Возвращение

Глава 6 Дура-Европос. Парфяне и иудеи

И вновь Силонос оказался на хорошо знакомой дороге, ведущей к Дура-Европосу.

Большой отряд конников двигался на юго-восток три долгих дня и ночи. Силоноса тревожила обстановка в районе крепости. Он ожидал засады парфян, но, к счастью, они добрались до стен Дура-Европоса благополучно. Сюрприз ожидал его в самой крепости.

Филон, оставшийся командовать гарнизоном, был удивлен, увидев на Силоносе доспехи командующего армией, но тут же озабоченно сообщил о большой военной части парфян, засевшей в ущелье Ара.

— Я выставил против них отряды лучников и копейщиков, однако парфяне, заняв оборонительные позиции, не проявляют никакой активности. Я тоже не начал боевых действий, ожидая твоего возвращения. Они там приросли к камням что ли? — добавил он с некоторой тревогой.

Выслушав доклад Филона, Силонос тут же направился с отрядом к ущелью Ара. Уже издали он увидел три ряда сомкнутых щитов, образовавших плотную стену. Вдоль всей стены были видны десятки поднятых кверху, наконечников копий.

— Парфяне выжидали, — решил Силонос, — иначе копья были бы направлены в мою сторону.

За стеною щитов развивался зеленый флаг с изображением Геракла с мечом в руке, что свидетельствовало о присутствии в отряде представителя царской семьи.

Силонос подал знак, и его конный отряд остановился. В это самое время навстречу Силоносу из-за расступившейся стены щитов выехала небольшая группа вражеских конников. Они остановились в полустадии от Силоноса.

Один из конников, сверкая медными латами доспехов, направился к Силоносу. Низко склонил голову, как это было принято перед командующим армией.

Силонос внимательно смотрел на родовитого парфянина. Он был убежден, что уже встречался с этим человеком, но никак не мог вспомнить, когда и где.

— Досточтимый командующий! — многозначительно вымолвил гость. — Я послан к тебе его величеством царем Парфии Митридатом 1, чтобы ты возвратил нам захваченных в плен парфянских воинов. — Он сделал длительную паузу и произнес: — К вам попали не рядовые воины, и царь шлет тебе знаки своего уважения.

Он поднял руку, и тотчас из-за стены щитов выехала колесница, запряженная тройкой породистых лошадей. На колеснице, рядом с коневодом находился кожаный мешок с завернутыми вниз краями. Мешок был до верху наполнен золотыми дарейками. Рядом с мешком лежал массивный золотой щит и богато украшенный меч.

Несколько удивленный Силонос посмотрел на Филона. Подобного развития событий никто не ожидал. И тогда Филон объяснил, что он уже сообщил парфянам о гибели их солдат.

— Я даже рассказал, — простодушно заметил начальник лучников Филон, — что парфян нанизали на обычные деревянные колья иудеи. Парфянин не поверил, потребовал встречи с тобой. Вот и ждут четвертый восход солнца, — завершил свой доклад Филон.

Силонос принял «знаки уважения», присланные Митридатом. С интересом оценил количество неожиданно поступивших денег, столь необходимых для формирования армии. Пригласил делегацию в крепость.

Филон достойно подготовился. В крепости царил образцовый порядок. Гарнизон был выстроен для встречи своего начальника и, как оказалось, командующего армией. Начищенные шлемы конников сверкали, в них отражались лучи поднимавшегося солнца. На крепостных стенах замерли лучники и боевые расчеты у катапульт.

— Я должен сообщить его величеству Митридату печальную весть, — со скорбью в голосе произнес Силонос. — Его храбрые воины пали в бою. В знак уважения к царю, верному подданному Императора Антиоха IV Эпифана, я возвращаю доспехи павших воинов.

Силонос кивнул Филону. И тот, приняв колесницу с подарками Митрадата, умчался к арсеналу крепости.

Вскоре он возвратился. Колесница была заполнена доспехами погибших. Именитый парфянский гость бегло взглянул на доспехи, и его как сдуло с лошади. Он поднял над головой пробитый дротиком Эльазара боевой плащ командира парфянского отряда.

Когда-то сверкавшие на плаще, медные пластины потускнели от грязи и запекшейся крови. И только теперь Силонос увидел, что боевой плащ и доспехи стоящего перед ним парфянина, были похожи на доспехи погибшего. Как и тот, парфянин был рослый, могучего телосложения человек, свиреп и удивительно похож лицом на погибшего.

— О горе мне! — Неожиданно раздался громовой возглас парфянина, приникшего лицом к окровавленным доспехам. — Прости меня, мой единоутробный брат! — и тотчас же стенания пронеслись над всем парфянским отрядом, — г-о-о-о-р-е-е нам!

— Главнокомандующий! — обратился парфянин к Силоносу. — Кто его убил?! Выдай его мне, и ты получишь взамен два, нет, три мешка с золотом! Убийца царского сына должен быть убит царским сыном! — и он вырвал из ножен кривой тяжелый меч.

— Где он?!

— Его нет, — спокойно ответил Силонос, — он отслужил договорный период и отбыл домой, в Иудею. Этот воин сражался честно лицом к лицу. Твой брат не был убит. Он погиб в тяжелой схватке, как настоящий воин.

— Опять иудей! — взорвался гость. — Да обрушатся на него все проклятия безлунной ночи! Да будет он и весь его род испепелен огнем солнца, а пепел рассеян по пустыне!..

- +Мы еще вернемся! — угрожающе закончил он и, легко вскочив на колесницу, заполненную боевыми доспехами погибших парфян, помчался к вновь расступившейся стене щитов.

Вскоре парфянское войско с проклятиями и плачем, поднимая тучи пыли, исчезло среди холмов, примыкавших к ущелью Ара.

Силонос долгим взглядом проводил удалявшихся парфян. Он знал, что их угрозы были реальны.

Селевкидская империя шла к упадку. И в этом, как ни странно, убедил его сам Лисий, отвергнувший разработанный Силоносом план разгрома Митридата. Последний шанс отстоять будущее был упущен. Звезда Парфии неудержимо поднималась к зениту.

Учитывая все это, и стремясь избежать столкновения с более мощным отрядом противника, Силонос решил вывести гарнизон в Александрию в самое короткое время.

Он мысленно прикидывал, кого из офицеров он может назначить начальниками сотен и тысяч. Командовать гарнизоном, превращенным им в армейскую фалангу, он поручит Филону. Тот был вполне к этому готов.

Вновь назначенный командир фаланги не стал медлить. Он рьяно принялся за дело. В нем проснулся незаурядный талант организатора. Исчезла медлительность и скрытая неуверенность. Он действовал быстро и энергично.

Силонос с удовольствием отметил, что Филон, собрав вновь назначенных начальников сотен, не только дал указание, как и когда подготовиться к перебазированию, но тут же, на случай неожиданной вылазки парфян, отправил в засаду две сотни лучников и тяжелых копейщиков, вооруженных длинными копьями и квадратными щитами.

— Пожалуй, я принял бы такое же решение, — одобрил он действия Филона.

Затем новый командир фаланги приступил к подготовке тяжелого оборудования к перевозки и, в первую очередь, катапульт.

Для ускорения движения по нелегким дорогам Месопотамии предстояло разобрать на части громоздкие орудия и сразу погрузить их на лошадей, мулов и имевшиеся двуколки. Однако вся эта работа должна была быть осуществлена так, чтобы, в случае надобности, можно было бы тут же привести катапульты в боевое состояние.

Но как всё это осуществить без военных инженеров? — растерялся Филон. Он не был специалистом в инженерной сфере. В крепости когда-то было несколько инженеров, их отозвали в Антиохию. Возникавшие инженерные проблемы решал Силонос. Ему позволяли инженерные знания, приобретенные в Афинской военной Академии.

— Не просить же и сейчас помощи у командующего армией, — обескуражено думал Филон. Его практичный ум лихорадочно искал выход из создавшейся ситуации.

Он припоминал все фортификационные работы, проводившиеся в крепости, а также тех, кто ими руководил. При этом в его памяти вырисовалась созданная иудеями остроумная ловушка, в которую попали парфянские лазутчики.

Установленные на крыше синагоги колья из прочного оливкового дерева были размещены и скреплены каким-то необычным способом. То было правильное инженерное решение.

И, уцепившись за эту спасительную мысль, он тут же вызвал к себе старейшину иудейской общины.

Пришел рав Нафтали. Филон без обиняков объяснил ему суть возникшей проблемы. Нафтали молчал. На его лице не было ни удивления, ни протеста, хотя просьба Филона была явно из иной сферы, нежели та в которой Нафтали был занят с утра и до вечера. Но раз его попросили, значит, кому-то нужна его помощь. И он решил обратиться к тем разделам Книги Книг, где говорилось о военном деле.

Нафтали знал, что там он не найдет прямого ответа как лучше разобрать и собрать тяжелые орудия, но там было многое другое, очень важное для необходимого ответа на просьбу греческого офицера.

Нафтали попросил показать катапульты и средства их перевозки, которыми располагал греческий начальник. Внимательно осмотрел, ощупал. Что-то подобное он уж видел в своей далекой молодости. Затем посмотрел на Филона и также спокойно сказал.

— Мы вам поможем. — И ушел.

Филон колебался. Не сбежал ли старик? Что-то уж очень быстро он согласился помочь, даже не оговорил сумму, положенную за эту помощь. Однако когда солнце начало подниматься к зениту, рав Нафтали возвратился. Филон, позабыв о солидности и своей новой должности, радостно бросился ему навстречу. Старик привёл с собой караван тяжело нагруженных мулов и ослов.

Вместе с Нафтали прибыло человек пятнадцать юношей. Они быстро разгрузили животных, сложив в одном месте гору хорошо выделанных шкур и несколько охапок кожаных ремней. Каждый ремень был шириной в три дактиля.

" Из таких раменей были сделаны кресла, когда-то подаренные офицерам", — вспомнил Филон. Меж тем иудеи вместе с солдатами, обслуживавшими катапульты, принялись разбирать грозные орудия.

Сняв с опорных рам колеса, они отделили метательные рычаги и толстые холщовые ковши. Затем разобрали опорные рамы и принялись погружать их на спины верблюдов, лошадей и ослов, находившихся во множестве в конюшнях гарнизона.

В то же время наиболее тяжелые элементы катапульт погрузили на спаренные двуколки колесниц. Все это было завернуто в шкуры и надежно перевязано ремнями. Такая упаковка не натирала спин животных и способствовала дальнему переходу. Эта часть работ была завершена далеко за полночь при свете больших смоляных факелов. Еще день, другой и можно двигаться в путь.

Филон был доволен. Старый мудрый иудей не подвел.

"Но чем он, Филон, сможет ему заплатить? Казна крепости пуста. Офицеры и те уже тридцать восходов солнца не получали положенных им денег".Эта мысль, непрерывно сверлившая мозг Филона, не давала ему покоя. Необходимо что-то срочно предпринять, и Филон решил устроить прощальный пир.

Он велел забить десять коров и с радостью сообщил, что уважаемый рав Нафтали и все его люди приглашены на этот пир. Однако, вместо благодарности он увидел на лице старика смущенную улыбку, за которой последовал отрицательный ответ. Нафтали сказал, что его люди не смогут участвовать в этом пире.

— Нам не разрешено есть мясо животных, забитых не по законам кашрута. — неожиданно твердо произнес Нафтали.

— Что?!.. — не понял Филон.

— Если животные забиты не так, как того требует иудейская вера и сложившиеся традиции, — раздался голос подошедшего Силоноса, — они не будут есть этого мяса.

Солдаты встали, тепло приветствуя командующего армией.

Через два захода солнца гарнизон крепости был готов к дальнему переходу. И только теперь Филон, со свойственной ему непосредственностью, рассказал Силоносу о неоплаченном денежном долге.

Ничего не ответив, Силонос в сопровождении верного коневода Никоса направился к иудейскому кварталу. Однако, не доехав примерно полтора-два стадия, спешился, бросил Никосу поводья и велел ждать.

Он неторопливо шел по знакомым улочкам иудейского квартала. Обычно полные торопившихся и озабоченных людей, сегодня они были пусты. Жизнь затаилась в темных, вырубленных в скалах жилищах, за глинобитными стенами убогих домишек, и лишь из распахнутых дверей синагоги доносилось протяжное пение. Иудеи обращались за помощью к своему невидимому Властелину.

Силонос остановился и замер. За напряженной деятельностью последних недель, начиная от разработки стратегического плана разгрома Митридата, царя Парфии, и до последовавших за этим судьбоносных для него событий, он забыл об этих людях, искренне служивших ему и брошенных им в столь тревожное время.

Они не были эллинами, у них была своя вера, своя культура, с которой он успел близко познакомиться. Эти люди всегда относились к нему с должным уважением. В глубине души, и он не боялся в этом себе признаться, они не были ему безразличны. К их племени относился Эльазар, ставший его другом, а затем и Шифра…

Нет они не были "наихудшими из варваров" как ему пытался внушить Апеллес и многие другие из придворных царя Антиоха. Они были равны эллинам, они были близки его сердцу.

Очнувшись от этих мыслей, он вдруг со всей отчетливостью осознал, что с уходом его воинов, над иудейской общиной Дура-Европоса нависает смертельная угроза. Парфяне были беспощадны, и свои обещания они выполнят. Однако он, облаченный высшей властью, этого не допустит.

Силонос зашел в синагогу. Его никто не остановил. Он быстрым взглядом окинул помещение и самозабвенно молящихся людей. В помещении ничего не изменилось с тех пор, как он с Эльазаром впервые здесь побывали.

Невысокое здание, сложенное из хорошо подогнанных камней, было тщательно оштукатурено изнутри. Под потолком и параллельно полу пролегали широкие полосы цветного орнамента, сотканного из часто повторявшихся геометрических фигур.

По углам здания, от потолка до пола, опускались ленты искусно нарисованных виноградных лоз. И лишь на одной стене, расположенной напротив арон-акодеш, выделялась фреска с изображением большой группы израильских воинов в боевых греческих доспехах. Они защищали Иерусалим от наступавших персов.

"За одну только эту фреску парфяне разрушат до основания здание синагоги, — невольно подумал Силонос, — не говоря уже о поимке отряда лазутчиков, при помощи западни, созданной иудеями и передачи пленных ему, Силоносу."

Время истекало, и он принял решение.

В этот самый миг Нафтали завершил субботнюю молитву и, увидев Силоноса, тот час же направился к нему. Он приветливо улыбался, но то была улыбка обреченного.

К ним подошли еще несколько человек, все они были закутаны в большие молитвенные покрывала — таллиты. На их лицах отражалась безысходность, тревога, печаль.

По рассказам Эльазара Силонос знал, что в синагоге или, как её называли иудеи, в Доме Собраний не только молились, проводили традиционные церемонии и празднества, предписанные Торой, но и вели деловые разговоры, заключали сделки.

Используя эти знания, Силонос сообщил, что принес деньги за ремни и воловьи шкуры, а также за выполненную работу.

Ответом было молчание. Затем вперед вышел Нафтали и тихо, но отчетливо произнес: — Денег мы не возьмем. И не только потому, что сегодня святой день — суббота и нам не положено пачкать руки деньгами. Это была наша последняя услуга, которую община могла оказать вам лично, другу иудеев, а так же уходящим защитникам. И прошу вас, Командующий армией, принять эту услугу как знак признательности за спокойствие, подаренное общине в течение всех лет вашего здесь пребывания.

Силонос молчал, но почувствовал, что к горлу подкатывает ком, как давным-давно, в его далёкой юности, когда он узнал о гибели отца, самого дорогого ему человека. Как и тогда, он насупился и с трудом проглотил этот ком.

Нищие дарили ему самое дорогое, что у них оставалось — свою жизнь.

— Нет, — твердо сказал он, — я не могу принять эту жертву.

И увидел на лицах молящихся растерянность и недоумение.

Они не понимали, что хотел от них эллин. Почему он заставлял их принять деньги и именно сегодня, в их священный день?

Может быть, для очистки своей совести? Ведь они понимали, что с уходом греков, они обречены. Многие возвели к небу руки и в отчаянии вновь принялись молиться. Готовились к наихудшему. И лишь рав Нафтали вопросительно смотрел на сверкающего дорогими доспехами эллина.

— Община показала себя не только лояльной власти, — чуть торопясь, произнес Силонос, — она проявила себя и как наш верный союзник. Бросать же союзников на произвол врага не в моих правилах! — последнее он сказал громким голосом, чтобы слышали все.

— Если уважаемые старейшины не возражают, я — гипарх Александрии Месопотамской, и командующий армией его величества царя Антиоха IV, прошу всю общину покинуть Дура-Европос и вместе с моими войсками перебазироваться в Александрию. Всё, что можно будет сделать для облегчения вашей жизни на новом месте — я сделаю.

Напряженная тишина, стоявшая в Доме Собраний, длилась еще несколько мгновений, затем начались переглядывания, реплики, вопросы, и вскоре поднялся такой шум, что ничего невозможно было понять, кто и что говорит. Все спорили со всеми.

"Как можно? Вот так, сразу, подняться и уехать с давно насиженных мест? Оставить дома, хотя и не роскошные, но все же крыша над головой. А мастерские по выработке шкур, по изготовлению ремней и мебели? Конечно, эти мастерские небольшие, даже крохотные, но всё же они кормили их многодетные семьи.

Разом всё это бросить и отправиться в неизвестность?!

Силонос слушал и понимал, что обрушившаяся на этих людей беда велика, он сочувствовал им, но знал и то, что все эти споры не меняют положения. Мучения и смерть повисли над ними. Время истекло.

И еще один человек, находившийся среди этой растерянной и отчаявшейся толпы, понимал это. Он видел многое, что было скрыто от взгляда простых людей. Этим человеком был рав Нафтали.

Услышав сказанное Силоносом, он с облегчением вздохнул. Он не ошибся в этом честнейшем из эллинов. Был уверен, что этот язычник послан Всевышним во имя спасения его общины.

Он подошел к арон-акодеш, отодвинул занавеску. Молящиеся увидели священное писание. Наступила тишина, и люди услышали из уст их наставника молитву благодарности за поданную руку спасения.

Рав Нафтали знал, что войска готовы к выступлению. Он тут же вызвал двух наиболее крепких юношей из рода коэнов, и вручил им самое дорогое, что было в Доме Собраний — священные свитки Торы.

На рассвете, походная колонна гарнизона Дура-Европоса и отряды войск, прилегавших укрепленных районов, выступили на северо-запад, в направлении города Алеппо и далее, через Сирийские Ворота к Александрие Месопотамской.

Сразу же за большим армейским обозом растянулось на добрых десять стадиев странное шествие людей, одежда которых не имела ничего общего с экипировкой двигавшейся армии.

Жители встречавшихся по дороге городов и поселений, недоумевали. Если это были рабы или пленные, то почему большинство из них ехало на ослах, мулах и даже лошадях? Дети и женщины нередко сидели на четырехколесных арбах, доверху груженных разнообразным домашним скарбом.

К тому же на привалах их никто не продавал и, даже наоборот, солдаты надежно охраняли этих странных людей от нечистых на руку охотников, желавших поживиться военной добычей…