Возлюбленная из Ричмонд-Хилл

ЖИЗНЬ В ЛАЛВОРТСКОМ ЗАМКЕ

Мария Смит лежала на жесткой постели в скудно обставленной комнатушке – больше походившей на монастырскую келью – и беззвучно рыдала, спрашивая себя, как она сможет уехать из того места, которое столько лет подряд служило ей домом…

Завтра папа приедет и заберет ее, завтра ей придется покинуть подруг, дорогих монахинь, мать-настоятельницу, расстаться с мирной монастырской жизнью, с Парижем и вернуться в Англию. Даже удивительно! Когда она узнала, что ей нужно будет ехать сюда, она так же горько рыдала при мысли о расставании с родительским домом в Брэмбридже, а теперь плачет, не желая уезжать из монастыря!

Мария села на кровати. А что? Может быть, именно это и сулит ей утешение? Может быть, она сумеет примириться с жизнью в Брэмбридже так же, как примирилась с жизнью в монастыре, пока не полюбила ее? Но, конечно, дома все будет по-другому. Дома ей придется думать о замужестве, ведь она прекрасно понимает, что именно ради этого ее вновь привозят в Англию. Такова судьба всех девушек. Их отправляли сюда, в монастырь Голубых монахинь, чтобы здесь из них воспитали хороших католичек; а потом, когда им подыскивали подходящих мужей, девушки возвращались домой, производили на свет потомство, и, если это были девочки, их, и спою очередь, привозили в монастырь. Такова была судьба всех юных католичек из хороших семей.

Дверь бесшумно приотворилась, и на пороге возникла Франсис. Глаза ее покраснели от слез. Жалобно всхлипывая, она подбежала к кровати и бросилась в объятия Марии.

– Не плачь, не плачь, – утешила ее Мария. – После моего отъезда у тебя все здесь будет хорошо. А очень скоро настанет и твой черед.

Франсис подняла глаза и с обожанием посмотрела на сестру. Мария была не только самой красивой на свете, но и самой доброй! Что будет делать малышка Франсис – совсем недавно приехавшая в монастырь – без Марии, которая всегда защищала ее?

Мария тут же позабыла о своих горестных раздумьях. Сейчас главное было успокоить сестру! Она отодвинула спадавшие на глаза золотистые пряди густых волос и сказала:

– Мама с папой, наверное, приедут тебя навестить. А может, я и сама выберусь. И очень скоро – гораздо скорее, чем тебе сейчас кажется – ты будешь грустить, не желая расставаться с монастырем.

– Но ведь тебя тут не будет, Мария!

– Я буду писать тебе письма.

– Но тебе найдут мужа, и когда я вернусь домой, то не застану тебя там.

– Я приглашу тебя ко мне и найду мужа тебе. Ты поселишься рядом, и мы будем с тобой видеться каждый день.

– О, Мария, неужели это возможно?

– Для Марии Смит нет ничего невозможного. Франсис хихикнула.

– Ах, Мария! Преподобная мать-настоятельница сказала бы, что ты кощунствуешь!

– Тогда прошу тебя, не говори ей ничего, а не то она меня вызовет к себе! – Мария скрестила на груди руки, изображая настоятельницу монастыря. – «Мария Смит, я слышала, что ты считаешь себя всемогущей!» – «Да, матушка». – «Тогда будь любезна, отправься в Версаль и скажи королю, чтобы он бросил свои дурные привычки». – «Хорошо, матушка».

Мария расхохоталась.

– Я мелю чепуху, правда, Франсис? Но все-таки я тебя рассмешила – и то хорошо!

– Но ведь ты действительно когда-то была в Версале, Мария…

Франсис хотела, чтобы Мария рассказала ей историю, которую она уже слышала, и сестра послушно выполнила ее желание.

– Это случилось, когда мама с папой приехали меня навестить… как они приедут, чтобы навестить тебя!.. Ну, и, разумеется, они повели меня посмотреть достопримечательности Парижа. Самой потрясающей была поездка в Версаль! О, Франсис, Версаль тебе понравится! Такого ты больше нигде не увидишь. Сады, фонтаны, статуи – все словно во сне! А огромный дворец с множеством окон, которые сверкают, как бриллианты, когда на них попадают лучи солнца!..

– Мне бы хотелось поехать туда с тобой, Мария.

– Ладно, поговорим об этом, когда ты вернешься в Англию. Поговорим – и посмеемся вместе! О, тебе здесь понравится! В Париже все такие веселые! – Лицо Марии на мгновение помрачнело. – Кроме некоторых бедняков… Но Версаль ты полюбишь всей душой и сможешь войти во дворец, сможешь посмотреть, как обедает король! Это так смешно! Он сидит в помпезном зале, притворяясь, что никого вокруг нет, а на самом деле только барьер отделяет его от людей, которые являются посмотреть, как он ест! Я слышала, будто бы смешнее всего, когда он одним ударом сшибает кончик яйца. Но – увы! в тот раз, что мама с папой взяли меня полюбоваться на королевский обед, он яиц не ел.

Франсис уже хихикала, предвкушая продолжение рассказа, но Мария не собиралась комкать историю.

– Для того чтобы пройти во дворец, нужен билет. У папы он был. С билетом туда любой может пройти, кроме бродячих монахов, которые клянчат подаяние, и людей, которые болели оспой. Но перед входом нужно купить шпагу и шляпу – их продают у ворот. Когда ты увидишь посетителей, Франсис, ты покатишься со смеху. Они важно надевают шляпы, размахивают шпагами, а на самом деле некоторые никогда в жизни шпагу не носили! А потом ты зайдешь во дворец… Ты никогда этого не забудешь. Это великолепно! Там есть зеркальный зал! Везде, везде твое отражение!

– Да-да, Мария! И вот, когда ты вошла в комнату, где обедал король…

– О, Франсис! Нам так не повезло! Мы оказались возле самой веревки, которая отделяла нас от короля. Папа поставил меня перед собой, чтобы я все видела.

– И король Франции…

– Он очень старый человек, Франсис. Дофин[1] – его внук. И он совсем не такой красивый, как дедушка, хотя король уже очень стар. Но все равно стоит на него взглянуть, и сразу понятно, что перед тобой король. Вот жена дофина – другое дело, она очаровательна! Прямо как фея! Я их видела обоих. Она австриячка.

– Интересно, – спросила Франсис, – когда папа служил в армии, он ее видел?

– Сомневаюсь. Но я рассказывала тебе об обеде короля… И вот, Франсис, слуги принесли королю курицу. Когда они подают ему еду, то становятся на колени… а он такой привереда! И руки у него белые-белые, такие красивые, все сверкают – столько на них бриллиантов! А потом вдруг он взял курицу и разорвал ее на куски! Представляешь? Своими руками! Меня это так рассмешило!

– Продолжай, Мария! Продолжай!

– Наступила тишина. Все смотрели на короля, и вдруг… я рассмеялась! Да так громко… и никак не могла остановиться. Почему-то – глупо, конечно – мне все это показалось ужасно забавным.

– Ну, давай! Давай дальше!

– А король сказал человеку, который ему прислуживал: «Кто это там смеется?» Тут папа крепко-крепко стиснул мою руку, и я умолкла, потому что этот человек подошел прямо ко мне. Он сказал: «Кто вы и откуда?» Папа открыл было рот, чтобы ответить, но я подумала: «Нет. Я не хочу, чтобы папе из-за меня попало». Поэтому я сама поспешила ответить и громко сказала: «Я Мария Смит, из Англии. Я живу в монастыре Непорочного зачатия в Фобур-Сент-Антуан. Это я смеялась над королем».

Мария затряслась от хохота, и Франсис, присоединившись к ней, на время забыла о неминуемом расставании.

– О, Франсис! Если бы ты видела трапезу короля! Он продолжал обедать как ни в чем не бывало, а я дрожала от страха и думала, что меня сейчас бросят в тюрьму. Я не могла себе представить, на что похожа жизнь в Бастилии или в Консьержери… Мужчина, прислуживавший королю, вернулся к нему, и поговорил с ним… потом взял что-то со стола и подошел к тому месту, где стояла я… Когда он заговорил, я вдруг поняла, что он сам тоже очень знатный господин. Он сказал: «Мадемуазель, я, герцог де Субиз, имею честь передать вам комплименты Его Величества. Он надеется, что вы соизволите принять подарок, который вас, наверное, позабавит». И вручил мне серебряное блюдо.

– Которое хранится у тебя до сих пор, – вставила Франсис.

Мария кивнула и продолжила:

– И на котором лежала целая гора засахаренных слив!

– Покажи мне его, Мария!

Сестра подошла к уже уложенному саквояжу и достала красивое серебряное блюдо с изящным рисунком.

– Какая прелесть! – вскричала Франсис. – Надо же, ты получила его просто за то, что рассмеялась! Это королевский подарок, Мария. Первый королевский подарок в твоей жизни…

– И, смею надеяться, последний, – беспечно заявила Мария. – Но блюдо действительно прелестно, и я всякий раз смеюсь, когда гляжу на него. Ах, я так завидую тебе, Франсис! Ведь ты остаешься в Париже, а я обожаю Париж! Особенно он мне нравится по утрам, когда все еще только просыпаются, везде царит оживление, на улице витают запахи готовящейся еды, магазины открываются, а люди спешат кто куда, и у всех такой возбужденный вид! И тебе невольно передается это волнение… По сравнению с Парижем Брэмбридж кажется очень скучным.

– А он и вправду скучный, – признала Франсис. – В Брэмбридже единственное развлечение – месса.

– Значит, там все по-прежнему. А когда служат мессу, дверь в церковь запирают, да?

– Да. Но в остальном там ужасная скучища. Каждый день уроки, потом небольшая прогулка верхом по парку… Мы почти ни с кем не знакомы, потому что большинство наших соседей – протестанты и родители не разрешают с ними знаться.

Теперь настал черед Марии горевать.

– А, какая же ты счастливица, Франсис! – вздохнула она. Счастливая пора ее жизни миновала, начинался следующий этап. Что ж, придется привыкнуть к отчему дому… привыкла же она к Парижу! Ладно, хотя бы ей удалось утешить Франсис – и то слава богу!

Дом в Брэмбридже оказался меньше, чем его себе представляла Мария.

«Должно быть, – с невеселой усмешкой подумала она, – это по сравнению с Версалем».

По пути домой они проезжали через Лондон, и там Марию вновь охватило радостное волнение, поскольку столица Англии напомнила ей Париж. Наверное, дело было в том, что в Париже в то время вошло в моду все английское, и парижане переняли английский стиль одежды… разумеется, только мужской! Мужчины носили сюртуки строгого покроя, белые шарфы и сапоги для верховой езды, а в магазинах рекламировали «le the» – чай, объявив его типично английским напитком… Большой город привел Марию в восторг, но, конечно же, они не могли там задерживаться. А когда, наконец, добрались до славящегося своей красотой графства Гемпшир, миновали Винчестер, лежавший на пути к Брэмбриджу, и въехали на липовую аллею, Мария немного расчувствовалась – все-таки это был ее родной дом! Однако она не забывала о том, с какой нежностью обняла ее на прощание мать-настоятельница, прошептав, что, если Марии вдруг захочется вернуться в монастырь, ей там всегда будут рады. При этом настоятельница монастыря явно подразумевала, что Мария Смит всегда останется одной из ее самых любимых воспитанниц.

И вот показался дом – по его виду сразу было понятно, что здесь живет сквайр со своим семейством. Мама ждала Марию на пороге. Она обняла дочь, потом слегка отстранилась.

– Дай-ка мне посмотреть на тебя, Мария! Боже, как ты выросла! Кто бы мог подумать, что это моя малютка?

– Ах, мама! Как я рада тебя видеть!

– Ну, тебе было хорошо у монахинь?

– Они были ко мне очень добры.

Мария Смит улыбнулась. Как можно относиться иначе к столь очаровательному юному созданию? Да, они, конечно, поступили мудро, послав дочь учиться во Францию. Она научилась красиво держаться, приобрела шарм и, вне всякого сомнения, говорила по-французски, словно на родном языке. Так что теперь ее можно спокойно выводить в свет: она красива, умна и образована.

– Заходи в дом, доченька. Ты так долго здесь не была, что наверняка забыла, как он выглядит.

Взявшись за руки, мать и дочь вошли в дом, где их ждали мальчики, которые шумно приветствовали сестру.

– Осторожней, ребята! – воскликнул отец. – Вы испортите Марии прическу!

Джон потянулся к сестре, пытаясь распустить ее золотистые волосы, собранные высоко на затылке. Она увернулась, смеясь.

– Нам всем приходилось носить такую прическу, потому что у супруги дофина высокий лоб и она так закалывает волосы. Это сейчас модно.

– И тебе очень идет, – заметила Мэри.

– Я рада, что ты одобряешь эту прическу, мама.

– Пойдем, милая, я проведу тебя в твою комнату. Я тебе теперь отвела спальню побольше. Окна выходят на липовую аллею. Думаю, тебе понравится.

– Ах, мама! Я так счастлива, что опять вернулась домой!

– Да? А я боялась, что тебе не захочется расставаться с монахинями.

– А мне и не хотелось. Но домой меня тоже тянуло.

– Как хорошо, дорогая, что ты столькому умеешь порадоваться! Я надеюсь, Франсис тоже не будет тосковать в монастыре.

– Ну, конечно, не будет, мама!

Мэри улыбнулась, весьма довольная своей дочерью. Сыновья Мэри обладали веселым нравом, но были слишком шумными и немного эгоистичными. А Франсис?.. Ну, пожалуй, характер Франсис еще не определился. Но может быть, другой такой девушки, как Мария, нет на всем белом свете.

В тот же день, только позже, Уолтер и Мэри беседовали о своей дочери.

– Она очаровательна, – заявила Мэри. – И такая красавица! У нее прелестные волосы, а глаза… какого они приятного оттенка! Прямо-таки лесной орех!.. И сложена она чудесно. Не девушка, а бутон розы.

– В тебе говорит любящая мать.

– Но разве я не права?

– У нее мой нос. А лучше бы был твой.

– Чепуха! Зато в ее лице сразу виден характер. Мне, например, очень нравятся носы с горбинкой. Она придает лицу Марии изюминку.

– По-моему, вы настроены превозносить свою дочь до небес, мадам.

– А вы назовите хоть один ее недостаток, сэр! Уолтер замялся, и Мэри торжествующе воскликнула:

– Видишь? Ты тоже не можешь! Ты гордишься ею точно так же, как и я.

– Что ж, должен признаться, я действительно очарован Марией. Она вернулась из Франции еще большей красавицей, чем была.

– Даже французский король пришел от нее в восторг.

– Ах, ты про засахаренные сливы?! Да он поступил бы точно так же с любым ребенком.

– Ничего подобного! Он увидел Марию, пришел от нее в восторг и решил сделать крошке подарок.

– Подарки такого человека меня вовсе не радуют. Даже если он и отнесся к Марии как к ребенку.

Мэри кивнула.

– Да, худо дело. Неудивительно, что французы недовольны своим королем. Мария уверяла меня, будто бы он никогда не ездит в Париж, потому что люди его страшно не любят. А вот к дофину и его молодой жене – она из Австрии – французы относятся по-другому… Ладно, наш король хотя бы ведет добропорядочную жизнь… правда, в последнее время ходят слухи о его неблагоразумном поведении… Представляешь, мне недавно рассказали, что до свадьбы он имел содержанку… какую-то квакершу![2] И даже вроде бы сочетался с ней браком!

– Все это сплетни, Мэри. Их не нужно слушать и уж том более – повторять.

– Ну, тогда у меня есть более приятная новость. Поговаривают, что король намерен проявлять терпимость к религиозным меньшинствам. В частности, к квакерам.

– Ты опять о квакерах…

– Но разве для нас это неважно? Если он будет снисходительнее к квакерам, то почему бы ему не проявить терпимость и по отношению к католикам? Я думаю, нам повезло с королем, при нем нам будет неплохо. Ах, Уолтер! Как же меня возмущает, что мы чуть ли не тайком собираемся на мессу и должны запирать дверь часовни!

Но Уолтер прекратил ее словоизлияния, вернув разговор в прежнее русло – к Марии.

– Нашей красавице-дочке уже семнадцать. Тебе не кажется, что уже пора подыскать ей мужа?

Мэри вздохнула.

– Да, ты, разумеется, прав, хотя я бы с удовольствием подержала ее возле себя, хотя бы самую малость…

– Что ж, пока никакой спешки нет, но ты же понимаешь, мы обязаны устроить ее брак, это наш долг. Мы не в состоянии дать за ней большое приданое.

– Ее приданое – это красота и обаяние, и разве вы не замечали, мистер Смит, что помимо сих природных достоинств у нее есть и прочие добродетели?

– Я не сомневаюсь, что ваша дочь – образец совершенства, мадам. Поэтому, хоть у нее и маленькое приданое, она наверняка удачно выйдет замуж.

– Но кого мы ей найдем здесь, в Брэмбридже?

– Согласен, из здешних женихов ее никто недостоин. А посему я хочу с тобой посоветоваться… давай-ка отправим ее в гости к твоему богатому брату в Ред-Райс. Я уверен, что он с радостью сделает все возможное для своей очаровательной племянницы.

Родители Марии оказались правы, говоря, что Генри Эррингтон с радостью примет очаровательную племянницу в своем особняке в Ред-Райсе. Он и так уже наслышался о красоте девушки, а, увидев ее, был просто потрясен.

Генри с удовольствием пригласил бы к себе богатых и достойных молодых людей… если бы таковые были у него на примете. Но в том-то все и дело! У него были богатые соседи, у которых имелись вполне достойные сыновья, но они были протестантами, а самым главным положительным качеством жениха родители Марии считали принадлежность к той же религии, которую исповедовали они.

Тем не менее Генри решил сделать все, что может, и пригласил в гости старинного друга Эдварда Уэлда, рассчитывая спросить у него совета. Когда-то Эдвард был женат на дочери лорда Пэтре, и хотя она, увы, уже отошла в мир иной, Эдвард время от времени наведывался поразвлечься в Лалвортский замок. Генри знал, что друг охотно поможет ему.

И вот когда Эдвард Уэлд приехал в Ред-Райс, Генри пригласил его в кабинет и вкратце изложил суть дела:

– Моя племянница – очаровательное создание, она получила редкое по нынешним временам образование и вдобавок прелестна и обаятельна. Я думаю, что найти ей подходящего мужа не составит труда, хотя приданого у нее толком нет.

– Сколько ей лет? – поинтересовался Эдвард Уэлд.

– Семнадцать.

– Совсем еще ребенок.

– Да, но у моей сестры есть вторая дочь, и Мэри хотела бы поскорее пристроить Марию. Скажи, милый друг, ты не мог бы мне в этом помочь?

– Да, конечно, я сделаю все, что в моих силах. А что ты предлагаешь?

– Может быть, ты пригласишь меня в Лалворт и включишь в число гостей мою племянницу?

– Что ж, это совсем нетрудно. Считай, что вы с племянницей уже приглашены.

– Мы с огромным удовольствием принимаем твое приглашение.

– Ты соглашаешься, даже не спросив у племянницы ее мнения?

– О, Мария – удивительно любезная девушка. Стоит мне только заикнуться, что я хочу поехать вместе с ней, как она с радостью выполнит мое желание.

– Ты так лестно о ней отзываешься, что мне теперь не терпится полюбоваться на это прелестное создание.

– Я люблю малышку всей душой, хотя узнал ее вообще-то совсем недавно… она долго жила в Париже, а перед отъездом во Францию была еще крошкой. Я даже не уверен, что мне на самом деле хочется выдать ее замуж. Я бы с большим удовольствием удочерил ее и оставил жить здесь.

– Ее родители наверняка не согласятся.

– Да, я тоже в этом не сомневаюсь. Ну, да ладно, пойдем в сад. Думаю, мы застанем Марию там.

Мария рвала розы, и ее дядя был рад отметить, что она произвела на его друга огромное впечатление. Дело в том, что до встречи с Марией Эдвард списывал большую часть восторгов друга на счет родственных чувств.

– Мария, дорогая, познакомься с мистером Эдвардом Уэлдом.

Племянница оторвалась от цветов, и дядя с обожанием подумал, что она еще краше, чем всегда. А девушка поставила на землю корзинку и сделала грациозный реверанс.

– Мистер Уэлд пригласил меня в Лалвортский замок, Мария, и предложил тебе поехать со мной. Как ты к этому относишься?

– По-моему, это восхитительное предложение, дядя, и я буду счастлива присоединиться к вам.

– Ну, что ж, Эдвард, – сказал Генри Эррингтон, – твое приглашение принимается.

Эдвард Уэлд довольно улыбнулся, и Генри с радостью отметил, что друг смотрит на Марию не отрываясь.

Перед отъездом Эдвард Уэлд сказал Генри Эррингтону, что он хотел бы побеседовать с ним наедине, и Генри предложил пройти в библиотеку.

Как только они остались вдвоем, Эдвард пылко воскликнул:

– От тебя, должно быть, не укрылись мои чувства к Марии. Генри, как ты думаешь, у меня есть шансы, если я сделаю ей предложение?

– Ты?.. Эдвард!

– Да ладно тебе, Генри! Я же еще не стар. Мне сорок четыре года. А Марии почти восемнадцать. Конечно, разница большая, этого отрицать нельзя, но я не волен в своих чувствах и постараюсь убедить ее родителей – да и ты, пожалуйста, постарайся! – что я буду носить Марию на руках и дам ей все, к чему она привыкла… и даже гораздо больше!

– Я в этом не сомневаюсь, Эдвард. Ты уже говорил с Марией?

– Нет, конечно! Я хотел сначала поговорить с тобой. И заручиться разрешением ее семьи прежде, чем обратиться к самой Марии. Ну, так как, Генри?

Друг раздумывал. Эдвард Уэлд был католиком, богатым, добропорядочным человеком, владельцем Лалвортского замка, вдовцом, который некогда счастливо жил в браке с дочерью лорда… Да, вне всякого сомнения, родители Марии не станут возражать против такой партии…

– Есть еще одно обстоятельство, – осторожно произнес Генри. – Моя сестра и шурин обожают девочку. Вряд ли они станут принуждать ее к браку, если она не захочет. Так что ответ будет зависеть от нее.

– Может быть, ей так понравится замок…

– Не думаю. Марию не прельстишь материальными благами.

Эдварду стало не по себе. Он не отличался крепким здоровьем, и в его годы не пристало волочиться за молодыми девушками. Он надеялся ослепить ее семейство своим богатством, но раз Марию этим не соблазнишь, значит, шансы на успех невелики…

Друг положил руку ему на плечо.

– Мария от тебя в восторге, я уверен, но думаю, она к тебе относится скорее как… как к доброму дядюшке… и это вполне естественно, ведь ты мой друг. Может быть, все переменится. Я бы, на твоем месте, не стал объясняться с ней сейчас же, а написал ее родителям и рассказал о своих намерениях. А тем временем мы, как и договорились, приедем в Лалворт.

Лалворт! Какое восхитительное место! А мистер Уэлд дома совсем другой… Марии хотелось узнать про замок буквально все, хотелось обследовать каждый закуток. Может быть, стоит попросить мистера Уэлда об экскурсии?.. Хотя ей было совестно отвлекать хозяина замка, она не сомневалась, что у него есть серьезные дела и в его планы не входит тратить время на какую-то юную особу… Но – напротив! Мистер Уэлд пришел в восторг, ему очень польстило, что она так интересуется его домом, и он заявил, что никому не позволит показать ей замок, а сделает это только сам.

– Он не такой уж и старый, – сказал мистер Уэлд, – замки бывают гораздо более древними. Моя семья купила его немногим больше столетия назад, в тысяча шестьсот сорок первом году. Фундамент, правда, был заложен примерно в период разгрома Армады,[3] но строительство завершили только сорок лет спустя.

– Как это, должно быть, восхитительно – жить в замке!

– Да, я тоже так считаю. А как вам кажется, вы могли бы жить в замке?

– Конечно, могла бы!

– Что ж, может, когда-нибудь это случится… Мария беззаботно рассмеялась.

– Вряд ли! Мне придется удовольствоваться нашим домом… там, разумеется, очень мило, но все-таки это не замок!

– Но вы же не будете жить там вечно! Может быть, вы выйдете замуж и… м-м…

– Бог его знает, как все будет… А у вас в замке есть домовая церковь?

– Есть. Хотите взглянуть?

– Очень хочу! В Брэмбридже нам приходится молиться в доме священника. Папа устроил там часовню. Как, наверное, чудесно иметь домовую церковь!

Эдвард взял Марию за руку, она не выказала ни малейшего сопротивления.

«Она относится ко мне как к доброму дядюшке! – в отчаянии подумал Эдвард. – Но до чего же она прелестна! И так молода! Так и пышет здоровьем и энергией…»

По пути в часовню Эдвард указал Марии на круглые зубчатые башни, высившиеся на каждом углу замка и сделанные из челмаркского камня. Мария живо всем интересовалась и пришла в восторг, узнав, что часовня состоит из четырех помещений, образующих крест.

Она нашла, что из парка открывается прекрасный вид на Дорсетское побережье, и предложила взобраться на одну из башен, чтобы получше все разглядеть.

Девушка подошла к узкой каменной лестнице, спиралью поднимавшейся вверх. Подъем оказался крутым; Эдвард уже очень давно не поднимался на башню, он спешил вслед за Марией, стараясь не отстать от нее и не показать, что его мучит одышка, но когда наконец встал рядом с девушкой на вершине башни, Мария в тревоге повернулась к нему и воскликнула:

– Мистер Уэлд, вам плохо?

– Нет, нет, – задыхаясь, пролепетал он.

– Но я же вижу! О боже, какая я беспечная! Я ведь не шла, а бежала вверх по лестнице! Умоляю, присядьте. Нет-нет, вы должны присесть, мистер Уэлд.

Мария усадила его на камни, а сама встала рядом на колени и принялась обеспокоенно вглядываться в его лицо. Он подумал, что озабоченное выражение придает ее чертам дополнительную прелесть, и почувствовал еще больший прилив любви. Но решил, что любовь его безнадежна. Он собирался поразить ее своим замком, а добился лишь того, что она теперь будет считать его стариком.

– Ничего страшного, – Эдвард попытался встать на ноги. Но Мария даже слушать об этом не пожелала. Она проявила очаровательную властность.

– О нет, мистер Уэлд, посидите немножко. Я настаиваю!

– Ну, если вы настаиваете… Мария зарделась.

– Извините. Но, право же, я немного обеспокоена.

– Меня восхищает, что вы проявляете заботу о бедном старике.

– А как же иначе? И потом никакой вы не старик! Это я вела себя глупо. Бежала по лестнице. Мама говорит, что я иногда делаю что-нибудь не подумав, и, боюсь, она права.

– Я… я нахожу вас очаровательной. Мне бы не хотелось, чтобы вы менялись.

– Даже если я буду такой беспечной? У Марии вырвался звонкий смешок.

– А что вы думаете обо мне? – отважился спросить Эдвард.

– Что с вашей стороны было очень любезно позволить мне приехать сюда вместе с дядей Генри и показать мне этот великолепный замок, и… – Мария на секунду умолкла и посмотрела на Эдварда. А потом строго прибавила: – Но я вижу, мне следует хорошенько следить за вами, чтобы вы впредь были осторожнее… Ах, боже мой! Я опять веду себя невежливо!

– Пожалуйста, продолжайте… продолжайте в том же духе!

– А знаете, мистер Уэлд, вы совсем не похожи на солидного дядюшку. Ну, как? Вы отдохнули? Может, спустимся вниз?

Эдвард поднялся на ноги и пробормотал:

– Подождите минутку. Давайте подойдем к парапету… чтобы вы полюбовались окрестностями.

Она стояла так близко, что прядь ее длинных волос коснулась его лица, когда подул ветер.

Что, если спросить ее прямо сейчас? Сказать: «Все это мое. Разделите мои богатства». Но это торгашеский язык, а она не такая… Она милая, невинная и бесконечно желанная…

– Мария… – начал Эдвард.

Девушка повернулась к нему; глаза ее блестели, и в них было восхищение прекрасным пейзажем.

– Да, мистер Уэлд? – сказала она.

– Вам нравится… нравится все это?

– Конечно! Кто может остаться равнодушным к такой красоте?

– Вам бы хотелось здесь жить?

– По-моему, это чудесное место.

– Тогда…

Мария выжидательно поглядела на собеседника.

– Нет, – в отчаянии выдохнул он. – Я слишком стар… а вы так молоды!

Тут она, наконец, поняла…

И пришла в полное замешательство. Ей хотелось пойти в свою комнату и хорошенько все обдумать.

Мария получила письмо от мамы. В нем говорилось о предложении мистера Уэлда. Мать и отец тщательно все взвесили. Дядя Генри мог поручиться за мистера Уэлда, который вел всегда добропорядочную жизнь и принадлежал к одному из самых выдающихся католических семейств Англии. Мистер Уэлд был без ума от Марии и не требовал приданого, что было, насколько поняла Мария, очень важно для ее родителей, поскольку дела отца находились в расстроенном состоянии. Мистер Уэлд уже проявил себя хорошим мужем, будучи женат на знатной даме. Родители сочли весьма лестным то, что он предлагает их драгоценной Марии занять ее место, и советовали дочери серьезно над этим подумать. Разумеется, если она не захочет, они не станут принуждать ее к замужеству. Равно как и торопить со свадьбой. Однако они убедительно просили ее взвесить все «за» и «против». Она не богата; кроме красоты ей предложить особенно нечего, и потом она должна не забывать о Франсис и мальчиках! И хотя мама с папой ни в коем случае не предлагают ей принять предложение мистера Уэлда, если оно ей не по вкусу, они будут безмерно счастливы, если их дочь проявит благоразумие и согласится на этот брак.

Мария перечитывала письмо вновь и вновь…

Мистер Уэлд был таким добрым, таким хорошим, так старался показать ей, что он прекрасно ее поймет, если она откажется выйти за него замуж! Дядя Генри же явно хотел, чтобы она осчастливила его старого друга. А Марии хотелось всем угодить.

Она зорко следила за тем, чтобы мистер Уэлд не перенапрягался. Он был этим и доволен, и раздосадован. Ее внимание льстило Эдварду, и в то же время он чувствовал, что тем самым разница в их возрасте только усугубляется.

И вот одним летним днем, когда жара оказалась для мистера Уэлда невыносимой и Мария проявила очаровательный деспотизм, настояв, чтобы он вместо верховой прогулки посидел в тени, ей показалось, что у него слегка печальный вид, и она упомянула об этом в разговоре.

Эдвард сказал:

– Меня только одно печалит, Мария. То, что я не могу стать на двадцать лет моложе.

– Но зачем об этом грустить? Молодые часто делают всякие глупости.

– Мне грустно, что я не ваш ровесник. Тогда бы я мог попросить вас выйти за меня замуж, и если бы вы согласились, у меня не было бы больше причин для уныния.

– Но вы же все равно можете попросить! – сразу посерьезнев, сказала она. – Пока что вы этого не сделали, хотя поговорили с моим дядей и с родителями. Может быть, если вы попросите меня…

На лице Эдварда отразилась огромная радость.

– Мария! – воскликнул он. – Вы выйдете за меня замуж?

– Ну, конечно, выйду! – ответила Мария и довольно рассмеялась, увидев, что он счастлив.

Эдвард Уэлд был в восторге от супружеской жизни. Как только Мария дала согласие, он поспешно выполнил все обряды и Уолтер и Мэри поздравили друг друга с тем, что их старшая дочь поступила благоразумно. Почти без усилий и без всяких расходов они нашли ей выгодную партию, и к восемнадцати годам она уже была прекрасно устроена: жила в замке с богатым мужем, который баловал ее и вдобавок принадлежал к самому выдающемуся католическому семейству Англии.

Что же касается Марии, то она была очень счастлива. Ей было приятно осознавать, что она осчастливила своего супруга, а он с удовольствием показывал ее друзьям, и поэтому в Лалвортском замке часто устраивались балы. Мария быстро научилась вести себя как подобает хозяйке дома; здесь пригодились правила хорошего тона, усвоенные ею во Франции: Мария умела непринужденно и мило беседовать с людьми, которые были гораздо старше ее, а чуть-чуть повзрослев, она стала еще красивее.

Эдвард Уэлд не знал, что бы еще такого для нее сделать. И решил заказать ее портрет! Тогда он всегда сможет любоваться той Марией, какой она была в первый год их совместной жизни. Он хотел, чтобы ее нарисовали рядом с ним. В зале при входе в замок висел портрет, на котором Эдвард был изображен вместе со своей первой женой, и поскольку на холсте оставалось достаточно места, чтобы изобразить Марию по другую руку Эдварда, художник выполнил его заказ. Эдвард был очень доволен, и теперь, заходя в зал, непременно останавливался, чтобы поглядеть на себя в обществе двух женщин. Однако взор его был прикован только к Марии.

Затем он решил, что нужно нарисовать отдельный портрет Марии, и пригласил в Лалворт Гейснборо.[4]

Прибыв на место, художник остался доволен натурой, но слегка удивился, взглянув на волосы Марии, не прибегавшей ни к каким особым ухищрениям в прическе. Он не преминул обратить на это ее внимание:

– Мадам, при дворе леди носят парики или пудрят свои локоны.

– Правда, мистер Гейнсборо? – откликнулась Мария. – А вот я ничего этого не делаю.

Мистер Гейнсборо не смог скрыть тревоги: его беспокоило, что портрет будет отличаться от тех, которые он привык рисовать. Ему явно хотелось, чтобы позирующая дама сделала некоторую уступку моде.

Муж с радостью отметил, что Мария не робкого десятка. Ему нравилось, когда его богиня проявляла характер. Она не стала спорить с художником, но после окончания первого сеанса пришла к мужу, и он с изумлением увидел, что в глазах ее сверкает возмущение: никогда еще на его памяти Мария так не сердилась!

– Эдвард, ты не поверишь! Этот человек изобразил меня в сером парике!

Эдвард пошел взглянуть на портрет и убедился, что Гейнсборо действительно прикрыл на портрете курчавые волосы Марии серым париком.

На следующий день Мария заявила мистеру Гейнсборо, что повторного сеанса не будет. Художник пожал плечами и ответил, что пусть ему заплатят за сделанную работу и он уедет, поскольку в его услугах нуждаются гораздо более важные люди, нежели миссис Уэлд из Лалворта.

– До чего же ты решительная молодая особа! – воскликнул мистер Уэлд, когда художник покинул замок.

Мария рассмеялась.

– Но разве я была неправа, Эдвард, когда решила, что тебе нужен портрет твоей верной жены?

– Конечно, права.

– А раз так, то я сказала себе, что ты или получишь такой портрет, или не получишь ничего. Неужели я могла согласиться, чтобы мистер Гейнсборо изобразил меня какой-то придворной красавицей, не имеющей ничего общего с той женщиной, которой ты оказал честь, дав свое имя?

Эдвард улыбнулся, с обожанием глядя на супругу.

– Мы найдем художника, который изобразит именно то, что мне нужно – мою настоящую Марию!

Эдварду Уэлду было сорок пять – возраст, конечно, не такой уж и солидный, однако поскольку он не отличался крепким здоровьем, ему пришло в голову, что пора обеспечить будущее Марии и позаботиться о том, чтобы в случае его смерти все наследство досталось любимой жене. Если же не составить новое завещание, то замок и все богатства перейдут к его брату Томасу!

Поэтому Эдвард при первой же возможности повидался с душеприказчиками и велел им написать новое завещание, прибавив, чтобы они поскорее принесли его в замок.

Завещание составили и принесли в Лалворт, чтобы Эдвард его подписал. Эдвард не смог удержаться от искушения и попросил одного из слуг заглянуть в комнату Марии и пригласить ее в библиотеку – ему хотелось рассказать ей о том, что он сделал.

Мария явилась в элегантнейшем костюме для верховой езды: кроме всего прочего, она научилась во Франции искусно одеваться, и Эдвард, как всегда, был потрясен ее красотой.

– Ах, любовь моя! Как ты восхитительно выглядишь!

– Сегодня прелестное утро, Эдвард. Пожалуйста, поедем покатаемся!

– С удовольствием. Но сперва я хочу тебе кое-что показать. Я составил новое завещание.

Мария встревожилась.

Эдвард рассмеялся.

– Да я вовсе не собираюсь умирать, моя дорогая! Мало ли что я составил завещание?

– Я ненавижу все эти разговоры про завещание.

– Благослови тебя бог! Но тем не менее о таких вещах следует позаботиться заранее. Завещание сейчас подпишут, я его уберу, и больше мы о нем говорить не станем, но я должен знать, что, если со мной случится несчастье, моя Мария будет хорошо обеспечена.

– Ты так добр ко мне, милый Эдвард!

Он снова ласково ей улыбнулся, она села, и муж прочитал ей завещание. Кроме некоторых мелочей, все было отписано Марии.

– Так, – кивнул Эдвард. – Теперь его должны подписать свидетели. Нужно сделать все, не откладывая.

– Но тогда мы опоздаем на прогулку! Ты, наверное, забыл, что к нам приедут из Моретона Фремптоны? Времени у нас в обрез, а тебе еще нужно переодеться. Завещание можно будет подписать и после визита Фремптонов.

Эдвард, как обычно, был рад угодить жене, поэтому положил завещание в бюро, запер его и пошел, чтобы переодеться в костюм для верховой езды.

Утро выдалось действительно чудесное. Скача по полям – они доскакали до берега моря, – муж с женой говорили о Фремптонах, о некоторых других друзьях и о том, что Мария решила обставить несколько комнат в замке новой мебелью.

Время пролетело быстро, и вскоре Мария напомнила мужу, что пора возвращаться домой, а то они не успеют привести себя в порядок к приезду Фремптонов.

Въехав в парк, окружавший замок, они пустили лошадей легким галопом. Внезапно лошадь Эдварда споткнулась о холмик земли, оставленный кротом, и Эдвард вылетел из седла. Лошадь поскакала в стойло, а он так и остался лежать на траве.

Мария торопливо спешилась.

– Эдвард! – вскричала она. – О Господи… Эдвард открыл глаза.

– Слава богу! – обрадовалась Мария. – Эдвард, я сейчас сбегаю за подмогой… А ты лежи тихо, не шевелись… и жди!

Эдвард вроде бы не расшибся при падении, но доктора посоветовали ему недельку полежать в постели. Они сказали, что он пережил большое потрясение.

Мария проявила еще одно превосходное качество: она оказалась хорошей сиделкой. Но неделя миновала, а Эдвард все не поправлялся. Кости были целы, однако падение вызвало явное недомогание. Эдвард сильно постарел, и хотя, когда Мария сидела рядом, он был спокоен и всем доволен, ему, похоже, начала изменять память.

Прошли две недели. Доктора качали головами. Они не понимали, что творится с их пациентом. Ушиб казался несерьезным, и все же мистер Уэлд сильно изменился…

– Ему нужен хороший уход, только и всего, – говорили они Марии. – Но пусть еще немножко полежит в постели.

Мария почти не отходила от больного, и тем не менее даже она замечала, что муж слабеет с каждым днем.

И вот однажды утром, когда она зашла к нему в комнату и что-то сказала, он не ответил…

Мария подошла поближе, посмотрела на Эдварда… И с одного взгляда поняла, что она теперь вдова…