Война и общество. Факторный анализ исторического процесса. История Востока

2.1. ДРЕВНИЙ ШУМЕР

В VII тысячелетии до н. э. междуречье Тигра и Евфрата к югу от 34 параллели было почти необитаемой страной болот и пустынь. Освоение этих земель началось в середине VI тысячелетия созданием первых оросительных систем в районе теперешней Самарры, а к концу этого тысячелетия поселения земледельцев уже достигли берегов Персидского залива. В этот период искусственное орошение ограничивалось обваловыванием небольших затухающих протоков и созданием миниатюрных бассейновых систем, «искусственных лиманов», – такие сооружения могли быть созданы силами деревенской общины[178]. Размеры деревень были небольшими, порядка 3 га; центром деревни было святилище общинного бога, где хранились запасы зерна[179]. Первые поселенцы, по-видимому, испытывали трудности адаптации из-за зараженности болотистой местности малярией, однако все неудобства искупались удивительным плодородием почв: каждое посеянное зерно давало 60 зерен, и урожайность составляла 12 ц/га, при этом собирали два урожая в год[180]. Тем не менее темпы заселения Двуречья оставались невысокими до тех пор, пока во второй половине IV тысячелетия шумеры не научились строить магистральные каналы длиной в десятки километров[181]. В это время появились медные топоры и лопаты, облегчившие создание ирригационных систем, гончарный круг обеспечил население дешевой керамикой для хранения зерна, плуг резко увеличил производительность труда при вспашке[182]. При плужном земледелии основные сельскохозяйственные работы выполняют мужчины, и это обстоятельство определило патриархальный характер шумерской большой семьи, так называемого «дома»[183].

Ирригационная революция IV тысячелетия привела к быстрому росту населения, проявившемуся прежде всего в увеличении числа и размеров поселений.

В начале III тысячелетия рост городков и городов намного обогнал рост деревень; это указывает на то, что в деревнях появилось излишнее население, которое в поисках работы мигрировало в города. Каждый шумерский город был центром «номового государства», разросшейся общины поселенцев. Общинные святилища превратились в большие храмы, остававшиеся центрами жизни города-государства, и государство сохраняло характер храмовой общины; жрецы храма были одновременно руководителями общины. Главы «домов» участвовали в народном собрании, которое выбирало жрецов-правителей («эн», «энси», «ишшиаккум») и других должностных лиц; самые богатые и знатные из общинников входили в совет старейшин[184].

Табл. 1. Рост поселений в Древнем Двуречье[185]

Храм владел значительной частью земель общины и в больших масштабах вел собственное хозяйство. Согласно источникам, относящимся к XXIV в., земли храма обрабатывали «рабочие отряды», состоявшие в основном из разорившихся общинников; лишившись своей земли, эти крестьяне уже не допускались в народное собрание и считались «людьми храма». Рабочие отряды (эрен) получали от храма быков, плуги и посевное зерно, всю продукцию сдавали в храмовые амбары. В качестве оплаты за труд рабочие получали хлебные выдачи и иногда – маленькие земельные наделы[186]. Храм содержал работавших на общину ремесленников, рыбаков и торговцев. Продукция, произведенная в храмовом хозяйстве, составляла продовольственный запас общины, расходовалась на жертвоприношения, пиршества, на содержание жрецов и должностных лиц. Храм оказывал помощь обедневшим общинникам, в частности предлагал им льготные условия аренды своих земель. Храмовое хозяйство составляло, таким образом, общинный или государственный сектор экономики. Остальная часть земли принадлежала большим семьям («домам») общинников; эти семейные участки могли продаваться, хотя для продажи требовалось согласие общины[187].

Ирригационная революция, резкое увеличение плотности населения и усложнение хозяйственной жизни требовали создания новых способов коммуникации. В конце IV тысячелетия для передачи слов и понятий стали использовать иероглифы, которые, постепенно упрощаясь, превратились к середине III тысячелетия в клинописные знаки. Таким образом появилась письменность; это было фундаментальное открытие, сделавшее возможным создание сложного государственного аппарата, системы учета и контроля, давшее толчок развитию торговли и частнособственнических отношений. Письменность стала последним компонентом, завершившим формирование цивилизационного комплекса шумерских городов-государств; цивилизация Шумера теперь намного превосходила своим культурным и экономическим потенциалом окружавшие ее общества примитивных земледельцев, поэтому она стала для них источником культурных заимствований. Из Шумера стала распространяться диффузионная волна, элементами которой были ирригационные системы, храмовое хозяйство, письменность и другие характерные черты шумерской цивилизации. Уже в первой половине III тысячелетия шумерское письмо стало использоваться восточными семитами, мигрировавшими из Аравийской степи на территорию центральной Месопотамии и жившими там (в частности, в Кише) вперемешку с шумерами. Эту письменность использовали в возникшем севернее семитском государстве Мари, социальное устройство которого было подобно шумерским храмовым общинам. В середине III тысячелетия в Сирии возникает город-государство Эбла с типичным дворцово-храмовым хозяйством и шумерской письменностью, которой передавались слова местного западносемитского языка; правитель его обозначался шумерской идеограммой «эн». Из Сирии шумерская культура распространялась далее, в Малую Азию и Палестину[188].

Тем временем в шумерском обществе продолжались процессы, вызванные нарастанием демографического давления. Начиная с XXVI в. появляются сведения о растущем расслоении общества, о появлении знати, владевшей поместьями в сотни гектар и занимавшей высшие общинные должности[189]. Крупные землевладельцы за бесценок скупали земли общинников, покупали детей у голодающих бедняков. Сила богатства была такова, что за убийство можно было откупиться подарком[190]. Появилось рабство, в хозяйствах храма и частных лиц было занято много рабынь, нгеме. Нет сомнения, что общество Двуречья середины III тысячелетия было основано на появившейся внутри общины частной собственности, поэтому в соответствии с предлагаемой Л. С. Васильевым терминологией мы будем называть его частнособственническим обществом[191]. Общинная знать, опиравшаяся на свои богатства, выступает в этом контексте как олигархия крупных собственников, хотя, конечно, необходимо учитывать своеобразие общинных традиций, при которых понятия власть и собственность были тесно связаны[192].

Углубление социальной дифференциации свидетельствовало о повышении демографического давления. К середине III тысячелетия основные массивы плодородных земель были уже освоены, и дальнейший рост населения должен был привести к кризису[193]. Столкновения из-за земли привели к большим переменам в отношениях государств Двуречья: города окружаются стенами, начинается эпоха больших войн. Из письменных источников известно, что войны становятся ежегодными, что появляется традиция воевать в определенное время года. Военные действия отличались большим ожесточением, пленных мужчин, как правило, убивали, этой же участи подвергались малолетние дети, женщин и подростков обращали в рабов[194].

Военная техника того времени была уже достаточно сложной. К середине III тысячелетия относится появление первых колесниц – тяжелых двуосных повозок, в которые запрягали ослов-эквидов. Колесничные воины были вооружены дротиками и копьями, из защитного вооружения имелись медные шлемы и толстые войлочные плащи, обшитые медными бляхами. Колесничих поддерживали отряды одетых в войлочные плащи и шлемы копейщиков, которые, судя по одинаковому вооружению, были наемниками на службе у храмов. Толпа простых ополченцев-общинников шла в отдалении за тяжелой пехотой, они были вооружены только пращами и кинжалами, и некоторые из них не имели даже одежды[195].

Войны увеличивали значение военных предводителей, на время войны жрец-правитель иногда получал чрезвычайные полномочия и титул лугаля. Войско первоначально имело характер ополчения; затем, с углублением социального расслоения, оно стало набираться преимущественно из «мужчин одной головы», это были дружинники, снаряжавшиеся за счет храма. В состав храмовой дружины входили многие бедняки; они шли воевать, надеясь на добычу. Военный предводитель в силу своего положения был вынужден поддерживать требования своих воинов, обеспечивать их хлебом и снаряжением; это можно было сделать лишь путем полного подчинения лугалю храмового хозяйства и обращения всех его ресурсов на нужды войны. Знать, занимавшая должности в храмах и владевшая значительной частью храмовых доходов, противилась действиям лугаля, таким образом, в условиях высокого демографического давления начиналась борьба за ресурсы, назревал конфликт между знатью и пользующимися поддержкой народа военными вождями[196]. Как известно, конфликт такого рода был типичен для государств Древнего мира, в особенности для Ассирии, Греции и Рима. «Полководец, получающий единоличную власть по воле народных масс и через голову других традиционных общинных институтов (совета старейшин, сената, булэ, эфоров и т. д.), – фигура в истории древности отнюдь не случайная, – указывает В. А. Якобсон. – Именно так возникали греческие тирании, постоянные диктатуры, а затем и принципат в Риме. Можно также упомянуть попытки государственных переворотов в Спарте. Вполне допустимо предположить, что таков же был механизм возникновения царской власти в городах-государствах Месопотамии…»[197]. «Царь старается – как греческий тиран – обеспечить себе симпатии крестьян и мелких горожан», – писал Макс Вебер[198].

Изучение всех деталей борьбы затруднено фрагментарностью имеющихся источников. Известно, что в XXV в. самыми сильными из правителей Двуречья были энси города Лагаша; они вели успешные войны и часто принимали титул лугаля. Энси Ур-Нанше прославился строительством каналов, плотин и храмов, он построил огромные хлебные склады для общинных запасов продовольствия – «дом провианта»; Ур-Нанше изображали на рельефах как строителя, с корзиной кирпичей в руках[199]. Ирригационные работы и создание продовольственных запасов были мерами, направленными на решение продовольственной проблемы; очевидно, в этот период уже существовала нехватка хлеба. Ур-Нанше был настолько популярен в народе, что после его правления должность энси, оставаясь формально выборной, фактически наследовалась в рамках одного рода. Энси Энметена, правивший в середине XX-IV столетия, стал известен благодаря первому зафиксированному в источниках «освобождению» («ама-р-ги»). Эта реформа, иначе называвшаяся «справедливость», включала в себя отмену долгов, освобождение долговых рабов и возвращение прежним владельцам проданных за долги земель[200]. Социальный смысл «освобождения» не вызывает сомнений – это было мероприятие, проведенное в интересах простых людей и в ущерб знати; его целью было повышение уровня жизни народа путем перераспределения собственности. Проведение «освобождения» в дальнейшем стало традицией, и оно проводилось относительно регулярно (при Хаммурапи – раз в семь лет).

Как отмечалось выше, демографическое давление можно оценить, зная потребление пищи на душу населения. Для конца XXIV столетия (2318 – 2312 гг. до н. э.) известны нормы выдачи натуральной оплаты храмовым рабочим, эти нормы составляли 36 сила (примерно 36 литров) ячменя в месяц для рабочих низкой квалификации – безразлично, мужчин или женщин, дети-подростки получали треть этой нормы[201]. Если семья рабочего имела двоих детей (в том числе одно подростка), то на человека приходилось 156 кг зерна в год, если она имела одного ребенка – 179 кг. Минимальная норма потребления для стран Ближнего Востока составляет около 200 кг зерна в год[202] – таким образом, потребление неквалифицированных работников находилось намного ниже минимальной потребительской нормы. Это обстоятельство говорит о том, что демографическое давление в рассматриваемый период было достаточно высоким.

Наследники Энметены Энентарзи и Лугальанда полностью подчинили себе храмовое хозяйство Лагаша. Наступление военной монархии вызвало отпор знати; в 2318 г. Лугальанда был отстранен от власти, и новым энси стал Уруингимна. Уруингимна ослабил контроль за храмами, но, не желая выступать против народа, еще раз объявил об «освобождении»[203]. Затем начались длительные войны, в ходе которых Лагаш и многие другие города Двуречья были подчинены правителем Уммы Лугальзагеси. Новый правитель, провозгласивший себя «лугалем Страны», возглавил конфедерацию городов, в которых продолжали править местные вожди, энси. Среди других городов Лугальзагеси подчинил и Киш, однако затем в этом городе началась какая-то смута, и власть захватил никому не известный простолюдин из местных семитов, настоящее имя которого не сохранилось, но который, став через несколько лет правителем Двуречья, присвоил себе имя Саргон – «истинный царь». И. М. Дьяконов утверждает, что Саргон «пришел к власти, по-видимому, на волне какого-то движения масс»[204]. Став правителем Киша, Саргон выступил против Лугальзагеси и – к удивлению историков – разгромил объединенное войско Шумера; в этой кровавой битве погибли или были захвачены в плен пятьдесят энси, взятый в плен Лугальзагеси был казнен. Последующие годы стали свидетелями новых ошеломляющих побед, когда войско Саргона, разгромив противника в «34 сражениях», достигло сначала «Верхнего» (Средиземного) моря, а затем «Нижнего» моря (Персидского залива)[205].

* * *

Анализируя события первого периода истории Двуречья, можно сделать вывод, что многие процессы этой эпохи могут быть объяснены как результат действия трех факторов: демографического, технологического и географического. Благоприятные условия природной среды и появление ирригационной технологии обусловили резкое расширение экологической ниши Двуречья и сделали возможным быстрый рост численности населения. Затем на сцену вышел демографический фактор, рост населения привел к его уплотнению, появлению больших селений и первых городов, усилению межличностных связей, социальной дифференциации. Нехватка земли, по-видимому, была ведущим обстоятельством, приведшим к утверждению частной собственности на землю. Появление письменности и колесного транспорта способствовало созданию сложного храмового хозяйства. В конечном счете в соответствии с теорией Р. Карнейро начались войны между общинами, которые потребовали создания эффективной системы управления во главе с лугалем, – эти явления отражают процесс становления раннего шумерского государства.

Анализ в рамках демографически-структурной теории показывает, что период с середины IV тысячелетия до XXVI в. до н. э. можно квалифицировать как фазу роста. В этот период мы наблюдаем такие характерные черты этой фазы, как наличие свободных земель, удобных для возделывания, быстрый рост населения, рост посевных площадей, относительно высокий уровень потребления, строительство новых поселений, относительно ограниченное развитие городов, относительно ограниченное развитие ремесел, незначительное развитие аренды, незначительное развитие ростовщичества.

Большая продолжительность этого периода объясняется тем, что это был период первоначальной колонизации, когда заполнение экологической ниши началось практически с нуля. Для следующего периода, с начала XXVI до конца XXIV вв. до н. э., можно констатировать наличие признаков фазы Сжатия: отсутствие доступных крестьянам свободных земель; крестьянское малоземелье; разорение крестьян-собственников; рост задолженности крестьян и распространение ростовщичества; распространение аренды; рост крупного землевладения; уход части разоренных крестьян в города; попытки малоземельных и безземельных крестьян заработать на жизнь работой по найму, ремеслом или мелкой торговлей; быстрый рост городов; развитие ремесел и торговли; рост числа безработных и нищих; попытки проведения социальных реформ, направленных на облегчение положения народа; тенденция к увеличению централизации и установлению этатистской монархии; попытки увеличения продуктивности земель; попытки расширить территорию путем завоеваний; обострение борьбы за ресурсы между государством, элитой и народом; выступления оппозиционных государству фракций элиты.

Все эти явления находят свое объяснения в рамках демографически-структурной теории. Со своей стороны, диффузионистская теория позволяет объяснить процесс распространения культурных достижений шумеров и появление городов-государств на севере Двуречья и в Сирии.

Однако необходимо отметить и явления, не получающие прямого объяснения в рамках трехфакторной модели. К таким явлениям относится прежде всего храмовая форма городов-государств, наличие огромного храмового хозяйства. Для объяснения этого феномена необходимо обратиться к более частным теориям, прежде всего к теории «ирригационного государства» К. Витфогеля[206].

Храмовое хозяйство первоначально представляло собой общественный сектор экономики, но с наступлением Сжатия храмовые должности в значительной степени приватизировались и появилась храмовая знать, распоряжавшаяся богатствами храмов в своекорыстных целях. Одновременно распространилась частная собственность, и частнособственнические отношения заняли доминирующее положение в жизни городов-государств. Дальнейшее нарастание Сжатия привело к установлению в некоторых из этих государств (в частности, в Лагаше) этатистской монархии, пытавшейся регулировать общественные отношения и облегчить положение простого народа. Другим следствием Сжатия стали ожесточенные войны, которые в конечном счете привели к созданию единого государства. Однако в ход событий неожиданно вмешался военно-технических фактор – первая военная революция.

2.2. ПЕРВАЯ ВОЕННАЯ РЕВОЛЮЦИЯ: СОЗДАНИЕ СЕМИТСКОГО ЛУКА

Секрет побед воцарившегося в 2316 г. Саргона заключался в произошедшей в этот период первой военной революции. Войско Саргона было не похоже на храмовые дружины предыдущего периода – на изображениях, оставшихся от того времени, нет ни колесниц, ни тяжеловооруженных дружинников. Царские воины были одеты лишь в короткие юбочки, но при этом они были вооружены новым оружием – большим и мощным луком. Более того, новый лук становится непременным оружием царей, он входит в число царских инсигний, и потомки Саргона гордо изображают себя в виде победоносных лучников. Луки, которые они держат в руках, имеют длину примерно 120 см и выгнуты вперед на концах; по мнению некоторых исследователей, эта форма указывает на то, что луки были составными, склеенными из разных пород дерева[207]. Однако остатки таких луков не сохранились и неизвестно, какие материалы использовались при их изготовлении. В любом случае быстрые и радикальные перемены в военном деле не оставляют сомнения в том, что новый лук и был тем фундаментальным открытием, которое вызвало волну завоеваний и создание первой мировой державы – царства Саргонидов[208].

Судя по тому что изображения наиболее совершенных луков нового типа дошли до нас из семитского города Мари, эти луки были изобретением семитов (которые жили также на родине Саргона, в Кише). Некоторые исследователи рассматривают завоевание Шумера Саргоном в контексте покорения шумеров семитами. Семиты Киша происходили от пастушеских племен, и, по-видимому, среди воинов Саргона было много степных семитов, превосходивших земледельцев-шумеров в отношении физических качеств и родовой солидарности (асабии). Саргон утвердил свою столицу в новопостроенном городе Аккаде и основал новую, семитскую, царскую династию. Восточносемитский (аккадский) язык стал широко использоваться при дворе и в официальной переписке. Однако в целом эти события нельзя рассматривать как варварское завоевание: прошло уже несколько веков, как восточные семиты восприняли достижения шумерской цивилизации, и социальный синтез происходил в достаточно мягких формах[209].

Социальный строй нового царства был предопределен обстоятельствами его возникновения. С одной стороны, в Шумере уже складывалась этатистская военная монархия, и в процессе социального синтеза Саргон перенимал местные традиции, восходящие к Ур-Нанше и Энметене. С другой стороны, лук был массовым, демократическим оружием, которое позволяло одерживать победы над состоявшими из знати отрядами колесничих, – это обстоятельство способствовало упадку аристократии и возвышению простонародья. Известно, что Саргон иногда обсуждал важные вопросы со своими воинами, как с народным собранием, но со временем военные победы создали культ царской власти и способствовали становлению неограниченной монархии. Народное ополчение было частично заменено постоянным войском, находившимся на содержании царя. В источниках сохранились сведения о создании Саргоном корпуса из 5400 воинов, которые «ежедневно ели перед ним свой хлеб»[210].

Создание постоянной армии – как во времена европейской военной революции XVII в. – потребовало больших средств. В поисках средств Саргон стремился осуществить старые притязания военных вождей – завладеть храмами, в которых бесконтрольно распоряжалась знать. Царь назначал на должности энси «сынов Аккада», т. е. своих сторонников-семитов, вероятно, незнатного происхождения. В результате шумерская общинная знать восстала: в конце правления Саргона «все старейшины Страны возмутились против него и осадили его в Аккаде. Но Саргон вышел из города, нанес им поражение, учинил им разгром»[211]. К этому времени относятся сведения о голоде[212]. При сыне Саргона, Римуше, произошло новое восстание (около 2260 г.), оно приняло характер большой гражданской войны, южные области Двуречья подверглись жестокому опустошению, были разрушены многие города, в том числе Ур и Умма. Большая часть знати была физически уничтожена, хроника говорит, что «5600 сильных мужей были выведены на истребление»[213]. Однако знать продолжала составлять заговоры, которые стоили жизни и Римушу, и его приемнику Маништушу. После смерти Маништушу в 2236 г. произошло новое восстание, подавленное царем Нарам-Суэном (2236-2000 гг. до н. э.)[214]. Нарам-Суэн завоевал Сирию и Элам, разгромил восточных «варваров» и в завершение побед провозгласил себя «царем четырех стран света» и «богом Аккада». Писцы ставили над именем царя знак бога и заканчивали свои докладные стандартной формулой: «Бог Нарам-Суэн могучий – это я, такой-то, писец, твой раб»[215].

Волна завоеваний Саргонидов привела к распространению на Ближнем Востоке аккадского культурного круга. Ведущим его элементом был аккадский лук, который был быстро взят на вооружение окружающими Шумер народами. Хорошо известен, например, рельеф XXIII в., на котором аккадский лук изображен в руках врага Нарам-Суэна, царя горцев Загроса Анубанини[216]. Вслед за оружием распространялись и другие культурные элементы. Элам, некоторое время входивший в состав царства Саргонидов, принял в качестве государственного аккадский язык и стал поклоняться (наряду с местными) аккадским богам. В Эбле, разрушенной Нарам-Суэном и потом восстановленной, тоже утвердился аккадский язык. Аккадскую клинопись для своего языка приняли племена хурритов, обитавшие в это время в северной Месопотамии и на Армянском нагорье[217].

* * *

Анализируя события, связанные с рождением империи Саргона Великого, необходимо отметить сложное, пересекающееся воздействие двух ведущих факторов, демографического и технологического. В третьей четверти XXIV в. экономика Двуречья находилась в фазе Сжатия, которое проявлялось, в частности, в войнах за плодородные земли, в социальных реформах Энметены, в становлении этатистской монархии в Лаггаше. В 2310-х гг. в ход событий неожиданно вмешался технологический фактор, появление мощного семитского лука. С помощью новых луков семиты из Киша во главе с Саргоном овладевают Шумером; в соответствии с диффузионистской теорией начинается процесс социального синтеза, во время которого Саргон перенимает этатистские традиции Лагаша. Технологический фактор движет события в том же направлении. Саргон создает вооруженную луками постоянную армию, находящуюся на содержании государства; в соответствии с теорией военной революции это приводит к трансформации структуры и к становлению этатистской монархии (такую трансформацию мы обозначаем АВ). Знать оказывает сопротивление, которое принимает масштабы гражданской войны. Эта война провоцирует давно назревавший экосоциальный кризис и вызывает демографическую катастрофу (около 2260 г., в правление Римуша).

В соответствии с демографически-структурной теорией экосоциальный кризис привел к уничтожению значительной части храмовой и землевладельческой элиты и к окончательному утверждению этатистской монархии Саргонидов. С другой стороны, в соответствии с диффузионистской теорией появление семитского лука и создание постоянной армии вызвало волну завоеваний, распространившуюся за пределы Двуречья и обусловившую формирование нового, аккадского, культурного круга.

2.3. ИМПЕРИЯ САРГОНИДОВ

В конечном счете восстания, войны и революции ознаменовали рождение первой военной монархии Двуречья – империи Саргонидов. И. М. Дьяконов видел историческую задачу империи в том, чтобы, во-первых, обеспечить согласованное действие ирригационных систем и прекращение войн между общинами и, во-вторых, обеспечить ликвидацию зависимости как храмовых хозяйств, так и рядовых общинников от аристократических родов[218]. Царям удалось подчинить храмы и создать из храмовых хозяйств обширный государственный сектор экономики. Храмам принадлежало около половины посевных площадей, и цари продолжали в массовых масштабах скупать земли[219]. «Покупки» производились после подавления восстаний, и цена была столь низкой, что историки предполагают их принудительный характер, – по-видимому, это была массовая конфискация земель у разгромленной знати. Однако то обстоятельство, что цари не решались проводить открытую конфискацию, свидетельствует об их уважении к собственности и о том, что землевладельческая аристократия отчасти сохраняла свое влияние. Знать по традиции занимала часть общинных и храмовых должностей, и лишь на некоторые из них Саргонидам удалось внедрить своих ставленников[220]. Постоянная борьба между царем и знатью проявилась в двойственности литературной традиции: в то время как одни источники воспевают Саргона и Нарам-Суэна, другие (несомненно, связанные со жречеством) обвиняют их в осквернении храмов[221].

Обожествление Нарам-Суэна (2236-2200 гг. до н. э.) стало высшим проявлением могущества этатистской монархии, жрецы и чиновники называли себя «рабами» царя, контроль за храмами становился все более действенным[222]. После катастрофы времен Римуша пришел период восстановления. Цари Маништушу и Нарам-Суэн оказывали большое внимание ирригации, восстанавливали и строили храмы[223]. Однако после некоторого перерыва вновь появились сведения о разорении общинников, о продаже детей в рабство и о скупке земель знатью – по-видимому, Саргонидам не удалось остановить процессы социальной дифференциации[224]. Источники сообщают о голоде в правление Нарам-Суэна[225]. Сохранились сведения о нормах довольствия рабочих в царско-храмовых хозяйствах в период правления Саргонидов. Большинство рабочих-мужчин получали 60 сила (примерно 60 литров) ячменя в месяц, женщины получали 30 сила, и подростки – в среднем 15 сила[226]. Можно подсчитать, что семья с одним ребенком-подростком и одним малышом при такой оплате имела бы 195 кг ячменя в год на душу. Таким образом, потребление основной массы рабочих было близко к минимальной норме (200 кг) – это говорит о том, что уже в конце XXIII в. демографическое давление снова повысилось и достигло уровня Сжатия.

Осложнилась и военная ситуация: с северо-востока начались вторжения пастушеских племен, кутиев. За столетия, прошедшие со времен появления аккадского лука, он получил широкое распространение на Ближнем Востоке, и империя уже не обладала военно-техническим превосходством над соседями. С другой стороны, за века, прошедшие со времен семитского завоевания, асабия империи должна была ослабеть, и во всяком случае в физическом и психологическом отношении воины Саргонидов уступали пастушеским племенам, жившим в условиях жестокого естественного отбора. Преемник Нарам-Суэна Шаркалишарри двадцать лет сражался с кутиями и эламитами; ему случалось терпеть поражения, и он уже не называл себя богом. После смерти Шаркалишарри в стране снова начались междоусобицы, о причинах которых мы ничего не знаем, возможно, храмовая знать снова восстала против монархии. Как бы то ни было, смута привела к военной катастрофе; около 2176 г. вторгшиеся варвары окончательно овладели Двуречьем. Вторжение кутиев принесло с собой демографическую катастрофу, обширные области были опустошены варварами, многие города (в том числе Ур и Урук) превратились в руины[227].

* * *

Анализируя данные о периоде правления Саргонидов с позиций трехфактороной модели, можно прийти к выводу, что гражданская война в правление Римуша (около 2260 г.) принесла с собой демографическую катастрофу, после которой начался новый демографический цикл. В отличие от первого цикла второй цикл проходил в условиях существования этатистской монархии. Период роста ознаменован обширными строительными работами при Маништушу и Нарам-Суэне, однако затем снова появляются признаки Сжатия: упоминания о голоде, низкий уровень потребления, разорение крестьян-собственников, рост ростовщичества, распространение долгового рабства, рост городов, внешние войны с целью приобретения новых земель. Второй демографический цикл продолжался около столетия и завершился новыми смутами и нашествием кутиев в 2170-х гг. Остается неясным, за счет чего кутии одержали победу; возможно, что в ходе нового экосоциального кризиса они выступили в качестве союзников одной из борющихся сил.

2.4. ШУМЕР ПРИ III ДИНАСТИИ УРА

Хроника говорит, что вожди кутиев «не знали, как управляться законами»[228], поэтому они поручили управление местным чиновникам. Некоторые уцелевшие города, например Лагаш, стали фактически самоуправляемыми, и в них возродились порядки, существовавшие до Саргона. Как в старые времена, народное собрание Лагаша выбирало местного энси, который правил вместе с советом старейшин; энси уже не руководили хозяйством храма, в котором заправляла местная знать[229]. Правление энси Гудеа (вторая половина XXII в.) было отмечено восстановлением хозяйственной жизни и строительством новых храмов. По-видимому, численность населения постепенно росла, поднялись из развалин Ур и Урук, общины Двуречья накапливали силы для борьбы с кутиями. С другой стороны, в соответствии с теорией Ибн Халдуна адаптация к благополучной жизни в завоеванном Двуречье должна была ослабить асабию кутиев и уменьшить их военный потенциал. Как бы то ни было, в 2109 г. в Уруке вспыхнуло восстание, во главе которого встал человек из народа, вялильщик рыбы Утухенгаль; войско восставших одержало легкую победу, кутии бежали в горы Загроса. Утухенгаль, ставший народным героем, вскоре погиб в результате несчастного случая, и царем стал его сподвижник Ур-Намму, восстановивший «царство Шумера и Аккада» и основавший III династию Ура[230].

Цари III династии Ура в политическом отношении считали себя прямыми приемниками Саргонидов. Им удалось довести до конца борьбу с общинной знатью, сломленной Саргонидами и не успевшей снова набрать силу при господстве варваров. Храмовые хозяйства прочно вошли в состав государственного сектора; энси окончательно превратились в назначаемых и сменяемых царем чиновников, получающих фиксированную плату[231]. Огромные государственно-храмовые хозяйства владели почти всей землей, крестьяне большей частью влились в состав рабочих отрядов и получали за работу продуктовые пайки. Рабочие отряды строили дома и каналы, перевозили грузы, ловили рыбу, работали в мастерских[232]. Наименьшей производственной единицей в полеводстве был отряд из 4 человек во главе с пахарем, энгаром; такой отряд обслуживал большой плуг, в который впрягали 6 волов. Плуг был совмещен с сеялкой и мог за сельскохозяйственный сезон обработать 40–50 га пашни, причем вспашка производилась три раза; естественно, что такие плуги могли применяться лишь в крупных хозяйствах[233]. Отряды (эрен) были прикреплены к определенному хозяйству, но при необходимости могли перебрасываться в другие места[234].

Ремесло и торговля были монополией государственного хозяйства, существовали большие государственные мануфактуры, например в мукомольне местечка Сагуб постоянно работало более 300 человек. Все произведенные работы, все выращенное и доставленное фиксировалось в учетных документах, архивы того времени представляют собой свидетельство того, какое огромное значение играет письменность в создании нового бюрократического государства. Все поля были обмерены, и результаты обмеров с указанием количества посевного зерна и урожайности сведены в кадастры[238]. Самый маленький расход, вплоть до выдачи двух голубей к столу царицы или туши сдохшего барана на корм собакам, фиксировался документом на глиняной плитке и закреплялся печатями ответственного чиновника и государственного контролера. Существовала сложная система перекрестного контроля деятельности каждого чиновника[239]. Чиновники получали натуральное довольствие, в некоторых случаях это был урожай с небольшого (до 4 га) участка земли, обрабатываемого храмовыми рабочими, однако чиновники не распоряжались на этих участках и не имели на них никаких прав. Жрецы находились на положении царских служащих[240].

Цари III династии Ура уделяли чрезвычайно большое внимание ирригации. Ур-Намму оставил длинное описание построенных и восстановленных им каналов – единственный документ такого рода в Шумере, плод долгой работы по устроению страны[241]. Сильная власть обеспечила индивидуальную безопасность и позволила создавать неукрепленные поселения вдалеке от административных центров, благодаря этому были освоены новые земли[242]. Символом достигнутых Ур-Намму успехов стал колоссальный зиккурат в Уре, законченный при его сыне Шульги. Следуя примеру Нарам-Суэна, Шульги провозгласил себя богом, мужем богини Иштар; по обычаю в праздник Нового года царь поднимался на вершину зиккурата, чтобы вступить с Иштар в «священный брак»[243]. Преемники Шульги также объявляли себя богами. К периоду III династии Ура относится оформление монархической традиции – в это время было создано учение о божественной, единой и вечной царственности, «нам-лугала», возникшей в начале времен и передававшейся от одного царя к другому без перерыва, из века в век. Документальным подтверждением этой теории должен был стать «Царский список», составленный при царе Ур-Намму, – первая «официальная история» Двуречья[244].

Государственный сектор полностью преобладал в жизни общества, но тем не менее сохранялся и частный сектор. Вне храма по-прежнему существовала община, однако о ее жизни сохранилось мало известий. Шульги, по-видимому, пытался вообще ликвидировать всякие следы общинного самоуправления; все сколько-нибудь существенные дела решали царские чиновники[245]. Как и прежде, общинники не платили определенных налогов, но приносили «дары» храмам и отбывали месячную трудовую повинность, по большей части на ремонте оросительных систем[246]. Чтобы остановить социальную дифференциацию в общине, цари запретили куплю-продажу земли и время от времени вновь объявляли о «справедливости» – об отмене долгов и освобождении долговых рабов[247]. В целях государственно-правового регулирования был создан древнейший в мире юридический кодекс – законы Ур-Намму «Ур-Намму, – говорит этот кодекс, – установил справедливость в Стране, воистину он изгнал зло, насилие и раздор… Бедняк не был отдаваем во власть богатого»[248]. Сохранились многочисленные известия о судебных процессах, на которых порабощенные бедняки пытались отстоять свою свободу[249].

Тем не менее разорение крестьян продолжалось, об этом свидетельствует стремление многих крестьян получить работу в храме и многочисленные упоминания о продаже родителями своих детей в рабство. Цена на рабов была как никогда низкой: раб стоил 9 сиклей серебра, рабыня стоила вдвое меньше[250]; как видно из рис. 2, такие цены характерны для периодов Сжатия. Низкие нормы довольствия храмовых работников – те же, что и во времена Саргонидов – также говорят о дешевизне рабочей силы, что является одним из основных признаков Сжатия. Следует отметить, что при III династии в храмовых хозяйствах была сосредоточена основная масса трудового люда, и, стало быть, все эти люди получали пропитание на уровне голодного минимума. Общинники, нанимавшиеся в храмовые хозяйства на сезонные работы, получали в 3 раза больше, чем гуруши, 6 сила (3,7 кг) в день, однако при постоянном найме плата снижалась до обычной оплаты гурушей[251]. Для сравнения можно отметить, что в Европе в период Сжатия в начале XVII в. на дневную плату можно было купить 3,5-4 кг зерна[252].

Государство III династии Ура погибло в результате нашествия амореев и эламитов около 2003 г. до н. э. Так же как и двести лет назад, привыкшие к мирной жизни земледельцы не смогли оказать сопротивления закаленным суровым естественным отбором пастухам из степей. Нашествие означало демографическую катастрофу: Двуречье подверглось жестокому опустошению, города обратились в развалины. «Людьми, а не черепками покрыта окрестность; стены зияют, ворота и дороги завалены телами», – повествует «Плачь о гибели Ура». Ирригационные каналы были разрушены, страна запустела: «Мои поля, с которых изгнана мотыга, выращивают нечистые сорные травы; моя равнина, где веселились и пировали, воистину высохла, как печь»[253].

* * *

Анализируя период с 2170-х гг. до конца XXI в. до н. э. с точки зрения трехфакторной теории, можно сделать вывод, что эта эпоха представляет собой третий демографический цикл истории Двуречья. После завоевания начался период социального синтеза, который происходил с преобладанием шумерских культурных традиций, – как видно из хроник, варвары ограничились получением дани, не вмешиваясь в управление городами Двуречья. Однако остается неясным, почему города Двуречья не сохранили монархической формы правления, а вернулись к древним порядкам – к самоуправляемым храмовым общинам. Эта реверсия означала трансформацию структуры, переход от этатистской монархии к частнособственническому обществу. Таким образом, в соответствии с нашей системой обозначений итогом предыдущего (саргонидского) цикла была нетипичная трансформация структуры типа ВА^с (верхний индекс «с» означает результат завоевания), а весь цикл имел вид АВА^C.

Как бы то ни было, во второй половине XXII столетия начался период роста, он ознаменован строительной деятельностью Гудеа и восстановлением разрушенных кутиями городов. Уже к концу XXII в. демографическое давление повысилось и начавшееся Сжатие вызвало народное восстание. Асабия кутиев к этому времени, видимо, заметно ослабла, и они бежали почти без борьбы. Восстание привело не только к изгнанию кутиев, но и к трансформации структуры, к социальной революции, отнявшей власть у общинной знати и восстановившей этатистскую монархию XXIII в. (трансформация типа А^CB).

Этот социальный переворот совершился без больших потрясений, что можно объяснить воздействием уже сформировавшейся монархической традиции; после изгнания кутиев возврат к традиционной монархии выглядел вполне естественным. Демографический цикл продолжался в условиях новых социально-экономических отношений. III династия Ура проводила широкомасштабные мероприятия, направленные на понижение давления, обеспечение народа землей и хлебом (сюда относятся не только ирригационные работы, но и меры по социальной поддержке крестьянства), отмену долгов, запрет продажи земель и т. д. В целом государство III династии демонстрирует невиданный прежде уровень государственного регулирования и политической централизации; государственный сектор полностью преобладал в жизни страны – до такой степени, что Л. С. Васильев называет это государство «коммунистической казармой»[254]. До некоторой степени преобладание крупных хозяйств может объясняться технологическим фактором – использованием мощного плуга с запряжкой из шести быков (подобным образом использование трактора послужило стимулом для коллективизации).

Как бы то ни было, государственное регулирование в рамках этатистской монархии не смогло остановить Сжатия, в конце XXI в. мы наблюдаем такие характерные признаки этой фазы цикла, как низкий уровень потребления, дешевизну рабочей силы, развитие ростовщичества и его следствие – распространение долгового рабства. Третий демографический цикл истории Двуречья был прерван нашествием амореев, принесшим с собой новую демографическую катастрофу и восстановление частнособственнического строя под покровом слабой монархии. В итоге общая схема урского цикла выразилась формулой А^CBА^C.

2.5. СТАРОВАВИЛОНСКИЙ ПЕРИОД

Амореи заняли почти все Двуречье, за исключением юго-запада, где около столетия продолжало существовать небольшое царство Иссин – обломок погибшего государства III династии. На остальной территории Двуречья падение демографического давления вернуло к жизни картины прошлого в сочетании с новыми, привнесенными амореями, социальными формами. Масштабы нашествия были таковы, что изменился язык основной массы населения; в простонародном общении шумерский язык был вытеснен семитическим аккадским языком: на севере Двуречья, в Аккаде, издавна проживали семиты, и вторжение семитов-амореев дало аккадскому языку решающее преимущество над шумерским. Шумерский язык сохранился в качестве ученого языка писцовых школ – своеобразной «латыни» наступившего «средневековья»[255].

Амореи далеко не сразу овладели городами Двуречья; поначалу они продолжали жить в шатрах и кочевать по полям, быстро высыхающим из-за разрушения ирригационных систем. Многие из них нанимались воинами к мелким шумерским правителям и получали за это наделы, которые обрабатывали арендаторы из местного населения, – так что в конце концов само слово «аморей» стало синонимом наемника[256]. Затем вожди племен и наемники стали захватывать города и принимать титулы «царей», однако в отличие от прежних царей вожди амореев лишь требовали подати и не вникали в дела. В силу такого положения храмы и общины стали более самостоятельными, снова оживились народное собрание и совет старейшин. Многие храмы лежали в развалинах, царские чиновники разбежались, часть царской и храмовой земли была захвачена в собственность, оставшиеся земли сдавались в аренду начальникам рабочих отрядов, энси[257]. «Многочисленные государственные начальники… оказались в положении, когда им было не перед кем отчитываться, и, коль скоро они платили завоевателю известный побор, ничто не мешало им обращаться с доверенной их управлению частью государственного хозяйства, как со своей собственной», – пишет И. М. Дьяконов[258]. Храмовое хозяйство потеряло общественный характер, храмовые должности и должностные наделы продавались: «Доходные должности оказались в неподотчетном положении, ничем не отличающемся от собственности. Поэтому эти должности немедленно стали объектами купли-продажи»[259]. Л. С. Васильев называет этот процесс «приватизацией»[260].

Войны между аморейскими племенами долгое время препятствовали восстановлению хозяйства. В начале XIX в. в различных царствах были начаты работы по восстановлению ирригационных систем, но не успели они завершиться, как катастрофический разлив Тигра и Евфрата (около 1860 г.) привел к изменению русел рек и гибели большой части населения. Значительное строительство возобновилось лишь во второй половине XIX в., когда на юге Двуречья усилилось царство Ларса. Царям Ларсы удалось стабилизировать обстановку в подвластных им областях, и с этого времени начался рост городов. Разрушенный в 2003 г. Ур к этому времени был восстановлен и в конце XIX в. достиг прежней численности населения – около 50 тыс. человек. Появились многочисленные новые поселения в окрестностях города, правда, из-за многочисленных разбойников эти поселения приходилось укреплять каменными башнями, димту[261].

Следует отметить, что в период восстановления экономики ощущалась нехватка рабочей силы и заработная плата была относительно высокой; относящиеся к этому времени законы Эшнунны устанавливают месячную плату в 1 сикль серебра и 1 пан (60 сила) ячменя[262]. Учитывая, что 1 гур (300 сила) зерна стоил 1 сикль, получим размер дневной платы (при краткосрочном найме) в 12 сила (7,4 кг) – вдвое больше, чем при III династии. В сезон сбора урожая жнец получал 12 шеумов серебра в день; поскольку 1 шеум равен 1/180 сикля, то дневная плата в пересчете на зерно была равна 20 сила (12,4 кг). Дороговизна рабочей силы сказалась на цене рабов – раб стоил 20-30 сиклей серебра или 6-9 тыс. сила зерном, вдвое-втрое дороже, чем при III династии. Зафиксированная в законах Эшнунны цена на зерно оставалась той же, что и при III династии, однако известно, что в отдельные годы она падала втрое[263], – таким образом, уровень жизни в период восстановления экономики был относительно высоким.

Оживление хозяйственной деятельности в условиях отсутствия государственного регулирования привело к бурному развитию частного предпринимательства. Сохранившиеся документы тех времен говорят о ростовщиках и торговцах, оперирующих значительными капиталами, о землевладельцах, имеющих в собственности сотни гектар земли и десятки рабов[264]. Нормы процентной ставки составляли 20% при займе серебром и 33% при займе зерном, неоплатные должники отдавали в счет долга своих детей и поля. Рабство получило большое распространение, причем в отличие от предыдущего периода рабы уже не охранялись законом от хозяйского произвола, в ходу были кандалы и колодки[265].

Масштабы предпринимательской деятельности частных лиц, конечно, не могли идти в сравнение с масштабами деятельности храмов. Храмы, превратившиеся в огромные частные корпорации, владели обширными полями, содержали ремесленные мастерские, вели торговые операции, занимались ростовщичеством и, кроме того, получали десятину с местного населения. Особую роль играло храмовое ростовщичество, храмы выдавали займы под залог и в массовых масштабах обращали в рабов несостоятельных должников и их детей[266]. Доходы от многообразной деятельности храма распределялись между владельцами храмовых должностей, пребенд, в виде «платы» за исполнение своих обязанностей (в действительности эти обязанности исполняли нанятые заместители). Пребенды служили в качестве акций, по которым распределялась прибыль «компании»; они дробились на доли, продавались и перепродавались, служили объектом спекуляций[267]. Размах частного и корпоративного предпринимательства побуждает многих авторов говорить о «капиталистических предприятиях» и развитии «капитализма» в Двуречье[268]; таким образом, в условиях падения демографического давления произошел возврат к традициям частнособственнического общества.

В конце XIX в. наблюдается быстрый рост количества частноправовых документов, свидетельствующий как об экономическом росте, так и о прогрессирующем разорении общинников. От этого времени дошло великое множество писем бедных крестьян, просящих помощи у богачей или у царя; сообщается о скитающихся по дорогам толпах безработных и нищих[269].

В конце концов развитие частного сектора столкнулось с унаследованными от прошлого монархическими традициями. Как отмечалось выше, процесс перенимания варварами-завоевателями социальных и культурных традиций завоеванных стран является частью процесса социального синтеза. В роли восстановителя этих традиций выступил царь Ларсы Рим-Син (1822-1763 гг. до н. э.); подражая великим царям прошлого, он в 1801 г. объявил себя богом, а восемь лет спустя запретил продажу земель и ограничил ростовщические сделки[270]. Социальные реформы Рим-Сина были поддержаны вавилонским царем Хаммурапи (1792-1750 гг. до н. э.), который, взойдя на престол, объявил о «справедливости», т. е. об отмене долгов и освобождении долговых рабов. В 1762 г. Хаммурапи овладел Ларсой и объединил Двуречье. По-видимому, большая часть земель крупных собственников была взята в царский фонд, а их владельцы превратились в «царских людей» – это было равносильно массовой конфискации частной собственности[271].

Восстановление единого «царства Шумера и Аккада» означало прежде всего восстановление ирригационной сети. Десятки тысяч крестьян были мобилизованы на ремонт и строительство каналов, эти работы продолжались непрерывно девять лет. Под руководством самого царя был проведен грандиозный канал, восхвалявшийся в надписях как «богатство народа», «река Хаммурапи, приносящая изобилие Шумеру». Все население обязано было нести двухмесячную трудовую повинность на ирригационных работах, уклонение от повинности строго каралось[272]. На обводненных царских землях должны были селиться обнищавшие крестьяне. Таким образом (впервые за двести лет истории) царь обеспечил пристанище и дал возможность прокормиться тем, кто утратил статус крестьян и членов гражданской общины[273].

Так же как и Саргон, Хаммурапи подчинил храмовые хозяйства и изымал большую часть их доходов. Царские и храмовые поля сдавались в аренду начальникам рабочих отрядов, которые получали посевное зерно, упряжки из шести быков с большими плугами, довольствие для своих людей и отдавали в оплату аренды 1/3 – 2/3 урожая[274]. Людей, работающих на царя в этих хозяйствах (прежних гурушей), называли «людьми царя», «мушкенум» (буквально – «падающий ниц перед царем»). Остальное население (полноправные члены городских и сельских общин) именовалось просто «людьми», «авилум»; со временем «авилум» стало вежливым обращением к человеку, обладающему определенным достатком[275].

Воины (преимущественно амореи) в оплату за свою службу получали от царя земельные наделы, которые они могли передать по наследству, но не имели права продать. Размеры воинских наделов составляли обычно около 12 га; это лишь вдвое больше того участка, который, по расчетам исследователей, необходим для прокормления крестьянской семьи. Воин иногда владел одним или двумя рабами; если же рабов не было, то он договаривался с другим воином, и они по очереди несли службу и обрабатывали землю[276]. Чиновники и работавшие на казну ремесленники также получали служебные наделы. Надел ремесленника составлял 9-12 га, надел чиновника – 12-75 га; при Рим-Сине высшие чиновники получали до 300 га[277].

Подражая великим царям III династии, Хаммурапи восстановил систему государственного регулирования: он запретил частную торговлю, продажу земли и восстановил регулярное проведение «справедливости»[278]. И. М. Дьяконов рассматривает эти ограничивающие частное предпринимательство реформы как возвращение к восточной деспотии[279], однако в данном случае привычные дефиниции явно вступают в противоречие со здравым смыслом[280]. Именно Хаммурапи был автором знаменитого кодекса законов и создателем того общественного порядка, который в наше время принято называть «правовым государством».

«Когда славнейший Анум, царь Аннуннаков, и Эллиль, владыка небес и земли… возвысили Вавилон над четырьмя странами света, – гласит вступление к законам Хаммурапи, – тогда-то меня, Хаммурапи, правителя заботливого и богобоязненного, назвали по имени, дабы справедливость в стране была установлена, дабы погубить беззаконных и злых, дабы сильный не притеснял слабого»[281]. Установление правового порядка, таким образом, преследовало четко выраженную социальную задачу – остановить произвол «богатых и сильных». Именно с этой целью Хаммурапи создал царские суды, которые судили по писаным законам и в которые мог обратиться любой общинник, недовольный решением общинного суда. И. М. Дьяконов особо отмечает, что царь поощрял подачу жалоб в эти суды, но не вмешивался в их деятельность и не диктовал свою волю[282].

Законы Хаммурапи практически уничтожили долговое рабство: отныне отработка долга несостоятельным должником ограничивалась работой одного из членов его семьи в течение трех лет, причем отрабатывающий не считался рабом[283]. Несколько статей законов Хаммурапи посвящены государственному регулированию оплаты за труд, и это позволяет оценить «официальный» уровень потребления в середине XVIII в. При краткосрочном найме оплата составляла 5-6 шеумов серебра – в пересчете на зерно 8-10 сила в день (5 – 6,2 кг), значительно меньше, чем в законах Эшнунны[284]. При постоянном найме работник низкой квалификации (погонщик волов) получал 6 гур зерна в год, т. е. 5 сила (3,2 кг) в день.

Как видно из приводимых ниже данных (рис. 3), реально заработная плата при месячном найме составляла в правление Хаммурапи около 5 кг ячменя. Таким образом, уровень демографического давления был меньшим, чем в период Сжатия при III династии Ура. Строительство новых ирригационных систем какое-то время позволяло компенсировать рост демографического давления, но экологическая ситуация осложнялась прогрессирующим засолением земель; по сравнению со временами Саргонидов урожайность снизилась с 12 до 8 ц/га[285].

В правление сына Хаммурапи, Самсуилуны (1749-1712 гг. до н. э.), на Двуречье обрушились орды варваров-касситов, это были пастушеские племена, освоившие новое оружие, боевую колесницу, их вторжение грозило цивилизации страшной опасностью. С большим трудом, после нескольких поражений, Самсулуине удалось отбросить варваров; касситы отступили на средний Евфрат и основали здесь царство Хана, из Ханы они продолжали совершать набеги на Вавилон. Неудачи Самсуилуны побудили к действию всех врагов монархии, прежде всего крупных собственников, потерявших свои земли и доходы[286]; на юге Двуречья началось восстание, переросшее в большую гражданскую войну. Война продолжалась три года, царские войска жестоко опустошили половину страны; Урук, Ур, Ларса и многие другие города были разрушены, а их население вырезано[287]. Гражданская война означала демографическую катастрофу.

Рис. 2. Динамика цен на рабов и землю в Вавилонии

Американский исследователь Х. Фарбер посвятил обстоятельное исследование вопросу о динамике цен в XVIII – XVII вв. до н. э.[288]. Наиболее подробная информация имеется о ценах на рабов и участки земли. На рис. 2 мы совместили два графика, приводимых Х. Фарбером и отражающих динамику этих величин[289]. Цены на рабов характеризуют стоимость рабочей силы и в экономической теории ведут себя так же, как реальная зарплата, т. е. с ростом численности населения цены на рабов уменьшаются, а с сокращением населения – увеличиваются. Цена на землю жестко связана с земельной рентой, и при увеличении численности населения она, как и рента, возрастает, а при уменьшении – убывает. Таким образом, на графике представлена динамика двух составляющих экономического процесса, которые, по мальтузианской теории, должны колебаться в противофазе. На графиках Х. Фарбера плоские участки обозначают среднюю цену за соответствующий период, а наклонные участки – переход от одной средней цене к другой, т. е. динамика передана «в первом приближении». Тем не менее мы можем наблюдать достаточно хорошее совпадение с теорией: цена на рабов и стоимость земли действительно колеблются в противофазе.

Данных о ценах и заработной плате значительно меньше; на рис. 3 мы представили имеющиеся данные о ценах на ячмень и заработной плате, выплачиваемой зерном. Как видно из рис. 3, эти данные содержат большую лакуну, приходящуюся как раз на время после катастрофы 1730-х гг.; когда же в 1680-х гг. снова появляются сведения о заработной плате, то ее уровень (насколько можно судить по немногочисленным документам) оказывается в полтора-два раза выше, чем до катастрофы.

В целом заработная плата и цены на продовольствие ведут себя в соответствии с теорией демографических циклов (ср. рис. 1). Как видно из рис. 3, тренд реальной заработной платы, как и должно быть в теории, соответствует динамике цен на рабов, поэтому для анализа экономической динамики удобнее использовать более подкрепленные данные для цен на рабов и землю (рис. 2).

Как видно из этих графиков, после катастрофы 1730-х гг. цена на рабов возросла, а цена на землю резко упала. Это, очевидно, свидетельствует о резком уменьшении численности населения, о чем говорят также сведения о разрушении многих городов и запустении южных областей. Х. Фарбер приводит сведения о резком росте цен не только на рабов, но и на скот, на шерсть, на аренду домов, и хотя эти данные фрагментарны, в совокупности они позволяют говорить о резком скачке цен после 1740 г, что вместе с падением цен на землю говорит об обстановке кризиса, разрухи и войн. Как отмечалось выше, мы практически не имеем сведений об уровне потребления в этот период, но трудно ожидать, чтобы он был высоким (связь между ценой рабов и заработной платой устойчива только в нормальных условиях). Как показывают данные рис. 2, период разрухи продолжался около полувека, что объясняется, по-видимому, возобновлявшимися время от времени смутами и опустошительными вторжениями касситов. Восстановление началось в период правления Абиешу (1711-1684 гг. до н. э.), от которого сохранились сведения об отчистке и обновлении каналов и сооружении на них новых городов[290]. В условиях стабилизации должен был возрасти – и прийти в соответствие с ценой рабов – также и уровень реальной заработной платы; действительно, мы имеем отдельные (хотя и фрагментарные) факты, подтверждающие эти соображения (см. рис. 3). В правление Аммидитаны (1683-1647 гг. до н. э.) процесс восстановления становится более интенсивным; уменьшение цены на рабочую силу и удорожание земли в этот период, очевидно, свидетельствуют о быстром росте населения. В социально-политическом отношении цари XVII в. продолжали традиции предшествующей эпохи и время от времени провозглашали «справедливость». При Амиццадуке (1646 – 1626 гг. до н. э.) цены на рабов и реальная заработная плата практически вернулись к уровню времен Хаммурапи, т. е. к уровню, предшествовавшему кризису. Однако для правления Самсудианы (1625 – 1595 гг. до н. э.) данные о цене рабов и земли отсутствуют. Отрывочные сведения о ценах на скот и ячмень говорят о резком скачке цен[291], таком, как в период кризиса после 1740 г, т. е. есть основания говорить о наступлении нового экосоциального кризиса. О том, что происходило в правление Самсудианы, практически ничего неизвестно. Достоверно лишь то, что касситы продолжали наступать на царство Шумера и Аккада; войны тянулись десятилетиями, в конце концов в 1595 г. касситы и хетты овладели Вавилоном. Нашествие принесло с собой новую катастрофу, Вавилон был разрушен, население вырезано или угнано в плен. Масштабы катастрофы были таковы, что от двух последующих столетий не осталось практически никаких документов. Писцы Вавилона погибли, и не кому было рассказать о том, что было после «конца света»[292].

Рис. 3. Данные о заработной плате при месячном найме (в пересчете на кг в день) и цена ячменя (в сиклях за пан = 1/5 кура). Полиномиальные тренды для заработной платы (сплошная линия) и цен (прерывистая линия)[293]

* * *

Возвращаясь к анализу исторического процесса с позиций трехфакторной модели, необходимо заметить, что нашествие амореев было намного более разрушительным, чем нашествие кутиев, – междоусобные войны продолжались около двух столетий. Долгие войны не позволяли приступить к восстановлению хозяйства, военное давление оставалось высоким, а численность населения – низкой; как условлено ранее, мы называем такие периоды интерциклами.

Масштабы нашествия были таковы, что этнокультурная традиция шумеров оказалась надломленной, – в процессе социального синтеза изменился даже язык, в культурном (и, вероятно, антропологическом) отношении получили преобладание семитические элементы. Хотя амореи не обладали новым оружием, их физическое и психологическое превосходство было признано, и они стали военным сословием в тех городах-государствах, на которые распалось единое царство после нашествия. Падение монархии под ударами варваров привело к разрушению государственных хозяйств, «приватизации» и возрождению частного сектора; так же как нашествие кутиев, нашествие амореев вызвало реверсивную трансформацию структуры и возврат к ранним формам социальной организации (трансформация типа ВА^C). Повторяемость этого явления (оно еще раз повторится после нашествия касситов, а затем после нашествия халдеев) заставляет видеть в нем некую закономерность, не объяснимую в рамках трехфакторной модели. Очевидно лишь то обстоятельство, что частнособственническое общество, возникающее среди развалин, является социальной формой, соответствующей относительно низкому демографическому давлению и условиям децентрализации. Когда давление повышается, оно уступает место этатистской монархии; и как в «урском», так и в «старовавилонском» цикле это происходит без большой борьбы.

В XIX в. наметилась относительная политическая стабилизация, которая означала начало нового демографического цикла. Междоусобные войны поутихли и появились характерные признаки периода роста: рост населения, восстановление разрушенных поселений, относительно высокий уровень жизни крестьян, дороговизна рабочей силы, относительная политическая стабильность. К концу столетия появляются признаки Сжатия: