Возлюбленный вампирши

Было тринадцатое июня лета Господня 1623-го. В Великую Нормандию рано пришла прекрасная теплая погода, и лондонские улицы купались в солнечных лучах. Город кишел народом, в порту сновали корабли – в тот самый день в док вошло три судна. Один из кораблей, «Фримартин», прибывший из Мавритании, вез товары из Черной Африки – слоновую кость и шкуры экзотических животных. Ходили также слухи о более заманчивых вещах, провозимых тайно, – драгоценных камнях и магических зельях, однако прибытие кораблей из дальних стран всегда сопровождалось подобными толками. Нищие и уличные мальчишки, как обычно, толпились в доках, привлеченные разговорами, и приставали к морякам, одинаково жадные до новостей и медяков. Единственные равнодушные лица в Лондоне принадлежали казненным преступникам, чьи головы украшали копья на Саутворкских воротах. Лондонский Тауэр эта суета также не трогала, и его высокие грозные башни, возвышающиеся над городом, казалось, принадлежали какому-то иному миру.

Эдмунд Кордери, придворный механик эрцгерцога Жерара, наклонил маленькое вогнутое зеркало в медном приборе, стоявшем на его рабочем столе, и пойманный луч вечернего солнца, преломляясь, устремился через систему линз.

Отвернувшись, он приказал сыну, Ноэлю, занять свое место.

– Взгляни, как он работает, – устало произнес мастер. – Я с трудом могу сфокусировать зрение, уж не говоря о том, чтобы настроить прибор.

Ноэль, прищурившись, приложил правый глаз к линзе микроскопа и повернул колесико, регулирующее высоту предметного столика.

– Прекрасно, – ответил он. – Что это такое?

– Это крыло бабочки.

Эдмунд, осмотрев полированную столешницу, убедился, что остальные предметные стекла готовы к демонстрации. При мысли о предстоящем визите леди Кармиллы его охватила смутная тревога, которую он всячески стремился подавить. Даже в давние дни она редко навещала его в лаборатории, и встреча с ней здесь, на его собственной территории, грозила разбудить воспоминания, дремавшие даже тогда, когда он мельком видел ее в общедоступной части Тауэра или на публичных церемониях.

– Стекло с водой не готово, – заметил Ноэль. Эдмунд покачал головой.

– Когда понадобится, я сделаю свежий образец, – пояснил он. – Живые существа хрупки, и мир, существующий в капле воды, очень легко разрушить.

Кордери еще раз оглядел рабочий стол и убрал из виду тигель, задвинув его за ряд банок. Навести здесь чистоту не представлялось возможным – да в этом и не было необходимости, – но он чувствовал, как важно поддерживать определенный порядок и систему. Желая отогнать беспокойство, Эдмунд подошел к окну и устремил взгляд на искрящиеся воды Темзы и странное серое сияние, окутывавшее крытые шифером крыши домов на противоположном берегу. Отсюда, с головокружительной высоты, люди выглядели совсем крошечными; Эдмунд казался себе выше ростом, чем крест на церковной колокольне около Кожевенного рынка. Не будучи набожным, Кордери находился во власти такого сильного смятения, так жаждал выразить его каким-нибудь действием, что вид церковной башни заставил его перекреститься и пробормотать слова молитвы. Однако он тут же выругал себя за это ребячество.

«Мне сорок четыре года, – думал он, – я механик. Теперь я не мальчишка, которого знатная госпожа одарила своей благосклонностью, и у меня нет никаких причин для этой вздорной тревоги».

Выговаривая себе таким образом, он сознательно покривил душой. Его тревожили не только воспоминания о любви Кармиллы. Он думал о микроскопе и мавританском корабле и надеялся, что по поведению госпожи сможет понять, нужно ли ее бояться.

В этот момент открылась дверь и появилась сама леди. Слегка обернувшись, она взмахом руки приказала слуге оставить ее, и тот скрылся, прикрыв за собой дверь. Она была одна, без свиты друзей и фаворитов. Леди Кармилла осторожно пересекла комнату, немного приподняв подол, хотя пол был чисто выметен. Взгляд ее скользил по обстановке, останавливаясь на полках, мензурках, горне, многочисленных инструментах механика. На обычного человека эта лаборатория безбожника нагнала бы страх, но леди была холодна и отлично владела собой. Она остановилась у недавно законченного медного инструмента, мельком оглядела его, подняла голову и посмотрела прямо в лицо механику.

– Вы хорошо выглядите, мастер Кордери, – бесстрастно произнесла Кармилла. – Однако вы бледны. Вам не следует столько времени проводить взаперти – в Нормандию пришло лето.

Эдмунд едва заметно поклонился, но не отвел взгляда. Разумеется, она нисколько не изменилась с того времени, когда они были близки. Ей было шестьсот лет – немногим меньше, чем эрцгерцогу, – и годы не имели власти над ее телом. Леди была намного смуглее Эдмунда, обладала прозрачными темно-карими глазами и черными как смоль волосами. Он не оказывался так близко к ней уже несколько лет, и помимо воли его захлестнула волна воспоминаний. Разумеется, она обо всем забыла: он уже поседел, кожа покрылась морщинами, должно быть, для нее он выглядит совсем чужим. Однако, встретившись с ней взглядом, Эдмунд почувствовал, что она тоже перебирает воспоминания, и воспоминания эти ей приятны.

– Миледи, – начал он, вполне овладев собой, – разрешите мне представить вам моего сына и ученика, Ноэля.

Ноэль поклонился гораздо ниже, чем отец, и зарделся от смущения.

Леди Кармилла снизошла до улыбки.

– Он похож на вас, мастер Кордери, – обронила она пустой комплимент. Затем снова обратила внимание на микроскоп. – Его создатель говорил правду? – поинтересовалась она.

– Совершенную правду, – подтвердил мастер. – Это исключительно хитроумное устройство, и я бы с удовольствием познакомился с его изобретателем. Прекрасная вещь – хотя для того, чтобы воспроизвести ее, потребовалось все искусство, на которое способен мой шлифовальщик. Думаю, что мы можем усовершенствовать этот прибор, приложив еще больше старания и мастерства; перед вами самый простой экземпляр, наша первая попытка.

Леди Кармилла опустилась на скамью, и Эдмунд показал ей, как нужно смотреть в микроскоп, как настраивать линзы и зеркало. Она выказала удивление при виде увеличенного крыла бабочки, и Эдмунд продемонстрировал ей серию заготовленных препаратов, включавших части тела насекомых, срезы стеблей и семян растений.

– Здесь необходим более острый нож и более твердая рука, миледи, – объяснил он. – Прибор выдает мою неловкость.

– Отнюдь, мастер Кордери, – любезно заверила она его. – Все это прекрасно. По нам сказали, что с помощью микроскопа можно увидеть более интересные вещи. Крошечные живые существа, невидимые простым глазом.

Эдмунд с извиняющимся поклоном стал рассказывать о приготовлении препаратов воды. Он изготовил новый, взяв пипеткой каплю грязной речной воды из кувшина и капнув ее на предметное стекло. Затем терпеливо помог леди отыскать на стекле мельчайшие создания, недоступные взгляду человека. Мастер показал госпоже плавающее полужидкое животное и других, более мелких, передвигавшихся при помощи ресничек. Зрелище захватило ее, и некоторое время она не отрывалась от микроскопа, осторожно передвигая стекло накрашенными ногтями.

В конце концов леди Кармилла спросила:

– А вы не смотрели на другие жидкости?

– Какие именно жидкости? – переспросил Кордери, хотя смысл вопроса был ему совершенно ясен и привел его в смятение.

Но она не собиралась смягчать выражения.

– Кровь, мастер Кордери, – очень тихо произнесла она. Их давнее знакомство научило ее уважать его интеллект, и он почти сожалел об этом.

– Кровь очень быстро свертывается, – объяснил Кордери. – Я не смог приготовить достаточно хороший препарат. Это потребует необыкновенного мастерства.

– Несомненно, – согласилась она.

– Ноэль зарисовал многие вещи, которые мы изучали, – сказал Эдмунд. – Не желаете ли взглянуть?

Она не возражала против перемены темы и дала понять, что согласна посмотреть на рисунки. Подойдя к столу Ноэля, она начала перебирать листы, время от времени поднимая взгляд на юношу, чтобы похвалить его работу. Эдмунд стоял рядом, вспоминая, как остро чувствовал он когда-то ее настроения и желания, и изо всех сил стараясь угадать, о чем она сейчас думает. От одного задумчивого взгляда, брошенного Кармиллой на Ноэля, внутри у Эдмунда все сжалось от ужаса, и его тяжкие мысли и страхи мгновенно отступили на задний план, сменившись беспокойством за сына, – а может быть, простой ревностью? И снова он проклял себя за слабость.

– Могу ли я взять это, чтобы показать эрцгерцогу? – спросила леди Кармилла, обращаясь скорее к Ноэлю, чем к его отцу.

Мальчик кивнул, по-прежнему слишком смущенный, чтобы сформулировать подходящий ответ. Она взяла отобранные рисунки и свернула их в трубку, затем поднялась и снова взглянула в лицо Эдмунду.

– Мы очень заинтересованы в этом приборе, – сообщила леди. – Мы тщательно обдумаем вопрос о предоставлении вам новых помощников, которых вы обучите необходимым навыкам. А пока вы можете вернуться к текущей работе. Я пришлю кого-нибудь за инструментом, чтобы эрцгерцог смог рассмотреть его на досуге. Ваш сын превосходно рисует, вы должны его поощрять. Вы с ним можете посетить меня в моих покоях в следующий понедельник в семь часов; вы пообедаете со мной и расскажете мне о своих последних работах.

Эдмунд поклонился в знак согласия, – разумеется, это следовало понимать как приказ, а не как приглашение. Опередив ее, он подошел к дверям, чтобы открыть ей, и, в то время как она проходила мимо, они обменялись быстрым взглядом.

Когда Кармилла ушла, внутри у него словно ослабла какая-то туго натянутая струна, оставив слабость и пустоту. Он чувствовал странное спокойствие и отчужденность при мысли о том, что его жизнь находится в опасности.

Когда погас последний луч заката, Эдмунд зажег свечу на верстаке и уставился на пламя, попивая темное вино из оплетенной бутыли. Он не повернулся, когда в дверях показался Ноэль, но после того, как сын пододвинул к нему свой табурет и уселся рядом, предложил ему бутыль. Ноэль принял ее, но отхлебнул с осторожностью.

– Теперь я достаточно взрослый, чтобы пить? – сухо заметил он.

– Достаточно, – заверил его Эдмунд. – Но остерегайся излишества и никогда не пей в одиночестве. Обычный отцовский совет, как ты понимаешь.

Протянув руку через стол, Ноэль погладил тонкими пальцами цилиндр микроскопа.

– Чего ты боишься? – спросил он. Эдмунд вздохнул:

– Ты уже и для этого достаточно взрослый, я так понимаю?

– Мне кажется, об этом судить тебе.

Бросив взгляд на медный инструмент, Эдмунд начал:

– Подобные вещи лучше держать за семью замками. Какой-то ученый, чтобы доставить удовольствие вампирам, захотел продемонстрировать свои знания и, наверное, горд этим, словно павлин. Болван. Однако теперь все эти развлечения с увеличительными стеклами неизбежно войдут в моду.

– Когда у тебя ухудшится зрение, ты обрадуешься, что на свете существуют очки, – возразил Ноэль. – В любом случае я не вижу в этой новой игрушке никакой опасности.

Эдмунд усмехнулся.

– Новая игрушка, – задумчиво повторил он. – Часы, показывающие время, мельницы, перемалывающие зерно, стекла, помогающие лучше видеть. Их изготавливают люди-ремесленники, чтобы ублажить своих хозяев. Думаю, нам наконец-то удалось доказать вампирам, как мы умны и как многого еще сможем достичь.

– Ты думаешь, вампиры начинают нас бояться? Эдмунд отхлебнул из бутыли и снова передал ее сыну.

– Их власть основана на страхе и суевериях, – негромко произнес он. – Они подвержены лишь слабым приступам болезней, смертельных для нас, и обладают чудесным даром вечной молодости. Но они не бессмертны, и их гораздо меньше, чем людей. Пока их боятся, они в безопасности, но страх этот поддерживается людским невежеством. За показным высокомерием и самоуверенностью вампиров прячется вечная тревога: а что произойдет, если люди когда-нибудь утратят веру в их сверхъестественные способности? Их нелегко убить, но даже смерти они страшатся меньше, чем разоблачения.

– Восстания против правления вампиров уже происходили. И все они потерпели крах.

Эдмунд кивнул в знак согласия.

– В Великой Нормандии живут три миллиона людей, – сказал он, – и менее пяти тысяч вампиров. Во всей Галлии насчитывается всего лишь сорок тысяч вампиров, и столько же в Византийской империи. Не знаю, сколько их в Валашском ханстве или в Китае, но вряд ли намного больше. В Африке на каждого вампира приходится по три-четыре тысячи человек. Если люди перестанут считать их демонами, полубогами или непобедимыми слугами зла, то их империя вскоре падет. Прожитые века дают им мудрость, но долголетие, по-видимому, неблагоприятно действует на творческую мысль: они могут научиться чему-либо, но не могут ничего изобрести. Люди по-прежнему остаются истинными властителями искусства и науки – этих двигателей прогресса. Вампиры попытались взять науку под контроль, обратить себе на пользу, однако она тревожит их, словно заноза в боку.

– Но они обладают могуществом, – настаивал Ноэль. – Они же вампиры.

Эдмунд пожал плечами:

– Долголетие не выдумка, так же как и вечная молодость. Но правда ли, что это результат колдовства? Я не знаю точно, какая сила заключена в заклинаниях и ритуалах вампиров, и думаю, что даже они сами не знают. Они цепляются за свои обряды, потому что не осмеливаются отказаться от них, но кто знает, какова природа силы, превращающей людей в вампиров? Дар дьявола? Вряд ли. Я не верю в дьявола – я думаю, что дело здесь в крови. Мне кажется, что вампиризм – нечто вроде болезни, но эта болезнь не ослабляет людей, а делает их сильнее, позволяет им противостоять смерти, вместо того чтобы убить. Представь, что это правда, – теперь тебе ясно, почему леди Кармилла спросила, рассматривал ли я под микроскопом кровь?

Ноэль секунд двадцать не сводил пристального взгляда с инструмента, обдумывая слова отца. Затем рассмеялся.

– Если бы мы все превратились в вампиров, – легкомысленно заметил он, – нам пришлось бы пить кровь друг друга.

Эдмунд не мог заставить себя смеяться над подобными вещами. Перспективы, открываемые разоблачением секрета вампиров, представлялись ему гораздо более реальными и весьма безрадостными.

– Неверно считать, что они нуждаются в человеческой крови, – объяснил он мальчику. – Кровь – не пища для них. Пить ее доставляет им… какое-то удовольствие, мы не можем этого понять. И это часть тайны, которая делает их такими ужасными… и, следовательно, такими могущественными.

Эдмунд смолк, почувствовав смущение. Он не знал, что известно Ноэлю о его источниках информации. Они с женой никогда не говорили о его романе с леди Кармиллой, но слухи и сплетни все равно достигали ушей сына.

Ноэль снова взял бутыль и на этот раз сделал глоток побольше.

– Я слышал, – с отстраненным выражением сказал он, – что люди тоже получают удовольствие, когда… у них пьют кровь.

– Нет, – спокойно возразил Эдмунд. – Это неправда. Если не считать удовольствия, которое испытываешь, когда приносишь себя в жертву. Удовольствие, которое мужчина получает в объятиях женщины-вампира, ничем не отличается от любви обыкновенной женщины. Девушки, развлекающие мужчин-вампиров, могут испытывать нечто другое, но я подозреваю, что дело здесь в возбуждении, в надежде, что они и сами могут превратиться в вампиров.

Ноэль в смущении смолк и, возможно, оставил бы эту тему, но Эдмунд внезапно понял, что не хочет прекращать разговор. Мальчик имеет право знать, и, возможно, в один прекрасный день это знание ему пригодится.

– Я не совсем верно выразился, – поправился Эдмунд. – Когда леди Кармилла пила мою кровь, это приносило мне какое-то удовлетворение. Мне нравилось доставлять ей удовольствие. В любви женщины-вампира есть что-то возбуждающее, отличающее ее от обыкновенной женщины… хотя шанс, что любовник вампирши сам превратится в вампира, совершенно ничтожен.

Ноэль покраснел, не зная, как реагировать на это доверительное признание отца. В конце концов он предпочел изобразить чисто академический интерес.

– Почему среди вампиров гораздо больше женщин, чем мужчин? – спросил он.

– Никто точно не знает, – ответил Эдмунд. – Во всяком случае, люди не знают. Я могу поведать тебе свою точку зрения, то, что я узнал из слухов, до чего дошел своим умом, но ты должен понять, что об этом предмете опасно думать, не то что говорить.

Ноэль кивнул.

– Вампиры держат свою историю в тайне, – начал Эдмунд, – они также пытаются контролировать историографию человечества, но отдельные реальные факты до нас дошли. Вампиризм появился в Западной Европе в пятом веке, его принесли сюда гуннские орды, возглавляемые вампиром Аттилой. Аттила, должно быть, отлично знал, как увеличить число своих собратьев, – он совратил Аэция, который затем стал правителем Галльской империи, и Феодосия Второго, восточного императора, – позднее тот был убит. Из всех существующих в настоящее время вампиров большинство – обращенные. Я слышал о детях-вампирах, рожденных вампирами-женщинами, но подобные случаи крайне редки. Вампиры-мужчины, по-видимому, гораздо менее мужественны, чем люди, – говорят, что они очень редко вступают в брак. Однако они часто берут в любовниц обычных женщин, и эти женщины иногда превращаются в вампиров. Вампиры представляют это как дар, которым они награждают людей по своей воле, с помощью магии, но я не уверен, что они могут контролировать превращение. Мне кажется, что в семенной жидкости мужчины-вампира содержатся крошечные переносчики вампиризма, подобно тому как семя человека делает женщину беременной, – и происходит это так же, по закону случая.

Ноэль некоторое время обдумывал услышанное, затем спросил:

– Тогда откуда взялись правители-вампиры?

– Их совратили другие вампиры-мужчины, – объяснил Эдмунд. – Так же, как Аттила совратил Аэция и Феодосия.

Он не стал вдаваться в подробности, чтобы увидеть, поймет ли Ноэль скрытый смысл сказанного. На лице юноши отразилось отвращение; Эдмунд не мог решить, радоваться или огорчаться тому, что сын в состоянии вести подобные разговоры.

– Такие вещи происходят очень редко, – продолжал Эдмунд, – и вампиры легко могут представить дело так, будто они обладают какой-то особой магией. Но некоторые женщины так никогда и не беременеют, хотя годами живут со своими мужьями. Говорят, что человек может также превратиться в вампира, вкусив его крови, – при условии, что ему известно соответствующее заклинание. Подобные слухи не поощряются вампирами, и они подвергают пойманных за таким преступлением ужасным наказаниям. Разумеется, дамы, принадлежащие к нашему двору, в большинстве своем бывшие любовницы эрцгерцога или его кузенов. Нам неудобно рассуждать о происхождении самого эрцгерцога, хотя он, без сомнения, знаком с Аэцием.

Ноэль вытянул вперед руку, ладонью вниз, и сделал несколько пассов над пламенем свечи, отчего огонек заметался из стороны в сторону. Затем он пристально уставился на микроскоп.

– Так ты рассматривал кровь? – спросил сын.

– Да, – подтвердил Эдмунд. – И сперму. Разумеется, и то и другое – человеческие.

– И?..

Эдмунд покачал головой.

– Определенно, это не однородные жидкости, – рассказал он, – но инструмент недостаточно точен для настоящего, подробного исследования. Там присутствуют маленькие тельца – те, что в сперме, имеют длинные извивающиеся хвостики, – но есть еще многое… очень многое, что я пока не смог увидеть. Завтра прибор отнимут – и не думаю, что мне представится возможность изготовить другой.

– Не может быть, чтобы тебе угрожала опасность! Ты важная персона, и твоя лояльность никогда не подвергалась сомнению. Люди тебя самого считают чуть ли не вампиром. Черным магом. Девушки с кухни боятся меня, потому что я твой сын, – при виде меня они осеняют себя крестом.

Эдмунд рассмеялся, и в смехе его послышалась горечь.

– Не сомневаюсь, что они подозревают меня в сношениях с демонами и избегают смотреть мне в лицо из боязни дурного глаза. Но для вампиров все это не имеет никакого значения. Для них я всего лишь человек. Как высоко ни ценят вампиры мои знания, они без колебаний прикончат меня, если заподозрят, что я проник в их тайны.

Слова отца явно встревожили Ноэля.

– Неужели… – Он умолк, но, видя, что Эдмунд ожидает продолжения, после едва заметной паузы заговорил снова: – Леди Кармилла… неужели она…

– Не защитит меня? – Отец покачал головой. – Нет, даже будь я по-прежнему ее фаворитом. Вампиры хранят верность лишь своим собратьям.

– Когда-то она принадлежала к роду людскому.

– Это совершенно неважно. Она превратилась в вампира почти шестьсот лет назад, но если бы это произошло совсем недавно, что это меняет?

– Но… она действительно любила тебя?

– По-своему, – печально сказал Эдмунд. – По-своему любила.

Затем он поднялся – настоятельное желание помочь сыну все понять куда-то исчезло. Существуют вещи, которые мальчик сможет постичь лишь на собственном опыте, и, возможно, ему никогда не представится такой случай. Отец взял подсвечник и, прикрывая рукой пламя, направился к двери. Ноэль последовал за ним, оставив на столе пустую бутыль.

Эдмунд покинул крепость через так называемые Ворота Предателей и пересек Темзу по Тауэрскому мосту. К этому времени дома на мосту погрузились во тьму, но прохожие и экипажи еще мелькали: даже в два часа ночи деловая жизнь огромного города не замирала полностью. Ночь выдалась облачная, вскоре начался мелкий дождь. Часть масляных ламп, призванных в любое время дня и ночи освещать проезд, погасла; фонарщика не было видно. Но Эдмунд не боялся темноты.

Еще не достигнув южного берега, он заметил двоих шпионов и замедлил шаг, желая дать им понять, что станет легкой добычей. Но, нырнув в путаницу улочек, окружавших Кожевенный рынок, он ускользнул от преследователей. Кордери был хорошо знаком этот грязный лабиринт – здесь прошло его детство. Здесь он служил в подмастерьях у часовщика и приобрел сноровку в обращении с инструментами, здесь начался тот путь, который в конце концов привел его к богатству и известности. Его брат и сестра по-прежнему жили и работали в этом районе, но Эдмунд очень редко виделся с ними. Родичи нисколько не гордились своим братом, который слыл колдуном, и не простили ему связи с леди Кармиллой.

Эдмунд осторожно выбирал дорогу в темных переулках, перебирался через кучи мусора, не обращая внимания на возню крыс. Он не выпускал рукоять кинжала, пристегнутого к поясу, хотя нужды в оружии не было. Звезды скрылись за завесой облаков, воцарилась полная темнота; свечи горели всего в нескольких окошках; но Эдмунд ориентировался, время от времени дотрагиваясь рукой до знакомых стен.

Наконец, оказавшись в одном из переулков, он подошел к узкой двери, находившейся на три ступени ниже мостовой, и быстро постучал – три раза, а затем еще два. Ему пришлось подождать, прежде чем дверь подалась под его рукой, и он торопливо вошел. Только сейчас, после того как дверь со щелчком захлопнулась за ним, он расслабился и понял, что находился во власти сильного напряжения.

Эдмунд подождал, пока зажгут свечу.

Наконец вспыхнул свет, и из темноты возникло худое злобное лицо, покрытое морщинами, с необыкновенно светлыми глазами; редкие седые волосы выбивались из-под льняного чепца.

– Да пребудет Господь с тобой, – прошептал он.

– И с тобой, Эдмунд Кордери, – прокаркала женщина. При звуке собственного имени он нахмурился – это было намеренное нарушение правил, едва заметное, бессмысленное проявление независимого нрава. Она не любила Эдмунда, хотя он всегда был к ней добр. В отличие от многих людей, она не боялась его, но считала испорченным. Узы Братства связывали их почти двадцать лет, но она так и не научилась полностью доверять ему.

Старуха провела Эдмунда во внутреннее помещение, где оставила его разбираться со своими делами.

Из тени выступил незнакомец, невысокий, полный, лысый, не старше шестидесяти лет. Он особым образом перекрестился, и Эдмунд ответил тем же.

– Я Кордери, – представился он.

– За вами следили? – В голосе старика прозвучали почтение и страх.

– Не здесь. Они следовали за мной от Тауэра, но я легко от них отделался.

– Плохо.

– Возможно, но это к нашему делу не относится. Вы вне опасности. Вы принесли то, о чем я просил?

Толстяк неуверенно кивнул.

– Мои начальники недовольны, – сообщил он. – Они велели мне передать вам, что не желают, чтобы вы так рисковали. Вы представляете слишком большую ценность, чтобы подвергать себя смертельной опасности.

– Я уже нахожусь в смертельной опасности. События нас опережают. В любом случае, это не ваша забота и не забота ваших… начальников. Решать мне.

Толстяк покачал головой, но этот жест выражал скорее уступку, чем отрицание. Он вытащил из-за стула, на котором сидел, ожидая Эдмунда, какой-то предмет. Это оказался большой ящик, завернутый в кожу. В продольной стенке был проделан ряд маленьких дырочек; из ящика доносилось царапанье, выдававшее присутствие живых существ.

– Вы действовали в соответствии с моими инструкциями? – уточнил Эдмунд.

Человечек кивнул и дотронулся до плеча механика дрожащей от страха рукой.

– Не открывайте это, сэр, умоляю вас. Не здесь.

– Бояться нечего, – заверил его Эдмунд.

– Вы не были в Африке, сэр, а я был. Поверьте мне, боятся все – и не только простые люди. Говорят, что вампиры тоже умирают.

– Да, мне это известно, – рассеянно отвечал Эдмунд. Он стряхнул с плеча руку старика, удерживавшую его, расстегнул ремни, стягивающие коробку, и приподнял крышку, но совсем немного – лишь для того, чтобы осветить внутреннее пространство и взглянуть, что там находится.

В коробке сидели две большие серые крысы. При виде света они забились в угол.

Эдмунд закрыл крышку и затянул ремни.

– Я не осмелился бы перечить вам, сэр, – нерешительно начал маленький человечек, – но я не уверен, что вы хорошо понимаете, с чем имеете дело. Я видел города Западной Африки; я был также в Корунье, был и в Марселе. В этих местах помнят прошлые эпидемии чумы, а теперь жуткие истории повторяются. Сэр, если одна из этих крыс окажется на свободе…

Эдмунд взвесил на руках коробку, проверяя, сможет ли он легко нести ее.

– Это не ваше дело, – отрезал он. – Забудьте об этой встрече. Я свяжусь с вашими начальниками. Я теперь за все отвечаю.

– Простите меня, – возразил его собеседник, – но я должен сказать вам вот что: какая нам выгода от того, что мы уничтожим вампиров, если сами погибнем вместе с ними? Бессмысленно в борьбе с угнетателями губить половину населения Европы.

Эдмунд холодно смерил толстяка взглядом.

– Вы много говорите, – произнес он. – Слишком много.

– Прошу прощения, сэр.

Эдмунд помедлил несколько секунд, не зная, следует ли заверить посланца, что его обеспокоенность понятна, но он давно уже уяснил себе: имея дело с Братством, лучше всего держать язык за зубами. Кто знает, когда этот человек снова заговорит о происшедшем, с кем и к чему это приведет.

Механик взял коробку, убедившись, что ее удобно нести. Внутри шуршали крысы, царапая дерево крошечными когтистыми лапками. Свободной рукой Эдмунд снова изобразил знак креста.

– Господь с вами, – искренне пожелал курьер.

– И со духом твоим, – бесцветно отвечал Эдмунд.

Он ушел, не позаботившись обменяться ритуальным прощанием со старой каргой. У него не возникло трудностей с тайной доставкой ноши в Тауэр – страж одной из дверей не в первый раз смотрел на подобные вещи сквозь пальцы.

Наступил понедельник, и Эдмунд с Ноэлем отправились в покои леди Кармиллы. Ноэлю раньше не приходилось бывать в подобной обстановке, и он с интересом смотрел по сторонам. Эдмунд заметил, как поражен мальчик видом ковров, драпировок, утвари, и не мог не вспомнить тот, первый раз, когда он сам вошел в эти комнаты. С тех пор ничего не изменилось; многие вещи здесь будили и обостряли его потускневшие воспоминания.

Более молодые вампиры меняли обстановку часто, они были помешаны на всем новом, словно боялись своей собственной вечности. Леди Кармилла давно миновала эту стадию. Со временем она привыкла к неизменности, и такие мирские чувства, как скука и тоска, уже не затрагивали ее. Она приспособилась к новой эстетике существования: ее личное жизненное пространство отражало ее собственную неизменность и непреходящую молодость, а новшества допускались лишь в ограниченную часть ее жизни и под строгим контролем – к этим новшествам относились и беспорядочно сменявшиеся любовники.

Великолепие господского стола поразило Ноэля не меньше всего остального. Он готов был увидеть серебряные тарелки и вилки, хрустальные бокалы, резные графины с вином. Но изобилие блюд, поданных за обычной трапезой и предназначенных всего для троих обедающих, действительно ошеломило юношу. Ноэль всегда считал себя членом привилегированного класса; по меркам обычных людей, мастер Кордери и его семья питались весьма хорошо. Обнаружив, что существует следующая ступень богатства, отличающая мир буржуазии от настоящих аристократов, мальчик явно был потрясен.

Эдмунд очень тщательно выбрал наряд – он извлек из сундука самый пышный костюм, не надевавшийся многие годы. В официальных случаях он всегда был вынужден играть роль механика и одевался соответственно. Эдмунд никогда не появлялся в облике придворного, а всегда изображал лишь служащего. Однако в сегодняшнем обличье он показался незнакомым Ноэлю, и, несмотря на то что мальчик не уловил всей тонкости различия, он горько сожалел о том, что его самого заставили одеться просто и скромно.

Эдмунд ел и пил мало и удовлетворенно заметил, что Ноэль, подчиняясь его указаниям, также проявляет умеренность, несмотря на изобилие роскошных яств. Некоторое время хозяйка посвятила обмену общепринятыми любезностями, но довольно быстро, по ее меркам, перешла к делу, ради которого устроила этот прием.

– Мой кузен Жерар, – обратилась она к Эдмунду, – в большом восторге от вашего хитроумного устройства. Он считает его исключительно интересным.

– В таком случае мне доставит удовольствие преподнести микроскоп ему в подарок, – ответил Эдмунд. – И я с радостью изготовлю еще один, чтобы развлечь вашу светлость.

– Не нужно, – холодно ответила леди Кармилла. – У нас другие планы. Эрцгерцог и его сенешаль обсудили несколько поручений, которые вы могли бы выполнить с выгодой для себя. Разумеется, вы получите инструкции в свое время.

– Благодарю вас, миледи, – произнес Эдмунд.

– Придворным дамам очень понравились рисунки, которые я им показала, – продолжала леди Кармилла, оборачиваясь к Ноэлю. – Они изумились, узнав, что в чашке воды из Темзы живут тысячи мельчайших живых существ. Как вы думаете, а может быть, и наши тела служат обиталищем бесчисленным невидимым насекомым?

Ноэль открыл рот, чтобы ответить, поскольку вопрос был адресован ему, но Эдмунд спокойно вмешался:

– Существуют насекомые, которые могут жить на нашем теле, и черви, паразитирующие внутри. Ученые люди говорят, что микрокосм человеческого тела отражает в основе своей структуру макрокосма; возможно, внутри нас существует еще один, меньший микрокосм, невообразимо маленький, воспроизводящий наши тела. Я читал…

– Я читала, мастер Кордери, – перебила леди Кармилла, – что болезни, поражающие людей, по мнению некоторых ученых, переносятся от человека к человеку посредством этих крошечных существ.

– Мысль о том, что болезни передаются от человека к человеку крохотными семенами, возникла еще в античные времена, – ответил Эдмунд, – но я понятия не имею, как можно обнаружить подобные семена, и не думаю, что существа из речной воды являются такими переносчиками.

– Мне становится не по себе при мысли о том, – настаивала леди, – что в наших телах живут существа, о которых мы ничего не знаем, и с каждым вдохом мы вдыхаем в себя семена, переносчики недугов, слишком малые, чтобы увидеть или почувствовать их. Это внушает определенное беспокойство.

– Но вам беспокоиться не о чем, – возразил Эдмунд. – Переносчики болезней разрушают лишь человеческую плоть; ваше тело неприкосновенно.

– Вам известно, что это не так, мастер Кордери, – ровным голосом сказала она. – Вы своими глазами видели меня больной.

– Это было во время эпидемии оспы, погубившей миллионы людей, миледи, а вы перенесли лишь небольшую лихорадку.

– Мы получили сообщения из Византийской империи, а также из мавританских поселений: в Африке появилась чума, она уже достигла южных границ Галльской империи. Говорят, что от этой чумы страдают не только люди, но и вампиры.

– Это досужие сплетни, миледи, – успокаивающе сказал Эдмунд. – Вы знаете, что по дороге новости всегда обрастают мрачными подробностями.

Леди Кармилла снова обернулась к Ноэлю и на этот раз обратилась к нему по имени, чтобы Эдмунд не смог оспаривать у него чести отвечать ей.

– Вы боитесь меня, Ноэль? – спросила она. Юноша вздрогнул и слегка запнулся, прежде чем ответить отрицательно.

– Вы не обязаны мне лгать, – уговаривала она его. – Вы меня боитесь, потому что я вампир. Мастер Кордери – скептик; должно быть, он говорил вам, что вампиры не так уж могущественны, как обычно считается; но он также, по всей вероятности, предупредил вас, что в моей власти причинить вам вред. А вы сами не хотели бы стать вампиром, Ноэль?

Ноэль еще не пришел в себя после выговора и не мог сразу придумать ответ, но в конце концов выдавил:

– Да, хотел бы.

– Ну конечно хотели бы, – промурлыкала она. – Все люди превратились бы в вампиров, если бы могли, несмотря на слова, которые они произносят в церкви, стоя на коленях. Все люди могут стать вампирами; бессмертие – это часть нашего дара. По этой причине мы всегда пользовались преданностью и любовью огромного числа подданных-людей. И мы всегда в достаточной степени вознаграждали эту преданность. В наши ряды вступают немногие, но наше господство принесло людям века порядка и стабильности. Вампиры избавили Европу от Темных Веков, и пока власть в наших руках, варвары остаются под контролем. Наше правление не всегда было милосердным, ведь мы не можем оставлять сопротивление безнаказанным, но без нас жизнь была бы гораздо хуже. И даже после всего этого находятся люди, готовые нас уничтожить, – вам ведь это известно?

Ноэль не знал, что на это ответить, он просто уставился на Кармиллу, ожидая продолжения. Видимо, ее слегка раздражали его неуклюжие манеры, и Эдмунд сознательно не стал прерывать неловкую паузу. Ему хотелось, чтобы Ноэль произвел плохое впечатление.

– Существует подпольная организация, – продолжала леди Кармилла. – Тайное общество, целью которого является открытие секрета превращения людей в вампиров. Они распространяют слухи о том, что могут сделать бессмертными всех людей, но это ложь, и глупая ложь. Члены этого братства ищут могущества лишь для себя.

Леди-вампир прервала свою речь, чтобы отдать приказания относительно перемены блюд. Она также велела принести еще вина. Взгляд ее блуждал от неловкого юноши к его самоуверенному отцу.

– Лояльность вашей семьи, разумеется, не подлежит никакому сомнению, – наконец заговорила она. – Никто не может постичь движущие силы общественной жизни лучше механика; механику хорошо известно, что противоборствующие силы должны находиться в равновесии, а различные части машины – сцепляться между собой и поддерживать друг друга. Мастер Кордери отлично понимает, что мудрость правителей сходна с ремеслом часовщика, не так ли?

– Вы совершенно правы, миледи, – подтвердил Эдмунд.

– Хороший механик, – произнесла она необычным, отстраненным тоном, – за определенные заслуги может удостоиться превращения в вампира.

У Эдмунда хватало ума, чтобы не счесть это предложением или обещанием. Сделав глоток молодого вина, он заметил:

– Миледи, подобные вопросы, как мне кажется, лучше обсуждать без посторонних. Разрешите мне отослать сына в его комнаты.

Леди Кармилла слегка прищурилась, но на ее лице с прекрасными точеными чертами не отразилось никаких эмоций. Эдмунд задержал дыхание, понимая, что подталкивает ее к решению, принять которое она пока не готова.

– Бедный мальчик еще не пообедал, – сказала она.

– Я считаю, что он уже сыт, миледи, – возразил Эдмунд.

Ноэль не стал противиться, и после небольшого колебания хозяйка кивнула в знак согласия. Эдмунд попросил Ноэля оставить их вдвоем. После его ухода леди Кармилла поднялась из своего кресла и направилась из столовой во внутренние покои. Эдмунд последовал за ней.

– Вы забываетесь, мастер Кордери, – заявила она.

– Я увлекся, миледи. Здесь все напоминает мне о прошлом.

– Мальчик будет принадлежать мне, – сказала она, – если я того пожелаю. Вы ведь понимаете это, не правда ли?

Эдмунд поклонился.

– Но я пригласила вас сегодня к себе не для того, чтобы вы наблюдали за обольщением вашего сына. Вы это тоже понимаете. Этот вопрос, который вы хотели обсудить со мной, – он касается науки или предательства?

– Науки, миледи. Как вы сами отметили, моя лояльность не подлежит сомнению.

Кармилла опустилась на кушетку и знаком велела Эдмунду занять стоящий рядом стул. Они находились в будуаре, соседнем со спальней, воздух наполнял сладкий аромат благовоний.

– Говорите, – приказала она.

– Мне кажется, эрцгерцог опасается разоблачений, которые можно сделать с помощью моего маленького инструмента, – начал он. – Он боится, что микроскоп позволит увидеть эти семена, которые переносят болезнь вампиризма. Думаю, что человек, создавший инструмент, уже казнен, но, как вы понимаете, однажды сделанное открытие можно повторить снова и снова. Вы не уверены, как лучше себя вести, потому что не знаете, откуда следует ждать наибольшей угрозы вашему господству. Существует Братство, посвятившее себя уничтожению вашего рода; в Африке появилась чума, от которой гибнут даже вампиры; и вот перед вами новое орудие, делающее видимым то, что ранее скрывалось от человеческого взора. Не хотите ли послушать моего совета, леди Кармилла?

– А вы можете мне что-то посоветовать, Эдмунд?

– Да, могу. Не пытайтесь остановить события с помощью террора и казней. Если ваше правление будет жестоким сейчас, как раньше, вы окажетесь на пути к гибели. Если вы уступите власть без сопротивления, то можете просуществовать еще века, но если ударите… ваши враги нанесут ответный удар.

Женщина-вампир откинула назад голову и взглянула на потолок. Ей удалось выдавить слабую улыбку.

– Я не могу передать подобный совет эрцгерцогу, – откровенно призналась она.

– Так я и думал, миледи, – очень спокойно подтвердил Эдмунд.

– Вы, люди, обладаете особым родом бессмертия, – с сожалением заметила леди Кармилла. – Вы утверждаете, что ваша религия обещает вам вечную жизнь. Христианство говорит, что вы не должны стремиться к бессмертию, подобному нашему, а мы, тщательно охраняя свои секреты, лишь подтверждаем это. Вам следует взывать о помощи к вашему Христу, а не к нам. Думаю, вы прекрасно понимаете, что при всем желании мы не смогли бы обратить весь мир. Нашу магию нельзя использовать в широких масштабах. Вы огорчены, потому что этот дар никогда не предлагался вам? Вы обижены? Вы хотите стать нашим врагом, потому что не можете стать нашим союзником?

– Вам нечего бояться меня, миледи, – солгал он, а затем добавил, не зная хорошенько, правду говорит или нет: – Я любил вас от всего сердца. И до сих пор еще люблю.

При этих словах леди выпрямилась и вытянула руку, словно собираясь погладить его по щеке, хотя он сидел для этого слишком далеко.

– Именно так я и сказала эрцгерцогу, – промолвила она, – когда он предположил, что вы предатель. Я пообещала ему, что смогу лучше увериться в вашей преданности у себя в покоях, чем его офицеры – в своих застенках. Я не думаю, что вы сможете предать меня, Эдмунд. Я права?

– Да, миледи, – ответил он.

– К утру, – мягко сказала леди Кармилла, – я узнаю, предатель вы или нет.

– Да, узнаете, – заверил он ее. – Вы это узнаете, миледи.

Он проснулся раньше нее, с сухостью во рту и пылающей головой. Он не вспотел – напротив, ему казалось, что тело его иссохло, словно из его органов выжали влагу. Голова болела, и свет утреннего солнца, лившийся в открытое окно, резал глаза.

Эдмунд с усилием сел на кровати, отбросив покрывало с обнаженной груди.

«Уже!» – подумал он. Он не ожидал, что болезнь завладеет им так быстро, но, к своему удивлению, почувствовал скорее облегчение, чем сожаление. Он с трудом мог собраться с мыслями и ощутил извращенную радость при мысли о том, что думать больше не нужно.

Эдмунд опустил взгляд на порезы, которые она сделала на его груди своим маленьким серебряным ножом. Порезы, сочащиеся свежей алой кровью, составляли странный контраст со старыми крестообразными шрамами, воскрешавшими историю их незабываемой страсти. Он осторожно прикоснулся пальцами к ранкам и вздрогнул от резкой боли.

В этот момент Кармилла проснулась и увидела, что он рассматривает отметины.

– Тебе не хватало моего ножа? – сонно спросила она. – Ты тосковал по его прикосновению?

Необходимость лгать исчезла, и сознание этого давало восхитительное чувство свободы. Эдмунд радовался возможности смело взглянуть ей в лицо, наконец сорвать покровы не только с тела, но и с мыслей.

– Да, миледи, – ответил он с легкой хрипотцой в голосе. – Мне не хватало этого ножа. Его прикосновение… снова раздуло огонь в моей груди.

Она снова закрыла глаза, позволив себе роскошь медленного пробуждения. Затем рассмеялась.

– Приятно иногда возвращаться к забытой любви. Ты не можешь понять, как вкус иногда пробуждает воспоминания. Я рада снова встретиться с тобой вот так. Я уже привыкла видеть тебя в обличье незаметного механика. Но теперь…

Он засмеялся, так же легкомысленно, как и она, но смех превратился в кашель, и звук этого кашля встревожил ее: что-то было не так. Открыв глаза, она подняла голову и повернулась к нему.

– Что с тобой, Эдмунд?! – воскликнула Кармилла. – Ты бледен как смерть!

Протянув руку, она дотронулась до его щеки и тут же отдернула ее – щека оказалась неожиданно сухой и горячей. По ее лицу разлилась краска смущения. Он взял ее руку в свои и сжал пальцы, пристально глядя ей в глаза.

– Эдмунд, – тихо спросила она. – Что ты наделал?

– Я не могу сказать с уверенностью, – ответил он, – я не доживу до последствий своего поступка, но я совершил покушение на вашу жизнь, миледи.

Рот ее приоткрылся от изумления, и это доставило Эдмунду удовольствие. Он наблюдал за тем, как на лице ее выражение недоверия сменялось тревогой, за ее попытками сохранить самообладание. Она не стала звать на помощь.

– Ты говоришь чепуху, – прошептала леди.

– Возможно, – согласился он. – Возможно, то, о чем мы говорили вчера вечером, тоже чепуха. Чепуха насчет предательства. Почему вы велели мне изготовить микроскоп, миледи, зная, что посвятить меня в такой секрет – все равно что подписать мне смертный приговор?

– О Эдмунд, – вздохнула она. – Как ты можешь думать, что приказ исходил от меня? Я пыталась защитить тебя, Эдмунд, от страхов и подозрений Жерара. Именно потому, что я выступала в твою защиту, мне было поручено передать тебе его пожелание. Что ты наделал, Эдмунд?

Он начал было отвечать, но слова заглушил приступ кашля.

Она села прямо, вырвала ладонь из его ослабевшей руки и оглядела тело, рухнувшее обратно на подушки.

– Во имя Господа нашего! – вскричала она с искренностью верующей. – Это чума – африканская чума!

Он хотел подтвердить ее подозрение, но смог лишь кивнуть, с трудом хватая ртом воздух.

– Но ведь они задержали «Фримартин» у побережья Эссекса на двухнедельный карантин, – возразила она. – На борту не было никаких следов чумы.

– Болезнь убивает людей, – объяснил Эдмунд едва слышным шепотом, – но животные могут переносить заразу в крови и оставаться в живых.

– Ты не можешь этого знать!

Эдмунду удалось изобразить слабую усмешку.

– Миледи, – сказал он, – я состою в том самом Братстве, которое интересуется способами убийства вампиров. И я получил нужную мне информацию как раз вовремя, чтобы организовать доставку крыс, хотя тогда я еще не знал, каким образом использую их. Но недавние события…

Он снова был вынужден прерваться, не в силах поддерживать дыхание даже для легкого шепота.

Леди Кармилла приложила руку к горлу и сглотнула, словно ожидая проявления немедленных признаков заражения.

– Ты хотел уничтожить меня, Эдмунд? – спросила она, словно ей трудно было поверить в это.

– Я хочу уничтожить вас всех, – ответил он. – Я готов навлечь на мир катастрофу, перевернуть его вверх ногами, лишь бы сбросить ваше ярмо… Мы не можем и дальше позволять вам подавлять науку, чтобы навеки сохранить вашу империю. Порядок наступает лишь после хаоса, и хаос пришел, миледи.

Когда она попыталась подняться с кровати, он схватил ее, и хотя силы почти покинули его, она позволила себя удержать. Покрывало упало, оставив открытыми ее груди.

– Мальчик умрет, мастер Кордери, – сказала она. – И его мать – тоже.

– Они уже далеко, – возразил Эдмунд. – Ноэль прямо из-за вашего стола отправился под защиту общества, которому я служу. Сейчас они вне пределов вашей досягаемости. Эрцгерцог никогда не сможет их схватить.

Кармилла пристально взглянула на него, и теперь он заметил в ее глазах зарождающийся страх и ненависть.

– Ты пришел сюда прошлой ночью, чтобы дать мне выпить отравленной крови, – сказала она. – В надежде, что эта новая болезнь сведет меня в могилу, ты обрек себя на смерть. Как ты это сделал, Эдмунд?

Он снова вытянул руку и дотронулся до ее локтя; она, вздрогнув, отпрянула, и это было приятно – его начинали бояться.

– Лишь вампиры живут вечно, – хрипло объяснил он. – Но пить кровь может любой, кто имеет желудок. Я взял всю кровь из моих двух зараженных крыс… и молю Бога, чтобы переносчики заразы проникли в мою кровь… и в мое семя. Вам тоже досталась полная мера, миледи… и теперь ваша жизнь в руках Божьих, как жизнь любого простого смертного. Я не уверен, заразитесь ли вы чумой, и если да, то убьет ли она вас, но я, неверующий, не стыжусь молиться. Может быть, и вы помолитесь, миледи, так что мы узнаем, одинаково ли Господь относится ко всем безбожникам.

Она взглянула на него сверху вниз, и с лица ее постепенно исчезли эмоции, искажавшие его: оно сделалось неподвижным, словно маска.

– Ты мог бы перейти на нашу сторону, Эдмунд. Я доверяла тебе, я бы могла завоевать для тебя доверие эрцгерцога. Ты мог бы стать вампиром. Мы бы разделили с тобой вечную жизнь – ты и я.

Это было ложью, и оба знали это. Когда-то он был ее возлюбленным, затем они расстались, и он старел в течение стольких лет, что теперь его сын напоминал ей о тех временах больше, чем он сам. Теперь стало совершенно очевидно, что обещания ее пусты; она понимала, что ее предложения не могут даже осквернить его.

Рядом с кроватью валялся маленький серебряный нож, с помощью которого она надрезала ему кожу. Леди Кармилла схватила его и выставила перед собой, словно кинжал, а не тонкий инструмент, с которым следует обращаться с любовью и осторожностью.

– Я думала, что ты все еще любишь меня, – сказала она. – Искренне думала.

Эдмунд решил, что по крайней мере теперь она говорит правду.

Он запрокинул голову, открыв шею для ожидаемого удара. Он хотел, чтобы она ударила – злобно, жестоко, страстно. Ему больше нечего было сказать, не хотелось ни отрицать, ни подтверждать, что он все еще любит ее.

Теперь он понял, что им двигали различные побуждения, и усомнился, действительно ли преданность Братству заставила его отважиться на этот необычный эксперимент. Это не имело никакого значения.

Она перерезала ему горло, и еще несколько долгих секунд он видел ее – она неподвижно смотрела, как хлещет из раны кровь. И когда она прикоснулась к губам испачканными отравленной кровью пальцами, он понял, что, по-своему, она по-прежнему любит его.