Возвращение в гражданское общество. Социальное обеспечение без участия государства

В настоящей главе рассматриваются проблемы, волновавшие создателей концепции гражданственного капитализма, в первую очередь их основополагающие гипотезы о природе человека и институтах, которым они придавали особое значение.

Я не пытаюсь охарактеризовать все идейные течения, которые в разное время называли либеральными: моя цель состоит в том, чтобы проследить одну конкретную традицию либеральной мысли, которую удачнее всего, пожалуй, описал Майкл Оукшот. В ее основе лежит не некая единственная идея, а целый комплекс взаимосвязанных институтов и побуждений индивидов. Здесь и антипатия к чрезмерному сосредоточению власти – будь то в руках государства или любой другой организации; поддержка демократической формы правления, но с ограниченными полномочиями, отчасти для того, чтобы не допустить появления слишком могущественных лидеров, но отчасти и из уважения к достоинству личности; и мощное чувство социальной солидарности, основанное на осознании того факта, что для функционирования общественной системы необходимо, чтобы каждый вносил свою лепту в поддержание климата взаимного уважения и учета интересов других, принимая на себя моральные обязательства, вытекающие из иудеохристианской традиции. Корни этого научного течения можно проследить вплоть до XIII века, однако его современное воплощение можно найти в работах Локка в XVII веке, Смита – в XVIII, Актона и Токвиля – в XIX, Оукшота, Хайека и Майкла Новака – в XX.

Суть свободы

Как отмечает Майкл Оукшот, человек приходит к поддержке свободы не в результате выработки ее абстрактного определения, которое потом он сравнивает с реальной жизнью, подобно инженеру, который прикладывает шаблон к куску металла. Скорее это происходит потому, что он считает правильным какой-то конкретный образ жизни. Таким образом, цель изучения сущности свободы – не в том, чтобы найти ее конкретное определение, а в том, чтобы выяснить то, «что же именно есть хорошего в этом образе жизни, что враждебно этому образу жизни и каковы условия оптимальной реализации этого образа жизни»[12]. Такого же подхода придерживается и Ф.А. Хайек, стремившийся не сформулировать определение свободы, а понять, в чем состоит ценность свободы, которой наслаждаются народы Запада.

Тогда возникает вопрос: какие характеристики Британии сделали ее свободной страной? Во-первых, если Оукшот прав, мы не в состоянии составить список институтов, из которых складывается свобода. Отдельные права можно выделить, но свобода в том виде, как она была известна нашим предкам, состоит не из конкретных прав, законов и институтов, а из ряда взаимно подкрепляющих друг друга свобод:

По мнению Оукшота, отсутствие концентрации власти и является главной характеристикой свободы, характеристикой, которой подчинены все остальные. Во-первых, власть разделена между прошлым, настоящим и будущим:

Во-вторых, власть «раздроблена» между организациями и групповыми интересами, составляющими общество:

По сути, таким образом, мы считаем себя свободными потому, что «никто в нашем обществе не получает неограниченной власти – ни лидер, ни фракция, ни партия, ни „класс“, ни большинство, ни правительство, ни церковь, ни корпорация, ни торговые или профессиональные организации, ни профсоюзы». Секрет нашей свободы заключается в том, что наше общество «состоит из множества организаций, и структуры лучших из них воспроизводят то самое рассредоточение власти, которое характерно для общества в целом»[15]. Общества взаимопомощи, и особенно разветвленные «ордена», которые мы описываем в главах 3–7, представляли собой именно такие организации.

Наследие Средневековья

Если Оукшот прав, называя отсутствие чрезмерной концентрации власти сущностью свободы, то как мы объясним специфику британского государства? По мнению Оукшота, понять характер современных европейских государств лучше всего позволяет тот факт, что они разрываются между двумя взаимно противоречивыми методами объединения, доставшимися Европе в наследство от Средних веков. Первый тип он называет «гражданской ассоциацией», а второй – «предприятием» или «целевой ассоциацией».

«Ассоциация-предприятие» состоит из людей, объединенных общим интересом или целью. В чистом виде у такой ассоциации существует даже не несколько, а одна-единственная основополагающая цель. Задача лидеров – руководить осуществлением этой цели и соответствующим образом направлять действия индивидов. Страна может состоять из множества таких ассоциаций-предприятий, включая деловые корпорации, но нас сейчас волнует случай, когда такой характер принимает само государство.

В государстве – гражданской ассоциации люди связаны друг с другом не конкретной общей целью или совместным выполнением определенной задачи, но тем, что они признают авторитет правовой системы, в рамках которой они живут. Уважение к власти закона не означает, что каждый человек поддерживает все действующие законы. Закон – явление изменчивое, и потому в рамках гражданской ассоциации уважением пользуются как действующее законодательство, так и процесс его реформирования.

В законах оговариваются условия, на которые соглашаются все члены общества, но каждый из них при этом следует собственному, лично выбранному образу жизни. Таким образом, ассоциация подобного типа – это система права и юрисдикции. Люди объединены не одинаковыми конкретными стремлениями, а тем, что, преследуя собственные цели наиболее целесообразным для себя способом, они при этом принимают одни и те же условия[16]. Каждый из них обязуется вести себя по справедливости по отношению к другим и пользуется равным статусом перед законом. Важнейшее значение имеет характер законов. И в рамках ассоциации-предприятия, и в рамках гражданской ассоциации люди подчиняются правилам поведения, но в случае с ассоциацией-предприятием эти правила подчинены осуществлению общей цели. Если же речь идет о гражданской ассоциации в чистом виде, то законы здесь представляют собой положения нравственного порядка, а не практические указания[17].

В рамках гражданской ассоциации солидарность народа и легитимность власти обусловливаются общим ощущением, что социальный строй дает каждому шанс преуспеть в выбранной им сфере жизни, а также пониманием обществом того факта, что сохранение свободы невозможно, если каждый не будет вносить в это свой вклад. В рамках ассоциации-предприятия, однако, ощущение солидарности основано на убежденности, что каждый член общества представляет собой элемент единой грандиозной схемы – на практике призванной либо модернизировать страну, либо развивать ее ресурсы, либо придать характеру человека новую направленность. Таким образом, в стране, организованной по типу ассоциации-предприятия, индивиды являются инструментами государства, а в рамках гражданской ассоциации государство представляет собой инструмент народа, задача которого – содержать в должном порядке институты, позволяющие людям следовать выбранным ими идеалам.

Оукшот определяет оба типа ассоциации как продукты мышления и практики, сложившихся в период Средневековья. Ассоциация-предприятие примерно соответствует понятию «владения», а гражданская ассоциация – понятию «правления». В Средние века короли были владельцами своих доменов или уделов, а значит, хозяевами своих подданных. Таким образом, королевская власть в эпоху владения представляла собой управление вотчиной. Король, по сути, являлся помещиком.

По мнению Оукшота, в континентальной Европе к XV веку «хозяева» формирующихся государств постепенно превращались в правителей[18]. В качестве правителя король был хранителем законов и осуществлял правосудие, а подданные такого сюзерена могли без помех заниматься собственными делами, пока повиновались закону. В Британии формирование подобной системы уже в XIII веке подмечали такие авторы, как Генри Брактон – судья и староста прихожан Эксетерского собора, составивший первый систематический обзор английских законов и обычаев. На континенте к тем державам, о которых говорит Оукшот, относились Австрия, Бранденбург-Пруссия, Бавария, Саксония, Вюртемберг и Вестфалия, чьи правители превратились из хозяев людей и территорий в королей суверенных государств и подданных[19]. Эти формирующиеся государства уже не представляли собой «поместья» или чисто военные объединения – скорее это были правовые ассоциации. Правитель такого королевства не был ни сеньором – господином и владельцем вотчины, ни военным вождем, ни лицом, стремящимся осуществлять неконкретизированную нравственную, «отеческую» опеку над жизнью, деятельностью и состоянием своего народа: он был правителем подданных… чья должность состояла в выполнении определенных общественных обязанностей, отличавшихся (хотя и нечетко) от его личных стремлений[20].

Государство, которым история наделила народы современной Европы, стало продуктом неурегулированной напряженности между этими двумя непримиримыми явлениями – владением (ассоциацией-предприятием) и правлением (гражданской ассоциацией).

В XX веке мы можем узнать в тоталитаризме современный эквивалент ассоциации-предприятия, а в классическом либерализме – спутника гражданской ассоциации. Пользуясь терминологией Оукшота, можно определить характер развития западных демократий, особенно Британии, в XX столетии как неуклонную эволюцию от гражданской ассоциации к ассоциации-предприятию. Для сторонников классического либерализма из этих двух моделей предпочтительнее гражданская ассоциация, но это не означает, что ассоциация-предприятие непременно плоха. Гражданская ассоциация может временно превращаться в ассоциацию-предприятие, как это произошло с западными демократиями в годы Второй мировой войны.

Практические проблемы, заботившие либералов в XVII веке

В Англии либерализм в его современном понимании стал преобладающим течением философской мысли в XVII веке – в ходе борьбы между короной и парламентом[21]. Защитники свободы утверждали, что, отстаивая божественное право королей, монархи из династии Стюартов нарушали традицию свободы в рамках закона, считавшуюся врожденной привилегией англичан самое позднее с XII века. Подданные английской короны, отмечали парламентарии, имеют право на то, чтобы ими управляли по закону, а не по прихоти короля.

Эти идеи пересекли Атлантику и укоренились в Америке, где они вдохновляли борьбу за независимость и Конституцию США. Похожие движения, противостоявшие абсолютным монархам, возникли также в Германии и Франции.

В XVII веке могущество государства в лице короля и официальной церкви рассматривалось как препятствие, мешавшее человеку самостоятельно определять свою жизнь. Либерализм возник в качестве реакции на такое положение вещей, на стремление людей освободиться от пут, сковывавших экономическую, политическую деятельность, право на религиозные убеждения и творческую мысль. Либералы хотели покончить с преследованием за веру, утвердить свободу совести, мысли и самовыражения. Многие шли еще дальше, требуя, чтобы между человеком и Писанием не стояли официально назначенные «толкователи», и отрицая необходимость посредников между людьми и Богом. Некоторые предпочитали выбирать священников голосованием на собраниях прихожан.

Либералы считали, что человек не должен бояться преступников, и требовали, чтобы государство защищало от них подданных. В то же время, понимая, что эта функция защитника легко может стать источником злоупотреблений, они выступали за резкое ограничение полномочий государства. Поэтому они добивались равенства всех перед законом и независимости судов как от законодательной, так и от исполнительной ветви власти. Либералы отстаивали полную свободу передвижения и смены места работы, чтобы каждый человек и каждая семья могли найти свою нишу. Они стремились к утверждению свободного обмена товарами и услугами по взаимно согласованным ценам, беспрепятственного кредитования и накопления капитала. Они хотели, чтобы каждый имел право владеть собственностью и распоряжаться ею по своему усмотрению. Наконец, они старались покончить с практикой предоставления королем монополий отдельным деловым структурам в обмен на денежные платежи. По одной из оценок, в 1621 году количество подобных королевских монополий достигло 700 – это приводило к вздуванию цен на такие товары первой необходимости, как свечи, уголь, мыло, кожа, соль и перец[22]. В качестве выхода либералы предлагали потребовать от короля покончить с изданием законов, ставящих в привилегированное положение (или дискриминирующих) конкретных, известных всем людей или группы.

Если верить лорду Актону, главным фактором, обусловившим возникновение либерализма, стало стремление к свободе вероисповедания. Именно оно, по его словам, было «самым глубинным течением» в годы Английской революции 1641 года и «самым сильным побуждением» Славной революции 1688-го. Люди поняли, что религиозной свободы можно добиться, лишь урезав власть государства. Актон писал: эта важнейшая политическая идея,

Подобная антипатия к чрезмерному могуществу государства, возникшая в XVII веке, развивалась по двум направлениям, между которыми не всегда можно было провести четкое различие. Первое из них, которое я назвал «гражданственным капитализмом», надеясь избежать путаницы с другими похожими концепциями, можно охарактеризовать как попытки не позволить монарху вернуть к жизни принцип «владения» (в терминах Оукшота). Идеал сторонников гражданственного капитализма – нация, объединенная по принципу гражданской ассоциации, а не служащая инструментом воли короля. Подобная антипатия к королю основывалась на укоренившейся еще в XIII веке убежденности в том, что англичане-подданные находятся под властью правителя, а не хозяина, а закон представляет собой нравственный и практический кодекс существования, которым никому, и уж точно ни одному королю, не позволено пренебрегать. Стюартов рассматривали как узурпаторов, покушающихся на многовековые права подданных. Классический либерализм, таким образом, предусматривал уважение к историческим традициям. Его сторонники считали необходимым сохранять основы английской цивилизации.