Врата Изгнанников

СЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Еще немного скачки. На этот раз устремившиеся в небо скалы приближались с каждым шагом. Вейни время от времени поглядывал на двери с железными створками, на поверхности каждой было по двенадцать бронзовых панелей, украшенных фигурами в рост человека, и эти фигуры что-то делали, сначала он не понял что. Только разглядев детали, он сообразил, что это сцены казни и пыток.

— А они вообще когда-нибудь открываются? — спросил Вейни вслух, и голос оказался не такой спокойный, как бы он хотел. Он поискал взглядом маленькие двери для вылазок, которые должны были быть где-то среди панелей, но не нашел.

— Да, конечно, — ответил Чи. — Когда Мант хочет наказать вассалов и высылает их, они открываются.

— Мант вообще любит все чересчур большое.

— Они хотят, чтобы ссыльные помнили, — сказал Хесиен, — как трудно вернуться.

Вейни поглядел на Ранина, который скакал один впереди них, усталый человек на истощенной лошади, ведущий других, еще более усталых, и ставший как-то меньше ростом на фоне жестокой мощи, нависшей над ними.

Вейни почувствовал, как что-то зашевелилось в нем, по отношению к врагам, что-то вроде жалости, прокравшейся в сердце.

Внезапно он увидел перед собой не Сейирн Нейс, но дорогу, резко идущую вниз от подножия серых каменных стен, казавшихся высокими и могущественными, а на дороге юношу, почти мальчика, пораженного горем, в шлеме с белым шарфом, отправленного отцом в ссылку.

По меньшей мере было что-то общее. И были храбрые люди, которые не отступят, несмотря ни на что.

Этот барьер Мант называл справедливостью. Этим лицом он повернулся к своим отверженным и к слугам. Эта сила правила миром, и с уважением относилась к своим подданным — вешала их, сжигала живыми и скармливала волкам, и он не хотел видеть то, что находилась за дверями.

Он с трудом вдохнул поглубже и оперся о седло, перенос веса, который заставил притихнувшую было монотонную боль опять пробежаться по бокам и животу, проклятую, никогда не исчезающую боль. Он не был уверен, что в ногах осталась жизнь. Наконец он нашел новое положение, в котором болело меньше, и замер в нем. Но когда они подъедут к стене, будут изменения, а это означает — только Небеса знают, что это означает. Но если понадобится сражаться, он будет сражаться — во всяком случае пока не упадет с коня.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Моргейн.

— Я справлюсь, — ответил он.

Она не спускала с него глаз все время, пока они ехали. — Ты поклялся, Нхи Вейни.

Это потрясло его. Он слишком близко подошел к клятвопреступлению, так легкомысленно ответив. Но и она, тоже, поступила несправедливо — он давно знал, что она вообще плохо разбирается в таких вещах.

— Вейни, я должна обо всем догадываться?

— Я останусь на лошади, — сказал он, и это была половина правды. — Я смогу защитить себя. — Но он вполне мог себе представить, как она надеется на то, что он прикроет ее, или сделает какую-нибудь глупость чтобы спасти его, если он упадет. Он опять вспотел, в желудке образовался ледяной ком. Он никогда не любил пользоваться лекарствами кел. Он ненавидел их. Более того, он не думал, что они смогут победить окоченение, из-за которого при каждом шаге правой ноги в него впивались иголки. — Ходить — да, я не уверен. Но голова ясная.

На это она не сказала ничего. Наверно она думает — думает о вещах, о которых он не имеет ни малейшего понятия, думает что делать, насколько можно верить ему, и что в своих планах она должна изменить — все это, потому что он был дураком и привел их к этому проходу, а теперь стал бременем для нее.

Я не буду, мысленно запротестовал он. Но он уже. И знает об этом.

Он разрешил Эрхин слегка сбавить шаг — лошади волновались и фыркали, чувствуя в воздухе запах странного и предчувствуя сражения — война, всегда война, в какое бы обитаемое место они не попали. Кел не обращали на него никакого внимания. И Моргейн, тоже, глядела только на каменную стену перед ними.

Он вынул пакет из красной бумаги и, дрожащими пальцами, подцепил одну из крошечных пилюль на кончик ногтя, но затем, утратив решимость и доверие к подарку, шевельнул пальцем и сбросил пилюлю на бумагу. Сложил пакет и убрал его в карман пояса.

Дурак, опять подумал он. Трус.

Он сможет позаботиться о ней, внезапно подумал Вейни. И вообще непонятно, что эти пилюли в красной бумаге лечат. Лучше подождать момента, когда будут нужны ясная голова и твердая рука, а пока лучше не рисковать.

Он, насколько мог, устроился поудобнее, схватился руками за луку седла и посильнее оперся на нее, и дал боли свободно путешествовать по телу, согнув и разогнув правую ногу. Казалось, что в нее впились раскаленные иголки, пот тек по лицу и капал на побелевшие кисти рук.

Он смотрел, как Чи подъезжает к самым дверям, подводит чалого вплотную к краю железного чудовища и слабым человеческим кулаком ударяет по уходящей к небу массе металла, которая едва слышно отзывается на его удары.

— Я Чи ап Кантори, — крикнул он голосом, который рядом с гигантскими дверями казался мышиным писком. — Я Чи, лорд Морунда, Хранитель Юга! Я привез гостей, которые просят аудиенцию у Сюзерена! Откройте двери!

Не откроют, подумал Вейни. Казалось совершенно невероятным, что внутри даже услышат его. Он поглядел на каменную кладку, поддерживающую огромные ворота, ожидая, в лучшем случае, небольшую группу одетых в черное лучников и дождь стрел. Предостережение, вот все, чем он мог помочь в этом месте — крикнуть, чтобы Моргейн успела вынуть меч. Да, но так близко к воротам, огромный риск…

Но грохнул металл, уши резанул стон задвижек, лошади испуганно отскочили: объятая внезапным страхом Эрхин на мгновение встала на дыбы, потом пришла в себя и опустилась обратно. Он ухитрился не потерять равновесие, осадил ее, а потом успокоил запаниковавшего жеребца, повод которого был привязан к Эрхин.

Железные двери заскрипели и начали открываться наружу. За ними оказался затененный зал, размерами под стать им, потолок поддерживали колонны, более высокие, чем любое дерево в Шатане.

Он откинул кольцо, которое удерживало меч на спине, и дал мечу соскользнуть на бок.

— Нет, еще нет, — сказала Моргейн, а Чи и его спутники уже въезжали в огромный зал. Она тоже поехала за ними, так же медленно и спокойно, как мужчины перед ней.

Вейни коснулся Эрхин пятками и сдержал нетерпеливую кобылу, потрепав по потной шее. Рука тряслась.

Разумно. Он проехал между створками дверей, и каждая из них была выше стен Ра-Мориджа. Барельефы на внутренней поверхности ворот он уже не увидел, потому что не осмелился оторвать взгляд прохода, по которому ехал. С каждой стороны высились массивные колонны, освещенные лучами солнечного света, падавшего сверху.

И вот перед ними вторые ворота, тоже вделанные в камень.

Закрытые.

Ожидали ли мы чего-то другого, спросил он самого себя, и вздохнул затхлый воздух, обрушившийся на них, влажный и противно-холодный после жаркого полдня снаружи. Потом он услышал звон: ворота позади них закрывались, и опять пришлось успокаивать Эрхин, которая нервно заплясала под ним. Но огненно-мордый жеребец, повод которого был привязан к Эрхин, не собирался успокаиваться, и бесновался, прыгая из стороны в сторону. Копыта молотили по камню, эхо отражалось от пола и стен, а скрежет работающих машин смешивался со звоном цепей и железных колес.

Широкая полоска солнечного света, лежавшая на них, сузилась и совсем исчезла, когда ворота плотно закрылись позади них.

Лошади постепенно успокоились, и наступила полная тишина.

Среди леса колонн раздались громкие шаги. К ним шел кел в черной броне, его серебряные волосы спадали на плечи, в руке он держал светильник.

Шаги многих ног. Но колонны скрывали все, что двигалось за ними.

— Милорд Хранитель, — сказал Чи, осадив чалого.

— Хранитель Юга? — спросил Хранитель Сейирна. Не молод и не стар, лицо словно вырезано из кости, глаза — холодное стекло.

— Да, милорд, — ответил ему Чи. Юное лицо, юное тело, но перед мрачным лордом на чалом жеребце сидел не юноша. — Я Киверин Асфеллас.

— Вместе с…?

— Ранин ап Эорунд, раньше Тауллин Дарас, и Хесиен Исирин, офицеры у меня на службе, вместе с двумя путешественниками, едущими под мою ответственность. Мы эскортируем эту леди и ее спутника в Мант.

Глаза лорда Хранителя остановились на Вейни, потом перешли на Моргейн и застыли, холодные и непроницаемые. — Они с той стороны.

— Да, милорд. Я настаиваю, чтобы вы говорили с ними уважительно. Произошла ошибка, они прошли через ворота Морунда, связались с людьми, поверили тому, что люди наврали им и в результате получилось дорогостоящее взаимонепонимание. Леди защищалась, и очень сурово обошлась с теми, кто встретился на ее пути.

Умный, собака, подумал Вейни, сердце билось как кузнечный молот, голова слегка кружилась. Чи, выведи миледи наружу, и я твой должник, клянусь.

И, О Небеса, холодные глаза Хранителя перешли на них, но решительности в его глазах стало поменьше.

Не дурак, в любом случае. Не тот, кого легко сбить с ног. — Чем вы защищались, леди?

Моргейн выехал немного вперед; Вейни тут же сдвинулся так, чтобы закрывать ей спину.

— То, чем я защищалась, — холодно сказала Моргейн, — и все остальное — между мной и вашим Сюзереном. Но я от всей души поблагодарю вас, милорд, если встречу от вас больше уважения, чем мне было оказано в этом мире за время путешествия. Более лучшие манеры — великое дело.

Долгое молчание. Потом Хранитель опять заговорил: — Мы должны посоветоваться с властями в Манте.

— Я бы предложила вам, милорд, посоветоваться с самим Скаррином, и не тратить время на всяческих властей и помощников. Он единственный, кто может сказать да или нет, и если ваши так называемые власти не полные идиоты, они все равно обратятся к нему, и я заверяю вас, лорд Хранитель, он будет вам благодарен, если вы обратитесь к нему прямо, а не через цепочку инстанций, которым совершенно ни к чему знать мое имя и мое дело, и так будет лучше для вашей безопасности, милорд Хранитель.

В огромном зале стало совсем тихо.

— Я умоляю вас, — сказал Хранитель, — оставить лошадей моим помощникам и принять мое гостеприимство. Выскажите мне все ваши жалобы, и имена людей, которые вас обидели. Уверяю вас, Сюзерен восстановит справедливость.

Холод пополз по теплому залу, у Вейни возникло чувство, что западня захлопнулась. — Это ловушка, — прошептал он на родном языке. — Лио, прошу тебя, нет.

— Милорд Хранитель, — веско сказала Моргейн, — я боюсь — боюсь за вас. Я очень неудобный гость. Обо мне заботятся Хранитель Морунда и его люди, и я уверена, милорд, что вы одобрите такое положение дел, когда услышите то, что я вам скажу. Хранитель Юга захотел узнать о моих делах больше, чем вы, милорд, когда-нибудь захотите. И он создал для меня трудности. Я пообещала ему, что, если он исправится и его лорд освободит его, я возьму его самого и его людей с собой, и сохраню им жизнь. Но я не собираюсь уходить из этого мира в окружении советников и телохранителей вашего лорда. Я, со всей серьезностью, предупреждаю вас, милорд Хранитель Сейирн Нейс: мои дела — тайна, я уже и так сказала вполне достаточно, чтобы поставить вас с опасное положение. Сделайте так, как я сказала вам. Немедленно пошлите сообщение вашему лорду: Моргейн Энджурин здесь и хочет видеть его, по делам, которые может объяснить только ему самому.

— Эндж…?

Моргейн медленно произнесла слово по слогам. — Будьте точным. Будьте очень точным, милорд. Речь идет о вашей — и его — безопасности.

— Я — у меня нет прямой связи с Сюзереном. Но я могу спросить его. И для этого нужно время. Я прошу вас — сойдите на землю, дайте отдохнуть вашим лошадям, позвольте предложить вам еду и вино—

— Мы подождем здесь.

— Хотя бы глоток воды…

— У нас есть свои запасы, милорд. И мы верим, что в ваше гостеприимство входит быстрое выполнение просьб гостей.

— Миледи, — Хранитель выглядел глубоко обиженным и озабоченным. — Мне нужно время, не очень большое. Прошу вас понять. Сойдите на землю и отдохните. Хотите вы того или нет, но мои люди предложат вам все, что у нас есть. А пока разрешите мне оставить вас, миледи.

Он поклонился и быстрой походкой вернулся в тени.

Они остались одни, и не одни, в этом холодном месте, где самое маленькое движение вызвало громкое эхо, а удар железным копытом звучал как приговор судьбы.

— Мы встревожили его, — спокойно сказала Моргейн на языке Карша, очень невнятно, как только могла. — Это может быть хорошо, а может быть и плохо. Вейни — дай мне камень.

Он отдал. Сердце билось о ребра.

— Пошли, — сказала она, и резко послала Сиптаха вперед, по пустому проходу, к запечатанным дверям.

За колоннами послышались шаги бегущих людей, кто-то пробежал туда, куда направился Хранитель.

Кто-то побежал предупредить его.

Моргейн, проскакав три четверти длинного прохода, внезапно свернула в тень, в другую сторону, натянула поводья и повернула Сиптаха к Вейни, который подскакал к ней, за ним, грохоча по каменному полу, Чи, Хесиен и Ранин.

— Что вы делаете? — спросил Чи, молодой высокий голос, плохо подходивший к серьезным словам.

Блеснул кошмарно-белый свет, и Моргейн открыла камень-врата. Свет коснулся колонн, лиц, сумасшедших глаз испуганных лошадей — и внезапно почти полностью исчез, когда она взяла камень в руку и сомкнула пальцы, окружив его живой плотью.

— Дай мне! — крикнул Вейни, который по опыту знал чувство, которое она испытала при этом, и представил себе, какую боль она переносит здесь, так близко от ворот Манта. Но она крепко держала камень, разрешив вырваться только нескольким лучикам света и осветить каменные колонны, возвышавшиеся рядом с ними.

— Смотри кругом, — приказала она. — Чи, что говорит наш хозяин?

На мгновение все стихло, Вейни высвободил свой лук, вставил пятку в стремя и натянул тетиву.

— Он сообщает о нашем прибытии — мы не слушаемся его приказов…, — сказал Чи.

— Кому?

— Любому, кто смотрит — не знаю точно — даже не знаю, кто это может быть. Он сообщает, что находится в опасности. Он собирается открыть дверь. Он надеется, что мы уйдет от него…

— как можно дальше, — сказала Моргейн. В ее голосе послышалась боль. Он передал то, что я просила его?

— Нет — или мы не видели этого…

— Возьми камень. Передай.

— Передать что? Кто ты такая, женщина, что он должен знать тебя — проклятье, неужели ты лгала мне?

— Передай все, что я сказала Хранителю — пошли это проклятое сообщение, мужчина, пошли в точности так, как я сказала ему, и посылай до тех пор, пока не получишь ответ, или тебе придется посоревноваться с лучниками лорда Хранителя! Или с таким же камнем. Давай Чи, решай, быстро!

Чи протянул руку и взял его. На мгновение камень полыхнул слепящим белым светом, осветив бледное лицо Моргейн и искаженное болью лицо Чи, потом чалый и серый жеребцы шарахнулись в стороны, оба всадника натянули поводья.

Заработали машины, загрохотали цепи вторых дверей. Через зал промчался луч дневного света, ослепляюще яркий. В воздухе разлилась сила ворот, встревоженные лошади отпрыгнули назад, напуганные как грохотом, так и открывшейся дорогой к бегству.

— Этот более могущественный, чем у Хранителя, — сжав зубы сказал Чи. Он манипулировал пальцами, вызывая яркие и резкие вспышки, которые поглощали более тусклые послания Стража, от которых остались только слабые следы. — Мы заглушили его сообщение. Ранин! Стражники двигаются?

— Нет, милорд, — ответил лучник.

— Если ворота Манта сейчас откроются, милорд, — сказал Хесиен, — а эта штука будет у вас в руках—

— Посылай и жди ответа, — резко приказала Моргейн. — Опять и опять — то же самое сообщение. Вейни, гляди в оба! У них остался еще один камень-ворота.

— Миледи, — из прохода раздался голос. — Миледи, прекратите. Вы можете уезжать!

— Не обращай внимания, — тихо сказала Моргейн. — Лорд Хранитель лжет.

— Он действительно лжет, — сказал Чи, читая молчание камня в интервалах между своими вспышками. — Он не сумел… Есть!

Опал замерцал сам, быстрыми энергичными вспышками. Чи накрыл его рукой, мускулы лица вздрогнули от боли. — Скаррин, — хрипло сказал он. — Скаррин, сам — открыл предательство — просит тишину. Он — знает о нашем присутствии. — Знает имя. Он — говорит Хранителю — пропустить — не препятствовать — нам. Спрашивает — кто владеет к-камнем — миледи?

— Отвечай. Скажи ему, что мы. Скажи, что мы пришли поговорить с ним.

— Он слышит нас, — хрипло сказал Чи. И, закрыв ящик и уронив руку. — Он запрещает использовать камень.

Какое-то время Моргейн молчала. Приказ Скаррина — ничто иное, как публичное унижение. Она отпустила поводья и взяла шкатулку с камнем.

— Он приказал нам, — сказал Чи, — идти в Мант.

— И рассчитывать на его снисхождение, — прошептал Вейни. — Среди всех этих камней.

— Это враги Шайена, — сказал Чи взволнованным грубым голосом. — И мои враги — при дворе — которые уничтожили мой Союз. Они совершили роковую ошибку: они думают, что вы мои пленники. Убить нас всех троих — вот что они хотели, и заслужить уважение Сюзерена — как этот лорд Хранитель. Только он должен спрашивать своих командиров — что делать. А сейчас его собственная голова почти на плахе. Они не возьмут на себя ответственность, побоятся. Я думаю, что они не нападут на нас. Во всяком случае сейчас.

— Так они только все потеряют, — заметил Хесиен. — Сюзерен может убить всех нас — а может и приблизить к себе. В любом случае, леди, мы сейчас в руках Скаррина, для добра или зла.

— Мы идем, — сказала Моргейн, — зная, что другого пути нет.

Она повернула голову Сиптаха к свету и поскакала к дверям.

Вейни ударил пятками по бокам Эрхин и послал ее вперед, заводной жеребец дернулся, тяжело подпрыгнул и поскакал вслед за кобылой. Мелькнула мысль: обрезать повод, он положил руку на клинок чести, а потом подумал опять — впереди огромное пространство, еще скакать и скакать, они выехали наружу через вторые двери и увидели отдаленные скалы, освещенные солнцем — далекие стоячие камни властвовали над всей голой пыльной равниной, лишь кое-где поросшей травой, это был каменный колодец, открытый небу, и, после холода Сейирн Нейс, жар солнца молотом ударил по нему.

На мгновение у Вейни закружилась голова — на мгновение Эрхин потеряла направление и не знала, куда скакать, пока он не схватил поводья и не пустил ее вслед за Моргейн. Чи и остальные обогнали их слева. Он прибавил ходу, чтобы не дать им слишком близко подскакать к Моргейн.

— Что будет, — наконец сказала Моргейн, — то и будет. Если Скаррин убьет нас, значит так тому и быть. — Она повернулась в седле и посмотрела назад. — Никто не последовал за нами, точно. Если он управляет воротами…

— Он всегда управляет воротами, — отозвался Чи слабым голосом. — Народ в Манте считает часы своей жизни, а другие торопятся сбежать отсюда. Так здесь живут. Это закон в Манте.

Лицо Чи вытянулось, стало бледным, как смерть, даже обычно бесстрастный Хесиен помрачнел.

— У нас есть родные, которые сумели выжить в Манте, — сказала Ранин. — Но мы не знаем, переживут ли они этот день.

Моргейн не ответила. Возможно она даже не слышала их. Она пустила Сиптаха ровной, пожирающей пространство рысью, которую с трудом поддерживали другие лошади, кроме чалого и Эрхин. Она глядела прямо перед собой, туда, куда лежал их путь; никакой дороги не было, только ряд стоящих камней, расположенных достаточно далеко друг от друга — обыкновенные камни, принесенные сюда при помощи силы ворот, не опасные, не те, которые правитель Манта мог бы использовать против них.

Насколько Вейни мог видеть, камни шли далеко, прямо к скалам, стенам этого каменного колодца.

Путь ссыльных. Врата Смерти. Враги Манта, если бы им удалось прорваться через Сейирн Нейс, оказались бы здесь, на голой равнине, над которой властвовали эти камни.

Здесь ссыльные Мант скакали к Сейирн Нейс, пересекали равнину, прекрасно зная, что обратно не вернуться, что они живут и умирают так, как захотят Скаррин и Мант.

Вроде как пересечь ладонь Бога, подумал Вейни; и поежился от холода богохульства, несмотря на раскалившуюся на солнце броню и пот, бежавший по нему от толчков кобылы, каждый из которых втыкал нож в его внутренности.

Камни измеряли расстояние: ровно сто пятьдесят два. Чи знал их количество. Они все знали. Число лордов, допущенных в совет. Они стояли, как молчаливые обвинители проклятых: безглазые, они смотрели на них, безротые — обвиняли их, стоя ждали, приветствуя вернувшихся ссыльных, которые хотели только увидеть Мант и вернуть себе тело или жизнь. Что именно — решат высокие лорды.

Взрослый мужчина должен думать о таких делах мрачно и решительно, как думали Хесиен и Ранин; думать о родственниках и друзьях, которые уже должны узнать, что их родич решил вернуться.

Но и их враги наверняка узнали об этом — как узнали и то, что леди удалось проникнуть к уху Скаррина, а потом, очень быстро, лорд Хранитель сообщил всем, кому осмелился сообщить, о том, что Хранитель Юга участвует в непонятной игре леди.

И все бросились плести интриги, чтобы сохранить то, что имели.

Кровь — потечет потоком; быть может уже течет, по самым далеким и неприметным связям, которые были у Союза Шайен, течет с того мгновения, когда некоторые силы в Манте узнали, что Киверин Асфеллас возвращается. Возвращается, чтобы отомстить за всех своих мертвых друзей, так он сказал — совершенной местью, разработанной за долгие годы ссылки; его враги умрут, пораженные той самой силой, которая правит всем при дворе.

Шайен, Союз Воинов, от которого остался он один. Это его знак был вытатуирован на родном теле Киверина над сердцем. Осталось совсем мало лордов, которые когда-то поддерживали его, почти никого. Но у высоких лордов есть телохранители и свои собственные источники слухов, и только дураков заставали врасплох — а он еще послал к ним гонцов из Морунда и Теджоса.

Наверно он все сделал хорошо. Жить или умереть — он все сделал хорошо, устремясь к невообразимой цели.

Но внутри него остался маленький удивленный голос, малыш уезжает все дальше и дальше от дома, и тоскует по тому, кто должен скакать рядом.

Эй, парень, печально сказал Киверин, мне тоже кое-кого не хватает. Этот день должен был увидеть Пиверн, пропади мы все пропадом. Это он должен был смеяться, видя, как лорд Хранитель пропустил их назад и уполз, спасая свою шкуру.

Мальчик не понимал того, что видел, и думал только о том, что они все ближе и ближе к воротам, которые, если захочет Сюзерен, могут выпить их в доли секунды, и что у леди есть имя, которое, как она верит, знает Скаррин.

Мальчик боялся, что леди, за которой он уже ехал когда-то, и мужчина, который предал его, — что они лгали ему с самого начала.

Да, я тоже боюсь этого, сказал он мальчику. Но у нас нет выбора, не так ли?

Никогда не говори с ним — гласит мудрое правило, никогда не общайся с тем, кто управлял этом телом до тебя.

Но этот не ушел. Он все еще здесь. Он смотрит на все, как будто хочет изучить его—

Большинство из них не хочет умирать.

Ты бросил меня волкам, расплакался малыш. Ты убил моего лорда.

Да, я так и сделал. А потом ты попытался убить меня. Что касается Ичандрена — я пытался спасти его. Всю эту кашу заварил Арунден — чтобы избавиться от соперника. А сейчас Арунден — пожива для воронов. Перестань распускать сопли, парень. Смерть — мы оба перед ее лицом. Весь мир таков. И вокруг нас не самая плохая компания, из тех, кого я знаю. Гаулт был лжец, Ичандрен все ему прощал, а Арунден вообще предатель с руками по локоть в крови. Проснись и посмотри вокруг себя, парень. Проснись и пойми, что мир, в котором ты родился, помойная яма Манта…

Почти нестерпимый жар солнца, блеск земли, облака пыли, которые поднимались вокруг них, долгий путь для усталых лошадей, и вкус крови после каждого толчка.

Чем дольше они медлят в этом месте, подумал Вейни, тем дольше лорд в Манте слушает советы других, меняет свое мнение, приходит к другим выводам — или какая-нибудь другая сила использует представившуюся возможность, берет силу Мировых Ворот Манта и обрушивает на стоячие камни Нейсирн Нейс.

И тогда бы они увидели последнюю картину в своей жизни: небо и земля рвутся напополам, ветер с воем подхватывает их и бросает в расселину, и они, сознавая, что умирают, летят вниз — только Небеса знают как долго и как мучительно.

Эта мысль держала его в седле, хотя было тяжело дышать. Он закашлялся, вытер рот, и увидел кровь, размазанную по пыльной руки.

Холод пронзил тело Вейни, голова закружилась, как если бы правда наконец нашла его, ударила и выбила из него мозги.

О Небеса, не здесь, не сейчас, еще нет, не в этом месте.

Вейни сплюнул кровь и вытер небритый подбородок, потом вытер руку о грязные бриджи. Моргейн впереди. Он прикинул расстояние, которое еще надо проехать — они на пол пути, еще столько же до каменного прохода, ведущего в Мант: слишком далеко, и все, что он может сделать…

— не заставить ее остановиться. По меньшей мере дать ей пересечь эту равнину и безопасно добраться до той стороны, где у нее появится надежда; здесь вынуть Подменыш невозможно: если выпустить наружу силу ворот, можно уничтожить весь мир.

И, проклятье, слишком поздно для лекарства Чи: оно не вылечит сжатую в тиски грудь и не вернет дыхание; тем не менее он достал сложенный пакетик, красный туман застилал глаза, почти ничего не видно. Он подцепил пальцем то, что, как он надеялся, было одной пилюлей, но, быть может, и больше — кто знает? Он едва не уронил ее, но сумел засунуть в рот и сдержать кровавый кашель. Он сглотнул и вытер рот — красная полоса протянулась по обратной стороне ладони — и стал ждать, надеясь, что сила вернется к нему.

И она пришла. Он осознал, что сердце забилось как сумасшедшее, в глазах все потемнело, боль прекратилась — но вдохнуть он все равно не мог. Он потерял равновесие и сообразил, что Моргейн смотрит на него и натягивает поводья. Сила улетучилась, налетели холод и тепло, и в какой-то ужасный момент он сообразил, что падает, земля стремительно понеслась навстречу…

Он ударился о землю, перекатился на бок, все поплыло, второй удар, и остался лежать в пыли, боль ударила в голову, несмотря на пилюлю, голова затряслась, позвоночник затрещал, ноги выгнулись, боль, как тупой нож, ударила в бок.

Темный силуэт Моргейн мелькнул через пыль, подбежал к нему, опустился на колени.

— Вейни!

Остальные остановились, Чи — позади нее, она чалом жеребце, Ранин и Хесиен как призраки в пыли. Он попытался встать, зная, что это необходимо, боль на мгновение прекратилась. Он попытался оттолкнуться рукой от земли-

И услышал вой ветра, увидел, как Моргейн посмотрела назад, вскочила, коснулась рукоятки Подменыша, небо над их головами разорвалось напополам, в щель хлынула темнота, волосы и плащ Моргейн взлетели вверх, пыль хлынула потоком в небо, как вода через край.

Мир раскололся. От него остались только холод и темнота.

И он увидел ее руку на рукоятке, это должно было распахнуть перед ним ворота.

— Нееет! — крикнул он, потому что еще был жив, и время еще не…

Трещина описала полный круг, голубизна поглотила черноту, остался только свист ветра и холод.

Он лежал на спине на камне, руки под головой. Моргейн над ним, меч наполовину вынут, кристалл на конце рукоятки мерцает, руны играют опаловыми красками.

Вейни понял, что она опять забросила его домой, встал на колени, ошеломленный, потрясенный до глубины души, потом на ноги и снял лук, криво висевший на плече. Рядом стояли Эрхин и Сиптах, взволнованные, без всадников. Чи и остальные пытались успокоить испуганных жеребцов — внезапно они все оказались во дворике с белыми стенами, а вокруг стояли камни, лес каменных плит, белых и пыльных.

Боли не было. Даже там, где повязка слишком сильно стискивала ребра. И ничего не мешало ходить. Он чувствовал себя так, как будто вернулся с легкой утренней скачки.

Ворота-переход. Ворота перенесли их сюда, целыми и невредимыми, только пыль и грязь выбелили черную броню Моргейн и превратили ее лицо в белую фарфоровую маску.

Бог в Небесах, подумал Вейни, вспомнив падение и кровь во рту; но, мелькнула мысль, он может быть проклят уже за то, что благодарит Небеса за подарок кел.

Этого он не знал. Он знал только то, что может стоять, что Моргейн вытянула к нему руку и обняла его, держа драконий меч в другой, а он никак не мог бросить покореженный эрхендимский лук. — Мы живы, — сказала она, и что-то еще, на незнакомом языке, сказала ему, и он, в полубессознательном состоянии, понял: никто из них не умер, они находятся там, куда отправил их Скаррин…

Она крепко держала его. Так крепко, как если бы он тонул, и тут он вспомнил о врагах. Вейни быстро оглядел все вокруг и пробежался взглядом между камнями, которые пятью концентрическими кругами стояли между ними и стенами; потом посмотрел вверх, на края сложенных из массивных камней стен и на безоблачное небо.

Никого, никого кроме Чи, Ранина и Хесиена, сидевших на истощенных лошадях, головы которых свисали почти до земли. Судя по виду эти сильные воины вряд ли могли слезть на землю без посторонней помощи.

Но они сами — и белая лошадь и серый жеребец…

— Колдовство, — прошептал Вейни, не доверяя ничему, а главное своей памяти, которая настаивала, что должны быть боль и сломанные ребра, а не эта неестественная сила и восстановившееся тело, которое слишком крепко сжимали повязки. Он задрожал, хотел остановится и не смог: голова, руки и ноги дрожали как в лихорадке. — Матерь Божья, это — ты не можешь сказать мне, как…

Она протерла уголки его рта своими дрожащими пальчиками, оттирая кровь и грязь. Хлынули слезы, оставляя дорожки на грязной маске ее лица. Она крепко сжала губы и, продолжая держать его рукой, медленно осмотрела все вокруг, пытаясь найти того, кто забросил их сюда.

Потом обратилась к Чи, гневно. — Что это такое? Так Скаррин обычно встречает своих гостей? Или ты не позаботился рассказать нам об этом?

— Я — я не знаю. — Было видно, что Чи поражен и совершенно сбит с толку. — Нет. Нет — такого не было никогда.

И страх — в умных глазах Чи, в спокойных Ранина и холодных Хесиена. Они испугались их обоих, испугались Сиптаха и Эрхин, которые могли скакать, а их лошади нет, испугались даже исцеления, которое совершили ворота.

— Никто из нас, — слабым голосом сказал Ранин, — никогда не встречался с таким и не знал, что это вообще возможно…

— Скаррин! — яростный крик Моргейн отразился от стен и умчался в небо.

— Он пощадил нас, — сказал Вейни. — Лио, он пощадил нас.

Она повернула к нему голову — на него смотрело не милое, любимое лицо, но непроницаемая маска кел, белая и пыльная, смоченная слезами любви и отчаяния. — Не верю.

На одной стороне Чи и его товарищи, которые знали, что такое не должно было случиться с воротами, по всем законам не должно было случиться.

С другой стороны Моргейн…

Я знаю то, что они не знают. Называй это наследством моего отца. И если они узнают эту тайну, Вейни, они узнают и другие, которые я никому не расскажу, которые даже не записаны на мече — и которые я не разрешу никому знать и остаться в живых…

Она прицепила Подменыш к поясу, прошла несколько шагов, подняла с земли его шлем и бросила ему. Он схватил его на лету. Ветер взъерошил волосы, по-прежнему обстриженные. Броня была в пыли, грязи и крови. Почему так, почему он выздоровел, почему произошло все это — он не понимал.

И не надеялся когда-нибудь понять. Даже не хотел. Вейни надел шлем, повесил лук на плечо, и пошел вслед за ней к лошадям.

И тут она остановилась. Потому что с этого угла они увидели то, что раньше заслоняли стоячие камни — ворота, открытые ворота.