Война сказок

СМЕРТЬ ГАЛАХАДА

Коробка была огромная, почти по плечи детям, вся в зеленовато-желтых малахитовых узорах, но не неподвижных, а живых — стоило только чуть шагнуть в сторону, как изумрудные ручейки начинали лениво перетекать друг в друга. Через минуту перед восхищенными глазами Эмми и Дика, словно по мановению руки волшебника Гудвина, появлялся новый, невероятной красоты рисунок. Время от времени из этого разноцветного калейдоскопа, как чертик из шкатулки, выскакивал разодетый в пестрое тряпье клоун и, забавно подмигивая, вытряхивал из карманов прямо в лица пораженным детям целые пригоршни звезд и маленьких голубых лун. Они тотчас же вспыхивали ослепительными искрами и исчезали, и только острые ледяные брызги окатывали детские разгоряченные щеки. Сделав еще несколько шагов в сторону, можно было увидеть настоящих ковбоев, ловко перестреливающихся на полном скаку посреди раскаленной прерии, и тут же их сменял крошка силач Майти Маус, а рядом с ним… Ну что за чудесный подарок получили дети в день рождения, если одну только коробку можно было рассматривать часами! А ведь в коробке что-то было…

— Успокойся, Дикки, — наконец сказала девочка, удовлетворенно вздохнув. — Ну что ты визжишь, как девчонка? Разве ты никогда не видел объемных голограмм? Да слезай же со стула, слышишь, упадешь!

— Вот ты всегда так, — заныл мальчишка, слезая тотчас со стула (он был трусоват и не скрывал этого). — Ты всегда все только портишь… А я только что увидел там наверху. Матушку Гусыню, она держала в лапках волшебную книжку с картинками и приглашала меня послушать удивительную сказку…

— Не говори глупостей! — резко прервала младшего брата Эмми. — Голограммы не умеют разговаривать. Это тебе только почудилось…

Нет, не почудилось, не почудилось! — заревел Дикки, отчаянно растирая ладонями пухлое розовое лицо. — Просто ты гадкая и завистливая. Я пожалуюсь вечером маме, вот!

Эмми хотела сказать, что завидовать тут нечему — ведь этот подарок предназначался им обоим (по случайному совпадению оба родились в первую неделю мая), но решила, что брат только раскричится еще громче, и с презрением отвернулась. Так орать в шесть лет из-за игрушки — это было непостижимо, она себе такого не позволяла уже года три.

— Дети, дети, что у вас стряслось? — вдруг раздался у них за спиной взволнованный мамин голос.

Эмми сначала обрадовалась, но тут же поняла, что это видео — там всегда голоса получаются какими-то неестественными, далекими. Дик же взвыл еще громче и, чуть не сбив с ног сестру, бросился к одной из стен комнаты, окрашенной под кору дуба (так было модно в этом году во всем Доме). Он прилип к широкому экрану, всхлипывая и неразборчиво жалуясь, словно мама могла протянуть руки сквозь стекло и погладить его кудрявую голову. У самой Эмми волосы были прямыми и жесткими, как солома, и она втайне этим гордилась.

— Постой, постой, малыш, я ничего не пойму, — тревожно сказала мама. — Эмми, объясни хоть ты, что случилось?

Эмми нехотя подошла к видео. Ну да, так она и думала. Того и гляди, мама сейчас в панике оставит работу и бросится на скоростном лифте сюда. На двести тринадцатый этаж, чтобы спасти своего бедняжку Дикки от бесчисленных опасностей! Против желания Эмми ощутила нечто вроде уколов ревности.

— Ничего особенного, ма, — сказала она как можно более насмешливо. — Просто Дикки обалдел от голограмм на коробке до того, что стал разговаривать с Матушкой Гусыней. А я хотела открыть коробку и посмотреть, что же вы нам все-таки подарили.

Как мама была красива! Сейчас, когда тревога сползла с ее все еще очень молодого лица и она от души хохотала, обнажив прекрасные ровные зубы, она стала похожа на звезду экрана. Нет, Эмми никому не откроет своей страшной тайны — она была влюблена в мать. Не просто любила ее, а вот именно была влюблена.

— Джордж! Джордж! — хохотала Джейн, повернув голову куда-то в сторону. — Ты только посмотри на моего глупышку. Разговаривать с голограммой на коробке — это в его-то шесть лет!

На экране появилось загорелое, чуть брезгливое лицо (мужественный тип — сразу же определила Эмми). Тактично сдерживая улыбку, мужчина пророкотал мягким басом, не сводя глаз с Джейн:

— Ничего страшного, просто у мальчика богатое воображение. Я бы на твоем месте сказал об этом воспитателю. Кто знает?… — многозначительно добавил он.

— Нет, ты серьезно? — вспыхнув от удовольствия, спросила Джейн. — А я, признаюсь, побаивалась — вдруг решат, что Дикки слишком чувствителен…

— Ты ничего не понимаешь в мужчинах, — сказал Джордж, усмехаясь. — Вот уже второй год Барри Майлон ищет эмоциональных подростков для школы будущих звезд видео. Мускулы уже не в моде у прекрасного пола, — добавил он, заглядывая Джейн прямо в глаза.

— Ты — прелесть, — каким-то странным слабым голосом сказала мама. Она, казалось, совсем забыла, что дети во все глаза смотрят на них. — Неужели это правда, ну насчет Барри Майлона?

— Разумеется, правда. И вообще, держись за меня, детка…

Эмми ощутила прилив дикой ревности. Как этот мерзкий тип может так нагло разговаривать с мамой? Почему она ему это позволяет? Эмми едва не разревелась. Все-таки обидно, что ее принимают за младенца, думают, при ней все можно говорить…

Мама наконец оторвала взгляд от своего обаятельного коллеги и, придав лицу возможно более строгое выражение, сказала:

— Дети! Не портите друг другу день рождения — ведь это самый чудесный праздник в году. Эмми, я тебя не узнаю! Дикки, вытри слезы, а не то я оставлю тебя вечером без праздничного пирога… Мы с отцом сделали вам изумительный подарок и решили, что вы уже большие и сами сможете в нем разобраться. Эмми, девочка, не дразни малыша, не порти ему удовольствия, ладно? Ну, дети, надеюсь, вечером вы преподнесете нам с отцом сюрприз. Чао!

И, ослепительно улыбнувшись, она погасила видео.

— Вот видишь, — сказала Эмми, — мама хочет, чтобы мы сами разобрались в игрушке. А ты думаешь только о глупостях, как трехлетний малыш!

Она уверенно подошла к коробке и нажала на большую красную кнопку. Зеленые стенки тотчас же стали складываться гармошкой, оседать, словно дым, и через минуту, зазвенев напоследок серебряными колокольчиками, упали на пол. На ворсистом дне коробки лежали несколько приборов цвета слоновой кости и толстая книга сказок. Дик сразу же утешился и, усевшись в кресло, начал листать плотные страницы с красивыми красочными рисунками, сопя и ерзая от пережитого волнения. Эмми тем временем изучала объемистую инструкцию.

Дорогие дети! Фирма «Волшебник Гудвин» поздравляет вас с необыкновенным подарком! Вы, конечно, любите сказки и чудесные истории с феями, привидениями и добрыми волшебниками. Хотите, чтобы эти сказки ожили у вас на глазах? Не думайте, что это обычное видео или голокино — нет, это Универсальный Сказочный Конструктор. С помощью ваших пап и мам (а может, и сами, а?) вы сможете стать на время магами и волшебниками, не хуже Оле-Лукойе. Помните, стоило забавному кудеснику Оле-Лукойе покрутить зонтик над головой послушного малыша, как в его спящую головку тотчас же приходила добрая сказка? В нашем Конструкторе роль зонтика выполняет универсальный программный пульт, вот тот, с синей полосой на крышке и многими-многими кнопками и клавишами. Это совсем не сложно — стать с его помощью волшебником. В электронной памяти Конструктора хранятся тысячи лучших сказок, так что, набрав на пульте определенную комбинацию букв и чисел, вы сможете оживить своих любимых героев. Но для этого нужно еще соединить пульт с универсальным синтезатором — мы называем его Ящиком Пандоры. Видите на его крышке красную полосу?

Хотите, для начала посмотрим сказку о Золушке? Ее шифр вы найдете на триста пятнадцатой странице книги сказок. Ах, ты не можешь набрать программу на пульте, малыш? Не плачь, тебе поможет папа. А тебе, мальчик, уже целых пять лет? Тогда ты сможешь сделать все сам, только будь повнимательней… Зажглась зеленая лампочка, да? Хорошо, очень хорошо. Теперь собери в прилагаемое к набору ведерышко два килограмма разных отходов — кусочков дерева, пластмассы, листы ненужной бумаги и картона — и положи все это в приемник, туда, куда показывает черная стрелка. Осталось нажать на кнопку «Пуск» и подождать минут пять, не меньше — иначе сказка не получится… А сейчас, когда зазвенели малиновые колокольчики, смело открывай дверцу и подними кожух Ящика Пандоры. Не бойся — током не ударит. Ты видишь?… Играй на здоровье, малыш, но помни — все эти маленькие человечки и звери — всего лишь искусственные куклы, роботы, они совсем не живые, хотя могут ходить и разговаривать. А все-таки любопытно, малыш, что у них внутри, не правда ли? Посмотри-ка на цветную вкладку на третьей странице… Ого, сколько микросхем, жидких кристаллов и биомускулов! Просто в глазах рябит. Так что поверь: ломать их совсем не интересно. А вот самому научиться программировать на универсальном пульте — это настоящая взрослая работа. Увидишь, как обрадуется твой папа, когда он вернется с работы и увидит на полу комнаты битву Железного Дровосека с коварной Бастиндой или запросто разгуливающего по креслу Питера Пэна! Итак, за работу, малыш. Сначала изучим с тобой систему команд…

Эмми уселась прямо на пол, на пушистый, отливающий серебром ковер, и с увлечением стала набирать на пульте самые сложные программы, вскрикивая от радости, когда на контрольной панели загоралась большая зеленая лампочка с улыбающейся мордочкой Оле-Лукойе. Два часа пролетели незаметно, наконец, она отложила руководство и позвала:

— Дикки! Неси сюда книжку, мы сейчас начнем строить сказку!

Дикки с подозрением отозвался из дальнего угла комнаты:

— А кто будет делать эту… ну, программу?

— Я… Понимаешь, Дикки, — быстро ответила девочка, увидев, как ревниво скривилось лицо брата, — нам в школе на прошлой неделе показывали похожий пульт, вот я и научилась… Только мне провода ну ни за что самой не соединить, — просительно добавила она самым жалостливым голосом, на какой была способна.

— Ну ладно, — презрительно сказал Дикки. — Так уж и быть. Куда девчонке в этом разобраться…

Эмми промолчала. Она уже обдумывала будущую сказку, и пока брат, тяжело сопя, мучился с переплетением разноцветных проводов, пальцы девочки быстро забегали по черным кнопкам.

— Вот мама будет довольна, правда, Дикки?

Алиса растерянно стояла в зазеркальной комнате, вся в розовых блестках на развевающемся платье. Позади нее наливалось голубым туманом большое зеркало, а прямо у ног разгуливали парами шахматные фигуры. Внезапно одна пешка забавно плюхнулась на ковер и сразу же завопила дурным голосом испорченного ребенка.

— Мое дитя! — воскликнула Королева Белых и, сбив на ходу короля, бросилась на помощь. — Ах, Лили! Мой драгоценный, мой котеночек, как тебя обидели…

Отец покатился со смеху и украдкой погрозил пальцем Эмми. Но мама все равно ничего не поняла. Она держала на коленях сияющего от похвал Дикки и нежно улыбалась. Эмми отвернулась: ей было немножко стыдно.

Как интересно было смотреть в полумраке, при трепетном свете камина, на приключения Алисы в Зазеркалье! Вот маленькая девочка разговаривает с Фиалкой и Тигровой Лилией, а вот — можно упасть со смеху! — Алиса с Королевой Черных бегут изо всех сил по дорожке вокруг дома и никак не могут сдвинуться с места. А как забавно пели песенки Двойняшечка с Двойнюшечкой, вместо того чтобы показать Алисе дорогу из леса!

Но наконец смолкла хрустальная музыка. Черная Королева неожиданно превратилась в котенка Кляксу, и все биокуклы встали, раскланялись и исчезли за золотистой дверцей Ящика Пандоры.

Сказка кончилась… А родители дружно хлопали и восхищались увиденным.

— Вот это сюрприз! — хохотал, вытирая глаза, отец. — Каков этот глупыш Пустик-Дутик? А Король, Вылизаяц и Гербанты? Нет, что ни говори, Джейн, а это оказалось куда интереснее, чем постановка Обри Диснея. Вот так малыши! — И он поднял под самый потолок хохочущую Эмми и звонко расцеловал ее.

— Ну, теперь наша очередь, мать! Смотрите, дети, и удивляйтесь.

Джейн спохватилась и, ласково потрепав по щеке вовсю улыбающегося сына, начала копаться в своей сумочке, пока не нашла там небольшую желтую коробочку. Дети тут же захлопали в ладоши от радости.

— Новая видеорама! Как здорово! — вопил Дикки. — Это подарок так подарок, правда, Эмми?

Эмми визжала от удовольствия. Отец тем временем торжественно подошел к двери, ведущей на балкон, открыл маленький ящичек в стене и осторожно вытащил из него старый видеокубик. И тотчас же за окнами погас всем давно надоевший вид на Диснейленд. Еще одно движение руки — и за окнами начал набухать далекий сиреневый свет. Перспектива стала невероятно глубокой, где-то в вышине загорелись искорки звезд, легкие, почти бесплотные облака розовели прямо на глазах. Загорался рассвет, и теплые блики вырастающего из темноты солнца заиграли на стенах комнаты. И все сразу увидели, что внизу, до самого горизонта, простирается величественный океан.

Все молчали, восхищенные этой невиданной картиной. Потом Эмми тихо спросила замирающим голосом:

— Папа, а это настоящий рассвет? Это настоящее небо?

Отец, чуть смущенный, переглянулся с Джейн и пробормотал:

— Ну, не совсем… Настоящее не так уж красиво выглядит отсюда, с высоты почти двух километров. Зато это — улучшенный вариант. В нем никогда не бывает дымки, низкие облака не ползут, как набрякшая вата, прямо в окно, никогда не моросит противный дождь… — Отец почему-то вздохнул. — Короче, здесь, как в видео, все почти как настоящее, но только лучше.

Дик в восторге подымал оба больших пальца сразу, мама с гордой улыбкой развалилась в кресле с переносным пультом киберкухни на коленях, и только Эмми почему-то стало скучно. Она подошла к окну так близко, что волосы касались прохладного стекла, и долго вглядывалась в распахнувшийся перед ней мир. Внизу, далеко-далеко, колыхалась гигантская гладь океана. Почти черная под ногами, она переходила через все оттенки синего цвета по мере приближения к солнцу и под самым пепельным шаром вдруг загоралась оранжевым огнем. Легкий, чуть прохладный ветерок, казалось, просачивался через окно и нежно покусывал голые руки девочки, отчего кожа на них стала тугой и пупырчатой. Где-то на западе, бесконечно далеко от Эмми, вспыхнула колючая падающая звезда, проколола небо и остыла. Девочке было удивительно хорошо, но неясная грусть мягким комком прокатилась по ее горлу.

— Тебе не страшно, Эмми? — тихо сказал прямо в пушистые волосы отец. Он незаметно подошел к дочери и на всякий случай крепко обнял ее за плечи.

— Нет, пап, — покачала головой девочка, чувствуя, как слезы начинают щипать ее глаза. — Я совсем не боюсь этой высоты… Как хорошо!.. Ты чувствуешь, папа, как хорошо?

И, не выдержав, девочка беззвучно заплакала, прижавшись мокрым личиком к теплой груди отца.

Где-то позади Дикки презрительно свистнул и пробормотал что-то нелестное в адрес всяких плакс и трусих. Отец, очень смущенный порывом дочери, обычно такой самоуверенной, немного растерянно спросил:

— Почему же ты плачешь, дочка, если тебе так нравится?

— Ах, пап, разве ты не понимаешь? — прошептала Эмми. — Почему все это тоже не настоящее?

Вечером родители долго не могли уснуть. Уже давно отзвучала традиционная вечерняя сказка Обри Диснея для малышей, в которой Братец Кролик так и не смог догнать Мудрую Черепаху, и уже кончился успокоительный сеанс цветомузыки, превращающий стены детской спальни в добрую старую няню, и даже подходила к концу новая популярная программа для взрослых «Вечерний тост», полная игривых намеков и ничем не прикрытых полезных советов, а Джейн все еще ворочалась на широкой кровати и время от времени начинала всхлипывать и шепотом жаловаться мужу:

— Фрэнк, ты только пойми меня правильно, я Эмми люблю до безумия — хоть это сейчас и не принято, ведь мы еще достаточно молоды… Меня подруги за глаза даже называют клушкой… Пусть она и в самом деле очень развита для своих семи лет, но всему же есть предел. Какая-то она стала дикая, всем дерзит… Даже и разговаривает не по-детски, словно ей бог знает сколько лет от роду… Ну, я понимаю, два года назад мы сделали ошибку, даже нет — это я сделала ошибку, послав ее на лето к бабушке на материк! (Фрэнк поежился — не в правилах жены было признаваться в своих ошибках.) Ты что, спишь, милый?… Так я хочу сказать — кто мог знать, что бабушка в свои восемьдесят лет еще не потеряла своих профессиональных качеств доктора математики… Фрэнк, ну что ты молчишь?

— Я слушаю, дорогая, — промямлил Фрэнк, косясь на окно спальни. — Ты только посмотри, какая удивительная лунная ночь! Даже жаль, что дети уже спят… Но скоро воскресенье, и накануне можно будет уложить их чуть попозже — пусть они всласть полюбуются звездным небом!

— …В конце концов, Дикки не виноват, что у него нет особых талантов, — не слушая мужа, продолжала жаловаться Джейн. — У меня вот их тоже нет, и у тебя, и тем более у наших соседей и знакомых… Но разве кто-нибудь нас попрекал этим в детстве?

— Ты преувеличиваешь, милая, — мирно возразил Фрэнк, — Эмми в этом отношении ведет себя очень тактично.

— Может быть, не уверена… Но сам факт, что она вундеркинд, действует на окружающих угнетающе. Помнишь, что говорил директор ее школы, этот старый развязный тип… Кроннер, кажется? Что Эмми поражает всех учителей своими зрелыми знаниями и отстает только по географии, которую она почему-то терпеть не может. Скажи, где ты видел девочку, которая в семь лет наизусть читала бы Гомера, Данте, Мильтона, плакала над какими-то Нибелунгами и песнями о никому не нужном Сиде… В ее возрасте дети читают Фрэнка Баума и Перро!

— Она тоже их читает, — из справедливости возразил Фрэнк. — Девочка просто до безумия любит сказки… Ты же видела сегодня, как она чудесно инсценировала «Зазеркалье» Кэрролла…

— Да, а эта постановка? Как она могла за один день разобраться в такой сложной машине да еще сама запрограммировать совершенно новую сказку? Дикки сегодня весь день ходит подавленный.

— Ну, этого я не замечал. Дикки сегодня был просто злым и капризным, — в сердцах сказал Фрэнк. — Как и вообще в последнее время.

Джейн даже всплеснула руками:

— Злой? Мой Дикки — злой? Фрэнк, ну что ты говоришь! — От обиды на ее глазах навернулись слезы. — Ты всегда был далек от детей, да и вообще никуда не годен как отец! Нужно же понимать нежное сердце ребенка… Он всего на год младше Эмми, а она его беспрестанно терроризирует, да, не возражай, терроризирует, подчеркивая свои способности. Ну разве бедный мальчик виноват, что ему тяжело дается высшая математика? А Эмми уже второй год возится с переносным компьютером, как будто это кукла… И этот мерзкий компьютер подарил ей ты! А теперь еще Машина Сказок… Зачем я позволила тебе ее купить?… Скоро она нас ни во что не будет ставить.

— Ну хорошо, — сдался Фрэнк. В глубине души, сам себе не признаваясь, он думал так же. — Что ты предлагаешь? Мы уже и так перевели Эмми в прошлом году в математическую школу, да еще на три класса вперед… Думаешь, это ей все так просто обходится?

Джейн поняла, что немного перегнула палку, и немедленно превратилась в ласковую и послушную девочку, которой добродушный Фрэнк никогда не мог ни в чем отказать.

— Ну разве я желаю Эмми зла? — прильнула она к мужу. — Я понимаю, талантливый ребенок — это счастье, это большое будущее для всей семьи… Но… но нам нужна консультация знающего специалиста. Этот седой кот Кроннер советовал то же самое. Есть же особые интернаты… Нет, нет, не волнуйся, я пошутила. Пойми, милый, талант — это общественное достояние, и мы не имеем права… — Не зная, как продолжить эту высокопарную фразу, Джейн заключила ее страстным поцелуем.

Судьба Эмми была решена.

Утро было золотистое и прозрачное, все в солнечных бликах и всплесках свежего ветра, и Эмми долго лежала в постели, закрыв глаза и боясь даже шевельнуться, чтобы не спугнуть то удивительное чувство счастья, которое доступно только детству. Сегодня будет ласковый день, улыбалась она самой себе, сегодня будет загорелый день, весь в брызгах соленой морской воды, с хрустом поджаристых вафель и с тысячами самых удивительных запахов… Сегодня будет день полной свободы, ну как будто бы она вдруг научилась летать!

Еще не открыв глаза, Эмми решила, что она в этот день ни за что не пойдет в школу. Правда, завтра учительница физики мисс Брайтон непременно постарается раздуть это событие до масштабов уголовного преступления, да и мама надуется — мол, я Эмми доверяла, а она меня так подвела… Но что все это значит по сравнению с целым днем свободы!

Девочка быстро вскочила и, весело напевая, побежала в ванную. В огромной квартире никого не было, только назойливые киберы ползали жужжа по длинношерстным коврам, высасывая пыль, да тонкий и длинный робот Бонни, похожий на вешалку в прихожей, неслышно копался в системе настройки цветостен. Родители давно ушли на работу, и это было здорово. Это было единственное преимущество, которое получила Эмми, перейдя в новую школу (там занятия начинались на час позже, чем обычно), но оно стоило всех других.

Холодный душ освежил Эмми, но в ванной у нее появились коварные расслабляющие мысли: а не повозиться ли сегодня дома с Машиной Сказок? Или, может быть, достать с папиной книжной полки универсальную видеокнигу, распахнуть ее тяжелый, тисненой кожи переплет и набрать по пульту связи с Библиотекой шифр какой-нибудь старой книги, полной чудес и приключений? С каким волнением она всегда ждала момента, когда на матовых экранах видеокниги начинают выплывать манящие своей неизведанностью страницы… Но Эмми только вздохнула. Жалко, что нельзя заняться всем сразу, ну, например, так, как ее научила бабушка, — одновременно решать математические задачки, читать и слушать музыку. В жизни всегда почему-то приходится выбирать что-то одно, и сегодня она, Эмми, выбирает путешествие.

На улице было малолюдно, и девочке это сразу не понравилось. Куда приятнее сбегать с уроков в более шумный день, когда в запутанных переплетениях широких улиц толпится куда-то спешащий народ — элегантные дамы вроде Джейн и симпатичные мужчины, полные деловитости, как Фрэнк. Эмми себя уже не раз спрашивала, почему это на их этаже, где живут тысячи семей, все люди какие-то одинаковые? Инстинктивно она понимала, что родителей об этом спрашивать не стоит — они могут и обидеться, особенно мама. Она не зря часто при гостях любит вспоминать, что когда-то едва не стала звездой видео. Но все же интересно, почему здесь не встретишь ни стариков, ни подростков? Может быть, они живут где-нибудь на других этажах?

Жаль, что сейчас так безлюдно. В толпе было бы так просто затеряться, не привлекая внимания взрослых, — дети-то здесь вообще как две капли воды похожи друг на друга. Тысячи одинаковых плаксивых девочек в ярких платьицах, с губами, перемазанными шоколадом, и тысячи однообразных мальчишек в обязательных ковбойских джинсах с игрушечными бластерами за поясами. Среди них было бы легко прокрасться к прозрачным колпакам лифтов, набрать любой пришедший в голову шифр и вызвать капсулу, не опасаясь быть пойманной на месте преступления. Что делать — детям до десяти лет кататься одним на лифте строго запрещалось, и потому это было голубой мечтой всех окрестных ребят. Эмми догадывалась, что хотя многие из них и хвастались своими путешествиями по различным этажам Дома, но вряд ли они даже знали, как вызвать капсулу. Зато она давно уже освоила эту премудрость, но из осторожности помалкивала и не высмеивала ребят, когда они рассказывали о Мороженном Рае на минус девятнадцатом или Большом Видео на плюс сорок третьем.

Но сейчас на маленькой улице все лифты очень хорошо просматривались, и немногочисленные парочки взрослых уже издали благожелательно поглядывали на хорошенькую девочку. Нет, вызвать капсулу сейчас никак не удастся, лучше и не пробовать.

Эмми поскучнела. Конечно, можно было пойти в кино, или искупаться в бассейне под жарким африканским солнцем на соседней 143-й улице, или, потратив полчаса на дорогу, добраться до небольшого Луна-парка, полупустого в такой ранний час. Но у Луна-парка лифтов слишком много, а значит, там постоянно дежурят лифтеры-механики с целым стадом ремонтных механизмов… И Эмми, решив выждать для путешествия более подходящий момент, вприпрыжку побежала в соседний переулок, где находился ее любимый Музей Человека.

В прохладном полумраке фойе сидели всего несколько человек. Мужчины курили и играли в стереошахматы, а женщины оживленно обменивались последними новостями. Эмми стало обидно. До истории Человека здесь никому не было дела — просто в фойе можно было скрыться от жарких лучей восходящего солнца и нудного голубого неаполитанского неба, которое не меняли уже целых три месяца… Стараясь не смотреть по сторонам, Эмми торопливо проскакала через зал, словно догоняя ушедших вперед родителей, и скрылась в Пещере.

…Красные отблески пламени плескались на неровных каменных сводах. Воздух был сырой и холодный, насыщенный непривычными тяжелыми запахами. Эмми стояла на узкой смотровой веранде и, широко раскрыв глаза, смотрела вниз, где метрах в пятнадцати впереди горел тусклый костер, освещавший небольшую площадку, засыпанную мусором. Люди жались к огню, закрываясь от холода рваными шкурами, и только шаман, утомленный вечерними плясками, спал в стороне, укутавшись в драгоценный медвежий мех. Эмми знала, что охотники не появлялись уже вторую неделю, и по утрам женщины часто принимаются тоскливо выть, предчувствуя беду, им вторят малыши, сбившиеся в поисках тепла в кучу. Их испуганные глазки поблескивают в полумраке, словно угольки, а старый шаман, плюясь и стуча палкой, грозит им непонятными гортанными фразами.

Эмми поискала взглядом Адама — так она называла худенького паренька со смышленым лицом, который выделялся среди сверстников веселым нравом и хитроумными проделками. Кончались для него они, как правило, плохо, что, впрочем, ничуть не сказывалось на его жизнерадостном характере. Эмми не раз видела, как Адам, получивший от старших скудные огрызки мяса, незаметно относил их Еве — крошечному клубочку спутанных волос, из которых выглядывало круглое трогательное личико. Мать Евы погибла почти полгода назад, и, хотя племя заботилось обо всех детях, маленькой девочке часто не доставалось еды, и она не раз горько плакала, забившись в темный уголок Пещеры. Каким-то инстинктивным чувством Эмми понимала, что девочка обречена, что ей не пережить предстоящую суровую зиму. О, если можно было бы спрыгнуть вниз и принести еды вечно голодающим и слабым детям! Но ничего нельзя было сделать — их разделяло не стекло, а десятки тысяч лет. Если бы это был просто голофильм, похожий на реальную жизнь, но все же не настоящий, а сделанный на студии, — насколько было бы легче… Но там за стеклом не было лжи, это был восстановленный по фотосталактиту давно исчезнувший мир, и если правда то, что рассказывали им экскурсоводы, значит, когда-то жили и этот сморщенный шаман, и веселый Адам, и маленькая болезненная Ева…

Каждая такая встреча с давно ушедшим прошлым была испытанием для Эмми, но не проходило и двух дней, как неизъяснимая сила влекла ее сюда. Хорошо, что Джейн об этом не знала, иначе она непременно впала бы в панику и стала бы таскать Эмми по всем знакомым врачам. Разве ей объяснишь, что никакое видео и никакие развеселые приключения Дональда Грея в марсианских джунглях не могут сравниться с живым доисторическим мальчиком? Ведь каждый младенец знает, что никаких джунглей на Марсе нет, даже искусственных, а Адам жил на Земле, пусть и много веков назад, и к нему можно приходить, как к другу. Но неужели он даже и не подозревает, что из мрачной глубины Пещеры, где с низко свисающего свода спускается белый каменный рог, на него из невообразимой дали времени глядят участливые детские глаза?

Иногда во сне Эмми видела, как произойдет их встреча. Вот она, высокая и красивая женщина в белом халате, с волнением подходит к громоздкой установке в центре большого зала хронолаборатории, заставленного сложнейшими приборами. Эмми — нет, уже Эмми Карлейн, выдающийся физик, создавший теорию времени, через минуту начнет испытание чудесной машины, с помощью которой можно перенестись в прошлое. Где-то позади, за бронированными стеклами, ей отчаянно машут руками сотрудники Института Времени, стрекочут, как сверчки, кинокамеры суетливых репортеров. Весь мир, затаив дыхание, наблюдает на своих видео, как гениальная красавица, очень похожая на свою мать Джейн, садится за пульт управления, отрешившись от всего окружающего… Нет, пожалуй, пусть она сначала обворожительно улыбнется миллионам своих поклонников и ободряюще помашет им рукой. Теперь пора привести машину времени в действие. Тонкие длинные пальцы Эмми мелькают над бесчисленными кнопками, еще мгновение — и ее фигура начинает расплываться и таять, и скоро только прозрачное облачко тумана зависает над местом, откуда только что отправилась в путь первая путешественница во времени.

Дальнейшее в каждом новом сне представлялось Эмми по-разному. Особенно врезался в память девочки сон, в котором машина из-за неполадки опередила лет на пятнадцать тот знаменательный день, когда Адам, несмотря на запрет шамана, осмелился подойти к каменному бивню и даже коснулся его рукой. Увы, девушке не удалось появиться перед ним в этот момент в ослепительном сиянии света — а ей так хотелось поразить своего друга… Вместо этого она неожиданно оказалась на небольшом каменном плато невдалеке от Пещеры.

Шел осенний проливной дождь, ветвистые ручьи бурлили между камнями и с шумом обрушивались с крутого обрыва. Эмми вдруг почувствовала себя очень одинокой и беспомощной. Она так и не рискнула открыть прозрачный колпак машины и подойти поближе к Пещере в такую непогоду. Ночью ее разбудил грохот ударов. При тусклом свете звезд девушка с ужасом увидела перед собой разъяренного дикаря в потертой шкуре, с кожей, покрытой многочисленными рубцами и ссадинами. Ухватив огромный острый камень, он с воплями обрушивал его на прозрачное бронестекло. Но страшнее всего стало, когда Эмми вдруг увидела в грубых чертах нападавшего поразительное сходство с хитроумным весельчаком Адамом…

Девочка с трудом отогнала от себя неприятные воспоминания и с облегчением вздохнула. Как хорошо, что сны не всегда сбываются! Сейчас же дети в Пещере спали, тесно прижавшись друг к другу, и как ни вглядывалась Эмми в бурую полутьму, она так и не смогла разглядеть своего друга. Жаль, ведь у нее сегодня так много свободного времени… Эмми утешила себя, решив, что завтра обязательно зайдет в музей вечером, даже если родители захотят повести их с Дикки в Луна-парк. А сейчас… Сделав глупое развеселое личико, она выпорхнула из Пещеры и под пристальными взглядами взрослых проскакала вприпрыжку до выхода. Ох, кажется, обошлось…

В узеньком переулке было безлюдно, но и лифтов, к сожалению, тоже не было — Музей Человека не пользовался особой популярностью у жителей Дома. Пришлось рискнуть, вернуться на 142-ю улицу и там, не раздумывая, нырнуть под первый попавшийся колпак лифта.

Теперь быстро!.. Трясущимися от страха пальцами девочка набрала на пульте заветный шифр. Есть! Красная лампочка, чуть помедлив, загорелась успокаивающим рубиновым светом — капсула вызвана. Медленно тянулись секунды… Эмми вся сжалась, ожидая, что вот-вот колпак над ней снова подымется и удивленный голос спросит: «А ты что здесь делаешь, девочка?» Но вместо этого откуда-то прямо из раздвинувшегося пола появилась серебристая капсула лифта, и Эмми тут же нырнула внутрь. Последнее, что она увидела, закрывая дверцу, — это изумленное лицо ярко одетой женщины, быстро идущей к лифту. Потом все исчезло…

Капсула стремительно упала вниз, но Эмми почти не почувствовала этого. Впечатление было такое, будто она катается на маленьком пароходике в Луна-парке и пенистые волны несильно раскачивают мокрую от соленых брызг палубу. Между тем на широком светящемся табло капсулы мелькали номера этажей и улиц — капсула совершала сложнейшие эволюции, двигаясь попеременно то в вертикальной, то в горизонтальной плоскостях, непрерывно советуясь с Центральным Мозгом, который выбирал оптимальный путь с учетом занятости всех лифтовых каналов. Ах, если бы хоть одним глазком посмотреть, кто живет на этих бесчисленных этажах, пройтись по широким незнакомым улицам, встретить новых интересных людей!..

Эмми знала, что Дом, стоящий прямо в океане, в нескольких десятках километров от материка, представляет собой гигантский, полностью автономный человеческий муравейник. Более ста его этажей уходят в океанскую глубь, которая кормит и одевает всех жителей. Там же находятся мощные электростанции и подводные шахты, дающие необходимые полезные ископаемые, которые перерабатываются на огромных заводах и фабриках. Но вот как распределяются люди на тысячах этажей Дома, похожего на ступенчатую пирамиду, Эмми совершенно не представляла — почему-то об этом в школе рассказывают только старшеклассникам. Где-то же должны жить подростки, старики, ученые, холостяки и калеки? А куда уехали полгода назад их соседи Бермайстеры? Мама тогда что-то сердито говорила о банкротстве, о неумеренных тратах, о том, что упасть сразу на минус двадцать могут только такие безответственные люди, как Эрик с Хельгой… Этого Эмми понять никак не могла. Бермайстеры были добрыми и щедрыми людьми, они очень любили детей и часто приглашали окрестную детвору на веселые пикники, с фейерверками и маленькими карнавалами. Может быть, поэтому они и разорились?

Капсула лифта петляла по этажам как-то уж очень долго, и на Эмми вновь напал страх. А вдруг та разряженная дама успела сообщить в полицию, и капсула сейчас вынырнет в большой сумеречной камере, где на широких скамьях сидят малолетние преступники вроде нее и, понурившись, ожидают, когда за ними придут разгневанные родители?… Отец недавно за ужином рассказывал о новом проекте в парламенте, выразительно поглядывая при этом на детей. Мол, для учета жизненного уровня семей собираются ввести балловую систему. Тот, у кого из-за определенных проступков или неудач по службе общий балловый баланс начнет падать, автоматически будет спускаться по жизненной лестнице, и здесь, в частности, очень многое будет зависеть от воспитанности детей и их поведения. Что такое жизненная лестница, Эмми не совсем поняла, ведь в Доме нет лестниц, если не считать детских площадок, но сейчас при воспоминании об этом разговоре она невольно поежилась и влажными глазами впилась в табло. Вот промелькнула 11-я улица 115-го этажа, секундная остановка — и лифт перескакивает сразу на 105-й этаж, и опять ожидание…

Когда лифт остановился на пятом этаже, девочка была совершенно обессилена. Третий раз она совершала такое путешествие, и каждый раз оно стоило ей много слез. Когда же она станет взрослой и независимой и перестанет бояться всех и вся!..

Эмми с трудом взяла себя в руки и, всхлипнув напоследок, привычно приняла беспечно-глуповатый вид. Кажется, это ей плохо удалось, но узкая, едва освещенная улица с глухими металлическими стенами, к счастью, была пуста. Метрах в ста впереди она упиралась в тупик с широкой, наглухо закрытой дверью, за которой был слышен мерный плеск океана. Сердце девочки сладко вздрогнуло от предчувствия чего-то радостного и неизведанного. Она быстро набрала на пульте управления дверью сложнейший шифр, который Денни по секрету сообщил ей на прошлой неделе, и, отступив назад, от волнения зажмурилась. Дверь плавно поползла в сторону, и на девочку нахлынул свежий, насыщенный терпкими запахами воздух. Эмми, собравшись с духом, осторожно открыла глаза.

Утро было тихое, совсем безветренное, стеклянная зеленоватая гладь океана почти не колыхалась, невысокое розовое солнце косыми лучами до боли резало глаза. Эмми стояла на самом краю выдвижного пандуса и крепко держалась обеими руками за поручни, чувствуя неприятную слабость в коленях. Вот он, настоящий океан, настоящий ветер, соленый и густой, какого никогда не сделать синтезатору запахов… Девочка невольно оглянулась, подняла глаза и даже покачнулась от сладкой дрожи — гигантский утес Дома подымался белыми уступами, словно сахарная пирамида, на невероятную высоту и таял у самого неба в ослепительном серебряном блеске.

— Эм-ми!.. Иди сюда!.. — вдруг услышала она мальчишеский голос откуда-то снизу. — Ну что ты уставилась в небо, как телескоп?

От неожиданности девочка вздрогнула. Денни, худенький рыжий мальчишка в полосатой тельняшке и в пиратской черной повязке на левом глазу, устроился прямо на плоской поверхности капители белой колонны, уходящей в самую глубь океана. Когда-то здесь, у западного подножия Дома, один предприимчивый делец пытался создать увеселительное заведение с плавучими ресторанами, праздниками Нептуна, обнаженными нимфами и романтическими гондольерами. Увы, затея прогорела — слишком мало оказалось желающих вкусить запах Настоящего Океана, рискуя при этом попасть под прозаический настоящий дождь и порывистый ветер. От всей былой роскоши остались только покосившиеся колонны «под Парфенон», опирающиеся на плавучий фундамент, да несколько ветхих гондол из дешевого пластика.

— Хватайся за восьмой блок, Эмми! — крикнул Денни, махая ободряюще рукой. — Только не вздумай трусить!

Легко сказать — не трусить! От широкого пандуса, на котором стояла Эмми, вниз были протянуты тонкие, почти прозрачные нити подвесных дорог, тоже оставшиеся здесь от лучших времен. Нужно было вдеть обе руки в петлю, затянуть на запястьях мягкие ремни и, усевшись на узкое сиденье, спрыгнуть вниз. Автоматический тормоз сам будет регулировать движение, и опасности, конечно, никакой не было, но… Эмми собралась с духом. Прыжок!.. Зеленая гладь стремительно понеслась ей в лицо, она чуть не задохнулась от тугого удара ветра, сердце невольно екнуло от страха, но скоро движение стало плавным, и Эмми рискнула открыть глаза. Колонна медленно наплывала на нее снизу, Денни пронзительно свистел в два пальца и одобрительно топал ногами.

— Это я сам провел «нитку» на мою любимую колонну, — похвастался мальчик, развязывая туго затянувшуюся петлю и стараясь не замечать, как вздрагивают застывшие руки Эмми. — Знаешь, отец сказал мне: «Молодец, Денни! Ты мужественный парень, и в следующий раз я непременно возьму тебя на катер пасти стадо!»

— Все ты выдумываешь, — облегченно сказала девочка и сразу же уселась на теплый шероховатый камень, стараясь не смотреть вниз. — Ты ведь в прошлый раз рассказывал, что сам в одиночку спускался на катере на дно океана и искал там жемчужины…

— Разве? — искренне удивился Денни, почесывая затылок. — Откуда же здесь могут быть жемчужины? Вот часы-радиофон, которые уронил в океан лет шесть назад один миллионер, я действительно искал. Веришь, они были сделаны по специальному заказу где-то в Швейцарии и стоили шесть тысяч монет! Таких часов, говорил отец, нет ни у кого во всем Доме, даже у самого мэра! А этому миллионеру хоть бы хны, он только высморкался в платок и просипел: «Здесь слишком сильно дует. Я, пожалуй, вернусь в Дом, если ты не возражаешь, дорогая».

Денни так кривлялся, изображая старого, изогнутого подагрой миллионера, для которого насморк страшнее потери шести тысяч монет, что Эмми расхохоталась.

— Слушай, давай позагораем, а? — предложила она. Сбросив платье и поправив чуть сбившийся детский купальник, она блаженно улеглась на капители.

Мальчик проворчал что-то неразборчивое, но тоже разделся. Ему казалось странным, что некоторые люди специально тратят время на то, чтобы валяться без дела на солнце ради загара. Вот они с отцом никогда и не думали щеголять бронзовой кожей, но почему-то они оба коричневые, как негры.

— У нас теперь дела пошли на лад, — хвастливо сообщил Денни, прилаживая на глаз то и дело сползавшую повязку. — Отец продал неделю назад сразу три центнера золотой макрели рыбозаводу и даже подписал контракт на два года с рестораном восемьдесят шестого этажа! А это не шутка… На восемьдесят шестом, как говорит отец, живет целый муравейник всяких конторщиков, бухгалтеров и других бумажных червей, и они все из экономии едят только рыбу. А значит, скоро наши доходы поползут вверх, гип-гип ур-р-ра!

От избытка чувств мальчик сделал стойку на руках, и перепуганная Эмми завизжала:

— Денни! Немедленно прекрати, сумасшедший, упадешь!

Мальчик не спеша опустился на ноги, выпятив грудь, как звезда видео Джимми Бернер, небрежно отряхнул руки и с достоинством улегся рядом с Эмми.

— Помнишь, ты мне обещал рассказать, как вы жили раньше, ну, до того, как переехали на плюс восемнадцать? — сказала Эмми, опасливо заглядывая за край капители. — Ого, как высоко, даже голова кружится!

— Пустяки, — снисходительно сказал Денни. — Это с непривычки. Вот погоди, в следующем году ты у меня будешь запросто сигать отсюда в воду! А о том, как мы жили раньше… Знаешь, даже неохота вспоминать. Ты, наверное, слышала, что под водой Дом тянется на много десятков этажей, до самого дна. Говорят, по закону там должны находиться только заводы и мастерские… — Он презрительно свистнул. — Э-э, держи карман шире! Там живет столько рабочих, что у тебя бы глаза на лоб полезли, если бы ты посмотрела на этот муравейник! Теснотища, грязь, спертый воздух, блеклый свет… Да что там говорить, хоть я и родился в тех местах, меня в этот мусорный ящик и тягачом не затащишь!

— А почему же вы раньше не переезжали выше? — наивно спросила Эмми. — Или хотя бы не купили видеоокно, чтобы было повеселее?

— Чего захотела! А ты знаешь, сколько это стоит? Если бы не папин брат — ну, я тебе рассказывал, тот цветовод с материка, — мы так бы и застряли внизу навсегда.

— А почему вы не поедете к папиному брату жить? Я как-то была в гостях у бабушки — ну до чего же было весело и интересно! Настоящие большие яблоневые деревья, огромная вилла, похожая на рыцарский замок, рядом журчит небольшая речка…

Денни разозлился:

— «Почему, почему»! Хоть ты и маленькая еще, но должна все-таки что-нибудь соображать! Где бы мы нашли работу на материке, если там каждый третий — безработный? Вилла ей понравилась? А у меня дед живет в вонючем подвале… Здесь еще куда ни шло, хоть работа пока есть.

— Я ничего в этих вещах не понимаю, — виновато сказала Эмми. — Только ты меня прости, Денни, нам ведь в школе ничего этого не рассказывают, а по видео все больше показывают роскошные курорты и цирк… Терпеть не могу цирк! Знаешь, о чем я думаю? Если бы месяц назад я случайно не перепутала шифр в лифте, то, может, никогда и не узнала бы, что кто-то живет хуже, чем мы с Дикки… Послушай, а почему у тебя нет сестры? На нашем этаже во всех семьях есть мальчик и девочка, а по видео…

Эмми замолчала. Денни сердито сопел, отвернувшись, так, что Эмми испугалась, не обидела ли она его случайно чем-нибудь.

— Думаешь, мои родители не хотят еще одного ребенка? — дрогнувшим голосом сказал он, не оборачиваясь. — Мне самому ужасно хочется иметь сестренку… Ну такую вот, как ты… Чтобы было с кем играть и о ком заботиться… Я бы так ее защищал от мальчишек — только берегись! Но нельзя нам…

— Не понимаю, — жалобно сказала Эмми. — Ты только не сердись, Денни, мне ведь никто ничего не рассказывает.

— Все очень просто, — глухо сказал мальчик. — Это — один из законов Дома, который рассчитан на определенное количество жителей — около десяти миллионов, кажется. И это число должно как-то сохраняться… А значит, в семье должно быть не больше двух детей. Это в среднем, для людей среднего достатка. Тот, кто богат, ясно, сам себе хозяин, может хоть десять детей иметь. А такие родители, как мои, имеют право не больше чем на одного ребенка… К тому же там внизу все время ставят новые машины, которые требуют все меньше специалистов по обслуживанию и ремонту… Да все равно ты не поймешь — мала еще! В общем, если бы не дядя, у нас и надежд никаких не было бы, а так все-таки купили свою рыбную плантацию. Э-эх…

— Прости, Денни, — тихо сказала Эмми, ласково прикоснувшись к нему рукой. — Это все так несправедливо… Ведь ты такой же, как и я, а никогда не видел ни видеоокна, ни Луна-парка, ни Машины Сказок…

— Это еще что за машина? — заинтересовался мальчик.

Слушая сбивчивый рассказ Эмми, он то и дело восторженно ахал.

— Вот это здорово! — крикнул он в восторге. — Как же ты не запуталась в программе? Я бы никогда так не смог, честное пиратское!

— Ну что ты! — удивилась Эмми. — Ведь это так просто. Смотри. — И она камешком стала выцарапывать на плоской поверхности капители различные схемы и таблицы, пытаясь объяснить мальчику систему стандартных процедур и принцип действия Синтезатора.

Денни только глазами хлопал, а потом решительно сказал:

— Да не старайся ты зря, Эмми. У нас ведь в школе математику того… не очень здорово. Ну и головастая же ты все-таки! Не зря отец как-то сказал мне — таких толковых девчонок, как Эмми, во всем Доме не сыщешь, мол, мы еще будем гордиться знакомством с ней… Ты что, Эмми?

Девочка неожиданно для себя горько расплакалась, уткнувшись в колени и ничем не отвечая на робкие попытки Денни утешить ее. Разве ему расскажешь, как одиноко и грустно живется ей там, наверху, где все дети ее сторонятся, где никому нет до нее дела? За что, за что? Только потому, что она знает и умеет куда больше, чем надо для ее лет? Но почему тогда так придираются к ней все учителя… Эмми вспомнила, как после ее перевода в новую школу директор Кроннер решил устроить олимпиаду лучших учеников по физике и ужасно разозлился, что какая-то крошечная девчонка легко обошла всех старшеклассников, и в том числе его собственного сына. И уж совсем невзлюбили ее после того, как на уроке литературы она написала в сочинении о модном романе Майкла Стерри «Педагог», что это гнусная проповедь в защиту палки, которую вытащили из диккенсовских времен и выставили как некую волшебную палочку в век кибернетики и космических полетов. Эмми негласно объявили чудовищем, монстр-вундеркиндом, в котором нет ничего святого и детского. Учителя подчеркнуто не замечали ее, а ученики прямо при ней выдумывали издевательские анекдоты о «нашей старушенции»… Но разве об этом расскажешь?

Вдруг вода около колонны закипела, вздулась узловатым пузырем, в зеленоватом стекле которого поднимались из глубины белые ветвящиеся струи. Стаи тонких, точно иглы, рыбешек беспорядочно рассыпались по сторонам, и на бурлящую поверхность вынырнул синий подводный катер.

— Ур-р-ра, это отец! — обрадовался Денни и, вскочив, начал восторженно размахивать руками, приплясывая на одной ноге. — Отец, к нам в гости пришла Эмми!

— Вижу, вижу, — глухо сказал отец Денни — высокий смуглый человек с грубым морщинистым лицом. Он откинул в сторону прозрачный колпак кабины и с наслаждением вдыхал свежий, пропитанный солеными брызгами ветер. — Привет, Эмми! Молодец, что не забываешь своих друзей… А это еще что? Мы, оказывается, плакали. Денни, мальчик мой, я тебя не узнаю…

— Ну что вы, мистер Бредхоу, Денни совсем не виноват, — улыбаясь сквозь слезы, сказала Эмми. — Просто мне стало немного грустно, только и всего.

— Грустно? А ты говоришь — не виноват… Денни, ты стал скучным кавалером, а это большой грех в глазах женщин! Но я шучу, я отлично понимаю, что тебя опять обидели в школе, Эмми. Наверное, снова твое доброе сердечко не выдержало и ты за кого-нибудь заступилась, не правда ли?

Эмми удивленно уставилась на мистера Бредхоу.

— Да… Но откуда вы…

— Просто я не зря убелен сединами, девочка. И потом добрые люди всегда горько переживают, когда их обижают, но это ничему их не учит… Ты слишком много знаешь для своих лет и слишком талантлива, но это бы ничего, если бы ты умела, как другие вундеркинды, презирать всех обычных людей, расталкивать соперников локтями и рваться к славе. Тогда тебя хотя бы понимали, но и ненавидели, конечно. Кто же у нас в стране любит людей, ушедших на стометровке жизни вперед! Их сначала травят и обливают грязью, а когда это уже не помогает, восхищаются, прославляют их, но все равно ненавидят… Хотел бы я знать, девочка, кто сделал тебя такой, какая ты еще? Но что бы там ни было, у тебя найдутся и верные друзья, правда, Денни? И мы не дадим тебя в обиду. А теперь — гоп-ля-ля! — держите. — И два оранжевых апельсина, описывая золотистую дугу, полетели в синеву неба.

Дети взвизгнули от неожиданности. Еще мгновение — и тёплые шероховатые плоды упали им прямо в руки.

— Вот что, Денни, — деловым тоном сказал мистер Бредхоу, когда восторги детей утихли. — Ты должен сегодня протянуть еще три нитки, как мы с тобой договаривались.

— Что-то случилось, отец?

— Да как тебе сказать… — нехотя ответил тот. — Только ничего не говори вечером матери. В общем, наша сеть заграждений оказалась поврежденной сразу в нескольких местах.

— Вот это да! Неужели акулы?

— Какие здесь акулы… Морские кордоны не подпускают их и на десять миль к Дому. Тут что-то другое. Хорошо еще, что макрель в это время питалась и не успела разбежаться, иначе плохи были бы наши дела, Денни. Видно, придется дежурить и по ночам…

В этот момент Эмми пронзительно вскрикнула. Метрах в двухстах от них вновь вздулся искристый пузырь, только гораздо больших размеров, и трехместный катер, даже не успев полностью показаться на поверхности, стремительно рванулся по направлению к колонне.

— Ложись! — крикнул Денни и буквально сшиб девочку с ног.

Эмми больно ударилась о камень и чуть не заплакала, но обиднее всего было то, что она опять ничего не понимала. Между тем Денни, тяжело сопя, вытащил из небольшой брезентовой сумки какой-то прибор и лихорадочно стал крутить верньеры.

Эмми все же набралась храбрости и осторожно высунула голову за край капители. Невдалеке от них покачивался на легких волнах широкий красный катер, и трое его пассажиров, мощного сложения мужчины, дружески приветствовали мистера Бредхоу.

— Привет, — сдержанно сказал отец Денни, засунув руки в карманы. — Осторожнее, ребята, еще немного, и вы залезете на мою территорию… Осторожнее, я вам говорю!

Катер послушно остановился у полосатого буйка. Черноволосый, с притворной ослепительной улыбкой мужчина выпрыгнул из салона и так же, как мистер Бредли, уверенно встал на скользком носу катера.

— А мы к вам в гости! — радостно сообщил он. — Говорят, у вас сегодня произошла небольшая неприятность? Ай-яй-яй… Но разве стоило из-за каких-то пустяков беспокоить главного шефа полиции? Разве наш доблестный сержант Таннер не мог бы вам помочь или, скажем, мы с ребятами?

«Ребята» одобрительно заржали.

— Вас я не знаю, — холодно сказал отец Денни, — и знать не хочу. Но вот с моими магнитными капканами вы можете познакомиться хоть сейчас…

Бредхоу, наклонившись к пульту управления своего катера, щелкнул какими-то тумблерами, и тотчас же по всему периметру плантации вынырнули на поверхность желтые шары, ощетинившиеся колючими рогами. Чуть помедлив, они не спеша поплыли к незваным гостям.

— Эй-эй, мистер Бредхоу! — заметно поскучнев, вскричал Черноволосый. — Мы же к вам пришли с миром, не так ли, ребята?

— Не знаю. Но прошу вас так же с миром и уйти. И учтите: больше у вас подобный фокус не пройдет. Я уже сделал по радио заявление главному шефу насчет некоего мистера Вермеера и его шайки, которая пытается монополизировать продажу рыбы на нижние этажи и давит частную инициативу свободных граждан Дома. Кстати, с главным шефом полиции мы учились некогда в одном классе, пока он, ясно, не пошел наверх. Есть еще вопросы?

— Есть, — зло процедил черноволосый и полез обратно в салон. — Вам никогда не приходилось видеть рыбу-пилу?

Из-под кормы его катера вдруг выдвинулся пилообразный металлический бивень. Положение было критическим, и казалось, мистер Бредхоу изрядно растерялся. Но в этот момент как пружина вскочил на ноги Денни и, наставив на «гостей» слегка жужжащее допотопное видео, срывающимся от волнения голосом закричал:

— А вам приходилось когда-нибудь сниматься для полицейского информатория, мистер пират? Учтите: передача идет напрямую и вас уже засек некий сержант Формантай!

На пиратском катере некоторое время царило молчание. Потом черноволосый нехотя сплюнул за борт и, не сводя тяжелого взгляда с Денни, решительно захлопнул прозрачный колпак. Эмми показалось, что его съежившиеся было спутники с облегчением переглянулись.

Через минуту океан опять был пустынен и чист, только на горизонте белой метелью носились над водой чайки. Отец Денни шумно вздохнул, вытер рукавом пот с лица и уселся на лоснящуюся под лучами солнца поверхность катера.

— Ты молодец, сынок! — крикнул он взволнованным голосом. — Но ведь, насколько я помню, у этой модели нет канала связи с информаторием, не правда ли? — И он хитро подмигнул приободрившимся детям.

— И никакого другого тоже нет, отец, — расплывшись от удовольствия, отрапортовал Денни. — Это самый примитивный видеомагнитофон. Годится для съемки семейных торжеств при умеренном освещении.

Все дружно рассмеялись.

— Смех смехом, но нам все-таки нужно держаться настороже. Не думаю, что они объявят нам войну — мы для них слишком мелкая рыбешка, но все же придется, Денни, купить инфрасирену. Жаль, мы с матерью хотели расплатиться за холодильник, но ничего не поделаешь… — Мистер Бредхоу помолчал, потирая небритую щеку, потом внимательно посмотрел снизу вверх на Эмми: — Вот так-то, девочка…

Мистер Крайнов, «разведчик» одной из лучших в стране школ вундеркиндов, непринужденно сидел в особом кресле для гостей, напоминавшем перламутровую раковину, и с видом знатока потягивал кофе из крошечной полупрозрачной чашки. Ему было скучно. Везде, в каждом Доме, было одно и то же. И безвкусные стандартные кресла, и дурно сваренный кофе, и завлекающий взгляд молодящейся хозяйки, одетой со вкусом попугая. Нет, никакие деньги не заставят его переехать с материка в такую глухую провинцию!

— Удивительный кофе, — сказал он, прищуривая глаза. — Миссис Карлейн, вы просто волшебница! Такой нектар я пил дважды… У турецкого султана и, кажется, у одного бразильского набоба, сделавшего на кофе тридцать миллионов. Вы меня покорили, миссис Карлейн! О, я просто завидую вам, уважаемый мистер Карлейн!

И он замолчал с чувством выполненного долга. Родители Эмми так и расплылись от удовольствия и сразу же почувствовали себя непринужденнее.

— А что, у турецкого султана тоже есть дети-вундеркинды? — спросила Джейн, сияя.

— Нет. Но… Он бы хотел, чтобы были.

— Кстати, а почему у вас такая странная фамилия? — выложил Фрэнк давно подготовленный вопрос. — Вы, наверное, потомок какого-нибудь русского князя?

Мистер Крайнов поморщился. В подобных мелких деловых разговорах он готов был удовлетвориться простым титулом графа.

— Вы угадали, — проникновенно сказал он, прижимая руку к сердцу в знак благодарности. — Правда, вы понимаете, сейчас мой титул чисто номинален… — И, решив, что со светской частью можно покончить, он продолжал уже деловым тоном: — Так что вы можете предложить нашей фирме?

Фрэнк рассказывал долго и путано, пытаясь быть объективным, то и дело переходя на восторженный тон. Он показывал гостю множество бумаг с заключениями экзаменационных комиссий, красочные дипломы победителя школьных олимпиад, табели успеваемости.

Крайнов тщательно просматривал документы, делал кое-какие выписки и время от времени вставлял наводящие вопросы.

— Та-а-ак… — сказал он наконец удовлетворенно. — Благодарю вас, мистер Карлейн. А что можете добавить вы, миссис?

Монолог Джейн состоял сплошь из восклицаний и междометий, но концовка, явно заученная с чьей-то подсказки, была наполнена государственными заботами о подрастающем поколении.

— Благодарю вас, миссис, — благожелательно сказал Крайнов. Он уже сделал все необходимые для себя выводы о характере и умственном развитии супругов и мог открывать карты. — А теперь я вас немного удивлю, — почти грустным голосом сказал он. — Все это мы уже давно знаем: и об удивительных способностях девочки, и о ее жизни, и даже кое-что о ее мечтах. Откуда? О, это секрет фирмы! Хороши бы мы были, если бы только сидели и ждали, когда нас позовут. Естественно, некоторую информацию мы получаем из школ… Увы — больше ничего об этом я не могу вам рассказать. Зато я хочу поставить вас в известность о заключении наших экспертов. Они считают практически единодушно, что ваша дочь Эмми — девочка с выдающимися задатками, причем как в естественнонаучной, так и в гуманитарной областях. По нашей оценке — плюс 16 и плюс 11 баллов соответственно по двадцатибалльной системе Мейсона. Безусловно, она может заниматься в одной из наших школ-интернатов. (Родители Эмми засияли.) Вы, наверное, немного знакомы с системой подготовки и воспитания талантов в нашей стране, уважаемые миссис и мистер Карлейн. Талант, а тем более гений — это двигатель общественного и технического прогресса, который пользуется большими привилегиями, но и способен на огромную отдачу. Еще лет тридцать назад у нас практически не было поставленных на научную основу школ для вундеркиндов. И знаете ли вы, сколько неокрепших дарований «сгорало», не выдержав груза своей исключительности? Одно время считалось, что это чуть ли не естественно, что лишь настоящие таланты проходят без потерь суровые испытания жизнью. На наш взгляд, это было крайне ошибочное мнение. Талант — это всегда талант, но одни, как Джек Лондон или Горький, крепли в суровой борьбе с жизнью, а другие способны творить только при благожелательной поддержке, при определенном избытке материальных благ и особом микроклимате. Конечно, необходимо и умело развивать у юных дарований чувство ответственности за свой талант и более или менее готовить к встрече с реальной жизнью, которая не всегда походит на оранжерею. Вот из подобных намерений и была создана наша фирма… Кое-кто в парламенте уже рассматривает нас как одну из важных движущих сил нашего общества как в сфере экономики, так и идеологии. Действительно, число наших воспитанников достигло уже тридцати тысяч, а это сила!

Мистер Крайнов замолчал и пытливо посмотрел на супругов Карлейн. Фрэнк явно преисполнился чувством своей особой заслуги перед родиной, а эта дура Джейн обрадовалась, что спихнет наконец с рук строптивую дочку, и ждала только момента, дабы пролить соответствующие для прощания слезы. Идиоты!

— Но есть два обстоятельства, которые нас несколько смущают, — резко продолжил Крайнов. — Во-первых, это уникальная разносторонность Эмми. Обычно в физико-математическую школу мы берем детей с восьми лет, а в гуманитарную — только с двенадцати. Причем, развивая один дар девочки, мы, безусловно, загубим другой, ибо выпускаем специалистов, а не разносторонних дилетантов. Как быть в этом случае?

— В конце концов, это не так важно, — нерешительно сказала Джейн. Давно подготовленные слезы неожиданно наполнили ее глаза, но, подумав, она решила, что это даже к месту. — Литературу Эмми все равно будет любить, как любят все образованные люди. Но мне хотелось бы, чтобы у нее была менее беспокойная профессия. Не правда ли, Фрэнк?

— Здесь не все так просто, — покачал головой мистер Крайнов. — Личность-то девочки, как ни странно, уже сформировалась, пусть еще только в зародыше… Но еще более сложен второй вопрос. Видите ли… Как бы это вам сказать… Словом, у вашей дочки отмечена явно выраженная антисоциальность. Двенадцать баллов по нашей шкале.

Фрэнк и его жена от неожиданности даже вздрогнули. Потом Фрэнк тихо переспросил:

— Я вас не совсем понял… Что вы сказали, мистер Крайнов?

— У Эмми отмечена ярко выраженная антисоциальность, — жестко повторил «разведчик». — Конечно, вы скажете, что она еще дитя, что и зрелые люди порой меняются, но все это не так просто. Кто-то посадил в душу девочки семена, которые дадут плохие всходы. Да, плохие всходы, миссис и мистер Карлейн! Ей уже сейчас не нравится общество, в котором она живет, и люди, с которыми она общается. Не случайно она ищет друзей среди людей не своего круга, а в низших плебейских прослойках. Знаете ли вы, что она уже не раз путешествовала на нижние этажи Дома и даже заимела там друзей среди чернорабочих? А разве пустяки то, что она вызывающе ведет себя в школе, не считается с авторитетом педагогов, открыто выступает против системы воспитания, разработанной нашими лучшими учеными? Что вынужденные строгости школьной системы, включающие в себя определенные элементы… э-э… физического воздействия на непослушных учеников, она называет дикарской системой страха и насилия? Что в традиционном сочинении на тему «Кем ты хочешь стать?» она развивала, пусть и на детском, наивном уровне, идеи, которые, без сомнения, можно назвать антисоциальными? Это не мелочи, не детские шалости, ведь Эмми отнюдь не простая девочка: у нее уже есть характер и у нее есть огромные возможности… Только куда она их направит, миссис и мистер Карлейн? Так ли просто переучить ее, семилетнюю крошку, которая уже знает больше, чем мы с вами?

Фрэнк и Джейн ошеломленно молчали. Потом Фрэнк вскричал:

— Это все твоя мать, Джейн, эта сумасшедшая старуха, для которой нет ничего святого! Конечно, именно она заморочила голову несчастной девочке!

— К сожалению, вы правы, — согласился мистер Крайнов. — У вашей матери, миссис Карлейн, весьма странный образ мыслей. Из-за этого она и вынуждена была оставить университет в свое время. Но дело не только в ней. Книги… Вы знаете, какие книги читает ваша дочь? В ее возрасте все читают комиксы и сказки, а что читает она?

Фрэнк втянул голову в плечи под жестким взглядом жены.

— Но в этих комиксах сплошной секс и насилие… Я не решался давать их девочке, когда она была еще крошкой, а потом… А потом она и сама не захотела.

— В этом и есть ваша основная ошибка, — кивнул «разведчик». — И еще в том, что Эмми наверняка очень мало смотрит программы видео для детей. А ведь наша великая культура, словно — кровь, струится по каналам видео. Ваша же дочь, как нам известно, предпочитала читать классиков, особенно русских. Бог знает, что она там поняла, но совершенно ясно, что такое чтение не пошло ей на пользу. Ну кому, скажите, нужен сейчас Чехов или Лев Толстой? Кто собирается готовиться с их помощью к борьбе за место под солнцем в нашем сложном, но прекрасном мире? Еще прошу вас понять, что мы ничего не имеем против вашей дочери, она нам очень нравится своей одаренностью, но ей не семь лет, нет, далеко не семь! От вас, миссис и мистер Карлейн, теперь во многом зависит, каким будет будущее Эмми… Кто знает, может быть, года через два мы еще вернемся к этому разговору?…

Замок, сырой и мрачный, с развалинами сторожевых башен и скелетом, подвешенным около подвесного моста через ров, наводил тоску. Эмми лежала на животе, поджав губы, и ожидала, когда начнется бал и узкие, словно бойницы, окна замка озарятся трепетным блеском свечей, а быстро кружащиеся тени от невидимых танцующих пар замелькают на площадных каменных плитах. О, как Дикки завыл вчера вечером, когда узнал, что Машина Сказок больше никогда не покажет ни отвратительных злобных колдуний, ни шабаша ведьм на Лысой горе, ни огнедышащих драконов, пожирающих, словно конфеты, юных красавиц! Конечно, сегодня он непременно донесет об этом матери… Ну и пусть!

Эмми с ожесточением стала соскребать с сырых стен замка «таинственный» плющ, от которого ей никак не удавалось избавиться, — он входил в стандартные процедуры, как и сочившиеся влагой развалины старой часовни и призрачный диск луны, то и дело закрываемый рваными тучами. Видите ли, без них замок не замок… Интересно, какой же это взрослый решил, что детям будет скучно играть без маленьких привидений и мертвецов, без колдунов, людоедов и другой нечисти! Так хочется свежего ветра и солнца и чтобы рядом были веселые и хорошие люди…

Не выдержав, Эмми заплакала, уткнувшись лицом в пушистые ворсинки ковра. Все кончено… Никогда она не сможет тайно кататься по этажам и ездить к Денни и его отцу, никогда, никогда ее не пустят в музей Человека, и она даже не сможет проститься с бедной Евой, когда та начнет слабеть от морозов и голода!.. Откуда-то родители узнали сразу обо всем, чем жила Эмми, и теперь намерены не спускать с нее глаз. А какой тяжелый разговор был вчера в кабинете директора школы… Да, ей дадут шанс исправиться, переведут в другой класс или даже в другую школу, но она должна научиться хорошо себя вести, не выделяться, не прекословить учителям и не ссориться с другими детьми, иначе ее будущее будет незавидным. «Нужно уметь находить со всеми контакты и быть более гибкой, девочка, — увещевал ее мистер Кроннер. — Ты живешь в великой стране, среди прекрасных людей, цени же это! Все дети в мире завидуют тебе. Будь умницей, будь умницей…»

«Что я им сделала? За что они меня так не любят? И Дикки, и мама… И даже отец — запер меня на всю субботу в комнате и не взял вместе с Дикки в Луна-парк… Если бы сейчас хоть на минуту увидеть бабушку, уткнуться в ее теплые, пахнущие пирогами ладони, насколько было бы легче!»

Эмми еще раз вздохнула и стала тоскливо размышлять, чем бы заняться. Можно было просидеть перед замком целый день и насмотреться на пышные рыцарские турниры, на отважного Ланселота, с легкостью побеждающего великанов, и на забавного враля сэра Кея. А еще можно было пойти и повозиться с компьютером или поучиться у Информа… Но ничего этого ей не хотелось. Если бы у нее была хоть пушистая собачонка или белый задиристый котенок! Нет, у нее осталась только Машина Сказок, умеющая делать бездушных кукол, механически выполняющих заданную программу…

Тут Эмми пришла в голову неожиданная мысль, и она нерешительно подошла к Информу. А нельзя ли сделать кукол более самостоятельными, усложнить программу настолько, чтобы они немного походили на мыслящих существ? Все еще колеблясь, она набрала шифр вызова и, увидев на экране приветливое лицо худого юноши в старомодных очках, смущенно пробормотала:

— Уважаемый мистер, нельзя ли мне получить сведения… То есть я хочу узнать: как составлять программы для андроидов, ну хотя бы таких, как Питер Пэн в парке Диснейлэнд?

Родители вернулись домой только к вечеру, веселые и возбужденные, то и дело покатывающиеся от смеха при воспоминании о разных забавных эпизодах поездки в Луна-парк.

Эмми молча собрала разбросанные по полу десятки листов новой программы и ушла, не оборачиваясь, в свою комнату.

— Какова? — сразу же разозлилась Джейн. — Фрэнк, ты только посмотри на свою любимую дочь! Ноль внимания к нам, словно мы и не родители, а кухонные автоматы…

— Зато она, кажется, взялась за полезное дело, — возразил Фрэнк, у которого была не совсем спокойна совесть. — Мы слишком уж ударились в крайность, так сурово взяв девочку в оборот.

— Ничего не сурово. Тебе мало неприятного разговора в Бюро Социального Здоровья? Ах, если бы я знала, чем закончится визит этого хитреца Крайнова… Может быть, ты хочешь, чтобы нас сочли бездарными родителями и спустили на минус пятнадцать? Дикки, немедленно перестань крутить ручки видео!

Дикки сразу же завопил дурным голосом, так что Джейн тут же пришлось просить прощения и утешать свое чадо. Фрэнк, решивший ни во что не вмешиваться, с достоинством удалился в свой кабинет. Вечером он попытался восстановить мир в доме, устроив роскошный фейерверк в видеоокне, так что даже Джейн от восторга захлопала в ладоши. Эмми из вежливости досмотрела все до конца, а потом пожелала родителям спокойной ночи и ушла спать раньше обычного.

Следующий день ничего не прояснил. Фрэнк демонстративно заперся в кабинете, увлекшись ремонтом переносного видео, а Джейн с Дикки отправились в гости и возвратились только поздно вечером, усталые и раздраженные. А в понедельник… Ну что хорошего можно ожидать от понедельника? Эмми пришла из школы с глазами, полными слез, и, даже не прикоснувшись к обеду, который подкатил к ней заботливый Бонни, сразу же взялась за программу.

Так прошла неделя, и наконец Джейн забеспокоилась.

— Завтра я поведу Эмми к врачу, — заявила она за ужином. — Фрэнк, позвони мистеру Кроннеру — мне с утра будет некогда — и предупреди, что девочка больна.

— Я не больна, — сказала Эмми, без удовольствия допивая виноградный сок. — Просто я работаю над очень интересной программой и не хочу отвлекаться ни на что постороннее.

— Мы с отцом — это не что-то постороннее! Если уж действительно правда, что ты взрослее, чем кажешься, то позволь с тобой поговорить серьезно… Дикки, иди к себе в комнату и занимайся математикой. И не спорь, малыш… Эмми, ты обещала, кажется, изменить свое поведение?

— Да, обещала… А что мне оставалось делать? Вы отняли у меня все, что я любила… и я не плачу-у-у…

— Не хнычь, — вмешался Фрэнк. — Лучше объясни: ты подружилась с кем-нибудь из девочек в вашем классе?

— Да, — тихо сказала Эмми, опустив голову.

— Почему же ты тогда не ходишь к подругам в гости?

— Я хотела… Но их родители не пустили меня и запретили девочкам дружить со мной.

— Это еще почему? Ты что-то сочиняешь, дочка!

— Нет, это правда, — грустно сказала Эмми. — Они откуда-то узнали, что меня взяли на учет в Бюро Социального Здоровья. Одна мама так и сказала: «Я не хочу, чтобы эта девчонка заражала моих детей болезнью непослушания».

— Но откуда они узнали? Ведь это же строго сохраняемая тайна! Джейн, это ты?

— Что ты, Фрэнк, — густо покраснела Джейн. — Как ты мог подумать… Это же моя дочь!

— Значит, постарался мистер Крайнов… Или, скорее, Кроннер… Ох, мерзавцы!

— Фрэнк! Веди себя прилично при детях!

— Это ты лучше вела бы себя приличнее. Разве не ты подняла шум насчет школы вундеркиндов? И не ты советовала мне поговорить с Кроннером? Нет, Эмми, так больше жить нельзя. На следующей неделе мы переведем тебя в другую школу, пусть даже на этаж ниже, — ничего страшного, переживем…

— Не поможет, папа, — спокойно сказала Эмми. — У Кроннера все директора школ знакомые.

— И за что он тебя так не любит? Ты чем-то его оскорбила? — возмутилась Джейн.

— Не знаю… Я, правда, выиграла математическую олимпиаду — помнишь, ту, в прошлом году? Мне старшие ребята потом говорили, что сын Кроннера не получил из-за этого дополнительных баллов… А ведь он кончал школу. Знаете, отец Денни мне как-то сказал: люди не любят, когда на дороге жизни их обгоняют на полкорпуса. Я тогда не поняла, что он хотел сказать, а теперь, кажется, дошло… Можно, я пойду к себе, а?

Когда Эмми ушла, Джейн сказала мужу с испугом:

— Фрэнк, и это семилетняя девочка!.. Мне просто страшно стало, когда она начала нас учить… А что же будет года через три? Нет, я скоро просто сойду с ума. Ну чем, ну чем я разгневала Бога? — И она разрыдалась, умоляюще смотря на мужа расширенными водянистыми глазами.

— Я, пожалуй, все-таки куплю ей собаку, — задумчиво сказал Фрэнк, растирая одеревеневшее лицо ладонями. — Правда, за нее берут бешеный налог… Но ничего не поделаешь, Джейн, надо же нам как-то нести свой крест!

На следующий вечер программа «Галахад» впервые заработала. Сначала было все как обычно — десятиминутный шорох и треск под кожухом Ящика Пандоры, веселый танец разноцветных огоньков на контрольном экране пульта и мерное журчание воды в охладителе. Но Эмми почему-то охватило какое-то волнующее предчувствие. Неужели вместо полуразвалившихся кусков биомассы она наконец увидит легендарного доброго и мужественного человечка, который может стать ее верным другом?…

Когда лиловое облако опало, девочка дрожащими руками подняла кожух и чуть не вскрикнула — прямо на полу она увидела всадника на красивой серой лошади.

Ростом Галахад был не более фута, его белокурые волосы чуть вздрагивали от дыхания девочки, синие горящие глаза с восхищением смотрели на нее. Эмми даже захлопала в ладоши от радости. Все получилось точно таким, как на картинках к последнему изданию романа Томаса Мэлори, — и ладная тонкая фигурка рыцаря, и блестящие латы, и белый плащ за спиной. А главное — лицо, милое, мужественное и волевое.

— Прекрасная дама, — звонко сказал Галахад, — не бойтесь меня. Мое имя Галахад, я сын славнейшего на свете рыцаря сэра Ланселота и прекрасной Элейны, дочери короля Пелеса. А как ваше имя? Прекрасным своим лицом вы похожи на дочь какого-нибудь великана или волшебника.

— Меня зовут Эмми, — тихо сказала девочка, сгорая от стыда за свое измятое, перепачканное в пыли платье. — Мой отец совсем не волшебник, и его зовут Фрэнк.

— Странное имя, я никогда не слыхал о таком короле… Но это не имеет значения. Да будет вам известно, прекрасная дама, что я отправился на поиски Святого Грааля, совершил немало подвигов и только что освободил прекрасных девиц из Девичьего замка, поразив в честном бою семерых добрых рыцарей, и готов служить вам, если в том есть надобность. Еще крепок мой меч, который я извлек по воле божьей из красного камня, а меч этот не могли стронуть с места даже такие славные рыцари, как сэр Гавейн и сэр Персиваль, а мечом этим владел когда-то добрый рыцарь Балин Свирепый, убивший им своего брата. И еще у меня есть надежный щит, который я добыл в Белом аббатстве, а принадлежал он когда-то славному королю Эвелаку, а красный крест на нем начертал своей кровью рыцарь Иосиф Аримафейский… Почему вы плачете, прекрасная дама, может быть, вас заточил в плен какой-то злой колдун?

— Да, я в плену, — улыбаясь сквозь слезы, сказала Эмми. — Если бы вы знали, как я рада вам, славный Галахад!

С этого дня Эмми словно преобразилась, глаза ее снова засияли детской улыбкой, и она снова научилась весело прыгать на одной ноге по улицам, возвращаясь из школы домой. Ее уже не огорчало, что одноклассники по-прежнему сторонятся ее, а учителя стараются любыми способами поставить ей плохую отметку и очень раздражаются, когда Эмми отстаивает правильность своего ответа. Даже Музей Человека уже не так сильно манил ее своей сверкающей рекламой над входом. Не так страшны все неприятности, если знаешь, что дома тебя ожидает друг. Пусть и до смешного старомодный, но что поделаешь — Эмми моделировала его характер по старинным рыцарским романам Кретьена де Труа, Вильгельма де Эшенбаха и Томаса Мэлори.

По вечерам девочка послушно высиживала у экрана положенную порцию ковбойских глупостей, так что даже Джейн не могла ни к чему придраться, а потом запиралась в своей комнате и восстанавливала Галахада. Он уже привык к Эмми, считал ее волшебницей и немного побаивался, особенно после того как девочка по ошибке включила при нем видео.

Но все равно Галахад в глубине души считал себя ее защитником и пылким кавалером. Он часто забавлял свою прекрасную даму, демонстрируя свое искусство владения мечом и копьем, рассказывал самые завиральные истории о своих приключениях и при этом иногда невольно вспоминал о Святом Граале.

— Вам, наверное, очень наскучило мое общество, — печально сказала однажды Эмми. — Конечно, славные подвиги вас манят сильнее, чем нудная болтовня глупой девочки…

— Нет, что вы, прекрасная Эмми! — воскликнул Галахад, чуть смущенный неожиданным упреком. — Я знаю теперь о всех ваших врагах, пылаю к ним ненавистью, и если бы вы только разрешили вступить с ними в честный бой… Клянусь Святым Граалем, всем этим гнусным великанам, и особенно злодею Кроннеру, пришлось бы плохо! Ведь еще мой отец Ланселот прославился тем, что, победив двух великанов в замке Тинтагиль, освободил шестьдесят дам и девиц… А я, сдается, тоже рыцарь не из последних!

— Нет, нет, ни за что на свете! Эти великаны не такие уж злые… А может быть, я сама во всем виновата… Я знаю: вам, отважному рыцарю, просто не сидится без дела. Хотите, я попытаюсь сотворить такое волшебство, что вы сможете продолжить поиски Святого Грааля? А иногда, по вечерам, я буду переносить вас в мой замок… Вы согласны, мой добрый Галахад?

— Я во всем повинуюсь вам, прекрасная Эмми, — сказал почтительно рыцарь, наклоняя в знак согласия голову. — Я счастлив, что у меня теперь есть дама сердца, ради которой я мог бы сражаться. Клянусь: я совершу столько подвигов, что сама королева Гвиневера будет завидовать вам!

Эмми провозилась еще два дня с программой, даже пропустила школу. Но зато теперь она могла, вернувшись после уроков домой, открыть кожух Ящика Пандоры и полюбоваться новыми чудесными приключениями своего друга. Насмотревшись досыта, она «вызывала» Галахада, стирая одним движением клавиши волшебные замки, воинственных рыцарей, благочестивых отшельников и прекрасных дам, а потом с удовольствием слушала рассказы рыцаря, сопровождавшиеся образной жестикуляцией и демонстрацией того или иного славного удара. Каким ароматом чудес благоухали рассказы Галахада о его битве с сэром Персивалем и со своим отцом Ланселотом, о приключениях в мертвом лесу и о победе над самим доблестным Гавейном в рыцарском турнире, и о плавании на корабле, где Галахад чудесным образом стал обладателем Меча-на-Перевязи. Эмми восторженно хлопала в ладоши и старалась в свою очередь рассказать простодушному рыцарю понятными для него словами о школе, о своих родителях.

Гроза разразилась неожиданно в воскресное утро. За завтраком Дикки вертелся как на иголках и хитро поглядывал на родителей. Наконец отец сказал, не выдержав:

— А ну-ка выкладывай, Дикки, что ты знаешь, ведь все равно проболтаешься, рано или поздно!

— А я что знаю, — немедленно стал сыпать словами Дикки, — а я подслушал через стенку, что Эмми вечерами с кем-то разговаривает и даже смеется, а ведь ее каждый день в школе ругают, я-то знаю! А вчера она написала такое сочинение, что даже директор ее вызывал к себе, а она — хоть бы что, опять перед сном хохотала, вот!

— Это что за сочинение? — удивленно сказала Джейн. — Девочка, почему ты мне ничего не рассказала?

— Я думала, ты знаешь, — сказала Эмми, опустив голову. — Ведь Дикки следит за мной по твоей просьбе, мама?

— Выбирай слова, наглая девчонка! Ты уже ни во что не ставишь не только брата, но и меня, твою мать! Фрэнк, ты опять молчишь, как будто тебя это не касается!

— Дикки, откуда ты все это знаешь? — раздраженно сказал отец, отодвигая недоеденный пудинг в сторону. — Мальчик, ты меня удивляешь в последнее время своей излишней осведомленностью. Да выключите же вы наконец это проклятое видео!..

Дикки нехотя поднялся и не спеша пошел к переливающейся разноцветными красками стене, щелкнул клавишей и вернулся за стол, не глядя отцу в лицо. Вид у него был обиженный, казалось, он вот-вот заревет.

— Не говори так с Дикки, — выручила его мать. — Понимаешь, это я сама попросила мальчика время от времени узнавать, как идут дела у Эмми. Ведь она такая скрытная, а у Дикки есть друзья в математической школе… Я не вижу здесь ничего дурного — не звонить же каждый день Кроннеру или учителям! Ты лучше спроси свою дочь, что же нового она поведала миру в своем сочинении?

— Отвечай, Эмми, — сурово сказал отец. — Если я не ошибаюсь, ты обещала не забывать о Бюро Социального Здоровья?

— Я все помню, — еле слышно прошептала Эмми. — Но я не могу писать того, чего не думаю, папа! Пусть такие лгуны, как Дикки, пишут, что самое интересное в Доме — это бассейны, Луна-парки или автоматы с жевательной резинкой. А я написала про нижние этажи, о том, что там живут тысячи детей, которые редко видят солнце, даже искусственное, никогда не едят досыта и с десяти лет начинают работать…

— Она сошла с ума, — отчетливо сказала Джейн после минуты полной тишины. — Я сейчас же позвоню Кроннеру и буду умолять его не принимать эти глупые слова всерьез. Никогда я не слышала, что бывают семилетние… бунтари. Боже, за что ты нас так наказал! — И она, сжав ладонями виски, ушла в свою комнату.

Отец грустно посмотрел на побледневшую дочку.

— Ты крупно подвела нас с матерью, Эмми. Мы ведь поручились за тебя в Бюро Социального Здоровья. А теперь… Если это сочинение дойдет до них, то… Я даже и подумать боюсь, к чему это может привести.

— Фрэнк, все кончено! — со слезами крикнула Джейн, вбегая в столовую.

— Что с тобой, милая? О чем ты говоришь?

— И ты еще не понимаешь? Сочинение этой глупой девчонки Кроннер еще вчера передал по официальным каналам только для того, чтобы снять с себя всякую ответственность. Негодяй, он даже не предупредил нас! Что теперь будет, что теперь будет!..

Фрэнк медленно повернулся к дочери, и Эмми поразилась, до чего чужим и неподвижным было его лицо.

— Ну, а теперь, Эмми, расскажи нам, с кем же ты разговариваешь по вечерам у себя в комнате…

Всю ночь Эмми не могла сомкнуть глаз. Все происшедшее казалось ей каким-то дурным сном, который неожиданно пришел на смену веселым карнавальным сновидениям.

Она никак не могла понять, почему родители так испугались… Неужели какое-то школьное сочинение, где все от слова до слова правда, может чем-то повредить семье Карлейн? Невозможно поверить, что есть такие взрослые, которые всерьез читают детские сочинения и решают: мол, этот мальчик пишет как полагается, хотя это и невероятная глупость, а вот эта девочка, ростом чуть побольше куклы, что-то критикует, что-то не принимает… А раз так, значит, у нее социально нездоровые родители и против них нужно принять меры… Какая-то чушь! Но до чего же страшным было лицо отца, когда он выбрасывал из ее комнаты блоки Машины Сказок! Хорошо еще, что она успела спрятать Галахада под кроватью, умоляя его затаиться и молчать, а не то ей бы не выдержать еще одного удара…

Эмми прислушалась. Кажется, Галахад спал, подложив под голову плащ, и во сне, наверное, видел все новые и новые приключения и сражения во имя прекрасной дамы Эмми… Слезы невольно полились на мятую подушку из, казалось, уже иссякших глаз. Нет, не будет больше никаких приключений, добрый рыцарь…

Когда девочка, всхлипывая, заснула, Галахад тихо вывел коня из-под полога кровати и, сев верхом, взял копье наперевес. Ночь предстояла тревожная, и маленькое его сердце сжималось от боли за свою несчастную даму. Ну что же, завтра он будет биться, и пусть хоть сто великанов обрушат на него удары своих палиц — Галахад не отступит! Как он раньше не понимал, глупец, что прекрасная дама, которую рыцарь любит больше жизни и во имя которой он готов совершить много славных подвигов, и есть его желанный Святой Грааль! И он, Галахад, сын Ланселота, как ему и было предначертано судьбой, нашел своего Святого Грааля — свою любовь!

За завтраком на следующее утро царило напряженное молчание. Отец с матерью о чем-то тихо переговаривались, Дикки выглядел напуганным и бледным — видимо, и до него дошло, что взрослые волнуются не зря. На Эмми никто не обращал внимания, словно ее и не было за столом, и только вежливый робот Бонни дружески подмигнул ей зеленым огоньком, наливая в стакан золотистый виноградный сок. Эмми почти ничего не ела и все время размышляла, как ей поступить с Галахадом. Дома его оставлять одного опасно…

Тут она вспомнила, что у нее есть большая красивая коробка из-под торта, где она обычно хранила разноцветные лоскутки для своих кукол. А что, если пораньше прийти в класс и поставить ее за книжный шкаф? Пожалуй, никто ничего не заметит. Только как уговорить отважного рыцаря тихо просидеть в коробке все шесть часов занятий?…

— Папа, что случилось? — наконец решилась спросить Эмми. — Вы разве не идете сегодня на работу?

Отец, не подымая глаз, покачал отрицательно головой, а Дикки даже присвистнул:

— Э-э, чего захотела… Мы сегодня такую бумагу получили по пневмопочте…

Эмми больно резануло это небрежно брошенное «мы», и она тихо сказала:

— Это из-за меня, папа?

— Еще не знаю, — холодно ответил отец. — Нас с матерью приглашают в Управление Домом… Насколько я знаю, это бывает или перед переселением на несколько этажей выше, или…

— Да что там гадать, — страдальчески простонала Джейн. — Куда переедем мы с Дикки, ясно даже и младенцу. Что скажут на работе — страшно подумать… Фрэнк, может быть, нам и работу придется менять? О боже…

— А что будет со мной, папа?

— Ну откуда я знаю! Тебя, наверное, переведут в какую-нибудь закрытую школу-интернат — временно, конечно…

Он раздраженно встал из-за стола и чуть не сбил с ног Бонни, торжественно несущего поднос с горячим чаем.

— В общем, ничего особенного с тобой не произойдет. А вот что будет с нами…

— Задача: решить систему обыкновенных дифференциальных уравнений с постоянными коэффициентами, — нараспев говорил Кроннер, высвечивая на демонстрационной доске затейливую вязь математических символов. — Ну, кто возьмется за это плевое дело, ребята? Смелее, я помогу, если что.

Все дети, как по команде, уткнулись в столы и сделали вид, что очень заняты. Одна Эмми по привычке тянула вверх руку, но Кроннер не обращал на нее внимания.

— Ну, ну? — весело подбадривал он ребят. — За смелость я набавлю балл… Мэри Уинкл, прошу вас к доске. У вас что, ноги болят от ревматизма, девочка моя?

Класс удивленно захихикал. Не в обычаях директора было фамильярничать с учениками, не желавшими отвечать на его вопросы. Мальчишки в первом ряду посовещались и пришли к выводу, что старик, должно быть, купил абонемент на автотрек и теперь сможет гордо расхаживать в красно-голубой шапочке автогонщика. Девочки же, похихикав, решили, что мистер Кроннер собирается, наверное, жениться.

Пока бедная Мэри мучалась у доски, перебирая непослушными пальцами разноцветные кнопки, мистер Кроннер, уловив удивленный шум, решил пояснить.

— Мне очень жаль, дорогие ребята, вас огорчать, — сказал он, скорбно закатывая глаза, — но сегодня наш класс понесет тяжелую и невосполнимую потерю. Сядь на место, Мэри, я ожидал от тебя большего…

Класс замер, пораженный таким поворотом, а у Эмми сердце сильно забилось, и она невольно прижала ладони к груди.

— Я говорю обо всеми любимой мисс Эмми Карлейн, — со вкусом продолжал пытку директор. — Встань, Эмми, покажись нам в последний раз!

Эмми не помнила, как встала и вышла из-за стола, опустив пунцовое лицо.

— Вот так, хорошо, остановись здесь. Дети! Мне очень жаль, но я вынужден сообщить вам, что по решению Бюро Социального Здоровья нашу Эмми переводят в закрытую школу специального режима на минус тридцатом этаже. Надеюсь, вы понимаете, за что?

— Нет! — вдруг пискнул чей-то отчаянный голосок. — Не понимаем!

— Кто это сказал? — вздрогнул Кроннер от неожиданности. — Я спрашиваю: кто это сказал?

— Я, — нерешительно встал из-за стола маленький мальчик со смешными оттопыренными ушами. — Мне непонятно это, господин директор.

— Правда, — поддержали его еще несколько голосов. — Ведь Эмми наша лучшая ученица!

— И она заступается за слабых, — сказал, приободрившись, мальчуган. — И она совсем ничего не боится!

Кто-то протяжно засвистел, негодуя. Эмми огляделась вокруг. Глаза ее были полны слез.

Класс разделился на две группы, но защитников у нее оказалось куда больше.

Как же она раньше не замечала, что у нее есть не только враги, но и друзья?…

— Так, — сказал мистер Кроннер, потеряв свою ослепительную улыбку. — Придется поговорить с твоими родителями, Тим. Я не ожидал, дети, что среди вас окажется так мало разумных и добрых учеников. Но ничего. Когда мисс Карлейн покинет нас, мы с преподавателями, надеюсь, снова восстановим дружбу и взаимопонимание в классе. Эмми Карлейн, ты можешь идти домой. Может, через много лет мы еще встретимся с тобой, и ты сама первая посмеешься над своими детскими глупыми выходками. Истинная свобода и права человека не в том, чтобы критиковать тех, кто много умнее и старше. Наш дорогой президент сказал вчера по видео…

Вдруг директор с воплем подскочил и завертелся на месте, держась за руку. Пораженная Эмми увидела, как — как-кап-кап! — рубиновые капельки крови застучали по пластику пола.

«Галахад!» — хотела закричать она, но спазм сжал ей горло.

Галахад между тем выехал верхом на лошади из-за спины директора и обнажил меч.

— Мерзкий великан! — крикнул он, привставая в стременах. — Довольно тебе притеснять добрых людей, заставлять плакать мою прекрасную Эмми. Галахад, сын славнейшего рыцаря на свете сэра Ланселота, отомстит тебе за твои злодеяния в честном бою! Вытаскивай свой меч, мерзкий колдун!

В классе стояла мертвая тишина. Потом Кроннер вырвал маленькое копьецо из ладони и швырнул его на пол.

— Кто принес сюда эту дрянную куклу?! А-а!..

Он схватил со стола тяжелую деревянную указку и вскинул ее над головой.

— Стойте, стойте!

Эмми бросилась к директору, но тот отшвырнул ее в сторону. Девочка упала и больно ударилась об пол, но все же нашла в себе силы приподнять голову. Сквозь голубой туман, заполнивший глаза, она увидела, как Галахад с воинственным кличем опустил забрало и бесстрашно двинулся на врага.

— Галахад! Милый мой!.. Спасите его, спасите!

Но было поздно.

Щит короля Эвелака, белый щит с красным крестом посередине, не выдержал удара мистера Кроннера.