Возвращение Шерлока Холмса. В новом переводе. 2021. Автор перевода Олег Тихонов. ТОМ ПЕРВЫЙ

«Ловушка в пустом доме»

Весной 1894 года весь Лондон был потрясён убийством достопочтенного Рональда Адера, которое было совершено при самых необычных и необъяснимых обстоятельствах. Светский мир Лондона пришёл в ужас. Публика узнала некоторые подробности преступления, которые всплыли в полицейском расследовании. Однако тогда многое было скрыто, так как доводы обвинения были настолько сильны, что не было необходимости предавать гласности все факты. Только теперь, по прошествии почти десяти лет, я могу восполнить недостающие звенья, составляющие всю эту трагическую цепь.

Преступление само по себе вызвало интерес, но этот интерес был для меня ничто по сравнению с немыслимым продолжением, которое удивило даже меня, хотя моя жизнь полна самых удивительных приключений. Даже теперь, после долгого перерыва, я чувствую волнение. Позвольте теперь всё рассказать вам, тем, кто проявляет интерес к повествованиям, которые я делал и делаю о мыслях и поступках очень замечательного человека. Вы не должны винить меня, что я не поделился с вами своими знаниями сразу, ибо счёл своим долгом сделать это, если бы мне не помешал запрет из его собственных уст, который был снят только третьего числа прошлого месяца.

Закономерно, что моё близкое общение с Шерлоком Холмсом привело к любознательности о разного рода происшествиях и преступлениях. О странных событиях и проблемах, которые интересовали, само собой, и моих читателей.

Я даже пытался использовать методы моего друга для их решении, хотя и без успехов. Ничто так не озадачило меня, как трагедия Рональда Адера. Читая в газетах материалы следствия, о вынесении вердикта – преднамеренное убийство, я отчётливее, чем когда-либо, осознал, какую утрату мы все понесли после смерти самого Шерлока Холмса. В этом странном деле были моменты, которые, я был уверен, были бы ему очень интересны. При этом усилия полиции были бы дополнены или, скорее всего, предугаданы тренированной наблюдательностью и живым умом лучшего в Европе детектива.

Сегодня весь день, совершая обход своих пациентов, я перебирал в уме детали этого случая, и не находил никакого объяснения, которое показалось бы мне логичным. Рискуя рассказать дважды пересказанную историю, я повторю факты в том виде, в каком они были известны публике по окончании следствия.

Достопочтенный Рональд Адер был вторым сыном графа Мейнута, в то время губернатора одной из австралийских колоний. Мать Адера вернулась из Австралии в Лондон, чтобы перенести операцию по поводу катаракты. Она, её сын Рональд и дочь Хильда жили в доме 427 по Парк-Лейн. Юноша вращался в лучшем обществе, не имел, насколько было известно, ни врагов, ни особых пороков. Он был помолвлен с Мисс Эдит Вудли из Карстерса, но помолвка была расторгнута по обоюдному согласию несколько месяцев назад. В остальном жизнь этого человека протекала в узком и условном кругу, ибо привычки его были спокойны, а натура бесстрастна. И все же, к этому легкомысленному молодому аристократу пришла смерть, в самой странной и неожиданной форме, между десятью и одиннадцатью часами ночи 30 марта 1894 года.

Рональд Адер был заядлым игроком в карты, но никогда не делал ставки, которые могли бы быть не оплачены им в случае проигрыша. Он был членом карточных клубов «Болдуин», «Кавендиш» и «Багатель». Свидетели утверждали, что после обеда, в день своей смерти, он играл в клубе «Багатель». Он провёл весь день за карточным столом. Показания тех, кто играл с ним, мистера Мюррея, сэра Джона Харди и полковника Морана – свидетельствовали о том, что игра шла в вист. Адер проиграл около пяти фунтов, не больше. Состояние его было значительным, и такая потеря никак не могла расстроить его. Он играл почти каждый день в том или ином клубе, но был осторожным игроком и обычно выходил победителем. Выяснилось, что несколько недель назад он вместе с полковником Мораном выиграл у Годфри Милнера и лорда Балморала целых четыреста двадцать фунтов. Вот и вся его недавняя история, как выяснилось на дознании.

В тот вечер, когда произошло преступление, он вернулся из клуба ровно в десять. Его мать и сестра в это время были в гостях у одной не очень дальней родственницы. Служанка заявила, что слышала, как он вошёл в переднюю комнату на втором этаже, служившую ему гостиной. Она развела в камине огонь и, так как он дымил, открыла окно. Из комнаты не доносилось ни звука до половины двенадцатого, времени возвращения Леди Мейнут с дочерью.

Мать Адера попыталась войти в комнату сына, чтобы пожелать спокойной ночи. Дверь была заперта изнутри и никто не отвечал. Испуганная мать стала звать сына и даже кричать. Пришлось взломать дверь. Несчастного молодого человека нашли лежащим возле стола. Его голова была изуродована выстрелом из револьвера, но никакого оружия в комнате обнаружено не было. На столе лежали две банкноты по десять фунтов каждая и семнадцать фунтов серебром и золотом, деньги были разложены небольшими кучками разной величины. На листе бумаги были также какие-то цифры, напротив которых стояли имена друзей по клубу, из чего можно было заключить, что перед смертью он пытался подсчитать свои проигрыши или выигрыши в карты.

Изучение обстоятельств смерти стало достаточно сложным делом. Нельзя было объяснить, почему молодой человек запер дверь изнутри. Существовала вероятность, что это сделал убийца, а потом сбежал через окно. Однако подоконник был не ниже двадцати футов, и под ним клумба с цветущими крокусами. Ни цветы, ни земля не были примяты, и на узкой полоске травы, отделявшей дом от дороги, не было никаких следов. По-видимому, дверь запер сам молодой человек. Тогда как произошло убийство? Никто не мог подойти к окну, не оставив следов. Предположим, что человек стрелял через окно, будучи отличным стрелком, он мог из револьвера убить Адера. Опять же, Парк-Лейн довольно оживлённая улица, в ста ярдах от дома есть стоянка такси. Никто не слышал выстрела. И всё же здесь был труп, и револьверная пуля, ставшая причиной смерти. Таковы были обстоятельства загадки на Парк-Лейн, которые ещё более осложнялись полным отсутствием мотива, поскольку, как я уже сказал, у молодого Адера не было никаких врагов. Попытки украсть деньги или ценные вещи из комнаты тоже не было.

Весь день я перебирал в уме эти факты, стараясь найти какую-нибудь версию, которую мой бедный друг называл отправной точкой всякого расследования. Признаюсь, я мало продвинулся в этом деле. Вечером я пересёк парк и около шести часов оказался на Оксфорд-стрит, на углу с Парк-Лейн. Несколько зевак толпились у дома на который я пришёл посмотреть. Высокий худой человек в тёмных очках, о котором я предположил, что он детектив в штатском, излагал какую-то свою теорию, в то время как остальные столпились вокруг, чтобы послушать, что он говорит. Я подошёл к нему как можно ближе, но его замечания показались мне абсурдными, и я с некоторым отвращением отошёл в сторону. При этом я ударился о пожилого неряшливо одетого человека, стоявшего позади меня. Несколько книг, которые он нёс, упали на тротуар. Помню, когда я брал их в руки, то обратил внимание на название одной из них – «Истоки поклонения дереву». Мне пришло в голову, что это, должно быть, какой-нибудь бедный библиофил, который по профессии или по увлечению коллекционировал малоизвестные книги. Я попытался извиниться за этот несчастный случай, но было очевидно, что эти книги, с которыми я, к сожалению, так плохо обращался, были очень ценными предметами в глазах их владельца. С презрительным рыком он повернулся на каблуках, и я увидел, как его изогнутая спина и белые бакенбарды исчезли в толпе.

Мои наблюдения за домом №427 по Парк-Лейн не приблизили меня к разгадке преступления. Дом со стороны улицы был обнесён невысокой стеной и перилами, высотой не более пяти футов. Поэтому попасть в сад было легко, но забраться в окно было проблематично. Рядом не было никаких выступов в стене или водосточной трубы. Ещё более озадаченный, я вернулся в Кенсингтон. Не прошло и пяти минут, как в кабинет вошла горничная и сообщила, что меня желает видеть какой-то человек. К моему удивлению, это был не кто иной, как мой странный старый коллекционер книг. Его сухое, сморщенное лицо выглядывало из-под обрамления седых волос, а его драгоценные тома, по крайней мере дюжина, были зажаты правой рукой.

– Вы удивлены, видя меня, сэр, – сказал он странным, хриплым голосом.

Я признался, что да.

– Я хотел извиниться, сэр. Я, ковыляя следом за вами, увидел, что вы входите в этот дом. Я подумал про себя: просто зайду к этому доброму джентльмену и скажу ему, что если я был немного груб, то не имел в виду ничего дурного, и что я очень обязан ему за то, что он подобрал мои книги.

– Вы придаёте слишком большое значение пустякам, – сказал я. – Хочу спросить, как вы узнали, кто я?

– Ну, сэр, это не слишком большая проблема, я ваш сосед. Вы найдёте мой маленький книжный магазин на углу Черч-Стрит. Я очень рад вас видеть, честное слово. Может быть, вы посмотрите на эти книги, сэр? Вот «Британские птицы», и Катулл, и «Священная война». Этими пятью томами вы могли бы заполнить вот этот пробел на второй полке. Он выглядит неопрятным, не так ли, сэр?

Я повернул голову, чтобы посмотреть на шкаф позади меня. Когда я снова обернулся, Шерлок Холмс стоял около моего рабочего стола и улыбался. У меня подкосились ноги, несколько секунд я смотрел на него в полном изумлении, а потом, похоже, в первый и последний раз в жизни, потерял сознание. Серый туман клубился перед моими глазами, и когда он рассеялся, я обнаружил, что мой воротничок расстёгнут, а на губах остался неприятный привкус бренди. Холмс стоял рядом с моим креслом, держа в руке фляжку.

– Мой дорогой Ватсон, – произнёс хорошо знакомый голос, – я должен принести вам тысячу извинений. Я не мог предположить, что моё появление произведёт такое сильное впечатление.

Я схватил его за руку.

– Холмс! – Воскликнул я. – Это действительно вы? Неужели вы живы? Вам удалось выбраться из этой ужасной пропасти?

– Подождите минутку, – сказал он. – Вы уверены, что действительно способны реально рассуждать? Я шокировал вас своим излишне театральным появлением.

– Со мной все в порядке, но, право же, Холмс, я не могу поверить своим глазам. Боже мой! Подумать только – вы стоите в моём кабинете.

Я снова схватил его за рукав и почувствовал под ним тонкую, жилистую руку. – Во всяком случае, вы не дух, – сказал я. – Мой дорогой друг, я очень рад вас видеть. Расскажите мне, как вам удалось выбраться из ужасной пропасти и остаться живым?

Он сел напротив меня и, в своей прежней небрежной манере, закурил сигарету. Он был одет в потрепанный сюртук книготорговца, на голове – копна длинных седых волос. Холмс выглядел ещё более худым и измождённым, чем раньше, мертвенно-бледный оттенок его орлиного лица говорил мне, что в последнее время его жизнь не была здоровой.

– Я рад выпрямиться, Ватсон, – сказал он. – Это не шутка, когда высокому человеку приходится несколько часов подряд скрючившись изображать маленький рост. Но теперь, мой дорогой друг, о главном. Если я могу просить вашей помощи, то нам предстоит тяжёлая и опасная ночная работа. Я уверен, будет лучше, если я расскажу вам обо всём, когда эта работа будет закончена.

– Я сгораю любопытства. Я бы предпочёл услышать это сейчас.

– Ватсон, вы пойдёте со мной сегодня вечером?

– Когда угодно и куда угодно.

– Это действительно похоже на старые времена. Однако, перед выходом мы должны поужинать. Ну, а насчёт этой пропасти. У меня не было серьёзных трудностей, чтобы выбраться из неё, по очень простой причине, что я никогда не был в ней.

– Вы никогда не были в ней?

– Нет, Ватсон, никогда. Моя записка к вам была абсолютно подлинной. Я почти не сомневался, что моя карьера подошла к концу, когда увидел зловещую фигуру покойного ныне профессора Мориарти, стоявшего на узкой тропинке, ведущей к обрыву. В его серых глазах я прочёл непоколебимую решимость. Поэтому я обменялся с ним несколькими словами и получил его любезное разрешение написать короткую записку, которую вы впоследствии получили. Я оставил её вместе с папиросной коробкой и тростью и пошёл по тропинке, а Мориарти следовал за мной по пятам. Дойдя до края, я остановился. Он не выхватил оружия, а набросился на меня и обхватил своими длинными руками. Он знал, что его собственная игра окончена, и хотел только отомстить мне. Мы вместе пошатнулись на краю обрыва. Однако я кое-что знаю о барицу, или японской системе борьбы, которая не уже раз была мне очень полезна. Я выскользнул из его цепкого захвата, а он с ужасным криком несколько секунд бешено брыкался и царапал воздух обеими руками, пытаясь не упасть в бездну. Но, несмотря на все свои усилия, он не смог удержать равновесие и упал. Склонив голову над пропастью, я видел, как он долго падал. Потом он ударился о камень, отскочил и плюхнулся в воду.

Я с изумлением выслушал это объяснение, которое Холмс произнёс докуривая сигарету.

– Но следы! – Воскликнул я. – Я видел собственными глазами, что двое шли по тропинке и следов назад не было.

– Это произошло таким образом. В тот момент, когда профессор исчез, меня поразило, какой поистине необычайно счастливый случай судьба подарила мне. Я знал, что Мориарти был не единственным человеком, который желал мне смерти. Были по крайней мере ещё трое, чьё желание отомстить мне только усилилось бы после смерти их предводителя. Все они были самыми опасными людьми. Один или другой, конечно же, постарается убить меня. Но, если бы весь мир был убеждён, что я мёртв, можно было раскрыть их, и рано или поздно я мог бы их уничтожить. Именно после этого я мог бы снова воскреснуть. Мозг работал так быстро, что мне кажется, всё это я продумал ещё до того, как профессор Мориарти достиг дна Рейхенбахского водопада.

Тогда я осмотрел скалистую стену позади себя. В своём живописном рассказе об этом деле, который я прочёл с большим интересом несколько месяцев спустя, вы утверждали, что стена была отвесной. Это не было правдой в буквальном смысле. Появилось несколько небольших опор для ног, и там был горизонтальный выступ. Скала так высока, что взобраться на неё было совершенно невозможно, и так же невозможно было пробраться по мокрой тропинке, не оставив следов. Я мог бы, правда, поменять местами ботинки, как делал в подобных случаях, но вид трёх следов в одном направлении, несомненно, навёл бы на мысль об обмане. В общем, было бы лучше, если бы я рискнул подняться. Дело было не из лёгких, Ватсон. Падающая вода ревело подо мной. Я не выдумщик, но даю вам слово, что мне показалось, будто я слышу голос Мориарти, кричащего мне из бездны. Не раз, когда в руке у меня оказывались пучки травы, вырванные из трещины, или нога скользила по мокрым зазубринам скалы, мне казалось, что я погиб. Но я с трудом поднялся наверх и, наконец, добрался до выступа в несколько футов глубиной, и покрытого мягким зелёным мхом, где я мог быть незамеченным, и, главное, был в безопасности. Именно оттуда я наблюдал за вами, мой дорогой Ватсон. Я видел ваши попытки разыскать меня или моё мёртвое тело.

Наконец, когда вы сделали свои неизбежные и ошибочные выводы, и отправились в гостиницу, я остался один. Я подумал, что мои смертельные приключения закончились, но неожиданный случай показал мне, что меня ещё ждут сюрпризы. Неожиданно огромный камень, обвалился сверху. Он с грохотом пронёсся мимо меня, ударился о тропу и отскочил в пропасть. Сначала мне показалось, что это случайность, но мгновение спустя, подняв голову, я увидел на фоне темнеющего неба человеческую голову, и тут же в футе от моей головы ещё один камень ударился о тот самый выступ, на котором я лежал. Конечно, смысл этого был очевиден. Мориарти пришёл не один. Сообщник всё это время наблюдал за нашей борьбой. Он был свидетелем смерти своего друга и жаждал мести. Он некоторое время подождал, а затем, обогнув скалу, попытался преуспеть там, где его товарищ потерпел неудачу.

Я не долго обдумывал ситуацию, Ватсон. Я снова увидел мрачное лицо, выглядывающее из-за скалы, и понял, что он готов добить меня другим камнем. Я решил спуститься на тропинку. Кровь стыла в моих жилах от страха. Это было в сто крат страшнее, чем ждать. Но у меня не было времени думать об опасности. Неожиданно ещё один камень пролетел мимо меня, когда я повис на руках на краю уступа. На полпути я поскользнулся, но, по благословению Божьему, приземлился, израненный и окровавленный, на тропу. Я пустился наутёк, преодолел в темноте десять миль по горам и через неделю очутился во Флоренции с уверенностью, что никто на свете не знает, что со мной стало.

О том, что мне удалось спастись знал только мой брат Майкрофт. Я должен принести вам множество извинений, мой дорогой Ватсон, но было очень важно, чтобы все думали, что я умер, и совершенно очевидно, что вы не написали бы столь убедительного отчёта о моем несчастном конце, если бы сами не были уверены, что это правда. Несколько раз за последние три года я брался за перо, чтобы написать вам, но всегда боялся, что ваше нежное дружеское отношение ко мне соблазнило бы вас на какую-нибудь неосторожность, которая выдала бы мою тайну. По этой причине я отвернулся от вас сегодня вечером, когда упали мои книги, потому что в то время я был в опасности, и любое проявление удивления с вашей стороны могло привлечь внимание к моей личности и привести к самым плачевным и непоправимым последствиям. Что же касается Майкрофта, то мне пришлось довериться ему, чтобы получить необходимые мне деньги. События в Лондоне развивались не так хорошо, как я надеялся, потому что суд над бандой Мориарти оставил на свободе двух самых опасных её членов, моих самых мстительных врагов. Поэтому я два года путешествовал по Тибету и развлекался, посещая Лхасу и проводя несколько дней с главным ламой. Возможно, вы читали о замечательных исследованиях норвежца по имени Сигерсон, но я уверен, что вам никогда не приходило в голову, что вы получаете известия о своём друге. Затем я проехал через Персию, заглянул в Мекку и нанёс короткий, но интересный визит Халифу в Хартуме, результаты которого я сообщил Министерству иностранных дел. Вернувшись во Францию, я провёл несколько месяцев в исследовании производства каменноугольной смолы, которые я проделал в лаборатории в Монпелье, на юге Франции. Завершив эту работу и узнав, что в Лондоне остался только один из моих врагов, я собрался вернуться. Мой приезд был ускорен известием о трагедии на Парк-Лейн. Это убийство заинтересовало меня ещё и возможностью решить некоторые свои проблемы.

Я тотчас же приехал в Лондон, зашёл к себе на Бейкер-стрит. При виде меня с мисс Хадсон случилась истерика. Ну и дальше я обнаружил, что Майкрофт сохранил мои комнаты и бумаги в точности такими, какими они были всегда. Итак, мой дорогой Ватсон, сегодня в два часа дня я сидел в своём старом кресле в своей старой комнате и жалел только о том, что не видел моего старого друга Ватсона в другом кресле, которое он так часто украшал.

Таково было удивительное повествование, которое я слушал в тот апрельский вечер, повествование, которое показалось бы мне совершенно невероятным, если бы оно не было произнесено высоким человеком с худощавой фигурой и умным, живым лицом, которое я никогда не думал увидеть снова. Каким-то образом он узнал о моей печальной утрате, о смерти жены. Его сочувствие выражалось скорее в его манере держаться, чем в словах. – Работа – лучшее противоядие от горя, мой дорогой Ватсон, – сказал он. – И у меня есть работа для нас обоих. Сегодня вечером, если мы сможем довести до успешного завершения мой план, то результат в очередной раз оправдает нашу с вами жизнь на этой планете.

Я настойчиво просил Холмса говорить яснее, но это было напрасно.

– До утра вы услышите и увидите достаточно, – сказал он. – Мы не виделись с вами почти три года, нам есть что рассказать друг другу. Уверен этого будет достаточно до половины десятого, а затем мы отправимся навстречу опасному приключению в пустом доме.

Все было как в старые добрые времена, когда в назначенное время я сидел рядом с ним в экипаже, с револьвером в кармане и с ожиданием приключения в сердце. Холмс был холоден, суров и молчалив. Когда свет уличных фонарей осветил его лицо, я увидел, что он задумчиво нахмурил брови и сжал тонкие губы. Я не знал, на какого дикого зверя нам предстоит охотиться в тёмных джунглях криминального Лондона, но по поведению этого охотника я был уверен, что приключение будет самым серьёзным, а сардоническая улыбка, время от времени появлявшаяся на его лице, не предвещала ничего хорошего для тех кого мы выслеживали.

Я думал, что мы направляемся на Бейкер-Стрит, но Холмс остановил кэб на углу Кавендиш-сквер. Я заметил, что на улице он бросал пристальные взгляды направо и налево, дабы убедиться, что за нами не следят. Наш маршрут был очень странным. Холмс был хорошо знаком с лондонскими закоулками, быстро и уверенно мы прошли через несколько улочек и проходных дворов, о существовании которых я даже не подозревал. Наконец мы вышли на узкую дорогу вдоль которой выстроились старые мрачные дома, далее на Манчестер-стрит, а оттуда на Блэндфорд-стрит. Здесь он быстро свернул в узкий проход, прошёл через деревянную калитку в пустынный двор и открыл ключом заднюю дверь дома. Мы вошли вместе, и он закрыл за нами дверь.

В доме было темно, но по гнилому подвальному запаху стало ясно, что это пустой дом. Наши шаги гулко раздавались в кромешной темноте, под ногами скрипел дощатый пол, моя рука коснулась стены, с которой клочками свисали бумажные обои. Холодные тонкие пальцы Холмса сомкнулись на моем запястье, он молча повёл меня вперёд по длинному коридору. Впереди смутно различался тусклый свет пробивавшийся сквозь решётку вентилятора над дверью. Холмс резко повернул направо, и мы очутились в большой квадратной пустой комнате слабо освещённой уличными фонарями. Окно было покрыто толстым слоем пыли, в таком полумраке мы едва различали силуэты друг друга. Мой спутник положил мне на плечо руку и очень тихо сказал на ухо.

– Догадываетесь, где мы? – прошептал он.

– Конечно, это Бейкер-стрит, – ответил я, глядя в грязное окно.

– Вот именно. Мы находимся в Кэмден-хаусе, который стоит напротив нашей старой квартиры.

– И для чего мы здесь?

– Для того, что отсюда открывается прекрасный вид. Могу я побеспокоить вас, мой дорогой Ватсон, подойти поближе к окну, но так, чтобы не быть замеченным с улицы. А теперь, взгляните на наши старые комнаты – отправную точку ваших маленьких рассказов. Посмотрим, три года отсутствия лишили меня способности удивлять вас?

Я прокрался вперёд и посмотрел на знакомое окно. Когда я внимательно присмотрелся, то, неожиданно для самого себя, вскрикнул от изумления. В окне напротив штора была опущена, в комнате горел яркий свет. Тень человека, сидевшего в кресле, была в виде чёрного контура на светящемся окне. Нельзя было ошибиться ни в посадке головы, ни в угловатости плеч, ни в резкости черт – это была идеальная копия Холмса. Я был так поражён, что протянул руку, чтобы дотронуться до моего друга, и убедиться – он стоит рядом со мной. Холмс беззвучно рассмеялся.

– Ну? – спросил он.

– Боже мой! – Воскликнул я. – Это немыслимо!

– Надеюсь, что век мой не увянет и время не испортит моего бесконечного разнообразия, – сказал он, и я узнал в его голосе радость и гордость, которые испытывает художник при виде собственного творения. – Это действительно очень похоже на меня, не так ли?

– Я готов поклясться, что это вы.

– Особая благодарность Оскару Менье из Гренобля, который провёл несколько дней за лепкой этого шедевра. Этот бюст из воска. Остальные декорации устроил я сам во время моего визита на Бейкер-стрит сегодня днём.

– Но почему?

– Потому, мой дорогой Ватсон, что для меня очень важно, чтобы некоторые люди думали, что я там, в комнате.

– Вы думаете, что за вами следят?

– Я знаю, что за мной следят.

– Но кто?

– Клянусь моими старыми врагами, Ватсон, слежкой я обязан очаровательному обществу, вождь которого лежит на дне Рейхенбахского водопада. Вы должны помнить, что они знали, и только они, что я всё ещё жив. Они рассчитывали, что рано или поздно я вернусь в свои комнаты. Они постоянно следили за ними и сегодня утром видели, как я приезжал.

– Откуда вам это известно?

– Я узнал это от их часового, когда выглянул из окна. Он довольно безобидный малый, по имени Паркер, вор по профессии и виртуоз на еврейской арфе. Мне нет до него никакого дела. Меня интересует грозная личность, которая стоит за ним, это закадычный друг Мориарти, человек, который бросал в меня камни со скалы, самый хитрый и опасный преступник в Лондоне. Это тот человек, который выслеживал меня сегодня вечером, Ватсон, и он совершенно не подозревает, что мы преследуем его.

Планы моего друга постепенно раскрывались. Из этого удобного укрытия мы следили за теми, кто следил за нами. Тот тёмный силуэт в окне был приманкой, а мы – охотниками. Мы молча стояли в темноте и наблюдали за торопливыми фигурами, которые проходили внизу по тротуару. Холмс молчал и не шевелился, но я видел, что он насторожен и пристально смотрит на поток прохожих. Ночь была холодная и мрачная, ветер пронзительно свистел на длинной улице. Множество людей двигалось взад и вперёд, большинство из них были закутаны в пальто и шарфы. Раз или два мне показалось, что я уже видел эту фигуру раньше, и особенно я обратил внимание на двух мужчин, которые, казалось, прятались от ветра в дверях дома на некотором расстоянии вверх по улице. Я попытался обратить на них внимание моего друга, но он нетерпеливо отмахнулся и продолжал смотреть на улицу. Не раз он переминался с ноги на ногу и быстро постукивал пальцами по стене. Мне было ясно, что ему становится не по себе и что его планы развиваются не совсем так, как он надеялся. Наконец, когда наступила полночь и улица постепенно опустела, он принялся расхаживать взад и вперёд по комнате в явном волнении. Я хотел было что-то сказать ему, но поднял глаза на освещённое окно и снова испытал почти такое же удивление, как и прежде. Я схватил Холмса за руку и указал наверх.

– Тень сдвинулась! – Воскликнул я.

Это действительно был уже не профиль, силуэт был повёрнут к нам спиной.

Три года, конечно, не сгладили его вспыльчивости и нетерпения к менее развитому интеллекта, чем его собственный.

– Конечно, он сдвинулся, – сказал он с иронией. – Неужели я такой нелепый балаганщик, Ватсон, выставлять очевидную куклу и надеяться, что одни из самых проницательных людей Европы будут обмануты ею? Мы пробыли в этой комнате два часа, и миссис Хадсон меняла ракурс воскового бюста восемь раз, то есть раз в четверть часа. Она проделывает свою работу стоя за лампой, так что её тень никогда не будет видна.

Внезапно он резко и взволнованно втянул в себя воздух. В тусклом свете я увидел, как он наклонил голову вперёд, и застыл, как охотничья собака перед броском. Улица была совершенно пустынна. Те двое, возможно, все ещё сидели на корточках в дверном проёме, но я их больше не видел. Вокруг было тихо и темно, за исключением блестящего жёлтого окна с чёрной фигурой в центре. В полной тишине я услышал частое дыхание Холмса, это говорило о сильном его волнении. Мгновение спустя он оттащил меня в самый тёмный угол комнаты, и зажал своей ладонью мне рот. Пальцы, сжимавшие меня, дрожали. Никогда ещё мой друг не был так взволнован, и тем не менее тёмная улица всё ещё выглядела одиноко и неподвижно.

Но внезапно я понял то, что его более острые чувства уже различили. Тихий, крадущийся звук шагов донёсся до моих ушей, но не со стороны Бейкер-стрит, а с задней стороны того самого дома, в котором мы прятались. Открылась и закрылась дверь. Мгновение спустя в коридоре послышались шаги, которые должны были быть тихими, но они резким эхом отдавались в пустом доме. Холмс прислонился спиной к стене, и я сделал то же самое, сжимая рукоять револьвера. Вглядываясь в темноту, я увидел смутные очертания человека, чуть чернее, чем чернота открытой двери. Мгновение он постоял, а затем, пригнувшись прокрался в комнату. Он был в трёх ярдах от нас, его зловещая фигура притаилась. Я понял, что он понятия не имеет о нашем присутствии. Он прошёл рядом с нами, подкрался к окну и очень тихо и бесшумно приподнял его на пол фута.

Когда он опустился на корточки, свет улицы, уже не приглушённый грязным стеклом, упал ему прямо на лицо. Мужчина, казалось, был вне себя от ярости. Его глаза сияли, как звезды, а мускулы на лице судорожно двигались. Это был пожилой человек с тонким выступающим носом, высоким лысым лбом и огромными седыми усами. Широкополая шляпа была сдвинута на затылок, а из-под расстёгнутого пальто виднелась шикарная фрачная рубашка. Лицо его было суровым и смуглым, испещренным глубокими морщинами. В руке он держал что-то похожее на палку, но когда он положил её на пол, послышался металлический лязг. Затем он вытащил из кармана пальто какой-то объёмистый предмет и стал что-то делать, внезапно раздался громкий резкий щелчок, как будто пружина или болт встали на своё место. Стоя на коленях на полу, он наклонился вперёд и нажал всем своим весом на какой-то рычаг, в результате чего раздался долгий, скрежещущий звук, закончившийся ещё раз мощным щелчком. Затем он выпрямился, и я увидел, что в руке у него что-то вроде пистолета со странно прикладом. Он вставил что-то внутрь и щёлкнул затвором. Затем, присев на корточки, он направил ствол в открытое окно, и я увидел, как его длинные усы свисают на приклад, а глаза блестят, он смотрит в прицел.

Незнакомец прижал приклад к плечу, и нацелился на чёрный силуэт в окне напротив. На мгновение он застыл. Затем его палец нажал на спусковой крючок. Раздался странный громкий свист и звон разбитого стекла вдалеке. В этот момент Холмс, как тигр, прыгнул на спину стрелка и опрокинул его лицом вниз. Незнакомец вскочил и с судорожной силой схватил Холмса за горло, но я с силой ударил его по голове рукояткой револьвера, и он снова упал на пол. Я скрутил ему руки, а Холмс в это время пронзительно засвистел. Послышался топот бегущих ног по тротуару, двое полицейских в форме и с ними человек в штатском вбежали в комнату.

– Это вы, Лестрейд? – спросил Холмс.

– Да, мистер Холмс. Я сам взялся за это дело. Рад снова видеть вас в Лондоне, сэр.

– Я подумал, вам нужна небольшая неофициальная помощь. Три нераскрытых убийства за один год, это уже слишком много, Лестрейд. Но вы справились с загадкой Молси не так, как обычно, то есть справились довольно хорошо.

Мы все поднялись на ноги, наш пленник тяжело дышал, по обе стороны от него стояли рослые констебли. На улице уже начали собираться зеваки. Холмс подошёл к окну, закрыл его и опустил жалюзи. Лестрейд достал две свечи, а полицейские достали фонари. Я, наконец, смог хорошенько рассмотреть нашего пленника.

Это было чрезвычайно мужественное и вместе с тем зловещее лицо, обращённое на нас. С челом философа наверху и челюстью сенсуалиста внизу, человек, должно быть, с большими способностями к добру или злу. Его колючие голубые глаза с опущенными циничными веками, свирепый, агрессивный нос и грозный высокий лоб, всё это выглядело как сигнал опасности от самой природы создавшей этого человека. Он не обращал ни на кого из нас внимания, его глаза были устремлены на лицо Холмса с выражением, в котором смешались ненависть и изумление.

– Ты дьявол! – пробормотал он. – Ты умный, умный дьявол!

– А, полковник! – сказал Холмс, поправляя помятый воротник. – «Путешествия заканчиваются любовными встречами», как говорится в старой пьесе. Кажется, я не имел удовольствие видеть вас с тех пор, как вы оказали мне знаки внимания, когда я лежал на уступе над Рейхенбахским водопадом.

Полковник смотрел на моего друга, словно в трансе.

– Ты хитрый, хитрый дьявол! – Вот и всё, что он смог сказать.

– Я ещё не представил вас друг другу, – сказал Холмс. – Это, джентльмены, полковник Себастьян Моран, когда-то служивший в индийской армии Её Величества и лучший охотник на крупного зверя, когда-либо существовавший в наших восточных владениях. Полагаю, я прав, полковник, говоря, что ваш счёт убитых тигров всё ещё остаётся непревзойдённым?

Свирепый старик ничего не сказал, он всё ещё с ненавистью смотрел на Холмса. Со своими дикими глазами и щетинистыми усами он сам был удивительно похож на тигра.

– Удивляюсь, как моя простая уловка могла обмануть такого старого охотника, – сказал Холмс. – Для вас это ведь обычное дело. Разве вы не привязывали под деревом маленького козлёнка, не сидели на ветках над ним с ружьём и не ждали, когда приманка привлечёт тигра? Этот пустой дом – моё дерево, а вы – мой тигр. Возможно, у вас в резерве было другое оружие на случай, если там окажется несколько тигров, или маловероятное предположение, что ваше ружьё даст осечку. Это, – он указал вокруг, – другие мои пистолеты. Всё очень схоже.

Полковник Моран с звериным рычанием рванулся вперёд, но констебли оттащили его назад. Он был в ярости и на его лицо было страшно смотреть.

– Признаюсь, вы меня очень сильно удивили, – сказал Холмс. – Я не ожидал, что вы воспользуетесь этим пустым домом и этим удобным окном. Я предполагал, что вы будете стрелять с улицы. Поэтому мой друг Лестрейд и его люди поджидали вас внизу. За этим исключением всё произошло так, как я и ожидал.

Полковник Моран повернулся к Лестрейду.

– Может быть, у вас есть основания арестовать меня, а может быть, и нет, – сказал он, – но, по крайней мере, нет никаких причин, по которым я должен выслушивать насмешки этого человека. Если я нахожусь в руках закона, пусть всё будет сделано законным путём.

– Что ж, это вполне разумно, – сказал Лестрейд. – Вам больше нечего сказать, мистер Холмс, прежде чем мы уйдём?

Холмс поднял с пола большой пневматический пистолет и принялся изучать его механизм.

– Замечательное и уникальное оружие, – сказал он, – бесшумное и обладающее огромной силой. Я знал фон Гердера, слепого немецкого механика, который построил его по заказу покойного профессора Мориарти. В течение многих лет я знал о его существовании, хотя у меня никогда раньше не было возможности увидеть это оружие. Я рекомендую внимательно осмотреть это орудие убийства, Лестрейд, а также пули, которые подходят для него.

– Вы можете быть спокойны мы позаботиться об этом, мистер Холмс, – сказал Лестрейд. – У вас есть ещё вопросы?

– Только один, какая формулировка обвинения?

– Обвинение, сэр? Ну, конечно, покушение на мистера Шерлока Холмса.

– Это не так, Лестрейд. Я вообще не собираюсь вмешиваться в это дело. Вам, и только вам, принадлежит заслуга замечательного ареста, который вы произвели. Да, Лестрейд, поздравляю вас! С вашей обычной счастливой смесью хитрости и дерзости вы поймали его.

– Кого поймали, Мистер Холмс?

– Человека, которого тщетно разыскивает вся полиция, полковника Себастьян Морана, застрелившего достопочтенного Рональда Адера пулей из пневматического пистолета через открытое окно дома №427 по Парк-Лейн тридцатого числа прошлого месяца. Это обвинение, Лестрейд. А теперь, Ватсон, если вас не пугает сквозняк из разбитого окна, в моём кабинете с сигарой и горячим кофе, мы сможем прекрасно отдохнуть.

Наши старые комнаты были оставлены без изменений благодаря стараниям Майкрофта Холмса и присмотру миссис Хадсон. Войдя, я увидел непривычную чистоту, но все старые ориентиры были на своих местах. Там – был химический уголок и заляпанный кислотой стол с накрытой крышкой бутылью. Там, на полке, стоял ряд внушительных тетрадей и справочников, которые многие наши сограждане с радостью сожгли бы. Диаграммы, футляр для скрипки, подставка для трубок и даже персидская туфелька с табаком – всё это бросилось мне в глаза, когда я огляделся. В комнате находились двое: миссис Хадсон, которая улыбнулась нам обоим, когда мы вошли, и другая, странная кукла, сыгравшая столь важную роль в вечерних приключениях. Это была восковая модель моего друга, сделанная так превосходно, что это было совершенное факсимиле. Она стояла на маленьком столике с пьедесталом, вокруг которого был накинут старый халат Холмса, так что с улицы всё казалась совершенно правдоподобно.

– Надеюсь, вы соблюдали все меры предосторожности, миссис Хадсон? – спросил Холмс.

– Я ползала на коленях, сэр, как вы мне и сказали.

– Отлично. Вы очень хорошо справился со своей задачей. Вы заметили, куда попала пуля?

– Да, сэр. Боюсь, она испортила ваш прекрасный бюст, потому что прошла прямо через голову и ударилась о стену. Я поднял её с ковра. Вот она!

Холмс протянул её мне.

– Мягкая револьверная пуля, как вы видите, Ватсон. В этом есть что-то гениальное, ибо кто бы мог ожидать, что такая штука выстрелит из пневматического ружья? Хорошо, миссис Хадсон. Я очень благодарен вам за помощь. А теперь, Ватсон, позвольте мне ещё раз увидеть вас на вашем прежнем месте вот в этом кресле, потому что есть несколько моментов, которые я хотел бы рассказать вам.

Он сбросил потрепанный сюртук и теперь был прежним Холмсом в халате мышиного цвета, который снял с пьедестала своего бюста.

– Нервы старого охотника не утратили своей твёрдости, а глаза – остроты, – сказал он со смехом, осматривая разбитый лоб своего бюста.

– Он попал в середину затылка и повредил мне мозг. Моран был лучшим стрелком в Индии, и я думаю, что в Лондоне он был очень известен. Вы слышали это имя?

– Нет, ни разу.

– Тогда, если я правильно понимаю, вы не слышали имени профессора Джеймса Мориарти, одного из величайших умов века. Пожалуйста, дай мне с полки мой справочник биографий.

Он лениво перелистывал страницы, откинувшись на спинку стула и пуская большие клубы сигарного дыма.

– У меня прекрасная коллекция на литеру «м», – сказал он. – Самого Мориарти достаточно, чтобы прославить любую букву. Но здесь хватает и других персонажей – отравитель Морган, и Мерридью оставивший после себя отвратительную память, и Мэтьюз, который выбил мне клык прямо в приёмной на Чаринг-Кросс, и, наконец, наш сегодняшний друг.

Он протянул мне книгу, и я прочёл.

«Моран, Себастьян, Полковник в отставке. Бывший сапёр 1-го полка в Бангалоре. Родился – Лондон, 1840. Сын сэра Огастеса Морана, бывшего британского министра в Персии. Получил образование в Итоне и Оксфорде. Участник военных компаний в Джоваки, Афганистане, Чарасиабе, Шерпуре и Кабуле. Автор книг «Охота на крупного зверя в Западных Гималаях» (1881); «Три месяца в джунглях» (1884). Адрес: Кондуит-Стрит. Клубы: англо-индийский, Танкервильский, карточный клуб «Багатель».

На полях чётким почерком Холмса было написано:

«Второй по опасности человек в Лондоне.»

– Это поразительно, – сказал я, возвращая том. – Карьера этого человека – карьера честного солдата.

– Это правда, – ответил Холмс. – До определённого момента у него всё шло хорошо. Он всегда был человеком с железными нервами, и в Индии до сих пор рассказывают историю о том, как он полз по болоту, чтобы спасти раненого тигром человека. Есть деревья, Ватсон, которые вырастают до определённой высоты, а потом вдруг развивают какое-то неприглядное уродство. Часто можно наблюдать такую метаморфозу и у людей. У меня есть теория, что индивид повторяет в своём развитии всю цепочку своих предков, и что такой внезапный поворот к добру или злу означает – какое сильное влияние оказывает на него его родословная. Человек становится как бы воплощением истории своей собственной семьи.

– Это слишком сомнительная теория.

– Ну, я на этом не настаиваю. Какова бы ни была причина, полковник Моран начал своё падение в криминальную яму. Он вышел в отставку, приехал в Лондон и сразу приобрёл дурную славу. Именно в это время его разыскал профессор Мориарти, у которого он некоторое время был чем-то вроде «начальника штаба». Мориарти щедро снабжал его деньгами и использовал только в одном или двух очень важных делах, за которые не взялся бы ни один обычный преступник. Может быть, у вас сохранились какие-то воспоминания о смерти миссис Уотсон? Стюарт из Лаудера в 1887 году. – Нет? Что ж, я уверен, что за всем этим стоит Моран, но доказать ничего нельзя. Полковник так ловко законспирирован, что даже когда банда Мориарти была разгромлена, мы не смогли его уличить в связях с ней. Вы помните, как в тот день, когда я зашёл к вам в комнату, и закрыл ставни, опасаясь духового ружья? Без сомнения, вы сочли меня чудаком. Я точно знал, что делаю, потому что знал о существовании этого необычного ружья и знал также, что за ним будет стоять один из лучших стрелков в мире. Когда мы были в Швейцарии, он следовал за нами вместе с Мориарти, и, несомненно, именно ему я обязан этими страшными минутами на выступе Рейхенбахского водопада.

– Вы теперь понимаете, – продолжал Холмс, – что я очень внимательно читал газеты во время пребывания во Франции, высматривая любую возможность надеть на него наручники. Пока он был свободен в Лондоне, я жил, что называется, на краю смерти. Днём и ночью его тень нависала надо мной. Что я мог сделать? Я не мог застрелить его, иначе сам оказался бы на скамье подсудимых. Не было смысла обращаться к правосудию. Мои подозрения были бездоказательны. Поэтому я ничего не мог сделать. Но я постоянно просматривал криминальные новости, зная, что рано или поздно его поймаю. Весть о смерти Рональда Адера – это знамение, что у меня появился шанс.

Я был абсолютно уверен, что убийство Адера – это дело рук Морана. Он играл с ним в карты в клубе «Багатель». По дороге из клуба выследил его, и выстрелом через открытое окно – убил. В этом не было ни малейшего сомнения. Одного совпадения пуль достаточно, чтобы засунуть его голову в петлю. Я сразу же начал действовать. Поэтому специально сделал так, чтобы меня заметил его сообщник, наблюдавший за домом Адера. Было понятно, что он обязательно доложит Морану о моём присутствие. Полковник не мог не связать моё внезапное возвращение с его преступлением и страшно встревожился. Я был уверен, что он сейчас же попытается убрать меня с дороги и для этого применит своё смертоносное оружие. Я оставил ему отличную приманку в окне и, предупредил полицию, что они могут понадобиться. Кстати, Ватсон, вы безошибочно заметили их присутствие в дверной нише. Я же занял, как мне показалось, удобный наблюдательный пост. Мне и в голову не могло придти, что Моран выберет это же место для убийства. А теперь, мой дорогой Ватсон, осталось ещё что-нибудь для объяснения?

– Да, – сказал я. – Вы так и не объяснили, что побудило полковника Морана убить достопочтенного Рональда Эдера?

– Ах, мой дорогой Ватсон, вот мы и вступаем в область догадок, где ошибиться может самый логичный ум. Каждый может сформулировать свою собственную гипотезу на основании имеющихся доказательств, и ваша гипотеза будет столь же верна, как и моя.

– Значит, вы её сформировали?

– Я думаю, что нетрудно объяснить такие факты. Стало известно, что полковник Моран и молодой Адер выиграли значительную сумму денег. Моран, несомненно, в очередной раз сыграл нечестно – об этом я давно догадывался. Я полагаю, что в день убийства Адер обнаружил, что Моран жульничает. Скорее всего, он говорил с ним наедине и угрожал разоблачить его, если он добровольно не откажется от членства в клубе, и обещает больше не играть в карты. Маловероятно, чтобы такой юноша, как Адер, сразу же устроил громкий скандал, разоблачив известного человека намного старше себя. Вероятно, он поступил так, как я предполагаю. Исключение из клуба означало – разорение. Моран жил на свои нечестно нажитые карточные доходы. Поэтому он убил Адера, который в то время считал, сколько денег он сам должен вернуть, так как не мог извлечь выгоду из нечестной игры своего партнёра. Он запер дверь, чтобы дамы не застали его врасплох и не настояли на том, чтобы узнать, зачем он пересчитывает банкноты и монеты. Подойдёт такая версия?