Возрождение Бога-Дракона

12

Никто не знает, откуда взялся Паук и почему он поселился именно в Праге. Вряд ли его привлекла эстетическая сторона старого города; я лично склоняюсь к мысли о том, что Прагу он выбрал случайно, наобум, а может быть — и не выбирал вовсе, а просто взял первое, что подвернулось под руку. Неизвестно, откуда именно он взялся, но нет сомнений, что происходил Паук не из человеческой плоскости мира, а выполз откуда-то из глубины, из тех Трещин в ткани реальности, которые могли увести очень далеко… куда дальше, чем я или герр Рихтер когда-либо заходили. Паук был чужд нашему миру, но, несомненно, у нас ему понравилось, и он, появившись, стал обустраивать себе гнездо, в которое довольно быстро превратил всю Прагу. Почему я называю его «Пауком», несмотря на многочисленное потомство, которое породило это существо? Может быть, правильнее было бы говорить «Паучиха»? Не знаю. Привык. Мы изначально говорили о нем как о «Пауке», и это прижилось.

Неизвестно, сколько времени он обустраивался в Праге, прежде чем его заметили. Герр Рихтер полагает, что Паук вел захват города в течении нескольких лет, но лишь в самые последние месяцы все стало слишком очевидно — настолько, что уже невозможно было не замечать происходящего. В городе пропадали люди, полиция и чиновники вели себя странно, уютная старая Прага превратилась в лабиринт, из которого становилось не так-то просто выбраться. Из некоторых людей, попавших в паутину, Паук выжимал жизненные соки, употребляя, таким образом, своих пленников в пищу. Других использовал как живые контейнеры для своих паучат. Третьих — и это были преимущественно полицейские и чиновники — оставлял почти нетронутыми, ограничиваясь лишь самим фактом связанности души и сердца пленника с раскинутой над городом паутиной. Человек становился слугой Паука, но идеальных рабов было мало, поскольку Паук не имел ни времени, ни желания полноценно следить за всеми: его «подданные» функционировали в полуавтоматическом режиме, выполняя некие общие задачи, поставленные хозяином, но ведя себя при этом зачастую совершенно абсурдно. Паук не был человеком и логика, по которой он организовывал свою систему контроля, не была похожа на человеческую. Из смешения этой новой, привнесенной в людей нечеловеческой логики и старых схем поведения получался безумный винегрет, в некоторых случаях сдобренный еще и третьей составляющей — настойчивого желания человека выйти из навязываемого ему нового образа поведения. Некоторым это удавалось, они сбегали из Праги и тихо сидели по углам Восточно-Европейской Конфедерации, зная, что стоит им открыто заявить о пережитом — как обязательно найдется доброжелатель, который вызовет карету скорой помощи. Считанные единицы заявляли, и их действительно отправляли на лечение, но этих единиц становилось все больше, и в итоге это стало еще одним фактором, привлекшим внимание к Праге ВЕСБ, а затем и внимание самого герра Рихтера.

Рихтер посетил город лично, ужаснулся тому, что увидел и что, кроме него, не видел больше никто, срочно отбыл назад, потянул за все ниточки, которые мог — и вот уже через пару суток город закрыли, а к его границам стали подходить войска. Паук не стал дожидаться, пока переловят всех его агентов и сожгут все кладовые, и нанес удар первым. Рихтер решал стратегические задачи, и в этом смысле действовал совершенно последовательно, однако, его «инструменты» — войска, которые он направил на блокировку города — сами оказались в опасности. Они не видели ни Паука, ни его паутины, ни детенышей — а последних у этой твари было очень много. Рихтер даже не подозревал, сколько их — до тех пор, пока не началось прямое столкновение. Самое неприятное состояло в том, что невидимый и бесплотный паучок мог залезть в человека и перехватить управление над его телом. В итоге солдаты, которые были отправлены на штурм города, начали стрелять друг в друга. К счастью, Паук не мог захватить сразу всех и не мог забрасывать паучков слишком далеко от своей паутины — отдаляясь от его гнезда, паучки становились вялыми и неконтролируемыми — но он захватил достаточно военных для того, чтобы на первое время полностью себя обезопасить. А сам продолжал обустраивать гнездо и расширять свою призрачную паутину.

Следовало выжечь гнездо прежде, чем зараза расползется по другим городам. Применение термоядерного оружия решило бы проблему, но привело бы к появлению множества жертв. Будущее Восточно-Европейской Конфедерации, по неизвестным причинам бомбящей саму себя (ведь практически никто, кроме герра Рихтера и нескольких его учеников, так бы и не узнал, что произошло в Праге и почему необходимо было уничтожить этот город), представлялось весьма смутным. Прежде чем сбрасывать бомбу, герр Рихтер предпринял еще одну попытку решить конфликт малой кровью. С новыми военными отрядами в Прагу были отправлены все его старшие ученики. Некоторые, совсем немногие, уже успели закончить школу. Плюс весь выпускной класс.

Молодые психокинетики должны были находиться вместе с войсками и обнаруживать бесплотных паучков и прочую астральную мерзость, которую могло выставить против военных захватившее город чудище. С этой задачей они справлялись более-менее неплохо. Паук явно не ждал такого поворота дел. Войска вошли в город. Огнеметы, как выяснилось, прекрасно сжигали призрачную паутину, а психокинетики указывали военным, куда направлять огонь. Жителей города освобождали и эвакуировали, войска медленно подвигались к центру, но пока значительная часть старого города все еще находилась под контролем Паука. Там паутина была особенно густа, а эвакуируемые горожане существенно затрудняли продвижение войск. Вдобавок, взятые Пауком под контроль солдаты и полицейские периодически устраивали вылазки. Любой не освобожденный горожанин — женщина, старик, ребенок — так же мог оказаться угрозой: убийцей, шпионом или террористом-смертником, послушно выполняющим приказы хозяина. Психокинетиков не хватало. Герр Рихтер привлек к делу часть учителей ШАД и еще нескольких учеников из предвыпускного класса. Среди них был и я.

Мы прибыли в город на военном вертолете. Меня поразили эвакуационные лагеря, забитые людьми так, что казалось — мы попали в какой-то человеческий муравейник. С Густавом я познакомился в тот же день, на инструктаже. Помимо военных, в Прагу были направлены отряды полиции из всей Восточной Европы. У них было множество задач — от организации эвакуации жителей до контроля за освобожденными кварталами города.

Густав терпеть не мог психокинетиков. Подростки в центре военной операции раздражали его еще больше. Он считал, что если уж мы тут, то по крайней мере должны вести себя паиньками и беспрекословно выполнять приказы командования. Собственно говоря, все думали примерно также, в том числе и шадовцы. Все, кроме меня.

Когда герр Рихтер, распределяя задачи, поручил мне следить за безопасностью одного из военных отрядов, находившихся на максимальном удалении от центра, я улыбнулся и покачал головой.

— Я пойду в центр. Хочу посмотреть на Паука.

Герр Рихтер настаивал, но меня его аргументы не убедили. В какой-то момент в наш спор влез не любящий психокинетиков Густав. Захотел поставить мальчишку на место. Пришлось показать ему кусочек настоящего мира. Густав впал в прострацию и закапал слюной изо рта. Его привычный мир развалился, а воля и разум, освобожденные от цепей причин и условий, стали подобны человеку, лишенному кожи и брошенному на необитаемый остров.

Герр Рихтер потребовал, чтобы я прекратил. Я пожал плечами и отвернулся.

— Я уже жалею, что позвал тебя, — сквозь зубы процедил мой наставник, наблюдая, как Густав, едва держась на ногах, обессилено опускается, почти падает на сиденье. — Делай что хочешь, только не мешай нам.

Я повернулся и вышел из штаба. Я не умею и не хочу работать в команде. Мне нет дела до успеха военной операции и количества жертв. Меня не заботит будущее Восточно-Европейской Конфедерации и даже собственное будущее волнует мало. Люди постоянно жертвуют настоящим ради будущего. Я не делаю этого никогда, и в этом смысле дикие звери мне ближе, чем прямоходящие хомо сапиенсы. Меня не беспокоят комфорт и неудобства, которые можно получить когда-нибудь потом, мне интересен только настоящий момент. Только то, что можно получить здесь и сейчас. Это нерационально? Согласен. Попахивает идиотизмом? Может быть. Но я ощущаю внутреннюю гармонию, живя так.

Я гулял по городу двое суток. Убил несколько крупных тварей и едва не погиб в ходе столкновения с группой военных: управляемые маленькими паучками, они не заботились о собственной безопасности, и просто взорвали пару гранат, как только мы сблизились — даже не потрудившись метнуть эти гранаты в мою сторону. Обычно я способен управлять такими вещами: чем больше разрушительных сил оказывается выпущено на волю рядом со мной, тем вольготнее я себя чувствую, душу и тело наполняет неземной восторг… но в тот раз все произошло слишком быстро, я не успел настроиться. Спасла интуиция: мир сделался неправильным, пространство закричало от боли, почти силой заставляя мое тело выгнуться немыслимым образом, занимая положение, при котором меня не заденут осколки…

Больше ничего интересного в эти дни не случилось. Я смутно ощущал присутствие Паука и в конце концов приблизительно вычислил его местоположение, однако прежде, чем мне удалось довести свое дело до конца, Паук нанес контрудар. Меня он тогда либо еще не почувствовал, либо не воспринимал как серьезную угрозу — я был далеко не единственным психокинетиком, сканировавшим Прагу на предмет местонахождения хозяина всей местной нечисти. Мои сокурсники действовали небольшими группами; были места, где они собирались на инструктаж, обедали и спали — по всем этим точкам ранним утром по приказу Паука был нанесен удар. До сих пор он посылал в бой мелких паучат, способных залезть спящему человеку в рот или в ухо и взять его под контроль — этих невидимых тварюшек у него было много, но для психокинетика, способного их видеть, они не представляли большой угрозы: шадовцы чувствовали их и успешно уничтожали. Кроме мелочи, видели тварей покрупнее, но всем казалось, что таких существ в распоряжении хозяина Праги совсем немного. Это была ошибка. Паук бросил на штабы и места дислокации психокинетиков всех подконтрольных людей, которые у него были, и в это же время из канализационных люков начали выплывать крупные твари, похожие на призрачных спрутов. Пули им были неопасны, как и большинство шадовцев, угрозу несли только огнеметы, но этих тварей было много, а наши солдаты — отвлечены боем с солдатами Паука. Когда в лагерях начался полных хаос и ад, выяснилось, что Паук модернизировал своих самых маленьких отродий — они стали агрессивнее и сильнее, и могли захватывать сознание даже бодрствующего человека, если им только удавалось заползти ему в рот или в ухо. Мелкие твари воспользовались хаосом и захватили множество солдат; шадовцы гибли один за другим; спруты ударили в спину солдатам, оборонявшимся от атак законтроленных людей… В общем, Восточно-Европейская Конфедерация проиграла это сражение.

Я подошел к основному лагерю, когда там шла суматошная эвакуация. Спруты не добрались сюда только потому, что Паук остро нуждался в новом биологическом материале, и вот они тащили ему из второстепенных, только что разгромленных лагерей, новых пленников; но было ясно, что это лишь затишье перед бурей. Потребовалось время, чтобы пробиться через толпу людей и отыскать герра Рихтера. Я поймал его у вертолета. Он очень спешил, но ему пришлось обратить на меня внимание.

— Дил! — Заорал Клайв, высовываясь наружу из пассажирского отсека вертолета и пытаясь перекричать шум разгоняющегося винта. — Давай к нам! Тут есть место!

Я покачал головой. Позже я узнал, что спаслись из этого ада только самые младшие шадовцы, которых Рихтер предпочел держать при себе, в основном лагере: Клайв, Бьянка и Марта Леонардес. Ребята постарше и те, кто уже закончил школу, находились в неосновных лагерях, обеспечивая безопасность штабов более низкого ранга — все они погибли.

— Сколько у меня времени?! — Спросил я у своего наставника. Приходилось орать, чтобы быть услышанным.

— Какое время?! — Проорал он в ответ. — Ноль!!! Вы улетаете сейчас!!!

Его лицо казалось маской отчаянья и боли. Тысячи погибли за последний час и сотни продолжали умирать — но он жалел не о них, а о дюжине потерянных учеников. Он слишком многое вложил в нас, и хотя мне и чужда столь сильная привязанность к кому бы то ни было (за единственным необъяснимым исключением), все же отчаянье наставника тронуло даже меня.

— Я не полечу. Сколько у меня времени до того, как ты сбросишь бомбу?

Он несколько секунд смотрел на меня обезумевшими глазами, заставляя сомневаться в том, понял ли он мой вопрос.

— Четыре часа, — наконец выдавил он. Я кивнул. Этого времени должно было хватить, чтобы завершить поиск. Рихтер переключился на своих людей, а я двинулся к выходу из лагеря. Но прежде, чем я его успел покинуть, спруты и один из подконтрольных Пауку отрядов добрались сюда и начали атаку. Вспышки пламени, стрельба, взрывы, отчаянные команды и крики ужаса, рев бронетехники и завывания воздуха, сминаемого бесплотными телами призрачных охотников…

Я подумал, что, отправляясь в логово Паука, где таких тварей будет еще больше, неплохо бы захватить с собой огнемет, но тащить эту дуру на себе у меня не было ни малейшего желания. Поэтому я поискал взглядом ближайшего огнеметчика, а найдя — полностью поработил его волю. Не было времени объяснять ему, почему нужно слушаться моих приказов и почему не нужно бояться смерти, следуя за мной и выполняя то, что я говорю. Кроме того, раб, являющийся продолжением моей собственной воли, был защищен от мелких паучков, а независимый от меня человек — нет. В общем, мне нужен был раб, и я его получил.

Встав рядом, я приказал ему выпустить струю огня. Огонь, который я могу создать собственными силами, слаб и почти безвреден, но если рядом со мной горит уже зажженный огонь, я могу превратить его в настоящую бурю. Создать что-то из ничего намного сложнее, чем усилить или ослабить то, что уже существует.

Пламя пожрало нескольких спрутов и множество тварей поменьше, создав брешь в их рядах. Я двинулся в город, а мой раб с огнеметом — следом за мной. Там, где мы проходили, город начинал пылать, потому что призрачные твари то и дело пытались добраться до нас, и мне приходилось сжигать их, а огонь перекидывался на дома. Пожар полз за нами, словно огромный рыжий зверь, в сто раз более яростный и страшный, чем все демоны, которыми населил город Паук.

Паук облегчил мне финальную часть поисков — я просто пошел в ту сторону, куда призрачные спруты волокли пленных, и вскоре добрался до старой части города, где белесой паутины на домах было особенно много. В огнемете, который тащил мой спутник, закончилось топливо, и я избавил солдата от пут своей воли. Он по инерции сделал еще несколько шагов, после чего остановился и стал покачиваться из стороны в сторону. Изо рта у него при этом текла слюна, а взгляд выдавал совершеннейшего дебила. Похоже, подчиняя его, я надавил слишком сильно, и что-то непоправимо повредил в его разуме — мысль об этом мимолетно промелькнула в моей голове, а затем я оставил солдата за спиной и забыл о нем.

Местных жителей — тех, кто еще сохранил хоть какую-то свободу воли — больше волновал надвигающий на них пожар, чем моя скромная персона, а подчиненных Пауку в этом районе сейчас было мало — все свои резервы Паук бросил в атаку, уничтожая наши опорные пункты и лагеря. В общем, до логова я добрался почти беспрепятственно.

Это был комплекс зданий в центральной части города, большая часть которых была превращена в фабрики по переработке человеческого материала. Я зашел через дом, где выращивали спрутов. Перекрытия пятиэтажного дома сломаны, все оплетено паутиной, повсюду развешаны коконы с людьми, между которыми порхали многоногие твари с раздутыми животами, в которых угадывались очертания яиц. По стенам, балкам и остаткам перекрытий сновало множество термитоподобных существ — это были рабочие, выносившие использованные тела и закреплявшие свежие для того, чтобы матки могли легко и быстро добраться до рта пленника, вложить в него одно из своих яиц и перейти к следующему. Спруты залетали через дыру в крыше здания и сбрасывали рабочим пленников.

Я мог без проблем уничтожить любую тварь из тех, что видел, но их было слишком много. Я мог бы давить их тут сутками — а они все равно бы нарождались быстрее, чем я бы их уничтожал. Поэтому я не стал никого трогать и вышел обратно на улицу. Беглого взгляда хватило на то, чтобы увидеть — здесь есть то, что мне нужно. Я протянул руку к ближайшему автомобилю, припаркованному у здания, и стал сжимать пальцы. Вскоре я услышал скрежет, а затем — журчание бензина, льющегося из поврежденного бензобака. Проделав ту же операцию с еще двумя машинами, я сосредоточился и вызвал над рукой язычок пламени, который бросил затем в разлитую жидкость…

Огонь явился на зов; взревел, как злой, но верный пес; окружил меня, не вредя и взвился над улицей багряно-рыжим цветком ярости. Я опять вошел в тот дом, но на этот раз я был не один — пламя втянулось в здание следом за мной, нежно коснулось мой спины, обходя меня справа и слева и растеклось по стенам, пожирая термитов, пауков, маток, спрутов и коконы вместе с зараженными людьми. Один из коконов упал к моим ногам; человека, который находился там, не успели инфицировать — матка как раз подбиралась к его голове, когда ее поглотило вызванное мною пламя; огонь сжег большую часть паутины и человек сумел освободиться и упасть вниз. Он висел не слишком высоко, и ничего всерьез не повредил. Он кое-как встал и, прихрамывая, побежал к выходу, а я не мог не усмехнуться: это был тот самый человек, который в штрабе герра Рихтера перед началом операции пытался поставить меня на место, пытался указывать, что мне следует делать, а что нет. Я не запомнил его имени после нашей первой встречи, и еще быстрее забыл бы обстоятельства второй — но Густав не дал мне это сделать. Когда все закончилось, по его инициативе мы встретились вновь, а потом еще раз. Он ощущал себя обремененным долгом и искал возможность этот долг вернуть — или хотя бы изменить свое отношение к психокинетикам. Мне показалась забавной происходящая в нем внутренняя борьба, и это было основной причиной, заставившей меня пойти на контакт с ним, а затем — практически подружиться. Мне было любопытно, к чему он в итоге придет. На мой взгляд, Густав делал из мухи слона. Ни в убийстве людей, ни в их спасении я никогда не видел ничего такого, чему следовало бы придавать особенное значение.

Я прошел здание насквозь, и огонь полз за мной, постепенно слабея. Его сил, впрочем, еще хватило на то, чтобы сжечь четырех спрутов, карауливших второй выход из дома. Я двинулся к следующему зданию — и тогда Паук впервые заговорил.

Поначалу это была не человеческая речь, а странный беззвучный язык, который была способна слышать только душа, но не ухо. Шелест, шептание, блики огней, вкус дыма, движение теней — вот чем был этот язык поначалу, вот какие образы он будил. Не смотря на всю странность, я почти понимал эту нечеловеческую речь — Паук что-то спрашивал, чем-то угрожал, что-то предлагал. Чем ближе я подходил к логову, тем сильнее очеловечивался этот язык. В какой-то момент я понял: эта тварь видит во мне подобного себе и предлагает поделить мир пополам. «В этом мире много пищи, Хозяин Огня, — говорил Паук. — Хватит тебе и мне. Бери ту половину мира, которую пожелаешь — я возьму другую.» Предложение развеселило меня, и я не смог сдержать смеха.

«Что смешного?» — Прошептал Паук. — «Ты хочешь больше? Ты хочешь получить все?.. Пусть так. Я уйду.»

Я открыл последние двери и вошел в логово твари. Он сидел в самом центре сплетенной им паутины — прекрасный, багряно-черный, со множеством лап и шипастых щупалец, со жвалами, каждое из которых длиной превосходило мою руку.

— Ты, кажется, не понимаешь, зачем я здесь, — сказал я вслух, закрывая за собой двери. Я не был уверен, что он поймет. Но он понял.

«Зачем же?..»

— Людей убивать неинтересно, — ответил я, ловя взгляд его фасетчатых глаз, касаясь его души и ощущая, как нарастает сопротивление… бешенное сопротивление, я и не подозревал, что кто-то способен противостоять мне на волевом уровне с такой силой. — А вот тебя — интересно.