо ударили крупные капли дождя, – тут карниз скользкий, осторожнее…

– Откуда она взялась? – спрашивает Оля, когда они отошли быстрым шагом, перепрыгивая через лужи, отошли от гостиницы.

– Понятия не имею.

– Портье настучал… Чёрт, всё на смарку… Чёрт! – кусает губы девушка, – ладно, будем надеяться полиция не станет слишком глубоко копать… а мы ей в этом поможем… когда меня проводишь, мигом – в кабак к Зорге, передашь одну из тех фотографий, на свой вкус. Пусть подкинет её осторожно, лучше через других лиц своим журналистам собутыльникам… скажи, чтобы после этого сразу шёл на конспиративную квартиру, ту, где мы были в последний раз… Нет, фотографию не передавай, лучше просто скажи чтобы бросал всё и бежал ко мне… с тобой встречаемся в полночь у британского посольства, захвати с собой два свёртка, что я тебе вчера показывала и поосторожней с ними… да, старухе скажи чтобы начинала паковать чемоданы, завтра вечерней лошадью мы покидаем Токио в направлении Даляня.

– Это будет настоящая бомба! – хмель мгновенно вылетает из головы Рамзая как только он берёт в руки снимки, – "Отто" сообщает, что посол Крейги будет представлять британскую сторону на переговорах с министром иностранных дел Аритой. Речь там пойдёт о разделе сфер влияния Японии и Британии в Китае… а тут жена такое вытворяет. Кто вторая женщина?

– Сотрудница британского посольства, – отвечает Оля после долгой паузы, – это ещё не всё… Час назад эта жена в гостинице застрелила её, приревновав к другой женщине.

– Что?! – подскакивает со стула Зорге, – вот это поворот… Японцы наверняка захотят сохранить эту грязную историю в секрете, чтобы иметь дополнительный козырь на переговорах. А если власти введут запрет, то ни один редактор самой задрипанной газетёнки не решится напечатать об этом…

– Японской газеты, – делает ударение на первом слове девушка.

– Ты что, предлагаешь мне этот материал? – в глазах Рамзая зажглись радостные огоньки.

– Не совсем, отнеси их в германское посольство и скажи там, что получил снимки от одного из знакомых японских репортёров.

– Но почему? – хмурится Зорге.

– Ну, во-первых, тебе ещё здесь работать, не надо привлекать к себе ничьё внимание…

– Я выпущу статью под псевдонимом, напечатаю в Шанхайской газете.

– … под псевдонимом, ты действительно считаешь, что твоё авторство удастся скрыть? А во-вторых, пусть лучше она выйдет в Германии: сначала как просто сообщение в пару строк, а потом после британского опровержения, уже подробно с фотографиями.

– Пожалуй ты права, Гитлеру будущие японо-британские переговоры как кость в горле: если они договорятся по Китаю, то Англия сможет полностью сосредоточиться на европейских делах.

– И, кроме того, ваш авторитет, товарищ Зорге, в германском посольстве сильно вырастет, а ещё вы можете попросить там денег на покупку этих фотографий, согласитесь, что это будет приятное финансовое подспорье для резидентуры?

– А другие фото оттуда же вы, товарищ Ревизор, сможете достать?… Нет-нет, я подумал, американцы ведь тоже не в восторге от позиции Британии в Китае…

– Хотите дважды продать один товар, – улыбается Оля.

– Не один, а разный… репортёр-подлец не сдержал своего обещания. – Найдём фотографии на любой самый изысканный вкус. Американцы, конечно в центральных газетах такое не напечатают, но в бульварных – с большим удовольствием.

– Приятно работать с такой умной и обворожительной… товарищем.

– Товарищ завтра уезжает, – поднимается и Оля, – фото уже лежат тайнике номер три. Берегите себя.

Из окна второго этажа правого крыла британского посольств повалил густой белый дым.

– Пожар! Пожар! – несутся издалека истошные крики.

В наушнике у Оли, лежащей на траве на куске чёрной прорезиненной ткани в тридцати метрах от двухэтажного флигеля, послышалось учащённое дыхание бегущего Кузнецова.

– Как всё прошло? – качнула она головой в сторону напарника, неотрывно глядя на плохо освещённое здание.

– Удачно, точно попал в открытое окно, – плюхается он рядом, – правда пришлось повозиться с запалом, не хотел зажигаться. Что ты там разглядываешь, не видно ж ни зги?

– На втором этаже окна заделаны кирпичом, – шепчет Оля, – странно, труба одна… похоже два дымохода с первого и второго этажа совмещённые… а как же вентиляция? И её тоже совместили? Ладно будем проверять. Коля, гляди в оба, кыш с подстилки.

Оля в черном спортивном костюме, подхватив под мышку коврик, исчезает в темноте.

"Так и есть, три – в одном, оригинально… задохнуться же можно, – девушка заглядывает в трубу, накинув на плечи подстилку и включив головной фонарик, – и толстую решётку ещё вмуровали в кирпич от охотников за чужими секретами… то, что нам мешает, то нам поможет".

– Коля, двигайся ко входу, – Оля достаёт и заплечного мешка туго перетянутую жгутом картонную коробку, – будь готов, сейчас на тебя побежит стадо кабанов…

Девушка опускает коробку на решётку, дёргает за верёвочку, выглядывающую из неё, внутри что-то шипит, наружу вырывается клуб чёрного едкого дыма с запахом нафталина. Она поспешно закрывает отверстие трубы подстилкой, а сама не скрываясь спешит к водосточной трубе. Быстро перебирая руками по креплениям водостока к стене дома, в мгновение Оля оказывается на земле.

– Первый – мой, – девушка встаёт справа от входной двери сбоку от забранного решёткой окна.

Они с Кузнецовым синхронно надевают толстые ватные маски, авиационные очки, в их руках оказываются короткие деревянные палки. Оля в прыжке бьёт битойей по горящей над входом электрической лампочке. Через несколько секунд наружу донёсся звериный вой, послышались звуки переворачиваемой мебели. Тяжёлая, обитая железом дверь широко распахивается, и первый ревущий "погорелец" вылетает на крыльцо флигеля, где его тяжёлый подбородок встречается со свистнувшей бейсбольной битой. Подкашивающиеся ноги, опережая голову, успевают ещё сделать несколько шагов вперёд, но в итоге его тело опрокидывается на спину, не успев достигнуть ступенек. Второй охранник получает палкой слева по затылку и как подкошенный валится на первого. Перепрыгнув через четвёртого, Оля первой врывается во флигель.

– Не убивайте меня, пожалуйста, – из-под стола раздаётся жалобный женский голос.

– Але зинд йе, пас ауф зи ауф (нем. Все тут, позаботься о них), – бросает девушка через плечо напарнику, а сама, выключив свет в комнате, начинает споро поднимать тяжёлые шторы и открывать окна.

– Заткнись и с тобой всё будет хорошо, – грозно рычит на поскуливающую англичанку Кузнецов, хватает за ноги ближнего охранника и втягивает его внутрь комнаты.

– Их бин обн (нем. Я – наверх), – Оля включает головной фонарь и бросается к лестнице.

"Больше ста кэгэ"…

Девушка безуспешно пробует приподнять за угол объёмистый агрегат, составленный из пишущей машинки, к бокам которой прилепились два цилиндрических печатающих устройства, сзади – блок с рядом роторов, а за ним – протяжный механизм как на магнитофоне с двумя кассетами бумажной ленты.

"Зачем две печаталки? А понятно… один для открытого текста, другой для зашифрованного… точно, и один перфоратор… это, видимо для сопряжения с телеграфным аппаратом… Зачем тексты печатать на ленте?… Для более безопасного хранения архива? Ленту ведь так просто не сфотографировать как лист бумаги… чёрт его знает пусть Чаганов над этим думает… так, не видно вокруг ни одной папки, за исключением написанного от руки текста на держателе, который, видимо, набивал оператор… А где шифроблокнот с ключами"?

Олин взгляд падает на небольшой железный шкаф, стоящий на полу справа от шифровального агрегата.

"А ключ, как и ожидалось торчит в замочной скважине… на пожаре, как на пожаре… что тут, так, есть блокнот… вырванные листы… использованные листы по инструкции должны сжигаться… оператор попался пунктуальный… неиспользованные бесполезны, так как будут обязательно заменены… Черт, чёрт… ладно возьму шифроблокнот на память… Дальше, деревянный ящик со сменными роторами… всего три?! Не всё так просто… ротор составной звёздочка с буквами и отдельный блок с контактами, который вставляется в неё… Основная проблема в том, что скрыть исчезновение железок никак не удастся, а значит и брать их бесполезно. Документация на шифровальную машинку отсутствует… то есть её обслуживание ведут другие люди, но зато шкаф забит катушками с бумажной и красящей лентой… Красящая лента! Две катушки, одна на принтере открытого, другая – зашифрованного текста. То, что надо"!

Оля срывает со спины маленький полупустой рюкзачок и, поколдовав над печатающим устройством, освобождает сначала одну катушку затем другую, аккуратно заворачивает их в тряпку и укладывает в мешок. Выбрав пару использованных катушек из коробки, стоящей на нижней полке шкафа, она ловко вставляет их в машинку и на секунду задумывается. Выдохнув, возвращает на место шифроблокнот, запирает шкаф, кладёт ключ в карман. Большой отверткой, лежащей в ящике стола, суёт отвёртку в замочную скважину, пытается её провернуть, затем несколько раз царапает дверцу железного шкафа и с силой бросает её в стену. У лестницы обводит внимательным взглядом комнату и, мягко ступая, несётся вниз.

– Кто тут у вас главный? – шипит Оля, нависнув над плачущей англичанкой. Та, приподнявшись, дрожащей рукой тычет в лежащего рядом без сознания мужчину со сломанной челюстью, изо рта которого течёт кровавая слюна.

– Гут, – отработанным ударом без размаха ребром ладони по шее Оля отправляет женщину нокаут, вытаскивает ключ от шкафа и кладет его в карман шефа шифровальщиков.

– Шнеллер, шнеллер, – умело грассирует Кузнецов, закрывая окна, его напарница в этот момент простым карандашом, подобранным с пола, на белой стене выводит буквы "R.F.B.".

– Зачем ты это сделала? – шепчет он, когда они остановились перед оградой, любуясь на огонь вырывающийся из окна посольства.

– Ложный след, – отвечает Оля, – англичане всё равно не поверят, что это сделали "рот фронтовцы". Ходу!

Чита, железнодорожный вокзал.

Чита, железнодорожный вокзал.

30 июня 1939 года, 07:00.

– Что это за грузовики? – Роман Ким кивает на строй из десятка машин, стоящих на привокзальной площади, – американские? Ни разу не видел таких больших.

– Наши, Ярославские семитонные ЯГ-8, – распирает меня от гордости, – дизельные. Цельнометаллическая кабина немного похожа на "Шевроле" своим сглаженными формами, но только чисто внешне, вся начинка советская.

– И в грузовиках вы разбираетесь, – оживляется мой собеседник, вообще есть такая тема, с которой бы вы были не знакомы?

– В чём, в чём, а вот в этом я, как говорится, не в зуб ногой, полный профан… просто слушаю умные речи специалистов… а так у меня своей работы по горло.

– Специалистов, – эхом повторяет Роман, – Алексей Сергеевич, ну когда вы возьмёте Василия Сергеевича мне в помощь? Зашиваюсь.

– НКВД проверку затягивает.

– Я товарища Ощепкова почти тридцать лет знаю, – горячится Ким, – мы с ним в Токио в Православной миссии познакомились. Я был ещё совсем пацан, а ему почти двадцать, он тогда учился в семинарии и одновременно в школе дзюдо Кодокан, мы на него смотрели как на бога. В 20-х оба работали переводчиками, я – в ОГПУ, а Василий Сергеевич, как я понял, в военной разведке, не раз встречал его во Владивостоке в штабе Сибирского Военного округа. В последнее время в Москве он занимается преподаванием "дзюу-до" в ЦДКА, в спортивном институте, где придётся. Мы часто с ним виделись до моего возвращения во Владивосток, я его хорошо знаю, могу поручиться за него. – Не надо меня, товарищ Ким, за советскую власть агитировать…

"Оля ещё всю плешь проела, мол, давай заберём Ощепкова в Спецкомитет будет учить наших вохровцев дзю-до, у меня опыта преподаванию – чуть, а он – мастер".

– … существует порядок проверки кандидата на такую должность.

– Если вы, товарищ Чаганов, о том, что Василий Сергеевич в калчаковской контрразведке служил, так и я тоже – в Пограничной страже.

"Это, конечно, неприятно, но не самое страшное… Берзин дал справку, что Ощепков работал там по заданию Реввоенсовета, плохо то, что он был советником командарма 1-го ранга Каменева, одного из участников заговора Тухачевского, в комиссии по разработке системы самозащиты в ГТО-2… Советник, доверенное лицо заговорщика… пятно на всю жизнь".

– Пока НКВД не даст свой отзыв, – отрезаю я, – ничего нельзя сделать, остаётся только ждать.

С запада до нас доносится приближающийся гул авиационных моторов, мы с Кимом задираем головы. В бездонном утреннем солнце появляются с рёвом набирающие высоту самолёты, взлетающие с расположенного неподалёку аэродрома.

"ЛаГи… шесть пар… именно пар, а не троек… новым самолётам – новый строй… эскадрилью выходит прислали сюда… первый поджидают последних… всё повернули на юг… в Монголию".

– Товарищ Чаганов, – к нам подбегает запыхавшийся красноармеец, – вас к телефону из Москвы, аппарат здесь в кабинете начальника станции.

– Ведите, – с сожалением отрываю взгляд от завораживающего зрелища.

– Алексей Сергеевич, – слышу в трубке ВЧ встревоженный голос Пересыпкина, – у нас тут такое дело…

– Слушаю вас, Иван Терентьевич.

– … выселяют нас из Подлипок. Хруничев привёз постановление Совнаркома за подписью товарища Вознесенского, что 289-й завод полностью передаётся с 1 августа в НКАП.

"Как некстати, только что получили два двигателя МГ-31 и началась сборка первых двух опытных вертолётов… Где мы всё это разместим"?

– И кто хочет вселяться в нашу квартиру? – стараюсь не выдать голосом своё беспокойство.

– Конструкторское бюро Сухова, – Пересыпкин зашелестел бумагами, – нет, Сухого. Не слыхал о таком, наверное, из молодых…

– Не скажите, Павел Осипович – известный в узких кругах авиаконструктор, до этого был заместителем у Туполева. "АНТ-25", "Рекорд Дальности" – его работа.

"Так значит наш завод отдали под производство самолёта "Иванов", дело нужное… а моим вертолётчикам куда деваться"?

– Вот что, Иван Терентьевич, я через неделю, максимум через десять дней, возвращаюсь в Москву. До моего приезда Милю с Черёмухиным оставаться на месте и продолжать работу. Пусть все свои работы переведут в 3-й цех и там держат оборону. Это приказ, если новое руководство будет на них напирать, то сами поезжайте в Подлипки и ссылайтесь там на меня. Что-то ещё? Нет, тогда успехов.

"В конце-то концов, – кладу телефонную трубку на рычаг, – этого цеха для опытных работ нам вполне достаточно".

– Ну как дела, Роман? – заглядываю в купе Кима.

– Вот посмотрите сколько за утро мне набросали, – Ким кивает на толстую пачку дешифровок, лежащую перед ним, – как прорвало.

"Наши бомберы вечером постарались, проводили операцию по уничтожению телеграфных столбов в окрестностях Ганьчжура. Пришлось японцам переходить на радиосвязь".

– А я смотрю, ты не плохо и сам справляешься, вон уже сколько перевёл.

– Просто они открытым текстом начали разговаривать, – смеётся Роман, – некогда шифровать, применяют нехитрый код, типа наших "коробочек" и "огурцов".

"Может уже решились пойти в наступление? – пододвигаю к себе кипу переводов, написанный каллиграфическим почерком Кима. Та-ак, полковник Йошимару… командир 3-го танкового полка из-за дождей размывших дорогу просит генерала Ясуоку перенести время выхода его подразделения в исходный район на сутки. Не отстаёт от него и полковник Тамада, командир лёгкого танкового полка… тоже задержка по той же причине. Любопытно, выходит все наличные танковые силы Квантунской армии в данный момент спешат к Халхин-Голу… А начальник у них генерал-лейтенант Ясуока, командир первой механизированной бригады, которая противостоит нашим войскам на юге… Далековато будет от Баин-Цагана, где японцы в моей истории нанесли свой удар, километров двадцать пять на север будет… по идее танки должны идти туда".

Ещё раз внимательно изучаю шапки бланков радиоперехватов.

"Стоп, а если всё-таки ошибка и просьбы адресованы не генералу Ясуока, а генералу Камацубару командующему Северной группы? Нет, вот отметка начальника смены батальона РЭБ… почерк радиста штаба Южной группы установлен точно и место выхода в эфир примерно соответствует, наши пеленгаторы на столько не врут".

Роман Ким в задумчивости покусывает карандаш, колдует над зашифрованной радиограммой, встаёт и выходит из купе.

"Дальше… неизвестный командир артиллерист докладывает, что после прохода танков передвигаться по размытым караванным путям становится совершенно невозможно… машины часто застревают и ломаются… все деревья вдоль дорог уже порублены и пошли на укрепление покрытия. Хорошо, получается, что наша вчерашняя "деза" попадает в точку: в ней командир 11-й танковой бригады Яковлев открытым текстом жалуется командующему Коневу на поломки техники из-за плохих дорог и просит отвести бригаду в тыл на ремонт. В реальности же он стремительно движется с запада в сторону фронта, дело в том, что в отличие от Маньчжурских предгорий, местность реки Халхин-Гол песчаная. Когда дождевая вода попадает на песок он становится твёрдым как бетон"…

– Ну что, Роман, – вижу радостное лицо Кима, залетающего в купе, – получилось?

– Да, – счастливо улыбается он, – командующий генерал Уэда использует такое старьё – "Красную"!

– Ну, положим и "Фиолетовую" тоже для связи с Токио, – торопливо открываю текст, – а "Красная" самое то для полевых условий.

"Что это? Первая радиограмма… доклад Комацубару в Чанчунь, в штаб Квантунской армии… так, топлива для танков осталось на сто километров пути и для пополнения запасов его взять неоткуда… Дальше ещё смешнее… понтонный мост не выдержит даже лёгкие танки, на участке, где запланировано форсирование реки нет бродов… Вторая радиограмма, полученная в ответ на первую… генерал Уэда закусил удила: танковые полки группы поддержки получают задачу ударом с юга прорвать оборону русских, захватить мост в центре их обороны… Ну да, и путь для танков короче и переправлять их через реку не надо… Северной группе операцию проводить силами моторизованной пехоты и полевой артиллерии, переправиться через реку и ударом на юг завершить окружение русских и монгольских войск… В конце шифровки ещё один приказ – оказать содействие отряду полковника Исии".

– Роман, когда у нас начальник разведки забирает дешифровки?…

– В полдень и полночь.

– …Отметь в журнале шифровки, что я беру с собой в штаб округа, – подскакиваю с места и начинаю диктовать ему номера.

"Исия! – вдруг как током ударяет меня неожиданная мысль, – нет, не может быть, мало ли в Японии Исий… Или может? Не так уж много таких, за которых хлопочет сам командующий Квантунской армией".

– Ривас, тревога у тебя, – голос Рокоссовского совершенно спокоен, – красный пакет номер 3, действуй.

"Ривас – это Макар Фомич Терёхин, командир 11-го мехкорпуса и тоже "испанец", закрутились колёсики".

– Степанова, – комкор берётся за трубку ВЧ.

"А это псевдоним Конева… не доверяют до конца нашей засекречивающей аппаратуре, хотя прибор ЗАС Котельникова что стоит сейчас на линии Чита – Тамцак-Булак самый продвинутый, если, конечно не считать Айфона и БеБо. Наряду с перестановками частотных полос с инверсией, применяются временные перестановки 100-миллисекундных отрезков речи".

– … вам придаётся, – Рокоссовский ищет глазами в списке, лежащем перед ним, подходящее слово, – 11-й "квадрат", план по его использованию доложите мне лично по "граммофону". Скоро буду у вас.

"Цирк да и только, ну зачем так себя мучить? На данный момент этот прибор – лучшая в мире система ЗАС".

– Ещё что-то, Алексей? – нетерпеливо смотрит на меня Рокоссовский.

– Да, очень важное сообщение… ещё точно не подтверждено, но вполне возможно, что этот "полковник Исия и его отряд" – секретное подразделение японской армии, которое готовится применить против наших войск бактериологическое оружие.

– Бактериологическое? – привставший было комкор, снова садится.

– Могут распылить возбудителей чумы, холеры и тому подобное.

– Час от часу не легче, – Рокоссовский хватается за телефонную трубку, – начмеда ко мне, быстро!