Глава 4. Что сделал Горбачёв




Мы сидели в модуле в двух креслах и рассматривая друг друга.

- Что произошло с Вашей мамой, - спросил я, - и откуда появились зеленые флаги над городом. Где кумач СССР?

- Мама умерла сразу после того, как Туркмения отделилась от СССР...

- Отделилась? Да все руководство республики сразу же пряталось под стол, как только начинали чихать в Москве!

- Я не люблю политику, не знаю, кто, когда чихал. Но это все сделал Горбачев...

- ?

Майя начала рассказывать мне о Горбачеве, отозвавшись о нем, как о предателе.

- Все началось после смерти Брежнева. Это так мама рассказывала.

- А когда он умер?

- В 83, нет, в 82 году. Не знаю точно, это был такой полный мужчина с густыми бровями. Когда в Москве начались какие-то брожения, я была подростком. Мама умерла в 91 году от рака груди. А через два года тетка отдала меня замуж за Мурата. Сначала он был инструктором ЦК, а чуть позже министром социальных преобразований. Сейчас он тоже министр, но экономики. Может оно по-другому называется, но я не вникаю в дела мужа...

Майя долго мне рассказывала о новой жизни в Туркмении. Часто останавливалась. Вздыхала и с какой-то надеждой смотрела на меня.

Я был раздавлен всеми ее новостями. Она родилась позавчера... Это если говорить о времени, когда я сел в модуль - 25 июля. Да, я видел Майю в положении.

А еще вечером, накануне похода в гараж, услышал от матери, что Майя родила. Я собирался поздравить её.

- А дом? Когда его снесли?

- Это все мой министр. Он получил разрешение от властей города о сносе дома еще в 1995 году. Но это произошло двумя годами позже. Людей разбросали, куда только было возможно и невозможно! В основном выселили в пригороды: Безмеин и Аннау, в старые блочные дома, бараки. Никакой компенсации! Никакой жалости! А мы жили у отца мужа, а он начал строить дом именно на этом месте... Не могу больше жить здесь! Что мне делать дальше?

Джанет вдруг зажала себе рот, словно не захотела выпустить все свое отчаяние! И посмотрела на часы:

- Мне надо возвращаться! Я готовлю и убираю в доме все сама.

- Подожди, ты не рассказала, что случилось с моей мамой.

- Она не долго прожила, после того, как вы исчезли... Я была совсем маленькой. Много лет спустя о вас мне рассказывала моя мама.

Я поник головой. Потом долго смотрел на город, никак не желая поверить, что оставил мать одну со своим горем. Нет, когда вернусь, я обязательно избавлюсь от этой машины! Зачем она мне! Я буду жить нормальной жизнью, как все!

Мне стало жалко не только маму, но и всех обитателей нашего дома, которых новая власть не пощадила.

- Послушай, Джанет, - я взял ее руку в свою, и она вздрогнула, почему-то оглянувшись, - я могу отправить тебя к твоей маме, когда она была жива. Это в моих силах.

- Разве ты Бог? - Она очень естественно перешла на 'ты', вероятно принимая меня все-таки за своего сверстника с небольшим перевесом в годах. - Это же машина! Кто изменит во мне меня саму? Кто исправит всю боль, что я испытала за эту жизнь? Или у тебя есть для этого средство?

Я опустил голову. Ну, какой я Бог? Я просто воспользовался чужой машиной, чтобы 'проветриться' перед работой. Надо возвращаться и сделать все, чтобы мама еще долго жила! Пора вперед, в прошлое! Но на прощанье мне хотелось как-то утешить несчастную дочь Майи:

- Но я могу вернуть тебя чуть раньше, до того, как прилетел сюда. Это запросто...

- Запросто?

Джанет склонила голову. Ну, чистая Майка! Она казалось, соскучилась по этому русскому слову.

- А ты можешь вынести меня до того времени, как меня зачали?

Джанет покраснела. Как бы ни была она воспитана в европейском духе, но обсуждать с мужчиной подобные вещи не принято на Востоке.

- Могу, но это изменит, наверное, весь мир.

- Пусть изменит! Может тот Брежнев умрет, успев подготовить новую команду, а Андропов проживет чуть больше, как какой-то китайский коммунист, который не позволил Китаю стать буржуазным?

Ничего себе, это она не разбирается в политике?!

- Тогда ты, наверное, станешь другой, может быть, парнем...

- Лучше жить парнем в этой стране... - Она встала. - Ах, о чем мы говорим! Никому не дано предугадать помыслы Аллаха!

В ее глазах читалась покорность судьбе как генетическое, восточное качество женщин.

- А ты женат? - она снова села, ничуть не удивляясь фантастическим возможностям машины, в которой оказалась. Перенеси я ее на Луну, и там бы она чувствовала себя как дома...

- Был, - вздохнул я против своей воли. Я всегда вздыхаю при ответе на этот вопрос. Слишком много душевных сил отобрал у меня этот развод. Да и не столько он, а предательство Милки, убежавшей с офицером в Кушку.

И был сразу понят. Еще минуту мы просто посидели молча.

И вдруг я улыбнулся. Господи, как я мог забыть? Такое всплывает как-то неожиданно, озаряя память о школе.

Я встал, наклонился к Джанет и чуть прикоснулся к ее губам. И снова сел в свое кресло, улыбаясь, словно сделал какое-то удивительное дело, от которого всем стало хорошо и свободно.

А она, ах, красавица, ах, умница, посмотрела на меня сначала удивленно, затем воскликнула с тонкой радостью:

- Вы так когда-то поцеловали мою маму?

- Да! И это было в девятом классе, когда мы возвращались со школьного вечера. Мы поспорили о том, что... Сейчас вспомню, о чем мы поспорили.

Я нахмурил лоб, словно это были воспоминания столетнего старика.

'Я туркменка, а ты русский, - сказала тогда Майка. - А что будет, если мы поцелуемся? Нас накажет один из наших Богов?'

'Не знаю, - пожал я плечами. - Вон Витька Сапаров. Мама у него украинка, а отец сакар (туркменское племя). И ничего, живут и еще дети есть - Людка, Бахарка, Ленька'.

'Тогда поцелуй меня!'

И тогда я очень осторожно, словно ожидая грома и молнии, прикоснулся к ее губам.

После этого поцелуя мы с Майкой рассмеялись, почувствовал ту же землю под ногами. И побежали по осенним листьям.

Да, был конец сентября.



Загрузка...