Возвращение в Мэнсфилд-Парк

ГЛАВА 6

На следующий день Сьюзен получила письмо от своего брата Уильяма — подобные радостные события случались не часто.

Дети в семействе Прайс никогда не были избалованы чрезмерным вниманием своей матушки. Миссис Прайс — равнодушная, вялая, ленивая, не наделенная глубоким умом особа — походила на свою сестру леди Бертрам во всем, кроме достатка. Окруженная богатством и довольством, она тоже с радостью лежала бы на диване целыми днями, плетя бахрому, однако, к несчастью, еще в юности вышла замуж за морского офицера, человека вспыльчивого нрава, с грубыми привычками, совершенно лишенного честолюбия. В их убогом, неуютном портсмутском доме всегда царили теснота, беспорядок и запустение. Обойденные родительской заботой дети Прайсов росли в небрежении и, предоставленные сами себе, взрослели, по мере сил выбирая для себя занятия и промыслы.

В действительности сэр Томас Бертрам сделал для юных Прайсов больше, нежели родной отец: его стараниями Уильям и Сэм поступили во флот корабельными гардемаринами, он выхлопотал для Джона должность на государственной службе, оплатил школьное обучение младших мальчиков, взял к себе в дом десятилетнюю Фанни, а затем и Сьюзен, когда той исполнилось четырнадцать. Иными словами, отпрыскам семейства Прайс было за что благодарить своего дядюшку.

Всегда раздраженная, утомленная вечными хлопотами, миссис Прайс уделяла своим чадам мало душевного тепла; обделенные материнской любовью дети были нежно привязаны друг к другу. Между Фанни и Уильямом, старшими в семье, с давних пор установилась особая родственная и дружеская близость, пока позднее Фанни не отослали в Мэнсфилд, а Уильям не поступил на морскую службу; подобно им, Джон и Сьюзен всегда считались добрыми друзьями. Когда Джон уехал в Лондон, Сьюзен тосковала по нему; вдобавок, к вящему ее огорчению, унаследовав леность своей матушки, тот не часто утруждал себя перепиской с сестрой, ограничиваясь одним-двумя посланиями за три года. Вот уже полтора года, как он не давал о себе знать; Сьюзен опасалась, что молчание брата объясняется трудностями, которыми полна его жизнь в столице. Что же до Уильяма, тот писал исправно, рассказывая о всевозможных морских приключениях в простой, но выразительной, живой манере, что делало его послания чрезвычайно занимательными. Письма эти большей частью предназначались Фанни, впрочем, в последние годы, с тех пор как Сьюзен поселилась в Мэнсфилде, Уильям неизменно прибавлял несколько строк «милой сестрице Сью». Однако на сей раз послание было адресовано самой Сьюзен.

«Зная, что Фанни еще не возвратилась из-за границы, я обращаюсь к тебе, дорогая Сью, — писал он. — Поздравь меня! Я наконец произведен в капитаны и на будущей неделе должен прибыть в Лондон, чтобы получить в адмиралтействе свой патент и предписание. Мне также надобно будет найти время для визита к стряпчему, поскольку покойный дядюшка по щедрости своей отписал мне две тысячи фунтов, чего я вовсе не ожидал. Мое изумление и радость не выразить словами; я безмерно признателен сэру Томасу и более всего желал бы видеть его во здравии, дабы излить свою благодарность. Великодушный дядюшкин дар послужит мне немалым подспорьем, позволив приобрести приличную обстановку и обмундирование — капитану надлежит одеваться, как подобает его рангу, а каюта его должна быть достойно меблирована, иначе офицеры не станут его уважать. Я ломал себе голову, как разрешить это затруднение, даже располагая тридцатью фунтами наградных за последнее наше сражение; но теперь благодаря дядюшкиной щедрости смогу обзавестись всем необходимым, не стесняясь в средствах. Есть и другая новость: мне полагается двухнедельный отпуск. Пока «Цапля», нуждавшаяся в починке, стояла на верфи в Портсмуте, я мог видеться с матушкой, отцом и малышами, а потому без колебаний обращаюсь к тебе с просьбой: узнай, пожалуйста, нельзя ли мне провести часть времени в Мэнсфилде. Будь так добра, спроси тетушку и кузена Тома, примут ли они меня. Возражений с твоей стороны я не опасаюсь…

Твой любящий брат Уильям Прайс».

Не помня себя от радости, Сьюзен сообщила леди Бертрам об успехах Уильяма и осведомилась, можно ли ему погостить в Мэнсфилде.

— Уильям? Ах, ну конечно же, старший сын моей сестры. Славный, достойный молодой человек; помнится, в прошлый его приезд в Мэнсфилд сэр Томас был совершенно им очарован. Сэр Томас еще сказал, что Уильям сторицей вознаградил нас за наши благодеяния… как, разумеется, и надлежало. Я дала ему десять фунтов перед его отъездом… По правде сказать, надобно ли удивляться, что он столь многого добился?

— Вы не возражаете, сударыня, если я напишу, что он может приехать? — спросила Сьюзен, несколько озадаченная тем, что леди Бертрам, казалось, считала главной причиной повышения Уильяма по службе те десять фунтов.

— Нет, душенька, нисколько. Но тебе следовало бы также спросить твоего кузена Тома. Том бывает весьма недоволен, когда дела решаются без его участия.

Прекрасно сознавая это, Сьюзен твердо намеревалась получить дозволение Тома.

Она нашла кузена на выгоне, когда тот объезжал молодого, недавно купленного жеребца; Том рассчитывал подготовить коня к зимнему охотничьему сезону. Заметив подошедшую к ограде Сьюзен, он повернул коня и легким галопом направился к ней; еще не объезженный жеребец при виде девушки в белом платье сердито заржал, шарахнулся в сторону и взвился на дыбы, затем завертелся, вскидывая круп и брыкаясь. Кое-как его усмирив, Том спешился, передал поводья конюху и подошел к кузине, чтобы узнать, что ей надобно.

— Не слишком ли норовист твой жеребец, Том? — взволнованно воскликнула Сьюзен. — Я видела, как он укусил конюха Джона и пытался лягнуть тебя.

— Ах, оставь, кузина Сью! Не рассуждай о вещах, превосходящих твои понятия, и предоставь мне распоряжаться моими лошадьми. Помилуй, я не вижу у Фараона ни малейшего изъяна. Он игрив, горяч, не прочь пошалить, только и всего. К сентябрю из него выйдет превосходная лошадь для охоты; к тому времени я покажу ему, кто здесь хозяин, и отучу от всяческих глупостей.

Сьюзен благоразумно воздержалась от дальнейших замечаний о повадках Фараона и, вручив кузену письмо Уильяма, осведомилась, не станет ли Том возражать против приезда ее брата. Но Том и не думал протестовать, лицо его просветлело.

— Кузен Уильям? Превосходно! Я не видел его целую вечность. Он чудный малый. Произведен в капитаны? Прекрасная новость; надо думать, в самом скором времени он сделается адмиралом и вознесется много выше нас, бедных обитателей мэнсфилдского захолустья. Конечно, кузина, скорее напиши к нему, пусть поскорее приезжает и остается здесь, сколько ему вздумается. И вот еще что… если бы он смог приехать до четверга, то отправился бы вместе с нами в Стэнби-Кросс и в Истон-Вуд. Твой брат — отличный наездник; помню, в прошлый свой приезд он отменно вышколил моего вороного Султана; Уильям мог бы взять себе моего чистокровного жеребца, а я поскакал бы на Фараоне.

Сьюзен усомнилась в разумности подобного плана, что тотчас отразилось на лице ее, однако ей хватило осмотрительности промолчать. Том же продолжал размышлять вслух:

— Кстати сказать, я тут подумал, неплохо было бы устроить бал в Мэнсфилде; не слишком пышный, знаешь ли, никакой вычурности — в нынешних обстоятельствах это было бы неуместно. Я слыхал, будто Тейлор, которого я взял вторым лесничим, преотлично играет на скрипке; мы без труда могли бы набрать пять или шесть пар из числа ближайших соседей и побаловать себя танцами. Что скажешь, кузина? Можно пригласить Оливеров и Монфоров; думаю, Уодем с сестрой тоже согласятся прийти; она, конечно, стара для таких развлечений, но пастор наверняка танцует не хуже любого другого; будем мы с тобой и Мэддоксы с мисс Харли… Ну как тебе нравится мой план?

Мысль о бале увлекла Сьюзен чрезвычайно, ей не доводилось прежде бывать на балах; хотя Том временами посещал нортгемптонские балы, он ни разу не подумал взять с собой кузину, да и тетушка никак не смогла бы обойтись без нее; в последние годы сэр Томас и леди Бертрам вели жизнь тихую и уединенную, так что в Мэнсфилде подобные увеселения не были заведены. Опомнившись, Сьюзен с сомнением проговорила:

— Ты полагаешь, это будет правильно, кузен? Так скоро после смерти дяди?

— Скоро? По-твоему, скоро? Отец умер в марте, а нынче почти июнь. Господь с тобой, Сьюзен! Что тут такого, если мы немного развеемся? На мой взгляд, трех месяцев вполне довольно, чтобы отдать дань уважения покойному. Я, как и всякий почтительный сын, любил отца, но невозможно до конца дней своих ходить со скорбным лицом.

— Миссис Йейтс, возможно, станет возражать, ведь прошло не так много времени.

— Джулия? Да пусть себе ерепенится, сколько ей вздумается! В последнее время она постоянно брюзжит, рассуждает о приличиях, о том, что подобает, а что нет; а все потому, что вечно с ней рядом эта блеклая Шарлотта Йейтс. Можно ли поверить, что сама Джулия некогда оказалась способна на величайшее безрассудство? Меня нисколько не заботит, что скажет она. Какая досада, что на балу придется терпеть ее присутствие. Уверен, она не упустит случая и станет весь вечер навязывать мне мисс Йейтс, потребует, чтобы я танцевал с ней; о, я слишком хорошо знаю, что у моей сестрицы на уме. Однако ее ждет разочарование, ибо у меня совершенно иные виды на будущее. Я сделаю предложение мисс Харли в ноябре; собственно, я заявил бы о своих намерениях прямо сейчас (когда джентльмен помолвлен, он может не беспокоиться, что его станут осаждать увядающие назойливые девицы, жаждущие во что бы то ни стало заполучить себе мужа), но я пока не желаю связывать себя семейными узами, по крайней мере до Рождества.

— Почему до Рождества? — спросила Сьюзен, чувствуя легкую обиду за мисс Харли. Отчего это Том столь самонадеянно убежден, будто Луиза готова терпеливо дожидаться, когда он надумает остановить на ней свой выбор?

— Да кто же станет обременять себя брачными обязательствами в самом начале охотничьего сезона? Ничего ужаснее и вообразить невозможно! Ты только представь, я сделаю предложение, а она его примет, и так далее, и тому подобное, а затем нам придется отправиться в омерзительное свадебное путешествие в Париж, во Флоренцию, в Рим или в еще какой-нибудь захудалый заграничный городишко, и как раз в ту пору, когда начнется охота на лисят. Нет, это никуда не годится. Подобное безобразие кого угодно отвратит от самой мысли о женитьбе.

— Ты мог бы сделать предложение в ближайшее время, жениться в июле, незамедлительно отправиться во Флоренцию и вернуться в Мэнсфилд как раз к началу охоты на лисят, — предложила Сьюзен.

— Довольно, кузина! Позволь-ка мне самому решать свои дела. Не хватало только, чтобы еще и ты вмешивалась, — мне предостаточно хлопот подобного рода с Джулией. Я не желаю потратить все лето на составление списков гостей, неизбежные в таких случаях утомительные распоряжения и наводящие тоску приготовления к свадьбе.

Сьюзен пожалела, что миссис Йейтс не слышит рассуждений своего брата, — это, пожалуй, охладило бы пыл, с которым та старалась устроить брачный союз Тома и Шарлотты. В последнее время погода стояла ясная и сухая, а потому коляску Джулии можно было видеть в Мэнсфилде почти каждый день; миссис Йейтс с Шарлоттой сидели возле леди Бертрам или бродили по саду в поисках Тома. Единственная выгода, которую могла извлечь из этого Сьюзен, заключалась в том, что иногда ей удавалось оставить леди Бертрам в обществе дочери и, проскользнув через парк, навестить мисс Крофорд.

Одно возражение против затеи Тома с балом Сьюзен так и не высказала, зная, что этим лишь приведет кузена в ярость, однако ее не оставляло тягостное чувство вины; она сознавала всю неправильность, едва ли не греховность предстоящего увеселения, сулящего множество радостей и забав, ибо совсем рядом страдала та, что некогда царила в светских салонах, находя особое удовольствие в шумных и пышных празднествах. Разительный контраст этот был жестоким, слишком жестоким. Помышляя об атласных туфельках и украшенных блестками лентах, Сьюзен чувствовала себя изменницей, жалкой предательницей.

Поглощенная этими мыслями, она отворила калитку, ведущую из Мэнсфилд-Парка прямо в сад позади Уайт-Хауса, — близко сойдясь с обитателями дома, она пользовалась теперь коротким путем.

В саду, к своему удивлению, она обнаружила мистера Уодема, собиравшего букет из гвоздик различных сортов.

— Нет, — сказал он с улыбкой, поприветствовав Сьюзен, — мисс Прайс, вы не застигли меня врасплох за воровством цветов из соседского сада, и я не надеюсь снискать расположение хозяйки, преподнеся ей букет, сорванный в ее же цветнике. Больная сама отослала меня с поручением, пока доктор Фелтем ее осматривает. Мисс Крофорд захотелось вдохнуть аромат душистой гвоздики, и она поручила мне срезать несколько цветков.

— Я и не думала подозревать вас в таких ужасных вещах, — улыбаясь, отвечала Сьюзен. — Но скажите мне, как вы находите мисс Крофорд? Не стало ли ей лучше?

— Она объявила, что желает сойти вниз на будущей неделе; ей страстно хочется выйти из дома и посидеть в саду. Однако… — Мистер Уодем вздохнул, сокрушенно качая головой. — Нет, мисс Прайс, нам не следует обманываться. Я повидал слишком много больных на своем веку, чтобы ошибиться, то же говорит и Элинор. С каждым днем бедняжка мисс Крофорд угасает, становится все слабее. Ужасно, поистине ужасно видеть, как отчаянно сражается с недугом эта жизнелюбивая, сильная духом женщина.

— Вы полагаете, она цепляется за жизнь? — с сомнением спросила Сьюзен. — Я так не думаю. Кажется, единственное ее желание — вновь увидеть Фанни и Эдмунда; если это страстное стремление осуществится, уверена, она с легкой душой уйдет из жизни.

— И все же мисс Крофорд выказывает необычайно живой интерес к повседневным делам. Она с искренним участием расспрашивала меня о моих прихожанах, об их житье-бытье. Сестрица моя Элинор говорит то же самое, Мэри готова часами слушать ее рассказы. Вы, должно быть, удивлены, что я обращаюсь к ней запросто, по имени, при столь недолгом знакомстве, но мисс Крофорд настойчиво просила об этом нас с Элинор; вдобавок мы с сестрой навещаем Мэри так часто, что уже чувствуем себя ее старыми друзьями. Мне кажется, Элинор проводит в Уайт-Хаусе большую часть дня; она наведывается сюда перед завтраком, а затем снова и снова — уж не знаю, сколько раз до самого вечера.

— Великое счастье, что у Мэри Крофорд такие соседи, — проговорила Сьюзен со слезами на глазах.

— Ей повезло и в том, что рядом с ней вы, мисс Прайс. Я знаю, заботы о леди Бертрам почти не оставляют вам свободного времени, однако при первой же возможности вы стремитесь навестить больную в Уайт-Хаусе. Мне также известно, сколь высоко ценит вас Мэри, почитая своей нежной сестрой. Наверное, счастливое озарение свыше привело ее в Мэнсфилд. Возможно, путешествие и изнурило мисс Крофорд, усугубив телесный недуг, но едва ли серьезно сказалось на ее состоянии. Мне представляется, что здесь, даже в отсутствие вашей сестры и зятя, Мэри обрела душевный покой и изумительную легкость духа, — вот истинное чудо.

— Я рада это слышать, — отозвалась Сьюзен. — Мне невыносимо было думать, какое жестокое разочарование испытала бедняжка, прибыв в Мэнсфилд и не найдя здесь тех, к кому так страстно стремилось ее сердце. Я боялась, что пережитое огорчение подтачивает силы мисс Крофорд и оттого желанного исцеления не происходит. Это чрезвычайно меня тревожит! — воскликнула девушка, без всякого жеманства вытирая слезы. — Я успела искренне привязаться к Мэри. Вначале мне казалось, что у нас с ней не может быть ничего общего — мисс Крофорд привыкла блистать в светских гостиных, и… вдобавок в прошлом моя сестра порой находила ее несколько суетной, отмечая, что та, кажется, излишне много думает о материальной выгоде, о деньгах и о высоком положении. Но я не замечаю ничего подобного.

— Думаю, в самом деле, с тех пор как Мэри приехала в Мэнсфилд, она совершенно переменилась, и с каждым днем перемена эта все заметнее, — согласился мистер Уодем. — Поистине она натура редкая, исключительная; я благодарен судьбе за то, что мне довелось свести знакомство с ней.

При этих словах тонкое лицо пастора озарилось таким восторгом и нежностью, что у Сьюзен невольно сжалось сердце. И словно молния, ее встревоженную душу пронзила внезапная мысль: «Он любит Мэри!» Мистер Уодем любит мисс Крофорд! Какая ужасная трагедия! Девушка замолчала, не в силах произнести ни слова, горло ее болезненно сжалось, к глазам подступили слезы. В эту минуту послышались шаги спускавшегося по лестнице доктора, и Сьюзен с мистером Уодемом повернулись к дверям.

Доктор Фелтем не смог сказать ничего утешительного. Он предписал больной принимать различные снадобья, которые помогут облегчить ее страдания, но не исцелят сам недуг.

— Все зависит от способности мисс Крофорд противостоять болезни, — вынес он свой вердикт. — Сколько ей осталось, сказать трудно. Возможно, два месяца, а может быть, меньше. Точнее оценить не берусь — наше знакомство с этой дамой не столь давнее, чтобы я взял на себя смелость судить о ее характере и крепости духа.

— Вы думаете, нам следует послать за ее братом? — нерешительно осведомился мистер Уодем. — Вопрос этот чрезвычайно беспокоит мою сестру. Сама мисс Крофорд настроена против подобной меры. «Это лишь напугает его, бедненького, — твердит она. — Да и к чему вызывать Генри? Я превосходно обхожусь без него; вокруг меня столько добрых друзей, что я ни в чем не нуждаюсь. Если послать за моим братом, тот в ужасе примчится в Нортгемптоншир, убежденный, будто я нахожусь на пороге смерти. Тогда как на самом деле — ничего подобного!» Но как полагаете вы, доктор? Страшно даже помыслить, что бы вышло, если бы мы не известили мистера Крофорда… а худшее случилось, когда его не было рядом. Мы никогда бы себе этого не простили. Как я понимаю, мистер Крофорд — преданный брат, нежно привязанный к своей сестре. Но в то же время мы не хотели бы напрасно его тревожить.

— Думаю, лучше будет послать за ним, — заключил доктор после короткого раздумья. — Вреда от этого не будет, а присутствие близкого человека, возможно, поможет больной преодолеть растущую слабость. — С этими словами доктор Фелтем откланялся.

Мистер Уодем проводил Сьюзен наверх, но сам задержался буквально на минуту, для того только, чтобы вручить мисс Крофорд букет и передать весточку от своей сестры, занятой в пасторате приготовлением аррорута[4], который она собиралась принести больной немного позднее. Затем он покинул Уайт-Хаус, послав Сьюзен прощальный взгляд, исполненный особого значения, который та расценила как обещание, что сам пастор или миссис Осборн возьмут на себя труд написать Генри Крофорду.

— Вот поистине замечательный человек! — воскликнула Мэри, как только мистер Уодем ушел. — Его избраннице можно лишь позавидовать. О чем вы только думаете, Сьюзен? Отчего не ухватитесь за этот счастливый случай устроить свою судьбу?

Однако, заметив, что ее шутливый тон не созвучен настроению Сьюзен, Мэри тотчас умолкла и с величайшим вниманием и неподдельным интересом принялась слушать новости из усадьбы, касающиеся главным образом предстоящего приезда Уильяма.

— Он был таким милым, прелестным юношей. — Мэри хорошо помнила старшего брата Сьюзен. — Как счастливы они были с Фанни в обществе друг друга. Сердце радовалось, когда я видела их. Генри тоже искренне привязался к Уильяму; он одолжил ему лошадь для охоты и составил самое высокое мнение о его умении ездить верхом. Они вместе отправились в Лондон, и позднее Генри с восторгом отзывался о скромном нраве, рассудительности и благоразумии Уильяма. Так, значит, теперь он произведен в капитаны? Чудесно! И вскорости приедет в Мэнсфилд? Какая радость для Сьюзен! — Мэри склонялась к мысли написать Генри, сообщить радостную новость, чтобы тот приехал повидаться с Уильямом и задержался в Мэнсфилде на несколько дней.

— Почему бы так и не сделать, не откладывая? — подхватила эту мысль Сьюзен, обрадованная возможностью избавить мистера Уодема от тягостной повинности писать послание, которое скорее всего немало напутает мистера Крофорда. — Если вы находите чересчур утомительным писать самой, я с радостью напишу под вашу диктовку, а внизу вы поставите свою подпись. Как вам нравится такой план?

— О, если я уже не в состоянии сама писать письма, мой бедный милый Генри придет в ужас! Я привыкла отправлять ему длиннющие послания, на которые он, разумеется, обычно отвечает лишь парой коротких строк. «Дорогая Мэри, я получил твое письмо. В Эверингеме все по-старому. Буду у тебя одиннадцатого. Искренне твой». Вот и все.

Однако после недолгих уговоров Мэри в конце концов согласилась позволить Сьюзен написать за нее письмо.

— Мне постоянно доводится писать письма под диктовку тетушки, — пояснила Сьюзен. — Так что для меня это дело привычное.

И вот письмо было завершено, притом в конце, по настоянию Мэри, появилась приписка: «Получением этого изящно написанного послания ты обязан любезности дорогого друга, с которым вас некогда свел случай, давным-давно, в далеком прошлом; надеюсь, ты встретишься с ней вновь в самом скором времени, уступив желанию сестры видеть тебя здесь».

— Ну вот! Довольно добавить лишь капельку таинственности, чтобы Генри поспешил явиться сюда. А теперь расскажите мне скорее о Томе, о его ухаживаниях за мисс Харли и о бесплодных попытках Шарлотты Йейтс обратить на себя внимание. Но сначала ответьте, отчего вы ни разу не привели ко мне мою маленькую тезку? Неужели я так ее и не увижу?

В ответ Сьюзен призналась, что привела с собой малютку Мэри, но оставила ее играть в саду, опасаясь, что присутствие ребенка может утомить больную.

— Утомить? Совсем напротив! Умоляю, пошлите за ней незамедлительно! — в восхищении воскликнула мисс Крофорд. — Да скажите Трантер, чтобы принесла сюда пирожные и фрукты. Милый ангелочек! Мне так давно не терпится ее увидеть!

Страхи Сьюзен оказались напрасными — мисс Крофорд и Мэри прекрасно поладили. Поначалу малышка немного робела в обществе знатной дамы, окутанной муслином и газом, но ласковое, приветливое обращение леди довольно скоро помогло девочке побороть застенчивость. Все туалетные принадлежности мисс Крофорд — серебряные, черного дерева и слоновой кости, черепаховые и хрустальные — полны были неизъяснимой притягательной силы, завораживавшей крошку Мэри. Сьюзен, смеясь, уверяла, что могла бы оставить племянницу в Уайт-Хаусе на весь день: малютка с благоговением разглядывала чудесные вещицы, бережно прикасалась к ним, приносила посмотреть даме, лежавшей в кровати, а затем осторожно возвращала на место.

— Дитя Фанни! — шептала Мэри Крофорд со слезами на глазах. — Дитя Эдмунда! Я узнаю их обоих в каждой черте ее прелестного личика.

— Я приведу ее завтра снова.

— Чудесная малышка. Пожалуйста, приходите вдвоем! Играя с ней, я будто вновь возвращаюсь в детство, и яркие картины прошлого проплывают перед моими глазами — до сих пор мне вспоминались лишь прописи да надоедливые крючочки и палочки.

Когда гостьи собрались уходить, мисс Крофорд послала им воздушный поцелуй. Возвратившись домой, Сьюзен послала записку в пасторат с известием, что писать мистеру Крофорду нет надобности, поскольку Мэри написала ему сама.