Война миров стихает в час расплаты

Охота на Минотавра, или Забытая соната для скрипача

Имя Давида Ойстраха известно многим. Известно, что этот гениальный человек являлся одним из основателей советской скрипичной школы, профессором Московской консерватории и великим музыкантом современности, исполнительское мастерство которого в своё время покорило весь мир. Но немногие знают, что в 1968-ом году в его московской квартире, расположенной в доме по улице Чкалова, была совершена очень крупная кража, и что основные организаторы и инициаторы этой кражи, которыми были братья по фамилии Никоновы, жили в городе Воронеже.

Именно в Воронеже, в частном секторе разместился дом тётушки братьев-квартирников. В доме, расположенном по улице Гора Металлистов, был прописан и совершал сюда наезды из Москвы старший брат – Борис. Тут же после жил и его младший брат – Сергей, некоторое время работавший в нашем городе наладчиком оборудования на заводе электровакуумных приборов и рабочим сцены Воронежского театра оперы и балета.

Другой дом Никоновых находился в Москве на улице Яблочкова. Там стояла прописка Сергея и, имея её, он ощущал себя столичным человеком. В московской квартире проживали родители братьев. Вполне добропорядочные граждане (как их поначалу можно было характеризовать) вели нормальный, степенный образ жизни, который никак не соизмерялся с выбранным сыновьями кредо…

И, безусловно, недоморощенные принципы братьев Никоновых явно противоречили той философии, какую нёс в себе и в своём творчестве Давид Фёдорович Ойстрах. Вот почему кража из его квартиры, участниками коей они были, имела большой общественный резонанс. Вот почему она вошла в историю отечественной милиции и заставила взяться за перо Аркадия и Георгия Вайнеров, которые написали целый роман и сценарий к телефильму под названием «Визит к Минотавру».

Да-да, как раз та самая кража, совершённая в октябре 68-го, когда Ойстраху едва исполнилось шестьдесят лет, и явилась поводом для написания вайнеровского романа. Детектива, получившего признание его многочисленных читателей и зрителей.

Но «Визит к Минотавру» лишь художественное произведение. Я же хочу Вас познакомить с документальными материалами настоящего уголовного дела, свидетельствами людей, имевших отношение к его расследованию, и рассказами лиц, как-то соприкасавшихся с тем воровским миром, к которому принадлежали Никоновы.

Как вы помните, в романе и фильме по сценарию Вайнеров из квартиры скрипача, какому авторы присвоили простую фамилию Поляков, украли скрипку Страдивари. Главным образом из-за этого уникального музыкального инструмента, по описанию Вайнеров, и была совершена кража. И вокруг этой скрипки и её гениального создателя – Антонио Страдивари – и развивались все события.

Как ярко преподнесено в романе, на той скрипке были изображены мальтийский крест – символ духовно-рыцарского ордена, к которому принадлежал Страдивари, и дата – «1722-й год». Однако, увы, реально такой скрипки, какую авторы именовали «Санта-Мария», у Давида Фёдоровича не было, да и само существование подобного инструмента у кого-то и где-либо можно подвергнуть сомнению. Так почему же кражу именно скрипки взяли за основу братья Вайнеры? Что же в действительности было украдено у Давида Ойстраха?..

В самом деле, две скрипки Антонио Страдивари и альт Андреа Гварнери, а отнюдь не «Санта-Мария», «Вильом» и безымянная скрипка итальянской работы, как описывали Вайнеры, хранились тогда дома у заслуженного музыканта. Первую, малоизвестную скрипку работы Страдивари, ему передали в пользование из госколлекции, а вторую – знаменитый «Марсик» – Ойстрах приобрёл сам в Париже в обмен на ранее купленную там же скрипку «Фонтана». Но ни один из этих коллекционных инструментов в ту октябрьскую неделю 1968-го года, когда воры посещали квартиру Давида Фёдоровича, в действительности похищен не был.

Нет, не на даче, как по роману, а на гастролях в Италии находился тогда скрипичный мэтр. Поэтому рассказывать о том, что было украдено в квартире, прибывшим на место преступления розыскникам сначала пришлось не ему, а его сыну – Игорю. Тот же, войдя в отцовские апартаменты, сразу ринулся к стоявшему в кабинете шкафу, открыв который, с облегчением воскликнул: «Считайте, кражи не произошло – скрипка на месте!»

И правда, одна из скрипок Страдивари, которая в отсутствии Давида Ойстраха находилась в шкафу на специально предназначенной для неё подставке, тогда спокойно лежала на своём излюбленном месте…

Однако… Сделаю многоточие. Ибо факт, что какая-то скрипка у Ойстраха могла быть когда-то похищена, полностью отрицать нельзя. Не претендуя на истину, вполне можно допустить, что его просто не разглашали, чтобы не возник международный скандал и чтобы ни в коем случае не упасть в глазах у иностранцев. Недаром ведь среди квартирных воров ходила, такая легенда.

– У Ойстраха и членов его семьи была не одна квартира, – рассказывал мне один из бывших воронежских «домушников». – И собственно говоря, все их «бомбанули». Почему? Да потому что в преступный мир проникла информация о том, что он имеет. А когда речь идёт о деньгах, фамилии ничего не значат. Была хата, куда доставлялись редкие краденые ценности. Это то, что увозится за рубеж без проблем. То есть выписывается и увозится. Туда-то и попала ойстраховская скрипка ещё задолго до 68-го года. А вывезли её в Англию…

В то же время доподлинно известно, что одна из скрипок работы Страдивариуса 1671 года, какую Ойстраху подарила королева Бельгии Елизавета, была похищена в 1996 году. Только украли эту миниатюрную скрипку, на которой великий музыкант играл всего два раза, не из его квартиры.

Её вынесли из Московского государственного музея музыкальных инструментов имени Глинки, куда она была передана в дар семьёй Давида Фёдоровича уже после его смерти в 1974 году. Причём кража была совершена лишь по прошествии 9-ти лет с момента выхода на экраны телесериала «Визит к Минотавру», где снимали именно этом музыкальный инструмент. Правда, через полтора года оперативникам удалось найти уникальную скрипку и вернуть в музей, которому один из двух задержанных в Сочи преступников ранее собирался продать раритет за миллион долларов.

Что же касается краж других скрипок Ойстраха, о чём поведал мне тот рецидивист, то так это было или нет – история умалчивает. Но «откровения» квартирного вора не лишены основания: ценности, которые принадлежали Давиду Фёдоровичу или находились у него на хранении, стоили больших денег. На них-то более полувека назад и позарились «домушники», умышленно или по незнанию не прихватив с собой лишь антикварные скрипки, да кое-что ещё особо ценное.

Но и из того, что взяли воры, можно было извлечь довольно солидный куш, обеспечив и себе, и своим потомкам безбедное существование. И хотя говорить, о том, что похищенные ценности и вещи были равнозначны шедевру Страдивариуса, безусловно, нельзя, всё же общая их стоимость и сумма унесённых из ойстраховской квартиры денег оказались весьма внушительными для того, чтобы в то время на самом высоком уровне вести речь об этой краже.

К примеру, золотой портсигар, инкрустированный мелкими алмазами – один из трёх, похищенных у Ойстраха драгоценных портсигаров, который был преподнесён ему в дар в знак восхищения искусством его игры президентом Турции Ататюрком. А раритетные запонки, усыпанные великолепными, неповторимой огранки, бриллиантами, опять-таки подарила искренняя почитательница таланта Давида Фёдоровича – бельгийская королева Елизавета. Именно о её, застеклённой в строгую рамку, фотографии, упавшей со стены квартиры Полякова, и вели речь братья Вайнеры.

По их роману, на обратной стороне разбитого портрета королевы стояла переведённая с французского вымышленным инспектором Лавровой короткая надпись философского содержания: «Гениям поклоняются дамы и монархи, ибо десница их осенена господом».

И действительно, в числе украденных подарков был золотой ключ от ворот города Иерусалима, символизирующий то, что Давиду Фёдоровичу всегда был открыт путь в обитель господа. У Вайнеров же он значился как ключ от города Страсбурга. Не менее символичным был и другой, вынесенный из квартиры подарок – эксклюзивной работы шахматы, доска которых выполнена из полудрагоценных камней, а фигурки отлиты из чистого белого и жёлтого золота. Игрой только для царственных особ, каким считали Давида Фёдоровича, можно было назвать эти шахматы.

О том, какое положение занимал русский скрипач среди мировой элиты, говорила и целая коллекция мужских и женских часов, похищенная тогда у него. 27 часов в золотых и серебряных корпусах, большинство из которых настоящие произведения ювелирного искусства лучших часовых мастеров планеты, бережно хранил он у себя.

Помимо же этих уникальных изделий украли у Ойстраха и редкой ювелирной работы женские украшения: броши, кулоны, браслеты, серьги и колье. Любая женщина из высшего света посчитала бы за счастье носить их. Особую ценность представляли награды скрипача, каких удостаивался он за различные заслуги. Два ордена Ленина, Лауреатские значки, медали, содержание драгметаллов в которых довольно весомо, прибрали воры к своим рукам. Не меньше, а может быть даже больше, грела руки домушников и похищенная валюта. Сумма её в рублёвом выражении составляла по тогдашнему курсу около двадцати пяти тысяч.

Исколесивший почти весь земной шар, какой только иностранной валюты не имел Давид Фёдорович! И американские доллары, и немецкие марки, и австрийские шиллинги, и английские фунты стерлингов, и французские франки, и датские кроны, и голландские гульдены хранились у него дома. И всё это унесли имевшие отношение к совсем иным гастрольным поездкам люди.

Да, их стремление к личному обогащению тогда, видимо, достигло пиковой отметки. Неслучайно прихватили они с собой и всю фото-, теле-, радио – и звукозаписывающую аппаратуру, купить которую, кстати, в то время мог себе позволить далеко не каждый прилично зарабатывающий человек. Тем более что большую часть дорогой аппаратуры представляли самые последние достижения мировой техники. Но, если, забрав эту технику, «домушники» рассчитывали очень легко её сбыть, то, прихватив с собой весьма привычные в обиходе вещи, они явно действовали наобум, рассчитывая просто утолить собственную жадность. А жадность, как говорят, «фраера сгубила». И для квартирников, обокравших Ойстраха, всё вышло согласно данной пословице.

Во вместительном чемодане, принадлежащем семье Никоновых, было перенесено значительное количество вещей, которые находились в квартире Давида Фёдоровича. Однако не только полезную, но и медвежью услугу оказал он ворам. Как выяснилось, из чемодана, который принёс с собой на дело восемнадцатилетний Сергей Никонов, в какой-то момент вывалился лежавший там обычный кистевой эспандер.

Из жёлтого металла был сделан он, а хозяином его являлся отец братьев – Дмитрий Андреевич. И, возможно, никто бы не узнал об этом и кража была бы нераскрыта, если бы на утерянном эспандере не стояли вполне определённые знаки отличия. Изображение штанги и фамилия «Никонов» оказались нацарапаны на нём. Вот с выяснения того, кто мог быть обладателем этой фамилии и был способен совершить эту кражу, и начали вести свою работу сотрудники милиции.

Как было им сначала известно, первой заметила кражу соседка Давида Фёдоровича – Валентина Ивановна Косарева. Именно она утром 27 октября обратила, внимание на приоткрытую дверь его квартиры, войдя в которую и увидев стоявший кругом кавардак, тут же вызвала милицию.

Загадочная надпись на обнаруженном на полу физкультурном минитренажёре озадачила многих сотрудников, в том числе и уголовного розыска Управления внутренних дел Воронежской области. Вечером следующего дня его начальник Александр Николаевич Рогов, как обычно, в своём кабинете зачитывал суточные ориентировки о самых значительных преступлениях, совершённых по стране. И после сообщения о московской краже с найденным кистевым эспандером вдруг среди присутствовавших на планёрке прозвучала реплика о воронежском квартирнике – Никонове, который когда-то воровал у артистов.

Автором реплики оказался заместитель начальника розыска воронежского УВД Иван Яковлевич Пирожков. В 1960 году этот опытный с хорошо развитым профессиональным чутьём оперативник раскрыл три, совершённых идентичным почерком, квартирных кражи. В числе потерпевших от этих краж был один ответственный работник обкома партии и артистка воронежского театра Оперы и балета Зоя Ильинична Привалова.

Вором же, как тогда установили, являлся тот самый старший брат Сергея Никонова – Борис, которому в то время было 29 лет. Важную улику – подписную газету со своим адресом – забыл он тогда у артистки. Вот и в октябре 68-го оставленный у Ойстраха эспандер невзначай натолкнул Пирожкова на мысль о Борисе, какой вполне мог совершить новую оплошность.

– Когда я узнал о краже у Давида Ойстраха, то сразу предположил, что по почерку сложные замки в той квартире мог вскрыть он, – рассказывал бывший заместитель начальника ОУР УВД Воронежской области Иван Яковлевич Пирожков. – Сообщил об этом в Москву. А там по картотеке посмотрели и ответили: такого не может быть, Борис Никонов сидит в тюрьме. Тогда я посылаю другую бумагу, на основании которой прошу проверить уже его брата – Сергея. Но вместо сведений о Сергее получаю ответ: «Вышла ошибка. Борис освобождён».

Действительно, уроженец Воронежа Борис Никонов на момент поступления запроса уже вышел на свободу. Отсидев всего 15 месяцев, он на удивление московской милиции, благополучно покинул ростовскую колонию, где по решению суда Ленинградского района Москвы должен был отбывать наказание аж целых 15 лет! Получил же Борис этот самый большой по тем временам срок за серию крупных разностатейных преступлений, в числе которых было и вооружённое нападение на московского милиционера.

Однако, как выяснилось, согласно поданной Никоновым апелляции, Верховный суд пересмотрел его дело, заменив статью о вооружённом разбое статьёй, где речь шла о простой краже. Плюс ко всему тот суд зачёл ещё Борису и четыре с небольшим года, на которые раньше направляли его лечиться в психиатрическую клинику и откуда он, кстати, сбежал. Таким образом, вместо максимального для уголовника срока, провёл он в заключении лишь чисто символические месяцы. А сведения о нём, поступившие из Москвы в Воронеж, оказались ложными не по вине информцентра МВД. Ведь причиной тому была справка из колонии, которая не пришла туда вовремя.

Ещё в августе 68-го получил старший Никонов вольную. По сведениям компетентных лиц, «отмазала» вора от длительной «отсидки» его очень влиятельная тётушка, которая занимала высокий дипломатический пост в одной из скандинавских стран. Имея определённый вес в столице, она могла либо «скостить» сроки, вынесенные приговором, либо заменить тюремное заключение лечением в психушке. Хотя в том, чтобы попасть в последнюю, Никонов и сам чувствовал себя достаточно поднаторевшим.

Начав отсчёт своим судимостям с 1947-го года, с 16 лет, Борис Дмитриевич Никонов, как Вы уже поняли, в местах заключения долго не задерживался. Будучи прописанным и проживающим в Москве, в ней он и оттачивал своё воровское мастерство. Но в конце пятидесятых, имея уже серьёзные судимости, он, согласно тогдашним законам, был вынужден временно выехать из столицы и переселиться к своим родственникам в Воронеж. Здесь Борис активно ворует и здесь, наконец, о нём узнают. Его задерживают, судят и, признав невменяемым, направляют на лечение в психбольницу «Орловка», откуда Никонов практически сразу совершает побег.

Бежит он и из ленинградской клиники, куда его определили, объявив сумасшедшим после активной преступной деятельности в городе на Неве. И вот, снова столица, снова дерзкие, но уже вышедшие за обычные рамки преступления, и снова хорошо разыгранная симуляция душевнобольного, увещевания и «отмазка». И всё-таки то обстоятельство, что Борис Никонов ещё с августа 68-го разгуливал по Москве, отнюдь не означало, что именно он должен быть причастен к краже у Давида Ойстраха.

По словам бывшего заместителя начальника следственного отдела УВД Воронежской области Михаила Юрьевича Глускина, версию о причастности Бориса к краже у Ойстраха требовалось тщательнейшим образом проверить, чтобы или отбросить или подтвердить. А основывалась проработка этой версии на обнаруженных в квартире скрипача отпечатках чьих-то рук – пальцев на грампластинке и ребра ладони на чёрной женской сумочке.

Чтобы узнать: кому принадлежали таинственные следы, сотрудники МУРа сначала дактилоскопировали самого Давида Фёдоровича и его жену… Редчайшая возможность представилась им – заиметь отпечатки рук человека мирового имени и славы, пленившего божественной игрой на скрипке миллионы людей планеты. Но следы оставленные, на пластинке и сумочке, были далеки от отпечатков гения и его супруги. А значит, предстояла большая кропотливая проверка на соответствие этих следов людям, проживающим в Москве под фамилией «Никонов».

Тысячи оттисков рук исследовали москвичи, сверяя каждую линию, каждый папиллярный узел. Но ни один из московских Никоновых, чьи «ручные факсимиле» попадали на сверку, и близко не напоминали субъектов, орудовавших в ойстраховской квартире. Тогда-то и решили сравнить отпечатки воронежского Никонова.

К сожалению, дактилокарта, имевшаяся на Бориса, была не совсем чёткой и полной. Поэтому требовалось получить новые, свежие оттиски. Сделать это совершенно незаметно, чтобы подозреваемый даже не догадался, что у него их взяли, выпало на долю воронежских оперативников.

Обнаружив Бориса в Воронеже, оперативники застали его в одном из местных кафе. И вот, когда Никонов взял стакан кофе и, оставив его на столике, подошёл к буфетчице за заказанным бутербродом, они потихоньку заменили стакан своим, куда был перелит кофе. Пустую же посуду один из оперативников спрятал в свой карман, и, быстро выполнив эту операцию, они моментально ушли.

Отпечаток ребра ладони, снятый с этого предмета, и след на сумочке полностью совпали. И, стало быть, появились доказательства, что в квартире Давида Ойстраха побывал именно воронежский Никонов.

Итак, как станет известно, навязчивое желание обворовать знаменитого скрипача у Бориса Никонова появилось давно. Однажды на допросе по предыдущему делу, отнекиваясь от какого-то эпизода, Борис с возмущением вымолвил: «Вы мне, может, ещё припишете и кражу из квартиры Ойстраха?» Видимо, отпетый вор не раз «прицеливался», ждал удобного момента и, наконец, дождался…

Свой юбилей, как, впрочем, и предыдущий день рождения Давид Фёдорович не праздновал, потому что был занят подготовкой к очередным гастролям. И вот, спустя три недели после очень скромного чествования юбиляра в консерватории (а исполнилось ему тогда 60 лет), в доме, где он жил, сложились вполне устраивающие Никонова условия.

Во-первых, квартира Ойстраха пустовала, так как он отбыл в длительную гастрольную поездку. Во-вторых, соседям, жившим своими осенними заботами, особо недосуг было присматривать за ней. Тем более что на лестничной площадке у скрипача других квартир просто не существовало. В-третьих, во всём доме шёл капитальный ремонт. Он-то и позволил преодолеть многие препятствия для проникновения, как в само здание, так и в квартиру.

Помните старый американский фильм с Питером О’Тулом «Как украсть миллион»? Так вот. Для того, чтобы беспрепятственно вскрыть квартиру, Борис Никонов решил воспользоваться тем же экранизированным приёмом: заставить несколько раз сработать охранную сигнализацию. Пара вечеров, и замученная ложными выездами ночная милиция, вопреки правилам, берёт и отключает сигнализацию на пульте. А тем временем «наш герой», поднявшись на пятый этаж, орудует отмычками, открывает ими два сложных французских замка и весьма аккуратно, чтобы не оставить следов дверного взлома, сбивает третий.

Согласно материалам следствия, 17 октября, в день проникновения в квартиру Ойстраха, Борис поручил своему младшему брату – Сергею купить гвоздодёр, не поставив того в известность, для чего он ему требуется. Гвоздодёр потом так и не нашли, но, вероятно, именно им Борис и оторвал последний замок.

Если проводить аналогию с вайнеровским романом, то вместо гвоздодёра там был другой инструмент взлома – воронёная воровская фомка с вдавленным на ней знаком в виде двух коротких молний. По сюжету этого произведения, сотрудники милиции обнаружили её в проёме между сиденьем и спинкой стула, куда она завалилась совершенно случайно. Случайно выпал из чемодана и подлинный никоновский эспандер. Хотя что там реальные и придуманные улики! Отнюдь неспроста ведь ввели в свой роман братья Вайнеры такой персонаж, как Яков Крест, он же – Данила Спиридонович Никодимов.

Напомню, по роману Крест заказал кражу скрипки, узнав о ней от сокамерника Юрия Лопакова, с каким они совершали побег из колонии. Лопаков же, который во время побега утонул в Енисее, был другом детства Григория Белаша, работавшего настройщиком музыкальных инструментов и частенько захаживавшего к Полякову (в фильме Лопаков и Крест объединены в один персонаж).

Так вот, судя по всему, Борис Никонов и являлся прототипом Якова Креста, как Ойстрах – Полякова. Разница лишь в том, что Борис не был заказчиком кражи, а сам её совершал, не посвящая в это ни людей из своей среды, ни каких-то посторонних лиц. А, кроме того, в художественном повествовании Вайнеров просматривается несколько небольших отличий Бориса Никонова от Данилы Никодимова по кличке Крест и несовпадений в том: как и когда была совершена кража у скрипача.

К примеру, Крест у Вайнеров был 21-го года рождения. Борис же родился в 31-ом. Квартиру Полякова вскрывали в ночь с 15-го на 16-е октября 70-го года. А Никонов это сделал в ночь с 17-го на 18-е октября 68-го. Бориса, как Креста, никогда не судили Ленинградским военным трибуналом. Проживал он в большом городе, а не где-то в дальнем Подмосковье. Не исполнял Никонов и роль водопроводчика, который по роману за две недели до обнаружения кражи ремонтировал у скрипача дверной замок и в это время снял дубликаты ключей. Однако кое-что связывало его и с вымышленным водопроводчиком.

Дело в том, что в качестве водопроводчика у Вайнеров выступил некий персонаж по фамилии Мельник (в сериале его сыграл Михаил Пуговкин), который был мастером воровского инструмента и жил на станции Голицино. Именно он, согласно сюжету, изготовил фомку, открыл квартиру, а впоследствии, когда Григорий Белаш (в фильме эту роль исполнил Александр Филиппенко) похитил скрипку, передав её Кресту, совершил кражу остальных ценностей, принадлежащих Полякову. Причём перечень ценностей, приведённый Вайнерами, частично совпадает с украденным у Ойстраха.

Более того, вдаваясь в детали их произведения, можно увидеть, что Мельник прослыл в округе местным умельцем и имел кличку «Часовщик». Борис же Никонов до своих судимостей тоже был мастеровым парнем, работая часовщиком в одной из московских мастерских. Там, видимо, он и освоил ремесло изготовления ключей и отмычек…

Итак, в ночь с 17-го на 18 октября Никонов-старший входит в огромную пустующую квартиру и, включив свет в просторной прихожей, начинает рыскать по кабинету, шикарному музыкальному залу, спальне и остальным комнатам в поисках ценных вещей и денег.

Погрузив набранное в свой портфель, Борис спокойно покидает квартиру. А днём 18-го он, не вдаваясь в подробности, рассказывает о краже Сергею, и называет адрес. Цель, которую преследовал Борис, оповестив брата, предельно проста: убедиться, погасил ли он в свет в квартире и прикрыл ли за собой дверь. Проявлять же родственную заботу о благосостоянии Сергея не было в его правилах. Ведь краденым Борис никогда не делился и делать исключения ни для кого не желал. «Хата свободна и в твоём распоряжении», – сказав так брату, он вроде бы производит тем широкий жест. А чтобы раззадорить юношу, ещё добавляет: «Если из квартиры вынести всё, то хватит на всю жизнь».

После, попав под арест, Борис, наверное, не раз пожалел об этом. Но а пока окрылённый Сергей, которому было всего 18, старается оправдать оказанное ему доверие.

В тот же день, созвонившись со своим 19-летним приятелем, Николаем Лавровым, он встречается с ним, предлагая прокатиться на такси. Там-то, в машине, рассказывает ему об «одной квартире, хозяин какой в отъезде и где есть чем поживиться». Предложение соблазнительно, и два ещё несудимых друга отправляются на улицу Чкалова, находят дом и под видом жэковских ремонтников становятся его временными «опекунами».

Уже поздний вечер, обитая чёрным дерматином дверь слегка приоткрыта, свет выключен. Чиркнув спичкой, Сергей видит стоящий на трюмо телефон, а рядом с ним записную книжку. Недолго думая, он вырывает из неё листы (эксперты насчитали всего 13) и по одному жжёт их, освещая помещение в поиске вещей и денег. Кстати, о жжёных листах из записной книжки шла речь и у Вайнеров, как и о сувенирных свечах, какими затем пользовались воры. Не присутствовал в романе лишь фонарик, который они также нашли в квартире.

Не знавший, что квартиру потрошил брат Сергея, и, поняв, что сам Сергей тут впервые, Николай Лавров сначала удивился царившему в ней беспорядку. Но вскоре, когда у него появились деньги, его охватило полнейшее безразличие к этому. Причём не исчезло оно даже тогда, когда Николай увидел стоявшую на комоде фотографию Ойстраха и догадался, где он находится.

Как установит следствие, Сергей Никонов и Николай Лавров побывали в гостях у Давида Фёдоровича аж пять (!) раз, а в первую ночь даже дважды. То есть, как говорят оперативники, они буквально «доили» квартиру, приходя туда с пустыми, а уходя с полными чемоданами и сумками.

Скорее по неопытности, а, может, из-за спешки не заметили они, как упал посторонний предмет – эспандер. Однако в остальных своих действиях начинающие квартирники могли дать фору многим профессиональным ворам.

Как-то раз ребята приехали на такси и, остановив автомобиль прямо напротив ойстраховского дома, велели шофёру ждать. Когда же они с пожитками вышли и направились к «Волге», их остановили охранявшие здание милиционеры. Стражи порядка поинтересовались – откуда вещи. Но Сергей быстро сообразил и без дрожи в голосе ответил: «Да, понимаете, ремонт тут затянулся надолго, а нас попросили кое-что перевести из квартиры Ойстраха…»

Каких только курьёзов не бывает в жизни. Курьёз этой истории состоял в том, что, приняв его слова «за чистую монету», милиционеры выразили им сочувствие и даже помогли погрузить вещи в машину.

Грандиозный успех операции ребята отметили ещё в квартире Ойстраха, распив прямо там принесённую с собой бутылку водки «Праздничная» и оставив её на столе. Кстати, в романе есть похожий эпизод, когда сосед Полякова – алкоголик Обольников открыл изготовленными заранее дубликатами дверь его квартиры, и, войдя в неё, полез в бар, где нашёл и осушил бутылку портвейна.

Разумеется, выпить приятелям было за что. Большую россыпь облигаций госзайма, иностранной валюты и советских денег взяли они помимо носильных вещей и аппаратуры. Но в отличие от опытного и расчётливого Бориса, который постарался краденное спрятать, Сергей с Николаем сразу принимаются за растранжиривание солидных пачек.

Из 25-ти тысяч украденных ими рублей – в нашей и иностранной валюте, – немало удалось им истратить на друзей, в ресторанах и в магазине «Берёзка». Часть валюты Сергей отдал Борису по его требованию, а оставшиеся деньги они спрятали дома или доверили родственникам. Сначала почти вся валюта хранилась у Лаврова. Хотя при обыске у него обнаружили только шесть с половиной тысяч долларов и 600 рублей. Некоторое время, приличная сумма американских долларов, а также 10 нумизматных золотых монет находились у его отчима. А две пачки долларов и 2 тысячи рублей зашила в свой пояс мать Николая, хранившая их затем у себя на работе – в помещении московского стадиона «Труд».

Что же касается вещей, то большинство из них Лавров и Никонов-младший продали, подарили, или опять-таки передали на хранение своим знакомым и близким. Как свидетельствуют следственные материалы, кое-что было обнаружено у их общего случайного знакомого в Москве. У него оказались проданные ему швейцарские мужские часы, карманный приёмник «Sony», мужская кофта и два махеровых шарфа.

Два плаща изъяли у родственника Лаврова в городе Кизеле Пермской области, а часы «Revue» и магнитофон «Grundig» – у двух его московских дружков, которым он захотел сделать столь дорогие подарки. Но большая часть суперсовременной аппаратуры Давида Ойстраха пылилась на чердаке лавровского дома. И лишь потом львиную долю этой техники Николай попросил сохранить ещё одного своего знакомого, и отвёз её вместе с ним к его тётке в город Павловский Пасад.

Понимая, что милиция может напасть на их след, Николай Лавров и Сергей Никонов боялись быть пойманными с поличным и при малейшем подозрении в слежке старались от него избавиться. Однажды Сергей, поехав на электричке на дачу к своему приятелю, вдруг увидел идущих по вагону милиционеров и подумал, что его преследуют. А поэтому, не мешкая, чтобы избежать лишних неприятностей, решил выбросить из окна поезда всю имевшуюся у него валюту. Произошло это на станции «Чепелево». Милиция же, как оказалось, всего лишь проверяла билеты у пассажиров.

Ещё задолго до своего ареста Сергей с Николаем стали избавляться от некоторых улик, избрав для совершения этой процедуры московские водоёмы. Так один из похищенных японских магнитофонов, предварительно разобрав его на детали, Сергей выкинул в Москву-реку. Другой магнитофон марки «UHER» был брошен в пруд на территории парка ЦДСА. А в Антроповском пруду, расположенном по 2-му Щемиловскому переулку, они утопили два портфеля Давида Фёдоровича и свою сумку с крадеными часами, облигациями и другими вещами. Причём в портфелях находились важные бумаги на имя Ойстраха, среди которых были и паспорта на принадлежащие ему скрипки…

Да, нельзя не отдать должное Вайнерам в том, что их роман и теле фильм «Визит к Минотавру» интригует читателя и зрителя, как самой кражей уникальной скрипки, так и расписанными до мелочей этапами её расследования. Однако, если бы они оттолкнулись от истинных обстоятельств преступления, интрига могла быть гораздо большей.

Дело в том, что в материалах дела фигурировала грампластинка, на которой были оставлены лавровские пальчики. Ну и что? – скажете Вы, и ошибётесь. Ведь оказалась она сделанной из настоящего золота, а под нею лежали ещё 29 (!) таких же золотых, лишь покрытых чёрным напылением дисков, специально выпущенных для великого музыканта.

Естественно, не зная этого, их воры не взяли. И хотя о цене этих пластинок говорить трудно, есть предположение, что она превышала стоимость всего украденного. И всё-таки, как в порыве откровения признался брату Борис Никонов, из квартиры Давида Фёдоровича им было вынесено ни много – ни мало, а целых 4 (!) килограмма золота. Безусловно, состояние крупное, и расскажи об этом тогда, кража стала бы мировой сенсацией. Хотя в узких кругах она и так была таковой.

Если в Москве за ходом расследования следил сам Леонид Ильич, то после того, как дело стало вестись в Воронеже, оно автоматически попало под контроль первого секретаря Воронежского обкома партии. А официально все следственные действия Управления внутренних дел Воронежской области по этой краже велись по поручению следственного управления Москвы.

Бывший заместитель начальника следственного отдела воронежского УВД Михаил Юрьевич Глускин, который возглавлял нашу следственную бригаду, вспоминал:

– В декабре 68-го в Воронеж прибыла группа работников МУРа, и руководство УВД вместе со мной договорилось с ними о проведении общих оперативно-следственных мероприятий. В Воронеже ими руководил начальник УВД, комиссар милиции III ранга Борис Алексеевич Жуков. Не только об этом, но и о других актуальных делах: он знал не по докладу подчинённых. Являясь весьма контактным человеком и хорошим психологом, Борис Алексеевич часто сам участвовал в допросах свидетелей, подозреваемых и обвиняемых, и его участие нередко приводило к положительным результатам.

Обо всех деталях совместной с МУРом операции знали лишь единицы. До её начала оперативники воронежского УВД установили связи Бориса Никонова в Воронеже, узнали о его местонахождении, а впоследствии получили санкции прокурора области Александра Михайловича Рекункова, ставшего потом Генеральным прокурором Союза, на ряд обысков в домах родственников подозреваемого.

И в Москве, и в Воронеже операция должна была начинаться одновременно. Ведь, чтобы не утекла информация и не ушли ворованные вещи, ставилась задача задержать преступников в один день и час…

О том, что Борис Никонов – очень опасный и коварный человек, знали и догадывались многие. Агрессивен, носит с собой нож, прикидывается сумасшедшим, старается держать язык за зубами и ни с кем особо не откровенничает. Но немногие знали о его родственных связях, любовных взаимоотношениях, былых способностях. И первыми владели этой информацией оперативные сотрудники воронежского УВД.

Из руководства о чисто оперативных мероприятиях, проводившихся по Борису Никонову, было известно лишь начальнику УВД. А выполнялись они с применением всех самых передовых, существовавших тогда, технических средств.

Почти каждый шаг Бориса фиксируют воронежские оперативники, подстраиваясь под его стиль поведения. И увёртливый и осторожный Никонов-старший постепенно начинает терять свои оборонительные позиции, которых у него было вполне достаточно.

Одетый с иголочки, с апломбом франта, – так он всегда ходил по улицам и ездил в общественном транспорте. А ещё любил шоколад «Алёнка», часто покупая который и срывая с него обёртку, обязательно бросал её мимо урны, чтобы наклониться, поднять и осмотреться при этом по сторонам под своей рукой. Но оглядываться уже было поздно…

В одном из двух частных домов, расположенных недалеко от реки Воронеж, где жили тётки Никоновых по материнской линии и где чаще обитал Борис, оперативники установили прослушивающую аппаратуру. Проделали с чердака дырочку, вставили туда микрофончик, и хотя немного перестарались, – на потолке чуть-чуть отпала и повисла штукатурка, – эта операция прошла успешно.

Вскоре под предлогом проверки соблюдения паспортного режима Никонова заставляют устроиться на работу. Трудится он в часовой мастерской, и туда оперативники внедряют своего человека. Именно от него они получают сведения о том, что ценности, вынесенные Борисом из квартиры Ойстраха, находятся не где-нибудь, а в Воронеже.

В середине января 69-го года все лица, причастные к громкой московской краже были задержаны. Доставленный в воронежский ИВС Борис Дмитриевич Никонов категорически отказывается давать показания и заявляет, что в обвинениях его МУРом учинена провокация и он ни в чём не виновен. Из допросов же его родственников было очевидно, что они что-то скрывают, особенно тётки, у которых он жил. Их-то и надо было «раскрутить».

На очередном допросе, проводившемся при участии начальника воронежского УВД, Борис Алексеевич Жуков убеждает одну из тёток дать правдивые показания. Однако, рассказав о краденых вещах и согласившись их выдать, тётка ставит ультиматум, что отдаст всё только лично в руки Жукову и без понятых.

Другого выхода не было, и поэтому, пойдя на нарушение процессуальных норм, поздним январским вечером Жуков сел в служебную машину и поехал вместе с этой, совсем незнакомой ему женщиной к родителям её мужа. Там в сарае из-под половиц и вытащили они вещевой мешок, в котором находился рюкзак с ворованными ценностями и валютой.

Примерно через час после отъезда Борис Алексеевич прибыл в УВД, где в его кабинете следственно-оперативная группа уже с понятыми описывала всю ночь содержимое этого рюкзака. А на следующий день утром сам Жуков передал всё, находившееся в нём несметное богатство, в руки московского генерала, который поблагодарил его и в сопровождении оперативников МУРа отбыл на самолёте в Москву. Сразу с собой они забрали и Бориса Никонова, прощанию которого с Воронежем предшествовал очередной акт агрессии.

По словам бывшего заместителя начальника ОУР УВД Воронежской области Ивана Яковлевича Пирожкова, как-то в адрес присутствовавшего на допросе Жукова Борис зло выпалил: «Я с Вами ещё встречусь!» «Где же и когда?» – спросил, недоумевая, комиссар. «Как где – на квартире», – просветил Борис непонятливого генерала. «Так ты у меня в квартире ничего, кроме френча, не возьмёшь», – ухмыльнулся Жуков. «А мне он и не нужен, – сказал Никонов, – у Вас холодильник есть – есть, так возьму его. И вы здесь все, как мухи, передохните!..»

Но обрушенный на комиссара гнев ни сам Борис, ни постоянно выгораживавший его Сергей так и не облачили в действие. А теперь, когда «иных уж нет, а те далече», тем более мстить бессмысленно.

Существует ли воровская дружба? Кто-то скажет «да», а я в этом, например, сомневаюсь. Ведь дружба только тогда прекрасное состояние души, когда она не зиждется на деньгах и корысти и не замешана на совместных криминальных делах. Поэтому братья Никоновы фактически между собой не дружили, хоть и имели одних родителей, хоть и соприкасались порой на воровской почве. Ибо каждый, особенно во время последовавших за ойстраховской кражами, жил сам по себе и отвечал только за своё.

Хотя… материалы этого уголовного дела отмечают, что 16 мая 1969 года, когда Москва вела следствие, Сергей Никонов вдруг основную вину взял на себя. Мол, его брат в квартире не был, и идея совершения кражи принадлежит лично ему. Мол, с августа 1968 года он постоянно наблюдал за квартирой, адрес которой увидел в телефонной книжке своего отца. Мол, в отсутствии Ойстраха снял слепки ключей входной двери, по каким самостоятельно изготовил дубликаты. Мол, придя с крадеными вещами домой, он передал их своему, находившемуся в Москве, брату, которого и попросил увезти похищенное в Воронеж и там спрятать.

Однако те показания были по-юношески наивны и безосновательны. Видимо, отнюдь не любовь к брату рождала их, а скорее боязнь расправы его стороны. (Да оно и понятно: и мать, и отец, и тётки боялись Бориса.) А значит, очевидно, что в период оперативной работы, проводившейся в отношении Бориса, он постоянно курсировал между Москвой и Воронежем далеко не с целью руководства преступными действиями Сергея и помощи ему советами, как резюмировало московское следствие, а для оказания на него психологического, а то и физического давления.

Еще в 59-м Борис, как уже оформившийся уголовник, старался подчинить своей воле пока несмышлёного девятилетнего Сергея. Тогда он, вскрыв квартиру одного воронежского генерала, заставил младшего брата выносить с ним тяжёлые персидские ковры. И хотя возбуждённое тогда дело из-за недостатка улик закрыли, столь домостроевский способ приобщения к воровскому ремеслу оперативникам запомнился надолго.

Воровская наука, которой своим примером учил его Борис, шла ему «впрок». Так, в 60-ом году Никонов-старший, попав в воронежский следственный изолятор за совершение трёх квартирных краж, вполне правдоподобно играет роль ненормального, почему и оказывается в «Орловке». А спустя 16 лет, уже зрелый Сергей повторяет «спектакль» своего брата на скамье подсудимых народного суда Советского района Воронежа (туда он попал в 1976 году за 16 эпизодов квартирных краж в Воронеже и Смоленске). Правда, роль в этом спектакле оказалась неудачной – психиатрическая экспертиза подтвердила, что Сергей – симулянт.

Вообще, симулировать невменяемость пробуют многие уголовники. Но у Никоновых это получалось особенно красочно. «Вы – кровопийцы! Вам моя кровь нужна… Не получите!», – твердил постоянно Борис на следствии как по делу о краже из квартиры Ойстраха (в кабинете Б. А. Жукова), так и по другим делам. «Меня преследуют менты. Я пробовал пить свою кровь, но она оказалась отравленной», – заявлял Сергей, пытаясь «косить под дурачка». А в итоге каждого, в зависимости от актерских способностей, психофизического состояния (Сергей употреблял наркотики) и родственных симпатий тётушки, судьи оценивали по-разному.

Если матёрый уголовник Борис отбыл в местах заключения только десять лет, то Сергей, который моложе своего брата аж на 19, отсидел почти вдвое больше, да ещё был признан особо опасным рецидивистом. Если к старшему относились со снисхождением из-за того, что его дядька состоял на учёте в психдиспансере, то оправдывать душевными болезнями родственников преступления младшего почему-то никто не хотел.

Только ненависть и больше ничего испытывали к милиции братья Никоновы. Борис, пожалуй, за лишение ею добытых им богатств, а Сергей, скорее всего, из-за отнятой у него тюрьмой свободы.

Если же проводить параллель с мифом о Минотавре, то здесь всё предельно ясно. Минотавра в обличии братьев Никоновых просто не могли не победить Тезей с Ариадной в лице московских и воронежских сыщиков, сделав это, несомненно, очень грамотно и профессионально. Досадно лишь одно: слишком уж возгордились москвичи своей победой, которую почему-то на равных не пожелали разделить с воронежцами…

Ветераны воронежской милиции вспоминали о том, что в то время Москва придавала большое значение успешному раскрытию ойстраховской кражи. Но министерское начальство постоянно говорило о заслугах МУРа и почти не упоминало о наших оперативниках.

И всё-таки, несмотря нехватавшую объективность, воронежцы на москвичей не в обиде. Ведь практически все основные участники этой операции получили от МВД памятные подарки. А знаменитый скрипач Давид Ойстрах во многом благодаря воронежским сотрудникам до конца своих дней каждый год выступал на кремлёвских концертах, посвящённых Дню милиции. Выступал, выражая тем свою великую признательность всем стражам порядка.