Возрождение

— Катенька, а ты любишь ходить босиком?

— Ну конечно, папочка, очень люблю. Разве вы не заметили?

Отец залюбовался дочерью. Какая стройная! Точеные голые ножки. Под платьем наверняка ничего нет.

— Дочка, — сказал отец, — иди-ка сюда. Как ты относишься к этой новой моде ходить без трусиков[1]?

Девушка зарделась.

— Папа, мне стыдно обсуждать с вами эти вопросы.

— Однако, дочь! Скажи: да или нет?

Девушка, немного стыдясь, приподняла подол платья. Под ним действительно ничего не было.

— Довольны, папаня?

— Катя, а ты играешь со своей писюшкой?

Девушка решительно опустила подол. Нет, папка просто невыносим! Этому дай, тому дай! Теперь еще и ему.

— Однако… э… объясни.

— Что?

— Ну. Это самое, ты дрочишь?

Катя вздохнула. Опять разврат.

— Да, папенька. Более того, скажу вам: мне это очень нравится.

— Катя, а не покажешь ли ты мне, как это делаешь?

— Что? — прикинулась дурочкой Катя.

— Онанируешь.

— Фу, папа! Да вы пошляк!

— Пошляк не пошляк, а очень люблю наблюдать. Вот Ксанка с Сашкой постоянно этим занимаются.

Что верно, то верно. Санечка постоянно заголяла письку, теребя клитор. Оксана, ходя всегда в похабной юбчонке, специально порвала внутренность карманов, дабы дрочить в любой момент. Для Кати же это было слишком радикальным решением. Придя домой, она разувалась, бродила по квартире, напевая какие-то песенки, и только потом, спустя полчаса или более, усаживалась в кресло перед зеркалом трюмо; не переставая напевать загадочно-психоделические мотивы тысяча девятьсот восьмидесятых, расставляла ножки и начинала любоваться своей голой, однако покрытой с некоторых интимных сторон весьма густыми черными кудряшками дырочкой. За этим как-то и застал ее отец, вследствие чего и вышел сей диалог.

— Катенька… Ну подрочи.

— Ох, папка! Вы шалун!

— Катя, ну разве ты не хочешь?

Девушка задумалась. Последний раз она дергала курок вчера. Никто на нее не смотрел.

— Ну ладно, папа. Так и быть. Подрочу уж. А вы, конечно, будете на меня смотреть?

— Да, моя онанисточка.

Катя призадумалась, сидя на табуретке и водя по полу обнаженными ногами. Похабная история, как ни крути. А, будь что будет!

— Но, папа, одно условие. Вы ведь маменьке ничего не скажете?

— Нет, конечно, моя милая. У нас, к сожалению, не античность, когда было можно все. Только Возрождение, конец пятнадцатого века. А мама ничего не узнает.

— Правда? — девушка стала переступать босыми ножками туда-сюда, в писюшке уже зудело.

— Знаешь, мы даже хотели назвать тебя иначе. Например, Франческа, — отец задумался, словно пробуя это имя на вкус. — Так нет же, мать любит непонятные русские имена. Наверно, Катя, сие как-то повлияло на тебя — иначе ты бы не дрочила? А может, я не прав?

Катерина была вынуждена согласиться с отцом. Возрождение там, или как — а пизденушка требовала своего. И требовала настойчиво.

— А скажи, милая, не ты ли позировала тому чуваку из Да Винчи?

— Что вы, папа! Честно говоря, был разговор… Он предлагал деньги. Пятнадцать флоринов.

— Пятнадцать флоринов?!

— Да, клянусь честью. Пятнадцать и не сантимом меньше.

— Буею, — сказал старый мастер и скинул тапки. — Короче. Впереди шестнадцатый, потом семнадцатый век — там эти голландцы наваляют так, что слабо не покажется. Чую, Рембрандт этот чой-то соорудит. Да хватит, достало. Лучше я буду пялиться в камин. Тот же телевизор. Что меняется? Ничего не меняется.

Отец бурчал; его воркотня становилась все интимнее, а Кате хотелось все больше мастурбировать, уже без взгляда отца. Она была возбуждена. Бестыдно задрав платье (маменьки ведь не было), девушка по-быстрому подрочила. Оргазм не заставил себя долго ждать. Папа, согретый огнем камина, счастливо посапывал.

Катя любовалась отцом. Ух, и какой же у тебя, надо думать, член. Ебет он им маменьку. А не всем понять. Эх. Такую бы залупу да мне. Наверняка шарообразная головка неплохо бы ввинтилась в мое влагалище. О, это было бы приятно. Папа уснул — жаль.

Впрочем…

Потрескивание дров настроило деваху на лирический лад. Что с того, что? Катерина застеснялась, как тогда, когда Петроний лишал ее девственности на конюшне. Почему, зачем? Она и сама не знала. Пизда хотела, а не она.

Это умозаключение заставило задуматься Катю. Выходит, не она сама собой командует, а командует ею пизда? Эта мысль не понравилась девушке. Что же выходит, думала она — пизденка сильнее моих мозгов?

Увы, с ужасом поняла она, да ведь это действительно так!

А и ладно! Подрочу.

II

Катерина отшвырнула подойник, с коим собиралась подойти к своей Буренке (по-итальянски, впрочем, это имя пишется как-то иначе), вошла в дом и прошествовала в спальню. Отец почивал, а матери, как обычно, не было. Она снова поехала в гости к синьору из Да Винчи пиздеть о том, что будет в веке двадцатом. А то и в двадцать первом. Пифия, блядь. Этот умник тоже хорош. Прорицатель, твою мать.

Катя, будучи эстетной итальянкой, а не тупой русской дурочкой, которая только и могла что делать, как совокупляться со своим идиотом, прилегла на диванчик. Отец похрапывал. Хорошо. А ведь белья еще не изобрели, посетила ее мысль. Сиси — вот они, не стянуты еще пока корсетом — ведь эту чушь изобретут хранцузы лет через триста, а может, и четыреста. Бли-ин, достало. Бред какой.

И тут ее опять потянуло в натуре подрочить. Папанька спит. А что, если совершить это действо при нем, но именно тогда, когда он без сознания? Желание так или эдак будет выполнено. Ухмыльнувшись, Катюха прокралась в гостиную.

Отец спал. И явно видел какие-то сны. Поленья в камине давно догорели; оставались лишь огромных размеров угли, не мешающие, впрочем, ничему. Катя села на табуретку. Почему-то прикосновение голой манденки к полированному дереву девушку возбудило. Катерина поерзала, устраиваясь поудобнее. Но вот ведь засада! Губки непроизвольно расплющились по плоскости; стало приятно. Катя обмозговала ситуацию. Сидишь ты тут одна, думалось ей, в своем дешевом, хоть и относительно модном, сарафанчике, а отец тупо посапывает перед камином, грезя, надо думать, о молоденьких девушках, которые то и дело, задирая юбки, трогают свои клиторки. С его точки зрения, наверно, это вовсе недурное зрелище. Хотел же он меня увидеть… Это… Хм… Ну, когда я занимаюсь этим перед сном…

Катя пересела в кресло для гостей. А какой у него член, интересно? Толстый, надо думать. Не то, что у Петрония.

Сидение возбуждало девушку больше и больше. Пиздушка загоралась все более ярким огнем. Холодная герметичная кожа не давала умнице обмозговать то, чего не было.

Папаня всхрапнул.

Раз он спит, решила Катюха, подрочу-ка я по полной программе. Я, блин, вставлю себе по самое некуда, а не то что, как принято.

Катя разулась. Прошла босиком мимо камина. Папаня приоткрыл один глаз, а потом закрыл и стал вновь посапывать. Интересно, он взаправду спит или притворяется? Задрав юбку (больше не было сил терпеть), девчонушка встала напротив камина, попой к нему, а лицом к папане, и решила по-быстрому кончить. Не тут-то было. Хотя интимный шорох углей несколько и расслаблял девушку, ей таки никак не удавалось достигнуть пика. Папик всхрапнул и слегка переменил позу. Катеринка прикинула, что сегодня ее существу придется испытать в себе что-нибудь твердое, вроде рукоятки от кухонной посуды (папаню ведь не добудишься).

Взглянув еще раз на спящего папу, Катя шмыгнула к плите, схватила не самую большую сковородку (но и не самую маленькую, заметим) и, расставив широко стройные ноги, быстро ввела рукоятку по самое некуда — так глубоко, что губки интимно чмокнули (или это чмокнула дыренка? Да, скорее всего, это было так). Твердая деревянная ручка была куда круче Петрониевского пениса, этой жалкой пародии на коня с крыльями, являвшемуся Кате в снах и овладевавшего ей, как водится, по-конски. Красотка охнула — настолько все это было загадочно и необычно. Сковородка внезапно с грохотом приземлилась на пол. Папаня проснулся.

Девушка стояла перед ним с голенькой манденкой, забыв одернуть юбку. Губки с клиторком влажно поблескивали, волосики топрощились по сторонам.

— Ой, — сказала Катя, покраснела, прикрыла срамоту, присела и сделала вид, что что-то ищет на полу. Как назло, в ее поле зрения не попадалось ничего, кроме давно прогоревших угольков-катышков.

— Не «ой», доченька, а покажи-ка мне пизду. Да-да, всю пизду. Целиком. Кончай ты это дело — загораживаться юбкой.

— Но, папаня…

— Стесняешься? Я ведь тебя этим и породил, — отец почесал детородный орган. Кате стало интересно и она, слегка привстав и держа юбочку приподнятой, покрутилась перед отцом голой писькой.

— Так? — спросила она.

— Нет, не так!

— Но, папа, выше у меня только пупок!

— А вот его-то и покажи.

— Папенька…

— С Петрушкой ебалась, признавайся?

— Да…

— И что ж, тебе теперь стыдно покрасоваться своим голым животиком? Как бы мне хотелось его погладить… — Отец засмеялся. — Да знаешь ли ты, насколько были просты нравы в деревне, откуда я родом? Взрослые ни насколько не стеснялись друг друга, ни насколечко!.. Что говорить о детях! Гуляя в гороховом поле, мы никогда не делали проблемы из-за справления нужды. Вынуть членик, да побрызгать им при девочках — никто просто ни о чем таком не думал. Стыд! Чушь какая-то собачья! Девчонки тоже не заморачивались — они так и норовили обоссать нас, когда мы купались голышом. Был у нас такой маленький пляжик — мы с Хосе Алонсио, испанцем, часто любили ходить туда. Девчонки подглядывали, а затем, раздевшись донага, с визгом сигали на наши спины. Пи́сать им было не стыдно, напротив, они с удовольствием растопыривали губки и пускали струйки золотистой жидкости. Девочка, особенно когда она мочится, видя, как за ней наблюдает пацанишка — о, как это было приятно и бесстыдно! Ну и чего стесняться передо мной, разве это не пустое дело?

— Папенька, так вы хотите, чтоб я, как вы говорите, поиграла с курком? Я, честно признаться, подрочила, пока вы дремали тут, но… вот так… сразу… Нет, я стесняюсь! — Дочь стояла перед отцом, пунцовая от смущения, однако стесняться ей было на данный момент нечего — платье лишь слегка прикрывало нежные гениталии, писька была практически открыта. Папу это слегка завело и он приподнял дочкин подол.

— Папуля, ну кончайте вы это дело!

— О, радость моя, твои слова как мед! Как бы я хотел…

Дочь, словно испугавшись, отпрыгнула. Однако ее глазки похотливо блестели, ей явно хотелось получить половое удовлетворение. Длинная папочкина рука протянулась (отцу пришлось нагнуться), залезла под подол сарафана и, хищно ухватившись за девичий клитор, стала его поглаживать да всячески мастурбировать.

— О, папа! Стыдно мне, но приятно. — Девушка задрала наконец платье чуть ли не до грудей. — Ебите меня, папенька, пальцем, мне так хорошо! …Вот так, еще раз…О, папа… Введите мне палец во влагалище на манер пениса! О-о! Теперь присяду.

Девчушка скинула сарафан и села на оттопыренный от кулака большой палец отца. Катя стала двигаться вверх-вниз, покряхтывая от наслаждения. А папа, приподняв за бедра дочь, прибег к хитрости: только Катеринка хотела было присесть на палец пиздою еще раз, как он, улучив момент, поднял оный орган под нужным углом, и Катьке ничего не оставалось, как приземлиться на этот сморчок попкой. Поначалу было туговато. Но делать было нечего! Дело было вечером…

Сухой попочкой Катька села. Перст отца создавал просто незабываемые ощущения в анусе девушки. Ей было приятно.

Поскакав на пальце, Катя спустила. Отец понял это по учащенному дыханию и безумным глазам дочери.

— Вот что я хочу… — пробормотала Катя, растопыривая свои полупопия, шаря в бесформенных штанах отца и наконец выпростав могучий толстый пенис. — Я… Ах… Папочка… Сейчас….(Стоял). Присяду ненадолго, вы не возражаете? Вы ведь не будете возражать? Ага, я поняла…А-а… Спасибо. До чего ж мне понравилась ваша залупа! Такая толстенькая, но ебаться с ней наверняка совсем не больно! Вот шарик въехал в мою попку… Папа, а вам приятно ебать меня в анус? Все девчонки говорят на гумне: в пизду да в пизду. А мне понравилось в попу.

— Ну что, дочь, ты помастурбируешь передо мной?

— Пап, ебаться — это одно. А письку трогать — это, понимаете, так интимно, что даже маме не расскажешь.

— И все-таки?

— Ох, папа… Ну смотрите.

Доченька уселась на табуретку и, задрав подол, расставила ножки. Влажные губки разошлись; по краям слегка курчавились густые, но аккуратно подстриженные волосы. Катя любила их неторопливо подстригать, стоя перед огромным зеркалом, в котором она могла любоваться собой в полный рост. Девушку распаляло это времяпрепровождение, и, отшвырнув в конце концов старые латунные ножницы, Катерина предавалась похоти, удовлетворяя самое себя шаловливыми пальчиками. Все-таки это занятие, которому она предавалась столько, сколько себя помнила, было интересней, чем игры с Петронием, и даже лучше ощущения папкиного орудия в известном отверстии. Этот кайф был более утонченным, что ли. Особенно сейчас, когда на нее с нескрываемым интересом смотрел отец. Катя поймала себя на том (ей удалось постичь один из уголков собственного подсознания), что всю сознательную жизнь это и было ее самым сокровенным желанием — поласкать себя перед ним.

Набухший клитор влажно блестел. Катя стала легонько поглаживать срамные губки. Стыдливо расставив их, она добралась и до заветной девичьей игрушки; а затем стала легонько трогать интимную пуговку.

— Ну что, папаня, вам нравится? — босые Катины ножки елозили по прохладному полу. Теребя пальчиками пуговицу, Катерина уже не стеснялась, похоть давно победила стыд.

Приближался пик удовольствия. Достаточно было посильнее надавить на клитор, и оргазм бы неминуемо наступил, но красна девица не спешила и онанировала осторожно, как маленькая девочка в первый раз. Катя была утонченной мастурбанткой.

А колбаска напряглась. Наблюдая за онанирующей семнадцатилетней дочерью, отец не смог удержаться от того, чтобы не подвигать шкурку. Взад-вперед, ну, туда-сюда — а вот так оно все и получилось.

— Ой, папенька, да ведь вы кончили. — Катя намочила полотенце, подбежала к папе и тщательно вытерла начавший вроде бы опускаться пенис. — Почему это? — удивилась девушка. — Опять стоит! Он снова у вас эрегирован, отец!

— А ты-то, доченька, спустила? — прохрипел он. — Так ведь я и не заметил.

— Что вы, папенька, конечно спустила! Целых два раза! А вот что с этим делать… — Катя задумалась. — Член покачивался туда-сюда, Катя не знала, как с ним быть. Наконец, набравшись храбрости, она взяла да и заглотнула головку! Отец дернулся пару раз, ебя дочь в рот, а потом выстрелил. Для Катерины это было чем-то неописуемым: ведь она еще ни разу не ласкала пенис языком и не знала, какова на вкус эта волшебная жидкость.

— А ты? — вопрошал отец. — Дай-ка я подрочу твою киску.

— Нет, папенька, что вы… я уж сама…

Катя вошла в раж. Теперь она очень энергично сжимала клитор. Папин член стал подниматься в третий раз! Отец опять задвигал шкуркой.

— Подожди. Не дрочи. Опусти подол. Постой просто так.

Катя, стоя босиком посреди комнаты, послушно опустила платье и стояла, сцепив руки сзади. Тонкая ткань облегала выпуклый лобочек, но не он сейчас интересовал мужчину. Подойдя к девушке почти вплотную, он смотрел на пальцы ее босых ног и наяривал член. «Фетишист!» — мелькнуло в уме Катеринки. Отец то ли снова захрипел, то ли застонал и, направив елдак вниз, кончил на стройные пальчики обнаженных ног дочери. Катя снова ухватилась за курок. И мгновенно наступил яростный, бурный оргазм, такой, какового она не испытывала еще никогда.

III

Они лежали, отдыхая. Катеринке, конечно, не терпелось опять насадиться на хуй отца. Но это было уже явно слишком. Сколько ни вертела Катька задом, сколько ни растопыривала пизду — член был считай, что мертв. Пришлось прибегнуть к крайнему средству.

— Папаня, — Катя лизнула отца в ухо, задержав немного язычок в ушной раковине, — а давай выебем Татьянку?

— Да ты что, охуела, дочь? Ей ведь только пять лет исполнилось!

— Ну и что? Поебемся. Она хочет. Явно. Ты что, не видел, как она наяривает свою пизденку?

Папа видел…

— Эй! Татьянушка! А ну-ка иди сюда.

Заспанная пятилетняя девчушка, не поняв, что к чему, толком не проснувшись, с разбегу нырнула в бывшую когда-то семейной постель.

— А-а! — сказала Катеринка. — И кто это у нас с голой попой? — С этими словами она сдернула с Татьяны рубашку. Трусиков на ребенке, конечно, не было. Голенькая девочка, заснув было сначала, задумалась было о существе бытия, а Катенька тем временем, не теряя времени даром, впилась языком в нежную дырочку среди полупопий. — А ну-ка встань, покажи папе свою голую писю! И подрочи, Танюшка! Я ж тебе показывала, как с писенкой обращаться! — Катя встала на колени, задрала ночнушку сестры и давай наяривать.

Папа был не против.

— Ну что, отец? — она мастурбировала свой курок. — Вот, смотрите, папаня, вы же этого хотели? Папочка, я спускаю. — Сидящая на корточках девушка села голой попой на простыню, пошевелила гузкой и кончила.

Татьянка, заголившись, и нисколько не стесняясь отца, стала играть со своими маленькими губками.

Барышня, задрав бесстыдно ночную рубашку, лежала рядом с отцом.

— Вы довольны, папаня?

Вместо ответа отец протянул руку и стал снова возбуждать девушку, лаская ее скользкий клитор.

— Папочка, я не могу больше! О-о… опять! — а папа, будучи опытным развратником, стал лизать бедра дочери. Он проводил своим эротическим языком по анусу девственницы, ввинчивался им там же, и понимал, что девушка спустит быстрее от анальных ласк, хоть для нее это и несколько стыдно. Пальчики ножек тоже не остались без внимания; короче, человек, будучи шкипером бытия, вылизал доченьку всю, и она не осталась должной. Но как! Хитро!

— Папка, — (он уже опять засыпал), — папочка, ты кончил? Давай поиграем с этой штукой…. Татьянка, смотри… Видала залупищу? Вот смотри. Нравится? Татьяна, сейчас, в пятнадцатом веке, такое можно. Потом… Ну сложно объяснять. Сейчас можно все. И отца мастурбировать, и самой предаваться этому удовольствию. А скажи-ка, — заинтересовалась полногроудая дщерь, дитя якобы непорочное, как ты посмотришь на то, чтобы папа с тобой не сюсюкал, а тебя выебал? Что, слабо? Раскрыть свою розовую вульвенушку? Папа, хорош спать! Вот она раком. Ну-ка дай пенис. На Востоке это принято… Ну и что, что ей всего пять лет… Папочка, еби ее, мне это нравится. Вот, давай, всунь сюда. Танька, молчи! Что? Узковата? А ты вставь мне. Да, я знаю, папа, мораль и все такое. Ты уж меня лучше поеби без слов.

…О, папа. О. Это совсем не то. Это не в пизду ебаться. Папа как жаль, что у тебя такой толстый… Анус разодран болью, но это приятно. Еби меня, папка, еби. Девочкой я конечно тебе не достанусь, но, папа, умоляю тебя, вставь свою залупу в зад. Хорошо, папа. Туда… и обратно. Ох, хорошо. А кто тут у нас неотъебанный остался? Татьянка? Так ты её тоже…. Ну это самое, в попу. Пять лет? Так это в самый раз. Тань, расслабься. Сейчас в тебя войдет папа. О-о! Ну-ка встань рачком. Вот так. Папань! Ты что, заснул? А ну-ка в задничку ее. Не стои́т? Сейчас поставим. Вот так. Или лучше так: пускай сестренка садится на тебя попою. Поебешь?

Девочка, послушавшись сестру и растопырив анус, стала медленно садиться на толстый хуй отца. Ласки наконец подействовали и малютка, раскрыв попу, спокойно села на пенис.

— Я ебусь, Катька! О-па! Попрыгаю.

Катя тоже села голой попой на освободившийся было член, так же поскакала, приняла в себя порцию спермы, влившуюся в анальную дырочку — это было приятно. До чего же хорошо было ебать девочек в анусы. Хоть они и не понимали ничего.

И все было бы хорошо, но тут пришла мать

— А что это у нас тут за разврат? Кто это тут валяется с голой пиздой, а? М-да, дела! Типичный возрожденческий оргазм отца и маленькой дочери!

Она нисколько не ревновала; напротив, все это ей нравилось. Да, нравы тогда были не в пример сегодняшним. Хоть и не такие, как при Диогене, коий позволял себе прилюдно мастурбировать да поябывать мальчиков и девочек при случае.

Мать набросилась на стыдливо закрывшую гениталии девчонку.

— М-м… мясо… Ну-ка, раздвинь ножки…. Нравится ебаться, да? — пятилетняя девчонка хихикала. Женщина стала раздражать клиторок маленькой девочки.

Задрав ноги, малышка наблюдала за тем, как мать очень осторожно, послюнив палец, как перед очень интимным сношением, неторопливо вводит детке в анус палец. Затем начинает его водить туда-сюда. Девчонка визжала от удовольствия. Она лежала на попе, закинув ноги за уши, как негритянка в порнухе. И вот оно, самое главное. Перст был смазан детским кремом. А зачем вообще детский крем? Ясно, зачем.

— Вы, я вижу, даром времени не теряли? — спросила мать.

— Мама, ну когда же? Когда ты введешь поглубже? Видишь, Танька течет?

Верно. Девочка сучила ножками. Мамин палец сношал попку та-ак приятно!.. Малышка, бестыдно раздвинув ножки, принимала мамин инструмент. Катя, послюнив указательный палец, стала мастурбировать сестренкин клитор. Это было невыразимо приятно, и никто из них не понимал, кто же получает большее удовольствие. Катюху это настолько возбудило, что она кончила, не дотрагиваясь до клитора, лишь сильно сжимая ноги. «А Танька так еще не умеет, — подумала она». И была права. Хотя, судя по статистике, малолетки именно таким вариантом похабени и занимаются. Они просто еще не открыли себе радость лизания, не говоря уж о сексуальной ебле.

Катюшка совсем притихла и стала наблюдать за тем, как мать трогает, да что там трогает, совокупляется несколько противоестественным образом с ее малолетней сестренкой. А кстати, поймала Катя себя на несколько странном наблюдении, ведь любоваться ныряющим и выныривающим изящным пальчиком маменьки из тугой дырочки ануса Таньки ничуть не менее приятно, чем ощущать подобное в собственной жопке. Девушка не стала беспокоить мать (а ведь ее вторая рука была свободна), а сама, лежа на спине, раздвинула ягодицы и, слегка приподняв стройные ноги, стала пощекотывать кончиком пальца псевдолунный кратер своей анальной дырочки. Это оказалось на редкость приятно — совсем не так, когда она делала это одна.

Катя вошла во вкус мастурбации. Теперь она неоднократно, покряхтывая для вида, сношала свое естество перед папенькой да и перед маменькой тоже. Родителям нравилось наблюдать за тем, как их чадо вводит в себя разнообразные длинные овощи вроде морковок и огурцов, притворно охает, закатывая глаза вверх и при этом спускает. Младшая сестра, беря пример, тоже не отстает. Не только попка, но и писька ее раздрочена в полной мере — туда влезает как и огурец, и морковка, и папочкин хуй. Папочка, впрочем, предпочитает почивать, лишь искоса поглядывая на мастурбационные игрища дочерей — его это радует, да отдавал ведь он изредка должное и жене.

IV

Татьянку выебали родители; отцу, однако, показалось этого мало. Он вот что сделал, приколист: напряг свою толстую колбасу и вник в лоно младшей дочери. Маленькая писька была тесна. Член с трудом проникал в крошечное влагалище. Девчонушка, растопырив попочку, с удовольствием принимала пенис. Сей инструмент ходил туда и сюда, словно твой поршень, и не оставлял ничего на раздумья.

Папа спустил в крошечное отверстие. А ей было мало! Доченька, расставив ноженьки свои голенькие, ничуть не стесняясь семейства, принялась теребить свой крохотный клиторок. У папашки вновь стал вставать. Ведь это было такое зрелище — пятилетний ребенок, трогающий детский безволосый клиторочек! Татьянка все дрочила и дрочила. Папа надумал дочурушке отлизать. Он прикоснулся кончиком языка к игрушечному бугорку и начал работать. Татьяна взвизгнула сначала, затем снова отдалась папаше, на этот раз раздвинув писенку. Получилось неплохо.

Катя вся истекла, глядя на это похабное зрелище. Да и мать была хороша, бесстыдная. Полное порево!

Неутомимый член все никак не мог найти покоя. Перевернув младшую дочь на животик, папа расставил девочкины ягодички да и засадил член в попку ребеночка. Это было приятно. И не только ему. Татьянка посжимала сфинктер, и к удовольствию папы, позволила ему излиться с редкостным удовольствием. Было так приятно спускать в анус малолетней дочери! Попке совсем не было больно. Расширяясь по жизни, она была готова ко всему развратному.

— Знаю, папа, что вы хотите, — Катеринка облизнула губки и подмигнула Тане. Татьянка подмигнула в ответ. — Папочка, вы ведь фетишист, я поняла… Вам нравятся наши ножки, голенькие?.. Хотите, мы наденем платья, но без трусиков и подрочим, глядя на ваш пенис?

Отец кивнул. Катя оделась в красное с желтым, Татьянка напялила синеву — на удивление короткую для тех времен; сидя перед отцом, нисколько не стесняясь, малолетняя девочка, расставив ножонки, предавалась автономному разврату. Катюша не отставала. Вид матурбирующих дочерей возбудил и мать семейства; она, ничтоже сумняшеся, также стала сношать свое естество. Втроем крикнули «Ох!» Пальчики замерли. Отец, тяжело дыша, понаярил шкурку и, изловчишись, плюнул семенем прямо на голую писюшку младшей дочери.

— О, папа — волейболист! — Катя от восторга захлопала в ладоши.

Отец, будучи развратником, учудил следующее. Ноженьки дочери, естественно, были обнажены. Папочка взял в рот большой палец правой ноги Татьянки и стал с наслаждением его посасывать. Ножку дочери так хорошо целовать, ласкать, да и водить голой ступней ребенка по своему пенису. Это кайф. Который дано понять не всем.

— Папаня, — визжала дочка, — мне так здорово!

Она вытягивала стройные голые ножки, проводила мужчине ими по лицу, трогала босыми пальчиками его губы, нос, веки, пыталась пригладить волосы. Папа то и дело ловил нежные пальцы голых ножек младшей дочери, посасывал их, лизал, что было странно; не имея никакого опыта вообще, девочка исполняла самые сокровенно-похотливые и причудливые мыслишки: погладив голыми ножками лицо папани, вновь уселась на его рот. О, эта милая девчачья писька! Безволосые губки пятилетней дочурки! Нежные голые губки! Миниатюрный девчоночий клитор, так и просящий быть расцелованным и облизанным! Крошечное растопыренное отверстие нежной детской писюрки, вкусное и влажное, что варенье с пирога без корки.

Девочка, суча ножками, стала спускать. Глубоко влезши языком во влагалище малолетки, папа с удивлением обнаружил, что там просторнее, нежели он ожидал. Чу! Что это? Член, валяющийся до сих пор без дела, (папаня уже успел вылить малофью в ротовое отверстие благоверной) оказался включенным в работу. Катя, вдохновленная примером матери, решила пососать. Надо заметить, удалось ей сие неплохо. Так все они и занимались грязным развратом.

Дочь сосала умело. Откуда только умение взялось? Природные способности, не иначе. Мужчина кончил девочке в рот.

Тут и Татьянка засопела, ерзая пизденкой на рту. Ох, ну и какой же кайф ебать этих маленьких девочек! Ебать всех. Дочурок. Просто девочек. И даже не просто ебать, а лизать. Вылизывать вульвочки. Работать языком.

— А не подкрепиться ли нам? — бросила клич Катюха внезапно. И Таня, и мать дружно закивали.

Девушка вспорхнула и мигом появилась с подносом, уставленным нарезанной ветчиной, сыром и овощами той или иной степени консервации. Татьянка сразу схватила маринованный огурчик и быстренько вставила его себе в сексуальную дырочку.

— У меня пенис! — гордо сказала она. — Ну-ка, папа, откуси! Да похрумкай!

Маленький огурчик оказался у лица человека. Не долго думая, он куснул и в натуре захрустел.

— Браво! — жене это понравилось. — Ну-ка, дай и мне приобщиться.

С этими словами она, изящно спрыгнув с постели и встав на колени, изящно полизала огрызок овоща, торчащий из дырки дочери, помотала головой, лизнула его, вытянув тонкий длинный язычок, и предложила сделать то же самое Катьке. Однако у нее созрел иной план. Вставив в письку младшей сестры огурчик чуть побольше, Катя притянула Танюшку к себе и стала водить кончиком овоща по губкам, а затем и по клитору. Татьяне понравилось это…

V

— Папа, а что если нам поиграть в похабную игру?

Дочка с голою пиздою, ночнушка задрана почти до бедер, клитор влажно поблескивает. Как хорошо его сосать! Чресла расставлены и ждут очередной похабщины.

— В какую же, доченька? — отец напрягся в предвкушении очередного полузапретного действа.

— А вот в такую. Давайте, папенька, предположим, что я выхожу замуж. А ебете меня вы.

— Как же жених?

— Да он отдохнет. Мало что ли выпивки?

— Но, дочь, ебать-то тебя в принципе должен он, не так ли?

— Так-то оно так, папенька, ну да не хочу я с ним ебаться. Хочу… — дочь мечтательно закатила глаза. — Хочу мастурбировать, саму себя удовлетворять, вот! — она мечтательно закусила губу.

— Что ж, попробуй! — отец был настроен благодушно.

Дочь стала наяривать клитор. Папа любовался.

— Папенька… ах… хотела переодеться в белое свадебное платье… но вы… меня ебете! Я чувствую это!

Папа внимал монологу.

Дочь расставила ножки пошире. До сих пор она будто стеснялась, как девственница, хотя уже с некоторых пор не была девушкой и, хотя стыд боролся с похотью, похоть медленно, но верно побеждала стыд. Между ног было невообразимо приятно.

— Папа… Я представляю себя как на той картине… Помните, как на ней изображены мужики, решающие свои сложные вопросы, а одна девушка… папа, я опять кончила… девушка как-то пытается им по-хорошему угодить, а ведь в письке так и зудит…

Катерина вскочила и мигом унеслась в свою комнату. Вернулась. Очень быстро, как показалось отцу. На ней было совсем прозрачное белое платье невесты, на голове фата. Трусиков она, конечно, не надела. Мохнатушка была готова ко всему.

— А поцелуйте меня туда, отче. — Девица выставила лобочек перед губами мужчины. Вот ведь инцест!

Развратная писька ждала поцелуя.

— Бедрышки-то раздвинь, — надумал папаня.

Ножки девушки послушно разошлись. Курок ждал языка.

— Ну же, папа, ну… — не совсем совершеннолетняя деваха, подобрав подол, подобралась к отцу, елозя ножонками, и села на его рот. Растопырив руками губки, она стала двигать клиторком по губам отца. Этого было, однако, мало. Катеринка, предчувствуя наступление очередного оргазма, соскочила со рта и уселась на папину коленку.

— О-о… — девочка совершала некие движения, — как, папаня, посмотреть на то, чтобы купить картошки? Ах, папочка, я так развратна, что и представить сложно. Сейчас… да, сейчас, да… ой….

Член могуче стоял. Катюшка, не в силах больше сдерживаться, снова взяла головку отцовского члена в свой нежный девичий ротик. Погоняла его между десен, пощекотала язычком нежную кожицу залупки пениса отца. Тут же рот прелестной мастурбантки заполнился семенем глубоко и безвозратно. Да, папаня выстрелил — он был не в силах больше сдерживаться. Все, что ему было нужно — это брызнуть в прекрасное оральное отверстие дочери.

VI

— А я знаю, чего вы хочете, мой папенка. — Катька покачивала голенькой ножкой, это смахивало на физкультуру. Другой обнаженной ногой она гладила пенис отца, отчего тот воспрял. — Как вам понравится идея позвать сюда всех дворовых и полюбоваться на них?

— М-м… Ну да, конечно, — пробормотал отец.

Уже практически во сне он видел, как Агостина, Лукреция и Аличе, задрав пышные юбки, не стесняясь обнаженных клиторков, стали их ласкать. Катеринка позволяла лизать свое естество всем. Это было только сновидение! Наутро, спросив дочь, где же, они, девицы, были, отец получил в ответ лишь запечатанное письмо, в котором девушки говорили, что им было очень приятно заниматься мастурбацией, но обстоятельства таковы, что они вынуждены покинуть хозяина. «Что это такое?» — недоумевал Луиджи, то приближая, то отдаляя бумагу от своих близоруких глаз, надевая очки и снимая их снова. Босая Катенькина ножка пошуршала письмом — пальчики явно хотели быть обспермлены, ей явно нравились гадкоизвращенческие наклонности развратного отца.

Впрочем, кто был развратен на самом деле-то, а?

— Подожди, дочь… Да подожди!

Он пытался, будучи грамотным, въехать в письмо. Послание было групповым — три подписи. «Спасибо вам, господин Батирстоне, — он сглотнул, — за доставленное удовольствие…(дальше буквы расплылись). — Мы…» (дальше буквы опять расплывались.) Какой-то странный запах шел от бумаги! Понюхав ее, престарелый развратник убедился в том, что это были не девичьи духи, за которые ему приходилось неоднократно платить, а развратный аромат девичьих дыренок, о, этот аромат! — да, они терли бумагу письма между своих ножек, прежде чем оставить текст и залить его сургучом. Вот прикол, они что, решили, что он действительно фетишист?

А не фетишист ли я? — задумался он ненароком. Катеринкина ножка сама собой погладила его по небритой щеке и заползла нежными босыми пальчиками в рот. Он полизал пяточку дочери, пососал пальчики да и надумал, что неплохо бы снова спустить.

— Папанька, а тебе правда нравятся мои ноги? — Катя, выпростав их из-под одеяла, вытянула их и пошевелила пальчиками.

Красивые пальцы ног без следов какого-либо педикюра. Что ж, оно самое. Возрождение.

— Подожди! Дай дочитать письмо.

— Папа…

— Да подожди же!

«Нам было очень приятно с вами. Теперь, оставшись втроем, мы сохранили в душах ваш образ. Нет, это не образ пениса или того, о чем вы могли подумать. Это образ вашей души. Прощайте, синьор Батирстоне, и дай вам бог счастливо совокупляться с вашими дочерьми».

Бр-р-р! Что?..

— Что тебе больше нравится, папка, моя писька или попка? — Дочка села на кровати так, что стали одновременно видны обе ее дырочки; обеих голеньких она не стеснялась, напротив, ей было хорошо и приятно показывать отцу обе.

— Та… — прошептал отец.

— Эта?.. Или эта?… — ласковые пальчики девушки легко провели по промежности и раскрыли попу. — Ну раз ты не можешь определиться, придется мне это делать самой! — Девица нахмурилась. — Эти губки… так уж надоело ласкать их перед тобой, прости уж… Я перед тобой, развратником милым, дрочила, но чтоб так… Никогда… Потрогаю анус, — решительно сказала она.

И, широко расставив ноги и послюнив палец, стала ласкать дырочку. Она была готова. Папаня, приподнявшись, отвел руки девочки от девичьей попки и нацелил пенис в дочкино анальное отверстие. Ввел. «Ох! — дошло до Катьки. — Папаня меня опять-таки ебет!»

Тугой девчоночий анус ласкал член. Закончив, Луиджи не торопился его вынимать. Дочь дергалась на постели, обспермленная в анус и находящаяся в пароксизме оргазма. Наконец попка сомкнулась и пенис сам собой выскочил из маленького розового аккуратного отверстия.

— Так хорошо с тобой, доченька, — сказал Луиджи. — Невероятно хорошо.

Катя думала о том, как же странно, что у нее такое замечательное имя. А как с папулькой было замечательно ебаться!