Воздушные путешествия. Очерки истории выдающихся перелетов

PROMENADE POUR PLAISIR[1]

Русская периодика 1910-1911 гг. Журнал «Автомобиль»: ...кажется преувеличенным возведение авиации на ступень общечеловеческой и первой государственной задачи. В вопросе авиации чисто ребяческое изумление и отношение к делу, нечто вроде ловкого фокуса... авиация теперь модная забава, очень интересная, но занявшая положение далеко не по чину, а будущая роль авиации настолько неопределенна и туманна, что ратовать за нее во имя прогресса, пожалуй, не стоит.

Полемизируя с этим высказыванием, корреспондент журнала «Аэро и автомобильная жизнь» пишет: ...еще и теперь приходится встречать лиц, которые отрицают прогресс авиации! ...Аэроплан ворвался уже во враждебный лагерь, но врага еще не победил. За этим, конечно, дело не станет, и аэроплан будет столь же уверен в своей сфере, как пароход на воде или автомобиль на дороге.

Пока пишущая братия вела сражения на бумаге, летчики продолжали единоборство с воздушной стихией. Это было то замечательное время в авиации, когда на сиденья скорее этажерок, чем самолетов, садились самые увлеченные, самые смелые и энергичные люди и, пренебрегая порою явной опасностью для жизни, фактически постоянно рискуя ею, поднимали в воздух свои еще очень мало пригодные для полета машины.

В 1910 году Императорский Всероссийский аэроклуб и Московское общество воздухоплавания объявляют подготовку к первому в России массовому перелету по маршруту Петербург – Москва. Главная задача – пролететь весь маршрут (752 километра) за минимальное время. В перелете могли принять участие все желающие летчики на русских и иностранных самолетах. Не были допущены к перелету женщины. Лететь разрешалось только в дневное время. Все расходы по подготовке и проведению перелета несли сами участники.

Перелет был назначен на 23 июля 1911 года. Удивление и сожаление вызвало глубоко безразличное отношение военного ведомства к этому огромному событию в авиационной жизни страны. К сожалению, воинское начальство назначило именно на двадцатые числа июля, дни перелета, армейские маневры, из-за чего военные летчики практически были лишены возможности принять участие в этом интереснейшем состязании. В итоге 23 июля должны были стартовать одиннадцать пилотов: С. Уточкин, А. Васильев, М. Кампо-Сципио, Г. Янковский, М. Лерхе, Н. Костин, А. Срединский, В. Слюсаренко, А. Агафонов, В. Эристов, Б. Масленников.

В день начала перелета Эристов отказался от участия в нем, так как к этому времени не успели доставить его самолет.

С рассветом начали собираться к Комендантскому аэродрому Петербурга зрители, и хотя платные трибуны оставались полупустыми, вокруг аэродрома собралось огромное множество любопытствующих.

В ангарах шла энергичная работа.

Царило самое бодрое настроение, – вспоминал позже А. Васильев. – Все были уверены в успехе перелета, многие участники мечтали долететь до Москвы, не спускаясь. Наконец в ангарах заработали моторы. Стоит отчаянный туман, и в нем какими-то зловещими призраками вырисовываются фигуры людей. Вот уже повели на старт аппарат Уточкина. Он уверен в себе, спокоен, видно, совершенно не думает о предстоящих трудностях.

– Еду пить чай в Москву. Прощайте! До скорого свидания, – заявил он.

Туман постепенно рассеивается. Самолет Уточкина – новенький, только что облетанный «Блерио» – в небе. Он оборудован большим запасным баком для горючего, вмещающим более 150 кг бензина, – это позволит лететь 8-9 часов без посадки.

Вслед за Уточкиным в воздух поднимается юный Лерхе, тоже на новой машине, но австрийской конструкции – «Этрих». Стартуют на монопланах «Блерио» Янковский и Васильев. «Моран» поднимает в небо Кампо-Сципио.

Публика приветствует дружный взлет овацией.

Пошли на взлет и бипланы. На «Фармане», принадлежащем Всероссийскому аэроклубу, в воздухе Срединский с пассажиром. Но его самолет оказался плохо отрегулированным. Машину так болтает, что летчик приземляется, высаживает пассажира и пробует полететь один. Но машина по-прежнему ведет себя очень странно: рыскает по курсу, валится на крыло, делает самопроизвольные повороты, и летчик, устав сражаться с непокорным самолетом, опять приземляется и выбывает из перелета. Самолет Срединского по разрешению аэроклуба тут же принялся готовить к полету Слюсаренко. Он поставил на самолет новый мотор, отрегулировал и облетал машину. В качестве пассажира с ним собрался лететь молодой авиатор Г. Шиманский, всего лишь две недели назад получивший диплом пилота. Экипаж смог взлететь только через два дня после официального начала перелета.

Ну, а в первый день, утром 23 июля, ушли на маршрут еще три участника соревнований на бипланах типа «Фарман»: Масленников, Костин и Агафонов. У всех троих в качестве пассажиров – механики. Их присутствие на борту давало большие преимущества летчикам, пилотирующим двухместные машины.

Конкуренция, неизбежный спутник всякого спорта, лишает летчиков одноместных самолетов возможности пользоваться услугами своего механика. Я не могу представить себе авиатора, который во время перелета поручил бы свой аппарат чужому, случайно попавшему на этапе, механику. Дело было ясно. За аппаратами должны были ходить мы сами, – пояснял свою точку зрения по этому вопросу Васильев. Эту точку зрения разделяли и поддерживали, кстати, и все остальные летчики.

Знакомясь сегодня с архивными материалами, в первую очередь отмечаешь, что, пожалуй, более всего повредила участникам перелета неподготовленность к такого рода соревнованиям. Дело в том, что практически все они были, если можно так выразиться, «аэродромными» пилотами, не имевшими опыта даже небольших перелетов. Исключение составлял лишь Васильев, ставший победителем этого соревнования. Он, в частности, отмечал, что летчики, записавшиеся на перелет, горели желанием испробовать свои силы на каком-либо ответственном задании и наконец выйти из заколдованного круга аэродрома, над которым многие из них принуждены были неустанно и надоедливо кружиться... большинство летчиков недавно начали летать и (кроме меня и еще немногих), ни разу не вылетали за границы аэродрома в объятия самого коварного, самого рискованного пути...

Читатель наверняка уже заметил, что мы часто цитируем Васильева. Дело в том, что победитель перелета Петербург – Москва, он же единственный летчик, преодолевший весь маршрут, выпустил в 1912 году небольшую брошюру «В борьбе с воздушной стихией», посвященную перелету. Васильев оценил организацию и проведение перелета резко отрицательно, однако, как показывает изучение документов, эту оценку нельзя признать справедливой. Скорее всего, сыграли роль как далеко не покладистый характер Васильева, так и то обстоятельство, что фирмой «Гамаюн» не был сделан новый самолет, заказанный летчиком специально для перелета. Васильев до самого последнего момента колебался – лететь или нет на чужой машине.

Документы и воспоминания современников позволяют утверждать, что оргкомитет перелета справился со своей задачей неплохо. Пожалуй, единственно в чем ему можно было предъявить претензии, так это в подготовке карт для летчиков. Карты были выполнены в серых малоконтрастных тонах, изобиловали неточностями и типографскими ошибками. Если учесть при этом, что летчики еще и не имели опыта работы с картами в полете, станет ясно, почему, например, Кампо-Сципио заблудился сразу же после взлета, приняв Царскосельское шоссе за Московское. Он спокойно повел свой самолет вдоль этого шоссе и, пролетев около часа, добрался до станции Оредеж. Трудно сказать, куда бы долетел он, следуя этим курсом и дальше, если бы у его машины не стал подтекать бензобак. Пришлось сесть на лесную поляну. Вызванные по телеграфу помощники были вынуждены прорубить в лесу просеку, чтобы доставить самолет к железной дороге, а затем в мастерские Офицерской воздухоплавательной школы, в Петербург. После ремонта машины Кампо-Сципио снова стартовал, на сей раз взяв курс вдоль Московской дороги.

Неумение использовать карту подвело даже самого опытного летчика – Васильева. Перепутав Тверь с Торжком, он, миновав Вышний Волочек, полетел не к Москве, а к Ржеву, Этот эпизод отнял у летчика два часа и, самое главное, практически лишил его возможности прилететь в Москву в день вылета из Петербурга.

Как же шел перелет?

Уточкин хорошо долетел почти до Новгорода, но в десяти километрах от Новгородского стрельбища, где был организован пункт для посадки участников перелета, мотор его «Блерио» отказал, и летчик сел на шоссе. Здесь переполненные горючим баки подвели его: самолет грузно приземлился и был основательно поломан. Уточкин приуныл. Казалось, после неудачной посадки перелет для него закончен. Но довольно быстро прибыл из Петербурга автомобиль с запасными частями, а офицеры и солдаты расквартированного поблизости Выборгского пехотного полка помогли отремонтировать самолет. И вот Уточкин опять в небе. Однако, пролетев всего около часа от Новгорода, он снова попадает в беду, и на сей раз в более тяжелую. Сильный ветер резко бросил машину вниз. Посчитав, что ему не удержать самолет в полете, Уточкин принял решение сесть и выключил мотор. Машина летела прямо в овраг. Тогда Уточкин... выпрыгнул из самолета. Он упал в реку на дне оврага и получил серьезные переломы и ушибы, а предоставленный самому себе самолет превратился в груду обломков. Находившиеся неподалеку от места падения летчика крестьяне доставили Уточкина в ближайшую больницу. Здесь произошел довольно забавный эпизод. Совершивший очередную посадку для заправки и осмотра самолета Кампо-Сципио (кстати, коллеги-летчики и друзья звали Михаила Фаддеевича, в шутку конечно, Кампо-Птицио) решил навестить в больнице Уточкина. Во время их беседы вошел механик Михаила Фаддеевича и сказал ему, что лететь дальше нельзя: самолет в столь плачевном состоянии, что вот-вот развалится. Быстрый на решения летчик заявил:

– Ерунда, готовь самолет, я сейчас же лечу!

Тогда Уточкин позвал врача и с самым серьезным видом попросил поставить в его палату еще одну кровать.

– Зачем? – удивился врач.

– А через полчаса сюда привезут этого сумасшедшего, – сказал Уточкин, показывая глазами на Кампо-Сципио.

Этот разговор охладил пыл Михаила Фаддеевича, и он прекратил дальнейший перелет.

Пролежав трое суток в больнице в Крестцах, Уточкин добрался все же в Москву, но уже не на самолете, а на санитарном автомобиле. После лечения в Москве он еще долго летал.

Стартовавший вторым на тихоходном «Этрихе» Лерхе с течением времени все больше и больше отставал от «Блерио» Уточкина. Его стал догонять второй «Блерио» – Янковского. Поэтому Лерхе никак не мог рассчитывать на получение «промежуточного» приза, предназначенного для того, кто первым прилетит в Новгород. Но Уточкин, как мы уже знаем, в десяти километрах от Новгорода потерпел первую аварию, а Янковский так и не сумел догнать «Этрих». В результате первым Новгород встретил Лерхе. Представитель новгородского отделения Всероссийского аэроклуба наградил молодого летчика памятным призом. К сожалению, на этом эпизоде для Лерхе перелет закончился: сразу после взлета на второй этап у его самолета отказал мотор. Хорошо посадить машину летчику не удалось, более того – во время приземления он сильно ударился головой о мотор.

Пожалуй, больше всех к перелету готовился Янковский. Накануне дня старта он, стремясь лучше изучить первый этап маршрута, проехал на автомобиле до Новгорода и обратно. В день начала перелета, уже через полчаса после официального начала соревнований, Янковский уверенно и красиво поднял в небо свой «Блерио». По опытности Янковский был, пожалуй, вторым после Васильева среди соревнующихся, хотя и получил официальный диплом пилота за несколько дней до перелета Петербург – Москва. Новая машина и квалификация вполне позволяли надеяться на успех.

В Новгород Янковский прилетел вторым, прилетел, что называется, на последних каплях бензина. Затем Крестцы, Валдай, Вышний Волочек. Все идет нормально. Узнав, что Васильев прошел уже Клин, Янковский начинает торопиться. Беда пришла тут же: через 10 минут после взлета отказал мотор. Посадка в поле. Самолет катится прямо на дерево. Летчик не может избежать прямого удара. Самолет побит. Машину возвращают в Волочек и ремонтируют. Проходит два дня, прежде чем самолет удается привести в порядок. Рано утром 25 июля Янковский прилетает в Торжок. Опять задержка на два дня: поднялся сильный ветер, да и мотор продолжает капризничать. Только 28 июля удалось достичь Твери. Здесь при посадке новая неприятность: летчику не удалось избежать встречи еще с одним деревом. Опять самолет поломан. Разлетелся в щепки пропеллер. Сказалось и многодневное нервное напряжение. Янковский в Твери закончил перелет.

Как мы уже говорили, победил в перелете Александр Алексеевич Васильев. Он покинул Комендантский аэродром четвертым по счету. Машина хорошо прошла все этапы, несмотря на то, что летчик практически не отдыхал в местах посадок, – он сам заправлял и готовил машину, не доверяя это никому. Неприятности пришли вместе с нарастающей усталостью. Вот как описывает Васильев эпизод подлета к Валдаю:

...Условия полета становились все более и более ужасными. Начинаются Валдайские возвышенности, сплошь покрытые лесами, оврагами, озерами и болотами. Воздушные ямы становятся зловещими.

Еще раньше, слыша от заграничных авиаторов о существовании воздушных ям, в которых аппарат падает на 150-200 м, я считал эти рассказы анекдотами. Здесь на самом себе мне пришлось убедиться, что мои заграничные коллеги преуменьшали даже размеры падения. Думать о карте, о компасе совершенно не приходилось. Я не мог даже следить за контрольными стаканчиками, показывающими правильную смазку мотора, я не обращал внимания на тахометр, по которому надлежит судить о числе оборотов пропеллера. Я должен был напрягать все силы, чтобы не выпустить из рук бешено рвущийся клош (ручку управления – А. Б.). Обмотав его платком, я обеими руками впился в круглую ручку и летел вперед, инстинктивно проводя необходимые движения...

В разгоряченном мозгу поднимались видения. Был момент, когда я начал галлюцинировать, и тогда мне стало казаться, что из густой шапки леса простираются бледные костлявые руки. Они все ближе, они уже тянутся ко мне! Еще мгновение и они захватят меня в свои цепкие объятия и повлекут вниз, к смерти!

...Малейшая оплошность и мне грозит неминуемая гибель... Мрачное отчаяние овладело мною. Моментами я был близок к тому, чтобы прекратить эту ненужную борьбу, выпустить клош из окровавленных рук и, закрыв глаза, с чувством неизъяснимого наслаждения броситься в объятия стерегущей меня смерти.

Но цепкие руки не поддавались безумному мозгу. Безвольное тело инстинктивно пыталось использовать еще какие-то возможности, ухватиться хотя бы за тонкую ниточку, связывающую его с жизнью!

И в тот момент, когда я уже окончательно выбивался из сил, когда руки мои были готовы разжаться, я увидел вдали Валдай. Я прожил самые ужасные 1,5 часа в моей жизни!

Читатель уже знает, что при полете к Твери из-за плохой ориентировки в воздухе Васильев отклонился к Ржеву.

Внутри меня все похолодело. Я понял, что сбился с пути и что ко всем моим терзаниям прибавится еще почти невыполнимая задача – отыскать потерянный путь.

Не помня себя, я круто повернул аппарат влево и полетел сплошными лесами, наугад, стараясь ориентироваться по солнцу, которое, как я заметил, до сих пор было преимущественно с правой стороны относительно аэроплана.

Я совершенно не могу установить, сколько времени продолжался этот безумный полет над сплошным зеленым покровом, среди которого не прорывалась ни единая лужайка. Как утлую ладью среди разыгравшейся стихии, мой аппарат бросало из одной бездны в другую, пока вдали каким-то чудом не показалась узкая полоска железнодорожной насыпи, и вскоре я вылетел на шоссе. Первое, что я увидел на этом в общем безлюдном шоссе, был конный городовой, стоявший поперек дороги. Первый раз в жизни я обрадовался такою безумною радостью городовому. Человек! Он меня видит! Я получил какую-то связь с жизнью!

...Взобравшись на 200-300 метров, я впился глазами в туманную даль, скрывающую от меня столицу, к которой я, первым из русских авиаторов, прокладываю воздушный путь. Еще полчаса и меня ждет победа, меня ждет успокоение от пережитых ужасов.

Стрелки часов бегут быстро. Восемь вечера. Сегодня дальше лететь бесполезно: после восьми комиссары перелета прекращают свою работу. Проверив состояние машины, Васильев отдыхает до трех часов утра, и в 3 часа 45 минут он опять в полете.

...Всю ночь москвичи, пришедшие и приехавшие накануне на Ходынское поле, не покидали его, всматриваясь в небо. Каждый надеялся первым увидеть посланцев Петербурга. Горели всю ночь костры. Везде поспевающие мальчишки оседлали самые высокие деревья и не слезали с них до утра. Четверть пятого воздух над Ходынским полем взорвался радостными криками: летит! Единственный из десяти, вылетевших на маршрут, достиг финиша. С момента его взлета прошло 24 часа 41 минута и 14 секунд.

Чрезмерная усталость, боль в спине н, мягко выражаясь, некоммуникабельный характер Васильева несколько омрачили торжество встречи победителя.

...Идем к беседке, где меня ждет холодный стакан чая и черствый бутерброд. Кто-то спрашивает:

– Как Вы долетели?

С новой силой вспыхивает накопившаяся горечь. Захлебываясь от волнения, почти не сознавая, я начинаю говорить о пережитых ужасах. Я говорю, что нас посылали на верную смерть, что этот) перелет – позор для всей России...

Я не помню, что говорил. Из смутных воспоминаний выделяются знакомые лица, которые берут меня за руки и насильно усаживают в автомобиль...

Чтобы не утомлять читателя, опустим подробности, касающиеся остальных участников состязаний, отметим только, что в Вышнем Волочке закончили борьбу Костин и Агафонов, невдалеке от Комендантского аэродрома – Масленников. Причина, их к тому побудившая, одна, – как говорят летчики, отказ материальной части.

Во время одной из вынужденных посадок трагикомический эпизод произошел с Кампо-Сципио. Устранив неисправность своими силами, летчик стал запускать мотор. Эту процедуру в те времена приходилось проделывать, стоя на земле рядом с мотором. Кампо-Сципио попросил многочисленных зевак подержать его самолет за хвост, пока он запустит мотор. Мотор заработал. Испуганные громким треском и ветром от пропеллера, добровольные помощники отпустили хвост, и самолет поехал вперед без летчика. Кампо-Сципио с трудом догнал свою машину и с еще большим трудом уселся на сидение. К счастью, поле оказалось достаточно большим и места для взлета хватило. Со стороны это выглядело довольно смешно. Не смешно было лишь летчику.

Два слова о тяжелом летном происшествии, случившемся с экипажем Слюсаренко. После замены мотора и регулировки самолета ему с Шиманским удалось взлететь и выйти на маршрут перелета только утром третьего дня соревнований. В районе деревни Московская Славянка, что вблизи Царскосельского шоссе, забарахлил мотор. Слюсаренко перевел машину на планирование и стал выбирать площадку для приземления. По его рассказу, пассажир, Шиманский, повел себя в этой ситуации очень нервно: пытался вмешаться в управление самолетом и даже схватил летчика руками за шею. Эта борьба в воздухе, естественно, кончилась плохо: самолет перевернулся вверх колесами и рухнул вниз. Слюсаренко получил множественные ушибы и перелом ноги, а Шиманский от сильного ранения головы скончался на месте падения.

Таковы итоги первого российского массового перелета. Он произвел очень сильное впечатление на общественность России. Следует отметить, что буквально на следующий день после начала соревнований все российские газеты были переполнены корреспонденциями о перелете. К, сожалению, чуть ли ни в один голос журналисты принялись охаивать организацию перелета и его оргкомитет. Мы уже говорили, что недостатки в работе оргкомитета были, но не столь серьезные, чтобы перечеркнуть всю его деятельность. Пожалуй, наиболее объективно сумел оценить положение вещей Уточкин. Он без труда разобрался в первопричине выпадов прессы. В своем письме, опубликованном почти во всех газетах 29 июля, он, в частности писал: ...я очень жалею, что авиатор, достигший Москвы, вместо того, чтобы сказать комитету: «Спасибо» и встречающей его Москве: «Здравствуй», – сказал делу, которому служит: «Издохни». Надеюсь, что болезненное состояние и семичасовой треск мотора подменили у него нужное слово.

Перелет сделал много для пропаганды авиации. В подтверждение приведем мнение по этому вопросу одного из крупнейших авиационных специалистов тех лет и одного из первых русских историков авиации К. Е. Вейгелина:

В больших городах публика уже успела ознакомиться с тем, как теперь летают, но вне центров, даже в ближайшем соседстве со столицами, пребывание человека в воздухе и высоко от земли, на 20-30 пудовых машинах представляется зрелищем все еще невиданным.

Перелет между столицами давал в пути много ярких, красочных картин, прекрасно иллюстрирующих отношение к этому делу со стороны местного населения и степень его заинтересованности невиданными до тех пор «летучими моторами». Во всех деревнях по Московскому шоссе с самого рассвета 23 июля было уже сильное оживление... На площадях, на шоссе, на полянах, на боковых дорогах скоплялось не только все местное население, но многие жители из окрестных сел и деревень, выбиравшиеся из дому еще ночью и длинными лентами тянувшиеся по дорогам и на лошадях и пешком.

Корреспонденты всех газет, бывшие на этапах и проделавшие путь на автомобилях, единодушно отмечают то громадное впечатление, которое производили на крестьян не только «летучие моторы», но и сами авиаторы... Тем пилотам, которым приходилось делать на этапах остановки, устраивались бурные овации... А на некоторых лиц, особенно пожилых, виденные полеты производили столь сильное впечатление, что они готовы были видеть в летчиках чуть ли не признаки божества... Так, в Крестцах при спуске одного авиатора, некоторые из окружающей его толпы со слезами на глазах бросались перед ним на колени, целовали ему руки, а какой-то старик молился вслух, благословляя судьбу за доставленный ему случай увидеть настоящее чудо...

Заканчивая описание перелета, скажем несколько слов о победителе его, А. А. Васильеве, ибо характер – характером, а дело – делом. Васильев – выпускник школы Блерио, получивший диплом пилота № 225 19 сентября 1910 года. Летал в школе блестяще и был даже оставлен инструктором в ней. Этой чести до сей поры удостаиваются самые способные выпускники. Инструкторская деятельность Васильева во Франции длилась недолго – слишком тянуло домой. Возвратившись на родину, Васильев много летает по стране. Казань, Харьков, Петербург, города Сибири аплодируют ему. Сухощавый, но крепкий и ловкий, с проницательными живыми глазами, он производит впечатление человека, попавшего в свою сферу, – такой портрет Васильева находим в февральском номере журнала «Вестник воздухоплавания» за 1911 год. Одним из блестящих достижений Васильева стал его перелет из Елизаветполя в Тифлис. «Блерио» Васильева прошел 204 км на высоте около 1500 метров за 1 час 55 минут. Его машина была первым самолетом, который увидели в небе Грузии. «Тифлисский листок» сообщал на своих страницах, что, узнав об этом перелете Васильева, сам Блерио прислал ему восторженную телеграмму. Поздравив с успехом, Блерио сообщал, что дарит Васильеву самую последнюю модель своего самолета.

Васильев был не только опытным пилотом, но и смелым человеком. Летая как-то в Харькове в сильный ветер, он попал в очень сложное положение: ветер перевернул его машину вверх колесами сразу же после взлета. Летчик не растерялся и справился с ситуацией. Публика восприняла этот переворот как уникальный трюк, а Васильев, по его воспоминаниям, отсчитывал последние секунды своей жизни.

Но вернемся к перелету Петербург – Москва. Что он принес русской авиации – славу или, как утверждал победитель, позор?

Все познается в сравнении. На родине европейской практической авиации, во Франции, почти в то же время (в конце мая 1911 года) были организованы два дальних перелета по маршрутам Париж – Мадрид и Париж – Рим. И в том и в другом случае к финишу добрались по два летчика, хотя, например, к Риму стартовали 13 участников. Победитель мадридского перелета Жюль Ведрин затратил на 1100-километровый перелет 14 часов 55 минут. Это значительно больший успех, чем тот, что достался на долю Васильева. Победитель римского перелета Бомон осилил маршрут в 1400 километров за 82 часа 5 минут. Это значительно хуже результата Васильева.

С большой степенью уверенности можно утверждать, что перелет Париж – Рим... не состоялся, так как оба прилетевших в Рим летчика – и Бомон, и Гаррос (он добрался до финиша за 107 часов) – в пути сменили свои самолеты на новые. Русским летчикам такая роскошь даже не снилась.

При старте 21 мая 1911 года самолет одного из участников перелета из Парижа в Мадрид – Трайна – врезался в толпу провожающих, убил при этом военного министра Франции и серьезно ранил еще нескольких человек. Как сообщала пресса, одного из участников перелета Париж – Рим (Фрея) нашли близ Витербо с переломанными руками и ногами под обломками самолета.

Читателю, очевидно, ясно, что для 1911 года результаты promenade pour plaisir (так Уточкин накануне старта назвал перелет Петербург – Москва) были даже более чем «на уровне мировых достижений», хотя бы потому, что французская авиация считает годом своего рождения 1906-й, в то время как небо Отечества увидело первого русского летчика только в 1910 году.