Война гармонии

69

Джастин проснулся в темноте, ежась и дрожа. Первое, что пришло ему в голову — откуда в жаре Каменных Бугров взяться ознобу? А вода — неужто она ему лишь привиделась? И Железный Страж? Он попытался повернуть голову, но содрогнулся от обжигающей боли.

— Не двигайся, — произнес мелодичный голос с легкой хрипотцой. — Ты еще очень слаб, — выговор напоминал верхний храмовый, но своим звучанием речь походила на песню.

— Где... — во рту Джастина было настолько сухо, что ему удалось выдавить из себя лишь одно-единственное слово.

— Тише. И выпей, пожалуйста, вот это.

На его опухшие, потрескавшиеся губы пролилась тоненькая струйка жидкости. Он облизал их, после чего смог сделать несколько маленьких глотков горьковатого на вкус напитка. Спустя несколько мгновений неведомая спасительница снова приложила флакон к его губам, и Джастин отпил еще.

Лицо ощущало горячий воздух, но Джастин ничего не видел. Неужто он ослеп? Или угодил в ад к демонам за непозволительное использование магии гармонии?

Джастин попытался прикоснуться к векам, но руки ему не повиновались.

— Твои глаза исцелятся, — прозвучал тот же мелодичный голос. — Они всего лишь опухли.

Попытка поднять руки лишила его последних сил. Он откинулся назад, и над ним снова сомкнулась тьма. Непроглядная и совершенная, как тень лоркена, который он видел только во снах.

При следующем пробуждении Джастин даже сквозь опухшие веки ощутил прохладу. Но все тело болело так, словно его избили, обварили кипятком и бросили подыхать на солнцепеке. На сей раз склянку с лекарством поднесли к его губам молча, и он, так же молча, выпил предложенное снадобье.

Когда инженер проснулся в третий раз, глотать стало гораздо легче, но веки оставались опухшими, и открыть их он не пытался. Пробежав пальцами по лицу, он ощутил тончайшую пленку, покрывавшую глаза и большую часть носа.

Непроизвольное содрогание повлекло за собой новую волну боли.

— Пожалуйста, не шевелись. Потерпи.

— Мои глаза... — прохрипел Джастин.

— Они исцелятся, но ты должен отдохнуть. Выпей еще.

Джастин медленно выпил горьковатую жидкость. По мере того как она вливалась в его жилы, он становился все крепче — по крайней мере, так ему казалось. Хотя, возможно, это было связано с тем, что кто-то укреплял его организм гармонией.

Задумавшись об этом, он снова заснул.

А когда проснулся, воздух снова прогрелся. Глаза по-прежнему оставались слепыми. Джастин поневоле задумался о том, не померещились ли ему и музыкальный голос, и целебное питье. Быть может, все это время он провалялся без чувств возле какого-нибудь кактуса посреди Каменных Бугров? Однако, облизав губы, Джастин понял, что опухоль почти спала и горло почти не пересохло. Вспомнив, какую боль испытывал при попытке повернуть голову, он легонько коснулся пальцами лица, нащупав повязку на глазах и корку струпьев на щеках.

— Тебе лучше, — в мелодичном голосе прозвучал не вопрос, а утверждение.

— Да, — ответил Джастин.

— Можешь ты взять флягу и выпить сам?

Пальцы Джастина ощутили флягу — кажется, его собственную. Слабыми руками он с трудом поднес горлышко к губам и, пролив часть содержимого на лицо, влил несколько капель в рот.

— Выпей, сколько сможешь. Это помогает исцелению.

Когда желудок его наполнился, прохладные пальцы забрали флягу.

— Кто ты? — спросил Джастин. — Где мы?

— Ты можешь называть меня Дайалой. Мы в Каменных Буграх.

Инженер нахмурился. Ритм и тон голоса показались ему одновременно и знакомыми, и совершенно неизвестными. Чуть-чуть повернув голову, Джастин понял, что она покоится на подушке, а сам он лежит на чем-то вроде циновки.

— Как... где ты раздобыла воду?

— Я принесла немного с собой, но ты и сам со временем мог бы ее найти. Хочешь присесть?

— Да.

Легкий ветерок взъерошил его волосы, а мягкий хлопок ткани подтвердил догадку насчет того, что он лежит в какой-то палатке. Руки, помогавшие ему приподняться, были гладкими, без мозолей, но притом не менее крепкими, чем у любого инженера или кузнеца.

— Ты женщина? — спросил он, оказавшись в сидячем положении.

— Мог бы и не спрашивать.

— Но я ничего не вижу.

— А что, тебе без этого не обойтись?

Покраснев, Джастин потянулся к ней чувствами. Да, то была женщина, но женщина, окруженная глубокой тьмой, словно погруженная в колодец гармонии. Инженер поежился, поскольку до сих пор ему не доводилось встречать человека, столь проникнутого гармонией. Однако в глубинах этого колодца, под покровом тьмы содержалось нечто... нечто... неужто хаос?

— Ты... должно быть, из Наклоса?

Джастин не столько услышал, сколько ощутил легкий смех.

— Может, тебе и смешно... — инженер ухмыльнулся и сам, хотя от этого заболели уголки его рта. Надо же, эта женщина спасла его, а он досадует на то, что она смеется!

— Не хочешь ли дорожного хлеба? — спросила женщина.

Прежде чем он успел ответить, его рот наполнился слюной.

— Да... буду весьма благодарен.

— Вижу, вместе с силами к тебе возвращается и учтивость. Правда, ты до сих пор не удосужился представиться.

— Прости, — пробормотал он, чувствуя, что заливается краской. — Меня зовут Джастин, я инженер, младший инженер с Отшельничьего.

— Рада познакомиться. А теперь тебе надо подкрепиться.

Дайала вложила ему в руку ломтик хлеба, и Джастин ощутил мимолетное прикосновение гладких пальцев.

Хлеб оказался влажным и плотным, с легким ореховым привкусом. Жевать было трудно, но он все-таки доел хлеб, а когда в его руках оказалась фляга, попил еще воды.

— Если тебе будет лучше, завтра мы продолжим путь, — сказала Дайала.

— А куда мы направляемся? — Джастин вдруг зевнул.

— В Рибатту.

— Рибатту? — следующий зевок оказался еще шире.

— Это мой родной край. Ты будешь там желанным гостем.

Откинувшись на подушку, Джастин слегка, насколько ему это удалось, пожал плечами.

И в очередной раз провалился в забытье.

70

Пробудил Джастина доносившийся сверху шелест колыхавшейся на ветру ткани. Инженер осторожно пошевелился, медленно приподнялся и сел, привалясь спиной к подушке.

Ощущение прохлады на лице и пробивавшийся сквозь повязку на глазах сероватый свет подсказали ему, что наступил рассвет. Завернувшись в одеяло, — самое мягкое на его памяти, — Джастин задумался о том, где же его одежда? Не изорвалась ли она за время скитаний по Каменным Буграм так, что уже не подлежит починке?

Распространив чувства вокруг себя, он обнаружил флягу, потянулся к ней, на ощупь откупорил и отпил большой глоток воды, смешанной с каким-то горьковатым снадобьем. Уже закрывая флягу. Джастин услышал чьи-то шаги.

— О, ты уже проснулся! А я ходила за твоей одеждой. Должна сказать, что привести ее в порядок оказалось нелегким делом, — промолвила Дайала, положив стопку одежды ему под руку. — А еще скажу, что нам пора в путь. Сегодня тебе придется пройти некоторое расстояние.

— Я не против, но трудно идти вслепую.

— Вслепую не придется. Когда ты оденешься, мы снимем повязку.

И она вышла.

Джастин пожал плечами, не вполне понимая, почему, если повязку все равно снимут, он должен одеваться с завязанными глазами. Выхода, однако, не было — пришлось браться за дело, которое оказалось непростым. Сначала он принял тунику за рубаху, потом, нашарив таки рубаху, натянул ее наизнанку. Изрядно намучившись, инженер полностью облачился, обулся и, едва не приложившись лбом к опорному шесту, выбрался из палатки.

— Прекрасно. Теперь можно и повязку снять. Пожалуйста, присядь.

Усадив его на валун, успевший, несмотря на раннее утро, основательно нагреться, Дайала развязала узлы, скреплявшие повязки, и, полоску за полоской, сняла ткань с лица.

Джастин сощурился. Утренний свет проникал под опущенные веки, заставляя глаза слезиться. Некоторое время он не решался открыть их по-настоящему, боясь, что свет ослепит его. Наконец, кое-как проморгавшись, инженер осторожно посмотрел вниз, на песок под ногами. Его сапоги и штаны выглядели почти новыми.

Дайала стояла рядом. Некоторое время он щурился, глядя в другую сторону, но, наконец, повернулся к ней.

Разглядеть толком ему удалось лишь светло-коричневые штаны и блузу, перехваченную плетеным поясом. Черты окруженного ореолом света лица остались неразличимыми.

— Не рассмотреть... — пробормотал Джастин с сожалением, моргая и потирая веки. После этого он различил ниспадавшие на плечи волосы цвета серебра. Инженер закрыл глаза и потянулся к Дайале чувствами.

И вновь воспринял ее как столп абсолютной, холодной тьмы, средоточие совершенной гармонии, под покровом которой, однако, скрывалось нечто не менее совершенное — возможно, скованный хаос. Общее ощущение холода было столь сильным, что Джастин поежился, прикрыл глаза и после долгого, глубокого вздоха спросил:

— Это ведь не сон, верно?

— Почему тебе так трудно поверить в то, что я реальна? — отозвалась Дайала, покачав головой.

— Я не привык к тому, чтобы сны оборачивались явью.

Она вновь покачала головой, на сей раз насмешливо, будто он сказал что-то забавное.

— Я сейчас соберу вещи. Мы должны пуститься в дорогу, пока еще не слишком жарко, — сказала женщина.

— Обуешься? — спросил Джастин, обратив внимание на ее босые ноги.

— О нет. В сапогах я бы все ноги сбила.

Пока Джастин маленькими глоточками пил воду из фляги, она подошла к палатке и развязала узлы растяжек, удерживавших опорные колья. К тому времени, когда он закупорил флягу, палатка была уже снята и разложена на земле.

— Погоди минуточку, — сказал Джастин.

Стоявшая на коленях над парусиной Дайала подняла на него глаза.

— Ты выручила меня. А до этого посылала мне сны. Ты точно знала, где меня искать. Не то чтобы я не нуждался в помощи, или... или чтобы ты мне чем-то не нравилась, но я хотел бы понять... — Джастин растерянно махнул рукой и пожал плечами.

Обернувшись к нему, Дайала села скрестив ноги на свернутую палатку и ответила:

— Древнейшая увидела тебя во снах ангелов. Такое случается нечасто и всегда связано с... соответствующим человеком. Поэтому Древнейшая призвала тех, кто мог бы... посодействовать, — женщина облизала губы и добавила: — Она помогала мне отправлять послания. Мы ведь не знали, отправишься ли ты в Наклос.

— А если бы не пошел?

— Меньше чем через год мне пришлось бы отправиться на поиски тебя, — Дайала опустила глаза.

— Так это ты побудила меня отправиться в Каменные Бугры? — осведомился Джастин после недолгого раздумья.

— Нет! Мы никогда никого ни к чему не принуждаем.

— А как ты нашла меня?

— С помощью одной из Древних.

— Но какое дело этим вашим Древним до меня?

— Ты важен для равновесия. Не знаю почему, не знаю, как это должно проявиться, но ты... особенный.

— Особенный, не особенный... Прости, но создается впечатление, будто все вокруг знают обо мне стократ больше меня самого и гоняют меня по земле из края в край с какими-то своими целями. Мне бы хотелось понять, в чем все-таки дело!

Ярко-зеленые глаза Дайалы омрачила тень.

— Я знаю лишь то, что ты имеешь огромное значение. Куда большее, чем буду когда-либо иметь я. Это трудно...

— Я? Младший инженер?

— Сила личности — не в звании, а в поступках и способности действовать. Разве твои действия уже не изменили мир?

Перед его мысленным взором вновь возник образ мертвой воительницы, сжимающей древко пронзившей ее стрелы, и Джастин поежился.

— Я не думал об этом в таком смысле, — пробормотал он.

— А вот Древние думают.

Джастин покачал головой. Он все еще не был уверен в том, что происходящее — не сон или предсмертный бред, а подлинная реальность.

Дайала встала.

— Давай я помогу тебе свернуть палатку, — предложил инженер, решив, что, коль скоро он чувствует себя живым, то и вести себя должен как живой.

— Я привыкла обходиться собственными силами, — с улыбкой откликнулась женщина. — Правда, если бы ты подержал этот край, пока я завязываю веревки...

Когда парусина была увязана, Джастин спросил:

— Куда это отнести?

— Ты еще не настолько окреп, как тебе кажется, — заметила Дайала.

— Ладно, понесем вместе, — предложил он, поднимая край увязанного рулона.

Дайала без труда подняла другой край, и они направились к затененному участку ущелья, где дожидались лошади. Рулон оказался на удивление легким. Ткань, которую Джастин принял было за парусину, явно таковой не являлась.

— Что это за материал? — полюбопытствовал инженер.

— Как бы сказать... разновидность шелка. Мы навьючим палатку вон на того каурого жеребца.

Взглянув на трех лошадей, Джастин удивился: ни у одной из них не было ни седла, ни шенкелей, ни даже недоуздка. Охватывающие тела мягкие плетеные ремни явно предназначались только для крепления вьюков. Две лошадки уже были нагружены небольшими тюками и кувшинами. Джастин подошел к свободному коню и, забросив палатку ему на спину, стал привязывать ее к ремням.

— Туго не затягивай, — предупредила Дайала. — Достаточно того, чтобы груз не елозил.

— А... а как мы дальше-то двинемся? — осведомился Джастин.

— Точно так же, как и они. Так же, как пришел сюда ты. Пешком, — порывшись в одном из тюков, она извлекла какой-то предмет и протянула Джастину. — Бери. Это немного защитит тебя от солнца.

Взяв из ее рук мягкую, сплетенную из какой-то травы шляпу, Джастин с опаской нахлобучил ее на голову. Шляпа оказалась почти невесомой, а широкие поля отбрасывали на лицо тень, благодаря чему его глаза перестали так сильно слезиться.

— Спасибо, — промолвил Джастин, поправляя головной убор. — Она и вправду помогает. Но я вот что хотел бы понять... У тебя есть лошади, но ты ходишь пешком, да еще и босая! По всем этим каменюкам! Прости, но тут поневоле подумаешь, что это все-таки сон.

— Лошади согласились мне помочь, — отозвалась Дайала столь обыденным тоном, точно сообщила нечто само собой разумеющееся. — Что же до обуви... Ты, наверное, привык к сапогам, а на мой взгляд, они как колодки. Я бы в них далеко не ушла, — женщина поежилась.

— Надеюсь, Рибатта не слишком далеко? — спросил Джастин, удивляясь самому себе. Неужто он и впрямь вознамерился как ни в чем не бывало тащиться пешком через пустыню в город, о котором отродясь ничего не слыхивал, в компании женщины, являвшейся ему во снах?

Он покачал головой. Боль в натертых ногах настойчиво убеждала в том, что все происходящее ему вовсе не мерещится.

— Я бы сказала, в восьми дневных переходах. Но это в худшем случае — надеюсь, по мере того как ты будешь становиться крепче, мы будем идти все быстрее.

Джастин промолчал. Он сильно сомневался в том, что пеший поход через Каменные Бугры может ускорить его исцеление. Дайала между тем двинулась вперед по острым камням и горячему песку с такой легкостью, будто шла не босиком, а в сапогах из прекрасной кожи на толстенной подошве.

Оставив позади несколько холмов, Дайала неожиданно остановилась. Остановился и Джастин. Женщина прищурилась — даже сильнее, чем требовало того слепящее солнце, сосредоточилась, а потом, достав из поклажи чалого небольшую лопату, направилась к песчаному участку с затененной стороны ближнего холма. Она начала рыть в песке яму, что явно требовало немалых усилий.

— Давай лучше этим займусь я, — предложил Джастин.

— Займись, — согласилась она. — И тебе, и лошадям потребуется вода. А здесь она есть... хоть докопаться до нее и нелегко.

Докопаться и впрямь оказалось нелегко. Джастину несколько раз пришлось передохнуть, но в конце концов песок на дне ямы сделался влажным. После еще нескольких взмахов лопатой выемка стала заполняться водой. Достав из вьюка небольшой черпак с зауженным концом, Дайала наполнила два кувшина, которые везла кобыла, а потом и фляги. Потом Джастин ощутил, как между нею и лошадьми проскочило что-то похожее на импульс гармонии, чернота которого имела странный, зеленоватый оттенок. Дайала отступила в сторону, а лошади по очереди напились из ямы, продолжавшей наполняться водой.

— Теперь нам долго не потребуется останавливаться, — заявила женщина.

Джастин осторожно отпил из фляги. Вода имела слабый привкус песка, однако чувства подсказали ему, что она не содержит никаких вредных примесей. Сделав еще глоток, он закупорил флягу и повесил на пояс.

Жеребец заржал, и лошади отошли от ямы, после чего остатки воды, прямо на глазах Джастина, ушли в песок. Он прищурился и, повернувшись, последовал за шагавшей на юг Дайалой.

71

— Ты звал меня? — Белтар с поклоном вошел в комнату, служившую сейчас рабочим кабинетом наместника.

Некоторое время Зиркас продолжал смотреть в окно вниз, на расположенную под утесами прибрежную часть Рильярта и опустевшую ныне гавань.

— Да, — ответил он наконец. — Мы хорошо отдохнули, пора и честь знать. Отправляйся к своему другу, в Клинию, или докуда он там добрался, гоняясь за тем Черным инженером, — Зиркас умолк, отпил красного вина и продолжил: — А потом двигайтесь вместе в глубь материка. Я хочу, чтобы ты занял Берлитос, и тогда мы оба...

— Прошу прощения, но вряд ли мне стоит идти кружным путем, — подал голос Белтар. — Пусть Элдирен займется Клинией. Если я захвачу Борнт и проследую рекой к Берлитосу, Клиния и Рорн окажутся отрезанными. Оба эти города невелики, так что Элдирен может справиться и сам, но случись что — я смогу перемахнуть в Клинию очень быстро. Ты ведь не против захвата Борнта?

— А что, твоя идея мне нравится, — отозвался Зиркас с довольной усмешкой. — Отправляйся к ним. Если они не покорятся, можешь поступить с ними как... как с Сарронной. А вот Джиру я предпочел бы оставить нетронутой: приятный городок. К тому же там неплохой порт. Позднее ты и твой друг сможете заняться мелкими городишками. Думаю, это должно тебе понравиться. Знаешь, как тебя прозвали местные жители? Белый Мясник. Неплохо, да? По сравнению с тобой даже я кажусь добрым и сострадательным.

Зиркас рассмеялся. Белтар предпочел промолчать.

— Знаешь ли, молодой человек, — продолжил Зиркас спустя некоторое время, — проблема обладающего силой состоит в том, что все ждут от него ее непрестанного применения. А если же он не оправдывает ожиданий, люди приходят к выводу, что он лишился либо самой силы, либо воли к ее использованию. И никто не может сохранить амулет власти в одиночку. Ты... — Зиркас покачал головой. — Ты этого не понимаешь, да, наверное, и не поймешь, пока не станет слишком поздно. Так что действуй — рушь, жги, уничтожай что хочешь. Только вот Джиру оставь в покое.

— Уверяю тебя, я уничтожу не больше, чем это будет продиктовано необходимостью, — отозвался Белтар с низким поклоном. — Полагаю, я могу рассчитывать на оставшихся копейщиков, а также кертанских и галлианских пехотинцев?

— Ты весьма проницателен, Белтар.

— А Джихан? Он будет меня сопровождать?

— Полагаю, в этом нет надобности. Для Джихана у меня найдется несколько... иных поручений. Хватит его портить.

— Понятно, — промолвил Белтар и, отвесив очередной поклон, покинул комнату.

— Ох уж эти молодые, — пробормотал Зиркас, оставшись в одиночестве. — Им никогда не понять... Впрочем, пусть все идет своим чередом.

Он поднял бокал и отпил еще один большой глоток красного вина.

72

Джастина разбудил крысиный писк. Несколько мгновений он таращился в темноту невидящими глазами, но очень скоро смог различать очертания предметов. По крайней мере, его способность видеть в темноте полностью восстановилась.

Правда, к тому времени никто уже не пищал — крыса успела спрятаться, и ему тут же снова захотелось спать. И ноги все еще болели.

Он слышал только слабый посвист ночного ветерка, шевелившего песок, так и не остывший за ночь, и еще более тихое дыхание Дайалы.

Он присмотрелся к женщине, спавшей без одеяла на плетеной циновке, в своей обычной одежде, которая, похоже, никогда не мялась и не пачкалась. Ее губы были слегка приоткрыты, ветер ерошил падавшие на плечи серебристые кудри.

Джастин не назвал бы ее красивой — в том смысле, что и Крителлу. Во всяком случае, сейчас, во сне, ее лицо казалось невыразительным, поскольку большую часть очарования этой женщины заключали в себе изумительно глубокие изумрудные глаза. У нее был тонко очерченный подбородок, с которым, по мнению инженера, гармонировали бы высокие скулы, каковых не имелось. Однако... чем-то она все же невыразимо привлекала его.

Джастин покачал головой. Уж не является ли ее кажущаяся привлекательность отражением его благодарности за спасение? В это мгновение она слегка вздрогнула и, наморщив лоб, пробормотала:

— ...мое послание...

Джастин прислушался, но женщина снова погрузилась в глубокий сон. Скоро заснул и он.

Дайала проснулась первой, так что по пробуждении Джастина уже ждали вода, дорожный хлеб и сыр.

— Первым делом надо поесть, — сказала она.

— Не совсем так, — криво усмехнувшись, возразил Джастин, после чего выбрался из палатки и, осторожно ступая босыми ступнями по камням, направился за ближайший валун. Заросший подбородок напомнил о себе зудом, в сотый раз заставив пожалеть об отсутствии бритвы. Когда он вернулся, Дайала доедала ломоть хлеба. Усевшись, Джастин стряхнул со ступней налипший песок, выковырял застрявший между пальцами камушек и посмотрел на левое запястье, где красовался чистый, уже заживающий порез. Когда это он повредил руку? Джастин решительно не помнил этого. Отпив глоток из фляги, он отломил от краюхи кусочек хлеба и пробормотал:

— Жаль, что ножа нет.

Дайала опустила глаза. Щеки ее окрасил легкий румянец.

— Что-то не так? — спросил Джастин.

— Твой нож во вьюке, на чалой кобыле. Я его захватила. Прости, что не взяла и меч, но я... я не могла.

— Чего не могла? — уточнил Джастин, держа в руке кусок сыра.

— Понимаешь... — женщина снова опустила глаза. — Нож — это просто орудие, инструмент; ножи имеются даже у некоторых из нас. Но меч — совсем другое дело. Я не могла... Когда ты взялся за лопату, мне показалось, что ты понял.

Джастин поднял глаза на сребровласую женщину и встретился взглядом с ее поразительными, изумрудными очами. Некоторое время они молчали.

— Мы не прикасаемся к мечам, — сказала наконец Дайала. — Они рассекают саму суть вещей, отделяя кроны от корней. То же самое относится и к лопатам, только в меньшей степени.

— Но как, в таком случае, вы сражаетесь?

— Еще узнаешь. У тебя будет такая возможность. Это вопрос ограничений... и равновесия.

Интересно, изъясняется ли кто-нибудь в Наклосе прямо, просто и понятно? Однако спрашивать ничего Джастин не стал, а продолжал завтракать.

— Равновесие имеет для нас огромное значение, может быть, гораздо большее, чем... для других, — продолжила Дайала, отпив воды из фляги. — Равновесие нельзя навязать силой, даже прилагая ее долгое время.

— Но зачем ты призвала меня? Ты ведь призвала меня, не правда ли? Ты хотела, чтобы я явился в Наклос. А то, что за мной гнался Белый маг, — это с тобой как-то связано?

— Нет! — воскликнула Дайала и поежилась. — Ты просто не уравновешен, но они!.. — не закончив фразу, она поежилась снова.

— Представляют собой зло? — продолжал допытываться Джастин.

— Это твое слово. В нем есть смысл, но оно не совсем точное.

— А как сказать точнее?

— Они... не способны прийти к равновесию.

Дайала вздохнула, как будто была недовольна собственным объяснением, но не могла подобрать нужных слов. Джастин тоже вздохнул, покосился на свои сапоги и проворчал:

— Если уж люди созданы для того, чтобы таскаться пешком по холмам и пустыням, то почему ангелы не одарили их копытами?

— А ты и вправду хотел бы иметь копыта? — спросила Дайала, подняв брови. — Говорят, будто копыта имелись у Демонов Света, — женщина помолчала, а потом добавила: — Я вижу, ты спишь разутым. Это хороший знак.

— Почему?

— Любой настоящий наклосец должен соприкасаться с землей.

— Но я же не наклосец!

— Ты станешь им до того, как покинешь наш край, — промолвила она с печальной улыбкой.

Джастин сдержался и не покачал головой. Ответы на все его вопросы давались такие, что вопросов от этого возникало еще больше, а он был слишком усталым, чтобы разбираться в подобных премудростях. Вместо того чтобы продолжить разговор, инженер натянул сапоги, поднялся на ноги, наклонившись, поднял циновку, встряхнул ее, скатал и стал увязывать плетеным шнуром.

73

Джастин с усилием переставлял ноги. Еще не наступил полдень, а собственные ступни уже казались ему свинцовыми. Однако, оглядевшись по сторонам, он приметил, что склоны холмов вроде бы стали менее крутыми и кое-где появились пятна бурой травы. Неужто они все же выбираются из проклятых Каменных Бугров?

Но пока путь пролегал по очередному изогнутому ущелью, где самым громким звуком, разносившимся в неподвижном знойном воздухе, был глухой стук копыт неподкованных лошадей. Маячивший впереди холм выглядел так же, как прочие, если не еще круче, а воздух над ним дрожал от жары.

— Надо взобраться на бугор, — сказала Дайала. — Ущелье петляет, путь по нему слишком долог.

Джастин не сумел удержаться от стона.

— Хочешь передохнуть?

— Нет. Пока нет.

Во время каждого перехода в середине дня они делали привал и ставили палатку, причем делать это приходилось не ради Дайалы, а ради него. Босая, она с легкостью вышагивала по камням. Казалось, что ей ничего не стоит идти безостановочно с быстротой, недостижимой для Джастина, даже будь он бодр и полон сил.

Дайала повернулась, и длинные ноги понесли ее вверх по склону. Джастин, чьи сапоги вязли в глубоком песке, уныло последовал за ней.

Жеребец рысцой пробежал мимо Джастина и встряхнул гривой, словно укоряя его за медлительность.

— Между прочим, у меня только две ноги, — пробормотал инженер.

Подъем продолжался.

Дайала с двумя лошадьми поджидала Джастина на гребне. Когда он поднялся, она указала рукой на юг, на зеленеющую за серыми волнами холмов черту:

— Идти осталось недолго. Мы доберемся до лугов сегодня вечером или завтра утром.

— Скорее уж завтра вечером, — возразил Джастин.

— Может быть и так. Ты все еще чувствуешь себя плохо?

— Со мной... все в порядке, — ответил инженер, переводя дух после подъема. Откупорив флягу, он сделал глоток и, испытав некоторое облегчение, стал обмахивать лицо шляпой.

— Дальше мы пойдем чуточку отклоняясь на запад. Там, за лугами, находится источник, — сообщила Дайала.

Ничего не сказав в ответ, Джастин зашагал вниз по склону, по направлению к далекому зеленеющему горизонту. Он едва переставлял налитые свинцом ноги, не переставая дивиться легкой поступи не знавшей усталости Дайалы.

74

При ближайшем рассмотрении луга оказались не столь зелеными, какими виделись с гребня холма. По сути, они представляли собой не более чем разрозненные пятна жесткой травы всего в несколько спанов высотой.

Джастин поддел ногой один из пучков, но заметив выражение лица Дайалы, спросил:

— Тебе это не нравится, да?

Она кивнула.

— А почему? Потому что не служит никакой цели?

Дайала промолчала, и он принял ее молчание как знак согласия. Что, впрочем, едва ли могло по-настоящему объяснить ее беспокойство.

Чем дальше они шли, тем легче было идти, поскольку холмы становились все более пологими. К середине того дня, когда они достигли лугов, Каменные Бугры пропали из виду, растворившись позади, за северным горизонтом. Джастин время от времени посматривал в ту сторону с вершин пологих холмов, а Дайала шла вперед не оглядываясь.

На гребне очередной возвышенности Джастин остановился, отпил воды и отправил в рот кусок нечерствеющего хлеба, запасы которого казались нескончаемыми.

— Сколько хлеба ты взяла с собой? — полюбопытствовал Джастин.

— Три раза по двадцать караваев. Мы вполне могли протянуть на одном хлебе, но сыр добавляет разнообразия, — ответила женщина, смахнув с лица серебряную прядь, и обыденным тоном, как нечто само собой разумеющееся, добавила: — Мужчины по большей части любят разнообразие.

Джастин закупорил флягу и задал другой вопрос:

— Здесь кто-нибудь живет?

— Некоторым людям нравятся луга. Они живут в кибитках и переезжают с места на место, туда, где трава сочнее. Но по пути к тебе я никого из них не встретила.

Джастин поджал губы:

— Кстати, о пути ко мне... Ты так и не объяснила — как нашла меня? Почему искала? По существу ты вообще ничего мне не сказала... кроме разве что того, что тебе помогли какие-то Древние.

— Ты тоже помог, — с улыбкой отозвалась она. — Твое... присутствие ощущается очень сильно, даже когда сам ты слаб.

— Должно быть, вы, друиды, очень восприимчивы.

— С Древними нам не сравниться.

— С Древними... ты все время поминаешь Древних. Кто они такие? Тоже друиды?

— Друиды? Ты говоришь о друидах, я же о них и не поминала, ибо в Наклосе приняты иные слова. Но... — она пожала плечами, продолжая шагать по пологому склону, и Джастин отстранение отметил, что чем дальше они идут, тем гуще становится травяной ковер.

— Друидами называют людей, состоящих в особой связи с деревьями. Предполагается, что все они привлекательные женщины, и у каждой есть... особое дерево.

— А что в нем особого?

— Если умирает дерево... — начала Дайала, и Джастину вдруг захотелось, чтобы она не закончила фразу, — ...то умирает и друида.

Дайала остановилась и оглянулась в сторону Каменных Бугров, выискивая взглядом жеребца и кобыл. Лошади двигались теперь сами по себе, в отдалении от людей.

— В Наклосе, — продолжила женщина, — ты встретишь и Древних, и иных людей, но все они признают ценность деревьев, особенно представляющих собой часть Великого Леса. Рощи, остатки Великого Леса, встречаются и вне наших пределов, например в Сарроннине, но мало кто способен это почувствовать. Кроме того, есть немало мужчин, которых ты назвал бы друидами, — она усмехнулась и добавила: — Со временем кое-кто будет считать друидом и тебя... Есть среди нас и связанные не только с деревьями. В первую очередь это относится к Древним.

— Опять Древние! Ты так и не объяснила...

— Тебе предстоит с ними встретиться. Они представляют собой часть Предания, но какую именно — ты решишь для себя сам. Но ты определенно ничего не решишь и не выяснишь, если мы будем стоять на месте.

Три лошади, щипавшие в отдалении травку, как по команде сорвались с места и галопом понеслись к ним. Дайала повернулась и зашагала вдоль низкого кряжа.

Джастин вздохнул, чувствуя себя виноватым. Он ощущал, что задел ее, хотя не вполне понимал, чем именно. Поравнявшись с ней, — для этого ему пришлось чуть ли не побежать — он смущенно пробормотал:

— Прости. Я не хотел... но ты знаешь все, а я ничего... кроме того, что меня спасла прекрасная женщина, желавшая, чтобы я пересек весь Кандар.

— Вовсе не весь Кандар, и даже не весь Наклос. Нам идти только до Рибатты, — возразила она, встряхнув головой, и в голосе ее вновь зазвенели серебряные колокольчики.

«Что бы это значило? — подумал Джастин. — Наверное, какие-нибудь чары».

— Нет, — промолвила, слово прочитав его мысли, Дайала и смущенно улыбнулась. — Здесь мы не занимаемся магией. Вблизи Великого Леса это опасно.

Лошади танцующим шагом взбежали вверх по склону, и инженер невольно залюбовался непринужденной грацией их движений.

— Ты друид в душе, — сказала Дайала, проследив его взгляд. — При виде лошадей у тебя возникают те же чувства, что у меня. Я этому рада.

— А почему нам не встречались другие лошади?

— Они живут не здесь, а в Запустелых Землях. Там трава сочнее и выше.

— Насколько выше?

— Ну... примерно вот такая, — ответила женщина, наклонившись и проведя воображаемую линию на уровне колен. — Конечно, сочная травка даром не дается — там приходится опасаться степных кошек, а порой и травяных змей.

— Что за Запустелые Земли? — спросил Джастин.

— Этот край похож на Высокие Степи Джиранса, но там почти никто не живет. Только вольные кони... ну и заходят порой редкие бродяги. Там почти нет рек и вообще открытой воды.

Джастин вздохнул:

— Растолкуй, пожалуйста, как на безводной местности может расти сочная и высокая трава?

— Там выпадают обильные дожди, а степные травы имеют глубокие корни. Но тамошняя почва по большей части песчаная, и на поверхности вода не задерживается. Некогда там был лес, но пришли... Старые, вырубили его и превратили весь край в пустыню. Потом Древние стали исцелять землю и вернули на нее траву. Их стараниями деревья продвигаются все дальше на запад, так что когда-нибудь... когда-нибудь лес вернется.

Джастин приноровился к ее шагам, что на спуске оказалось легче, благодаря тому, что ноги его были чуть подлиннее, чем у нее, и продолжил свои расспросы.

— А травяные змеи, они какие?

— Змеи как змеи. Питаются главным образом грызунами, но некоторые могут убить жеребенка... или ребенка.

Инженер невольно посмотрел себе под ноги, на мягкую, доходившую сейчас до лодыжек траву и поинтересовался:

— Они очень большие?

— Да уж какие вырастут. Тамошние бродяги уверяют, что король змей достигает почти двадцати локтей в длину и локтя в обхвате.

При мысли о возможной встрече с этаким чудищем Джастин поежился.

— Однако подтвердить это я не возьмусь, поскольку змеиного короля в жизни не видела, — невозмутимо продолжила Дайала. — Случилось мне правда, видеть змеиную шкуру, очень длинную... — Женщина выжидающе умолкла.

— Какой длины? — полюбопытствовал Джастин.

— О, в пару локтей, если не больше.

Джастин расхохотался, а отсмеявшись, покачал головой. Надо же, а ведь ему казалось, что она напрочь лишена чувства юмора.

Местность постепенно выравнивалась, а солнце, по-прежнему светившее с ясного, безоблачного неба, уже не жгло, как огненный шар Белых. По мере удаления от Каменных Бугров идти становилось все легче. Лошади опережали людей, галопом носились по окрестностям, описывали круги, гарцевали, но всегда возвращались. Несколько раз Дайала и Джастин присаживались на траву, перекусывали и отдыхали.

Когда солнце уже приближалось к юго-западному горизонту, Дайала указала с очередного склона вниз, на долину между двумя холмами, где поблескивало зеркало небольшого пруда.

— Я так надеялась, что мы доберемся туда до ночи. Очень хочется искупаться.

— У вас в Рибатте любят купание?

— Да. Мы все любим деревья и воду, — ответила женщина и посмотрела на восток, в сторону щипавших травку лошадей. Гнедая кобыла тут же вскинула голову и потрусила к ним.

Джастин успел ощутить краткий гармонический импульс и задумался о том, сможет ли, в случае чего, повторить подобное действо.

На травянистом склоне над озерцом лошади остановились, и Дайала принялась снимать поклажу с жеребца. Джастин подошел к чалой.

Инженер отстегнул и опустил на траву последний тюк. Пока он развьючивал чалую, Дайала успела разгрузить и гнедую кобылу, и каурого жеребца.

Освобожденные от поклажи лошади рысцой направились к заросшему камышом краю пруда. Джастин проводил их взглядом.

— Наша одежда нуждается в стирке, да и самим нам не помешает помыться, — заявила Дайала и прямо на глазах у Джастина выскользнула из своей блузы.

Он тихо ахнул.

— А ты разве не хочешь искупаться? — спросила она, бросив на него лукавый взгляд.

— Я это... да... конечно.

Глядя себе под ноги, Джастин стянул тунику, снял, балансируя на одной ноге, сапог и повторил ту же процедуру стоя на другой ноге.

Дайала хихикнула.

Не решаясь поднять глаза, Джастин снял рубаху, штаны и подштанники и, скомкав все это, бросил на траву.

— Стоя на одной ноге ты был похож на старого, ворчливого журавля, — со смехом промолвила Дайала.

Джастин робко поднял на нее глаза. При виде покрытого бронзовым загаром обнаженного тела, маленькой груди, серебристых волос и изумрудных, словно подсвеченных изнутри глаз у него перехватило дыхание. Он растерянно опустил взгляд. Собственная кожа, светлая, с темными волосками, показалась ему слишком бледной, а тело, несмотря на ширину плеч, — угловатым и тощим. Снова покосившись на Дайалу, он приметил один-единственный недостаток — тонкий, едва заметный шрам на внутренней стороне ее левого запястья. Точно такой же, как у него.

Дыхание к нему вернулось, но оставалось прерывистым и учащенным.

— Вижу, я тебе нравлюсь, — с улыбкой промолвила она.

— Да... — только и смог выдавить Джастин.

— Ты тоже мне нравишься. Это хорошо... но давай все же войдем в воду.

Джастин покраснел, а потом понял, что покраснела и Дайала.

На дальнем конце пруда жеребец забил по траве копытом.

Джастин ухмыльнулся и сиганул в воду. Дайала прыгнула следом. Сделав несколько гребков, инженер встал на дно — воды ему в этом месте было по грудь — и пробормотал:

— Вода-то холодная.

— Уж больно ты много ворчишь, — рассмеялась стоявшая рядом Дайала. Вода покрывала ее плечи, и волосы плавали по поверхности. — Все не по тебе — в Буграх жарко, в пруду холодно.

Джастин поплыл к тому дальнему краю, где рос камыш. Вода была прозрачной: он видел зеленоватый донный песок и приметил метнувшуюся в сторону рыбешку, размером не больше его ступни.

— Тот болотистый край представляет собой сердцевину пруда, — промолвила Дайала, вынырнувшая из воды, словно выдра, и оказавшаяся рядом с ним. — Если попробуешь, ты сможешь это ощутить.

Хотя Джастин и сомневался в своей способности одновременно и плыть, и зондировать что-либо чувствами, он кивнул и, стараясь отвлечься от того источника черноты, который представляла собой она сама, потянулся к камышовым зарослям.

Как оказалось, они представляли собой сложнейшую мозаику, переплетение нитей белого и черного, хаоса и гармонии. В этом калейдоскопическом мире сновали какие-то мелкие существа. Одно пятно хаоса — не иначе как труп какого-то животного или рыбы — растаскивали на части его живые сородичи, но все это, живое и мертвое, подвижное и неподвижное, Черное и Белое, оставалось связанным воедино в зеленой паутине.

Забывшись, Джастин перестал грести и, прежде чем его ноги коснулись песчаного дна, изрядно нахлебался воды.

Дайала рассмеялась, в результате чего тоже наглоталась воды.

— Ты... так смешно выглядел... — сбивчиво говорила она. — Забыл, что надо грести и... буль-буль...

— Я не очень хорошо держусь на воде, — отозвался Джастин, выплюнув воду.

— А по-моему, совсем неплохо, — возразила она с теплой улыбкой, нырнула и исчезла под водой.

Наслаждаясь прохладой, словно стремившейся возместить то, что ему пришлось перенести в знойных Буграх, Джастин не спеша поплыл к отмели, где мог встать на ноги. Потом он отдышался, вышел на берег и собрал всю свою одежду, оставив лишь пояс, сапоги и кошель. Дайала, с которой еще стекала вода, вручила ему какой-то зеленый комок.

— Мыльный корень.

Постирав, они поставили палатку и развесили одежду сушиться на растянутых между кольями веревках. Джастин старался не смотреть на Дайалу, хотя сам порой чувствовал на себе ее взгляд.

Лошади оставались возле пруда, ближе к заболоченному краю. Время от времени оттуда доносилось фырканье или прокатывалось над водой ржание.

С наступлением сумерек со стороны болота стали слышаться и другие звуки. Особенно усердствовали лягушки.

Наслаждаясь вечерней прохладой, Дайала и Джастин уселись на траву, завернулись в шелковые одеяла и принялись есть дорожный хлеб, запивая его свежей прудовой водой.

— Ты красивая... — тихо вымолвил он.

— Ничего подобного, — с лукавым видом откликнулась она. — Тебе просто понравилось мое тело.

Покрасневший как рак Джастин порадовался тому, что при слабом свете звезд румянец наверняка не виден.

— Мне твое тело тоже очень понравилось, — продолжила Дайала, — и это очень хорошо. Потому что сулит надежду.

Усилием воли Джастин отогнал от себя ее образ — образ резвящейся в воде, гибкой, как выдра, обнаженной женщины — и, отпив глоток воды, поднял глаза, разглядывая яркий пурпур и точки света над головой.

— Интересно, где находятся Небеса?

— Говорят, мы не можем их увидеть, ибо они потеряны навсегда.

— Любую потерю можно вернуть. Может быть, со временем мы обретем их снова.

— Едва ли. Согласно поверью, демоны Света их уничтожили.

— В таком случае нам придется построить новые.

— Построить? Ну конечно, ты ведь инженер. А все инженеры умеют строить?

— Большинство. Но я не такой уж хороший инженер и... — он замялся, но все же закончил фразу. — И к тому же больше поднаторел в создании средств разрушения. Подспудно это меня беспокоило, но я просто не понимал, в чем дело.

Ее пальцы на миг коснулись его ладони, и вверх по руке пробежала теплая волна. Некоторое время Джастин молча смотрел на темное зеркало пруда и прислушивался к звукам ночи. Потом нахмурился — над водой гудели тучи комаров, но к ним кровососы не приближались.

— Они чувствуют, что ты в состоянии оградить себя защитным барьером, — пояснила Дайала, которая поняла его недоумение.

— Ты о чем?

— Комары. Они ощущают твою силу.

— Должно быть, это необычные комары... Или Наклос совершенно необычный край.

— Да, Наклос отличается от других земель.

С этим Джастин не мог не согласиться.

Некоторое время они сидели молча. Потом веки Джастина стали наливаться свинцом. Он встал, направился в палатку и, завернувшись в стеганое одеяло, заснул.

Дайала спала на расстоянии протянутой руки, но Джастин ощущал ее присутствие так, словно она лежала совсем рядом. Во сне он даже потянулся к ней... но пальцы его так ничего и не коснулись.

75

Джастину казалось, что нависающие над ним холмы изгибаются, словно он стоит на краю гигантской окружности.

Путники поднялись по склону и добрались до узенькой, едва заметной в траве петляющей тропки.

— Завтра этот путь поведет нас в Рибатту, — Дайала кивком указала на тропу.

Джастин промолчал и лишь посмотрел на запад, где солнце уже почти коснулось волнистой линии горизонта. Близилась середина зимы, однако деревья вокруг оставались зелеными. Что было тому причиной — теплый климат или близость пресловутого Великого Леса, — он не знал.

— В первый день идти быстро не удастся. Придется нести палатку и кувшины. Но мы оставим их в Мерте и дальше пойдем налегке.

— А как же лошади?

— Лошади останутся на лугах. Не можем же мы тащить их в Великий Лес, а он уже совсем рядом! Разве ты не ощущаешь его?

Потянув его за руку, Дайала чуть ли не вприпрыжку одолела последние несколько локтей, остававшиеся до вершины холма, ловко уворачиваясь на бегу от ветвей.

Остановилась она возле двух плоских валунов, таких гладких, словно на них из века в век сиживали люди, наблюдая за лесом. Обведя взглядом гребень, Джастин приметил уходящую вниз, под углом к опушке Великого Леса, узенькую, почти теряющуюся в траве тропку.

— Вот ведь тропа, — заметил он. — Почему бы нам не пойти по ней?

— Это тропа будущего. Сейчас она нас никуда не приведет.

— Надо же! А мне казалось, что она ведет прямиком в Мерту.

Дайала пожала плечами:

— Если хочешь, завтра мы можем по ней пройтись. Но она обрывается недалеко от леса. И с каждым поколением тянется все дальше.

— О! — только и смог сказать Джастин, вновь присмотревшись к неприметной тропинке.

Сев на камень, Дайала обратила взор в сторону Великого Леса — безбрежного зеленого моря, вызолоченного садящимся солнцем. Джастин последовал ее примеру. С вершины холма лес представлялся сплошным зеленым покровом, простиравшимся сколько мог видеть глаз.

— Порой я прихожу сюда и целыми днями созерцаю Великий Лес, — промолвила женщина.

— Целыми днями? — вырвалось у удивленного Джастина. До сих пор ему казалось, что Дайала не склонна к преувеличениям.

— Ну не целыми... может быть, и одного дня целиком не просидела, — рассмеялась она. — Но знаешь, лес действительно заставляет забыть о времени. Это одно из испытаний, но взирать на него можно совершенно безопасно.

— Что за испытание? — спросил Джастин, на какой-то миг ощутивший себя стоящим на краю невидимой пропасти.

— Мы можем немного передохнуть здесь, а палатку поставим ниже, на лугу, — уклонилась от ответа его спутница. — Лошадей с нами некоторое время не будет, — она улыбнулась, переступила с ноги на ногу и добавила: — Возвращаться всегда приятно, хотя и в странствиях есть немало интересного. Каменные Бугры — забавное место, а луга и того лучше. Здешнее равновесие, оно такое простенькое... безыскусное.

Джастин вздохнул. Всякий раз, когда он, казалось, готов был понять Дайалу, она опять начинала говорить загадками.

Равновесие, оно вроде равновесие и есть! Так почему же таковое в лугах «проще», чем в Великом Лесу? Задумавшись об этом, Джастин направил свои чувства к зеленому кружеву. Дайала сидела на соседнем камне и беззаботно болтала босыми ногами. А у Джастина ноги так и болели. Он направил чувства дальше, к золотистой тени Великого Леса, но едва коснулся ее, как оказался затянутым в сложнейшее переплетение взаимопроникающих и накладывающихся один на другой гармонических и хаотических элементов. Черное соседствовало с Белым, Белое проникало в Черное, и обе эти магические первоосновы воспринимались как имеющие зеленый оттенок. До сих пор инженер просто не представлял себе возможности столь тесного сосуществования противоположных магических структур. Обнаружив глубинный черный фонтан гармонии, бивший глубоко под скальной подошвой Наклоса, Джастин потянулся к нему и с изумлением ощутил вскипавший вокруг его основания белый поток. И то и другое было подернуто манящими зелеными искорками. Инженер напрягся, силясь вычленить структурные элементы, и... неизвестно откуда взметнулся тонкий, как нить, белый луч. Он почувствовал, как его насквозь прожигают огненные иглы. Другая, тоже вылетевшая ниоткуда белая нить стала обвиваться вокруг него, тогда как третья хлестала подобно плети. Черный луч ударил в грудь, а когда Джастин увернулся, белый, тронутые кровавым налетом кнут ударил его по лицу и по душе. В то же самое время зеленая петля захлестнула его, увлекая в манящую прохладу.

— Дайала!

— Джастин...

Мысли тонули и растворялись в зелени, однако чередующиеся удары, черные и белые, черные и белые, прекратились, лишь когда он и Дайала вырвали свои чувства из плена Великого Леса.

— Оказывается, райские цветы бывают с шипами, — выдохнул он, выпуская руку спутницы. В следующий миг глаза его расширились: он увидел, что рукава и брюки женщины вспороты, а лицо покрывают волдыри и ожоги. Взгляд его метнулся к лесу, но зеленое море было молчаливым и неподвижным.

— Что... что с тобой случилось?

— Тс-сс... — прошептала она и протянула ему флягу с водой.

Голова Джастина трещала, словно побывала в кузнечных тисках, на глаза выступили слезы, но их причиною была не его, а ее боль. С усилием приподнявшись, он положил руки на ее не затронутые ожогами плечи и хрипло выдохнул:

— Сначала ты...

— Ты слишком силен, — сказала она, отпив глоток. — Слишком большое искушение для леса.

Взяв флягу в руки и поднеся к губам, Джастин увидел, что и его рукава порваны в клочья, а плоть под ними покрыта ожогами и рубцами. Щеки и лоб горели еще пуще, чем под солнцем Каменных Бугров.

— Нам нужно спуститься.

Не задавая вопросов, Джастин последовал за ней вниз к прогалине, где паслись лошади. Завидя их, жеребец ударил копытом. Дайала отвернулась и на миг привалилась к боку жеребца.

Джастин глубоко вздохнул.

Когда лошади были развьючены, Дайала подошла к нему с промасленным пакетом, извлеченным из узла, и с густой мазью на кончиках пальцев.

— Это поможет, — сказала она и стала осторожно втирать снадобье в лоб и щеки. Джастин стоял неподвижно. Бальзам почти сразу же смягчил жгучую боль, сделав ее по меньшей мере терпимой. Когда Дайала закончила, он взял у нее снадобье и так же осторожно смазал волдыри на ее лице.

— Спасибо, — сказала Дайала.

Как может она благодарить его, если все эти волдыри и ожоги получены ей исключительно из-за его глупости? Из-за его неспособности услышать и понять предостережение?

— Я не сумела тебе как следует объяснить, — промолвила она, поняв его смущение.

— Нет, — покачал головой Джастин. — Объясняла ты хорошо, а вот слушал я плохо.

Усевшись на циновку перед палаткой, она жестом предложила инженеру сесть на соседнюю. Между ними стояли две пустые чашки.

Когда он сел, Дайала протянула ему полкаравая дорожного хлеба, а Джастин налил в чашки воды, обратив при этом внимание, что волдыри на ее лице уже начали терять первоначальный яростно-красный цвет.

— Тебе надо поесть, — с улыбкой промолвила Дайала. — По прохождении испытания человек всегда чувствует себя проголодавшимся.

— Неужто всем друидам приходится проходить такие испытания? И неужто наш путь через лес будет сопряжен с подобными «радостями»?

— Нет, конечно же нет, — пробормотала Дайала. — Если ты не станешь тянуться к гармонии или к хаосу, не станешь прибегать ни к той ни к другой магии, ничего не случится. За поисками неизбежно следует приглашение, но если ты пребудешь внутри себя...

Джастин кивнул, понимая, что использование магии гармонии или хаоса, являющееся подспорьем в обычном путешествии, здесь сопряжено с серьезной опасностью.

— Это ясно. Но если нам, скажем, встретится лесной кот...

— Его нападение представляет собой форму хаоса, и ты, соответственно, можешь прибегнуть в ответ к магии гармонии. Но если нападешь ты, лес воспримет как носителя хаоса тебя.

— Похоже, здесь особо не поохотишься.

— Это точно.

Джастин разжевал кусок хлеба, проглотил его, запил водой и спросил:

— Но ведь те же коты должны охотиться! Они ведь не станут есть траву?

— Они и охотятся — на всех животных, которые меньше их или не могут от них убежать. На зайцев, лесных поросят, молодых оленей.

— Но разве это не форма хаоса? Насилие и убийство не есть форма гармонизации.

Дайала облизала губы и отпила из чаши прозрачной воды.

— Я все-таки не понимаю, — продолжал Джастин. — Ты вроде бы сказала, что любое первое действие, вне зависимости от того, гармония или хаос лежат в его основе, вызывает соответствующую реакцию, однако тому, кто достаточно силен, это может сойти с рук.

Дайала кивнула.

— Но почему лес не реагирует на нападение кота?

— Он не использует ни чистую гармонию, ни чистый хаос.

— Вот оно что! Но если я отвечу на физическое нападение, скажем на нападение хищника, — будет это воспринято лесом как действие, сопряженное с гармонией или хаосом?

— Ты... да и любой друид преобразует всякое физическое действие в сопряженное с равновесием гармонии и хаоса. Великий Лес наносит удар тогда, — продолжила она, — когда происходит резкое нарушение равновесия. Природа не терпит попыток разделить неразделимое, расчленить единое, расслоить присущее ей равновесие на два уровня существования. На то, что ты видишь и слышишь, и то, что воспринимаешь сверхчувственно.

— Так, значит, — промолвил он наконец, — вычленение гармонии из мира, эту гармонию создающего, представляет собой форму насилия?

Дайала кивнула:

— Верно. И вычленение хаоса, хотя осуществляется оно с большей легкостью, тоже являет собой насилие и зло.

— Погоди, погоди... Ты хочешь сказать, что всякое отделение любого магического начала, что гармонического, что хаотического, от повседневности бытия есть зло? Но в таком случае злом можно назвать любое соприкосновение с магией!

— Это трудно объяснить, — со вздохом сказала Дайала, отпив еще воды. — Например, усиливая внутреннюю гармонию дерева, ты прибегаешь к магии, но не творишь зла, ибо роль дерева в равновесии и заключается в укреплении гармонии. Для этого оно и растет. Допуская существование хаоса, ты тоже не совершаешь никакого зла, но отделяя гармонию от дерева или творя хаос там, где его наличие не предусмотрено равновесием...

Джастин обхватил руками голову, а потом осторожно коснулся пальцами покрытого волдырями лица.

— Но в таком случае... зачем нужны такие испытания?

— Все не так просто, — промолвила Дайала, отводя глаза и глядя на запад, где еще таяли серые вечерние сумерки. — Вот смотри: мы выкопали в пустыне яму, чтобы добраться до воды. При этом мы нарушили природное равновесие почвы, привнеся хаос. Однако загвоздка в том, что наша смерть от жажды в непосредственной близости от источника привнесла бы хаос несравненно больший. Равновесие не есть нечто застывшее, оно неустойчиво и в той или иной мере, нарушается ежеминутно. Поэтому...

Джастин глубоко вздохнул:

— Поэтому испытание имеет своей целью показать...

— Что ты достаточно силен, дабы разумно использовать гармонию, — закончила за него Дайала. — Если же ты не сможешь противостоять лесу, тогда... — она пожала плечами, отчего Джастин почему-то ощутил беспокойство и печаль.

— Разве можно противостоять такому лесу? — пробормотал он, вглядываясь в сумерки. — Вот ты — как тебе удалось справиться с испытанием?

— С большим трудом. Я связала хаос в гармонии и прошла сквозь фонтаны и того и другого, но этот способ не годится для всех. Каждый... из тех, кто возвращается, находит свой собственный путь, — она опустила глаза, зевнула и сказала: — Давай ложиться. Я устала, а завтра нам предстоит тащить на себе поклажу до самой Мерты.

Позднее, уже растянувшись на циновке, накрывшись стеганым шелковым одеялом и уставясь на тент над головой, Джастин уточнил:

— Значит, говоря, что прибегать в Великом Лесу к магии опасно, ты имела в виду именно это?

— Неуравновешенное использование гармонии или Белой силы вообще опасно, но в Великом Лесу опаснее, чем где бы то ни было.

Дайала повернулась на своей циновке, и Джастин чуть ли не физически ощутил боль в ее руках.

— Но вот я еще чего не пойму: отчего у тебя все эти волдыри и ожоги? Ты ведь вроде бы уже прошла испытание.

Дайала молчала — молчала так, что Джастин приподнялся, скривившись от боли в руках. Она поморщилась, словно ощутив его боль, но не шелохнулась. Он присмотрелся к ней и увидел струящиеся по ее лицу слезы, казавшиеся ему в слабом звездном свете капельками жидкого серебра.

— О Тьма! — Джастин воззрился на шрам на своем запястье, точно такой же, как и у нее, и ему показалось, что оба они пламенеют черным огнем. — Тьма!

Он нежно прикоснулся пальцами к ее пальцам.

Потом Джастин пододвинул свою циновку и лег рядом с ней. Пальцы их оставались сплетенными, а в глазах продолжали стоять слезы, в то время как над ними мягким эхом прокатывались ночные шорохи и шумы Великого Леса.

76

Элдирен сосредоточился на магическом зеркале, однако, хотя на лбу его от напряжения выступил пот, так и не смог разогнать затянувший поверхность клубящийся белесый туман.

— Одно из этих проклятых мест, — пробормотал маг, отступившись от тут же ставшего пустым зеркала.

— Думаю, все дело вон в тех деревьях, — промолвил Белтар, указывая на древний, зеленевший в долине ниже лагеря Белых лес. — Не из-за них ли никому никогда не удавалось заглянуть в Наклос?

— Да, такое предположение высказывалось, — ворчливо отозвался Элдирен, утирая лоб квадратиком сложенного платка. — Так когда мы должны связаться с Зиркасом?

— После того как займем Берлитос.

— А как мы его, во имя Света, займем? — спросил Элдирен. — Из-за этих деревьев с их распроклятой гармонией мне не удается увидеть даже расположение их войска! А попытка атаковать вслепую может стоить нам всех оставшихся сил. Ты бы хоть тряханул их как следует.

— Не могу, — покачал головой Белтар. — Не могу по той же причине, по какой ты их не видишь. Эти деревья не только скрепляют землю корнями, но и наполняют ее гармонией. Здесь все проникнуто ею, древней и устоявшейся. Легкое колебание почвы — это все, что я способен устроить.

— А ведь до сих пор у тебя все шло как по маслу! Мы прибрали к рукам и Клинию, и Борнт, только вот тот захудалый городишко на правом притоке Сарронна, как там бишь его...

— Рорн, — подсказал Белтар. — Забудь об этой дыре. Рано или поздно настанет и ее черед. А сейчас мы не можем позволить себе еще большие потери. Хватит и того, что Клиния далась нам нелегко. Если бы ты не зашел в обход через холмы и не разжег тот пожар... — он осекся, поскольку в белый шатер вошел герольд.

— Ну? — спросил его Белтар, подняв глаза.

— Высокочтимый маг, они отвергают любые условия.

— Вот как?

— Именно так. И держатся вызывающе, я бы сказал нагло.

По лицу герольда струился пот. Темной от пота была и синяя шапка, которую он снял при входе в шатер.

— Они заявили, что Берлитос не сдался даже величайшему тирану в истории, а уж нам — и подавно.

— Идиоты! — рявкнул Белтар. Герольд, стоя навытяжку, ждал.

— Нет, они не сдадутся! Ведь и вправду не сдадутся, кретины! Готовы умереть ради чести, славы и прочего вздора! — гневно говорил маг, меряя шагами шатер.

Герольд бросил вопросительный взгляд на Элдирена.

— И что теперь? — спросил Белтар. Элдирен жестом указал на герольда.

— Ах да... — Белтар кивнул. — Можешь идти.

— Слушаюсь! — отчеканил герольд и исчез за пологом.

— Ох Белтар, похоже ты на всех нагнал страху, — заметил Элдирен.

— Нагнать-то нагнал, да не на тех, на кого надо. Лучше бы меня боялись не собственные солдаты, а эти одержимые гармонией сарроннинцы. Но ведь нет, они заставляют, просто вынуждают меня использовать против них всю мою силу!

— Ты вроде бы только что сказал, что здесь у тебя это не получится.

— Я только сказал, что не в состоянии разрушить этот проклятый городишко землетрясением, и они, похоже, это понимают, — отозвался Белый маг, потирая подбородок. — Но, по-моему, как раз перед возвращением герольда кто-то из нас — то ли ты, то ли я — говорил о пожарах. Интересно, из чего построен Берлитос? Не думаю, чтобы здесь было много строительного камня...

— Хочешь его поджечь?

— А почему бы и нет? Это всяко лучше, чем положить под его стенами армию. Джира — вот единственный город, который мне велено сохранить в целости и неприкосновенности. А потом... — Белтар улыбнулся. — Они смогут вырубить эти проклятые деревья, чтобы отстроить его заново. Если, конечно, останется кому строить.

— Значит, поджечь? — снова спросил Элдирен.

— А ты видишь лучшее решение? Мне кажется, я просто обречен на использование силы, и у меня нет причин для колебаний. Зиркас требует результатов, ну так он их получит!

Белтар подошел к выходу из шатра, бросил взгляд вниз, на лесной город Берлитос, и повторил:

— Он получит эти свои трижды проклятые гармонией результаты!

77

Ширина дороги позволила бы проехать одному фургону, только вот никаких фургонов Джастин не видел с тех пор, как сразу после рассвета они с Дайалой вступили в Великий Лес. Он примечал мужчин и женщин, кативших ручные тачки, и навьюченных мешками или бочками гладкокожих буйволов, следовавших за ними. На тропе, вившейся под зелеными сводами, среди колонн возносящихся к небу стволов, им повстречалось не менее двух десятков людей, которые спешили по своим делам.

Под кронами лесных исполинов росли деревья пониже; подлесок же образовывал густой кустарник. Однако растения не душили одно другое в борьбе за солнечный свет — создавалось впечатление, что каждое из них растет на строго отведенном ему месте, не только не мешая, но способствуя росту своих соседей. Пробивавшиеся сквозь густые кроны солнечные лучи наполняли лес зеленоватым свечением, делая его похожим на величественный храм, внушающий восхищение и почтение.

В тени деревьев не припекало, и плетеную шляпу Джастин сунул за пояс.

— Далеко ли еще до Мерты? — спросил Джастин, поймав себя на том, что непроизвольно заговорил шепотом.

— Не очень. Но уж больно ты нетерпелив — сейчас ведь еще утро!

Поправив лямки тяжеленного мешка, Джастин присмотрелся к лежащему впереди участку дороги, где в этот момент никого не было.

В ста локтях впереди тропу перебежала огромная, ростом по пояс Джастину, пятнистая лесная кошка. Она бесшумно исчезла в зарослях, прежде чем он успел схватиться за рукоять ножа, хотя было ясно, что против такой зверюги нож не поможет.

— Ты уверена, что мы в безопасности?

— Пока ты не станешь зондировать лес гармонией.

— Но вздумай эта киска на нас...

— Ты же со мной.

Джастин ощутил себя на миг несмышленышем, которому хочется сказать: «Да, мамочка». Ничего подобного он, однако, не произнес, а попытался воспринять образы гармонической эманации леса. Правда, сам при этом никаких импульсов не посылал — еще не зажившие ожоги были достаточным напоминанием о полученном уроке.

Дорога шла под уклон, а близ реки стала постепенно расширяться, становясь одновременно все более оживленной. По обеим ее сторонам росли зеленые кусты, а порою и яркие цветы. Джастин даже остановился, чтобы присмотреться к незнакомому ему цветку, имевшему форму пурпурного колокольчика с золотистыми тычинками, поднимавшимися, как взлетающие над музыкальным инструментом золотые нотки. Пурпурный цветок, как и всякое здешнее растение, тоже имел собственное, пусть ограниченное, но отведенное только ему пространство.

Повернувшись к остановившейся и ждавшей, пока он налюбуется цветком, Дайале, Джастин, изумленный мастерством поддерживавшего столь неброский, но совершенный порядок невидимого садовника, спросил:

— Кто ухаживает за всеми этими растениями?

— Великий Лес заботится о себе сам. Как и должно быть.

Как, собственно говоря, должно быть, Джастин уточнять не стал и молча последовал дальше, стараясь не отстать от спутницы. У реки им повстречались еще несколько человек. Все путники были взрослыми, а их легкая, упругая поступь напоминала ему походку Дайалы.

— Я гляжу, у вас тут все ходят пешком, — заметил он, стараясь ослабить давление врезавшихся в плечо лямок тяжеленной котомки.

— По дорогам пешком, по воде на лодках. А как может быть иначе?

И то сказать. Как может быть иначе, если в Наклосе животные не знают ни седла, ни тележной упряжи?

Ближе к полудню дорога сделала поворот, и перед ними открылся переброшенный через реку каменный мост. Вступив на горбатый пролет, Джастин приметил на том берегу маленький, почти затененный деревьями домик с гладкими, темными стенами. Вокруг росли кусты и трава — трава, которой он не видел с момента вступления в Великий Лес.

Мерта оказалась деревушкой, расположенной в круглой, поперечником в кай, долине. Здесь не было лесных исполинов, но деревьев пониже, так же как кустов и цветов, хватало с избытком. На извилистых и узких, однако вымощенных улочках стояло около четырех десятков приземистых строений.

Мужчина с серебряными волосами, несший большую, закрытую крышкой корзину, приветливо кивнул Дайале и Джастину, когда те сошли с моста и ступили на залитую солнцем дорогу, ведущую к деревеньке.

— Приятное местечко. Впрочем, почему бы и нет?

Легкий, потянувший с Великого Леса ветерок взъерошил сзади волосы Джастина. Он откинул упавшие на лоб пряди. Возле дома дети играли в попрыгушки. Когда путники поравнялись с ними, девочка постарше кивнула серьезно, а младшая весело помахала рукой.

Позади дома находился сад с аккуратными рядами зеленых деревьев.

— Неужели здесь никогда не бывает морозов? — спросил Джастин.

— Бывают, но очень редко.

— Значит, растения зеленеют круглый год?

— По большей части.

Потом ему на глаза попались две коровы, жевавшие траву рядом с очередным домишкой. Животные не находились за изгородью и паслись без привязи. Наконец, Дайала остановилась возле приземистого строения, с трех сторон которого — с каждой, кроме фасада, — росло три раскидистых дуба.

— Здесь мы оставим нашу поклажу, — заявила она.

Входом в дом служил арочный проем без какого-либо намека на дверные створки. Джастин даже заглянул за раздвинутые в стороны занавески, но ничего за ними не обнаружил. Дверей действительно не было, и это не могло не вызвать изумления. Неужто здесь вовсе нет воровства? Даже на Отшельничьем, где кражи случались исключительно редко, двери в домах и лавках имелись.

— Дайала! Ты нашла его! Как я за тебя рада!

Невысокая пухленькая молодая женщина выбежала из-за маленького ткацкого станка, стоявшего в глубине помещения.

— Джастин, это Линта. Линта, нашего гостя зовут Джастин, — представила их друг другу Дайала.

— Весьма рад знакомству, — с легким поклоном промолвил инженер.

— Кто рад, так это я! — с энтузиазмом откликнулась Линта. — Не так часто доводится встретить гостя, добравшегося через Бугры до северных рубежей Великого Леса.

Дайала выскользнула из лямок своего мешка с восхитившим Джастина изяществом. Он поспешил последовать ее примеру, что и сделал, если и не с такой грацией, то с ничуть не меньшим облегчением.

— Вот палатка — она гармонизирована... вот кувшины.

Потирая плечи, инженер наблюдал за тем, как Дайала вынимает из двух мешков дорожную утварь. Одни предметы выкладывались на плоский деревянный стол, другие — например, большущие кувшины — Линта сразу же уносила в кладовку.

— Да мы сами положим все куда надо, — попыталась возразить Дайала. — И так тебя отвлекли, ты ведь ткала.

— Моя сестра ждет ребенка, и ей потребуется детское одеяльце.

— Она долго ждала.

— Не так долго, как ты, — рассмеялась Линта.

На миг, так что Джастин едва успел это заметить, Дайала вспыхнула.

— Не всем нам везет одинаково, — произнесла наконец она и принялась раскладывать содержимое мешков по полкам, а Линта вернулась к ткацкому станку.

Джастин спросил:

— А что будет с оставшимся дорожным хлебом?

— Пойдет на корм коровам и курам, — ответила Дайала, направляясь в кладовку с охапкой навощенных пакетов. Инженер подхватил остальные и последовал за ней.

— Мне кажется, было бы разумным оставить здесь и твою флягу, — сказала ему Дайала, когда мешки опустели, а все их содержимое было разложено по местам.

Джастин отстегнул флягу от ремня.

— Надо же, там вода осталась.

— Линта, — окликнула Дайала пухленькую женщину, — Джастин забыл вылить остатки воды. Не могла бы ты об этом позаботиться?

— Просто оставьте флягу на краю полки и ни о чем не тревожьтесь. Не он первый, не он последний. На той восьмидневке Фитрем оставила здесь полную торбу пахучего мха. Ну и запашок был, скажу я вам. Она потом извинилась и занесла мне сушеных ябрушей. А немного воды — это ерунда.

Поставив флягу на край полки, инженер бросил взгляд на Дайалу. Та кивнула и подошла к Линте, работавшей за ручным ткацким станком.

— Мы должны идти.

— Надеюсь, скоро вернетесь.

— Само собой, это как заведено.

Джастин поклонился Линте. Та слегка покраснела и ответила на поклон кивком. Выйдя на залитую солнцем центральную площадь, Джастин ослабил ремень, сделав тунику посвободнее, и последовал за Дайалой к другому строению, тоже не имевшему ни дверей, ни каких-либо вывесок.

Они остановились в помещении, где имелось несколько столов и около полудюжины стульев. Спустя мгновение туда вошел юноша с серебристыми волосами, ростом едва доходивший Джастину до плеча.

— О, Дайала! Матушка сказала, что... — заметив Джастина, он осекся и, не закончив фразы, отвесил ему поклон.

Инженер ответил тем же.

— Ох Юнкин, все-то ты торопишься, все горячишься! — покачала головой Дайала.

— Ничего, когда-нибудь я стану таким же серьезным и рассудительным, как ты.

— Надеюсь, этого не случится, — рассмеялась она, обводя взглядом комнату.

— Садитесь за угловой столик, там прохладнее, — предложил Юнкин.

Как только они присели, юноша пристроился на соседнем стуле.

— Что будете пить? — осведомился он, переводя взгляд с Дайалы на Джастина и тут же, видимо не имея сил совладать с любопытством, задал другой вопрос: — Так это и есть тот маг гармонии из-за Каменных Бугров? Не так ли, юная Древняя?

— Да, — ответила Дайала, залившись румянцем. — Его зовут Джастин. Он с Отшельничьего.

— Добро пожаловать в Мерту, почтеннейший.

— Что ты можешь предложить выпить?

— Есть соки, красный и зеленый, светлый эль и темное пиво.

— Мне темного пива, — попросил Джастин.

— А тебе, почтеннейшая? — обратился юноша к Дайале с нарочитой церемонностью.

— Мне светлого эля.

— Матушка сказала... То есть я хочу сказать... — паренек чуть не покатился со смеху, но заставил себя сдержаться. — Короче говоря, из закусок могу предложить сыр и бреган.

— Это просто замечательно, — откликнулся Джастин. — Лично я готов есть что угодно, кроме дорожного хлеба. Все, что угодно.

Дайала согласно кивнула, а когда юноша ушел, подняла глаза на Джастина:

— Ты хочешь что-то спросить?

Некоторое время инженер смотрел на гладкую столешницу, тщетно пытаясь углядеть стыки досок, а потом полюбопытствовал:

— Почему он назвал тебя юной Древней?

— Просто из учтивости. Я... мне еще далеко до настоящей Древней.

Юноша быстрым шагом вернулся к столику, неся два высоких бокала. Сквозь тонкое стекло просвечивали темно-коричневое пиво и золотистый эль.

Подождав, когда отопьет Дайала, Джастин пригубил пива. Оно оказалось забористым и крепким, и он порадовался тому, что решился лишь на маленький глоток. За время скитаний он, оказывается, совершенно отвык от хмельных напитков.

— Хорошее у вас пиво.

— Если я не ошибаюсь, у вас на Отшельничьем лишь немногие пьют пиво.

— Пьют, но только не маги и не инженеры. Кажется, я единственный инженер, которому по вкусу этот напиток.

— Вот и хорошо.

— Многие думают иначе, особенно мой брат.

Помянув Гуннара, Джастин задумался о том, где он и удалось ли ему вместе с уцелевшими инженерами вернуться на Отшельничий. Конечно, случись с братом беда, Джастин бы это ощутил, хотя... Ни в чем нельзя быть уверенным полностью.

— Они воспринимают равновесие поверхностно, не заглядывая вглубь, — промолвила Дайала, потягивая свой эль еще неспешнее Джастина.

Прежде чем он успел хоть что-то ответить, Юнкин поставил перед ним и Дайалой два плоских широких блюда с ароматной фруктово-ореховой выпечкой и пахучим сыром. Инженер уже успел забыть о том, что сыр вовсе не обязательно должен быть высохшим и безвкусным.

— Ты выглядишь проголодавшимся.

— Я такой и есть, — отозвался Джастин, после чего принялся за еду. Как только его бокал опустел, к столику подошел Юнкин и, не говоря ни слова, долил его наполовину. Джастин нахмурился.

— Что-то не так? — спросила его Дайала.

— Все прекрасно, но я не могу понять, откуда он узнал, что мне хочется еще пива?

— Он не узнал, а просто ощутил равновесие. Хочешь чего-нибудь еще?

— Нет, — ответил Джастин, медленно потягивая темное, прохладное пиво.

Он продолжал хмуриться, поскольку не мог отделаться от ощущения, что упустил нечто важное. Вопросов оставалось немало, но задавать их Джастин стеснялся, опасаясь выставить себя наивным глупцом.

— Пора в путь, — сказала Дайала, покончив с элем. — До Рибатты еще идти и идти.

Джастину показалось странным, что не раз помянутая матушка Юнкина так и не показалась, но куда больше удивило другое:

— Разве мы им ничего не должны?

— Конечно, должны. Я пошлю Дувалле ягод или варенья. А ты... Ты ведь знаешь кузнечное дело, не так ли? Надо будет познакомить тебя с Юалом. Он позволит тебе поработать у своего горна, а поскольку мастера по металлу у нас редки, любое изделие будет принято с благодарностью, — отозвалась Дайала, откинувшись на спинку стула и вытянув ноги.

— Не понимаю... как это у вас получается?

— Джастин, припомни свои ощущения при соприкосновении с Великим Лесом. Как это может не получится?

— Может быть, в некоторых отношениях я действительно как дитя, но прошу тебя, не надо говорить со мной загадками и снисходительным тоном, словно с самым невежественным и бестолковым ребенком на свете! — взмолился Джастин.

На самом деле он именно таким себе и казался — невежественным и бестолковым.

— Джастин, это вопрос равновесия. Если ты не отблагодаришь тех, перед кем в долгу, другие отреагируют на это соответствующим образом.

— Каким именно? Скажем, если я их никак не отблагодарю, кто-то из соседей мне об этом напомнит?

— Такое тоже случается, но только по отношению к недозрелым.

— К кому?

— К тем, кто не прошел испытание.

Джастин глубоко вздохнул:

— А можешь ты объяснить, что оно собой представляет, это ваше испытание? В чем оно состоит? Только растолкуй попроще, чтобы было понятно.

— Испытание делает недозрелого человека взрослым, настоящим друидом, — ответила Дайала, подняв на собеседника свои удивительные изумрудные глаза. — А состоит оно в том, что ты должен один, без чьей-либо помощи, пройти по Великому Лесу и пронести свое сознание.

— Это вроде того, что я попробовал тогда вечером? — спросил, поежившись, Джастин.

Дайала кивнула.

— И что, все друиды... — начал было Джастин. Дайала ответила:

— Из Наклоса можно уйти — и некоторые люди так и поступают. Но желающие остаться должны пройти испытание.

Джастин утер неожиданно взмокший лоб и продолжил расспросы:

— Ладно. Ну а если я пройду испытание и не расплачусь за услугу? Что тогда будет?

— Такого почти не случается, — пожала плечами Дайала. — Есть, конечно, забывчивые люди, но всегда существует способ напомнить.

— А если я не...

— Точно не знаю. Тебе может повстречаться лесной кот или змея с белой пастью. У Великого Леса свои способы поддержания равновесия.

— Значит, возможностей поживиться за чужой счет, на дармовщину, у вас маловато, — заметил Джастин, неожиданно ощутив себя балансирующим на краю бездонной пропасти.

— А почему должно быть иначе? Разве лучше, когда одни люди имеют возможность обманывать других или накапливают совершенно ненужные им для жизни богатства?

— Но не всякий человек имеет возможность...

— Разумеется. Но это понятно и Великому Лесу, и всем нам. Никто не станет требовать немедленной отдачи долгов у хворого или у кормящей матери. Но ведь на самом деле, в душе ты всегда знаешь, что правильно, а что нет. Чувствуешь. Разве не так?

— По-моему, это чувствуют не все.

— В Наклосе — все. Другие здесь не живут.

От рассудительной уверенности Дайалы на Джастина повеяло холодом. Молча разглядывая красивые обводы высокого бокала, он размышлял о пугающей системе всеобъемлющей и беспощадной справедливости. Надо же было ему так влипнуть!

— Ты обеспокоен, — промолвила Дайала, коснувшись пальцами его руки. — Это хороший знак, свидетельство того, что у тебя доброе сердце. Лес защищает добрых людей.

— Неплохо бы мне узнать побольше.

— Узнаешь. Но я не сомневаюсь в том, что ты будешь должным образом следовать равновесию и таким, каков ты сейчас.

Джастин молча вертел пивной бокал. У него такой уверенности отнюдь не было.

78

— Вот мой дом, — сказала Дайала, указывая вперед, где на прогалине стояла деревянная хижина, и поправила на спине котомку с хлебом и сыром, прихваченными из Рибатты. С тамошнего рынка, за скудность которого Дайала успела уже раза три извиниться перед Джастином.

Прищурившись в сумерках, Джастин принялся рассматривать приземистое строение, по всем четырем углам которого вплотную к стенам росли крепкие дубы. Они были не столь высоки, как лесные исполины, но тоже весьма внушительны. Потом он сообразил, что эти деревья — живые деревья! — действительно представляют собой угловые столбы. Только сейчас до него дошло, что жилища в Наклосе составляют с деревьями единое целое, а ведь он видел множество таких домов. Сколько же еще всякой всячины довелось ему проглядеть, глядя на нее во все глаза?

Позади дома, за узкой лужайкой, на пространстве в несколько сотен локтей, отделявшем хижину от опушки Великого Леса, росли незнакомые Джастину низкорослые деревья. Или, может быть, высокие кусты.

— Что это за растения? — спросил он.

— Это то, чем я занимаюсь.

Хмыкнув, Джастин почесал бородку и нерешительно осведомился:

— А можно узнать, о таинственная друида, чем ты, собственно говоря, занимаешься?

— Я работаю с деревом.

— Так ты плотник?

— Нет, — покачала головой Дайала. — Работа с режущим инструментом для меня невозможна. Я имею дело с равновесием.

С этими словами она отдернула занавесь входного проема. Джастин снова почесал бородку, искренне пожалев о том, что режущего инструмента в этом доме, видимо, не водится. Где же ему, в таком случае, раздобыть бритву?

— Возможно, тебе сумеет помочь Юал. Он мастерит такие вещи.

Склонив голову, Джастин вошел в просторную гостиную. Деревянная обшивка стен гармонировала с полом и потолком, причем, как он ни всматривался, ему не удалось увидеть никаких щелей, швов или сочленений. В дальнем углу комнаты под прямым углом одна к другой стояли две длинные скамьи. Сквозь арочный проем в стене можно было увидеть кухню, где стояла небольшая глиняная печь с железной дверцей. Присмотревшись к ней, инженер понял, что его догадка была правильной: дерево, образовавшее жилище, было выращено так, чтобы оставить место для печи и кирпичного дымохода. Живое дерево наверняка не любило огня.

Обстановку другой комнаты составляли комод и широкая кровать, на которой лежали подушка и одеяло из такой же теплой, шелковистой материи, как и то, каким он укрывался ночами по пути в Рибатту. Отличие состояло в том, что это одеяло было черным. Половину гладкого пола покрывал плетеный коврик с орнаментом из треугольников. На деревянном табурете были сложены коричневые штаны и рубашка — похоже, его размера. Джастин понял, что эта спальня отведена для него.

— Я подумала, что тебе может понадобиться новая одежда, — пояснила друида.

— Заранее подумала? Значит, ты была убеждена в том, что я сумею одолеть Каменные Бугры? Или твою уверенность питала надежда? — он посмотрел на свою рваную рубаху и добавил: — Надеюсь, у тебя тоже есть во что переодеться.

— Лишнего платья мне не нужно, но все необходимое у меня имеется.

— Ничуть в этом не сомневаюсь, — ухмыльнулся Джастин. Дайала подавила зевок:

— Захочешь умыться, колодец за домом. Ведра у колодца. А я пока приготовлю что-нибудь поесть.

— Обойдемся хлебом с сыром. Ты устала.

— Что правда, то правда, — с улыбкой согласилась друида.

79

Сидя на гладком камне, Джастин болтал босыми ногами в прохладной воде, пока его внимание не привлекло надоедливое жужжание. Лениво отмахнувшись от тигрового слепня, он выставил едва уловимый магический заслон, отгоняющий кровососов.

— Ты, похоже, осваиваешься, — промолвила Дайала, коснувшись пальцами его запястья.

— Хочешь сказать, становлюсь более деликатным? — уточнил Джастин.

— Заявлять насчет деликатности я бы не торопилась. Ты действуешь намного мягче, но пройдут годы, прежде чем твое прикосновение сделается... как бы это лучше сказать...

— Отточенным, — закончил за нее Джастин. — Ладно, ты мне вот что объясни: почему на лугах насекомые меня сторонились, а здешние кусаются за милую душу?

— Потому что в лугах слишком спокойно.

— Вот оно что! А здесь, значит, слишком много жизни?

— Что-то вроде этого.

— Я проголодался, — заявил он. И зевнул для убедительности.

— Нет, ты не голоден, — возразила Дайала, одарив его широкой улыбкой. — Прислушайся к своему телу: действительно ли оно нуждается в еде?

Почувствовав, как к лицу приливает кровь, Джастин уставился на противоположный берег реки, где пенилась, обтекая камни, быстрая вода. Потом он снова посмотрел на Дайалу, и на сей раз опустила взгляд она.

— Ты краснеешь, — ухмыльнулся инженер. — Краснеешь!

Соскочив с камня на ковер из опавшей хвои, он протянул руку. Пальцы Дайалы сомкнулись вокруг его пальцев, и она, спрыгнув с валуна, оказалась рядом с ним.

— Неплохо для древней друиды.

— Я очень молодая друида. Очень молодая. Иначе...

Она отняла руку и пригладила волосы.

— Что иначе?

— Иначе меня бы здесь не было.

Джастин нахмурился. Он понимал, что получил правдивый ответ, однако слишком многое, стоявшее за ее словами, оставалось сокрытым.

— Верно ли я понимаю, что только молодые друиды отправляются за путниками в Каменные Бугры?

— Верно.

— Но... почему именно ты? Этого я так и не узнал.

— Давай вернемся, — пробормотала Дайала, глядя на траву под ногами.

Джастин без возражений последовал за ней через лес, своей ухоженностью походивший на парк. Когда они вышли на лесную дорогу, он наклонился и настойчиво напомнил:

— Так ты хотела рассказать мне...

— То, что тебе хочется узнать, ты расскажешь себе сам, но со временем, когда лучше узнаешь Наклос и тех, кто здесь обитает. Но я поведаю тебе другую историю.

Джастин сдвинул брови, набрал воздуха и приготовился слушать.

— Однажды юная девушка спросила у своей матери, какова будет ее судьба. Суждено ли ей иметь многих воздыхателей, или же она свяжет судьбу с единственным возлюбленным? А может, она станет служить Ангелам, внимая исполинским деревьям, подземным голосам и ветрам, что блуждают по всему Кандару и нашептывают свои тайны тем, кто умеет слушать? И когда, наконец, она сможет все это узнать?

Мать улыбнулась, но промолчала. Как девушка ни настаивала, ей не удавалось добиться никакого ответа. Отчаявшись, девушка расплакалась. Она всхлипывала и терла глаза, как дитя, но мать оставалась неколебимой, и лишь когда девушка немного успокоилась, принесла ей незрелый орех Джураба. Пока эти орехи остаются зелеными, их скорлупа настолько тверда, что добраться до ядра можно лишь с помощью меча, молотка или кузнечных тисков. И мать сказала, что жизнь подобна ореху Джураба и всякое знание приходит в свое время.

Дайала умолкла. Она кивнула худощавому пожилому мужчине, проходившему мимо с корзиной зеленых ябрушей. Тот кивнул в ответ и улыбнулся.

— И что дальше? — спросил Джастин.

— Это вся история.

Джастин поджал губы, призадумался, а потом сказал:

— Похоже, из твоей истории можно сделать тот вывод, что нельзя получить нужные ответы, пока не приспело время, а попытка добиться их силой может разрушить жизнь, которая треснет, как скорлупа зеленого ореха в железных щипцах.

Дайала кивнула.

— Но вопрос в другом, — продолжал Джастин, — как чужаку, недозрелому человеку, в жизни не видевшему ореха Джураба, понять, спелый он или нет?

— В нужное время скорлупа лопнет, и ты собственными глазами увидишь ядро.

— Замечательно. И речь шла, конечно же, о твоей матери?

— Конечно. От нее я и узнала притчу про орех.

— А много ли ты видела созревших орехов?

— Не больше, чем ты, дорогой.

Слово «дорогой» прозвучало так, что Джастина захлестнула теплая волна.

Впереди, у пересечения двух троп, находился узенький пешеходный мостик, за которым исполинские деревья расступались, сменяясь открытым пространством, где находился город.

— Привет, юные ангелы!

Маленькая девчушка с серебряными волосами, державшая в руках корзинку, полную навощенных пакетов с сыром и медовыми сотами, вежливо поклонилась и, шагнув в сторонку, уступила взрослым путь по узкому пролету.

— Да пребудет с тобой равновесие, Кризера, — с улыбкой откликнулась Дайала.

Джастин кивнул, и Кризера с самым серьезным видом ответила ему поклоном.

— Выходит, я теперь юный ангел, — промолвил Джастин, когда они отошли за пределы слышимости. — Может, объяснишь, что это значит?

— Просто уважительное обращение. Девочка не знает, как правильно тебя называть. Ты живешь у меня, а не в гостевом доме — значит, ты не чужак. Кроме того, от тебя исходит ощущение гармонии и силы, ты молод. Вот она и решила, что прямой резон именовать тебя юным ангелом, — Дайала пожала плечами, словно такой вывод был чем-то само собой разумеющимся.

— А что за гостевые дома?

— Если у нас появляются настоящие чужаки, они останавливаются у кузнеца Юала или у Херсы. Она работает с медью. Кроме того, Дил содержит большой странноприимный дом — то, что вы назвали бы трактиром или гостиницей. В таких домах, путешествуя по Наклосу, останавливаемся и мы.

— Но почему я не считаюсь чужаком?

Вместо ответа Дайала коснулась его руки, едва заметного шрама на запястье.

«Ты не чужак... уже не чужак... навсегда».

Слова эти прозвучали в его сознании с такой силой, что Джастин пошатнулся. Рука Дайалы удержала от падения, но ее пальцы едва не обожгли его кожу. Искоса взглянув на свою спутницу, Джастин увидел, что глаза ее покраснели, а по щекам текут слезы.

Что происходит? И с ним и с ней?

Они прошли еще сотню локтей, когда Дайала неожиданно предложила:

— Давай пойдем на речной причал.

— Зачем?

— Мне нужно узнать у Фризы, сколько шкатулок ей понадобится.

Они прошли мимо маленького лотка с аккуратно разложенными ябрушами, позади которого находился открытый прохладный погреб, где хранились сыры и спелые фрукты. Дайала помахала рукой лавочнику, толстяку по имени Серга, и тот помахал в ответ.

— Шкатулки? — вернулся к разговору Джастин. — Что за шкатулки? Зачем они ей нужны?

— Для торговли. Мы покупаем кое-что у чужаков, например медь. А у вас, на Отшельничьем, — шерстяные ткани. Правда, теплая одежда нам почти не нужна, и шерсть идет главным образом на другие нужды.

— Стало быть, ты изготовляешь шкатулки на продажу, чтобы иметь возможность возместить полученное у других жителей Наклоса и, следовательно, у Великого Леса?

— Именно, — просияла Дайала. — Вот видишь, ты начинаешь кое-что понимать!

Миновав каменный причал, у которого покачивалась одна-единственная лодчонка, Дайала подвела Джастина к небольшому круглому строению, выращенному не дубом, а деревом незнакомой Джастину породы. Внутри их встретила женщина, тоже с серебристыми волосами и зелеными глазами, но гораздо более загорелая. Когда она встала с табурета, Джастину бросилось в глаза почти неуловимое, но несомненное сходство с Дайалой.

— Джастин, это Фриза.

— Знакомство с тобой для меня честь, — искренне произнес инженер, которому женщина действительно внушала уважение, хотя Дайала и не удосужилась рассказать ему, кто она такая.

— У тебя красивая душа, — неожиданно сказала Фриза. Джастин покраснел, а покосившись на Дайалу, увидел, что и та залилась румянцем.

— Он скромный, а это к добру для вас обоих.

Дайала кивнула и поспешила сменить тему:

— Я забыла спросить, сколько шкатулок тебе нужно.

— Пока хватит десяти. О большем поговорим потом, когда у тебя будет больше времени.

Джастин рассеянно посмотрел на полосу реки, пролегавшую между поросшими деревьями берегами, гладкую и широкую, скользнул взглядом по лодке. «Хотя вода и спокойная, — невольно подумалось Джастину, — грести против течения здесь довольно трудно».

— Как ты находишь Наклос? — спросила Фриза.

— Он кажется мне мирным, но неустановившимся, пребывающим в постоянном движении.

— Он к тому же честен.

Джастин попытался не покраснеть, но ничуть в этом не преуспел.

— Если не считать цвета волос, ты уже сейчас почти такой же, как мы. Внутреннее сходство с нами у тебя несравненно больше, чем у всех ваших Черных.

Не очень хорошо представляя себе, как следует на это реагировать, Джастин пожал плечами и промолвил:

— Должен сказать, что сам я в себе этого пока не ощутил. Поэтому мне не остается ничего другого, как согласиться с твоим суждением.

— Помни, себе надо доверять, — сказала Фриза, протянув руку и коснувшись пальцами его обнаженного запястья. Потом она повернулась к Дайале: — Ну ступай. Спасибо. Тебе очень повезло. Но даже при этом вам обоим будет нелегко.

Следующие ее слова снова оказались обращенными к Джастину:

— Она не так сильна, как ты, хотя сейчас может казаться, будто дело обстоит иначе.

Даже не глядя на Дайалу, инженер почувствовал, что она покраснела.

Женщины обнялись, после чего Джастин снова поклонился:

— Я был весьма рад познакомиться с тобой и желаю тебе всего доброго.

Молча они вышли из дома и снова прошли мимо причала.

— Как вы поднимаетесь вверх по реке? — спросил он. — Не могу представить, чтобы можно было долго грести против такого течения.

— Иногда мы обращаемся за помощью к речному народу — к выдрам. Они тащат лодки с легкими грузами, но только если в них нет людей.

— А тем, кто направляется вниз по течению, приходится обходиться своими силами?

— Да. Но это нетрудно, если ты можешь улавливать течения.

Снова воцарилось молчание, и лишь когда они прошли мимо гостевого дома на площади и маленькой лавки, где предлагалось тонкое, как паутина, полотно, Джастин осведомился:

— Фриза — твоя родственница?

— Да.

— Твоя старшая сестра?

Дайала с лукавой улыбкой покачала головой.

— Твоя матушка! — воскликнул Джастин. — Надо же! Неужто здесь никто не стареет?

— Нет, люди стареют и у нас. Только медленнее. Старение есть форма хаоса, и его можно уравновесить.

— Ну конечно, она твоя мать! Какой я дурак, как сразу не понял? Но почему ты мне не сказала?

— Я хотела, чтобы она увидела тебя таким, каков ты есть. Великий Лес настаивает на том, чтобы ты познал себя, а это очень трудно.

— Трудно, — повторил за ней он и хрипло рассмеялся.

Они снова умолкли, и лишь когда миновали длинные ряды бобов, росших на краю Рибатты, Джастин заговорил снова:

— Как ты делаешь свои шкатулки? Выращиваешь их на кустах? То есть, я понимаю, что это дело сложное, но в общих чертах суть его такова?

Дайала кивнула.

— Это и есть твоя работа?

Она снова кивнула.

— Ко всему этому надо еще привыкнуть, — со вздохом промолвил Джастин, поднимаясь по тропинке к ее дому.

— Понимаю, — отозвалась Дайала.

Они вошли в дом и остановились посреди гостиной. Некоторое время он смотрел на нее, на ее серебряные волосы, зеленые глаза, созерцал темную, гармоническую суть, говорившую о полной, неколебимой честности. Потом он заключил ее в объятия, а ее руки обвились вокруг его талии. Их губы соприкоснулись

«Ты хочешь... чтобы я любил тебя...»

Смелость собственных мыслей заставила Джастина покраснеть.

На какой-то миг Дайала припала к его губам и прижалась к нему, но тут же отпрянула, отстранившись почти на расстояние вытянутых рук.

— Орех... не совсем... созрел... — прошептала она, тяжело дыша, вырвалась из его объятий и убежала в свою спальню.

«...Так трудно... несправедливо. Ангелы не говорили об этом... Любить тебя... Еще не время... Не знаю... как долго...»

Под градом ее обрывочных мыслей, жарких, как лето, и острых, как стрелы, Джастин пошатнулся и тяжело опустился на табурет.

Чем больше он узнавал, тем больше возникало новых вопросов.

80

Центр Берлитоса находился на вершине невысокого холма, выступавшего из густого, по-зимнему серого леса. Рядом с трехэтажным зданием ратуши красовался выстроенный из полированного янтарного дерева Храм ангелов. Даже там, в самом центре города, очертания приземистых строений терялись в тени серо-зеленых деревьев.

Стоя на наспех сколоченной дощатой платформе, Белтар прокашлялся. Легкий, но устойчивый ветер дул с северо-востока, ему в спину и в сторону города.

Стоявший рядом с Белтаром Элдирен нервно поглядывал то на холм, то на солдат, выстроившихся по сторонам помоста, которых у него осталось не больше трех сотен. И Зиркас хочет, чтобы с такими силами они завоевали большую часть западного Сарроннина?

— Элдирен, ты готов? — спросил Белтар.

— К чему? Ты вроде бы собирался сделать это сам.

— Помощь не помешает.

Белый маг пожал плечами.

В следующий миг слетевшая с помоста огненная стрела ударила в дом, стоявший на расстоянии примерно в кай, и соломенная кровля тут же занялась. Второй огненный удар поразил строение поближе, в долине под холмом, а после третьего пламя охватило янтарный храм. Здания заполыхали, к небу стали подниматься клубы тяжелого дыма.

В городе ударил колокол, и свинцовое эхо прокатилось сквозь серый утренний туман.

— Похоже, мы их малость расшевелили, — с ухмылкой произнес Белтар, утирая лоб.

Нахмурившись, Элдирен сосредоточился и выпустил огненную стрелу, ударившую в склон холма. Дыма за этим ударом не последовало.

Еще два сгустка белого пламени обрушились на вершину, один снова поразил храм, другой поджег трехэтажную ратушу. Центр города превратился в гигантский костер. Ветер гнал огонь от полыхавшего дома у подножия к деревянным жилищам, скучившимся на склоне холма.

— Высокочтимый! — крикнул подбежавший солдат. — Они предприняли вылазку! Сюда направляется отряд.

— Займись ими! — сказал Белтар, бросив взгляд на Элдирена. — Все равно при обстреле от тебя толку мало — дальность не та.

Потом он повернулся к Юркэ, ставшему теперь командиром копейщиков, и приказал:

— Выведи людей вперед и прикрой помост.

— Слушаюсь!

Еще одна огненная стрела, дугой прочертив небо, упала справа от холма, вызвав очередной столб дыма.

— Подготовь лучников, всех, какие есть! — сказал Элдирен Юркэ. — Полагаю, скоро по этой дороге к нам пожалуют гости.

Элдирен сосредоточился и послал очередную стрелу к соломенным кровлям на склоне, ниже городского центра. Одна из них занялась, и маг мрачно усмехнулся.

Белтар сформировал чудовищный шар белого огня и обрушил его на трехэтажную ратушу. Здание, подожженное, но все еще сопротивлявшееся огню, исчезло в языках неистового пламени.

— Видел? — ухмыльнулся Белтар. — Надеюсь, теперь эти недоумки поняли, что я им не какой-то там тиран!

С узкой и пыльной дороги, вьющейся по долине между окраиной Берлитоса и позициями Белых, послышался зов трубы. По направлению к платформе двигался отряд воинов, выстроившийся клином. Их кожаные доспехи были обшиты железными пластинами. Ехавший впереди юноша нес выцветшее лазоревое знамя.

— Стрелки, готовсь! — крикнул Юркэ.

— Первая шеренга — прицел! — хрипло скомандовал Кулсен. — Стреляй!

Дождь стрел хлестнул по сарроннинскому клину. Несколько бойцов зашатались, двое упали, но остальные по-прежнему рвались вперед.

Белые лучники снова выпустили тучу стрел, вместе с которыми навстречу наступавшим полетели два огненных шара. Один из сарроннинцев вспыхнул как факел.

— Вторая шеренга!

Стрелы взвились из второго ряда.

— Копейщики! — рявкнул Элдирен. — Третий и Пятый. Вперед!

Выпустив в наступавшую пехоту еще один огненный шар, он утер лоб рукавом.

Четыре десятка Белых копейщиков, под прикрытием стрел и огненных шаров, устремились на сарроннинцев.

Тем временем в центр Берлитоса ударили еще два мощных огненных шара. Юго-восточный ветер раздувал пламя, и теперь им была охвачена вся центральная часть города.

Белые копейщики смяли ряды сарроннинцев, не имевших алебард или пик и потому не сумевших отбить конную атаку, порубили и потоптали множество врагов и, пройдя их строй насквозь, стали перегруппировываться в тылу. Из отряда, вышедшего навстречу Белым, уцелело не более двух десятков бойцов.

— Бедолаги, — проворчал Юркэ. — Полезли на рожон невесть ради чего.

— Как и мы, — буркнул Элдирен себе под нос. Он поморщился, однако выпустил по сарроннинцам еще один огненный шар. Некоторые повернулись и пустились наутек, но тут же были сметены перестроившейся Белой конницей. Спустя мгновение на ногах осталось лишь двое сарроннинских воинов. Один копейщик держался за руку, другой, кажется, не пострадал.

Два спасшихся бойца припустили к городу.

— Пусть бегут, — устало промолвил Юркэ. Усилившийся ветер трепал его длинные усы. — Должен же кто-то спастись.

— Я так не думаю, — возразил Белтар. — Смотри!

Элдирен и Юркэ обернулись к западу, где катившийся по склону вверх огненный вал столкнулся с пламенем, венчавшим то, что недавно было Берлитосом.

Элдирен опустил руки.

Громовой раскат заставил его обернуться. В небе сверкнула молния, и по помосту застучал дождь.

— Дождь может им помочь, — заметил Кулсен, снимая с лука тетиву и убирая ее в навощенный мешочек. — Эй, смотрите, чтобы тетивы не намокли! И соберите все копья, какие не сломаны.

Более опытные стрелки уже и без команды начали снимать и прятать от дождя тетивы.

Некоторое время Элдирен смотрел на горящий город — ветер раздувал огонь, дождь не мог его погасить, — после чего отвернулся.

— Будут знать, как отказываться сдаваться, — прорычал Белтар. — Надеюсь, в следующей дыре никому не придет в голову оказывать мне сопротивление.

— Ничуть в этом не сомневаюсь, Белтар, — отозвался Элдирен, устало присев на край помоста. Дышал он прерывисто, как будто пробежал несколько кай.

— Я им не какой-то там тиран! Чем быстрее они это усвоят, тем лучше для них.

Элдирен молча кивнул.

Дождь не прекращался, и скоро над обугленными развалинами города начало подниматься облачко пара. Дождевые струи стали грязными, смешавшись с копотью и сажей. Белые копейщики, накинув поверх доспехов плащи, сгрудились под деревьями, которые хоть немного защищали от дождя.

Некоторое время Элдирен продолжал сидеть на краю помоста. Потом он тяжело поднялся, спустился вниз и медленно побрел по размокшей грязи к своему коню. К тому времени, когда маг уселся верхом, дождь уже начинал стихать.

Оказавшись в седле, Элдирен достал платок и вытер мокрое лицо. На платке остались следы сажи.

— Уходим! — рявкнул Белтар, направляясь к своей карете. — Здесь уже ничего не осталось — или не останется.

— Стройся! — ничего не выражающим голосом скомандовал Юркэ.

Элдирен подъехал на коне к командиру копейщиков.

— Это не война, — проворчал Юркэ, смерив чародея долгим взглядом.

— Нет, как раз это и есть война, — устало возразил Элдирен. — Война есть не что иное, как кровавая бойня, в чем Белтару нет равных. Он настоящий Мастер.

— Избави нас Свет от такой войны и таких Мастеров!

Молча обогнав колонну, представлявшую собой остатки Третьего отряда копейщиков, чародей и офицер поехали на запад, огибая груду сажи и обугленных бревен — все, что осталось от Берлитоса.

Когда колонна приблизилась к перекрестку, из-за дымящихся развалин выскочила босая, оборванная, измазанная копотью женщина с кухонным ножом в руке. Юркэ осадил коня и схватился за саблю.

— Ублюдки! Белые ублюдки! — яростно закричала женщина и бросилась на Элдирена.

Белый чародей направил коня в сторону, но сарроннинка метнулась к нему с удивительным проворством. Лишь в последний момент маг успел вскинуть руку, и в нападавшую ударил всполох белого пламени. Обгоревшее тело рухнуло в грязь совсем рядом с Элдиреном. Сам он покачнулся и, чтобы не вывалиться из седла, ухватился за конскую гриву.

— С тобой все в порядке, высокочтимый? — спросил Юркэ.

— Все нормально, — спокойно ответил Элдирен.

— Прошу прощения за то, что не остановил эту сумасшедшую.

— Не за что извиняться, — покачал головой маг. — Мне бы следовало просто увернуться от нее, да вот не успел.

— А если бы успел, она обратила бы свой нож против кого-нибудь другого.

— Пожалуй, я на ее месте поступил бы так же. А ты?

Юркэ кивнул.

— Да, такова война.

— Вот именно.

Ехавшая позади них карета обогнула мертвую женщину. Колонна лучников разделилась, чтобы не наступать на обгорелый труп. Дождь тем временем совсем прекратился.

Элдирен не оглядывался — он лишь покачивался в седле, прислушиваясь к скрипу осей кареты и возгласам кучера, погонявшего лошадей.

Негромкие разговоры копейщиков накладывались на мягкий плеск речных волн и журчание оставшихся после дождя ручейков.

Хотя сквозь облака уже начали пробиваться солнечные лучи, Элдирен зябко ежился. Путь Белых лежал в Джиру.

81

— Тебе нужно встретиться с Юалом. Он ждет тебя. А меня ждет моя работа, — сказала Дайала, взяв Джастина за руку и выйдя с ним на дорогу. — Ты помнишь, как к нему пройти?

— Через два моста и мимо расщепленного дуба. Потом по проулку вверх по склону, до прогалины, — отчеканил Джастин, после чего спросил: — А это не опасно? Разве можно пускать недозрелого невежду гулять по лесу в одиночку?

— Если он не станет зондировать весь Наклос импульсами гармонии, ничего с ним не случится. А возле Юалова дома вообще мало что происходит.

— Мне кажется, ты очень хочешь спровадить меня к этому Юалу.

— Правильно кажется.

— А почему?

— А потому, — усмехнулась Дайала, — что тебе нужно дать отдых голове и поработать руками. Я ведь вижу, как ты маешься. Твое тело соскучилось по работе.

— Будь по-твоему, о мудрейшая друида. Склоняюсь перед твоей догадливостью.

Их пальцы сплелись, глаза встретились, и у инженера, провалившегося в бездонный зеленый омут, перехватило дыхание.

— Джастин... нужно идти.

— Уже иду. Прямиком к Юалу, — заверил Джастин и, встряхнувшись, как мокрый болотный кот, зашагал по дороге. До самого поворота он чувствовал на спине ее взгляд.

Усадьба Юала находилась на невысоком холме, близ которого не росли лесные исполины. Когда инженер добрался дотуда, небо заволокли серые тучи и крупные дождевые капли застучали по крышам дома и кузницы. Это были первые из увиденных Джастином в Великом Лесу сооружений, которые были не выращены из дерева, а построены обычным манером.

Инженер вышел из-под плотного навеса густой листвы и зашагал по мощенной камнем дорожке. Вход, как и все входы в Наклосе, не закрывался, так что Джастин свободно ступил через порог и остановился, выжидая, когда мужчина с серебряными волосами отложит стальную полосу — заготовку клинка — на кирпичи для прокаливания.

— О, ты, должно быть, тот самый Джастин! — радушно улыбнувшись, промолвил кузнец, глаза которого, на удивление, оказались не зелеными, как у большинства друидов, а карими. Что, впрочем, не мешало им оставаться такими же глубокими и проникновенными, как изумрудные очи прочих жителей Наклоса. — Дайала говорила, что ты непременно придешь сюда, и я ждал этой встречи. Мой горн — твой горн.

— Ты слишком добр, — с поклоном отозвался молодой инженер.

— Это не так. Вовсе не так. Просто в Наклосе лишь очень немногие владеют кузнечным ремеслом. Много лет прошло с тех пор, как последний из пришлых кузнец забрел в Великий Лес так глубоко.

— Я не принес инструментов...

— У меня найдутся лишние. Ты можешь взять все, что тебе потребуется, и изготовить все, что тебе нужно.

Джастин огляделся по сторонам. В кузнице имелись две наковальни, обычного размера и маленькая, а также большие воздушные мехи несколько непривычной формы. По двум полкам были аккуратно разложены щипцы, тиски и молоты. От горна исходил жар с запахом древесного угля.

— Топишь древесным углем?

— Даже в Великом Лесу деревья умирают.

— А где ты берешь железо?

— Руды в болотах для наших нужд более чем достаточно, — с усмешкой ответил Юал. — У нас в Наклосе железные изделия не в таком ходу, как в Сарроннине.

— И уж паче того, как на Отшельничьем.

— Это вопрос равновесия, — промолвил Юал и указал на горн. — Однако, если ты не возражаешь...

— Ни в коем случае. Пожалуйста, продолжай.

— Ты можешь посмотреть на мою скромную работу, а когда я закончу, мы выясним, чем можно тебе помочь, — сказал кузнец и, взяв заготовку клинка щипцами, отправил ее в огонь.

Джастин поднял молот, пробежался по нему пальцами, отмечая отменную уравновешенность и удобство рукояти, и, положив на место, сказал:

— У тебя прекрасные инструменты.

— Сам делаю, это моя работа. Я ведь просто мастер по изготовлению инструментов. А ты, я чувствую, истинный кузнец, — отозвался Юал, перебросив заготовку на наковальню и начав плющить ее размеренными ударами молота.

В глубине кузницы, на большом столе, были разложены готовые изделия, которые Джастин осмотрел с немалым интересом: набор ножей, зубила, камнерезный молот, крюки и иглы. Пил, стамесок и никакого сельскохозяйственного инвентаря, кроме лопат, не было. И бритв тоже.

Джастин нахмурился, задумавшись о том, какие обязательства налагает на него пользование чужим горном. Он уже был обязан подарками многим — и лавке в Мерте, и тамошнему гостевому дому и, конечно же, Дайале. А теперь еще и кузнецу. Но так или иначе, а бритву себе смастерить надо.

Размышляя об этом, инженер взял в руки отрезок железного прута, отличавшегося от привычных ему тем, что был квадратным в сечении. Да и железо казалось помягче обычного. По всему выходило, что Юал, во всяком случае частично, обеспечивает себя металлом, выплавляя его самостоятельно.

Молодой инженер задумался: что же он сможет смастерить в качестве подарков? Первым делом на ум пришли огнива — ведь даже у друидов имелись лампы и печи, хотя последние, похоже, использовались лишь для выпечки хлеба. Правда, Джастин понятия не имел, можно ли раздобыть в Наклосе кремни, а потому решил сперва спросить об этом Юала. Если кремней нет, он изготовит для лавки в Мерте дорожный фонарик.

В подарок Дувалле сгодятся щипцы для колки орехов, что же до Дайалы... На сей счет у него зародилась интересная идея, хотя уверенности в том, что ее удастся воплотить в жизнь, пока не было.

Джастин начал прикидывать, из чего бы изготовить бритву, но тут сообразил, что болотное железо, надо полагать, имеется отнюдь не в избытке.

— Приятно видеть кузнеца, который думает, прежде чем взяться за железо, — со смехом промолвил оказавшийся рядом Юал. Как и когда он подошел, Джастин не заметил.

— О...

— Для меня большая честь разделять твои мысли и пользоваться твоим доверием.

— Напротив, это для меня знакомство с тобой большая честь, — вполне искренне возразил Джастин.

— Итак, чем бы я мог быть тебе полезен? — осведомился Юал.

— Мне хотелось бы воспользоваться горном и инструментами, а также, если возможно, получить немного железа. У меня нет ничего, кроме некоторых навыков, но, возможно, некоторые мои изделия сгодятся в оплату. Что до наковальни, то я воспользуюсь той, которая тебе не нужна.

— Железо все здесь, бери столько, сколько тебе надо. Что касается наковальни... Большую я собирался использовать для работы над кое-какими инструментами.

— Меня вполне устроит и маленькая.

Юал кивнул.

— А когда ты работаешь с большими изделиями, я могу помочь тебе возле мехов, — добавил Джастин.

— Это будет неплохо, — согласился кузнец. — У меня есть второй кожаный фартук.

Сняв рубаху, Джастин завязал фартук. К тому времени, когда инженер нашел маленький отрезок железного прута, небольшой молот и тиски, Юал уже вернулся к горну.

Вскоре кузница огласилась звоном двух молотов.

По прошествии времени Юал предложил перекусить. Поставив на стол хлеб, корзинку с фруктами и кувшин, он сказал:

— Здесь темное пиво, но у меня есть и вода.

— Темное пиво — это как раз то, что надо, — отозвался Джастин, устало утирая лоб. Он давненько не работал с металлом, и его удары не были столь уверенными и точными, как бы ему хотелось. Переведя дух, инженер с удовольствием отхлебнул хоть и не слишком холодного, но отменно вкусного пива и окинул взглядом травянистый склон, начинавшийся от опушки Великого Леса.

— Славно тут у тебя.

— А вот некоторые, — отозвался Юал, отпив из своей кружки, — считают, что я поселился далековато от леса.

— А что, всем в Наклосе необходимо жить вблизи деревьев?

— Вовсе не всем, — рассмеялся Юал. — Мне, например, вовсе не обязательно. А дочурка моя частенько странствует вдали от леса; правда, если ее странствия затягиваются, мать начинает волноваться. Мы тут разные, так же как и вы на своем Отшельничьем... Я заметил, что ты оставляешь железо мягким до последней возможности и стараешься свести зернь на нет. Я работаю так же, а вот сарроннинцы совсем по-другому.

— Они не умеют гармонизировать металл, а я, даже когда это не имеет особо практического значения, стараюсь, чтобы изделия были как можно менее хрупкими. Главное преимущество черного железа перед сталью в том, что оно более гибко, не имеет пустот и потому способно сопротивляться сильным нагрузкам. По этой причине наши паровые котлы выдерживают более высокое давление, чем хаморианские, — отозвался Джастин.

— Я смотрю, ты скрепил щипцы для колки орехов двойной петлей, — заметил Юал. — Тонкая работа.

— И крепление надежное, — ответил, кивнув, Джастин. — Правда, выемки получились не совсем такими, как мне хотелось, но это потому, что я давно не практиковался, — он отхлебнул еще глоток темного пива и спросил: — Так мне можно будет к тебе приходить?

— Конечно! Пока остаешься в Рибатте — добро пожаловать в любое время.

Слова звучали радушно, но Юал слегка хмурился, словно недоумевая, с чего это гость задал ему такой странный вопрос. По крайней мере, у Джастина сложилось именно такое впечатление.

— Я в долгу перед множеством людей, но может быть мои навыки позволят мне отблагодарить их. И тебя в том числе.

— Ничуть в этом не сомневаюсь, — заявил Юал.

Солнце уже коснулось ближних деревьев, когда инженер, наконец, вернул инструменты на их места на полках и подмел кузницу. Покончив с уборкой, он вышел в сумерки, прихватив с собой новую бритву.

Когда Джастин добрался до дома Дайалы, там было темно и тихо.

— Дайала! — окликнул он.

Ответа не последовало, но когда глаза приспособились к темноте, ему удалось разглядеть фигуру, прикорнувшую на короткой кушетке в гостиной. Прислушиваясь к тихому, с легким посвистом дыханию и стараясь ступать как можно тише, Джастин направился к своей спальне. Дайала устала так, что заснула прямо в гостиной. Поела ли она хоть чего-нибудь?

— О... Ты думаешь слишком громко.

— Прости. С речью я еще кое-как справляюсь, но контролировать громкость собственных мыслей пока не научился.

Дайала медленно села.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Джастин.

— Очень устала. С маленькими деревьями работать трудно, а я обещала сделать несколько шкатулок.

Дайала еще протирала глаза, когда Джастин поставил на стол блюдо с сыром, хлебом и ябрушами и зажег огнивом маленькую лампу.

— Спасибо, — подавив зевок, пробормотала Дайала.

— Можно узнать, что именно ты сегодня делала?

— Я успела закончить только одну коробочку. Она там, на столе. Получилось не очень хорошо, и все из-за спешки, — она пригубила соку и осведомилась: — Как тебе Юал?

— Он встретил меня весьма радушно. Мне придется еще не раз наведаться в его кузницу. Работа с металлом — дело нескорое, особенно если ты давно не практиковался.

— То же самое можно сказать и обо мне. Работы по горло, и быстро ее не сделать.

— А можно мне взглянуть на твою шкатулочку? — спросил Джастин.

— Взгляни, только помни, что это не самое удачное изделие.

Подойдя к столику, инженер взял в руки овальную шкатулку из гладко отполированного светлого дерева с ярко выраженной волокнистой структурой. Крышечка отходила без малейшей натуги. Никаких следов соединений — ни на клею, ни на штырях, ни на чем ином — не наблюдалось, словно все изделие представляло собой цельный кусок дерева.

— Очень красиво, — искренне промолвил Джастин, поставив шкатулку на место.

— Прошу тебя... Это далеко не лучшее изделие.

— Если так, то твои лучшие изделия должны быть как... как... — он так и не нашел нужного слова.

— Ты слишком добр.

— Ничего подобного. Нечасто увидишь столь искусную работу.

Они ужинали в молчании, подавляя зевоту.

— Мы оба утомились, — промолвила Дайала, отодвигая кружку в сторону.

— Да, денек выдался трудный, — согласился Джастин, отстранено пытаясь сообразить, как же можно изготовить такую прекрасную шкатулку без каких-либо инструментов. Во всяком случае, усталость Дайалы свидетельствовала о том, что эта работа не из легких.

Они встали и, пошатываясь, побрели к своим кроватям.

— Доброй ночи.

Джастин попытался понять, кто — он или Дайала — произнес эти слова, но так и не успел. Его сморил сон.

82

— Ты должен учиться наблюдая... и слушая, — сказала Дайала, крепко сжав пальцы вокруг руки Джастина. — Он почти такой же древний, как некоторые из старейших, и его песни многому учат.

— Юные влюбленные... Вижу, вы укрылись там, на скамье.

Голос показался Джастину молодым и сильным, да и сам мужчина с серебряными волосами, сидевший с гитарой в руках возле бившего ниоткуда маленького фонтана, выглядел не старше самого инженера.

Джастин осторожно потянулся к нему чувствами, покосившись при этом на Дайалу. Та ответила ему импульсом сдержанного одобрения.

— Радуйтесь своей юности, — продолжал человек с гитарой. — Я тоже был молодым... когда-то.

Смех музыканта звучал тепло и дружелюбно, а чувства Джастина отметили наличие гармонии, содержавшей, однако, намек... на нечто иное, связанное внутри.

Потом пальцы музыканта пробежали по струнам, и Дайала вновь чуть сжала руку Джастина. Сидя на скамье, выращенной из гладкого лоркена, инженер приготовился слушать. Золотистые звуки слетели со струн и воспарили в сумерках, неся тепло и прохладу, покой и восторг, радость и печаль. Дайала и Джастин сидели рука в руке с глазами, полными слез.

Джастин понурился, в уголках его глаз стояли слезы. Золотистые ноты песни были напоены светлой, но безысходной печалью.

— Возможно, я исполнил ее не совсем правильно, но все это было так давно, — грустно произнес певец.

Дайала тихонько прокашлялась.

— Но ты немного напоминаешь мне ее, юная красавица... Совсем немного. Как тебя зовут?

— Дайала.

— Прелестное имя.

Певец перевел взгляд зеленых глаз на Джастина, и голос его зазвучал холоднее:

— Помни все, что услышал здесь, когда будешь покидать Наклос. Уходить тяжело, но оставаться — еще тяжелее. Мне это ведомо. Я испытал и то и другое.

— Кто ты? Я чувствую, что должен это узнать, — промолвил Джастин, растерянно поводя плечами. — У меня такое впечатление, будто я стою у обрыва и мне не за что ухватиться.

— Имена бренны и не имеют особого значения, особенно по прошествии столь долгого времени. Некогда меня звали Верлинном, и у меня были дети, — отозвался музыкант, поднимая гитару. — Покидать их было трудно. Все решили, что я погиб в странствиях. Так было лучше. По крайней мере, для них.

Дайала кивнула.

— А эту песню ты помнишь? — спросил Верлинн, и длинные пальцы нежно пробежали по струнам.

Песня отзвучала, и сребровласый певец ушел, а юные влюбленные еще долго сидели на скамье плечо к плечу, рука к руке, душа к душе.

83

Положив на обеденный стол кованый цветок, Джастин повернул его так, чтобы свет из окна падал на него до самого заката.

Затем выложил и другие изделия: двое щипцов для колки орехов, огнива, чеканные треножники и два дорожных фонаря, в которые можно было вставлять как лампы, так и свечи.

Даже с помощью Юала, даже работая со сравнительно мягким болотным железом, инженер потратил на изготовление этих вещиц большую часть весны и начало лета. Правда, кроме них он еще смастерил весьма заинтересовавшую Юала маленькую водяную турбину.

Бросив взгляд в сторону сада, где Дайала расхаживала среди своих растений — не то кустов, не то деревьев, он потер подбородок. Для Дайалы это, похоже, не имело значения, но он гораздо лучше чувствовал себя выбритым. А поскольку бритва собственного изготовления нещадно царапала кожу, она подарила ему флакончик какого-то маслянистого снадобья, заживляющего порезы.

Промерив шагами комнату, Джастин оглянулся на свою кованую трилию, тонкие блестящие лепестки которой ловили солнечный свет. Солнце уже начало опускаться за невидимый горизонт, а Дайала все еще оставалась в саду.

В конце концов инженер выбрался наружу через арочный проем, тихонько прошел в сад и остановился у ближайшего дерева, рассматривая здоровенный, в кулак размером, стручок. Несколько дней назад он был гораздо меньше.

Дайала стояла в глубине сада. Пальцы ее переплетались с ветвями одного из кустов, и подошедшего Джастина она попросту не заметила.

Наблюдая за ней не только глазами, но и чувствами, инженер ощутил медленное перетекание гармонического потока от друиды к растению. Покачав головой, он отступил и двинулся к передней части сада. Сейчас он дивился себе. Почему же он, слепец, сразу не понял, как создаются шкатулки! Если деревья можно побудить выращивать дома, то таким же образом, безусловно, можно создавать не только шкатулки, но и все, что угодно.

Неужели Наклос таков — во всем и всегда, а он, Джастин, просто не способен уразуметь истинное значение того, что ему говорят? Дайала, например, рассказывает ему о чем-то, пребывая в уверенности, что он ее понимает. А он — возможно, так же ошибочно — считает, что она всегда и во всем понимает его.

Размышляя об этом, инженер мерил шагами узкую прогалину перед домом, покуда над садом не сгустились сумерки.

— Джастин... почему ты не сказал мне, что пришел домой? — промолвила Дайала, остановившись у дуба, служившего дому угловой опорой. — Я хотела тебе кое-что показать.

В руке она держала какую-то вещицу.

— Ты слишком устаешь. Стараешься сделать в саду как можно больше. Больше, чем в твоих силах.

Сомнений в своей правоте у него не было. Если женщина, сумевшая вывести его из смертельно опасных Каменных Бугров, чуть ли не валится с ног после работы с деревьями, — значит, она определенно тратит слишком много энергии.

— Вот, посмотри, — промолвила Дайала и, шагнув вперед, протянула ему коробочку.

Приняв ее, Джастин слегка поежился. Он ощутил излучаемые вещицей упорядоченность, гармонию и полнейшую безмятежность. Потом присмотрелся к изящным линиям и увидел на крышке не резное, но сложившееся из древесных волокон изображение молота и наковальни.

— Это... это прекрасно! Более чем прекрасно!

— Я сделала ее для тебя.

К глазам его подступили слезы, и он опустил голову.

— Джастин!

Инженер поднял глаза и встретился с ее взглядом. Ну как, во имя Тьмы, можно вырастить — не вырезать, а вырастить! — изображение молота и наковальни?

— У меня, — пролепетал наконец потрясенный Джастин, — тоже есть для тебя подарок. Там, на столе.

— Джастин, это великолепно! — воскликнула Дайала, склонившись на кованой трилией. — Она как живая!

Он покачал головой. Нет, его рукотворная поделка никоим образом не может сравниться с созданным друидой произведением искусства.

— А это, — Джастин обвел рукой стол, — для Дуваллы и остальных. Думаю, им такие вещицы пригодятся. Но цветок...

По ее щекам потекли слезы.

— Моя работа ничто по сравнению с этой красотой! — с горячностью заявил Джастин, поднимая шкатулку.

— Неправда... Моя шкатулочка... это просто пустяк...

Он поставил шкатулку рядом с железной трилией, и их пальцы соприкоснулись.

— Разве ты не понимаешь, — прошептала она сквозь слезы, — что убедить деревья принять любую форму совсем не трудно. Они живые и охотно отзываются на такие просьбы. Но создать цветок из холодного железа! Подумать только — воплотить такую красоту в металле, мертвом металле, косно сопротивляющемся любому воздействию! Ты одарил этот цветок своим внутренним огнем, и теперь он никогда не умрет.

— Неужто ты не видишь... — возразил он срывающимся голосом, — что это всего лишь металл, действительно холодный металл, несопоставимый с твоим творением...

— Он уже не холодный, в нем частица тебя!

Она сжала его пальцы, и Джастин, глядя на нее сквозь затуманенные слезами глаза, почувствовал, что в чем-то она права. Дар — это не просто предмет, это жертвоприношение частицы своей души. А то, во что вложена душа, не может не быть прекрасным.

Они долго стояли у стола, держась за руки и глядя друг другу в глаза.

84

Положив ягодный хлеб на овальную разделочную доску, Дайала пододвинула краюху на место длинной деревянной лопаточкой. Ветерок, вызванный ее движением, заставил затрепетать огонек стоявшей на столе лампы.

— Уж не знаю, способен ли я проглотить еще хоть крошку, — промолвил Джастин, переводя дух и берясь за кружку, еще наполовину наполненную темным пивом. — Но пахнет замечательно.

— Я научилась этому у нее, — сказала Дайала, кивнув в сторону Фризы.

— Матерей хоть хвалят, хоть ругают, — тут же откликнулась Фриза, блеснув глазами, — но все равно что-нибудь да будет не так. Я уж знаю.

— Думаю, это относится не только к матерям, но ко всем, кто занимается домашним хозяйством, — со смехом отозвался Джастин. — Например, у нас дома стряпней занимался отец. А вот я совершенно не умею готовить.

— А кто такой Гуннар? — поинтересовалась Фриза.

— Мой старший брат. Он маг Воздушной Стихии.

— Он все еще продолжает тебя искать, — пробормотала Дайала. — Мне сказала об этом одна из Древних.

— Значит, Гуннар не прекращает поиски?

— Ищет, хотя и знает, что с тобой все в порядке.

— Однако ему, надо думать, все равно тревожно.

— Должно быть, хорошо, когда у тебя есть брат.

— У меня есть еще и младшая сестренка. Ее зовут Элизабет. По всем задаткам она тоже станет Волшебницей Воздушной Стихии.

— А вот у нас здесь детей рождается мало, — медленно произнесла Фриза. — Хотя не все уроженцы Наклоса остаются дома, Великий Лес не может обеспечить существование слишком многих людей.

Джастин кивнул, сообразив, что это еще один аспект поддержания равновесия гармонии и хаоса.

— А почему в некоторых иных землях народу много?

Фриза переглянулась с Дайалой, немного помолчала и лишь потом ответила:

— Равновесие, так или иначе, существует везде. Однако мы знаем лишь как оно проявляется и как поддерживается у нас. С нашей стороны было бы непростительной глупостью и самонадеянностью считать, что в иных местах это не может осуществляться по-иному, — ее взгляд упал на лежавшую на боковом столике железную трилию, и она добавила: — Ни мне, ни большинству жителей Наклоса не дано даже приблизиться к столь совершенному искусству. Так как же мы можем взять на себя смелость судить об иных краях и иных людях?

— Следует ли понимать это так, — промолвил Джастин, — что в иных землях — неважно, густо они населены или редко — люди должны принимать собственные решения? Например, бороться с равновесием собственными силами?

— Ну, — скривила губы Дайала, — с равновесием едва ли можно бороться.

— Я неверно высказался. Они должны сами прийти к согласию с равновесием, вот правильные слова, — но если у них это не получится... — Джастин пожал плечами и поджал губы. — Не потому ли я и оказался здесь? Вы решили предоставить чужаку возможность исправить положение, сложившееся за пределами Наклоса, не так ли?

— Ты так или иначе попытался бы это сделать, с нашей помощью или без таковой, — бесстрастным тоном ответила Фриза. — Ты — Формирующий. Разве тебе не свойственно стремиться оказать помощь всякому, кто в этом нуждается?

— Во всяком случае, когда имеется такая возможность. Многие не доверяют таким, как я, и отказываются принимать нашу помощь.

Дайала внимательно прислушивалась к разговору Джастина со своей матерью.

Инженер заговорил о другом:

— Мы познакомились с певцом, его зовут Верлинн. Он тоже из тех, кому вы помогли?

— Не совсем так. Скорее, это он пришел к нам, чтобы помочь тебе своими песнями — в память о своем сыне. Это далось ему нелегко, ибо он и по сей день... не вполне примирился.

— У него есть сын?

— У него были сын и дочь. Дочь погибла, ее убили совсем юной, а сын ослеп и оставался слепым почти до конца своих дней. Они оба умерли молодыми... во всяком случае, по меркам друидов. И он винит в этом себя, — Фриза печально улыбнулась и отодвинула стул от стола. — Ну что ж, мне пора идти. Завтра я отправляюсь вниз по реке, в Дил, а чтобы управляться с течениями, нужно быть бодрой.

Джастин и Дайала вместе с Фризой подошли к переднему арочному проему. Молодая друида, раздвинув занавески, пропустила свою мать вперед.

Лето близилось к концу, но вечер стоял теплый и безмятежный. Тихонько стрекотали кузнечики, квакали лягушки. Серебряные волосы Фризы светились в пурпурном сумраке.

Дайала задернула занавеси.

Джастин нерешительно заговорил:

— Мне неловко спрашивать, но... Я уже дважды встречался с твоей матерью, а вот...

— Ты хотел спросить о моем отце?

— Да.

Дайала неожиданно рассмеялась:

— Прости! Конечно, мне следовало тебе сказать. Я как-то не сообразила... Короче говоря, ты с ним уже встречался.

Мысли Джастина завихрились — он пытался вспомнить, кто, где и когда чем-то неуловимым напомнил ему Дайалу. И вспомнил.

— Это Юал?

— Конечно. Вот почему... я могу выносить пламя...

— Но почему твои родители не живут вместе?

— Порой живут. Однако Юал предпочитает лесу открытые пространства и нередко странствует в лугах или Запустелых Землях. Несколько раз, еще до моего рождения, он побывал даже в Сарроннине.

— А твоя матушка больше привязана к Великому Лесу! Надо же, я ведь слышал это от Юала, но он говорил о матери своей дочери и ничем не намекнул на то, что это твоя мать, — Джастин покачал головой. — Вы тут все почему-то думаете, будто я вижу все насквозь и догадываюсь обо всем с полунамека. А это не так. У меня по-прежнему уйма вопросов, ответов на которые я не могу получить, хотя отчаянно в них нуждаюсь.

— Я могла бы отвести тебя к Сиодре. У нее талант обращения с песками, благодаря ей мне и удалось тебя найти. Может быть... — Дайала стиснула пальцы. — Может быть, будет проще...

— Ты о чем?

— Да о песках. Те, которые находятся близ Каменных Бугров, способны дать более четкие образы, но, — Дайала пожала плечами, — они не всегда... готовы к сотрудничеству. А вот лесные, пожалуй, могли бы тебе помочь.

— Буду рад любой помощи, — промолвил Джастин с ответным пожатием ее пальцев. От близости Дайалы и нахлынувшего желания у него перехватило дух.

— А как орех, он еще не созрел?

— Нет... пока нет, — ответила она, и в голосе ее слышалась печаль.

— А что нужно, чтобы он созрел? — осведомился инженер нарочито непринужденным тоном, хотя и понимал, что ее это не обманет.

— Испытание. Твое испытание.

Он кивнул без особого удивления. И правда, как могла она позволить себе любить человека, не способного самостоятельно встретиться с Великим Лесом?

— Дело даже не в этом. Ты должен понять — почувствовать! — свою готовность.

И снова Джастин понял ее, даже слишком хорошо. Дайала любила его и поэтому — или несмотря на это — не хотела подталкивать его к действию прежде, чем он будет по-настоящему готов. Но когда это случится? Лето заканчивается, надвигается осень — на Закатные Отроги уже упал первый снег, а в скором времени студеные ветры понесут холод через залив в сторону Отшельничьего.

— Когда мы сможем встретиться с Сиодрой?

— Завтра.

85

— Сиодра, это Джастин. Ты можешь ему помочь?

Пожилая друида имела такие же серебряные волосы, как и Дайала, только более длинные, и такие же зеленые глаза. Ее туника и штаны, коричневые, как у всех друидов, имели серебристый оттенок. Она стояла возле наполненной песком выемки, которую образовали корни лоркена.

— Я могу лишь показать ему то, что поведают пески, — ответила Сиодра, улыбнувшись и учтиво склонив голову. — Но делать выводы и принимать решения он должен сам.

— Я оставлю вас вдвоем, — сказала Дайала. — Пески тем отзывчивее, чем меньше присутствует посторонних.

Коснувшись руки Джастина, молодая друида удалилась.

— Сосредоточься на своих вопросах. Когда будешь задавать их, думай только о них, — промолвила Сиодра, погружая руки в бесцветный песок.

— Меня называют Формирующим. Все, к чему я стремлюсь, — это остановить распространение неуравновешенного хаоса, источником которого является Фэрхэвен. Как мне этого добиться?

Песок зашевелился и стал обретать цвет. На глазах Джастина расширяющаяся тьма накатила на белую башню и скрыла ее, но потом песок завихрился и засветился сверкающей белизной.

— Тьма, покрывшая Фэрхэвен, сменилась светом? Что это значит? — растерянно спросил Джастин.

Сиодра промолчала.

— Ну конечно, — промолвил инженер, кивнув в подтверждение своим мыслям. — Истолковывать увиденное мне надлежит самому.

Он облизал губы и задал следующий вопрос:

— Говорят, чтобы пройти испытание, я должен обрести себя. Что для этого требуется?

Второе изображение оказалось гораздо четче: Джастин сразу узнал себя, прижимающего к груди окровавленный меч и склонившегося над скелетом.

— Здесь явно сокрыто нечто важное, только вот как понять, что именно? — устало промолвил инженер. — Может быть, ты сама что-нибудь мне покажешь?

Сиодра склонилась на вскипевшим песком, из которого выступило изображение рыжеволосой женщины в черном, осененной стягом с перекрещенными клинком и розой.

— Но ведь это же Мегера! Ты хочешь сказать, что имеешь какое-то отношение к Основательнице?

Песок завихрился снова, хотя уже не так яростно, и знамя сменили два разорванных черных браслета.

— Невнятно все это, — пробормотал Джастин, покачав головой. — Возможно, увиденное и не имеет значения, а может быть, я все-таки до чего-нибудь додумаюсь. Но почему, почему мне так трудно дается понимание?

Пески вскипели снова, сформировав два разделенных низкой стеной столпа — черный и белый. От столпа к столпу тянулась зеленая цепь, но центральное, лежащее на стене, звено было разорвано.

— Что-нибудь еще?

Перед его мысленным взором предстало собственное изображение с окровавленным мечом и скелетом, и он поежился.

— Нет, ты увидел достаточно, — ответила друида с печальной улыбкой и указала на тропу.

С легким поклоном инженер отступил на несколько шагов, повернулся и зашагал прочь. Поравнявшись с могучим черным дубом, он увидел Дайалу.

— Ну как? Ты нашел, что искал? — спросила она с тревожной хрипотцой в голосе.

— Не совсем, — со вздохом признался Джастин и присел рядом с ней на скамью, образованную выступавшим из земли корнем. — Не совсем. С песками вышло примерно так же, как получается у меня в Наклосе и со всем прочим. Все стараются помочь и отвечают на любые вопросы, только вот половины ответов я не понимаю. Во всяком случае, не понимаю сразу.

Не глядя на Дайалу, он рассеянно потянулся за травинкой и вновь поежился, вспомнив кровавый меч и скелет. Пальцы Дайалы коснулись его руки.

— Прости, — промолвил Джастин. — Я задумался.

— Если тебе это действительно нужно... — начала она, но Джастин не дал ей договорить:

— Знаю. Я волнуюсь. Все время думаю, что если бы знал больше... хотя ясно, что все равно не буду знать достаточно. Может быть, хоть ты расскажешь мне об этом испытании поподробней?

— Ты и так знаешь гораздо больше, чем большинство испытуемых, — отозвалась Дайала, нервно пожав плечами. — Тебе уже довелось столкнуться с чем-то подобным при первой встрече с Великим Лесом. Это и усложняет твою задачу, и упрощает ее. Ты знаешь больше, а стало быть, у тебя больше оснований для страха. Но бояться тебе нельзя. И не нужно, ибо если ты будешь верить в собственные силы, их у тебя хватит.

— И когда же я должен буду пройти испытание?

— Когда пожелаешь. Но нам придется вернуться в Мерту.

— Можем мы отправиться завтра?

Дайала кивнула.

86

Сидя на краешке одной из узких коек, Джастин смотрел сквозь темноту на Дайалу, расстилавшую на своей постели тонкое одеяло, полученное в доме для гостей.

Откуда-то доносилось негромкое пение Дуваллы, а в полуоткрытое окно проникал запах свежеиспеченного хлеба. Даже центр Мерты мог показаться безлюдным в сравнении с окраиной Рибатты, однако и здесь снаружи слышались голоса. Правда, разобрать слов инженер не мог.

— Но должны же быть какие-то правила, — промолвил Джастин с ноткой раздражения в голосе. — Иначе я могу просто взобраться на холмик, сказать «Привет, Великий Лес» и уйти восвояси.

— Если Великий Лес согласится признать это достаточным, испытание на том и закончится. Не признает — значит, все будет по-иному. Но правила — тут ты не ошибся — существуют. Тебе надлежит войти в Великий Лес по тропе, берущей начало от черных скал, и ты не должен сходить с нее, пока не пройдешь до конца. Если почувствуешь, что идти дальше невмоготу, просто поверни назад и вернись к дороге на Мерту, — Дайала перевела дух и добавила: — Я обязана сказать, что у тебя будет и другой выбор.

— Обязана?

— Тебе придется выбирать между безопасностью и славой, — сказала Дайала, словно не услышав последнего вопроса. — Это единственные открытые для тебя возможности.

— Между безопасностью и славой? Что это значит?

Дайала опустила глаза.

— Ладно, — вздохнул Джастин, — оставим это. Скажи, когда испытание будет считаться законченным?

— Когда ты выйдешь на дорогу, ведущую в Мерту.

— Полагаю, это своего рода доказательство наличия у меня воли и стремления пройти свой путь, — промолвил Джастин, но тут же нахмурился, поерзал на узкой койке и добавил: — Тебя послушать, так получается, что все это очень просто. Но мне кажется, что так не бывает.

— «Просто» — не значит «легко». Пройти через Каменные Бугры в Наклос очень просто, но было ли это легко?

— И снова я должен спросить — почему ты отправилась за мной? Почему рисковала жизнью и тогда, и потом, когда я заплутал мыслями в Великом Лесу?

Она молча смотрела себе под ноги.

Джастин ждал, сидя на койке и постукивая пальцем по деревянной раме.

— Джастин, — заговорила, наконец, Дайала, — ты действительно смотришь, но не видишь. Разве могла бы я связать свою жизнь с твоей, а потом без нужды подвергнуть тебя опасности? Если я люблю тебя...

Очи друиды заблестели от слез, и Джастин, у которого тоже защипало глаза, ощутил ее печаль и досаду.

— Но почему... зачем ты связала наши жизни? — сбивчиво проговорил он. — Ты вовсе не была обязана меня спасать!

— Потому что ты... Формирующий. То, что ты... узнаешь, если выдержишь испытание, позволит тебе... изменить мир. А согласно завету ангелов... ни один Формирующий... не должен оставаться без связующих уз, — говорила она прерывисто, словно с трудом сдерживая рыдания.

На Джастина повеяло таким холодом, какого не принес бы и студеный ветер с Северного океана.

87

Джастин в полном одиночестве направлялся к опушке Великого Леса, стараясь не думать о том, что ждет его под зеленой сенью исполинских деревьев.

А ведь надо же, когда-то Наклос представлялся ему неким благостным парком, где друиды, животные и растения сосуществуют в мирной и радостной гармонии!

Остановился инженер у развилки, откуда одна тропка вела к лугам, тогда как другая взбиралась по заросшему кустами склону. Помедлив, он направился к вершине холма, гадая о том, скольким людям пришлось повернуть к лугам, превратившись в бездомных скитальцев, навек отлученных от родной земли.

Уже близ вершины, на прогалине, где они с Дайалой когда-то провели ночь, он бросил последний взгляд на луга, в сторону Каменных Бугров. Тогда ему казалось, что стоит лишь добраться до Наклоса — и все образуется само собой. Потом инженер одолел последние несколько локтей, поднялся на вершину и посмотрел на расстилавшийся внизу лес.

«Есть два пути... безопасный и славный... безопасный и славный... безопасный и славный...»

Джастин покачал головой. Да проклянет его Тьма, если он дрогнет, хоть перед Белыми Фэрхэвена, хоть перед замысловатым кружевом хаоса и гармонии, воплощенном в Великом Лесу.

Солнце коснулось западного горизонта. Джастин задумался: то, что он должен обрести себя и, прошагав по Лесу, прийти с ним к некому соглашению, было более или менее ясно. Но как он узнает, чем закончилось испытание? И что оно вообще закончилось? Это так и оставалось для Джастина загадкой.

Усмехнувшись, он поджал губы и привалился спиной к гладким темным камням, от которых исходило ощущение гармонии... и крови.

Джастин нервно покачал головой, устремил взгляд в золотистую пыль сливающихся с кронами сумерек и воззвал к Великому Лесу:

«Это я! Я пришел! Я здесь!»

«Нет... О, Джастин, будь осторожен...»

Даже на таком расстоянии тревожные мысли Дайалы были восприняты им достаточно четко, и он даже успел направить к ней успокоительный импульс, прежде чем лес обрушил на него первый удар белого кнута.

Джастин вообразил себя прочной наковальней из черного железа, которая вся была проникнута внутренней гармонией, — против наковальни белая плеть бессильна. В следующий миг Джастина опутали два жгута — белый и черный. Они стягивали петли, как будто стремясь выдавить из него укрепляющее гармоническое начало.

И тогда он превратился в железный брус, раскаленный добела в горне, источающий жар, опаляющий все вокруг...

Затянувшиеся жгуты тоже раскалились и обратили свой жгучий жар против него. Джастин усмехнулся краешком губ и позволил своему железному ядру принять и впитать этот жар, как всегда поглощает жар жадное до огня железо. А сделав этот жар своим, Джастин шагнул к тропе. Жгучие жгуты — импульсы магической силы — съежились под напором его воли и исчезли прежде, чем ноги привели его к низким кустам у опушки.

«Я Джастин! Это я! Я здесь!»

Хрясь!

Тяжеленная ветка проломила лиственный навес и упала почти у его ног, перегородив тропу.

Остановившись, Джастин направил вперед жар, собранный во время предыдущей атаки. Кора задымилась, потом вспыхнула. Он прожег себе путь с такой легкостью, с какой клинок прорезал бы насквозь головку сыра.

Пот заструился с его лба, однако Джастин продолжал углубляться под сумрачные своды гигантских деревьев.

Хрясь!

Следующую падавшую ветку — величиной она была с дерево средних размеров — он обратил в пепел еще в воздухе, прежде чем она достигла земли.

С каждым пройденным локтем тропа тускнела, словно истаивая. Видеть ее становилось все труднее, но Джастин не останавливался.

Со следующим выбросом энергии из зарослей выскочил чудовищный лесной кот с поблескивавшими клыками и кривыми окровавленными когтями. Отшатнувшись, инженер укрылся за световым щитом. Хищник исчез, но из окружавшей тьмы выступила облаченная в серое фигура. Фигура той самой погибшей воительницы из Железной Стражи. Она держала в руках ту самую стрелу с черным гармонизированным наконечником, что сразила ее.

— Ты принадлежишь хаосу точно так же, как и я, — молвила она, глядя сквозь него безжизненными, невидящими глазами. — Хаос есть смерть, а ты творишь смерть не только собственными руками, но и руками сотен других.

Джастин, содрогаясь, потянулся к видению чувствами, но ощутил за ним лишь точечные энергетические импульсы.

— Возьми это, — продолжила она, протягивая ему стрелы. — Великий Мастер хаоса, прими собственное творение.

«Мастер хаоса? Никогда!»

Даже понимая, что имеет дело с призраком, созданным ухищрениями Великого Леса, Джастин поднял руку, чтобы оттолкнуть подношение.

— Возьми...

Железный Страж метнула стрелу в его поднятую руку, и ее пронзила жгучая боль, как будто она оказалась вспоротой ножом от запястья до плеча.

— Я возвращаю принадлежащее тебе, Мастер хаоса...

Джастин прищурился, но по-прежнему не мог ни увидеть, ни ощутить что-либо позади призрака. Сдерживая подступившие к глазам слезы и стараясь не обращать внимания на боль в руке, наливавшейся свинцовой тяжестью, он прошел мимо Железного Стража и тут же увидел другую женщину.

Рядом с тропой, улыбаясь и маня его к себе, стояла рыжеволосая женщина с наполовину сожженным лицом. Из разорванной, почерневшей плоти выпирали кости. Одеждой ей служил пепел.

— Пойдем со мной, Джастин. Ты любил меня... и я пострадала из-за твоей любви...

— Нет! — Джастин стиснул зубы. — Я не причинял тебе никаких страданий, это сделал Фирбек! К тому же ты никогда не любила меня. Тебя влекло к Гуннару.

Она протянула к нему руку, и хотя Джастин выставил дополнительный щит, выросшие вдруг до невероятной длины пальцы впились ногтями в его правое предплечье. Ощущение было такое, будто в руку вонзились раскаленные добела железные шипы. Ноздри заполнил омерзительный запах горелой плоти. Его собственной плоти.

— Ты любил меня, и твоя любовь стала причиной моей гибели.

Теперь обе его терзаемые болью руки бессильно висели по бокам, однако он снова шагнул вперед, в лежавшие на тропе темные тени.

Черноволосая женщина в лазоревых кожаных доспехах остановила всхрапнувшего коня возле тропы и, указав на грудь Джастина коротким мечом, позвала:

— Идем с нами... Разрушитель. Присоединяйся к нам...

Позади нее Джастин ощущал присутствие несчетных орд мертвецов, и в белом, и в голубом.

Он остановился.

— Иди к нам... к нам... иди к нам...

Из одной его руки сочилась кровь, тогда как почерневшие раны на другой обжигали нестерпимой, запредельной болью.

Тупо глядя на всадницу, он пытался сообразить: чего же он в свое время не понял, что упустил... Руки не повиновались, голова трещала, мысли путались.

— Иди к нам Великий Обманщик... иди к нам, ты, верящий лишь в свое понимание гармонии... лишь в свое...

Меч коснулся его груди и прожег рубашку, заполнив ноздри дымом.

— К нам... к нам... Тебе не убежать...

«...не убежать... — звенело в его голове, заполняя сознание. — ...не убежать... не убежать...»

И тут Джастин, не обращая внимания на порезы, схватился за клинок и расхохотался.

«Ну уж нет! Лучше идите вы ко мне! Я принимаю вас всех! Вы — мой хаос, мое зло! Вы — это я!»

Ответом ему стали заунывные стоны, то усиливавшиеся, то стихавшие... то усиливавшиеся, то стихавшие. Не выдержав этого мертвящего плача, он отпустил ограждавшие его щиты и обнаружил себя лежащим на тропе...

...Перед рычащим, скалящим клыки лесным котом!

Подняться на ноги ему удалось с трудом. Изрезанные ладони жег набившийся в порезы песок, в болевших руках почти не осталось силы. Если являвшиеся ему мертвецы и представляли собой морок, то раны оказались самыми настоящими. Кот зарычал.

— Ступай домой, кот. У меня нет желания играть в такие игры.

Сощурившись — в темноте тропа под ногами казалась наклонной, — Джастин выпрямился и снова шагнул вперед.

— Никакой проклятый Светом лес не...

Кот зарычал снова. Сжав зубы, Джастин взглянул зверю прямо в глаза. Хвост кота дернулся, одна лапа поднялась.

— Сейчас... сейчас... — простонал Джастин, выстраивая магические структуры, которые пускал в ход всего дважды. Он знал, что имеет дело не с порохом и пушками, а потому все, что ему нужно, — это гармония и воля, гармония и воля... гармония и воля!

Земля содрогнулась, лесные исполины покачнулись. Сорвавшийся с руки Джастина ослепительный луч выжег тропу впереди настолько, насколько можно было видеть. Кот беззвучно исчез, не оставив после себя даже кучки пепла.

Свершившийся сдвиг отразился в его сознании образом бесконечного тоннеля, связующего недра земли с небесами, тоннеля, в котором сияние солнца множилось и дробилось в бесчисленных зеркалах. Тоннеля, в котором рыдали древние ангелы, горделиво красовалась Рибэ, капитан быстрых судов Небес, а демоны Света улыбались, прежде чем раствориться во тьме блистающей гармонии.

А укрывшийся где-то лесной кот вылизывал лапы перед тем, как уснуть и забыть о навеянном Ангелами кошмаре.

Джастин прокашлялся и шатаясь побрел дальше. Он делал шаг и переводил дух. Делал шаг и переводил дух. Делал шаг и переводил дух...

Сколько времени на это ушло — так и осталось неизвестным, но когда за деревьями забрезжил рассвет, Джастин вышел на дорогу к Мерту.

Дайала уже ждала его там. Глаза ее были воспалены, порезы на руках сочились кровью, лицо покрывали кровоподтеки.

— Так плохо?

Он сделал последний шаг, и колени его подогнулись. Однако она не дала ему упасть, а подхватив его сильными и нежными руками — руками истинной возлюбленной, — бережно опустила на землю и легла рядом. Смешиваясь воедино, их слезы и кровь орошали дорожную пыль.

88

— Знаешь, а Зиркас был прав, — промолвил Белтар, пригубив вина и бросив взгляд на плещущий за молом прибой. — Джира слишком приятное местечко, чтобы его разрушить.

Элдирен поднял свой бокал в знак молчаливого согласия.

— Скорее всего, нам придется вернуться в Рильярт, как только с дорог сойдет грязь. Трудно поверить, что мы провели в беспрерывных походах почти полгода.

— Да, и порой теряли множество людей ради захвата какой-нибудь забытой Светом дыры. Хорошо, что хоть здесь, в Джире, это не так.

— Война безобразна, Элдирен. Пока можешь, наслаждайся выгодами нынешнего положения. Тебе, по крайней мере, не приходится беспокоиться о Джихане, сующем повсюду нос и докладывающем Зиркасу про каждый чих, — сказал Белтар, сделав еще один большой глоток.

— Джихан не так уж плох. Наверное, у него просто нет выбора.

— Какая разница? Из-за него мне приходится держаться настороже. Ничего, как только выступим в путь, обстоятельства изменятся к лучшему, — он снова поднял бокал и добавил: — Говорят, дороги замерзнут за несколько восьмидневок до выпадения снега, если он вообще выпадет.

— Снег? Еще только-только собрали урожай!

— В здешних краях зима наступает рано. А нам нужно пораньше начать подготовку ко вторжению в Сутию... если мы хотим начать наступление сразу после весенней оттепели.

— А они не сдадутся?

— Зиркас считает, что именно так и будет. Не то чтобы от них стоило ждать яростного сопротивления, но выторговать себе условия получше сутианцы попытаются. Впрочем, я думаю, что как только наши войска начнут разорять пограничные области, они покорятся.

— Как сарроннинцы? Эти на самом деле так до конца и не покорились. И никогда не покорятся. Они ненавидят нас.

— Никогда не говори «никогда», Элдирен.

Элдирен отмолчался, разглядывая пустой бокал в свете настенной лампы.

— Ходят слухи, будто ты способен использовать хороший хрустальный бокал для дальновидения, как магическое зеркало, — со смехом промолвил Белтар. — Это правда?

— Не знаю, не пробовал, — отозвался Элдирен, бросив взгляд на бутылку красного вина. Она была наполовину пустой.

— А ты попробуй заглянуть в Наклос. Может, с помощью бокала это удастся лучше?

— В Наклос?

— Именно. Попытайся узнать, что стало с тем инженером.

— Он мертв.

— Элдирен, тот, кто выворачивает гармонию наизнанку, обнаруживая в ней хаос, не может оказаться поджаренным одной из твоих огненных стрел. Зиркас, возможно, и поверил тебе, но мы-то оба понимаем, что к чему. — Белтар улыбнулся. — Почему бы тебе не поискать его в Наклосе? Не для Зиркаса, а для меня.

— Белтар...

— Да не нервничай ты так. Я не собираюсь устраивать тебе неприятности, чтобы угодить Зиркасу. Свет свидетель, вовсе не собираюсь. Но прошу тебя, попробуй с помощью магии найти того инженера. Мне, знаешь ли, неспокойно: а вдруг он что-то затевает?

Элдирен поставил бокал на стол, сделал глубокий вздох и сосредоточился на белом тумане, начавшем заполнять пространство между тонкими слоями хрусталя. В центре бокала, словно отражение темных кругов под его запавшими, глубоко посаженными глазами, сгустилась тьма.

Служанка — дочь бывшего владельца усадьбы — открыла рот, в изумлении уставясь на изгибающиеся в клубящемся белесом мареве черные и белые столпы.

В следующий миг сумерки разорвал пронзительный беззвучный крик, и бокал разлетелся вдребезги, осыпав весь стол хрустальным крошевом. Элдирен повалился лицом на стол, по скатерти потекла кровь.

Служанка, обмякнув, рухнула на пол у порога.

— Тьма! — пробормотал Белтар, извлекая из щеки острый осколок. Покачав головой, он приподнял Элдирена, очистил его лицо от хрустальных осколков, промокнул порезы смоченной в вине салфеткой и с трудом перенес молодого человека на стоявшую у стены кушетку.

Худощавый маг дышал тяжело и прерывисто, как будто оглушенный ударом по голове.

Посмотрев на свой пустой бокал и наполовину опустошенную бутыль, Белтар покачал головой.

Долго ждать не пришлось. Очень скоро с улиц донесся топот копыт.

— Где этот паршивец, жалкое подобие чародея? — взревел Зиркас, переступив через служанку, все еще лежавшую у порога в беспамятстве. — Инженер мертв, не так ли? Настолько мертв, что ухитрился из могилы вдребезги разбить все магические зеркала в Кандаре! Инженер, как же! Он не более инженер, чем... чем этот ублюдок Элдирен — Белый маг! Жаль, что он оглушен, но так, пожалуй, даже проще. Все равно бы он стал лгать и изворачиваться.

— Так ведь ты не оставил ему особого выбора, Зиркас, — промолвил Белтар. — И к тому же хотел, чтобы в это оказался замешан и я, не так ли? Чтобы у тебя появился предлог избавиться от нас обоих.

Служанка, наконец, пришла в себя и теперь взирала на магов расширившимися от ужаса глазами.

— Слова! Ты только и знаешь, что болтать!

Зиркас вскинул руки, и к Белтару устремилась цепочка сияющих красновато-белых звездочек. Но путь им преградила тонкая пелена белого пламени. Воздух задрожал, неизвестно откуда посыпался белесый пепел, и огненная завеса стала оттеснять наливающиеся кровью жгучие звезды к тому, кто их выпустил.

Пол задрожал, оставшиеся бокалы разлетелись хрустальной пылью.

Служанка вжалась в стену и открыла рот, но крик ее остался беззвучным.

На мгновение Зиркасу удалось оттолкнуть пламенеющую завесу и вновь нацелить острия звезд на Белтара, однако тонкая пелена превратилась в рванувшуюся к дверям огненную стену. А когда пламя истаяло, у порога остались лишь две горстки пепла. Одна из них недавно была служанкой, другая — могущественным Белым магом...

Белтар ухмыльнулся... и потерял сознание.

89

Рослый светловолосый мужчина смотрел на Кандарский залив с черного утеса, находившегося внутри кольца черных стен, отделявших Найлан от основной территории Отшельничьего.

Как он делал это уже не раз на протяжении всего прошедшего года, он стоял с закрытыми глазами по колено в побуревшей траве и, соединившись чувством с ветрами, искал. Когда пали сумерки, у него возникло непонятное, не опознаваемое ощущение соприкосновения с чем-то, требующим ответа.

Стальные потоки высоких ветров, веявших над Крышей Мира, устремились с запада через Южный Кандар и коснулись вод, пролегавших между огромным островом и материком, почти полностью покоренным Белыми.

Потом с неба ударили две тонкие струи — черная и белая, — и в голове Гуннара ударил громовой раскат.

Сияющая чернота и мрачная белизна переплелись в беззвучном крике боли, и не готовый к этому Гуннар, пошатнувшись, споткнулся о камень и упал ничком.

Спустя мгновение он медленно поднялся. Ноги дрожали, из глубокого пореза на лбу сочилась кровь, саднила расцарапанная икра, но он улыбался.

Теперь у него не было сомнений в том, что Джастин жив. Этот беззвучный крик был исполнен не только боли, но и торжества. Джастин жив, но вот где он находится — это другой вопрос.

Прихрамывая, Гуннар побрел вдоль темной каменной стены. Возможно, Турмин, ощутив, как сплелись, вывернувшись наизнанку, гармония и хаос, успел отметить, откуда пришел этот импульс. А возможно, и не успел.

Но так или иначе, Джастин жив.

90

«Милая, прелестная друида...» — подумал Джастин, с улыбкой глядя на идущую из своего сада к дому Дайалу.

«Прекрасный друид», — мысленно откликнулась она, подняв голову и тоже улыбнувшись.

— Какой же я друид?

— Всякий, прошедший испытание, подобное твоему, становится друидом, — промолвила Дайала, и взгляд ее перебежал на собственные предплечья, где белели зарубцевавшиеся шрамы. Порыв ветра взъерошил ее волосы, и она поежилась.

— Прости, — пробормотал Джастин, коснувшись губами ее щеки. — Я не хотел...

— Я знаю. Все в порядке. Великий Лес помогает исцелению.

— При чем тут лес? Это ты помогла нам прийти в себя.

— Ничего подобного, — покачала головой Дайала. — Я знала, как это делается, и хотела помочь тебе, но твоих собственных сил хватило на нас обоих.

— Силы силами, — пожал плечами Джастин, — но надо еще знать, куда их приложить. Покажи мне, как это делается.

— Я покажу, — ответила друида, коснувшись его руки, — хотя на самом деле ты это уже знаешь. Просто пока не осознаешь.

— Я жду, — промолвил Джастин.

— Присмотрись к себе, — велела Дайала.

Джастин опустил глаза, рассматривая свои коричневые штаны и мягкие сапоги.

— Да ты не глазами смотри, чувствами, — Друида тихонько рассмеялась.

Последовав ее указаниям, Джастин вчувствовался в собственное тело, ощущая связи между костями и мышцами, белые крупицы хаоса, пребывающие в нем, как и в любом живом существе, и поток гармонии, который не даст хаосу усилиться... пока сам он не постареет и не поседеет.

— Видишь, каков ты есть? Теперь следи внимательно.

Ее чувства окружили его левую руку невидимой аурой, и он ощутил, как крохотные крупинки хаоса странным образом искривились. Они не исчезли, но утратили свободную текучесть, оказавшись замкнутыми в гармонии.

— Попробуй сам проделать то же самое с другой рукой. Хаос ты не уничтожишь, но он будет уже не свободным, а связанным гармонией.

Джастин попытался повторить магическое действо Дайалы. Однако, хотя со стороны процедура казалась не столь уж сложной, потерпел неудачу.

Он попробовал снова, предварительно еще раз прозондировав все свое тело, отмечая пути гармонических потоков и обтекаемые ими зерна хаоса. В этот раз тоже ничего не вышло, однако сдаваться Джастин не собирался. С четвертой попытки ему удалось искривить хаотические песчинки, но они все-таки продолжали оставаться свободными. Он присмотрелся к своей левой руке, сравнил достигнутое им со сделанным Дайалой и возобновил усилия.

К тому времени, когда результат показался ему более или менее удовлетворительным, Джастин взмок от пота.

— Ничего себе, — пробормотал он, — а ты еще говорила, будто я все знаю...

— Ты еще не закончил, — заметила Дайала.

Джастин попытался распространить то, чего ему удалось добиться с рукой, на все тело. У него получилось лишь к заходу солнца.

— Проделывать такое с собой гораздо сложнее, чем с другими, — заметила друида. — Но именно это-то и важно.

«Особенно для меня... и для тебя».

Джастин кивнул, ибо на сей раз понял ее правильно. Друиды выбирали себе спутника и спутницу жизни единожды и навсегда — ибо как можно пройти через агонию слияния душ более одного раза?

— Вот теперь, — сказала Дайала, — ты сможешь повидаться с Древней. Она не встречается с теми, кто не прошел испытания Великим Лесом и не обрел права именоваться друидом.

Джастин попытался присмотреться к себе, гадая, изменился ли он внешне.

— Некоторым, возможно, покажется, что ты стал выглядеть моложе. А может, и нет. Дело в том, что ты и так очень молод, гораздо моложе большинства тех, кто приходит сюда извне.

— А эта Древняя, кто она такая? — осведомился он.

— Она... Она — та, кто поможет тебе понять, что ты должен делать.

Джастин ощутил в ее голосе печаль, но на сей раз задавать вопросов не стал. Вместо этого он повернулся, заключил Дайалу в объятия и припал к ее губам, желая лишь одного: чтобы этот миг длился вечно.

91

— Вот эта роща, — промолвила Дайала, указывая вперед.

— Но почему сейчас? Почему именно сейчас, когда мы наконец воистину обрели друг друга?

— Древней виднее. Ты и так пришел очень поздно.

Джастин поднял глаза. Хотя небо было скрыто за густыми, высокими кронами, он знал, что еще не настала и середина утра.

«Поздно. Поздно для Кандара, поздно для тебя, поздно для меня. Вот и Гуннар всегда говорил, что я вечно опаздываю...»

Друид глубоко вздохнул и крепко сжал руку Дайалы.

— Я буду ждать, — сказала она.

То, что она будет ждать, Джастин знал и так, однако ее слова приободрили его, и он улыбнулся.

В сердцевине рощи рос единственный черный лоркен, очень старый, искривленный, невысокий — не выше самого Джастина. Близ дерева стояла женщина, облаченная, как ему показалось, в чистое серебро.

На первый взгляд она выглядела не старше его самого, но чувства подсказали ему, что гладкая кожа и девичья стройность есть результат процедур, подобных той, какой научила его Дайала.

— Я пришел к тебе, Древняя, — промолвил он, склоняя голову.

— С чем ты пришел, юный друид?

— Я хотел бы узнать, как можно исправить великое зло, причиненное миру Мастерами хаоса.

— Почему ты именуешь деяния Мастеров хаоса злом? Хаос есть хаос, а гармония есть гармония. Разве ты в состоянии обратить хаос в гармонию, а гармонию в хаос?

Женщина говорила спокойно и равнодушно, словно указывая на нечто само собой разумеющееся.

— Но, — попытался возразить Джастин, — разве гармония не содержит в себе блага? Неужто жизнь лишена смысла? Но почему же тогда столь многие пытаются наполнить свою жизнь гармонией? Даже согласно Преданию, которому такие, как ты, вроде бы привержены, древние ангелы бежали с Небес.

— Ты задаешь вопросы о смысле жизни, как будто считаешь, что древние Ангелы записали ответ таинственными рунами на скрижалях, дабы явившиеся после них могли отыскать эти скрижали и разгадать их тайнопись. Однако ни у мира, ни у Ангелов нет никакой цели. Мир просто существует и не нуждается в смысле существования. Смысл ищут лишь люди, мужчины и женщины.

— А как насчет хаоса и гармонии? Ведь они тоже существуют, — сказал Джастин.

— Они и впрямь существуют, так же как мир. Но лишь мыслящие существа приписывают хаосу и гармонии цели и определяют их как несущие добро или зло. Скажи, почему человек совершает тот или иной поступок?

— Потому, что ему или ей этого хочется, — ответил Джастин. — Или потому, что к этому принуждают обстоятельства.

— А если человек откажется действовать?

— Кто-то может применить силу.

— А этот человек, он владеет своими мыслями и своим телом?

— Ты говоришь о том, что каждый свободен в своем выборе — действовать или бездействовать. Но не жестоко ли это? Как быть, если чьи-то дети или родные умирают с голоду, страдают, подвергаются мучениям?

— Выбор в любом случае остается выбором.

— Но разве нет более высоких ценностей? Разве нет разницы между человеком, который служит добру, и тем, кто потворствует злу? Или тем, кто совершает недобрые поступки по принуждению, и тем, кто творит их по доброй воле?

— Разница, безусловно, есть. Но не для мироздания, не для природы, не для вечности, а лишь для мыслящих существ.

— Но если для мироздания нет ни добра ни зла, — промолвил Джастин после недолгого размышления, — то, выходит, любой человек может творить что ему вздумается! С какой стати ему совершать хорошие поступки, миру-то все равно?

— Ничем не ограниченные эгоизм и эгоцентризм разрушают личность. Если человека заботят лишь собственные желания и он стремится лишь к достижению собственных целей, он со временем отдаляется от других, лишается поддержки и сталкивается с враждебностью. Это, в свою очередь, осложняет его существование и заставляет становиться еще сильнее и бессердечнее. В конечном итоге любовь и иные человеческие привязанности становятся для такого человека недоступными, и он перестает быть личностью, превращаясь в бездушную машину, вроде двигателей твоих черных судов.

Однако взглянем на человека, напрочь лишенного эгоизма. Он лезет из кожи вон, сострадая нуждам других, однако страждущих и нуждающихся всегда оказывается слишком много в сравнении с возможностями самого милосердного благотворителя. Даже при наличии мудрости, позволяющей отличать истинные нужды от ложных, он истратит себя в попытках объять необъятное. Таким образом, полное бескорыстие и самоотверженность губительны для личности не меньше, чем себялюбие.

Вот и получается, что человек, желающий напитать свою жизнь смыслом, обречен всегда метаться между эгоизмом и бескорыстием, пытаясь сделать мучительный выбор и беспрестанно задаваясь все новыми и новыми вопросами. А стоит ему отказаться от этой беспрестанной борьбы, как смысл и цели его существования начинают определять другие.

При этом отказ от самостоятельности может даже остаться неосознанным, ибо те, другие, дают ему простые и понятные правила, приняв которые на веру, он чувствует облегчение, ибо сбросил с себя груз ответственности. Зачем терзаться в поисках решения, если истинный путь укажут ангелы, демоны Света, Черное Братство или Белый Совет? Однако замечу — многие из числа отказавшихся от борьбы начинают задаваться вопросом о смысле жизни, как только попадают в беду.

Древняя слегка скривила уголки тонких губ.

— Твои рассуждения звучат не слишком утешительно.

— Насколько мне помнится, ты просил не об утешении, а о мудрости. Мудрость же редко дарует утешение, поскольку многое, в чем люди его ищут, в глазах мудрого предстает всего лишь иллюзией.

Некоторое время Джастин не решался поднять глаза на гладкое, как у юной девушки, лицо Древней, но в конце концов решился и спросил:

— Но следует ли из этого, что установление власти Мастеров хаоса над всем Кандаром есть благо?

— Ты лукавишь, ибо, задавая этот вопрос, уже решил для себя, что абсолютное господство Мастеров хаоса в Кандаре есть зло. Может, оно и так, но задавался ли ты вопросом о том, столь ли уж великое благо господство Мастеров гармонии над Отшельничьим и прилежащими океанами?

— Уж не хочешь ли ты сказать, что такого рода господство тоже не более чем иллюзия? В то время как я видел, как ради его установления гибли люди и рушились города.

— Нет, господство, а уж тем паче стремление к нему вполне реально. Иллюзия в том, что полное преобладание того или иного начала может являться благом. Стремление к нему несет с собой лишь гибель.

— Выходит, мы должны без сопротивления допустить хаос в нашу жизнь?

— Вот еще одна иллюзия. Хаос, хочешь ты того или нет, присутствует в жизни каждого, равно как и гармония.

Джастин вздохнул:

— Итак, ты утверждаешь, что все, к чему я стремлюсь, всего-навсего самообман? Что стремление к гармонии лишено смысла?

— Нет, юный друид, ничего подобного я не утверждала.

— Я не друид.

— Ты — друид, просто еще не успел осознать и признать это, — возразила Древняя и улыбнулась. — Но вернемся к твоему вопросу. Ты хочешь остановить распространение хаоса из Фэрхэвена, понимаемое тобой как зло. Однако нельзя совершить столь великое деяние, не принимая в расчет равновесие. Задумывался ли ты о том, что делает подобное усиление хаоса возможным?

— Очень часто, — ответил Джастин, пожав плечами.

— И к какому выводу пришел?

Джастин снова пожал плечами.

— Как считаешь, можно ли сотворить хаос? — спросила Древняя.

— Думаю, нет.

— Ты прав, хаос не возникает из ничего. Где-то гармония должна возникать из хаоса, а здесь хаос возникает из гармонии.

— Но что же следует предпринять, дабы уменьшить его мощь?

— А вот это решать тебе. Ты способен найти решение, но должен обрести волю и выбрать правильный путь. Впрочем, — Древняя улыбнулась, — ты уже встал на него, пройдя испытание.

— Не понимаю.

— Ты мог покинуть Наклос ничего не знающим ребенком, но покинешь его взрослым, обладающим памятью, знанием и готовностью сделать то, что необходимо.

— По-моему, до всего этого мне еще далеко. Но почему бы мне не взять и не уйти прямо сейчас?

— Потому что в чем-то ты еще остаешься ребенком. Тебе трудно поверить во что-то, находящееся за пределами привычных представлений. Но раз ты почти ребенок, то я, как и следует взрослой наставнице, преподам тебе урок. Попробуй уйти. Уходи. Ступай.

Джастин хотел было повернуться, но ноги отказывались повиноваться. Собрав волю в кулак, он оторвал одну ступню от земли, но, так и не сумев сделать даже шага, тяжело поставил ее обратно.

Глаза Древней — глаза ангела, за которыми таились чернота гармонии и белизна хаоса, — приковывали его к месту.

— Вот почему ты уйдешь отсюда взрослым, — продолжила Древняя. — Вот почему ты выдержал испытание, хотя и рисковал утратить все воспоминания о Наклосе. А Дайала рисковала ради тебя своей жизнью. Надеюсь, ты это не забыл, — давление вокруг Джастина ослабло, и он едва сдержал дрожь. — Теперь ты знаешь, что нужно делать.

Джастин молча кивнул.

— Дайала поможет тебе подготовиться. Другого выхода нет.

Джастин снова взглянул ей в глаза, поразившись сокрытой мощи, в сравнении с которой даже власть Гуннара над бурями казалась детской забавой.

— Ты все понял?

— Надеюсь достаточно, но не все. Почему именно я?

— Мы не можем спасти тебя, как и один народ не может спасти другой. Спасение человека должно исходить от него самого, из его собственной души. Со временем ты уразумеешь, что спасение нельзя навязать силой.

Ты должен обрести волю и найти путь, но странствие твое уже началось. Началось с испытания, которое явилось лишь первым из многих. И на Отшельничьем, и в иных местах ты столкнешься с другими, более трудными испытаниями. Завтра или послезавтра вы с Дайалой отправитесь в Дил. Это очередной этап твоего странствия. И помни: идти к цели можно двумя путями, безопасным и славным, но избравший славный путь должен будет заплатить за это высокую цену.

Джастин отвел взгляд от ее очей, ощутив, что более не в состоянии сосредоточиваться на причудливом сочетании гармонии и хаоса.

Несколько мгновений его глаза отдыхали на черной коре лоркена, а когда он посмотрел снова, возле дерева никого не было.

Медленно переставляя отяжелевшие ноги, Джастин покинул рощу. Ему казалось, что они с Дайалой уже находятся на пути в Дил.

92

Лодка скользила вниз по течению словно бы сама собой; Дайала лишь изредка слегка подправляла курс, используя силу невидимых подводных течений. Джастин сидел на сиденье посередине суденышка, любуясь игрой света на ее лице.

— А сказала тебе Древняя, зачем нам вообще нужно попасть в этот Дил?

— А как иначе ты сможешь вернуться на Отшельничий?

— Но я не хочу покидать тебя.

— Джастин, мы это уже обсуждали. Чтобы покинуть Отшельничий, — если ты действительно выбрал жизнь в Кандаре, — тебе нужно сначала туда вернуться. А я буду тебя ждать. Я всегда буду тебя ждать.

Джастин взял ее за руку.

В молчании они проплыли мимо травянистой прогалины на западном берегу, посреди которой стоял дом, выращенный из двух дубов.

Стоявшая на коленях у грядки девчушка помахала рукой, и Джастин помахал в ответ.

— Далеко ли до Дила?

— По меньшей мере еще полдня.

Он снова сжал пальцы Дайалы.

Когда прогалина с домом остались позади, Джастин направил свои чувства в глубину реки, улавливая движущиеся световые пятна, каковыми воспринимались рыбы, водные черепахи или выдры, резвившиеся возле поросших кустами берегов.

— Путешествовать так гораздо приятнее, чем пешком, — нарушил наконец молчание Джастин.

— Плавание на лодке тоже имеет свои недостатки, — откликнулась Дайала, направляя суденышко ближе к восточному берегу, чтобы удержать его в створе главного течения.

— Наверное. Но, по-моему, в пешей прогулке по Каменным Буграм их было малость побольше.

Неожиданно справа от лодки, под водной гладью, замерцал красно-белый импульс.

Дайала охнула. Джастин настороженно выпрямился.

Вода вскипела, и на поверхность вынырнула сначала зубастая пасть, в которую бывший инженер поместился бы целиком, а потом и массивная туша, покрытая мшистой серо-зеленой чешуей. Когда ящер снова ушел под воду, поднятая ударом его хвоста волна едва не захлестнула лодку.

Джастин машинально потянулся за мечом, а потом, вспомнив, что клинок остался в Каменных Буграх, схватился за свободное весло, которое, впрочем, едва ли могло послужить оружием против чудовищных челюстей.

Два глаза, каждый размером с флягу, уставились на лодку. Эманация хаоса и ненависти ледяной волной прокатилась над поверхностью воды. Огромный, вдвое длиннее лодки, ящер, вспенивая воду, устремился на перехват суденышка.

Вспомнив испытание на опушке Великого Леса, Джастин сконцентрировался, готовясь встретить чудовище импульсом гармонической энергии.

Вода забурлила, лодка заплясала на волнах, и в Джастина ударил тончайший белый луч. Новоявленный друид вскинул руку — ему казалось, что она поднималась ужасающе медленно, — и направил вдоль луча, прямо в голову гигантского ящера, стремительную нить тьмы.

Однако и белый луч достиг своей цели. Джастину показалось, что голова его разлетелась вдребезги, а когда фрагменты сложились снова, сознание оказалось погруженным в уже знакомый зеркальный тоннель, простиравшийся из земных недр к высоким небесам.

Потом он упал на дно лодки и провалился в небытие.

Он пришел в себя, почувствовав мягкую ладонь на ноющем лбу и прохладный ветерок на горящих щеках. Солнце уже клонилось к закату.

Холодный ветерок забрался под мокрую рубашку. Джастин прокашлялся, открыл глаза и увидел выщербленный борт — явное свидетельство того, что нападение ящера ему не померещилось.

Он повернулся, чтобы увидеть Дайалу. Ее присутствие ощущалось им, но не столь отчетливо, как обычно.

— Я здесь, — подала она голос. — Кто-то должен следить за лодкой.

Джастин попытался подняться, но вдруг понял, что не чувствует под собой ног. Посмотрев на них и не увидев никаких ран, он попытался выявить повреждение чувствами, но не ощутил ничего, словно на него напала магическая слепота.

— Дайала, я ничего не вижу. В том смысле, что...

— Все в порядке, это пройдет. Водные ящеры оглушают таким образом свою добычу. Тебе лучше оградиться щитом.

— Интересно, надолго? На восьмидневку или еще дольше?

— Ненадолго, не беспокойся, — отозвалась Дайала, приблизившись сзади и обняв его. — Обычно это проходит за день. Правда, головная боль держится дольше.

— Всякий раз, когда я начинаю думать, будто чему-то научился, — со вздохом сказал Джастин, — меня подстерегает очередная неприятная неожиданность

— Похоже, ты их притягиваешь. Я в жизни не видела такого здоровенного ящера.

— Но чем я могу их привлекать?

— Да тем, дорогой, что представляешь собой живой источник гармонии, а противоположности притягиваются.

— Ты хочешь сказать, что это будет происходить со мной все время?

— Конечно, нет. Со временем равновесие установится, и такого не будет случаться даже в Наклосе.

— Приятно слышать, но на сей счет мне трудно избавиться от сомнений. А что стало с нашим здоровенным приятелем?

— С ящером? У черепах и карпов сегодня пиршество.

— Спасибо.

— Не за что, я ничего не сделала. Ты оглушил его, и он пошел ко дну.

Джастин глубоко вздохнул. Его онемевшие ноги стало покалывать, и он решил, что это хороший знак.

Отпущенное Дайалой рулевое весло вильнуло, и лодка накренилась.

— Мы ничего не имеем против ящеров, даже если они размером с лесных котов, — промолвила она, — но этот... Сдается мне, он родился еще до основания Дила.

Джастин потер лоб и обратил внимание на то, что Дайала повторила его жест.

— О-о-о... — простонал он. — У кого это так голова болит, у тебя или у меня?

— Думаю, у нас обоих.

Джастин снова вздохнул и бросил взгляд на темную воду.

— Боюсь, к сегодняшнему вечеру мы до Дила не доберемся, — заявила Дайала.

— Знаешь, я почему-то так и предполагал.

Дайала рассмеялась, и он потянулся к ее руке.

93

Миновав последнюю излучину реки, Дайала направила лодку к единственному длинному причалу. У этой пристани могли бы одновременно встать, самое меньшее, два океанских парохода. Но сейчас там была пришвартована лишь одинокая рыбачья скорлупка.

Стоя на носу лодки с линем в руках, Джастин ждал, когда суденышко подойдет к пирсу достаточно близко, чтобы можно было туда забраться. С берега тянуло водорослями и отсыревшим деревом.

Взобравшись наверх по склизкому трапу, он привязал линь к причальной тумбе, наклонился и принял поданные ему Дайалой котомки. Как только она тоже поднялась на причал, Джастин коснулся губами ее щеки.

— Что, голова все еще болит?

— То перестанет, то опять разноется, — признался Джастин.

— А сейчас? — она устремила на него сосредоточенный взгляд.

— Сейчас лучше. Спасибо.

— Я тоже не люблю головную боль.

Джастин рассмеялся и забросил котомку на спину.

Позади длинного причала находилось одноэтажное здание конторы начальника порта. Позади нее, на перекрестке начинавшихся от конторы улиц стояло другое — судя по вывеске со скрещенными свечами в кольце из свернутого каната, то была мелочная лавка.

Гулявший по заливу ветер вздымал пыль и песок из-под ног шагавшей к перекрестку четы.

— А куда мы идем? — спросил Джастин.

— К Марине. Она содержит гостевой дом, который находится на противоположной окраине Дила. Той, что обращена к Великому Лесу.

Под козырьком, нависавшим над фасадом мелочной лавки, стояли мужчина и женщина, оба в пурпурных штанах и золотистых туниках. Морщинистое лицо коротко стриженной женщины отмечали белые тени возраста и хаоса.

— Еще один красавчик-друид, — проворчала женщина. — Все они хороши собой, но такие нелюдимы, что просто срам.

— Ихние женщины тоже по большей части красотки, — хмыкнул бородатый торговец. — Но можешь оставить себе и тех и других, а меня уволь. Не больно-то мне охота оказаться превращенным в дерево.

Джастин задумался о том, по каким признакам эти люди признали в нем друида. Только ли по коричневой одежде, или его внешность действительно претерпела изменения?

Он ощутил тяжелый, прогорклый запах и нахмурился. Мгновением спустя Джастин сообразил, что пахнет жарящейся на вертеле бараниной. Правда, раньше этот запах не казался ему таким противным.

Видимо, дело в том, что за все время пребывания в Наклосе ему ни разу не случалось есть мясо. Хлеб, фрукты, орехи, сыр, даже яйца, причем разных птиц, — но только не мясо.

На следующем перекрестке Дайала свернула на улицу, уходившую в строну от гавани. Джастин последовал за ней, вбирая в себя ауру городка. Дил ощущался совсем не так, как Мерта или Рибатта.

Дома и лавки были выстроены из кирпича, на кифриенский манер — с глухими фасадами и окнами, обращенными во внутренний двор. Городок казался вполне упорядоченным, без явных признаков хаоса, однако тревожное ощущение сохранялось.

Он покосился на Дайалу, подумав, чувствует ли она то же самое.

— Конечно. Мог бы и догадаться.

Джастин покачал головой, а потом усмехнулся и кивнул, сообразив, что ощущавшееся им беспокойство отчасти исходило от нее. Он еще не успел свыкнуться со взаимопроникновением их мыслей и чувств.

«Поверхностная» — вот слово, которым можно было точнее всего описать упорядоченность Дила. В сравнении с глубинным равновесием Великого Леса присущий городку налет гармонии казался ни в чем не укорененным, лишенным какого-либо реального основания. Не покажется ли ему таким же и Отшельничий? Джастин потер подбородок и поправил лямки торбы, набитой главным образом изделиями Дайалы. Они предназначались в подарок его родным и друзьям на острове.

В отличие от Рнбатты Дил был застроен скученно. Улицы, состоявшие из теснившихся один к другому домов, резко обрывались в одном кай от гавани и в паре сотен локтей от опушки Великого Леса, раскинувшегося к северо-востоку от городка. Там, у самой кромки лесных исполинов, находился гостевой дом, сформированный двумя дубами.

При виде его Джастин облегченно вздохнул, не сразу сообразив, что ему передалось облегчение Дайалы.

Чуть ли не вприпрыжку они взбежали по мощеной дорожке ко входной арке. Дайала позвонила в колокольчик, висевший на плетеном ремешке.

— Иду...

Как и все друиды, Марина имела серебристые волосы, но глаза ее были не зелеными, а карими; ростом же она едва доходила Джастину до плеча.

— Дайала! Давненько же мы не виделись.

— Да все недосуг было. Познакомься, это Джастин.

— Весьма рад, — с поклоном промолвил новоявленный друид.

— Я рада куда больше, — со смехом отозвалась Марина. — Рада за вас обоих. Проходите, пожалуйста. Шерша проводит вас в вашу комнату, а я, с вашего позволения, закончу свои дела у печи. Потом мы сможем посидеть на веранде.

За арочным входом гостей уже поджидала крохотная девочка с очень серьезным лицом.

— Шерша, узнаешь Дайалу? С ней Джастин, — промолвила Марина, жестом указав на гостей. — Они займут большую комнату над террасой, ту, что с окном в сад.

— Это самая лучшая, — подтвердила Шерша и повела их за угол, потом наверх по широкой пологой лестнице и в коридор за очередным арочным проемом.

— Надеюсь, вам здесь понравится, — скромно промолвила Шерша, остановившись у входа.

Джастин раздвинул занавеси и шагнул внутрь. Окно выходило в сад. Посреди комнаты стояла большая двуспальная кровать. Джастин почувствовал, что при виде этой кровати Дайала смутилась.

— Спасибо, Шерша. Передай Марине, что мы очень довольны, — сказал он, стараясь не рассмеяться.

— Приятно это слышать. Мы всегда рады угодить гостям, — откликнулась девочка и повернулась к выходу.

— Надеюсь, мы сможем пожить здесь некоторое время, — сказал Джастин ей вдогонку.

— Матушка будет очень рада.

Проводив взглядом ясноглазую девчушку, вприпрыжку убежавшую по коридору, Джастин задернул занавеси и обнял Дайалу. Губы их встретились, и они, не разжимая объятий, направились к широкому ложу.

94

Время клонилось к вечеру, когда Джастин и Дайала встали, умылись и спустились на террасу, где Шерша проводила их к столу с четырьмя стульями, на который поставила три большие коричневые кружки.

Джастин увидел ярко-зеленую птицу с черной головой и желтым клювом. Она пролетела над террасой и опустилась на уголок кухонной крыши.

— О, а вот и мой друг! — сказала Марина.

— И часто он сюда наведывается? — полюбопытствовал Джастин.

— Да, считай, каждый вечер, перед сумерками. Прощебечет одну-две песенки и ждет награды.

— И получает?

— Конечно, но чаще не от меня, а от Шершы. Думаю, для нее-то он и поет, но мне тоже нравятся его песни.

Зеленая птаха склонила головку набок, потом дважды опустила и подняла ее, словно кланяясь публике, и издала мелодичную трель. Это было похоже и на звон серебряных колокольчиков, и на летящие золотые ноты Верлинна. Когда птица умолкла, Джастин огорчился. Такое пение он с радостью слушал бы гораздо дольше.

Шерша прибежала на террасу и кинула певчей птице несколько ягод, которые мигом оказались склеванными.

— Тебе известно, чем закончилась война в Сарроннине? — осведомился Джастин у хозяйки странноприимного дома.

— Торговцы рассказывают, что Белые заняли всю страну, — ответила Марина. — А по весне следует ожидать вторжения в Сутию.

— Тогда останутся лишь Южный Оплот и Наклос.

— К нам они не придут никогда.

— А как насчет Южного Оплота?

— Оплот может и пасть, но мы не в силах этому воспрепятствовать. За переделами Великого Леса наши возможности ничтожны.

— Но почему? Я этого так и не понял.

— Большинство народов отвергло Предание и стоящую за ним истину, — пожала плечами Марина. — К тому же у нас нет армии. Как мы можем вмешаться в распри внешнего мира?

— И тем не менее у вас, похоже, совсем не боятся Фэрхэвена!

— А чего нам бояться? Их маги настолько далеки от равновесия, что любая попытка использовать хаос в Великом Лесу уничтожит их самих. То же самое, — с улыбкой добавила хозяйка, — относится и к вашим Мастерам гармонии.

Шерша вынесла и поставила на середину стола блюдо, на котором красовалась длинная буханка, обложенная нарезанным сыром и несколькими ябрушами.

Джастин поднял брови: нарезать сыр такими ломтиками можно было только ножом.

— Некоторые из нас могут пользоваться ножами, — с улыбкой промолвила Марина.

— Это те, у кого карие глаза?

— Чаще всего, но необязательно. У Тургала глаза зеленые, а он кузнец.

Дайала с легкой улыбкой покачала головой и потянулась за сыром.

— Присаживайся, дитя.

Марина поманила к столу Шершу.

Дайала повернулась к Джастину:

— Завтра тебе нужно будет побывать у торговцев, а я потолкую с Диерой. Она начальник порта.

— Диера — она ух какая умная! Все на свете знает! — подала голос Шерша.

— Ну, не совсем уж все, — с улыбкой поправила ее Марина.

— Наверное, мне стоит попытаться разузнать у торговцев, какие еще перемены произошли в мире, — сказал Джастин, отламывая большой кусок теплого хлеба. — Хотя, думаю, они не столь уж велики.

95

— Нападать на них в конце года не имеет смысла, — заявил Белтар, бросив взгляд за окно кареты. — Пусть пройдет некоторое время. Хорошо, если сутианцы немного понервничают. Кроме того, прежде чем вторгаться в Сутию, нам не мешало бы убедить сарроннинцев в том, что мы — не «Белые дьяволы», как они говорят.

— Вряд ли это удастся, — отозвался Элдирен, сдвинувшись на мягком сиденье и потерев тонкий белый шрам над правой бровью. — С сарроннинцами будет не легче, чем со спидларцами. А то и гораздо хуже.

— Любого можно убедить в чем угодно... нужно только найти правильный подход.

— Ага, — мрачно усмехнулся Элдирен. — Вроде того, какой ты применил к Зиркасу.

— А хоть бы и такой! Если другие не помогают.

Неожиданно послышался громкий крик, за которым последовал стук, и карета завихляла на ходу. Рывком открыв дверь, Белтар успел заметить всадника, галопом уносившегося прочь по длинному пологому склону. Обмякшее, пробитое стрелой тело кучера свалилось с козел. Сидевший рядом с ним страж пытался распутать вожжи.

Два отделения Белых копейщиков пустились в погоню, но нападавший, похоже, имел очень быстрого скакуна.

Когда стражу удалось наконец разобраться с вожжами и остановить карету, Элдирен бросил взгляд на Белтара и проворчал:

— Похоже, в этих краях нам еще убеждать и убеждать...

— Мой метод действует безотказно.

— Это при том, что нам не настигнуть даже единственного противника? — спросил Элдирен, глядя на увеличивающийся разрыв между беглецом и преследователями.

— Почему же не настигнуть?

Белтар воздел руки, и огромный огненный шар, описав дугу, упал прямо на нападавшего, осыпав склон пламенными брызгами, которые задели и скакавшего впереди всех Белого копейщика. От него, как и от беглеца, осталась лишь горстка пепла.

Белтар усмехнулся.

— А что, без этого было не обойтись? — спросил Элдирен.

— Не мог же я допустить, чтобы подобная дерзость сошла ему с рук.

Элдирен посмотрел на обугленные, дымящиеся трупы копейщика и его коня и сказал:

— Надо полагать, наши солдаты поймут, что ты поступил разумно и правильно.

— Довольно придирок. Сам-то ты ничего не мог поделать.

— Вот тут, Белтар, ты тысячу раз прав. В отличие от некоторых я не считаю, будто могу все.

Грузный Белый маг отвернулся от Элдирена и приказал стражу:

— Сними кучера с козел, пусть его осмотрит целитель.

— Поздно, высокочтимый. Он мертв.

— Тогда раздобудь другого. Нам нужно поскорее добраться до Рильярта.

96

— Джастин, завтра здесь, в Диле, бросит якорь бристанский торговый корабль. Он доставит тебя домой, на Отшельничий.

— Отшельничий — не мой дом. Уже нет.

— Ты не можешь этого утверждать, пока не побывал там, — возразила Дайала с печальной улыбкой. — А если после этого ты не вернешься обратно в Наклос, значит, твой дом все же на Отшельничьем. Дом — это то место, где человек живет, поддерживая огонь в очаге, а не какая-то точка на краю света, — помолчав, она положила на кровать кожаный мешочек. — Это тебе.

— Какое отношение имеет какой-то мешок к моему отъезду?

Дайала развязала горловину и высыпала на покрывало сверкающие камни.

— Зачем, Дайала? Это же целое состояние.

— Древняя сказала, что они потребуются тебе в твоих странствиях.

— Она что, решила меня подкупить?

— Джастин, это нечестно. Ей нет нужды тебя подкупать.

— Так что же, она решила придать мне бодрости?

— Не думаю, что она ценит тебя так низко.

— Тогда в чем же дело?

— В том, что ты гораздо могущественнее, чем думаешь. Чтобы сделать то, что ты считаешь правильным, ты способен вывернуть наизнанку весь мир. Древние хотят помочь тебе, дабы облегчить это — и для тебя, и для мира.

На лице Джастина оставалось недоуменное выражение.

— То, что ты делаешь, остается для меня непонятным, — продолжила Дайала. — Ты созидаешь нечто из земных минералов и металлов. Однако если тебе вздумается делать все, от начала до конца, самостоятельно, в одиночку, то твои действия повлекут за собой больше разрушения, чем созидания.

Джастин зашагал по комнате, пытаясь уразуметь смысл услышанного.

— Постой! Тогда получается, что созидая нечто гармоничное, я все равно могу... сотворить хаос?

— Конечно, — ответила Дайала с улыбкой, словно сказала что-то само собой разумеющееся.

Он покачал головой. Друида настойчиво продолжала:

— Джастин, возьмем такой пример. Чтобы смастерить что-то в кузнице, ты можешь купить железо у Юала, а можешь добыть, его сам. Ты можешь превосходить его навыками работы у горна, но опыта добычи руды у тебя нет. Занявшись этим, ты расковыряешь землю, подрежешь корни растений и, таким образом, привнесешь в мир...

— Понятно, — устало улыбнулся Джастин. — Но коли так, Древняя слишком уж мне доверяет.

— А по мне, так недостаточно. Но для этого, — Дайала встряхнула камни на ладони и высыпала в мешок, — есть и другая причина. Эгоистичная.

— Вот как?

— При наличии таких средств ты вряд ли станешь откладывать надолго то, что должен сделать.

— Ты хочешь, чтобы я скорее вернулся? — спросил он и тут же покачал головой, ощутив ее боль. — Прости... глупый вопрос. Но почему бы тебе не поехать со мной?

Она поджала губы.

— Не хочу я никуда уезжать, — вздохнул Джастин.

— Но и не ехать тебе нельзя.

— А будет ли мне хоть когда-нибудь позволено остаться? Я ведь не друид. Может быть, это всего лишь щадящий способ спровадить меня подальше?

— Спровадить? — голос ее надломился.

Завидев ее слезы, ощутив ее внутреннюю боль, Джастин обнял Дайалу и прижал к себе. У него щипало глаза.

— Как вообще эта твоя Древняя может проделывать такое с людьми? Она не Рибэ... не ангел. В ней нет ни капли тепла или доброты...

— Джастин, ни гармония, ни равновесие сами по себе не добры... Разлука не вечна, и у нас есть надежда на долгую жизнь. Но будешь ли ты счастлив, если весь Кандар останется под властью Белых магов, а Отшельничий и все океаны — под дланью Черных?

— Нет.

— То-то и оно, — грустно улыбнулась Дайала. — Так что завтра ты подойдешь к причалу и скажешь капитану, что тебе надо на Отшельничий. Бристанцы так или иначе заходят в Найлан. Тем паче что у нас есть еще и груз — лоркен, который лучше всего сбывать как раз на Отшельничьем.

Джастин кивнул. Он слышал, что столяры на материке, в подавляющем большинстве предпочитали не иметь дела с лоркеном, несмотря на его прочность, плотность и глубокий черный цвет. Это дерево больше подходило для тех, кто имел чувство гармонии.

— У нас впереди еще целая ночь, — сказал он, взяв ее за руку.

— И она наша, — откликнулась Дайала, сжимая его пальцы.

97

Одетый в черное — эта одежда теперь стала казаться ему непривычной, — Джастин рука об руку с Дайалой направлялся к причалу.

— Камни с тобой? — спросила она. Он кивнул.

— Постарайся приберечь их как можно дольше. Не могу сказать почему, но у меня такое предчувствие, что они тебе понадобятся, — сказала Дайала, сжав его руку.

— Я доверяю твоим чувствам.

— Вот и прекрасно. Они также подсказывают мне, что ты вернешься.

Ответив на ее пожатие, Джастин направился к единственному стоявшему у пристани пароходу. Пара в котлах еще не было, но команда уже деловито готовилась к отплытию.

На гюйс-штоке трепетал бристанский флаг — солнце над льдиной, а на корме красовалось выложенное золочеными буквами название «Ниесса». Поручни были покрыты свежим лаком, а все медные и латунные детали надраены до блеска.

Остановившись у сходней, Джастин в последний раз обнял и поцеловал Дайалу. Поцелуй оказался соленым — по лицам обоих струились слезы. Еще некоторое время они не могли разъединить руки, но в конце концов Джастин отступил на шаг, забросил торбу на спину и поднялся по сходням.

— Ты пассажир, почтеннейший? — спросил коренастый мужчина в зеленой куртке.

— Мое имя Джастин, — с поклоном ответил инженер-друид. — Я так понимаю, что начальник порта договорилась с тобой о моем проезде.

— Бикелат, второй помощник, — представился в свою очередь офицер. — Да, все в порядке, договоренность достигнута. Начальник порта устроила для капитана Гаффина выгодный фрахт, а он за это обязался доставить тебя на Отшельничий. Она также сказала, что тебе надо отплыть без промедления, — офицер глянул на Дайалу, стоявшую на причале, потом снова перевел взгляд на Джастина и добавил: — Не знаю, что тебя отсюда гонит, и не уверен, что хочу знать. А сейчас почтеннейший, отойди от трапа. Мы только тебя и поджидали.

Джастин посторонился и встал у поручней.

— Поднять сходни! — скомандовал Бикелат.

Двое рослых матросов втянули на борт трап. Паруса на мачтах уже начинали ловить ветер.

— Отдать швартовы!

Джастин встретился глазами с Дайалой, и на миг их сознания слились.

— На твоем месте, приятель, я не оставил бы такую красотку одну, — промолвил, покачивая головой, помощник капитана.

— Я бы и рад не оставлять, только вот боюсь, у меня нет выбора, — ответил Джастин. При виде расширяющейся полосы темно-зеленой воды, все более отдалявшей его от Дайалы, в горле у него встал ком.

«До свиданья, любимая!»

«Я... всегда с тобой...» — беззвучно отозвалась она, коснувшись пальцами губ.

— Ты тоже из этих, да? — промолвил Бикелат, отступив на шаг. — Умеешь обмениваться мыслями?

— Вообще-то я с Отшельничьего, — отозвался Джастин, выдавив кислую улыбку. — Там родился, вырос и выучился на инженера.

— Упаси нас Тьма и от Черных, и от Белых, и от друидов, — пробормотал помощник. — Хорошо, что наш капитан умеет ладить и с теми, и с другими, и с третьими.

Офицер ушел на полуют, где капитан и лоцман следили за выходом из гавани, а Джастин все смотрел и смотрел на берег, пока фигурка Дайалы не превратилась в крохотную точку.

Лишь когда «Ниесса» покинула фьорд, над трубами заструился дым, гребные колеса пришли в движение, и пароход, с пыхтением рассекая зеркальную гладь спокойного моря, направился на северо-восток.

Поднявшись на полуют, Джастин оглянулся, все еще ощущая какую-то нить, словно протянувшуюся от него к берегу. Может быть, именно это — любовь и связь с женщиной из Наклоса — делает его друидом? Или существует нечто иное, более глубокое? Да и друид ли он вообще?

Наконец, берег совершенно пропал из виду, и Джастин обратил взор к морю. Юго-западный ветер крепчал, и оно становилось неспокойным.

98

«Ниесса» зарылась носом в волну, и Джастину пришлось ухватиться за поручень. Его обдало холодными брызгами.

Потом он обратил внимание на отсутствие вибрации палубы. Колеса не вращались, трубы не дымили, давления в котлах не было. Капитан не собирался жечь уголь при попутном ветре.

— Из Дила мы всегда выходим со славным ветром, — заметил второй помощник, задержавшись возле пассажира. Светлые, мокрые от соленых брызг волосы офицера растрепал ветер. — Ну если и не всегда, то в большинстве случаев, — добавил он, а затем бросил взгляд на черное одеяние Джастина и продолжил нерешительно: — Я вот чего не пойму... Ты вроде как один из тех магов и в то же время друид. Понятия не имел, что можно быть и тем и другим одновременно.

— Я тоже, но так вышло. Сначала мне довелось поработать инженером... вроде как кузнецом, а потом пришлось удирать от захвативших Сарроннин Белых и укрываться в Наклосе.

— Стало быть, из огня да в полымя, — присвистнул второй помощник. — Но Вессер, наш механик, был бы не прочь показать тебе двигатель. Ты ведь, надо думать, разбираешься в машинах?

— Да, более или менее, — кивнул Джастин. Пусть ему уже больше года не приходилось заниматься винтами, котлами, валами и конденсаторами, он все же по-прежнему считал себя инженером. Хотя, конечно, сомнения появлялись. Мог ли человек, прошедший испытание в Великом Лесу и связанный с друидой — возможно, сам ставший друидом, — остаться инженером?

Стоило ему вспомнить о Дайале, как его захлестнула волна печали. Немногим более чем за год он фактически дважды отправлялся в изгнание — сначала с Отшельничьего, потом из Наклоса. Однако в Найлан — если не считать желания повстречаться с Гуннаром, Элизабет и родителями — его уже не тянуло. Что мог он сказать Алтаре или Совету? То, что, по мнению Древних, все их усилия по насаждению гармонии не менее вредоносны, чем действия Фэрхэвена?

Кто его станет слушать? Кто ему поверит? Даже при том, что солгать он бы просто-напросто не смог!

Очередная волна прокатилась по полубаку, что, впрочем, ничуть не помешало двум матросам сматывать канаты, в то время как еще один ловко взбирался на грот-мачту.

Джастин направился под мостик, в тесную кают-компанию, обстановку которой составляли два привинченных к полу коротких стола и лавки без спинок. В выемках столешниц помещались глубокие корзинки с едой.

На завтрак подали сушеные фрукты, галеты и чай, расплескивавшийся из чайника с каждым креном «Ниессы». Джастин, втиснувшись между лавкой и переборкой, пристроился в уголке.

За другим столом сидели двое матросов. Третий помощник, спустившись в кают-компанию, занял место напротив пассажира.

— Похоже, Джастин, волнение тебя не тревожит, — заметил он.

— Погода не такая уж плохая, — отозвался инженер-друид. — Мне нужно лишь не забывать об осторожности, когда разгуливаю по палубе.

Нешуточно боясь за свои зубы, Джастин сунул жесткую галету в чай.

— Вот что значит чародей! — добродушно усмехнулся офицер. — Мигом смекнул, как можно сладить с выпечкой нашего кока.

Ябруш оказался солоноватым, да еще и попахивал дымом.

— Чуть задует бриз, капитан велит ставить все паруса. Старина знает толк в ветрах и не любит понапрасну запускать машину, — пробормотал помощник.

Джастин слегка улыбнулся. Ему нравилось плыть на «Ниессе».