Возлюбленная

5

Мотор хрипло заревел, когда машина увеличила скорость. Черный капот холодно сверкал в лунном свете хромированным радиатором. Дважды прогрохотала выхлопная труба, когда он переключил передачи, после чего звук мотора выровнялся. Посверкивали тусклые белые огни приборов, и тоненькая игла спидометра резкими толчками металась между цифрами шестьдесят и семьдесят пять. Волнующий трепет от этой скорости, этой ночи возбуждал ее. Ее охватило чувство неуязвимости, когда машина пронеслась мимо ряда деревьев, разделяющих поля, и фары высветили застывший мир света и теней.

Это походило на фильм, и, однако, происходило в реальности, и она была ее частью. Она чувствовала вибрацию автомобиля, ледяной холод ветра, бросавшего ей в лицо ее собственные волосы, видела стальные точки звезд над головой и ощущала ночной запах мокрой травы, стоявший в воздухе.

Она словно боялась, что раздастся щелчок, этот аттракцион прервется, и ей придется опускать еще один пенс в щелку. Она жевала резинку, запах которой уже улетучился, но она все жевала… потому что ведь это он предложил ей ее… потому что девушка в кинофильме, который они только что видели, тоже жевала резинку… потому что…

– Кто с вами в машине?

Этот голос явно принадлежал американке, возникая откуда-то издалека и из иного времени.

Звук мотора снова изменился, потому что дорога пошла вниз, затем вверх. Деревья, телеграфные столбы, дорожные знаки проносились мимо. Он резко затормозил. Автомобиль завихлял змеей, взвыв покрышками, когда они круто свернули влево. Она вцепилась в ручку дверцы, потом расслабилась от вновь набранной скорости и откинулась назад, утонув в сиденье. Казалось, и ее тело, и автомобиль, и дорога, и ночь слились воедино. Под ложечкой у нее щемило, и она не могла сдержать улыбки. В смущении она отвернулась, не желая, чтобы он видел это; ей хотелось сохранить свое волнение в тайне. Его рука оторвалась от руля и стиснула ее бедро. Глубоко внутри себя она почувствовала влажность.

Сегодня ночью. Это случится сегодня ночью.

Его рука поднялась, и послышался скрипучий треск от переключения передачи. Потом рука вернулась обратно, более дерзкая, и начала задирать ее юбку, пока она не ощутила холодные пальцы на своей обнаженной плоти повыше чулок.

– Ох, – вздохнула она, прикидываясь ошеломленной и слегка увиливая, потому что чувствовала необходимость ответа и не желала выглядеть слишком страстной.

Сегодня ночью она была готова.

– Вам известно его имя? Вы можете назвать его имя? Вы можете назвать мне ваше имя?

С визжащими тормозами они повторили изгиб дороги, перешедшей затем в длинную прямую линию, простиравшуюся вперед и блестевшую, словно темная вода канала. Мотор работал на пределе, и казалось, громкое протестующее завывание доносилось иногда откуда-то из-под нее. Тем временем его пальцы скользили по ее влажности, с неохотой отрываясь, когда ему приходилось класть обе руки на руль. После глухого стука переключения передач гул мотора смягчился. Нервный трепет внутри нее усилился, высвобождая животный инстинкт, внешне проявлявшийся как беззаботная развязность.

Его рука снова вернулась, и один палец пробирался все глубже, и, вдавливаясь в кожаное сиденье, она раздвинула ноги, чтобы дать ему больше пространства. Волосы, попадавшие в глаза, слепили ее. Она наклонила голову и откинула их назад.

– Где вы? Вы знаете, где вы находитесь?

Палец выскользнул, они опять повернули, и ее ткнуло в грубый твид его куртки. Покрышки завизжали как поросята, а потом дорога выпрямилась, и ей захотелось, чтобы его рука снова вернулась. Она была опьянена возникшей в ней энергией желания. Змеей просочились они в очередной поворот и теперь почти летели. Лучи фар выхватили сидящего на дороге кролика, и машина с глухим стуком проехала по нему.

– Остановись, пожалуйста, остановись.

– Что с тобой?

– Ты наехал на кролика.

– Не будь глупой курицей! – закричал он.

– Пожалуйста. Ему, наверное, больно. – Она представила валяющегося на дороге кролика: голова бьется в судорогах, лапы и спина вдавлены в гудрон шоссе, а шерсть в крови. – Ну пожалуйста, остановись.

Он нажал на тормоза, и ее качнуло вперед так, что руки, ища опоры, уперлись в приборный щиток. Когда они развернулись в обратную сторону, она уставилась на черную дорожку позади, но ничего не могла разглядеть.

– Да это был просто камень, – сказал он. – Всего лишь камень. Не наезжали мы ни на какого кролика.

– Я рада, – сказала она.

Он повернулся к ней, поцеловал, его рука, скользнув по бедру, проникла внутрь, раздвигая ее ноги и открывая всю ее. Она ощущала запах паленой резины, кожи, слышала рокот выхлопной трубы, чувствовала, как твидовая материя его рукава щекочет ей лицо. Их губы сомкнулись, языки жадно переплелись, и резиновый шарик жевательной резинки стал кататься во рту по кругу. Она отклонила голову и пальцами выдернула резинку изо рта. Когда их губы снова слились, она дотянулась правой рукой до окна и пошарила в поисках ручки. А его палец проник еще глубже, и она тихо застонала. Тем временем ее рука нашла приборную доску, потом ящичек бардачка, под который она, с глаз подальше, прилепила жевательную резинку.

От двигавшегося вверх-вниз пальца по телу прокатывалась волна удовольствия. Ее левая рука, покоившаяся на фланелевой ткани его брюк, проскользнула внутрь и стиснула взбугрившуюся твердость. Нащупав металлическую петельку «молнии» на брюках, она потянула за нее, потом дернула, и «молния» открылась. Внутри она почувствовала мягкий хлопок, что-то влажное, а потом его напрягшуюся плоть, большую, огромную, более гладкую, чем она могла себе представить. Она просунула большой палец через верх трусов, а указательным пальцем провела вдоль слизистой прорези.

Он выдохнул воздух ей в шею и перекатился на нее, одновременно стягивая с нее трусики. Она приподнялась, помогая ему, и услышала, как расстегнулась пряжка ее пояса. Чулки… Нет, некогда.

Его руки скользнули вверх по обнаженной коже, под лифчик, грубовато приласкали грудь, потом скользнули по ребрам и начали с силой проталкивать жесткий бугор внутрь нее. Он был слишком большим для нее, и она испугалась, что он вот-вот разорвет ее пополам, но он входил все глубже, укрепляясь в ней, вонзаясь вверх. Ее живот сильно вибрировал.

Ох. Ох. Ох. Она тяжело дышала. Ох. Как хорошо. Как хорошо. Она тянула его за плечи, касалась лица, волос, дергала за уши, чувствуя, что он все дальше и дальше проникает внутрь, работая как насос. Миллион насосов работали внутри нее.

Она закричала. Потом еще раз. В ней взорвался вой дикого экстаза, огласивший ночь. А потом – тишина. Она увидела близко смотрящие на нее глаза, улыбающиеся ей губы. Хотя вообще-то это были не его губы. Это была какая-то женщина, смотревшая на нее сверху.

– Чарли? С тобой все нормально?

Голос с мягким американским акцентом.

– Ты в порядке? Здорово отключилась, да?

Чарли ничего не ответила. Все ее тело горело от волнения, и пот струйками стекал по волосам.

Обрамленное копной рыжих волос, лицо американки было большим, как вся она, и покрыто густым слоем косметики. Из ее ушей свешивались гроздья серебристых шариков величиной с хорошую елочную игрушку. Она ободряюще улыбнулась:

– С кем ты была, Чарли? С кем ты была? Что ты делала?

– Я… – Во рту Чарли был какой-то мятный привкус. – Я резинку жевала.

Она лежала на кровати. В бумажном абажуре над ее головой горела красная лампочка. До Чарли доносились слабые звуки музыкального инструмента, напоминающего цитру. Язык американки извивался в ее напомаженных губах, словно тычинка розы. Флавия. Теперь Чарли вспомнила ее имя. Флавия Монтессоре. Она внимательно осмотрелась. Гобелены на стенах. Книжные полки. Скульптуры. Довольно большая, богато украшенная комната в восточном стиле.

– Ты занималась любовью, точно? – спросила Флавия Монтессоре.

Чарли поколебалась, а потом кивнула.

– Фантастика! – Лицо Флавии просияло. – Знаешь, у меня с тобой первый оргазм за всю жизнь!

Руки Чарли лежали под одеялом, накрывавшем ее. Она чувствовала, что на ней все еще надето нижнее белье.

– Да не смотри ты так озабоченно, – сказала Флавия Монтессоре. – Ты хорошо провела время. Путешествие в прошлую жизнь – штука забавная.

– Я… у меня раньше никогда не было эротических снов.

Флавия Монтессоре покачала головой, и ее серьги нестройно зазвенели.

– Это не сон, Чарли, все происходило на самом деле. – У нее были зеленые глаза, обведенные ярко-зелеными тенями, и зеленые ногти. – Ты ушла в прошлое. Ты была там, заново переживая его. Это было на самом деле.

– Это просто сон.

– Нет, ты была в глубоком трансе, Чарли. Ты не спала. Ты заново переживала что-то из прошлой жизни. Расскажи-ка мне, а заодно и сама вспомнишь. Где ты была?

– В какой-то машине.

– Что за машина, какого типа?

– Спортивная машина.

– В какое время? Двадцатые?

– Нет, попозже.

– Марку машины знаешь?

– Так я же была все это время внутри нее.

– А где ты была? В какой стране?

– В Англии, – неохотно ответила она. – Где-то в сельской местности.

– Ты можешь припомнить свое имя?

– Нет.

– А имя человека, с которым ты занималась любовью?

– Не знаю.

– Ты жевала жвачку. Какой аромат у нее был?

– Это была «Риглис Даблминт». До сих пор я ощущаю ее вкус. Я вытащила ее изо рта и прилепила под дверцу бардачка.

– И сколько же тебе было лет?

– Не много. Меньше двадцати.

– Когда-нибудь раньше уходила в прошлое?

– Нет.

– Да, ты хороший объект. Думаю, ты многое припомнишь, если мы как следует с тобой поработаем. Когда зимой я вернусь из Штатов, мне бы хотелось с тобой встретиться.

– А я считала, что прошлые жизни были сотни лет назад, уж никак не в этом веке, – заметила Чарли.

На сережках Флавии Монтессоре плясали яркие блестки.

– Здесь нет правил, Чарли. У некоторых людей разрывы между жизнями доходят до сотен лет, у других – до тысяч. А у некоторых в распоряжении всего несколько лет; есть и такие, которые возвращаются немедленно. Все зависит от твоей кармы.

Флавия снова улыбнулась. Чарли было трудно воспринимать слова американки всерьез, потому что она всегда относилась к идее перевоплощения с сомнением, несмотря на энтузиазм Лауры. Лицо этой женщины-гипнотизера с густым гримом напомнило ей о приморской предсказательнице судеб. Но Чарли не оставляло ощущение, что ее просто дурачат.