Воздушный снайпер

Вместе с пехотой

Летом 4-й гвардейский авиаполк перелетел на другой аэродром в район Кронштадта. Теперь истребители прикрывали город и корабли флота, а также обеспечивали действия штурмовиков и бомбардировщиков. Обстановка под Ленинградом по-прежнему оставалась напряженной. Ценой громадных усилий удалось создать некоторые запасы продовольствия, восстановить систему водоснабжения, наладить работу городского транспорта. Но враг еще держал город в прочных тисках блокады, подвергал варварским налетам и артобстрелам. В небе шли ожесточенные бои. Противоборствующие стороны несли большие потери.

В командовании полком произошли перемены. Новым командиром полка был назначен подполковник Л. П. Борисов, служивший ранее в авиации Тихоокеанского флота. Замполитом — майор А. А. Безносое. Тяжело раненого майора Ильина, заместителя командира полка, временно заменил капитан Голубев. Третью эскадрилью возглавил старший лейтенант Кожанов.

Незаметно подкралась осень.

В канун 25-й годовщины Великого Октября пришло радостное сообщение. Указом Президиума Верховного Совета СССР Голубеву, Кожанову и Байсултанову присвоили звание Героя Советского Союза. Так высоко была оценена работа летчиков по прикрытию Дороги жизни на Ладоге.

...Фронтовой день подходил к концу. В эскадрильях подводили итоги. Штаб полка готовил отчетные документы. На стоянках ремонтировали самолеты. Балтийское небо не радовало погодой, но боевая работа не прекращалась.

Уже несколько дней задания были однотипными: патрулирование, разведка. И вдруг — новое распоряжение: продолжая охранять Ленинград и Кронштадт с моря, основными силами полка принять участие в наступательной операции войск Ленинградского и Волховского фронтов.

Готовился долгожданный прорыв блокады Ленинграда. Об этом пока было известно немногим.

Вечером восемнадцать экипажей — руководить ими поручили исполняющему обязанности заместителя командира полка капитану Василию Голубеву — скрытно перелетели на аэродром Гражданка. Находился он на окраине города, базировались здесь штурмовики Ил-2 и пикирующие бомбардировщики Пе-2. Их действия по переднему краю врага и должны были обеспечивать истребители.

Наступило утро 12 января 1943 года. Аэродром быстро облетела весть о наступлении. Работа шла по-особому споро. Летчикам группы Голубева приказали в течение дня прикрывать штурмовиков и пикировщиков во время ударов по объектам противника в полосе прорыва. Личному составу зачитали обращение Военного совета фронта.

"Войскам Ленинградского фронта, — говорилось в нем, — перейти в решительное наступление, разгромить противостоящую группировку противника и выйти на соединение с войсками Волховского фронта, идущими с боями навстречу, и тем самым прорвать блокаду Ленинграда...

Дерзайте в бою, равняйтесь только по передним, проявляйте инициативу, хитрость, сноровку!.. Слава храбрым и отважным воинам, не знающим страха в борьбе! Смело идите в бой, товарищи! Помните: вам вверена жизнь и свобода города Ленина!.."

Настроение людей поднялось. Состоялся короткий митинг. От имени товарищей выступавшие поклялись все силы отдать разгрому врага, с честью нести высокое звание гвардейцев.

Нарушая тишину, до аэродрома дошел нарастающий раскатистый грохот канонады. Как потом узнали авиаторы, на позиции врага обрушили шквал огня и металла более двух тысяч орудий, минометов. Летчики уже сидели в кабинах, ожидая сигнала.

И вот небо прочертили две ракеты. Взревели моторы самолетов. Точно выдерживая график, на взлет пошли штурмовики во главе с заместителем командира полка Героем Советского Союза Александром Потаповым. Вслед стартовали восемь истребителей прикрытия, которые вел Василий Голубев. Пристроившись к Ил-2 ("горбатым", как окрестили их за внешний вид фронтовые летчики), истребители заняли места на флангах, и вся группа взяла курс на позиции врага. Здесь требовалось уничтожить командный пункт и узел связи фашистских войск, размещенный в поселке Келколово.

Василий и Александр были почти одногодками. Вместе начинали войну. Сдружиться им не удалось — части редко базировались на одном аэродроме. Но знали летчики друг друга хорошо. И это помогло быстро уточнить до вылета сложные вопросы взаимодействия.

Под крылом — ледовая гладь Невы. Форсируя ее, движутся наши войска. Сверху Василий видит бегущих бойцов. Они падают на лед при взрывах снарядов, затем быстро вскакивают и снова бросаются вперед. А противоположный берег, изрытый воронками и затянутый стелющимся дымом пожарищ, огрызается вспышками орудий, пулеметных и автоматных очередей. Голубеву так хочется направить свой истребитель вдоль траншей, чтобы ударить по огневым точкам врага реактивными снарядами. Но сейчас этого делать нельзя, перед истребителями стоит другая задача — не подпустить к штурмовикам "мессеров".

Над линией фронта по самолетам ударили зенитки. Яркими молниями несутся вокруг них трассы. Кажется, минуты полета превратились в вечность. Но вот и цель. Огонь с земли усиливается.

Два штурмовика бросаются в стремительное пике. То же за ними делают остальные. Разрывы мощных РС-132 поднимают султаны земли и дыма. А "горбатые", продолжая атаку, обрушивают на командный пункт пулеметно-пушечный огонь. Голубев увеличивает скорость, проскакивает зенитные завесы и догоняет штурмовиков.

Но что это? Один Ил-2 загорелся. "Неужели самолет Александра? — подумал Голубев. — Да, это Потапов". Пылающий штурмовик тянет к Ладожскому озеру, на ледовую равнину. "Скорее, скорее", — мысленно торопит товарища Василий. Но он не успел... Горящий самолет врезался в землю. На глазах Голубева погибли летчик капитан А. С. Потапов и стрелок-бомбардир старшина А. С. Продан.

Еще минута, и зенитный огонь прекращается. Самолеты идут над озером. В душе Василия саднит боль утраты: "Эх, Саша, Саша, не дотянул!" Но думать об этом сейчас некогда — вдали показались истребители. Голубев опознал их: четыре Ме-109 и столько же ФВ-190. Крутым разворотом капитан выводит свое звено в лобовую атаку. Второе звено И-16 остается со штурмовиками.

Залп реактивных снарядов четверки Голубева, и один из Ме-109 загорелся и со снижением пошел вниз. Фашисты отступают и больше не появляются. А И-16 догоняют свою группу, когда она уже садится. Через некоторое время с постов наблюдения передали: подбитый "мессер" сел на лед восточнее Шлиссельбурга, летчик взят в плен.

Успех! Радость смешалась с горечью утраты боевого товарища.

Возвратилась и восьмерка Кожанова. Сопровождаемые истребителями "петляковы" нанесли мощный удар по переднему краю в полосе прорыва наших войск. Приняв доклад, Василий направился к командному пункту и по дороге вспомнил о письме жены, которое получил перед самым вылетом. Недавно Саша сообщила: у них родилась дочь. Назвали Галей. "Теперь, Василий, — писала жена, — ты должен воевать за троих... Бей фашистов за маленькую Галю, за всех детей, страдающих в блокадном Ленинграде..."

Он вырвал из тетради лист и написал ответ. Закончил словами: "Бьем фашистов по-гвардейски. В обиду вас не дадим". И представил, как фронтовой треугольник проштемпелюют на полевой почте и отправят кораблем по Ладожскому озеру на Большую землю.

На исходе дня в землянке командного пункта раздался звонок. Командир авиационной бригады Герой Советского Союза полковник Петр Васильевич Кондратьев, назначенный вместо Романенко совсем недавно, взял трубку:

— Девятый слушает.

По звучному баритону и манере речи определил: говорит командующий ВВС флота генерал-лейтенант Михаил Иванович Самохин.

— Срочно, — сказал командующий, — нужна пара истребителей, чтобы прикрыть вызванные пехотинцами штурмовики.

— Ясно, — ответил Кондратьев.

Кого послать? Конечно, самых опытных. Полковник взглянул на ручные часы — скоро вечер, и это еще больше утвердило его в решении. Крутнув ручку телефона прямой связи бригады с полками, потребовал капитана Голубева. Его тут же вызвали к аппарату.

— Погода никудышняя, и пока никакого просвета, — начал комбриг. — Но штурмовики летают малыми группами. Надо выделить пару истребителей, чтобы прикрыли Ил-2. Немедленно. Кого вы сможете послать?

— Пойду сам с Федориным, — коротко ответил Голубев.

— Добро, — утвердил Кондратьев такое решение. — Ведущий у штурмовиков капитан Клименко. Свяжитесь с ним по телефону, уточните маршрут, задание. Вылет по готовности...

Они взлетели парами: сначала штурмовики, за ними истребители. Не делая над аэродромом круга, без набора высоты легли на маршрут. К линии фронта вышли напрямую через Шлиссельбург. Батарея, которую штурмовики должны были подавить, находилась в глубине обороны противника, которую прорвали наши войска. Голубеву этот путь известен: несколько раз летал по нему на задание и знает, как много там зенитных огневых точек. Штурмовикам тоже район не в новинку, они сразу вышли на цель и открыли огонь. После первого захода на батарею одна пушка замолчала. Маленькая рощица с орудийными двориками окуталась густым черным дымом.

Голубев держался чуть выше "ильюшиных" и видел, как навстречу им понеслись косые росчерки трасс зенитных установок. Одна из них, кажется, задела самолет Михаила Клименко, но тот продолжал пикировать на артиллерийскую позицию.

Василий увидел, откуда бьют зенитки, и не мешкая направил туда свой истребитель. Удар из пушек оказался точным. Огонь с земли прекратился. Воспользовавшись затишьем, Клименко еще дважды проштурмовал батарею, и она замолчала. Только после этого "ильюшины" отошли от цели. Василий услышал по радио его слабый голос:

— Тридцать третий, уходим за линию фронта. Я ранен, все приборы разбиты. Прикрой посадку.

— Понял тебя, не беспокойся, — ответил Голубев. Штурмовик шел на малой высоте, переваливаясь с крыла на крыло. Рядом, будто стараясь взять раненого собрата на свои крылья, летел ведомый. Чуть выше и сзади — два истребителя. Миновали замерзшую Неву, стало легче — внизу была своя территория. А еще через несколько минут Клименко с трудом посадил "ильюшина" на аэродром. Сели и другие.

К самолету Клименко тотчас подъехала санитарная машина. Когда она была рядом, Василий поднял руку. Машина остановилась. Он вскочил через заднюю дверь в кузов. Поймав на себе тревожный и взволнованный взгляд Василия, Михаил произнес:

— А, Тридцать третий. Спасибо, что заткнул зенитке глотку. Это от нее мне досталось в первом заходе. Еще немного и мне бы конец.

— Как рана, Миша? — прервал его Василий.

— Пустяковая, Вот перевяжут, и завтра мы снова полетим вместе.

— Значит, опять под зенитки? — подмигнул Голубев.

— Значит, опять, — спокойно подтвердил тот, облизывая высохшие губы.

— Ну, будь здоров, — простился Василий и попросил шофера остановиться.

Герой Советского Союза капитан Клименко действительно отказался от лечения. Уже утром следующего дня повел штурмовики на боевое задание. Их прикрывали истребители под руководством Героя Советского Союза капитана Голубева.

Ломая ожесточенное сопротивление фашистов, войска Ленинградского и Волховского фронтов продвигались навстречу друг другу. 14 января небо постепенно очистилось от облаков, хорошей была и видимость по горизонту. Гитлеровское командование срочно подбросило к Ленинграду новые резервы авиации. Бои над Синявино стали еще тяжелее. Но советские летчики ни на миг не оставляли наши наступающие соединения и части без прикрытия с воздуха.

Утром 18 января Голубев поднялся в небо с молодыми, но уже обстрелянными бойцами Куликовым и Федориным, опытным Суворкиным. Встретив восемнадцать Ю-88, звено решительно преградило им путь. Лейтенант Федорин первым поджег "юнкерс", который тут же откололся от группы, прочертив извилистую дымную линию, упал на землю. В это время Голубев атакой сбил второй. Суворкин и Куликов дрались тоже напористо, дерзко. Гитлеровцы развернулись, ушли за линию фронта. А "ишачки" остались над полем боя. Временами Голубев посматривал вниз, там пестрели вспышки выстрелов и взрывов, поднимались густые клубы дыма.

И вдруг все моментально изменилось! Не появлялись больше новые очаги дыма, не стало видно и новых разрывов. "Что же случилось? Не галлюцинация ли это? Только шел жесточайший бой, и вот..." — недоумевал капитан.

Звено снизилось. И тут Голубев понял: он с товарищами стал свидетелем исторического события! По заснеженной болотистой равнине навстречу друг другу бежали советские воины с поднятыми автоматами. Две лавины людей вмиг превратились в одну громадную колышущуюся массу. Над ней тут и там развевались боевые знамена частей. Произошло то, чего все так давно ждали, — вражеская блокада прорвана! Капитан включил радиопередатчик и ликующим голосом передал на командный пункт:

— Я "Сокол-33", вижу соединившиеся войска!

Когда звено село, все на аэродроме уже знали об успехе наступательной операции. Всюду царило ликование. Но сообщение о крупной победе сразу по официальным каналам связи не передали. Еще не закончились бои на южном побережье Ладожского озера. Командование понимало, что всякое может случиться, например, гитлеровцы сумеют изыскать силы и нанести мощный контрудар.

Ничего пока не сообщалось и населению Ленинграда. Люди здесь жили и трудились в ритме, к которому приспособились за шестнадцать месяцев блокады. И только поздним вечером вышла в эфир очередная сводка Совинформбюро. Она приковала внимание горожан к репродукторам. "Блокада прорвана... — торжественно звучал голос диктора. — Все попытки фашистов стереть Ленинград с лица земли, задушить его костлявой рукой голода потерпели окончательный крах..."

Еще не закончилась передача, а на улицы высыпали тысячи людей. Шумная толпа прохожих собралась вокруг общежития летчиков. Не встречавшиеся ранее, те и другие сердечно поздравляли друг друга с победой, обнимались, смеялись, плакали. То были слезы радости, слезы счастья.

Всю ночь — вместо объявлений о воздушной тревоге — городское радио передавало музыку, песни. Очень взволновала тогда ленинградцев пламенная речь писательницы Ольги Берггольц. "Блокада прорвана, — говорила она. — Мы давно ждали этого дня. Мы всегда верили, что он будет. Мы были уверены в этом в самые черные месяцы Ленинграда — в январе и феврале прошлого года. Наши погибшие в те дни родные и друзья, те, кого нет с нами в эти торжественные минуты, умирая, упорно шептали: "Мы победим". Они отдали свои жизни за честь, за жизнь, за победу Ленинграда. И мы сами, каменея от горя, не в силах даже облегчить свою душу слезами, хороня в мерзлой земле их без всяких почестей, в братских могилах, вместо прощального слова клялись им: "Блокада будет прорвана. Мы победим". Мы чернели и опухали от голода, валились от слабости с ног на истерзанных врагом улицах, и только вера в то, что день освобождения придет, поддерживала нас. И каждый из нас, глядя в лицо смерти, трудился во имя обороны, во имя жизни нашего города, и каждый знал, что день расплаты настанет, что наша армия прорвет мучительную блокаду".

Как-то Голубев вернулся с командного пункта полка в эскадрильскую землянку в приподнятом настроении. Кожанов уже отдыхал после полетов. Он сразу заметил перемену в поведении друга.

— Ты чего это такой веселый? — спросил Петр.

— Скажу, и ты повеселеешь, — ответил, загадочно улыбаясь, Василий, неторопливо снял реглан, причесал короткие, вьющиеся волосы, сел.

— Да не тяни же, — вскочил Петр с кровати.

— Есть распоряжение И-16 сдать в соседний полк. А две наши эскадрильи поедут в тыл. Переучиваться, — Василий чуточку помолчал, чтобы подзадорить друга, и продолжил: — на истребитель Ла-5!

— Вот это да! Наконец-то дождались! — воскликнул Кожанов, глаза его сразу заблестели. — Когда же отбываем?

— Завтра, — сказал Василий. — Иди, порадуй летчиков, а я тут уточню кое-что с инженером полка. Пусть начинают готовить самолеты к передаче.

Старшим группы переучивания назначили утвержденного заместителем командира полка капитана Голубева, а третью эскадрилью от него принял капитан Кожанов. Начались понятные в таких случаях хлопоты. Работы хватило. Техники делали все, чтобы у соседей истребители могли подняться в бой. Командование полка отбирало в убывающие эскадрильи опытных командиров звеньев и летчиков, способных освоить новый истребитель Ла-5 в кратчайший срок. Штаб готовил документацию.

Утром Голубев и Кожанов упаковали вещи. Хромовые ботинки, суконные брюки, шинели втиснули в вещевые мешки и чемоданы. При себе оставили шапки-ушанки да летное обмундирование: стоял крепкий мороз, а в тыл им нужно было отправляться на неутепленном транспортном самолете.

Сославшись на дела, Василий заторопился на аэродром. Он слукавил: никаких дел у него не было. Просто захотелось в последний раз побывать наедине со своим надежным боевым другом — истребителем И-16 с двумя тройками на борту. Увидев командира, техник самолета поднял было руку к головному убору. Но капитан остановил его:

— Не надо рапорта.

— Жду представителя от соседей, — произнес техник, вытирая руки паклей. — К передаче наш "ишачок" готов.

— И не жалко машину? — спросил Голубев.

— Очень жалко, товарищ капитан, да что тут поделаешь, — вздохнул техник, — приказ!

Василий мягко хлопнул по крылу самолета, подошел к хвосту, бросил взгляд на кабину. Разбитый в недавней схватке "мессером" плексигласовый козырек был уже заменен другим. Мелкие пробоины в плоскостях и фюзеляже — аккуратно залатаны. Плотнее обычного прилегали к своим местам капоты мотора. Сколько же боевых ран получил этот самолет! Но и сейчас он будто говорил летчику всем своим видом: готов по твоей воле сразу взмыть в небо.

— Прощай, друг. Пройдет немного времени, и я сяду в кабину истребителя Ла-5, — в раздумье произнес капитан. — Но тебя, сослужившего мне добрую службу, никогда не забуду, а твой бортовой номер попрошу разрешение написать на новом самолете.

Голубев вздохнул и зашагал к землянке. Здесь уже готовились к посадке в транспортник. Впереди гвардейцев ждала учеба. А за нею — грядущие бои.