Возвращённая Победа или Антиледокол

Глава 7 Польский тупик

1.

Переговоры военных миссий СССР, Великобритании и Франции начались в Москве 12 августа 1939 г. И уже на следующий день глава советской миссии Ворошилов задал вопрос, которого так боялись представители Англии и Франции: "Как себе представляют английская и французская миссии наши совместные действия против агрессора или блока агрессоров в случае их выступления против нас?.. Правильно ли понят мой вопрос? Советский Союз, как известно, не имеет общей границы ни с Англией, ни с Францией. Поэтому наше участие в войне возможно только на территории соседних с нами государств, в частности Польши и Румынии". (Запись вечернего заседания военных миссий СССР, Великобритании и Франции. 13 августа 1939 г., "Год кризиса 1938–1939", т. 2, стр. 207) Вопрос был принципиально важным — речь шла о том, пропустят ли Польша и Румыния через «коридоры» на своей территории советские войска, чтобы они могли войти в непосредственное соприкосновение с немецкой армией? Румыния и, особенно, Польша пропускать наши войска не хотели — даже для их собственной защиты от германской агрессии. Польские руководители вообще не хотели ни обсуждать военное сотрудничество, ни вести какие-либо переговоры с Москвой. Было два варианта решения этой проблемы. О первом внятно сказал Дэвид Ллойд Джордж, выступая 3 апреля в парламентских дебатах по поводу гарантии, которую Чемберлен дал Польше. Бывший премьер, вынесший на своих плечах руководство британской политикой в годы Первой мировой войны заявил: "Я не могу понять, почему перед тем, как взять на себя такое обязательство, мы не обеспечили заранее участия России… Если Россию не привлекли только из-за определенных чувств поляков, которые не хотят мириться с присутствием русских у себя в стране, мы должны поставить такое присутствие в качестве условия, и если поляки не готовы принять это единственное условие, при котором мы сможем оказать им результативную помощь, то они должны нести за это ответственность". (Цит. по Уильям Ширер, "Взлет и падение третьего рейха", т.1, стр. 569). Был и второй подход — тянуть время. Этот подход был взят на вооружение правительством Чемберлена. В инструкции для военной делегации на московских переговорах было сказано: "Если русские потребуют, чтобы французское и британское правительство сделали Польше, Румынии или Прибалтийским государствам предложения, которые повлекли бы за собой сотрудничество с Советским правительством или его Генеральным штабом, делегация не должна брать на себя каких-либо обязательств, а должна доложить об этом в Лондон". ("Альтернативы 1939 года". Документы и материалы, стр. 229–231).

Но был, оказывается, еще и третий вариант. Его сочинил писатель Виктор Суворов. Суворов придумал, как Сталин мог предотвратить всю Вторую мировую войну. Рецепт простой: Сталин должен был "независимо от позиции Британии, Франции или Польши официально объявить, что Советский Союз будет защищать польскую территорию как свою собственную". (Суворов, "День 'М'", глава "Пролог на Халхин-голе"). А что? Сталин ведь любил называть себя "русским человеком грузинского происхождения". Вот и проявил бы с грузинской щедростью широту русской души…

Суворовский проект — настоящее чудо! Не просто — «вариант», а настоящий «вариантище»! Правда, не слишком оригинальный. Как уже отмечалось, именно таким было самое первое британское предложение Советскому Союзу, сделанное еще в апреле — мол, не хотел бы СССР заявить про свои гарантии Польше, Румынии "и некоторым другим государствам"? Но мы уже условились не слишком удивляться, когда суворовские «открытия» совпадают с позицией Форин офис английского министерства иностранных дел. Но весной 1939 года англичане не настаивали на своем «замечательном» плане и к отказу Советского Союза этот план обсуждать отнеслись с пониманием. Для того, чтобы осознать всю политическую смелость "спасительного рецепта Суворова-Галифакса", надо вспомнить, чем была в то время Польша и ее руководители, а также отдавать себе отчет в, мягко скажем, непростом характере советско-польских отношений.

2.

Уильям Ширер называет Польшу конца 30-х годов "восточной страной, управляемой горсткой незрелых в политическом отношении полковников". Одним из таких полковников был министр иностранных дел Юзеф Бек. В январе 1933 года полковник Бек в статусе специального представителя польского диктатора маршала Пилсудского привез в Париж предложение о превентивной войне Англии, Франции и Польши против интенсивно вооружающейся Германии. Французский МИД (возможно ошибочно) счел польское предложение провокацией и, вероятно, в назидание, «слил» в прессу любопытный эпизод из жизни полковника. Оказалось, что в 1921-23 гг., когда Бек служил военным атташе Польши в Париже, французская контрразведка получила информацию неблагонадежности этого тогда еще молодого человека. Дальше последовала хрестоматийная операция, всем хорошо знакомая по шпионским кинофильмам: сначала один агент, представляясь итальянским шпионом, предложил польскому атташе солидное вознаграждение за французские секретные документы; затем Беку дали возможность такие документы увидеть; ну и, в конце концов, Бек передал эти самые "секретные документы" мнимому итальянскому шпиону, а на самом деле — сотруднику французской контрразведки. Как пишет Женевьева Табуи, "французское правительство… ограничилось лишь тем, что попросило председателя Совета министров Польши в то время им был генерал Сикорский — отозвать своего военного атташе, но оно не сообщило о действительной причине отзыва, давая таким образом повод предполагать, что речь идет об увлечениях женщинами, азартными играми и спиртными напитками, ибо полковник Бек отдавал дань своей природе". (Женевьева Табуи, "20 лет дипломатической борьбы", стр. 176–177.)

И вот теперь именно этот человек руководил внешней политикой Польши и волею судьбы (а точней будет сказать — злого рока) оказался одной из ключевых фигур европейской истории. Под мудрым правлением полковника Бека польская дипломатия успела многое. Уже летом 1933 года (вскоре после того, как французы проигнорировали предложение Пилсудского начать «превентивную» войну против Германии) Варшава заключила пакт о ненападении с Берлином, таким образом фактически выйдя из созданной Францией системы антигерманских союзов; в 1934 году Польша и лично министр Бек блокировали переговоры по созданию Восточного пакта — системы коллективной безопасности с участием СССР. Но "звездный час" дипломатии полковника Бека настал в 1938 году.

В период мюнхенского кризиса польское руководство сыграло самую подлую роль. "Польша… с жадностью гиены приняла участие в ограблении и уничтожении чехословацкого государства". (Черчилль. "Вторая мировая война" т.1, стр 311–312). Этот образ «гиены» для характеристики действий польского руководства использовали также Уильям Ширер и Базил Лиддел Гарт.

Юзеф Бек считал себя большим политиком. Еще накануне Мюнхена, инструктируя своего посла в Берлине для предстоящей беседы с Гитлером, он отправил ему следующую директиву: "1. Правительство Польской Республики констатирует, что оно, благодаря занимаемой им позиции, парализовало возможность интервенции Советов в чешском вопросе в самом широком значении…; 2. Польша считает вмешательство Советов в европейские дела недопустимым…; 4. В течение прошлого года польское правительство четыре раза отвергало предложение присоединиться к международному вмешательству в защиту Чехословакии. 5. Непосредственные претензии Польши по данному вопросу ограничиваются районом Тешинской Силезии". (Письмо министра иностранных дел Польши Ю. Бека послу Польши в Германии Ю. Липскому. 19 сентября 1938 г., "Документы и материалы кануна второй мировой войны 1937–1939", т. 1, стр.173–174). К этой «директиве» Бек сделал интересное примечание: "Прошу помнить, что исключительная серьезность положения позволяет смело ставить проблемы, значительно энергичнее, чем при нормальных переговорах".

С этой точкой зрения (что пришла пора "смело ставить проблемы") Гитлер был вполне солидарен. Его вполне устраивало и «обгрызание» Чехословакии по-гиеньи ведущим себя соседом, и тот факт, что такие бесчеловечные приемы дипломатии существенно ослабят международные позиции самой Польши. Выступив с ультиматумом Чехословакии (30 сентября 1938 г.) и введя войска в Тешинский район, польский министр сыграл на руку Гитлеру. Посол Польши в Германии Ю. Липский доносил Беку: "Из высказываний Геринга было видно, что он на 100 % разделяет позицию польского правительства… Охарактеризовал наш шаг как "исключительно смелую акцию, проведенную в блестящем стиле"… Риббентроп сообщил мне, что канцлер [Гитлер] дал высокую оценку политике Польши". (Письмо посла Польши в Германии Ю. Липского министру иностранных дел Польши Ю. Беку. 1 октября 1938 г., "Год кризиса 1938–1939", стр. 39).

Юзеф Бек очень собой гордился и считал себя достойным партнером Адольфа Гитлера. И собирался идти вместе с ним. Куда? В ходе своего визита в Берлин он этого нисколько не скрывал. Свидетельство Риббентропа: "Я спросил Бека, не отказались ли они от честолюбивых устремления маршала Пилсудского, т. е. от претензий на Украину. На это он, улыбаясь, ответил мне, что они уже были в самом Киеве и что эти устремления, несомненно, все еще живы и сегодня". (Из записи беседы министра иностранных дел Германии И. Риббентропа с министром иностранных дел Польши Ю. Беком. 6 января 1939 г., "Год кризиса 1938–1939", стр. 175–176.) А когда Риббентроп вскоре прибыл в Варшаву, Бек был еще более откровенен: "Г-н Бек не скрывал, что Польша претендует на Советскую Украину и на выход к Черному морю". (Запись беседы Риббентропа с Беком. 26 января 1939 г., "Год кризиса", стр. 195). Правда, к тому времени польские дипломаты уже были несколько обеспокоены домогательствами Гитлера относительно Данцига и «коридора». Поэтому высказав "претензию на Советскую Украину", Бек "тут же указал на якобы существующие опасности, которые, по мнению польской стороны, повлечет за собою для Польши договор с Германией, направленный против Советского Союза". Аналогичную позицию поляки занимали за три месяца до этого, когда обсуждался вопрос о судьбе Закарпатской Украины. В разговоре с советником посольства Германии в Польше Шелией вице-директор политического департамента польского МИДа М. Кобыляньский, специально оговорив, что выскажется более открыто, чем это может себе позволить пан министр, заявил: "Вопрос о Карпатской Руси имеет для нас решающее значение. Вы видите, какое беспокойство вызывает этот вопрос в наших украинских областях. Мы подавляли и будем подавлять это беспокойство. Не делайте для нас невозможным проведение нашей политики. Если Карпатская Русь отойдет к Венгрии, то Польша будет согласна впоследствии выступить на стороне Германии в походе на Советскую Украину". (Запись беседы Р. Шелии с М. Кобыляньским. 18 ноября 1938 г., "Год кризиса 1938–1939", стр. 105). Весьма характерно, что в обоих случаях той ценой, которую хотели заплатить польские руководители за соглашение с Германией, было — вместе с Германией отправиться в поход на СССР.

3.

Советское руководство совершенно справедливо рассматривало Польшу, как потенциального противника. В стратегическом плане обороны, составленным в марте 1938 года начальником Генштаба маршалом Шапошниковым, наиболее вероятными противниками называются "фашистский блок — Германия, Италия, поддержанные Японией и Польшей". (Цит. по Лев Безыменский, "Гитлер и Сталин перед схваткой", стр. 495). Чтобы допустить, что в этих условиях Советское правительство могло принять на себя односторонние обязательства по защите Польши, надо считать Сталина, по меньшей мере, идиотом. Или ангелом. Буквально — с нимбом и крылышками. Ни идиотом, ни, тем более, ангелом, Сталин, мягко говоря, не был. Несмотря на крайнюю натянутость польско-советских отношений, он готов был выступить на помощь полякам, однако требовал четких и внятных гарантий военного сотрудничества — как от англичан и французов, так и от правительства самой Польши. И эта позиция была совершенно понятна не только руководителям приехавших в Москву военных миссий генералу Думенку и адмиралу Драксу, но и Чемберлену с Даладье. Франция и Англия, наконец, попытались оказать на Польшу дипломатическое давление. Французский министр иностранных дел Бонне требовал от посла в Варшаве: "Необходимо, чтобы Вы лично решительно поставили перед г-ном Беком вопрос о необходимости для польского правительства принять русскую помощь… Вы добавите, что мы не можем предполагать, что, отказываясь обсуждать стратегические условия ввода русских войск, Польша приняла бы на себя ответственность за возможный провал военных переговоров в Москве и за все вытекающие из этого последствия". (Телеграмма Бонне послу Франции в Польше Л. Ноэлю. 16 августа 1939 г., "Год кризиса 1938–1939", стр. 255–265). Аналогично действовали и британские дипломаты. Однако ответ Бека был категоричен: "У нас нет военного договора с СССР; мы не хотим его иметь… Мы не допустим, что в какой-либо форме можно обсуждать использование части нашей территории иностранными войсками". (Телеграмма посла Франции в Польше Л. Ноэля министру иностранных дел Франции Ж. Бонне. 19 августа 1939 г., Там же, стр. 278–279.)

Можно только поражаться долготерпению Сталина. Ведь, начиная с 13 августа, германское правительство настойчиво (точнее назойливо) ежедневно уговаривало Кремль дать согласие на приезд в Москву Риббентропа, чтобы быстренько обсудить все вопросы и подписать по ним все решения. Однако Сталин до последней минуты ждал. Он ждал ответа английской и французской миссий по вопросу о пропуске советских войск через Польшу. И хотя, получив категорическое «нет» Бека, англичане и французы решили скрыть польский ответ, но Сталин о нем, вне всякого сомнения, узнал. 21 августа Риббентропу было дано разрешение приехать. Сталину пришлось договориться с Гитлером. Черчилль отнесся к пакту Молотова-Риббентропа с большим огорчением, но был вынужден признать: "Если политика русских и была холодно-расчетливой, то она была также в тот момент в высокой степени реалистичной". (Уинстон Черчилль, "Вторая мировая война", т. 1, стр. 189). В меморандуме для военного кабинета, написанном 25 сентября 1939 г., Черчилль поясняет свою мысль: "Требование маршала Ворошилова, в соответствии с которым русские армии, если бы они были союзниками Польши, должны были занять Вильнюс и Львов, были вполне целесообразным военным требованием… В результате Россия заняла как враг Польши те же самые позиции, которые она могла бы занять как весьма сомнительный и подозреваемый друг… Россия проводит холодную политику собственных интересов. Мы бы предпочли, чтобы русские армии стояли на своих нынешних позициях как друзья и союзники Польши, а не как захватчики. Но для защиты России от нацистской угрозы явно необходимо было, чтобы русские армии стояли на этой линии..". (Там же, стр. 217–218). С оценкой Черчилля солидаризируется и Киссинджер: "Целью Сталина [секретный протокол], конечно, было создать дополнительный буфер для Ленинграда. И, похоже, он не видел нужды маскировать эти свои геостратегические маневры каким-либо оправданием, кроме потребностей безопасности Советского Союза…". (Генри Киссинджер, «Дипломатия», стр. 303)

4.

С трагедией Польши связано еще одно «открытие» Виктора Суворова. То есть, он это «открытие» не сделал, он его только озвучил. Оказывается, "германский блицкриг в Польше провалился. 15 сентября 1939 года, через две недели после начала Второй мировой войны, резко снизилась активность германской авиации и началась массовая остановка германских танковых и автомобильных колонн. Мне посчастливилось беседовать с польскими военными историками, которые показывали совершенно потрясающие документы: в германской армии иссяк бензин. Я не вхожу подробно в этот вопрос потому, что в Польше над этой темой давно и упорно работают мои польские коллеги, которым я всей душой желаю успеха. Считаю, что разработка этой темы открывает нам совершенно новую перспективу на всю Вторую мировую войну: вторжение Красной Армии в Польшу 17 сентября 1939 года — это сталинская рука помощи бесноватому другу. Без этого весь блицкриг захлебнулся бы еще на второй неделе войны". (Суворов, «Самоубийство», глава "Про боевой опыт").

Я тоже от души желаю успеха польским коллегам гражданина Резуна-Суворова. Я даже не сомневаюсь в том, что они доведут до успешного результата свои замечательные исследования и непременно докажут, что, дескать, если бы советские войска не вошли на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии, то мудрый польский главнокомандующий маршал Рыдз-Смиглы и его храбрый министр полковник Бек непременно бы победили Гитлера. Да что там мелочиться! Если я правильно понял Суворова, то к 15 сентября Бек и Рыдз-Смиглы уже практически победили! Изысканиям "польских коллег" я нисколько не удивляюсь, потому что с детства твердо знаю: Вторую мировую войну выиграли три танкиста вместе с собакой и капитаном Клоссом. Про это даже стишок есть. Детский. "Когда Берлин поляки брали, им русские немножко помогали".

Тут я хочу сделать небольшое отступление. В своей книге "1806 год" великий военный историк и теоретик Карл Клаузевиц подробно разбирает "двойное сражение" Йена-Ауэрштедт. И если разгром части прусской армии основными силами Наполеона (Йена) Клаузевиц считает закономерным, то разгром под Ауэрштедтом армии Гогенлоэ (45 тысяч) одним только корпусом Даву (27 тысяч) ученый считает полным бредом, поскольку соотношение сил и, особенно, их расположение "сулило блестящую победу". Однако на основании бездарности поражения, Клаузевицу и в голову не приходит объявлять, будто под Ауэрштедтом пруссаки победили французов.

Теперь вернемся к нашим баранам. Очень может быть, что в сентябре 1939 года немецкий блицкриг захлебнулся. Еще чуть-чуть, и польские дивизии уже двинулись бы победным маршем. И не на Кенигсберг, как собирались в начале кампании, а прямо на Берлин, или даже дальше, как в солдатской песне: "Одетые в сталь и броню, ведомые Рыдзом-Смиглы, мы маршем пойдем на Рейн". Если «коллеги» Суворова вполне овладели его творческими методами, то, скорей всего, именно такие «открытия» они и сделают. И останется только сожалеть, что всех этих замечательных новостей тогда, в сентябре 1939 года, не знали и не дождались ни полковник Бек, ни маршал Рыдз-Смиглы. Потому что (цитирую Типпельскирха): "Когда польское правительство поняло, что приближается его конец, оно 6 сентября бежало из Варшавы в Люблин, оттуда оно выехало 9 сентября в Кременец, а 13 сентября — в Залещики — город у самой румынской границы. 16 сентября польское правительство перешло границу. Народ и армия, которая в то время еще вела последние ожесточенные бои, были брошены на произвол судьбы". (Курт фон Типпельскирх, "История второй мировой войны", т. 1, стр. 23–25). Ситуация, хорошо знакомая из нашей собственной истории: "Гетман сегодня около четырех часов утра, позорно бросив нас на произвол судьбы, бежал! Бежал, как последняя каналья и трус! Сегодня же, через час после гетмана, бежал и командующий нашей армией генерал от кавалерии Белоруков". (Михаил Булгаков, "Белая гвардия").

Историки называют разные даты бегства польского руководства в Румынию. Лиддел Гарт, например, считает, что это произошло еще 12 сентября. Точно известно только то, что советские войска вступили на территорию Польши 17 числа — то есть после того, как польская армия была фактически разгромлена, а маршал Рыдз-Смиглы, полковник Юзеф Бек и президент Игнаций Мосцицький, вместе со всем правительством и верховным командованием бежали из страны и навсегда исчезли из истории и европейской политики.