Врата Небесного спокойствия

Глава II

Через три дня после начала мятежа вооруженные солдаты заняли улицы Пекина.

В шесть утра теплый туман начал рассеиваться, и небо явилось миру во всей своей великолепной безмятежности. Военный джип выехал из казармы близ площади Небесного спокойствия и покатил в сторону западного предместья. Сидевший на переднем сиденье молодой лейтенант не сводил глаз с исторических памятников столицы. Голова его под форменной фуражкой была забинтована, на угловатом лице выделялся прямой крупный нос. Несмотря на сквозившее во взгляде наивное любопытство, он выглядел непреклонным и сдержанным.

Солнце отражалось в море золоченых черепиц. Яркие пагоды, украшенные лепными драконами башни, многоярусные крыши дворцов, возвышающиеся над высокими стенами Запретного города, величественно проплывали мимо. Но лейтенант Чжао полагал, что вся эта роскошь нажита угнетением народа, и потому его не восхищали ни беломраморные лестницы, ни резные колонны из сандалового дерева. Он никогда не оценит ни расписанные фантастическими фресками стены, ни инкрустированную золотом мебель, ни занавеси, расшитые в былые времена самыми умелыми во всем Китае руками. Джип проехал мимо Летнего дворца. Одни ворота были открыты, и Чжао заметил синий пруд с розовыми лотосами. На горизонте возвышалась белая башня, ее колокола тихо позванивали на ветру. Потом его внимание привлекли гостиницы и огромные магазины. Теснившиеся вдоль проспектов бутики и рестораны поражали воображение. В старом квартале, где когда-то обитал простой люд, на месте снесенных домов велось обширное строительство. Процветание столицы очень впечатлило лейтенанта Чжао. Джип въехал на территорию учебного городка, пересек рощу плакучих ив и остановился перед зданием советского образца. Яркое солнце освещало заросли жимолости перед фасадом из красного кирпича. Шестеро автоматчиков охраняли центральный вход.

Шофер распахнул дверцу, и Чжао вышел из машины. Солдаты приветствовали его, вскидывая правую руку. Он вгляделся в их лица: перед ним стояли новобранцы, вызванные в столицу из расквартированных по всему Китаю частей. Он ответил на приветствие. Один из солдат вышел из строя и открыл перед ним массивную деревянную дверь. Другой указывал дорогу.

Лейтенант поднялся по лестнице. Ему предстояло провести обыск в доме преступницы Аямэй.

Чжао родился 6 июня 1968 года на юге Китая и был вторым сыном бедного крестьянина. Тихий и замкнутый мальчик очень рано начал помогать отцу на рисовом поле. Весной восемьдесят второго он завербовался в армию, чтобы хоть как-то облегчить жизнь родителям: им никак не удавалось прокормить десятерых детей. Поезд вез его на северо-запад три дня и две ночи. Пейзаж за окном все время менялся: рисовые плантации сменялись полями пшеницы и красного сорго. На третий день зелень исчезла, небо над безводной каменистой землей затянули облака. Ветер выл и сотрясал поезд, словно хотел столкнуть его с рельсов. На конечной станции новобранца ждали два крепких солдата; они засунули тщедушного паренька в военный грузовик и ехали еще полтора дня.

Гарнизон располагался в центре пустынной котловины, между высокими плато. Скалистые горы устремляли в небо покрытые вечными снегами вершины. К казарме вел длинный, пробитый в чреве горы тоннель. Белесый свет прожекторов освещал неровную поверхность стен. Путь занял минут тридцать: грузовик много раз останавливался у шлагбаумов, и вооруженные автоматами часовые спрашивали у водителя пароль.

Первый год службы оказался для Чжао очень трудным. Ему снились родная деревня, зеленые окрестности, купание в прозрачном пруду после тяжелого трудового дня, когда он возвращался домой на спине буйвола. Чжао часто просыпался в слезах, пока однажды его не вызвал лейтенант, заметивший, что с подчиненным творится что-то неладное.

Форма была велика Чжао, и ему приходилось закатывать рукава гимнастерки. Он держался очень прямо, выражая лицом суровую непреклонность бывалого солдата, и от этого еще сильнее напоминал ребенка.

Лейтенант хранил молчание целых полчаса. Чжао стоял неподвижно, не меняя позы, и лишь изредка незаметно моргал.

— Ты — солдат, — произнес наконец лейтенант. — Быть солдатом — значит быть настоящим мужчиной. Солдат обязан жить и действовать, руководствуясь своими убеждениями и идеалами. Солдат должен быть крепким, чтобы выдержать любое испытание, у него должен быть несгибаемый дух и стальная воля. Его священный долг — защищать свой народ и свою родину. Он обеспечивает им мир и счастье и готов пролить за них кровь.

Мы, солдаты нового Китая, обязаны исполнять этот славный и трудный долг. Тысячи и тысячи мучеников отдали жизни, чтобы прогнать иностранных захватчиков и отобрать власть у националистов. Ценой личного счастья они завоевали для нас свободу и провозгласили социализм. Но наше государство еще очень молодо. А враг не дремлет. Националисты и Запад только и ждут, чтобы мы совершили ошибку. Они хотят свергнуть власть Коммунистической партии, навязать Китаю свою волю и вернуть народ в рабство.

Мы должны гордиться, что защищаем единственную в мире Конституцию, которая провозглашает народ хозяином своей судьбы. Чтобы стать настоящим солдатом, нужно пожертвовать покоем и личным счастьем. Солдат расстается с родной семьей, но обретает другую, огромную семью: народ — его отец, солдаты — его братья. Солдат Чжао! — крикнул лейтенант суровым тоном, призывая к порядку сбившегося с пути подчиненного.

— Я! — ответил тот, щелкнув каблуками и вытянувшись в струнку.

— Во имя любви к родине, во имя любви к народу, всегда помните: Долг! Самопожертвование! Повиновение!

Климат в пустыне был очень суровым. Летом столбик термометра поднимался выше сорока градусов, солнце обжигало кожу. Потом задували ветра, и наступала зима. Снег белым орлом летел над пустыней, падал на землю, укутывая все вокруг густым саваном.

Днем Чжао упорно тренировался, а по вечерам с не меньшим усердием учился читать и писать. Крестьянское происхождение питало его одержимость и выносливость. Он отказывался от увольнений и отдыха, чтобы штудировать труды классиков марксизма. Он твердо верил в возможность построения бесклассового общества, в котором отомрет и само государство, и почитал это целью своего существования.

Так прошли семь монотонных лет жизни в казарме. Крестьянский мальчик исчез. Родился образцовый солдат. Черты его лица обрели твердость, лоб загорел. Суровые тренировки и нескончаемое противостояние солнцу и ветру закалили мускулатуру смуглого торса, тело уподобилось устремленной ввысь скале. Генерал много раз отмечал Чжао как образцового солдата. Придя в армию неграмотным юношей, он, по прошествии лет, мог писать аналитические статьи о стратегии и истории китайской армии. В двадцать один год рядовой Чжао стал лейтенантом Чжао.

Получив повышение, он поселился в отдельной комнате, где поддерживал порядок, достойный монашеской кельи: идеальная чистота, нигде ни пылинки; голые стены; несколько книг у изголовья кровати и масляная лампа для чтения по ночам.

Сослуживцам были известны его любовь к одиночеству и недоверчивый характер. Летом, после ужина, когда другие офицеры собирались в столовой, чтобы поболтать за сигаретой, Чжао покидал лагерь и отправлялся на прогулку.

Он бродил в сердце пустыни, где суровый и величественный пейзаж напоминал человеку о всевластии бесконечности. В одном историческом труде Чжао прочел, что под его ногами простирается поле древней битвы, в которой китайские полководцы победили орды кочевников. На исходе дня закат окрашивал пески в пурпур, завывание ветра напоминало крики свирепых героических предков. Чжао воображал сцены славного кровопролитного сражения, в котором восторжествует всеобщая свобода.

В мае командиры Чжао начали собираться на регулярные совещания. В воздухе витало незримое напряжение. Люди молчали, потому что любое проявление любопытства было строжайше запрещено, но каждый думал об одном и том же: на границе вот-вот начнется война.

Наконец поступил приказ о мобилизации. На собрании офицеров командир части объявил, что в Пекине готовится мятеж для свержения правительства. Заговорщики, пользуясь неосведомленностью студентов, убедили их занять площадь Небесного спокойствия. Чжао был удивлен. Он бы никогда не поверил, что беспорядки могут начаться в столице. В особенности — на площади Небесного спокойствия! В священном для всех китайцев месте… Сколько раз он мечтал отправиться туда с паломничеством, поклониться памятнику героям войны за Освобождение. А теперь площадь попала под власть заговорщиков! Какое унижение для народа!

— Товарищи, наша партия и наш народ в великой опасности! — Командир полка повысил голос. — Настал решающий момент проявить преданность. Сегодня или никогда! Да здравствует Китай! Да здравствует Коммунистическая партия!

Офицеры кипели от негодования. В зале зазвучали призывы и лозунги. Большинство этих людей были выходцами из крестьянских семей. Без Коммунистической партии, разрушившей прежний строй, они, как их отцы и деды, почти наверняка погибли бы от голода. Социализм дал им новую жизнь, спас от уготованной судьбой нищеты и униженного положения в обществе.

Во второй раз за свою армейскую жизнь Чжао пересек узкий тоннель, связывавший лагерь с внешним миром.

Тяжелые шлагбаумы поползли вверх, часовые расступились перед желтоватым светом фар. Джип, грузовики и танки, растянувшись в бесконечную колонну, ползли по долинам, преодолевали горные перевалы и холмы, устремляясь на восток.

К концу вторых суток лицо Чжао просияло восторгом. Всю дорогу он не отрываясь следил за окрестностями через ветровое стекло джипа, и вот наконец вдалеке, на фоне пламенеющего заката показалась Великая Стена.

«Сколько же раз Великая Стена встречала воинов-триумфаторов?» — спрашивал себя Чжао.

К ночи, когда до Пекина оставалось всего несколько километров, был получен приказ разбить лагерь. В воздухе пахло овощами и ночными цветами. Ветерок обдувал суровые лица солдат. В котловине гор все еще шел снег, а в Пекине уже ощущалось приближение лета. Ночь стояла теплая, сладостно-нежная, мерцали фонари; из лагеря был виден силуэт водонапорной башни и широкая дорога с электрическими столбами, ведущая в центр города.

На второй вечер после прибытия, когда войска все еще ждали новых предписаний, около лагеря появилась группа студентов. Они устроились рядом с солдатами, которым было приказано ни в коем случае не вступать с ними в контакт.

Наступила ночь. Безмолвие и темнота окутали замерший без движения лагерь. В той стороне, где расположились студенты, весело плясали языки костра, гвалт стоял невообразимый. Перед сном Чжао еще раз обошел часовых. Привлеченный шумом, он издалека наблюдал за студентами. Их было человек десять, почти одного с ним возраста, они сидели вокруг костра, тесно прижавшись друг к другу. Чжао удивляло, что родители позволяют им бродить по ночам. Ребята веселились, пели, читали вслух стихи. Лица у всех были чистые, тонкие, вдохновенные. Чжао ощутил невольное сожаление, что никогда не ходил в школу.

Он встретился взглядом с одним из студентов — тот наблюдал за ним с не меньшим любопытством. Покраснев, Чжао отвернулся, чтобы уйти, но парень крикнул:

— Эй, офицер, подсаживайтесь к нам! Вы — народный защитник, а мы и есть народ. Что нас разделяет? Мы молоды, любим свою родину, и это нас сближает. Наше движение выступает за демократизацию власти, против коррупции и подавления свободомыслия. Китай должен освободиться от груза прошлого и устремиться в будущее.

Чжао ушел, а студенты снова запели. Армия стояла на подступах к Пекину четыре дня. Первую группу студентов сменила другая, чтобы пропагандировать среди военных свои идеи. Солдаты мало что понимали, но веселые песни и беззаботный смех привлекали их. Враждебность постепенно ослабевала.

На четвертую ночь пришло срочное сообщение. На исходе дня начался бунт. Введенным в столицу войскам срочно требовалось подкрепление.

Когда часть Чжао добралась до центра Старого города, дома были охвачены огнем. По улицам бежали потерявшие ориентировку люди, на бешеной скорости мчались танки. С трудом удавалось отличить солдат от бунтовщиков.

Чжао не успел понять, что происходит. Его джип столкнулся с группой перебегавших дорогу мятежников; один человек упал прямо перед колесами машины. Шофер затормозил. В мгновение ока Чжао потерял из виду товарищей, которые продолжали движение, и оказался в центре возбужденной толпы. На джип обрушился шквал тяжелых ударов. В двухстах метрах от них взорвалась машина. Слепящая вспышка высветила искаженные ужасом и ненавистью лица.

— Что мне делать…

Это были последние слова водителя Чжао. Нападавшим удалось открыть дверцу, они выволокли солдата из машины, повалили на землю и начали избивать палками.

— Убей его! Убей его!

Толпа истерически вопила. Бросив труп шофера на тротуар, люди вернулись к джипу и принялись молотить кулаками в окна и двери, которые Чжао успел заблокировать. Внезапно брошенный кем-то булыжник пробил ветровое стекло и попал ему в голову. На несколько секунд он потерял сознание, а придя в себя, услышал, как кричат от ужаса солдаты на заднем сиденье. Толпа яростно ревела:

— Там лейтенант, сожжем его живьем, отомстим за себя!

Машину опрокинули. Облили бензином. И подожгли.

— Выходите! Быстрее! — приказал Чжао и открыл дверцу со своей стороны.

Толпа набросилась на него. Его лицо было залито кровью, и он ничего не видел под градом ударов — его били кулаками и палками. Рука инстинктивно нащупала висевший на груди автомат. Зарычав от ярости, он пустил его в ход, потом побежал, стреляя по движущимся целям. Толпа расступилась. Он смутно видел падавшие на землю тела — они напоминали сорванные порывом ветра листья — и почти радовался стонам и рыданиям. Когда взорвался джип, он мгновенно лишился слуха.

На следующий день Чжао проснулся в госпитале пекинского гарнизона. Голова у него была забинтована. После обеда его навестил командир части. Он передал лейтенанту благодарность от Центрального Комитета Коммунистической партии и Министерства обороны, после чего показал Чжао фотографию и сообщил:

— Ее имя Аямэй. Она — из числа главных организаторов мятежа. Воспользовалась вчерашними беспорядками и ускользнула с площади Небесного спокойствия. Ее нужно найти и доставить в распоряжение трибунала. Народ хочет суда над ней. Пусть заплатит за свое преступление!

Чжао взглянул на снимок. Он ожидал увидеть мрачное лицо с мужскими чертами, дерзкое и загадочное. Но с фотографии на него смотрела девушка лет двадцати — она стояла, прислонившись спиной к плакучей иве. Длинные тонкие волосы развевались на ветру. В уголках губ таилась легкая улыбка. Миндалевидные глаза удивленно взирали на мир.

— Аямэй — коварный враг, — продолжил командир. — Пока она на свободе, правительству угрожает опасность.

Чжао не понимал, по какой причине для выполнения задания выбрали его, а не офицеров пекинского гарнизона, хотя те намного лучше знали город и прошли через те же испытания. Задавать подобные вопросы вышестоящему начальству было запрещено, и он решил, что выполнит приказ. Вечером, хотя голова все еще болела, лейтенант покинул госпиталь. Следуя приказу, он оставил часть и поселился в гарнизонной казарме неподалеку от площади Небесного спокойствия. На следующий день состоялось первое оперативное совещание с новыми соратниками: для выполнения задания Чжао получил под свое начало шестерых солдат, отобранных из разных подразделений. Лейтенант принял решение скрытно наблюдать за родителями и друзьями беглянки.