Возвращение государя

Глава 1. ОРОЧЬЯ КРЕПОСТЬ

Сэм с трудом поднялся на ноги и несколько мгновений не мог сообразить, где находится. Потом память вернулась, а вместе с ней ужас и отчаяние. Он стоял перед захлопнувшимися воротами, нижним входом в крепость, куда орки унесли Фродо. Ударившись с разбегу об окованные бронзой створы, хоббит потерял сознание и теперь понятия не имел, долго ли провалялся во тьме. Наверное, долго: он продрог так, что зуб на зуб не попадал. Сэм привалился к воротам, прильнул к ним ухом и прислушался.

Изнутри вроде бы доносились приглушенные голоса, но скоро все стихло — орки удалились или умолкли. Голова раскалывалась, перед глазами все плыло, однако он усилием воли взял себя в руки и задумался — что же делать? Уж, во всяком случае, не ждать, пока откроются ворота — на это нет времени. А вызволять хозяина надо любой ценой, хоть бы при том и пришлось погибнуть.

— Погибнуть… — мрачно пробормотал Сэм, вкладывая Жало в ножны. — Этим все, видать, и кончится, да так оно и легче…

Он повернулся и медленно побрел назад по темному тоннелю, не осмеливаясь достать светоч Галадриэли. На ходу хоббит пытался припомнить и свести воедино все, случившееся после того, как они с Фродо прошли Перекресток. Задумавшись о том, который нынче может быть час, Сэм понял, что потерял счет не только часам, но и дням. Да и какие дни могли быть здесь, в стране вечного мрака и забвения?

— Интересно, они-то хоть про нас помнят? — он неопределенно махнул рукой, но указал вовсе не на запад, как ему думалось, ибо он находился в подземелье Шелоб и стоял лицом к югу.

А на западе близился полдень — по хоббитанскому счету полдень четырнадцатого марта. Арагорн вел черный флот от Пеларгира, Мерри с рохирримами пробирался тайной долиной, в Минас-Тирите полыхало пламя, а Пиппин видел растущее безумие в очах Дэнетора. Среди всех этих забот и тревог друзья непрестанно обращались мыслями к Фродо и Сэму. Их не забыли, но память и помыслы далеких друзей ничем не могли помочь Сэмиусу, сыну Хэмфраста. Он был совсем один.

Вернувшись к каменной двери орочьего прохода, Сэм так и не смог найти никаких запоров, а потому снова перелез через нее, спрыгнул и доковылял до выхода из подземелья, где все еще колыхались на холодном ветру обрывки чудовищной паутины Шелоб. После духоты тоннеля вновь пробрала дрожь, но холодок бодрил. Сэм осторожно выбрался наружу.

Вокруг царила зловещая тишина. Было сумрачно, словно в поздний ненастный вечер. На запад медленно ползли тучи, дымную завесу над Мордором снова подсвечивали багровые всполохи.

Сэм поднял взгляд на темную башню, и тут в ее бойницах загорелся свет, отчего они сделались похожими на узкие, налитые кровью глаза. «Небось сигнал подают», — подумалось хоббиту, и забывшийся было страх перед орками вернулся. Ему не оставалось ничего другого, как искать вход в орочье логовище, но от одной этой мысли начинали дрожать колени. Ноги отказывались повиноваться, но он все же двинулся вперед — медленно, настороженно прислушиваясь и всматриваясь в густые тени под обступившими тропу скалами. Сэм миновал место, где упал Фродо и где еще не выветрился мерзостный запах Шелоб, а добравшись до расселины, где встретил шайку Шаграта и вынужден был надеть Кольцо, он остановился и сел. Некоторое время он просто не мог заставить себя сделать несколько последних шагов. Шагов за перевал, в Мордор, в землю, откуда не возвращаются.

Сам не зная зачем, хоббит достал Кольцо и снова надел его. Оно показалось очень тяжелым, а злобный ищущий взгляд ощущался все настойчивее и острее. Око Мордора силилось пронзить мглу, созданную для собственной защиты и превратившуюся теперь в помеху, что порождала сомнения и тревоги.

Как и прежде, мир вокруг затуманился, зато слух мгновенно обострился. Издали доносились стоны раненной Шелоб, но куда отчетливее и ближе слышались крики и лязг металла. Хоббит вскочил на ноги и вжался в стену, радуясь тому, что Кольцо на пальце; ему казалось, будто приближается еще одна стая орков. Однако спустя мгновение стало ясно — усиленный Кольцом слух сбил с толку, заставил ошибиться в расстоянии. Звуки долетали из крепости, прямо из высившейся над ущельем башни. Там творилось что-то неладное, и Сэм содрогнулся, подумав, уж не взяла ли природная жестокость орков верх над приказами. Вдруг они мучают Фродо, быть может, рвут на куски?! Но он продолжал вслушиваться, и отчаяние сменялось надеждой. По всему выходило, что в стенах крепости идет настоящий бой: орки Шаграта и Горбага передрались друг с другом.

— Фродо, я иду! — закричал Сэм, позабыв обо всех страхах, и взбежал на вершину.

Сразу за перевалом тропа свернула налево и круто пошла вниз. Здесь начинался Мордор.

Он снял Кольцо: его подтолкнуло смутное, почти не осознаваемое ощущение опасности. Сэму, впрочем, думалось, что он просто хочет лучше видеть дорогу, чтобы ненароком не навернуться на крутизне.

Взору открылась суровая, горькая и безрадостная земля. У самых ног гребень Эфел-Дуат обрывался темным ущельем, по другую сторону которого вставал кряж пониже. То был мрачный Моргэй, внутреннее скальное ограждение, зазубренная стена с четко вырисовывавшимися на фоне багровых отсветов клыками остроконечных утесов. Далеко впереди, за широким озером мрака, испещренного крохотными огненными точками, словно полыхал чудовищный костер. Над ним поднимались столбы дыма, тускло-красные у основания и непроглядно черные наверху, где они сливались с клубящимся покровом, что нависал надо всей проклятой страной.

Сэм взирал на Ородруин, Огненную гору. Порой пламя в недрах ее пепельного конуса разгоралось сильнее, и невероятный жар заставлял выплескиваться из трещин в склонах реки расплавленного камня. Они медленно текли к Барад-Дуру или змеились по каменистой равнине, пока не застывали, превращаясь в подобие скрюченных драконов, извергнутых землей в страшных мучениях.

Роковая гора трудилась без устали. Рожденный глубинами огонь окрашивал хищно щерившиеся скалы кровью. Сэм оторопел от ужаса, ибо только сейчас разглядел крепость Кирит-Унгол во всей ее устрашающей мощи. Высившийся слева над перевалом рог был всего лишь одной, хоть и самой высокой, из ее башен. С востока твердыня поднималась тремя большими террасами, задняя ее сторона приникала к огромному утесу, по которому, один над другим, лепились ярусы бастионов. Внизу, локтях в двухстах, лежал замкнутый каменной стеной крепостной двор. К смотревшим на юго-восток воротам вела широкая дорога. Спускаясь вдоль края пропасти, она поворачивала на юг, сливалась с дорогой через Моргульский перевал и, прорезая Моргэй, уходила дальше, на равнину Горгорот и к Барад-Дуру. Узкая тропа, на вершине которой стоял Сэм, сбегала вниз по крутым уступам и выходила к главной дороге неподалеку от мрачных ворот крепости.

Разглядывая твердыню, хоббит подивился тому, что ее укрепления преграждают в первую очередь не дорогу в Мордор, а выход оттуда. И действительно, давным-давно, после победы Последнего Союза, гондорцы возвели эту крепость как восточный форпост Итилиэна. Люди Запада стерегли путь из страны Саурона, не давая вырваться наружу затаившимся там после падения своего Властелина злобным чудовищам. Но крепость постигла та же судьба, что и башни Кархорст и Нархорст, ставшие Зубьями Мордора. Бдительность стражей ослабла, и главарь Кольценосцев не столько силой, сколько коварством овладел грозными стенами. Когда Саурон вновь угнездился в Мордоре, назначение крепости осталось прежним — она вставала на пути тех, кто пытался покинуть Темную Страну. Большую часть подданных Врага составляли насильственно согнанные в Мордор рабы, и теперь былой оплот Гондора не давал им вырваться на свободу. Однако недремлющая стража следила и за дорогой с запада на тот случай, если тайный лазутчик сумеет миновать Минас-Моргул и избегнуть тенет Шелоб.

Сэм отчетливо понимал, что дорога под пристальным надзором, и даже попытка прошмыгнуть мимо ворот, хоронясь в тенях, обречена на провал: ведь орки прекрасно видят в темноте. А его задача была куда страшнее — не избежать ворот, а войти в них. Войти одному, без помощи и поддержки.

Мысли хоббита обратились к Кольцу, но это не принесло успокоения, а, напротив, усилило тревогу. Кольцо родилось в огне Роковой горы и ныне чуяло ее близость, откликаясь возрастающей мощью. Заключенное в нем зло крепло, и совладать с ним могла лишь могучая воля. Даже не надевая Кольца, лишь чувствуя, как оттягивает оно цепочку на шее, Сэм ощущал себя выросшим, словно бы облаченным в собственную огромную искаженную тень, угрожающе нависшую над стенами Мордора. Перед ним вставал выбор: терпеть Кольцо, как бы оно ни терзало, или же объявить его своим, бросить вызов Силе, обосновавшейся в темной крепости за долиной Теней… Кольцо искушало, подтачивало волю, смущало разум, порождая безумные фантазии. Вот он, Сэмиус Могучий, Герой Героев, с пламенеющим клинком в руке вторгается в Темную Страну. Отовсюду стекаются на его зов войска, и он ведет их на штурм Барад-Дура. А потом… потом тучи развеются, засияет солнце, и по его, Сэмову, повелению, Горгорот превратится в дивный цветущий сад. Все сбудется, нужно только надеть Кольцо и объявить себя его властелином.

Выдержать испытание Сэму помогла любовь к Фродо, но не последнюю роль сыграл и обычный хоббитский здравый смысл. В сердце своем он сознавал, что такая ноша не по нему, будь даже все это правдой, а не Вражьей приманкой. Свой собственный маленький садик, а не какое-то там садовое королевство — вот все, что ему нужно. И чтобы возделывать его своими руками, так оно привычнее.

— Обман да морока, ничего больше, — проворчал хоббит себе под нос. — Ежели я сдуру надену Кольцо здесь, в Мордоре, Он меня мигом углядит и прихлопнет как козявку, пикнуть не успею. Лучше и не пробовать. Спору нет, невидимкой разгуливать совсем даже не худо, да только не тут. Ну а не надену, так далеко ли уйду? Вон оно какое тяжеленное стало… Эх, что же мне делать?

Но на самом деле у Сэма не было сомнений в том, что следует делать: идти к воротам, а там видно будет. Он встряхнулся, словно сбрасывая с плеч тень, и стал медленно спускаться вниз. Несколько шагов — и от призрачного величия не осталось следа, могучий герой снова обернулся маленьким испуганным хоббитом.

Крепость находилась совсем рядом, крики дерущихся орков были слышны без всякого Кольца. И доносились они как раз с нижнего двора, из-за ворот.

Сэм уже находился на полпути между тропой и крепостью, когда на освещенное багровыми отблесками пространство выскочили из темноты два орка. Не глядя по сторонам, они устремились к главной дороге, но на бегу оба запнулись, рухнули наземь и уже не поднялись. Стрел хоббит не видел, однако мигом сообразил, что орков подстрелили их же сородичи — или со стены, или из ворот. Он приник к каменной кладке, присмотрелся и с горечью убедился, что перелезть стену нечего и пытаться. Гладкая, без единой трещины или выступа, за который можно было бы уцепиться, она поднималась локтей на тридцать, а вдоль ее гребня тянулся выдававшийся вперед карниз. Кроме ворот, другого пути не было.

Подкрадываясь к воротам, Сэм прикидывал, сколько же орков может оказаться внутри. В отряде Шаграта было около сорока, вдвое меньше, чем у Горбага, но Шаграт наверняка вывел из крепости лишь часть гарнизона. Между собой вожаки вроде бы ладили, и коли сцепились, то из-за чего? Может, добычу не поделили? Но какая у них добыча, кроме Фродо, да того, что на нем? Что на нем… — на миг хоббит оцепенел, ибо ему все стало ясно. Кольчуга, кольчуга из мифрила! Пожалуй, ради такого сокровища алчные орки нарушат даже строжайший приказ Темной Башни, единственное, что оберегало до сих пор жизнь пленника. Фродо мог погибнуть в любую минуту!

— А ну, вперед! — скомандовал себе Сэм. — Нечего труса праздновать!

Выхватив Жало, он нырнул в темный проем распахнутых ворот, но неожиданно был отброшен назад, словно снова уткнулся в тенета Шелоб, на сей раз невидимые. Хоббит попробовал снова, но барьер казался неодолимым. Сэм растерянно огляделся, и в тени ворот увидел Безмолвных Стражей. На каменных тронах по обе стороны арки восседали огромные, высеченные из цельных валунов истуканы.

Каждый представлял собой три сросшихся тела с тремя головами и мордами, обращенными внутрь крепости, на дорогу и на ворота. На коленях покоились когтистые лапы, морды, как у стервятников; хотя изваяния были неподвижны, в них ощущалось присутствие бдительного злобного духа. Стражи безошибочно распознавали врага. Зримый или незримый, он не смог бы ни войти, ни выйти.

Собрав все силы, хоббит еще раз рванулся вперед и был отброшен с еще большей силой, словно встречным толчком. Неожиданное озарение пришло к нему уже на грани отчаяния: он медленно вытащил из-за пазухи фиал Галадриэли и поднял над головой. Звездный свет мигом разогнал тени, фигуры стражей во всем своем безобразии выступили из тьмы, и Сэм содрогнулся, уловив злобное выражение черных каменных глаз. Но злоба сменилась страхом, воля каменных чудовищ поколебалась, и хоббит почувствовал, что путь свободен.

Проскочив ворота и спрятав звездную склянку, он тут же ощутил, как позади снова выросла невидимая стена. В тот же миг Стражи испустили пронзительный, отдавшийся в стенах эхом крик. Сигнал не остался без отклика: высоко наверху отбил единственный удар дребезжащий колокол.

— Ну вот, — проворчал Сэм. — Я и в колокольчик у дверей позвонил, да никто не встречает. Эй вы, там! — крикнул он изо всей мочи. — Скажите Шаграту, вашему главарю, что по его душу явился могучий эльф с волшебным мечом!

Ответа не последовало. Хоббит шагнул вперед и оторопел. В замкнутом пространстве внутреннего двора было темно, но эльфийский клинок полыхал голубым пламенем и давал достаточно света, чтобы увидеть — повсюду валялись орочьи трупы. Сэм едва не споткнулся о двух орков — лучников, ухитрившихся одновременно всадить ножи друг другу в спины. Дальше — больше: орки лежали кто в одиночку, там, где настиг гибельный удар или сразила меткая стрела, кто по двое, мертвой хваткой вцепившись один в другого. Все пали в ожесточенной схватке, рубя, душа и кусая даже в агонии. Мостившие двор плиты были скользкими от черной крови.

Погибшие относились к двум разным отрядам: одежда одних была помечена Багровым Оком, других — Лунным Ликом, искаженным в уродливой гримасе. Задерживаться и присматриваться Сэм не стал — по ту сторону двора, у подножия башни, виднелась открытая дверь, откуда исходило красное свечение. Хоббит перескочил через валявшегося на пороге мертвого орка, вошел и растерянно огляделся по сторонам.

За дверью начинался широкий гулкий коридор. Он был тускло освещен закрепленными вдоль стен чадящими факелами, но дальний конец его тонул во мраке. По обе стороны виднелось множество дверей и проходов, но там было пусто, если не считать нескольких трупов. Из подслушанного разговора орочьих вожаков Сэм знал, что Фродо должны были отнести в башню, на самый верх, но понятия не имел, как туда попасть. Если соваться наугад во все дыры, путь можно искать целый день.

— Это должно быть ближе к задней стене, — пробормотал он, размышляя вслух и припоминая увиденное сверху. — Крепость-то ихняя взбирается по склону, чем от входа дальше, тем выше. Пойду этим путем, тут хоть свет есть…

Хоббит двинулся по коридору, но каждый следующий шаг требовал от него все больших усилий. Начал возвращаться страх. Шаги эхом отдавались в гробовой тишине, напоминая шлепки огромных ладоней по камню. Одиночество, мертвые тела, сырые черные стены в кровавых отблесках факелов, боязнь таящейся где-нибудь в тени или за дверью смерти, а в сердце еще и предчувствие гибельной встречи — все это вместе взятое трудно было перенести. Сэм предпочел бы в открытую сразиться с врагами, конечно, ежели они не навалятся на него всем скопом. Однако надо было идти, и чтоб ярость придала ему смелости, Сэм заставил себя думать о лежащем где-то здесь Фродо — страдающем, истекающем кровью, а может быть, и убитом.

Хоббит уже миновал освещенный факелами коридор и приближался к широкой арке в дальнем его конце, когда сверху донесся ужасный душераздирающий вопль. Сэм замер и тут же услышал топот. Кто-то торопливо сбегал вниз по гулкой лестнице.

Рука сама собой потянулась к цепочке. У хоббита не хватило воли остановить ее, но и надеть Кольцо он не успел. В тот самый миг, когда его пальцы судорожно вцепились в золотой ободок, из темного проема по правую руку выскочил орк. Он бежал прямо на Сэма и заметил хоббита, когда их разделяло не более шести шагов. Сэм услышал тяжелое хриплое дыхание, увидел, как блестят налившиеся кровью глаза, но в этих глазах застыл ужас. Взору орка предстал не маленький, насмерть перепуганный хоббит, а огромная, облаченная в серую тень фигура грозного воителя. В одной руке могучего противника ослепительно сверкал меч, другая, прижатая к груди, скрывала нечто, не имеющее названия, но заключавшее в себе роковую, необоримую мощь.

Истошно взвизгнув, орк припустил обратно. Сэм, никак не ожидавший такого поворота событий, мигом воспрял духом и погнался за ним.

— Ага! — орал он на бегу. — Ноги уносишь! Супротив эльфа-воина кишка тонка! А ну показывай дорогу наверх, не то я с тебя шкуру спущу!

Но у орка прыти было побольше, чем у измотанного голодного Сэма. Крутая винтовая лестница со слишком высокими, не по хоббитскому росту, ступенями, казалась нескончаемой. Сэм начал задыхаться, тогда как беглец пропал из виду. Топот и отдававшиеся эхом испуганные крики звучали все дальше, пока не стихли окончательно.

Впрочем, хоббита это не обескуражило. Он чувствовал, что на верном пути, и был полон решимости довести дело до конца.

— Ну-ну! — сказал себе Сэм, спрятав Кольцо и подтянув пояс. — Глядишь, у меня все и сладится — вон какого страху нагнали мы с Жалом на это отребье. Тем паче что, судя по всему, главную работенку сделали за меня Шаграт да Горбаг. Похоже, кроме этого перетрусившего крысеныша, здесь и в живых-то никого не осталось.

И тут он остановился, словно ударившись лбом о каменную стену. Как удар молнии поразил его страшный смысл собственных слов: «Никого не осталось в живых! Чей же вопль донесся до него сверху? Уж не предсмертный ли крик?..»

— Фродо! Фродо! Сударь! — выкрики Сэма мешались с рыданиями. — Неужто вас убили? Что же мне теперь делать?! Я ведь здесь, я уже пришел!

Хоббит устремился вверх по почти темной лестнице, освещенной лишь редкими факелами на поворотах да над проемами, что вели на ярусы башни. Сэм пытался считать ступени, но после двухсотой сбился со счета. Теперь он старался не шуметь, ибо был почти уверен, что слышит где-то над головой голоса. Видать, в живых остался не один крысеныш. Внезапно, когда хоббит уже совсем выбился из сил, ступени кончились. Сэм замер и прислушался: голоса звучали отчетливее, совсем недалеко. Оглядевшись, он обнаружил себя на открытой площадке десяти шагов в поперечнике, обнесенной низким парапетом. То была плоская крыша третьего яруса башни. Лестница заканчивалась в небольшой сводчатой камере посреди крыши, две низкие двери смотрели на восток и на запад. На востоке хоббит увидел широкую, темную равнину Мордора и пламеневшую вдали гору. Из ее глубин только что изверглась очередная порция лавы, и змеившиеся по склонам огненные реки горели столь ярко, что даже на таком расстоянии на каменной кладке трепетали багровые отблески. Вид на запад закрывало основание могучего каменного шпиля, возведенного на западной стороне верхнего двора и вздымавшегося выше гребней окружающих гор. Из узкого окошка пробивался свет. У подножия шпиля — шагах в пяти от Сэма — виднелась распахнутая дверь. Голоса доносились как раз оттуда, но хоббит услышал это не сразу, ибо выглянул в восточный проем и остолбенел. Вся площадка была усеяна орочьими трупами, отрубленными головами и лапами. Воздух полнился запахом смерти. Яростное рычание, удары и крики заставили Сэма отпрянуть в укрытие. Донесшийся снаружи хриплый жестокий голос хоббит узнал сразу. Он принадлежал Шаграту, начальнику крепости.

— Так ты, Снага, говоришь, что больше не пойдешь вниз? Будь ты проклят, мерзкий червяк! Никак втемяшил себе в башку, что, если я ранен, меня уже можно и не слушать? Ошибаешься! Только подойди, я тебе зенки вырву, как сейчас Радбугу. А уж явятся наши, посчитаюсь с тобой по-настоящему. Отошлю к Шелоб, так и знай.

— Никто не явится, а и явится, так ты прежде сдохнешь! — огрызнулся Снага. — Сколько можно твердить одно и то же: Горбаговы скоты первыми подошли к воротам, и никто из наших не ушел. Прорвались только Ладгуф с Музгашем, да их подстрелили. Я сам видел из окна.

— Вот и выходит, что идти тебе! — прорычал Шаграт. — Я всяко должен оставаться в крепости, да и с моей раной далеко не уйти. Проклятый ублюдок Горбаг, чтоб ему угодить в Черную Яму!.. — Шаграт разразился яростной грязной бранью. — Ему досталось похуже, чем мне, но пока я его душил, он успел ткнуть меня кинжалом. Скотина! Иди, а не то я тебя сожру! Надо дать знать в Лугбурз, не то в Черной Яме окажемся мы оба. Да, и ты тоже. Не надейся отсидеться здесь!

— Не пойду я вниз! — рявкнул в ответ Снага. — Вожак ты, нет ли, мне на это плевать! Держи лапы подальше от кинжала, а не то получишь стрелу в брюхо. Да и в главарях тебе ходить недолго. Как только узнают, что здесь случилось, тебе конец. Я защищал башню от этих вонючих моргульских крыс, а вы, двое распрекрасных начальников, испоганили все дело, передрались из-за добычи!

— Заткнись! — оборвал Шаграт. — Не твоего ума дело! У меня был приказ, а заваруху начал Горбаг, вздумал присвоить ту красивую рубашку.

— Ну-ну, а могучий, непобедимый Шаграт его прикончил. Только вот соображал он получше твоего. Говорил ведь тебе, что самый опасный лазутчик разгуливает на свободе, а ты и слушать не захотел. И меня не хочешь, а ведь Горбаг-то был прав. Он уже здесь: великий боец, не иначе как из этих кровожадных эльфов или ужасных тарков. Слышал колокол? Он прошел мимо Стражей, а многим ли такое под силу? Сейчас он на лестнице, и покуда не уберется, я вниз не спущусь. Не спущусь, будь ты хоть назгулом!

— Вот ты как! — зашелся от ярости Шаграт. — Вздумал сам решать, что тебе делать, а что нет? А когда твой эльф заявится, бросишь меня и удерешь? Не выйдет. Прежде я тебе кишки выпущу!

Из двери башни выскочил орк поменьше. За ним гнался Шаграт, огромный, с такими длинными ручищами, что на бегу они задевали пол. Точнее, задевала одна, окровавленная и бессильно обвисшая. Другой лапой орочий вожак прижимал к себе большой сверток. Притаившийся за дверью Сэм на миг углядел в красном отблеске свирепую морду, изодранную, словно когтями, и перепачканную кровью. С оскаленных клыков стекала пена, орк рычал, будто дикий зверь. Шаграт гонялся за Снагой по всей площадке, пока тот не бросился обратно в башню и не пропал из виду. Тогда Шаграт остановился. Сэм отчетливо видел, как он стоит у парапета, тяжело дыша, с трудом сжимая и разжимая когти раненой лапы. Орк положил сверток на пол, здоровой лапой вытащил длинный кинжал, поплевал на него, а потом перегнулся через парапет и дважды крикнул. Ответа не последовало.

И тут, пока Шаграт смотрел вниз, повернувшись спиной к площадке, один из распростертых, вроде бы мертвых орков на глазах изумленного Сэма зашевелился и пополз вперед. Когтистая лапа вцепилась в сверток, орк приподнялся, целя в спину Шаграта зажатым в другой руке обломком копья с широким наконечником. Но в тот самый миг у него сквозь сжатые зубы вырвалось шипение — не то от боли, не то от ненависти. Стремительно, как змея, Шаграт отпрянул, обернулся и вонзил кинжал в горло врагу.

— Получай, Горбаг! — вскричал он. — Ты еще не издох, да? Ну так подыхай!

Шаграт вспрыгнул на тело поверженного противника и принялся с остервенением топтать его и кромсать кинжалом. Удовлетворив наконец свою ярость, орк запрокинул голову, издал хриплый торжествующий вопль, а потом, облизав кинжал и взяв его в зубы, подхватил сверток и заковылял к ближайшей двери на лестницу вниз.

Времени на раздумье у Сэма не оставалось. Он едва ли успел бы выскочить через другую дверь незамеченным и прекрасно понимал, что с этим орком долго в прятки не поиграешь. Хоббит принял другое решение, наверное, самое удачное из всех возможных: закричал и прыгнул навстречу Шаграту. Кольцо, пусть даже скрытое под одеждой, страшило всех рабов Мордора, а сияние обнаженного клинка было невыносимо для орочьих глаз, подобно блеску звезд в землях эльфов, одна мысль о которых повергала злобное племя в трепет. Шаграту пришлось одной рукой и защищаться, и удерживать свое сокровище. Он остановился, зарычал, оскалив клыки, а потом, отскочив в обычной орочьей манере в сторону, сильно ткнул Сэма в лицо свертком, воспользовавшись тем как оружием. Хоббит пошатнулся, и прежде, чем он успел восстановить равновесие, Шаграт уже проскочил мимо и бросился вниз по лестнице. Выкликая проклятия, Сэм кинулся было в погоню, но его остановила мысль о Фродо, о том, что другой орк убежал в башню. Приходилось выбирать, а времени опять не было. Ускользнув, Шаграт мог вернуться с подмогой. Но преследовать беглеца означало оставить Фродо во власти Снаги. К тому же неизвестно, догонит ли Сэм Шаграта, а и догонит, так не погибнет ли в схватке? Сэм повернулся и помчался наверх.

«Опять небось маху дал, — думал он на бегу. — Ну да ладно, доберусь до верхушки, а там будь что будет».

Далеко внизу скатившийся по лестнице Шаграт выбежал во двор и кинулся к воротам со своей драгоценной добычей. Знай Сэм, сколько горя принесет это бегство, он бы, наверное, разрыдался. Но сейчас все его помыслы были сосредоточены на поисках. Осторожно приблизившись к двери, он заглянул внутрь. Там было темно, но скоро его взгляд уловил справа тусклый свет. Светился проем, выводивший на другую лестницу, еще темнее и уже первой. Она поднималась спиралью, и где-то наверху горел огонь.

Стараясь двигаться бесшумно, Сэм достиг чадящего смоляного факела, укрепленного над дверью напротив выходящего на запад узкого окна: то был один из тех красных огней, которые они с Фродо видели снизу, от створа тоннеля. Быстро миновав дверь, хоббит поспешил на следующий ярус, каждый миг ожидая, что кто-то набросится сзади и вцепится ему в горло. Наконец он оказался на следующей площадке — здесь окно смотрело на восток, а факел горел над дверью с западной стороны. Дверь была открыта, за ней находился темный коридор, но лестница обрывалась. Сэм прокрался в коридор: по обе стороны имелось по низкой дверце, но обе были заперты и ни из-за одной не доносилось ни звука.

— Вот те на! — пробормотал хоббит. — Карабкался, а тут тупик. Но это не верхушка башни, тут и гадать нечего. Как же туда забраться?

Он сбежал ниже и подергал дверь. Та не поддалась. Весь в холодном поту, Сэм снова поднялся наверх, хотя решительно не понимал, что делать дальше. Его совершенно не заботили ни Шаграт, ни Снага, ни все орки на свете — только бы увидеть Фродо, коснуться его руки!

Наконец усталый, совершенно обескураженный, Сэм сел на ступеньку и уронил голову на руки. Стояла тишина, страшная тишина. Факел, уже догоравший, когда он поднялся, затрепетал и погас — на хоббита накатила волна тьмы.

И тут, после всех напрасных поисков, в тоске и отчаянии Сэм, к собственному удивлению, тихонько запел. В темной башне зазвучал тонкий дрожащий голос, голос одинокого, растерянного хоббита — уж его-то ни один орк не спутал бы с пением эльфа-воителя. Он мурлыкал старые детские песенки, отрывки из сочинений Бильбо, мелькавшие в сознании мимолетными видениями родной страны. А потом вдруг в нем поднялись новые силы, голос окреп, и появившиеся невесть откуда собственные слова слились с незамысловатой мелодией.

Стоило Сэму на миг умолкнуть, как ему почудился слабый отклик. Он прислушался, но услышал вовсе не голос, а приближающиеся шаги. Наверху, в коридоре, со скрипом открылась дверь. Хоббит затаился, дверь с глухим стуком захлопнулась, и орочий голос злобно прорычал:

— Эй ты, крыса навозная! Заткни глотку! Только пикни, я поднимусь и задам тебе! Понял?

Ответа не было.

— Ладно, — продолжал Снага. — Я все равно слажу да посмотрю, что ты там делаешь.

Снова заскрипели петли, и, выглянув из-за угла, Сэм увидел мелькнувший в открытой двери свет и темный силуэт орка, тащившего что-то, смахивавшее на лестницу.

«Вот оно что! — осенило хоббита. — Там в потолке, люк с откидной крышкой, а над ним верхняя камера. Попасть туда можно только по приставной лестнице. Посмотрим…»

Так оно и было: Снага поставил лестницу, укрепил ее и, поднявшись, пропал из виду. Клацнул отодвигаемый засов. Затем орк заговорил снова:

— Лежи смирнехонько, гаденыш, не то худо будет. Разлеживаться тебе все равно недолго осталось, но не разевай пасть, иначе забава начнется прямо сейчас. А чтоб тебе было понятнее — получай!

Послышался звук, похожий на удар бича.

Сэма захлестнула безумная ярость. Он вскочил, подбежал к лестнице и в два прыжка взлетел по ней наверх. Его голова просунулась в люк посреди большой круглой камеры. С потолка свисала красная лампа, с западной стороны темнел узкий, высокий проем окна. Под окном на полу кто-то лежал, над лежащим нависла темная фигура орка. Бич взвился снова, но удара не последовало.

Сэм с криком прыгнул вперед и занес Жало. Орк обернулся, но прежде чем он успел отскочить, эльфийский клинок отсек сжимавшую рукоять бича лапу. Снага взвыл от боли и ужаса, но, движимый отчаянием, бросился прямо на хоббита. Тот размахнулся слишком широко и не успел нанести удар, орк налетел на него, и оба покатились на пол. Еще не успев вскочить, Сэм услышал вопль и глухой стук: удиравший Снага зацепился за выступавший край лестницы и рухнул в открытый люк. Но об орке Сэм уже не думал, он стремглав бросился к окну. У окна лежал Фродо.

Голый, распростертый на куче грязного тряпья, он, казалось, лишился чувств. Рука прикрывала голову, на боку багровел рубец от удара бичом.

— Фродо! Фродо, дорогой мой! — вскричал почти ослепленный слезами Сэм. — Это я, Сэм! Я пришел! — он приподнял тело и прижал к груди.

Фродо открыл глаза.

— Снова сон… — пробормотал он едва слышно. — Но те, другие сны, были жуткими…

— Да никакой это не сон, сударь! — откликнулся Сэм. — Я взаправду тут. Явился за вами.

— Не могу поверить, — пролепетал Фродо, цепляясь за него. — Орк с бичом вдруг превратился в Сэма. Значит, и пение внизу мне не приснилось? Почудился твой голос, я даже попытался ответить. Это был ты?

— Я, сударь, я. А запел от отчаяния, потому как почти потерял надежду. Никак не мог вас отыскать.

— Но ведь отыскал же! Сэм, милый друг Сэм… — промолвил Фродо, снова закрыл глаза и, словно дитя, чьи ночные страхи развеяны любимым голосом или ласковым прикосновением, расслабился в заботливых объятиях друга.

Чувствуя себя на вершине блаженства, Сэм был бы рад просидеть этак хоть целую вечность, однако понимал, что это недопустимо. Мало найти хозяина, надо еще попытаться его спасти.

Он поцеловал Фродо в лоб, и стараясь, чтобы его голос звучал весело, как в Бебне-на-Бугре, когда он, бывало, раздвигал оконные занавески солнечным летним утром, сказал:

— Просыпайтесь, сударь. Давайте-ка, просыпайтесь.

Фродо вздохнул и сел.

— Где это мы? Как я здесь оказался? — спросил он.

— Некогда рассказывать, сударь, надо уносить ноги, — отозвался Сэм. — Мы на самой верхушке башни, той, которую видели от тоннеля. Потом вас схватили орки, а когда… не знаю. Вроде как вчера, а может, и раньше.

— Всего-то? — удивился Фродо. — А мне казалось, и здесь не одну неделю. Как очутимся в безопасном месте, обязательно мне все расскажи. Меня ранило, да? Я провалился во тьму и видел страшные сны, а как очнулся, действительность оказалась еще страшнее. Кругом орки! Кажется, они влили мне в горло какое-то жгучее, гадкое пойло. Сил совсем не было, все тело болело, но голова прояснилась. Они содрали с меня все до нитки, а потом две здоровенные образины принялись допрашивать и допрашивали, покуда я не почувствовал, что схожу с ума. Стояли надо мной, рычали, хватались за кинжалы… Мне никогда не забыть их рож и когтей!

— Не забудете, коли станете вспоминать, — промолвил Сэм. — Но ежели не желаете свидеться с ними снова, надо убираться, и чем быстрее, тем лучше. Можете вы идти?

— Да, идти могу, — ответил Фродо, медленно поднявшись на ноги. — Я вроде и не ранен, только слабость страшная, да вот это место болит, — он прикоснулся к шее сзади, над левым плечом. Свисавшая сверху лампа заливала его обнаженное тело алым светом, и Сэму показалось, что Фродо облачен в пламя.

— Так-то оно лучше, — сказал Фродо, сделав пару шагов по камере и малость приободрившись. — Я ведь боялся двигаться, и при них, и даже когда остался один. А потом поднялся шум, завязалась драка. Думаю, два огромных главаря перессорились из-за меня и моих вещей. Тут я и того пуще перепугался. А когда все кончилось, настала мертвая тишина, еще хуже всего этого визга и лязга.

— Да, похоже, они между собой перегрызлись, — отозвался Сэм. — Их тут сотни две было, тварюг поганых. Я бы сказал — многовато для одного Сэма Гужни. Но они перебили друг друга сами, без моей помощи. Нам повезло, однако отсюда надо удирать пошустрее. Только вот как? Не можете же вы, сударь, идти через всю Темную Страну в чем мать родила.

— Они все забрали у меня, Сэм! — воскликнул Фродо. — Все, что было! Ты понимаешь — все! — он снова опустился на пол, сник, словно только сейчас осознал весь ужас случившегося, и его захлестнуло отчаяние. — Мы проиграли, Сэм. Даже если выберемся отсюда, нам не спастись. Спасутся одни эльфы: уйдут прочь из Средиземья, далеко за Море. Но кто знает, не дотянется ли Тень и туда?

— Нет же, сударь! — возразил Сэм. — Еще не все потеряно. Его-то у вас не они забрали, а я. Вы уж простите, что без спросу. Но я его сберег. Вот оно, — Сэм нащупал на груди цепочку. — Тяжелая, скажу я вам, ноша. Теперь вы, верно, возьмете его обратно?

— Оно у тебя?! — вскричал Фродо. — Здесь, у тебя?! Сэм, да ты просто чудо! — в следующий миг голос его изменился. — Дай сюда! — выкрикнул он, вскочив и протянув дрожащую руку. — Отдай сейчас же! Оно не твое!

— Хорошо, сударь, — ответил изрядно удивленный Сэм. — Возьмите… — он медленно достал Кольцо и снял цепочку через голову. — Только помните, мы нынче в Мордоре. Тут тебе и Огненная гора, и все такое, как выберемся отсюда, сами увидите. Кольцо здесь особенно опасно, а уж какое тяжеленное… Коли нам с ним трудно придется, так я могу подсобить.

— Нет! Нет! — задыхаясь и дрожа от ярости, Фродо выхватил из рук Сэма Кольцо. В глазах его испуг мешался со злобой. — Нельзя! Ты вор!

Он стиснул Кольцо в кулаке, неожиданно побледнел и провел рукой по лбу. Представшее взору страшное видение он принял за явь. Прямо на его глазах Сэм превратился в орка, омерзительного, злобного орка с истекающей пеной пастью и алчущим взглядом, в гнусную тварь, жаждущую завладеть сокровищем. Но в следующий миг видение пропало. Перед ним на коленях стоял Сэм, с глазами полными слез и такой мукой на лице, словно его ранили в самое сердце.

— О, Сэм! — Фродо и сам готов был разрыдаться. — Что я сказал? Что сделал? Прости меня! После всего, что ты совершил… Это все Кольцо, его черная сила! Как бы я хотел, чтобы оно не нашлось никогда, никогда! Но не бойся за меня, Сэм. Свою ношу я должен донести сам и делить ее не вправе ни с кем. Не стоит становиться между мною и моим проклятием.

— Оно конечно, сударь… — пробормотал Сэм, утирая рукавом слезы. — Я все понимаю. Но по-другому-то я могу вам помочь, верно? Скажем, вывести из этой дыры прямо сейчас. Правда, вам одежа нужна, да и снеди не худо бы раздобыть. С одежей-то оно проще. Коли мы в Мордоре, так и рядиться прямой резон по-мордорски, тем паче что выбора все одно нет. Боюсь, придется вам, сударь, переодеться орком… да и мне тоже. Вместе пойдем, так, чтоб друг от друга не отличаться. А пока накиньте вот это.

Расстегнув серый плащ, он закутал в него Фродо, положил на пол свою котомку и вынул из ножен Жало. Клинок светился очень слабо, едва заметно.

— Совсем забыл вам сказать, — продолжал Сэм. — Они не обобрали вас начисто, совсем нет. Вот Жало, ежели помните, вы мне его сами дали. И склянка Владычицы, она тоже цела. Но можно они пока у меня останутся? Я пойду, поищу что-нибудь пригодное, а вы здесь побудьте. Походите чуток, разомните ноги. Я мигом обернусь.

— Ты уж там поосторожнее, — сказал Фродо, — и возвращайся скорее. Вдруг где-то здесь еще прячутся живые орки.

— Рискну, — отозвался Сэм, шагнул к люку и соскользнул вниз по лестнице, но спустя мгновение появился снова и бросил на пол длинный кинжал.

— Вам эта штуковина может пригодиться, — заметил он. — А орку, тому, который вас бичом хлестанул, больше не потребуется. Он свалился в эту дыру и сломал себе шею. Знаете что, втяните-ка лестницу наверх и не опускайте, пока я не назову пароль. Пускай будет «Элберет». Слово эльфийское, ни одному орку его не произнести.

Некоторое время Фродо сидел дрожа, и в голове его теснились мысли одна страшнее другой. Потом он встал, запахнул поплотнее эльфийский плащ и, чтобы отогнать мрачные раздумья, принялся расхаживать из угла в угол, разглядывая свою темницу.

Со страху ему почудилось, что он битый час расхаживал этаким манером, но в действительности спустя совсем немного времени знакомый голос тихонько окликнул снизу: «Элберет»!

Фродо спустил лестницу, и Сэм с пыхтением поднялся, неся на голове объемистый тюк.

— Теперь поспешим, — сказал он, бросив свою ношу на пол. — Мне вроде бы удалось найти кое-что нам по росту. Но надо торопиться. Живых я никого не приметил, но на сердце все равно неспокойно. Не могу отделаться от чувства, что за этим местом следят. Даже и не объяснить… или вот: чувство такое, будто над нами кружит Черный Всадник. Очень высоко, так, что не углядишь, но он ведь может и спуститься.

Сэм развязал узел. Фродо с отвращением взглянул на его содержимое, но выбора не было: либо надевать что нашлось, либо идти голым. Он надел лохматые штаны из засаленной шкуры какого-то зверя и грязную кожаную рубаху, а поверх натянул кольчугу, коротковатую для орка среднего роста, но очень длинную и тяжелую для хоббита. Застегнув пояс с широким мечом, Фродо выбрал из нескольких принесенных Сэмом орочьих шлемов один — он более-менее пришелся по голове и был легче прочих, ибо представлял собой железный каркас, обтянутый толстой черной кожей. Над защищавшим переносицу стальным клювом багровело грубо намалеванное Око.

— У моргульских, ну, у тех, из Горбаговой шайки, снаряжение удобнее и нам подошло бы лучше, — заметил Сэм. — Но, по-моему, после здешнего побоища в ихней одежонке в Мордор лучше не соваться. Ну-ка, сударь, дайте взглянуть. Чудненько, вам только руки до пола вытянуть да ноги колесом скривить — заправский орк будете. Ладно, эта штуковина все прикроет, — он накинул на плечи Фродо широкий и длинный черный плащ. — Теперь вы готовы. Щит сами подберете, когда выйдем.

— А ты-то как? — спросил Фродо. — Мы ведь должны выглядеть одинаково.

— Оно бы, конечно, не худо, — покачал головой Сэм. — Но мне лучше не оставлять здесь ничего из своих вещей, а как их уничтожить — не знаю. Орочью кольчугу поверх всей моей одежи не напялить. Придется просто прикрыться.

Опустившись на колени, Сэм бережно свернул свой серый плащ — сверток получился на удивление маленький и легко уместился в котомке. Затем он нахлобучил шлем, надел черный плащ и заявил:

— Ну вот, два орка — пара. Можно идти.

— Но учти, дружище, — отозвался Фродо с кривой улыбкой, — без передыху мне весь путь не осилить. Ты тут ни у кого не справлялся насчет придорожных трактиров? А то хоббитам иногда и пить-есть хочется, не забыл?

— Вот ведь олух, и вправду позабыл, — Сэм огорченно присвистнул. — А ведь с тех пор, как вас сцапали, у меня ни крошки во рту не было. Все из головы вылетело. Дайте-ка подумать! Когда я последний раз проверял, выходило, что на лембасе да припасах Фарамира, ежели ужаться, можно протянуть недели две. Но воды в моей фляжке от силы глоток остался. Как ни крути, а на двоих не хватит. А орки — они не едят, не пьют? Только дымом да ядом кормятся?

— Нет, Сэм, и едят, и пьют. Тень не может творить, не может создавать ничего по-настоящему нового. Я не думаю, что она произвела орков на свет, она лишь изуродовала их, переделав на свой лад. Раз они живые, так и питаться должны, как всякие живые существа. Гнилое мясо с тухлой водой для них, может, и сгодятся, но чтобы яд — это едва ли. Они ведь меня кормили, и я не такой голодный, как ты. Где-то здесь, в крепости, наверняка полно воды и снеди.

— Но искать некогда, — напомнил Сэм.

— Дела не так плохи, как ты думаешь, — сказал Фродо. — Пока ты был в отлучке, мне тоже кое в чем повезло. Они вправду забрали не все. Я порылся в этом тряпье на полу и, представляешь, нашел свою котомку с провизией! Они там, конечно, все перерыли, но лембас, похоже, понравился им еще меньше, чем Голлуму. Разбросали, потоптали, однако я собрал что мог — пропало не так уж много. А вот Фарамировы припасы орки утащили, а флягу мою продырявили.

— Ну тогда и говорить не о чем, — промолвил Сэм. — Еды хватит, с водой дело худо, но что-нибудь да придумаем. Пойдемте, сударь, иначе до того досидимся, что нам и целое озеро не потребуется.

— Пока ты не поешь, — возразил Фродо, — я с места не тронусь. Подкрепись лембасом и допей, что осталось в твоей фляжке. Положение у нас такое, что нет смысла беспокоиться о завтрашнем дне. Он может и не наступить.

Наконец собрались. Спустившись, Сэм убрал приставную лестницу и бросил ее в коридоре, рядом с орочьим трупом. Ковылять вниз по каменным ступеням пришлось в темноте, но плоскую крышу еще озаряли отсветы Горы, хотя и изрядно потускневшие. Добавили к своему снаряжению по щиту и двинулись дальше.

К тому времени, когда друзья спустились по главной лестнице, оставшаяся наверху камера стала казаться им чуть ли не уютной. Теперь у них не было укрытия, а стены вокруг источали ужас. Быть может, в крепости Кирит-Унгол не осталось ни единого орка, но зло, составлявшее ее суть, пребывало в ней по-прежнему. Добравшись до двери на внешний двор, хоббиты помедлили. До ворот было еще далеко, но здесь уже ощущалась злобная воля Стражей, чьи очертания смутно вырисовывались по обе стороны проема. Каждый шаг давался со все большим трудом, в конце концов пришлось остановиться, ибо продвинуться еще хотя бы на пядь было невозможно.

Фродо сел на землю.

— Не могу идти, Сэм, — пробормотал он. — Мне худо. Не знаю, что со мной.

— Зато я знаю, сударь. Вставайте. Это все ворота, на них какие-то злые чары. Но я ведь вошел, значит, и выйти можно. Вряд ли будет намного хуже, чем было. Идемте!

Сэм снова достал звездный светоч Галадриэли. Словно воздавая честь мужеству хоббита, фиал осиял своим великолепием загорелую руку, совершившую столько подвигов.

Яркий свет озарил весь двор, как затянувшаяся вспышка молнии, изгнав тень из каждого уголка.

— Гилтониэлъ! А Элберет! — воскликнул Сэм, неожиданно вспомнив встреченных в Хоббитании эльфов, чья песня отогнала Черных Всадников.

— Айа эленион анкалима! — подхватил Фродо.

Внезапно, словно лопнула туго натянутая тетива, воля Стражников исчезла. Оба хоббита едва не повалились наземь, но устояли. Со всех ног они бросились в ворота мимо каменных чудовищ со сверкающими глазами. Послышался треск. Замковый камень арки обрушился чуть ли не на пятки, стена обвалилась, рассыпаясь обломками. Сэм и Фродо проскочили в последний миг, они были на волосок от гибели. Ударил колокол, Стражи издали пронзительный жуткий вопль, и сверху, из мрака, донесся ответный крик. С черного неба, разрывая тучи кошмарным воем, упала крылатая Тень.

Глава 2. ЗЕМЛЯ ТЕНИ

Оказавшись за воротами, Сэм первым делом спрятал фиал за пазуху.

— Бежим, сударь! — вскричал он. — Нет, не туда, там обрыв! За мной!

Шагов через пятьдесят спускавшаяся на восток дорога круто свернула за зубчатый бастион, и беглецы оказались вне видимости башни. На какое-то время они были спасены. Вжавшись в каменную стену, хоббиты перевели дух, но внезапно оба схватились за сердце. На стене рядом с рухнувшими воротами возник назгул и огласил окрестности жутким воплем.

Пересиливая ужас, побежали дальше. Вскоре дорога опять резко забрала к востоку, и на краткий, но страшный миг снова открылась крепость. Стремительно проскочив опасный отрезок, хоббиты оглянулись, успели увидеть на стене огромную черную фигуру — и нырнули на тропу, круто сбегавшую между утесами к моргульской дороге. Орки не появлялись, крики назгула оставались без ответа, но оба понимали, что тишина продлится недолго и погоня может начаться в любой момент.

— Так дело не пойдет, Сэм, — выговорил запыхавшийся Фродо. — Настоящим-то оркам надо бы в крепость торопиться, а мы прочь наладились. Нас раскусит первый же встречный. Нужно убираться с дороги.

— Оно конечно, — уныло отозвался Сэм, — только как? Крыльев-то у нас нет.

Восточные склоны Эфел-Дуат обрывались отвесными утесами в темное ущелье между хребтами. Невдалеке от слияния дорог, после очередного крутого спуска, тропа выходила на переброшенный через ущелье каменный мост, за которым терялась в нагромождении скал кряжа Моргэй. Отчаянным рывком Фродо и Сэм устремились по мосту, но не успели перебежать его, как услышали шум погони. Позади, выше по склону, башня крепости Кирит-Унгол тускло светилась в темноте. Снова ударил и затрезвонил, не умолкая, дребезжащий колокол. Затрубили рога, из-за моста донеслись крики. Хоббитов зажали с обеих сторон. В темном ущелье, отрезанном от меркнущего свечения Ородруина, Фродо и Сэм ничего не видели, но слышали топот кованых орочьих сапог и дробный перестук копыт по дороге.

— Быстрее, Сэм! Прыгаем! — крикнул Фродо.

Оба вскочили на парапет моста. Внизу зияла чернота, определить глубину провала не было никакой возможности, но иного выхода не оставалось. По счастью, бездонная пропасть с острыми камнями на дне на деле оказалась совсем не глубокой: пролетев с дюжину шагов, хоббиты шлепнулись в густой колючий кустарник. Оба затаились, Сэм тихонько зализывал исцарапанную руку.

Заговорить, и то шепотом, он осмелился, лишь когда крики на мосту смолкли.

— Вот уж не думал, сударь, что в Мордоре хоть что-то растет. Знал бы заранее, не так страшно было бы прыгать. Но колючки тутошние сквозь всю одежду меня истыкали. Зря я кольчугу не натянул.

— Не жалей, — откликнулся Фродо. — На мне вот и орочья кольчуга, и рубаха кожаная, а толку никакого. Весь искололся.

Из зарослей удалось выбраться с немалым трудом. Колючки и ветви были крепкими, как проволока, и цепкими, словно когти. Хоббиты изодрали плащи, прежде чем сумели освободиться.

— Теперь вниз, Сэм, — шепнул Фродо. — Спустимся побыстрее в долину, а там, как только сможем, свернем на север.

В мире наступал день, далеко на востоке, за пределами Мордора, вставало солнце, но здесь по-прежнему было темно, как ночью. Свечение Роковой горы приугасло, восточный ветер, дувший с тех пор, как хоббиты покинули Итилиэн, незаметно утих. Медленно, на ощупь, почти вслепую спускались вниз, пробираясь среди камней, колючих кустов и мертвых деревьев, пока не вымотались до того, что уже не могли сделать ни шага. Пришлось сделать привал. Друзья сели бок о бок, привалившись спинами к валуну.

— Вздумай сейчас Шаграт поднести мне стакан воды, я, верно, пожал бы ему лапу, — пробормотал Сэм.

— Не говори так, только хуже становится, — отозвался Фродо.

От усталости у него кружилась голова. Он растянулся на земле, некоторое время лежал молча, а когда, малость оправившись, с трудом приподнялся, то к своему удивлению обнаружил, что Сэм спит.

— Просыпайся! — стал тормошить спутника Фродо. — Вставай! Рано еще спать.

Сэм заморгал и затряс головой.

— Надо же, — проговорил он. — Кажись, задремал. Поспать-то как следует давненько не доводилось, вот глаза сами и закрываются.

Теперь Фродо шел впереди, стараясь двигаться на север, насколько это было возможно среди нагромождения валунов и скал. Неожиданно он остановился снова.

— Все без толку, Сэм, — промолвил он, утирая пот. — Мне не сдюжить. Кольчуга проклятущая докопает. Моя, из мифрила, и та казалась тяжелой, когда устанешь, а эта гораздо тяжелее. Да и какой в ней прок? Нам же не с боем прорываться.

— С боем или нет, — возразил Сэм, — но она убережет от ножа или случайной стрелы. Опять же Голлум, он жив, и его нельзя сбрасывать со счета. Не дело, чтоб между вами и ударом вражеским не было ничего, кроме кожаной рубахи.

— Послушай, Сэм, дружище, — сказал Фродо, — я устал до смерти и, по правде, ни на что не надеюсь, по все едино буду идти, пока ноги несут. Не обижайся, я знаю, чего тебе стоило найти для меня это снаряжение, да только сил тащить лишний груз уже не осталось.

— Эх, сударь, — вздохнул Сэм. — Какие обиды… Я бы рад вас на закорках понести, да силенок у самого… Скидывайте орочье барахло, пойдем налегке.

Фродо снял толстый плащ, стянул и отбросил кольчугу, но тут же поежился.

— Накинуть бы что-нибудь потеплее, — сказал он. — Вроде похолодало, или меня знобит.

— Возьмите мой плащ, сударь, — предложил Сэм, развязывая котомку и доставая серый шелковистый сверток. — Подойдет? Его под низ, а снаружи тряпку орочью набросьте и пояском перехватите. Получится, конечно, не совсем на здешний манер, но вам потеплее будет, да и сдается мне, от всякого зла он сохранит лучше всего прочего. Это ж подарок самой Владычицы.

— Так-то полегче, — сказал Фродо, завернувшись в эльфийский плащ. — Пожалуй, можно идти дальше. Только вот темень эта кромешная прямо в сердце ползет. Знаешь, когда я лежал в темнице, то вспоминал Брендивин и Лесной Край, и Мельничный ручей в Хоббитоне. А теперь и не вспомнить…

— Ага, сударь, вот и вы про воду речь завели, — попытался пошутить Сэм. — Услыхала бы нас Владычица, я бы сказал: «С вашего позволения нам нужны только свет и вода, простой дневной свет и чистая вода. Они дороже любых сокровищ». Да только где мы, а где Лориэн! — Сэм вздохнул и махнул рукой в сторону Эфел-Дуат, едва различимого на фоне темного небосклона.

Хоббиты продолжили путь, но очень скоро Фродо снова остановился.

— Над нами Черный Всадник, — шепнул он. — Я его чую. Спрячемся и переждем.

Укрывшись за здоровенным валуном, затаились и опасливо поглядывали на запад, пока Фродо не вздохнул с облегчением.

— Улетел!

Они встали и замерли в изумлении. Слева, на юге, небо серело, все явственнее открывая взору очертания горного массива. Разгоравшийся за горами свет медленно оттеснял мглу на север. Создавалось впечатление, будто высоко в небесах разыгралась битва. Клубящиеся тучи Мордора отступали, края лохматились клочьями под напором ветра из живого мира, гнавшего эти тучи назад, к породившему их гнездилищу мрака. Из-под приподнявшегося темного полога в Мордор, словно бедное утро сквозь закопченное окошко темницы, просачивался слабый свет.

— Гляньте-ка, сударь! — воскликнул Сэм. — Ветер переменился! Что-то происходит. Не все получается по Его хотению. Понапустил Тьмы, а она пятится. Вот бы посмотреть, что там делается!

Занималось утро пятнадцатого марта. Над долиной Андуина вставало солнце, дул юго-западный ветер. На равнине Пеленнора умирал Тейоден.

На глазах у Фродо и Сэма полоска света растеклась вдоль всего гребня Эфел-Дуат, и на ее фоне они увидели быстро приближавшуюся с запада черную точку. Стремительно вырастая, она нырнула под полог туч и пронеслась высоко над головами хоббитов. Из вышины донесся пронзительный крик назгула, но он уже не внушал ужаса, ибо сам был исполнен страха и скорби. Главарь Кольценосцев встретил свою судьбу.

— Ага! — вскричал Сэм. — Точно, что-то там происходит. Шаграт твердил, будто война идет успешно, а вот Горбаг в этом сильно сомневался. И, похоже, оказался прав. По всему выходит, не задалось у них. Может, теперь и нам будет полегче, а, сударь?

— Это вряд ли, Сэм, — вздохнул Фродо. — Что бы ни случилось там, за горами, мы идем не на запад, а на восток. Я устал до изнеможения. А Кольцо, Сэм, с каждым шагом все тяжелее. Теперь я все время вижу его мысленно, оно как огромное огненное колесо.

Сэм понурился, искоса поглядел на Фродо, потом взял хозяина за руку и попытался приободрить.

— Ну же, сударь! Не все так плохо. Я вот уже получил, что хотел: самую малость света. Пройдем еще чуточку, а там привал устроим, полежим, отдохнем. Надо вам подкрепиться, вот лепешка, хоть кусочек лепешки съешьте.

Отломив лембаса и с трудом разжевав его — во рту пересохло сверх всякой меры, — хоббиты продолжили путь. Света было не больше чем в серых сумерках, но вполне хватало, чтобы увидеть, что они находятся на дне пологой, поднимавшейся к северу лощины — русла высохшего потока. За лощиной вилась вдоль подножий западных утесов тропа. Знай они про нее раньше, давно бы шли по ровной земле, а не калечили ноги на каменюках. Отделившись от главной моргульской дороги у западной оконечности моста, тропа длинной, вырубленной в скалах лестницей спускалась в ущелье. Этим путем, связывавшим Кирит-Унгол с укреплениями Айсенмута, железными челюстями Карах-Ангрена, пользовались мордорские дозорные и гонцы.

Конечно, выходить на тропу было опасно, но хоббиты спешили, а Фродо чувствовал, что ковылять дальше по бездорожью, среди камней, он просто не сможет. К тому же он полагал, что на северном направлении их будут искать в последнюю очередь. По его разумению, погоня должна рыскать по равнине, тщательно просматривать все дороги, ведущие на восток, а заодно перекрыть единственный путь на запад, через перевал. Потому разумным казалось уйти на север, как можно дальше от крепости, а уж потом свернуть и искать дорогу на восток.

Хоббиты пересекли каменное ложе, вышли на орочью тропу и двигались некоторое время по ней. Слева, прикрывая от взгляда сверху, над головами нависали утесы, но тропа делала множество изгибов, и за каждым мог нежданно встретиться враг. Ко всякому повороту приближались с опаской, держась за рукояти мечей. Света не прибавлялось, поскольку Ородруин по-прежнему изрыгал огромные клубы дыма. Раздуваемый ветром дым поднимался все выше, пока, оказавшись над воздушными потоками, не растекался, накрывая местность, как шляпка чудовищного гриба, чья ножка вздымалась за пределы видимости. Хоббиты брели уже более часа, когда неожиданно услышали звук, заставивший остановиться. В это трудно было поверить, но где-то совсем рядом журчала вода. Слева, из узкой расщелины — словно черный утес рассекли ударом гигантского топора — вытекала тонкая струйка: быть может, остаток сладостного дождя, рожденного под осиянными солнцем морями и, волею злосчастной судьбы, обреченного пролиться в бесплодную пыль Черной Страны. Ручеек сочился из скалы, пересекал тропу и быстро терялся среди мертвых камней.

Сэм бросился к нему.

— Ежели я снова увижу Владычицу, непременно расскажу ей об этом! — воскликнул он. — Свет, а теперь и вода! — Внезапно он осекся, а потом пробормотал: — Сударь, давайте я попью первым.

— Как хочешь, — отозвался Фродо. — Места тут достаточно, какая нужда подходить к воде по очереди?

— Да я не о том, — пояснил Сэм, — вдруг она ядовитая или еще что… тогда уж пусть лучше буду я, ежели вы меня понимаете.

— Понимаю, — отозвался Фродо. — Но, по-моему, Сэм, мы можем вместе довериться нашей удаче.

Вода оказалась холодной, но не ледяной. Горьковатая и маслянистая, дома она показалась бы хоббитам неприятной на вкус, но здесь они нашли ее превосходной. Оба напились вдоволь, и Сэм наполнил в дорогу флягу. Фродо почувствовал себя лучше, и они безостановочно прошли еще несколько миль, пока тропа не стала шире. По краям появилась грубая ограда, что указывало на близость очередного орочьего укрепления.

— Здесь придется свернуть, Сэм, — сказал Фродо, — свернуть на восток, — он взглянул на угрюмый кряж по ту сторону долины, вздохнул и добавил: — Но сил у меня осталось только-только, чтоб доковылять до скал и забиться в какую-нибудь нору. Там и отдохнем.

Теперь ложе высохшей реки находилось заметно ниже тропы. Спустившись и перебравшись через русло, хоббиты, к немалому своему удивлению, увидели множество темных прудов, питаемых стекавшими откуда-то сверху тонкими ручейками. На окраинах, во всяком случае вдоль западных гор, земля Мордора умирала, но еще не умерла окончательно. Здесь даже попадались отчаянно боровшиеся за жизнь жесткие, корявые растения. На склонах, по ту сторону долины, цеплялись корнями за утесы похожие на кусты низкорослые чахлые деревца, пробивались сквозь камень пучки жухлой серой травы, стелился тощий мох, и повсюду густо переплетались извилистые лозы с длинными, острыми шипами или крючковатыми, резавшими, как ножи, колючками. На них шуршали на ветру иссохшие, сморщенные прошлогодние листья, а только-только раскрывавшиеся почки были уже изъедены гусеницами. Жужжали и кусались буровато-серые мухи, помеченные красными пятнышками — что твои орки с Багровым Оком на плащах. Над колючими зарослями вились тучи голодной мошкары.

— От орочьей одежи никакого проку, — ворчал, отмахиваясь от гнуса, Сэм. — Жаль, что у меня шкура не такая толстая.

Подняться на кряж хоббиты так и не смогли, Фродо совсем выбился из сил.

— Все, — пробормотал он. — Дальше ни шагу. Мне нужно отдохнуть и поспать, если получится.

Он огляделся, но вокруг было пустынно — похоже, в этом мрачном краю не водилось даже зверей. Измотанные до крайности друзья забились под свисавший со скального выступа, словно рогожа, колючий куст, сели и, как смогли, подкрепились.

Приберегая лембас напоследок, они разделили между собой половину оставшихся Фарамировых припасов — горстку сушеных фруктов и кусочек вяленого мяса — и выпили немного воды. По дороге пили из черных прудов в долине, но сейчас снова испытывали жажду. Воздух Мордора был полон какой-то иссушавшей рот горечи. Сэм не имел склонности предаваться отчаянию, но при мысли о том, что же они будут пить по пути через простиравшуюся впереди безжизненную равнину Горгорот, ему становилось страшно.

— Поспите-ка, сударь, — предложил он. — Видите, снова темнеет. Сдается мне, день уже на исходе.

Фродо вздохнул и уснул, едва дослушав эти слова. Сэм и сам с трудом противился усталости. Взяв Фродо за руку, он сидел рядом с хозяином, пока не сгустилась тьма, а потом, чтобы не поддаться сонливости, выполз из укрытия и огляделся.

Вокруг что-то потрескивало, поскрипывало и шуршало, но ни голосов, ни шагов слышно не было. На западе, над гребнем Эфел-Дуат, ночное небо оставалось тусклым и бледным. Неожиданно в разрыве туч над темной вершиной Сэм увидел серебристую мерцающую звезду. Красота ее потрясала и возрождала в сердце надежду, ибо, как вспышка молнии, сознание хоббита озарила мысль — Тень не вечна и не всесильна, ибо есть в мире красота и свет, которые, как бы мрак ни разрастался, всегда будут превыше ее и никогда не затмятся. В орочьей башне он боялся за себя и пел, как бы бросая вызов собственному страху, а в этот миг и собственная судьба, и даже судьба хозяина перестала его тревожить. Он заполз обратно под куст, улегся рядышком с Фродо и, отбросив все страхи, отдался спокойному глубокому сну.

Пробудились хоббиты вместе, рука об руку. Сэм чувствовал себя свежим и готовым к новому дню, а вот Фродо тягостно вздыхал. Во сне ему виделись огненные кошмары, да и пробуждение ничуть не радовало, но все же сон пошел на пользу. Он набрался сил и теперь мог нести свое бремя дальше. Они не знали, долго ли спали и сколько сейчас времени, но, подкрепившись и отпив по глотку водицы, продолжили путь вверх по склону, пока не добрались до крутой каменистой осыпи. Здесь даже самые стойкие растения отказались от борьбы, и бесплодные вершины Моргэйского кряжа были сухими и голыми, словно сланец.

После долгих блужданий и поисков нашли путь, по которому можно было подняться, не скатываясь вниз; одолев последнюю сотню футов, карабкаясь на четвереньках, протиснулись в расщелину меж двумя черными утесами и оказались на самом краю последней ограды Мордора. Внизу, у подножия обрыва тысячи в полторы локтей, расстилалась, теряясь во мраке за пределами видимости, угрюмая равнина. Ветер, дувший теперь с запада, отгонял тучи все дальше к востоку, но Горгорот по-прежнему тонул в сумраке — по земле, скапливаясь в лощинах, стелился курившийся из провалов и трещин дым.

Вдалеке, самое меньшее лигах в сорока, высилась Роковая гора с утопавшим в пепле подножием и окутанной облаками вершиной. Огни ее приугасли, но и погруженная в дремоту она оставалась пугающе опасной, словно спящее чудовище. Позади нее, на протянувшемся с севера длинном отроге Пепельных гор, громоздились укрепления Барад-Дура, скрытые в зловещей, как грозовая туча, тени. Темная Сила погрузилась в глубокое раздумье, и ее Око обратилось вовнутрь. Внушающее сомнение и тревогу видение — сияющий меч и суровый царственный лик — на какое-то время заставило Темного Властелина позабыть обо всем прочем, и мрачные мысли обволакивали тьмой бесчисленные бастионы и башни его твердыни.

Фродо и Сэм взирали на дышащую злобой страну со смешанным чувством ненависти и изумления. Между ними и дымящейся Горой лежала безжизненная, выжженная пустыня, и казалось совершенно непостижимым, как Владыка Мертвого края ухитряется содержать и кормить своих рабов. Однако войска у него были. Насколько хватало глаз, по склонам дальше к югу тянулись лагеря, иные палаточные, а иные похожие на маленькие городки. Один из самых больших — огромный муравейник, перечерченный прямыми линиями улиц между рядами унылых, приземистых и длинных строений, — находился чуть ли не под ногами, не далее чем в лиге от обрыва. И этот лагерь не пустовал: и по улицам, и по отходившему от лагеря на юго-восток и сливавшемуся с дорогой на Моргул широкому тракту сновало множество крошечных черных фигурок.

— Не нравится мне это, совсем не нравится, — проворчал Сэм. — Безнадега полная, кроме разве того, что коли уж здесь толчется такая прорва народа, то должна быть вода, не говоря уж о снеди. И никакие это не орки, а люди, если меня глаза не обманывают.

Ни он, ни Фродо ничего не знали об обширных, возделываемых рабами полях далеко на юге страны, за пределами дымного дыхания Горы, у печальных вод озера Нурнен, как не знали и о множестве проезжих дорог, что вели на юг и на восток, к обложенным данью землям. По ним воины гнали в Мордор бесчисленные вереницы подвод со всяким добром и толпы новых рабов. Здесь, в северных областях, находились рудники, склады припасов и сборные пункты, куда перемещавший свои войска, как фигуры на доске, Темный Властелин стягивал их для предстоящих ударов в давно задуманной войне. Первая проба сил оказалась неудачной, наступление на Гондор было отбито, и сейчас свежие силы собирались для нового удара у Кирит-Горгора. Даже приди Ему в голову мысль оградить Гору от всех и всяческих посягательств, он бы едва ли смог сделать больше.

— Да уж… — продолжил Сэм, — еды-питья у них там, может, и вдосталь, да только нам до ихних закромов не добраться. Тут и спуска-то, как я вижу, нет, да и спускаться незачем. Место открытое, как по нему пройдешь? Под ногами у них ползти, что ли?

— Попытаться все едино придется, — отозвался Фродо. — Это не хуже того, с чем я ожидал встретиться. Надежды пересечь равнины у меня с самого начала не было, нет ее и сейчас, но я по-прежнему буду делать все, что в моих силах. Однако постараюсь как можно дольше не угодить снова во Вражьи лапы. Пойдем-ка, друг, дальше на север; глянем, не удастся ли перейти равнину там, где она поуже.

— Догадываюсь, что мы там углядим, — заметил Сэм. — Коли равнина теснее станет, так большунов да орков там понабьется столько, что между ними не протолкнешься. Вот увидите, сударь.

— Может, и увижу, если вообще дотуда доберусь, — ответил Фродо и отвернулся.

О том, чтобы идти по самому гребню с его остроконечными пиками и глубокими ущельями, не могло быть и речи. В конце концов спустились тем же путем, что и поднялись, и стали искать путь понизу. Это тоже оказалось непросто, однако проковыляли добрую милю, прежде чем увидели примостившийся у подножия утеса орочий лагерь — обнесенное стеной скопище каменных лачуг, теснившихся вокруг темного зева пещеры. Движения заметно не было, но хоббиты пробирались осторожно, укрываясь в зарослях терновника, к счастью, густо разросшегося по берегам высохшей реки.

Так удалось пройти еще две или три мили. Орочий лагерь уже скрылся из виду, но не успели друзья вздохнуть посвободнее, как заслышали громкие грубые голоса. Они мигом нырнули за бурый корявый куст и затаились. Голоса приблизились, и скоро показались два орка. Один, одетый в коричневое рванье и вооруженный роговым луком, был невысок ростом и темнокож. Вернее всего, он принадлежал к мелкой породе лазутчиков. Второй, здоровенный, вроде бойцов Шагратова отряда, тоже имел лук за спиной, а в руках держал копье с коротким древком и широким наконечником. На его плаще красовалось Багровое Око. Орки по своему обыкновению ссорились, а поскольку принадлежали к разным племенам, перебранка шла на Общем Наречии, только выговор у каждого был свой.

Шагах в двадцати от того места, где хоронились хоббиты, меньший из орков остановился.

— Все! Я иду домой, — проворчал он, указывая в сторону орочьего лагеря. — Какой прок обдирать нос о камни? Говорю тебе, нет здесь никаких следов. Запах вел в горы, и я потерял его из-за тебя. Что тебя понесло в долину!

— От вас, нюхачей-маломерок, вообще никакого проку! — прорычал большой орк. — Глаза понадежнее твоего сопливого носа!

— Ну и много ты ими углядел? — огрызнулся первый. — Арр! Ты даже не знаешь, чего ищешь.

— А кто виноват? — обозлился боец. — Точно не я! Все идет сверху. Сначала говорят, будто это могучий эльф в сияющей броне, потом — то ли гном, то ли маленький человечек, потом — шайка взбунтовавшихся урук-хай, а может, и все вместе.

— Арр! — прорычал разведчик. — Они там головы потеряли. Кое-кто из главарей может вдобавок шкурой поплатиться. Дошел до меня слушок — на крепость напали, сотни наших перебили, а пленник смылся. Довоевались, вояки! Неудивительно, что приходят дурные вести.

— Кто сказал — «дурные вести»? — взревел боец.

— Арр! А кто сказал, что нет?

— Такие разговоры ведут подлые мятежники! Заткни пасть, не то я тебя прикончу!

— Ладно, ладно! Ни слова больше не скажу, но думать-то все равно буду по-своему. Слушай, а при чем тут тот черный длиннорукий пролаза?

— Почем мне знать? Может, и ни при чем. Гаденыш паршивый! Лазит повсюду, что-то там вынюхивает, а отдуваться потом нам. Как отирался поблизости, никому до него дела не было, а только сбежал, тут тебе и приказ — доставить живым, и срочно!

— Надеюсь, его сцапают и ему не поздоровится, — проворчал разведчик. — Он мне охоту испортил, подобрал кольчугу, а все следы кругом затоптал и запах отбил своей вонью. Когда я подоспел на место, было уже поздно.

— Кольчуга-то его и спасла, — заметил боец. — Я ведь не знал еще, что его ищут, и запустил стрелу ему в спину с полусотни шагов. Но он удрал.

— Грр! Упустил! — рассмеялся разведчик. — Сначала стреляешь не целясь, потом бежишь — еле ноги переставляешь, а под конец посылаешь за нами. Ну, с меня хватит! — он повернулся и зашагал прочь.

— Назад! — рявкнул боец. — Вернись, не то я на тебя донесу!

— Кому? Уж не твоему ли драгоценному Шаграту? Так он свое откомандовал.

— Я сообщу твое имя и номер назгулу, — прошипел боец. — Сейчас в крепости распоряжается один из них.

Мелкорослый орк остановился и обернулся. Теперь и его голосе ненависть мешалась со страхом.

— Мерзкий доносчик! Грозишься, а сам ни на что не годен! Какой из тебя урук?! Убирайся к своим вонючим крикунам, пусть они выморозят твое мясо, если только враги не разделаются с ними раньше. С главным-то, как я слышал, уже покончили. Надеюсь, это правда.

Огромный орк прыгнул к нему, замахиваясь копьем, но разведчик, мгновенно скользнув за камень, всадил стрелу ему прямо в глаз, и боец тяжело рухнул наземь. Стрелок бросился бежать и пропал из виду.

Некоторое время хоббиты сидели молча. Наконец Сэм шевельнулся.

— Ловко сладилось, ничего не скажешь, — ухмыльнулся он. — Была б такая дружба сердечная по всему Мордору, можно считать, что половина наших бед позади.

— Тише, Сэм, — шепнул Фродо. — Поблизости могут оказаться другие. Мы едва спаслись, видать, охота налажена посерьезнее, чем нам казалось. Да, Сэм, таков дух Мордора, и, как я думаю, он царит в каждом его уголке. Если верить преданиям, орки всегда затевают меж собой ссоры, особенно если над ними нет сильного вожака. Но не стоит возлагать на это надежду. Нас они ненавидят куда сильнее, чем друг друга. Попадись мы на глаза этим двоим, они стали бы действовать заодно.

Хоббиты умолкли. Через некоторое время Сэм заговорил снова, но на сей раз шепотом.

— Слышали, сударь, как они толковали про «длиннорукого пролазу? Помните, я ведь говорил вам, что Голлум жив?

— Да, помню, — отозвался Фродо. — Я тогда еще подумал, откуда у тебя такая уверенность. Знаешь, до темноты нам лучше отсюда не высовываться, так что давай выкладывай все, что тебе известно. Только прошу тебя, потише.

— Постараюсь, — кивнул Сэм. — Хоть оно и непросто: про этого Вонючку рассказывать, да на крик не сорваться.

Хоббиты сидели под колючим кустом, пока блеклый свет Мордора медленно таял, превращаясь в темную беззвездную ночь, и Сэм тихонько рассказывал обо всем, для чего мог найти слова: о предательстве Голлума, ужасной Шелоб и о собственной стычке с орками. Когда он закончил, Фродо, не сказав ни слова, крепко пожал ему руку.

— Что ж, — промолвил он спустя несколько мгновений, поднимаясь на ноги. — Кажется, пришла пора идти дальше. Интересно, долго ли мы проблуждаем, прежде чем нас изловят и все труды и мучения пропадут впустую? Знаешь что, Сэм, пусть светоч Галадриэли пока остается у тебя. Мне его и положить-то некуда, разве что в руке нести, но в такой темнотище руки лучше иметь свободными. А Жало я тебе дарю насовсем. Обойдусь орочьим мечом, хотя и этот мне вряд ли понадобится.

Час за часом, в кромешной тьме, без всяких троп, спотыкаясь о камни, хоббиты брели на север. Когда, уже после того как во всем мире начался день, над западными хребтами забрезжил рассвет, они снова нашли укрытие и по очереди поспали. Пока Сэм бодрствовал, ему не давала покоя мысль о пропитании. А когда Фродо, проснувшись, заговорил о завтраке, он не выдержал и задал давно мучивший его вопрос:

— Скажите, сударь, вы имеете хоть какое-то представление насчет того, сколько нам еще топать?

— Смутное, — вздохнул Фродо. — В Разлоге, перед уходом, мне показывали карту Мордора, составленную еще до возвращения Врага, но я мало что запомнил. Могу лишь сказать, что где-то на севере, лигах этак в двадцати от моста у крепости, есть место, где западный и северный кряжи сходятся очень близко, чуть ли не смыкаются. Перебраться через равнину там, наверное, проще, но, с другой стороны, добравшись дотуда, мы окажемся дальше от Горы, чем сейчас. Лигах, я думаю, в шестидесяти. От моста мы пока отошли не больше чем на дюжину лиг, вот и выходит, что даже если все пойдет хорошо, нам не добраться до Горы раньше чем через неделю. Боюсь, Сэм, под конец моя ноша сделается такой тяжелой, что я не сдюжу…

— Чего я и опасался, сударь, — горестно покачал головой Сэм. — Целая неделя… Придется нам, сударь, есть поменьше или, пока можем, двигаться пошустрее. Скоро от всех припасов останутся только эльфийские лепешки.

— Постараюсь не отстать, — пообещал Фродо. — Ну, поднялись и в путь!

Выступив в полумраке, хоббиты, с редкими и короткими передышками, ковыляли по бездорожью всю ночь, а с первыми признаками рассвета забились в темную впадину под скальным выступом. Занялось утро, куда более ясное, чем в предыдущие дни. Сильный западный ветер упорно гнал прочь дымные мордорские тучи, и вскоре хоббиты смогли отчетливо разглядеть местность на несколько миль вокруг. Ущелье, разделявшее хребты Эфел-Дуат и Моргэй, становилось все уже, дно его поднималось все выше, и в конце концов оба кряжа срастались, так что внутренний превращался в длинный уступ, который лепился к более высокому внешнему, хотя с востока он так же круто обрывался к равнине Горгорот. Высохшее русло сходило впереди на нет, пропадая среди скал, ибо там от главного хребта отходил протянувшийся на восток, как стена, голый каменистый отрог. Навстречу ему, от туманно-серого северного массива Эред-Литуи, выступал Айсенмут, за которым начиналась глубокая долина Удун. В этой котловине за Моранноном находились глубокие тоннели и подземные склады оружия, устроенные слугами Мордора для обороны Черных Врат. Ныне Властелин Тьмы поспешно собирал сюда несметные воинства, дабы отразить удар вождей Запада. На горных отрогах высились башни и горели сигнальные огни, а теснину перегораживали земляной вал и глубокий ров с одним-единственным узким мостом.

В нескольких милях севернее, на западном отроге, стоял древний замок Дуртанг, ставший теперь одним из многих окружающих Удун орочьих укреплений. Отходившая от него, ясно видимая в утреннем свете дорога сворачивала к востоку всего в паре миль от того места, где залегли хоббиты, и по карнизу сбегала на равнину к Айсенмуту. Чем больше хоббиты видели, тем яснее им становилось, что путь на север они проделали напрасно. На задымленной равнине не замечалось ни лагерей, ни перемещения войск, но вся она находилась под неустанным наблюдением крепостей Карах-Ангрена.

— Тупик, Сэм, — прошептал Фродо. — Отсюда нам ни на запад не подняться, ни на восток не спуститься. А единственная дорога ведет прямиком к крепости.

— Значит, напрямую и пойдем, — отозвался Сэм. — Испытаем удачу, ежели в Мордоре можно говорить об удаче. Назад-то нам уже всяко не вернуться, припасов не хватит. Стало быть, остается одно, идти вперед.

— Хорошо, Сэм, — уныло согласился Фродо. — Если у тебя еще осталась надежда, веди меня. Я просто пойду следом.

— Прежде чем идти, сударь, вам нужно подкрепиться и поспать.

Сэм дал Фродо лепешку, напоил водой и устроил для него подушку, подложив под голову свернутый эльфийский плащ. Фродо слишком устал, чтобы возражать, во всем подчинился другу и даже не заметил, что съел двойную порцию лембаса, за себя и за Сэма, и выпил всю воду до последней капли. Сэм об этом предпочел промолчать. Когда Фродо уснул, он долго сидел, склонившись над хозяином, прислушивался к его дыханию и вглядывался в его лицо. Исхудалое, испещренное морщинами, во сне оно все же выглядело мужественным и спокойным.

— Вы уж не обессудьте, сударь, — прошептал Сэм, — но я попытаю удачу. Без воды мы с вами далеко не уйдем, так что придется мне ненадолго оставить вас одного.

Он выбрался из укрытия и, переползая от камня к камню, с осторожностью, необычайной даже для хоббита, спустился к сухому руслу и некоторое время шел по нему вверх, к скальным уступам, по которым некогда каскадом сбегал небольшой поток. Теперь нигде не было видно и пятнышка влаги, но Сэм не желал сдаваться, лелея надежду, что источник, прежде питавший реку, не иссяк до конца. Он припал к земле, напряженно вслушался и, к полнейшему своему восторгу, действительно уловил слабое журчание. Вскоре он разыскал тонюсенькую темную струйку: вытекая из расщелины, она наполняла маленькую впадину, переливаясь через край, и терялась под россыпью камней.

Сэм попробовал воду, и она оказалась очень даже вкусной. Напившись вволю и наполнив флягу он повернулся, чтобы возвратиться назад, и в этот миг заметил мелькнувшую среди камней, неподалеку от убежища Фродо, черную тень. Едва сдержав крик, хоббит стремглав помчался к спящему другу, перепрыгивая с камня на камень. Успев приметить лишь мимолетное движение, он ничуть не сомневался в том, кто там движется, слишком уж хорошо он знал повадки этой опасливой и юркой твари.

— На сей раз удача меня не подвела, — пробормотал Сэм, убедившись, что Фродо цел и невредим. — Но, кажется, она на исходе. Мало того, что тут от орков не продохнуть, так теперь и этот паршивец вновь объявился. Какая жалость, что его так и не подстрелили!

Он долго сидел рядом с Фродо, не смея ни отойти, ни вздремнуть, и разбудил друга, лишь когда глаза стали закрываться сами собой.

— Боюсь, сударь, нас опять выследил Голлум, — первым делом предупредил Сэм. — А ежели то был не он, значит, их таких двое. Я тут за водой отошел, глянул назад, а он шасть — и пропал. Одновременно нам теперь спать нельзя, а у меня, прошу прощения, уже веки слипаются.

— Милый Сэм, — пробормотал Фродо. — Знаешь, по-моему, лучше уж Голлум, чем орки. Он нас не выдаст, по крайней мере, пока его не поймают.

— Ему и самому убить да ограбить ничего не стоит, — проворчал Сэм. — Держите ухо востро, сударь. Вот вам фляжка. Она полна, пейте вволю, потом еще наберем, — с этими словами он провалился в сон.

Проснулся он уже в сумерках. Фродо сидел, привалившись спиной к скале, и спал. Фляга опустела. Голлума поблизости не было.

Когда над Мордором снова сгустилась тьма и на горах яростно запылали красные сторожевые костры, хоббиты продолжили путь. Впереди ждал самый опасный отрезок. Сперва направились к источнику, а потом, осторожно поднявшись вверх, вышли к дороге там, где она сворачивала на восток к Айсенмуту, до которого оставалось миль двадцать. Дорога была неширокой, без всякого ограждения, и чем дальше, тем глубже становился обрыв у ее края. Хоббиты помедлили, напрягая слух, не уловили ничего тревожного и двинулись на восток.

Отшагав дюжину миль, они сделали короткий привал. Незадолго до этого места дорога сделала небольшой изгиб к северу, и пройденный отрезок пути уже скрылся из виду. Это обернулось бедой. Отдохнув несколько минут, друзья пошли дальше, но почти сразу же позади раздался звук, услышать который они боялись все время: топот множества ног. Он был еще не слишком близок, но, оглянувшись, хоббиты увидели, как из-за поворота появляются огни — множество факелов. Огни приближались быстро, слишком быстро, чтобы можно было спастись бегством.

— Этого я и боялся, Сэм, — сказал Фродо. — Мы положились на удачу, и она подвела нас. Вот мы и в ловушке.

Он растерянно смерил взглядом скальную стену, гладко обтесанную древними строителями, перебежал дорогу и заглянул в черную пропасть.

— Все пропало! — воскликнул он, в отчаянии опустился на землю возле отвесной стены и уронил голову на грудь.

— Похоже на то, — вынужден был согласиться Сэм. — Но ведь где наша не пропадала, сударь? Подождем, посмотрим… — с этими словами он сел в тени скалы рядом с Фродо.

Ждать пришлось недолго. Орки приближались широким шагом, шедшие впереди несли факелы. Сэм тоже склонил голову в надежде скрыть лицо, когда факельщики поравняются с ними, а щит выставил перед коленями, чтобы загородить совсем не орочьи ноги.

«Небось спешат, — думал он. — Что бы им пройти скорехонько мимо, да оставить в покое двух усталых воинов». Некоторое время казалось, что так и случится.

Орки в голове колонны шли, тяжело дыша, понурясь и не глядя по сторонам. Этих выходцев из низкорослых племен согнали в войско Темного Властелина против их воли, и у них было лишь одно желание — поскорее закончить переход и не угодить под кнут. Два огромных свирепых урука носились вдоль колонны взад и вперед, щелкая кнутами и подгоняя медлительных злобной бранью. Ряд проходил за рядом, факелы удалялись. Сэм затаил дыхание. Больше половины отряда уже прошло. Но тут один из надсмотрщиков заметил у обочины две фигурки.

— Эй, там! — заорал он, замахиваясь кнутом. — Встать!

Хоббиты не ответили, и он приказал колонне остановиться.

— Эй, вы, а ну сюда! — ревел урук. — Я вам покажу, как отлынивать! — он шагнул вперед и даже в темноте разглядел знаки на их щитах.

— Сбежать задумали, вот как! — прорычал он. — Или приказа не знаете? Всем вашим велено было собраться в Удуне еще вчера! Живо в строй!

Хоббиты с трудом поднялись и, сгорбившись, хромая, как пехотинцы, сбившие ноги во время долгого марша, заковыляли к хвосту колонны.

— Не туда! — рявкнул надсмотрщик. — В четвертый ряд от конца! И глядите у меня! Отстанете — пожалеете!

Он щелкнул над их головами длинным кнутом, и колонна быстрым шагом двинулась вперед.

Идти было нелегко даже бедному усталому Сэму, но для Фродо переход стал подлинным мучением. Стиснув зубы, он заставлял себя двигаться и ни о чем не думать. Потные орочьи тела невыносимо смердели, а вскоре хоббит стал задыхаться и от жажды. Приходилось напрягать всю свою волю для того, чтобы дышать, переставлять ноги и отгонять мысль о том, к какому страшному концу неизбежно приведет этот полный страданий и тягот путь. Отбиться от колонны было невозможно. Надсмотрщик то и дело подбегал к ним и осыпал злобными насмешками.

— Что, лентяи, прибавилось прыти? — гоготал он, хлеща по ногам. — Где добрый кнут, ноги сами бегут! Держитесь! Это только начало. В вашем лагере вас так выпорют за опоздание, что вы темной ночи не взвидите. Может, поумнеете, а то вы вроде забыли, что сейчас война.

Через несколько миль, когда дорога стала полого спускаться к долине, Фродо окончательно выбился из сил. Ноги заплетались, он спотыкался на каждом шагу. В отчаянии Сэм пытался помочь хозяину, поддержать его, хотя чувствовал, что и сам недолго сможет поспевать за орками. Теперь он знал, что конец может наступить в любой момент: как только Фродо лишится чувств и упадет, все откроется и все их немыслимые усилия пойдут прахом.

«Хоть доберусь напоследок до этого урода-кнутобойца», — подумал Сэм, но в тот самый миг, когда он уже нащупал рукоять меча, пришло неожиданное спасение. Они уже находились на равнине и приближались к проходу в Ундун. Немного впереди, у ворот перед мостом, дорога с запада сходилась с двумя другими, с юга и из Барад-Дура. По всем трем спешно двигались войска, ибо вожди Запада наступали, и Темный Властелин стягивал силы к северу. Случилось так, что к утопавшей в темноте развилке, куда не достигал свет костров со стен, одновременно подошли несколько отрядов. Тут же началась толчея и сумятица. Каждый отряд порывался пройти за ворота первым, ведь за ними ждал отдых. Никто не хотел уступать. Командиры орали, в воздухе свистели кнуты, перебранка быстро переросла в свалку: кое-где дело дошло до мечей. В довершении всего во фланг колонны из Дуртанга с ходу врезался отряд тяжело вооруженных уруков из Барад-Дура.

Боль и усталость не помешали Сэму смекнуть, как можно использовать возникшую неразбериху и давку. Он бросился на землю, увлекая за собой Фродо. Орки спотыкались и падали на них, рыча и ругаясь. На четвереньках хоббиты незаметно выбрались из толпы, с трудом перевалили через шедшую вдоль другого края дороги ограду и затаились.

Искать в темноте укрытие казалось делом бесполезным, однако Сэм понимал, что от дороги и от света факелов нужно убраться хоть немного подальше.

— Ну же, сударь, — шепнул он. — Отползем самую малость, а там отдохнем.

Последним отчаянным усилием Фродо приподнялся и прополз шагов двадцать, пока не наткнулся на какую-то неглубокую канаву. Он скатился туда и замер на каменистом дне, неподвижный, словно мертвец.

Глава 3. РОКОВАЯ ГОРА

Свой рваный орочий плащ Сэм свернул и подсунул Фродо под голову, а лориэнским, улегшись поближе к хозяину, укрыл и его, и себя. Мысли хоббита тотчас унеслись в прекрасную страну эльфов — он надеялся, что даже в этой пустыне страха вышедшая из-под эльфийских рук ткань не утратила своих чудесных свойств и поможет им остаться незамеченными.

Крики и шум, доносившиеся с дороги, стихали по мере того, как войска проходили через Айсенмут. Беглецов, похоже, до сих пор не хватились — в сутолоке разноплеменных отрядов было не до того.

Сэм отпил глоток, влил несколько капель в рот Фродо, а когда тот немного пришел в себя, уговорил хозяина попить еще и даже съесть целую лепешку. Потом оба уснули, усталость пересилила страх. Спали, впрочем, недолго и беспокойно, все время ворочаясь. Жесткие камни впивались в тело, к тому же на марше хоббиты вспотели, а теперь начали зябнуть. С севера, от Черных Врат, через Кирит-Горгор веяло холодом.

Рассвет был серым и хмурым. Западный ветер по-прежнему продувал высокогорье, но в обнесенных, укрытых за скальной оградой Темной Страны долинах воздух оставался неподвижным и затхлым. Несмотря на прохладу, было душно.

Осторожно высунувшись из канавы, Сэм окинул взглядом унылую, плоскую, безжизненную равнину. Дороги опустели, но Сэм боялся, что зоркие часовые могут заметить хоббитов с высившейся не более чем в миле к северу стены Айсенмута. Вдалеке, на юго-востоке, темной тенью вырастала Гора. Она дымилась: клубящиеся тучи поднимались к небу, и их сносило на восток, или стекали вниз по склонам и стелились над землей. В нескольких милях к северо-востоку мрачными серыми призраками вставали Пепельные горы, а за ними почти сливались с небосклоном мглистые северные кряжи.

— Миль пятьдесят будет, никак не меньше, — хмуро пробормотал Сэм, прикинув расстояние до грозной Горы. — Быстрее, чем за неделю, не добраться, Фродо-то совсем плох… — он тоскливо покачал головой.

До сих пор, даже в самые тяжкие минуты отважный и стойкий хоббит ни разу не расставался надолго с надеждой на возвращение домой, но сейчас ему открылась горькая истина — в самом лучшем случае припасов могло хватить только до Горы. Осуществив задуманное, они останутся посреди ужасной пустыни без пищи и крова. Пути назад нет.

«Ну что ж, — подумалось Сэму, — что-то такое я чувствовал с самого начала. Взялся за дело, чтоб помогать хозяину, а коли в конце придется умереть вместе — так тому и быть. Жаль, конечно. Мне бы страшно хотелось увидеть еще хоть разок Заручье и Рози Сдружень с братьями, и Старбеня моего, и тетушку Бархатец, и всех прочих… Но нет, не может быть, чтоб Гэндальф этак вот взял да и послал Фродо на верную погибель. Была надежда вернуться, как пить дать была. Эх, кабы не сунулся старина Гэндальф в эту проклятущую Морию, не сгинул бы там, он нас отколь угодно бы вытащил».

Рассчитывать было не на что, но хоть Сэму казалось, что в его сердце затухла последняя искорка надежды, она вдруг, нечаянно-негаданно, вспыхнула вновь. Простоватое лицо сделалось строгим, почти суровым, воля окрепла, а тело напряглось, словно хоббит превратился в некое существо из камня и стали, над которым не властны ни отчаяние, ни усталость, ни несчетные мили.

Он еще раз оглядел равнину, обдумывая следующий шаг. К тому времени стало чуточку светлее, и Сэм с удивлением обнаружил, что местность вокруг отнюдь не такая ровная и гладкая, как казалось поначалу. Рытвин и ям имелось более чем достаточно. Горгорот выглядел так, словно, прежде чем здешняя почва окаменела, на нее обрушился град чудовищных валунов, оставив в память о себе множество воронок. От самых больших, окруженных валами вывороченной породы, во все стороны разбегались широкие трещины. Двигаясь где ползком, где перебежками, можно было рассчитывать укрыться и от самого зоркого глаза, хотя такой способ больше годился для того, кто силен, бодр и не слишком спешит. Голодным, усталым, загнанным хоббитам он сулил мало хорошего, но не помирать же, сидя на месте.

Обдумав все это, Сэм повернулся к Фродо. Тот лежал навзничь, с открытыми глазами, уставясь в облачное небо.

— Сударь, — привлек его внимание Сэм. — Я тут осмотрелся, малость пораскинул мозгами и скажу вам вот что: не худо бы нам убраться отсюда, пока на дорогах пусто. Вы как, идти-то сможете?

— Смогу, — вяло отозвался Фродо. — Должен смочь.

И снова начался изматывающий путь. Прячась по расщелинам, таясь за холмиками, где ползком, где перебежками, хоббиты медленно продвигались к подножию северной гряды. Довольно долго рядом с ними тянулась восточная дорога, но потом она стала отклоняться, держась предгорий, и наконец ушла в черневшую далеко впереди тень. Но ней не появлялось ни людей, ни орков, ибо Темный Властелин почти закончил передвижение войск и, кроме того, даже в собственных владениях предпочитал действовать под покровом ночи. Он боялся обратившихся против него ветров свободного мира, что неустанно разрывали завесы мрака, и был слегка обеспокоен донесениями о проникновении в его страну дерзких, сумевших преодолеть все преграды вражеских лазутчиков.

С огромным трудом хоббитам удалось одолеть несколько миль, а когда они остановились, Сэм по изможденному виду Фродо понял, что путь по бездорожью, то ползком, то рывком, скоро доконает хозяина.

— Сударь, вернемся-ка на дорогу, пока светло. Положимся на удачу. В последний раз она чуть нас не подвела, но ведь не подвела же. По ровному месту идти не то, что по колдобинам, еще несколько миль оттопаем, а там и отдохнем.

Пожалуй, это было слишком рискованно, но Фродо возражать не стал: истомленный непосильной ношей, доведенный до крайности внутренней борьбой и отчаянием, он уже не обращал внимания на опасность. Взобрались на насыпь и устало поплелись по твердой, беспощадно открывавшей их всякому взору дороге, что вела прямиком к Черной Башне. И снова удача не изменила: за весь день не встретилось никого живого, а с приходом ночи хоббиты с дороги свернули и затерялись во мраке. Между тем в воздухе чувствовалось напряжение, словно местность предчувствовала грозную бурю. Вожди Запада уже миновали Перекресток и предали огню мертвые луга Имлад-Моргула.

Отчаянное путешествие продолжалось: Кольцо двигалось на юг, а знамена короля Гондора — на север. Силы хоббитов убывали: каждый новый день был горше предыдущего, каждая миля давалась труднее и труднее. Днем враги не появлялись, зато ночами, укрывшись в стороне от дороги, Фродо и Сэм слышали доносившиеся с нее крики, топот множества ног или цокот копыт. Но пугало не это: с каждым шагом все острее становилось ощущение затаившейся впереди угрозы, что исходила от недремлющей Силы, погруженной в злобные раздумья за темной завесой вокруг своего трона. По мере приближения стена мрака становилась все непрогляднее и чернее, словно близилась последняя ночь мира.

В тот вечер, когда вожди Запада приблизились к рубежам мертвых земель, несчастные путники дошли до полного изнеможения. От орков они ускользнули четыре дня назад, и все это время осталось у них в памяти как беспрерывный кошмарный сон, с каждым мигом становившийся все страшнее и страшнее. За последний день Фродо не вымолвил ни слова. Он шел, сгорбившись и спотыкаясь чуть ли не на каждом шагу, словно не видел земли под ногами. Сэм догадывался, что превыше прочих невзгод хозяина тяготила возрастающая тяжесть Кольца, терзавшего и сердце, и тело. С тревогой замечал он, как левая рука Фродо все чаще поднимается, словно для того, чтобы прикрыться от удара или заслонить глаза от силящегося заглянуть в них ужасного Ока. Правая рука прижималась к груди, нащупывая цепочку, но всякий раз опускалась, будто воля хоббита возвращалась и снова брала верх.

Сейчас, когда вернулась ночная тьма, Фродо сидел, свесив голову до колен и бессильно уронив руки. Сэм не отрывал от него сочувственного взгляда, пока ночь не сделала хоббитов невидимыми друг для друга. Он не знал, как приободрить хозяина, не находил слов утешения, а потому обратился к собственным невеселым раздумьям. У самого-то у него, несмотря на усталость и постоянный страх, еще оставались кое-какие силы. Лембас обладал свойством, без которого хоббиты, пожалуй, давно легли бы посреди пустыни и стали дожидаться смерти. Голода лембас не утолял, и порой Сэм подолгу не мог думать ни о чем другом, кроме как о ломте хлеба, не говоря уж о кусочке мяса, но в отсутствие какой-либо другой пищи все ярче проявлялась способность эльфийских дорожных галет укреплять волю, поддерживать терпение и придавать духу силу повелевать изможденным телом.

Пришло время принимать новое решение. Путники не могли и дальше держаться дороги, ибо она уходила на восток, под завесу Тени, тогда как Гора теперь высилась по правую руку от них, почти прямо на юге. Нужно было сворачивать. И путь туда пробегал через мертвую, дымящуюся, засыпанную пеплом равнину.

— Вот бы воды! — пробормотал Сэм, едва ворочая пересохшим, распухшим языком.

Он давно ограничивал себя в питье, но воды оставалось уже не больше половины фляжки, а идти предстояло еще не один день. Впрочем, вода давно бы кончилась, не решись они воспользоваться орочьей дорогой, вдоль которой для проходящих безводной пустыней войск через каждые несколько миль были устроены колодцы. Прошедшие в последнее время многочисленные отряды вычерпали их почти досуха, но все же в одном Сэм ухитрился набрать воды — мутной, грязной, однако же пригодной для питья. Но с той поры прошел целый день, а найти воду в пустыне нечего было и надеяться. Наконец утомленный своими заботами, Сэм отложил их на утро и заснул. Во сне ему виделись огни, похожие на горящие алчной злобой глаза, и темные ползучие тени. Звериные шорохи сменялись душераздирающими криками, наводившими на мысль о пытках. Путая сон и явь, Сэм несколько раз вскакивал, но видел вокруг лишь непроглядную тьму. Лишь единожды он, озираясь, приметил поодаль бледные, смахивающие на глаза огоньки, но, возможно, то было лишь продолжение сна. Спустя мгновение огоньки исчезли.

Ненавистная ночь отступала медленно и неохотно. Рассвет был блеклым и тусклым, ибо вблизи Горы ему противились извергаемые ею дымные тучи и наплывавшие со стороны Барад-Дура тени, свитые вокруг Сауроном. Фродо лежал на спине, не двигаясь. Сэм стоял над ним: он предпочел бы дать хозяину отдохнуть подольше, но знал, что должен пробудить его волю, чтоб тот смог сделать еще одно усилие. Наконец он наклонился, погладил Фродо по лбу и шепнул ему на ухо:

— Проснитесь, сударь. Пора идти.

Фродо поднялся, первым делом поглядел на юг, но, увидев Гору и лежащую перед ней пустыню, горестно вздохнул.

— Я не могу, — дрожащим голосом произнес он. — Это такая тяжесть, такая тяжесть…

Сэм понял, что слова делу не помогут, разве что навредят, но его терзала жалость, а ничего лучшего в голову не приходило.

— Позвольте, сударь, я его за вас понесу, — неуверенно предложил он. — Я бы с радостью, покуда сил хватит…

— Прочь! — закричал Фродо с безумным блеском в глазах. — Прочь! Не прикасайся ко мне! Оно мое! Убирайся!

Рука его дернулась к рукояти меча, но в следующий миг голос изменился.

— Нет, Сэм, — печально промолвил он. — Пойми, это моя ноша, и я ни на кого не могу ее переложить. Сэм, дорогой, слишком поздно. Ты мне уже не поможешь. Оно почти овладело мной. Самому мне от него не отказаться, а попробуешь отобрать — я сойду с ума.

— Понятно, — кивнул Сэм. — Но вот что я, сударь, думаю: есть ведь и другие вещички, от которых мы отказаться можем. Нам ведь теперь прямиком туда… — он взглянул на Гору… — так почему бы слегка не облегчить путь? Какой смысл тащить с собой то, что нам наверняка не понадобится?

Фродо тоже посмотрел на Гору.

— И то сказать, — согласился он. — На этом пути нам мало что понадобится. А в конце так и вовсе ничего.

Он отшвырнул орочий щит, снял и отбросил в сторону шлем и расстегнул тяжелый пояс, который упал на землю вместе с висевшим на нем мечом. Черный плащ Фродо порвал в клочья и пустил по ветру.

— Все! — воскликнул он. — Не буду я больше орком! И не возьму никакого оружия, ни злого, ни доброго. Пусть хватают меня, если хотят!

Сэм тоже снял орочье снаряжение, а потом вынул кое-что из свой котомки. Каждая вещица была ему дорога, хотя бы потому, что он проделал с ними такой долгий и опасный путь. Тяжелее всего было расставаться с кухонной утварью — при одной мысли к глазам подступали слезы.

— Помните того кролика, сударь? — спросил он. — Которого я стушил для вас в Итилиэне, в тот день, когда мы встретили Фарамира и увидели олифанта?

— Боюсь, что нет, — грустно отозвался Фродо. — Я, конечно, знаю, все это было, но для меня как бы и не наяву. Ничего подобного мне уже не представить. Вкус еды, травы, цветы, деревья, свет луны или звезд — все стало ненастоящим. Настоящее — это огненное колесо. Я словно голый, и между мною и им ничего нет. Теперь я вижу его постоянно, а все прочее тускнеет.

Сэм взял руку Фродо и прижал ее к своим губам.

— Значит, чем скорее мы избавимся от него, тем скорее отдохнем, — пробормотал он и, добавив уже для себя, что «болтовня делу не подспорье», принялся собирать разбросанные вещи. Оставлять их на виду ему не хотелось.

— Вонючка уже разжился кольчугой, — рассуждал он, — не хватало теперь, чтобы ему достался еще и меч. Ручонки у него даром что тощие, а бед могут натворить без всякого оружия. И котелков моих он не получит.

С этими словами Сэм отнес весь скарб к одной из зияющих расщелин и зашвырнул туда. Лязг падавших во тьму драгоценных котелков звучал для него погребальным звоном.

Вернувшись к Фродо, он подпоясал хозяина отрезом эльфийской веревки, а остаток бережно свернул и убрал в котомку, где лежали фляга с водой да остатки лембаса. Сэм не стал снимать с пояса Жало, а во внутреннем нагрудном кармане оставил спрятанный фиал и коробочку, которую подарила ему Галадриэль.

Приготовления закончились. Путники обратили лица к Горе и двинулись вперед, не заботясь больше о скрытности — вся их воля, все помыслы были сосредоточены на том, как дойти до цели. Впрочем, чтоб увидеть хоббитов в покрывавшем равнину мглистом сумраке, надо было на них наткнуться. Предупредить Темного Властелина об опасности, о том, что к самому сердцу его владений приближаются с неведомой целью маленькие, но отважные враги, могли бы назгулы, но они находились далеко. Их черные крылья реяли над головами воинов Запада, там, куда были обращены мысли Властелина Темной Башни.

Сэму казалось, что в тот день Фродо обрел новые силы, и не просто потому, что избавился от лишней поклажи. Хотя идти приходилось по каменистой, в рытвинах и трещинах пустыне, Гора приближалась быстрее, чем он рассчитывал. Но ближе к вечеру, едва стал убывать и без того слабый свет, Фродо снова начал горбиться и спотыкаться, словно дневной бросок стоил ему слишком больших усилий.

На последнем привале он просто рухнул на землю, с трудом пролепетал:

— Я хочу пить. Сэм, — и тут же умолк.

Сэм дал ему глоток; воды во фляге теперь оставалось на донышке. Сам он даже не смочил губ и потому, когда над ними снова сомкнулась кромешная мордорская тьма, мог думать только о воде. В ушах стоял плеск речных волн и звон струй, мысленному взору представали все виденные им в жизни водоемы — реки и озера, ручьи и колодцы, лужицы и болотца. Солнечный свет дробился на их поверхности, яркие блики резали глаза под опущенными веками. Ступни ощущали влажный прохладный ил, как бывало в Заручье, когда он шлепал по мелководью в компании молодых Сдружней — Джолли, Тома, Нибса да их сестрицы Рози.

— Давненько это было, — вздохнул Сэм, — и далековато. А дорога домой, ежели она вообще есть, никак не минует Гору.

Сон не шел, и хоббит говорил сам с собой, а точнее, спорил с каким-то гадким внутренним голосом. «Что ж, дело пошло лучше, чем я ожидал, — уверял себя Сэм, — начало, во всяком случае, недурное. Мы сегодня, пожалуй, половину пути отмахали. Еще один день, и…» — тут он осекся. «Не будь дураком, Сэм Гужни, — встрял его собственный голос, — еще одного такого дня хозяину не выдержать. Неизвестно, сможет ли он вообще идти. Да и тебя надолго не хватит, если будешь отдавать ему всю воду и почти всю еду». — «А вот и хватит. Я могу идти и пойду!» — «Куда?» — «К Горе, куда же еще?» — «А дальше что, Сэм Гужни? Что дальше? Ну доберетесь вы до Горы, а что ты там делать будешь? Сам-то он уже ни на что не способен».

Со страхом Сэм понял, что ответа на этот вопрос у него нет. Фродо на сей счет особо не распространялся; Сэм только и помнил, что Кольцо надлежит бросить в огонь. «Там Бездна какая-то, — пробормотал он, припоминая где-то слышанное название, — где ее искать, я без понятия, может, хозяин знает». «То-то и оно! — послышалось в ответ. — Тужитесь, тужитесь, а все попусту. Он сам так говорил, разве нет? Только ты и надеешься невесть на что, а какой от твоей дурацкой надежды прок? Кабы не твое упрямство, все мучения для вас давно бы закончились. Все едино помрете, если не хуже. Чем страдать, не лучше ли лечь прямо здесь, заснуть и не просыпаться? Все равно до вершины вам нипочем не добраться». «Я доберусь! — упорствовал Сэм. — Пусть от меня одни кости останутся, я доберусь. А хозяина понесу, и буду нести, пока сердце не лопнет или хребтина не переломится. И хватит, разговор окончен!»

В этот миг земля под ним содрогнулась, и хоббит услышал отдаленный рокот, словно раскат заточенного под землей грома. Красный отблеск озарил тучи и угас. Гора тоже спала беспокойно.

Сэм даже вообразить не мог, каким мучительным окажется последний день пути к Ородруину. Болело у него решительно все, а во рту пересохло так, что он не мог проглотить ни крошки. Далеко на юго-востоке и черном небе сверкали молнии — похоже, надвигалась гроза. Но хуже всего было то, что с каждым шагом становилось все труднее дышать. Извергаемый Горой едкий дым обжигал горло и ноздри.

Глаза у хоббитов слезились, головы шли кругом, то и дело они спотыкались и падали. Но несломленная воля продолжала вести их вперед. Гора вырастала: скоро она заслонила собой все и вздымалась над ними чудовищным нагромождением пепла, застывшей лавы и опаленных камней, из которого к облакам возносился остроконечный конус. Прежде чем длившиеся весь день сумерки сменились настоящей ночью, хоббиты доковыляли до самого подножия.

Задыхаясь, Фродо рухнул на землю. Сэм сел рядом и, хотя усталость не проходила, с удивлением почувствовал странное облегчение. Голова прояснилась, никакие споры его более не занимали. Зная, какие доводы приводит отчаяние, он попросту не желал их слушать, и остановить его могла одна только смерть. Ему больше не требовался даже сон, а мысли сводились к одному — следующий день решит все. Только вот когда он настанет, этот день?

Ночь казалась нескончаемой, словно само время прекратило свой ход. Минута за минутой, час за часом уходили в ничто, не принося перемен. Сэм начал подумывать, что вернулась Сауронова Тьма и утро больше не наступит. Нашарив руку Фродо, он почувствовал, что хозяин дрожит от холода.

— Эх, зря мы выбросили одеяла, — сокрушенно пробормотал Сэм.

Он крепко прижался к Фродо, пытаясь согреть того своим телом, и незаметно уснул. Так, лежащими рядом в обнимку, их и застал тусклый рассвет последнего дня пути. Ветер переменился. Теперь, постепенно усиливаясь, он дул с севера, а свет невидимого солнца просачивался сквозь дымную мглу.

— Пора! — сказал Сэм, с трудом поднимаясь на ноги. — Последний рывок!

Склонившись над Фродо, он мягко потряс хозяина за плечо. Тот застонал, привстал, но тут же упал на колени. Некоторое время он смотрел на мрачные склоны высившейся над ним Роковой горы, а потом молча пополз вперед на четвереньках. У Сэма сердце зашлось от жалости, однако покрасневшие, воспаленные глаза остались сухими.

— Я сказал, что буду нести его, пока хребтина не переломится, — пробормотал он, — и понесу! Сударь! — окликнул он Фродо. — Если мне нельзя нести его вместо вас, так я понесу вас вместе с ним. Вставайте, да залезайте мне на спину. Сэм доставит вас куда нужно, только скажите, куда.

Фродо слабо ухватился руками за шею, Сэм прихватил покрепче под мышками его ноги и с трудом поднялся, но дивясь тому, сколь легка его ноша. По правде сказать, он не был уверен в том, что осилит даже собственный вес хозяина, и с содроганием представлял, как навалится на него чудовищная тяжесть Кольца, но ничего подобного не произошло. То ли Фродо от голода, скитаний и страхов иссох так, что стал легче перышка, то ли самому Сэму была дарована некая новая сила, но Фродо он нес играючи, как, бывало, на лужайках Хоббитании нашивал на закорках хоббитят.

Подойдя к Горе с севера, Сэм слегка отклонился к западу, где склоны, хоть и сильно разрушенные, были довольно пологими. Фродо молчал, и Сэму не оставалось ничего другого, как попытаться подняться как можно выше. Пыхтя и спотыкаясь, он пробирался между нагромождениями камней, и даже когда подкосились вконец уставшие ноги, некоторое время карабкался на четвереньках, как улитка с домиком на спине. Лишь когда не осталось сил даже ползти, Сэм остановился и бережно пустил Фродо наземь.

Тот открыл глаза и вздохнул полной грудью, благо хоббиты уже поднялись над стелившимся по равнине дымом и воздух здесь был заметно чище.

— Спасибо, Сэм! — послышался прерывистый шепот. — Еще далеко?

— Не знаю, — отозвался Сэм, — потому как понятия не имею, куда мы идем.

Он оглянулся, потом посмотрел вверх и поразился тому, как далеко завело его последнее усилие. Зловещая Гора в действительности была ниже, чем казалось с равнины, явно ниже высоких перевалов Эфел-Дуат, которые они с Фродо преодолели. Изрезанные, загроможденные скальными обломками склоны поднимались над равниной тысячи на три локтей, а под ними, подобно увенчанной зазубренным колпаком дымовой трубе, примерно на половину этой высоты возносился центральный конус. Сэм осилил уже более половины склона, и задымленная, окутанная тенями долина Горгорота осталась далеко внизу. А когда хоббит поднял глаза, с его пересохших губ едва не сорвался крик — наверху, среди расщелин и глыб, отчетливо виднелась тропа. Она поднималась с запада, петлями обвивала Гору и заканчивалась где-то на восточной стороне конуса. Сэм понял, что стоит им вскарабкаться чуть повыше, и дальше они смогут идти ровной дорогой. И смогут-таки взойти на Гору. В сердце вернулась надежда.

— Ее как нарочно для нас устроили, — пробормотал он себе под нос, — иначе бы нам нипочем доверху не добраться.

Конечно, тропу проложили отнюдь не для хоббитов. Сэм и не догадывался, что смотрит на Сауронову Дорогу, что вела от Барад-Дура к Саммат-Наур, Огненному Чертогу. Выбегая из огромных западных ворот Темной Башни, она проходила по перекинутому через бездонную пропасть стальному мосту, лига за лигой тянулась по равнине меж двумя дымящимися провалами, спиралью взбиралась на Гору и ныряла в темный проем в стене конуса, смотревший на восток, прямо на Бойницу Ока в окутанной тенью твердыне Саурона. Потоки лавы и камнепады нередко загромождали тропу, но бесчисленные рабы снова и снова приводили ее в порядок.

Сэм глубоко вздохнул. До дороги еще предстояло как-то добраться. Решив, что первым делом следует отдохнуть и успокоить ноющую спину, он растянулся на земле рядом с Фродо. Некоторое время оба лежали молча. Светлело. И вдруг — откуда это взялось, Сэм так и не понял — он остро ощутил необходимость действовать немедленно, словно кто-то настойчиво взывал к нему: «Сейчас, а не то будет поздно!». Собравшись с духом, он встал. Фродо, как будто вняв тому же призыву, с трудом поднялся на колени.

— Я поползу, Сэм, — выдохнул он.

Как маленькие букашки, они, цепляясь за каждый выступ, вскарабкались по склону и достигли тропы. Она оказалась широкой, вымощенной плотно утрамбованным щебнем и пеплом. Выбравшись на нее, Фродо, словно повинуясь какому-то приказу, медленно повернулся лицом к востоку. В тот самый миг яростный порыв ветра из внешнего мира сдвинул темневшую вдали густую завесу мрака, и он увидел черные — чернее скрывавших их теней — остроконечные шпили и железный венец высочайшей из башен Барад-Дура. Багровый всплох — отблеск всепрозревающего Ока — ударил на север из находившейся на невероятной высоте бойницы, и твердыня снова скрылась во тьме. Устрашающее видение исчезло. Око не обратилось к Горе, ибо внимание Темной Силы было приковано к северу, к выжидавшим у Мораннона вождям Запада, на которых вот-вот должен был обрушиться сокрушающий последний удар. Но Фродо хватило и увиденного. Он упал как подкошенный, и рука его сама собой потянулась к цепочке на шее.

Опустившись рядом с ним на колени, Сэм с трудом разобрал еле слышный шепот.

— Помоги мне, Сэм! Помоги! Удержи мою руку! Мне с ней не справиться!

Сэм взял его руки, сложил ладонь к ладони, поцеловал, а потом ласково, но крепко сжал их между своими. «А вдруг Он заметил нас? — пришло ему в голову. — Коли так, Сэм Гужни, конца ждать недолго. И это будет конец всему».

Он снова поднял Фродо на спину, прижал покрепче его руки к своей груди, согнулся и зашагал вверх по дороге. Идти оказалось не так-то просто. По счастью, извержение, которое Сэм видел с Кирит-Унгола, затронуло в основном западные и южные склоны. С этой стороны дорогу не завалило камнями и не залило лавой, но во многих местах ее пересекали широкие трещины. Там, где дорога резко сворачивала на запад, она проходила сквозь выветренный утес — глыбу застывшей магмы, извергнутой Горой в незапамятные времена. Задыхавшийся под своей ношей Сэм уже миновал было поворот, когда краешком глаза приметил, как с утеса сорвалось что-то похожее на маленький черный камень.

Отскочить хоббит не успел. Обрушившаяся сверху тяжесть сбила его с ног. Он упал ничком, ободрав тыльные стороны рук, и тут же понял, что произошло, ибо услышал ненавистный голос.

— Гадкий хоззяин! Обманул насс, обманул Ссмеа-голла, голлум, голлум. Он не ссмеет ходить ссюда, не ссмеет вредить прелессти. Пуссть отдасст!

Вскочив, Сэм мгновенно выхватил меч, но сделать ничего не мог. Фродо и Голлум сцепились в схватке. Голлум отчаянно порывался сорвать цепочку и завладеть Кольцом, но, наверное, только это — нападение, попытка силой отобрать сокровище — могло пробудить угасавшие волю и отвагу Фродо. Он отбивался с яростью, неожиданной ни для Сэма, ни тем паче для Голлума. Да и Голлум уже был не таким, как прежде. Гонимый всепожирающим вожделением и беспощадным страхом, он прошел ужасными тропами голода, жажды и одиночества, превратившими его в изможденное, иссохшее существо, более всего походившее на обтянутый кожей скелет. Дикое пламя еще полыхало в его глазах, злоба оставалась прежней, но она больше не подкреплялась хваткой и силой. Фродо вырвался и дрожа вскочил на ноги.

— Прочь, прочь! — промолвил он, тяжело дыша и нащупывая Кольцо сквозь кожаную рубашку. — Прочь с дороги, ползучая тварь! Твое время вышло! Теперь ты не можешь ни предать меня, ни убить.

Внезапно, как уже было на Эмин-Мюил, Сэм увидел обоих соперников иным зрением. На земле, пресмыкалось нечто жалкое, едва ли большее, чем тень живого существа, а над этой поверженной, хотя все еще алчущей и злобствующей тварью возвышалась суровая, не ведающая жалости фигура, облаченная в белое и с огненным колесом на груди. И прямо из огня звучал властный голос.

— Сгинь и не тревожь меня больше! Посмей лишь прикоснуться ко мне, и падешь в Бездну Рока!

Припавшая к земле тварь попятилась. Глаза были полны ужаса, но в них все равно проглядывало неутолимое желание.

Тут видение исчезло, и взору Сэма предстали прижавший руку к груди Фродо и стоявший на четвереньках у его ног Голлум.

— Берегись! — крикнул Сэм. — Сейчас прыгнет! — он шагнул вперед, замахиваясь мечом, и снова закричал: — Скорее, сударь! Уходите! Не теряйте времени! С ним я разберусь! Идите!

Фродо взглянул на него будто издалека.

— Да, — отрешенно промолвил он, — я должен идти. Прощай, Сэм. Вот и конец. На Роковую гору падет рок. Прощай!

Он повернулся, выпрямился и медленно пошел вверх по тропе.

— Так! — произнес Сэм. — Наконец-то я с тобой разделаюсь! — сделав еще шаг, он занес меч.

Но Голлум не прыгнул, а припал к земле и заскулил.

— Не убивай насс! Не делай нам больно! Дай нам пожить, да, пожить чуть подольше. Все пропало! Насс нет! Без прелессти мы умрем, да, обратимся в прах! — длинными костлявыми пальцами он зачерпнул с тропы пригорошню пепла и еще раз прошипел: — В прахх…

Рука Сэма дрогнула. Сердце его полнилось праведным гневом: прикончить на месте гнусного предателя и убийцу казалось единственно правильным, разумным и справедливым исходом. Но в уголке сердца вдруг всколыхнулось нечто, не позволившее нанести удар. Лежавшее перед ним в пыли, раздавленное, лишившееся всего ничтожество больше не вызывало ненависти. Он сам, хоть и недолго, носил Кольцо, а потому смутно догадывался о муках Голлума, навеки порабощенного Кольцом и уже не способного освободиться и обрести покой. Только вот подходящих слов, чтобы выразить эти непростые чувства, у Сэма не было.

— Будь ты проклят, Вонючка! — сказал он. — Убирайся! Я тебе не верю, так что уматывай поживее, не то я непременно сделаю тебе больно, да, да, больно.

Голлум поднялся на четвереньки, попятился, повернулся и, прежде чем хоббит успел залепить ему на прощанье пинка, припустил вниз по тропе. Сэм тут же выбросил Голлума из головы — он вспомнил о Фродо. Того видно уже не было, и Сэм из последних сил заспешил вверх. Он не оборачивался, а иначе мог бы заметить, что Голлум повернул обратно и теперь, с безумным блеском в глазах, осторожно, но быстро крадется следом, тенью мелькая среди камней.

Некоторое время тропа шла прямо вверх, а потом, за поворотом к востоку, открылся склон конуса с темной пещерой — входом в Огненный Чертог. Вдали, за дымной пеленой, поднималось тускло-красное солнце, но Гору окружали мгла и мертвое безмолвие, словно весь Мордор замер в ожидании страшного удара.

— Фродо! Сударь! — позвал Сэм, заглянув в зияющий зев пещеры.

Там было темно. Изнутри тянуло жаром, воздух сотрясал глухой рокот. Ответа хоббит не получил. С бьющимся от безумного страха сердцем он замер на миг у входа, а потом ринулся в темноту. Неотступная тень проскользнула следом.

Поначалу Сэм ничего не увидел. Дрожащей рукой он достал фиал Галадриэли, но звездный светоч был бледен, холоден и не разгонял удушливого мрака. Здесь, в самом сердце владений Саурона, в кузнице древней, величайшей в Средиземье мощи, даже эльфийская магия не имела силы. Преодолевая страх, Сэм неуверенно сделал в темноте несколько шагов, и тут впереди вспыхнуло и взметнулось к черному высокому своду красное пламя. Хоббит увидел, что находится в длинной, наподобие тоннеля, пещере, уходящей глубоко в дымящийся конус Горы. Впереди, совсем неподалеку от входа, стены и пол рассекала глубокая трещина. Оттуда, то вздымаясь, то опадая, вырывались языки пламени, а снизу беспрерывно слышался мерный рокот, словно там работала какая-то чудовищная машина.

Пещеру осветил очередной сполох, и возле трещины, на самом краю Бездны Рока, Сэм углядел черневшую на фоне ослепительного багрового зарева фигуру Фродо. Тот стоял неподвижно, словно обратившись в камень.

— Хозяин! — позвал Сэм.

Фродо шевельнулся и заговорил. Голос его, могучий и звучный, какого Сэм никогда прежде не слышал, гремел, эхом отдаваясь от стен и перекрывая рокот Горы.

— Я пришел, — возгласил он, — но того, для чего был послан, делать не стану. Кольцо мое! — с этими словами Фродо надел Кольцо на палец и исчез.

Сэм и ахнуть не успел, как одновременно произошло множество событий.

Что-то ударило его в спину с такой силой, что он упал, ударившись головой о каменный пол. В глазах померкло, и он не видел перескочившей через него и метнувшейся в глубь пещеры темной фигуры.

А в Барад-Дуре в тот миг, когда Фродо в Огненном Чертоге надел Кольцо и объявил его своим, сам Темный Властелин содрогнулся, и вместе с ним, от основания до железного венца на высочайшей из башен, содрогнулась и его твердыня. Пронзая Тьму, Око обратилось к Саммат-Наур и узрело все. В ошеломляющем озарении Саурон постиг и замысел врагов, и свою собственную роковую оплошность. Ярость его была подобна неукротимому пламени, но страх душил Темного Властелина черным дымом, ибо он ведал, сколь гибельна угроза и сколь тонка нить, удерживающая ныне его судьбу.

Хитросплетения измен и коварства, запугивания и посулы, военные приготовления и планы — все это оказалось ненужным. Дрожь пробежала по всему Мордору — рабы затрепетали, войска остановились, а их вожди, неожиданно лишившись направляющей воли, заколебались и впали в смятение. Саурон забыл о них, выбросил из своего сознания, всей своей мощью обратившись к Горе. Туда, на юг, к Огненному Чертогу, повинуясь его мысленному приказу, с быстротой отчаяния понеслись на обгоняющих ветер крыльях назгулы.

Сэм встал. Еще наполовину оглушенный, он стер ладонью сочившуюся из ссадин на голове и заливавшую глаза кровь, шагнул вперед и увидел диковинное, жуткое зрелище. На самом краю бездны Голлум с безумным ожесточением сражался с невидимым противником. Он качался, чуть не срываясь в пропасть, отступал, падал, поднимался и снова падал. И все время шипел, но не произносил ни слова.

Огонь глубин пробудился и теперь грозно ревел, заполняя пещеру слепящим светом и нестерпимым жаром. Неожиданно Сэм увидел, как Голлум с усилием, словно подтаскивая что-то, поднес свои длинные руки ко рту. Блеснули и сомкнулись острые зубы, и в тот же миг раздался крик Фродо. Уже видимый, он стоял на коленях у края пропасти. А Голлум выплясывал, как сумасшедший, высоко держа Кольцо, все еще надетое на откушенный палец хоббита. Оно сияло, будто и впрямь было выковано из живого огня.

— Прелесть! Прелесть! Прелесть! — выкрикивал Голлум. — Моя прелесть! О моя прелесть! — не сводя жадных глаз с вожделенной добычи, он оступился, качнулся, застыл на мгновение на краю бездны и с пронзительным воплем полетел вниз. — Прелесть! — донесся в последний раз его крик.

В недрах Горы раскатисто громыхнуло, ревущие языки пламени взметнулись к самому потолку. Гора содрогнулась. Сэм побежал к Фродо, подхватил его и помчался к выходу. А там, на темном пороге Саммат-Наур, над равнинами Мордора, он замер, позабыв обо всем на свете, и только смотрел, каменея от страха и изумления.

Перед его взором вихрилась чудовищным смерчем туча, из глубин которой проглядывали могучие башни и бастионы, вырастающие прямо из горы и нависавшие над бездонными пропастями, глухие темницы, прорубленные в скалах ворота с огромными железными створами. В следующий миг все исчезло. Башни рухнули, горы осели, стены рассыпались. Исполинские столбы дыма и пара с ревом рванулись вверх, изогнулись, как гребень всепоглощающей волны, и эта волна с оглушительным, ни с чем не сравнимым грохотом обрушилась на равнину. Земля всколыхнулась и растрескалась, Ородруин зашатался. Из разверзшейся вершины взметнулось пламя. Небеса взорвались громом, полыхнули молниями. Неистовые потоки черного ливня хлестали, подобно чудовищным бичам. И туда, в самое сердце бури, разрывая в клочья облака, устремились назгулы. Устремились и сгинули, поглощенные бурлящим водоворотом разрушения.

— Ну, Сэм Гужни, вот и конец, — послышался рядом чей-то голос.

То был Фродо, бледный, изможденный, но снова ставший самим собой. В глазах его не осталось ни страха, ни безумия, ни напряжения воли, все исчезло вместе с тяжкой ношей. Перед Сэмом стоял прежний горячо любимый хозяин, и взор его, как в давние дни в Хоббитании, светился умиротворением и покоем.

— Хозяин! — вскричал Сэм, падая на колени. На его глазах рушился целый мир, но он чувствовал лишь великую, ни с чем не сравнимую радость. Бремя сброшено. Фродо спасен, свободен, снова стал прежним. И тут Сэм заметил искалеченную, кровоточащую руку. — Бедная рука, — простонал он. — А мне нечем ни боль унять, ни даже перевязать. Лучше бы он мою руку отхватил, хоть целиком. Но он сгинул, на сей раз навсегда.

— Да, — отозвался Фродо. — Недаром Гэндальф предупреждал, что даже Голлум может на что-то сгодиться. Так оно и вышло. Сэм, ведь сам я не смог бы уничтожить Кольцо. Все наши труды и мучения в последний миг едва не пропали впустую. Так что давай простим его. Цель похода достигнута, дело сделано. Я рад, что ты здесь, со мной, Сэм. Мы встретим конец вместе.

Глава 4. КОРМАЛЕННСКОЕ ПОЛЕ

Мордорские орды бушевали вокруг холмов подобно грозящему захлестнуть и поглотить войска Запада штормовому морю. Солнце покраснело, крылья назгулов отбрасывали на землю черные тени смерти. Арагорн стоял у знамени. Безмолвный и суровый, он казался погруженным в раздумья о чем-то давно минувшем или далеком, но глаза его блистали подобно звездам, что сияют тем ярче, чем глубже ночная тьма. На вершине холма холодным белым изваянием застыл Гэндальф. Тени не касались его. Яростные атаки следовали одна за другой, разбиваясь о холмы, словно волны. Неистовые крики сливались в гул, поднимавшийся над лязгом оружия, как шум прилива.

Неожиданно, словно что-то открылось вдруг его внутреннему взору, Гэндальф резко обернулся и посмотрел на север, где небо оставалось бледным и чистым. Затем он воздел руки и громовым, перекрывающим шум битвы голосом вскричал:

— Орлы летят!

— Орлы летят! Орлы летят! — подхватили на холмах. В мордорском войске многие недоуменно задрали головы, гадая, что бы мог означать этот клич.

Высоко в небе неслись Гваихир, Владыка Ветров, и его брат Ландровал — величайшие из орлов Севера, самые могучие потомки старого Торондора, строившего гнезда на недосягаемых пиках Круговых гор в пору юности Средиземья. За ними, подгоняемые крепнущим ветром, стройными рядами летели их сородичи. Круто спускаясь с высоты, они вихрем устремились прямо на назгулов, рассекая воздух широкими крыльями.

Но назгулы повернули вспять и исчезли в тенях Мордора. Они бежали, не приняв боя, ибо повиновались внезапному, отчаянному призыву из Темной Башни. В тот же миг войска Мордора дрогнули. Опускались руки, подгибались колени, торжествующие крики смолкали, а сердцами овладевало сомнение. Сила, доселе наполнявшая их ненавистью и ожесточением, заколебалась, а потом и вовсе исчезла. Не связанные более чужой всеподавляющей волей, они взглянули в глаза противникам и с ужасом увидели в них свою смерть.

В самом сердце Тьмы забрезжил свет новой надежды. Дружно и грозно грянул боевой клич вождей Запада. Сплотив ряды, рыцари Гондора, конники Рохана и дунадэйны Севера ударили по растерянному вражьему воинству и отбросили его от подножий осажденных холмов. Они готовы были перейти в наступление, но Гэндальф неожиданно поднял руку и снова громко возгласил:

— Стойте, люди Запада! Остановитесь и ждите! Грядет час судьбы!

Не успел он договорить, как почва под ногами содрогнулась. Далеко за Черными Вратами, высоко над горами взметнулся исполинский столб Тьмы, пронизанный огненными вспышками. Земля тряслась и стонала. Зубья Мордора закачались и рухнули, Черные Врата рассыпались, а издали, то стихая, то нарастая и поднимаясь до самых туч, докатился раскатистый грохот, долгий, рокочущий гром разрушения.

— Хранитель Кольца сделал свое дело, — молвил Гэндальф. — С владычеством Саурона покончено!

Все вожди обратили взоры на юг, в сторону Мордора, и им показалось, будто оттуда, угрожая закрыть собою все небо, вырастает на фоне облаков непроглядно черная, увенчанная молниями Тень. Все выше вздымалась она над миром, простирая гигантскую грозящую длань, ужасную, но бессильную, ибо в то время, как она уже опускалась, порыв ветра подхватил ее и развеял бесследно. Пала тишина.

Воины Запада невольно опустили головы, а когда снова взглянули на равнину, оказалось, что их враги обратились в паническое бегство. Мощь Мордора таяла на глазах, как сдуваемая ветром пыль. Подобно муравьям, которые, лишившись своей царицы, бессмысленно и бесцельно мечутся по разворошенному муравейнику пока, вконец не обессилев, умирают, создания Саурона — орки, тролли и звери-оборотни, — не чувствуя более властвовавших над ними чар, впали в безумие. Они носились по равнине, не разбирая дороги, забивались в темные щели и норы, бросались и провалы или набрасывались друг на друга. Однако люди, вастаки и харадримы, вели себя по-иному. Слишком долго служили они Злу, слишком сильна была в их сердцах ненависть к Западу. Даже поняв, что битва проиграна, они организовали отчаянное сопротивление: некоторые, сохраняя боевые порядки, стали отходить на восток, и лишь единицы побросали оружие и запросили пощады.

Гэндальф, предоставив завершать сражение Арагорну и другим вождям, громко воззвал с вершины холма, и спустя мгновение к нему спустился сам великий Гваихир, Владыка Ветров.

— Мне уже дважды доводилось быть твоей ношей, друг Гваихир, — обратился к нему маг, — но где два раза, там и третий. Сослужи последнюю службу: во мне нынче ненамного больше тяжести, чем было на вершине Зирак-Зигил, где сгорела моя прежняя жизнь.

— Да будь ты хоть сделан из камня, я отнесу тебя, куда пожелаешь, — ответил орел.

— Тогда летим, — сказал маг. — Только возьми с собой брата и еще кого-нибудь из сородичей, самого быстрокрылого. Мы должны опередить крылатых назгулов, а значит, нам надлежит мчаться быстрее ветра.

— Северный ветер скор, но мы обгоним его, — заверил Гваихир.

Он подхватил Гэндальфа, взмыл в воздух и устремился на юг. За ним последовали Ландровал и стремительный юный Менелдор. Они неслись над Удуном и лежащим в развалинах Горгоротом, а впереди яростно извергала пламя Роковая гора.

— Вот и конец всему, — сказал Фродо. — Признаюсь, я рад, что ты здесь, со мной.

— Конечно, сударь, — отозвался Сэм, бережно прижимая к груди раненую руку Фродо. — Я с вами, а вы со мной. И путешествие наше кончилось, это точно. Но насчет конца всему… Обидно забрести в этакую даль, сделать все как надо, а потом взять да и сгинуть. Такой конец не по мне, ежели вы меня понимаете.

— Меня он тоже не радует, — вздохнул Фродо, — но так уж устроен мир. Надежды умирают, и приходит конец. Нам осталось только его дождаться, и ждать недолго. Глянь, все вокруг гибнет, все рушится — отсюда нет спасения.

— Ладно, сударь, там видно будет… Но давайте хоть уберемся подальше от этой… как ее там… Роковой норы. Почему бы не спуститься вниз, по тропе?

— Хорошо, Сэм, — согласился Фродо. — Попробуем, раз тебе хочется.

Поднявшись на ноги, они стали медленно спускаться к подножию Горы. Тропа под ногами ходила ходуном. Потом Саммат-Наур изверг чудовищный столб дыма, восточная сторона конуса раскололась, и раскаленный поток лавы, выплеснувшись в образовавшуюся трещину, пополз вниз по склону Горы.

Силы стремительно покидали хоббитов. Они уже не могли идти дальше, да и идти было некуда. Добравшись до невысокого, усыпанного пеплом холма у подножия, друзья оказались словно на острове, еще державшемся, но обреченном на неминуемую гибель в страшной агонии Ородруина. Земля вокруг лопалась, из открывавшихся провалов валил дым и вырывались языки пламени. Гора корчилась в судорогах, на склонах, то здесь, то там, открывались новые щели. Оттуда изливались огненные реки. Медленно, неотвратимо текли они вниз, к утлому прибежищу беглецов. Сверху валил дождь горячего пепла.

Сэм по-прежнему бережно держал руку Фродо.

— Да, сударь, — со вздохом пробормотал он. — Похоже, наша история и впрямь подходит к концу. А мне так хотелось бы ее послушать! Как думаете, скажут ли когда-нибудь: «Внемлите повести о Фродо Девятипалом и Кольце Судьбы», а все притихнут, ну как мы в Разлоге, когда слушали про Берена Однорукого и Великий Камень?.. Только ведь на нас с вами история не кончается. Вот бы узнать, что потом!

Сэм говорил без умолку, пытаясь отогнать страх, говорил и все время поглядывал на север. Оттуда дул ветер. Вдали тьма уже развеялась, и разлетевшиеся обрывки облаков открыли взору ясное, холодное небо.

Только зоркий взгляд Гваихира мог углядеть на вершине содрогающегося, обтекаемого реками лавы холма, среди клубов дыма и пепла две крохотные темные фигурки. Как раз в тот миг, когда орел заметил хоббитов, они упали — то ли их сбил с ног подземный толчок, то ли свалил нестерпимый жар, то ли отчаяние заставило броситься наземь, чтобы не видеть, как надвигается неминуемая смерть. Подобно трем стремительным молниям, орлы устремились вниз: Ландровал и Менелдор подхватили хоббитов крепкими когтями и взмыли в небо, прочь от огня и дыма, разрушения, тьмы и погибели. Но Фродо и Сэм не поняли, что с ними случилось: в тот миг, когда их подняли в воздух, оба лишились чувств.

Придя в себя, Сэм обнаружил, что лежит на мягком ложе. Над ним мерно покачивались ветви буков. Сквозь нежно-зеленую молодую листву пробивался золотистый солнечный свет. Воздух был свеж и полон чарующих ароматов.

Запах вспомнился сразу: так пахло в Итилиэне.

— Ну и дела, — пробормотал хоббит. — Хотелось бы мне знать, сколько времени я проспал?

Благоухание вернуло его в тот час, когда он развел маленький костерок на солнечном склоне, но все случившееся потом выскользнуло из памяти.

— Похоже, мне снился дурной сон, — сказал себе Сэм, потянувшись и глубоко вздохнув. — Хорошо, что я наконец проснулся.

Он сел, огляделся и увидел рядом спокойно спавшего Фродо. Одну руку тот подложил под голову, другая, правая, лежала поверх одеяла. На ней не хватало третьего пальца!

Память о пережитом ужасе нахлынула с такой силой, что Сэм, не сдержавшись, громко вскричал:

— Так это был не сон! Где же мы?!

— В Итилиэне, — послышался сзади ласковый голос. — В гостях у государя. Он ожидает вас.

Сэм обернулся и вытаращил глаза: облаченный в белое, с белоснежной, поблескивающей на солнце бородой перед ним стоял Гэндальф.

— Как себя чувствуешь, добрый Сэмиус? — спросил маг.

Ошалевший от радости и изумления Сэм некоторое время так и сидел с отвисшей челюстью, не в силах вымолвить ни слова.

— Гэндальф! — выговорил он наконец. — Я думал, ты помер! Я и про себя думал, что помер! Выходит, все, что было грустного, — неправда? Что же такое случилось?

— Великая Тень исчезла, — ответил маг и рассмеялся, и смех его был подобен музыке или журчанию прохладного ручейка, питающего свежестью иссохшую землю.

Хоббит и припомнить не мог, когда в последний раз слышал что-то подобное — чистый, радостный, веселый смех. Правда, сам он ни с того ни с сего ударился в слезы, но они высохли мигом, сами собой.

— Как я себя чувствую? — звонко воскликнул Сэм, вскакивая с постели. — Да так, так… словами не опишешь! — от избытка чувств он взмахнул руками. — Как весна после зимы, как солнце на листьях, как грубы, арфы и все-все песни, какие мне доводилось слышать!

Тут он спохватился и с жалостью посмотрел на друга.

— Я-то что, а вот как бедный господин Фродо? Видишь, что у него с рукой? Вот уж кому досталось так досталось!

— Да все со мной в порядке! — сказал Фродо, садясь на постели и широко улыбаясь. — Соня ты этакий, я тут ждал, ждал, когда ты глаза откроешь, да и сам уснул. Первый-то раз я проснулся спозаранку, а сейчас небось уже полдень.

— Полдень? — Сэм попытался подсчитать в уме, но бросил это занятие. — А какого дня?

— Сегодня четырнадцатый день Нового Года, — весомо ответил Гэндальф. — По-вашему, по-хоббитански, будет восьмое апреля, вы ведь в марте считаете тридцать дней. Но в Гондоре Новый Год теперь всегда будут отмечать двадцать пятого марта, в день, когда пал Саурон, а вас вынесли из огня и доставили к королю. Это он вас выходил, а теперь ждет к своему столу. Как будете готовы, я вас отведу.

— К столу короля? — смутился Сэм. — Какого короля?

— Короля Гондора и верховного владыки Западных Пределов, — отозвался маг. — Нынче он вернул под свою руку все исконные владения. Скоро он отправится на коронацию, только вас и дожидается.

— Что мы наденем? — беспокойно спросил Сэм.

Рядом с постелями на земле были сложены изношенные лохмотья, в которых хоббиты проделали весь путь.

— То, в чем шли в Мордор, — твердо заявил Гэндальф. — Никакие шелка, гербы и доспехи не могут быть почетнее. Для торжества лучше одеяний не сыскать, а потом что-нибудь подберем.

Маг протянул им руки, и хоббиты приметили, что одна из них словно испускает свет.

— Что это там? — спросил Фродо. — Неужто?..

— Да, ваши сокровища. Их нашли у Сэма, когда вас спасли. Дары Галадриэли целы: и твой фиал, Фродо, и твоя коробочка, Сэм. Берите и радуйтесь.

Хоббиты умылись, оделись, слегка перекусили (королевского-то обеда еще когда дождешься) и последовали за Гэндальфом. Из буковой рощицы вышли на длинную, залитую солнцем лужайку, окруженную величавыми деревьями с темной блестящей листвой, усыпанной алыми цветами. Позади шумел водопад: ручей с веселым журчанием струился по цветущему лугу, убегая вдалеке под лесную сень. На лугу собралось множество рыцарей в сверкающих доспехах и рослых воинов, облаченных в черное с серебром. Все приветствовали хоббитов почтительными поклонами. Запела труба, Гэндальф, Фродо и Сэм в сопровождении почетной стражи прошли под деревьями вдоль ручья, и перед ними открылось широкое поле. За ним в серебристой дымке текла река, из воды выступал лесистый остров. Там стояли корабли, а на поле, блистая вооружением, стройными шеренгами по-отрядно выстроились войска. Стоило появиться хоббитам, как меченосцы разом выхватили из ножен мечи, копейщики склонили к земле копья. Грянули рога и трубы, и люди, на разных языках, но в едином порыве запели:

Фродо и Сэм залились краской, но глаза их сияли от изумления и восторга. Пройдя вперед, они увидели посреди поля три возвышения, сложенные из зеленого дерна. Над правым реяло знамя с могучим белым конем без всадника, мчавшимся по зеленому полю, над левым — стяг с изображением серебристого челна-лебедя, рассекающего синие волны, а посредине, над самым высоким из трех, развевалось на ветру большое черное полотнище с белым цветущим древом, блистающим венцом и семью яркими звездами. Под этим полотнищем сидел человек в кольчуге, но без шлема и с длинным мечом на коленях. По приближении хоббитов он встал, рослый, темноволосый и сероглазый, с радостной улыбкой на лице. Он сильно изменился, но они узнали его.

Фродо бросился ему навстречу, Сэм бежал следом.

— Ну и чудеса! — кричал он на бегу. — Вот так радость! Это ж Бродяжник, или я еще сплю!

— Бродяжник и есть, — откликнулся Арагорн. — Что, Сэм, далековато забрались мы от Пригорья, где я тебе так не глянулся? Всем нам пришлось проделать нелегкий путь, но на вашу долю выпал самый мрачный.

Затем, к величайшему изумлению и смущению Сэма, Арагорн преклонил перед хоббитами колено, взял обоих за руки, усадил на зеленый трон и, обернувшись к войскам, громко крикнул:

— Славьте! Честь и хвала героям!

А когда, прокатившись над полем, стих радостный гул приветственных восклицаний, то, к окончательному и полному удовлетворению Сэма, вперед выступил гондорский менестрель. С низким поклоном он попросил разрешения спеть и, получив его, возгласил:

— Вожди и рыцари, доблестные воины, короли и князья, славные воители Гондора и Рохана, сыновья Элронда и дунадэйны севера, эльф и гном, великие герои Хоббитании и весь свободный народ Запада — внемлите! Я спою вам о Фродо Девятипалом и Кольце Судьбы.

Услыхав это, Сэм залился звонким счастливым смехом, вскочил и воскликнул:

— Да что же это такое?! Неужто сбываются все мои мечты? — и снова ударился в слезы.

Воины вторили его смеху, и многие прослезились, а когда над полем возвысился чистый как серебро голос менестреля, все стихли. Менестрель пел то на эльфийском языке, то на Общем Наречии: волны сострадания и наслаждения захлестывали сердца слушателей, пока песня не увела их в волшебный край, где боль и ликование сливаются воедино, а горькие слезы обращаются в сладкое вино блаженства.

Все забыли о времени, и когда песнь отзвучала, солнце уже клонилось к западу. Арагорн встал, подал знак, и все направились в приготовленные шатры, чтобы пировать и веселиться до конца дня. Но Фродо с Сэмом задержались. Их отвели в палатку, где они переоделись в платье из тончайшего сукна. Дорожные лохмотья бережно свернули и с почетом уложили в сундук. Пришел Гэндальф и, к удивлению Фродо, принес эльфийский плащ и кольчугу из мифрила. Сэм получил золоченую кольчугу и свой серый лориэнский плащ, который почистили и починили. Потом маг положил перед хоббитами два меча.

— Не хочу я никаких мечей, — со вздохом сказал Фродо.

— Один придется взять, по крайней мере сегодня, — возразил Гэндальф, — без этого нельзя.

— Ладно, — неохотно согласился Фродо и протянул руку к мечу поменьше, принадлежавшему Сэму — Жало-то я тебе отдал, — пояснил он.

— Ну уж нет, сударь, — не согласился Сэм. — Господин Бильбо его вам подарил вместе с кольчугой. Ему бы не понравилось, окажись его подарок в других руках.

Фродо уступил. Гэндальф, словно оруженосец, опустился на колени и застегнул на хоббитах пояса с мечами, а потом, поднявшись, возложил им на головы серебряные обручи и отвел в шатер, где их ожидали почетные места за королевским столом, рядом с Гэндальфом, Эйомером Роханским, князем Имрахилом и славнейшими военачальниками. За тем же столом сидели Леголас и Гимли.

Все встали, почтили молчанием павших, после чего настало время наполнить кубки. И тут в шатер пошли двое оруженосцев — во всяком случае так по первости показалось Фродо. Они носили цвета Гондора и Рохана — черное с серебром и белое с зеленым. В первый миг Сэм удивился — с чего это мальчишки затесались на воинский пир? — но стоило оруженосцам подойти поближе, как он восторженно завопил:

— Сударь, сударь, вы только гляньте! Это же Пиппин… я хотел сказать, Перегрин Тук. И Мериадок здесь! А вымахали как! Вот уж кому есть что порассказать небось побольше нашего.

— Не без того, — промолвил, повернувшись к нему, Пиппин. — Вот пир закончится, так мы и сами расскажем, и вас послушаем. А пока, ежели ждать невтерпеж, попробуйте порасспросить Гэндальфа, правда, он нынче больше смеется, чем говорит. Нам с Мерри недосуг. Мы теперь рыцари Гондора и Марки, как вы, надеюсь, заметили.

Пир продолжался долго, но всему приходит конец. После заката, когда над окутанным туманами Андуином, мерцая среди шелестящих листьев, медленно плыла круглая луна, Фродо и Сэм уединились под шепчущими деревьями с Гэндальфом, Мерри и Пиппином. Чуть позже к ним присоединились Леголас и Гимли. Разговор затянулся далеко за полночь. Фродо с Сэмом не терпелось услышать, что произошло с тех пор, как они покинули Порт-Гален и Дружество распалось. Друзья, как могли, удовлетворяли их любопытство, но и поздно ночью все еще оставалось о многом расспросить и на многие вопросы ответить.

Орки, говорящие деревья, немеряные лиги травы, всадники, блистающие пещеры, белые башни, золотые чертоги, сражения и огромные корабли с высокими мачтами — все это бесконечной чередой проходило перед глазами Сэма, так что под конец в его голове все перепуталось. Однако более тех чудес, о которых он слышал, Сэма поражало увиденное воочию — необыкновенно высокий рост Мерри и Пиппина. Несколько раз он заставлял их меряться с собой и Фродо.

— Не пойму, — растеряно твердил он. — Чтоб в вашем возрасте, да так подрасти! Вы же на добрых три пальца выше, чем полагается, или я гном.

— Какой из тебя гном, — рассмеялся Гимли. — Просто они пили энтийское питье, а для простого смертного это, знаешь ли, не жбан пива.

— Энтийское питье? — переспросил Сэм. — Вот что, расскажите-ка про этих энтов еще разок, а то я так толком и не понял, что они такое. Впрочем, сегодня мы всяко обо всем не потолкуем. Тут рассказов не на одну неделю хватит.

— Это точно, — согласился Пиппин. — Не худо бы запереть Фродо в какой-нибудь башне Минас-Тирита, пусть-ка он все это опишет. А то ведь забудем половину, а старый Бильбо потом расстроится.

Наконец Гэндальф поднялся.

— «Руки государя — руки целителя», — сказал он. — 'Гак говорила одна мудрая женщина, и насчет Арагорна она не ошиблась. Но даже он лишь с огромным трудом вернул вас от самых пределов смерти. И хотя потом вы долго и мирно спали, вам снова пора в постели.

— И не только Сэму да Фродо, — добавил Гимли. — К тебе, Пиппин, это тоже относится. Я люблю тебя, хоть ты и стоил мне стольких мытарств, что они вовек не забудутся. Не забыть и того, как я нашел тебя на поле боя. Кабы не гном Гимли, ты бы там и остался. Тебе повезло, что я заприметил торчавшие из-под груды тел хоббичьи лапы, ведь многие и не знают, как они выглядят. Когда я тебя откопал и поднял на руки, у меня и сомнений не было в том, что ты мертв. Я чуть бороду себе не вырвал. А ты, глянь-ка, первый день, как встал, а туда же, полуночничать. Ложись, приятель. Я тоже лягу.

— А я, — сказал Леголас, — прогуляюсь по лесам этой прекрасной страны, лучшего отдыха и быть не может. Когда-нибудь, с дозволения нашего короля, мои родичи поселятся здесь, и этот край станет благословен. На время — на месяц, на жизнь, а может, и на сто человеческих жизней. Но Андуин рядом, и Андуин течет к Морю. К Морю!

Так, напевая, Леголас спустился с холма.

За ним разошлись и остальные. Фродо с Сэмом улеглись в постели, мирно уснули, а поутру снова пробудились к радости и веселью. В прекрасном Итилиэне они провели много дней. Кормаленнское поле, где стояли лагерем войска, лежало неподалеку от Хеннет-Аннун: тихими ночами хоббиты слышали шум водопада, а днем бродили по берегам потока, сбегавшего по цветущим лугам к Андуину. Они навещали места, где побывали на пути в Мордор, и Сэм не оставлял надежды где-нибудь в чаще или на потаенной поляне хоть краешком глаза снова увидеть олифанта. А когда узнал, что великое множество этих зверей поубивали во время осады, основательно огорчился.

— Ты уж, Сэмиус, больно много хочешь, — говорил он себе. — Все тебе подай, и олифанта в придачу. А все-таки жаль, ну хоть бы один остался…

Войска тем временем готовились к возвращению в Минас-Тирит. Усталые отдохнули, раненые поправились. Недобитые южане и вастаки еще продолжали сопротивление, но в конце концов покорились. Последними вернулись воины, вторгшиеся в Мордор и разрушившие крепости на севере страны.

Вожди Запада тронулись в путь в самом начале апреля. На кораблях, стоявших на приколе у Кэир-Андроса, спустились по Андуину к Осгилиату, там отдохнули, а на следующий день уже достигли зеленых полей Пеленнора и снова увидели белые башни под высоким Миндоллуином. Столица Гондора, последняя память о Заокраинном Западе, пройдя сквозь огонь и мрак, восставала к новой жизни.

На равнине разбили шатры. То был канун Майского Дня. Поутру, на заре, король собирался вступить в город.

Глава 5. НАМЕСТНИК И КОРОЛЬ

Над Минас-Тиритом витали страх и сомнение. Прекрасная погода, ясное солнышко — все это казалось насмешкой людям, каждое утро ожидавшим роковых известий. Их правитель сгорел заживо, государь Рохана пал и покоился в цитадели, а нежданно явившийся в ночи новообретенный король снова ушел на войну, бросив вызов столь мрачным и грозным силам, что не приходилось и надеяться одолеть их с помощью одной лишь отваги. И о нем не было никаких вестей. С тех пор как войска миновали Моргульскую долину и, держась в тени гор, двинулись на север, ни гонцы, ни даже слухи о том, что происходит на востоке, не достигали города.

Спустя два дня после ухода вождей Эйовин потребовала, чтобы сиделки принесли ей одежду. Не слушая возражений, он встала и, с рукой на льняной повязке, направилась к смотрителю Палат Исцеления.

— Я не могу лежать в праздности в столь тревожное время, — заявила она с порога.

— Но вы еще не поправились, госпожа, — возразил глава целителей. — Вас поручено выхаживать с особой заботой, и, как мне было сказано, вам не следует вставать еще целую неделю. Прошу, вернитесь в постель.

— Я здорова, — упорствовала Эйовин, — во всяком случае, телом. Даже левая рука не болит, хотя и не слушается. Но от тоски и безделья недолго заболеть снова. Я ничего не знаю, сиделки как воды в рот набрали. Что слышно о войне?

— Новостей нет, — потупился целитель. — Только и известно, что наши прошли Моргульскую долину, а командует всеми, как говорят, новый вождь, прибывший с севера. Он не только великий воин, но еще и врачеватель. Вот уж чудно, чтоб исцеляющая рука еще и мечом владела… Нынче в Гондоре такого не встретишь, хотя в старые времена бывало, если верить преданиям. Но мы, лекари, почитай только тем и заняты, что латаем дыры, оставленные мечами. Мне о мечах да воинах и слышать тошно; в мире и без того достаточно недугов и хворей.

— Войну начинают не по общему согласию, — молвила Эйовин. — Для нее хватит и одного врага. Не имеющие своих мечей беззащитны перед чужими. Или, по-твоему, народу Гондора следовало собирать травы, пока Темный Властелин собирает рати? Да и исцеленное тело не всегда благо, так же, как и смерть в бою, даже мучительная смерть от ран — не обязательно горе. Будь в этот мрачный час у меня выбор, я бы предпочла последнее.

Целитель удивленно воззрился на стройную высокую девушку — когда она обернулась к окну, выходившему на восток, глаза на бледном лице сверкнули, и здоровая рука судорожно сжалась в кулак. Он вздохнул и покачал головой.

— Неужто здесь не найдется для меня дела? — спросила она через некоторое время. — Кто сейчас управляет городом?

— Точно не знаю, — отозвался смотритель палат. — Такие дела — не моя забота. У рохирримов свой сенешаль, нашими воинами вроде командует Хурин. Но наместником в городе теперь по праву стал Фарамир.

— Где я могу его найти?

— Здесь, госпожа, в наших Палатах. Он был тяжело ранен, но уже идет на поправку. Правда, не знаю…

— Отведи меня к нему, — потребовала Эйовин. — Тогда и узнаешь.

Фарамир в одиночестве прогуливался по саду. Солнышко пригревало, он с удовольствием ощущал, как возвращается жизненная сила, но на сердце лежала тяжесть. Взор его то и дело обращался к востоку. Когда смотритель Палат окликнул его по имени, Фарамир обернулся и, увидев Эйовин, проникся глубокой жалостью, ибо понял, что она не только ранена, но и терзается беспокойством.

— Мой господин, — заговорил лекарь, — это Эйовин из Рохана. Она сражалась бок о бок с королем, получила тяжкую рану и была оставлена в Палатах под моим присмотром. Но она недовольна и потребовала встречи с вами.

— Пойми правильно, наместник, — обратилась к Фарамиру Эйовин. — Если я недовольна, то отнюдь не лечением и уходом. В Палатах обо мне заботились так, как может лишь мечтать человек, желающий исцелиться. Но я чувствую себя здесь, как в клетке. Безделье для меня невыносимо. Я искала смерти в бою и если осталась жива, так ведь и война продолжается.

— Но чего же хочешь ты от меня? — спросил Фарамир, когда лекарь по его знаку с поклоном удалился. — Я тоже пленник здешних врачевателей.

Глядя на Эйовин, Фарамир все глубже проникался восхищением и состраданием, ибо никогда не встречал девы столь прекрасной и столь печальной. Ласковое сочувствие в его взоре, столь непривычное для дочери суровых степей, смутило Эйовин, тем паче что она, возросшая среди воинов, ясно видела, что перед ней воитель, равному которому на бранном поле не сыскалось бы во всей Марке.

— Чего ты хочешь? — спросил он снова. — Если это в моей власти, я исполню любое твое желание.

— Прикажи смотрителю Палат отпустить меня, — ответил Эйовин, но, хотя голос ее звучал гордо и уверенно, в сердце уже закралось сомнение.

Ей очень не хотелось, чтобы этот статный воитель, добрый и в то же время суровый на вид, счел ее вздорной, своенравной девицей, требующей невесть чего от скуки и нехватки терпения.

— Я сам нахожусь под его присмотром, — ответил Фарамир, — да и правления пока не принял. Но даже будь при мне вся полнота власти, я поостерегся бы приказывать целителям и встревать в дела, в которых ничего не смыслю. Исцеление — не моя стезя.

— Но я не ищу исцеления, — стояла на своем Эйовин. — У меня одно желание — идти в бой, как мой брат Эйомер, а еще лучше — как король Тейоден. Он пал, стяжав славу, и обрел покой.

— Догонять вождей уже поздно, даже достань у тебя на это сил, — мягко промолвил Фарамир. — А пасть в бою, хотим мы того или нет, нам, вполне возможно, придется и здесь, на стенах. И чтобы встретить смерть, как подобает воинам, мы должны проявлять терпение, во всем повиноваться целителям и ждать своего часа.

Эйовин промолчала, но когда Фарамир взглянул на нее, ему показалось, что она немного оттаяла, будто крепкий мороз слегка отступил перед первым, еще слабым дуновением весны. Гордая дева едва заметно склонилась, по щеке, как сверкающая капелька дождя, скатилась слезинка.

— Но они уложат меня в постель на целую неделю, а в комнате нет ни одного окошка, выходящего на восток, — произнесла она тихонько, словно для себя, а не для собеседника, и на сей раз ее голос был голосом обычной девушки, юной и очень грустной.

— Этому горю легко помочь, — отозвался Фарамир с улыбкой, хотя его сердце разрывалось от жалости. — Оставайся в Палатах, а я попрошу целителей разрешить тебе гулять в саду, и ты сможешь смотреть на восток сколько заблагорассудится. А я буду поджидать тебя здесь и поглядывать в ту же сторону, ведь туда ушли все наши надежды. Быть может, встречи и разговоры помогут нам облегчить бремя ожидания.

Подняв голову, Эйовин взглянула Фарамиру прямо в глаза и, слегка зардевшись, сказала:

— Не понимаю, как я могу облегчить твое бремя. Да и о чем разговаривать мертвой с живым?

— Хочешь прямого ответа? — спросил он.

— Да.

— Так слушай, Эйовин из Рохана. Ты прекрасна. Луга Гондора славятся красотой цветов, селения — красотой дев, но я никогда не встречал ни цветка, ни девушки столь прекрасной и столь исполненной печали. Возможно, всего через несколько дней на наш мир падет Тьма, и я надеюсь встретить ее, не дрогнув, но мне будет легче на сердце, если, пока еще светит солнце, я смогу видеть тебя. Ведь мы с тобой побывали под крылом Тени, и вернула нас к жизни одна и та же рука.

— Увы, — вздохнула Эйовин, — я не вернулась. Тень удерживает меня и поныне. Напрасно уповать на мое исцеление. И потом, я — щитоносица Рохана и более привычна к мечу, нежели к учтивым беседам. Однако прими благодарность, наместник, за дозволение покидать мою клетку.

С этими словами она поклонилась и вернулась в дом. Фарамир еще некоторое время бродил по саду, но теперь его взор все чаще обращался не на восток, а к окнам Палат Исцеления.

Вернувшись в отведенный ему покой, Фарамир послал за попечителем Палат и пожелал услышать все, что тот сможет рассказать о Деве Рохана.

— Как прикажете, — отвечал тот, — но куда больше вы могли бы узнать от хафлинга. Он состоял при особе роханского короля и, как говорят, оставался с ним и госпожой Эйовин до самого конца.

Так и получилось, что Мерри был приглашен к Фарамиру. Они проговорили весь день, и из этой беседы наместник уяснил для себя гораздо больше, чем мог выразить словами хоббит. Теперь — так во всяком случае ему казалось — Фарамир понимал, что гнетет и тревожит прекрасную воительницу. Погожим вечером Фарамир и Мерри вышли прогуляться в сад, но Эйовин не появилась.

Однако на следующее утро, выйдя из Палат, Фарамир увидел ее стоящей на стене в белом, пронизанном солнцем одеянии. Он окликнул девушку, и они долго гуляли по траве под деревьями, то переговаривались, то молчали. С тех пор встречи стали ежедневными. Глядя на них, смотритель Палат не мог нарадоваться, ибо в то время как город полнился страхом и дурными предчувствиями, эти двое расцветали и крепли прямо на глазах.

На пятый день после первой встречи Эйовин и Фарамир снова стояли на стене и смотрели вдаль. Новостей по-прежнему не было. Сердца горожан совсем упали, да и погода испортилась, словно подделываясь под общее настроение. Поднявшийся ночью северный ветер принес холод, солнце скрылось за тучами, и окрестные земли выглядели теперь серыми и унылыми.

И он, и она были в плащах, а на плечи Эйовин Фарамир набросил еще и синюю, цвета летнего вечера, накидку, расшитую по кайме серебряными звездами. Некогда эту накидку носила его мать, Финдуилас из Амрота, рано ушедшая из жизни и оставшаяся для сына самым прекрасным и грустным воспоминанием. Фарамиру казалось, что это одеяние как нельзя лучше подходит Деве Рохана, придает величие ее печальной красоте.

Поеживаясь под звездной накидкой, Эйовин неотрывно смотрела навстречу северному ветру, туда, где еще виднелась полоска чистого холодного неба.

— Что ты надеешься там увидеть? — спросил Фарамир.

— Разве Черные Врата не в той стороне? — ответила вопросом на вопрос девушка. — Он ведь должен вернуться оттуда? Прошло уже целых семь дней…

— Семь дней… — повторил Фарамир. — Не суди строго, если я скажу, что эти дни принесли мне радость и боль, каких я уже не чаял испытать в этой жизни. Велика радость видеть тебя, но велика и боль, ибо ныне я, как никогда прежде, страшусь возможного прихода Тьмы и конца мира, страшусь слишком скоро утратить то, что едва успел обрести.

— Страшишься потерять обретенное? — девушка взглянула ему в глаза с затаенной нежностью. — Не знаю, о потере чего в эти горькие дни стоило бы жалеть. Но оставим… Мне не хочется говорить. Я чувствую себя так, словно стою на краю пропасти и не вижу ничего, кроме разверзшегося под ногами мрака. Быть может, позади и есть свет, но я не решаюсь обернуться и жду, как решит судьба.

— Все мы сейчас ждем ее решения, — откликнулся Фарамир.

Разговор прервался. Они молча стояли на стене, и вдруг им показалось, что ветер стих, дневной свет потускнел, и воцарилась такая тишина, что не стало слышно ни голосов, ни пения птиц, ни шороха листьев, ни даже их собственного дыхания и биения сердец. Время остановилось. Руки встретились и сплелись, но они не заметили этого, застыв в ожидании неизвестно чего. Потом им привиделось, будто над гребнями далеких гор вознесся чудовищный вал тьмы, окаймленный росчерками молний и готовый поглотить весь мир. Дрожь земли передалась стенам города, а потом окрестности словно бы шумно вздохнули, и все звуки вернулись. Фарамир и Эойвин вновь услышали, как стучат сердца.

— Это напоминает мне Нуменор, — произнес Фарамир, дивясь тому, что слышит собственный голос.

— Нуменор? — не поняла Эйовин.

— Да, Нуменор, остров на Заокраинном Западе, поглощенный Морем. Огромная волна прокатилась тогда по зеленым холмам и равнинам, волна Тьмы, от которой не было спасения. Я часто вижу это во сне, — пояснил он.

— Значит, по-твоему, Тьма наступит снова? — спросила девушка, непроизвольно придвинувшись к собеседнику. — Тьма, от которой не спастись?

— Нет, нет, — ответил Фарамир, заглядывая ей в глаза. — Это всего лишь образ, навеянный сном. Что происходит на самом деле, мне неведомо. Разум твердит, что на нас обрушилось великое зло и мы стоим у конца времен, но сердце отвечает — нет. Я чувствую легкость во всем теле, в сердце моем надежда и радость, и чувства мои сильнее любых доводов рассудка. О Эйовин, Эйовин, пресветлая Дева Рохана, в этот час я не верю ни в какую Тьму!

Он наклонился и коснулся губами ее чела. Они стояли на стене так близко друг к другу, что, когда снова налетел ветер, их волосы — черные, цвета воронова крыла, и золотистые, как пшеничный колос — заструились и переплелись в воздухе. Тень за горами развеялась без следа. Небо расчистилось, лента Андуина засеребрилась в лучах ясного солнца, а сердца горожан исполнились такой радости, что многие смеялись и пели, сами не понимая почему.

А после полудня с востока прилетел огромный орел и принес весть, которой уже отчаялись ждать.

Так восклицал он, кружа над башнями, и песни звенели по всему городу.

Последующие дни были воистину золотыми. Весна и лето, ликуя, встретились на полях Гондора. От Кэир-Андроса примчались быстрые гонцы, и оповещенный о свершившемся город стал готовиться к встрече короля. Призванный на праздник, Мерри отбыл с обозом к Осгилиату, а оттуда на корабле на Кэир-Андрос. Фарамир остался в Минас-Тирите. Он принял обязанности наместника и, хотя ожидалось, что правление его будет недолгим, видел свой долг в том, чтобы надлежащим образом подготовить все для передачи власти истинному государю.

Эйовин тоже осталась в городе, хотя брат звал ее на Кормаленнское поле. Фарамира это удивило, но он был так занят, что теперь почти не виделся с ней и не имел времени перемолвиться хотя бы словечком. Дева по-прежнему жила в Палатах Исцеления и гуляла по саду в одиночестве. К ней вернулась бледность, пожалуй, во всем городе лишь она одна имела вид недужный и скорбный. В конце концов обеспокоенный этим смотритель обратился к Фарамиру, и тот отыскал девушку на стене, на облюбованном ими месте.

— Эойвин, почему ты не поехала на празднество? — спросил он.

— Разве не догадываешься?

— Я мог бы назвать две причины, но не знаю, которая из них верна.

— Говори без обиняков, — потребовала Эйовин. — К чему нам загадки?

— Как угодно, — склонил голову Фарамир. — Думаю, ты осталась потому, что получила приглашение от брата, тогда как ждала его от наследника Элендила. Другая причина, возможно, состоит в том, что ты не захотела бросить меня одного. А может статься, дело и в том, и в другом, а сама ты не можешь решить, что важнее. Эйовин! — вскричал он, утратив от волнения обычную сдержанность. — Ты не любишь меня или не хочешь любить?

— Я хотела быть любимой другим, — прозвучал ответ, — а ничьей жалости мне не нужно.

— Знаю, — сказал Фарамир. — Ты мечтала о любви Арагорна. Он велик и могуществен, а тебя влечет слава превыше низменной суеты. Ты взирала на него с восхищением, как новобранец на знаменитого полководца. Он и вправду истинный повелитель, величайший герой среди ныне живущих. А добившись от него лишь понимания и сочувствия, ты решила, что жизнь кончена и лучшее для тебя — доблестно пасть в бою. Но посмотри на меня, Эйовин!

Дева подняла взор и долго смотрела ему в глаза.

— Жалость есть благородный дар сердца, и ее не следует презирать, — продолжал Фарамир. — Но я не предлагаю тебе жалости. Ты знатна, отважна, уже стяжала неувядаемую славу и так прекрасна, что, по-моему, этого не описать даже на языке эльфов. И я люблю тебя. Быть может, вначале, видя твою скорбь, я и вправду жалел тебя, но потом полюбил и любил бы, будь ты счастливейшей из смертных, будь ты хоть самой королевой Гондора. Но полюбишь ли меня ты, Эйовин?

Жар любви растопил лед, сковывавший сердце девушки, и в нем всколыхнулось ответное чувство, возможно, давно уже дремавшее там втайне от нее самой.

— В Минас-Аноре, в Твердыне Солнца, меня наконец оставила Тень! — воскликнула она. — Я больше не буду девой-щитоносицей, не стану соперничать в доблести с великими ратоборцами и искать упоения на поле брани. Отныне моим уделом будет не наносить, а исцелять раны, и любить все, что растет и плодоносит. И, — добавила она, взглянув на Фарамира, — я больше не хочу быть королевой.

— Вот и прекрасно, — рассмеялся он. — Я-то ведь не король. Но я возьму в Жены прекраснейшую Деву Рохана, если она согласна. И если будет на то ее согласие, мы поселимся за Рекой, в Итилиэне, где разобьем сад, цветущий и плодоносящий нам на радость.

— Выходит, я должна оставить свой народ ради мужчины из Гондора? — улыбнулась Эйовин. — Но понравится ли тебе, когда твои гордые соплеменники станут говорить: «Гляньте-ка на бывшего правителя. Он укротил дикую степную наездницу, словно не мог выбрать невесту среди тех, в чьих жилах течет кровь Нуменора?»

— Пусть говорят, что вздумается, — ответил Фарамир.

Он заключил Эйовин в объятия, поцеловал, и ему не было дела до того, что они стояли на стене, на виду чуть ли не у всего города. Действительно, многие видели их и дивились тому, как светились их лица, когда они рука об руку спустились и направились к Палатам Исцеления.

— Вот Эйовин из Рохана, — сказал Фарамир смотрителю. — Она исцелилась.

— Коли так, — улыбнулся лекарь, — я освобождаю ее от своего попечения и до возвращения брата вверяю заботам наместника. И да не коснутся ее впредь ни раны, ни хвори.

— Нет, — возразил Эйовин, — теперь, когда мне разрешено уйти, я предпочту остаться в этом благословеннейшем из домов, где повстречалась с любовью.

И она жила в Палатах, пока не вернулся король Эйомер.

Все было подготовлено к торжественной встрече. В Минас-Тирит стекался народ, ибо радостные вести облетели весь Гондор от Мин-Раммона до Пиннат-Гелина и дальних побережий. Вернулись беженцы: женщины украсили свои жилища цветами, на улицах вновь зазвучал детский смех. Из Дол-Амрота прибыли искуснейшие арфисты, из Лебеннина — звонкоголосые певцы, да и из иных краев собралось немало музыкантов с виолами, флейтами и серебряными рожками.

Наконец настал вечер, когда со стен увидели раскинутые по всему полю шатры. Всю ночь горели костры, люди возле них ждали рассвета. И рассвет пришел. Едва ясное утреннее солнце появилось над не затененными более горами на востоке, как в городе зазвучали колокола. Взвились и затрепетали на ветру стяги. Над Белой Башней в последний раз было поднято белое, как снег на солнце, безо всяких гербов и девизов, знамя наместников.

Вожди направили войска к городу, и люди со стен любовались, как рати приближаются, ряд за рядом, сверкая на солнце вооружением. У Ворот ратники остановились. Ворота еще не были восстановлены, пустой проем преграждали воины в черных с серебром доспехах, с длинными обнаженными мечами. Впереди стояли наместник Фарамир, хранитель ключей Хурин и другие военачальники Гондора, а с ними Эйовин, сенешаль Эльфхельм и вельможи Марки. По обе стороны от Ворот толпился народ в праздничных одеяниях, с венками и гирляндами цветов.

Перед Воротами оставалось большое пространство, окруженное рыцарями и воинами Гондора и Рохана, горожанами и пришлыми. Людской гомон смолк, когда из рядов подошедшего воинства выступили одетые в серое с серебром дунадэйны Севера. Во главе их размеренно шагал Арагорн в вороненой кольчуге с серебряным поясом и белоснежном плаще, застегнутом у горла сияющим зеленым самоцветом. Голова оставалась непокрытой, если не считать тонкого серебряного обруча, поддерживавшего над челом звезду. С ним шли Эйомер Роханский, князь Имрахил, облаченный в белое Гэндальф и четверо низкорослых воинов. Многие из собравшихся глазели на них с удивлением.

— Что ты, кузина, какие там мальчики, — говорила стаявшая в толпе Йорет своей родственнице, приехавшей из Имрот-Мелуи. — Это перианы из далекой страны полурослов, как говорят, тамошние прославленные князья. Так оно и есть. Мне ли не знать, ведь одного из них я выхаживала в Палатах. Ростом они не вышли, это точно, зато отваги им не занимать. Толкуют, что один из них побывал со своим оруженосцем аж в Черной Стране. Они сразились там с Темным Владыкой и — поверишь ли! — спалили его Твердыню, во всяком случае, так говорят в городе. Как я слышала, нашему Элессару они первейшие друзья, вот и сейчас рядом идут. А уж он такой государь, что лучше не сыщешь. В речах, знаешь ли, не больно ласков, но сердце у него золотое и руки тоже, он ведь исцеляет прикосновением. «Руки государя — руки целителя» — я первая так сказала, с этого все и пошло. А Митрандир, вон тот, с бородой, он мне тогда и говорит: «Йорет, люди долго будут помнить твои слова…

Тут Йорет пришлось умолкнуть. Запела труба, и в воцарившейся мертвой тишине от Ворот двинулся Фарамир в сопровождении хранителя ключей и четверых воинов в высоких шлемах и броне цитадели; эти воины несли большой, оправленный в серебро ларец из черного лебетрона.

Фарамир встретился с Арагорном, преклонил колено и произнес:

— Последний наместник Гондора испрашивает соизволения сложить с себя власть, — он протянул белый жезл.

Арагорн принял жезл, но тут же вернул его со словами:

— Твоя служба не кончена. Ты остаешься наместником, и этот титул будут носить твои потомки, пока длится мой род. Ныне же исправляй свою должность!

Фарамир встал и звучно провозгласил:

— Люди Гондора, внемлите наместнику королевства! Узрите того, кто предъявляет права на престол. Пред вами Арагорн, сын Араторна, вождь дунадэйнов Арнора, предводитель воинств Запада, носитель Звезды Севера, обладатель Возрожденного Меча, непобедимый в бою, исцеляющий возложением Элессар, Эльфийский Берилл из рода Валандила, сына Исилдура, внука Элендила из Нуменора. Быть ли ему королем, вступить ли в город и властвовать над нами?

— Да! — громом прокатилось над войсками и толпами народа.

— Это просто обряд такой, — шепнула Йорет родственнице. — Так положено по обычаю, а на самом-то деле он в городе уже был и мне, как я уже говорила, сказал… — ей снова пришлось умолкнуть, ибо вновь зазвучала речь Фарамира.

— Люди Гондора! Как поведали мне знатоки преданий, в древности сын получал венец из рук отца или же, если отец не успевал передать власть при жизни, сын сам являлся за венцом в его усыпальницу. Ныне мы не можем соблюсти исконный обычай, а потому данной мне властью наместника я сам доставил сюда из Рат-Динена венец Эарнура, последнего короля, правившего во дни наших пращуров.

Воины выступили вперед, Фарамир открыл ларец и достал оттуда королевский венец. Он представлял собой шлем, похожий на шлемы Стражей цитадели, но был выше, весь белый, а серебряные, усыпанные жемчугом крылья по обе стороны напоминали крылья морской птицы — то был древний символ королей, явившихся из-за Моря. По ободу сияли семь алмазов, а на вершине красовался еще один камень, полыхавший, как пламя.

Приняв венец, Арагорн высоко поднял его и возгласил:

— Эт Эарелло Эндоренна утулиен! Синоме Маруван ар хилдиниар тенн Эмбар — метта!

То были слова, произнесенные некогда Элендилом, пришедшим из-за Моря на крыльях ветра.

«Из-за Великого Моря прибыл я в Средиземье. Здесь буду жить я и мои наследник, до скончания мира».

Но, к немалому удивлению многих, Арагорн не надел венца, а вернул его Фарамиру.

— Трудами и доблестью многих обрел я свое наследие, — сказал он. — А потому прошу Хранителя Кольца принять венец и передать Митрандиру. Пусть тот, чьим неустанным трудам и мудрости мы обязаны победой, увенчает меня, если сочтет достойным.

Смущаясь и робея, Фродо взял венец из рук Фарамира и вручил Гэндальфу. Арагорн преклонил колено, а Гэндальф возложил символ власти на его чело и воскликнул:

— Настали дни короля, и да будут они благословенны пока стоят троны валаров!

Арагорн встал, и в толпе воцарилось изумленное молчание, ибо людям показалось, будто они видят его впервые. Высокий, как старинные короли Нуменора, выше всех окружающих, он выглядел и древним, и молодым, мудрым, могущественным, полным доброй и светлой силы.

— Вот истинный король! — вскричал Фарамир.

Грянули трубы. По знаку хранителя ключей Хурина преграждавшая Ворота стража расступилась. Король Элессар вступил в город и под звуки арф, флейт и виол, под звонкоголосое пение проследовал по празднично изукрашенным, усыпанным цветами улицам, к цитадели, а как только достиг ее, над высочайшей из башен развернулось знамя с Древом и Звездами.

Так началось правление Элессара, воспетое в преданиях и легендах. Город при нем стал прекраснее, чем когда-либо, даже в дни древнего великолепия. Расцвели сады, на площадях заплескались фонтаны. Новые створы ворот выковали из мифрила и стали, улицы вымостили белым мрамором. Над украшением города трудились гномы Одинокой горы, из Великого Леса наведывались родичи Леголаса. Всего было в изобилии, хвори обходили людей стороной, повсюду звенел детский смех, а слепых окон и опустелых дворов не осталось и в помине. А когда Третья эпоха миновала, то и новый век сохранил память о величии и славе минувших дней.

В первые дни после восшествия на престол государь восседал на троне в Зале королей и вершил государственные дела. Из многих земель, от разных народов, с востока и с юга, от рубежей Лихолесья на севере и из Серых Земель на западе, прибывали посольства. Король даровал свою милость покорившимся вастакам и отпустил всех пленников, заключил мир с жителями Харада, а рабов Мордора объявил свободными и пожаловал им во владение земли вокруг озера Нурнен. Никто из отличившихся в боях не остался без достойной награды, а последним начальник Стражи привел к нему на суд Берегонда.

И король сказал:

— Берегонд, ты обнажил меч и пролил кровь в освященном месте, а также покинул свой пост без разрешения правителя или начальника Стражи. В старину за любое из этих преступлений полагалась лишь одна кара — смерть. Ныне я решаю твою судьбу.

Ты искупил свою вину отвагой в бою, искупил с лихвой, тем паче что причиной всему содеянному тобой была любовь к Фарамиру. Но Стражем цитадели тебе больше не служить и ты должен будешь покинуть Минас-Тирит…

Кровь отхлынула от лица Берегонда. Пораженный в самое сердце, он понуро уронил голову, но король еще не закончил.

— …покинуть, ибо ты назначен в Белый Отряд, в личную гвардию Фарамира, князя Итилиэна, и не простым воином, а командиром. Отныне тебе предстоит жить на Эмин-Арнен, в чести и мире, служа тому, ради спасения кого ты рисковал жизнью.

Пораженный великодушием и справедливостью государя, Берегонд пал на колени, поцеловал его руку и удалился вне себя от радости. Фарамир получил во владение княжество Итилиэн, и Арагорн повелел ему воздвигнуть на Эмин-Арнен новую твердыню, откуда будет виден Минас-Тирит.

— Ибо, — сказал король, — Минас-Итил в Моргульской долине надлежит разрушить до основания. Наверное, когда-нибудь и тот край очистится от скверны, но люди смогут там жить еще очень нескоро.

Последним Арагорн поприветствовал Эйомера Роханского. Они обнялись, и король промолвил:

— Нам с тобой не пристало говорить о пожалованиях да наградах, ведь мы братья. В счастливый час пришел Эйорл с севера, и не было вовеки более благословенного союза. Наши народы не разу не подводили друг друга и не подведут впредь. Ты знаешь, что Тейоден Славный покоится сейчас в усыпальнице в нашем Святилище. Желаешь ли ты, чтобы он навсегда остался с усопшими королями Гондора или же перевезешь его в Рохан, дабы возвести для него курган по обычаю предков?

— Я полюбил тебя с того дня, как ты вырос передо мной из зеленой травы, — отвечал Эйомер, — и буду верен этой любви всегда. Но сейчас я должен вернуться в собственные владения, в моем краю многое нужно восстанавливать и приводить в порядок. Что же до павшего государя, то за ним мы вернемся, когда все будет готово, пока же пусть он мирно спит здесь.

— Мне тоже нужно побывать дома, — сказала Эйовин Фарамиру. — Хочу еще раз взглянуть на родной край и помочь брату. Но когда тот, кто был мне вместо отца, будет погребен и обретет покой, я вернусь.

На восьмой день мая конники Рохана ушли. Вместе с ними отправились и сыновья Элронда. Вдоль всей Северной дороги, от Врат города до стен Пеленнора, выстроились люди, желавшие воздать им на прощание честь и вознести хвалу. Потом разошлись по домам и гости из провинций, хотя иные задержались в городе, очень нуждавшемся в умелых трудолюбивых руках. С радостью в сердцах люди строили, восстанавливали, обновляли, заживляя раны войны и стирая память о Тьме.

Хоббиты все еще гостили в Минас-Тирите вместе с Леголасом и Гимли, ибо Арагорн хотел, чтобы Дружество не распадалось подольше.

— Конечно, все рано или поздно кончается, — говорил он, — но мне бы хотелось, чтобы вы задержались, потому что конец событиям, в которых мы вместе принимали участие, еще не настал. Близится день, ждать который я начал, едва вступив в пору возмужания, и ждал долгие годы и желал бы встретить его в окружении друзей.

Но что он имел в виду, так и осталось тайной.

Все это время соратники жили вместе с Гэндальфом в прекрасном доме и гуляли, где им заблагорассудится. Как-то раз Фродо спросил Гэндальфа:

— Слушай, ты-то хоть знаешь, о каком таком дне говорил Арагорн? Нам здесь хорошо и уходить не хочется, но дни бегут, Бильбо ждет, да и дом мой в конце концов не здесь, а в Хоббитании.

— Что до Бильбо, — ответил Гэндальф, — так он ждет того же самого дня и прекрасно знает, что тебя здесь держит. Дни бегут, не спорю, но сейчас только май, лето еще не наступило, и, хотя многое изменилось, будто миновала целая эпоха, для деревьев и трав прошло меньше года с тех пор, как ты отправился в путь.

— Пиппин, — позвал Фродо. — Ты, помнится, говорил, будто Гэндальф стал не таким скрытным, как раньше. Надо думать, с ним такое с устатка приключилось, а как отдохнул чуток, так и вернулся к прежним привычкам.

— Каждому охота знать заранее, что подадут к столу — усмехнулся маг, — но те, кто готовит угощение, стараются сохранить блюда в секрете. От удивления и похвалы звучат громче. Ну и Арагорн… он сам ждет знака.

Вскоре маг куда-то запропастился. Хоббиты удивлялись, не зная, что под покровом ночи Гэндальф вместе с Арагорном ушел из города к южному подножию Миндоллуина, где начиналась проложенная в незапамятной древности тропа, по которой ныне мало кто осмеливался ходить. Через высокий перевал она вела к сокровенному ущелью, доступному лишь для великих мудрецов и владык.

Взобравшись по крутизне и остановившись у самой кромки снегов, они огляделись. Наступало утро. Далеко внизу виднелись белые, как тронутые солнцем иглы, городские башни, зеленела, как сад, долина Андуина, а Горы Теней были подернуты золотистой дымкой. С одной стороны взгляд достигал серого массива Эмин-Мюил, где звездочкой поблескивал Рэрос, а с другой протянулась к Пеларгиру лента Реки. На горизонте растекался свет — там небо сливалось с Морем.

— Вот твои владения, — сказал Гэндальф, — им суждено стать сердцем еще более великой державы. Третья эпоха кончается, грядет новая, и твоя задача положить ей начало и сберечь то, что можно. Ибо хотя многое удалось спасти, многое неминуемо и уйдет. Сила Трех Колец иссякает. Земли, которые ты видишь, и те, что лежат за ними, станут обиталищем людей. Наступает время их господства, а Перворожденным суждено уйти.

— Я хорошо знаю это, дорогой друг, — отозвался Арагорн. — Но хотел бы в своих трудах руководствоваться твоими советами.

— Мне недолго осталось давать советы, — улыбнулся Гэндальф. — Третья эпоха была моей эпохой, Саурон — моим врагом, но теперь мой труд завершен. За будущее в ответе ты, это бремя ляжет на твои плечи.

— Но ведь я умру, — сказал Арагорн. — Я смертный. В моих жилах течет незамутненная нуменорская кровь, и я проживу гораздо дольше обычных людей, но все же совсем недолго. Когда пребывающие сейчас в материнском чреве состарятся, я встречу смерть вместе с ними. Кто тогда будет править Гондором? Древо во дворе у фонтана мертво и бесплодно. Исполнится ли мое желание? Увижу ли я знак, предвещающий перемену судьбы?

— Отврати свой взор от зелени мира и обрати туда, где, как тебе кажется, тоже все мертво и бесплодно, — молвил маг.

Арагорн обернулся и приметил над каменистым склоном зеленое пятнышко. Он стремительно взобрался вверх и увидел росшее чуть ли не прямо из снега молодое деревце не больше трех пальцев высотой. На нем уже распустились длинные изящные листья, темные сверху и серебристые внизу, а венчала его единственная гроздь цветов с белыми, светящимися, как залитый солнцем снег, лепестками.

— Йе утивиениес! — вскричал Арагорн. — Я нашел его! Вот побег Древнейшего из Древ! Но как он попал сюда? Ему не будет и семи лет!

— Воистину это продолжение прекрасного рода Нимлота, возросшего из семени Галатилиона, отпрыска Тельпериона, носившего множество имен, каждое из которых значило одно — Древнейшее из Древ, — подтвердил, взглянув на побег, подошедший Гэндальф. — Кто знает, почему сей всход поднялся именно здесь, именно в это время? Но мы находимся на месте древнего святилища; должно быть, давно, еще до ухода последнего короля, до того, как засохло дерево у фонтана, кто-то оставил здесь семя. Говорят, такие семена вызревают редко, но жизнь может дремать в них веками, и никто не в силах предсказать час ее пробуждения. Помни это. Ибо если семя созревает, Древо надлежит высадить, дабы род не пресекся. Долго оставался он здесь, сокрытый в горах, подобно тому, как таились в пустынях севера потомки Элендила, хотя род Нимлота несравненно древнее твоего, король Элессар.

Арагорн осторожно взялся за тонкий ствол. Пустивший корни совсем неглубоко, он легко, без повреждений отделился от почвы, и король без промедления вернулся со своей драгоценной находкой в цитадель. Старое засохшее Древо выкопали с корнями, но не сожгли, а с почтением положили на вечный отдых в тишине Рат-Динен. Новое Древо Арагорн посадил во дворе возле фонтана. Оно принялось, быстро и радостно пошло в рост, а к июню уже все стояло в цвету.

— Знак явлен, и мой день близок, — сказал тогда Арагорн и повелел расставить на стенах дозорных.

В канун летнего солнцестояния из Эмон-Дина в город прискакали гонцы, известившие короля о том, что с севера к стенам Пеленнора приближается кавалькада прекрасных обличьем всадников.

— Наконец-то! — радостно вскричал Арагорн. — Пусть весь город готовится к встрече!

Свежим, благоухающим вечером того же дня, когда с востока на синем, как сапфир, небе уже проступали первые звезды, но запад еще золотило уходящее солнце, по Северной дороге к воротам Минас-Тирита приблизились всадники. Впереди скакали Элладан и Элрохир с серебристым знаменем, за ними Глорфиндел и Эрестор с эльфами Разлога, а следом, на белоснежных скакунах, Владычица Галадриэль и Владыка Келеборн в сопровождении множества лориэнских эльфов в серых плащах, с сияющими бриллиантами в волосах. Последним ехал Элронд, славнейший и могущественнейший среди эльфов и людей. Рука его сжимала скипетр Аннуминаса, а рядом с ним серая верховая лошадь несла его дочь Арвен, Вечернюю Звезду своего народа.

Завидев ее, точно мерцавшую в сумерках, со звездами на челе, в облаке сладостных ароматов, изумленный и восхищенный Фродо сказал Гэндальфу:

— Наконец-то я понял, чего мы здесь дожидались. Вот истинное завершение всей истории. Отныне не только дни будут радостными, но и ночи станут благословенными и прекрасными, а ночные страхи сгинут бесследно.

Король приветствовал гостей, и когда они спешились, Элронд вложил в одну его руку скипетр, а в другую — ладонь своей дочери. Вместе они поднялись в Верхний Город, и ночное небо расцвело звездами. Так в Городе королей, в ночь накануне летнего солнцестояния, Арагорн, король Элессар, взял в жены Арвен Андомиэль, увенчав счастливым концом повесть о своем долгом и многотрудном ожидании.

Глава 6. ВСТРЕЧИ И ПРОЩАНИЯ

Отшумели веселые празднества, и члены Дружества все чаще стали задумываться о возвращении. В конце концов Фродо решил поговорить об этом с Арагорном. Царственную чету он нашел у фонтана, под цветущим Древом, где Арвен исполняла песнь Валинора. Завидев хоббита, король и королева поднялись, приветствуя его по эльфийскому обычаю.

— Я знаю, зачем ты явился, Фродо, — заговорил первым Арагорн. — Тебе не терпится вернуться домой. Ну что ж, дорогой друг, всякое дерево лучше всего растет на родной земле. Однако помни, что в землях Запада тебя всегда будет ждать радушный прием. Доселе о твоем народе слышали лишь немногие, но теперь Хоббитания превзойдет славой многие королевства, некогда великие, а ныне оставшиеся лишь в людской памяти.

— Верно, — кивнул Фродо, — меня и вправду тянет домой, но сперва хотелось бы побывать в Разлоге. Уж больно мне недостает Бильбо. Я опечалился, не увидев его среди приехавших с Элрондом.

— Чему ты удивляешься. Хранитель Кольца? — промолвила Арвен. — Тебе ли не знать, какова сила того, что ныне уничтожено? Ныне все сотворенное этой силой уходит из мира, но не забывай, что твой родич пробыл под ее властью куда дольше, чем ты. К тому же, по меркам твоего народа, он очень стар и после того как встретится с тобой, предпримет лишь одно, последнее путешествие.

— В таком случае, — сказал Фродо, — я прошу разрешения уехать как можно скорее.

— Задержись еще на неделю, — предложил Арагорн, — и мы вместе поедем до самого Разлога. Через три дня прибудет Эйомер. Он заберет прах Тейодена, дабы тот упокоился на родине, а мы будем сопровождать его. А прежде чем расстанемся — знай: я утвердил решение Фарамира. Свободный доступ во владения Гондора навсегда останется за тобой и твоими друзьями. Поверь, я был бы рад сделать для тебя все, что угодно, но не знаю награды, достойной твоего подвига. Могу лишь обещать, что поедешь ты с почестями, подобающими великому герою.

— А вот у меня, пожалуй, найдется для тебя дар, — добавила Арвен. — Ты ведь знаешь, я дочь Элронда, но когда придет его час отправляться в Гавани, меня с ним не будет, ибо мой выбор, радостный и горький, — это судьба Лютиэн. Так вот, Хранитель Кольца, я уступаю тебе право уйти за Море, если ты того пожелаешь. Если не уймется боль, если память о тяжком бремени будет лежать камнем на твоем сердце — уходи на Запад, где нет места ни тоске, ни усталости. А пока — на память об Эльфийском Берилле и Вечерней Звезде, с которыми тебя связала жизнь, возьми вот это, — она сняла висевший на серебряной цепочке и сиявший звездным светом на ее груди драгоценный кулон и надела на шею Фродо. — Носи его. Когда подступят воспоминания о страхе и Тьме, он принесет тебе облегчение.

Спустя три дня, как и говорил Арагорн, в город во главе эйореда славнейших воителей Марки прибыл Эйомер Роханский. В его честь в Меретронде, в Зале торжеств, был дан пир. Сидя за столом, король Рохана дивился красоте Галадриэли и Арвен, а едва празднество закончилось, обратился к Гимли:

— Наготове ли твой топор, достойный сын Глоина?

— Нет, досточтимый вождь, — отвечал гном, — но его недолго и принести, если возникнет надобность.

— Рассуди сам, — промолвил Эйомер. — Между нами и по сию пору лежат опрометчивые слова, сказанные мной о Владычице Золотого Леса. Ныне я увидел ее собственными глазами.

— И что же ты скажешь теперь? — спросил Гимли.

— Увы, — вздохнул Эйомер. — Я не могу назвать ее прекраснейшей из живущих.

— Тогда я схожу за топором, — откликнулся гном.

— Но позволь мне сначала пояснить, — продолжил Эйомер. — Случись мне встретить Владычицу в любом другом окружении, ты услышал бы от меня именно то, чего желаешь. Но сейчас я отдаю первенство Вечерней Звезде, королеве Арвен, и готов сразиться со всяким, кто этого не признает. Ну что, послать мне за мечом?

— Не стоит, благородный Эйомер, — молвил Гимли с низким поклоном. — Я прощаю тебя. Ты избрал Вечер, а мое сердце отдано Утру. И сердце подсказывает мне, что скоро Утро уйдет, уйдет навсегда.

Наконец настал день отъезда — пышная многолюдная процессия готовилась отбыть на север. Оба короля, и гондорский государь, и правитель Рохана, явились в Рат-Динен и, возложив останки Тейодена на золоченые носилки, в молчании пронесли их по городу. У Ворот носилки поместили на колесницу, окруженную конниками. Перед ней везли развернутое королевское знамя, а на колеснице, с оружием павшего государя, сидел его оруженосец — хоббит Мериадок Брендибак.

В последний путь Тейодена провожали все члены Дружества. Фродо, Сэмиус и Гэндальф на Светозаре ехали в свите Арагорна, а Леголас и Гимли, как всегда, скакали вдвоем на Эроде.

С ними отправилась и королева Арвен, и Келеборн, и Галадриэль с эльфами, Элронд с сыновьями, князья Дол-Амрота и Итилиэна, а также множество знатных вождей и рыцарей. Никогда прежде ни один государь Марки не удостаивался столь великолепных проводов, как возвращающийся в родную страну Тейоден, сын Тенгела.

Кортеж неспешно достиг Анориэна, а когда приблизился к Серому Лесу, под склонами Эмон-Дина, с холмов донесся гул барабанов, хотя на виду не появлялся никто живой. Тогда Арагорн повелел вострубить в трубы, и герольды возгласили:

— Внемлите указу короля Элессара! Отныне и навеки лес Друадан отдается во владение народу Гхан-бури-Гхана, и да не вступит в него никто без их дозволения.

Барабаны грянули громом и разом смолкли.

После пятнадцатидневного пути погребальная колесница Тейодена прибыла в Эдорас. Гостей встретил налитый светом, украшенный прекрасными гобеленами Золотой Чертог, где был дан великолепный пир, какого Медусельд не помнил со дня своего возведения. Спустя три дня состоялся погребальный обряд. Прах Тейодена с оружием и множеством принадлежавших павшему королю ценностей поместили в каменный склеп, над которым насыпали высокий курган, быстро покрывшийся зеленой травой и белыми звездочками Неувядающей Памяти. Теперь с восточной стороны Курганного луга высились восемь курганов.

Всадники из королевского дома на белых конях скакали вокруг кургана и пели песнь о Тейодене, сыне Тенгела, сложенную королевским менестрелем Глеовином. Больше он уже песен не слагал. Торжественный, медленный распев трогал даже тех, кто не знал здешнего языка, а рохирримы внимали ему с горящими глазами, словно все воспетое представало перед ними воочию. Далеко на севере грохотали копыта, и голос Эйорла перекрывал шум битвы при Келебранте. Повествование о королях уводило все дальше, и рог Хельма звучал в горах, и вот уже пала Тьма, и восстал король Тейоден, и сквозь Тень поскакал в пламя, и пал в величии, когда снова настало утро и солнце, на возвращение которого люди уже не смели надеяться, осветило склоны Миндоллуина.

Мерри рыдал, стоя у подножия кургана, а когда песнь отзвучала, горестно воскликнул:

— Прощай, Тейоден, славный, добрый Тейоден! Ты был для меня отцом, но, увы, недолго. Прощай!

Когда церемония завершилась, стихли стенания плакальщиц и Тейоден остался лежать, укрытый землей и камнем, люди собрались в Золотом Чертоге на тризну, не слишком печальную, ибо ушедший король дожил до преклонных лет и ушел из жизни, стяжав славу, не уступавшую славе великих предков. И когда пришло время почтить память былых государей, вперед выступила Эйовин, белая, как снег, золотая, как солнце. Она поднесла Эйомеру полную до краев чашу.

Тогда встал менестрель. Знаток преданий перечислил поименно всех государей Марки: Эйорла Юного, и Брего, воздвигшего Чертог, и Алдора, брата злосчастного Бэлдора, и Фреа, и Фреавина, Голдвина, Деора, и Грама, и Хельма, укрепившегося в Хельмовой Теснине, когда Рохан опустошили враги, — так поднялись девять курганов с западной стороны, ибо прямая линия пресеклась, и другие курганы насыпали уже напротив — там погребли Фреалафа, сына сестры Хельма, и Леофу, и Вальду, и Фолька, и Фольквина, и Фенгела, и Тенгела, и последним из них — Тейодена. И когда прозвучало имя Тейодена, Эйомер осушил чашу. Эйовин приказала слугам наполнить все кубки: гости встали и выпили за нового короля, восклицая:

— Да здравствует Эйомер, король Марки!

В самом конце пиршества Эйомер поднялся и объявил:

— Сегодня мы поминаем короля Тейодена, но прежде чем вы разойдетесь, я хочу сообщить вам радостную весть. Уверен, покойный государь не осудил бы меня, ибо для сестры моей Эйовин он всегда был вместо отца. Слушайте же, сородичи и высокочтимые гости, благородный народ из разных земель, никогда прежде не собиравшийся в этом Чертоге. Фарамир, наместник Гондора и князь Итилиэна, просит руки Эйовин, Девы Рохана, и она дает на то свое согласие. Перед всеми вами я объявляю об их помолвке.

Фарамир и Эйовин выступили вперед. В честь молодых зазвучали здравицы, гости осушили кубки, а Эйомер, соединив их руки, сказал:

— Да будет этот союз счастлив и крепок, и станет он залогом еще более тесной дружбы между Гондором и Роханом.

— Ты не скуп, Эйомер, — заметил Арагорн, — коли отдаешь Гондору прекраснейшее из сокровищ своего королевства.

Эйовин взглянула ему прямо в глаза и промолвила:

— Пожелай мне счастья, мой государь и исцелитель.

— Я пожелал тебе счастья в тот миг, когда впервые тебя увидел, — ответил он. — Твоя радость — отрада моего сердца.

После празднества те, кому предстояло уехать, простились с оставшимися. Арагорн со своими рыцарями и эльфы из Лориэна и Разлога подготовились к отъезду. Фарамир и Имрахил оставались в Эдорасе. Оставалась и Арвен. Она простилась с братьями, а потом удалилась с отцом в холмы, где долго говорила с ним, укрывшись от посторонних взоров. Горестной была их разлука, ибо расставались они до конца времен.

Когда отъезжавшие уже собирались тронуться в путь, Эйомер и Эйовин подошли к Мерри.

— Прощай, Мериадок из Хоббитании, ставший рыцарем Марки, — молвил король. — Счастливого тебе пути. И возвращайся, в Эдорасе тебя всегда встретят с радостью. Я бы рад одарить тебя на манер древних королей так, чтобы ни одна повозка не смогла вместить всех сокровищ, но что делать, если ты не хочешь брать ничего, кроме доспехов. Я вынужден смириться, ибо у меня нет награды, достойной твоего подвига, но один подарок все же прошу принять в память о Дернхельме и рогах Рохана, призвавших утро.

И тут Эйовин протянула Мерри маленький серебряный рог на зеленой перевязи. По рогу вилась искусная гравировка — изображения скачущих всадников и таинственные руны.

— Этот рог — наследственное достояние нашего рода, — сказал она. — Он очень древний, привезен с севера еще Эйорлом, а сработали его гномы. На нем чары: стоит вострубить в него, как враги устрашатся, а друзья возрадуются, и их сердца укрепятся мужеством.

От такого дара Мерри отказаться не мог. Он принял рог, поцеловал руку Эйовин, обнялся с Эйомером, и они расстались.

Из Эдораса путь лежал к Хельмовой Теснине, где спутники задержались на два дня. Леголас выполнил обещание, данное Гимли, и посетил с ним Блистающие Пещеры, откуда вернулся на удивление задумчивый и молчаливый.

— У меня нет слов, чтобы описать увиденное, — отвечал он на все вопросы, — да и невозможно рассказать о Пещерах лучше, чем это сделал Гимли. Впервые от начала времен гном превзошел эльфа в речах. Но мы еще сравняем счет, ведь нам предстоит побывать в Фангорне.

Следующая остановка была сделана в Айсенгарде, совершенно преображенном трудами энтов. От кольца стен не осталось и следа, пространство внутри превратилось в сад, по которому протекала река. Посреди сада лежало чистое озеро, и высившаяся над водой черная неприступная башня отражалась в нем, словно в зеркале.

С того места, где прежде находились ворота, а теперь, словно часовые, стояли два раскидистых дерева, путники в изумлении взирали на неузнаваемо изменившуюся долину. Казалось, что окрестности пусты, но вскоре послышалось знакомое «хумм-хум», и навстречу им вышли Древобрад с Проблеском.

— Добро пожаловать в сад Ортханка, — прогудел старый энт. — Я знал, что вы идете, да уж больно заработался — дел еще непочатый край. Но, как я слышал, и вы у себя там, на юге и на востоке, тоже не сидели сложа руки. И все, что вы сделали, сделано хорошо, очень хорошо.

Как оказалось, Древобрад был прекрасно осведомлен о случившемся. Он долго рассыпался в похвалах, потом немного помолчал, пристально глядя на Гэндальфа, и наконец сказал:

— Да, могуч ты оказался, и все твои труды обернулись во благо. Теперь-то куда держишь путь? И зачем к нам пожаловал?

— Взглянуть, как у тебя тут дела, друг мой, да поблагодарить за помощь, — отвечал маг.

— Хумм-хум, ну что ж, это, пожалуй, справедливо, — прогудел Древобрад. — Энты внесли свой вклад, не без того. Мало сказать, что мы разделались с тем, хумм, проклятым древоубийцей, который жил в башне. Потом случилось нашествие этих, бурарум, этих злоглазых-черноруких кривоногих-жесткосердных когтелапых-гнуснобрюхих-кровожадных, моремай-тескинкахонда, хум… ну, вы народ торопливый, а их полное имя длинное, как годы мучений. Короче говоря, эти мерзкие орки нагрянули с севера, перешли Реку и окружили лес Лаурелиндоренан. Войти туда, правда, так и не вошли, благодаря присутствующим здесь Великим, — он поклонился Владыке и Владычице Лориэна, — а когда мы спустились с нагорья, и эти твари встретились с нами, они сильно удивились, потому что никогда прежде и слышать о нас не слышали, хотя то же самое можно сказать и о не в пример более достойных народах. Но вряд ли они нас запомнят, потому как запоминать некому — мало кто из них остался в живых. И это было хорошо для вас, ведь не повстречайся они с нами, король Травяной Земли не ускакал бы далеко, а если бы все же ускакал, у него, пожалуй, не осталось бы дома, куда можно вернуться.

— Мы знаем, — откликнулся Арагорн, — и об этом никогда не забудут ни в Минас-Тирите, ни в Эдорасе.

— Никогда — слишком долгое слово даже для меня, — отозвался Древобрад. — Ты хотел сказать «пока существуют наши королевства», а им надо просуществовать по-настоящему долго, чтобы этот срок показался долгим для энтов.

— Начинается новая эпоха, — заметил Гэндальф, — и может статься, что королевства людей переживут даже тебя, мой друг Фангорн. Но поговорим лучше о делах нынешних. Как там Саруман, не тоскует ли в Ортханке? Ты, конечно, улучшил вид из его окон, но не думаю, чтобы он сказал тебе за это спасибо.

Древобрад смерил Гэндальфа долгим и, как показалось Мерри, лукавым взглядом.

— А! — промолвил он. — Я так и думал, что в конце концов ты заговоришь об этом. Не тоскует ли в Ортханке? Да, под конец затосковал изрядно, хотя тоску на него нагоняла не столько башня, сколько мой голос. Хум! Видишь ли, я тут рассказывал ему всякие истории. Длинные истории, конечно, по вашим меркам.

— А почему он их слушал? Ты что, заходил в Ортханк? — спросил Гэндальф.

— Хум, нет, в башню я не заходил, — усмехнулся Древобрад. — Он сам подходил к окошку и слушал, больше-то новости вызнать было неоткуда. Хоть они были ему и не по вкусу, новости эти, но он всегда выслушивал меня до конца. Видно, больно уж хотел знать, что, где да как. Ну а к новостям я от себя добавлял многое, о чем ему стоило поразмыслить. Да, под конец он вовсе в тоску ударился. Очень уж торопливый был, это его и сгубило.

— Я приметил, добрый Фангорн, — сказал Гэндальф, — что ты подчеркнуто употребляешь слова вроде «был», «хотел», «тосковал» — все в прошедшем времени. А сейчас-то как дела обстоят? Или он помер?

— Нет, помереть, насколько мне известно, не помер… — Фангорн отвел глаза… — Просто он ушел. Да, ушел неделю назад. Я его отпустил. Когда он вылез наружу, от него мало что оставалось, а тот червяк, что при нем, и вовсе превратился в бледную тень. Не напоминай мне, Гэндальф, что я обещал держать его взаперти, сам прекрасно знаю. Но с тех пор многое переменилось. Я ведь зачем его стерег, чтобы от него вреда не было, разве не так? Но тебе ли не знать, как мне претит держать в неволе живых существ: даже таких, как он, нельзя сажать в клетку без крайней нужды. Змея без зубов может ползти куда вздумается.

— Может, ты и прав, — покачал головой Гэндальф, — но, по моему разумению, у этой змеи один зуб остался. В его голосе яд: думаю, он ухитрился убедить тебя, даже тебя, Древобрад, нащупав в твоем сердце уязвимое место. Но раз он ушел, тут и говорить больше не о чем. Ортханк теперь возвращен к королю, своему истинному владельцу. Правда, ему башня, возможно, и не понадобится…

— Поживем — увидим, — сказал Арагорн. — Вся эта долина отныне принадлежит энтам, пусть делают здесь что хотят, но я попрошу их приглядывать за Ортханком и никого не пускать туда без моего позволения.

— Не больно-то туда войдешь, — прогудел Древобрад, — башня на замке. Я велел Саруману запереть ее, а ключи отобрал. Они у Проблеска.

С поклоном — ни дать ни взять склонившееся на ветру дерево — Проблеск протянул Арагорну два больших черных ключа причудливой формы, соединенных стальным кольцом.

— Еще раз благодарю, — сказал Арагорн энтам. — На этом мы распрощаемся. Пусть ваш лес разрастается, не зная тревог, а когда он заполнит собой всю долину, найдется место и к западу от гор, где вы недавно бродили.

Лицо Древобрада погрустнело.

— Лес-то может разрастись, — печально прогудел он, — деревья-то умножатся в числе, а вот энты — никогда. У нас нет энтингов.

— Так почему бы вам не продолжить поиски? — предложил Арагорн. — Путь на восток снова свободен, лежащие там земли для вас открыты.

— Это слишком дальний путь, — покачал головой Древобрад, — и теперь там слишком много людей. Но прошу прощения, я совсем забыл об учтивости. Не задержитесь ли вы здесь, чтобы немного отдохнуть? А может быть, кому-то из вас, — тут он посмотрел на Келеборна и Галадриэль, — будет приятно сократить путь домой, пройдя лесом Фангорн?

Но все, кроме Леголаса, ответили, что должны распроститься и удалиться. Каждого ждала своя дорога, кого на юг, кого на запад.

— Ну а мы, — сказал Леголас Гимли, — с разрешения Фангорна заглянем в самую чашу и увидим такие деревья, каких больше нет нигде в Средиземье. Лесом и к дому пройдем, благо нам по пути.

Верный своему обещанию, гном согласился, хотя, как казалось, без особого восторга.

— Вот и расходится наше Дружество, — молвил Арагорн. — Но, надеюсь, вы оба в скором времени вернетесь в мою державу с обещанной помощью.

— Обязательно придем, государь, как только получим дозволение наших правителей, — заверил Гимли. — Ну, прощайте, мои славные хоббиты. Уж теперь то, думаю, вы доберетесь до дома благополучно, и мне не придется не смыкать глаз, опасаясь за вашу участь. Конечно, мы будем пересылать вести, быть может, нам выпадет случай навестить друг друга, но все вместе, боюсь, уже больше не соберемся. Доброго нам пути.

Древобрад распростился с каждым по очереди и с особым почтением, трижды, поклонился Келеборну и Галадриэли.

— Много, много времени утекло с тех пор, как встречались мы у ствола дерева или у камня, — прогудел он. — А Ванимар, ванималион иостари! Печальна наша встреча перед закатом, ибо мир меняется. Я чувствую перемены в воде, в земле и в дуновении ветра. Сдается мне, больше мы не увидимся.

— Не знаю. Старейший, — ответил Келеборн.

А Галадриэль сказала:

— Непременно встретимся, но не в Средиземье, и лишь после того, как земли, лежащие сейчас под волнами, снова поднимутся на поверхность. Тогда по весне, в ивовых рощах Тасаринана, мы встретимся вновь.

Последними с энтом прощались Мерри и Пиппин. Глядя на них, он повеселел и промолвил:

— Ну что, веселый народец, не хотите ли напоследок выпить со мной глоточек-другой?

— Еще как хотим, — дружно ответили хоббиты, и Древобрад отвел их под тенистое дерево, где стоял большой каменный кувшин.

Он наполнил три кубка, и хоббиты, пригубив, заметили, что старый энт лукаво поглядывает на них поверх чаши.

— Осторожнее, осторожнее, — усмехнулся он. — Вы и так подросли с той поры, как мы виделись в последний раз.

Хоббиты рассмеялись и осушили кубки.

— Что ж, до свидания, — сказал Древобрад. — И не забудьте, коли там, у себя, прослышите что-нибудь про энтийских жен, непременно пошлите мне весточку.

Он помахал им вслед своими ручищами и скрылся в лесу.

Когда всадники добрались до Роханского Провала, пришло время расставаться и с Арагорном. Распростились неподалеку от того места, где Пиппин заглянул в Камень Ортханка. Прощание было грустным, ведь они проделали вместе долгий, нелегкий путь.

— Вот бы мне такой камень, чтоб в нем можно было увидеть друзей да поговорить с ними, — вздохнул Пиппин.

— Такой, что для этого годится, всего один и остался, — откликнулся Арагорн. — Тебе вряд ли понравилось бы то, что показывает камень Минас-Тирита. Ну а палантир Ортханка останется у меня — король должен знать, что происходит в его владениях. Кстати, не забывай, Перегрин Тук, — ты рыцарь Гондора и от службы тебя никто не освобождал. Сейчас ты в отпуске, а буде потребуешься — я призову. И не печальтесь, дорогие друзья, мы еще свидимся. Вспомните, мои владения лежат и на севере. Будет время, я обязательно туда наведаюсь.

Потом Арагорн простился с Владыкой и Владычицей Лориэна.

— Пройдя сквозь Тьму, ты обрел все, чего добивался, Элессар, — сказала Галадриэль. — Будь же мудр и достоин своего счастья.

А Келеборн добавил:

— Прощай, родич. Пусть твоя судьба будет лучше моей и твое сокровище останется с тобой до конца.

Дальше хоббитам предстояло ехать с Гэндальфом и эльфами. В час заката они тронулись в путь, а когда, отъехав немного, оглянулись, то увидели, что король Гондора смотрит им вслед. Он неподвижно восседал на коне в окружении своих рыцарей. В свете заходящего солнца их доспехи сверкали золотом, а мантия Арагорна вилась на ветру подобно белому пламени. Он поднял над головой свой зеленый берилл, и камень вспыхнул в его руке, как звезда.

Вскоре уменьшившийся в числе отряд, следуя течению Айсена, свернул на запад, пересек лежавшие за Провалом пустоши, а потом повернул к северу и вступил в Серые Земли. Местные жители бежали и прятались, ибо страшились эльфов, хотя знали о них только понаслышке — Дивный Народ почти никогда не бывал в этих краях. Спутников никто не тревожил, да они, сознавая свою силу, никого и не опасались: двигались неспешно, устраивая стоянки в приглянувшихся местах.

На шестой день после прощания с королем пересекли лес, что спускался с высившихся по правую руку отрогов Мглистых гор, а когда ближе к вечеру снова выбрались на открытую равнину, то повстречали двух странников весьма плачевного обличья — старика в грязно-белых лохмотьях и тащившегося за ним сгорбленного, жалкого нищего, беспрерывно причитавшего и скулившего.

— Привет, Саруман, — окликнул старика Гэндальф. — Куда путь держишь?

— А тебе что за дело? — огрызнулся тот. — Мало тебе моего падения, так ты еще хочешь указывать, куда мне идти?

— Сам прекрасно знаешь, ничего я указывать не собираюсь ни тебе, ни кому другому, — сказал Гэндальф. — Мое время прошло, и что кому делать, нынче указывает король. Он взял на себя это бремя. Но зря ты не дождался его в Ортханке, мог бы убедиться в его мудрости и милосердии.

— Тем больше оснований было уйти, да поскорее, — раздраженно откликнулся Саруман. — Я не нуждаюсь ни в том, ни в другом. А на твой первый вопрос, коли ты и впрямь хочешь знать, отвечу. Я держу путь куда угодно, только бы подальше от его королевства.

— Значит, ты опять сбился с дороги, — усмехнулся Гэндальф. — Послушай, стоит ли попусту терять время в скитаниях? Мы готовы предложить тебе помощь.

— Вы? Мне? — скривился Саруман. — Нет уж, нечего надо мной насмехаться. По мне лучше ненависть, чем ваши ухмылочки. Это все она, владычица эльфов, — он бросил злобный взгляд на Галадриэль. — Всегда меня ненавидела, козни строила, всех против меня подбивала. Не сомневаюсь, она и встречу эту подстроила, чтоб надо мной поглумиться. Жаль, я раньше не догадался, а то лишил бы вас этого удовольствия.

— Эх, Саруман, — вздохнула Галадриэль. — Тебе не приходило в голову, что у нас есть дела и заботы поважнее, чем за тобой гоняться? Радовался бы лучше тому, что случай снова свел нас вместе. Тебе дарована судьбой последняя возможность…

— Если и вправду последняя, я несказанно рад, — съязвил Саруман. — Не придется больше отказываться, и то хорошо. Пусть мои надежды рухнули, но и вашими я тешиться не намерен. Коли они у вас вообще остались! Глупцы! — продолжал он, злобно сверкнув глазами. — Я не зря веками изучал тайны Колец. Вы погубили себя, погубили сами, и знаете это не хуже меня. Разрушая мой дом, вы разрушили и свой собственный, и что бы со мной ни случилось, эта мысль будет служить мне утешением. На чем, хотелось бы знать, вы рассчитываете убраться за Море? На сером корабле, полном призраков?

Саруман разразился хриплым злорадным смехом, а потом огрел посохом своего скорчившегося в придорожной пыли спутника и вскричал:

— А ну вставай, идиот! Шевелись! Коли всем этим расчудесным всадникам приглянулась наша дорога, мы найдем себе другую. Поворачивайся, а то не получишь на ужин и корки!

Нищий съежился и заныл:

— Бедный старый Грима! Бедный старый Грима! Вечно меня бьют, вечно ругают… Как же я его ненавижу! Как бы мне хотелось от него избавиться!

— Так и оставь его, — предложил Гэндальф.

Но Змеиный Язык лишь бросил на мага взгляд тусклых, полных ужаса глаз и поплелся за Саруманом. Поравнявшись со взиравшими на него с жалостью хоббитами, Саруман остановился.

— И вы здесь, недомерки? Что, тоже захотели поиздеваться? Конечно, какое вам дело до надобностей бедного старика. У самих-то небось всего вдоволь, и еды, и одежды — вон как вырядились. Табачок, надо думать, тоже имеется, и самый лучший. Знаю, знаю, откуда он взялся. Не пожалуете ли от щедрот на трубочку нищему скитальцу, а?

— Я бы дал, да у меня нету, — смутился Фродо.

— У меня немножко осталось, — сказал Мерри. — Погоди минуточку, сейчас найду, — он спешился, пошарил в притороченной к седлу суме и, достав оттуда кожаный кисет, протянул Саруману.

— Бери все, что есть. Это из запасов, найденных в развалинах Айсенгарда.

— Мой табачок, мой, и за него дорого плачено, — воскликнул Саруман, хватая кисет. — Тут, правда, не густо, ты-то больше забрал… Ну да ладно, нищему всякая кроха сгодится. Ограбленный должен радоваться, коли вор возвратит ему хоть самую малость. Ничего, ты еще попомнишь, каково зариться на чужое добро. Вот увидишь, дела в Южном Уделе вовсе не так хороши, как бы тебе хотелось. Долго тебе не нюхать табачку.

— Спасибо на добром слове, — фыркнул Мерри. — И раз так, отдавай кисет, он мой собственный, из дома захвачен. А табак заверни в свое тряпье.

— Между нами, ворами, какие счеты? — хмыкнул Саруман, пряча кисет за пазуху, пнул Гриму и заспешил к лесу.

— Ничего себе, — присвистнул Пиппин. — Еще обзывается. Мы, видишь ли, воры. А кто на нас орков напустил, чьи слуги гнали нас через весь Рохан так, что мы еле живы остались?

— Орки — дело прошлое, — покачал головой Сэм. — Я больше насчет Хоббитании волнуюсь. Вроде он сказал «куплена». Как, хотелось бы знать. И про Южный Удел он что-то такое говорил… мне очень не понравилось. Ох, чует мое сердце, домой нам надо, да поскорее.

— Кто ж спорит? — отозвался Фродо. — Надо, но быстрее не получится, если мы хотим повидать Бильбо. Что бы там ни было, а я сперва заеду в Разлог.

— Дело стоящее, — поддержал его Гэндальф. — А вот Саруман, бедняга, я вижу, совсем увял. Боюсь, тут уж ничего не поделаешь. Хотя в том, что Древобрад прав, меня все одно сомнение берет. Пропащий-то он пропащий, но на мелкую пакость еще вполне способен.

Далее путь пролегал по северной оконечности Серых Земель, зеленому, радующему глаз, но совершенно пустынному краю. Пришел сентябрь, месяц золотых дней и серебряных ночей, а они ехали и ехали, пока не добрались до реки Лебедянки. К востоку от водопада, где она с плеском низвергалась в низину, обнаружился старый брод, а за ним уже начинался Эрегион. В одно погожее утро с лагеря, расположенного на вершине холма, высившегося над колеблющимся морем тумана, спутники увидели, как солнце осветило три пронзающих облака остроконечных пика — Карадрас, Келебдил и Фануидол. Они находились неподалеку от Врат Мории.

Здесь отряд задержался на семь дней. Близилось еще одно расставание. Келеборну и Галадриэли предстояло повернуть на восток, пройти перевалом у Багрового Рога, спуститься по Черноречной Лестнице к Серебряному Логу и речной долиной вернуться в свою страну. Они заехали так далеко на запад потому, что им нужно было о многом поговорить с Элрондом и Гэндальфом, да и теперь медлили с отъездом. Когда хоббиты засыпали, они ночи напролет просиживали под звездами, вспоминая радости и утраты минувших веков или размышляя о грядущем, но случись рядом путник, он увидел бы лишь неподвижные серые фигуры, похожие на воздвигнутые неведомо кем и заброшенные в глуши каменные изваяния. А услышать бы вовсе ничего не услышал, ибо Мудрые не говорили вслух: только их сияющие глаза вспыхивали еще ярче, когда они обменивались мыслями.

Но наконец все было сказано. Пришло время расставаться и им, но не навсегда, а до той поры, когда Три Кольца должны будут покинуть Средиземье. Владыка и Владычица со своими спутниками отправились домой. Те, кто собирался в Разлог, смотрели с холма им вслед, и когда серые плащи лориэнских эльфов слились со скалами, сгустившийся туман озарила яркая вспышка. Фродо понял — Галадриэль в знак прощания подняла руку, и на ней сверкнуло Кольцо.

Сэм отвернулся, вздохнул и пробормотал:

— Вот бы еще разочек побывать в Лориэне.

Путь продолжился, и как-то под вечера за краем верескового взгорья показались огни Разлога. Путники спустились в долину, пересекли мост и вступили в полный света, песен и радости дом Элронда.

Перво-наперво, не поев, не умывшись и даже не сбросив плащей, хоббиты бросились искать Бильбо и нашли его сидящим в кресле перед камином, в комнатушке, заваленной бумагами, перьями и карандашами. Он совсем одряхлел, но выглядел умиротворенным и сонным.

При их появлении Бильбо открыл глаза.

— Привет, привет! — проговорил старый хоббит. — Вернулись, значит? А завтра как раз мой день рождения. Ловко вы подгадали. Знаете, мне ведь стукнет сто двадцать девять. Коли протяну еще год, так, глядишь, и сравняюсь со Старым Туком. Хотелось бы мне его переплюнуть… ну да там видно будет.

Отпраздновав день рождения Бильбо, хоббиты задержались в Разлоге еще на несколько дней и почти все это время провели в обществе старого друга. Теперь он редко покидал комнату, выходил только к столу, правда, туда его лишний раз звать не приходилось. Уж на что стал соня, но чтобы завтрак проспать, такого за ним не замечалось.

Сидя у огня, друзья рассказывали ему все, что могли припомнить о своих путешествиях и приключениях. Поначалу Бильбо делал вид, будто записывает, но частенько задремывал, а потом, встрепенувшись, говорил:

— Великолепно! Просто потрясающе! На чем это мы остановились? — и они заново возвращались к тому месту, где он начинал клевать носом.

Единственным, что заинтересовало его по-настоящему и было выслушано с полнейшим вниманием, оказался рассказ о коронации и свадьбе Арагорна.

— Меня, конечно, приглашали, — сказал он, — я ведь долго этого ждал. Но сборы да переезды — это так хлопотно, а у меня и здесь дел по горло…

Спустя две недели, выглянув поутру из окошка, Фродо приметил побелевшие паутинки — ночью их прихватило морозцем. И тут он неожиданно понял, что пора уезжать, пора расставаться с Бильбо. По-прежнему стояли тихие, погожие дни, но уже наступил октябрь, лето, самое благодатное на людской памяти, кончилось, так что вскорости следовало ожидать ветров и дождей, а путь предстоял неблизкий. Но, по правде сказать, его тревожила вовсе не погода, он просто-напросто чувствовал — надо возвращаться в Хоббитанию. Да и Сэм, похоже, чувствовал то же самое. Как раз накануне он сказал:

— Да, сударь, где мы с вами только не побывали, чего только не повидали, но, сдается мне, лучше этого места не сыскать. Здесь от всего понемножку есть, ежели вы меня понимаете: и от Хоббитании, и от Золотого Леса, и от Гондора. Тут тебе и палаты королевские, и постоялый двор, и луга, и горы — всего понамешано. Оно бы и ладно, да только я нутром чую — засиделись мы, пора уходить. Честно признаюсь, что-то мне за папашу боязно.

— Да, Сэм, тут всего хватает, кроме Моря, — отозвался Фродо и повторил про себя. — Кроме Моря.

В тот же день Фродо поговорил с Элрондом, и порешили на том, что хоббиты отправятся в путь завтра утром. Узнав об этом, Гэндальф, к превеликой их радости, сказал:

— А что, поеду-ка я, пожалуй, с вами. По крайней мере до Пригорья. Мне охота Свебигуза навестить.

Вечером они зашли попрощаться с Бильбо.

— Что ж, — молвил старый хоббит, — надо так надо, ничего не поделаешь. Конечно, жаль расставаться, я по вам скучать буду. Приятно было знать, что вы рядом, хоть меня в последнее время без конца в сон клонит.

Потом он вздумал подарить Фродо мифрильную кольчугу и Жало, начисто позабыв, что они уже давно подарены, и вручил ему три исписанные в разное время книги, на красных переплетах которых красовалась наклейка с надписью «Переводы с эльфийского, выполненные Б. Б.»

Сэм получил маленький кошелек с золотом.

— Почитай, последние зернышки из Смоговых закромов, — сказал Бильбо. — Может пригодиться, ежели жениться надумаешь.

Сэм покраснел.

— Ну а вам, ребятня, — обратился он к Мерри и Пиппину, — мне нечего подарить, кроме доброго совета. Кончайте головы отращивать, этак на вас скоро никакая шляпа не налезет. И вообще хватит расти, не то на одежке разоритесь.

— Коли ты сам затеял переплюнуть Старого Тука, — не полез за словом в карман Пиппин, — то я не вижу, почему бы нам с Мерри не обогнать Быкобора.

Бильбо рассмеялся и вытащил из кармана две превосходные, искусно отделанные серебром трубки с перламутровыми мундштуками.

— Держите, вспоминайте меня, когда курить будете. Эльфы их для меня сделали, да только я больше не курю.

Тут он уронил голову и засопел, а когда проснулся, спросил:

— Так о чем мы тут говорили? Ах да, насчет подарочков. Кстати, о подарочках: Фродо, что стало с моим Кольцом, тем, которое ты унес?

— Бильбо, милый, так ведь его нету. Я от него избавился, ты же знаешь.

— Вот ведь жалость, — вздохнул Бильбо. — А так хотелось взглянуть на него еще разок. Нет, что за чушь! Ты ведь вроде за тем и шел, чтоб от него избавиться, да? Ох, сколько всего напуталось-намешалось, разве упомнишь. Тут тебе и Арагорновы дела, и Белый Совет, и Гондор, и конники, и южане, и олифанты… Сэм, ты и вправду олифантов видел? И пещеры, и башни, и золотые деревья, и уйму всего прочего. Куда моему путешествию до вашего! И чего я не вернулся кружным путем — Гэндальф бы мне много всякого показал. Правда, тогда я не поспел бы к торгам и, надо думать, хлебнул бы горюшка. Ну, а теперь слишком поздно. Ежели по правде, куда так приятнее сидеть спокойненько здесь да про все это слушать. Камин тут уютный, еда — прямо-таки отменная, а захочется компании, так кругом эльфы. Чего еще желать.

С последними словами голова Бильбо упала на грудь, и он крепко заснул.

Вечерело. В комнате становилось темнее, но яркий огонь камина освещал лицо Бильбо, и молча смотревшие на него хоббиты видели, что во сне старик улыбается. Потом, окинув взглядом каморку с плясавшими на стенах тенями, Сэм тихонько сказал:

— Сдается мне, сударь, не больно-то много он тут написал, пока нас не было. А уж нашу историю точно не закончит.

В ответ на это Бильбо приоткрыл глаза и встряхнулся.

— Вишь как меня сон одолевает, — промолвил он. — А когда есть время писать, тянет только на стихи. Фродо, дорогой, может, ты займешься моими записями? До отъезда не успеешь, так забери с собой все заметки и дневник тоже. Понимаешь, мне никак времени не найти, чтобы все это разобрать да привести в порядок. Сэм тебе поможет, а как кончишь с бумагами, привози мне — взгляну, что у тебя получится. Не бойся, придираться не стану.

— Все сделаю в лучшем виде, — заверил Фродо. — И скоро вернусь, это уж само собой. Опасностей больше не предвидится. Теперь есть настоящий король, и он живо приведет дороги в порядок.

— Вот спасибо так спасибо! — растроганно произнес Бильбо. — Для меня это огромное облегчение.

И с этими словами он снова погрузился в сон.

На следующий день Гэндальф и хоббиты простились с Бильбо в его комнатушке — снаружи было уже холодно, — а потом распрощались с Элрондом и его приближенными.

Уже на пороге, благословив Фродо и пожелав ему счастливого пути, Элронд добавил:

— Думаю, Фродо, если ты не сможешь вернуться сюда очень скоро, тебе не стоит возвращаться вовсе. Лучше как-нибудь осенью, примерно в эту же пору, когда леса Хоббитании наденут золотой убор, поищи Бильбо там. Я буду с ним.

Никто, кроме Фродо, этих слов не слышал, а он о них никому не рассказал.

Глава 7. ДОРОГА ДОМОЙ

Наконец хоббиты распростились с Разлогом и повернули к дому. Всем не терпелось поскорее увидеть родную Хоббитанию, но в самом начале пути вышла задержка. Фродо неожиданно захворал. Он с трудом решился переправиться через Бруинен, а после переправы весь день молчал. Друзьям казалось, что все это время он едва понимал, что происходит вокруг. Шло шестое октября.

— Больно, Фродо? — вполголоса спросил Гэндальф, подъехав к хоббиту.

— Да, — отозвался тот, — плечо болит. Рана ноет, сил нет, а вспомню, как ее получил, еще хуже становится. Сегодня как раз год исполнился.

— Увы! — со вздохом промолвил маг. — Бывают раны, которые до конца не залечишь.

— Моя, видать, из таких, — сказал Фродо. — И возвращаюсь я не по-настоящему. До Хоббитании-то, может, и доберусь, но боюсь, что ни родной край, ни я сам уже не такие, как прежде. Кинжал, паучий яд, зубы… многовато для одного хоббита. И моя ноша, она была со мной слишком долго. Где я найду покой?

Гэндальф не ответил.

Однако к концу следующего дня боль и слабость исчезли, и Фродо снова сделался веселым и бодрым, словно позабыл об изводившей его накануне черной тоске. Дальнейшее путешествие шло без помех, день пролетал за днем. Неторопливо, любуясь по дороге лесами, горевшими в лучах осеннего солнца золотом и багрянцем, спутники доехали до Выветрени.

Близился вечер, и темная тень холма падала на дорогу. Фродо попросил друзей поторопиться и целую милю ехал со склоненной головой, кутаясь в плащ и стараясь не смотреть на холм. К ночи погода переменилась. Налетевший с запада ветер, принесший холод и дождь, громко гудел в кронах деревьев, и желтые листья порхали в воздухе, точно птицы. Когда впереди, за плотной дождевой завесой, стала вырисовываться Пригорская Круча, ветви уже почти облетели.

Поздним ненастным днем в конце октября пятеро путников поднялись по дороге к южным воротам Пригорья. Ворота была накрепко заперты. Дождь хлестал прямо в лица, по темнеющему небу бежали низкие тучи, и друзья чуток приуныли, они-то рассчитывали на более радушный прием.

Кричали и стучали долго, пока не появился привратник с увесистой дубинкой. Открыл он не сразу — подозрительно присматривался к незваным гостям, пока не узнал Гэндальфа и не увидел, что его спутники — хоббиты, хотя и очень странно одетые. Ворота распахнулись, повеселевший привратник приветствовал новоприбывших.

— Заходите, заходите, не дело под дождем мокнуть. Ну и вечерок выдался — холодина, сырость… Ступайте прямиком в «Пони», Свербигуз обрадуется. Там услышите все, что стоит послушать.

— Как сменишься, приходи туда, — рассмеялся Гэндальф. — Нам тоже найдется что рассказать А где Гарри?

— Ушел, — скривившись, ответил привратник. — Лучше Свербигуза поспрошайте, он знает. Доброго вам вечера.

— И тебе тоже.

Сразу за воротами у дороги приметили новое строение — длинный, приземистый одноэтажный дом. Высыпавшие оттуда люди настороженно поглядывали на путников из-за забора. А вот халупа Билла Прихвощня выглядела заброшенной, плетень покосился, окна заколочены досками.

— Как думаешь, Сэм, — полюбопытствовал Пиппин, — ты не зашиб его насмерть своим огрызком?

— Хорошо бы, но вряд ли, — откликнулся Сэм. — Впрочем, до этого прощелыги мне дела нет. Узнать бы, что с другим Биллом сталось, с моим пони. Он у меня долго из головы не шел: и как волки воют, и все такое. Сердце изболелось.

Наконец добрались до «Гарцующего пони». Трактир вроде бы не изменился, по крайней мере, снаружи. В нижних окошках за красными занавесками горел свет. Гости нетерпеливо зазвонили в колокольчик. Ноб приоткрыл дверь, выглянул в щелочку и, разглядев в свете фонаря прибывших, вскрикнул от удивления.

— Хозяин! — заорал он. — Господин Свербигуз! Они воротились!

— Вот как? Ну я им сейчас задам! — послышался голос Свербигуза, а следом появился и он сам с дубинкой в руках.

При виде мага и хоббитов он оторопел; в следующий миг его мрачная физиономия расплылась в приветливой улыбке.

— Ноб, олух шерстолапый! — вскричал он. — Ты что, не мог старых друзей по именам назвать? Чтоб меня больше так не пугал, сам ведь знаешь, какое нынче времечко! Ну и ну, откуда вы, гости дорогие? Признаюсь, я уж и не чаял вас больше увидеть. Думал, сгинули: надо ж было додуматься, уйти в Глухоманье, да еще с Бродяжником, а вокруг эти страхолюды черные! Но я рад, честное слово, всем рад, а перво-наперво Гэндальфу. Входите, добро пожаловать! Комнатушке те же прикажете, что и в тот раз? Свободны, вас дожидаются. По правде сказать, сейчас почти все комнаты не заняты, скоро сами увидите. Устраивайтесь, а я похлопочу насчет ужина. Нынче все сам да сам, скоро руки отвалятся. Эй, Ноб, увалень несчастный, кликни-ка Боба! Ах, да, я запамятовал. Нету Боба, он на ночь домой отправился. Значит, ты и отведешь пони на конюшню. Пошевеливайся, недотепа! Гэндальф-то небось своего скакуна сам отведет. Прекрасный конь, дивный, я так и сказал, сразу как увидел. Ну, заходите, будьте как дома!

Свербигуз не изменился, такой же болтливый и суетливый, как прежде. Могло показаться, будто он и вправду разрывается от хлопот, но трактир выглядел почти пустым: из общей залы доносился негромкий разговор, голоса два-три, не больше. Когда хозяин зажег свечи и повел гостей в дом, все приметили, что вид у него озабоченный и на физиономии прибавилось морщин.

Друзья последовали за ним в ту самую комнату, где год назад провели памятную ночь. Они пребывали в некоторой растерянности: было ясно, что старина Свербигуз за напускной бодростью пытается скрыть какие-то неприятности. Оставалось подождать, пока все выяснится.

Как и предполагалось, вскоре после ужина Свербигуз заглянул спросить, все ли им понравилось. Нареканий не было: по части снеди и пива перемен к худшему в «Гарцующем пони» не замечалось.

— А приглашать вас в общую залу я нынче и не решусь, — вздохнул трактирщик. — Вы с дороги устали, да и компании там считай никакой. Вот ежели уделите мне полчасика перед сном, я с удовольствием потолкую с вами и о том, и о сем здесь, без посторонних.

— Поговорить мы и сами не прочь, — отозвался Гэндальф, — да и какая там усталость. Оно конечно, мы промокли, продрогли да изголодались, но от всего этого ты нас уже вылечил. Присаживайся. А ежели у тебя еще и табачок найдется, мы тебя благословлять будем.

— Может, чего другого пожелаете? — смутился хозяин. — С табаком нынче туговато, только наш самосад, да и того не хватает. Из Хоббитании-то подвозу нету. Пойду, пошарю по кладовкам, может, чуток и наскребу.

Наскреб трактирщик изрядно, всей компании хватило бы на пару дней, но его кисет оказался набитым крупными, плохо порезанными листьями.

— Ничего лучше нет, — извиняющимся голосом произнес он. — Конечно, с листом из Южного Удела не сравнишь. Тамошний табак первейший: я всегда так говорил, хотя по части всего прочего, вы уж не обессудьте, Хоббитании до Пригорья далеко.

Хозяина усадили в большущее кресло у очага, Гэндальф расположился напротив, а хоббиты пристроились между ними на низеньких табуретах. Новостей было хоть отбавляй, и проговорили не один раз по полчаса. Многое из услышанного у Свербигуза вызывало недоверие пополам с восхищением, он только качал головой, разводил руками и без конца повторял:

— Да что вы говорите, господин Беббинс! Или Подхолмс? Я совсем запутался! Быть того не может, мастер Гэндальф! Да не может быть! Кто бы мог подумать, в наше-то время!

Но и ему нашлось что порассказать. Послушать его, так все шло наперекосяк, а про дела и говорить нечего — одни слезы.

— Путников в Пригорье нынче почитай и не бывает, — сетовал он, — а наши все больше по домам сидят, за семью запорами. Все началось с тех шалопутов, что нагрянули с Зеленой Тропы в прошлом году; небось помните, вы их застали. Ну а потом они толпами повалили. Были среди них и просто неприкаянные бедолаги, видать, от лиха бежали, но по большей части народ собрался паршивый. Вор на воре и вором погоняет. С ними и у нас неприятности начались: ссоры, потасовки, а там и до смертоубийства дошло! До смертоубийства — можете вы в такое поверить?!

— Можем, можем, — хмыкнул Гэндальф. — Скольких убили-то?

— Двоих и троих, — ответил Свербигуз, имея в виду большунов и хоббитов. — Бедного Мэта Верескача, и Раули Плодожора, и коротышку Тома Репья из-за Кручи, а еще Вилли Обрывника да одного Подхолмса. Все славные ребята. А Гарри Козлолист, который привратник, вместе с Биллом Прихвощнем переметнулся к пришлецам, да с ними и ушел. Я так думаю, они их и впустили в ту ночь, когда до драки дошло. Перед тем-то мы их вытурили, а сразу после Новогодья, тогда еще снег сильный был, они воротились. Ну и пошло… нынче они по окрестным лесам прячутся и промышляют разбоем. Житья от них нет, точно худые времена вернулись, о каких раньше только сказывали. По дорогам не проехать, никто за ворота носу не кажет, и запирают рано. До чего дошло — приходится караулы по ночам снаряжать, да не только у ворот, а по всей ограде.

— Странно, — покачал головой Пиппин. — Ехали мы не торопясь, особо не береглись, а никто нас не тронул. Думали, все тревоги позади остались.

— Кабы так, — вздохнул трактирщик. — Какое там позади… А что вас не тронули, оно не диво. Была им охота цепляться к тем, у кого мечи, да шлемы, да щиты всякие. Сто раз подумаешь, стоит ли связываться. Я и сам-то, как вас увидел, опешил.

Только сейчас хоббиты сообразили, что здешний народ удивляет не столько их возвращение, сколько оружие и доспехи. Они настолько свыклись с боевым снаряжением, что и думать не думали о том, как выглядят в родных краях сверкающие под плащами кольчуги, стальные шлемы и щиты с гербами Гондора и Рохана. Да и Гэндальф на невиданной стати скакуне, в серебристой мантии поверх белых одежд, с длинным Гламдрингом на поясе выглядел более чем внушительно.

— Ну-ну, — рассмеялся маг, — если ваши разбойники и пятерых испугались, бояться их нечего. Мы пострашнее врагов видали, не чета им. Надеюсь, пока мы здесь, вас оставят в покое.

— Да только надолго ли? — уныло промолвил Свербигуз. — Честно скажу, задержись вы подольше, все рады будем. У нас тут народ не боевой, к таким заварухам непривычный, а Следопыты, как назло, все куда-то запропали. Не ценили мы их, ох не ценили. Так ведь по неразумию, что с нас взять? С разбойниками-то еще можно управиться, но тут и похуже дела делаются. Волки прошлой зимой под самой оградой выли, а в лесу такие завелись… глянешь и обомрешь. Боязно здесь было, тревожно, уж поверьте на слово.

— Оно и не удивительно, — отозвался Гэндальф, — почитай во всех землях в те дни было тревожно, еще как тревожно. Но радуйся, Сафлор! Тебя эти великие тревоги только самым краешком задели, и хорошо, что не сильнее. Но скоро наступят лучшие времена, такие, каких ты и не припомнишь. Следопыты вернулись, мы с ними ехали. Но главное, Сафлор, — теперь снова есть король. Скоро у него и до вас руки дойдут. Снова откроется Зеленая Тропа, гонцы поскачут на север, дороги оживятся, а тварей твоих злобных из Глухоманья прогонят. Да и Глухоманья со временем не останется: люди поселятся, лес раскорчуют, землю распашут.

Свербигуз покачал головой.

— Супротив десятка-другого солидных, почтенных путников я, знамо дело, ничего не имею, но голодранцев да сорвиголов всяких здесь не надобно. Обойдемся без чужаков, и в Пригорье, и окрест. Пусть нас лучше в покое оставят. Чего хорошего, ежели пришлецы валом валить начнут? Только разор да маета!

— Да оставят вас в покое, Сафлор, — со смехом заверил трактирщика Гэндальф. — Между Айсеном и Сероструем места на всех хватит. Селиться будут перво-наперво там да в южном течении Брендивина, откуда до Пригорья топать и топать. Вон на севере, милях в ста отсюда, тоже люди живут — хоть бы на Северном Всхолмье, что у дальнего конца Зеленой Тропы. Много тебе от них беспокойства?

— Места, может, и хватит, — упорствовал Свербигуз, — да только тамошний край гиблый, про то всем ведомо. Кто туда жить пойдет, кроме самых отпетых разбойников?

— Следопыты пойдут, — отвечал Гэндальф. — Твой «гиблый край», между прочим, на самом деле называется Форност Эрайн, Северест Королевский. В один прекрасный день король туда наведается. Тогда у тебя от гостей отбою не будет, да каких гостей!..

— Звучит заманчиво, — с сомнением прокряхтел Свербигуз. — Спору нет, делу бы оно на пользу пошло, ежели только Пригорье и вправду в покое оставят.

— Да сказал же тебе, все будет хорошо. Король Пригорье знает и любит.

— Это откуда же? — удивился трактирщик. — Король, он ведь небось сидит на троне в огромном замке, в сотнях миль отсюда да пьет вино из золотого кубка. Что ему «Пони» с нашим простецким пивом? Правда, пиво у меня неплохое, совсем даже неплохое. Особливо с прошлой осени, когда ты, Гэндальф, его заговорил. Одно только и утешение среди многих печалей.

— А он, — встрял в разговор Сэм, — и незаговоренное пил, да всегда нахваливал.

— Мое пиво? Кто нахваливал? — не понял трактирщик.

— Бродяжник, кто же еще. Вождь Следопытов. Ты что, еще не сообразил?

Свербигуз наконец сообразил и от изумления чуть не впал в столбняк. Глаза вытаращились, сделавшись чуть ли не круглее щек, челюсть отвисла.

— Бродяжник! — растерянно пролепетал он. — Бродяжник! На троне, с золотым кубком… Куда же мы катимся!

— К распрекрасным временам, во всяком случае для Пригорья, — с улыбкой ответствовал Гэндальф.

— Хотелось бы верить, — промолвил, подумав, Свербигуз. — Может, и впрямь все к лучшему обернется. Вас послушаешь, так и на сердце спокойней. Я не упомню, когда в последний раз этак вот приятно беседовал. Нынче хоть спать с легким сердцем лягу. Конечно, вы тут столько всего наговорили, есть о чем поразмыслить, но это лучше отложить на завтра. Утро вечера мудренее. Пойду-ка в постель, да и вы небось тоже. Эй, Ноб! — позвал он, подходя к двери. — Ноб, лентяй… — неожиданно трактирщик осекся и хлопнул себя по лбу. — Ну вот, — пробормотал он себе под нос, — что-то все это мне напомнило.

— Часом, не еще одно забытое письмо? — полюбопытствовал Мерри.

— Ох! — Свербигуз махнул рукой. — Об этом, господин Брендибак, вы мне лучше и не напоминайте. Но вы меня с мысли сбили. О чем это я? Ноб, стойла, корму задать… Ага, вот! У меня тут кое-что ваше имеется. Помните, у вас коней свели и пришлось покупать у Прихвощня его заморыша? Так вот, он здесь. Сам пришел, а откуда — вам оно виднее. Притащился весь драный, как старый пес, понурый, что твоя вешалка, но живехонький. Ноб за ним ухаживал.

— Что!? — вскричал Сэм. — Мой Билл? Да чего же я все-таки везучий, что бы там папаша ни говорил! Вот и еще одно желание исполнилось! Где он?

Спать Сэм отправился лишь после того, как навестил Билла в его стойле.

Путники провели в Пригорье весь следующий день, и к вечеру господин Свербигуз никак не мог пожаловаться на отсутствие посетителей. Любопытство пересилило все страхи, и трактир был набит битком. Хоббиты спустились в общую залу, посидели с гостями и ответили на множество вопросов. Память у пригорян крепкая, и Фродо не раз спросили, написана ли его книга.

— Нет еще, — отвечал он. — Дома закончу. Вот вернусь, буду приводить в порядок свои заметки.

Он обещал вовсю расписать поразительные события в Пригорье, с тем чтобы книга, посвященная главным образом далеким и не столь значительным делам, имевшим место «где-то на юге», стала хоть чуток поинтереснее.

Один юнец потребовал было песню, но его никто не поддержал. Гости нахмурились, им явно не хотелось никаких происшествий.

Их и не было: пока маг и хоббиты оставались в «Пони», ничто не тревожило покой брыльчан ни днем, ни ночью. Но рано поутру путники собрались в дорогу: дождь так и не прекратился, им хотелось попасть домой до ночи, а до Хоббитании еще ехать и ехать. Собралось немало провожатых, и физиономии у них были повеселее, чем в прошлом году. Кому еще не довелось повидать друзей во всем их великолепии, поразевали от изумления рты: величественный белобородый Гэндальф словно светился, и его мантия походила на облачко, прикрывшее солнце, а четыре хоббита выглядели как странствующие рыцари из почти позабытых сказок. Даже те, кто смеялся над рассказами о короле, призадумались: а ну как в этих байках есть некая толика правды?

— Доброго вам пути и счастливого возвращения домой, — сказал на прощание Свербигуз. — Должен предупредить: ежели слухи не врут, так у вас в Хоббитании тоже не все ладно. Толкуют, будто там чудные дела творятся. Беда одна не ходит, как у нас говорят. Но, осмелюсь заметить, вы в своих скитаниях здорово изменились и, судя по виду, уладить домашние нестроения для вас плевое дело. Наведите там порядок. Желаю удачи! И не забывайте ко мне в «Пони» наведываться, чем чаще, тем лучше. Я буду рад.

Попрощавшись с трактирщиком, они тронулись в путь и вскоре выехали за западные ворота, откуда начиналась дорога к Хоббитании. Билл отправился с ними. Его снова основательно навьючили, но он бодро рысил рядом с Сэмом и выглядел весьма довольным.

— Хотел бы я знать, на что это Свербигуз намекал, — промолвил, размышляя вслух, Фродо.

— Я кое о чем догадываюсь, — угрюмо откликнулся Сэм. — Речь небось о том, что я в Зеркале видел: деревья рубят и все такое, а старика моего из наулка выставили. Эх, жаль, я раньше не воротился.

— Ив Южном Уделе что-то не так, — заметил Мерри. — Где ж это слыхано, чтобы у них трубочного зелья недоставало.

— Помяните мое слово: ежели дело дрянь, значит, не обошлось без Лотто, — заявил Пиппин. — Он всем пакостям корень.

— Без него, может, и не обошлось, но что корень, это едва ли, — промолвил Гэндальф. — Вы про Сарумана забыли, а он стал интересоваться Хоббитанией пораньше Мордора.

— Невелика беда, — хмыкнул Мерри. — Ты с нами, а значит, скоро все прояснится.

— С вами-то я вами, но лишь до поры до времени, — отозвался маг. — Скоро мы расстанемся. Я в Хоббитанию не поеду. Свои дела сами улаживайте, вы теперь ребята сноровистые. Неужто еще не поняли: мое время прошло. Больше я ничьих дел не устраиваю и даже не помогаю устраивать. Да вам, друзья, и не нужна никакая помощь. Вы выросли, встали вровень с величайшими героями, так что я за вас не боюсь. А мне, если хотите знать, скоро поворачивать. Надобно к Бомбадилу наведаться. За все мое время мы с ним так толком и не поговорили. Он, ровно пень замшелый, с места не трогается, а я — перекати-поле. Ну да вроде уж откатал свое, вот мы с ним и побеседуем. Нам есть что сказать друг другу.

Вскоре доехали до того места на Западном тракте, где распростились с Томом Бомбадилом. Хоббиты почему-то надеялись, почти ожидали увидеть его, но дорога была пуста. Над курганами висел серый туман, густая завеса скрывала лежащую вдали Пущу.

Они остановились, и Фродо с тоской посмотрел на юг.

— Вот бы повидать его снова, — промолвил он. — Хотелось бы знать, как он там.

— Хорошо, как всегда, можешь не сомневаться, — заверил Гэндальф. — Все наши тревоги мимо него прошли, и все, что мы делали и видели, ему не больно-то интересно, разве вот только энты… А насчет повидать, может, тебе еще и выпадет случай. А сейчас я бы на вашем месте поспешил, чтобы поспеть к Брендивинскому мосту, покуда ворота не заперли.

— Какие еще ворота? — фыркнул Мерри. — Отродясь на дороге никаких ворот не было, сам ведь знаешь. В Баковинах — другое дело, но туда меня в любое время пустят.

— То-то и оно, что не было, — усмехнулся Гэндальф. — Что было и что есть — не одно и то же. Да и у ворот в Баковины может возникнуть больше затруднений, чем тебе думается. Ну, друзья мои, до свидания. Насовсем не прощаюсь, еще свидимся.

Он повернул Светозара: огромный конь легко перемахнул тянувшуюся вдоль обочины зеленую изгородь, перешел на галоп и вихрем умчался по направлению к курганам.

— Вот и опять нас четверо, как в самом начале, — промолвил Мерри. — Все позади осталось, будто мы спали, видели сон, а теперь потихоньку просыпаемся.

— А вот мне, — задумчиво отозвался Фродо, — наоборот кажется — что мы засыпаем снова.

Глава 8. ДОМАШНИЕ НЕСТРОЕНИЯ

Уже наступила ночь, когда усталые, промокшие до нитки путники добрались наконец до Брендивина, где с удивлением обнаружили, что мост с обоих концов преграждают крепкие, утыканные шипами ворота. Сразу за мостом, на том берегу реки, виднелись какие-то новые строения: двухэтажные дома с тускло освещенными прямоугольными окнами. Выглядели они уныло и как-то совсем не по-хоббитански.

Друзья забарабанили в ворота. Некоторое время отклика не было, но потом, неожиданно, кто-то протрубил в рог, свет в одном из домов погас, и из темноты донесся сердитый голос.

— Эй, кого там нелегкая принесла? Поворачивайте оглобли. Ослепли, что ли? Написано же: «От заката до рассвета проход воспрещен».

— Что тут прочитаешь, в этакой темнотище, — крикнул в ответ Сэм. — И где это слыхано, чтобы хоббитов из Хоббитании держать под дождем? Нам что, до утра здесь торчать? Не разглядел я вашей писульки, а как разгляжу — тотчас порву.

Перед домом замелькали фонари, из двери высыпала целая орава хоббитов. Они открыли дальние ворота, некоторые перешли мост, но у внешних ворот замешкались. При виде путников решимости у них поубавилось.

— Ба, да это никак Хоб Заплетень! — воскликнул Мерри, признав одного из стражников. — Неужто не узнаешь? Разуй глаза, это я, Мерри Брендибак. Растолкуй, что тут за сыр-бор? И чего это ты у моста отираешься — раньше тебя из дома было не выманить?

— Вот те на! — ахнул старый Хоб. — И вправду господин Мерри! Живой, и одет ровно для битвы. А у нас поговаривали, будто вы сгинули, заблудились в Пуще… Рад вас видеть в добром здравии.

— А коли рад, так кончай таращиться да отворяй ворота, — отозвался Мерри.

— Прошу прощения, сударь, — смущенно ответил Хоб, — но у нас приказ.

— Какой еще приказ? Чей?

— Главнокомандующего из Бебня-на-Бугре.

— Главно… кого? — не понял Фродо. — Это кто ж такой? Уж, часом, не Лотто ли?

— Пожалуй, что и так, господин Беббинс, да только нам его по имени звать не велено. Главнокомандующий, и весь сказ.

— Да неужто? — хмыкнул Фродо. — Ну, может, оно и верно — нечего доброе имя Беббинсов позорить. Хорош родственничек, ничего не скажешь. Придется разобраться, поставить его на место.

Гомонившие по ту сторону ворот хоббиты разом примолкли.

— Вы бы, сударь, того, поосторожнее, — робко промолвил один. — Дойдет до Главнокомандующего, он вам таких речей не спустит. А будете шуметь — разбудите большуна.

— Да уж разбудим, можешь не сомневаться, — заявил Мерри. — И вряд ли его это обрадует. Выходит, ваш драгоценный Главнокомандующий, мало что сам безобразит, так еще и татей чужеземных набрал? Коли так, мы поспели в самую пору.

Он соскочил с пони и, разглядев в свете фонарей поминавшуюся стражниками надпись, сорвал ее, изодрал в клочья и бросил за ворота. Хоббиты попятились — открывать ворота они явно не собирались.

— Пиппин, за мной! — позвал Мерри. — Вдвоем управимся.

Хоббиты пустились наутек, но за рекой снова протрубил рог, и в дверном проеме дома показалась высокая, грузная фигура.

— Это еще что такое? — ворчал большун. — Ворота ломать вздумали? А ну уматывайте, пока я вам шеи не посворачивал! — тут он осекся, завидев блеснувшие в темноте мечи.

— Кого я вижу? — насмешливо проронил Мерри. — Никак Билл Прихвощень! Собственной персоной! Ну так слушай: если ты сию же секунду не откроешь ворота, я пощекочу тебя вот этой штуковиной, — он показал клинок. — А как откроешь, дуй без оглядки. И чтоб духу твоего поганого здесь больше не было. Нам разбойники без надобности!

Помедлив, Прихвощень отпер ворота.

— Давай сюда ключи! — велел Мерри.

Прощелыга запустил в него связкой ключей, прошмыгнул мимо и побежал было дальше, но тут Сэмов пони взбрыкнул и так угостил бывшего хозяина задними копытами, что тот с криком отлетел в темноту. Больше о нем никто не слышал.

— Молодчина, Билл, — сказал Сэм, разумея пони.

— Так, — промолвил Мерри. — С большуном уладили, а с вашим Главнокомандующим мы еще потолкуем. Но сперва отдохнуть надо, мы, чай, с дороги. Эй, Хоб, вы тут, я вижу, трактир «У Моста» снесли да понастроили этих паскудных халуп. Вам же хуже, размещайте нас теперь на ночлег где хотите.

— Прошу прощения, господин Мерри, — промямлил Хоб. — Только это не дозволяется.

— Что не дозволяется?

— Посторонних привечать, еду расходовать и все такое…

— Да что тут у вас делается? — вконец потерял терпение Мерри. — Недород случился или как? Ведь лето было прекрасное, да и осень тоже.

— Нет, сударь, — прокряхтел Заплетень. — Недорода не было. Урожай собрали что надо, но куда все кануло, никто не знает. Это все «сборщики» да «делильщики» — шастают повсюду, обмеряют, взвешивают, считают и волокут все в свои закрома. Собирают-то они ретиво, а вот с дележкой худо обстоит. Большую часть собранного мы не видим.

— Ладно, — молвил, позевывая, Пиппин, — нет у меня охоты с устатку выслушивать всякие истории. Что поесть у нас у самих найдется. Отведите нам какую ни есть комнатенку. Вид у ваших сараев не больно уютный, но мне случалось ночевать в местах и похуже.

Хоббиты-караулыцики замялись: нарушать правила было боязно, но возражать решительным, вооруженным до зубов путникам, двое из которых были необычайно рослыми и крепкими, никто не решился. Фродо распорядился вновь запереть ворота — по округе могли рыскать всякие шалопуты, так что это имело смысл, — и друзья отправились в хоббитскую сторожку. Они постарались устроиться поудобнее, насколько позволяла убогая обстановка. Очаг в доме был плохонький, чадящий, койки в спальне на втором этаже узкие и жесткие, зато на стенах в изобилии красовались листы бумаги с правилами, запрещающими чуть ли не все на свете; впрочем, Пиппин тут же все их пообрывал. Пива не оказалось, еды нашлось всего ничего, но припасы у друзей имелись, так что они и сами поужинали, и со стражниками поделились. Правда, чтобы приготовить ужин, Пиппин дерзновенно нарушил правило № 4, а именно — побросал в очаг двухдневный запас дров.

— Ну, Хоб, — сказал он, подкрепившись, — теперь можно и байки твои послушать, только бы вот еще трубочку набить.

— Так ведь нету нынче табаку, — вздохнул Заплетень, — разве только для большунов. Все запасы как повымело. Ходили слухи, будто в конце прошлого года, после того, значит, как вы ушли из Южного Удела к Сарнскому броду, подводы сплошняком катили, все мешками с листом груженые. Этот Лотто…

— Придержи язык, Хоб, — оборвали сразу несколько караульщиков, — дойдет до Главнокомандующего — и тебе не поздоровится, и нам взбучки не миновать.

— Ничего до него не дойдет, коли среди вас доносчиков не сыщется! — возразил разгорячившийся Хоб.

— Ну и ну! — покачал головой Сэм. — Слушать противно. Ни тебе встретить-приветить, ни пивка, ни табаку, одни дурацкие правила да разговоры какие-то… тьфу, просто орочьи. Я-то по возвращении отдохнуть думал, да гляжу, впереди работенки хоть отбавляй. И паршивой, я скажу, работенки. Давайте на боковую, утро вечера мудренее.

Как оказалось, у нового Главнокомандующего имелись свои способы узнавать новости. От Моста до Бугра путь неблизкий, никак не меньше сорока миль, но кто-то не поленился ночью передать весточку, в чем Фродо и его друзья убедились уже на следующий день.

Поначалу у них не было определенных планов — разве что передохнуть малость в Сухом Овражке — но теперь, увидев, как обстоят дела, порешили двинуть прямиком в Хоббитон. Поутру оседлали пони и зарысили по Тракту. Уже не дождило, ветер унялся, однако небо оставалось серым, и окрестности выглядели на редкость тоскливо даже для осенней поры. Вокруг царило запустение, а поодаль то здесь, то там что-то дымилось, будто догорали пожары.

Ближе к вечеру, одолев миль двадцать, добрались до деревеньки, стоявшей прямо на Тракте. О «Плавучем Бревне», тамошнем постоялом дворе, ходила добрая слава. Путники уже предвкушали славный ночлег, но когда приблизились к восточной околице, оказалось, что дорога перегорожена. На загородке красовалась большая доска с надписью «Проезда нет», а позади толпилась большая группа околоточных с перьями на шляпах и дубинками в руках. Стражи порядка изо всех сил тужились напустить на себя важный и грозный вид, но явно робели, а потому выглядели глуповато.

— Это еще что такое? — спросил Фродо, с трудом сдерживая смех.

— А то, господин Беббинс, — отвечал начальник околоточных, в отличие от своих подчиненных носивший аж два пера, — что вы арестованы за взлом ворот, срывание и разрывание Правил, нападение на привратников, незаконный переход границы, спанье в казенных постройках без дозволения и подкуп стражи путем накормления.

— А не маловато ли обвинений? — усмехнулся Фродо.

— Для начала вполне достаточно, — буркнул старший околоточный.

— Кстати, — подал голос Сэм, — можете добавить обзывание вашего Главнокомандующего распоследними словами, желание надавать ему по прыщавой роже и мыслишку, что околоточные шибко смахивают на записных болванов.

— Ладно, ладно… — пробормотал начальник. — Нам велено без лишнего шума доставить вас в Заручье и передать большунам Главнокомандующего. Будет вам случай высказаться, когда он разберет ваше дело. Но я бы на вашем месте поостерегся распускать язык, коли не хотите надолго угодить в Погреба.

К вящему смущению околоточных, Фродо и его спутники покатились со смеху.

— Хватит чушь молоть, — молвил, отхохотавшись, Фродо. — Я поеду куда мне угодно и когда угодно. Вообще-то мне в Бебень надо по делу, а коли нам по пути, так можете составить компанию.

— Очень хорошо, господин Беббинс, — отозвался начальник, отодвигая загородку. — Только не забудьте, что я вас арестовал.

— Чего-чего, — отвечал Фродо, — а этого я никогда не забуду. Хотя, может быть, со временем, вас и прощу. Но сегодня, на ночь глядя, мы никуда не поедем, так что не откажите в любезности, проводите нас до «Плавучего бревна».

— Никак нельзя, господин Беббинс, — покачал головой начальник. — Трактир закрыт. На дальней околице есть Околоток — наши, стало быть, казармы, — можете заночевать там.

— Пусть так, — согласился Фродо. — Ступайте вперед, а мы за вами.

— Эй, Робин Горушкинс, — позвал Сэм, приглядевшись к околоточным и приметив знакомую физиономию. — Поди-ка сюда, хочу перемолвиться с тобой словечком.

Опасливо покосившись на начальника, который хоть и разозлился, но встревать не посмел, Горушкинс поотстал от своих и пошел рядом со спешившимся Сэмом.

— Слушай, приятель, — сказал ему Сэм. — Ты ведь хобиттонский, должен быть поумнее прочих. Это ж додуматься надо — господина Фродо и господ Мерри с Пиппином, взять да арестовать! А хлыщ этот, начальничек ваш, толкует, будто «Бревно» закрыли. Что за кавардак тут у вас творится?

— Так ведь все трактиры позакрывали, — боязливо ответил Робин. — Главнокомандующий не одобряет пива. С этого все и началось, хотя мне сдается, что все пиво просто-напросто его большуны хлещут. А еще он на дух не переносит пришлецов: всякий из них обязан явиться в Околоток и дать объяснение, куда идет да по какому делу.

— И не стыдно тебе этакой дурью маяться? — поморщился Сэм. — Самого-то, помнится, из трактира за уши было не вытянуть. Ты ведь вечно норовил к бочке с пивом присоседиться.

— Эх, Сэм, я бы и сейчас не прочь, — вздохнул Робин, — только что тут поделаешь. Ты уж на меня не серчай, самому тошно. Я ведь в околоточные зачем пошел — побродить по Хоббитании, вызнать, в каком трактире какое пивко варят, новости послушать, то да се… Это ведь семь лет назад было, задолго до всяких новшеств. Но нынче все по-другому.

— Бросил бы эту работенку, коли она тебе не в радость.

— Так ведь не дозволяется, — уныло откликнулся Горушкинс.

— Еще раз услышу «не дозволяется», могу здорово рассердиться, — предупредил Сэм.

— Эх, — понизил голос околоточный, — вот кабы все разом да «здорово рассердились», я бы ни чуточки не огорчился. Обрыдло мне это. Но вся беда в людях, в большунах Главнокомандующего. Шастают повсюду, и чуть кто голос подаст — за шкирку и в Погреба. Первым сцапали старину Белостопа — голову, значится, нашего, а потом пошло-поехало. Позасадили без счета, а в последнее время еще хуже стало. Как что не по-ихнему, сразу бьют.

— Они бьют, а вы им пособляете! — сплюнул в сердцах Сэм. — Вот хоть бы ты. Кто тебя сюда прислал?

— Никто. Мы… это… квартируем в тутошнем Околотке, — принялся сбивчиво объяснять Горушкинс. — Первый Отряд Восточного Удела — так нас называют. Околоточных-то нынче сотни, а еще новых набирают — при теперешних Правилах малым числом не обойтись. Многих насильно забирают, но есть и которые по своей воле идут. Знаешь ведь, любители выставляться да совать нос в чужие дела всегда найдутся. Хуже того, у нас и доносчики завелись — шпионят для Главнокомандующего.

— Вот, стало быть, как вы о нас прознали.

— Угу… Самих-то нас с вестями не посылают, нам не положено, но они под это дело старую службу приспособили — Скорую Почту со сменными гонцами. Один такой прошлой ночью нагрянул с «тайным донесением», передал следующему, тот дальше понес. А сегодня к полудню обратно приказ пришел — вас арестовать, но в Погреба не сажать, а отвезти в Заручье. Главнокомандующему угодно вас видеть.

— Ему угодно… — фыркнул Сэм. — Ну ничего, вот потолкует с ним господин Фродо, прыти у него поубавится.

Околоток был ничуть не лучше караульни у моста. Одноэтажный, с узкими оконцами, из блеклых, неровно уложенных кирпичей, он одним своим видом, что снаружи, что изнутри, нагонял тоску. Ужинали за длинным непокрытым столом, по которому неделями не проходились тряпкой, а угощение вполне соответствовало обстановке. Поутру путники расстались с этим местом без сожаления, однако выехали не спозаранок, а только часов в десять. До Заручья оставалось восемнадцать миль, начальник околоточных торопился, а друзья собирались в путь нарочито неспешно, чтобы ему досадить. Покидавшая деревню процессия выглядела презабавно, но немногочисленные местные, вышедшие поглазеть на «арестантов», явно побаивались смеяться. Сопровождать путников отрядили дюжину околоточных, но Мерри заставил их идти впереди, а Фродо с друзьями ехали следом. Мерри, Пиппин и Сэм непринужденно болтали, пели и потешались над околоточными, но Фродо общего веселья не разделял. Он задумчиво молчал и выглядел печальным.

— Всем привет! — крикнул какой-то старый, но крепкий хоббит, чинивший плетень у самой околицы. — А можно полюбопытствовать, кто тут кого арестовал?

Двое околоточных тут же отделились от отряда и направились к нему.

— Эй, начальник! — окликнул Мерри. — Вели своим молодцам вернуться, не то я сам с ними потолкую.

Начальник что-то буркнул, и околоточные вернулись в строй.

Хоть друзья и не гнали своих пони, пешим за конными не поспеть, и со временем околоточные стали отставать. Несмотря на прохладный ветреный день, бедолаги пыхтели и обливались потом. Они проголодались, многие натерли ноги и теперь едва ковыляли. Часам к трем пополудни, когда проделали уже четырнадцать миль, стражи порядка совсем выбились из сил.

— Нам под вас подлаживаться не с руки, — заявил Мерри. — Топайте потихоньку, как можете, а мы вперед подадимся.

— Пока, Робин! — крикнул Сэм. — Встретимся у «Зеленого Дракона», коли еще помнишь, где это. Не волынь, приходи.

— Да как же так? — упавшим голосом молвил начальник отряда. — Вы ведь арестованные! Нельзя Правила нарушать. Мне за вас отвечать придется…

— Мы еще много чего нарушим, — пообещал Пиппин, — и сами за все ответим, можешь не беспокоиться. Счастливо оставаться.

Пони резво зарысили по дороге, и когда солнце стало клониться к Забеленным Кручам, окружавшим западный окоем, друзья добрались до Зарученской заводи. Но здесь Фродо и Сэма ожидало настоящее потрясение. То был их родной край, земля, которая, как они теперь понимали, была им дороже всего на свете, однако эта земля изменилась до неузнаваемости. Большую часть знакомых с детства домов порушили, иные, похоже, и сожгли. Радовавшие прежде взгляд ряды хоббитских норок на высоком северном берегу оказались раскопаны и заброшены, а спускавшиеся к самой воде маленькие садики сплошь заросли бурьяном. Вдоль проходившей берегом дороги на Хоббитон тянулись новопостроенные каменные уродины, выросшие на месте вырубленной тенистой аллеи. А взглянув в сторону Бугра, путники увидели высоченную кирпичную трубу, что выбрасывала в вечернее небо клубы черного дыма.

— Да что ж это такое?! — вскричал Сэм вне себя от гнева. — Я еду туда, сударь, тотчас же еду! Папашу отыскать надо и вообще разобраться…

— Погоди, Сэм, не горячись, — сказал Мерри. — Думается мне, у главнюка этого… командующего наготове целая шайка головорезов. Пошарим-ка поначалу по Заручью, поспрошаем хоббитов, что да как.

Однако селение точно вымерло — на улочках никого, все норки и дома на запоре. В чем тут дело, друзья поняли довольно скоро, добравшись до «Зеленого Дракона». Возле заброшенного, стоявшего с выбитыми окнами трактира отиралось с полдюжины не внушавших доверия большунов — рослых, желтолицых и косоглазых.

— Ряхи точь-в-точь, как у того южанина, что в Пригорье с Прихвощнем хороводился, — пробормотал Сэм.

— А я на таких в Айсенгарде насмотрелся, — откликнулся Мерри.

У каждого из громил имелась увесистая дубинка, но другого оружия хоббиты не приметили. Завидя путников, большуны перегородили дорогу, а один из них, самый злобный с виду, насмешливо спросил:

— Далече наладились? Все, приехали. А куда подевались наши доблестные околоточные?

— Ковыляют помаленьку, — ответил Мерри. — Мы как раз здесь обещали их подождать.

— Видали, ребята? — обернулся главарь к своим приятелям. — Говорил же я Сычу, нельзя доверять такое дело здешним придуркам. Нет чтоб послать кого из наших…

— Думаешь, было бы больше проку? — усмехнулся Мерри. — Вот уж дудки. Конечно, мы тут, в Хоббитании, к разбойникам непривычны, но как с ними управляться, знаем.

— Разбойникам, говоришь? — угрожающе произнес вожак. — Ишь ты, какой храбрец выискался. Попридержи язычок, пока я его тебе не укоротил. Что-то вы, недомерки, много о себе воображать стали. Уж не надеетесь ли сдуру на доброе сердце вашего главного коротышки? Ну, это вы зря. Нынче он без Сычева слова шагу не ступит, будет делать, что Сыч велит.

— А что именно? — спокойно поинтересовался Фродо.

— Наводить в вашем захолустье порядок, вот что, — ответил громила. — А не сладит, так Сыч сам за вас возьмется, и круто возьмется, это я вам обещаю. Помяните, крысеныши, мое слово — к концу года вы тут все по струнке ходить будете.

— Рад был услышать о ваших планах, — вежливо поблагодарил Фродо. — Я, кстати, собирался заглянуть к господину Лотто, ему небось тоже будет интересно.

— Лотто! — загоготал разбойник. — Можешь не утруждаться, он и так знает, что ему положено. Сказано же, он все делает по Сычеву велению. А вздумает ерепениться, так его и сменить недолго. Ежели кто из мелюзги сует нос не в свое дело, у нас с такими разговор короткий. Понял меня, бестолочь?

— Чего ж тут не понять, — пожал плечами Фродо. — Только мне кажется, вы тут совсем отстали от жизни. С юга ушли давно, новости до вас не доходят, вот и не знаете, что разбойничьим временам конец настал. Темная Башня пала, в Гондор возвратился король. Айсенгард по камушкам раскатали, а ваш дражайший хозяин нам по пути встретился, нищим бродягой стал. И дорогами нынче скачут не живодеры из Айсенгарда, а гонцы гондорского государя.

— Нищий бродяга? — с ухмылкой переспросил большун. — Да неужто? Полегче, петушок, что-то ты больно раскукарекался. Можешь плести что угодно насчет всяких там королей да башен, никто не помешает нам распрекрасно устроиться в вашем укромном уголке. А увижу кого из королевских гонцов, — тут он прищелкнул пальцами перед носом Фродо, — возьму к ногтю.

Пиппин долго сдерживался, но это было уже слишком. Чтоб какой-то косоглазый наглец обзывал «петушком» Хранителя Кольца, восславленного на Кормалленском поле! Он сбросил плащ, выхватил меч и двинул коня вперед, блистая серебром гондорских доспехов.

— На колени, мерзавец! — рявкнул Пиппин. — Я и есть королевский посланец, друг короля, известный во всех землях Запада. Ты — проходимец и дурак! Моли о пощаде, не то спознаешься с клинком, потрошившим троллей!

Меч Пипина угрожающе сверкнул в закатных лучах. Мерри и Сэм, готовые поддержать товарища, тоже обнажили клинки. Только Фродо не шелохнулся.

Разбойники попятились. Привыкшие наводить страх на мирных поселян, они растерялись, увидев перед собой воителей с острыми мечами. Да и в голосах приезжих звучали такие нотки, каких прежде большунам от хоббитов слышать не доводилось. От наглой самоуверенности не осталось и следа.

— Проваливайте! — приказал Мерри. — И суньтесь только еще в эту деревню — горько пожалеете!

Хоббиты двинули коней вперед, и громилы, побросав в испуге дубинки, припустили по дороге на Хоббитон. Некоторые из них на бегу трубили в рог.

— Да, вовремя мы поспели, — заметил Мерри.

— В самый раз, — откликнулся Фродо, — а может, и поздновато даже, во всяком случае, чтоб спасти Лотто. Жалко мне этого простофилю.

— Спасти Лотто? — удивился Пиппин. — Ну ты даешь! Да его первого пришибить надо.

— Боюсь, Пиппин, ты не совсем понимаешь, как обстоят дела, — возразил Фродо. — Лотто наверняка не думал, что все так обернется. Он, конечно, пакостник и круглый дурак, но сейчас, похоже, сам угодил в плен. Эти головорезы злодействуют от его имени, но забрали уже такую силу, что могут и без него обойтись. Уверен, он сидит взаперти и дрожит от страха. Надо попробовать его вызволить.

— Ну и ну! — помотал головой Пиппин. — Скажи мне кто раньше, я бы не поверил, что, воротившись домой, буду сражаться с полуорками и ради чего — ради спасения Лотто-Чирья!

— Сражаться? — задумчиво переспросил Фродо. — Да, не исключено, что дойдет и до сражения. Но только помните, хоббитов убивать нельзя, даже тех, которые переметнулись к злыдням не со страха, а по подлости нрава. Смертоубийств между хоббитами не бывало с основания Хоббитании, и не след нам быть зачинателями в этаком деле. Без крайней нужды не надо убивать никого, даже разбойников. Держите себя в руках, постарайтесь обойтись без кровопролития.

— Постараться-то можно, но ежели громил наберется много, без крови дело не решится, — возразил Мерри. — Печалью да состраданием, друг мой Фродо, ты ни Лотто, ни Хоббитанию не выручишь.

— Это точно, — подхватил Пиппин. — В другой раз их так просто на испуг не возьмешь. Они от неожиданности струхнули, а соберутся гурьбой, тут и осмелеют. Слышишь, как рога разгуделись? Бандюги своих созывают. Надо подумать об укрытии, хотя бы на ночь. Нас только четверо, хоть мы и с оружием.

— Есть мыслишка, — высказался Сэм. — Пойдем-ка к старику Тому Сдружню. Хоббит надежный, и сыновья его парни крепкие — все мои друзья. У него и отсидимся.

— Нет, Сэм, — покачал головой Мерри. — Отсиживаться нам как раз и не следует. Мирный народ всегда так поступает, а головорезам это только на руку. Вот загонят нас в угол, навалятся всей силой — что тогда? Дом подпалят и всех выкурят, а то и просто сожгут. Нет, надо что-то предпринимать, и немедленно.

— А что? — спросил Пиппин.

— Хоббитанию поднимать, вот что! — воскликнул Мерри — Надо, чтоб народ пробудился. Сами же видите, нынешние порядки никому не по нраву, кроме, может быть, парочки негодяев да нескольких недоумков, которые сами не понимают, во что ввязались — им просто поважничать охота. Наши сородичи слишком долго жили в тишине да покое; и рады бы все изменить, да не знают, как за дело взяться. Чтобы вся Хоббитания полыхнула, хватит и искорки, да только люди Главнокомандующего знают это не хуже нас и постараются затоптать огонь, покуда он не разгорелся. Нами они займутся очень скоро, так что и мы не должны терять времени. А насчет Сдружня, так ты, Сэм, сгоняй к нему, если хочешь. Его в деревне уважают, может, и сладится что. Давай, скачи, а я протрублю в роханский рог, сыграю такую музыку, какой здесь еще не слыхивали.

Фродо, Пипин и Мерри двинулись назад, к середине деревни. Сэм направил пони по дороге на юг, к ферме Сдружней, но не успел отъехать далеко, как услышал чистый, возносящийся к небу звук рога. Эхом прокатившийся по холмам и полям, рог звучал столь призывно, что Сэм чуть было не повернул обратно. Пони вздыбился и заржал.

— Но, но, малый, вперед! — подбодрил скакуна Сэм. — Мы еще вернемся.

Тем временем Мерри сменил ноту — теперь он выдувал сигнал тревоги Брендибаков:

До Сэма донесся шум множества голосов, захлопали двери.

Впереди зажглись огни, залились лаем собаки. Послышался топот, и навстречу Сэму выбежали сам старый Сдружень и трое его сыновей — Том Младший, Джолли и Ник. Сжимая в руках топоры, они преградили ему дорогу.

— Постойте, ребята! — услышал Сэм голос фермера. — Этот вроде не из разбойников. По росту так хоббит, хоть и вырядился чудно. Эй! — крикнул Сдружень. — Ты кто таков будешь? И что тут за переполох?

— Да Сэм я, Сэм Гужни. Я воротился!

— Батюшки! — воскликнул старый Том, приглядевшись. — Никак и вправду Сэм, голос его, и лицом похож. Правда, в такой одеже тебя не сразу узнаешь. Небось из дальних краев вывез? А мы уж боялись, что ты помер.

— Какое там! — весело вскричал Сэм. — Мы оба живехоньки, и я, и господин Фродо. Он тоже здесь, с друзьями. А переполох оттого, что они задумали поднять Хоббитанию, бандюг всех повытурить, а главнюка ихнего сбросить. Уже начинаем.

— Вот это дело! — одобрил фермер — Наконец-то! Я почитай весь год только о том и думал. Сам бы начал, да пособить было некому. К тому же у меня жена, опять же Рози… Приходилось таиться, в одиночку-то против громил не попрешь. Но теперь, всем миром, мы им зададим жару. За мной, мальцы! — велел он сыновьям. — Раз Заручье восстало, мы в стороне не останемся.

— А как же госпожа Сдружень и Рози? — спросил Сэм. — Тут ведь заваруха начнется, не боязно их одних оставлять?

— Не одни они, с ними мой Нибс, — ответил старый Том и с понимающей ухмылкой добавил: — Загляни к ним, может, чего помочь надо…

Фермер с сыновьями поспешили к деревне, а Сэм — к усадьбе. Круглая дверь хозяйского дома была распахнута настежь, жена и дочь Тома стояли на пороге, а перед ними, на крыльце, застыл Нибс с вилами в руках.

— Это я, Сэм Гужни! — крикнул хоббит, спрыгивая с пони и взбегая по ступеням. — Брось, Нибс, не тычь в меня вилами. На мне все равно кольчуга. Добрый вечер, госпожа Сдружень, привет, Рози!

— Сэм! — охнула Рози. — Где это ты пропадал так долго? Все говорили, будто ты умер, а я не верила, с весны тебя и ждала. Только что-то ты не шибко спешил, а?

— Может, и так, — смущенно согласился Сэм, — зато вот сейчас спешу. Мы тут задумали повыгнать разбойников, так что мне надобно вернуться к господину Фродо. Я на минуточку заехал, справиться, как у вас дела, госпожа Сдружень, да как ты, Рози, поживаешь.

— Все в порядке, Сэм, спасибо, — ответила фермерша, — совсем бы горя не знали, кабы не большуны эти проклятущие.

— Говорил, будто спешишь, а сам лясы точишь, — фыркнула Рози. — Коли ты все это время за господином Фродо приглядывал, что ж сейчас его оставил, когда паленым запахло?

Для Сэма это было уж чересчур. На такой упрек толком и за неделю не ответишь, так что лучше вовсе не оправдываться. Он молча повернулся, но когда уже взобрался на пони, Рози сбежала с крыльца.

— А ты похорошел, Сэм, возмужал, — сказала она с застенчивой улыбкой. — Езжай, только поберегись, а как разделаешься с громилами, сразу же возвращайся. Договорились?

Воротившись на площадь, Сэм увидел, что поднялась уже вся деревня.

Не считая зеленых юнцов, собралось больше сотни крепких хоббитов с топорами, кузнечными молотами, длинными ножами и увесистыми дубинками. Кое у кого имелись охотничьи луки. Народ прибывал — подходили окрестные хуторяне.

Прямо посреди деревни развели большущий костер: во-первых, для ободрения, а во-вторых, потому, что это запрещалось. Быстро темнело, но огонь разгорался все ярче. На въездах в деревню под присмотром Мерри громоздили завалы.

Тут и околоточные подоспели. Наткнувшись на баррикаду, они опешили, а когда разобрались, что к чему, в большинстве своем поснимали перья и присоединились к восставшим. Нашлись, правда, и такие, что предпочли улизнуть.

Фродо и остальных Сэм нашел у костра в окружении восхищенно глазевших зарученцев. Они вели беседу со старым Томом.

— Дальше-то что делать будем? — спросил фермер.

— Пока не знаю, — признался Фродо. — Надо бы выведать побольше про этих бандюг. Сколько их всего наберется?

— Трудно сказать, — пожал плечами Сдружень. — В домах, что вдоль дороги выстроены, должно быть десятков пять, но они ведь на месте не сидят. Вечно шныряют туда-сюда, потому как грабежом заняты, или, по-ихнему, «сбором». Но в Бебне, при главнюке, всегда ошивается не меньше дюжины. Правда, самого его уж недели две как не видно; на Бугор к нему большуны никого не пускают.

— Они ведь небось не только вокруг Хоббитона трутся, — предположил Пиппин.

— Увы, — подтвердил Сдружень. — На юге, как говорят, их немало будет — ив Долгом Доле, и у Сарнского брода. У Раздорожья ихних домов — плюнуть некуда. Опять же, есть ведь еще Погреба, как они их прозвали, — кладовки подземные в Грабарне, где теперь тюрьму для недовольных устроили Но все ж, как мне думается, в Хоббитании их не больше трех сотен. Ежели мы будем держаться вместе, так сладим со всеми.

— Ас оружием у них как? — спросил Мерри.

— Хлысты, ножи да дубинки, — ответил Сдружень. — Для грязных делишек вполне достаточно, ничего другого мы не примечали. Но коли дойдет до драки, может, и еще что-то отыщется. Луки у некоторых есть, это точно. Двоих наших они подстрелили.

— Вот так, Фродо, — сказал Мерри. — Говорил же я, без крови не обойдется. Видишь, они уже убивать начали.

— Не совсем так, — прокряхтел Сдружень. — Ежели насчет стрельбы, так, по правде, первые стрелы пустили Туки. Ваш-то батюшка, господин Перегрин, с самого начала с Лотто не ладил, а как тот объявил себя Главнокомандующим, Нонешний Тук возьми и заяви, что самозваных начальников он не признает, а ежели и пристало кому в Хоббитании главнокомандовать, так законному тану, а не какому-то выскочке. Лотто взъярился, послал своих большунов, но ничего не добился. Тукам везет, норы в Зеленых холмах у них глубоченные, одно слово — Великие Смиалища. Бандюги так к ним и не прорвались. Которые совались, Туки их стрелами встречали, и троих таки уложили. Нынче в Тукборо никому ходу нету, кругом дозоры.

— Ай да родичи! — восхитился Пиппин. — Сей же час еду в Смиалища. Кто со мной?

Сопровождать его вызвалась дюжина парней, имевших верховых пони.

— До встречи! — крикнул Пиппин, когда все уже сидели в седлах. — К утру приведу сюда целое войско.

Мерри на прощание протрубил в рог, и всадники ускакали в ночь. Оставшиеся, прознав о возможной подмоге, заметно приободрились.

— И все равно, — сказал Фродо стоявшим поблизости, — мне бы не хотелось никого убивать, даже головорезов. Разве уж если без этого никак, чтобы хоббита спасти…

— Ладно, — махнул рукой Мерри. — Никто из нас крови не жаждет. Но мне думается, что из Хоббитона в любой момент может нагрянуть шайка, и не затем, чтобы разговоры разговаривать. Удастся уладить дело без драки — оно и лучше, однако мы должны быть готовы к худшему. На сей случай у меня план имеется.

— Вот и хорошо, — кивнул Фродо. — Делай все, как знаешь.

В этот миг с дороги на Хоббитон примчались дозорные.

— Идут! — кричали они. — Десятка два, а то и более. Прямо сюда чешут, а двое свернули куда-то на запад.

— Наверняка к Раздорожью, за подмогой, — сказал Том Сдружень. — Но дотуда миль пятнадцать в одну сторону, так что пока тревожиться нечего.

Мерри быстро распорядился очистить площадь. Всем безоружным было велено попрятаться по домам, запереть двери и не высовываться. Ждать недругов пришлось недолго — вскоре послышались громкие голоса, затем тяжкий топот, и на дороге показались разбойники. Завидя баррикаду, они покатились со смеху — никто из них и представить себе не мог, что в краю мирных коротышек найдется сила, способная противостоять отряду из двадцати громил-большунов. Хоббиты открыли проход в заграждении и расступились.

— Премного благодарствуем! — раздались глумливые выкрики. — А теперь бегом по норам да по койкам, пока вас не выпороли!

Они двинулись вдоль улицы, раздавая приказы: «Погасить огни! Все по халупам, да поживее! Пошевеливайтесь, не то на год в Погреба засадим».

Но на угрозы никто не обратил взимания. Пропустив отряд, хоббиты молча сомкнулись и двинулись следом.

Добравшись до костра, громилы обнаружили гревшего в одиночестве руки у огня старого Тома.

— Кто такой? Что тут делаешь? — рявкнул разбойничий вожак.

Фермер медленно поднял голову, смерил его пристальным взглядом и ответил:

— А я вот как раз собирался спросить о том же тебя. Это наша страна, и вы нам здесь не нужны.

— Зато ты нам нужен! — загоготал главарь. — По тебе Погреба плачут. Взять его, ребята! Да наподдайте как следует, чтоб не ерепенился.

Несколько человек шагнули было вперед, но тут же остановились. Вокруг загудели голоса, неожиданно для себя люди поняли, что фермер вовсе не одинок. Выступившие из теней за пределами освещенного пространства хоббиты, все с оружием и числом никак не меньше двух сотен, взяли их в плотное кольцо.

К костру подошел Мерри.

— Мы ведь с тобой встречались, — сказал он вожаку, — и я предупреждал, чтобы ты не вздумал воротиться. Предупреждаю еще раз, последний: ты стоишь на свету под прицелом. Тронешь этого фермера или кого другого хоть пальцем — тебе каюк. Так что бросай оружие, и парням своим вели сделать то же.

Громила огляделся по сторонам. Он ничуть не испугался, ибо слишком плохо знал хоббитов для того, чтобы понять, какая опасность ему грозит. По его разумению, двум десяткам людей ничего не стоило прорвать кольцо из двух сотен коротышек.

— За мной, ребята! — скомандовал он. — Вмажем мелюзге по соплям!

С дубинкой в правой руке и длинным ножом в левой он бросился на преграждавшего ему путь Мерри, но едва успев замахнуться, рухнул наземь, пронзенный четырьмя стрелами.

Это мигом остудило горячие головы. Разделить участь вожака желающих не нашлось — остальные большуны без сопротивления сложили оружие. Их связали и поместили под стражу в один из ими же выстроенных домов. Тело главаря оттащили подальше и закопали.

— Дело-то оказалось проще простого, — заметил Сдружень. — Я так и знал, что мы с ними справимся, только и надо было, чтобы нас кто-то растормошил. В самое время вы возвернулись, господин Мерри.

— Дело еще не сделано, — возразил Мерри. — Ежели верить вашим, господин Сдружень, подсчетам, так мы пока и десятой части этих негодяев не угомонили. Впрочем, уже стемнело, и мне думается, что до утра нового нападения не будет. Мы им подготовим встречу, а как явятся, потребуем, чтобы предъявили нам Главнокомандующего.

— А чего тянуть? — проворчал Сэм. — Время-то раннее, часов шесть, двинуть бы прямиком к Бугру… Уж больно мне папашу повидать хочется. Вы, господин Сдружень, случайно не знаете, как у него дела?

— Не то чтоб очень хорошо, — отвечал фермер, — но и не скажу, чтобы совсем худо. К Бугру-то тебе Сэм, незачем, нынче его там нет. Бебнев наулок начисто срыли, для папаши твоего это удар был. Ну а его поселили в одном из тех новых домов, которых большуны понастроили, пока еще занимались чем-то, кроме грабежей да поджогов. От нашей околицы дотуда не больше мили. Он, бывает, ко мне наведывается. С кормежкой у них худо, так я его подкармливаю. Совсем бы к себе взял, да не дозволено.

— Большое спасибо, господин Сдружень, век вашей доброты не забуду, — пылко заверил Сэм. — Но мне бы все-таки поскорее с ним встретиться. До утра еще далеко, а главнюк с тем Хрычом-Сычом, о котором бандюги сказывали, невесть чего натворить могут.

— Так съезди к нему, — отозвался фермер. — Только не один, прихвати с собой пару ребят. Найдешь старика, там не оставляй, отведи лучше ко мне в усадьбу. Да, и за Ручей перебираться тебе без надобности. Джолли мой дорогу покажет.

Сэм ушел. Мерри выставил вокруг деревни дозоры, а потом вместе с Фродо отправился в Томову усадьбу.

Когда все с удобством расположились у очага, хозяева из вежливости задали гостям несколько вопросов насчет путешествия, но ответов почти не слушали — куда больше их волновали дела домашние.

— Началось все с Лотто, с Прыща, как мы его прозвали, — повел рассказ старый Том, — и началось сразу после вашего, господин Фродо, отъезда. Чудные у него были замашки, у Прыща этого. Хотел все к рукам прибрать, чтоб другие на него спину гнули, а он, стало быть, знай себе командовал. Вот и принялся скупать что ни попадя — и мельницы, и трактиры, и пивоварни, и хутора с угодьями, особливо где табачок растили. И Охрякову мельницу прикупил, еще до того как на Бугре поселился. Откуда у него такие деньжищи, то мне неведомо, хотя, конечно, ему от папаши покойного досталось в наследство немало землицы в Южном Уделе. И, похоже, лучший тамошний лист он уже года два как на сторону продавал. А в конце прошлого года стал торговать всем подряд. И все товары сплавлял куда-то на юг, в чужие края. За ними большуны приезжали, разбойник на разбойнике. Ну, одни нагрузят подводы да и укатят, а другие стали здесь оставаться, и чем дальше, тем больше. Пока мы расчухали, что к чему, они уже расселились по всей Хоббитании — начали валить лес да строить свои дома, где им вздумается. По первости, правда, Прыщ платил хоббитам, но вскорости это забылось, и пошел сущий грабеж. Но худшее впереди было. Старый Голова отправился было на Бугор с протестом, но так дотуда и не доехал. Громилы его сцапали и засадили в Погреба, он и посейчас там мается. Так и остались мы без Головы, а Прыщ объявил себя Главнокомандующим Околотками, или просто Главнокомандующим. Ну и пошел… главнокомандовать. С ним никакого сладу не стало — чуть кто пикнет, начнет, как они говорят, «высовываться», — тут же волокут следом за стариной Уиллом. Жизнь настала препоганая. Табак только для людей, пиво для них же, трактиры все до единого позакрывали. Чего ни хватишься, всего недостает, окромя только правил. Шарили по дворам, по амбарам, искали припрятанные припасы, и что находили, забирали себе, мол, для «справедливого распределения». Другим мало чего перепадало, даже в Околотках и то бурдой кормят. Нам казалось, что гаже и быть не может, но настоящий разор начался, когда объявился Сыч.

— Кто он таков, Сыч-то? — спросил Мерри. — Я слыхал, один бандюга при нас его поминал.

— Похоже, главнейший ихний вожак, — ответил Сдружень. — Впервой мы прослышали о нем в последнюю страду, примерно в конце сентября. Видеть его никто из наших не видел, но он угнездился в Бебне и, по всему, он-то и есть настоящий Главнокомандующий. Головорезы делают, что он велит, а велит он главным образом жечь, крушить да ломать. Уже и до убийств дошло. Это даже и не грабеж — грабители добро себе прибирают, а эти норовят все прахом пустить, деревья рубят — бросают гнить, дома жгут — оставляют пепелища. Бессмыслица, да и только. Взять, к примеру, Охрякову мельницу. Прыщ ее разломал чуть не сразу, как в Бебень вселился, а потом нанял большунов немытых, чтобы они ему новую выстроили, с колесами да штуковинами всякими чужеземными. Тэд, дуралей несчастный, один только и радовался — железяки для громил начищал там, где его папаша был полным хозяином. Прыщ и другие мельницы велел на тот же манер переделать, чтобы они, значит, больше зерна мололи, да побыстрее. Ну не дурь ли это — зерна-то не прибавилось, сколько на старые мельницы свозили, столько и для новых осталось. Но с Сычевым приходом помол и вовсе закончился. Нынче в Хоббитоне ни днем ни ночью покоя нету: стук, лязг, дымина из труб валит. Грязищу всякую прямо в Ручей сливают, а ведь он в Брендивин течет. Короче, ежели задумка в том, чтоб сделать из Хоббитании пустыню, они на верном пути. И я не верю, что за всем этим стоит только Прыщова дурость. Сыч — вот от кого все злодейство.

— Точно, — поддержал отца Том Младший. — Они ведь даже Прыщову мамашу сцапали, старуху Лобелию, а ежели он кого и любил, так только ее. Кое-кто из наших видел, как это вышло. Гуляла она себе по тропинке, с зонтиком со своим, глядь, а навстречу громилы на возу катят. Она возьми да спроси: «Куда это вы наладились?», а они в ответ: «В Бебень едем». Лобелия им: «За каким рожном?», а большуны ей: «Сарай для Сыча ладить». Старуха пытает: «Кто ж вам позволил?», а эти гогочут: «Сыч велел. Пшла с дороги, старая карга!» Ну она осерчала: «Я вам покажу, — говорит, — Сыча, ворюги грязнущие», да как огреет главаря ихнего зонтиком. Сама-то ему еле по пояс, а вишь, не сробела. Ну, и упекли старушенцию в Погреба, в ее-то возрасте. Туда много кого понапихали. Вот ведь оно как — иные прочие и моложе, и крепче, а Лобелия похрабрее оказалась.

Посреди разговора вернулся Сэм, а с ним и Старбень. Папаша Гужни не то чтобы очень уж постарел, но стал туговат на ухо.

— Добрый вечер, господин Беббинс, рад видеть вас в полном здравии, — проговорил старик, но тут же ворчливо добавил: — Уж не обессудьте, у меня на вас зубок имеется. Я всегда говорил, не надобно Бебень продавать, добра не будет. Все беды с этого и пошли. Пока вы, как мне тут Сэм сказывал, в чужедальних краях Черных большунов по горам гоняли — я, правда, в толк не возьму, на кой вам это сдалось, — они все к нам понабились. Наулок срыли, огород загубили, картошки высадить и то негде…..

— Мне очень жаль, что так вышло, господин Гужни, — отозвался Фродо. — Но теперь я вернулся и постараюсь все исправить.

— Вашими бы устами да мед пить, — расплылся в улыбке Старбень. — Лучшего и желать не приходится. Недаром я всегда говорил — господин Фродо Беббинс истинный, наиблагороднейший хоббит, что б там, прошу прощения, не думали насчет некоторых других с той же фамилией. Сэм-то мой как, надеюсь, хорошо себя вел? Вы им довольны?

— Не то слово, господин Гужни, — откликнулся Фродо. — Вы, может, не поверите, но его нынче во всех землях знают. Подвиги Сэмовы в песнях славят, отсюда до Моря, и за Великой Рекой тоже.

Сэм покраснел, но посмотрел на Фродо с благодарностью. Ведь Рози все слышала: глаза ее просияли, она ласково улыбнулась.

— Да, в такое не вдруг поверишь, — буркнул старик, — хотя по всему видать, он с чудным народом водился, куртку вот свою задевал куда-то, а была почти новая. Где это видано, чтоб хоббит ходил, железяками обвешавшись, пусть в такой рубахе дыру не скоро протрешь?

И Сдружневы домочадцы, и гости поднялись спозаранку. Ночь прошла спокойно, но на спокойный день надеяться не приходилось.

— Видать, в Бебне бандюг не осталось, — заметил Том, — а вот с Раздорожья могут нагрянуть в любое время.

Сразу после завтрака прискакал гонец из Тукборо.

— Тан поднял всю нашу округу, — с воодушевлением поведал он. — Вести летят, как пожар, во все стороны. Громилы, что несли дозор вокруг наших владений, теперь на юг драпают… которые уцелели. Тан пустился за ними в погоню, но господин Перегрин с другим отрядом спешит сюда.

Следующая новость оказалась похуже. Около десяти часов примчался Мерри, ездивший на разведку.

— Скоро гости пожалуют, — сообщил он. — До нас им осталось мили четыре. Идут со стороны Раздорожья. Шайка немалая, не меньше сотни, да по пути все новые прибиваются, чтоб им всем провалиться!

— Да, эти разговаривать не станут, — заметил Сдружень. — Ежели Туки не поспеют, нам придется укрыться и отстреливаться. Дело будет жаркое, господин Фродо.

Однако Туки не опоздали, вскорости Пиппин привел сотню крепких молодцов из Тукборо и с Зеленых холмов. Теперь у Мерри было достаточно сил, чтобы отбить нападение. Хоббиты-разведчики доносили, что громилы идут скопом. Они уже знали, что против них поднялась вся округа, и намеревались подавить мятеж в зародыше, безжалостно разгромив Заручье. Только вот в военном деле никто из них ничего не смыслил. Враги ничуть не заботились о мерах предосторожности, что позволило Мерри осуществить свои план.

Свернув с Западного тракта на дорогу к Заручью, большуны оказались в ложбине меж двумя грядами холмов, по гребням которых тянулись невысокие, но крепкие заборы, а примерно в сотне шагов за поворотом они наткнулись на завал из перевернутых телег. Разбойники растерялись, а когда обнаружили, что из-за заборов по обе стороны в них целят из луков, опешили и того больше. Тем временем позади них хоббиты выкатили на дорогу заранее припрятанные подводы, отрезав таким образом путь к отступлению. И тут сверху донесся голос. Говорил Мерри.

— Эй, бездельники! Вы в ловушке. Ваши приятели из Хоббитона уже поплатились. Один убит, остальные в плену. Так что бросайте оружие, отходите на двадцать шагов и садитесь на землю, попробуете прорваться — будем стрелять.

Но взять на испуг столь большой отряд, состоявший из людей, привыкших не ставить хоббитов ни во что, было не так-то просто. Немногих пожелавших сдаться главари привели в чувство пинками и подзатыльниками. Десятка два громил бросились бежать: шестеро из них полегли под стрелами, остальные, убив двоих хоббитов, прорвались сквозь заграждение и кинулись к лесной опушке. Прежде, чем они скрылись, хоббиты подстрелили еще двоих, а потом Мерри протрубил в рог. Издали донесся ответный сигнал.

— Далеко не уйдут, — сказал Пиппин, — кругом полно наших охотников.

Но самые свирепые и отчаянные разбойники — а их оставалось никак не меньше восьми десятков — ринулись штурмовать передний завал и склоны холмов. Многих застрелили, залезших на баррикаду встретили в топоры, однако и бандюги вошли в такой раж, что дрались, думая не столько о своем спасении, сколько о том, как бы уложить побольше коротышек. Несколько хоббитов погибло. Защитники баррикады дрогнули, и уже готовы были отступить, но тут с востока ударил скрывавшийся в засаде отряд под началом Мерри и Пиппина. Мерри собственноручно прикончил главаря нападавших, косоглазого верзилу, сильно смахивавшего на здоровенного орка. Уцелевших разбойников зажали в кольцо, засыпали стрелами; наконец сопротивление было сломлено.

Недруги потеряли убитыми человек семьдесят, около дюжины взяли в плен, но победа далась недешево — девятнадцать хоббитов погибли, а раненых насчитывалось десятка три. Трупы врагов отвезли на подводах к заброшенному песчаному карьеру, сбросили туда и зарыли; впоследствии это место стали называть Погребной Ямой. Павших хоббитов похоронили в братской могиле на склоне холма. Над захоронением установили огромный камень, а вокруг по прошествии времени разбили сад. Так завершилась Зарученская битва 1419 г., единственная в истории Хоббитании после случившейся в Северном Уделе Зеленопольской сечи 1147 г. Хотя сражение, к счастью, унесло не слишком много хоббитских жизней, в Алой Книге этому событию посвящена целая глава, а имена всех его участников занесли в Свиток Почета. Каждый историк Хоббитании знает их наизусть. Немалую славу стяжали Сдружни, ставшие с той поры одним из виднейших семейств края, ну а первыми в Свитке заслуженно упомянуты имена вождей — Мериадока и Перегрина.

Фродо, хотя и находился в первых рядах, до конца битвы так и не обнажил меча, а по завершении дела отговорил жаждавших отомстить за погибших друзей хоббитов от расправы с пленными.

Отдав последние распоряжения, четверо друзей отправились перекусить к старому Тому. За столом Фродо сказал:

— Ну что ж, пожалуй, теперь приспела пора повидаться с главнюком.

— Точно, — поддержал Мерри, — и чем скорее, тем лучше. И нечего с ним особо нежничать. Громил понавел он, все беды с него пошли, вот пусть теперь ответ держит.

Фермер кликнул желающих проводить друзей и отобрал пару десятков самых бравых молодцов.

— Это ведь мы думаем, что с бандюгами покончено, — пояснил он, — а так ли оно на самом деле, никому не ведомо.

Путь предстоял недолгий, так что двинулись пешими. Чем ближе подходили к Бугру, тем сильнее охватывала сердца печаль. Впереди маячила высоченная труба, вдоль дороги скособочились замызганные халупы. Вскоре показалась новая мельница — большущее, неприглядное кирпичное здание, из которого в реку стекала какая-то вонючая жижа. По обочинам дороги не осталось ни одного деревца. А перейдя мост и снова взглянув на Бугор, они просто ахнули. Сэма, например, к такому зрелищу не подготовило даже виденное им в Зеркале. На месте разрушенной старой мызы торчали обмазанные дегтем сараи. Каштаны повырубили, живые изгороди извели под корень, даже траву, и ту вытоптали. По всему склону стояли здоровенные подводы. Бывший Бебнев наулок зиял карьерами, а что осталось от самой хозяйской усадьбы, невозможно было разглядеть за скопищем новопостроенных хибар.

— Они срубили его! — неожиданно вскричал Сэм. — Праздничное дерево загубили!

И впрямь, раскидистое дерево, под которым Бильбо произносил памятную прощальную речь, валялось неподалеку с обрубленными ветвями. Сэм расплакался, но его стенания были прерваны ехидным смехом.

Через низкую стену мельничного двора глядел грубого вида хоббит с выпачканными в саже руками.

— Что, Сэм, не нравится тебе у нас? — произнес он с издевательской ухмылкой. — Ну конечно, ты же всегда был такой чувствительный. Я-то думал, ты с концами пропал, может, отчалил на одном из тех кораблей, о которых болтать любил. Которые все уплывают да уплывают… За каким рожном воротился? Впрочем, мы и тебя к делу приспособим, нынче в Хоббитании работенки на всех хватит.

— То-то и видно, — огрызнулся Сэм. — Кое-кто так заработался, что уже и руки помыть некогда. Но имей в виду, Охряк, с тебя причитается, а все ухмылочки да подначки к твоему должку припишутся. Столько набежит, что вовек будет не рассчитаться.

Охряк сплюнул через стену.

— Тоже мне, храбрец выискался, — проговорил он, презрительно скривившись. — Я Самому друг, руки у тебя коротки меня тронуть. Будешь язык распускать, он тебя так тронет, что мало не покажется.

— Хватит, Сэм, не стоит на дурака слова тратить, — вмешался Фродо. — Хочется верить, что таких, как он, среди хоббитов немного. Измена — вот что хуже всякого разора, какой здесь большуны учинили.

— Мало того, Охрячишка, что ты грязный наглец, — добавил Мерри, — так и вся твоя похвальба яйца выеденного не стоит. Мы как раз затем и пришли, чтобы подняться на Бугор да начальничка твоего драгоценного взашей вытурить. Громилы-то его уже свое получили.

У Тэда челюсть отвисла — в этот миг он заметил отряд вооруженных хоббитов, переходивший мост. Метнувшись к мельнице, Охряк забежал внутрь, выскочил с рогом и громко затрубил.

— Смотри не лопни, — рассмеялся Мерри. — У меня лучше выходит, вот послушай.

Он поднял серебряный рог, и над Бугром разнесся чистый, звонкий призыв. Из окрестных нор и неказистых домишек повысыпали хоббиты. Фродо и его спутников приветствовали радостными возгласами, многие похватали все, что могло сойти за оружие, и присоединились к ним. Ближе к вершине Фродо остановил отряд и в свой старый сад вошел, сопровождаемый лишь тремя друзьями. Впрочем, от сада осталось одно воспоминание: повсюду мусор, а чуть не впритык к окнам усадьбы, так, что туда и свет-то не попадал, понатыкали каких-то конурок. Сам Бебень выглядел заброшенным, входная дверь перекосилась, оборванная цепочка болталась снаружи, и в колокольчик было не позвонить. На стук никто не откликнулся, дверь толкнули, она подалась, и хоббиты вошли. Внутри было грязно и затхло. Похоже, там давно уже никто не жил.

— Куда запропал этот несчастный Лотто? — недоуменно пробормотал Мерри, когда друзья обыскали все комнаты и не нашли никого живого, кроме мышей и крыс. — Может, по лачугам пошарить?..

— Здесь даже хуже, чем в Мордоре, — сердито проворчал Сэм. — Стократ хуже, потому как это наш дом, и мы помним, каким он был раньше!

— Да, без Мордора не обошлось, — кивнул Фродо. — Хотя это грязное дело сотворил, пожалуй, Саруман. Он ведь только думал, будто сам по себе, а на деле всего-навсего исполнял чужую волю. То же относится и к недоумкам вроде Лотто.

— Пойдем отсюда! — сказал Мерри, с отвращением глядя по сторонам. — Знай я, каких бед Саруман натворит, затолкал бы свой кисет ему в глотку.

— Да уж, наверное… — послышался насмешливый голос. — Но ведь не затолкал же, и теперь я могу сказать всем вам: добро пожаловать!

На пороге стоял Саруман собственной персоной. С последней встречи он отъелся, пополнел и выглядел донельзя самодовольно. Глаза хитро и злобно поблескивали.

— Сыч! — вскричал Фродо, которому внезапно открылась истина.

— Он самый, — рассмеялся Саруман. — Я гляжу, ты уже обо мне наслышан. Так меня звали в Айсегарде, надо полагать, в знак особой привязанности. Но бьюсь об заклад, ты не чаял встретить меня здесь.

— Да уж, — признался Фродо, — хотя мог бы и догадаться. Предупреждал же Гэндальф, что на мелкие пакости ты еще способен.

— Очень даже способен, — откликнулся Саруман, — и не только на мелкие. Ох и насмешили же вы меня, коротышки, когда все из себя такие важные да довольные ехали мимо, затесавшись в компанию великих мира сего. Думали небось, что со всем дурным покончено; вернетесь в свою страну и будете отдыхать да жизни радоваться. Конечно, это Саруманов дом можно порушить, Сарумана можно на улицу выставить, а вас никто тронуть не смей! На Гэндальфа надеялись, что он вас в обиду не даст.

Саруман снова расхохотался.

— Как бы не так! Вы свое дело сделали, и теперь ему на вас наплевать, таков уж его обычай. Зато я решил: раз вы такие олухи, что таскаетесь за ним окольными путями, вам следует преподать хороший урок. Что посеете, то и пожнете; вот так-то, малыши. Будь у меня малость побольше времени и людей, урок получился бы на славу, но я и без того немало успел. Вам жизни не хватит, чтобы все исправить, а мне будет что вспомнить.

— Если такие воспоминания доставляют тебе удовольствие, — пожал плечами Фродо, — то мне тебя жаль. Ладно, что говорить. Иди своей дорогой и больше сюда не возвращайся.

Однако вокруг усадьбы уже собрались окрестные хоббиты, им решение Фродо показалось неоправданно мягким.

— Не отпускайте его! — послышались голоса. — Он негодяй, убийца. Прикончить его!

Саруман окинул враждебно настроенную толпу презрительным взглядом.

— «Прикончить, прикончить…», — передразнил он. — Ишь раскудахтались, храбрецы. Ну попробуйте, если духу хватит, — он выпрямился во весь рост, глаза его налились мраком. — Я лишился добра и крова, но моя сила при мне. Всяк дерзнувший поднять на меня руку будет проклят навеки. Кровь моя падет на всю вашу Хоббитанию, она превратится в бесплодную пустыню и никогда уже не исцелится.

Многие испуганно попятились, но Фродо махнул рукой.

— Не верьте ему. Не осталось у него никакой силы, разве что лживый голос, чтобы обманывать да запугивать тех, кто станет его слушать. Но я не хочу мстить, не хочу бессмысленного кровопролития. Ты свободен, Саруман, уходи, только поживее.

— Эй, Змеюка! — позвал Саруман, и из ближайшей лачуги, припадая к земле, как пес, выполз Грима. — Идем! — бросил ему старик. — Эти расчудесные, благородные хоббиты опять нас выгоняют. Пошли.

Саруман повернулся и, не оглядываясь, зашагал прочь, но, поравнявшись с Фродо, внезапно выхватил нож и нанес молниеносный удар. Острое лезвие со звоном отскочило от скрытой под одеждой кольчуги. В следующий миг злодея схватили и повалили наземь. Сэм занес над ним меч.

— Нет, Сэм! — крикнул Фродо. — Не убивай его! Я ведь даже не ранен. И в любом случае не хочу, чтоб он расстался с жизнью в таком состоянии, униженный и озлобленный. Некогда он был воистину велик, и не нам быть ему судьями ныне, когда он пал, и с этим ничего не поделать. Разве что пощадить в надежде на то, что он сам сумеет выбраться на верный путь.

Саруман поднялся на ноги и бросил на Фродо странный взгляд, взгляд, в котором мешались удивление, уважение и ненависть.

— Ты вырос, хафлинг, — промолвил он, — по-настоящему вырос. Теперь ты мудр и жесток. У тебя хватило ума лишить меня радости мщения. Я ухожу в постыдном долгу перед твоим милосердием. Но мне ненавистны и оно, и ты! Что ж, уйти я уйду и больше тебя не потревожу. Но не жди от меня пожеланий здоровья и долгой жизни. Не будет у тебя ни того, ни другого, хоть и не моими стараниями. Я только предсказываю.

Он пошел прочь, и хотя руки многих гневно сжимали оружие, хоббиты расступились, давая ему дорогу. Змеиный Язык немного замешкался, потом уныло поплелся следом.

— Грима! — окликнул Фродо. — Оставь ты его, на кой он тебе сдался? Ты-то нам ничего дурного не сделал. Никто тебя не гонит, отдохни, окрепни, а там отправишься куда сочтешь нужным.

Грима остановился и удивленно поглядел на Фродо. Он никак не ждал подобного предложения и, казалось, готов был его принять. Однако остановился и Саруман.

— «Ничего дурного», так ты сказал? — прохрипел он. — Ну конечно, ежели он и выползал по ночам наружу, так только на звезды полюбоваться. Правда, тут кто-то спрашивал, куда запропал бедный Лотто. Змеюка, ты не знаешь, что с ним такое стряслось? Может, расскажешь этим добрым хоббитам?

— Нет! Нет! — истошно завопил Грима, упал на землю и забился словно в припадке.

— Не хочешь — не надо, — пожал плечами Саруман. — Пожалуй, я и сам могу утолить их любопытство. Так вот, коротышки, это он убил вашего глупого маленького Главнокомандующего. Правда ведь, Грима? Думаю, прирезал его во сне. Прирезал и закопал… надеюсь. Хотя тут есть сомнения, Змеюка-то наш в последнее время голодный был. Ну, это нехорошо! После такой выходки добрые хоббиты едва ли захотят тебя и дальше откармливать. Пошли-ка лучше со мной.

Налитые кровью глаза Гримы сверкнули бешеной злобой.

— Это все ты, — прошипел он. — Ты меня заставил, ты приказал…

Саруман расхохотался.

— А слово Сыча для тебя закон, не так ли? Вот Сыч тебе и говорит: за мной!

Он пнул скулившего на земле Гриму, повернулся и пошел прочь, но тут произошло нечто совершенно неожиданное. Змеиный Язык зарычал, как пес, вскочил и, выхватив припрятанный нож, прыгнул Саруману на спину. Резко отдернув назад голову старика, он полоснул его ножом по горлу и с воплем бросился бежать. Фродо и рта открыть не успел, как тренькнули тетивы трех хоббитских луков, и Змеиный Язык рухнул замертво.

К ужасу стоявших поблизости, вокруг тела Сарумана сгустился плотный серый туман. Медленно поднимаясь над Бугром, он образовал колышащуюся полупрозрачную фигуру. Она качнулась к западу, но налетевший порыв холодного ветра разорвал туман в клочья. Послышался тяжкий вздох, и серый призрак обратился в ничто.

Со страхом и жалостью взирал Фродо на распростертое тело. Саруман выглядел так, словно пролежал мертвым долгие годы. Иссохшая кожа обтянула череп, а местами полопалась и обвисла клочьями, обнажив кости. Фродо прикрыл труп полой грязного плаща и отвернулся.

— Ну вот все и кончилось, — пробормотал, поежившись, Сэм. — Гадость какая, лучше бы мне этого не видеть…

— Надеюсь, теперь покончено и с войной, — сказал Мерри.

— Я тоже надеюсь, — вздохнул Фродо. — Это был последний удар. Но подумать только, его нанесли прямо сюда, в самый Бебень. Я много чего опасался, но о таком даже и помыслить не мог.

— Насчет того, что кончилось, это я, пожалуй, поторопился, — угрюмо заметил Сэм. — Кончится все, когда мы повычистим Хоббитанию да приведем в порядок. Работы невпроворот, а сколько времени уйдет, лучше и не загадывать.

Глава 9. СЕРЕБРИСТЫЕ ГАВАНИ

Чистка и вправду потребовалась основательная, но все же на нее ушло меньше времени, чем опасался Сэм. На другой день после битвы Фродо поехал в Грабарню и освободил всех пленников. Одним из первых вышел на волю Фредегар Бульбан, до того отощавший, что теперь язык не поворачивался назвать его Толстенем. Собрав кучку бравых молодцов, он укрылся с ними в Долбонорах, и большунам-головорезам стоило немалых трудов выкурить их оттуда.

— Бедный старина Фредегар, уж лучше бы с нами пошел, — сказал Пиппин, вынося приятеля на руках, ибо тот слишком ослаб, чтобы идти самому.

— Это еще что за молодой великан с громовым голосом? — прошептал Бульбан, приоткрыв один глаз и пытаясь улыбнуться. — Неужто наш малыш Пиппин? И какой же нынче у тебя размер шляпы?

Следом из темной клетушки выпустили Лобелию. Несчастная старушенция выглядела совсем дряхлой, но нести себя не позволила и вышла самостоятельно, опираясь на руку Фродо. Когда она со своим неизменным зонтиком появилась на пороге, ее встретили рукоплесканиями и восторженными криками. Лобелию в жизни так не приветствовали: она была весьма тронута и даже расплакалась. Однако весть об убийстве Лотто оказалась для нее страшным ударом. В Бебень-на-Бугре старушка возвращаться не стала; перебралась к родне, Опоясням да Подпивайлам, а усадьбу оставила Фродо. Следующей весной, дожив до ста с лишним лет, Лобелия скончалась. Все свое состояние она завещала на помощь хоббитам, оставшимся без крова, а душеприказчиком назначила того же Фродо, который был немало удивлен и растроган таким завершением давней родственной распри.

Старый Белостоп просидел в заточении дольше всех прочих, и хотя с ним обращались, пожалуй, помягче, чем с многими, даром это для него не прошло. Он взял отпуск для поправки здоровья, а обязанности головы на время его отсутствия пришлось взять на себя опять-таки Фродо. Впрочем, единственным его деянием на этом посту стало сокращение числа околоточных до прежней величины. Покончить с разбойниками поручили Мерри и Пиппину. Дело у них пошло споро, благо куража у прослышавших о битве в Заручье большунов поубавилось и те почти не оказывали сопротивления. Разрозненные шайки пытались прятаться по лесам, но еще до конца года всех отловили, разоружили и, накостыляв в назидание по шеям, выдворили из Хоббитании.

Сэм все это время трудился без продыха. Хоббиты могут работать как пчелки, была бы нужда да желание. Весь край, от мала до велика, взялся за дело, каждому, даже старикам и детишкам, хотелось приложить руки к восстановлению порушенного и наведению порядка. Первым делом разобрали по кирпичикам Околотки и прочие дома, выстроенные «Сычевыми большунами». Правда, кирпичи не побили и не повыбрасывали — они пошли на обновление старых хоббитских норок, чтобы те стали уютнее и суше. В Сычевых кладовках обнаружились огромные запасы пива, съестного, табаку и чего только сердце пожелает, так что все обстояло не так уж плохо, как думалось поначалу.

В Хоббитоне перво-наперво, не успев даже снести новопостроенную мельницу, взялись за расчистку Бугра и возрождение Бебнева наулка. Песчаную яму засыпали и впоследствии на ее месте насадили сад, а на южном склоне вновь появились гряды аккуратных, выложенных кирпичом норок. Старбень вернулся в свой номер третий и теперь без устали твердил каждому встречному-поперечному, что «нет худа без добра» и «все хорошо, что хорошо кончается».

Проложивши улочку, хоббиты стали спорить, как ее лучше назвать. Предлагались названия вроде «Возрожденных Смиалов» или даже «Аллеи Победы», но, будучи не по-хоббитански высокопарными, они не прижились, и все стали говорить просто Новый наулок. Бывало, правда, что зарученские острословы в шутку именовали это место Сычевым Пшиком.

Хуже всего досталось деревьям, которые по Сычеву велению вырубили чуть ли не по всему краю. Для Сэма это было самой горькой утратой, ведь деревья растут долго, и садовник боялся, что даже его правнуки вряд ли увидят Хоббитанию прежней, цветущей и зеленой.

Но как-то раз, улучив, что удавалось нечасто, свободную минутку, он припомнил свое путешествие и подарок Галадриэли. Сэм достал коробочку и, не зная, что с ней делать, обратился за советом к друзьям.

— Ну наконец-то, — сказал Фродо. — Я уж думал, ты про нее забыл. Открывай.

Внутри оказалась тончайшая серая пыльца, а посередине лежало то ли зернышко, то ли орешек с серебристой скорлупкой.

— Ну и дальше что? — спросил Сэм.

— Развей по ветру, — легкомысленно посоветовал Пиппин. — Дальше небось все само сделается.

— Лучше рассыпь на подходящем месте, хоть бы здесь, на Бугре, а там посмотрим, что выйдет, — высказал свое мнение Мерри.

— Годится ли? — усомнился Сэм. — Что ж я стану обхаживать только свой сад, когда крутом столько хоббитов страдает? Владычице бы это вряд ли понравилось.

— Правильно, — поддержал Фродо. — Трудолюбия и умения тебе не занимать, вот и займись посадками, где сможешь. А подарок тебе в помощь, используй его, чтобы лучше дело пошло. Да смотри, расходуй с умом, коробочка-то маленькая.

И Сэм принялся рассаживать саженцы перво-наперво там, где прежде росли самые красивые деревья. В каждую ямку, под корень, он клал крохотную щепотку драгоценной пыльцы. Садовник расхаживал по всей Хоббитании, а коли он все-таки уделял особое внимание Хоббитону и Заручью, то никто на него не обижался. Когда в коробочке осталась самая малость, он поднялся на Срединную высотку — холм почти посреди Хоббитании — и, произнеся благословение, бросил остатки в воздух. Серебристый орешек Сэм высадил на Праздничной лужайке, а посадивши, долго гадал, что же из него вырастет? Всю зиму он с трудом сдерживался, чтобы не бегать без конца посмотреть — не случилось ли чего?

Оно и случилось — весна превзошла самые смелые ожидания. Саженцы тянулись вверх с такой быстротой, словно время для них ужалось раз в двадцать, а зернышко, оставленное на лужайке, дало чудесный, стремительно рвавшийся к солнцу побег. В апреле на молодом деревце с серебристой корой и длинными листьями распустились золотые цветы. Впоследствии многие стали приходить издалека, чтобы только взглянуть на это диво, ибо то был мэллорн, единственный к западу от Гор и к востоку от Моря и один из прекраснейших в мире.

Да и вообще 1420-й год выдался для Хоббитании просто замечательным, и не только из-за того, что солнышко пригревало, а ласковый дождик поливал землю как раз тогда, когда требовалось, и именно в той мере, в какой было нужно. Куда важнее оказалось другое — на край словно снизошел дух изобилия, красоты и жизни. В землях смертных, населяющих Средиземье, никто не помнил такого лета. Детишки, рожденные или зачатые в тот год, были сильны и прекрасны, и многие появились на свет с густыми золотистыми волосами, что прежде считалось среди хоббитов большой редкостью. Ягод уродилось столько, что хоббитята разве что не купались в клубнике со сливками и объедались сливами, оставляя под деревьями высокие пирамиды из косточек. О хворях все и думать забыли, а ворчали, да и то в шутку, одни только косари, выбиваясь из сил на лугах с невиданно сочной и высокой травой.

В Южном Уделе лозы клонились под тяжестью виноградных гроздьев, табак удался на диво, а амбары ломились от собранного зерна. Ну а в Северном Уделе пиво из ячменя тогдашнего урожая вошло в поговорку. Еще и поколения спустя какой-нибудь старикан, осушив добрую пинту, со вздохом заглядывал в опустевший жбан и говорил: «Эх, славное пивко, почти как в четыреста двадцатом».

Первое время Сэм, как и Фродо, жил у Сдружней, а когда отстроили Новый наулок, перебрался туда, к своему Старбеню. Так ему было сподручнее приводить в жилой вид Бебень, но часто приходилось отлучаться — дела лесничие ждали его по всей Хоббитании. Вышло так, что в начале марта, когда Сэм в очередной раз уехал из дома, Фродо неожиданно заболел. Тринадцатого числа старый Сдружень обнаружил его лежащим на постели в бреду. Он судорожно сжимал в руке белый камень, который всегда носил на цепочке на шее, и бормотал что-то непонятное.

— …Оно сгинуло, сгинуло навек. Без него так темно и пусто…

Но приступ скоро прошел. К двадцать пятому, когда вернулся Сэм, Фродо уже вполне оправился и предпочел ничего не рассказывать. Тут как раз и Бебень привели в порядок. Мерри с Пиппином привезли назад из Сухого Овражка старую мебель и утварь, так что обновленная нора выглядела ничуть не хуже прежнего.

— Ну вот, все и готово, — сказал Фродо Сэму. — Можно переезжать. Ты-то скоро ко мне переберешься?

Сэм промолчал — похоже, он несколько растерялся.

— Я тебя не тороплю, — продолжал Фродо. — Просто думал, что в Бебне тебе лучше будет. Старбень твой рядышком, под рукой, да и вдова Громыхалло за ним присмотрит.

— Да не в том дело, сударь… — Сэм замялся и густо покраснел.

— Ну так в чем? — не понял Фродо. — Давай, выкладывай.

— Да вот Рози, Рози Сдружень, — пробормотал Сэм. — Я так понимаю, наш прошлый отъезд бедняжке не больно-то по нраву пришелся. И то сказать, я ведь даже не попрощался, потому как тогда не мог. Расстались, толком не поговоривши, а встретились — тоже все как-то не выходило. Делов-то, сами знаете, было невпроворот. Ну а намедни я собрался, заговорил с ней, а она в ответ: «Мы с тобой и так целый год потеряли. Куда дальше-то тянуть?» Насчет «потеряли», это она, положим, через край хватила… но вообще-то ее понять можно. Прямо уж не знаю, как мне и быть, хоть пополам разорвись…

— Вот оно что, — улыбнулся Фродо. — Тебе и жениться хочется, и со мной расставаться жалко. Но Сэм, дружище, это же так просто. Женись поскорее, да переезжай ко мне вместе с Рози. Уж где-где, а в Бебне всем места хватит, и вам, и детишкам вашим.

Так оно и вышло. Сэм с Рози поженились весной 1420 года (год запомнился невиданным числом свадеб) и поселились на Бугре. Сэм был счастлив, а Фродо и того паче, ведь во всей Хоббитании не нашлось бы хоббита, за которым ухаживали бы с такой заботой. Все дела наладились и шли теперь свои чередом, так что Фродо смог почти все свое время посвятить бумагам да записям. А на Хмелины, на Вольной Ярмарке, он сложил с себя полномочия головы, предоставив на следующие семь лет право главенствовать на пирушках славному старине Белостопу. Мерри с Пиппином одно время жили вместе в Сухом Овражке, частенько наведываясь в Бебень — так и сновали между Баковинами и Бугром. Вся Хоббитания восхищалась их песнями и рассказами, диковинными нарядами и веселыми вечеринками. В народе их прозвали «господа-что-надо», и вовсе даже не из зависти — сердца радовались при виде того, как они скачут во весь опор в сверкающих кольчугах, распевая дивные чужеземные песни. Снискав всеобщий почет и славу, оба ни чуточки не зазнались: были так же радушны и просты в обхождении, как прежде, а веселы так и пуще прежнего.

Фродо с Сэмом, напротив, жили скромно, кольчуги как сняли, так больше и не вытаскивали, а длинные серые плащи с драгоценными застежками надевали только по особо торжественным случаям. Правда, белый камень на цепочке Фродо носил постоянно и частенько непроизвольно касался его рукой.

Все шло прекрасно и обещало стать еще лучше. Сэм радовался каждому дню так, как только может радоваться хоббит, и смущало его лишь одно — Фродо как-то незаметно стал выпадать из жизни Хоббитании. По правде, Сэму было немножко обидно, что его друг и хозяин, прославившийся на весь мир, у себя на родине не пользуется особым почетом. Немногие знали, какую роль сыграл он в походе, и как-то само собой получалось, что восторг и уважение окружали главным образом господ Мериадока с Перегрином и, к слову, самого Сэма (хоть он к тому ничуть не стремился).

Но осенью их коснулась тень прежних тревог.

Как-то вечером Сэм зашел в кабинет, и хозяин показался ему каким-то странным: на лице мертвенная бледность, а глаза отрешенно смотрят куда-то вдаль.

— Сударь, что с вами? — обеспокоенно спросил Сэм.

— Я ранен, — не глядя на него отозвался Фродо, — ранен, и рана моя неисцелима.

Но все обошлось благополучно. Уже на другой день Фродо почувствовал себя вполне здоровым, а Сэм, успокоившись, припомнил, какое было число. Два года назад, как раз шестого октября, Фродо получил рану под горой Выветрень.

Время шло. В марте 1421 года Фродо снова сделалось плохо, и ему стоило немалых усилий скрыть свой недуг от близких. Впрочем, у Сэма хватало иных забот. Двадцать пятого марта Рози родила дочурку.

— Вот ведь, сударь, незадача, — заявил Сэм, явившись к Фродо. — Мы с Рози давно порешили назвать первенца в вашу честь, с вашего, само собой, позволения. Ждали-то мальчика, а тут девочка… Чудная девчушка, просто красавица: к счастью, не в меня удалась, а в Рози. Но как с именем быть, теперь ума не приложу.

— Право же, Сэм, — отозвался Фродо. — Чем тебе старинный обычай не угодил? Подбери цветочное имя, Роза там или что-нибудь в этом роде. Куда лучше-то? В Хоббитании половину девочек так кличут.

— Так ведь это… — замялся Сэм, — хочется что-нибудь особенное. В странствиях наших я много слыхивал прекрасных имен, да только, как бы это сказать получше… великоваты они на каждый день. Вроде как для праздника придуманы. Вот и Старбень мой твердит: «Называть длинно — не больно умно. Короче назовешь — скорее позовешь», ну и все в этом роде. А если уж цветочное, так тут и не в длине дело, главное, цветок подобрать с понятием. Она ведь у меня прехорошенькая, а будет еще краше.

Фродо задумался, а потом сказал:

— А вот, Сэм — как тебе Эланор? Помнишь, такой солнечный цветок, мы его в Лотлориэне видели.

— Ох и удружили же вы мне, сударь, — восхитился Сэм. — Это самое то, что нужно!

Осенью 1421 года, когда крошке Эланор минуло уже полгодика, Фродо позвал Сэма к себе в кабинет.

— Слушай, в четверг у Бильбо день рождения, — молвил он. — Перещеголял-таки он старого Тука, ему стукнет сто тридцать один.

— Молодец старина, — отозвался Сэм.

— Вот-вот, — сказал Фродо, — и мы просто обязаны его навестить. Давай вместе поедем. Рози, наверное, чуток огорчится, но ты скажи ей, что вернешься не позже чем через две недели. Я сам понимаю, что отлучаться надолго тебе нынче не с руки.

— Опять я пополам разрываюсь, — вздохнул Сэм. — И в Разлог мне съездить охота, и Бильбо повидать, да только это… из дому выбираться, как помирать. Уж больно здесь хорошо.

— Бедолага, — рассмеялся Фродо. — Я твои чувства понимаю, но ничего, небось не разорвешься. Не из того ты теста, всегда целым был, целым и останешься.

На следующий день Фродо вручил Сэму ключи и показал, где лежат рукописи. Теперь все они были сведены в одну, дописанную почти до конца толстенную книгу в красном кожаном переплете. В начале множество страниц было исписано тонким почерком Бильбо, но все же большая часть книги оказалась заполненной твердой рукой Фродо. Он же поделил книгу на главы, причем последняя, восьмидесятая, оставалась незавершенной — там еще было несколько чистых страниц. На титульном листе красовалось много заголовков:

«Мой дневник. Мое неожиданное путешествие. Туда и обратно, и что случилось потом.

Приключения пяти хоббитов. Повесть о Великом Кольце, составленная Бильбо Беббинсом на основе собственных наблюдений и рассказов друзей. Что мы совершили в Войне Кольца».

Здесь кончалась рука Бильбо. Дальше писал Фродо:

«Падение Властелина Колец и Возвращение Короля (как это виделось Малому Народу: воспоминания Бильбо и Фродо из Хоббитании, дополненные отчетами их друзей и наставлениями Мудрых).

С извлечениями из Книг Премудрости, переведенных Бильбо в Разлоге».

— Славно вы потрудились, сударь! — воскликнул Сэм. — Книгу, можно считать, почти закончили.

— Я ее совсем закончил, — поправил его Фродо. — А последние страницы, они для тебя оставлены.

Двадцать первого сентября хоббиты отправились в путь. Фродо ехал на том самом пони, на котором вернулся из Минас-Тирита и которого нынче звал не иначе как Бродяжником. Сэм, понятное дело, выбрал для путешествия своего любимчика Билла. Стояло дивное золотое утро. Сэму и в голову не приходило спрашивать, куда они направляются: казалось, тут и гадать нечего.

Пони неспешно трусили по дороге к Затону. На ночлег путники остановились в Зеленых холмах, а двадцать второго сентября, во второй половине дня, добрались до опушки леса.

— Сударь, вы часом не за тем ли деревом хоронились, когда мы первый раз встретились с Черным Всадником? — спросил Сэм, указывая налево. — Нынче кажется, будто все это во сне было.

Настал вечер, на восточном небосклоне замерцали звезды. Хоббиты миновали дуплистый дуб, свернули и стали спускаться с холма сквозь заросли орешника. Сэм молчал, погрузившись в воспоминания, а потом услышал, как Фродо тихонько напевает себе под нос старую путевую песенку, только слова немного переиначил:

И словно в ответ снизу, с поднимавшей из долины дороги, донеслись голоса:

Фродо и Сэм остановились и молча ждали, пока не увидели впереди сияние, а там и приближавшихся путников.

Сначала появился отряд эльфов во главе с Гилдором, а за ними, к величайшему удивлению и восторгу Сэма, — Элронд и Галадриэль. Владыка Разлога был облачен в переливчато-серую мантию, на челе его сияла звезда, а на персте — золотое кольцо с большим голубым камнем: Вилья, могущественнейшее из Трех эльфийских. Одеяние ехавшей на белой лошади Владычицы Лориэна походило на легкое туманное облако, окутавшее луну и испускавшее мягкий серебристый свет. На ее пальце красовалось кольцо из мифрила, Нэнья, с сиявшим, словно холодная звезда, белым камнем. Позади трусил маленький мышастый пони, и вез он не кого иного, как сонно покачивавшегося в седле Бильбо.

Элронд учтиво поприветствовал хоббитов, Галадриэль одарила их улыбкой.

— Ну, почтенный Сэмиус, — сказал она, — наслышана я о твоих трудах. Ты с толком распорядился моим подарком, и теперь Хоббитания навеки пребудет цветущим, благословенным краем.

Сэм только и смог, что низко поклониться — слов у него не нашлось. Воспоминания воспоминаниями, но, снова увидев Владычицу воочию, он был просто ошеломлен ее несравненной красотой.

Тут и Бильбо открыл глаза.

— Привет, Фродо, — промолвил он. — Видишь, обставил я таки Старого Тука. А теперь вот в новое путешествие собрался. Ты как, со мной?

— С тобой, — отвечал Фродо. — Хранители Кольца должны быть вместе.

— Сударь, куда это вы наладились!? — вскричал Сэм, только сейчас начавший понимать, что, собственно, происходит.

— В Гавани, Сэм, — последовал спокойный ответ.

— Как же так? Я-то ведь не могу!

— Нет, Сэм, не можешь. Во всяком случае, до поры. Сейчас ты только проводишь нас, а потом… кто знает? Ты тоже носил Кольцо, хоть и недолго, и возможно, твое время еще придет. И не грусти ты так, хватит уж тебе пополам-то рваться. Будешь теперь целехоньким, отныне и на долгие годы. У тебя впереди еще столько дел, столько радостей…

— Но… — глаза Сэма наполнились слезами. — …Я думал, после всего, что было, вам понравится в Хоббитании, думал, вы будете жить дома, долго и счастливо.

— Так ведь и я думал то же самое. Поначалу. Но оказалось, что рана моя слишком глубока. Я пытался спасти Хоббитанию, и она спасена, да только не для меня. Так часто бывает, Сэм — чтобы что-то сберечь, приходится от этого отказываться, потерять для себя, но передать другим. Вот я и передаю. Ты мой наследник, все, что у меня было, остается тебе. А ведь у тебя есть еще и Рози, и Эланор, а там, глядишь, мальчишки пойдут — и Фродо, и Мерри, и Пиппин, да и девочка Лютик будет, и другие — может быть, больше, чем я могу предвидеть. Твои руки понадобятся везде. Вот увидишь, тебя выберут головой, и ты сможешь оставаться им, сколько захочешь, не говоря уж о том, что навсегда войдешь в историю Хоббитании как лучший, непревзойденный садовник. Ты будешь читать Алую Книгу, дабы не умерла память об уходящей Эпохе, чтобы народ не забывал о Великой Угрозе и еще сильнее любил родную землю. Мои главы закончились, начинается твоя, и пока она длится, ты будешь самым занятым и самым счастливым из хоббитов. Ну а сейчас — в путь! Поехали!

Уходили Элронд и Галадриэль. Третья эпоха завершилась, дни Колец миновали, и сама песнь о тех временах близилась к концу. Вышние эльфы покидали Средиземье, и с ними, исполненные глубокой, но светлой, лишенной горечи, печали, окруженные почтительным вниманием Дивного Народа, ехали Бильбо, Фродо и Сэм.

За остаток вечера и ночь они пересекли всю Хоббитанию, но остались незамеченными никем, кроме лесных зверушек. Если редкие ночные прохожие и видели за деревьями мягкое свечение, то принимали его за отблеск плывущей к западу луны.

Остались позади южные подножия Забеленных Круч. Покинули Хоббитанию и вступили на Дальнее Всхолмье, где высились эльфийские башни и откуда уже можно было видеть Море. Путь продолжался, скоро приблизились к Митлонду — городу Серебристых Гаваней, что стоял на берегу глубоко вдававшегося в сушу залива.

Стоило им приблизиться к воротам, как навстречу вышел сам Кирдан Корабел. Огромного роста, длиннобородый, седой, он был очень стар, но глаза его лучились, как звезды. Хранитель Гаваней приветствовал прибывших поклоном и сказал:

— Все готово.

Проследовали за ним к причалу, где дожидался большой белый челн, и там, на пристани, увидели старца в белом, стоявшего рядом с великолепным конем. Он шагнул вперед, и хоббиты, к превеликой своей радости, узнали Гэндальфа. Маг больше не таился, и на его пальце сверкало Третье Кольцо, Нарья, с алым, как пламя, камнем. Известие о том, что Гэндальф уйдет за Море вместе с ними, порадовало всех отплывавших.

А вот Сэм совсем пригорюнился: он думал о том, каково ему будет одному-одинешеньку возвращаться домой через всю Хоббитанию, оплакивая разлуку. Но когда эльфы уже поднимались по сходням на готовый отчалить корабль, на пристань вылетели бешено гнавшие своих лошадок Мерри и Пиппин.

— Ага, — сказал Пиппин, улыбаясь сквозь слезы. — Опять ты, Фродо, надумал улизнуть тайком, и опять у тебя ничего не вышло. Только выдал тебя на сей раз не Сэм, а самолично Гэндальф.

— Я самый, — подтвердил маг, — и сделал это потому, что втроем возвращаться веселее, чем в одиночку. Ну что ж, друзья мои, здесь, на этом берегу, наши пути расходятся окончательно. Ступайте с миром. Не стану говорить вам «не плачьте», ибо слезы — это не всегда плохо.

Фродо поцеловал Мерри, Пиппина и последним Сэма. Едва он ступил на палубу, как на мачтах поднялись паруса, задул ветер и челн медленно заскользил по длинному серому заливу. Оставшиеся долго провожали его взглядом, и последним, что они видели, был мерцающий огонек — стоявший на корме Фродо держал в поднятой руке светоч Галадриэли. Но вот угас и он. Челн вышел в море и двинулся на запад сквозь дождливую ночь, пока наконец Фродо не ощутил, как воздух наполняется дивным благоуханием и не услышал чарующие звуки летящей над водой песни. И тогда, словно во сне, увиденном им в доме Бомбадила, серая завеса дождя сделалась серебристо-стеклянной, а потом будто раздвинулась, и его взору предстали белые прибрежные утесы, а за ними зеленая страна, купавшаяся в нежном свете восходящего солнца.

А Сэм стоял и стоял на пристани, даже когда пала ночь, а челн уже давно скрылся за горизонтом. Он слушал, как плещутся о берега Средиземья морские волны, и плеск этот глубоко запал в его сердце. Мерри и Пиппин молча стояли рядом.

Наконец трое друзей повернули домой. Теперь ехали не спеша, но не оглядывались. До самой границы Хоббитании они не перекинулись и словечком, но каждому было легче от того, что в этом долгом грустном пути с ним рядом друзья.

Перевалив холмы, выбрались на Западный тракт и там разъехались. Мерри с Пиппином направились в Баковины, и скоро уже снова напевали на скаку песни, Сэм свернул к Заручью и уже в сумерках добрался до Бугра. Впереди приветливо светились окошки — там горел огонь, готовился ужин и там его ждали. Рози радостно встретила его у дверей, провела в дом, усадила в кресло и дала на руки крошку Эланор. Сэм глубоко вздохнул:

— Вот я и вернулся.