Время бусово

ЗВЕЗДА ЧИГИРЬ-УГОРЬ

В черном ночном небе плыла зеленая хвостатая звезда, заставляя ближайшие к ней звезды меркнуть и стыдливо прятаться в ее мерцающем свете. Даже луна, покровительница влюбленных и разбойников, как-то побледнела и скукожилась на фоне нежданной пришелицы. Не привыкла ночная красавица к столь ярким соперницам.

Ночные птицы и животные, обычно наполнявшие многоголосьем ближайшие тенистые дубравы и многочисленные рощи в окрестностях благословенного града Киева Антского, главного града Русколани, страны русов и, частично, алан, притихли, стоило только зеленой гостье появиться на небосклоне. Такое затишье вдруг наступает в природе перед бурей, когда все замирает в тревожном ожидании.

Неожиданное явление и пугало, и завораживало одновременно.

— Что же несет нам эта Чигирь-Угорь, — тревожно размышляли припозднившиеся жители небольшого южного городка Кияра, как чаще именовался Киев Антский на местном наречии, расположенного в под-ножии Кавказских гор, еще называемых Фарсидскими, на Черной горе или горе Каркее, у Огненной реки, задрав бороды и вглядываясь в небо.

— Не бывало такого еще в благословенной богами Русколани. К добру ли?.. К худу ли?..

— Да, не бывало…

— Впрочем, старые люди говорят, что такое уже случилось в дале-кой земле иудеев… И тогда у них родился царь, ставший богом.

— Неужели?

— Не знаю, но слышал такое.

— От кого?

— Я же сказал: от старых людей.

— А те от кого?

— От купцов фряжских, а, может, и иудейских. Точно уже не пом-ню… Купцы — народ всезнающий, мир повидавшие…

— Купцы — это, конечно… бывалый народ…

— Что там купцы — к волхвам надо обратиться. Уж эти точно все знают! С богами общаются…

— Чудно! Надо поспрашивать нашего волхва Златогора. Он-то уж точно должен знать. Голова!

— Вот и поспрашивай, если не боишься встретиться с ним.

— А чего мне бояться? Я богов наших чту, регулярно жертвую до-лей всего, что имею. Ты же знаешь!

— Знаю, но…

Одни, словно страдая словесным поносом, безудержно говорили, другие, тревожно вглядываясь в ночное небо, молчали, думая каждый о своем и об увиденном чуде. А разве молчание порой не красноречивее слов?

Среди таких припозднившихся после работы в кузнеце были сосе-ди Люд и Зван, бородатые крупнотелые мужчины лет пятидесяти, про-пахшие дымом и изъеденные окалиной, в холщовых рубахах и портах, в толстых кожаных фартуках, степенно шагавшие по извилистым улоч-кам к своим домам-полуземлянкам, доставшимся им в наследство от родителей, давно ушедших в Ирий к пращурам.

— Что шлет нам Сварог, пользуясь отсутствием светлого Ярилы? Как думаешь, Люд? — спросил соседа Зван.

— Может так, а, может, и этак… — почесав затылок могучей пятер-ней, философски изрек густым басом кузнец Люд на вопрос соседа. — Богам виднее. Одно могу сказать: на моем веку такого еще не бывало. Да, не бывало…

— На моем тоже. Мыслится, жрецы наши растолкуют это чудесное явление во владении Сварога? Ты как мыслишь?

— Может, и растолкуют. Ученые люди, не нам чета. С богами дружат и с духами общаются. Почти так же, как мы с тобой! Пути Яви и Нави знают, законам Прави нас учат. Должны растолковать…

— И я думаю, что должны, а как же иначе… Волхвы ведь!

Помолчали, вглядываясь в ночное небо, расколотое зеленой хво-статой звездой пополам.

— Вот и дошли до хором наших златоверхих, — невесело усмех-нулся Зван, останавливаясь у своего подворья, отгороженного от кривой улочки и от подобных двориков невысоким глинобитным забором с деревянной кособокой калиткой.

— Не говори: не землянки, а дворцы княжеские, — поддержал сосе-да Люд. — Лучше, чем у князя нашего Дажина. Только вечерять при-дется опять в потемках. Хорошо, что рот свой — мимо не пронесешь.

Иронию в голосе и глазах кузнеца не могли скрыть ни сумрак, ни тревога, вызванная появлением ночной гостьи.

— Хорошо, если есть чем живот ублажить, то и темнота не помеха. А когда… — не окончил своей мысли рассудительный и обстоятельный Зван. Не пожелал попусту тратить слова. Что толку. Ведь сколько раз не говори «халва, халва» — во рту слаще не станет.

— Верно, сосед, все верно. Но не будем богов гневить, — посерьез-нел Люд. — У других не лучше. Вон у горшечника Глота после смерти кормильцев сыновей, погибших в последнем походе на воинственных азов, возмечтавших наши земли к своим рукам прибрать, и добытчиков в семье не осталось.

— Да.

— Сам стар и старуха его давно умерла. Как живет — непонятно. Надо проведать да гостинчик отнести. Не в обычае русичей соседей в беде бросать. Не в обычае…

— Надо, сосед, верно говоришь, — согласился Зван. — Не в наших обычаях ближних своих без презрения, в беде оставлять… Особенно стариков или детишек малых.

Вновь помолчали, размышляя про себя о перипетиях и странностях жизни.

— Ну, что, по домам что ли? — нарушил молчание первым Зван.

— А куда же еще? — вопросом на вопрос отозвался Люд. — По до-мам.

И пошли каждый к своему подворью, к своему роду, к своей семье, к своему очагу.

Как не было тревожно на душе у жителей Кияра Антского от столь необычного явления, как появления ночной гостьи, да что поделаешь, ни сна, ни завтрашнего утра и тяжелой работы по добыванию хлеба на-сущного никто не отменял. Еще раз взглянув на небо, молча покачивая головами в знак съедающих их сомнений, расходились они по домам своим. А зеленая звезда, уже названная ими за свой необычный вид и цвет Чигирь-Угорь, предвестница чего-то нового и необычного, не вкладывающегося в устоявшуюся жизнь русичей, величаво плыла по Сварге — Мирозданью.

Когда же утром следующего дня богиня Мерцана, красуясь парчо-выми нарядами и золотыми украшениями, раскроет Небесные Врата, чтобы освободить от ночной мглы путь для Лучезарного Световида, и жители Кияра вновь выберутся на улицу из своих тесных, пропитанных дымом и смрадом домишек, то небо будет чистым и ясным, как всегда, и ничто уже не напомнит о ночной красавице.

«Не привиделось ли нам, — тайком подумает каждый, — может, никакой звезды-то и не было, а все виденное на небе лишь томленье духа и шутка богов».

Подумают немного, да и приступят к повседневным делам, так как долго заниматься размышлениями по данному вопросу некогда — голо-ва пойдет кругом да и дела ждать не будут. Надо ковать железо — кри-цу, надо сучить пряжу, надо готовить ткани, надо пасти стада, надо воз-делывать землю. Да разве мало чего надо?.. Но это все будет утром. А пока Кияр Антский притих в тревожном ожидании.

РОЖДЕНИЕ БУСА

А во дворце русколанского князя Дажина из рода Белояров, не-смотря на ночь, ярко пылали факелы, отодвигая из комнат ночной су-мрак, и суетились слуги. Да и как им было не суетиться, если любимая жена князя, золотоволосая и синеглазая Ладуня, названная так в честь богини красоты, весны и любви Лады, разрешалась первенцем.

Она лежала обнаженная на высокой кровати, покрытой попонами и парчовыми накидками, за прозрачной кисеей, отгораживающий ее бу-дуар от остального пространства комнаты, ярко освещенной десятками факелов, свечей и жировых плошек с горящими в них фитилями, а ря-дом хлопотала старая ведунья Родислава, аккуратно массируя низ живо-та роженицы и ублажая тело теплыми и маслянистыми благовониями. Возле нее безотлучно находилась и тенью скользила, как нитка за игол-кой, ее внучка и помощница Зоринка, отроковица лет четырнадцати-пятнадцати, в длинном сарафане, подол которого был расписан яркой вышивкой. Голову покрывал белый плат, из-под которого на гибкую спину свисала тугая русая коса. Родислава делала свое дело, не забывая поучать внучку и командуя челядью и сенными девицами княгини.

Лицо Ладуни было покрыто капельками пота. Длинные волосы со-браны в пучок и упрятаны под платок. В глазах боль и надежда. И сле-зы. Чтобы не стонать, Ладуня прикусывала пухлые губки.

— Бабушка, милая, как мне больно, я не умру? — спрашивала она в который раз чуть слышно Родиславу. — Не заберет ли меня к себе Ко-щей, помощник Чернобога? Или Мара — богиня подземного царства?..

— Да что ты, дитятко, — подбадривала ее ведунья, — неужели твоя покровительница такое допустит! — Имелась в виду богиня Лада. — Никогда. И Световид не оставит своей милостью. И Макошь. И Велес. И Зимстерла, богиня весны и цветов. Ничего не бойся. Тужься, лапуш-ка, тужься. А я тебя сейчас волшебной, настоянной на ста травах мазью разотру, чтобы тело твое белоснежное расслабилось, чтобы вагине легче было младенца на свет божий вытолкнуть. Ты не бойся, а я сейчас еще одну молитовку богам сотворю. Боги наши добрые, они испокон веков роду славянскому помогают, так как мы — внуки и дети их и живем по данному нам ими же Завету.

И зашевелила тонкими бескровными губами, шепча про себя слова сакрального текста, лишь ей одной известного, а потому, тайного, не-доступного для других уст и ушей.

Она шептала, и хоть слов было не понять, не разобрать, но они об-волакивали, зачаровывали, утоляли. Нестерпимая боль растворялась в этом шепоте и этих неразборчивых словах-заговорах.

Родислава уже и не помнила, сколько лет она прожила на этом све-те, сколько раз Лучезарного Ярилу сменял Светлоликий Коло, сколько приняла младенцев от различных рожениц. Разве упомнишь всего. Все может помнить только богиня Тригла. На то она и богиня, к тому же трехглавая!

Лицо Родиславы, когда-то румяное и гладкое, стало похоже на пе-ченое яблоко, все в морщинах и складках; выцветшие от времени глаза слегка слезились. И одежда на ней была ей под стать: такая же старая и блеклая. Только новый фартук белым пятном выделялся на фоне темно-го платья и явно диссонировал с ним и самой обладательницей этого фартука. Однако жилистые руки Родиславы, по-прежнему были про-ворны и сильны. Словно их миновала чаша долгих лет. Да еще голос был тверд и звонок. Конечно, не такой, как у молодых селянок, но все же.

— Чего стали — рты пораззявили, не видели что ли, как бабы рожа-ют? — покрикивала Родислава на молодок, по ее мнению, не таких уж расторопных, хоть те и носились вокруг нее как угорелые. — У всех вас на роду написано: не только с милым любиться-миловаться, но и за лю-бовь ту сладкую перед богами через муки телесные ответ держать. Так что не стойте овечками несмышлеными, лучше вон воды нагрейте про запас, да рушников чистых приготовьте побольше, да бельишко смен-ное…

Вода была давно уже нагрета в большом казане и разлита в сереб-ряные кувшины и тазик, выданные ведунье княжеской ключницей Ми-рославой, женщиной крупной и властной, настоящей хозяйкой дворца, но в присутствии ведуньи присмиревшей и безропотно выполнявшей все указания Родиславы. И рушники, мягкие и выбеленные, с красивы-ми вышивками на концах лежали тут же, на ложе небольшого стульца с высокой резной спинкой, рядом с простыми льняными длиннополыми рубахами. Узор вышивок незамысловат, но это на первый взгляд. На самом деле он таит в себе сакральную силу. Если внимательно вгля-деться в очертания рисунков, то и Мать-Роженицу увидишь, и богиню плодовитости узришь.

— Бабушка, все уже давно готово, — попробовала оправдаться одна из молодок, та, что была побойче остальных. — Мы все уже давно сде-лали, как вы нам велели.

— Ты у меня еще поговори, — усмехнулась уголками глаз ведунья, — враз в лягушку-квакушку превращу.

Девушка вмиг притихла, даже как-то сжалась, постаравшись стать меньше и незаметней. Потом тихонько шмыгнула в дальний угол за спины товарок, подальше с глаз ведуньи: а то, не ровен час, и, правда, в страшную лягушку превратит, с холодной пупырчатой кожей. Ведуньи, они такие, все могут…

— Знаю я вас, бестолковых, — без особой жесткости в голосе, скоре для того, чтобы поддержать разговор, ворчала старая ведунья, — вам только дай волю, только не досмотри за вами — враз все перевернете да перепортите.

Молодые женщины и девушки, находившиеся в комнате княжны, в знак согласия с ведуньей опустили долу глаза.

— Ты же, Зоринка, — оставила она на время в покое княжескую прислугу, — глазами по стенам княжеской светлицы не шарь, больше к моему действу приглядывайся, да запоминай. А то призовет меня к себе Щур, и не кому будет дитяток у баб принимать. Мать твоя пустоцветом уродилась: ни украсть, ни покараулить. Одно радует, что воительницей знатной стала. В стрельбе из лука, в скачках на коне, во владении копь-ем и мечом, не каждый мужчина за ней угонится. А знахарским делам, врачеванию, боги ее не уподобили. Пустоцвет. Вот опять ушла с сар-матскими конниками в земли греков аль ромеев, — кто их там разберет, — на далекую реку Дунавей — жива ли еще, или уже головушку свою буйную на сыру землю сложила, неизвестно. — Бабка тихонько вздох-нула, видно, как ни бранила она свою дочь, но переживала за нее. — Так что одна надежда, внучка, на тебя… на тебя, мое золотко…

— Да я, бабушка, и так стараюсь, все запоминаю… Вот только мо-литовку, которую ты про себя шепчешь, не знаю. А так — все запомни-ла… все смогу.

— Молитве заветной научу. Еще успеется…

— Спасибо, бабушка, я буду стараться, — порадовала Зоринка ста-руху, единственную кормилицу в семье, добывающую себе и ей хлеб насущный тайными знаниями и врачеванием путем заговоров и настоев трав не только людей, но и домашних животных. Отца Зоринка не пом-нила — погиб он при очередном набеге асов. Мать Воислава почти все-гда была в походах и дома появлялась редко, да и то на день-другой. Материнских ласк к Зоринке особо не высказывала, видно огрубела сердцем в сечах и битвах. Прижмет к себе, поцелует в макушку, погла-дит огрубелыми, похожими скорее на мужские, чем на женские, ладо-нями… И снова в поход, неприступная и чужая в темной железной бро-не и таком же шлеме, из-под которого на плечи только поседевшие во-лосы вместо плаща сбегают, словно броня укрыла не только ее тело, но и душу от всего мира, в том числе и от близких ей людей. Так что бабка Родислава для нее была самым близким и единственно родным челове-ком, кормильцем и защитником. И она свою бабку не просто любила, но и обожала, и уважала, и старалась во всем угодить.

— А ты, милая лебедушка, — вновь обратилась ведунья к княгине, — к пустым разговорам не прислушивайся. Знай себе, ладушка, тужься. Тужься да тужься! А Световид, Дидилия и Лада своими милостями нас в беде не оставят.

И молодая жена князя Русколани тужилась, прикусив в который раз до крови пухлые губки и закрыв глаза, стараясь не стонать. Только рождение сына могло в какой-то мере оправдать те муки, которые она сейчас испытывала.

«Только рождение сына — первенца и наследника — должно при-нести нам несказанную радость, — повторяла она про себя, чтобы не думать о боли, терзающей низ живота и пах. — Только рождение сы-на… сыночка… кровиночку…»

Рождение первенца сына во все времена и у всех народов счита-лось хорошим предзнаменованием не только для семейного счастья, но и для счастья всего рода или племени. Рождался не просто мальчик, а воин, боец, защитник земли своей и рода своего. И русколанцы в этом вопросе придерживались тех же традиций и обычаев.

Княжеский титул в Русколани еще не передавался по наследству, и само рождение в княжеской семье еще не было достаточным основани-ем тому, что дети мужского пола имеют право претендовать на роль старшего вождя племени и рода. Все это так. Но жизнь так сложилась, что в последнее время дети князей и старшин, проходя через необходи-мые процедуры веча, становились князьями и старейшинами родов. Все чаще и чаще они наследовали родительский титул и родительскую должность. Формально, в роду все его члены были равны между собой. Формально… Но среди равных уже были те, кто был более достойный не трудом рук своих, не умом, а лишь по праву рождения… Этому спо-собствовало то, что вокруг князя или старейшины рода образовалась устойчивая, сплоченная, организованная группа людей из числа близких родственников, друзей-дружинников, слуг, которая всегда влияла на решение веча. Вот и мечтала Ладушка родить сына — существо более достойное, чем остальные, чтобы со временем стать князем. Конечно, и дочь была желанна в семье. Но дочь — заранее отрезанный ломоть, а сын — наследник! Продолжатель дела родителя! Вождь!

КНЯЗЬ ДАЖИН

В соседней комнате, так же ярко освещенной масляными факелами и восковыми свечами, находившимися в бронзовых трехрожковых све-тильниках, изготовленных в виде сплетшихся хвостами змей с задран-ными вверх головами и раскрытыми пастями, в которые и вставлялись свечи, и укрепленных на стенах, находился сам князь Дажин, мужчина лет тридцати, русоволосый, сероглазый, с курчавой бородкой, еще не ставшей из-за возраста окладистой, как у множества русичей, с тонкими чувственными крыльями носа, имевшего небольшую горбинку, что го-ворило о горской крови среди его предков.

Яркий свет горящих свечей, факелов и жировых плошек, подве-шенных в уголках комнаты на бронзовых цепочках, как и в светелке княгини Ладуни, позволял рассмотреть правителя Русколани.

Черты лица князя были благородны и аскетичны, чему способство-вали высокий, с несколькими горизонтальными морщинами, лоб и слег-ка выдающиеся из-под смуглой кожи скулы, а также известная воздер-жанность князя в пище и семейной неге. На нем была легкая льняная белого цвета рубаха для домашнего обихода с расшитым воротом и по-долом, подпоясанная кушаком, которая не то, чтобы скрывала, наобо-рот, подчеркивала крутой разворот могучих плеч, развитую грудь и впалый живот воина. Темно-синие порты из тонкого сукна и легкие сафьяновые, темно-красного цвета, на тонкой кожаной подошве с не-большим каблуком сапожки на ногах заканчивали его домашний наряд.

Он, снедаемый чувством неизвестности и своего бессилия как-либо повлиять на происходящее, сидел на широкой лавке за дубовым столом, покрытым белой скатертью, прислушиваясь к гомону в комнате княги-ни. Как и его супруга, он ждал первенца сына. Сына и только сына — наследника и продолжателя рода! Время от времени он вставал с лавки и начинал ходить по комнате, бесконечно меряя упругими шагами вы-ложенный цветной мозаикой, на греческий лад, пол.

Когда начались схватки у Ладуни и засуетились ее сенные девуш-ки, князь пожелал было остаться при родах, надеясь своим присутстви-ем смягчить боли любимой княгинюшки и первым взять на руки свое дитя — продолжателя рода Белояров. А в том, что родится сын, у него даже сомнений не было. Знал, что Ладуня не подведет его — их ребенок был зачат во взаимной любви и с благословения богов. Вот потому-то и ждал сына. Но тут пришла старая ведунья Родислава, которую не только простые русы побаивались за ее связи с духами и богами, но и он, Да-жин, могучий князь Русколани, и потребовала, чтобы он убирался вон из спальни роженицы. Потребовала так, что пришлось уступить и уда-литься в соседнюю комнату.

Несколько лет тому назад он гостил у князя словен и антов Щека в славном городе Киеве Русском, который раскинулся на днепровских крутоярах, и там впервые увидел свою суженую Ладушку, веселой ко-зочкой в светлом сарафанчике скакавшую по княжескому двору. Тогда все собирались на общеплеменной славянский совет-вече. Присутство-вал не только он, но и почти все старейшины, вожди и князья славных родов славян и русов из дальних и ближних земель. Из Олешья и Суро-жа, из Корсуни и Белой Вежи, из Любяча и Голуни, который почему-то хитромудрый грек Геродот, взявшийся рассказать людям историю их предков, называл Гелоном. Обсуждали вопрос мира и войны с греками, боспорцами и готами, которые вздумали теснить славянские роды на берегах Сурожского моря, где русичи проживали испокон веков. Уви-дел — и полюбил. А, полюбив, сознался в том князю Щеку, мужу силь-ному и мудрому.

Киевскому князю Щеку в ту пору было около пятидесяти лет, и Ладушка была его последней дочерью, которую Щек воспитывал один, так как его супруга и мать Лады вскоре после родов дочери заболела и умерла. Ладу же выкармливала грудью одна из служанок, к счастью, только что родившая ребенка. Ладушка росла без матери, поэтому была не только любима, но и обожаема отцом.

Узнав о таком деле, Щек благосклонно отнесся к его речам, лишь попросил обождать до времени, когда Ладушка войдет в пору зрелости. Видать, не хотелось князю Щеку расставаться с любимой дочерью.

Он дождался и заслал сватов. Год назад они на светлый праздник Купалы в священной роще после песнопений и плясок вокруг костра, после прыжков через этот костер, с благословения бога любви Леля на душистой от цветов и трав поляне познали друг друга, а через месяц и дитя зачали.

Тогда же от князя Щека он узнал историю города Киева Русского, раскинувшегося на холмах высокого берега Днепра, называемого элли-нами Борисфеном, известного не только среди русов и славян, но и во всем мире.

А дело было так. После веча, на котором все дружно решили дать отпор готам и грекам в Боспоре и Тавриде да возвратить себе тамошние города Сурож и Хорсунь, временно занятые хитроумными сынами Эл-лады, князь Щек, как хозяин дома, давал званый пир для участников совета.

На просторной поляне заповедного леса, в котором обитали лишь волхвы да жрецы, возносившие хвалу богам, вдали от шума и гама го-родского, плотниками-умельцами были сооружены длинные столы и лавки. Столешницы были накрыты белыми узорчатыми скатертями, лавки прикрыты разноцветными шерстяными попонами. Вокруг суети-лась княжеская челядь, расставляя на столах посуду с яствами, фрукта-ми и освежающими напитками. Чуть в стороне слуги князя на огромных вертелах зажаривали туши кабанов и благородных оленей, убитых во время охоты, организованной также гостеприимным Щеком.

Когда же гости вволю напились и досыта наелись, насмотрелись на молодецкие забавы молодых киевлян, показывающих свою удаль и сно-ровку в борьбе и упражнениях с оружием, в метании дротиков и копий в цель, в стрельбе из луков, в сражении на мечах, то киевский князь пред-ложил приглашенным гостям послушать певцов-сказителей.

Пришли два седовласых старца в белых холщовых рубашках, под-поясанных разноцветными кушаками. У одного в руках был рожок, у другого гусельки. Старцы по очереди нараспев поведали о предках-героях, заботившихся о роде славянском, а также о доблестях самого киевского князя Щека, мудрого вождя и волхва, стараниями которого город Киев стал самым прекрасным городом на земле, а киевляне — са-мыми могучими и храбрыми воинами.

Ничего удивительного в этом не было. У многих старшин и князей были свои сказители, которые не только вели сказы о делах этого рода или племени, но и передавали свои знания по наследству, чтобы их вну-ки могли порассказать далеким потомкам о славных делах их родичей, давно ушедших к пращурам. И тем самым как бы продолжалась связь поколений, связь между прошлым и настоящим, связь между Явью и Навью. Иногда в роли сказителей выступали волхвы, хранители старин-ных традиций и знаний, именуемые еще кудесниками.

Пока старцы пели свои сказы, каждый слушатель, в том числе и он, князь Русколани, слушая их, уносились в глубь прошедших веков, мыс-ленно участвуя с древними героями в походах и битвах, прославивших их имена.

— Как вам мои сказители? — поинтересовался Щек, явно гордясь своими певцами, когда те окончили свои песни-сказы. — Не притомили ли?.. Не наскучили ли?..

— Красно пели, — согласились, не покривив душой, слушатели. — Красно! Красно и лепо!

— Вот и хорошо. Продолжим пир! — Обрадовался киевский князь искренней похвале гостей.

И пир продолжился. Шумный и веселый, такой же разудалый и бесшабашный, как и сами русичи с их горячими и всегда открытыми сердцами. Так уж создал Сварог детей и внуков своих: работать — так работать, воевать — так воевать, а гулять — так гулять!

КИЕВСКИЙ КНЯЗЬ ЩЕК

Сказители спели и ушли, а за столом разгорелся спор о том, откуда началась земля русская, кто в роду был первым князем и кем построен город Киев и другие города славянские. Вот тут слово взял Щек и пове-дал:

«В незапамятные времена, о которых простые люди уже не помнят и только редкие волхвы-кудесники по воле богов о том знают, примерно 5 тысячи лет назад, пришла великая стужа на землю славян-огнищан. А жили они в ту пору в горах великих и высоких. В Пяндже, что в Краю Иньском, на конце земной тверди. Там и землю пахали, и стада овец пасли в травах сочных и высоких, там и род свой продолжали, блюдя законы и заповеди богов своих. Но наступили холода великие. И зароп-тали они, что надо уходить из этого края в иной, даже если придется за него биться. И перестали предки наши славить Рода, поскольку не виде-ли от него никакого заступничества.

«Будем, — решили они, — сами по себе жить, либо в лесах, либо в горах обитать».

И услышал те необдуманные слова Бог Сварог, и рассердился, и наказание великое уготовил он предкам нашим. Задрожали ночью горы, стала дыбиться земля. И славяне в ночи пробудились от великого гро-хота и дрожания земли. И побежали они в страхе из селений своих, и сбежались в толпы, как овцы, ими же брошенные. И ржали жалобно им в след лошади, и мычали коровы. Но бежали люди, обуянные страхом, пока не выдохлись и не упали на дрожащую от Божьего гнева землю.

А утром, когда только богиня зари Мерцана стала готовить путь для лучезарного Световида, покрывая край небесного окоёма алым пла-том, отойдя от страха, решили возвратиться к очагам своим. Возвратясь, увидели они разрушенные дома свои. Одни были вздыблены, а другие обрушены в ямы великие, что в земле образовались по воле Сварога. И пропали дома у многих, даже следа не оставили, словно их и не было никогда. И оскудели славяне и не знали, чем себя прокормить. И опеча-лились.

Но был среди них муж сильный, Яруной прозываемый. И было у Яруны три сына: Кий, Щек, тезка мой, и Хорив. И была у него дочь Ле-бедь, девица прекрасная и разумная. И обратились огнищане к Яруну и попросили его стать вождем над ними и вывести их из этого злого мес-та. Согласился Яруна, но рек: «Тогда я буду над вами вместе с сынами моими!»

Делать нечего, согласились и на это славяне, хотя раньше никому не позволяли над собой из рода в род возноситься. Случалось, избирали на время вождя, а потом, по минованию надобности, вновь его смещали. О детях его даже и речи не вели. Но тут прижало — согласились.

Приказал Яруна сыновьям своим отправляться, не медля, в разные стороны на поиск земель благодатных, и пошли, не мешкая, сыновья его искать земли иные. Но сначала изловили они для похода перепуганных лошадей, да не по одной, а с заводными. Путь-то нелегкий и не близкий предстоял. Надо было идти за тридевять земель. Взяли копья, луки и стрелы, чтобы в дороге охотиться можно было — на голодный желудок далеко не ускачешь.

Долго отсутствовали Кий, Щек и Хорив. Думали, что их уже не дождутся, так как великий мор напал из-за злобы Сварога на род славян. Возроптали славяне, посчитали, что сгинули братья в землях неведо-мых, злыми духами населенных, не верили уже в свое избавление, со-всем духом пали, приготовились к смерти неминучей. Только Лебедь продолжала верить братьям, только она да ее отец Старый Яруна обод-ряли народ свой. Лебедь последним просяным зернышком делилась с соплеменниками, последним глотком молока. Когда же совсем невмого-ту становилось, брала она в руки отцов лук и шла охотиться на зверя лесного, на птицу речную. Не дала умереть роду. За то ее все любили и восхваляли.

Вот, наконец, вернулись братья и поведали, что на заходе солнца земли лежат обширные и малозаселенные тамошними племенами, что травы там растут высокие и сочные, реки и озера богаты рыбой и пти-цей, а в лесах водятся звери, видимо-невидимо!

Воспрянули духом тогда предки наши и ушли из Края Иньского, в котором обитали до тех пор. И гнали они перед собой остатки стад ко-ров и овец и табуны лошадей. И шагали мужчины с копьями и луками, оберегая жен и детей, стариков и старух; и несли женщины детишек грудных на руках или на ременной перевязи на груди, чтобы можно было в руках скарб свой немудреный нести. Тогда еще не знали о по-возках, не удосужил тому людей Сварог! А верхом на лошадях скакать могли только воины одни. Но не бросать же им жен и детей своих, и родителей престарелых — вот и шли все пешком по пути, указанном сы-новьями отца Яруна.

Прошли они мимо Земли Фарсийской, где ныне Персида и Иран-ское царство, а также Армения, управляемая мудрым царем Тиридатом, так как не подошла та земля овцам. Мало было там трав сочных — на солнце выгорала там трава быстро. Обогнули они горы каменные, Кав-казом рекомые, на которых нельзя было сеять просо. Преодолели много рек полноводных и речек мелких, и увидели, наконец, степи, цветущие и зеленые. Два года стояли они в тех степях, но затем были вынуждены идти дальше, так как в степях тех оказалось много хищных зверей, ре-завших скот, и убавлявших и без того не очень тучные стада огнищан. Охотники и воины ежедневно били зверя, да так, что женщины не успе-вали выделывать их шкуры, но зверей все равно не становилось меньше. Одно было отрадно: одежды верхней нашили на весь род.

Они прошли мимо реки Каялы к Непре-реке, которая, убегая к мо-рю синему, стала границей их владений, и которая ограждала их при всякой битве. Встречавшиеся редкие местные племена людей были дружелюбны, охотно делились своими женщинами и знаниями, своими богами и обычаями, так что с ними никаких проблем не было. А новая, влившаяся кровь, лишь только усилила род славян. Вот на этой Непре-реке и остановился, и расселился род славян, так как служила Непра-река преткновением для злых ворогов. Жили сначала славяне в ямах в земле, в которых имелось свое огнище. Потому они и звались огнища-нами, так как дружили с огнем, а огонь — с ними. Позже стали строить они жилища деревянные, с окнами и крышами. А в них не просто огни-ща, но печи, из глины сделанные. И стали славить они Сварога и Дажь-бога, которые в Сварге пречистой; Перуна и Стрибога, которые громами и молниями повелевают, а Стрибог еще и ветрами ярится на Землю. И славили они Ладо-бога, который правит ладом, радостью и благостью всяческой. И Купало-бога, который правит мытьем и всяческими омо-вениями. И Яра-бога, который правит яровым цветением, и русалками, и водяными, и лесовиками-лешими, и домовыми. И Сварога, и Светови-да, которые правят всякими родами. И Щура и Пращура, которые умер-ли сотни лет назад, но оберегают род от всяких бед и напастей.

А когда род их окреп, и стало тесно всем жить в одном месте, то Старый отец Яруна сказал сыновьям, чтобы они разделились и пошли, кто на юг, а кто и на запад Солнца. Вот так и вышло, что Кий, Щек и Хорив разошлись на три рода. От Хорива пошли хорваты, а от Щека — чехи и богемцы.

Кий же построил себе город на Днепровских крутоярах, который и был назван в его честь Киевом. Вот так и появился впервые город Киев на Днепре Славутиче, который прехитрые греки Борисфеном зовут, и в котором мы сейчас находимся, — окончил повествование свое киевский князь Щек. — А я далекий потомок того Кия, и в нашем роду древняя традиция называть сыновей именами славных предков: Кий, Щек, Хо-рив, а если появится дочь в роду, то ей обязательно носить имя Лебедь. Остальные могут быть названы как угодно, но первой дочери — обяза-тельно быть Лебедью. Не трудно догадаться, что я был в семье третьим ребенком, но судьба распорядилась так, что правителем стал я, ибо старшие мои братья по воле богов уже ушли к пращурам».

Помолчал.

Мужественное лицо киевского князя светилось то ли от солнечного света, то ли от окаймляющих его серебристых волос, то ли от внутрен-него восторга, как и его голубые глаза, излучающие ум и доброту муд-рого человека.

Молчали и внимательные слушатели. Дух захватывало от столь интересного повествования из жизни пращуров.

«А в Киеве, — продолжил князь Щек после паузы, — с тех незапа-мятных пор славяне впервые построили мольбища в дубовых дубравах и рощах, чтобы справлять богам требу и воздавать им почести и славу. Вот так! Но сначала Киев больше походил на большое село, чем на го-род. Это сейчас он многоголосый и шумный, с множеством подворий людей знатных и сильных, со скотницами и храмами богов наших, с кузнями и гончарнями, с мастерскими и торжищами, с дворами ткачей и оружейников. А раньше был село селом среди дубрав и боров. Это те-перь вокруг него крепостная стена возвышается с башнями и воротами, а тогда и простой изгороди не было».

«Великий вождь, — обратился тогда один из приглашенных гостей, русобородый боярин Сколот, — это очень интересно, но что случилось с родами Кия, Щека и Хорива дальше? А еще я слышал от уважаемых старцев, что отцом Кия, Щека и Хорива был не Яруна, а Арий, отец Арий. Так ли это или нет, и кто тут прав?»

«А правы и те, и эти, — улыбнулся одними уголками губ Щек. — Ибо Старого Ария в одном роду потомки Арием зовут, а в другом — Яруной величают. Но это один и тот же человек. Что же касается даль-нейшей истории родов наших, то судьба у них большая, извилистая и таинственная.

Ведающие мужи сообщают, что пятьсот лет предки наши, которые пришли на Непру-реку, жили там под благословением Перуна и других богов. И всеми управляли люди из рода Яруны или, если хотите, Ария. Но управляли не единолично, а через вече, на которое собирались, как и сейчас, лучшие мужи от всех родов и племен и решали вопросы мира или войны. А войн было не избежать. Видно, так уж на роду славян-русичей написано, — чело князя Щека опечалилось, — что войн нам не избежать! Хотим ли мы того или не жаждем… Река Непра течет в море, а предки наши стали расселяться по ее берегам выше к северу и имено-вались уже не только славянами или огнищанами, но и по названию реки непрами и припятцами. На юге же жили народы сильные, назы-ваемые иллирийцами. И с иллирийцами приходилось нашим родам то в мире жить, то воевать из-за стад и пастбищ, из-за пашен и лесных уго-дий. Иногда, из-за того, что, то их, то наши парни умыкали себе девиц в жены. Но такое было редко. И прав был Старый отец Яруна, когда ре-шился увести род наш из Края Иньского, а точнее, из Пенжа, в горах которого они обитали прежде, видно, предвидел он, что потомки его будут жить богато и поимеют много золота и скота.

Умирая же, завещал нам Яруна, что «наша кровь — святая кровь!» и что мы это должны помнить во веки веков и передавать из поколения в поколение, из рода в род! А еще он завещал судить на вечах всякого: и людей простого сословия, и правителей своих, вождей. И каждому воз-давать по делам их, как того требовал бог Прове, бог провидений и предсказаний, бог правосудия. Также завещал еще Яруна славить богов наших и славиться самим. Ибо без славы нет ни бога, ни человека».

«Верно, — промолвил кто-то из свиты князя, возможно, даже не за-метив, что раскрыл уста, — без славы нет человека».

А Щек, увлекаясь все больше и больше своим повествованием, продолжал:

«Это беспокойная совесть наша причиной тому, чтобы хранить за-вет отца нашего Яруна Старого и деяния предков наших прославлять. И так должно быть не только при отцах наших, но и при детях, и при вну-ках. Во веки веков, пока будет жив род человеческий, пока останется хоть один славянин!

Вы вот спрашиваете, — повторил он ранее заданный ему вопрос, — что же случилось дальше с потомками Яруна. Многое случилось и в старые времена, ушедшие в Навь, но и многое происходит в Яви. Я должен вам поведать, что род Яруна Старого в Крае Иньском был не един. Проживал в тех незапамятных временах в том краю род Кисека. И были оба рода от одного ствола древа рождены, одним и тем же богам поклонялись, на одном и том же языке общались. И оба рода покинули Край Иньский, чтобы идти в земли иные. Только Кисек тот ушел рань-ше и вел родичей своих туда, где солнце сияет. На полдень. И когда оба рода достигли Непры-реки, то пришел Яруна к Кисеку и сказал ему: «Мы оба имели роды: и детей, и мужей, и жен. А старшие в родах имели войну с врагами. Но войны были победными всегда только, когда в еди-ный род соединялись, единым племенем становились, когда стада свои в единый гурт сгоняли: и овец, и скот. Так не лучше ли нам быть вместе, едиными»?

И ответил Кисек, что он не против, но надо собрать большое вече, и на нем все решить окончательно. Хитрым был Киська, знал, что род его на это не согласится, не захочет стада свои объединять, не захочет женщин своих чужим мужам уступать. Но не хотел и с отцом Яруном ссориться. Когда же собрали вече, то многие говорили, чтобы быть обе-им родам единым племенем, но еще больше, особенно из рода Киськи, которые требовали разъединения и самостоятельного похода… Тогда отец Яруна отвел стада свои и людей от них. И увел их далеко на север и сказал, что здесь он с родом своим воздвигнет град, который назовут Голунь, так как на месте этого града раньше была голая степь и лес. И был построен град тот в междуречье, между реками Пслом и Ворско-лом, недалеко от того места, где в полноводный Псёл вливается быст-рый Хорол. Этот град, как вы все знаете, до сих пор здравствует и его нынешний властелин, уважаемый князь Прон меж нами сидит. И стал город этот настолько знаменит не только на нашей родной земле, но и в Грецколани, — продолжил князь Щек, погладив дланью свою бороду, — что о нем греческий ученый муж по имени Геродот в книге народов на-писал, назвав, правда, Гелоном, а народ, его населяющий — гелонами и будинами. Но мы то знаем, что мы — это мы».

Услышав свое имя, Прон, муж крупный, но стройный, приосанил-ся, даже ростом выше стал, хотя и продолжал сидеть на лавке. Было Прону лет сорок. Выделялся он могутной грудью, широкой лобной лы-синой и рыжей курчавой, окладистой бородой. Рубаха на нем была красной камки, с голубой вышивкой. А Щек, переждав возникший за столом шум, поднятый людьми, прибывшими с Проном из Голуни, — не каждый же день вот такое услышишь, — продолжил: «И Киська так же ушел прочь и увел людей своих в иные места, чтобы не смешались они с людьми отца Яруна. И его люди построили на землях своих грады и села, как и люди отца Яруна. И стали жить в них огнищанами, ибо каж-дый имел свое огнище. С тех самых пор роды Яруна и Кисека жили от-дельно, но, по-прежнему, поддерживали между собой связи и общения. Но с течением времени и по воле богов стали они отделяться друг от друга, обособляться, и решили быть чуждыми друг другу. Однако до вражды дело еще не доходило, так как оба рода и жито, и силу имели… Но однажды пришли язы в край, занимаемый родом Кисека, и начали забирать скотину и творить непотребное. Исполчился Кисек, напал на язов и в первый день поразил их. И праздновал победу над трупами вра-гов. Но рано он стал торжествовать. На следующий день собралось язов видимо-невидимо, и победили они род Киськи, и бежал Киська с остат-ками людей своих, бросив стада и табуны лошадей. А воронье покрыло поле битвы, на котором лежали трупы людей Киськи, поверженные ме-чами язов. И радовались язы вместе с вороньем, и праздновали победу. Видно, отвернулись Сварог и Перун от сынов Кисека, так как стали они больше почитать не Перуна-громовержца, не Сварога, сотворившего Сваргу пречистую, а умыслили Вотана и Одина-воителя своего, ложно-го бога. Прибежал Киська в Голунь к Яруну-Арию, стал просить о по-мощи. Мол, не держи обиды и забудь прошлые распри… Не был злопа-мятным Старый Яруна, откликнулся он на беду бывших родичей и ска-зал воинам своим: «Славные мужи, славяне! На землях родичей ваших все мертво и черно от воронья! Грают и радуются вороны на трупами поверженных, и очи им выклевывают. Не простят нам боги наши, если павшие в битве не будут отмщены. Седлайте коней ваших борзых! Ис-полчитесь оружием и храбростью! Поддержите Кисека и людей его униженных!» Из глубины души шли слова Яруна, словно сами боги го-ворили устами его. Не осталось к словам этим равнодушно ни одно сердце в детях рода отца Ария. Не мешкая, воссели они на коней своих борзых, вооружились копьями острыми, мечами разящими, луками са-мострельными, и двинулись на неведомых врагов. И бились с язами до тех пор, пока не разбили их. А вместе с ними, плечом к плечу, сража-лись люди Кисека, те, которые не пали в прежней борьбе и остались живы.

Разбив врагов, собрали трупы родичей своих и похоронили их с подобающей воинам почестью: вместе с оружием и конями. А сверху курганы высокие насыпали, как завещали отцы наши и деды, как того требовал Перун и бог воинской славы — Лед. А чтобы воинам, погиб-шим за род свой, в загробном мире было кого на службе своей держать, то в качестве слуг захоронили и врагов их поверженных, но без оружия, со знаком раба на челе.

И тут предки наши начали ведать истину, что они имели силу, лишь тогда, когда были вместе. А еще они поняли, что бог не в силе, а в правде. Не они напали на язов — это язы первыми напали на род ариев. Это язы, видя жилье ариев, желали отобрать братины их серебряные, мечи, акинаки харлужные, и даже гончарные горшки для еды с просом, и все жито. Только язы нашли то, что искали: мечи обоюдоострые, не ведали, вероломные, что степи наши — до конца нашего! И там, где про-лита кровь наша, — там и земля наша. А кто с мечом к нам придет — тот от меча и погибнет! На том стояла, стоит и стоять будет земля наша»!

Щек замолчал, но тут же продолжил, словно вдруг вспомнил что-то важное и неотложное: «Вот такова была жизнь наших предков в ста-родавние времена, когда отец Яруна привел род свой из Азии в Европу, из Края Иньского в Землю Русскую. Много вод утекло с тех пор… Ухо-дил отсюда и вновь возвращался род наш в эти места. По разным об-стоятельствам: то земли лучшие искал для стад своих обширных, то от стуж и холодов, то от врагов разных. Но всегда возвращался сюда, ибо это земля навек наша, кровью предков окропленная, в сказаньях и бы-линах воспетая. В древних Ведах говорится: «Тысячу раз умирала и ты-сячу раз возрождалась Русь!» И вот готы, недостойные потомки славян-ариев, когда-то выведенных Киськой хитроумным из Края Иньского и из Семиречья, и вырученных нашими предками от поголовного истреб-ления язами, теперь на нас войной идут и беду в нашу землю несут. Видно, забыли они заветы отцов наших и богов наших. Впрочем, они не только заветы забыли, но и язык, а богов прежних сменили на новых. Теперь у них Один злой стал главным богом и постоянно требует крови. И сами они уже зовутся не славянами, а германцами. И, по всему ви-дать, борьба нам с ними предстоит долгая и кровавая. Но об этом мы уже с вами на вече говорили».

Да, на вече все эти вопросы были шумно обсуждены. Было приня-то решение, чтобы в этом же году, но осенней порой, когда будет соб-ран и прибран урожай с полей, собрать ополчение и дать готам бой на побережье моря, чтобы отбросить их на прежние земли в долинах Рейна и Одера. И если поход сей окажется удачным, то на следующий год со-бирались силами князей южнорусских земель, в том числе и Русколани, дать бой грекам, притеснявшим русичей в Суроже, Хорсуне и Новгоро-де Таврическом, называемом хитрыми греками на свой лад Неаполем Скифским.

Князь Щек замолчал, посчитав, что сказал об истории своего рода достаточно. Молчали и гости, находясь под впечатлением услышанного. Молчал тогда и он, князь Киева Антского, Дажин, сын Кия Антского из славного рода Белояров. Только находившийся с ним волхв, старший друг и товарищ, Златогор, не удержался и спросил, знает ли Щек Киев-ский историю Киева Антского, расположенного в предгорьях Кавказа. Щек ответил, что знает, но поведает ее завтра, а сегодня надо продол-жить пир.

На следующий день с утра вновь была охота. На этот раз был забит огромный тур, которого пришлось расчленить, чтобы доставить к месту пированья. Шкуру тура по общему согласию подарили Щеку. Когда же гости пресытились медовыми сотами, греческими винами из высоких узкогорлых амфор с хитроумными рисунками на выпуклых боках и все-возможными закусками, то Щек, помня вчерашнее обещание, продол-жил свое повествование о роде славян-русичей.

«В благодатных долинах Семиречья, — начал он в полной тишине, — примерно через три тысячи лет после того, как Ярун Старый привел род свой из Края Иньского, жил славный муж Богумир с супругой своей Славуней. Богумир был славен тем, что однажды посчитал себе ровней богов и вступил с ними в жестокую битву, сражаясь день и ночь с ними, в холод и жару, в дождь и снег, пытаясь добраться до заветного златого стула самого Световида — начала всех начал и рода человеческого, на-ходящегося на горе Алатырской, то есть Золотой. До златого трона он не добрался, но уважение богов заслужил.

Славуня же была не только красавица и знатная хозяйка, но и пре-красная воительница, знакомая с малых лет как с луком и стрелами, так и с копьем изостренным, и с мечом разящим. На коне скакала — ветер угнаться не мог, только волосы золотым крылом за спиной похлопыва-ли; управляла скакуном одними ножками, чтобы руки всегда были сво-бодными и могли вовремя оружием воспользоваться. Арканом могла поймать любую дикую кобылицу, и объезжала ее не хуже любого муж-чины не только в их роду, но и во всех ближайших родах.

Вот у этого Богумира и его супруги Славуни по воле богов роди-лось три дочери и два сына. С детских лет дети были привычны к труду. Пасли стада в Степи, как делали их деды и прадеды. А между делом охотились на оленей благородных и волков быстроногих. Попадалась лиса — не было спуску и лисе хитроумной; попадался барс осторожный — били и барса-кошку.

Но подошло время — заневестились дочери. А молодцев, за кото-рых бы замуж выйти, и нет поблизости. Тогда сказала Славуня мужу, что пора дочерям супругов достойных искать, чтобы род их славный продолжить, чтобы этому роду не было переводу, чтобы не пресекся он во веки веков. И чтобы слава об этом роде катилась впереди него на страх врагам и на радость друзьям. Умной женщиной была старая Сла-вуня.

Помолился Световиду лучезарному Богумир, чтобы тот не лишил удачи в предстоящем предприятии. Помолился Перуну, прыскающему стрелами-молниями, грохочущему мечом булатным по шеломам врагов в недрах бескрайней Сварги, чтобы путь был безопасен от врагов, но если уж появятся враги, то чтобы громовержец даровал ему победу, а врагам — поражение. Помолился Сварогу — основателю и повелителю Сварги, чтобы путь был недолог и прям. И приготовился в дальнее странствие. А чтобы странствие было не таким тяжелым и одиноким, заготовил он солнечную сурину, настоянную на цветочном меду. Не сидела сложа руки и супруга его. Помогала она мужу сурину сурить, да требы просом богам справляла, прося их о хороших мужьях для своих прекрасных дочерей.

На седьмой день собрал Богумир детей своих, чтобы поведать им родительскую волю. И сказал он так: «Милые дочери наши, Древа, Скрева и Полева, пришла пора вам замуж выходить, чтобы род наш продолжить, чтобы нас, стариков, внуками голосистыми порадовать».

Улыбнулись сыновья, Сева и Рус, выслушав родителя: как же, праздники предстоят знатные по случаю замужества сестер. Почему же не порадоваться, но тихо, степенно, сдержано, как подобает не детям, а мужчинам взрослым. Зарумянились лица у дочерей и опустились в знак согласия и почтения к родителям долу.

Так сказал Богумир и стал собираться в дорогу. Поверх платья сво-его надел панцирь кожаный, медными бляшками подбитый, чтобы вра-жеский меч рассечь не мог; к широкому поясу меч свой заговоренный прицепил, да так ловко, что тот сам при надобности рукоятью в ладонь десницы выпрыгивал, готовясь врагам головы с плеч ссечь; через плечо за спину колчан с луком и стрелами калеными перебросил — в дороге лишнего ничего не бывает; сверху плащ набросил, золотой заколкой у плеча приколов, чтобы ветром не сорвало. Сыновья ему коня каурого подвели, цветной попоною прикрытого, щит и копье подали: «Поезжай, батюшка»! «Поезжай, супруг милый, — пожелала счастливого пути Сла-вуня, — да не оставит тебя милостью своей бог Сварог, наш отец и по-кровитель»!

Тронул серебряную узду Богумир и двинулся в путь на заход солн-ца, не оборачиваясь. Дурной приметой было обернуться в начале пути — удачу можно было спугнуть неосторожным движением. Долго ли, ко-ротко ли ехал Богумир — одним богам известно, так как не вел он счета ни светлым дням, ни темным ночам на пути своем. Но приехал, нако-нец, к столетнему дубу, одиноко стоявшему на холме среди Степи. Не-далеко от дуба того из земли ключ бил, и веселый журчащий ручеек бежал куда-то, радуя всех тварей земных чистой водой и прохладой. Чем не место для стана. Вот и решил он заночевать под этим дубом. Соскочил с коня своего каурого, стреножил и пустил пастись. Собрал со всей округи веток, палок да щепы разной. Не много, ни мало, но охапки три, чтобы на всю ночь хватило огонь в костре поддерживать. Потом достал трут, кресало, огниво и развел костерок. Нарвал травы-муравы, чтобы не пропитаться сырым духом от матери-земли при почивании, застлал ворошок тот попоной, снятой с коня. Вот и приготовил себе по-стель. Ладно. Лепо. Из переметной сумы достал полкраюхи хлеба — Славуня постаралась, в дальнюю дорогу собрала. Вслед за хлебом вы-нул пару ядреных луковиц да кусок вяленого мяса. Подкрепился ма-лость. Дома он мог за один присест полбыка умять, а то и целого, и вы-пить целый жбан сурьи сытной, на травах настоянной, но в походе дело другое, здесь свой лад и уклад, завещанный пращурами, действует. Ни-каких излишеств, только самая необходимость. Потом дошел до ключа и, испросив разрешения у водяного духа, зачерпнул пригоршней студе-ной водицы, запил снедь. Теперь можно было и о сне подумать. Только надумал прилечь, как видит в вечерних сумерках: едут в его сторону три мужа на конях. Привстал Богумир, приосанился. Меч к поясу прицепил, на копье оперся: мало ли кого владыка тьмы Чернобог может послать. Пусть видят, что хоть мы и мирные люди, но постоять за себя сможем, да так, что мало никому не покажется. Между тем неизвестные мужи подъехали к дубу и остановились в нескольких шагах от Богумира. И сказали они миролюбиво: «Здрав будь! Что ищешь ты?» — «И вам быть по-добру, по-здорову, — ответил степенно Богумир. — Присаживайтесь к огоньку, мест всем хватит».

Спешились мужи, присели у костра. Раскрыл Богумир вновь суму свою переметную, предложил странникам потрапезничать, чем Свето-вид послал. Те согласились, но и свои сумы принесли, снедь нехитрую походную вынули. И про глиняную сулейку с медовухой-сурьей не за-были. Не ради пьянства окаянного, а чтобы горлышко промочить. Из-вестно же — на сухой язык и разговор не идет. Выпили по глотку-другому, закусили. И поведал Богумир мужам этим о своей докуке-печали. Обрадовались странники, заулыбались.

«Чему радуетесь? — насупился Богумир, не любивший пустого зу-боскальства. — Не моей ли печали-докуке? Не меня ли обидеть хотите»? — И потянулся к мечу. — «Велесом клянемся, что нет, — чуть ли не в один голос воскликнули мужи. — Сами в походе, дабы жен себе найти! Что только ни делали: и сети ставили, и богам молились, и стрелы пускали — ничего не помогало, жен как не было, так и нет. Боги безмолвствовали, в сети птицы разные попадались, стрелы в лягушек болотных и прочих гадов хладных да отвратительных угождали, но разве на них женишься. Это только в сказках на царевнах-лягушках добры молодцы женятся! В жизни такого нет. Жизнь, поди, не сказка, похитрее да подакучлевее будет… И вот ты… Так как же нам не радоваться! Стань же нам отцом, а мы будем тебе сыновьями верными»!

Разгладилось чело у Богумира, засветились улыбкой глаза: «Ан быть посему! Но лягаем-ка спать, ибо утро вечера мудренее». И точно, утро оказалось мудрее вечера, так как выяснилось, что у этих мужей, а звали их Утренник, Полуденник и Вечерник, были сестры Зоряна и Ро-сяна, которые также нуждались в мужьях.

Вернулся Богумир в степи свои и привел трех мужей дочерям сво-им и двух невест для сыновей. Свадебки сыграли, изрядно попировали. И пошли с тех пор множиться славянские роды. От Древы родились древляне, от Скревы — кривичи, от Полевы — поляне, от сына Сева — се-веряне или северцы, от Руса — русы или русичи».

Щей рассказывал, а он, Дажин слушал, не перебивая речь киевско-го князя вопросами, которые так и хотели сорваться с кончика языка. Но старших перебивать — значит, не уважать. А Щек не только старший, но и будущий тесть. Поэтому, как не подбивал бес задать князю Щеку тот или иной вопрос, но он стоически сдерживал себя. А вопросов было множество. Ну, хотя бы такой: откуда Щеку известно о жизни Богуми-ра? Или где это происходило? Когда? Но он молчал и слушал. Впрочем, слушал не только он, но и прибывший вместе с ним жрец храма Свето-вида Златогор, муж умудренный годами и знаниями, который еще вчера просил Щека рассказать о возникновении их родного града Кияра Ант-ского. А Щек, словно отвечая на незаданные им, Дажином, вопросы, продолжал: «Создавались роды те в Семиречье, где мы обитали за мо-рем в Крае Зеленом, когда были скотоводами. И было это в древности, до исхода нашего к Карпатским горам. И расселились роды эти на Зем-ле Русской в долинах полноводных рек, среди степей и лесов, там, где каждый род пожелал.

Поляне, которые стали величаться поляками или ляхами, а также и полочанами, поселились по Висле и Бугу, по Двине и Днепру. Древляне и дреговичи — на берегах Припяти и Немана, среди лесов и болот. Русы — по Днепру на берегах спокойной Роси, а также на Ра-реке и на Дону, в долинах Кумы и Кубани. А еще на берегах Сурожского моря. Северяне — на Севе, Семи, Псле, Десне и других больших и малых реках. Север-нее всех забрались кривичи, обосновавшись вокруг Ильменского озера, а также на берегах рек Ловати, Шелони, Великой и Волхова.

Вот так расселились наши предки славяне. Расселились и дали на-звания рекам, на берегах которых стали проживать. А потом, когда об-жились, дали названия и градам, в которых жили и трудились. По на-званию рек, или мест, или вождей своих признанных, или в честь бо-жеств солнечных. Впрочем, некоторые названия оставили от прежних племен, влившихся в славянский поток. Расселились, но держались од-ного языка и одних обычаев, завещанных им Старым Яруной и богами. Так как бог Сварог был для всех их — Отцом, то они и мы теперь, суть дети Сварожьи, сыны и внуки его. И не забывали все роды, что они вы-шли из одного рода-племени, ведомого Яруной Старым и его сыновья-ми Кием, Щеком и Хоревом. И, по-прежнему, величались они все сла-вянами и русами, или по иному росичами и русичами, потому как были все светлолицые и русоволосые, рослыми и сильными, как медведи — роси. А еще потому, что матерью Дажьбога была русалка Рось. Рассе-лившись, наши предки стали строить себе города и села. Кто жил среди рощ и лесов, те строили жилища из дерева; кто жил в местности, ли-шенной лесов, те строили жилища из камня или из глиняных кирпичей. Как сами видите, Киев Русский в основном построен из стволов дубов и берез, елей и сосен. Из этого же материала выстроен нашими далекими предками славный град Голунь и другие городки на русских реках. Сло-венск Великий — на Ильмене, Смоленск — на Днепре, Курск и Ярильск — на Семи, Чернигов — на Десне, Воронежец — на Воронеже и Дону. И еще много других городов и городищ. А вот Киев Антский, который еще называют Кияром, Сурож, Корсунь, Тамутарха построены из камня и глины, так как края те богаты камнем, а не лесом. И проще было нашим пращурам строить из камня, которого было больше, чем нужно, а не из стволов деревьев, так как лесов в тех краях не хватает.

— Верно я говорю, князь Дажин? — прерывая повествование, обра-тился Щек тогда к нему.

И он ответил кратко:

— Верно.

А чтобы он мог еще ответить, если слова князя Щека соответство-вали действительности. Киев Русский действительно был построен из дерева: и дома, и княжеский детинец, и крепостные стены. А его родной Кияр в основном представлял глинобитные постройки, среди которых возвышалось каменное здание его дворца. Да крепостная стена местами была выложена из дикого камня. Из камня были и крепостные башни. Были в Кияре здания и из дерева, но таких зданий было мало. Деревян-ные дома часто горели, вот и старались жители града строить себе жи-лище и другие помещения из глины и камня. К тому же, в Кияре даже в зимнее время холода были не такими, как в Киеве Русском, не говоря уже о тех городах, что размещались севернее.

Пока он так размышлял сам с собой, Щек продолжал свое повест-вование, по-видимому, отвечая на чей-то вопрос:

«Еще до исхода славян из Края Иньского, еще до Старого Яруна в нашем роду был муж по имени Квасура. Был он мужем сильным и от богов вразумляемым, так как почитал богов своих и часто справлял им требы. Вот однажды, когда Квасура спал после утомительной охоты, боги его и надоумили изготавливать напиток, утоляющий не только жажду, но и усталость, придающий сил и радости — сурину. Сурина бы-ла тайной богов, но они решили открыть эту тайну Квасуре, и открыли ее. Во сне к нему пришел бог Ладо и повелел вылить мед, добытый из дупла древа, в братину с водой и осуривать на солнце. Проснувшись, Квасура так и сделал: взял у рода немного меду и, смешав в братине с водой, поставил на солнце. И Солнце-Сурья сотворило так, что напиток тот забродил и превратился в сурицу и сурину. Попробовал Квасура отбродившего напитка — и сделался весел и беззаботен, и почувствовал в себе прилив сил небывалый, равный что ли силе богов. И почувство-вал он себя орлом, летящим в поднебесье; львом, по степи рыскающим; щукой, водную глубь пенящей.

Поведал о том Квасура сородичам. Выпили сородичи сурину — по-нравилась им сурина. Вот и стали они мед осуривать и пить. Особенно в праздник Родогощи, чтобы богам радоваться, песни петь и пляски пля-сать. А Квасуру после того нарекли Благомиром, ибо сделал он благость всему миру славянскому. Слава ему во веки веков!» — воскликнул Щек, заканчивая повествование о Квасуре и открытии медовой сурины, не только нутро согревавшей, но и душу веселившей.

— Слава! Слава! — вразнобой, но с чувством восторга отозвались гости. — Во веки веков — слава!

И он, князь русколанский, подчинясь общему порыву и выпитой медовухе, кричал вместе со всеми: «Слава»! Только волхв Златогор не поддался общему настроению, был чуть задумчив и рассеян, словно в минуту сию был далеко от веселого застолья или же беседовал с богами невидимыми. Но на него никто внимания не обратил. Что с такого возь-мешь — кудесник, вестник богов! Одним словом, блаженный!.. А Щек, дождавшись, когда притихнут страсти, поднявшиеся в честь Квасуры, открывшего простым смертным напиток богов, продолжил: «Так вот, после Богумира, которого наши древние сородичи избрали баном-правителем, князем избран был Арий, но не тот, древний, называемый еще Яруной, а молодой.

Арий был избран на княжение общим вечем, и княжил он вместе со своими сынами. В те времена Ра-река была границей между славянски-ми родами-племенами и иными землями на восходе солнца, из которых стали накатываться волны кочевников. И предкам нашим приходилось бороться с ними за снопы и степи, за леса и поля, чтобы вновь не сжи-гать дубы для полей новых и сеять на пепле, а жать жниву на уже обра-ботанных полях. Приходилось бороться за пастбища, на которых пасся скот и гуляли табуны коней быстроногих. И этих пограничных с други-ми народами и племенами русичей за то, что они постоянно находились в борьбе с врагами, величали еще и борусичами или борусами, то есть борющимися русичами. Северные роды славян жили в относительном мире, так как у них не было сильных врагов, но славянам, поселившим-ся на юге, в самом что ни на есть степном крае, богатом пастбищами и полями, приходилось воевать чуть ли каждый год. Потому и стали они искусными конниками и воинами, и не только мужчины, но и женщины, которые не хуже мужчин владели луками и сулицами, мечами и ножа-ми. Тогда они еще никаких броней на себе не носили, не соизволили боги этому научить, но с оружием никогда не расставались. И если иные племена использовали для наконечников стрел и копий костяные или медные острия-жала, то наши предки уже научились, благодаря стараниям Перуна, ковать железные наконечники и железные мечи. А у греков были тогда только бронзовые, хоть они сейчас и кичатся перед нами своими знаниями и умениями. Наши предки не кичились, а дело делали, слава Световиду!

Вот видит Арий, что стали предки наши лучшими воинами, кото-рым нет равным в землях ближайших, так как не только мужчины могли сражаться, но и женщины им в том не уступали, на всем скаку из лука врагам в глаз попадали. И повел вождь славянский Арий Молодой вои-нов в земли Загорские, и привел он воинов русских и борусских в Дву-речье. В Двуречье в ту пору было много городов, построенных шумера-ми и аккадцами, но самым большим был город Вавилон, или Баб-Илу, что значит Ворота Бога. И было там несколько царств. Но воины Ария разбили всех царей и взяли на копье все города. Однако в Двуречье по-сле этого задерживаться не стали, а отпустили на волю всех тамошних рабов, так как не терпели рабства, и пошли в земли Сирии. Словно ветер степной пронеслась конница Молодого Ария Оседня по землям Сирий-ского царства, наводя страх и ужас на местные племена и народы, за что и прозвали предков наших киммерийцами или кимрами — степными людьми. Вместе с воинами неслись на врагов скопища боевых псов, способных не только человека с ног сбить, но и коня повалить. И были псы те огромны и страшны, особенно во время боя, когда чувствовали запах крови. Тут и свой им не попадайся — в миг разорвут на кусочки. Что же тогда говорить о врагах. Тем вообще пощады никакой не было. Беспощадны были и женщины-воительницы, которых греки прозвали амазонками за их силу и бесстрашие. И было за что их так величать: на конях скакали — мужчинам не уступят. На полном ходу из луков стреля-ли — стрел попусту не теряли, каждая свою дань находила; копья, дро-тики метали — врагам сладко не казалось!

Из Сирии шли горами великими и терпели много зла и лишений, так как горы были покрыты снегами и льдами. Но преодолели они горы и вновь притекли в степи. И стали там со своими стадами скифами-скотоводами. Потом ходили к Карпатским горам, где поставили над собой пять князей и села и города огнищанские строили. Но не было спокойствия предкам нашим в горах Карпатских. Узнали они, что на прежние земли их у подножия гор Кавказских, где остались их старые отцы и матери, младшие братья и сестры, кочевники хунны и иные при-текать стали. И решили они возвратиться в земли те благодатные. Как решили, так и сделали. И пришли они к предгорьям Кавказским, ведо-мые тремя сыновьями Ария Оседня: Кием, Пащеком и Гороватом. Сы-новья Ария были храбрыми. Водили дружины сильные. С конями свои-ми почти не расставались, скача день и ночь от битвы к битве. А за ни-ми шли младшие дружины из юношей, которые охраняли старцев и де-тей, жен и матерей, повозки, с запряженными в них быками, стада овец и коров. Шли они на юг к морю и мечами разили врагов своих. Шли они до горы великой Алатырь, сейчас Эльбрусом называемой, до долины с травами, где много злаков. И там, недалеко от царь-горы, на Черной горе освоили город, названный Киевом Антским, сейчас чаще называе-мый просто Кияром. И было это более тысячи лет тому назад. Но, по-вторяю, где бы мы ни селились, в каких бы городах ни жили, все мы — русичи, и кровь наша — святая кровь! Так учат наши светлые боги, так говорили наши деды и прадеды, так должны говорить и мы своим детям и внукам».

Щек замолчал, давая возможность присутствующим обдумать ус-лышанное. А те действительно, «пережевывали» сказанное и не нару-шали возникшую паузу. Сколько бы длилась эта пауза, неизвестно, но князь Щек сам нарушил ее. «Что скажешь, волхв Златогор, — обратился он к инициатору вопроса о возникновении Кияра Антского, — верно я изложил историю возникновения вашего града? Не стесняйся, — при-ободрил он главного жреца Световида в Кияре Антском, — знаю, что муж ты многоученый и знающий. Так верно я изложил суть образования Кияра? Или, может быть, ошибаюсь? Если ошибаюсь, будь добр, по-правь. Не обижусь».

Интересно было видеть, как друг и волхв выкрутится из столь ще-котливого положения. Поэтому он, Дажин, с неподдельным интересом, даже чуть прищурившись, воззрился на Златогора. Но не зря волхва звали Златогором. Был он умен и сведущ не по годам.

«Все верно, великий князь и вождь, ты рассказываешь. Так в Ведах славянских начертано. Можно, конечно, кое-что к рассказу добавить, но суть изложена верно! — не спеша, подбирая слова, с серьезностью, на которую он только был способен, ответил Златогор. — Приятно слы-шать мудрые речи, более пристойные ученым волхвам, чем воинам и князьям». — «А раз верно, — улыбнулся Щек, польщенный похвальным высказыванием волхва Русколани, не забывая при этом и о некоторой иронии в голосе, — то продолжим застолье, ибо баснями соловья не кор-мят, словами — сыт не будешь, а пища духовная не всем заменяет пищу насущную».

И застолье продолжилось. Шумно и весело, как всякие застолья по обычаю славянскому, заведенному далекими предками в те, стародав-ние времена, когда жил славный муж Квасура.

Гости руками брали с бронзовых и серебряных подносов и дере-вянных чаш куски жареного мяса, при необходимости ловко орудуя собственными ножами-кинжалами, выбрасывая обглоданные кости в специальные плетенные из прутьев ивы корзины и вытирая сальные руки о мягкие, отбеленные до снежной белизны рушники, чтобы не скользила в них очередная серебряная чара с сурьей медовой или вином греческим.

Чару опрокинут — хозяина восславят!

А хозяин, раскрасневшийся от славословий и выпитого вина, не переставая, потчует: «Пейте, ешьте, гости дорогие, со здоровьицем»!

Как ветер носились от стола к столу расторопные отроки, угощая гостей яствами и винами из плетеных узкогорлых кувшинов и грече-ских ваз.

Сладкоголосые киевлянки, своей статью и гордой осанкой напоми-навшие священных птиц лебедей, одетые в праздничные сарафаны, с венками из живых лесных цветов на русых головках, с длинными, чуть ли не до пят, косами, голубыми, как само небо и такими же бездонными глазами, услаждали слух гостей мелодичными, как родные просторы, песнями. Эх, хороши праздничные застолья русов! Как хороши!

В СТЕПЯХ РУСКОЛАНИ

На следующий день, рано поутру, он, Дажин, с Златогором и дру-жиной своей отбыл восвояси. Ехали легкой трусцой, не моря попусту коней, хотя у каждого было по два заводных. Дорога была неблизкой. В пути предстояло пребывать не менее двух седмиц. Так как находились в походе, то в соответствии с его распоряжением держались по-походному: впереди и по бокам на расстоянии видимости трусили пар-ные разъезды разведчиков. Степь хоть и была своей, но опасность воз-никает даже там, где ее не ждешь. Так лучше ее заранее предупредить, чем потом локти кусать да себя проклинать. К тому же тренировка ни-когда еще не мешала. Спутники были воинами надежными, не раз по-бывавшими в сечах и битвах, как с азами, так и с греками, встречались они и с гуннами, все чаще и чаще заскакивавшими в русские степи. И он планировал в предстоящем походе на греков Тавриды назначить из вои-нов своей охраны десятников, а, возможно, и сотников.

То, обгоняя кавалькаду, то, забегая на несколько сот шагов вправо или влево, так, что отследить их можно было только по колебанию тра-вы, по степи бежали собаки-волкодавы, с крупными головами, широки-ми грудями и поджарыми брюхами. Длинношерстные и не знавшие ус-тали. Собаки были натренированы на выслеживание и гон зверя по сте-пи: хоть зайца, хоть косулю, хоть сайгака — любого зверя брали. Не да-вали спуску и туру, и оленю благородному, и диким лошадям, табуны которых время от времени встречались в степных просторах. Но основ-ной их специализацией было взятие волка. Иногда их использовали и при охоте на медведя или же для охраны жилища и воинского стана. Никогда чужого человека близко к хозяину или становищу не подпус-тят. Не только облают, но и порвать могут запросто. Но своих знали и не трогали.

День только начинался, поэтому в степи еще держались остатки ночной прохлады, и жара пока не беспокоила всадников. В траве треща-ли потревоженные людским и конским вторжением кузнечики, опове-щая сородичей, что живы еще и не раздавлены копытами лошадей. Можно было переговариваться, пока жара не заставит сомкнуть уста, когда время подойдет к полудню. Тогда будет не до разговору даже са-мому говорливому. Но так как он молчал, то молчали из уважения к нему и сопровождающие его всадники, размеренно колыхаясь корпуса-ми в такт конской трусце. Трава была столь высокой, что из-за нее вид-ны были только лошадиные холки и головы, да станы воинов. Все ос-тальное тонуло в изумрудно-золотистой и серебристой от метелок ко-выля массе. В бесконечном, бездонном и безоблачном небе лениво па-рила на распростертых крыльях пара степных коршунов — искали себе добычу. Но разве ее можно было разглядеть в густой травяной массе?.. Нельзя.

Вспомнился вчерашний разговор с князем Щеком и рассказ Щека о прошлом их общего рода, и он решил на эту тему поговорить со своим другом и наставником Златогором, молча следовавшим на полкорпуса слева и позади него.

Волхв Златогор еще не вошел в ту пору, когда священная седина покрывает главу, и власы становятся такими же длинными, как и ум. Он был молод и полон жизненных сил, хотя и старше его, князя Кияра Ант-ского лет на десять — пятнадцать. Златогор мог быть отличным бойцом, но выбрал в жизни иную стезю: стезю знаний и веданий, как и его пред-ки — жрецы. Тонкие черты лица говорили о его благородном происхож-дении, высокий лоб и ясные зеленые глаза — о мыслителе и философе, скромная одежда и обходительные манеры — о высоких духовных каче-ствах.

— Златогор, — обернулся к волхву, придерживая своего коня, — если не общаешься в данное время с богами, давай поговорим, пока жара не сморила. Не возражаешь?

— Я и сам желал побеседовать с тобою, князь, но не хотел нарушать ход твоих мыслей, — тотчас отозвался волхв, слегка поторопив своего чалого коня уздой, а когда поравнялся, спросил: — Так о чем ты желал побеседовать, князь Дажин? Не о вчерашнем ли повествовании киевско-го князя?

— И об этом, и кое о чем другом…

— Спрашивай, постараюсь ответить, а если что и не смогу ответить, — улыбнулся волхв своими зелеными, немного хищными, как у рыси, глазами, — то за разговором и путь короче. Так, по крайней мере, древ-няя мудрость гласит.

Его тогда интересовало, откуда Щек так много о пращурах знает, и верно ли то, что Щек рассказал. Раньше как-то на данную тему он не задумывался: то недосуг было, то походы, в которых чем меньше болта-ешь языком, а больше действуешь мечом, тем лучше, то как-то к слову не приходилось. Словом, жил себе да жил, даже когда на вече русы и аланы князем русколанским избрали. Но вот задело за живое, за душу взяло. И он спросил Златогора об этом.

— Князь Щек в принципе правильно все изложил, — начал Златогор, — по-видимому, он не только князь, но и волхв ученый. Ибо только вол-хвы ведают о своем роде больше простых смертных, хотя и меньше то-го, что знают светлые боги. Уже несколько десятков веков волхвы из поколения в поколение, из уст в уста передают свои знания потомкам. И знания эти называются Ведами. В последние же две тысячи лет они не только изустно передают свои знания, но и выбивают на камнях в свя-тилищах, изображают на глиняных и деревянных дощечках, пытаются выцарапывать палочками на бересте и папирусе. А в настоящее время все больше и больше пергаментом пользуются, то есть специально вы-дубленной кожей благородных животных: коз, газелей, трепетных ла-ней. Но это дорого и требует еще наличия специальных красок, которые не должны смываться водой и не пропадать от сырости. Я слышал еще, что в Крае Иньском, который сейчас называют Индией и Китаем, откуда к нам добираются только торговые гости и то редко, изобрели материю, бумагой называемую, на которой можно писать и рисовать, но хранят это в величайшей тайне. Секрет изготовления бумаги, говорят, такой, что за одно упоминание людей лютой казнью казнят. Однако мы немно-го отклонились от рассматриваемого вопроса.

Князь Щек рассказал многое, но не все. Славянские Веды гласят, что на этой земле, которую все называют Русской, по которой мы сей-час возвращаемся к себе домой, наш род проживал не только пять тысяч лет назад, когда пришел со Старым Яруной и его сыновьями из Края Иньского и Пянджа, но и раньше. Много-много раньше. Древние стар-цы говорили, что жили тут и две тьмы (двадцать тысяч) лет назад. Еще до Великих Холодов. Возвеличились тогда люди и забыли богов своих. Не стали им ни требы справлять, ни славы петь. Этим и воспользовался Черный Идол, который наслал на людей холод, снег и лед. И стали гиб-нуть наши далекие предки. И стали гибнуть стада их, молоком и мясом кормящие. И сгинули звери, на которых они охотились. И в тлен пре-вратились леса, спасавшие их от невзгод. И вместе с холодом наступил еще и голод. Тут и возопили к Крышню оставшиеся в живых после мора и хлада: «Спасай, Всевышний!»

Сжалился Всевышний, пожалел людишек и послал к ним на по-мощь своё земное воплощение в виде Крышня, который и похитил у Черного Идола, называемого еще Черным Змеем, огонь. Тот самый огонь, который известен теперь даже грудному младенцу, и который этот враг человеческого рода хранил в Черных Горах на берегу Черного Моря.

Вступился за людей и бог Солнца — Сурья-Яр, или, по-другому, Ярило, и повел он их с севера в Земли Русские и дальше на юг и восток, спасая от холодов и смерти.

Когда же Черный Змей обнаружил пропажу огня, то погнался за Крышнем, и сразились они на берегах Белого Моря не на жизнь, а на смерть. Но победил Крышень Черного Змея и заточил его во льдах, а похищенный у Черного Змея огонь, подарил людям, чтобы они могли разводить костры и обогреваться возле них. Чтобы могли готовить на огне пищу и обжигать посуду, плавить медь и олово, серебро и золото и ковать железо. После этого Крышень взял себе в жены дочь Солнца — Раду, взошел на вершину Алатырской горы и поднялся к трону Все-вышнего. А роды наши, ведомые Сурьей-Яром, то уходили, то возвра-щались в землю Русскую. Но, в конце концов, оказались они в Краю Иньском, где прожили одну тьму — 10 тысяч лет, пока не были выведе-ны оттуда Старым отцом Яруной или Арием. Впрочем, об этом уже рас-сказывал киевский князь Щек.

Увлеченные разговором, они не заметили, как с легкой трусцы пе-решли на шаг. При трусце Златогору неудобно было повествовать, а ему, князю русколанскому — слушать. Вот и ехали шагом бок о бок. Ос-тальные всадники в кавалькаде также перешли на шаг. Только разъезды разведывательные время от времени рысили то в один, то в другой ко-нец, не теряя, однако, из вида основную группу.

— Не утомил я тебя, светлый князь, — улыбнувшись, спросил Злато-гор. — А то, смотри, если утомил, то могу и помолчать.

— Нисколько! Сам же говорил, что за разговором и путь короче. Можешь продолжать, — ответил он тогда волхву Златогору, а сам поду-мал, что когда появятся и у него дети, то он обязательно попросит Зла-тогора заучить с ними эти Веды, рассказывающие об истории Рода Рус-ского, Славянского.

— Хорошо, — обрадовался Златогор и стал рассказывать о князьях русских, правивших родом после Ария Оседня и его детей, о вере сла-вян в единого Бога — Творца и Матерь Божью — Макошь, о Яви и Нави, о Прави и Завете, заключенном славянами с богом Сварогом, который назывался «Законом Сварога» или «Заветом отца Ария». В соответствии с Заветом прародителем славян был Дажьбог, сын Сварога и его вопло-щение для людей, а они — внуки Дажьбожьи. И обязаны были уходить от Кривды и жить по Правде.

Еще Златогор рассказал о том, что в соответствии с Заветом славя-не должны чтить и славить Рода Небесного и свой род, почитать друзей и свою семью. За убийство родича требовать живота обидчика.

Это он, Дажин, уже знал — не зря же столько лет был князем руско-лан. Но слушал все равно с неподдельным вниманием — интересно бы-ло! А когда интересно, то можно слушать одно и то же хоть десятки раз — не наскучит.

Внимание князя, по-видимому, воодушевляло Златогора; зеленые глаза его светились одухотворением и любовью. Рассказывая, свобод-ной рукой волхв поглаживал курчавую бородку. Он молодел на глазах. Куда девались его сорок лет, которые немалым бременем лежали на его широких, как у настоящего воина-ратоборца, плечах. Да он и был вои-ном. Знал в военном деле толк поболее многих именитых кметей. И из лука стрелял — пять стрел на лету держал, причем, все находили цель, хоть и стрелял, не целясь, навскидку! И копье метал как с коня на пол-ном скаку, так и в пешем порядке — так бы каждому метать! И в рубке на мечах не всякий мог ему противостоять достойно!

Впрочем, перемены происходили не только с волхвом Златогором, но и с остальными всадниками, мерно покачивавшимися на крупах ло-шадей. Воевода Ратмир, на что был буян и задира, но и он, слушая Зла-тогора, притих и задумался. Умел кудесник Златогор пронять душу да-же суровому воину.

— Жена славянина, — пояснял Златогор, — должна иметь только од-ного мужа, хотя боги допускают и разводы и многоженство. Но только в крайнем случае: когда жена бесплодна, или роду грозит вымирание из-за малого количества мужчин, так как другие мужчины погибли на вой-не. К сожалению, случается и такое. Однако жениться мужчина имеет право не более трех раз. Прелюбодейство карается жестокой казнью: женщина-прелюбодейка зашивается вместе с петухом, псом и кошкой в мешок из шкур животного и бросается в реку; мужчина побивается камнями. Если же какой неразумный муж, забыв о гневе богов и пращу-ров, насильно возьмет женщину, то кто бы он ни был: простой огнища-нин, торговый гость, храмовый ли жрец, или же князь избранный — он предается смерти. И наказание у него такое же, как у прелюбодейки — в мешок и в реку.

— Да, строги законы наши! — Не удержался от восклицания кто-то из всадников.

— Строги, но справедливы, — тут же отозвался Златогор. И продол-жил, развивая не только повествование, но и суть законов:

— Жене дается право выбора после смерти мужа: или продолжать жить и воспитывать детей, или уйти добровольно из жизни, чтобы быть погребенной вместе с мужем. У других же народов ее просто отдают на заклание, хочет она того или же нет, или же выдают замуж за брата умершего. И если наша женщина не захочет уйти в мир Пращуров, то весь род обязан оказывать ей помощь, пока ее дети не встанут на ноги и не станут кормильцами и добытчиками в семье. Так же род или община оказывает помощь детям той жены, которая пожелает уйти с мужем в иной мир. А вы еще говорите, что законы наши строги… тут дело не в строгости, а в разумности.

Никто ему не возразил. Да и как возразить, если Завет был заклю-чен с самим Богом.

— В разумности и справедливости, — продолжил Златогор. — На-пример: кто-то, забывший Бога, позарился на чужое и украл корову, или лошадь у соседа. Как его наказать? А Закон говорит, что потерпевший или сам, или с помощью родственников, если таковые имеются, или с помощью других соплеменников должен «гнать след» и искать винов-ного. А когда виновный будет найден, то отвечает перед потерпевшим как своим имуществом, так и самим животом. Если же виновный не будет в течение лета найден, то община возмещает своему родичу ущерб и продолжает искать виновного до тех пор, пока тот не будет найден.

«Око — за око, зуб — за зуб, кровь — за кровь», — так требуют законы справедливости у славян. Так требуют наши боги. Это у греков с появ-лением новой веры закон другой и говорит, что если тебя ударили по одной щеке, то подставляй для удара другую. И потому — они слабые, как женщины, и рабами становятся не только у своего бога, но и у дру-гих людей. Славяне же богов своих славят, как славят свободу и волю. Им лучше быть мертвыми, чем стать рабами! Так требует Сварог и Ма-терь Птица Сва — Птица Слава! И мы чтим Завет и чтим Законы. Возь-мем, к примеру, древний обычай отправления умерших к Пращурам. Во времена киммерийцев, о которых упомянул киевский князь Щек, наши предки погребали покойников в ямах под курганами. Потом стали хо-ронить их под курганами, но с хитрыми ходами-выходами. А около ты-сячи лет назад Чернобог этому воспротивился, и покойников стали хо-ронить в срубах-домовинах под теми же курганами. И не только так хоронили своих покойников киммерийцы — степные люди, но и другая славянская ветвь рода — скифы. Но о скифах и киммерийцах поговорим после, если пожелаете, а пока хочу вам поведать про законы, установ-ленные нашими предками с одобрения Сварога.

Солнце поднималось к зениту и припекало сверх всякой меры. Крупы лошадей лоснились. Над степью колебалось марево, еле осязае-мое взглядом, но ощутимое телами и всем существом бессмертных душ. Терпкий запах полыни забивал нос, вызывая чихание и сморкание. Даже лошади, и те недовольно фыркали и отчаянно трясли мордами, словно хотели избавиться и не могли от всепроникающего раздражительного запаха и цветочной пыльцы. По лицам всадников катились струйки по-та, и они вытирали его кто ладонью, кто рукавом, а кто и подолом руба-хи. Он, Дажин, тоже беспрерывно обтирал лицо захваченным из дома куском белой материи, похожим на женский плат — опыт подсказал. И теперь этот плат настолько пропитался соленым потом, что хоть выжи-май. Однако, хоть и немного, но все же это помогало избавляться от пота, который катился за воротник рубахи, отчего рубаха прилипала к телу и становилась противно-липкой. Многие спутники сняли с себя одежду и теперь подставляли солнцу — Яриле свои загорелые и муску-листые торсы. Пощипывало и глаза. К тому же, в добавление к солено-му поту, в воздухе повисли шевелящейся и зудящей тучей тысячи ово-дов-кровопийц, как будто они собрались над маленькой кавалькадой со всей необъятной степи. Коршуны, еще недавно парившие в бездонном небе, пропали, видимо, попрятались от зноя в густой траве на курганах. Собаки, утром рыскавшие туда-сюда по всей окрестности, высунув красные языки, сбились в свору и норовили держаться под брюхами лошадей, чтобы хоть таким образом спастись от палящих лучей. От не-стерпимого зноя, не прекращающегося ни на мгновение, пота и надоед-ливых оводов всадникам было не по себе, хоть все стоически переноси-ли эти тяготы походной жизни. И только Златогор, казалось, ничего это-го не видит и не слышит, охваченный восторгом повествования.

— Сейчас в Русколани, в которой по воле Всевышнего, проживаем мы, по-прежнему практикуется погребение умерших под курганами, но деревянные срубы почти не ставятся, сменились на дощатые домовины, — плел словесную вязь Златогор. — А у наших братьев-славян, прожи-вающих севернее, ну, хотя бы у озера Ильмень, или по реке Десне и ее многочисленным притокам трупы умерших сжигаются на кострах. Рас-кладываются из стволов деревьев большие костры, и на них сжигаются бренные остатки. Но в том и в другом случае по умершим или погиб-шим справляется поминальная тризна с восхвалением погибших роди-чей — пращуров и богов всемогущих, хранящих роды наши от злобы и напастей.

Златогор прервал свой рассказ, словно размышляя: говорить далее или промолчать. Чело его, еще мгновение назад такое одухотворенное и радостно-возбужденное, слегка замутилось раздумьями. Чувствовалось, что идет невидимая внутренняя борьба. Что-то угнетало волхва. Что-то такое, о чем ему не хотелось поведать окружающим, так как сам, воз-можно, не во всем разобрался до конца, не обмыслил, не пришел к еди-ному решению и убеждению. И ему не хотелось еще непонятное для самого себя взваливать на чужие плечи, обрушивать на чужие головы и умы. Однако внутренняя борьба была недолгой.

— Нам, живущим по соседству с греками, — продолжил Златогор после паузы, — известно, что они своих покойников закапывают в зем-лю, как учит их вера в единого Бога и его сына Христа. И оплакивают, так как считают себя рабами Господа. Мы же рабства не признаем, по-этому справляем тризны, восхваляя Творца Сварога и его воплощения в Дажьбога и иных богов.

Многие из вас знают, как хитроумные эллины и римляне пытаются захватить наши города, построенные предками много веков назад на берегах Сурожского моря и в степях Тавриды, но не многие знают, как они хотят опорочить нас, наговаривая на нас всякую ложь и скверну. И я расскажу вам об этом.

Из-за постоянного зноя у многих всадников интерес к повествова-нию Златогора пропал, на их лицах явственно читалось: нужен привал, чтобы переждать жару. Он, князь русколан, это понял и дал команду на отдых.

— А ты, Златогор, не расстраивайся, потом доскажешь — дорога-то длинна, — успокоил он своего волхва-кудесника, поднявшего на него удивленный взор.

— Как скажешь, светлый князь, — отозвался на это Златогор. И было видно, что он недоволен перерывом.

На этот раз маршрут похода был избран вдоль левого берега Днеп-ра с последующим выходом на реку Орель, а от верховий Ореля — к Донцу и Дону с переправой через Дон у городка Белая Вежа.

Городок Белая Вежа, как и Воронежец на одноименной реке, был одним из немногих обжитых и укрепленных островков славян среди бескрайней степи. И Белая Вежа, и Воронежец длительное время нахо-дились вдали от торговых путей, идущих от берегов Сурожского моря, которое греки именовали Понтом Евксинским, в земли Индии и Китая, называемые в славянских Ведах Краем Иньским, откуда вывозились шелк и парча, пряности и украшения, и потому такого роста, как Киев Русский, Сурож, Ольвия или Корсунь-Херсонес, не достигли. Но и в этих городах жизнь била ключом.

На ежегодные осенние торжища в них собирались огнищане из ок-рестных сел и огнищ. Бойко шла торговля зерном и рыбой, скотом и птицей, лесом и медом, грибами и ягодами. Кузнецы и оружейники на выбор предлагали мечи и стрелы с луками, копья и ножи, топоры и ора-ло, а еще — различные украшения для девиц и женщин из злата и сереб-ра. Гончары — всевозможные изделия из глины. Плотники — деревянные лавки и столы, кадушки для солений и ткацкие станки. Ткачи зазывали покупателей на ткани из шерсти и льна, ковры разноцветные и попоны, хоть постель застлать, хоть на коня возложить. Швеи предлагали рубахи и кожухи, замашные и пестрядные портки, да зимние шубы из овчины, чтобы морозы и холода не были страшны. Торговые гости — и того ди-ковинней товар из далеких стран: ткани из шелка и парчи, пестрящие многоцветьем, так что дух захватывает, особенно у молодых девиц, да бусы разноцветные, да серьги серебряные или золотые в виде птиц и зверюшек диковинных.

Горожане разбирают продукты питания в зиму на запас — зимы-то длинные, да вещи, что понарядней; сельские — металлические сошнячки на сохи, чтобы орать было лучше, чтобы сивке было легче орало та-щить. Остальные вещи присматривают, что попроще да подешевле. Оружие берут и те, и другие: всем необходимо. Какой русич да без ору-жия!

Шумно, звонко, голосисто на торжищах. Торг идет как натураль-ным обменом, так и на деньги — серебряные динары и дирхемы.

Вокруг городищ были возведены крепостные стены: в Воронежце — из сосновых и дубовых плах, а в Белой Веже, где лесов было не так уж много — из сбитой с соломой глины. Глина имела белый оттенок, и ко-гда стены высыхали, то были белыми, словно из камня — белого гранита. Возможно, отсюда и пришло название городу — Белая Вежа. Со време-нем стены твердели, как гранит под лучами палящего солнца, под степ-ными ветрами, дождями и снегами.

Дальше путь пролегал по левому берегу Дона до моря и предгорий Кавказа. В пути следования предстояло переправиться через несколько полноводных рек, но на многих из них уже имелись переправы, а там где таковых не было, имелись броды, с помощью которых реки можно было преодолеть без особого риска для жизни воинов. К тому же вои-ны-русколане и их лошади были привычны к переправам.

Не успел он дать команду, как всадники, ехавшие с ним, спеши-лись, сноровисто и споро развьючили заводных лошадей и установили шатер — хоть какая-то защита от палящего солнца. Завидев возникший бивуак, устремились к нему и те, что находились в дозоре. Даже собаки, с высунутыми из пасти языками, судорожно и часто дышащие, и те бы-ли рады отдыху. Притулились в тени от шатра, положив свои морды на лапы и прикрыв глаза, но чутко реагируя на каждый шорох.

Выставив по жребию стражу, разрешил остальным отдыхать…

Когда жара стала спадать, и можно было двигаться дальше, он дал команду. Ратмир, как и в начале пути, выставил дозоры-охранения — старый вояка свое дело знал и четко исполнял, не дожидаясь указаний. Вновь чуть ли не на линии окоема замаячили обнаженные торсы дозор-ных всадников. Чтобы предать себе большей бодрости, всадники запели походную песню, воздавая славу Создателю и всем богам, покровитель-ствующим русичам и аланам в походной жизни. Перуну и Велесу, Дажьбогу и даже Тэнгри, которого почитали аланские воины.

Под вечер на низкотравьи пологого кургана увидели стайку дроф, важно вышагивающих по жухлой траве в поисках злаков. Решили по-охотиться, чтобы побаловать себя свежим птичьим мясом.

Десяток всадников спешилось, чтобы подкрасться к дрофам и по-разить их из лука. Отойдя на четверть поприща от основной группы, они упали в траву и, словно ужи, поползли в сторону дроф. Когда под-ползли на расстояние, позволяющее прицельно вести стрельбу из лука, по команде старшего, привстав на колено, привычно натянули тетивы. Невидимо запели стрелы, и каждая нашла свою цель. Несколько птиц, жалобно вскрикнув, упали в траву и забились в танце смерти, бестолко-во махая крыльями и суча лапками. Остальные, напуганные поведением своих товарок, бросились врассыпную с места кормления, отчаянно ма-хая крыльями и перебирая ногами. Миг — и на пригорке никого уже нет!

— Знатный будет ужин, — сказал Ратмир, когда охотники принесли трофеи. — И запас цел, и все будут сыты.

Ратмир имел в виду дневной запас, имевшийся у каждого воина в походной суме при заводном коне. В основном это было мясо молодых жеребят, нарезанное тонкими ломтиками и провяленное вместе с целеб-ными и пахучими травами в сухих проветриваемых местах. Такое мясо занимало в суме мало места, было относительно легким по весу и могло длительное время использоваться в походе, не портясь. Были в суме краюха хлеба и сухари. Свежий хлеб полагалось есть в начале пути, по-ка он не очерствел. Сухарями пользовались во всем дальнейшем пути. Кроме этого, у каждого воина при себе была глиняная фляжка, обтяну-тая шкурой ягненка или теленка шерстью наружу, с узким горлышком, закрытым деревянной пробкой, в которой хранилась вода. При больших воинских походах в обозах для утолении жажды и снятия усталости имелись бурдюки с водой или с вином. Когда ночная мгла опустилась на степь, а небесный свод усеяли мерцающие звезды, остановились на привал, чтобы дать отдых себе и лошадям. Конечно, по ночной прохла-де путешествовать было куда приятнее, чем в дневной зной, но тут под-стерегали другие опасности: лошадь могла угодить ногой в лисью или барсучью нору и сломать ногу, а это уже беда, как для лошади, так и для всадника. Очистив место для костра от травы, чтобы случайно не под-жечь степь и не сгореть самим, развели костры, и при их свете воины сноровисто ощипали подстреленных птиц, опалили остатки пуха и перьев в пламени и распотрошили, бросив потроха собакам. Те, рыча и отталкивая друг друга, набросились на еду. Тушки аккуратно разделали на небольшие куски. Часть кусков решили поджарить на открытом огне, придерживая на наконечниках копий, а часть, обмотав сырой травой и присыпав землей, испечь на углях.

— Отличное жаркое послал нам Велес, — сказал Златогор перед тем, как приступить к трапезе. — Возблагодарим же его, братья, и отдадим часть добычи нашей богам нашим, чтобы и впредь они не лишали нас своей милости. — Он отщипнул от своего куска небольшую толику мяса и бросил в костер. — Вот треба богам и справлена, теперь можно и са-мим вкусить от трудов наших.

Вкусили.

Выставив ночную стражу и назначив ей смену, не в установленном ранее шатре, а из-за осторожности, недалеко от него, прямо на земле, только подстелив на разогретую за день поверхность охапку тут же со-рванной травы, улеглись почивать. Чтобы следующим утром с первой трелью жаворонка, еще до первого луча солнца встать и продолжить путь. Воину нельзя долго нежиться в постели. И, вообще, кто рано вста-ет — тому бог подает, а кто долго лежит, тот беса тешит. Шатёр же не убрали из-за того, что ночью мог неожиданно пойти дождь. Хоть небо и не предвещало такой неожиданности, но кто знает волю богов? Мало, что было ведро, но ведь может и как из ведра!

Дальнейший путь, почти до самой Белой Вежи протекал размерен-но и без происшествий, если не считать происшествием ливень, не-жданно-негаданно случившийся в степи. Как-то под вечер набежали тучи, небо почернело, подул пронзительный ветер. Ярило спрятался, уступив небесную твердь Громовержцу Перуну, который с ожесточени-ем стал бросать молнии в далекие и близкие курганы. Однако дождь так же быстро прекратился как и начался. И на небесный свод вновь выка-тился в своей золотой колеснице Ярило. Воины, промокшие до послед-ней нитки, были рады такому обстоятельству: по крайней мере, до сле-дующего полдника удручающей жары можно было не опасаться. А вы-сохнуть они до ночного отдыха еще не раз успеют. Не менее воев про-хладе радовались лошади, переговариваясь между собой веселым ржа-нием, и собаки, втянувшие в пасти языки.

Воздух был свеж, и дышалось легко, всей грудью, не то, что в знойное удушье. Из своих укрытий в небо взвились сотни птиц, оглашая окрестности веселым щебетом — божьи творения радовались неожидан-ной прохладе.

Движение небольшого отряда значительно ускорилось, несмотря на то, что трава и почва под ней были влажными и скользкими. Но ис-тосковавшаяся по влаге земля быстро впитывала в себя воду, и к ночно-му бивуаку только чистый, наполненный озоном, воздух говорил о не-давно прошедшем дожде.

Волхв Златогор потчевал путников своими наставлениями и не-скончаемыми рассказами о жизни предков, об их исходе к Карпатам и к Ра-реке. О войнах с египтянами и мидянами, с персами, ведомыми на Русь царем Киром, и греками при Александре Македонском, завоевав-шем полмира. В перерывах между его рассказами воины пели тягучие песни, скрашивавшие однотонность пути.

— Откуда ты это знаешь, — спрашивали волхва вои, — неужели боги все поведали?

Воям было и интересно, и немного жутко от столь обширных по-знаний волхва: не мог живой человек столь много знать. Они-то такого отродясь не ведали…

— Князь общается с князем о делах военных, огнищанин с огнища-нином — о делах житейских, купец с купцом — о торговых, а жрецы и волхвы — о различных знаниях, чтобы самим ведать и другим передать, — отвечал притчей Златогор, и в его зеленых кошачьих глазах мелькнули веселые бесенята. — Захотите — и вы станете такими же знающими да ведающими, как и я!

— Куда уж нам, — засомневались вои. — Уж лучше нам быть обык-новенными воинами. Наше дело копье да меч…

— И то верно… — согласился с их доводами волхв, сопроводив сло-ва едва скользнувшей по губам снисходительной улыбкой, — каждому свое. Так оно, пожалуй, лучше будет…

ТРУП В СТЕПИ

Степное путешествие стало привычным и закономерным делом, уже не вызывающим не восторгов, ни удивлений, как это было в начале пути. Путь медленно сокращался. До града Белая Вежа оставалось ру-кой подать. Казалось, ничего не предвещает каких-либо заминок и раз-влечений. Вокруг сплошное однообразие тучной степи.

А вот за день пути до Белой Вежи произошло событие, внесшее некоторое разнообразие в обычный поход. Причем, малоприятное и с далеко идущими последствиями.

Рыскавший впереди основной группы дозор случайно наткнулся на труп мужчины, убитого ударом ножа в спину. Даже не сам дозор, а увя-завшиеся за ним собаки, обнаружившие труп и поднявшие громкий лай, чем и привлекли дозорных к данному месту. Судя по внешнему виду, прежде это был родовитый муж, о чем говорила оставшаяся на трупе богатая одежда и сапоги из оленьей кожи, легкие и нарядные, которую носят только вожди или люди из их ближайшего окружения: сыновья, советники, военачальники.

Златогор, которому приходилось довольно часто врачевать людей, вставлять не место вывихнутые суставы, лечить травмы и раны, спе-шился и осмотрел труп. Он не только снял с него одежду, чтобы лучше обследовать тело, но и зачем-то упругим стеблем травы забирался в единственную рану под левым плечом.

Некоторое время о чем-то молча размышлял, то, поднимаясь, то, вновь склоняясь к телу, манипулируя тростинкой в ране и возясь над трупом больше того, что приличествует при таких обстоятельствах. На отдельных стебельках оставил замеры глубины и ширины раны.

— Что скажешь, волхв? — спросил Дажин тогда Златогора, окон-чившего осмотр тела, хотя и сам прекрасно видел, что тут произошло убийство, причем, не просто убийство, а предательское убийство. Место вокруг трупа не было истоптано, как бывает при поединках, других ран на теле кроме той, что стала причиной смерти, не было. Наличие одеж-ды на трупе и то, что труп не был предан погребению, а брошен посреди степи — прямо указывали на коварное убийство.

— А то и скажу, что Кривда побывала здесь, — отозвался Златогор, и его зеленые глаза замутились тоской и печалью, словно убитый был его близкий друг или родственник. Душа волхва протестовала против ко-варства и предательства. — И не просто Кривда, а коварная Кривда. Кто-то из близких, не иначе, лишил его жизни…

— Почему так?

— Потому, что убитый нападения не ожидал, доверял своему спут-нику или спутникам — это пусть следопыты нам ответят. Я в разгадке следов не силен. — С некоторой досадой в голосе на себя ответил волхв на заданный вопрос. — А следы должны сохраниться при условии, что убийство случилось после дождя. В противном случае будет куда труд-нее: прошедший ливень, скорее всего, следы смыл, уничтожил.

— Ратмир, распорядись, кто среди наших воинов, мастер в чтении следов, — отдал он приказание своему воеводе, выслушав веские доводы волхва. И воевода сразу же подозвал двух всадников и о чем-то с ними потолковал. Те спешились.

— Вот, Аслан и Мешо — опытные чтецы следов, — доложил Ратмир. — Говорят, что отыщут следы, если такие имелись.

— Пусть приступают да будут внимательны.

— Можно и собак использовать, — посоветовал волхв, — у них нюх получше любых глаз действует.

— Приступайте, вои, — повторил команду Ратмир. — Надо выяснить, сколько же было тут человек? Пешие ли, конные?.. Если нужно, то со-бак для гона следа используйте. Не помешают. Испокон веков собаки как в охоте, так и в поиске помогают…

— Да наш Аслан сам лучше любой собаки след берет, — загоготал кто-то из всадников, возможно, Громобой, обладатель мощного и низ-кого гласа, небольшой горой возвышающийся на своем пегом жеребце.

— Особенно, когда к жене своей в постель спешит, — поддержал зу-боскала товарищ, по-видимому, такой же зубоскал и пустомеля.

Но тут воевода так зыркнул глазищами, что смешки враз прекрати-лись, а названные им воины, опустившись на колени, стали пядь за пя-дью внимательно осматривать траву и землю вокруг покойника. Собаки остались без дела.

Пока следопыты искали и изучали следы, Златогор к уже сказан-ному добавил, что в убийстве, скорее всего, повинны близкие убитого.

— Чужой бы одежду взял, на богатство позарился. Ведь одежда и впрямь богата, не каждый князь такую носит… А ее не взяли. Значит, это дело рук своего, близкого человека. Только близкий человек побо-ится взять всем известную одежду из-за разоблачения.

— Резонно, — согласился он со Златогором. — А как думаешь, давно произошло убийство то?

— Не более одного дня и ночи. Скорее всего, после вчерашнего до-ждя. В противном случае птицы и звери уже бы разорвали его на куски. По-видимому, на это и рассчитывал убийца. Только случай тому поме-шал — мы проезжали рядом.

— И что теперь будем делать, любимец богов? — усмехнулся он, уже ясно понимая, что мороки из-за трупа не избежать.

— Погибший русич, а это русич, я ни на миг не сомневаюсь, — стал отвечать сухо и сурово волхв, — подлежит погребению по обычаям ру-сичей и никак иначе. Так гласит наш Закон. Поэтому тело надо будет доставить в Белую Вежу для опознания и погребения, а самим до тех пор гнать след. Вот и воины-следопыты идут, что-то хотят поведать о следах, — обратил внимание Златогор на воинов-следопытов, идущих к ним для доклада. Те о чем-то тихо переговаривались между собой, по-видимому, согласуя свои мнения и желая привести их к единому ре-зультату.

— Рассказывайте, что следы вам сообщили, — приказал он воинам, прервав разговор со Златогором.

— В степи было трое. На лошадях… с заводными… Ехали шагом — следы ровные и не глубокие. Потом почему-то спешивались и шли до того места пешком. Обуты в сапоги с каблуками. Такие сапоги только знатные люди и воины носят. Двое вновь возвратились к лошадям и ускакали, прихватив и лошадей убитого, — толково и обстоятельно до-ложил Аслан. Мешо в знак согласия только головой кивал. — Еще следу-ет сказать, что лошади были разной масти: и вороные, и чалые, и кау-рые.

— Откуда ведаешь? — поинтересовался Златогор, опередив его, кня-зя, с подобным вопросом.

— А вот, шерстинки с колючек подобрали. Когда лошадки паслись там, — указал Аслан рукой на место, где останавливались всадники пе-ред тем как пойти пешком, — то на колючках и оставили. А еще у одной лошадки, вороной, на левой передней ноге копыто треснуло, видно по следу на земле после дождя, и тут наш мудрый жрец прав, — кивнул Ас-лан головой в сторону Златогора, — убийство произошло после дождя. Следы довольно четкие.

— А с чего ты решил, что копыто треснуло у вороной лошади? — поинтересовался опять Златогор, в котором постоянно сказывалась тяга к чему-то новому, интересному и необычному. Не зря же его в шутку называли кладезем мудрости и учености.

— Не я один, но и Мешко так решил, ибо нашли мы шерстинки от вороной лошади в следах от поврежденного копыта, и следы эти были в стороне от других. А это означает, что данная лошадь отходила от дру-гих в сторону и там обронила на колючку свою шерсть. А мы ее нашли.

— Не путаете? — на всякий случай спросил он.

— Не путаем, светлый князь, — вновь за двоих ответил Аслан. И опять Мешо молча кивнул головой, соглашаясь со своим товарищем.

— Не путают, — поддержал их и волхв, похвалив: — Молодцы. На-блюдательны. Не каждому боги такой дар дают. — Затем добавил, уже обращаясь к нему, князю: — А я тебе, светлый князь, еще больше скажу: убийца был пониже убитого и очень сильный.

— Откуда такое мыслишь? Боги что ли поведали, шепнув на ушко? — удивился он такому откровению волхва. Да и как тут не удивиться: это тебе не упавший волосок или шерстинка с крупа лошади, оставшие-ся на колючке. Это тоже удивительно, но объяснимо. Умный человек всегда такое поймет. Но как такое размыслить, что убийца был ростом ниже убитого, тут без подсказки богов вряд ли обошлось. Простому смертному сие не под силу.

— Без божьей помощи ничего не бывает, — стал объяснять волхв, — но в данном случае здравое рассуждение и опыт по лечению ратных ран у воев. Удар ножа шел снизу вверх — это я выяснил, когда стеблем заме-рял глубину и направление ранения. А такой удар наносит человек, ко-торый ниже того, которому удар наносится. А глубина поражения гово-рит о силе удара и о том, что удар наносил человек сильный и знающий.

Аслан и Мешко как зачарованные слушали объяснение волхва, да-же рты от удивления пооткрывали, того и гляди, ворон зевами своими словят.

— И как считаете вы, вои, куда убийцы ускакали? — задал он Аслану и его товарищу вопрос, скорее для того, чтобы они, наконец-то, рты закрыли, чем для выяснения пути следования татей.

— Не знаем, — ответил Аслан, — но в ту сторону, куда и мы движем-ся.

— Ступайте, — отпустил он этих воинов, — и приготовьтесь след держать, чтобы не потерять, если он действительно идет попутно нам. А ты, Ратмир, — обратился после разговора со следопытами к стоявшему рядом воеводе, — прикажи погрузить тело на одну из заводных лошадей. Отвезем до Белой Вежи. Пусть там решают, что с ним делать. Да усиль охранение, как сказал наш премудрый волхв, Кривда в степи, и усиле-ние охранения нам не помешает. Достаточно неожиданностей.

— Как скажет князь, — тут же согласился воевода, — все исполним. Эй, Мешо и… еще кто-нибудь… погрузите труп на свободную от по-клажи лошадь. Князь так велит.

Мешо тут же подчинился и стал оглядываться, кого бы взять себе в помощники. Но все всадники делали вид, что это их не касается. Хитри-ли Дажьбоговы внуки! Не хотели без прямой команды мертвецом зани-маться. А таковой из уст воеводы не было. Тогда к Мешо подошел Ас-лан и стал помогать тому заворачивать труп в одну из попон. Потом перебросили его через круп лошади, вздрагивающей всей кожей и нерв-но прядавшей ушами: животное чувствовало запах мертвого человека и вело себя соответствующе.

— Стой спокойно, волчья сыть, травяной мешок, — прикрикнул на лошадь Аслан, — что, трупов не видела?.. Привыкай, еще наглядишься. — Кричал грозно, глумливо, но успокаивал нежным поглаживанием ладо-ни, и лошадь присмирела, перестала дрожать и похрапывать, лишь ко-сила лиловым глазом.

Погрузив на лошадь труп, завернутый в попону, двинулись в путь, придерживаясь следов, оставленных убийцами. Следы вели в сторону Белой Вежи.

Так нежданно-негаданно он, князь Дажин, и его дружина были вы-нуждены «гнать след», чтобы не дать торжествовать Кривде над Прав-дой. Кровь русича требовала отмщения.

Завет Отца Ария прямо говорил, что каждый русич, кто бы он ни был: светлый князь или самый последний в роду огнищанин, обнаружив Кривду, «гнал след» до обнаружения виновника. Если Кривда обнару-жившего ее напрямую не касалась, то тот русич обязан был сообщить о случившемся тому лицу, которого она касалась, и тогда это лицо или этот человек (сам ли, или же, перепоручив свои обязанности поднато-ревшим на таких делах княжеским слугам) продолжал «гнать след». И гнал до тех пор, пока виновный не находился и не подвергался соответ-ствующему наказанию по решению суда веча или князя, если вече по каким-либо причинам собрать было нельзя, а также во время воинских походов, когда князю заранее вечем давалось такое право. Если же ви-новный не находился, то ответственность возлагалась на весь род, и род нес материальное наказание в пользу потерпевшей стороны.

В БЕЛОЙ ВЕЖЕ

В Белую Вежу вошли утром следующего дня. О приближении го-рода говорили тучные стада, пасшиеся в долинах на сочных травах, мы-чание коров, блеяние овец и коз, конские табуны. Говорили об этом и участившиеся овраги, убегающие к невидимой еще реке, и небольшие речонки, которых ранее в степи не было видно, и темная зелень лесов, тянувшихся вдоль поймы рек.

Город, разместившийся на холмистых крутоярах Дона в устье не-большой степной речки, встретил лаем собак, скрипом открываемых калиток, стуком топоров и молотков в кузницах, разноголосым гомоном жителей. Окраины пригорода составляли довольно таки большие полу-землянки с двухскатными крышами, крытыми камышом. К ним прижи-мались подсобные помещения, хлева и амбары. Ближе к центру землян-ки сменились глинобитными избами с маленькими оконцами под кры-шами для проникновения света внутрь избы и выхода дыма от огнища.

От степи пригородный посад отделял хлипкий забор иэ жердей и бревен. Зато центр города, где селились лучшие мужи, был обнесен бе-лой глинобитной крепостной стеной, высотой в три-четыре роста взрос-лого человека. Перед стеной со стороны степи был прорыт ров, пример-но такой же глубины, как высота стен, соединивший два оврага с кру-тыми склонами. Овраги были глубоки. Один овраг своим черным зевом уходил к Дону, и второй, с не менее крутыми склонами, поросшими колючим кустарником, — в долину степной реки. В стене имелась башня с въездными воротами. Только через нее можно было попасть в кре-пость. Перед башенными воротами через ров был переброшен узкий мосток, рассчитанный на проезд одной телеги или двух всадников в один ряд. Мосток был построен так, что легко мог быть разрушен в слу-чае опасности.

— Почти, как у нас, в Кияре Антском, — почему-то почти шепотом произнес Ратмир, оценив крепостные сооружения.

— Как люди созданы Всевышним Богом по образу и подобию его, так и они везде строят похожее и подобное, — отозвался Златогор. — Только материалы используют разные. Кто — камень, кто — глину, а кто — дерево. Так-то! А тут и вообще удивляться нечему — это же Русь, наша общая земля, те же самые обычаи и зароки, полученные от отцов и де-дов наших.

Завидев приближающийся из степи отряд, в крепости ударили в било. Было видно, как на крепостную стену высыпало несколько чело-век, по-видимому, дежурная стража. Подсчитывали воев в отряде, спешно докладывали своим начальникам.

— Бдят! — уважительно промолвил кто-то из всадников.

— Не очень, — поправил воина воевода, — надо было узреть нас, ко-гда только на вон тот курган поднимались, — показал он рукой на кур-ган, который совсем недавно миновали, — а то и раньше. Припоздали стражи…

— Вот, вот! — поддержал воеводу волхв, — извечная русская надежда на «авось!» До добра она когда-нибудь не доведет… погубит… Тут и боги не помогут.

Жители землянок, с появлением отряда всадников в расположении предместья спрятавшиеся в укромных местах, видя, что никаких враж-дебных действий всадники не проявляют, стали выходить на улицу и молча рассматривать неизвестных им воинов. Словно раньше никогда воев не видели.

— Интересуются, — отреагировал на это Златогор. — Так уж люди устроены: всем новым интересуются. Проезжай, к примеру, сейчас та-кой же отряд из их сородичей — редкий бы человек и посмотрел на него, потому что привычно. А так — интересно! Вот и высыпали на дорогу, отставив свою работу.

В словах мудрого волхва был резон.

В крепость не впустили. Стража закрыла ворота и долго выспра-шивала из-за забрала: кто такие, откуда да почему…

— Кто в граде властелин? — вышел тогда он, князь, вперед.

Ответили, что воевода Ратец, так как князь их Рустам дня два назад куда-то выехал и пропал.

— Сообщите воеводе, что его желает видеть князь Русколани Да-жин, то есть я! — потребовал он строго и решительно. — Да немедленно — одна нога тут, другая уже там!

Старший стражи пообещал разыскать воеводу. В башне и на стене маячили воины. Они с неподдельным интересом разглядывали руско-ланских конников. Воинов на стене не прибавлялось, но и не убывало, что в свою очередь говорило о спокойствии в крепости.

— Вои, — задрав вверх голову, чтобы сподручней было вести пере-говоры, обратился к ним Златогор, — молвите, куда и с кем князь ваш отъезжал? И вернулись ли его спутники?

Его длинные волосы разметались по плечам, поверх плаща и свет-лой кольчуги. Чуть прищуренные очи раз за разом внимательно осязали взглядом стены и врата крепости, словно проверяя на прочность.

— Отъезжал он со своим сводным братом Родомыслом и сыном воеводы Амием на охоту в степь, — ответил кто-то из стражи, по-видимому, наиболее смелый и велеречивый. — Те вчера поодиночке отыскались, сообщили, что в степи был буран, кони их испугались и понесли неведомо куда. Говорят, что долго несли в черной степи, пока не упали обессиленные… Они, Родомысл и Амий, потом, когда буран прекратился, отыскались, — уточнил словоохотливый воин, — а князь наш сгинул, только лошади его прибились к лошадям Родомысла и Амия… Вот ждем, может сам появится. Так распорядился воевода наш. Такое уже бывало: добирались домой затерянные путники. А если не появится сегодня — завтра, то, наверное, сами в степь пойдем на поис-ки… Князь, все-таки…

— А у кого из вернувшихся молодцов лошадка прихрамывает, не заметили? — продолжил расспрашивать Златогор.

— Так это у Родомысла, — ответил со стены другой воин. — Я видел, как вороной конь Родомысла вчера на левую переднюю ногу прихрамы-вал, наверное, копыто повредил. Велес не уберег.

— Ваш князь, наверное, повыше сводного брата будет? — не отста-вал Златогор от беловежцев, плетя кружево речей-расспросов.

— Это точно, — подтвердили воины с крепостной стены, — а ты от-куда про то знаешь? И, вообще, зачем расспрашиваешь? — насторожи-лись они. — Может, злое задумали? А? Но то — пустое, враз из луков вдоль стены положим! — И пригрозил луком, потрясая им в левой руке, но сделал это как-то нерешительно и без особого рвения.

— Не, не злое, — пришел Златогору на выручку сообразительный Аслан, — просто наш волхв, а вы, смертные, гордитесь, что имели честь беседовать с самым мудрым волхвом во всей Руси, всегда и всюду всем интересуется. Потому многое знает… И он может вам многое расска-зать, если попросите.

— Верно? — удивились беловежские воины.

— Верно, — улыбнулся ободряюще Златогор. — Я даже могу сказать, в каком возрасте ваш пропавший князь, в чем он был одет, и кто ему больше всех завидовал, не боясь богов.

— Неужели? — засомневались на стене.

— Проверьте! — посоветовал Златогор, — если гнева богов за свое неверие не боитесь.

Но, видно, беловежцы гнева богов не очень-то боялись, так как решили проверить: действительно ли русколанский волхв столь сведущ.

— Как зовут нашего князя? — спросил какой-то воин, забыв, что со-всем недавно сами назвали имя своего князя.

— Рустам, — отозвался Златогор, мысленно улыбаясь наивности бе-ловежцев.

— А в чем он одет? — спросили со стены.

Златогор стал описывать одежду, обнаруженную на трупе, а также указал возраст их князя.

— Верно?

— Верно! Но кто, по-вашему, был княжий завистник? — последовал вслед за утверждением правоты русколанского волхва вопрос.

— Это проще простого, — усмехнулся печально Златогор, — его сводный брат Родомысл. Верно?

Но на его последний вопрос ответа не последовало. Произошло не-большое движение на крепостной стене. По-видимому, наконец-то поя-вился воевода. Воины засуетились, нарочито демонстрируя перед на-чальством свое служебное рвение.

«И здесь лебезить перед большими научились, — с сожалением констатировал Златогор. — Теряет народ чувство собственного достоин-ства. Теряет».

Ворота открылись. Из проема башни вышел небольшой пеший от-ряд ратников. С луками в руках и мечами на бедре, но без броневых доспехов. У многих при себе были небольшие копья, называемые сули-цами. Их можно было и метать с небольшого расстояния во вражеских воинов, а также использовать и в качестве таранного и поражающего оружия при конной атаке. Появление беловежского отряда, численно не уступающего русколанскому, заставило русколанских всадников враз подобраться и в свою очередь положить руки на рукояти мечей.

— Кто спрашивал воеводу Ратца? — выступил вперед высокий, оде-тый в броню и со шлемом на голове, муж. — Я воевода. Что желаете со-общить?

— Что-то не вижу радушия в приеме, — ответил Дажин тогда, стара-ясь подавить в себе гнев из-за дерзкого поведения воеводы и возможно-го причастия его к убийству князя, так как ни одно из сказанных Злато-гором слов не прошло мимо его ушей. — Так русские князья и воеводы друг друга не встречают. А тебя, воевода, спрашиваю я, князь Рускола-ни, возвращающийся с межплеменного веча, проходившего в Киеве Русском, на котором почему-то ни тебя, воевода, ни твоего князя не бы-ло.

— То не я решал, то князь так решил, — отозвался без особой радо-сти Ратец. — А сейчас нет князя, — добавил угрюмо.

— И где же ваш князь? — продолжал расспрашивать он неразговор-чивого и негостеприимного воеводу.

— Где-то в степи… — буркнул воевода Ратец себе под нос, не под-нимая глаз. — На охоту поехал, да в буран попал и заблудился… Завтра пойдем всем городом искать… Если сам к тому времени не воротится…

— А с кем это князь ваш на охоту отправлялся? — по-прежнему, не слезая с коня, спросил он беловежского воеводу, желая понять: причас-тен к убийству воевода или же нет. И от того, как и что ответит Ратец, зависел ход дальнейших событий.

Беловежские воины и жители, собравшиеся у ворот башни, внима-тельно прислушивались к такому разговору и что-то живо обсуждали между собой.

— Тебе-то, князь Русколани, какое дело? — зло отозвался воевода.

И стало ясно, что Ратец в курсе событий. Потому-то и приказание о поиске князя не отдал. Время тянет в надежде, что труп князя звери найдут да разорвут на части, а кости по всей степи растащат. Тогда ищи — свищи! Ни трупа, ни доказательств об его убийстве. Был — да сплыл!

— Тогда я скажу какое, — как можно громче и торжественней, чтобы слышали не только воины, вышедшие с воеводой из крепости, но и в крепости, и в ближайших дворах, произнес он после последних слов беловежского воеводы. — А такое, что князь ваш был убит предательски в степи его же спутниками! Мы случайно его труп отыскали и к вам доставили. Вон он, — показал рукой на завернутый в попону труп, — на заводной лошади. Смотрите! Мишо, Алан, — подал команду своим воям, — разверните попону, пусть посмотрят! А потому необходимо собрать вече и суд над убийцами учинить, как требуют законы русичей, при-шедшие к нам от дедов наших и прадедов, от Сварога, создателя Сварги и всего сущего!

Ратец стушевался. Он не знал, как себя вести в такой ситуации: то ли возмущаться и браниться, то ли сделать вид, что скорбит. Но Злато-гор уже приказал снять с лошади труп беловежского князя, положить его на землю, на открытое пространство, чтобы лучше было видать бе-ловежцам.

— Смотрите, вои, вот ваш князь? — воскликнул волхв, и, подняв к небу обе руки, продолжил: — Я, жрец храма Световида, волхв Златогор, объявляю волю светлых богов и требую немедленного созыва веча, проведения дознания и наказания подлых убийц. Ибо князь ваш был убит предательски, в спину. И в его убийстве я обвиняю его сводного брата Родомысла и сына вашего воеводы — Амия.

Воевода Ратец запоздало рванул меч из ножен, чтобы наброситься на волхва.

— Лжа! Кривда!

И тогда он, русколанский князь, приказал воинам Белой Вежи, ука-зав перстом на Ратца:

— Не лжа, а правда. Взять его! Взять его, Перун вас зашиби!

Это были страшные слова, страшная клятва, и воины Белой Вежи подчинились. Они окружили своего воеводу, а затем с криками прокля-тий обезоружили его. Тут же немедленно собралось вече, на котором Златогор поведал основания, послужившие для обвинения Родомысла и Амия в убийстве. Сообщение волхва было встречено словами бурного негодования. Но были и такие, кто не верил чужому, неизвестно отколь взявшемуся князю. Тогда доставили на вече Родомысла и Амия, а также местных жрецов, которые именем Сварога и Перуна, а также именем бога правосудия Прове потребовали от обвиняемых дать опровержение обвинению или же сознаться в содеянном. Родомысл дерзко отказался от каких-либо пояснений и оправданий, а Амий запираться не стал, мо-ля о снисхождении, и сознался о сговоре с Родомыслом на убийство князя Рустама, чтобы затем княжеский престол перешел к Родомыслу, а он, Амий, стал вместо своего отца воеводой. Вече гудело, как растрево-женный улей.

— Был ли отец твой с вами в сговоре? — спросил беловежский жрец Богомил, которому вече доверило ведение судебного разбирательства и опрос сторон.

— Не был. Я ему только вчера признался… — дрожащим голосом ответствовал вечу Амий.

— Что заслуживает Родомысл? — спросил вече главный жрец Бого-мил, когда все сведущие в этом деле были выслушаны.

— Смерти! — единодушно взревела толпа.

— Что заслуживает сын воеводы Ратца Амий? — вновь спросил жрец Богомил, подняв над толпой свой посох.

— Смерти! — ответило вече.

— Что заслуживает отец Амия, воевода Ратец, воспитавший такого сына и укрывавший убийц князя? — в третий раз спросил вече главный жрец, и в третий раз вече ответило: «Смерти!»

Суд был скор и справедлив. Тут же на вече избрали нового князя: сотенного Ратая, мужа рассудительного и опытного в воинских делах, наделенного умом и силой, не раз водившего свою сотню в походы про-тив готов и греков. Ему было лет под пятьдесят, а то и более. Темные, слегка кучерявившиеся волосы на голове и бороде, окаймляли энергич-ное лицо с хищным носом и по ястребиному зоркими глазами. Широкий разворот покатых плеч говорил о его природной силе и воинской выуч-ке, а простая льняная рубашка с вышитым руками супруги воротом и подолом — о незнатности рода и отсутствии стяжательства и корысти. Но не успело вече провозгласить Ратая князем, а, точнее, военным вож-дем, как в ближайшем его окружении оказались родные сыновья, мужи такие же статные и кряжистые, как и сам Ратай, а также его ближайшие друзья, отодвинув в сторону прежнее окружение князя и воеводы.

«Во славу Сварога и Перуна, во славу богов наших светлых, правь нами, князь Ратай, по закону предков справедливо и разумно, оберегая и защищая мудрым словом и булатным мечом, блюдя Правду и изгоняя Кривду, — пропели жрецы приветственные слова гимна вокняжения. — Будь мудр и терпелив, не жалей живота своего во благо рода своего. Чти Завет Ария и законы отцов и дедов своих! Всегда помни, что кровь русичей — святая кровь! А Земля Русская — святая Земля!»

Ратай, молча выслушав наставления жрецов, поблагодарил вече за оказанное ему доверие и поклялся Перуном бесстрашно защищать град и соплеменников от любых врагов.

— Не пожалею ни сил своих, ни живота!

— Слава! Слава! Слава! — троекратно отозвалось вече на клятву Ра-тая.

В этот же день до захода солнца с надлежащими воинскими почес-тями был погребен и князь Рустам на телах его убийц, принявших по-зорную смерть. Погребен Рустам был в воинской броне и при оружии.

Рыдала прилюдно, царапая лицо и вырывая волосы у себя на голо-ве, жена князя Рустама Зимина, оставшаяся вдовствовать с тремя деть-ми, причем, последний ребенок еще сосал грудь. Возможно, это обстоя-тельство и предотвратило ее уход в иной мир вместе с супругом. На таком решении настояли жрецы.

Забившись в самый дальний угол своего дома, подальше от люд-ских глаз и ушей, стонала по мужу и сыну воеводша Злослава. Жить не хотелось, но к бесчестным мужьям попутчицами в иной мир женщинам уходить строго запрещалось, чтобы и на том свете не могли они про-длить род бесчестных и опозоренных, чтобы не множилась Кривда ни в Нави, ни в Яви. И если жене убитого князя Зимине все сочувствовали, то Злославе сочувствия со стороны соплеменников не было, ее все бра-нили не столько за мужа, пошедшего на измену, как за сына-убийцу и предателя. Громче всех бранили те, кто только вчера искал ее сочувст-вия и внимания. Таков изменчивый мир: к сильным тянутся, от падших бегут, как от чумы.

Вот и приходилось забиваться в дальний угол, чтобы слезами из-лить супружеское и материнское горе. Кроме того, она знала, что пятно бесчестия теперь ляжет на весь ее род, и ни ей, ни ее остальным детям теперь не будет житья в Белой Веже — затравят упреками и оскорбле-ниями, ибо изгои. А изгоям не место в племени-роде. Изгоям надо ухо-дить подобру-поздорову и молить богов, чтобы хоть где-нибудь да об-рести пристанище. Ни один род не желал иметь дело с изгоями. Все их презирали или же преследовали.

Пока по убиенному Рустаму справляли тризну, Злослава собралась сама и собрала своих детей, постаравшись забрать как можно больше вещей, так привычных и незаметных в обычной жизни, но таких необ-ходимых при кочевой и неустроенной.

Ее два сына и дочь уже вышли из детства в пору отрочества, по-этому прекрасно осознавали происходящее. Молча помогали матери в сборе вещей в походные сумы. И если Злослава старалась взять с собой как можно больше хлеба, соли и других продуктов питания, то ее сыно-вья брали с собой луки и стрелы, копье и меч — воинскую справу.

И ушли они в ночь пешими, с заплаканными глазами и разбитыми сердцами, так как все имущество, в том числе и лошади, и повозки, и дом уже им не принадлежали. Согласно Закону Сварожича, все вещи казненного доставались племени, и племя на вече решало, кому, что отдать во владение. Так что даже оружие, прихваченное сыновьями, уже не принадлежало им, и беловежцы, обнаружив его, могли запросто ото-брать, да еще и наказать самоуправцев за кражу. А князь Дажин и люди его со всей живностью в тот день, как ни торопились они в Русколань и в город свой Киев Антский, вынуждены были провести в Белой Веже полностью. Сначала вече и суд. Потом казнь изменников и погребение князя Рустама. Наконец тризна по князю, затянувшаяся до полуночи. Во время тризны волхв Златогор почти непрестанно вел беседы с местными жрецами, а он, князь русколанский, беседовал со вновь избранным кня-зем Белой Вежи Ратаем. Пили медовуху и греческое вино, и договори-лись не только об оказании друг другу воинской помощи, но и возмож-ном браке будущих детей. В чем клялись Перуном и Велесом на обна-женных мечах. Договорились и о совместном походе по осени в земли готов, которые теснили славянские племена тиверцев и дулебов у низо-вий Днепра и Буга. Столы были, конечно, не так богаты, как у киевского князя Щека, загодя готовившегося к празднествам, однако и беловежцы лицом в грязь не ударили. Угощали на славу, с обычным славянским размахом.

Покидали Белую Вежу ранним утром следующего дня, провожае-мые князем Ратаем и его дружиной до самой переправы через Дон.

Об убийцах князя Рустама никто не вспоминал, словно их и не бы-ло никогда на земле русской. Пели походные песни, скрашивавшие дол-гий путь, да слушали поучительные истории, рассказываемые Златого-ром о седой старине предков-славян.

КНЯЗЬ ДАЖИН И ВОЛХВЫ

«Как давно это было. Как давно были походы объединенных сла-вянских войск на готов и на Сурож, — вздохнул с сожалением Дажин. — Даже не верится, были ли те события вообще, не привиделись ли они в грезах и снах… Словно, с кем другим то случилось и произошло, а не с ним самим».

Теперь же он находился в тревожном бездействии и ожидании бла-гополучных родов у супруги.

«Хоть бы Златогор заскочил, — подумалось невзначай, — все бы ве-селее было время коротать. Но не появится. В своем храме закрылся, как отшельник, и все что-то пишет на листах пергамента, да на буковых дощечках. А храм Световиду выстроен новый, из белого камня. На горе Световида, не в крепости, а на приличном расстоянии от нее. Так поже-лал Златогор. Впрочем, почему «что-то», по моей же просьбе подготав-ливает для будущих детей свод текстов об истории рода русского и за-конов из Завета Сварога. Пусть с детства приобщаются к знаниям, что-бы в зрелом возрасте можно было их не только использовать, но и рас-ширять. Это хорошо, что умный волхв занят деяниями рода, но лучше бы он на время оставил эти заботы и пришел во дворец да растолковал мне к чему сие знамение: неожиданное появление на небе Зеленой Звез-ды — Чигирь-Угорь. Что это означает? Что мне отвечать своим рускола-нам, когда они спросят о появлении звезды? А они спросят. Всегда спрашивают, если что сами не понимают да в толк не возьмут. И надо же такому быть — появилась именно в ночь рождения моего сына. Ут-ром обязательно пошлю за Златогором — пусть объяснит мне любимец богов данное знамение».

Мысли еще какое-то время поводили незримый хоровод вокруг волхва и Зеленой звезды и снова возвратились к супруге. Если бы его спросили: почему он так поздно, почти к концу четвертого десятка лет, решил обзавестись семьей, то вряд ли бы смог ответить на этот вопрос. Военные походы? Так многие ходили в походы, и это не помешало им обзавестись супругами и родить детей. Государственные заботы после избрания его на большом объединенном вече? Так эти же самые заботы не помешали ему, когда встретил Ладуню. Хоть походов и забот хвата-ло, но, видно, так боги распорядились, что до Ладуни ни одна девушка не затронула его сердца. А Ладуня не только затронула, но была еже-дневно любима и желанна. С момента появления в княжеском дворце супруги, он даже от походов отказался, поручая их, если в том была необходимость, своему воеводе Ратмиру.

Детский крик, донесшийся из соседней комнаты, возвестил о рож-дении ребенка. И он, не дожидаясь, когда старая Родислава внесет для родительского благословенья малыша, побежал в комнату супруги, что-бы взять на руки дрожащий комочек — плод любви и подарок богов, и приголубить Ладу.

Боги не обманули: Ладуня подарила ему сына-наследника!

Не успел князь Дажин утром открыть веки, как постельничий Ждан, в обязанности которого входило присутствовать при пробужде-нии князя, его омовении и одевании, сообщил, что к дворцу пришли несколько десятков волхвов от сорока народов, и просят встречи с кня-зем.

— С ними и наш Златогор, светлый князь, — добавил Ждан напосле-док. — Так что прикажет князь: объявить им, чтобы обождали, или же, чтобы приходили в другое время?

— Объяви, чтобы подождали, когда выйду к ним, а сам стрелой сю-да — надо поскорее умыться и одеться как следует для столь необычных гостей, — приказал князь своему постельничему.

Когда князь Дажин вышел во двор к собравшимся там седовласым волхвам, то вперед вышел самый древний из них, сутулый от тяжести лет старец с длинной белой бородой и такими же длинными власами, с впалыми щеками и светящимися как угли в ночи глазами, в запыленной хламидине и с клюкой в руках.

— Князь, — проскрипел он, — мы собрались в твой дом от сорока на-родов, чтобы приветствовать тебя и поздравить с рождением сына.

— Спасибо, для меня великая честь лицезреть столь мудрых пред-ставителей рода человеческого, — ответил Дажин.

— Князь! — сурово и бесцеремонно перебил его старец, — не уподоб-ляйся жеребенку-стригунку, прыгающему из стороны в сторону вместо того, чтобы спокойно сосать материнское вымя, не перебивай меня, дай досказать причину нашего прихода. Ты должен понять, что волхвы по пустяшным делам не ходят даже к родовитым и знаменитым князьям, особенно в таком числе. Значит, у нас были веские причины придти сю-да и быть выслушаными.

Слушать такое было не очень приятно, но Дажин и бровью не по-вел, чтобы не показать своего неудовольствия перед столь высоким со-бранием. Вызвать гнев волхвов было себе дороже.

— Мы пришли из далеких земель не просто, — продолжал меж тем волхв, мало заботясь, нравятся его слова князю или же нет, — чтобы по-здравить тебя с рождением первенца сына, продолжателя твоего славно-го рода, не для того, чтобы повеселиться в числе гостей за праздничным столом — общающимся с богами ничего этого не нужно. Мы пришли, чтобы поклониться твоему ребенку, которому боги предвещают вели-кую славу на земле и бессмертие во веки веков! О его рождении нас известили боги, послав из Сварги звезду Чигирь-Угорь, которая этой ночью проплыла над твоим градом и над твоим домом. Вот за этим мы пришли. А еще потому, чтобы поведать тебе и всем людям, живущим в этом славном граде, что княжеский сын совершит великие дела и про-славит Антскую землю. Сам Вышний приветствует его рождение звез-дой! Ибо так сказано в великой Звездной Книге.

После этих слов из толпы волхвов вышел еще один старец — почти точная копия первого: тот же древний возраст, те же белые волосы на голове и в бороде, такие же впалые щеки и проницательные глаза. Он вынес большую книгу и открыл ее на заветной странице. Первый волхв прочел из этой книги предсказание:

«И настелит Овсень мост. И первым пройдет по нему Крышень, а вторым — Коляда, третьим же — Бус! И прозовут его Белояром, ибо ро-дился он в последний день месяца Белояра, на закате Дня Сварога».

— А теперь прикажи вынести нам ребенка, — окончив чтение Звезд-ной Книги, обратился вновь к князю первый волхв, — чтобы мы склони-ли перед ним колени. И быть ему нареченным с этого мгновения Бусом Белояром.

Что угодно ожидал князь Русколани от столь необычного появле-ния волхвов, но не такого: его сын не просто сын и человеческий ребе-нок, но воплощение Всевышнего в его образе! От этого голова кругом пойдет. И он стоял растерянный и безмолвный, не ведающий что ему делать и куда идти. Однако домочадцы быстро сориентировались и вы-несли волхвам для поклонения ребенка. Те молча поклонились и ушли. Только Златогор задержался.

— Князь, — произнес тихо он, — мне нужно с тобой переговорить. Позволь остаться.

— Я ждал тебя, — отозвался растроганно Дажин, — пойдем в дом. Мне сейчас одному быть никак нельзя: умом можно тронуться от ус-лышанного. Ни в какие века, ни одному отцу слышать такое не доводи-лось. А мне вот довелось. И я не знаю: радоваться мне или горевать… А потому как никогда нуждаюсь в помощи, в добром слове.

Они молча, миновав первый ярус дворца, где суетились слуги и гридни из личной охраны князя, поднялись в комнату князя. Ту самую, в которой прошедшей ночью сидел, не смыкая очей, Дажин в ожидании рождения ребенка.

На выбеленных известью стенах тут и там висели мечи и щиты, луки и палицы. В углу помещения, выходящем на восход солнца, стоял крепкий стол с дубовой столешницей, на которой рядом с кожаными доспехами, покрытыми для большей надежности и безопасности для их владельца металлическими пластинами, лежала металлическая кольчу-га, последнее чудо оружейного дела и довольно редкая и дорогая вещь. Здесь же стояли и выточенные из дерева, скорее всего из кипариса, фи-гурки самых почитаемых русичами богов.

Вот Прародительница Рода славянского полнотелая и обнаженная Макошь, вот Перун Громовержец в коротких одеждах и с молнией в руке, а вот и четырехликий Световид с луком и рогом в руках и мечом на бедре. Рядом с ними Лада с младенцем и Велес — оберегатель скота и богатства.

Неизвестный мастер-резчик по дереву приложил много усилий, чтобы статуэтки были не только похожи на людей, но и передавали ха-рактер.

Посреди комнаты стоял еще один стол, больших размеров, и креп-кие деревянные скамьи-лавки вокруг него.

Присели на одну из них.

— Я вчера вспоминал тебя, — первым нарушил молчание Дажин, — когда сидел в этой комнате в ожидании рождения ребенка. Вспоминал наш поход из Киева Русского, твои рассказы о жизни далеких предков. Ты мне так был нужен. Но после того, что довелось сегодня услышать от твоих собратьев — вообще стал необходим… Ты скажи мне, — про-должил Дажин после небольшой паузы, — как мне теперь жить с грузом таких знаний? Как?!!

Златогор промолчал, давая возможность князю выговориться.

— Что мне делать? Как вести себя с ним? Как вести с супругой — матерью воплощения Бога?!! Ты мне можешь это объяснить?

— Замыслы Всевышнего мне, обыкновенному смертному, — откры-то глядя в лицо князю, молвил Златогор, — неизвестны. Но если ты же-лаешь услышать совет, то скажу так: живи так, как жил. Живи, словно ты не слышал слов старого волхва. Творец сам разберется, что и как, сам наставит на путь истинный. К тому же волхвы, хоть и дружат с бо-гами, но и они иногда ошибаются. Кроме всего, богами становятся не по рождению, а по делам своим! Помни это, Дажин. Ребенок, он и есть ре-бенок, хоть и является воплощением Всевышнего. Но Всевышний во-площается в каждом из нас, творя род людской по своему образу и по-добию. Подрастет Бус — тогда и посмотрим, что из него получается… А пока думай о нем, как об обыкновенном ребенке. Согласен?

— Согласен, — скорее автоматически, чем осмысленно произнес Дажин, однако некоторое облегчение после слов мудрого волхва все же испытал.

— Раз согласен, то давай о другом поговорим… Ты уже почти год не выходил в походы, поручив это дело своему воеводе Ратмиру.

Дажин поднял в знак вопроса глаза: «Разве воевода не справляет-ся»?

— Воевода опытен и с порученным делом справляется, — как бы предупредил на немой вопрос Златогор, — но дело в том, что на грани-цах Русколани накапливаются силы вражьи. С восхода солнца к Ра-реке волна за волной накатываются хунские орды, которые себя зовут гун-нами. Они еще слабы, еще не уверены в своих силах, но, накопив силе-нок, так двинут, что мало не покажется. На закате — старый и беспокой-ный сосед — готы. Готы забыли, что мы и они суть от единого корня-рода вышли, что наши и их праотцы пришли сюда из Края Иньского, и что наши предки в стародавние времена спасли их от орд азов. Так уж природа человеческая устроена, что добро долго не помнится, и за доб-ро не всегда платят добром. Чаще — злом. Вот то же самое произошло с потомками Каськи. С полудня нам постоянно грозят греки. К тому же местные порубежные племена ванов, асов, виндов и берендеев довольно таки воинственны, и часто грозят набегами. Поэтому, если не предпри-нять срочных мер, то вскорости беды не избежать…

— Но мы же в то лето, когда были на вече князей в Киеве Русском, объединенными силами задали крепкую трепку готам короля их Книва и сына его Овида, и внука его Германареха… — повысив голос, перечис-лял Дажин всех тех, кому русичи намылили шею и намяли бока. — И дакам вероломным, и дасуням безбожным… Да такую трепку задали, что долго будут помнить. Мы отбросили их далеко за Днепр и освобо-дили от них города на земле Таврической, предательски захваченные ими у нас и эллинов. Эллины не смогли освободить, а мы — освободили! А с эллинами мирный договор заключили, и они больше не тревожат наших южных порубежий. — Возразил князь Дажин, немного удивлен-ный поднятой темой.

— Все так, князь, все так, — вроде бы согласился с ним волхв. — Од-нако прежние уроки быстро забываются, а мирные договоры нарушают-ся. К тому же король готский Книв уже умер, и готами правит его сын Овид, который, поверь мне на слово, с поражением не смирился и вы-нашивает планы реванша. — Волхв замолчал на мгновение, размышляя о чем-то сокровенном. — Впрочем, не так страшен даже правящий сын Книва, как его внук, воинственный и коварный Германарех или Эрма-нарех, как зовут его ромеи.

— А что нам Германарех, — самонадеянно — и как даже показалось волхву — слегка легкомысленно пробасил Дажин, — сунется — враз то место, которым кашу едят, начистим! Да и скажем, что так оно и бы-ло… Подумаешь, Германарех!

— Нет уж, князь, — был тверд и непреклонен волхв. — Вот оправится после родов Ладуня, окрепнет от материнского молока сын Бус, и поез-жай, князь сам по порубежным городищам и огневищам, да поговори с людьми, не только с родовитыми мужами, но и простыми селянами и огнищанами — смотришь, обстановка и прояснится. Старые люди гово-рят: свой глаз — алмаз. Вот и окинь все своим взглядом. И не хвались, идя на рать, хвались, когда с рати возвращаешься! Так-то!

Дажину колкие слова волхва по нраву не пришлись. Резко взмет-нулись с удивлением и угрозой брови. Казалось, что сейчас он ответит что-нибудь резкое и обидное для волхва. Но прошло мгновение, и лицо князя разгладилось — разум взял верх над самолюбием.

— Возможно, ты и прав, волхв.

Златогор, словно и не видел мгновенного бешенства русколанского князя, продолжал свое:

— А пока не гневи богов и Всевышнего, собирай за праздничный стол жителей города да угости их на славу в честь рождения сына. Что-бы слава про этот пир разошлась на весь мир. Да соседних князей и вое-вод не забудь позвать. Привечать соседей — всегда дело делать впрок… всяк чужую ласку, доброту помнит… При случае это пригодится…

— Конечно, — засуетился князь, стараясь ласковым словом сгладить прежнюю резкость. — Знаешь, за тем грозным и удивительным извести-ем, что довелось услышать от волхвов, даже про пир позабыл. Ты оста-нешься? — В голосе вновь проскользнули нотки неуверенности прося-щего человека.

— А почему бы и нет, — улыбнулся добродушно Златогор. — Это у греков сейчас с принятием нового бога не приличествует его жрецам и слугам наслаждаться мирскими утехами, хоть все равно они ими насла-ждаются, а у нас русичей трапеза не возбраняется. Наоборот, даже бо-гами приветствуется. Не зря же боги надоумили нашего далекого пред-ка Квасуру сурицу медовую делать и для веселья употреблять. Просто, в любом деле должен быть порядок и свой предел. А то греки своих детей на примере наших предков из рода скифов, как-то перепившихся хмельной сурицы и проигравших сражение, учат отвращению к пьянст-ву. И не только этому, но и презрению ко всем славянам, как варварам. А мы не варвары, мы богов своих чтим и законы соблюдаем.

— Интересно, — отозвался Дажин, — как это наши предки из-за сури-цы сражение проиграли? И кому? Что-то я такого не слышал.

— Если интересно, то послушай, хоть не для данного случая сия по-учительная быль, — решил рассказать эту историю волхв. — Дело было так. Около девяти веков назад наши предки, ведомые сыновьями отца Скифа, Хорсом и Словеном, сражались в Харране с эламитами, еще на-зываемыми эланами, и мидянами. Происходило это в Двуречье, куда предки наши не раз хаживали, начиная с кимров, сеявших там смерть и ужас. Словен был воинским князем, а Хорс — волхвом при нем и войске. Дружины Словена одерживали победы над врагами, одну за другой, так как нашей коннице и нашим воинам они не могли ничего противопоста-вить. И наши боги были сильнее их богов. Элане плакали, находясь в туге-печали от постоянных поражений, и просили наших князей больше не воевать с ними, и предлагали брать с них дани: овцами и быками, конями и девицами, вином и серебром. А надоумил их к этому хитро-умный жрец Иудин, муж хилый, к воинскому делу не приученный, но хитрый, как степная лисица.

Скота нашими воинами было взято уже изрядно, поэтому они со-гласились на дань вином, женщинами и серебром. А эланам и мидянам того и надо было.

Сказано — сделано. Принесли элане серебряные кувшины и чаны с вином, привели девиц сладострастных, жарких, как огонь в зимнюю ночь, танцам обворожительным наученных и искусству обольщения.

Увидели такие дары, такую дань наши предки — и об опасности за-были. Знай себе, пьют вино да глаза девичьей красотой услаждают. И не только глаза… А время к полуночи подбирается…

Шепнули боги волхву Хорсу, что не к добру это веселье, не на сла-ву русичам. Что вино элан в кровь русичей превратится. Поспешил Хорс к вождю Словену, поведал тому о предостережении богов.

И сказал Словен русичам: «Не напивайтесь этими дарами, ибо не от Правды они, а от Кривды, не от белых богов исходят, а от черных, от самого Чернобога подземного!»

Но не послушались русичи. Ни вождя своего военного, ни волхва, с богами дружившего. Перепились они к утру и уснули мертвым сном. Набежали шакалами трусливые элане и перебили сонных русских вои-нов, не поверивших своим вождям. Спаслись только князь Словен да волхв Хорс, и еще те русичи, что находились далеко от того города, в котором жил хитроумный Иудин. Отошли они в степь, чтобы силы свои собрать. Собрали и отомстили за погибших товарищей. И справили по ним тризну, какой мир до той поры не видывал. Вот такая была история, князь.

— Что ж, — улыбнулся, возможно, в первый раз за это утро, Дажин, — поучительная история. Надеюсь, нас боги от этого уберегут.

— Распоряжайся, князь, — прервал беседу волхв, — а я, чтобы не ме-шать тебе долгими разговорами, пойду по окрестностям дворца погу-ляю. Давно не бывал у тебя, слышал сады взращиваешь, надо посмот-реть. Дело необычное, но знатное. Как и все, что создается руками че-ловека.

Они расстались, но в этом же году Дажин водил дружины русов, борусов и алан сначала на асов и ванов, а затем и к берегам Ра-реки, чтобы отбросить за ее пределы просочившиеся на земли Русколани пе-редовые орды хуннов. Сражение было долгим и кровопролитным, но русколане устояли и выгнали всех кочевников за пределы земли Рус-ской.

Если в поход на готов ходили объединенные силы многих славян-ских вождей и князей, то в поход на хуннов пошли сами русколане да еще дружины князя Беловежского, Ратая, воеводы града Танаиса Гор-дыни и вои властителя Воронежской земли из города Воронежца, что расположен в верховьях Дона, к которым присоединились северские ратники молодого князя Кура, град которого стоял на далекой Семи-реки.

Были северские ратники на конях и не просто на конях, но и с за-водными, запасными лошадями. Вооружены были короткими копьями — сулицами, прямыми мечами, выкованными их местными кузнецами, луками дубовыми с костяными накладками для прочности и упругости да стрелами калеными. Однако броневого прикрытия почти не имели, хотя и о кольчугах и о кожаных доспехах с бронзовыми или железными бляшками на груди и на спине ведали.

— А зачем? — удивлялись искренне, когда их спрашивали, почему без брони. — Лишняя тяжесть и себе, и коню. Авось, Громовержец Пе-рун и так защитит. А, коли, настанет время отправляться в Ирий, то че-му быть — того не миновать!

ДЕТСТВО БУСА

Златогор через окно выглянул во двор храма и остановил свой взор на стайке воробьев, копошащихся в пыли на согретом солнцем бугорке.

«Беззаботные птахи принимают солнечные и пылевые ванны, омо-вения, — подумалось ненароком. — Только чем это закончится»?

С забора на них как будто безучастно смотрел сквозь прикрытые веки большой рыжий кот, примостившийся там невесть какими путями, а вдоль забора тихо подбиралась серая кошка. Кошка явно имела при-плод, так как ее брюхо отвисло и волочилось по земле. Кошка, подкра-дывалась не спеша, еле перебирая полусогнутыми лапками, отвернув от воробьиной стайки мордочку, делая вид, что она их не видит. И только по еле заметному дрожанию хвостов у кошки и у рыжего кота было видно, как они внимательно наблюдают за воробушками.

Кошка подкралась на достаточное расстояние, подобрала под себя задние лапки, поджалась, приготавливаясь к прыжку.

События, разворачивавшиеся на храмовом дворе, отвлекли Злато-гора от ведения урока, даваемого детям князя Дажина Бусу и Злату и еще десятку сыновей знатных вельмож и вождей Русколани, направлен-ных князем Дажином на обучение грамоте, риторике и счету, а также иным премудростям, необходимым молодым людям в дальнейшей жиз-ни и служении отечеству.

Дети сидели на лавках с небольшими дощечками на коленях. Эти дощечки, как и острые палочки для письма на них, изготовил сам Злато-гор. Он же покрыл дощечки тонким слоем воска. Дети, приученные к дисциплине и повиновению старшим, молчали, не мешая своему Учите-лю, ибо только так они называли волхва Златогора, созерцать мир и размышлять. Всегда, когда он хотел это делать.

Прыжок серой кошки был молниеносен. Не успел Златогор и гла-зом моргнуть, как один из воробышков, копошащихся в пыли, забив крылышками, оказался в кошачьей пасти. Остальные, громко и тревож-но чирикая, вспорхнули и унеслись прочь.

Кошка, помогая себе передними лапками, придушила бедного представителя воробьиного племени. После чего направилась кормить котяток, неся в пасти уже недвижимого воробья. Но ее котяткам на этот раз воробьиным мясом побаловаться не пришлось: не успела серая кош-ка тронуться в свой путь, как перед ней встал рыжий кот, соскочивший с забора.

Серая охотница, испытывая материнский инстинкт и не желая ос-тавлять котят голодными, не сдавалась и попыталась обойти рыжего пройдоху стороной. Но тот мгновенно, в один прыжок преградил ей дорогу и что-то резко промяукал, точнее прошипел. Бедной кошке ни-чего не оставалось делать, как подчиниться рыжему нахалу и выпустить добычу. Тот принял это как должное и стал потрошить бедного воро-бышка, громко урча от удовольствия и предвкушения вкусной трапезы.

«Все как у людей, — отметил волхв про себя. — Сильный всегда по-беждает слабого и отбирает чужую добычу… Слабому ничего не оста-ется делать, как подчиняться… Такова воля богов и Всевышнего. Хотя, если подумать, то за жизнь своего потомства кошка сразилась бы на смерть с рыжим разбойником. И еще не известно, кто бы одержал побе-ду… Однако, надо продолжать занятия».

Он посмотрел на притихших мальчишек и произнес:

— Писать больше не будем. На сегодня достаточно… Я хочу рас-сказать вам об истории нашего славянского рода и рода русичей, кото-рые обосновались на этих землях и образовали державу Русколань. Вы же приготовьтесь слушать и будьте внимательны, ибо завтра я проверю, что вы запомнили.

Как я уже не раз вам говорил, прародителем всех славян и русов является Дажьбог, сын русалки Роси. И потому все славяне и росичи являются внуками Дажьбога. Но вместе с тем, каждый славянский род носит свое собственное имя: поляне, древляне, кривичи, северяне, вяти-чи, радимичи, ляхи, чехи, сербы, словены, волыняне, богемцы, венды, лютичи, ободриты-бодричи и другие. Всех сразу и не упомнишь. Среди всех этих славянских родов и племен с теми же общими родовыми кор-нями имеется одно племя, которое непосредственно имеет название ру-сы или росы, так как почитает не только праматерь русалку Рось, но и патриарха Руса, одного из главных основателей древнего царства русов — Русколани. В далекие годы, когда только начинался исход родов арий-ских из Семиречья, в Земле Трояна, которую еще называют Русской или Русью, правил род патриарха Богумира. У Богумира было три дочери, которых он выдал замуж, и два сына: Сев и Рус. Они переправились через Ра-реку и создали свои роды на берегах славных рек Десны, Дона, Семи и иных. Так же у их потомков и у потомков Богумира и Трояна — Сама был сын Зорян. Однако прежде чем перейдем непосредственно к Зоряну, следует рассказать несколько слов об его отце Саме. Сам был внуком Двояна и сыном, как уже говорилось, князя Трояна. Имя Сам он получил от отца в честь божественного напитка солнечной Сомы. Он совершил немало подвигов во славу своего народа. Он сражался с дра-конами, чудищами, демонами и колдунами, он помогал Арию Оседню в войне с Ящером и он убил Ящера, когда тот после неудачного сражения с Арием бежал на Север к отрогам гор Русколани. Вот у него и родился сын Зорян, беловолосый крепыш. Однако, Сам посчитал, что сын его не должен был быть так беловолос и что тут не обошлось без вмешатель-ства демонов. Поэтому Сам отнес сына на гору Алатырь и бросил его там на съедение диким животным, лишь бы не множить род демонов. Но птица Гамаюн нашла младенца Зоряна и отнесла к себе в гнездо, спрятанное среди недоступных скал. Волшебная птица Гамаюн кормила и обогревала мальчика, занималась его воспитанием, и он рос и рос, становясь все сильней и красивее. Лишившись сына, князь Сам стал горевать о нем и бранить себя за необдуманный поступок. В конце кон-цов он решил найти сына в горах и отправился на поиски. Ему долго пришлось ходить по горам, карабкаться на кручи и скалы, на вершины, покрытые снегом и льдом, пока однажды он не разыскал сына и не воз-вратил его в свой княжеский дворец. Впитав в себя кровь отца и полу-чив воспитание от волшебной птицы Гамаюн, Зорян вырос богатырем и совершил немало подвигов во славу рода и богов. Но однажды, странст-вуя по свету, он повстречал дочь одного из царей Земли Фарсийской и Иньской, красавицу Рудь, из рода Ящера, и безумно в нее влюбился. Такой выбор опечалил Сама. И не только Сама, но и всех вождей ариев из рода Богумира, так как все они были потомками Дажьбога и боялись, что ребенок, родившийся от брака Зоряна и Рудь, может принести не-счастье. Как-никак, а правнук Ящера. И Сам стал отговаривать сына от такого брака. Как ни уговаривал его Сам, как ни просил отказаться от нее, но ничего не мог поделать с сыном: тот постоянно отвечал, что только Рудь мила его сердцу, что только Рудь станет его супругой. Рудь действительно была красавицей, каких поискать: высока, стройна, с чермными (рыжими), как огонь, косами-змейками, спадающими с гордо поднятой головы к ступням ног. Лицом бела. Голосок, что горные ручьи журчат; глаза, как у газели трепетной, с влажной поволокой; стан тонь-ше осиного; походка грациозная, словно не идет, а плывет на невиди-мых волнах. И мастерица, каких мало. Хоть спеть, хоть сплясать, хоть срукадельничать — одно загляденье. А на коня сядет — ветер вслед не угонится. И воинскому делу обучена: хоть из лука стрелять, хоть на ме-чах сражаться!

Вот собрал тогда князь Сам жрецов и спросил их, что говорят боги о таком неожиданном браке его сына Зоряна с красавицей Рудь из рода Ящера.

Месяц жрецы гадали по звездам, месяц они листали волшебную Книгу Судеб, месяц они возносили хвалу богам, месяц они воскуривали богам благовония и приносили жертвоприношения просовым зерном, бобами и злаками, кровью белого петуха и белого козленка, пока не ус-лышали их приговор. А приговор богов был таков: быть сыну Зоряна и Рудь великим богатырем, и будет он сражаться всегда на стороне рода Богумира.

И пояснили жрецы так же от себя, что все потомки Богумира — де-ти прародительницы Богумира, полузмеи и получеловека Марены, до-чери Сварога и богини Смерти, и не должны они бояться ни Ящера, ни самого Черного Змея, так как все они, в конечном счете, дети Рода. И поведали жрецы, что сына этого звать Русом и что у Руса будет много друзей и родственников, в том числе Скиф и Словен, которые будут такие же знаменитые, как и сам Рус, и что они совершат много походов в разные земли и от их воинов будут бежать вспять все враги-недруги.

Так поведали Саму и вождям из рода Богумира жрецы.

Женился Зорян на Руди. И понесла Рудь, и долго страдала при ро-ждении сына, ибо был младенец велик и тяжел. Испугался Зорян, что умрет при родах его любимая жена, побежал в горы и призвал на по-мощь свою покровительницу — волшебную птицу Гамаюн. Птица при-летела и помогла Руди разродиться. Вышел ребенок из чрева матери через бок. Не успел он появиться на свет, как тут же встал на ноги и потребовал себе справу воинскую: латы и золотой шлем, меч и лук со стрелами:

Богатырем родился Рус по воле богов. Великим ратоборцем. И бы-ла у него на челе отметина богов — знак Солнца. Удивился отец Зорян, удивилась мать удивились слуги княжеские, но принесли Русу требуе-мое: воинскую справу. Надел Рус бронь и золотой шелом на себя, опоя-сался мечом заветным, забросил через плечо колчан с луком и стрелами и пошел искать коня под стать себе. И был то царь-конь, ни Сивка, ни Бурка, ни Каурка и ни Горбунок. Не хотел сей конь покоряться челове-ку, долго сопротивлялся он силе юного богатыря, но, в конце концов, смирился со своей участью. Вскочил Рус на коня и поднял знамя с изо-бражением дракона, погибающего от копья воина. И покорил он кре-пость, стоявшую на границе страны ариев, и помог родственным племе-нам саксов отразить нападение царя туранцев, и сделал еще много вели-ких и героических дел. Вот так гласят наши древние Веды о рождении князя Руса, — перевел дыхание Златогор.

Образовавшейся паузой немедленно воспользовался Бус, которого мучил вопрос: мудрый волхв рассказывает им про одного и того же Руса или про разных Русов, так как об одном Русе, сыне самого Богумира он рассказывал прежде. Теперь же говорит, что Рус был рожден Рудью и Зоряном.

— Учитель, — задал Бус волхву мучавший его детское воображение вопрос, — так Рус был один или же их было два: у отца Богумира и у отца Зоряна? Объясните.

— Хорошо, — сразу же согласился волхв, слегка досадуя на собст-венный промах: должен был предвидеть недопонимание учеников и объяснить им рождение второго Руса чуть подробнее. — Хорошо, я объ-ясню. Действительно первым был Рус, который родился у отца Богуми-ра, и который вместе с братом Севом пришел на земли русские и рассе-лился на берегах рек Сейма, Десны, Днепра. Тот, княжич, был первым. А у потомков тех русичей родились впоследствии и Сам, и Зорян, и Рус второй, о котором я вам сегодня повествую… Теперь, надеюсь, понят-но?

Вопрос относился непосредственно к Бусу.

— Теперь, кажется, понятно… — не совсем уверенно ответил Бус после небольшого раздумья.

— Вижу, что не очень понятно, — заметив это, начал вновь пояснять волхв. — Я попытаюсь еще раз пояснить. Для всех. В истории родов не-которые имена таинственны, сакральны, даны богами. Я уже ранее вам говорил о таких именах, когда речь шла о Кие и Щеке. К таким же бо-гоугодным и сакральным именам относится и имя Руса, которое повто-ряется из поколения в поколение. Теперь понятно?

— Понятно, — ответили ученики хором, хотя, вернее всего, многое им было совсем непонятно. Но так уж устроены дети: хотят сделать приятное старшим или тем, кого любят…

— Я скажу даже больше, — продолжил волхв. — У многих из вас имена так же не простые, а повторяющиеся из поколения в поколение. Например, имя у Славича — в честь пращура нашего Словена, а у Рата — в честь вождя и ратоборца Ратмира. И тебе, Бус, не просто имя дадено. В арийском роду был великий царь Бус Бактрийский, который правил Бактрией. Так-то! Наши Веды о многих великих пращурах с одинако-выми именами рассказывают. Вот научу вас читать — сами все прочтете и узнаете! А пока запоминайте сказанное…

Тут следует отметить, что поясняя своим ученикам значение их имен, говоря о Бусе, Златогор умышленно опустил то обстоятельство, что на имени Бус настояли волхвы при рождении первенца у князя Да-жина. Златогор мудро рассудил, что детям еще рано знать об этом. Вы-растут — узнают…

Бус, Злат и их погодки, друзья-товарищи, слушали, затаив дыха-ние. И даже когда волхв замолчал, они продолжали находиться под волшебной силой повествования.

— Так кто мне скажет, как звали отца второго Руса? — решил вы-вести детишек от чар славянских Вед Златогор. — Только все разом не кричите, а по очереди. Кто помнит, тот десницу поднимает, того и спро-сим.

Подняли руки все ученики.

— Хорошо, — отметил старание детишек волхв, — начнем, пожалуй, с Буса. Он постарше многих… и ему быть князем Русколани по кончине батюшки, дай, Сварог, ему длинный век! Так как же звали отца Руса?

— Отца Руса звали Зоряном, — звонким детским голосом, но со всей серьезностью, присущей будущему князю Русколани, отчеканил стар-ший сын Дажина, — а его мать звали Рудь, а…

— Достаточно, достаточно, — вынужден был прервать ученика Зла-тогор, — дай и товарищам ответить. Пусть Злат нам скажет, когда сие происходило?

Злат подумал и ответил степенно:

— Рус родился во времена Трояновы, в Семиречье, незадолго до ис-хода оттуда родов Ария, Сама, Руса и других славяно-арийских родов.

— Откуда же ты все это знаешь? — с ободряющей улыбкой спросил мудрый волхв.

— То ты, учитель, рассказывал, то отец — вот и запомнил по воле богов наших светлых.

— Молодец! Быть тебе волхвом ученым, если пожелаешь. Творец Сварог дал тебе светлый ум и хорошую память.

Злат засмущался, покрывшись пунцовой краской. Не привык к по-хвалам взрослых, которые больше требовали и журили, чем ободряли и хвалили.

Златогор, чтобы невзначай не обидеть невниманием остальных учеников, задал каждому из них по вопросу, касающемуся обстоя-тельств рождения Руса.

Ребятишки отвечали осмысленно и правильно.

«Хорошие устроители Руси растут, — улыбнулся Златогор, — будет, кому и земли оберегать, и Веды хранить. И не только хранить, но и при-умножать новыми делами славянских и русских родов! Не погибнет история русов во мраке веков. Не погибнет! И пусть хитроумные греки и ромеи не кичатся своими знаниями и своими учеными, есть и на Руси кому славу отечества в веках нести».

Эти размышления, в частности упоминание греков и ромеев, наве-ли его на мысль поделиться со своими учениками не только знаниями славянских Вед, но и трактованием этих событий учеными мужами Востока и Греческой земли, с которым волхв за годы своей жизни и об-щения с волхвами и жрецами различных религий и верований был зна-ком. Мужей сих, зело мудрых и знающих, греки и ромеи величали фи-лософами и учеными, историками и писателями, и очень гордились ими. И не только гордились, но и кичились перед другими народами, кото-рые величали уничижительно варварами, то есть бормочущими.

«Пусть дети и об этом знают да другим расскажут, — решил муд-рый волхв. — Знания еще никому не помешали!»

— Дети, прежде чем перейти к дальнейшей нашей беседе о Русе, я хочу рассказать вам и о том, что Рус был известен не только на Руси и в славянской земле, но и за ее пределами.

— Учитель, — вежливо спросил, Бус, как самый старший из учени-ков, — а велики ли славянские земли и с кем еще вместе живут славяне?

— Земля славян или русичей велика и огромна. Она простирается от Готского моря на севере до Евксинского и Сурожского морей на юге, от Ра-реки на восходе солнца до Эльбы и Дуная, называемого греками Ис-тром, на заходе. И на этой земле проживает множество славянских пле-мен и народов, о которых я вам уже рассказывал. А славянами они зо-вутся потому, что славят себя и своих богов. А русами или русичами они зовутся потому, что одним из праотцев в славянском роду был бо-гатырь Рус, о котором мы только что говорили и о котором еще погово-рим. А еще в роду славян были праотцы Кий, Щек, Хорив, Сев, Лях, Радим, Богумир, Арий и много-много других великих вождей и воите-лей, прославивших себя и свои роды. В честь таких богатырей и героев были названы славянские роды, реки, города и городища. Понятно вам?

— Спасибо, учитель, — за всех ответил Бус, — нам понятно, но вы не сказали о тех племенах, вместе с которыми славяне проживают?

— Молодец, Бус, — улыбнулся волхв, — человек должен всегда инте-ресоваться, всегда быть в поиске. На твой вопрос я отвечу так: славяне на своей земле живут со многими племенами и народами в мире. На землях нашей Русколани проживают и русы, и борусы, и новояры, и белояры, и анты, и аланы, и асы, и берендеи и еще много разных пле-мен и народов. Места всем хватает. Мы не жадные и не завистливые. Наши боги никого не преследуют за веру и убеждения. Трудись и живи трудом рук своих. И с соседями нашими, а таких очень много: на восхо-де — ваны и хунны, торки и булгары, на полднике — венды, асы, уарты, колхи, греки, ромеи, фарсиды, на заходе — ромеи, готы, на севере — жмуть, саксы и свеи — славяне желают жить в мире и согласии. Только не всегда так получается. Многие соседи наши зарятся на земли русов. И ромеи, и греки, и готы, и хунны, и многие другие. Вот и приходится нашим князьям, вождям и воеводам ходить против них в походы и за-щищать землю Русскую. Понятно я объяснил? — вновь улыбнулся обод-ряюще Златогор. Вопрос предназначался всем, и детишки хором отве-тили:

— Понятно.

— Это хорошо. Вы должны быть не только грамотными и подготов-ленными воинами и вождями, но и знающими людьми, умеющими не только о себе поведать, но и про род свой рассказать, и о соседях многое разуметь, вплоть до их языка и верований. А соседи, скажу вам, нами тоже интересуются. И составляют о нас свое мнение, зачастую, не все-гда соответствующее действительности. Например, о Русе говорили и писали древние мудрецы Востока. О нем они упоминают даже в главной книге своей, называемой где Торой, где Ветхим Заветом, в которой сло-вами их пророка Езекиля глаголется, что Рус был потомком некоего Яфета, Ноева сына, оставшегося в живых после великого потопа. Впро-чем, возможно, здесь речь идет об ином Русе, княжившем на Руси, ибо имя это сакральное, тайное, переходящее из поколения в поколение русского рода, как Кий и Щек, как Арий и Богумир.

Сообщают они и о кимрах-кочевниках, перекати-поле, и о скифах, родственных русам и славянам племенах, произошедших от князя Ски-фа, брата Руса и Словена. Правда, при этом очень часто имена наших прародителей изменяют или переиначивают на свой манер, подстраи-вают под своих богов и героев.

Так греческий философ и историк Геродот, посетивший много зе-мель, в том числе и те земли, на которых мы сейчас с вами живем, свя-тые земли Русколани, в своих книгах писал, что скифский народ, самый молодой народ на земле и произошел он от Колоксая или Киммерийца, предводителя кимров.

— Учитель, — теперь перебил Златогора брат Буса, Злат, привстав над своей скамьей, — а кто такие философы и историки? Вы нам такое еще не объясняли. Это герои, воины, богатыри? — Склонив головку чуть набок, дожидался ответа Злат.

— Хороший вопрос, — улыбнулся вновь мудрый волхв. — Говорит не только о любознательности, но и наблюдательности, и о работе ума. А философы и историки — это люди. Одни пытаются объяснить те или иные поступки людей, законы бытия, развития общества, окружающей нас сущности. Другие, те, которых греки назвали историками, пытаются поведать людям как о прошлом их бытия, так и о настоящем. Они запи-сывают на папирусе, на камне, на деревянных дощечках интересные события как из жизни своих вождей, так и целых народов. Чаще всего, философы и историки не бывают знаменитыми воинами и богатырями, они не совершают сражений, не завоевывают чужих земель и народов, хотя не исключено, что среди них встречаются и богатыри, и удачливые военачальники, и вожди знаменитые. Но, повторяю, не силой, а умом и знаниями прославились такие люди. Например, тот же Геродот, живший около 750 лет до нас. Эллины прозвали его не просто историком, но отцом всей истории. А среди множества греческих и ромейских фило-софов был и выходец из славяно-арийского племени скифов, знамени-тый философ Анахарсис, живший во времена афинского реформатора и философа Солона, примерно 900 лет назад. Он прославился тем, что имел всегда свое суждение и был остр на язык. Когда он впервые при-шел в Афины и попросил через слуг, чтобы его принял известный к то-му времени во всей Элладе философ Солон, так как он желает стать другом Солона. Услышав такое, Солон ответил, что друзей обычно за-водят у себя на родине. Но Анахарсис не растерялся и попросил слугу передать Солону, что Солон как раз у себя на родине, так почему же ему не приобрести себе нового друга. Пораженный такой находчивостью, Солон принял Анахарсиса и стал ему лучшим другом.

Время от времени философы устраивали между собой состязания на выявление лучшего из них. В этих состязаниях принимал участие и Анахарсис. На вопрос, какой корабль безопасней, он отвечал, что безо-пасней тот, который вытащен на берег, так как ни при каких обстоя-тельствах на берегу не утонет. На вопрос, что у человека хорошо и дур-но сразу, он отвечал: «Язык!» Ибо язык служит нам для общения и вос-хваления, но язык может и оклеветать ближнего своего, и навлечь беду на его же обладателя.

Иногда возгордившиеся афиняне попрекали его, что он скиф, и что его родина Скифия — позор для него. На это Анахарсис отвечал, что ес-ли родина для него позор, то пытавшийся оскорбить его афинянин — позор для своей родины.

Вот таков был философ-скиф… находчивый и острый на язык…

— Учитель, — спросил Злат, — какова же дальнейшая судьба столь знаменитого скифского философа? Возвратился ли он к себе на родину или же навсегда остался в Афинах?

— По прошествии какого-то времени Анахарсис возвратился в Скифию, — ответил волхв. — По данному случаю его брат устроил охоту, в которой принял участие и Анахарсис. Во время этой охоты то ли слу-чайно, то ли умышленно, но стрела брата попала в Анахарсиса, и он умер. Перед смертью, согласно преданиям, Анахарсис произнес такие слова: «Разум оберег меня в Элладе, зависть погубила меня на родине».

Помолчал. Притихли и ученики, размышляя над услышанным. Возможно, переживали о такой необычной судьбе скифского философа.

— Раз у нас речь зашла о людях, — продолжил после небольшой пау-зы Златогор, — прославивших себя и свои народы не мечом, а словом и умом, здесь стоит упомянуть и о поэтах, слагающих песни и гимны, оды и былины в честь богов и героев, вождей и народов. К таким с полным основанием можно отнести и Гомера, создателя бессмертных творений «Илиады» и «Одиссеи», прославивших сынов Эллады в веках. И не ис-ключено, что Гомер был также сыном наших далеких предков кимме-рийцев. И жил он более чем за тысячу лет до нашего времени. Греки его считают своим поэтом, но и мы имеем полное право считать его своим поэтом, так как имя его переводится на наш язык как киммериец или кимр. И обозначает оно степную полынь. И вышел он, скорее всего, из киммерийцев, овладевших в те далекие времена почти всем миром в Азии и Европе.

Златогор замолчал, о чем-то размышляя. Сидели притихшими и его ученики, не смея или же не желая прерывать размышления своего учи-теля.

— Хотите послушать некоторые стихи из его поэм? Сами поэмы столь велики, что нам не хватит не только сегодняшнего дня, но и сед-мицы, чтобы их пересказать, — очнувшись от раздумий, спросил волхв.

— Хотим, — ответили хором школяры.

— Тогда слушайте… Я сначала прочту на греческом языке, а затем переведу, чтобы было понятно, о чем тут речь, а вы прислушивайтесь к стройности повествования, к ладу и размеру изложения.

И Златогор продекламировал на греческом языке несколько строф, а затем перевел: «Закатилось солнце, и покрылись тьмою все пути,

Вот, примерно, так поэт Гомер описывал север славянской земли, — кончив декламировать, продолжил он свой урок. — Я не спрашиваю вас: понравились ли стихи, ибо это был лишь мой перевод, а оригинал вам пока недоступен. Но ничего, — засветились глаза волхва, — вот одо-леем с вами, благодаря Велесу и другим светлым богам нашим, письмо и цифирь, да и приступим к изучению языков: греческого и латинского, на которых полмира сейчас говорит, вот тогда и ответите: понравился ли вам сей отрывок из великой баллады.

Ученики молчали, так как ответа от них на последнюю реплику волхва по сути не требовалось, а Златогор продолжил, развивая свою мысль:

— Ибо нам не след от других отставать. Но это со временем, а пока возвратимся к историку Геродоту и его упоминанию о наших предках. Геродот пишет, что первым жителем необитаемой тогда страны был человек по имени Таргитай, родителями которого был бог Зевс и дочь реки Борисфена. У Таргитая было трое сыновей: Липоксай, Арпоксай и младший Колаксай. И в их царствование на Скифскую землю с неба упали золотые предметы: плуг, ярмо, секира и чаша. Ни первый брат — Липоксай, ни второй — Арпоксай не смогли приподнять с земли эти предметы. И только самый младший Колаксай смог их поднять и при-нести к себе в дом. Тогда старшие братья согласились признать его ца-рем над ними и отдать ему царство. От этих братьев пошли скифские племена, называемые сколотами, то есть царскими.

Далее Геродот сообщает, что эллины историю появления скифов передают иначе, подстраивая ее к своим богам и своим героям. Все это неверно, но вы, дети, должны и такое толкование знать, чтобы уметь всегда Правду отделить от Кривды, а Явь — от Нави.

В изложении эллинов, соседствующих с нами в Суроже и Сурож-ском море, история появления Скифа и скифского племени выглядит следующим образом. Их герой Геракл в поисках сбежавших от него коней, — это же надо быть таким растяпой, чтобы коней упустить, — за-брался в какую-то пещеру и увидел там коней своих и существо: полу-деву-полузмею. Геракл потребовал возвратить ему коней, на что эта полуженщина и полузмея ответила, что она отдаст коней, если Геракл вступит с ней в супружеские отношения. Греческому герою ничего не оставалось делать, как согласиться и стать мужем этой полуженщины.

От брака у них родилось трое детей. Хозяйка пещеры отдала Ге-раклу коней и отпустила его самого, а тот передал ей один из своих лу-ков и сказал, что если кто из их сыновей натянет тетиву этого лука, тот и станет вождем рода. Сыновей звали Агафирсом, Гелоном и Скифом. Когда они выросли, то мать дала им отцов лук и попросила натянуть тетиву. У старших сыновей это не получилось, и только младший Скиф справился с отцовым луком. От этого Скифа, сына Геракла, по мнению Геродота и его соплеменников эллинов, и произошли скифские цари и племена.

В обеих версиях греческого историка, какая-то доля правды имеет-ся, но только доля. Вся же правда о происхождении русов, славян, ким-мерийцев и скифов хранится в наших Ведах, о которых я вам, дети, столько уже рассказывал, — подвел Златогор итог знакомства Буса, его брата Злата и их сотоварищей с сакральными знаниями других народов. Частично мы уже ознакомились с ними, частично познакомимся в про-цессе обучения, ну, а те, кто пожелает узнать более полно о роде своем и об истории своей, те, повзрослев, могут сами прочесть эти Веды. На-ши жрецы и волхвы со времен Руса не только заучивают наизусть, но и записывают Веды на деревянные дощечки, которые хранятся при хра-мах Сварога, Дажьбога, Перуна и Велеса. Ибо Веды восхваляют богов и посвящаются богам.

Опять со своего места привстал Злат, чтобы задать Златогору во-прос.

— Что тебя интересует, Злат? — спросил Златогор.

— Отец говорит, что ты, учитель, тоже пишешь Веды. Это так? — Хитрюще улыбнулся сорванец.

— Я разное пишу, — серьезно ответил Златогор. — В том числе и Ве-ды. Точнее, Веды Велеса или Книгу Велеса, в которую хочу записать о многих событиях, происходивших с родом славян и русичей на протя-жении многих тысячелетий и веков. Чтобы потомки наши знали. Такой ответ тебя, любознательный сын князя Дажина, — улыбнулся волхв, — устраивает?

— Устраивает, — был доволен ответом Злат.

«Хорошие мне ученики попались, — порадовался в душе Златогор, — любознательные и усидчивые. Вон сколько времени сидят и не хны-чут, как другие. Впрочем, надо сделать перерыв».

Услышав, что учитель объявляет перерыв, юные русколанцы с шу-мом и криком побежали из здания храма на улицу, где тут же, увлек-шись игрой, забыли о серьезности, с которой слушали волхва. Тут и там стали бороться друг с другом, пытаясь опрокинуть на лопатки: только так победа считалась окончательной.

У Буса, Рата, сына воеводы Ратмира, Славича и Млада в руках поя-вились деревянные мечи, и они усердно тузили друг друга этими меча-ми-палками. Впрочем, ударов по телу не наносили, а меч о меч, пыта-ясь выбить «оружие» друг у друга из рук. У кого выпал «меч» из руки, тот и погиб.

«Еще год, другой, — подумал Златогор, наблюдая за возней маль-чишек, — и настоящие вои станут обучать их владению настоящим ору-жием и приемам боя. А пока игра, без которой не мыслим ни один мальчишка и без которой знания не так легко и прочно укладываются в юных головках. Когда-то и я вот так, шалил, — усмехнулся Златогор. — Впрочем, пора шалунов звать на урок. Набегались уже вволю».

После того, как детишки вновь уселись на скамьи, и наступила ти-шина, Златогор продолжил:

— Когда Рус вошел в возраст и женился, то у него родились две до-чери, а сыновей ему боги не дали. Много богатства имел Рус: в степи, на сочных пастбищах паслись бесчисленные стада коров и овец, в его табунах коней было больше, чем звезд на небе. Но не было у него сына-наследника. И не было мужей его дочерям прекрасным. Взмолился то-гда Дажьбогу Рус, и попросил его дать дочерям мужей, а ему наследни-ка. И услышал Дажьбог ту мольбу, и внял ей. Послал он на земли Руса странника, вещавшего о походе в долины Алатырь-горы. А Велес при-нес им сына-отрока, наследника. И двинулись арийские роды, ведомые Арием Оседнем и Русом из степей и отрогов Семиречья к Алатырь-горе, возле которой был Белый Царь-город, в котором правили потомки Яру-ны и Богумира. Но получилось так, что только Арий Оседень вывел род свой к Алатырь-горе, а князь Рус род свой от Ра-реки привел на Дон. Там и расселились русы, заняв степные просторы от Ра-реки до Дона. В низовьях реки построили они городок, названный Русским, который греки переименовали по-своему, Танаисом, так как реку Дон они вели-чают Танаис. В среднем же течении Дона был основан город Белая Ве-жа. В пути же следования из Семиречья к Дону повстречал Рус братьев Скифа и Словена из рода ариев. И выдал за них замуж дочерей своих, и пошли от них роды скифов и словен. Но прошло время, и вновь пришли в движение роды славянские, и двинулись они к Карпатским горам, ку-да также потекли потомки Руса, Скифа и Словена. Но не только русские и славянские роды двигались к Карпатским горам. Пришли туда и роды Кисека. И произошла распря меду ними, и многие русичи, не желая ис-треблять братский род, вновь возвратились к Дону, где молились Сурье-Солнцу и Матери Сва. Тут и повелел отец Рус чтить Веды и передавать их из поколения в поколение. И было то еще во времена Гомера, задол-го до рождения отца истории Геродота, о которых мы уже выше с вами говорили.

Когда же Скиф и Словен были еще молоды и полны сил, то водили он воинов своих в земли Междуречья и Малой Азии, в Египет и Элладу. Им покорились Вавилонские и Мидийские цари, владыки Сирии и Па-лестины, Иудеи и Персиды. Впрочем, я вам об этом уже говорил, когда упоминал о поражении скифов, перепившихся вином, принесенным в виде дани мидянами, — напомнил Златогор юным слушителям и доба-вил, что повторение — мать учения.

— Не расставались скифские всадники со своими конями, словно приросли к ним. За что и были прозваны греками кентаврами или, по-нашему, китоврасами. И прогремели они славой по всей земле, заселен-ной людьми. Вот и попали они на страницы книг историка Геродота и восточных мудрецов.

Когда же Скиф и Словен состарились, то ушли они от распрей на Востоке и возвратились в земли Русские. Здесь решили, что Словен пойдет в землю Ильмерскую, а Скиф — к Дунаю. Сначала пришли они на север, к предку их, старцу Ильмеру, жившему возле озера, называе-мого Ильмерским, где Словен основал свой город, названный Словен-ском Великим. Скиф же после этого пошел на юг, к морю, называемому греками Евксинским Понтом, то есть Благодатным. Здесь у Скифа ро-дился сын Венд или Венед, от которого пошел род славян-венедов. Кроме того, у Венеда потом в свою очередь родился сын Кисек, кото-рый стал владельцем южных степей. А у Кисека родился сын Ант, от которого пошли русы-анты, воины храбрые и благородные, не сму-щающиеся сильного и не надсмехающиеся над слабым.

И смешались в этих степях потомки Яруны и Богумира, Ария Оседня и Сама, Зоряна и Руса, Скифа и Словена. И смешалась тут кровь полян и северян, древлян и дреговичей, вятичей и радимичей, словен и кривичей. Ибо все они вышли из одного Рода, и все они — внуки Дажь-бога и Перуна, Световида и Велеса, которых, дети, все мы должны сла-вить и ныне, и присно, и от века до века!

На этом мудрый волхв прервал свое повествование.

— Устали? — спросил он ребятишек, слегка прищурив свои кошачьи глаза: знал, что ученики никогда не сознаются в том, что устали. Спро-сил больше для проформы.

— Нет! — Услышал в ответ. — Готовы слушать день и ночь. Уж очень интересно. — Наивность и святая искренность была в ответных словах учеников.

— Спасибо, — поблагодарил их Златогор, — однако пора идти домой, к родителям. Они теперь, поди, заждались вас…

Шумной стайкой воробьев прыснули ребятишки вон из помещения храма Световида, на чистый воздух и светлую волю. Учеба — хорошо, но воля — лучше! Особенно, когда тебе только десять — тринадцать лет от роду, и многочисленные заботы еще тяжким бременем не упали на твои плечи.

ВОЛХВ ЗЛАТОГОР

На следующий день занятия продолжились. Златогор, как и обе-щал, проверил, как его ученики запомнили вчерашний урок. Дети отве-чали уверенно и без особых затруднений. Чувствовалось, что заинтере-сованы в изучении истории своего народа.

— Молодцы, — похвалил Златогор ребятишек, — вижу, что вчера все были внимательны и ничего из моего рассказа не упустили. Сегодня мы вновь продолжим изучать и запоминать Веды славян. И вновь погово-рим о князе русов Русе. Как вы помните, бог Велес подарил ему и его жене сына, которого назвали Асахом. Когда Асах вырос, то ушел за Хвалынское море, к священному для всех ариев граду Асгарду, куда ходили все: и Богумир с сыновьями, и Рус, и Арий, и Сам, и Зорян, и Усень, и другие великие вожди русов и славян. Там собрал себе войско из берендеев, торков и саков, и вместе с ними совершил много подви-гов. Но пришло время, и Асах решил от моря Хвалынского двинуться в Русколань. Он и его воины преодолели великую Ра-реку и притекли в степи Русколани. И потекли они к Дону, под стены крепости Белая Ве-жа. Князь Рус не узнал в Асахе своего сына, и между ними начались кровопролитные сражения под стенами Белой Вежи. Сначала воины Асаха одержали победу над воинами Руса, но Рус, не подозревая, что Асах его сын, вызвал Асаха на поединок, и сразил его. А когда сразил, то обнаружил на теле Асаха амулет, по которому узнал, что убил сына, и опечалился. Вот тогда русы и берендеи побратались и поклялись друг другу именем светлых богов своих, Дажьбога и Велеса, никогда больше не враждовать, а оказывать друг другу помощь. Вот и теперь они месте сражаются с ягами и гуннами, набегающими на границы Русколани.

Окончив повествование о Русе, Златогор, замолчал. Этим молчани-ем воспользовался Злат, который спросил:

— Учитель, почему Рус не узнал своего сына и убил его? И почему род Руса сражался с родом Асаха? Неужели им не хватило степей, что-бы разместиться на них, не мешая друг другу?

— Веды отвечают и на этот вопрос, — сказал волхв с чувством, даже указательный перст приподнял вверх. — Всего хватает людям, но так уж устроен мир, что в отношениях людей побеждает не разум, а злоба и ненависть, вражда и зависть. И род идет войной на род, брат — на брата, сын — на отца! И Веды призывают русичей к объединению, к соблюде-нию законов и древних традиций, к искоренению вражды. Но люди, в том числе и те, кто наделен властью, не прислушиваются к разумному… Хочется надеяться, что может быть вы, когда возмужаете и станете во главе своего рода, избежите ошибок, которые допускали наши предки.

— Мы постараемся, — отозвался первым Злат.

— Постараемся, — поддержали его остальные.

— Да услышит вас Сварог, — был серьезен и торжественен как нико-гда раньше Златогор.

Тут встал Бус и попросил продолжить рассказ о скифах.

— И что же тебе больше всего хочется узнать, Бус, о скифах, — по-интересовался волхв. Интересно было знать, какие мысли будоражат детскую душу, теребят воображение, требуют ответов.

— Их походы в другие земли и народы… Отношения с другими ро-дами славян и русов. Это так интересно! — рассудительно отвечал Бус на вопрос Златогора. — Ведь вы вчера упоминали, что это был могучий род, который не только великих воинов имел, но и философов.

— Хорошо, — согласился волхв, радуясь в душе такой любознатель-ности будущего князя Русколани, — я поведаю вам о скифах. Как я уже говорил, скифы расселились в степных просторах по берегам Евксин-ского Понта и Сурожского моря. Они занимались скотоводством и зем-лепашеством. Не ведали рабства у себя и не становились рабами у дру-гих, хотя такое было в порядке вещей у греков и иных народов. Они если брали кого в плен, то не притесняли, а по истечении некоторого времени совсем отпускали на волю. И пленник мог идти куда хотел, без какого-нибудь препятствия со стороны скифов.

Скифские женщины были в равных правах с мужчинами, как в труде, так и в ратных делах: умели скакать на конях, стрелять из лука, сражаться на мечах. Имели они и свой голос на вече и в семье. Это было вполне обычным делом в скифских и русских землях, но очень удивля-ло греческих философов и историков. Они писали:

«Их женщины ездят верхом, стреляют из луков и мечут дротики, сидя на конях, и сражаются с врагами, пока они в девушках. Замуж они не выходят, пока не убьют трех неприятелей. Та, которая выходит за-муж, перестает ездить верхом, пока не явится необходимость всему ро-ду поголовно выступить в поход».

— Так это про наших девушек говорится, — не сдержался Бус, пере-бив Златогора. — Это же наши девушки на конях скачут и из луков стре-ляют, как мужчины. И копья метать умеют. Я сам видел во время праздника урожая.

— И я, и я… — поддержали его товарищи.

— А отец рассказывал, — вслед за братом вклинился в обсуждение Злат, — что наша мать в молодости также отменной воительницей была: и на лошади скакала, и из лука стреляла, и сулицу в цель метала…

— Верно, — улыбнулся одобрительно волхв, — девушки Русколани отличные наездники и воительницы. И прав Злат: его мать, княгиня Ла-дуня, в молодые годы в скачках и стрельбе из лука могла потягаться с любым мужчиной.

— И моя мать тоже, — не стал отмалчиваться Рат, ведь каждому ре-бенку хочется, чтобы о его родителях говорили хорошее, когда такое говорят о других.

— И моя! — крикнул Славич.

— И моя! И моя! — Зашумели остальные, подняв такой галдеж, что должен был быть слышен в крепости.

Так галдят только грачи по весне, когда гнезда на деревьях делят.

— Верю, верю, — принялся успокаивать разошедшихся мальчуганов Златогор, — многих сам видел скачущими на конях… Но продолжим наше занятие.

Ребятишки притихли.

— Скифы были не только опытными воинами, отличными скотово-дами и земледельцами, — продолжил рассказ Златогор, наведя порядок среди своих слушателей, — но были еще хорошими строителями и ре-месленниками. Они строили города и села, ставили мощные печи и вы-плавляли в них железо, из которого задолго до греков научились ковать мечи. Ими были построены города в Тавриде. Это Корсунь или Херсо-нес Таврический, Новгород или, по-гречески, Неаполь Скифский, Ким-мерик, Пантикапей, Гермонесса. На берегах Днепра или как его зовут греки, Борисфена, был построен город Ольвия, нам более известный как Олешье.

Скифские и славянские ремесленники придумали такой вид одеж-ды, как штаны, которые удобны как при ношении, ибо прикрывают тело и от холода, и от зноя, так и при ведении сражения, защищая тело от порезов и повреждений…

Не успел Златогор окончить эту фразу, как вновь поднялся со сво-его места Бус, явно собираясь задать вопрос.

— Что еще, Бус? — опередил его Златогор.

— Учитель, а что, другие люди голышом ходят, без штанов? Как ре-бятишки несмышленые, что еще в дорожной пыли рядом со щенками, курами и поросятами ковыряются… — не сдержавшись, прыснул в кулак Бус. Его хихиканье тут же было подхвачено остальными учениками. Но Златогор остался серьезен, даже легкой улыбке не позволил появиться на своем челе или в уголках глаз.

— Нет, Бус, голышом они не ходят. Используют иную одежду, ме-нее приспособленную, чем штаны. Например, те же самые греки или же ромеи носят туники и тоги. Туника — это подобие наших рубах, — пояс-нил Златогор, — а тога — подобие длинного плаща. Обернутся в ткань — и ходят.

— У нас так только малые дети щеголяют, — опять засмеялся Сла-вич, — чтобы срам не показывать. Вроде и одет, и не очень… А тут, поди ж ты, взрослые ходят. Смехота. Смехота, да и только. А вы, Учитель, постоянно приводите их нам в пример, говорите, чтобы мы учились у них…

— Смеяться, Славич, над людьми нехорошо, — проявил строгость Златогор, — над их одеждой и их традициями — то же самое. Кроме того, я же не сказал, что они ходят обнаженные. Я лишь отметил, что наш вид одежды намного практичнее, чем у других народов, и что штаны при-думали наши предки скифы. И хорошо сделали, что придумали. Мы теперь носим их и забот не знаем. Но продолжим.

Время от времени, когда подрастало молодое поколение скифов и становилось воинами, они уходили в далекие походы, ведомые своими вождями и князьями. Порой походы длились больше четверти века, так что родители забывали своих детей, а жены — мужей. Отчего между по-колениями скифов возникала вражда и непонимание. Постепенно скифы смешались с родственными племенами сарматов, пришедших из-за Ра-реки, и их все чаще и чаще греческие историки стали называть сармата-ми. Но не только скифы ходили в чужие земли в поисках воинского сча-стья и удачи, случалось, что и на земли скифов приходили враги. Так, 830 лет тому назад с огромным войском в земли скифов пришел царь персов Кир Великий, покоривший к тому времени все соседние земли и народы и считавший себя повелителем мира. Но скифы совместно с сарматами из племени массагетов или костобоких, как именуются они в славянских Ведах, заманили войска Кира в глубь безводных степей, ок-ружили их и разбили в сражении. Царь и полководец Кир погиб в бою. По приказу воительницы Томирис, предводительницы костобоких, тело царя было отыскано среди тысяч трупов и обезглавлено. Голову Кира воительница Томирис бросила в бурдюк с кровью и возила с собой, как самый главный трофей.

Приходилось скифам сталкиваться и с другим потрясателем Все-ленной — Александром Македонским, прозванным Великим, который покорил и Персиду, и Вавилон, и Египет, и Парфию, и страны Края Иньского: Пянж и Индру. Те самые земли, где когда-то жили наши предки, выведенные оттуда отцом Яруной. Однако до больших сраже-ний не дошло, так как был заключен мир между ними.

— Учитель, — обратился с вопросом к Златогору Бус, — а почему вы этих полководцев называете покорителями мира, потрясателями Все-ленной? Они что, действительно были такими сильными и всемогущи-ми, как боги, что могли трясти мир, Сваргу?

— По крайней мере, они сами себя таковыми считали. И не только считали, но и величали, хотя, в конце концов, оба оказались смертны, как и все люди. — Со всей серьезностью пояснил Златогор. — Одного у них не отнять — воители они были великие. И не только воители, но и мужи государственные…

— Учитель, — не унимался любознательный Бус, — а кто был сильнее и мудрее: наши предки Яруна, Богумир, Арий Оседень, Скиф, Рус, Сло-вен, о которых вы нам ведали, или же Кир и Александр Великий?

— Вопрос не мальчика, а мужа… — не скрыл своего удивления волхв. — Все они жили в разное время, поэтому в единоборство не всту-пали. Каждый из них в свое время был велик и непобедим… Что же ка-сается мудрости, то были мудры настолько… насколько боги позволили им таковыми быть… Кроме того, мудрость заключается не в силе и во-инской доблести, а в умении быть справедливым не только по отноше-нию к своим подданным, к своему народу, но и к другим народам, дру-гим культурам… хотя воинская доблесть и слава также может быть присуща мудрецам! Но почему тебя волнует этот непростой вопрос, отрок?

— А потому, что я, когда вырасту и стану взрослым, хочу стать та-ким же великим и непобедимым воином, — выпалил Бус и залился крас-кой: у русичей не поощрялось «яканье» и похвальба даже в таком без-обидном, на первый взгляд, проявлении.

— Что ж, — не стал разубеждать его в обратном Златогор, — возмож-но, и станешь. Но для этого надо много учиться и много трудиться. И молить богов наших светлых, ибо само собой ничего не бывает. Готов ли ты, Бус, к ежедневному, утомительному, не знающему ни конца, ни края труду? Если готов, то станешь и великим воином, и великим пол-ководцем, и великим мужем. Впрочем, как и любой из вас.

— Я готов, — тихо, но твердо ответил старший сын князя Дажина. И повторил. — Я готов!

— И я! И я! — Вслед за ним повторили почти все ученики, которые мечтали стать великими воинами и прославить свое имя и свой народ в веках. Только Злат промолчал.

— А ты, Злат, почему не желаешь стать великим воином? — поинте-ресовался волхв, слегка озадаченный таким поведением второго сына князя Русколани, который до этого момента почти слово в слово повто-рял за старшим братом.

— А я хочу стать волхвом, как вы, Учитель, — ответил Злат, — таким же мудрым и знающим, чтобы доводить наши Веды до других поколе-ний. Я стану советчиком у брата Буса и буду ему помогать во всем, что-бы не пришлось нам делить меж собой нашу Русколань, чтобы не было между нами вражды и непонимания. Пусть брат будет князем и воен-ным вождем один во всей Русколани, а я его советчиком.

— Если о вопросе Буса я сказал, — должен был отреагировать Злато-гор, — что это вопрос не мальчика а мужа, то и об ответе Злата я должен сказать то же самое: это ответ не мальчика, а мужа! Да какой к тому же ответ! Многие философы бы ему позавидовали. Но возвратимся к пре-рванному рассказу.

Волхв Златогор говорил, медленно двигаясь по помещению храма Световида, увлеченный повествованием и, возможно, не замечая, собст-венного хождения. Его слушатели молча внимали каждому сову волхва, отслеживая его движения своими глазами.

— Шло время, — продолжил ровным голосом повествовать Златогор, — скифы и сарматы смешались со славянскими родами, с родами русов, да так, что и не отличить: кто есть кто… Поэтому чаще всего мы назы-ваем себя русами и славянами. И говорится в наших священных Ведах, что все мы — кравенцы: скифы, анты, русы, борусины, сурожцы — дети и внуки Дажьбога, потомки его и наших прародителей. И венеды, и или-ры, и ильмерцы, поселившиеся на берегах озера — все мы из одного кор-ня славянского, из одного Рода. Только костобокие-массогеты ушли от нас, перестали трудиться, посчитав, что о них позаботятся боги, но ошиблись в том и все погибли. Не зря говорится, что на богов надейся, да сам не плошай… А они оплошали — и перевелись… Только память о них еще сохранилась в наших Ведах. Только память, которая никогда не иссякает и не умирает…

— Учитель, — вновь прервал Златогора своим вопросом Бус, — не могли бы вы рассказать нам, что говорится в славянских Ведах о строи-тельстве городов как скифских, так и славянских. Ведь интересно же знать, кто и когда построил города, в которых мы сейчас живем. Вы вот упомянули несколько городов, но не уточнили, когда их построили. И имелись ли в тех городах крепости, как у нас в Кияре Антском?..

— Что ж, — улыбнулся Златогор, приучавший своих учеников не просто к восприятию сказанного, но и к осмыслению сказанного, а по-тому не раз предлагавший детям задавать ему как можно больше вопро-сов, — интерес сей похвален.

В Ведах, где говорится о войнах с Грецколанью, то есть с землею греков, сказано, что наши далекие предки, прибыв из Семиречья на зем-лю Русскую, двинулись за море, имеется в виду Таврида, и стали там строить города. Первым городом, который они построили, был Хор-сунь. Вторым — Сурож. Оба города были названы в честь бога Солнца Хорса или в другом названии Сурьи.

Города имели крепости, возведенные из белого камня, которым бо-гата Таврическая земля. Были построены и иные города, Новгород Скифский, Киммерик, Пантикапей, которые я уже называл вам, а также Тамутарха. Но тут стали приходить гостями торговыми в эти города на торжища греки, и понравились им наши города своим великолепием и обильностью, и зародилась у них коварная мечта отобрать те города у наших предков. Но, как я уже рассказывал вам, греки — народ хитрый, они не разу высказали свои коварные замыслы, не сразу направили вои-нов своих в города наших предков.

Вначале они просто поселялись в эти города, занимаясь торговлей ремеслами, создавая семьи и строя жилища свои в этих городах. По-строив жилища, заводили хозяйство — и опять строили уже помещения для скотины, для разного скарбы и товара. И с каждым годом их стано-вилось все больше и больше. А русичей становилось все меньше и меньше, так как они с вождями своими уходили в далекие походы и не всегда возвращались из этих походов домой. Впрочем, об этом я уже рассказывал. И однажды случилось то, что и должно было случиться. Когда воинов русских в этих городах было очень мало, то пришли к ним греческие воины, с мечами и в доспехах. Не выстояли наши воины, пали в жестокой сече и отдали города свои грекам. И заняли греки Сурож, и Хорсунь, и Новгород, переименовав его в Неаполь Скифский, и Кимме-рик, и иные города, построенные нашими предками.

Златогор раскрыл книгу, принесенную им с собой на занятия, и до сей поры лежавшую без употребления на крышке стола. Книга была большой и толстой, в коричневом переплете из буйволовой кожи. Пере-плет закрывался на серебренные металлические застежки. Книга была не только большой и толстой, но, по всей видимости, еще очень тяже-лой.

— В этой книге, — пояснил он ученикам, с любопытством взирав-шим на книгу, — на листах пергамента нашими волхвами тайнописью или руническими знаками записаны священные Веды славянских пле-мен. Я давно собирался прочесть несколько трактатов из данной книги, поэтому сегодня и взял ее с собой. Рассматриваемый нами вопрос, за-данный сыном князя Дажина, Бусом, также имеет отражение в этой книге. Послушайте.

И он принялся читать вслух своим проникновенным голосом: «И те русы создали на юге град сильный Сурож, который не создать гре-кам. Но они (греки) его разрушили и хотели русов побить, и потому мы ходили на них и разрушали села греческие. Эллины же сии — враги рус-коланам и враги богам нашим. В Греции ведь не Богов почитают, а лю-дей, высеченных из камня, подобных мужам. А наши Боги — суть обра-зы!»

— Вот и ответ, — оторвался волхв от чтения Вед, — на вопрос Буса. Точнее, не весь ответ, а часть его. Но продолжим чтение: «Когда же пращуры сотворили Сурож, начали греки приходить гостями на наши торжища. И, прибывая, все осматривали, и, видя землю нашу, посылали к нам множество юношей, и строили дома и грады для мены и торговли.

И вдруг мы увидели воинов их с мечами и в доспехах, и скоро зем-лю нашу они прибрали к своим рукам, и пошла иная игра. И тут мы увидели, что греки празднуют, а славяне на них работают. И так земля наша, которая четыре века была у нас, стала греческой. И мы сами ока-зались как псы, и выгоняли нас оттуда каменьями вон. И та земля огре-чилась. И смеялись наши женщины над нами, и предлагали свои платы и одежды нам вместо наших, мужских. И требовали оружие, чтобы ос-вободить наши города, раз мужи их ослабели и стали бессильны пред врагами…

И теперь мы должны были ее снова доставать, проливая кровь свою, чтобы она стала опять родной и богатой».

Волхв прервал чтение и обратился к ученикам с репликой:

— Слышали, как повествуется? Каков слог! Песнь! — Глаза его сия-ли и излучали свет радости и благодати на детишек. — А некоторые еще смеют нас варварами, то есть бормочущими называть. Сами они бормо-чущие! — Он перевел дыхание. — Я к чему это говорю, дети, а к тому, чтобы вы никогда не делали скоропалительных выводов. Сначала надо семь раз отмерить, прежде чем один раз отрезать или промолвить. По-нятна сия истина? — спросил он, вновь приступая к чтению книги.

— Понятна, — дружно отозвались его ученики.

— Раз понятна, то продолжим, — улыбнулся волхв своей мягкой и доброй улыбкой и начал читать далее.

«И летела в небе Перуница, и несла рог славы, и мы его выпили до дна, уже зная, что поля, и грады наши мы должны были отбить у врагов наших. И та Перуница рекла: «Как же вы, русичи, проспали пашню свою?» И молчали мы, ибо нечего нам было ответить со стыда. Но про-должила Перуница: «С этого дня вы должны бороться за нее!» И доба-вила Сурья-Перуница: «Идите, русичи, и делайте это! Ибо как вы буде-те без края своего?»

И собрались мы с силами, и ополчились мы, опоясавшись мечами, и ударили мы в стену града. И проделали в ней дыру для себя и для всех воев наших, и оказались тогда сами у себя. И решили: «Кому присудил Перун, тот попадет в Ирий и будет у Вышня в Сварге. Быть может, мы сегодня погибнем, но мы не имеем иных ворот в жизни. И лучше быть мертвым, чем быть живым и рабствовать на чужих! И никогда не живет раб лучше деспота, даже если тот ему потакает! Мы должны были слу-шаться князей наших и воевать за землю нашу, как они говорят нам».

И Индра пришел к нам, чтобы мы сохранили свою силу в бою, и стали твердыми, как мечи наши булатные, чтобы витязи наши одолели чужих воинов, ибо сила наша — божеская, и нам не быть побежденными на поле боя.

Принесли мы жертвы Богам нашим на Руси, и гадали, смотря на полет птиц, и увидели, что враги должны быть повергнуты долу, в прах, и в кровь.

И если мы кольцо стен пробить осмелимся, то за ними окажутся греки, которые не имеют силы, ибо обабились — и мечи имеют тонкие, и щиты легкие, и скоро они устают, и на землю бросают их по слабости своей. И не успеют они получить помощи от василийцев — вождей сво-их».

Златогор вновь отложил книгу и продолжил повествование о борь-бе русичей с греками за города своими словами:

— Вот так размышляли русские воины, идя на штурм крепостных стен своих же городов. И с помощью богов наших они возвратили себе Сурож и Хорсунь, и иные города. Когда же вошли туда, не щадя ни вра-гов, ни живота своего, то увидели, что греки за время властвования в этих городах ниспровергли в прах богов славянских. Вот как об этом говорят Веды.

Он вновь взял книгу и принялся читать: «И это великое оскорбле-ние для нас, что в сурожских хранилищах, добытых врагами, Боги наши повержены в прах и должны валяться…»

— Но прошло некоторое время, — закрывая книгу, продолжил Злато-гор свое повествование о строительстве русами городов, — как отбитые у врагов города вновь были ими завоеваны из-за лености русичей. И снова наши предки собирались с силами и приходили отвоевывать свои города. Греки также приводили свои железные рати, защищенные бро-нями. И была между ними великая сеча, и вороны граяли над трупами сраженных, и земля питалась кровью русичей и греков, и рыдали мате-ри, оплакивая смерть своих сыновей. Но сколько бы ни длилась война, мир наступал. И мирились русы с греками, и вели они торговлю между собой, и совместно жили они в городах, построенных пращурами русов, пока не начиналась новая война.

В конце концов, и Сурож, и Хорсунь, и Новгород Скифский, и многие другие города на берегу Понта Евксинского, на земле Тавриче-ской, стали греческими. Но проживает в них много потомков русов и скифов, которые зовут себя новоярами, то есть новыми потомками де-тей бога Солнца. И живут они с греками довольно мирно. Только одно смущает, что греки от прежних богов своих отказались и веруют сейчас в Единого Творца и сына его Иисуса Христа, оттого и зовутся христиа-нами, и в эту веру обращают новояров и иных русичей, проживающих там по торговым делам.

— Учитель, как же так? — возмутился Бус. — Строили, воевали, по-беждали — и оказались без этих городов! Неужели некому города сии возвратить назад в лоно русской земли? Вот вырасту — и возвращу!

— Видно, так боги распорядились, — ответил волхв. — Впрочем, отец твой, князь Дажин, несколько лет назад водил полки русов и алан в Тавриду и Боспор. Греки сражаться не стали, а откупились великой да-нью. Между ними и Русколанью заключен договор о мире. Вот так об-стоят дела на сегодняшний день…

— Учитель, — задал вопрос Бус, — а что такое Боспор? Вы нам про него не говорили.

— Помните, — стал отвечать Златогор, — я рассказывал вам о вели-ком полководце Александре Македонском и созданной им империи.

— Помним, — вразнобой загудели дети.

— Так вот, — продолжил волхв, — после смерти Александра Маке-донского, созданное им государство стало разваливаться на части… Вокруг города Пантикапея и бывшего города русов Тамутархи образо-валось греческое государство Боспор, или Боспорское царство. Это слу-чилось примерно 800 лет до нас. Первыми правителями были люди из рода Археанактидов. Последними правителями или царями были мужи из рода Спартокидов, правление которых оборвалось в связи с утерей этим царством независимости 400 с лишним лет тому назад… Сейчас в Боспоре находится наместник Римской империи грек Леонид Вага. Князь сей двулик и труслив, — с горькой иронией произнес Златогор. — Я почему так говорю, — поставил он вопрос и тут же ответил на него, — а потому, что, когда наши князья ходили походом на готов в Боспор и Тавриду, то Леонид Вага, хоть и прозывается львом, от совместного похода отказался, хотя до этого извещал славянских князей о совмест-ных действиях. И пришлось нашим князьям в одиночку выгонять готов из сих земель. — Тут Златогор вновь открыл Книгу Вед на нужной стра-нице и сказал:

— Послушайте, как гласят об этом наши Веды: «И вот виделось в Нави. Там огненное облако взошло от причудливого Змея. И он, Змей, охватил землю, и текла кровь из нее. И Змей лизал ее. Но тут пришел Сильный Муж и рассек Змея надвое. Казалось бы, должна наступить смерть Змею, но не тут-то было: Змеев стало двое. Муж рассек еще раз — и их стало четыре. Тогда Сильный Муж возопил к богам о помощи. Бо-ги услышали и пришли с неба на конях и того Змея убили. Ибо была в Змее сила не людская, не светлая и божеская, а — черная».

Детишки слушали волхва, затаив дыхание, только носами время от времени тихонько шмыгали.

«И этот Змей, — продолжил волхв чтение, — суть враги, приходящие с юга. Это боспорские воины, забывшие, как деды наши их побеждали в битвах. Они хотят, чтобы земля наша отошла к грекам. Но мы ее не от-дадим, потому что она наша. И мы ее не упустим. А сотворенный гре-ками тот Змей — есть погибель наша».

Златогор помолчал, не отодвигая Книги, словно давая ученикам своим возможность прочувствовать суть сказанного. Потом продолжил чтение, предупредив:

— Вот послушайте внимательно, как прекрасно сказано в Ведах: «Мы должны сражаться и животы свои положить за землю нашу. Она тянется от нас до полян, и дреговичей, и русов; тянется до моря и гор, до степей полуденных. И это Русь! И только от Руси мы имели помощь, потому что мы — Дажьбоговы внуки!»

Он подумал и добавил:

— Греки — что? За века соседства, мы с ними ладить как-то научи-лись. Им скоро самим придется не сладко: на земли Тавриды и Боспора заглядываются наши общие враги — готы. Как бы не пришлось и им, и нам с готами не на жизнь, а на смерть схватиться. Пока славянским князьям удавалось их сдерживать, но надолго ли?

— Ничего, — сказал громко Рат, — вот мы вырастим и дадим отпор этим нечестивым готам. Верно, Бус?

— Верно! — тут же отозвался Бус. — Вырастим и дадим, да так, что долго будут помнить!

— И мне в это хочется верить, юные мои герои! — Расчувствовался Златогор детской наивности. Он-то знал, что в мире ничего долго не помнят, особенно собственных ошибок. Но стоит ли юные души обре-менять грузом сомнений.

Не успел он окончить свою речь, как задал вопрос Злат:

— Учитель, скажите, а чем вера иудеев, ромеев, греков, вера хри-стиан от нашей отличается? У нас разные боги?

Такого вопроса волхв явно не ожидал и задумался: как ответить ребенку, хоть и любознательному, и смышленому не по годам, но все равно, ребенку, когда это и взрослому не под силу разобрать и понять. Да что там взрослому — не каждому жрецу или волхву сие под силу…

— Скажем так, — начал Златогор медленно, подбирая слова, — что Творец, создавший Сваргу и весь окружающий нас мир, един для всех, хотя у разных народов он называется по-разному… У нас — это, как вы уже знаете, Сварог, создатель всего сущего. У ромеев и греков были да и сейчас есть Зевс, Юпитер и Митра, которому в основном поклоняются воины. У персов — Ахурамазда. У иудеев — Яхве или Саваоф.

Кроме того, у ромеев, называющих себя христианами, появился новый Бог — Всевышний, воплощенный в Христа — человека и Бога…

Дело не в том, кто и как называет Бога…

— А в чем же? — тут же подхватил Злат, смотря на волхва своими огромными голубыми, как у матери глазами.

— Да, дело не в том, как мы называем Всевышнего Творца, — повто-рил Златогор задумчиво, — суть в том, как мы его воспринимаем…

— Я не понимаю, — не оставлял волхва в покое Злат, наморщив ло-бик — явный признак усиленной работы ума. — Объясните проще, Учи-тель. Никак не могу схватить сказанное вами…

На него стали шикать его друзья-товарищи, прося, чтобы он оста-вил волхва в покое и не лез со своими надоедливыми вопросами. Но сам Златогор пришел к нему на помощь.

— Не надо останавливать идущего, ибо, только двигаясь, можно ку-да-то придти, не надо перебивать ищущего, ибо только в поиске можно обрести истину. Только в поиске… Не зря же говорят мудрые люди, что под лежачий камень вода не течет. Что же касается вопроса, поднятого Златом, то тут главное в восприятии и понимании сути. Я приведу вам два примера, и вы, возможно, поймете многое.

Как я уже сказал, иудеи веруют в единого Бога Яхве, который от-крыл их праотцу Моисею десять заповедей, указывающих, как вести себя людям. Законы Бога Яхве суровы, требуют постоянного поклоне-ния ему, восхваления, а также немедленного отмщения всем тем, кто их нарушает или же преследует избранный им народ — иудеев. «Око — за око, зуб — за зуб!» То есть любое зло должно быть наказано. По крайней мере, так говорит их священная книга Тора.

Примерно то же самое требует и наш Сварог: прославление его и нас, славян. Немедленного отмщения всем, кто оскорбляет нашего Бога и нас, его детей и внуков.

Но вот христианский Бог Христос, которому всего лишь триста лет, призывает к смирению и к покорности. Не к мщению, не к отпору, а к рабской покорности, к терпению. Вот потому Единый Создатель и Господь воспринимается по-разному. Один — как Господь свободных людей. Другой — Господь рабов. Теперь хоть что-то понятно?

Вопрос предназначался непосредственно Злату. И тот ответил:

— Хоть и не совсем, Учитель, но кое-что стало понятно.

— Я рад за тебя, — улыбнулся волхв.

— А кто тогда Коляда, Световид, Крышень, Дажьбог? — ободренный успехом, вновь задал вопрос Злат.

— Это воплощение Бога Сварога в разные ипостаси и образы, более понятные людям… — помедлил с ответом Златогор, словно сам прислу-шивался к своему внутреннему голосу: стоит ли вообще касаться этой тонкой сферы.

— Значит все они не разные боги, а один и тот же? — интересовался Злат.

— Я уже сказал, — построжал голосом Златогор. — И, вообще, такие вопросы поднимать еще рано. Вот когда подрастете и, идя дорогой Зна-ний, перейдете из учеников-послушников в когорту тех, кого мы назы-ваем ведающими, тогда и возвратимся к этому разговору. А пока лучше поговорим о рождении Русколани, той самой земли, на которой мы с вами проживаем.

Злат притих. Молчали и его товарищи, приготовившись слушать такие увлекательные рассказы мудрого волхва о их предках и родине.

— После второго исхода от Карпатских гор воевода Бодрич привел роды славян к Киеву Русскому, построенному пращуром Кием на бере-гу Днепра. Однако между Бодричем и киевским князем возникли разно-гласия в вопросах веры и жертвоприношей, и пришлось Бодричу вести их в Голунь, в город, построенный русами на месте голой степи и леса, о котором я уже вам говорил. И стали там роды славян расти и приум-ножаться, расселяясь на высоких мысах в устьях рек. Да так, что за ко-роткое время вокруг Голуни образовалось триста городов и сел с дубо-выми домами и очагами в них. И жили там наши предки, и славили они Перуна, призывавшего их хранить и оберегать свою землю. Вот тогда-то и была рождена Русколань наша близь Голуни. И было это лет 400 назад. Но роды русов продолжали множиться и делиться, и привело это к тому, что часть русов осталась возле Голуни, а часть притекла к под-ножью Алатырь-горы и, вообще, к подножию Кавказских гор, смешав-шись с теми, кто уже здесь жил. И тут также образовалась Русколань, в которой мы теперь живем, и которой, как я уже не раз говорил, со всех сторон угрожают враги. Вам, мои милые ученики, предстоит оберегать ее и устраивать, или же погибнуть, защищая ее. Но прежде, чем принять Русколань из рук ваших отцов, необходимо много учиться: и воинскому делу, и ведическому, и государственному, и строительному, чтобы стать сильными и мудрыми, опытными и знающими, чтобы соседям своим ни в чем не уступать. Вот этому буду в меру сил моих способствовать я и другие жрецы…

Волхв замолчал, давая возможность юным головкам переварить услышанное. Потом отпустил своих учеников домой.

МЛАДОЕ ПЛЕМЯ

— Я буду великим царем, как мой тезка, царь Бактрийский! — сбегая с холма, на котором возвышался храм Световида, в котором волхв Зла-тогор обучал детей лучших мужей Русколани, кричал Бус, размахивая деревянным мечом. — Я буду царем! Я буду знаменит!

— И я! И я! — Не отставали от него Славич, Млад, Рат и другие уче-ники Златогора, скатываясь с одного холма и направляясь к другому, на котором возвышалась башнями и стенами белокаменная крепость. В этой крепости проживали их родители и они сами. — И мы будем!..

Только Злат один не кричал, что он будет царем или князем. Он давно для себя решил, что будет волхвом, как их Учитель Златогор. У них даже имя одно и то же.

Междохолмья Кияра Антского, поросшие кустарником дерна, ши-повника и дикого винограда, тихо внимали детскому крику. Даже пти-цы, беззаботно щебечущие в тени густых кустов, и те примолкали, за-слышав детские голоса. Притих ветерок, остановились в лазурной выси легкие пушинки-облака.

— А поклянемся в вечной дружбе друг другу! — Воскликнул разру-мянившийся от бега Славич, сын сотского Ярослава, как две капли по-хожий на своего отца: те же голубые как лесные озера глаза, тот же курносый, чуть вздернутый нос, тот же изгиб пока еще по-детски беле-сых бровей. — Поклянемся, что никогда не оставим друг друга в беде, что не изменим друг другу, даже если будет смерть грозить!

Его голос звенел и дрожал от восторга чувств, охвативших юную душу.

— Поклянемся, поклянемся, — подхватили с радостью остальные.

— А как будем клясться? — остудил задор Рат, как всегда, степенный и рассудительный.

— Именем Перуна, — тут же отозвался Мал.

— И на крови! — добавил Злат, сияя небесной голубизной глаз. — Так всегда делают взрослые, когда хотят побрататься, братьями кровными стать. И чтобы клятва была верной и нерушимой! Вот и мы будем все братьями. На всю жизнь!

— Верно! Верно! — подхватили остальные. — Злат верно молвил. По-клянемся в верности друг другу на крови, побратаемся.

— Твой засапожный нож при тебе, брат Бус? — спросил Злат, когда шум стих. Он знал, что Бус в тайне от отца носил с собой засапожный нож, с помощью которого постоянно практиковался в метании как на расстояние, так и на точность попадания в цель.

— При мне.

— Доставай. Будем кровь пускать.

— Трусов нет?

— Нет!

Бус вынул из-за голенища сапога почти игрушечный нож, выко-ванный ему кузнецом Звоном, и сделал небольшой надрез на запястье левой руки. Из ранки потекла светло-алая кровь.

— Теперь мне, — подставил руку Славич.

Короткий взмах ножа — и на запястье Славича выкатились первые капельки крови.

— Теперь, — командовал Злат, — кровь на кровь! Чтоб единой ста-ла…

Бус и Славич, подчиняясь указаниям Злата, соединили кровоточа-щие запястья, смешивая кровь.

— Теперь клянитесь, — продолжил Злат.

— А как? — спросил, слегка растерявшись, Славич.

— Я знаю, — ответил Бус, на ходу придумавший священный текст клятвы, — повторяй за мной:

— Клянусь Перуном и Велесом, что никогда не брошу в беде побра-тима Славича, что никогда его не предам!

— Клянусь Перуном и Велесом, — торжественно повторил Славич, — что никогда не брошу в беде побратима Буса и никогда его не предам!

Потом надрезали запястья, смешивали свою кровь с кровью ос-тальных и клялись в вечной верности Злат и Рат, Мал и Званич, Ван и Асалак, Мирвол и Сварич — все лучшие дети лучших мужей града Кияра Антского, ученики волхва Русколани Златогора. Юные русколанцы ис-кренне клялись в братской любви и дружбе, свято веря в нерушимость клятв, и только время может определить, сдержат ли они данное ими слово, не изменят ли они детским клятвам. Только время…

ДАЖИН И ЗЛАТОГОР

— Ну, как идет обучение юных лоботрясов? Наверное, не желают постигать премудрости предков? Как Бус? — спросил Дажин однажды, когда Златогор гостил у него по поводу рождения дочери, нареченной Лебедью.

Жена Дажина, Ладуня, посолидневшая, пополневшая, утерявшая с годами и родами детей прежнюю грациозность, но обретшая статность и горделивость, после ряда рожденных ею сыновей одарила семью до-черью. Сейчас она, нарядно одетая в праздничные одежды, хлопотала, как и положено заботливой и приветливой хозяйке, возле праздничного стола. А князь Дажин, взяв доверительно волхва Златогора под руку, отвел в дальний конец сада.

Они стояли друг напротив друга. Оба рослые, сильные, наделенные умом и властью. Годы и заботы посеребрили их головы. Князь по слу-чаю праздника был в праздничной одежде и с золотым обручем-короной на голове. Волхв и тут был верен себе, находясь в скромном одеянии жрецов. Ибо сказано: не одежда украшает человека, а ум и его деяния.

– Думаю, покоя нет от их баловства и непослушания. Так ты по-строже с ними. Строгость еще никому не вредила. — Продолжил он.

— Отличные защитники и устроители Русколани растут, — ответил Златогор, и в его зеленых глазах засветилась тихая, идущая из глубины души, радость. — И Бус, и Злат, и Рат, и Славич, и Мал, и иные. И не только Русколани, но и всей Руси Великой. И мудрость народа нашего постигают охотно и разным наукам обучаются. Вот думаю ромейскому или, по-иному, латинскому и греческому языкам их обучить, чтобы без толмачей, сами напрямую общаться могли. Неплохо было бы и язык фарси выучить, на котором общаются мудрецы Востока. В жизни всякое может пригодиться…

— Стоит ли так утруждать мальцов? — засомневался Дажин. — Ведь им не ведунами и волхвами быть, а воинами, вождями… ратями коман-дующими…

— Знания — это такой груз, — улыбнулся Златогор, — который плечи не тянет и спину не гнет… они как вода из родника: сколько ни пей — не иссякают! — То ли ответил на опрометчивый вопрос князя, то ли про-должал излагать свои мысли вслух волхв.

При каждой беседе князь Дажин не забывал упомянуть и о Бусе. Его не только, как отца, интересовало взросление и развитие ребенка, но и давние слова древнего волхва о божественном предназначении Буса, по-прежнему, не давали спокойно жить. Вот и на этот раз он не напря-мую, а вскользь поинтересовался Бусом. И Златогор, не единожды объ-яснявший ему, что все люди сотворены по подобию божескому, а, зна-чит, не лишены божеского начала, только неизвестно никому, когда эти начала проявятся в жизни: в детстве, в юности или же в глубокой ста-рости, вновь отделался общими фразами. Мальчик рос, как мальчик: в меру подвижный, в меру шумливый со своими сверстниками, смышле-ный, с хорошей памятью. Успешно постигал все то, чему его учили ро-дители и он, Златогор.

— Злата воодушевляют Веды и подвиги лиц духовных: жрецов, фи-лософов, историков, поэтов. Бус же, — отвечая на вопрос Дажина, про-должил волхв, — больше интересуется деянием великих полководцев древности. Их жизнью. Так что пока предсказания волхвов сбываются. Видно, предначертано ему свыше быть воином и полководцем. Но пока он — всего лишь ребенок. И не будем забывать об этом, князь.

В разговоре с Дажином один на один, без посторонних, Златогор не употреблял определений «светлый» или «великий». А сейчас проис-ходил именно такой разговор. Так как от общего стола, за которым ве-селились, поздравляя князя и княгиню, приглашенные гости, установ-ленного на летней веранде, обвитой плющом и лозами виноградника, они удалились в небольшую беседку, расположенную так же в просто-рном дворе князя, но поодаль от основных жилых и хозяйственных по-мещений.

При посторонних он бы непременно упомянул эти титулы Руско-ланского князя, чтобы даже намеком не подрывать его авторитет среди сородичей и одноплеменников.

Помолчали, думая каждый о своем.

— Знаешь, — первым нарушил затянувшееся молчание Дажин, — со-бираюсь воев к берегам Ра-реки повести в этом году, ближе к холодам, когда все полевые работы будут окончены, и зерно станет храниться в закромах… Племена хуннов просачиваются на наши порубежья. Скот воруют, русов и берендеев обижают. Полон берут…

— Хорошо задумано, — поддержал без каких-либо колебаний Злато-гор. — Только приготовиться надо к походу как следует, чтобы ненаро-ком поражение не понести. Боги любят сильных и подготовленных. — Высказался, и глаза его хищно сверкнули на продолговатом аскетиче-ском лице.

— Подготовимся, время еще есть…

— Да поможет нам Перун громовержец в благих начинаниях! — Ис-тово промолвил волхв, подняв руки к небу.

— Я почему речь о том завел, — продолжил Дажин, — я думаю Буса и Злата в поход сей с собой взять. Пусть привыкают к боевой обстановке. Пусть на конях поскачут, да мозоли на задах натрут. Пусть запахом ды-мов бивуачных пропитаются. Не все же время им штаны на скамьях в храме Божьем протирать. Как мыслишь?

— И это верно, — вновь согласился волхв. — Впрочем, бери всех мо-их учеников и меня с ними заодно. Будем науку воинскую на деле по-стигать, а не на тренировочных ристалищах.

Уже пару лет, как Бус и его товарищи не только постигали Веды и прочую премудрость, но под руководством опытных воинов проходили обучение боевому искусству, чередуя ученые беседы, уроки грамоты и счета с уроками борьбы, плавания, стрельбы из луков, сражению на ме-чах как в конном строю, так и в пешем.

— Добро, — засмеялся князь лукаво. — Впрочем, мне ли не знать, ка-ков из тебя воин! Ты и мечом владеешь не хуже чем словом.

— Так я не о себе речь веду, а о своих подопечных мальцах, — скромно заметил Златогор, но голову долу не опустил, лишь слегка на-клонил ее в знак внимания к собеседнику. Отчего седые волосы, схва-ченные на голове серебряным обручем — символом ведической власти, испещренном руническими надписями, — рассыпались по плечам.

— И я о том, — вновь улыбнулся князь.

— На кого же град и вотчину думаешь оставить на время похода? — поинтересовался прагматичный волхв. — Мир не любит пустоты…

— Думаю, что супруга моя, Ладуня, подобно древним воительницам нашим, справится, — ответил князь, посмотрев в глаза волхва, словно желая увидеть в них истинный ответ, а не тот, который предназначен для его ушей.

— Что ж, — отозвался волхв, поразмыслив, — выбор не самый худ-ший. Русколань будет находиться в руках хоть и нежных, но верных и крепких. Это хорошо…

— Вот и я так же мыслю, — улыбнулся Дажин, окончательно сбра-сывая внутреннее напряжение.

— Тогда пора идти к гостям, — просиял своими зелеными глазами и Златогор, — а то еще обидятся: каков хозяин, пригласил к застолью, а сам взял да и ушел.

И они, продолжая тихо общаться между собой, направились на ве-ранду, к праздничному столу, вокруг которого слышался веселый гомон подгулявших гостей, попробовавших не только сурицы славянской, но и греческих вин.

Вина были так изобильны и хороши на вкус, а внимание хозяйки так обходительно, что многие даже не заметили, как князь и волхв по-кинули праздничный стол, уединясь для превратной беседы. Возможно, и заметили, но проявили тактичность и рассудительность, присущую взрослым людям. Ведь за праздничным столом сидели мужу известные, много повидавшие и познавшие в мире Яви и Прави, а не дети каприз-ные, взбалмошные, сующие свой нос куда не след.

— За князя с княгинюшкой! — увидев приближающегося князя, вы-крикнул кто-то из гостей. — За дом их гостеприимный!

— За Русколань и ее народ! — отозвался Дажин, поднимая серебря-ный кубок, наполненный сурьей и поданный ему с поклоном одним из нарядных отроков, обслуживающих званый пир.

УЧЕНИЧЕСТВО

Следующий день был посвящен занятиям по письму и цифири. Златогор объяснял, а его ученики прилежно водили палочками по наво-щенным дощечкам, выводя значки и символы. Если же они допускали ошибки, то плоским концом палочек стирали ранее написанное, чтобы вновь на этом месте вывести правильный значок.

— Старайтесь, старайтесь, — время от времени подбадривал питом-цев волхв. — Ибо ученье — свет, а неученье — тьма египетская…

Не только славянские Веды почитывал волхв Златогор, но и свя-щенные книги других народов были ему ведомы… И детишки стара-лись, склоняя от усердия головки над доской и прилежно работая ост-рыми кончиками палочек.

Когда обучение письменности на данный день было окончено, и Златогор разрешил ученикам отправляться домой к родителям, то они и не думали расходиться.

— Идите, идите, — напомнил им Златогор, — на сегодня обучение окончено. Или что-нибудь непонятно?

— Учитель, — обратился Бус, как старший по возрасту, — не могли бы вы нам еще о дальнейшей истории русичей рассказать?

— Так о том мы поговорим на следующих занятиях, — стал объяс-нять Златогор. — Немного обождите, и все узнаете. А пока побегайте, пошалите — детям это просто необходимо. От движения силы прибав-ляются. Древние греки специальные состязания по силе и ловкости про-водили, Олимпиадами называемые. На них они и боролись друг с дру-гом, и копья на дальность метали, и бегали на расстояния, и из луков по целям стреляли, и диски бросали, кто дальше бросит. Так что и вам по-лезно побегать, да пошалить немного, а то от всех наук моих еще, не дай Бог, хилыми да немощными станете. Кто же тогда Русколань от во-рогов оборонять будет?

— Мы! — твердо заявил Бус. — Мы! — И добавил: — А вы, Учитель, нам все-таки поведайте о прошлом наших пращуров.

— Или хотя бы о том, были ли Олимпиады на Руси? — поддержал брата Злат.

— Поведайте, поведайте, — подхватили остальные. — Мы послушаем. Мы не устали.

— Какие же вы хитрецы, — улыбнулся ласково волхв. — Что ж, де-лать нечего… Придется рассказывать.

Он помолчал, собираясь с мыслями. Притихли и его ученики, при-готовившись слушать захватывающие истории из жизни предков.

— Раз вы просите, — заговорил Златогор, — то расскажу я вам о готах или гетах, как еще по-иному зовут готов. Ибо они в настоящее время самые что ни на есть опасные соседи Русколани. Я уже упоминал, что готы образовались от тех родов Кисека, которые не пожелали жить вме-сте с родами отца Яруна.

— Помним, — дружно отозвались ученики, искренне радуясь тому, что волхв не отказал в их просьбе.

— Вот и хорошо, — не забыл поощрить детей Златогор. — Вот и хо-рошо.

И стал рассказывать.

— Готы, как и русы, сохранили воспоминания о своей прежней ро-дине — Крае Иньском, и об отце Арие, поведшем их из Азии в Европу. После битвы с язами они двинулись на север и через несколько поколе-ний достигли Балтийского моря, покорив и искоренив местные племена. Расселились они по побережью Балтийского моря, прозывавшегося то Киммерийским, то Готским. Общаясь со скандинавскими племенами, они частично переняли их обычаи и верования. Постоянно находясь в войнах, то с балтийским племенами жмути, то со славянами, то с когор-тами римлян, ведших галльские войны, готы сделались искусными и бесстрашными воинами. Среди них поощрялось многоженство и на-ложничество, поэтому численность готов непрерывно росла, и прибал-тийские земли их уже не удовлетворяли.

Племена распадались на отдельные роды во главе с новыми вож-дями. Со временем роды расширялись, образуя в свою очередь новые племена. Ко времени описываемых событий на лесистых равнинах ме-жду Рейном и Эльбой сформировалось несколько германских племен, делившихся на три группы. На севере — свионы, юты и даны, на востоке — вандалы, бургунды, готы, на западе — англы, батавы, саксы, тевтоны, франки и другие. Сами они себя германцами не называли, так как хоть и имели один язык и одну культуру, но к германскому сообществу не причисляли. Определение германцы и германские племена они получи-ли впервые от Римского императора Юлия Цезаря во время римско-кельтских войн, когда на только что присоединенную к римской импе-рии Галлию из-за Рейна устремились эти племена.

Был такой император у римлян: Юлий Цезарь. Умный полководец и правитель, — пояснил Златогор. — Как научитесь языку греков и роме-ев-римлян, который называется еще латинским по имени одного из племен, основавших Рим в глубокой древности, сможете сами прочесть трактаты историков о его жизни и о его походах…

Так вот, древние римляне, считавшие себя цивилизованным наро-дом и обществом, всех остальных называли варварами. В это понятие варваров они относили и арийские племена, жившие, в междуречье Рейна и Эльбы, а также славян, сарматов и народы Азии. И чтобы одних «варваров» отличить от других» Юлий Цезарь и ввел для потомком Ки-сека понятие «германцы».

Германские племена уступали римским легионам, закованным в броню, в вооружении и технике, в искусстве ведения боя, в стратегии и тактике, но не своей храбростью, самоотверженностью, силой и числен-ностью. Знанием местных условий и умением приноравливаться к этим условиям. Используя густые заросли лесов, овраги, они неожиданно возникали перед римскими легионами. Белокурые, рыжие, полуобна-женные люди, в звериных шкурах на плечах, с рогатыми шлемами на головах, с копьями, мечами, топорами, а то и просто дубинами в руках вдруг набрасывались на римлян, кололи и рубили, душили руками пер-вых попавшихся легионеров, и тут же исчезали, почти не неся потерь. Тактика германцев шла в разрез с тактикой римлян, привыкших навязы-вать бой своим врагам на ровной местности и сплоченными когортами. С германцами такого не получалось. Вновь и вновь племена тевтонов, франков, бургундов готов вторгались на территорию Римской империи, разрушая города и села, уничтожая или беря в плен население. Римская империя несла потери, как в экономическом, так и в политическом пла-не перед своими вассалами, и римлянам пришлось возвести военно-оборонительные сооружения по Рейну и Дунаю.

Златогор перевел дыхание. Его ученики почти не дышали, слушая своего Учителя. Еще бы! Кто иной мог им рассказать такое?..

— Кроме того, римляне стали нанимать к себе на воинскую службу вождей этих германских племен. Так вождь херусков Арминий, наполо-вину германец, наполовину славянин, находясь на службе у Империи, смог объединить несколько германских племен под своим началом, а затем, используя свое положение, обманом завлек 20 тысяч воинов рим-ского стратега Вара в Тевтобургские леса и нанес им поражение. Ни сам Вар, ни его военачальники, ни рядовые легионеры — никто не спасся от коварства Арминия. Но оборонительные сооружения сыграли свою роль, и германские племена, в основном, готы, устремились на юг. Так начался обратный процесс миграции готов от суровых балтийских вод к теплым водам Понта Евксинского и Сурожского моря.

В эпоху правления римского императора Траяна готские племена и роды достигли Дакии, завоеванной Траяном, и стали расселяться в ни-зовьях Днестра, Буга, Дуная и Днепра. Они смешались с венедами и вандами, потеснили славянские роды ляхов-поляков и волынян, чехов и богемцев, словаков и хорватов, оттеснили от моря тиверцев и иллирий-цев.

Детишки слушали, не шевелясь, только глаза их огнем славы и по-знания горели.

— Кстати, — прервал плавность изложения Златогор, — во времена правления Траяна борьба происходила не только между готами и ро-меями или между готами и русами, но между ромеями и русами тоже. Вот сейчас достану Книгу Вед и прочту.

Он подошел к небольшому ларчику, стоявшему в уголке помеще-ния храма, в котором обычно проходили занятия с учениками, открыл ларец и вынул все ту же Книгу. Пошелестел страницами, ища нуж-ную…

— Вот, послушайте. — И стал читать: «Вспомним о том, как римские орды были поражены дедами нашими близ устья Дуная, когда Траян напал на дулебов. Тяжело пришлось дулебам от бесчисленных ратей римских. Попросили они помощи у родов славянских. И тогда деды наши пошли на легионы их и разбили. И случилось это двести лет тому назад. И потому ни римлянам, ни эллинам не владеть нами».

Златогор отставил Книгу и продолжил рассказ своими словами.

— Чуть менее 200 лет назад, римские когорты вторглись на земли славян в низовьях Дуная, который они называют Истром. На тех землях еще со времен Карпатских исходов обосновались роды племени дуле-бов, которые сами потеснили там племена кельтов и иллирийцев. Впро-чем, больших сражений между дулебами, кельтами и иллирийцами не было. Веды сообщают, что и кельты, и иллирийцы оказывали помощь дулебам. Тем более что иллирийцы были родичами дулебов. И когда римские когорты стали теснить дулебов, то им на помощь пришли мно-гие племена русичей. И поляне, и анты, и русы, и венеды, и иллирийцы, и северяне с далеких рек Псла и Семи, и иные…

Римские воины были закованы в брони с головы до ног. На голове железные или медные шлемы с гребнями из конского волоса, чтобы вражеские мечи не могли их разрубить, грудь прикрывали бронзовые латы. У них были огромные прямые щиты чуть ли не в рост самих воев. Основным вооружением были копья и короткие мечи. Основной такти-кой боя было наступление когорт, построенных в каре на глубину до 10 воинов. Использовали римляне также отряды лучников и пращников, метавших на значительное расстояние стрелы и камни. Как правило, в начале боя, или же в конце, когда добивали окруженного со всех сторон врага, чтобы самим не нести лишних потерь во время ближнего боя. Применялась римлянами в бою и конница, так же, как и легионеры, за-кованная в железо и медь. Но конница у них была вспомогательной во-инской силой, которой пользовались для прикрытия флангов своих ко-горт и легионов, а также для преследования отступающего противника.

Русские воины в те времена почти никакой броневой защиты не применяли. Обнаженные до пояса, с развивающимися от бега русыми волосами, с прямыми длинными мечами, копьями, палицами, почти без щитов они с громкими криками, прославляя Перуна и Сварога, броса-лись на легионеров, сминали стройные ряды когорт и заставляли про-славленные римские легионы показывать свой тыл. Впрочем, сармат-ская конница, воевавшая на стороне русов, также имела броневую за-щиту как всадникам, так и коням. Сарматский верховой воин был воо-ружен длинным копьем, крепящимся с помощью широкого ремня к шее коня, чтобы упор был лучше. И на такое копье можно было сразу наса-дить двух вражеских воинов даже в броне, словно рыб на ивовый прут. В те годы много легионеров попало в плен к русам. Вот как об этом со-бытии сказано в Книге Вед. С этими словами он вновь пододвинул по-ближе к себе Книгу и стал читать: «И эти дулебы говорили остальным русам, что они братья, поскольку они текут от того же единого корня, что и остальные русичи. И мы помним, как Траян потерпел поражение от наших дедов, и легионеров взяли отрабатывать дань на полях наших. И трудились римляне на нас десять лет, а после были отпущены нами. И эти римляне еще говорят, что мы — варвары! А с другой стороны греки говорят, что мы — варвары! Но мы не варвары. Просто мы имеем двух хищников, зарящихся на наши земли!»

— Чувствуете, как сказано? — прекратив чтение Книги, спросил Зла-тогор. — Какая сила, какая уверенность в себе!

Вопрос волхва не требовал ответа. Его ученики и так были пропи-таны пафосом текста Книги Вед, гордостью за своих предков.

— Должен дополнить, — закрывая Книгу Вед, сказал Златогор своим ученикам, — что действительно во времена римского императора Траяна нашими предками было взято много пленных римлян, которые были уведены в разные славянские племена на различные работы. Пленные работали как на полях, так и на строительстве наших городов.

В земле северян в честь этих событий и побед русского оружия над римским были возведены пленными римлянами городища, два из кото-рых: Римов на реке Псел, и Ромен на реке Суле были названы в честь победителей римлян — участников тех походов. Чтобы помнили потом-ки, как их деды и прадеды били Римского императора. Потом, как уже было сказано в Ведах, пленных отпустили восвояси. Не то, что римляне, которые издеваются над пленными, примучивая их непомерным трудом или же сражениями друг с другом на потеху ромейским зрителям.

— Да, — построжал голосом и взглядом Златогор, — в бою русы су-ровы и беспощадны, там они не жалеют крови ни своей, ни чужой, но стоит замириться — и к пленным никакой вражды и обиды не испыты-вают. Последним куском хлеба поделятся, свой кров предложат!

Римляне поняли, что предков наших не сломить, не сделать раба-ми, и оставили роды славянские в покое. Однако, построили на Дунае Траяновы валы, крепостные сооружения, оберегающие их земли от на-ших прадедов. Но и эти валы не могли удержать наших предков от по-ходов в земли самой римской империи, хотя за то и гибли русы и бору-сы.

— Помните, — обратился Златогор к своим юным слушателям, — как я рассказывал вам о поэтах и приводил пример из творений Гомера?

— Помним, — ответили ученики Златогора.

— Так сегодня, раз речь зашла о подвигах наших предков, я хочу прочесть вам строки гимна из славянских Вед.

— Вот таким красочным слогом повествуют Веды о борьбе родов русских с иноплеменными захватчиками. — пояснил Златогор со свер-кающими глазами и продолжил: — Однако пора возвращаться к готам, а то мы слишком уж удалились от этой темы.

Время от времени то одни, то другие готские племена, возглавляе-мые своими вождями, совершали набеги на римские провинции, преда-вая мечу все живое, а огню — все остальное, чего нельзя было срубить мечом или просто разрушить. И римляне за их безумное стремление ко всеобщему разрушению и уничтожению прозвали вандалами. Несколь-ко раз римские легионы, пытаясь наказать готско-германские племена, чаще называемые гетами, вторгались на их земли, но готы скрывались, рассредоточившись по лесам, а затем, измотав римские когорты в бес-конечных переходах по пересеченной местности Галлии, Дакии и Ил-лирии, и, выбрав удобный момент, нападали на них. Так что римлянам, в лучшем случае, ни с чем приходилось возвращаться восвояси. В про-тивном случае римляне возвращались с поражениями. Однако импера-тору Траяну удавалось удерживать готские племена на границах Импе-рии.

В правление же Римского императора и философа Марка Аврелия, примерно 150 лет тому назад, разразилась длительная Маркоманская война, длившаяся около 20 лет. Готские и другие германско-маркоманские племена, заключив союз со славянскими и сарматским племенами, в том числе с русами и венедами, несколько раз вторгались в пределы Римской империи, опрокидывая укрепления римлян на Рейне и Дунае. Воспользовавшись моментом, восстала покоренная римским императором Траяном Парфянское царство, призвав на помощь сармат-массагетов и русов с берегов Сурожского моря и Подонья. Само это царство возникло на остатках великой империи, созданной Алексан-дром Македонским, о котором я вам уже рассказывал. И создал его, как утверждают наши Веды, выходец с Дона, русский князь Арсак, которо-го парфяне звали на свой лад Аршаком… И лишь 125 лет тому назад, — рассказывал, все больше и больше воодушевляясь и увлекаясь истори-ческим повествованием, волхв Златогор, — Римский император Комод, сын Марка Аврелия, смог восстановить довоенные границы Империи. Вождь одного из готских племен Остргот стал объединять вокруг себя германские племена. Государство ему создать не удалось, так как гра-ницы владений разношерстных германских племен, не признающих над собой никакой власти, были расплывчатыми и изменяющимися чуть ли не ежегодно. Однако сын Острогота Книв, уже именовавшийся королем и правивший готами до недавнего времени, всего с десяток лет назад, расправой над непокорными вождями, заставил признать себя верхов-ным правителем всех германцев-готов, объединил разрозненные племе-на и совершил походы в Тавриду и на берега Сурожского моря до горо-да Танаиса, расположенного в нижнем течении Дона, входившего в земли Русколани. Вот тут славянские роды объединились и дали отпор завоевателям. В этом походе участвовали ваши деды и отцы, в том чис-ле и ваш отец, Бус и Злат, князь Русколани Дажин с дружинами руско-ланцев. Можете их сами о том походе расспросить, — окончил рассказ Златогор. — Ну, что? Понравилось? Запомнили?

— Понравилось, — чуть ли ни в один голос заверили Учителя учени-ки. — И запомнили, а еще отцов своих поспрашиваем, пусть поведают о последнем походе…

— Вот и хорошо, — улыбнулся волхв, зная, что дети не отстанут от отцов своих, пока те не расскажут им о походе на готов и дасуней. — Теперь идите, и пусть Сварог хранит вас!

— Как мудр наш Учитель, — без какого-либо лукавства, девственно и искренне, как могут это делать только души чистые и непорочные, радовались дети, шумной стайкой направляясь к воротам крепости, — как много он знает! — Они повзрослели и, подражая взрослым, старались быть солидными и степенными, но, по-прежнему, оставались детьми, шумными и непоседливыми. — Вот вырастем — также много будем знать! И так же, как наши деды и прадеды будем защищать родную зем-лю от всех врагов и недругов и прославим себя в веках.

О, божественная пора радужных мечтаний и свершений, когда мир надежд еще не притупился о черствость опыта, неудач и ошибок.

О, ЗЕМЛЯ РУССКАЯ!

В те славные годы, о которых идет речь, то есть конце третьего — начале четвертого веков, славянские земли были разделены на племен-ные образования и княжества: Русколань, Борусию, Суренжань, Остро-готию, Словению Бугскую, Волынь, Вендию или Венедию, Словению Ильмерскую или Ильменьскую; на земли северян, кривичей, вятичей и радимичей.

Польские или ляшские земли, чешские и богемские земли входили в Борусию, раскинувшуюся в бассейне нижнего Днепра и Дуная. В Бо-русии жили боруски, тиверцы, сурожцы, бежавшие из Тавриды, карпы, жившие у гор Карпатских, непры, проживавшие на Непре-реке, а также остатки кельтов и фракийцев. В 4 веке часть Борусии была подчинена остготам и вестготам, притекшим с севера от моря Готского, позднее названного Балтийским.

Словения Бугская, земля словен и словаков, располагалась на се-верных склонах Карпат и имела столицей Новгород или Новиетун.

Со столицей в Волыне севернее Словении Бугской располагалась земля дулебов, одного из многочисленных, но довольно мирных славян-ских племен, ведших оседлый образ жизни и занимающихся земледели-ем и скотоводством.

Вокруг озера Ильмень располагались земли Словении Ильмень-ской со столицей, именуемой Словенском Великим. Восточные истори-ки чаще всего земли эти и племена, на них расселившиеся, называли емким словом Славия или Ар-Славия.

Киев Русский на Днепре был столицей Куявии, в которую входили земли антов, полян и частично северян с селами и городищами по рекам Десне, Семи, Пслу, Суле, Трубежу, Ореле и Роси.

К Суренжани отходили земли по берегам Азовского или Сурож-ского моря с устьем Дона и городом Танаисом, Северного побережья Черного моря или Понта Евксинского и Таврида со множеством горо-дов, в том числе Неаполем Скифским, Хорсунем и Сурожем. Причисля-ли сюда и Боспорское царство, хотя оно было вначале независимым, а впоследствии — одной из отдаленных провинций Римской империи, управляемой специально назначаемым губернатором. Но русичи это обстоятельство не очень признавали, считая, что греки, где обманом, где воинской силой, захватили исконно русские земли. И потому между русичами и боспорцами, русичами и греками, а позднее, между русича-ми и ромеями шли беспрерывные войны с переменным успехом.

В Русколань входил город Кияр Антский, Голунь с городами и се-лами вокруг него, Белая Вежа и Воронежец; земли антов, русов, бору-сов, берендеев и торков. При этом берендеи и торки, более поздние вы-ходцы из бескрайних просторов Азии, хоть и не относились к славян-ской ветви народов, но в силу сложившихся обстоятельств тяготели к русичам и на протяжении многих веков были их союзниками. Кроме того, Суренжань вместе с Борусией и Русколанью образовывали союз славянских земель чаще всего называемый Русколанью или же Артией. Слово Артия, и вкладываемое в него понятие о русах и славянах, более всего была присуща арабскому Востоку. Это были уже не аморфные племенные образования, а сообщества с зачатками государственности, с определившимися формами управления, со сложившимися законами и принципами их исполнения. Высшим органом власти и управления в этих первых славянских государственных объединениях было вече, со-биравшееся с определенной регулярностью или же в случае экстренно-сти при неординарной ситуации.

Вече избирало или же назначало князя — главу воинской силы, на-деленного правами ведения боевых действий на период войн и кон-фликтов. Каждый взрослый и дееспособный русич, независимо от пола и имущественного положения, независимо от общественного статуса и рода трудовой деятельности, имел равный со всеми голос на вече. Мог избирать и быть избранным. На вече решались самые важные и насущ-ные вопросы войны и мира.

У князей имелись уже постоянные воинские образования — дружи-ны, состоящие в основном из ближайших родственников князя. Но дру-жины эти были малочисленны, поэтому приходилось постоянно обра-щаться к всеобщему ополчению. Славянское ополчение было вооруже-но личным оружием, выкованным местными кузнецами, переходившим по наследству от отцов к сыновьям. Иногда на вооружении было ору-жие иноплеменников, доставшееся в качестве трофеев или же дани во время боевых действий. Русичи к этому времени уже знали не только оружие нападения, но и доспехи защиты, но в силу своего менталитета к защитным средствам старались не прибегать, предпочитая в бой идти налегке, не будучи скованными кожаными или же железными бронями и кольчугами. Однако княжеские дружинники, более обученные и дис-циплинированные, уже почти все и всегда носили доспехи и имели лучшее вооружение, чем остальные сородичи.

Вече вправе было осуществлять суд как над рядовыми сородичами, так и над именитыми, включая князей, старейшин и вождей. Этому же суду были «подсудны» и жрецы или волхвы, совершившие мирские проступки. Но так как вече собиралось довольно редко, то оно часть своих судебных полномочий «делегировало» князьям или старейшинам, чтобы последние могли на местах осуществлять правосудие, основанное на ведических нормах, Заветах и традициях, на Законах Яви и Прави.

Развитие ремесел, развитие торговых отношений как внутри сла-вянских племен и родов, так и с внешним окружением, способствовало не только расслоению общества по профессиональным признакам, но и взаимному общению, познанию мира. Князья все чаще и чаще наряду с воинскими обязанностями исполняли и дипломатические при перегово-рах с соседями, при заключении договоров о перемирии или, вообще, о мире. Это же в свою очередь требовало специалистов-переводчиков и грамотных людей, способных не только писать и читать, но и перево-дить на чужой язык требуемое, или с чужого — на собственный.

Образование постоянных путей сообщения, в основном, вдоль ру-сел рек, также способствовало укреплению как внутриплеменных, так и внешних связей, способствовавших не только взаимному познанию друг друга и общению друг с другом, но и проникновению культур, их срав-нению, анализу и симбиозу. Военные действия и торговые отношения способствовали тому, что славяне, входившие в шесть основных госу-дарственных образований, не только хорошо знали друг о друге, не только взаимодействовали друг с другом, но и оказывали всевозможную помощь друг другу. Однако осознание необходимости единения и еди-ного государства еще не пришло. Возможно этому мешали такие факто-ры, как личная свобода и воля славян, так и обширность пространств, занимаемых ими.

Общение с греками, римлянами, способствовало культурному обо-гащению, способствовало тому, что во всех перечисленных государст-венных объединениях славян развивались искусства: художество, скульптура, архитектура. Однако, собранные при помощи воинской си-лы римлянами разноплеменные народы, несмотря на все различия меж-ду ними, в том числе и разность языка, составляли единое государство, а славяне, говорящие на одном языке и занимавшие огромное простран-ство между Волгой и Эльбой, единого государства создать еще не мог-ли. А потому все чаще и чаще становились объектами пристального внимания своих воинственных соседей.

Но процессы развития общества неумолимо вели к тому, чтобы на просторах, занимаемых шестью славянскими государственными фор-мированиями, начала образовываться и выкристаллизовываться Единая Русь. Этому способствовали крепнущие внутриславянские связи и об-щения, этому способствовали наиболее мудрые жрецы и волхвы, гово-рившие на одном и том же языке и постоянно призывающие в своих проповедях и Священном Писании — Ведах к единству и сплочению всех русско-славянских родов и племен. Пример сильного, процветаю-щего, живущего по прописанным законам государства русичам во всех их военно-территориальных государственных объединениях, особенно в Русколани, веками взаимодействующей то с греками, то с боспорцами, то с ромеями, был известен. И пример этот в какой-то мере был уже востребован. В Русколани давно существовали не только вышеперечис-ленные, но и иные атрибуты и символы государственного устройства и централизованной власти.

При дворе князя Дажина были не только постоянные воинские от-ряды, несшие службу в крепости, но и были уже специально назначен-ные вечем люди, ведавшие судебными делами, собиравшие пошлины и мыт как с горожан, так и со всех лиц, посещавших Кияр Антский по торговым делам.

Нужен был вождь, который волей небес должен был стать объеди-нителем Русских земель. И такой вождь, как мы знаем, уже появился. И имя его было Бус! Но пока Бус рос и мужал, проходя пору ученичества, его отец, князь Дажин, в меру сил и возможностей своих делал все, что-бы объединить славянские племена в единое государство с красивым и гордым названием Русколань…

О, Русколань! О, Русская земля, почти неведомая для далеких по-томков! О твоем существовании говорят только древние сказы и мифы, дошедшие до наших времен. Впрочем, так ли, иначе ли, но под изме-ненными или искаженными названиями Роксолании, Росколании о тебе оврили и российские Геродоты — Ломоносов, Татищев и Карамзин. Пусть с оговорками, пусть в одно-два предложения, как великий Нико-лай Михайлович Карамзин, но говорили. Правда, более поздние, «воо-руженные последними достижениями науки», говорить стали меньше и меньше, пока вообще не замолчали, стыдливо предав тебя, Русколань, забвению. Они, видишь ли, привыкли внимать «цивилизованному Запа-ду», а Запад о тебе, Русколань, со времен историка Иордана и слышать не хотел: не было — и все тут! И шикали они на тех, кто пытался вспом-нить о тебе и назвать вслух твое имя, и кричали, призывая на их головы анафему, и топали ножками, и брызгали в ярости своей слюной. Но я твердо убежден, Русколань — страна древних русов и славян, — что ты была, что ты существовала! Что не могло того быть, чтобы тебя, Рус-ская земля, не было!

КНЯЗЬ КУР

Князь одного из северских племен, размножившихся от прародите-лей Сева и Руса, сыновей пращура легендарного Богумира, несколько поколений уже проживавшего на берегу полноводной Семи, точнее, в устье небольшого ручья, называемого Куром в честь пращура Кура, имя которого передавалось также из рода в род и которое в настоящее вре-мя носил и сам князь, и Тускаря, впадавшего в Семь недалече от града, в этот зимний день проснулся рано. Не то что сон на ум не шел, а ждали дела. Большие дела, если, вообще, не великие.

Княжеский титул и княжеская власть у северцев, как и у остальных славян, не были наследственными и потомственными. По древнему обычаю князей избирали на вече всем племенем или родом. Избирали из самых достойных сородичей, которые обладали силой и умом и ко-торые пользовались уважением среди соплеменников. Так было в древ-ности. Однако в последнее время вековые традиции претерпели некото-рое изменение, так как более подготовленными на княжество станови-лись дети прежних князей, которые обладали и большими знаниями и большим опытом, в том числе в военном и судном делах. И почти все-гда вече избирало их в случае смерти старого князя от дряхлости или на поле брани, если, конечно, они достигали определенного возраста и вышли из отроческих лет. Так было и с князем Куром. После смерти отца Сарта в последнем походе русколанцев на боспорцев и готов, жи-тели града и окрестные огнищане на совместном вече, проходившем шумно и горланисто, а не чинно и торжественно, как того требовал за-кон дедов и прадедов, избрали его князем. С тех пор прошло уже не од-но лето. И не одна зима минула с тех самых пор. Время от времени случались веча, на них решались разные вопросы, но речи о смене князя никто не поднимал. Вот и княжил Кур на славу сородичам, стараясь всегда поступать по совести, по справедливости, по заветам, получен-ным предками от Отца Ария, а тем — от самих богов.

Года три назад, осенью, после уборки с полей жита, он водил своих воев, набранных как в граде, так и в его окрестностях из ремесленного люда, в поход на кочевников, просочившихся в пределы Русколани. По-ход тот был организован русколанским князем Дажиным, заславшим к Куру гонцов с призывом на участие в общей славянской борьбе с врага-ми, посягающими на Землю Русскую. Князь Кур не был в вассальном подчинении русколанского князя, был независим, сам себе голова, и мог отклонить просьбу Дажина, но не отклонил, а принял, поблагодарив послов, а через них и князя Русколани, от имени всех курян за оказан-ную честь. Тогда куряне, придерживаясь традиций отцов и дедов, тяже-лых броней с собой не брали, уповая на удаль свою да на Перуна, и вы-глядели довольно легкомысленно на фоне кольчужных воев из дружин не только князя Дажина, но и иных. Поход был удачным, почти все кур-ские воины возвратились домой. И не только возвратились подобру-поздорову, но и добычу, какую никакую, с собой привезли. Казалось бы, радоваться такому исходу дела надо, но Кур особой радости не про-являл. Пока находился в походе, всячески отговаривался по поводу лег-кой защиты своих воинов, отшучивался. Однако чужой опыт в воору-жении воев на ус мотал. Когда же восвояси возвратился, то учел урок и стал понемногу одевать в кольчужную бронь своих ближайших воев да и горожан постоянно подталкивал к тому, чтобы обзаводились панци-рями, кольчугами и шеломами. Те поначалу противились, мол, и тяже-ло, и неловко, и тяготно… Но потом, когда увидели первые десятки во-ев в полном вооружении, в железных кольчужных бронях, в светлых остроконечных шлемах, при мечах и копьях — глаза задором полыхнули, сами наперегонки друг против друга о вооружении таком думать стали. И про тягость семейную забыли.

Почесывая пятерней волосатую грудь, Кур выбрался из-под мед-вежьей шкуры, служившей ему и его супруге одеялом. Присел на край постели, пытаясь привыкнуть к темноте и прохладе: как не топили печь в соседней комнате, к утру от былого тепла оставались одни воспоми-нания, вместе с дымом тепло уходило в специальное отверстие, проде-ланное в стене под потолком. В полутьме, так как свет почти не прони-кал через маленькие окошки, затянутые бычьим пузырем, натянул на себя теплые, сшитые из толстого сукна портки. Ногами отыскал на зем-ляном полу сбитые из овечьей шерсти постопы, теплую просторную обувь, с коротким голенищем, обул на босы ноги. Встал и скорым ша-гом направился в сени.

— Куда ты, Кур, сладкий мой петушок? — зевнув, потянулась на по-стели белотелая супруга, не открывая глаз.

— На кудыкину гору, — огрызнулся беспричинно, по-видимому, от холода, открывая дверь в сени. — Спи. Не твоего ума это дело. — И как был в одной нательной рубахе, так и нырнул в темные сени, не набра-сывая на плечи шубы, мягкой горой свисавшей с железного крюка, вби-того рядом с дверью.

Княгиня Яровита была женщиной тихой и доброй, а ещё и покла-дистой. Мужу ни в чем не перечила, за что была уважаема и любима им. Просто сегодня, в неудачный момент, по-видимому, со сна, стала «ку-дыкать», что, известно, является плохой приметой. Вот и получила со-ответствующую моменту отповедь.

Поеживаясь от холода, проскочил на ощупь и по памяти сени, от-крыл двери и оказался на крыльце, припорошенном ночным снежком, хотя к утру поземка прекратилась. Опрометью метнулся за угол хлева — только поскрипывало и похрустывало под подошвами постопов. Стал справлять малую нужду.

Утро только занималось. Безоблачный восход розовел, ожидая по-явления солнца. Небольшой морозец говорил о том, что день будет ти-хий и ясный. Над многими избами городища вились дымки, явно указы-вавшие на то, что хозяйки уже встали и стряпают у печей, приготавли-вая пищу. По всей округе горланили петухи, напоминая нерадивым хо-зяевам, что день уже начался, и пора вставать из теплых постелей.

Справив малую нужду, Кур удовлетворенно хмыкнул и, отойдя к крыльцу, снял с себя нательную рубаху, оголив до пояса торс. Крякнув, наклонился, схватил пригоршню снега, выпавшего за ночь, а потому чистого, рассыпчатого, искристого, почти невесомого, и принялся омы-вать лицо и тело. Потом еще, еще одну…

Через несколько мгновений его тело стало красным от энергично-го растирания. И уже мороз и снег, которым он растирался, не пугали и не казались колюче-холодными, а их покалывание по коже только горя-чило кровь.

— Ух! — выдохнул с удовольствием Кур, окончив процесс омовения, и побежал в дом, неся рубаху в руке. — Ух, как хорошо! Словно Бог Сварог своими босыми ноженьками по душе прошелся. Лепота!

От сна даже воспоминаний не осталось.

Пока он находился на улице, в доме произошли значительные из-менения. Встали и хлопотали у печи женщины, дальние родственницы как самого Кура, так и его супруги. Комнаты медленно наполнялись дымом, который не успевал уходить в дыру под потолком.

«Всегда так, — подумал Кур, одевая рубаху, — тепла большого нет, зато дыма — хоть отбавляй!»

В горле запершило.

«Кгы, кгы», — попытался откашляться он.

— Опять дыма напустили — не продохнуть, — недовольно буркнул на прислугу, — сколько раз говорил, чтобы дрова выбирали те, что посуше, да березовых побольше. Они быстрее горят, и дыма от них меньше.

— Дак мы и так, батюшка, березовыми поленцами, самыми что ни на есть сухими… — засуетилась, оправдываясь, пожилая и полногрудая стряпуха Малка, — а то как же: помним твой наказ…

— Помним… — передразнил зачем-то, осерчав, стряпуху, — а дыма как было полный дом, так и остается — полный дом! — И пока та безус-пешно оправдывалась, подумал про себя: «С дымом надо что-то делать, сколько можно им питаться, не хлеб же, на самом деле…»

Впрочем, он уже не раз такое думал, но поделать ничего не мог. Хотя однажды какие-то мысли о том, как избавиться от дыма в голову к нему приходили. Но смутные, еле осязаемые, и потому, возможно, пока не воплотившиеся в жизнь. Дело было так. Как-то, зайдя в кузницу к кузнецам, увидел, что их печь имеет не только горн, в котором они ка-лили куски железа, собранного в окрестных болотах, но и меха для про-дувания горна, и высокую глиняную трубу над ним.

«А это для чего?» — указывая перстом на трубу, поинтересовался тогда он.

«Так это, — ответил широкоплечий с опаленной бородой кузнец, — для того, чтобы тяга лучше была. — И добавил, постукивая большим молотком по листу раскаленного железа, вынутого большими клещами из горна его помощником и положенного на наковальню: — Чем выше труба, тем лучше тяга».

«Так отчего же трубу над крышей не выводите? — спросил он. — Тя-га была бы наилучшей».

«Дык, это самое… — почесывая затылок, задумался кузнец, — по за-вету дедов и отцов наших делаем… Как они… А их Сварог тому нау-чил».

Тогда они поговорили и расстались. А расстались — и разговоры эти забылись. Но что-то смутное и беспокойное нет-нет, да и шевель-нется в голове князя. Вот и сегодня: «…надо что-то делать».

«Да, надо что-то делать! — еще раз мысленно сказал сам себе князь Кур, одеваясь добротно, так как собирался идти на городское вече. — Но сначала решим вопрос об обновлении крепостных сооружений городи-ща».

Старые крепостные стены больше похожи на расшатавшийся от бурь и непогод забор из заостренных вверху кольев, чем на настоящие стены, которые он видел во время похода славянских князей на готов и земли Тавриды.

«Вот это крепости, так крепости! — Не раз вспоминал он после того похода. — Стены шириной в десяток добрых шагов и высотой — в три, а то и четыре роста человека. На таких стенах можно целое войско дер-жать — места всем хватит! Сверху-то обороняться легче, метая в про-тивников не только копья и стрелы, но и все тяжелое, что только можно поднять на эти стены, а затем сбросить на головы врагов. При таком раскладе даже женщины, старики и дети будут хорошим подспорьем для воинов: и они смогут камень или копье метнуть сверху во врага».

Вспоминал и мечтал вокруг своего городища, выросшего на высоком мысу с крутыми и обрывистыми берегами при впадении Кура в Тускарь, выстроить подобную крепость. Одно лето сменя-ло другое, он успел и женой обзавестись, и детишек на свет бо-жий пустить — Яровита не подвела, тремя наградила, рожая через год, начав с первенца, названного в честь знаменитого пращура Сева, давшего начало роду северян, Севком, — но руки как-то до строительства крепости не доходили. Все откладывал на потом…

Но вчера он собрал в своем доме, выстроенном на Красной горе, недалеко от родового святилища и капища богов, лучших градских мужей и провел с ними совет: как ладнее обеспечить граду Курску, названному так в честь пращура Кура первым при-ведшего на берег тихой реки Тускарь и речонки Кура свой род, выделившийся из большого рода Сема, или Сама, которого за долгие века переименовали в Сема.

Родовые предания, передаваемые из уст в уста, из одного поколе-ния в другое через жрецов, волхвов, старейшин, вождей и князей, гла-сили, что в честь северского князя Сема, то ли сына, то ли правнука са-мого Сева, была названа полноводная река Семь, в которую впадали воды Тускаря. Было на Семи и городище, построенное в незапамятные времена самим Самом-Семом и носившее одноименное с рекой назва-ние Семь, но однажды, даже старики не помнят когда это случилось точно, городок сей во время очередной вражды родов полностью сго-рел. Уцелевшие жители его на смолье и пепелище возвращаться не за-хотели, а стали проживать на новом месте, примерно в полудне пути от Курска вниз по течению Семи, и назвали его Липовцом, так как край тот был богат липами и бортничьими угодьями, полными медом и воском. Вот так и не стало городища Сема. А река, названная в его честь оста-лась…

Река Семь зимой покрывалась толстым льдом и становилась глав-ной дорогой и главным путем сообщения между родами племени севе-рян и русичей, выстроивших огнища и городища на правом берегу, бо-лее высоком и крутом и потому не затапливаемом при весенних поло-водьях. По ней шли пеше, ехали как верхом на конях или же в санях. С ближайших и дальних лугов и пойм перевозили копны сена, заготов-ленного в летнюю или осеннюю страду. Были на реке и опасные про-моины во льду, особенно там, где со дна били ключи, но о таких гиблых местах знали, и их обходили или объезжали, это смотря по тому: кон-ным был человек или пешим.

Весной она выходила на две седмицы из берегов, заливая при-брежные луга, чтобы потом трава там тучнее росла, оставляя в неболь-ших озерках и лужах различную рыбную потребу: и карпа, и щуку, и плотву, и леща, не говоря об остальной мелюзге. И тогда все население городищ, селищ и огнищ выходило от мало до велика на отлов рыбы, которую били острогами, выуживали плетеными корзинами, а то и го-лыми руками. Добытую рыбу ели свежей, взваривая в горшках с раз-личной приправой из трав и кореньев, пекли на углях. Но больше заго-тавливали впрок, выпотрошив и вывесив в прохладных местах вялиться. Чтобы не пропала, посыпали крупной солью, меняемой или покупаемой у торговых гостей, прибывающих в городища зимней или летней порой с различными товарами. Соль стоила дорого, но мед и воск стоили не дешевле. К тому же спросом пользовались выделанные шкурки зверь-ков. Почти все шкурки были ходовой товар, во многих случаях заме-нявший серебряные денежки восточных купцов. В степных краях успе-хом пользовался лес. И его сплавляли по Семи после окончания поло-водья. Однако это была трудоемкая работа, и охотников на такой торг находилось мало.

Летом Семь спокойно катила свои воды вдоль лесистых равнин и холмистых степных возвышенностей до могучей реки Десны, на бере-гах которой был выстроен город пращура Сева, названный Сев-градом или Черниговом, так как слово «сев» испокон веков обозначало темное, черное. Впрочем, среди лесов Залесья на берегу реки Сев имелось также городище с названием Севск, названное так то ли в честь пращура Сева, то ли в честь какого-нибудь из его потомков.

Было князю Куру в ту пору три с половиной десятка лет. Но годы почти не сказывались на его кряжистой фигуре, по-прежнему был быстр и подвижен, словно юноша, только что вставший на тропу жизни. Тем-но-русые волосы и такого же цвета окладистая борода окаймляли пол-нокровное лицо с цепкими серыми глазами, изогнутыми бровями тол-стым носом и тонкими губами, явным признаком твердой воли. Муже-ственность лицу придавал небольшой, давно уже заживший шрам на правой щеке — память от вражеского меча, пропущенного Куром во время одного из первых его воинских походов.

Несмотря на свой княжеский титул — заветную мечту многих со-племенников — Кур оставался довольно скромным в обиходе, даже сим-вол своей княжеской власти — золотой обруч почти никогда не носил, обходясь, как обыкновенный кузнец, кожаным ремешком, что, впрочем, не мешало ему быть строгим и жестким военачальником во время воен-ных действий и сражений. Пустых советов не любил, но к умным при-слушивался. При этом ни боги, ни родители его силушкой не обделили — сутками мог мечом махать без устали.

КНЯЖЕСКИЙ СОВЕТ

Воевода Хват и другие ратные люди полностью поддержали его в том начинании, как прежде поддержали массовое введение панцирной и кольчужной защиты воинов по примеру дружин князя Русколани и иных племен и родов. Они-то, побывавшие вместе с ним в походах и повидавшие там кое-что, понимали, как важно иметь не только личную защиту каждого воина, но и мощную крепость вокруг города или хотя бы в его центре. Поддержали его и жрецы, люди умудренные опытом и богами, промолвив:

— Дело князь глаголет. Крепость надо строить!

Зато старшие люди от торговых гостей, от ремесленных общин кузнецов, плотников, шорников, ткачей и гончаров воспротивились, не пожелали проникнуться княжеской затеей.

— А кто нам угрожает? — заголосил по-бабьи торговый гость При-леп, муж юркий, но с солидным брюшком. И сам себе тут же ответил. — Никто. Столько лет жили — не тужили! Кому мы понадобимся в сей глуши? Никому. Так зачем же нам огород городить? Это сколько же расходов непредвиденных на плечи торговых людей ляжет? Один Сва-рог только знает… так к чему нам тяготы пустые. Мы — против!

— Торговым гостям сие не нужно, когда у них есть что оберегать, а нам и подавно не нужно, — возразил старшина ткачей Хлыст. — Всех-то все равно в крепость не спрячешь…

— И нам животы надрывать не к чему, — поддержал его плотницкий старшина Сруб. — Ведь основная тяжесть по плотницкому делу ляжет на нашего брата-плотника. А у нас и так дел хватает. Жаль, что только рук у каждого всего две. Так что, князь, не обессудь…

Кур промолчал, пропустив слова Сруба и старшины ткачей мимо ушей, только тяжелый взгляд переводил с одного на другого — не по нутру ему были речи старейшин града.

— Конечно, — пробасил старшина общины кузнецов Коваль, не раз ходивший в дружине курского князя в воинские походы и потому мно-гое повидавший на своем длинном веку, — крепость — дело серьезное! Любой ворог сто раз подумает, прежде чем на приступ ее пойти. Сам в том не раз убеждался, когда в походы хаживал… Но с другой стороны — это же надо уйму народа оторвать от дел не на день, не на два, даже не на зиму, а на два-три лета. Навалить древ надо? — Перечислял он, заги-бая правой рукой пальцы на левой, а ладони у него, что твоя лопата, здоровенные… И отвечал тут же. — Надо! Очистить их от коры и суков надо? — И снова очередной палец прижат к ладони. — Надо! Притащить их на Красную гору надо? Надо! А потом рвы копать, да устанавливать, да утрамбовывать, чтобы не упали. — Принялся он загибать для нагляд-ности пальцы на другой руке. — Все надо! А когда?..

Коваль был муж уважаемый не только в граде Курске, но и во всей округе не только за то, что был отличный мастер, но и как сильный и справедливый человек, не раз встававший на защиту слабого. Был он широкоплеч и жилист и, играючи, «целовал» самый тяжелый молот, держа его на вытянутой руке за самый кончик ручки. В свои семьдесят лет, показывая удаль молодецкую, выходил на кулачные бои с самыми известными бойцами и при этом не раз выходил победителем едино-борств. Имел он трех взрослых сыновей, во всем удавшихся в родителя: и статью, и голосом, и сноровкой. Они давно успели обзавестись свои-ми детьми, но жившими вместе с ним в большой избе-полуземлянке, разделенной внутри деревянными перегородками на несколько поме-щений. К мнению Коваля не только в его большой семье, но и жители городища прислушивались.

Кур выслушал кузнечного старшину, не перебивая. В нем чувство-вался возможный союзник, стоит лишь умело повернуть дело. И он его повернул. Как только Коваль окончил свою речь, тут же спросил его:

— Помнишь отбитую у готов Ольвию — Олешье? — Ход был беспро-игрышный: каждый русич с гневом вспоминал расправу готов над теми русичами, которые не успели уйти из города, когда в него ворвались готы.

Когда-то давным-давно русичи построили сей град и назвали его Олешьем. Со временем в нем появились греки, сначала торговые, а за-тем, следом за ними и ремесленные, оседлые. Почти незаметно случи-лось так, что в городе этом стало больше проживать греков, чем руси-чей, и город постепенно стали величать на греческий манер — Ольвией. При этом греческое название города употреблялось чаще и повсемест-но. Впрочем, как бы там ни назывался город, но жили в нем совместно и греки, и славяне, русичи. К слову сказать, жили довольно дружно, каж-дый почитая свои обычаи, своих богов и не мешая в том другим, пока с северных земель воинственные готы не появились и не заявили свои притязания на сей град по праву сильных и дерзких, по праву завоевате-лей. Греки не воспротивились завоевателям, согласились платить дань вождю готов и частично выжили. Русичи же, чтя завет отцов, не приня-ли притязаний готов, встали на защиту града и были поголовно уничто-жены при его падении. Почти никто из них не уцелел в резне, устроен-ной победившими готами.

— Помню, — уверенно пробасил Коваль. — Еще бы не помнить, когда там ни одного живого русича не оказалось! Все были вырезаны под ко-рень, даже дети грудные…

— И я помню, — поддержал его с виноватой ноткой в голосе осани-стый Сруб. — Разве такое забудешь? Да ни в жисть!

— И я помню, и я, — повторили остальные участники этого похода, считай, все участники княжеского совещания за исключением торгового гостя. Всем пришлось в том походе побывать.

— Вот, вот! — Усмехнулся тогда Кур грустно. — Не я о том напом-нил, сами сказали… Так, может, вы хотите, чтобы дети ваши и внуки ваши были вырезаны, как в Ольвии? Может, вы хотите, чтобы тела де-тей ваших были брошены на съедение воронам и зверям лесным, а из их черепов враги праздничные чары себе сделали? Если да, тогда давайте сидеть, сложа руки… Только тогда я об этом на вече вашим женам и детям скажу, и пусть они вас благодарят за то.

— Князь, да мы не то, чтобы против… — вразнобой, но об одном и том же заговорили старшины гончаров, плотников, ткачей, шорников. — Мы не против, но надо же с миром посоветоваться, да все по правде решить… Мир — сила! Как мир, так и мы!

– Тогда завтра и посоветуемся… на вече, — твердо заявил князь, давая понять, что разговор окончен, и не скрывая от присутствующих своего неудовольствия итогами этого разговора.

Лучшие градские мужи расходились, тихо переговариваясь между собой. И во многих голосах слышалось еле скрываемое раздражение то ли на князя, то ли на себя, то ли на жизнь свою неустроенную…

Снежный наст, прихваченный морозом, звучно поскрипывал под их ногами, рассыпаясь и сверкая в лучах солнца, неспешно плывущего над кромкой заснеженного леса, окружающего град Курск и подсту-пающего во многих местах к самым его окраинам.

Из-под крыш, присыпанных снегом и почти сровнявшихся с окру-жающей их поверхностью града, тут и там выбивались тонкие струйки дыма. Хозяйки топили печи, чтобы не замерзнуть ненароком. Заодно в этих печах готовили нехитрый харч. И если бы не дым, выбегавший из-под крыш, не возвышающаяся поодаль почерневшая от времени крепо-стная стена, спрятавшиеся под снегом землянки можно было бы при-нять за медвежьи берлоги.

От избушки к избушке вели вытоптанные в снегу тропинки — сосе-ди хаживали друг к другу в гости. Зимой у горожан работ меньше чем летом, правда, не у всех. У ткачей, кузнецов — и зимой работа всегда найдется. А у других свободного времени становится достаточно, и они собираются друг у друга, чтобы при свете лучины о том, о сем погово-рить, протяжные песни попеть или же сказки стариков послушать.

Но не все избушки спрятались с крышами под снег. Княжеский дом, воеводский, да дома некоторых купцов не спрятались, гордясь со-бой, возвышаются над остальными. Хотя и у них камышовые крыши густо снегом присыпаны. Но не радуют и эти дома княжеский глаз, как и старая крепостная стена, поставленная еще дедами, если, вообще, не прадедами.

Хмурится князь Кур.

ПЕРЕД ВЕЧЕМ

Вот потому-то и встал сегодня пораньше, чтобы подготовиться к вечу: народ там соберется горлопанистый, крикливый, за словом за па-зуху не лезут — такое порой орут, что деревянные идолы богов на капи-ще трясутся. Как все обернется — неизвестно. Многое зависело от того, что успеют нашептать в своих общинах старшины. Вече — дело боже-ское, но не предсказуемое. Случалось, что не только ругались до хрипо-ты, но и до драк доходило, когда те или иные сторонники или против-ники свою Правду над чужой Кривдой доказывали. Всякое бывало на вече, поэтому к нему надо было подготовиться. Подумать заранее, что и как сказать, в каком цвете преподнести.

Пока князь курский размышлял по поводу предстоящего веча, стряпухи подогрели в печи горшок пшенной каши, круто замешанной на заячьем мясе, вскипятили крынку молока. Поставили на стол. И ка-ша, и кипяченое молоко с румяной пенкой распространяли вокруг вкус-ный и аппетитный запах.

— Прошу, князь, отведать, — позвала все та же самая полногрудая стряпуха. — Родичу и богам нашим от пищи сей часть уже дала, ты уж не обессудь. Приняли. — Докладывала она, не забывая одновременно с этим прибираться на столе.

Так уж в славянских родах повелось исстари, что от каждой еды, от каждого пития часть отдавалась богам через огонь.

Обычно, это было право старшего в роду, но не возбранялось тво-рить требу хозяйкам или же лицам, которые приготавливали пищу. Эти лица, считалось, были ближе к богам и угодней им.

— Княгинюшку попотчуем позже, когда соизволит встать и при-браться… — и принялась хлопотать вокруг него: то ложку деревянную подаст, то рушник, расшитый на концах чудными петухами и девами, поправит, то блюдце деревянное, искусно вырезанное местными умель-цами, наполненное кусками ржаного хлеба поближе подвинет.

Пока то да се — ударили в било, созывая на вече. Звук деревянного била, обтянутого кожей, явственно разносился в морозном воздухе по всей округе.

— Ну, мне пора, — встал Кур из-за стола. — День уж полностью раз-горелся. Дела ждут.

— Пусть же Перун тебя не оставит в трудах твоих, — ответила сло-воохотливая стряпуха Малка.

— Будем надеяться на то.

Надел овчинный полушубок, бобровый треух, опоясался мечом, не столько оружием, сколько символом княжеской власти. Можно было одеться и побогаче: имелись и бобровые, и медвежьи шубы, и шапки собольи — не бедно жил князь курский. Но на вече идя, не престало ки-читься богатым убранством. Там этого не любили. Могли не только бо-ка за гордыню намять, но и сделать все наперекор, даже если и понима-ли, что творят то во вред дела. Поэтому Кур и приоделся соответст-вующим образом, чтобы одеждой своей ничем от остальных не выде-ляться, лишь бы было тепло и удобно. В шубе, конечно, теплей — полы до пят. Но тяжела и неудобна. В ней, как в куле рогожевом: ни при-сесть, ни повернуться. Полушубок, у которого поля выше колен, как раз — в самый раз. А чтобы видели даже прибывшие из дальних огнищ и сел, что он не простой горожанин, достаточно меча — атрибута власти. Остальные должны придти безоружны. Во дворе князя уже ждали вое-вода Хват и еще десятка три человек из ближайшего окружения как са-мого князя так и воеводы, на которых можно было всегда положиться. Не раз были испытаны как в боях кровавых, так и за столом празднич-ным. И слово умное могли зычно выкрикнуть в нужный момент, и кула-ком угостить, если понадобится.

— Что, воевода, — поприветствовав собравшихся, спросил князь, — денек задается знатный? И мороз щиплет в меру, и Солнце-Коло ясно смотрит из Сварги на нас.

Все понимали, что он говорит о предстоящем деле — вече. Но о де-ле перед самим делом прямо и открыто не говорят — дурная примета. Можно удачу спугнуть. Вот князь и молвит иносказательно.

— Денек задается что надо, — тут же ответил Хват. — Воздух-то ка-ков, хоть пей как мед!

Воевода Хват был настолько крепок телом и духом, что никакой мороз ему не страшен. Дай команду разоблачиться до нательного белья — разоблачится и холода все равно не почувствует. Не воевода — на-стоящий медведь. Такой же кряжистый и немного косолапый, такой же могутный. К тому же, несмотря на свою кажущуюся простоту, всегда себе на уме. Особенно, если то касается воинского дела.

— Да, денек сегодня хорош, — басовито загудели мужи из окруже-ния Хвата. — Сегодня бы на охоту — милое дело! Кабанчика завалить, или с самим медведем силушкой сравниться. Чай, только уснул лесной хозяин, и дерзок будет растревоженный, на задних лапах с ревом по-прет! Сам на рожон наскочит!

Любили курские мужи: и из простых огнищан, и из лучших родов побаловать себя мужской забавой — и молодечество можно перед дру-гими показать, и для семейного очага прибыток.

— Ну, что, двинемся на торжище? — То ли спросил, то ли приказал князь. — Народ, почитай, уже собирается! Вот и будет нам охота…

— Нам и торопиться — не к спеху, но и опаздывать — грех, — солидно ответил князю воевода. Потом добавил, озираясь по сторонам: — Народ, как вижу, потихоньку собирается… Двинемся и мы. Не пристало в по-следних рядах нам быть!

— Не пристало, — подтвердил князь и решительным шагом двинулся в сторону городского торжища, к месту веча.

На торжище, просторном от строений и открытом всем ветрам месте уже собралось человек сто мужчин. Были тут и плотники, и куз-нецы, и ткачи, и бортники, и гончарных дел мастера. Стояли кучками, одетые в овчинные тулупы и треухи. Но кое ком были и волчьи дохи — сразу видать, что они частенько добывали себе хлеб насущный охотой. Переговаривались, перебранивались беззлобно. Притопывали ногами, обутыми в меховые сапоги, а чаще — в постопы, сшитые из толстого войлока или же сваленные из овечьей шерсти местными умельцами, чтобы не мерзнуть. Ясно: обсуждали предстоящий разговор, и уже на-метились сторонники как строительства крепости так и противники это-го строительства. Но кого было больше, сразу не понять. Группки сте-кались, дробились, перетекали от одной к другой — шел оживленный обмен мнений.

Обособленно от них стояли жрецы во главе со старым Славояром, с длинными седыми власами, не прикрытыми даже легким треухом. Сколько было Славояру лет, вряд ли помнили даже старожилы городи-ща. Казалось, что люди рождались, взрослели, старели, уходили в Ирий к праотцам, а Славояр был все такой же: сухой и древний, с вечно непо-крытой главой, часто взлохмаченными серебристыми от долгих лет вла-сами на голове, стянутыми на челе кожаным ремешком или же узкой серебряной диадемой в дни торжеств, и такими же власами в бороде.

Жрецом его уже почти не именовали, все чаще и чаще величая волхвом. Славояр старался на вечах не говорить, боги не любят пусто-словия. Если же он отверзал уста свои, то рек кратко и ясно, и не было человека во всем городище Курске, кто бы осмелился воспротивиться его словам.

Жил старый жрец в Дубраве возле Лысой горы, уединясь от люд-ской суеты. Там у него было капище с деревянными истуканами богов и маленькая, почти незаметная землянка, в которой он обитал в зимнюю пору. Летом же землянка пустовала, так как Славояр странствовал по огнищам, селам и городищам, проповедуя Заветы Бога Сварога, отца Ария и других пращуров из рода славян и русичей. Поговаривали, что он доходил и до Чернигова, и до Киева на Днепре, и до Кияра Антского, что у Алатырь-горы, и до Хорсуни, что в земле Таврической. Много видел и знал старый жрец, но лишь избранным ведал он о том. Не много находилось смельчаков заглянуть в землянку старого жреца или при-ступить к нему с расспросами.

— Смотри ж ты, — удивился воевода Хват, почти всегда невозмути-мый, как скала, — сам Славояр пожаловал! Виданное ли дело!

— Интересно не зреть кудесника, а знать, как он настроен? — тихо отозвался Кур на замечание своего воеводы. — Жрецы — это всегда сила, а Славояр — это двойная сила: его любят куряне, к его словам прислу-шиваются.

— Может, подойти, поспрашивать? — тут же отозвался прямодуш-ный Хват.

— Не стоит, воевода, захочет, сам подойдет… а не захочет… так лучше и не тревожить… Себе дороже…

По-видимому, жрец Славояр понял каким-то образом, что речь между князем и воеводой идет о нем, так как, сопровождаемый двумя отроками, Ярцем и Свиром, опираясь на неразлучный посох, направился к князю и его окружению.

— Будь здрав, князь Кур. Как княгиня? Как детки?

Не сказал, проскрипел, как старое древо на ветру в ненастную по-году.

— И тебе, великий жрец, жить по-добру, по-здорову! Княгиня, слава Дажьбогу, жива, здорова… Детишки тоже. Что-то редко видим тебя, отче?

— Служение богам не терпит суеты, — ответил Славояр и стал здо-роваться с воеводой и остальными воями из окружения курского князя:

— Будь здрав, воевода. Будьте здравы, вои.

— И тебе, великий жрец того же желаем, — ответил воевода Хват.

— И тебе, великий жрец, здоровьица на многие лета, — вразнобой подхватили лучшие мужи града. — И тебе…

Сказали и незаметно отошли чуть в сторону, давая возможность жрецу и князю остаться наедине. Попятились, смачно похрустывая снежком под ногами.

— Знатный денек зачинается, — взглянув на небесную синь, негром-ко молвил князь.

— Сварог знает, что делает, — откликнулся старый жрец все тем же скрипучим голосом. — Своих внуков в беде не оставит…

— Слава Сварогу! — просветлел лицом князь, поняв, что главный жрец на его стороне.

— Слава Сварогу и его проявлениям в Коляде, — молвил малопонят-но и тихо, словно кудесничая, Славояр, направляясь к своим жрецам.

«Славно пообщались, — усмехнулся про себя курский князь, — па-рой слов обменялись… и разошлись. Впрочем, — поправил он себя, — ведающим людям много и не надо. Порой — одного взгляда достаточно, чтобы обо всем понять и договориться. С другой стороны иным и цело-го светлого дня не хватает, чтобы докричаться друг до друга!»

Торжище гудело. Все мужское население уже собралось и обиня-ком выясняло: кто за что.

Чуть позже, потянулись за мужчинами и женщины. В таких же ов-чинных шубах и полушубках, под толстыми шерстяными, в несколько слоев, цветными, правда, неброских расцветок, платами на головах. Были они поприземистей мужчин, причем, многие и пополней, отчего некоторые больше походили на копенки с короткими ножками: не шли, а катились по снегу, поперек себя шире.

Иногда между них попадались и незамужние дивчины: все имели свое слово на вече, если, конечно, с умом сказано. Но эти были и по-стройней, и одеты поаккуратней. А еще, несмотря на мороз, свои цацки — височные спиралевидные колты — умудрялись показать. Ибо какая же северянка да без височных колт?!. Вече — это не только вече и общее собрание горожан, но и место, где себя можно показать и на других по-любоваться. Так чего же молодым стать свою скрывать… Парни возле них приосанивались, держались гоголем. Иные же норовили невзначай толкнуть в сугроб, чтобы потом посмеяться над их барахтаньем в снегу, над ненароком заголившимися икрами ног. Таким ухарям женщины, также смеясь и повизгивая от удовольствия, сыпали снег за ворот.

— Охолонь чуток, охальник! Охолонь!

Пришла на вече и княгиня в белой заячьей шубейке и таком же бе-лом плате. В окружении своих дворовых женщин. Направилась к групп-ке боярских жен и дочерей, скучковавшихся вокруг воеводши Добро-нравы, такой же дородной, как и ее супруг. Не то, чтобы совет по вечу держать, а поздороваться да новостями какими ни есть обменяться.

Пока вече не началось, гомонили, посмеивались: хоть и жили все рядом, да нечасто вот так, все вместе, собирались. Такое бывало только во время осенних ярмарок-торжищ, да по великим праздникам. С кня-зем и воеводой здоровались, приветствуя по чину, но в разговоры не вступали. До всего свой черед дойдет… До разговоров тоже.

— Ну, княже, кажись пора, — шепнул воевода, когда посчитал, что горожане и огнищане сошлись на торжище. — Вроде все собрались. Да-же из соседних селищ комонные прискакали. Вон, смотрю, из Ратца старшина стоит, а рядом с ним и гость из Липовца… Видать, сильно лошадок гнали. Откуда только они про все узнают?

Ратец, как и расположенный примерно на таком же расстоянии от Курска, но ниже по течению Семи Липовец, был соседним с Курском городищем, расположенным на реке Рать, катившей свои воды с север-ной стороны а полноводную Семь, и названной так за давно минувшее ратное противостояние северских родов с вятскими, расселившимися на берегах Оки.

Городище находилось на четверти дня пешего неспешного пути и размещалось на крутояре излучины Рати. Управлялось вечем и старши-ной. Князя там не было. Ратец в земли курян не входил и был практиче-ски самостоятельным в управлении и своем устройстве градом, однако на протяжении последних лет он не только «тянулся» к Курску, но и не прочь был оказаться под властью и защитой курского князя, впрочем, как и Липовец. Простые огнищане и поселяне не раз к этому призывали, только упорство местной старшины, не желавшей расставаться с вла-стью над сородичами, становилось препятствием на пути объединения двух градов под одной княжеской рукой.

— Вижу, — отозвался задумчиво князь. — Если у нас дело сделается, то ратские по нашему следу двинутся. Если же…

— Так, может, их шугнуть?.. Нечего тут чужим уши греть да глотки студить! — Встрепенулся, несмотря на свою дородность и полноту, ско-рый на действия воевода Хват, которому с каждым мгновением все тя-желее и тяжелее было стоять без настоящего дела.

— Не стоит, воевода. Нет тут чужих. Все свои. Русичи. Иди, начи-най вече. Пора!

ВЕЧЕ

Воевода, несмотря на кажущуюся грузность и дородность, был подвижен и расторопен. Не успел князь вымолвить приказание, как он скорым шагом направился к середине торжища, чтобы со всех сторон быть видным народу. И пока двигался к середине, потихоньку стихали всякие разговоры, только пар вился от разгоряченного дыхания собрав-шихся. Люди молча поторапливались к центру торжища, образуя живую стену вокруг воеводы, державшуюся на некотором расстоянии, чтобы не стать единой толпой.

— Жители славного града Курска, — сорвал он с себя волчий треух, обнажив начинающую покрываться лысиной голову, — мы собрались на вече, чтобы решить: будем строить крепость вокруг града от ворогов, или же не будем… А потому послушаем князя Кура, нами же избранно-го военного предводителя.

— Князя, князя, — закричала тысячегласая толпа. — Хотим услышать князя!

Вече предоставляло князю слово, и тот сразу же прошел на середи-ну и стал рядом с воеводой. Держался прямо и открыто — пусть все ви-дят: человек с делом пришел и о деле говорить будет.

— Славные потомки пращура Сева и прадеда нашего Кура! — сняв шапку, громко, чтобы все слышали, крикнул князь. — Несколько веков мы живем в граде, построенном нашими дедами и прадедами, на огни-щах и очагах, взлелеянных их руками. Когда-то град наш был мал и больше походил на огнищанское селение… Но с годами он разросся и расширился. Сколько родов и семей в нем сейчас живет — трудно ска-зать. Много. Наши отцы возвели вокруг града защиту из стволов де-ревьев, чтобы оградить град от диких животных и злых людей. И в том слава им!

Толпа, замерев, слушала князя. Не перебивали.

— Но пришло иное время, — уже спокойным голосом продолжал князь, — и теперь настала пора нам позаботиться о безопасности нашего рода, о безопасности наших детей и внуков, о безопасности всех живу-щих в этом славном граде. И не только в граде, — обвел он глазами при-тихшую толпу сородичей, — но и в его окрестностях. Чтобы даже самый отдаленный хлебопашец огнищанин знал, что он имеет надежную за-щиту в случае необходимости, что он со своими чадами и домочадцами смело может идти в наш град и укрыться на длительный срок от любой беды за его крепкими стенами. — Князь перевел дыхание.

Толпа, по-прежнему, молчала, только облачко пара, зависшее над ней, говорило о том, что это стоят живые люди. Впрочем, людская мас-са то тут, то там начала потихоньку шевелиться. Кто с ноги на ногу пе-реступал, чтобы ноги не мерзли, кто к соседу оборачивался, чтобы по глазам опознать: нравится или не нравится тому речь князя.

— Наши воины, — переведя дыхание, и набрав побольше воздуха в грудь, продолжил Кур, — ходившие со мной и воеводой Хватом в дале-кие походы, в земли греков и ромеев, видели там иные города и иные крепости, которые им приходилось брать штурмом… И поверьте мне, стены в тех крепостях в три, а то и в пять раз превышали рост самого высокого воина, но и они не могли отразить натиск славных внуков Дажьбога и Перуна! И они падали перед славой и оружием наших воев. Но если бы мы не были столь упорны, и если бы Перун не поддержал нас своими ратями небесными, то никогда не взять было тех крепостей. Ибо другие их не брали ни приступом, ни осадой… И только русичи могли то сделать!

«Верно, — теплом наполнились сердца многих участников тех по-ходов. — Иным тех крепостей было ни в жисть не взять! Сие было под силу только русичам. Ибо мы — дети и внуки Дажьбоговы!»

Шевеление в толпе горожан на какое-то время прекратилось. Люди слушали о славных деяниях своих сородичей.

— Вот я и мыслю, — стал переходить к сути дела курский князь, — что если те могучие стены не могли удержать приступа наших воев, то жидкой и обветшалой стене, имеющейся вокруг града Курска, тем бо-лее, подавно не удержать и десятой доли этого натиска. Рухнет от одно-го прикосновения. А потому — надо строить новую крепкую стену, на-стоящую крепость! Чтобы даже один ее вид уже устрашал всех врагов и недругов, чтобы лишал их твердости духа и тела, чтобы загодя у них перед глазами стояли боги смерти и печали Мара, Жаля, Горыня и Кар-на!

Князь сделал паузу, собираясь с мыслями. Лицо его пылало, воз-бужденное речью и морозом, легкое облачко пара витало над ним. В толпе произошло движение.

— От кого стену станем городить? — язвительно выкрикнул кто-то из толпы купцов. — От ветра? Так от него и старая хорошо спасает! О каких врагах толкует нам князь? О тех, которых нет! О мнимых. Видно, Навь с Явью перепутал… Ибо в Яви у нас нет врагов.

— Судя по всему, что говорит князь, — поддержал своего сотовари-ща старшина Прилеп, — наш князь собственной тени боится. Ха!

— Ха-ха-ха! — Дружно поддержали собрата торговые гости, не зря же заранее договаривались о том. — Ха-ха-ха!

— Тихо! — медведем вздыбился и взревел воевода. — Дайте князю досказать. — Его десница упала на бедро в поисках рукояти меча. Забыл воевода, что меч свой оставил дома, как того требовал древний закон веча: всем быть безоружно. Однако в толпе это непроизвольное движе-ние руки воеводы заметили. Притихли. «Горяч наш воевода, — решили многие. — Горяч и прямодушен».

— Вот торговые гости спрашивают: от кого надо огораживаться крепостными стенами? — выкрикнул князь. И облачко пара заколебалось над его головой. — Отвечу: от врагов! И еще раз повторю для самых не-понятливых: от врагов!

— Да какие враги? — вновь раздался чей-то возглас из рядов торго-вых гостей.

— И то верно, — поддержали торговых гостей ткачи. — И то верно. Где они враги-то?

Но на них тут же дружно зашикали:

— Тише, пусть князь договорит. Тише! Тише! Пусть князь молвит!

Притихли.

— А врагов у славянского рода много, — продолжил на высокой ноте князь. — Это кочевые орды, накатывающиеся каждым летом из-за Ра-реки и Дона… Это готы, двинувшиеся в поход всем своим беспокойным племенем от вод Готского моря к берегам Сурожского и уже потеснив-шие наших братьев по крови тиверцев и борусов… Это беспокойные греки из земель Боспорских и Таврических, вынашивающие планы по-корить наши земли, а нас превратить в рабов своих… Это вражда внут-ри самих славянских племен… Неужели забыли, как у Рати сражались наши деды с племенами вятичей, захотевших брать с нас дань?

Князь вновь сделал небольшую паузу, и пока толпа молча перева-ривала сказанное им, он окончил свою речь:

— Я за то, чтобы возвести вокруг города настоящую крепостную стену с башнями и бойницами для стрелков из лука. Я за то, чтобы все мы могли жить спокойно, уверенные в том, что никакой враг не войдет в наш город и не надругается над нашими женами, матерями и сестра-ми, не зальет кровью очаги наших жилищ, не разобьет голову ребенка о подвернувшееся дерево, как было это в Ольвии, что на берегу Днепра, где побывали готы. Можете о том спросить старшину кузнецов Коваля. И многих иных, ходивших в тот поход… Я все сказал — вам решать! — Князь, оставаясь по-прежнему без головного убора, сжимаемого десни-цей, с развивающимися от быстрой и энергичной ходьбы волосами, двинулся к своим воям и отрокам. Толпа колыхнулась и заволновалась.

— Крепость, крепость! — кричали сторонники князя. И было их до-вольно много как среди приближенных князя и воеводы, так и среди рядовых кузнецов, плотников, кожевников, гончаров и иного работного люда.

— Крепость, крепость! — вторили им женщины. — Не хотим, чтобы наших детей убивали враги. Если мужчины наши боятся трудов, то женщины возьмут в руки топоры и заступы, но крепость построят.

Под этот крик и шум от группы торговых гостей к середине тор-жища торопился их старшина Прилеп. На ходу, сорвав с головы лисий треух и обнажив раннюю залысину, потребовал слова.

— Тихо! — крикнул воевода Хват в толпу. — Послушаем торгового гостя Прилепа. — А про себя подумал: «Век бы его не слышать и не ви-деть, жмота поганого».

Послушались воеводу. Попритихли опять.

— Вот вы горланите: «Крепость, крепость», — начал Прилеп визгли-во, обращаясь к притихшей толпе, — а подумали ли вы, дурьи головы, о том, кто ее строить будет, на какие такие барыши? Ась?

И не дав людям сообразить, не то чтобы ответить на риторический вопрос, выкрикнул, как отрезал:

— Не подумали! А я подумал…

Но его категоричность и бесцеремонность уже задела. Толпа тре-вожно загудела.

— Князь поможет, и мы — миром… — раздался чей-то неуверенный голос.

— Да, князь и мы сами — сила! Миром — и батьку бить можно…

— Как же, как же! — засмеялся, кривляясь и издеваясь над сопле-менниками, Прилеп. — Мы — миром… — передразнил он сказавшего, рас-тягивая слово по слогам. — Еще вспомните, что с миру по нитке — голо-му рубаха… Так бывает только в присказках народных. Для красного словца… В жизни такого не увидишь. В жизни все иначе. Там надо все своим хребтом… — Короткими фразами бил по толпе Прилеп.

— Что, верно, то верно, — поддержал Прилепа какой-то доброжела-тель из числа жителей града, тогда как прибывшие в Курск на вече по-сланцы Ратска и Липовца только молча слушали разные стороны, не вмешиваясь в спор курян.

— У нашего князя одна вошь в кармане да другая на аркане, — обод-ренный успехом продолжил старшина торговых гостей. — Вот и все бо-гатство. Ха-ха-ха! И у мира — одни дыры. Ха-ха-ха! А тут средства тре-буются: работников-то кормить-поить надо?.. Надо! Опять, значит, раз-ные тягла возлягут…

— Вот ты и раскроешь кису! — Крикнули опять из толпы. Крикнули зло и твердо. — Надо же для мира постараться. Не все же — только от мира иметь…

Прилеп зло зыркнул по толпе глазами, надеясь отыскать крикуна. Отыскал или нет — неизвестно, но глаза опустил. Мир не загипнотизи-руешь, не запугаешь, хоть сверли, хоть жги его глазищами. Мир — сила! Особенно, если он настроен быть силой.

— Нашли, у кого просить, — отозвалась бойкая бабенка, бездетная вдова кузнеца Фрола, погибшего во время последнего похода на готов. — Да у нашего Прилепа не то что хлеба, но и снега в зимнюю пору не вы-просить. Известный жмот. Сам — не ам, и другому не дам! У него… дерьмо, и то на вес золота!

— Ха-ха-ха, — засмеялись в толпе. — Не иначе, как цвет един да запах одинаков!

Прилепа не долюбливали многие, поэтому не прочь были позубо-скалить на его счет. Но нашлись и такие, которые решили подшутить над бойкой вдовой:

— А тебе, Купа, почем знать? Не торговалась ли с ним дерьмецом своим? А-а?

— Может, и торговалась, — огрызнулась, нисколько не смутившись, Купа. — Речь-то не обо мне, а о Прилепе.

— Али своего мало, — не унимались шутники-зубоскалы, — что при-леповского прикупить захотелось? Ха-ха-ха!

— А у него гуще! Га-га-га!

— Ха-ха-ха!

— Хо-хо-хо!

— Задери вас леший, — озлилась Купава на озорников и спряталась за спинами товарок. — Им — про дело, а они — про дурь…

— Тьфу на тебя! — Зло сплюнул в сторону разбитной бабенки стар-шина торговых гостей. — Знать, язык без костей, что пустое мелет. Во-лос долог, да ум короток… — Он понимал, что убедить сородичей не удалось, как не удалось тронуть их сердца красочной речью, а потому, скомкав, окончил: — Одним словом, торговые гости возражают против строительства… Да, возражают… А как не возражать, коли все тяготы лягут не на вас, худородных да худосочных, а на нас, лучших мужей.

И ушел к своим, что-то беззвучно бормоча себе под нос и не глядя на людей. Понимал, что негласный спор с князем уже проигран, и не просто проигран, а из-за такого несвоевременного вмешательства глу-пой бабы, превратившей своей речью его в посмешище для горожан, и что со временем придется растрясти мошну, да еще как растрясти…

Потом говорили старшие от кузнецов и ткачей, от горшечников и кожевников. Каждый приводил свои доводы как за строительство кре-пости, так и против строительства. Мнение горожан клонилось то в од-ну, то в другую сторону, хотя все же тех, кто был за строительство кре-пости, было большинство.

Наконец воевода Хват объявил, что будет говорить старый жрец Славояр. Торжище затихло. Старого жреца уважали и побаивались: еще бы, если ежедневно советуется с самими богами светлыми!

— Внуки Дажьбога, — тихо заговорил седой, как лунь, жрец, рас-правляя согбенные тяжестью лет и бремени плечи, ударив посохом в утоптанный сотнями, если не тысячами ног наст. — Дети Дажьбога! — Как только он повел речь свою, то голос его досель тихий и скрипучий вдруг зазвенел на морозном воздухе, налился силой и яростью; слезив-шиеся ранее старческие очи его ожили и светились неукротимым огнем внутреннего жара убежденности и веры. — Стыдно вам спорить и пре-пираться. Неужели забыли Завет отца нашего Яруна, призывавшего сла-вить свой род во веки веков и жить по Правде и в Яви, а не по Кривде и в Нави?

Его слова, как тяжелый молот, как набат, били по головам курян.

— Неужели очерствели вы душой, оскудели умом и стали ленны те-лом, что не хотите сделать град свой еще краше и крепче?..

Толпа, притихши, молчала.

— Неужели забыли вы своего Творца Сварога, который из Светлой Сварги на вас зрит и видит смятение, недостойное славянского рода? — С каждой новой фразой голос его крепчал и звенел над толпой. — Если запамятовали, то я вам напомню: «И сказал Сварог, который суть Сам Творец, Арию Арианту: «Сотворены вы из праха земного. И будут про вас говорить, что вы — сыны Творца. И будете как дети Мои, и Дажьбог будет Отцом вашим. И вы должны слушаться. Любите Завет Ария! Ибо он для вас — Зеленый Свет и Жизнь! Любите друзей своих и князей сво-их великомудрых! И будьте мирными между родами! Любите Русь в сердце своем, и обороняйте ее от врагов!» Вот так говорят наши свя-щенные Веды, и того требует Завет, данный Богом отцу нашему Арию-Яруну! — Глаза старого жреца пылали, прожигая души слушателей. — Не слушайте слабовольных и корыстных, ступайте по пути Прави и Яви, возведите град сильный и достойный, чтобы глаза и душа каждого из живущих радовались тому граду, чтобы пращуры наши, те, что в Ирий давно отошли, видя вас, гордились бы вами и делами рук ваших. И что-бы не было им стыдно пред грозными богами за вас!

Волхв изрекал слова и в такт им бил своим тяжелым посохом в снежный наст, выбивая из него снежную пыль, сверкающую на солнце живыми алмазами, словно совершая волшебство. Слова и действо вол-хва завораживали, гипнотизировали безмолвную толпу.

— Постройте град сильный и в нем храм светлый Богу нашему Сва-рогу, как сделано это в Киеве и Кияре, в Голуни и Воронежце, как по-строено уже в Римове и Белой Веже. Как было это в городах наших Су-роже и Хорсуни на земле Таврической до прихода туда греков и ромеев. Ибо сказано в Ведах наших древних, — потряс жрец своим посохом, — что боги любят народ сильный и умелый, и что на богов надейся, но сам не плошай. Даже боги, и те отворачивают лик свой от рода ленивого и трусливого. Не уподобляйтесь такому! Не уподобляйтесь псам скуля-щим и тварям дрожащим, не уподобляйтесь грязным свиньям, в собст-венном дерьме копающимся…

Я все сказал!

Сказал — и покинул, ссутулившись, вече, словно уже все знал напе-ред и приговор веча его не интересовал. Седые волосы развивались по ветру, то закрывая, то открывая лицо и глаза, мешая смотреть на путь под ногами. Но он их не убирал, словно они и не мешали. Молодые жрецы кинулись к нему, чтобы проводить, но он мановением руки за-ставил их отстать, и они, подчинившись, побрели позади него.

— Вот и все, — шепнул князь, наклонившись чуть ли не самому уху воеводы. — Дело сделано!

— Вот так жрец! — Только и нашелся, что сказать в ответ, доволь-ный воевода. Расправил и без того саженные плечи и повел очами по толпе.

И тут вече как прорвало, все стали требовать скорейшего строи-тельства крепости и храма на месте капища. Старый жрец дело свое сделал. Так бывает во время весеннего паводка. Большая серая льдина вдруг перегородит русло реки — и вода, и мелкие льдины стопорятся, не сумев преодолеть преграду. Но стоит большой льдине треснуть, рас-крошиться — и прорвало, и понесло! Не удержать!

— Крепость! Крепость! — Неслось со всех сторон.

До самого вечера гудело вече в курском граде, решая, когда и кому что делать, сколько тягла выделить на перевозку дубовых плах из бли-жайших дубрав на Красную гору, сколько надо отрядить плотников на повал деревьев, сколько выделить к весне-красе землекопов, чтобы ста-рые бревна выкопать и подготовить канавы под новые. Препирались и соглашались, ссорились и мирились, но, в конце концов, все решили. Славянское вече — это вам не шутка. Его решение непредсказуемо. Впрочем… Впрочем, если подготовиться как следует к вечу, то и реше-ние можно загодя предугадать. Когда и как начали русичи управлять важными делами с помощью веча, неизвестно. Того и самые древние старики, обросшие мхом, как столетние дубы, не помнят. Но многие знают, что в далеком Риме всеми делами управляет император или ав-густ. Управляет единолично. Знают потому, что когда-то их деды и пра-деды хаживали в пределы Римской империи и там познакомились с их обычаями управления. Знают они и о том, что в стране, называемой Персидой, правит царь, правит также единолично. Об этом приходящие купцы ведали. Знают, но не воспринимают. Чужие законы и чужие по-рядки русичам не указ. Испокон веков русичи управляются вечем. Так было при прадедах и дедах, так было при отцах, так будет при них и при их детях. Так будет до тех пор, пока земля Русская стоять будет! Нелег-ко на вече к единому решению придти: каждый о своем кричит, свое слово отстаивает. Потому — и шум, и гам, и до кулачек нередко доходит. Но если вече что решило, то решило! Слово веча крепко, нерушимо.

КНЯЗЬ И ВОЕВОДА

Князь Кур похлопал дланью воеводу по плечу:

— Теперь дело сделается. — Он даже не считал нужным скрывать, что доволен решением веча. — Возьми на себя заботу по повалу леса, по заготовке бревен на срубы и стену.

— Непременно, — односложно ответил воевода. Не привык он к краснобайству. Воинские приказы должны быть короткими и понятны-ми, как удар меча.

— И себе дом, достойный воеводы, готовься поставить. Достаточно, Хват, словно медведям, в землянках-берлогах жить. Видел, как в Суро-же, как в Ольвии люди живут? Хоромы двухъярусные, просторные, светлые. Внизу — всякие хозяйственные помещения, перегородки. Ввер-ху — светелки, горенки. Ни чада, ни суеты людской. Любо дорого по-смотреть!

— Видел. Но подходит ли то нам, с нашими холодами и морозами. Летом — да, летом — лепота! Не замерзнуть ли нам в таких домах зимой? — Сомневался воевода Хват. — Больно зимы у нас серьезные, снежные да морозные, не то, что на берегу теплого греческого моря… Да и наши старые дома против других чуть ли не дворцами смотрятся… и послу-жить могут еще нашим внукам… Добротно срублены.

— Подходит, еще как подходит, — не желал поддаваться сомнениям курский князь. — Если уж морозы на самом деле прижмут, то кто нам запретит спуститься на первый ярус и греться у печи.

— Это конечно… — вынужден был соглашаться с князем осторож-ный воевода.

— Вот видишь! К тому же у меня кое-какие задумки имеются, как лучше обогревать наши дома… Так что лучших мастеров плотницкого дела присматривай. И крепость строить, и детинец возводить… А еще о храме не забудь — надо же и нам жреца нашего уважить, добром за доб-ро отплатить.

— Воля твоя, княже, — не стал опять возражать воевода, — но прежде чем строить, надо обмозговать, что да как делать. Тут, как говорится, семь раз отмерь, да раз отрежь… Чтобы и со строительством не тянуть, но и не спешить особо, а то поспешишь — да людей насмешишь…

— Вот на это мы старшину плотницкого конца покличем, Сруба, — высказался, как о давно решенном князь. — Башковитый мужик. В своем деле толк знает.

— Вестимо так, башковитый, — согласился Хват.

— Раз согласен, так покличь завтра после полдника ко мне. Поси-дим, помозгуем… Как у нас говорится: «Одна умная голова — хорошо, а три — лучше»!

Помолчали, шагая неспешно, похрустывая снегом.

— А как по тебе наш главный жрец молвил? — возвращаясь к ми-нувшим событиям дня, восхитился князь. — Молвил, так молвил! Всех за душу взяло, всех проняло…

— Кудесник! — поддержал воевода князя. — Мудрый зело, с богами общается… Не нам, простым смертным, чета…

На заходе солнца догорала заря. Это богиня Мерцана завершала свой путь, отделяя светлый день от темной ночи и Явь от Нави, распах-нув златые и багряные одежды свои и покрывая мир невидимой фатой. Любили Мерцану на Руси. Она служила Световиду лучезарному перед тем, как тому появиться и залить светом весь мир. Она по ночам резви-лась над нивами, над созревающими колосьями, и тогда становилась Зарницею. Она следила за тем, чтобы нивы гуще колосились, чтобы хлеба росли тучнее. Но это летом. Зимой же она просто украшает утро при пробуждении всего живого и скрашивает вечер перед наступлением темноты. Вот-вот небесная твердь покроется мерцающими звездочками и Молоком Небесным, которое дала Корова Земун в дни сотворения Творцом Сварогом Сварги. И пойдет Велес по Молоку Небесному в чертоги свои до Врат у Седавы-звезды.

Крепчал мороз. Позвизд и Зимерзла ведались, кому в эту ночь не-сти службу: быть ли метелям или крепкому холоду. Или и тому, и дру-гому, если им вздумается провести эту ночь совместно. Не то, чтобы боялись куряне этих богов, насылающих холод и бури, морозы и вьюги, ночную мглу и метели, так как, несмотря на крутой и злобный нрав, они все равно относились к светлым божествам, но не долюбливали их именно за это. А потому чтили тихо, не выделяя в отдельный сонм наи-первейших и наиважнейших, и храмов им не строили.

Спешили жители Курска и его окрестностей побыстрее укрыться в своих низких избенках-полуземлянках, с крышами ушедших под снег, от ночного холода и мороза. Поторапливались… Хоть и было в низких избушках темно: в маленькие оконца, затянутые бычьим пузырем, в вечерних сумерках свет почти не проникал; хоть и было в них смрадно от дыма почти не прекращавшей поглощать очередную партию дров печи — огнища; хоть пахло в них мочой и испражнениями скотины, так как стельная коровка-буренка и жеребая лошадка, и несколько хрюшек, и пяток, а то и десяток блеющих овечек или козочек — переживали зим-ние холода в смежном с сенями помещении, — а все равно они манили к себе теплом и очагом, своей надежностью. Вот потому и потораплива-лись жители Курска после затянувшегося веча в родные землянки, в которых одновременно проживало несколько поколений и семей рода: прадеды, деды, отцы, сыновья и внуки. Всем хватало места. Если дере-вянных лавок для постелей не доставало на всех — семьи-то были боль-шие, многочисленные, порой до двух, а то и трех десятков человек, то земляной пол использовали, только устилали его соломой или сеном душистым. Переспали — солому или сено убрали до следующей ночи. Пришел вечер — опять постелили. И так до тех пор, пока не изобьется до трухи. Тогда на корм или на подстилку скотине. Но такое житье не все-гда. Только в зимнюю стужу. В тесноте — не в обиде! Зато и люди все живы-здоровы и скотинка цела, а, значит, русскому роду не будет пере-воду. Ибо богат человек количеством живности на дворе. С ранней вес-ны и до поздней осени, пока морозы не ударят и поземка не заметет, скотина находится в надворных постройках и загонах, если, вообще, не на пастбищах. И тогда в избах и почище, и посвежее.

В летнюю пору — вообще благодать! Все обитатели полуземлянок, если позволяет погода, день и ночь проводят вне стен своих изб, наби-раясь тепла перед зимними холодами. Ночуют, кто в шалаше легком, на скорую руку поставленном, кто на сеновале, в духмяных травах. И только древние, беззубые старики и старухи, да грудные детишки ноче-вали на лавках в землянках.

БРОДИЧ И КУПАВА

— Ну, что, Купа, — подошел наипервейший, несмотря на свою мо-лодость, курский охотник Бродич к Фроловой вдове и его ближайшей соседке, когда вече закончилось, и горожане потянулись в свои домиш-ки-землянки, — начнем хоромы городить и крепости строить, чтобы во-рог нас не одолел и в полон не взял. — То ли спрашивал, то ли утвер-ждал. Обычно голубые глаза его то ли от надвигавшихся сумерек, то ли еще по какой причине сделались темными, и не понять, что в них: серь-езность, присущая степенным мужам, или подвох — признак натур хит-рых и мстительных.

Был он в полушубке из волчьих шкур, сером, с подпалинами, шер-стью наружу, в таком же треухе — как никак охотник. На ногах сапоги, но не простые, как у остальных горожан, а покрытые специальным чех-лом, сшитым все из той же волчьей шкуры, мехом наружу: и грели лучше, и не промокали, когда по сугробам приходилось лазать во время охоты. В лесу дорожек, тропинок нет, одни сугробы по пояс. Тут даже деревянные лыжи-снегоступы не всегда помогают, хотя таковые и были у Бродича — плотник Стар по просьбе приемной матери охотника срабо-тал за пару зайцев, добытых Бродичем на охоте.

На ту пору было Бродичу около девятнадцати лет, потому только светлый пушок покрывал его подбородок, а об усах и бороде не то, что речи, даже намека не было. Был он по юношески строен, хотя Сварог его ни крепостью тела, ни крепостью духа не обидел. Жители града по-говаривали, что как-то в порыве гнева он так резко натянул тетиву лука, что она порвалась. А ведь была из жилы лесного красавца оленя, кото-рую и захочешь, но не порвешь.

На Купе справа попроще: плат теплый темного цвета, шубейка ов-чинная до пят, что и ног не видать, да меховые сапожки на толстой по-дошве, чтобы ступни не так мерзли на морозе и на снегу. Однако справа хоть и простая, но добротная. Не каждая замужняя горожанка подобную имела, не говоря уже о вдовах, к числу которых относилась Купава или Купа, как чаще звали ее соседи и, вообще, жители славного града Кур-ска.

Когда-то, давным-давно, Бродич чуть ли не ребенком прибился к жителем града. Кто он и откуда, от него так и не добились, ибо был мал и не мог по малолетству своему объяснить. Был он голоден, оборван и не мыт. Сколько пришлось ему оставаться без куска хлеба во рту — од-ним богам ведомо! Взяла его на воспитание старая и одинокая ведунья Веста, занимавшаяся сбором разных трав и кореньев, лечившая скотину и сородичей за малую мзду: кто полкраюхи хлеба даст, кто пару кури-ных яиц. Так уж случилось, что в молодости Веста потеряла мужа и де-тей, умерших в одночасье во время очередного мора, появившегося в крае по воле или по допущению богов, в том числе Велеса, покровителя животных тварей, дарителя богатств и достатка, оберегателя очага и здоровья, да так и осталась одинокой на всю оставшуюся жизнь.

Ведунья Веста не только имя Бродич мальцу дала, которого пона-чалу все звали Приблудом, так как приблудился, но и научила целыми днями, а то и месяцами по лесам и лугам бродить, в степь заглядывать, травы собирать. Ибо с наступления лета оставляла Веста свою избенку и отправлялась на сбор трав и кореньев. Чем она питалась — никто не ведал, но многие видели, что с собой она ничего не брала, уходя в свои длительные скитания налегке.

Многому научила старая Веста Бродича, который и сам тянулся к тайным знаниям, многое ему передала перед своей кончиной. Мог и кровь-руду заговорить, чтобы не текла из раны, мог и вывих поправить, и иную скорбь-болячку травами излечить. Кроме того, увлекся Бродич в длительных странствиях своих с приемной матерью ловлей и охотой. Научился готовить хитроумные силки и ловушки, в которые попадали и глупые птицы и осторожные животные. Если же брался за рыбную лов-лю хоть в Семи, хоть в Тускаре, хоть в Куре, хоть в иных реках и речон-ках — равных ему в этом деле не было.

«Что поделаешь, — шептались куряне меж собой, — слово заветное знает, вот ему и помогают боги и духи. И Зевана — богиня звериной лов-ли, и Водяной со своими русалками. Веста ведь со всеми богами и ду-хами лесными в дружбе, вот и приемыша с ними свела». Шептаться — шептались, но зависти не испытывали. Не принято было такое в родах славян-северян, к которым относились и жители града Курска.

Повзрослев, Бродич стал изготавливать себе луки и стрелы. Снача-ла луки были корявые и маломощные, стрелы посылали недалеко, при-чем, стрела, если и попадала в зверька или в крупную птицу, например, в утку или гуся, зашибить последних насмерть не могла. Не доставало силы удара. Но со временем, приглядываясь к лукам, имевшимся у кур-ских воинов и опытных охотников, когда те занимались вместе с воево-дой соревнованиями в стрельбе на быстроту и меткость, приглядываясь к работе оружейников, изготавливавших луки для воев, которые почти ничем не отличались от охотничьих, он научился и сам делать дально-бойные луки, использовав для этого упругие стволики молодых дубков да буков. А еще и роговые накладки налаживать сообразил, как на его середине, так и на концах, придающие луку упругость и дальнобой-ность.

— Учись, малец, — добродушно ворчал сосед Ант, седовласый воин, побывавший не в одном походе и повидавший на своем длинном веку, полном опасностей и приключений, не один десяток всевозможных лу-ков и стрел. И эллинских, и ромейских, и готских, и иранских. — Учись, пока я живой.

И показывал, как лучше выбрать древо для лука, как сгибать его, как накладывать роговые накладки, как прикручивать их тонкими кожа-ными бечевками, отмоченными в воде и квасе, а потому размягченными и растягивающимися на всю возможную длину. Когда же эти бечевки высыхали, то они с такой силой стягивали роговые накладки к древку лука, что становились единым целым, словно так и были созданы Перу-ном Громовержцем. Учил старый Ант и тому, как вострить жало стрел и как крепить оперение, необходимое для большей уверенности полета стрелы и точности ее попадания в цель.

— Учись, — говорил мастер-оружейник в дышащей жаром и кисло-ватой окалиной приземистой кузнице, с бревенчатых стен которой и стропил крыши, так как потолок отсутствовал, свисали клочья черной паутины, зарабатывавший на свою жизнь изготовлением различного оружия для местных воев. Иногда часть сработанного им оружия отби-рал местный торговый гость, давая взамен ткани или продукты, смотря по тому, что в данный момент требовалось оружейнику и чем был богат купец. Торговый гость брал оружие, чтобы отвезти в другие грады и селения и обменять там с выгодой для себя на иной товар. — Оружейни-ком, возможно, не станешь, но воином будешь, как все внуки Дажьбога и Перуна.

Мудрый оружейник был прав: не все в граде становились мастера-ми-оружейниками, но воинами были все мужчины, начиная от безусых юнцов, только что прошедших обряд посвящения в мужчины, и, кончая древними седовласыми старцами, которые уже не помнили не только, сколько им лет отмерил Сварог, но и как их звала в детстве мать. В обычной жизни от своей древности они с трудом передвигали старче-скими ногами, однако, стоило им вынуть меч, как согбенные спины на-чинали распрямляться, помутневшие от времени глаза светлели и ста-новились насмешливо-цепкими, руки и ноги наливались силой и упру-гостью, как в годы далекой молодости. Про таких баяли: опоясаны ме-чом!

Не являлось редкостью в северском крае и то, что с оружием дружны были не только мужчины, но и молодые женщины-воины, ко-торых уважительно называли берегинями или воительницами, иногда — богатыршами и витязинями, а то и поляницами. Такие женщины посвя-щали себя служению роду на воинском поприще. Они редко выходили замуж и еще реже имели детей, проводя почти все время в походах и битвах. Остальные женщины им завидовали, но и жалели их, не по-знавших радостного чувства материнства. Впрочем, случись беда — мно-гие женщины брали в руки оружие и вместе с мужчинами защищали свой очаг и дом, свою землю, обильно омытую потом и кровью многих поколений пращуров.

И Бродич учился. Учился всему, чему его учили его бескорыстные соседи-наставники, мастера своего дела.

На тетиву шли жилы копытных животных. Лучше всего, если уда-валось раздобыть жилы оленя или лося — они были длинные и прочные, ведь эти животные были бегунами, не знающими устали ни днем, ни ночью, особенно, когда им приходилось спасать свою жизнь и свое по-томство от серых хищников — волков, не знающих жалости и чувства меры. Волки порой могли резать благородных животных и их детены-шей не потому, что были голодны и хотели насытиться, а просто из сво-ей кровожадности. Впрочем, годились для такого дела жилы лошадей и бычков.

Готовил он и стрелы различной длины и разного веса, на разные случаи охотничьего промысла.

Для ближнего боя и мелкой животины стрелы изготавливал из ка-мышинок, благо, что камыша в окрестностях Курска по берегам рек было много. Выбирай любую. Для дальнего боя и охоты на крупного зверя и крупную птицу стрелы готовил из однолетних или двухлетних побегов клена, орешника и других деревьев. Они были ровные и проч-ные. Требовалось только их аккуратно срезать, очистить от тоненькой корочки, высушить, не дав прогнуться, да снабдить костяным или, луч-ше, железным наконечником — имел большую пробивную и поражаю-щую силу. Можно, конечно, было мелкого зверька и мелкую птаху стрелами и без наконечников, только заострив конец, но это можно бы-ло делать только с деревянными стрелами, так как у камышинки конец не заостришь, как не пытайся. К тому же приемная мать научила его секретам растительных ядов, которыми можно было смазать кончик стрелы, чтобы даже легко раненый зверек не мог уйти от охотника — было достаточно малейшего касания такой стрелы с телом зверька, как наступала его смерть.

Костяные наконечники Бродич делал сам — материалов для этого хватало: и зубы животных, и ребра всякие могли сгодиться. Железные приходилось приобретать у кузнецов, отдавая за них то мясо дичи, то шкурки животных. Кузнецы могли взять и серебряные гривны, но тако-вых ни у Весты, ни у Бродича никогда не было. Серебро имелось только у торговых гостей, ведших торг с иноземными купцами, да, возможно, у князя и воеводы. Зато шкурок векш — белок, зайцев-русаков, куниц и соболей — всегда имелось в достаточном количестве. Охота выручала.

20 беличьих шкурок равнялись одной куне или одной шкурке ку-ницы; 20 куньих шкурок или проще и привычней для севрского языка и уха — 20 кун соответствовали одной гривне.

Научился Бродич и на легкие, и на тяжелые стрелы крепить опере-ние из гусиного или же лебяжьего пера для пущей меткости. Разрежет острым ножом перо вдоль на две половинки, приложит эти половинки к тупому концу стрелы, чтобы были точно напротив друг друга, да и привяжет их крепко-накрепко тоненькой бечевкой или же конским во-лосом из хвоста. Вот и готово оперение. Иногда использовал для боль-шей крепости клей, сваренный из рыбных костей. Этому его также Вес-та научила, а ее — скорее всего, боги, с которыми она общалась, по крайней мере, так мыслил Бродич. Смажет клеем половинки пера, сма-жет древко стрелы, соединит их вместе — и давай крепить бечевкой или волосом по еще свежему клею. Такое оперение держалось дольше и становилось как бы единым целым с древком стрелы. А сами стрелы шли точно в цель даже на большие расстояния. Так что, к тому времени, когда старая Веста ушла в Ирий к пращурам своим, Бодрич стал извест-ным охотником. И шло ему к тому времени семнадцатое лето. Он, по-прежнему, жил в землянке своей приемной матери, стоявшей на окраи-не городища, рядом с оврагом, убегающим в долину Кура и за которым начинался лес.

Проводя почти все время вдали от городища в походах вместе с Вестой за травами или в охоте, не имея родственников и хороших зна-комых, так как куряне хоть и пользовались услугами его приемной ма-тери, но старались в обычной жизни обходить ее стороной, Бодрич рос замкнутым и малообщительным. Лес ему был ближе и понятней, чем городище, особенно, летний лес, переполненный разнообразной жиз-нью. В лесу чувствовал себя куда уютней и уверенней, чем в граде. Хоть днем, хоть ночью. Ему было проще читать следы зверюшек, чем вести долгие беседы с курянами. Но приходилось общаться, так как на-до было сбывать добытые им шкурки и мясо птиц и животных. Надо было приобретать себе еду и одежду: не станешь же жить без хлеба и ходить без штанов и рубахи.

К тому времени, когда он осмелился заговорить с вдовой, также жившей одиноко — Бродич это выяснил давно — ибо она была из далеко-го Ярильска приведена Фролом в качестве жены в Курск, и все ее род-ственники, если еще были живы, остались в Ярильске, Бродичу, как мы уже знаем, исполнилось восемнадцать или девятнадцать лет, ибо точно-го возраста его никто не знал. Купаве было побольше, возможно, все двадцать пять. После смерти мужа Купава, или Купа, как звали ее все горожане, возвращаться к своим родителям не пожелала, а осталась у огнища покойного супруга, у которого уж так случилось по воле богов, близких родственников не было: родители умерли, братьев и сестер не было. Нраву она была легкого и веселого, по крайней мере, на людях, на судьбу свою не жаловалась. Жила с Бродичем по соседству, в доброт-ной полуземлянке, выстроенной еще кузнецом Фролом на окраине гра-да. Возможно, поэтому Бродичу было с ней общаться проще, чем с ос-тальными горожанами: как-никак — соседи.

— А мне и в землянке моей хорошо, — отозвалась словоохотливая Купава. — Ныне сверху снегом замело — и тепло. Никаких хором не надо. И с ворогом разобраться — как раз плюнуть: с детства и меч и копье в руках держала, среди братьев росла. Те за лук — и я тут, те за копье — и я за копье, те за меч отцов — и я с ними. Вот так, Бродич. Врагов я не бо-юсь, как некоторые…

— Не на меня ли грешишь, соседка?

— Почто на тебя, других хватает.

— Да, Купа, — улыбнулся со значением и, слегка конфузясь, охот-ник, — ты точно крепость! Вон, какая крепкая и ядреная! — И попытался обнять, но как-то неуклюже и неумело, отчего еще больше сконфузился. Но, несмотря на то, продолжил: — Такую крепость не зазорно и завое-вать… особенно, ежели… по-соседски.

— Зараз и не взять! — Оттолкнула Купа Бродича, но не в сердцах, а как бы играючи. — Много охочих на то воев пыталось, но никому пока не удалось…

— А пусть их… — отмахнулся Бродич. — Возможно, я буду удачли-вее… К тому же попытка — не пытка… — И стал более настойчив в своих устремлениях, пытаясь нарочитой грубостью побороть юношескую ро-бость как перед самим собой, так и перед понравившейся ему женщи-ной.

— Не охальничай, — игриво увернулась молодая вдова от объятий вдруг осмелевшего соседа-охотника. — А то вот крикну князю и воево-де… идут недалече — враз бока тебе намнут… — лукаво говорила скоро-говоркой вдова. — На блуд и прелюбодейство толкаешь. А это, сам зна-ешь, как карается: меня в просмоленный мешок с собакой, петухом и котом — да и в реку, тебя же камнями и палками забьют. — И дала увеси-стую затрещину новоявленному ухажеру. Рука у вдовы была тяжелой — родители постарались, да и жизнь не баловала: все приходилось делать самой. Вот рука и отяжелела.

— Так я же шучу, — опешил от такого отпора Бродич. — Шуток что ли не понимаешь!..

— Шути с кем помоложе, я же тебе чуть ли не в матери гожусь.

– Тю-ю, тоже сказала: в матери… — тихо засмеялся Бродич. — Ты моложе… — он запнулся, подыскивая сравнение, которое не находилось, не подворачивалось на язык, — моложе любой… молодки, вот! — И по-краснел, как рак, обданный крутым кипятком — варом.

— Вот и я говорю, что все вы шутники, — продолжала подначивать незадачливого охотника вдовушка. — Только шутки шутить все мужчи-ны мастера, а как до дела, так и в кусты: я — не я, и хата — не моя!

— Так я… — смутился вконец охотник, не зная как дальше вести се-бя с понравившейся ему вдовой: она, вроде, и не против его любовных заигрываний, но тут же такое скажет, что мороз по коже. — Так я… — не находил он слов и уже не давал воли рукам своим.

— Мне бы мужа стоящего себе найти, а не шутника-охотника, — лу-каво зыркнула вдова в вечерних сумерках шаловливыми глазищами, да так, что даже как будто сумерки светлее стали, — который, если что — так сразу в кусты, словно его зайцы, и поминай, как звали.

— Так и я про то, — посерьезнел Бродич.

— Да кто вас, мужиков, знает: про то на уме у вас или про это. Всяк норовит слабую и беззащитную вдову обидеть, забыв, что грех это… Так что, сосед, мне муж нужен, а не шутник-охотник. — Играла она с соседом, как кошка с мышкой. — А то не понять: то ли я — баба, то ли еще девка! Даже самой не верится. Хи-хи! — Хихикнула задорно.

— Так я, чем не пара? Чем не подхожу? — Вновь осмелел Бродич. — Хоть сейчас в мужья готов! — Выпятил он грудь колесом.

— Ишь, охальник, — беззлобно выругала женщина молодого охот-ника, ругала, а глаза светились озорством и лукавством, присущим только молодушкам, — не успел и слово прокукарекать — и сразу в по-стель. Я уже говорила: бедную вдову всякий может обидеть… Ты сна-чала женись, а потом и … о взятии крепостей толк веди.

— Так я с радостью, только до Купалы, ой, как далеко… — поспешил заверить Бродич соседку о своих честных помыслах.

— Это только кажется, что далеко. Вон молодежь колядки на Коля-ду отпоет, отпляшет, а там не за горами и весна красная, которую Зим-стерла за собой приведет, и Купало с Ладой благословение влюбленным дадут. — Со всей серьезностью заметила вдова.

— Так я буду готовить тебе венок!

— Готовь, коли не раздумаешь…

— Я не шучу.

— Я — тоже.

Расстались у землянки Купавы, действительно занесенной снегом вместе с двухскатной крышей, только траншея в сугробе вела к входу-лазу, запертому деревянной дверью, подпертой березовым поленцем, чтобы какой-нибудь зверь случайно не залез в жилище, почувствовав тепло и еду. Знали, что десятки пар глаз за ними наблюдают. Будет на-утро досужим кумушкам, о чем языками почесать.

Конечно, в брак вступить можно было, не дожидаясь праздника Купалы. Стоило обратиться к жрецам и пройти предписываемые ими обряды. Славянские жрецы обладали таким правом. Но эти обряды бы-ли длительны, церемонны и не очень чтимы среди простых огнищан. Чаще такими возможностями пользовались князья или вожди, когда заключали выгодные по политическим соображениям брачные союзы, тем паче, если такие союзы не терпели отлагательства. Простые же ру-сичи, которых было подавляющее большинство, в браки вступали по древним обычаям, перенятым от отцов и дедов своих — полюбивши и познавши друг друга чуть ли не открыто в ночь Купалы, самую корот-кую и самую теплую. И никакого стыда при этом не испытывали.

Так что Купава знала, что говорила влюбленному в нее охотнику.

В КУРСКОМ ЛЕСУ

Всю зиму, кроме дней празднования Коляды, во время которого устраивались игрища молодежи с плясками, припевками, хождением по соседским подворьям и зимовьям, плотники валили в ближайших к го-родищу дубравах и рощах столетние дубы. Вымеривали с помощью тонких и длинных лаг от комеля меру в четыре роста человека и отпи-ливали очередную плаху для наружной стены или воротной башни.

Целыми днями раздавался перестук топоров, гортанные крики плотников: «Берегись!» — предупреждающие об опасности быть смятым очередным падающим лесным великаном, да гулкие раскаты от падения этих великанов. Даже толстый пласт снега не мог заглушить этих зву-ков.

Зимний день на день не приходится. Один хмурый, смурной, по-земкой перебиваемый. В такой день, говорят, умный хозяин собаку из дома не гонит, не то что самому на улицу выходить. Другой — ясный, солнечный, морозный. От такого и на душе веселей, и мороз — не мороз! Начнешь работать — работа спорится, и усталь не берет! И, вообще, чу-десно, когда в лесу все деревья инеем припорошены, словно посереб-ренные в гулкой тишине стоят. Издали посмотришь: не лес — сказка! Все блестит, сверкает, многоцветьем искрится и играет. И вблизи оча-рованье не проходит. Вокруг живое серебро на ветвях поразвешано и алмазные россыпи. Тронь любое дерево — вмиг за ворот алмазной пы-лью сыпанет, и серебряный звон по всему лесу пойдет! Благодать!

Привычный к плотницким делам курский мастеровой народ, воо-руженный тяжелыми, на длинных ручках-топорищах, отполированных до матовой белизны мозолистыми руками, топорами, звонкими, остро-зубыми пилами, длинными вагами-рогатинами, без устали валил лес.

— Хороша будет крепость, ладная, — постукивал обушком топора по очередной плахе Сруб, назначенный воеводой ответственным за подбор и порубку деревьев, прислушиваясь к тому, как «пело» древо. — Бревно к бревну. Без изъяну и гнильцы. Не древо — железо!

— Верно, сосед, — перестав срубать толстые сучья, разогнув на мгновение широкую спину, соглашался с ним Ставр, не менее извест-ный в окрестностях Курска плотник, чем сам Сруб. — Бревно к бревну. Ладная будет крепость вокруг града.

— Правильно наш князь удумал — град поставить… — рассуждает вслух Сруб. — Зря мы поначалу противились… Все — леность людская, — укорял он себя. — Будет и для глаз лепо, и от злого человека защита.

— Я тоже так мыслю. На что ратские — ребята хватские, но и те, на нас глядючи, свой детинец решили возводить… не в пример липовец-ким, которые только поглядом и обошлись. В соседнем лесу также дубы валят. Знать, пришла пора. Раньше, как?.. Раньше наши деды и прадеды без крепости, без городни обходились. А нам, видать, на роду написано крепость строить, чтобы и себя, и деток наших, а то и внуков от всякого лиха защитить…

— Знаю. Ну, что: маленько дух перевели?.. Приступим.

— Приступим.

Оба без тулупов, в одних нательных рубахах, от которых пар ва-лит, как дым от костра, когда в костре дрова сырые, только что сруб-ленные от древ живых. Но не одни они такие горячие да жаркие: все плотники-удальцы без верхней теплой одежды трудятся, а одежда их на колышках висит, возле кострища, теплом набирается, чтобы при нужде на плечи набросить — набросил, а она, теплая, морозом не схваченная.

Лица у всех обветренные, ветрами и снегами продубленные, от ра-боты раскрасневшиеся, никакой мороз им не страшен. Длинные волосы, чтобы не мешали и не падали на глаза мокрыми от пота прядями, акку-ратно тоненькими кожаными ремешками охвачены. Да так, что лицо всегда от них свободно остается. Под стук топоров и визг пил рубщики деревьев шутками между собой перебрасываются: всяк знает, что с шутками-прибаутками дело веселей идет, ладнее спорится. На соседней делянке дубы валят горшечники и ткачи. Рядом с ними трудятся над общественным делом охотники-звероловы. Чуть далее — кожевники. Так распорядился по решению веча воевода Хват. Целыми днями он вместе со Срубом чуть ли не по пояс в снегу бродит по дубравам, подбирая о отмечая зарубками, чтобы были приметнее, нужные деревья. Иногда, поплевав на ладони рук, как делают это заправские плотники, берется за топорище и ну комель дуба кромсать — только щепки летят! Топор вои-ну не в укор. Топор — он не только топор, он еще и оружие. Грозное и страшное, все сокрушающее! В умелых руках топор и мечу в бою не уступит! Знать, оттого многие русичи предпочитают топор мечам.

Среди рубщиков и молодой охотник Бродич. Вместе с другими ку-рянами отбывает положенный урок. Никуда не денешься — вече так ре-шило. А решение веча — закон. К тому же Бродич — такой же житель града, как и все остальные куряне, и не быть ему в стороне от общих дел. Душа его рвется в охотничьи походы: сейчас впору силки-ловушки на птиц и зверей ставить, вон как тетерева, вспугнутые людским криком да стоном падающих деревьев, с дерева на дерево перепархивают, да зайцы-русаки следы петляют. А сколько лис мышкующих видать — не счесть! Про белок, куниц и говорить не приходится — по вершинам де-ревьев скачут, словно специально над охотником потешаются. Однако ничего не поделаешь, приходится урок в полной мере отбывать, оставив охотничий промысел на потом, с надеждой все упущенное наверстать. Одно хорошо, каждый вечер соседку Купаву видит, парой слов можно переброситься, о житье-бытье потолковать. Если бы не рубка леса, то нацепил бы свои лыжи-снегоходы, кликнул верного друга, пса Налета и ушел бы он на промысел охотничий, на целую седмицу, в места свои заветные — и Купавы бы каждый день не видел.

Бродич, хоть и молод, но без приключений охотничьих жизнь свою по-иному не видит и не мыслит. А какие приключения при рубке леса? Никаких. Знай себе, топором маши весь зимний день, от темна и до темна, до ломоты в руках и во всем теле. Как и все вокруг. Как Сруб и его дети. Как Ставр и остальные плотники. А если притомился малость, то передохни, с соседом парой слов перебросься. И снова — топориком маши…

Но однажды подфартило, все же, какое никакое приключение, но случилось…

ЖРЕЦ И МЕДВЕДЬ

В тот день все шло как обычно. Пришли в лес рано, разошлись по своим делянкам: ткачи с ткачами, охотники с охотниками, плотники с плотниками. Шубы — к кострам, чтобы холодом не набирались, топоры в руки — и пошли рубить, пилить, только шум да стук по лесу стоит.

По всей дубраве шел перестук топоров, повизгивали пилы. Вяло шутили бывалые плотники над урочными, что у тех не топоры, которы-ми бриться можно, а железные болванки для приличия чуть заострен-ные, для колки дров лишь способные…

— Вот вы и брейтесь, — отбивались урочные, — а нам и так сгодится.

По соседству над костром на дубовых распорках — рогатинах казан медный с взваром трав разных греется: кому пить захочется, травяного отвара попьет. Сам не подстынет, и телу бодрость доставит, и дух заод-но переведет. Невозможно без устали весь день топором махать — хоть небольшой, но передых нужен. Даже плотникам, привычным к такой работе, несмотря на то, что у них не руки из костей и плоти, а сплошные железные мускулы.

Возле казана жрец молодой ворожит, орудуя деревянной лопаточ-кой-поварешкой, помешивая варево в казане. При нем и корчик на длинной деревянной ручке, чтобы взвар проще из казана добывать.

В волчьей дохе до пят, но без треуха на голове: собственные воло-сы греют. Огонь поддерживает, воду при необходимости доливает, тра-вы разные в определенной мере подбрасывает. По иному никак нельзя. За костром и казаном должен присматривать ведающий человек. Вот жрецы курские и направили такого, отрока Свира. Он и за костром проследит, и казану пусту не даст быть, и помощь лесорубу при нужде окажет: кровь заговорить или же кость на место поставить. Мало ли чего может случиться в лесу при лесоповале…

Свир, несмотря на молодость, важным делом занят, а потому соли-ден и серьезен, в пустословии рубщиков леса участия не принимает — не дело жрецам язык свой пустым словом тешить. Ни к чему сие.

Время близится к обеду. Пора на костер ставить второй казан, со снедью. С кашей и мясом. Ибо не только взваром греются рубщики ле-са, им нужна пища и посущественней взвара, настоянного на травах. Свир устанавливает подпорки для второго казана, подвешивает сам ка-зан и разводит под ним второй костер, взяв огня из первого.

И вот в полдник над костром висит другой казан: с кашей распа-ренной и мясом, и от него по всему лесу такой вкусный запах, что слюнки текут! Сам князь распорядился работных людей как следует кормить. Вот жрец Свир и готовит, и кормит, а тяга о предоставлении снеди легла на гостей торговых, нарочитых. Ибо князь Кур дал стар-шине плотников Срубу наказ: следить, как исполнять ту тягу станут, чтобы не было Кривды. Сруб сие довел до жреца, тот и старается, стро-го следит, чтобы мясо и пшено были свежими, чтобы запах от каши в граде Курске чувствовался.

Сруб, как и своим плотникам, так и торговым людям спуску не да-ет, спрашивает строго. Те тоже стараются. А как не стараться, если князь с воеводой пригрозили на повал леса отрядить за дурную пищу. Тут уж краше выдать на мирской стол лучший кус, чем дубы столетние, которые и топором не врубишь, валить, надрываться.

На торговых гостей возложена также обязанность к обеду по чаре вина заморского плотникам подавать или же сурицы медовой, с лета засуреной Ярилой-Сурьей на травах медяных. Те ропщут, но несут рас-ходы: как же, вече так решило. А решение веча — Закон! Попробуй, на-рушь, и из града выгонят, и имущества лишат. А изгоем быть — не дове-ди, Дажьбог, до такого — считай, пропал!

За раздачей вина следит также жрец. И следит строго. Чтобы никто не захмелел и по хмельному делу ни себя, ни соседа своего ненароком не повредил топориком. Вино хранится в глиняном узкогорлом кувши-не. Горлышко кувшина всегда закрыто деревянной пробкой и обвязано чистой тряпицей, чтобы пробка случайно не выпала, и добро не утекло.

А хлебушко каждый свой приносит, хозяйками затертый и испе-ченный, в белую тряпицу вместе с головкой лука и шматом сальца за-вернутый.

Перед трапезой жрец справляет необходимую в таких случаях тре-бу: от каждой еды отдает Богу Богово, бросив щепоть пищи в костер. И от того, как огонь воспринимает жертвенное подношение: разгорается или же, наоборот, затухает временно, жрец определяет, принял ли Он пищу и доволен ли Он ею, или не принял и недоволен. Лучше всего Творец принимал вино и сурицу: костер немедленно вспыхивал высо-ким пламенем!

Вот и сегодня, жрец сготовил кашу, сотворил требу перед богами, потом всем рубщикам в их деревянные плошки раздал, стараясь никого куском мяса не обделить. Потом стал казан мыть, чтобы к следующему дню был чист и готов.

В этот момент и напал на него медведь-шатун. Видать люди своим гомоном да стуком разбудили лесного великана, принудили его поки-нуть укромную берлогу. А тут запах такой, что лучше любого каната за собой потянул. Напал со спины. Жрец вначале и не понял, что дело имеет с самим хозяином леса, подумал, что какой-то шутник-лесоруб к нему сзади подкрадывается, попугать хочет, и чтобы тому больше не было повадно шутки шутить над жрецами, не оглядываясь, тресь лок-тем… мишке в нос. Тот и взревнул гулко: почто, мол, дерешься, отрок, почто, мол, кашей вкусной не угощаешь гостя лесного…

— Ой! — только и смог выкрикнуть жрец Свир, когда понял, кого, не глядя, так ловко «угостил» локотком. — Ой! — Ойкнул и осел под миш-кой, словно куль рогожевый.

Услышали вскрик жреца рубщики, повскакали со своих мест и ну на мишку шуметь — отогнать пытаются, а самим невдомек, что медведя запах пищи прельщает. Оставил лесной великан обмершего жреца, к ним направился. Те врассыпную — никому не хочется в медвежьих ла-пах побывать, на всю жизнь калекой сделаться, если, вообще, дух не испустить.

Первым опомнился Бродич и метнул со всей силы свой топорик, выхваченный из-за пояса, в медведя. И надо же такому случиться, уго-дил топор медведю прямо в лоб, врубился в кость и застрял в ней. Взре-вел медведь на весь лес, вздыбился на задние лапы, качнулся в сторону обидчика, мол, сейчас разделаюсь с тобой, как бог с черепахой, челове-чешко, и… упал на снег. То ли от боли в ране, то ли от страху, то ли от неожиданности околел.

Долго еще опасались рубщики подходить к лесному великану, бо-ясь мести богини Зеваны, оберегающей всякую лесную, степную или речную живность. Да и медведь был не просто зверь лесной, каких мно-го, а заповедный зверь, всегда называемый иносказательно: мед ведаю-щий. Настоящее название ему только жрецы мудрые знают, только они иногда между собой его настоящим именем называют: орось или рось. В стародавние времена, рассказывают жрецы, голову медведя в огни-щах хранили, чтобы через нее зверь заповедный племени силы прибав-лял, чтобы врагов разных отпугивал. Это потом, когда люди Сварога и иных богов познали, на лесного великана стали охотиться. А раньше — ни-ни!

Долго не подходили куряне к павшему великану, оставив еду и ра-боту и наблюдая за ним со стороны. Но после того, как оклемавшийся жрец Свир прошептал несколько заговоров, набрались смелости и по-дошли.

— Не пропадать же добру, — молвил Бродич и, достав из-под шубы охотничий нож, с которым никогда не расставался, и принялся снимать шкуру с огромной медвежьей туши. — Извини, брат мишка, видно судь-ба твоя такая: не ты нашим мясцом балуешься, а мы — твоим. Надолго ли, жрец, хватит нам этого мяса? — спросил он еще до конца не отошед-шего от страха и переживаний Свира.

— Надолго, — вымученно ответил тот. — Вон, какая гора лежит, чис-то холм, рекомый у нас Чулковой горой.

Жрец не просто так сказал, а с умыслом. Была в окрестностях кур-ского городища Чулкова гора, располагавшаяся недалече от Лысой го-ры, на которой, как и на Красной горе, капище стояло. Только Чулкова гора в отличие от остальных курских гор была полностью покрыта ле-сом.

— Хорошо, — радуется Бродич, работая сноровисто ножом, — что это самец, а не самочка, ждущая приплода. Грех был бы большой.

На земле курян, впрочем, как и на иных землях северских племен, считалось чуть ли не святотатством лишить жизни стельную или же только что разродившуюся детенышем самку любого зверя, будь то медведица или трепетная лань.

— Хорошо, — соглашается жрец Свир.

— Хорошо. — Согласны с ними остальные рубщики леса.

— А что же ты, жрец ученый, мишку заговором не одолел? — Язвят рубщики, потешаясь над незадачливым жрецом. — Ты бы его вещим словом — он бы враз и околел! Ха-ха-ха!

— Да он, жрец наш молодой, с испугу не то что заклинания, но и язык забыл, — смеются добродушно, без злобы и язвительности рубщи-ки.

— Я бы с радостью посмотрел, когда бы на вас медведь насел, — тем не менее, конфузится Свир, — какие бы слова вы тогда вспомнили…

Выручил жреца от насмешливых языков окрик Стара:

— Хватит лясы точить — пора дело делать. За работу.

Перестали зубоскалить, застучали топорами.

Не успел Бродич освежевать медведя, как откуда ни возьмись сам Прилеп явился. Весь улыбчивый и сладкоголосый.

И откуда он только про убитого медведя прознал — непонятно, но с ходу торг затеял:

— Слышал, повезло…

— Не мне и медведю — жрецу, — отшутился Бродич.

— Мясо — куда?

— В казан. Хорошая приправа к каше будет.

— Сколько просишь?

— За что?

— За мясо… — начал издали купец.

— Да нисколько. Это божья добыча. Вот и пусть и идет на божье дело, на общественную нужду, в общий казан.

— Что ж, — согласился Прилеп. — Хозяин — боярин. А шкуру?

— Шкура мне отойдет, как охотничий трофей. Вместе с головой.

— Продай!

— Шкуру?

— Шкуру.

– Нет. Не продам.

— Десять наконечников железных даю, — настаивает купец.

— А хоть десять раз по десять, — отвергает сделку Бродич. — Себе нужна.

— Да на что она тебе? — начинает злиться старшина торговых гос-тей.

— Сгодится.

Рубщики, услышав спор между Прилепом и Бродичем, работу ос-тавили, интересуются, чем дело окончится, устоит ли охотник перед напористым купцом или же сдастся и продаст тому медвежью шкуру, из которой отличная шуба может выйти, если, конечно, с умом подойти.

— Так ты себе еще добудешь, — не отстает Прилеп, возжелав во что бы то ни стало заполучить шкуру зверя, — ведь всему миру известно, что ты знатный и удачливый охотник. — Льстит он.

— Как добуду иную, тогда и продам, — стоит на своем Бродич.

— Так не продашь? — уже откровенно злится Прилеп: уж очень ему шкура приглянулась.

— Не продам.

— Смотри, пожалеешь! — Не скрывает угрозы купец.

— Угрожаешь?

— Советую.

— За совет — спасибо. А угроз я не боюсь. Ибо все мы под Сварогом ходим, все дети и внуки его. И ты, и я. Так-то…

— Тьфу! — сплюнул себе под ноги Прилеп, прежде чем уйти. А ко-гда ушел недовольный, вслед ему раздался чей-то разбойничий свист. Не любили Прилепа куряне за жадность и алчность его.

— Зря ты так, — подошел к Бродичу Сруб. — Уступил бы медвежью шкуру ему.

— Себе сгодится.

— Знамо, что сгодится, — не стал спорить Сруб, — но запомни, зло-памятен Прилеп, обид никому не прощает.

— Спасибо за предостережение, — от души поблагодарил Бродич старшину плотников, пользовавшегося уважением не только у своей плотничьей братии, но и у всех жителей града Курска. — Буду иметь в виду…

— Не за что. Мое дело сказать, твое — принять или не принять ска-занное…

И ушел проверять работу рубщиков.

Вскоре и Бродич, освежив тушу и сбыв ее с рук на руки Свиру, принялся за повал леса, забыв о разговоре со старшиной купцов кур-ских. С тех пор жрец Свир, набравшийся страху от близкого общения с косолапым, прежде, чем приступить к какой-либо работе, тщательно осматривался: нет ли поблизости зверя, нет ли смертельной опасности. Впрочем, опасения жреца были не напрасными — курский край славился всевозможным зверьем.

Зверя было много: то волки коротко взвывали, переговариваясь между собой и собираясь на охоту, то дикие кабаны, не таясь, шумели в соседних кустах, выкапывая из-под снега желуди, то зайцы целыми стайками перемахивали через уже образовавшиеся просеки и поляны. Иногда на делянки рубщиков забегали лесные красавцы лоси, по-видимому, спасаясь от волчьих зубов. Время от времени забредали степные великаны — туры. Огромные и величавые. И тогда лес надолго оглашался звонким стрекотом сорок, извещавшим лесной народ о при-бытии чужаков. Однако приключений больше не случалось.

Плахи старались подобрать одинаковой толщины, чтобы стена бы-ла ровнее и приглядней. Остальной материал то же шел в дело. Тот, что поровней и потолще — для внутренней стены, тот, что потоньше — для настила внутри стены и забрала, а тот, что был крив и кос и на строи-тельство не мог потребоваться, шел на дрова. Зимы на Руси длинные и холодные — топлива надо много…

Заготовленные плахи-бревна рубщики на своих дюжих плечах вы-носят из дубравы на обочину дороги, чтобы их отсюда могли увезти к будущей крепости. В лес ни на лошади, ни на быках не заберешься — снег и бездорожье, вот и приходится бревна таскать на собственном горбу. Русичи испокон веков такие: скотинку жалеют, о себе не думают. Да что тут думать. Если каждый себя жалеть начнет, да о себе мысли всякие иметь, то никакому делу никогда не быть. Особенно, воинско-му… Вот потому и таскают на себе. Впрочем, таскают хоть и на себе, но для себя, не для ворога же… Для ворога таскать не станут: нет в мире силы такой, которая заставила бы русича работать на врага. Тут смерть краше, чем труд подневольный! И о том знают враги. Потому и не берут русичей в плен: все равно никакого толка от таких пленников нет и не будет.

Огнищане из окрестных огнищ и селений, а также многие горожа-не, независимо от того, ткач он или гончар, кожевник или кузнец, имевшие в своих подворьях лошадей и быков, доставляли уже очищен-ные от коры и щепы бревна к старой ограде и аккуратно складывали, вскатывая одно на другое. Старая стена служила не только местом скла-дирования бревен, но и ориентиром: сколько надо заготовить новых плах взамен старых на данном отрезке стены.

КНЯЗЬ КУР И ПЛОТНИК СРУБ

Воевода наказ князя выполнил, зазвал плотницкого старшину на княжий двор.

— Почто звал, князь? — нисколько не смущаясь, спросил Сруб, от-крыто глядя на курского князя, когда поздоровались. Несмотря на свои значительные годы и тяжкий труд, был он крепок телом и духом, дай Дажьбог такого здоровья каждому.

А чего смущаться: сегодня Кур князь, а завтра, смотришь, вече другого избрало. А плотник — он всегда плотник! Его на вече не назна-чают, не избирают. К тому же Сруб был одним из лучших плотников не только в Курске, но и во всей округе. Его знали и в Ратце, и в Липовце, и даже в далеком Ярильске, названном так в честь Ярилы — Бога Солн-ца, одного из воплощений Сварога.

Срубу минуло сорок пять лет. Только-только вошел в силу, но еще до конца не заматерел: бородка лишь курчавиться начала, а не веником свисала. Было у него четверо сыновей. Нил, Лют, Вой и Мал. Все в от-ца: грудь из рубахи пучится, словно тесно ей там, в плечах — сажень косая, кулаки, как кувалда у кузнеца-молотобойца. Тоже плотницким делом промышляют, даже меньшой Мал, которому всего лишь четыр-надцать лет исполнилось.

— А звал потому, что думку одну имею, — степенно начал Кур, — да вот посоветоваться с тобой, знающим в своем деле человеком, решил.

Сказав так, князь замолк, думая, как лучше и проще объяснить старшине плотницкого конца свою задумку.

Молчал и Сруб. Ждал, что скажет далее князь. К чему торопить че-ловека. Спешка нужна только при ловле блох, и то, если хозяин плох, заранее не озаботился полынью степной жилище окурить и блох извес-ти.

— Да, — словно решив что-то, твердо сказал князь, — думку имею, что пора нам из землянок наших на свет белый выходить. Чем мы хуже греков и ромеев, или же наших братьев из городов Южной Руси, кото-рые в домах светлых и просторных живут? Ничем. Но они строят дома в два, три яруса — и в них живут, а мы, все по старинке, как наши деды и прадеды, залезли в землянки, как медведи в берлоги, и рады. Но пора из берлог выползать! Вот я и мыслю, как нам в своем граде дома высокие, двухъярусные построить… И в том совет у тебя ищу.

— Что ж, князь, — ответил Сруб, — хорошая мысль посетила твою главу. Думаю, что сможем мы дворцы не хуже ромейских построить. И в два, и в три яруса.

Князь и воевода слушали старшину плотников, не перебивая, как тот незадолго слушал князя, только у князя в глазах хитрая искорка за-светилась, словно подначивая плотника: «Ты говори, но знай меру, пус-тозвонство тут ни к чему».

— Бывал и я в земле греков и ромеев, — продолжал между тем Сруб, то ли действительно не замечая некоторой иронии князя, то ли заметил, но открыто проигнорировал, зная себе цену, — и их дворцами любовал-ся. И мне они по нраву. Так что, князь, чего же подобные не построить. Древу все равно куда лечь: в стену землянки, или в стену дворца. А ра-ботать с деревом мы умеем… и не хуже, чем греки и иные всякие, — ус-мехнулся он с лукавинкой, возможно, в ответ на недоверчивость князя в силы собственных плотников. — И перекрытия между ярусами смасте-рим за милую душу, и крышу в виде шатра с благословения богов на-ших светлых сработаем, да такую, что любо-дорого будет посмотреть!..

— Хорошо, коли так! — порадовался князь. — А то, видишь ли, вое-вода наш, — похлопал он своего верного воеводу по широкой спине, — сомневается, говорит, что можно в зимнюю пору в таких домах замерз-нуть, ибо непонятно, как их обогревать.

— Замерзнуть можно и в землянке, — отвечал Сруб, — если там печь не топить. Верно?

— Верно.

— Тут надо думу думать не с плотниками, а с мастерами, которые печи кладут. Мы же, плотники, и сруб какой надо срубим, и окна в нем смастерим, и иные плотницкие работы сделаем, но вот с отоплением и печами… тут, князь, извини, не знаю, как помочь.

— Хорошо, — согласился князь с доводами Сруба, — тут будем мыс-лить с печниками. Но не смог бы ты вот на такую докуку ответить: нельзя ли будущие хоромы как-нибудь к обороне приспособить. К обо-роне крепости, града, и, наконец, к собственной. А?

— Ну, — без особых раздумий ответил Сруб, — тут проще простого: придвинем поближе к крепостной стене — чем не оборонительная башня будет! А узкие прорези в стене второго яруса под окна сгодятся и для бойниц. В них не только свет будет входить, но и через них можно и из луков стрелять, и копья во врагов метать.

— А что, воевода, — улыбнулся князь, — Сруб дело говорит. Так и будем строить. Хоромы свои впритык к стенам крепостным поставим, чтобы не только со стен, но и из верхних ярусов домов наших можно было во врагов стрелять, а иные помещения, необходимые при хозяй-стве, в глубь дворов отнесем, там склады всякие, скотницы. Ты как мыслишь?

— Я согласен с тобой, князь, — отвечал, не мешкая, воевода. — Толь-ко надо все хорошо обмозговать. Как говорится, семь раз отмерь, преж-де чем раз отрезать… а то поспешишь — и людей насмешишь! — Окон-чил он мысль свою понравившейся ему народной присказкой.

— Что надо, то надо, — согласился князь. — Смешить людей нам, воевода, никак не подобает…

— Что верно, то верно, воевода, — также признал правоту осторож-ного военного вождя опытный плотник Сруб. — Будем мыслить…

— Вот-вот! Будем мыслить, — подвел черту под этим малым советом князь Кур.

В три головы думали, как лучше стены крепости заложить, как срубы поставить. Думали, рядили, палочками на снегу чертежи чертили. То так, то этак. Если сходились во мнении, то ударяли по рукам. Если же кому что-то не нравилось, то старый чертеж сапогом на снегу стира-ли да новый чертили.

Заодно надумали, как краше храм Богу Сварогу соорудить, чтобы и высок и светел был, и людей многих вмещал, и чтобы жрецы при нем жили, а не в землянках по всей округе ютились. Думали, как глубокий колодец до подземных вод в укромном месте на Красной горе выкопать да деревянным срубом стены его обложить, чтобы не осыпались.

— Но то — дело тайное, — предостерегал князь, — не всем следует про то знать!

— Понятно, — кивал головой воевода, — чай, не маленькие.

— Само собой, — соглашался с обоими Сруб. — А мы его какой-нибудь хозяйственной постройкой укроем, — советовал тут же он. — Вот никто и не догадается, что колодец тут.

— А еще лучше, если в какой-либо башне разместить, — нашел наи-лучший выход воевода. — И скрыт будет от нескромных очей, и охраной обеспечен, чтобы ненароком малец какой в него не угодил.

— Уж это точно, — улыбался Кур, похлопывая дланью воеводу по могутной спине. — Тебе, Хват, не воеводой быть, а волхвом-советчиком: такое придумаешь, что другим вовек не догадаться! С виду — и прост, и толст, и простодушен… не воевода, а лесной увалень…Но не зря же говорят, что глаза обманчивы… Так что, не сменить ли тебе, воевода, меч воина на посох кудесника?

— Еще успеется, — густым басом обмолвился довольный воевода.

На Руси довольно часто случалось, что воеводы под конец своей жизни становились волхвами. Слишком много они за жизнь свою бес-покойную повидали и поведали. Так что в шутке князя курского и в от-вете его воеводы доля истины была.

Когда же обсуждаемые вопросы были разрешены и старшина плотников покинул княжеское подворье, то воевода Хват, оставшись с князем наедине, предложил князю из крепости тайный ход прорыть в долину Кура, чтобы по нему в случае крайней нужды можно было из крепости тайно выйти или в крепость войти.

— Вход, пожалуй, как и колодец, можно под какую-нибудь по-стройку замаскировать, — развивал он свою мысль. — Слышал, такое часто делается у ромеев… в их крепостях.

— А выход? — вскинул прищуренные глаза князь.

— Что — выход? — переспросил Хват.

— Выход как маскировать собираешься? Не избушкой же, — усмех-нулся иронично князь. — Так та издали будет видна и враз подозрения вызовет. Не одни же мы такие умные… Да и каждому захочется загля-нуть в нее, в том числе и нашим горожанам: мол, кто это тут поселился. Вражеские же лазутчики или же воины вообще не преминут ею вос-пользоваться хоть ради предполагаемой добычи, хоть как временным кровом.

— Я мыслю, что избушка нам тут не подойдет, — парировал вопрос князя воевода. — На выходе вообще никаких строений не надобно. Там кустарник вокруг разросся: дерн, шиповник, сирень, он и будет маски-ровать.

— Верно, — согласился князь. — Остается только сам зев… но и его можно чем-то незаметным запирать, чтобы внимания не привлекал.

— Вот и я о том, — обрадовался воевода.

— Ну, воевода, — залился веселым, откровенным, идущим от души смехом князь, — недаром же тебя Хватом прозвали. Настоящий Хват! Эк, куда хватанул — тайный лаз сработать! Молодец! Мне бы до такого не додуматься, хотя и я во время походов в чужих городах и крепостях всякого повидал, в том числе и тайных ходов. Но, ишь ты, тебе такое в твою кудлатую голову пришло, а мне в мою нет… А должно было бы придти мне… в первую очередь.

Князь искренне считал, что раз он избран быть князем, и раз несет ответ за весь род, то самые лучшие идеи должны были исходить от него.

Воевода смущенно молчал. Похвала князя, конечно, льстила, радо-вала душу воеводе, но откровенно радоваться тому — грех и не достойно мужчине! Вот он и молчал.

Отсмеявшись, князь спросил вполне серьезно:

— И как мыслишь сие?

— Да прорыть глубокий ров с Красной горы, примерно в два роста человека, — уточнил воевода, — стены, низ и верх дубовыми плахами, как срубом выложить… Да ширину такую, чтобы одному-двум пройти мож-но было, — вновь, по-видимому, только что додумав, добавил он. — А сверху землей все и засыпать. На века сгодится! И внукам и правнукам.

— А тайна? — напомнил князь размечтавшемуся воеводе о необхо-димости соблюдения тайны. — Ведь все будут ведать о таком лазе. А если все, то и враг… Нельзя ли как-нибудь этот лаз под землей выко-пать, чтобы только несколько человек о том ведали. А? С копателей же можно клятву взять, что никому не поведают…

— Может, оно и можно, — с неохотой согласился воевода с довода-ми князя, — только времени это займет не одно лето, да и ладного и на-дежного лаза не получится… будет заваливаться он. Как в темноте, да-же при свете факелов добротное сооружение сооружать?.. Несподручно.

— Да, — задумался князь, — во многом ты прав. В темноте и тесноте путного ничего не построишь. Надо мыслить… Кстати, — прервал он сам себя, — а почему речь о тайном ходе без Сруба завел? Не доверяешь, что ли? Так зря. У меня от него, как и от тебя, тайн нет. Муж верный.

— Так получилось, — уклонился от прямого ответа хитроватый Хват и уставился на князя своими черными, как, омут глазами-щелками. — Пришло на ум, когда Сруб уже ушел.

В данном случае воевода не лукавил. Задумка посетила его кудла-тую голову, действительно способную на многие хитрости, без которых воеводе никак нельзя, после того, как Сруб удалился. Бывает.

— Ну, если так… — не стал докапываться до истины Кур, сделав вид, что доволен таким ответом воеводы. И добавил:

— А с мастером плотников все равно придется этим замыслом де-литься. Ему и его молодцам тот лаз ставить. Так что, придется тебе с ним завтра эту задумку обговорить.

— Конечно, конечно, — поспешно согласился Хват.

Воевода, хоть и был в одних летах с князем, хоть и напускал на себя для вида простоту и сговорчивость, но мужик был еще тот: сам себе на уме. Просто умел отлично маскироваться, и, как правило, для пользы общего дела.

На следующий день снова собрались втроем на княжеском подво-рье. Воевода Хват, приглашавший Сруба вновь на княжеское подворье, вкратце ввел его в курс данного вызова, не преминув тут же принести свои извинения за вчерашнюю забывчивость.

— Бес попутал.

— И на старуху бывает поруха, — отреагировал Сруб.

Посовещались и пришли к выводу, что лаз надо строить, и строить не к Куру как думали ранее, а в сторону Тускаря, к «Святому колодцу». Конечно, берег в этом месте был куда как крут и не так зарос кустарни-ком, хотя и на нем всякой растительности хватало, особенно возле ис-точника с ключевой водой. С другой стороны, кажущаяся открытость берега и его неприступность должна была сыграть на руку курянам: кому на ум придет искать тут тайный ход.

— В случае чего и из крепости можно будет тайно выбраться, и во-ды во время осады тайно добыть, — подвел итог размышлениям князь Кур.

Его вывод был резонный, и все с ним согласились, так как данное решение отменяло рытье тайного колодца. По крайней мере, на бли-жайшее время.

— А там, — окончил Кур, — на волю Сварога, Отца нашего, уповать будем!

— А что ров придется рыть открыто, то с этим ничего не поделаешь — работа не одного дня и не одной седмицы, — успокаивал воевода князя, — пока полностью построим, перестроим да надстроим, первоначальное уже всеми забудется.

— Я так же мыслю, — поддержал воеводу Сруб. — И забудется… и строить надо по частям. Всего враз не поднять, не осилить. Тут особая докука будет, когда ход пойдет под уклон. На ровном месте — проблем не возникнет: строй себе да строй, да земелькой сверху засыпай, вырав-нивай с коренной. Резкий же спуск под гору, к источнику, потребует не только сил, но и смекалки. Тут порожки всякие в срубе потребуются, поручни, а иначе и не взобраться. — Профессионально рассуждал и де-лился своими мыслями вслух старый и опытный плотник.

— Вот на то тебя и позвали! — отрезал князь. — Чтобы мыслил и де-лал. Говорунов и без тебя найдется достаточно. Были бы нам нужны говоруны, то мы бы позвали стариков-сказителей, мастеров песни петь и байки сказывать. Нужно же дело, потому и позвали тебя. Так что, да-вай, дело делай… И начни, пожалуй, с того места, которое под крепост-ной стеной будет проходить, чтобы строительству самой стены не ме-шать.

— Будет сделано, князь, — ответил с достоинством Сруб, не заостряя своего внимания на излишней колкости князя.

На том совет князя, воеводы и старшины плотницкой дружины славного града Курска был окончен.

Сруб удалился, а князь с воеводой остались, чтобы обговорить другие, не менее важные и насущные вопросы.

КУЗНЕЦ КОВАЛЬ

И был тот разговор еще до того, как начали лес валить, поэтому Сруб так внимательно следил за подбором строительного материала. Уже заранее предполагал, какое бревно на что сгодится, какое в стену пойдет, а какое на распил для теса на крышу и для пола с потолком.

Потом у князя курского был подобный разговор-совет с кузнецом Ковалем и мастером печных дел Догодой, названным так в честь бога весны и тепла, пожилым и морщинистым мужчиной шестидесяти с лишним лет, с окладистой белесой бородой и стертыми от глины и пес-ка ладонями.

Те пообещали подумать, попробовать. Потом надолго закрылись в кузнице Коваля, приютившейся на одном из открытых от леса холмов за чертой городского ограждения, чтобы случайно «красный петух» не склюнул не только саму кузню, но и весь городок — дело то огневое, опасное — и там что-то лепили напару из глины и песка. Лепили… и ло-мали. Ломали и снова лепили, проводя светлые зимние дни в кузнеце к удивлению всех сородичей и просто жителей Курска, которые, видя такое, шептались:

«Не иначе, как Сварог обоих рассудка лишил: виданное ли дело, чтобы целыми днями печь в кузне ломать и снова строить! Не иначе…»

А те, не вступая в объяснения, ежедневно по несколько раз ходили на берег Тускаря и с помощью топора и лопаты набирали глины и песка в плетеные из лозы корзины, потом, сутулясь под их тяжестью, втаски-вали на гору по протоптанной ими же крутой тропинке.

И совсем обалдели, когда однажды увидели, как Коваль и печник Догода стали кровлю над кузней снимать.

«Все, крыша у самих поехала! Доломались…»

Но случилось то, что вскоре над крышей кузницы появилась гли-няная труба, и из нее повалил, клубясь в морозном воздухе, дым. Не видели еще такого куряне, пооткрывали от удивления рты:

«Слыханное ли дело, чтобы дым не в дыру под застрехой выходил, а из трубы шел. Не иначе, без колдовства не обошлось. К тому же от дедов и прадедов слышали, что все кузнецы с самим Чернобогом друж-бу водят, а Чернобог, как известно, бог подземного мира, бог черной, враждебной людям силы. Надо шепнуть жрецам, что кузнец и печник открыто с нечистой силой связались».

Решили — сделали.

На следующий день, чуть только рассвело — возле кузницы — гал-деж: все жрецы собрались, кузнеца порицают, расправой грозят за связь с черной силой. Больше всех старается, визгливо кричит, распинается, козлобородый, в заячьем треухе и овечьем зипуне. Только главного жреца, Славояра, меж них нет. Видать, где-то опять странствует, или идти со всеми не пожелал — не по чину.

Вышел из кузни кузнец, молот в деснице держит.

— Чего, как вороны черные, раскричались, раскаркались? Почто ра-ботать спокойно не даете?

— А по то, — заверещал из отхлынувшей при виде кузнеца толпы козлобородый и худющий жрец, — что с нечистым дружбу ты завел, что Завет дедов и прадедов нарушаешь, из трубы дым пускаешь…

— Правильно, правильно, — разноголосо поддержала толпа худого жреца. — Надо вертеп колдовской сжечь, чтобы тут камня на камне не осталось!..

— Вот я вас! — Взмахнул Коваль огромным молотом. — Ишь, какие озорники нашлись — сжечь! Так молоточком своим «сожгу», что от са-мих только дым пойдет.

Толпа еще отступила, но гудела, словно растревоженное осиное гнездо, наливаясь злобой пуще прежнего. Дело оборачивалось для куз-неца худо. Толпу сдерживал вид могутного кузнеца и его молота. Но надолго ли? Уже раздавались чьи-то голоса, призывающие взять непо-корного кузнеца в колья.

— В колы его, в колья! — неслось над толпой.

Одни кричали, заводя толпу истошными криками, другие уже бро-сились в поиски дреколья.

Вдруг в толпе горожан произошло затишье: к кузнице приближа-лись князь Кур, воевода Хват, десяток воев с мечами на поясе, а, глав-ное, с ними шел главный курский жрец Славояр, как всегда вооружен-ный своим посохом.

— Славяне, что за шум? — грозно выкрикнул князь. — Кто велел на приступ кузницы идти?

— Так он, кузнец, с нечистой силой связался, — раздалось в разно-бой из толпы. — Беса тешит — дым в трубу пускает!

— Сами вы с нечистой связаны, — отозвался сердито кузнец. И, не оставляя молота, двинулся от двери кузницы навстречу князю. — Здрав будь, князь! Здрав будь, воевода, и вы, честные вои. Здрав будь, мудрый жрец! У меня все чисто. Заходите, смотрите. Впервые за столько веков дым не в помещение ползет, забивая горло и нос, а в трубу истекает. Нашли мы с печником Догодой путь, чтобы и печь топить, и помеще-ние обогревать, и дыма избежать. А жрецы вон народ баламутят, сжечь кузню грозятся…

Толпа опять зашумела, грозя кузнецу расправой.

— Видишь? — кивнул кузнец головой в сторону толпы.

— Вижу, — язвительно усмехнулся князь. — Потому и поспешили… А то сдуру беду натворить могут.

— Благодарствую.

— Ты не благодарствуй, ты веди, показывай! Вот мы и посмотрим: чисто тут или нечисто… А вы, горожане, — обратился он к собравшейся толпе, — не шумите. То по моему приказу все делалось. Хочу, чтобы жили мы не как медведи в берлогах, а как людям положено: в тепле и свете. — Потом, не дав толпе ответить и возразить, обращаясь к жрецу, добавил:

— Пойдем, жрец, посмотрим.

Сказав сие, князь Кур и сопровождающие его вои, а также главный жрец, склонив выи в проходе, прошли внутрь кузницы.

Толпа настороженно молчала.

Прошло немного времени, и князь с сопровождавшими его лицами вышел на улицу. Лицо у него светилось довольством.

— Кажется, что-то получается, — произнес он довольным голосом, ни к кому конкретно из сопровождающей его свиты не обращаясь. Все промолчали, только старый жрец, все такой же согбенный и простово-лосый, не разделил княжеского оптимизма.

— Не кажи «гоп», пока не перепрыгнул, — проскрипел он глухо. — Поживем — увидим.

— Что ж, поживем — увидим, — не стал спорить князь. Понимал, что дело это новое, на котором еще не раз придется споткнуться. — А вы, славные жители града Курска, — обратился он к толпе, повышая голос до металлического звучания, — не шумите, расходитесь по домам своим. Ничего тут нечистого нет… Наоборот, стараниями кузнеца Коваля, куз-ня от смрада очищается. И это — богоугодное дело.

— Быть того не может, — выкрикнул козлобородый жрец. — Без не-чистой силы тут вряд ли обошлось, так как ни при отцах, ни при дедах такого не было… Не ошибаешься ли ты, мудрый Славояр? — окончил он свою речь, апеллируя к жрецу.

— Я не ошибаюсь, — твердо и громко, чтобы слышали все, молвил, насупив белесые брови и сжав посох в ладони так, что побелели кос-тяшки пальцев, ответил старый жрец. — А с тобой, пустозвон, я еще раз-берусь! Чтобы народ не мутил и головой думал, а не тем местом, на ко-тором сидят.

Услышав угрозу из уст самого Славояра, козлобородый тут же нырнул за спины других жрецов, знал, что Славояр слов на ветер не бросает, принародно может посохом отдубасить, уча уму-разуму.

В толпе засмеялись. Обстановка разрядилась. Стали расходиться по домам. Некоторые же, вняв совету старого жреца, стали осторожно заглядывать в кузницу и узрели, как над горном был сооружен из жести и глины непонятный раструб, заканчивающийся глиняной трубой, в который уходил дым и чад.

— И ничего-то тут непотребного нет, даже дышится намного легче, чем ранее, — восхищались смельчаки. — Вот бы дома чудо такое соору-дить, а то от дыма дышать порой бывает невозможно…

— Всему свое время, — степенно отвечал Коваль, — всему свое вре-мя.

Действительно, всему свое время. Время разбрасывать камни и время их собирать.

Сотнями лет люди, населявшие долины реки Семи, жили в земля-ных ямах, в землянках, наподобие зверей лесных, волков и барсуков. Но однажды приспело время, и они выстроили себе из стволов срубленных ими деревьев избы-полуземлянки, в которых можно было уже ходить не сгибаясь, в полный рост.

Прав мудрый кузнец Коваль: «Всему свое время»!

Всему свое время…

Посудачили, посудачили горожане о необычном творении кузнеца Коваля, да и забыли. Других дел хватало в связи с предстоящим строи-тельством крепости. Горожане забыли, но не забыл князь. Ждал случая, чтобы напомнить.

КУРСКОЙ КРЕПОСТИ БЫТЬ!

Почти всю зиму — время, называемое в народе волчьим временем за злые холода, вьюги и метели, в окрестных дубравах валили лес: дуб и сосну, клен и ель — и свозили подготовленные бревна на торжище. Там еще раз, более дотошно, сортировали, определяя, что куда сгодится, чтобы с началом строительных работ меньше было ненужной мороки.

Приспел срок — и этот урок был сделан.

Ткачей, гончаров, кожевников, охотников и мастеров иных ремес-ленных промыслов, не имеющих навыков плотницкого дела, с разреше-ния князя от урочных работ освободили. До весны. И они стали навер-стывать свое, упущенное за время рубки леса.

Освободился от общественного тягла и молодой охотник Бродич. Душа требовала свое: охотничье, скитальческое. И не только душа, но и пара охотничьих собак: молодой кобель Налет, рослый, с развитой сильной грудью, крутым лбом и мощными челюстями, дымчатого окра-са, способный в одиночку справиться с волком, и сучка Жучка, такого же окраса, на уже довольно старая, не раз щенившаяся крепкими и веч-но голодными щенятами. Несмотря на свой возраст, Жучка продолжала задавать тон в поисках добычи, никогда не теряя раз взятого ею следа. Пока он лес по приказу князя валил, обе собаки находились под при-смотром Купавы, которая подкармливала их, так как самому Бродичу кормить их было некогда — от темна и до темна на лесоповале.

— Бродич, — говорила Купава, — а собаки-то, словно люди. Глаза — умные, умные. И все понимают. Жаль, не говорят…

— Само собой. Собаки же, не кошки там какие-то, — небрежно ото-звался о кошках Бродич, так как никогда в доме Весты кошек не быва-ло, как у Купавы ранее не было собак.

— Ты вот уходишь, — продолжала Купава, — они грустят. По глазам видно… да и скулят… Появляешься — лают весело, хвостами машут. Еще издали твой приход домой чувствуют, тебя еще не видать, а они уже радостно голос подают… Я приметила.

— А ты сама радуешься, грустишь? — спросил, обнимая за плечи женщину, Бродич.

— И грущу, и радуюсь! — не смутилась вдова, лишь в лицо ей при-лила кровь, и оно покрылось румянцем. — Пусти! — Освобождалась из объятий Купава. — Осталось немного ждать. Тогда обнимай, сколько хочешь. Только боюсь, что устанешь быстро обнимать-то… Как все мужчины…

— Не устану, — искренне заверял Бродич, не в силах оторвать жад-ных глаз от ладной фигуры женщины.

— Все так поначалу говорят, — улыбнулась печально и всепони-мающе Купава.

Она-то, не только на собственном опыте, но и на уровне генетиче-ской памяти, знала, как быстро мужчины забывают ласковые слова для жен, как редко обнимают их, даря ласку и любовь.

— Тягостно, — жаловался охотник, но с ласками к Купаве уже не лез, блюдя закон.

Быстро ужинал — Купава как бы по-соседски заботу в том имела, приготавливая пищу и поддерживая огонь в очаге его избушки, и за это ее никто осудить не мог, ибо того требовали древние законы славянско-го рода. Оказание помощи соседу, ближнему считалось священным де-лом, и тут ничего зазорного не было. Наоборот, если в помощи отказы-валось кем-то, то таких людей сородичи презирали и изгоняли прочь. Паршивой овце не место в добром стаде!

Потом Купава уходила к себе, а он ложился на скрипучую лавку, забравшись под шубы, спать. Дневная усталость вмиг возвращалась, опутывая тело и душу, выгоняя напрочь все мысли — и он засыпал, ог-лашая избушку богатырским храпом. Иногда снилась Купава, и он улы-бался во сне. Но этой улыбки никто не видел, даже его собаки, чутко дремавшие на полу у теплой печи, ибо в присутствии хозяина они дру-гих владык над собой, пусть и кормивших их, и ласкавших в отсутствии его, не признавали. Они могли весь день крутиться возле Купавы, доб-рожелательно повиливать хвостом в ожидании куска мяса или косточки, но стоило появиться на пороге Бродичу — и Купавы для них уже не су-ществовало.

Так что, не успели Бродича отпустить с лесоповала, как он уже следующим утром с котомкой за плечами, с луком и стрелами в колча-не, с весело лающими собаками, то рыскающими в ближайших кустах, радуясь предстоящей охоте, то возвращающимися к нему, повиливая хвостами и заглядывая в глаза, словно ожидая призывной команды: «Ату! Взять!» — размашисто шагал, на деревянных лыжах-снегоходах. И вслед ему тянулся двойной след на снежном насте, все дальше и дальше удалясь от града Курска.

«Жизнь прекрасна», — стучало сердце в такт шагам.

— Да! Да! — подлаивали собаки, словно подслушивали его мысли и соглашались с ними.

— Живем, друзья! — смеясь, кричал собакам.

— Да! Да! Да! — отвечали те радостным лаем.

С заготовкой бревен плотницкие работы, понятное дело, не окон-чились. Пришла пора срубы рубить. И старшина плотников вновь со-брал свой мастеровой народ:

— Приступим, други, Сварогу хвалу воздав, за порубку срубов, — поплевав на мозолистые ладони, чтобы топорище не скользило, дал ко-манду он, — время не терпит. Не успеешь и глазом моргнуть, как с гор потоки побегут, а там и земляные работы начнутся. Нам же к этому времени надо управиться.

— Слава Сварогу — нашему Творцу и Отцу, — дружно вторят масте-ра, взмахнув топорами. — Приступим…

И застучали дружно, словно переговариваясь между собой, на тор-жище плотницкие топоры, весело и сноровисто запели пилы. Спорится работа. Мастеров учить не надо, с полуслова друг друга понимают.

Жрец Свир опять над общественными казанами ворожит, кашу с мясом варит да целебный отвар из трав готовит. О встрече с медведем если и вспоминает, то с улыбкой: на городском торжище теперь ему никакой медведь не страшен.

— А что, Свир, — шутят плотники, — медвежья болезнь не одолевает разом?

Всем ведомо, что медвежьей болезнью русичи трусость и маяту животом от той трусости меж собой называют.

— Не-е-е, — смеется озорно Свир, — я от нее заговор знаю. Если хо-чешь, то и тебя, плотник Глат, научу…

— Мне то ни к чему, — продолжает плотник. — У меня топорик заго-воренный имеется, от всех болезней спасает, от всех врагов-недругов и от хозяина лесного тоже. Им и от Мороза-Красного носа отмахнуться можно, да так, что пот прошибет, и кашу при нужде из него сварить — милое дело, за уши не оттянешь!

— Это как? — не верит жрец.

— Да так! — смеется плотник Глат. — Только при варке каши к нему немного надо пшена, воды да мясца и сальца шмат. И каша готова.

— Ха-ха-ха! — Ржут весело плотники. Некоторые даже работу на время оставили, чтобы ненароком себя топором не поранить.

— Ха-ха-ха! — Открыто смеется Свир, поняв соль шутки.

— А у Свира черпак имеется, — поддерживают шутника товарищи. — Он им от всех бед отмахивается. Получше, чем мечом булатным. Ха-ха-ха!

— Во, во! — смеются новые зубоскалы. — Махнет черпаком ошуюю — и нет медведя, махнет одесную — и нет врагов. Ха-ха-ха! Хо-хо-хо!

— А махнет крест накрест — и казан от каши пуст. Не простой чер-пак, волшебный!

Плотники шутят, но работы своей не прерывают, стесывают из-лишки, равняют бревна, подгоняют под один стандарт. А шутят не по-тому, чтобы посмеяться над незадачливым жрецом, а потому, что с шуткой работа спорится, да усталость не так ощущается.

— Смейтесь, смейтесь, — улыбается озорной улыбкой Свир, — вот в полдник махну черпаком — и останутся шутники без каши с мясом. То-гда и посмотрим, кто посмеется, а кому будет не до смеха…

Жрец Свир уверен в себе. К тому же он не один: каждый день стайки мальчишек на Красной горе собираются, приходят на работу плотников смотреть. Даже про горки ледяные и катания с них на ледян-ках — плетушках, обмазанных коровьим пометом и обледенелых снизу, сверху набитым сеном, чтобы не стыли тощие зады, забыли. Хотя раньше, не успеют морозы как следует сковать Кур, не успеют снега прикрыть курские берега, как их поливали водой, готовя ледяные горки для катания. Ничего не поделаешь, забыли! Строительство крепости завлекло все их внимание. Хотя и в эту зиму крутые склоны Красной горы, сбегающие в долину Кура, имеют не одну ледяную дорожку, дос-тигающую не только ближнего берега реки, но и противоположного. Но не ледяные горки теперь манят малышей, а развернувшееся строитель-ство.

Мальцам все интересно: и как бревнам бока стесывают, и как гнез-да под шип запиливают, и как специальными палочками толщину бре-вен замеряют. Где и когда еще такое увидишь. Как воробушки нахох-лившиеся, закутавшись в старую с отцовского, а то и дедовского плеча одежонку, так, что только носы наружу торчат, стайкой с места на место порхают, и мороз им не страшен. Глаза огромные, щеки румяные, носа-ми шмыгают — озноб из себя прочь изгоняют.

Плотники мальцов шугают от себя, гонят прочь: не ровен миг под топор по глупости своей детской попасть могут, покалечатся ненаро-ком. И, вообще, мало ли чего… Мастеру за ними следить некогда, успе-вает лишь пот с лица тыльной стороной ладони смахнуть, и снова тюк-тюк топором по бревну. Вот мальцы и жмутся к жрецу Свиру: тот и не прогонит, и взваром напоит, а то и кашки, раздобрившись, даст. Да и просто обогреться у костра порой не мешает. Мороз на улице нешуточ-ный, уши и щеки дерет, старается, да и про носы не забывает. Зазева-ешься — и кончик носа или уха уже не красный и белый, прихваченный морозом не на шутку, тогда бери снег в ладонь и оттирай что есть духу, иначе — беда, отморозить можно!

Срубы рубили одновременно для четырех башен, в том числе од-ной большой, воротной, а также для храма Сварога. Старшина плотни-ков с сыновьями тоже рубил, из толстых дубовых плах, но что-то непо-нятное, узкое и малое, явно не для жилища предназначенное: слишком уж тесное.

— Это что такое? — поинтересуется какой-нибудь любознательный горожанин, увидев необычную конструкцию, вышедшую из-под топора Сруба и его сыновей. — Не будка ли для кобеля? Так и тому мала…

— Да так себе, — усмехнется в бороду Сруб на вопрос любопытст-вующего, — княжеская забава… — Вроде и ответ дал и ничего не сказал. Помнит о том, что надо блюсти тайну.

— А-а, — глубокомысленно протянет горожанин и пойдет далее, за-быв и про свой вопрос, и про ответ, и про виденную им только что ду-бовую раму.

Плотники не спрашивают. Знают, раз Сруб делает, то делает нуж-ное. А про что, для чего — то не их забота. Если нужно — скажет… А так отрывать человека от работы пустыми вопросами только бездельники могут. Плотники никогда бездельниками не были, да и у самих дел хва-тает, дай, Сварог, с ними управиться…

В дело идет в основном дуб, но и сосне место есть: из нее внутрен-ние перегородки вяжутся, и доски для пола и потолка пилятся, и для крыши тесовой готовятся заранее. Находится место и для клена с елью.

С каждым днем все выше и выше поднимаются срубы, все строй-ней и нарядней они смотрятся на фоне прежних лачуг-полуземлянок, с крышами ушедших под снег.

И не только мальчишки на торжище меж плотников время прово-дят, все чаще и чаще заглядывают туда жители. Всем интересно на бу-дущий детинец взглянуть, да и работой плотников-молодцов полюбо-ваться. Стоят, судачат, задрав головы, с плотниками переговариваются. Каждый норовит что-нибудь от себя присоветовать. Мастера слушают советы, ухмыляются, да делают по-своему или так, как Сруб укажет.

— Советы давать — не топором махать, — добродушно усмехаются они в бороды, подернутые легким серебристым инеем, а то и с сосуль-ками на конце от частого дыхания на морозном воздухе.

Как-то забежал на торжище Бродич, очередную охотничью добычу домой доставил, не таскать же ее за собой по лесам. Подивился строе-ниям молча: не видал отродясь еще такого. Порадовался тихо за горо-жан и за умельцев-плотников, сооружающих такую красотищу. Не к чему слова, как некоторые, на ветер бросать, в пустой след мастерам под руку говорить. Сами — с бородами, знают, что и как делать!

Бродич весел: охота удается. Зима не очень холодная, бури и мете-ли давно свою песнь грустную отпели и успокоились; зверь по норам не прячется, на одном месте не сидит, по лесу рыщет, себе добычу про-мышляет, вот и попадает то в ловушки, то под самострелы, расставлен-ные и налаженные им на звериных тропках. А ловушку на тропе уста-новить или самострел настроить Бродич мастер. Редкая ловушка без добычи остается, каждая стрела из самострела свою цель находит. Раду-ется охотник. И охотничье счастье ему не изменяет, и отношения с со-седкой Купой, спасибо Ладе, кажется, на лад идут. Одно смущает: старшина торговых гостей, Прилеп, цены на меховую рухлядь, на шку-ры зверей, да на мясо чуть ли не вдвое против прошлого сбивает, гово-рит, что он и его купцы сплошные убытки через строительство крепости вокруг града терпят, тяжкие расходы на общественные нужды несут, строителей кормят да разным нарядом оделяют.

Прилеп объясняет так. Но Бродича не проведешь. Понимает, что мстит Прилеп за медвежью шкуру, не забыл отказ Бродича. Отыгрыва-ется.

Бродич — к воеводе, думал, что тот на купца повлияет, к совести призовет. Воевода только руками машет: не до тебя, мол, охотник. Сво-их забот — полон рот! Он к князю, но и князь туда же, вслед за воеводой: «Потерпи, — говорит, — вот с крепостью разберемся, и с Прилепа спро-сим. Впрочем, — говорит, — ты не один такой, у других охотников торго-вые гости по той же самой цене охотничью добычу скупают — и ничего: они не жалуются. Все тяготы несем, не один ты. К тому же, — говорит князь, — твоя добыча — от богов дадена: не взращиваешь, не кормишь, не ухаживаешь. Все само собой произрастает. Ты только милостью богов наших светлых пользуешься, за так берешь!» Вот и весь сказ.

Послушать князя, так получается, что он, Бродич, все достает, тру-да не вкладывая, даром. А кто же тогда неделями по лесам курским бродит, кто ночами не спит, зверя выслеживая, кто ловушки всякие хитроумные готовит, кто самострелы настраивает? Кто? Кто, в конце концов, тушу подбитого зверя на своих плечах до града тащит, через кусты и сугробы? Кто? Не князь же и не Прилеп, а он, Бродич. Но кого это интересует? Никого. Каждый кулик свое болото славит! Не к вечу же с обидами обращаться по пустякам таким, да и когда оно, вече, еще соберется, одному Сварогу известно.

Решил было он ряд заключить с торговыми гостями из Ярильска, слышал, что те добрую цену за охотничью добычу дают, но не прибыли этой зимой ярильские купцы в Курск, а самому идти в Ярильск боязно: очень далеко. Да и не пойдешь же сам один, налегке, надо товар нести. Но много ли товару на плечах унесешь, хоть и широких, и могучих?.. Вот в том-то и дело! Была бы лошадка — тогда иной разговор. Запряг ее в санки, или взвалил ей через круп мешки с пушниной, да и пошел лег-кой трусцой поприща отсчитывать! Никакой Прилеп тебе тогда не указ и не поруха. Но нет лошадки у охотника. Отродясь не было. Как-то об-ходился он без нее.

«Но, видно, настала пора и о лошадке подумать. А, может, и не об одной, — размышляет Бродич. — Вот на Купалу познаемся с Купавой, создадим семью крепкую — и хозяйством каким никаким обзаведемся, не одних же собак охотничьих иметь… — Помимо его воли в голове уже строятся планы совместной жизни с Купавой, да такие, что дух захваты-вает. — …А медвежья шуба самим пригодится!» — улыбается он.

Воевода Хват и князь Кур тоже частые гости, дня не проходит, чтобы на стройке не побывали. Кур, как заправский плотник-строитель, то топорик в руки возьмет да обушком о венец, другой осторожно по-тюкает: крепко ли бревно на своем месте лежит, не выскочит ли нена-роком, то отвес — тонкий шнур с железным грузилом у Сруба попросит и смотрит, отставив руку и прищурив глаз, ровно ли стены кладутся, нет ли где изъянов, наклонов-перекосов. Сруб, видя такое дело, таит ус-мешку снисходительную в уголках губ:

— Не сомневайся, князь, все на совесть делаем: ни одно бревно не выпадет, ни одного изъяна не допустим. Не врагу строим — себе!

— Ничего, ничего, — отвечает князь. — То не в укор твоим умельцам, Сруб, то для собственного успокоения. Как говорится: свой глаз — ал-маз!

Вместе с крепостными башнями рос и сруб двухъярусного дворца, с высокой стрельчатой башенкой, для князя.

— Пожалуй, будет повыше, чем башни крепостные?.. — время от времени спрашивал Кур старшину плотников, хотя и сам прекрасно ви-дел, что его дом будет и больше и выше сторожевых и оборонительных башен.

— Пожалуй, так оно и есть, — степенно отвечал старшина плотни-ков.

Рядом другая дружина плотников рубила сруб под воеводский дом. Хват исполнял наказ князя.

Глядя на них, принялся строить просторное жилище себе и своим домочадцам старшина торговых гостей Прилеп. Местных плотников не хватало, так он нанял дружину плотницкую из Липовца, что в несколь-ких десятках поприщ от Курска, на свой кошт и размахнулся так, что его подворье росло быстрее, чем княжеское и воеводское. Хотел нанять в Ратце, но там также строили детинец, подобный курскому, и свобод-ных плотников не было. Вот и пришлось обращаться к липовецким.

— А чем мы хуже, — отвечал он на завистливые вопросы горожан, интересовавшихся, с чего это Прилеп поменял свое мнение относитель-но строительства крепости в граде, — князей и воевод нами же избран-ных. Так почему и нам своих палат не поставить.

Не успели плотники-молодцы со строительством развернуться, как Масленица подошла, с блинами и кашей, с мясом и медовухой, с празд-ничными обрядами и гуляньями. По граду ряженые заспешили, в шубах драных и рваных, невесть каким образом сохранившимися, с личинами размалеванными на лицах. Народ честной пугают.

В другом месте девушки в стайки собрались, песни хоровые, весну призывающие, запели:

А чтобы весна лучше слышала и поторапливалась пели короткие гимны богине Весны и Любви Ладе:

В это время парни на одном из крутых склонов, обращенных к за-мерзшему Куру, рядом с ледяными спусками, строили снежную кре-пость. Участвуют в строительстве снежной крепости и Бродич, специ-ально прекративший на это время охотничий промысел, и старшина плотников Сруб, и его сыновья.

— Что, Сруб, строим? — подкатывая к будущей стене очередной снежный ком, смеется весело Бродич, и пар валит от него клубами — так усердствует охотник. Впрочем, не только он разгорячен работой, другие ни в чем не уступают.

— Строим! — коротко отвечает Сруб, не оборачиваясь к собеседни-ку, обтесывая деревянной лопатой неровности на стене. Не в его при-вычках лясы за делом точить, даже если это дело всего лишь шуточное.

— Наверное, из снега проще, чем из древа? — шутит Бродич. — Еще чуток — и крепость снежная будет готова!

— Само собой! — тихо радуется старшина плотников. — Лопаточкой баловаться — не топориком махать.

— Ты где будешь? — интересуется Бодрич, имея в виду, будет ли Стар среди обороняющихся или среди атакующих.

— Я в крепости останусь, — поняв вопрос, отвечает Сруб. — Это вам молодым, тебе да сынам моим, по крутояру карабкаться в самый раз, а мне пора и в крепости отсиживаться.

— Не боишься, что сыновья тебя вдруг зашибут ненароком, — от-кровенно смеется Бродич. — Вот смеху будет, когда от их пинка на ка-рачках к Куру покатишься.

— Ничего, — остается серьезным Сруб, — мы за себя постоять еще сумеем.

Строят снежную крепость шумно, весело. Построив, строители де-лятся на две части.

Сруб и другие солидные отцы семейств, а также в основном те, кто возрастом постарше, кому уже по крутым обрывам карабкаться не с руки, остаются в снежной крепости.

Вторая, большая часть, в подавляющем большинстве своем — мо-лодежь, со смехом и гамом скатилась вниз, чтобы оттуда, преодолевая крутизну мыса и ледяные спуски-дорожки, идти на приступ. Среди них и Бродич, и дети Сруба, и воевода Хват, и князь со своими ребятишка-ми. Князь хоть и женат давно, да боги жене его длительное время детей не давали. Пришлось Яровите и к жрецам обращаться и к бабам-ведуньям в пояс кланяться. И одни и другие ее отварами какими-то поили, заклинания на росную воду читали. И… помогло. То ли от за-клинаний, то ли от настоев травных, а, может, и время пришло: чуть ли не ежегодно Яровита приплод приносила! Росли в княжеской семье два сына: Мир и Яр, а также две дочери: Лада и Лебедь. Названы в честь богов славянских и прародителей-пращуров, которые наравне с богами почитаемы были.

Князю и воеводе сам бог велел вести «воев» на слом крепости — во-енные люди. Впрочем, князь больше старается наблюдать за «сражени-ем, чем принимать в нем непосредственное участие. А вот воевода — тот в первых рядах атакующих. Раскрасневшийся, в простой короткой ов-чинной шубейке, чтобы не мешала длинными полами при движении. Командует, ободряет, призывает на слом идти, дружней действовать.

И оборонявшиеся и осаждающие мечут друг в друга снежки. Обо-роняющимся проще: от вражеских снежков их стена снежная защищает, да и сверху можно снежки метать и дальше, и прицельней. Впрочем, сверху они мечут в атакующих не только снежки, но и большие снеж-ные глыбы, которыми запросто можно сбить с ног пару нападающих. Тут чуть-чуть зазевался — и получил снежком в лицо, или оступился со снежной тропы на ледяную дорожку — и покатился под гору до самого Кура под веселый смех и крик остальных.

Вот воевода, почти овладевший крепостью, вместе с парой своих «дружинников» покатился под гору под смех остальных.

— Воевода, ты куда? — смеется вслед ему князь. — Крепость-то ввер-ху, а не внизу.

Но воеводе некогда отвечать, знай себе, кувыркается в снегу да со-пит сердито.

— Так он это… для разгону, — отвечает язвительно кто-то из ата-кующих на шутливый вопрос князя за воеводу, которому в данный мо-мент совсем не до ответов. — Чтобы стремительности больше было! Ха-ха-ха!

— Наш воевода — хват! — смеются защитники, — но и мы не лыком шиты! Так ухватим, что никакого Хвата тут не хватит! Ха-ха-ха!

Не только парни участвуют в штурме или защите крепости, но и девушки имеют полное право принимать в этом участие. Им выбирать, какую сторону поддерживать. Никто вслух не произносит, но каждый понимает, что защищающиеся — это сторонники зимы, а нападавшие олицетворяют в себе весну, весенние силы. И потому девицы на стороне нападающих, ибо девицам, как никому иному, так хочется поскорее весну увидеть и почувствовать! Вот и атакуют, помогая весне одолеть зиму.

Целый день в окрестностях града смех, крик, визг девчат, разбой-ный свист и веселое улюлюканье парней! Все: и нападающие, и защи-щающиеся, барахтаясь в снегу, давно промокли до нитки, но никого это не пугает, да и никто этого не чувствует. Азарт!

Как защитники снежной крепости ни стараются, победа остается за атакующими — и крепость, только что построенная, разрушается. Одна-ко разрушение крепости еще не окончание молодецких игрищ.

На следующий день на берегу Кура собирается почти все мужское население — предстоит кулачная потеха. Стенка на стенку пойдут слав-ные жители славного Курска.

В первой стенке все те, кто с князем и воеводой в Детинце живут, во второй — с посада. Во главе первых сам князь Кур и воевода Хват. Никакого зазора для престижа княжеского и воеводского в том нет. На-оборот, если бы не вышли на кулачки — была бы им поруха. А так, бей-ся, показывай удаль молодецкую!

Посадских возглавляет, как ни странно, старшина торговых гостей Прилеп. Он еще со своим двором в детинец не перебрался, вот по преж-ней памяти и стоит во главе посадских. Сам он боец не ахти какой, но рядом с ним крепкие парни — дети купеческие. Все как на подбор — мо-лодец к молодцу!

Среди посадских три женщины дородных. Это Злослава, Мирслава и Твердослава. У каждой кулак, как пивной котел. Если в ухо саданет — мало не покажется. Не каждый мужик, опытный кулачный боец, под их ударом устоит, не говоря уже о юнцах незрелых.

— Эй, Злослава, — кричит воевода богатырше Злославе, — эх, и вре-жу я сегодня тебе, если попадешься под руку. Не забыла, как прошлый раз мне синяк под глазом поставила? Почти две седмицы глаз был за-плывши… Я это хорошо помню и постараюсь должок полностью воз-вратить… Не возражаешь?

— Не кричи «Гоп!», воевода, не запрягши, — отвечает под смех то-варок Злослава. — Доведется — под другим глазом фингал поставлю, не хуже прошлого будет!

— Эта поставит! — Смеются в «стенке» посадских.

— Не боись, — отвечают им княжеские, — за нами тоже не задолжа-ется!

При кулачных потехах дозволяется быть одетым, но многие муж-чины не только верхнюю одежду с себя сбросили на снег, но и нижнюю тоже, вплоть до рубах. Зачинают, как и ведется, самые малые. Словно петушки, они набрасываются друг на друга, стараясь попасть в сопатку сопернику, ибо бой идет до первой крови. Кто первым «врагу» крова-вую юшку пустил, тот и победил.

Вот один из сорванцов изловчился и пустил «красные сопли» со-пернику. Увидев такое дело, обе стенки взревели:

«Наших бьют!»

Взревели и поперли друг на друга медведями. Враскорячку. Снача-ла те, что помоложе и побойче. За ними без спешки и суеты солидные мужи. Эти на потеху идут, как на работу. Достойно. Со знанием дела.

С уханьем замахали кулаками, тузя друг друга от всей души. Жен-щины-бойцы бьются наравне с мужчинами, и их не жалеют. До первой крови. Но это только говорится, что «до первой крови». Вошедши в раж, разгоряченные боем, стороны уже не видят ни чужой, ни своей крови. Бьются до тех пор, пока не надоест или же пока не упадет на ок-ровавленный и истоптанный снег без чувств.

Упавших подбирают их родственники: матери или жены, иногда сестры. Если же близких родственников по какой-то причине рядом не окажется, то такая забота на жрецов молодых ложится. Они в кулачных боях не участвуют — сан не позволяет, но присутствовать при этих боях обязаны и обязаны оказывать помощь пострадавшим. Вот и оказывают помощь, уводят домой отлеживаться, выздоравливать и к следующим боям готовиться. Все без обид. Так как сегодня ты побит, а в следую-щий раз ты побьешь.

Гудит, шумит Курск. И не он один. Во всех городищах, во всех се-лищах северян, раскинувшихся по берегам Семи и других рек и речо-нок, в том же Ратце или Ярильске, творятся праздничные требы, идут игрища, проводятся молодецкие потехи. Приспела пора провожать зиму и встречать весну. Однако, сколько бы празднествам ни идти, но и им приходит время заканчиваться, уступать место труду и работе. Сожгли куряне чучело зимы, за работу принялись.

К началу весны плотники-молодцы под присмотром Сруба, считай, все срубы срубили. Прямо на торжище — место то было просторное, вот и использовали его, чтобы не тесниться, не жаться друг к другу, не ме-шать один другому.

Снег утрамбовали ногами — тверже земли стал. На нем пни дубо-вые. На пнях — срубы готовые, от первого до последнего венца из дубо-вых бревен. Вместе с опалубкой крыши, которая, правда, пока из одних стропил да бревенчатого шатра-каркаса состоит, ибо тес уже по готовой крыше стлаться будет, чтобы заранее не портить его предстоящей раз-боркой срубов и установкой их на нужном месте.

Бревна внахлест друг на друга уложены, крест на крест, на углах специальными зарубками между собой связаны, паз в паз, шип в шип — не толкнуть, не шелохнуть, а вдоль бревна еще отдельными шипами дубовыми для пущей крепости соединяются. И захочешь бревно ско-вырнуть, из стены вынуть, да не сможешь. А чтобы при разборке и по-следующей сборке венцы и бревна не попутать, их старшина плотниц-кий специальными метками, понятными только ему да самым опытным плотникам, помечает. Ведь после того, как срубы будут готовы, их предстоит вновь по бревнышку разобрать, чтобы на нужное место в крепостной стене установить окончательно. Весь сруб туда ведь не под-винешь — сил на то ни у кого не хватит. А по бревнышку — и споро, и людям не в тягость.

Чудными строениями срубы над городищем возвышаются, упира-ясь золотистыми дощатыми шатрами крыш-башенок в небесную лазурь. Срубы в два жилых яруса. Первый с входными проемами для дверей и окошек. Во втором только узкие проемы-бойницы для окон. Дверей тут нет и не должно быть. Вход на второй ярус внутри, при помощи специ-альной лестницы. В башенках также бойницы имеются: через них мож-но наблюдать за ближайшими окрестностями града и из луков стрелять. Сверху далеко видать и стрелять сподручно. Красота. Ничего, что двер-ные проемы без дверей, а окошки без оконных рам и наличников пус-тыми глазницами смотрят на белый свет. Ничего, что ветер в них, как у себя дома, гуляет! Когда срубы будут установлены на предназначенных им местах, то и двери, и рамы оконные, и наличники резные со знаком Перуна и Коло вокруг них появятся. А мох, проложенный между брев-нами, доступ ветру и холоду преградит. Как и оконные рамы и двери, вставленные в зияющие пока проемы. Теперь же не к спеху.

По вечерам, когда Солнце-Коло только за окоем уйти собирается, от необычных строений причудливые тени аж до самого Тускаря дотя-гиваются. Но то ли еще будет, когда все будет окончательно построено: и крепостные стены, и башни оборонительные, и палаты княжеские да воеводские!

Нечего сказать — стараются курские плотники, показывают свое мастерство и удаль. Давно столько работы не было. Но вот довелось — и рады стараться друг перед другом, словно не с топором по бревнам ра-ботают, а с ножичком специальным, которым вязью и чудной резьбой чару деревянную украшают.

Но не отстают от них и кузнецы. Куют для будущей крепости ско-бы железные, чтобы стены и перемычки между них намертво друг с другом связывать; куют навесы мощные, крюки и петли прочные, чтобы тяжелые дубовые ворота в Воротной башне крепко-накрепко закрепить, не на год, не на два, а на века; куют они и гвозди четырехгранные с ши-рокими шляпками, для крыши необходимые. Надо же тес к стропилам и опалубке надежно прибить, чтобы ни ветер, ни ураган сорвать их с мес-та не смог. А гвоздей тех, ой, как много надобно: и для крепости, и от князя на его дом заказ поступил, и от воеводы, и от Прилепа, старшины гостей торговых. Этот пострел везде поспел, хотя и драл горло более всех против строительства крепости. Однако, учуял поживу — и уже в первых рядах. Но как был жмот жмотом, так таким и остался: за каждый гвоздь железный торгуется, цену сбивает. Князь и воевода не такие — запрошенную цену, хоть и не златом-серебром, но полностью отдают, не скупердяйничают, не жмутся, как последние нищие — калики пере-ходные.

ВЕСНА

Весна в то лето была дружной. Не успела с низких крыш курских избушек капель закапать, не успели воробышки в первых проталинах-лужицах свои перышки и клювики обмыть, как грачи прилетели, загал-дели, заграяли, весну поторапливая. А тут Догода с Зимстерлой ото сна пробудились — и ну зиму прочь гнать.

Присели сугробы, прижались к земле — знают, что недолго им зем-лю-матушку прикрывать, от тепла прятать. Побежали, зажурчав, с при-горков веселые ручейки. Одни в сторону Кура, еще дремлющего подо льдом и рыхлым, ноздреватым снегом, другие через глубокие овраги — к Тускарю: «Хватит спать, пора вставать!»

Наполнились талой водой Кур и Тускарь. И Семь у берегов спрята-ла свой ледяной панцирь под тяжелыми темными водами. Только сере-дина реки, вспучившись, как живот у купца или у бабы на сносях, оста-валась покрыта светлым льдом, но и тот вот-вот вскроется: треск все чаще и чаще вдоль берегов прокатывается.

Затихли окрестности курских рек в тревожно-радостном ожидании. Ждут. А талых вод все больше и больше, даже ночной сумрак и замо-розки не могут их сдержать.

— Скоро, скоро половодье, — переговариваются меж собой куряне, собравшись теплым солнечным деньком над обрывом у Тускаря и вгля-дываясь в даль, до самого окоема.

— Вон как Ярило пригревает! Впору шубы зимние снимать и до следующей зимы прятать.

— Хорошо, что на крутоярах живем — воде нас не достать. — Радова-лись многие. — Плохо будет тем, кто в низинах жить приноровился — потопит Семь, спаси горемык, Сварог! Снегу в эту зиму было много, значит, и вешних вод будет много…

— Это точно, — соглашались с первыми другие, повидав за годы жизни всякого. — Половодье будет знатное. Не только низины, но все луга зальет.

— Вот-вот, — встревали со своим словом те, которые побывали в по-ходах на берегах Сурожского и Греческого морей или же воды Хвалын-ского когда-то зреть могли, — не Семь будет, а море-океан!

— Да, — вторили им четвертые, — разольется наша тихая Семь, как море-океан, до самого Окоема: снегов в этом году и впрямь было мно-го… Быть большой воде!

— Зато после половодья рыбный промысел — одно наслаждение: любую рыбицу на мелководье луговом пустыми руками бери, хоть щуку зубастую, хоть леща толстобрюхого, хоть карпа крупноперого, хоть ка-расика золотистого. А повезет — так и сома усатого, воеводу рыбного, поймать удастся.

Знали куряне толк в рыбе. А как не знать, если на берегах рыбных рек жили. После хлеба ржаного, мяса скота и птицы рыба третье место в пропитании держала.

— А травам в это лето быть богатым, — размышляют пятые. — Сенца заготовим — на два лета вперед!

Кроме общественных стад, отар и табунов у каждого жителя име-лось и собственное хозяйство, поэтому кормов для животины надо было заготавливать много. Не только на предыдущую зиму, но и впрок, ибо никому, кроме богов, неизвестно, каково будет следующее лето. А боги свои тайны даже жрецам не всегда открывают. Вот куряне и стараются, каждое лето корма с запасом готовят. К тому же главный жрец повто-рять не устает, что на богов надейся, да сам не плошай!.. Потому и не плошают жители городища.

— Что — травам, — перебивают их первые, — хлеба знатные уродятся. Пращуры не зря говаривали: «Снега много — хлеба много»!

— Да! — дружно соглашались все. — Это точно!

И вот однажды ночью на Семи ухнуло: не выдержал лед напора вешних вод, треснул, взломался, вздыбился.

«Началось, — проснувшись от шума, прошептали куряне, — пошел ледоход»!

Утром от мала до велика высыпали на чело крутояра и обомлели: докуда хватало взора — все было покрыто темной водой, а по воде льди-ны, льдины, льдины…

Каждой весной повторяется похожая картина, но привыкнуть к ней невозможно. Каждую весну она по-прежнему обвораживает, зачаровы-вает! Нет ни Тускаря, нет ни Кура, нет ни Семи — сплошное море от края и до края. Грозное, темное, бурливое. Но и тут смельчаки находят-ся — на льдинах покататься. Некоторым эта удаль удается, и они гордо выкачивают грудь, управляя при помощи длинного шеста льдиной у берега, на относительно тихой воде. Некоторым эта забава молодецкая не удается, и они под смех горожан и укоризну женщин скатываются со скользкой льдины в холодную воду и барахтаются, выбираясь на берег, а потом, согнувшись от стыда и холода, виновато бредут на взгорье, чтобы затем бежать домой и переодеться в сухое. Иначе простынешь — и быть худу: Чернобог в свое подземное царство заберет.

Скоро-скоро промчатся льдины, и еще не успеют опасть вешние воды, как побегут по волнам малые лодчонки рыбаков, забрасывающих неводы, чуть ли не скрываясь в высоких волнах, а рядом с ними велича-во поплывут многовесельные расшивы и насады, перевозя курский люд с одного берега на другой.

Следом за ними тронутся и струги гостей торговых, наполненные красным товаром, чтобы торговать как с соплеменниками, расселивши-мися по берегам Семи, Десны и Днепра, так и с иноземцами, прожи-вающими на берегу Благодатного теплого моря. Торгуют курские купцы не только красным товаром, но и железной рудой, на болотах, раски-нувшихся вокруг Курска, собранной, и железным оружием, справлен-ным курскими кузнецами, и меховой рухлядью, добытой охотниками, подобными Бродичу, и зерном золотистым, собранным на благодатных полях, разрабатываемых окрест града.

По осени, когда зерно после сбора нового урожая в цене падает, за-купили тороватые купцы у смердов-огнищан по всей округе, теперь же, когда с зерном не так богато как осенью, торговые гости готовятся сбыть его с большим прибытком для себя. На то они и гости торговые: свой барыш никогда не упустят! А самые отчаянные погонят в безлес-ные южные края плоты из стволов деревьев: тут и сосна, и ель, и дуб — выбирай на любой вкус.

Из чужих краев торговые гости возвращаются также не с пустыми руками: привозят красного товару, украшения различные — женщинам они страсть как нравятся. Пристанут до отцов или мужей: «Хочу!» — как острый нож к горлу. Не хочешь, да купишь, отдав последнюю монетку, лишь бы не галдели как вороны перед непогодой.

Иногда купцы привозили оружие заморское: брони да мечи хар-лужные. И на этот товар всегда находились покупатели. Ценили русичи оружие.

Но больше всяких товаров привозили торговые гости из земель да-леких различные истории из жизни того или иного народа, которыми и делились, не требуя платы.

Слушали те истории куряне, удивлялись: «Неужели все на самом деле так?..»

СТРОИТЕЛЬСТВО КРЕПОСТИ

Не успел пройти ледоход, еще не спали полые воды, как куряне муравьями закопошились на Красной горе: необходимо было выкопать канавы под крепостные стены до начала полевых работ.

В земляных работах вновь почти все жители участвовали. Как му-равьи по периметру будущей крепости снуют, копошатся, заступами орудуют. Под неустанным присмотром князя и воеводы рвы копают. Впрочем, князь и воевода не только присматривают за ходом земляных работ, но и чертеж на земле набрасывают, вооружась острой палкой или тонкой бечевкой, а то, нет-нет, и сами за заступ возьмутся: покажут как копать надобно.

Земля после того, как оттаяла после зимних морозов, словно жи-вая: дышит. Теплом и запахом. Копается легко. Особенно чернозем. Тяжелей приходится с глиной, идущей вслед за слоем чернозема. Но и тут, ничего, справляются копатели.

При рытье канав под бревна будущей стены навыков особых не надо: бери на лопату больше и кидай дальше. Вот и вся наука. Только плотников князь освободил от земляного тягла: им бы со своей, с плот-ницкой работой впору справиться…

Особенно глубокую яму копали в одном месте, со стороны Туска-ря.

— Для чего? — как-то спросили подуставшие землекопы заглянув-шего к ним воеводу.

— Для крепости, — односложно, не моргнув глазом, ответил воево-да.

И вообще удивились они, когда на дно выкопанной ими ямы на толстых канатах опущены были ранее заготовленные Срубом и его сы-новьями дубовые плахи, а Сруб с сыновьями их собрал там в рамы и установил одна к другой на торец, потом железными скобами между собой соединил. Получилось что-то вроде хода. Но хода без входа и без выхода, пролегшего поперек будущей крепостной стены.

— Засыпай! — выбравшись последним из ямы, приказал старшина плотников землекопам.

Засыпали. Утрамбовали землю. На кончике языков вопрос: «Для чего?» Но сдержались: князю виднее, где копать и что закапывать.

— Достаточно, — продолжает командовать Сруб. — Ставь стену!

И сам с сыновьями первым направился к приготовленным для кре-постной стены бревнам.

— Навались! — Показывает на нужное бревно.

Навалились, ухватившись враз руками за тяжелую колоду. — Ух! — Вскинули на правое плечо и понесли, слегка сгибаясь и коряча ноги под тяжестью дубового бревна.

— Опускай!

Осторожно опустили бревно комлем вниз, закрепили с соседним, чтобы не падало. Не успели дух перевести, а Сруб уже командует:

— Следующее.

И снова: краткое «Навались!», а следом дружное «Ух!»

К вечеру место, где была вырыта яма и где была установлена непо-нятная рамочная конструкция из дубовых плах, было пройдено новой крепостной стеной, засыпано землей и утрамбовано так, как будто тут никогда и не копалось. А через седмицу вообще забыто — другие дела и заботы захватили строителей, некогда было размышлять над столь не-обычным явлением, как какая-то яма, а в ней деревянная рама. Спешили строить крепостную стену, так как впереди предстояли полевые работы.

Но как ни поторапливал князь, как ни покрикивал воевода, как ни месили грязь еще не высохшей после таяния снега земли куряне-строители, к травню, к началу полевых работ смогли лишь часть старой стены, что шла по обрыву со стороны Тускаря выкопать да на ее место часть новой, двойной, с забралом и бойницами установить. И все!

— Мало! — сетовал обескураженный князь, ожидавший более весо-мых результатов.

— Мало, — соглашался с ним воевода.

— А я-то думал… — продолжал сокрушаться Кур.

— Ничего, — успокаивал его, как мог, Хват, — наше от нас не уйдет. Раз решили, то сделаем. Вот полевые работы пройдут, отсеется наро-дишко — и опять примемся за рытье канав под бревна для крепостных стен. А пока будем довольствоваться тем, что есть, да домишки наши начнем строить, чтобы к холодам в них перебраться. Плотники, чай, полевыми работами себя не обременяют, они топориком хлеб насущный себе добывают. Верно, князь?

— Верно, — соглашался Кур, — будем домишки наши строить. Мыс-лю, что с северной стороны начнем. Там и лоно града, там и вход в кре-пость, там и более слабое укрепленное место: нет ни склонов, как со стороны Тускаря, ни оврагов, как со стороны долины Кура.

— Придется ров поглубже выкопать, — окончил мысль за князя вое-вода и добавил, не сдержавшись:

— А как получается-то хорошо, княже. Любо-дорого посмотреть! И высоко, и крепко! Вот бы всю крепость так враз узреть?.. Будет не хуже, чем в Белой Веже на Дону Батюшке или в самом Воронежце!.. — Воево-да по-детски радуется будущей крепости, готовой только в его мечтах.

— Еще узрим, воевода, узрим… — похлопывает ладонью князь по могутным плечам воеводы. — И со рвом глубоким ты прав. Будем копать вон от того оврага, — указал рукой на глубокий овраг, глубоко вклинив-шийся в мысок со стороны Кура, на отрогах которого приютились из-бенки Купавы и Бродича, — до вот того выступа в обрыве берега Туска-ря.

Очерченное рукой князя место далеко выбивалось за границы ста-рой крепостной стены, прихватывая к планируемой крепости изрядный кусок посада.

— А с посадом что будем делать? — поднял на князя вопрошающие очи воевода.

Он имел ввиду несколько полуземлянок посадских жителей горо-дища, которые оказались на черте будущей крепостной стены и крепо-стного рва.

— Не баба, кажись, подвинутся, — жестко сказал, как отрезал, князь. — Тут речь о крепости, а не о каких-то жалких лачугах. Лачуг себе ог-нищане наши сколь угодно понастроят. Лес рубят — щепки летят! Впро-чем, — решил князь, — до сего момента еще дожить надо… а потом уж думать, что да как.

— Если лес, то… конечно, — протянул неопределенно Хват. И было непонятно: то ли он полностью согласен с князем, то ли имеет собст-венное мнение по данному поводу, отличное от княжеского, но предпо-читает его держать при себе.

Построенная новая крепостная стена действительно смотрелась грозно и неприступно. Да таковой она на самом деле и была. Хоть и мало стены крепостной установили, но добротно. И в землю бревна на-ружного и внутреннего ряда глубоко вкопали, и перемычки между ними дубовые проложили, и землей, смешанной с сырой и вязкой, как клей, глиной для прочности междурядное пространство забили и утрамбова-ли. Не хуже каменной крепостная стена получилась.

А князю неймется. Приказал десятку воев крепких дубовой пла-хой-тараном в стену ту бить: не даст ли слабины. Вои и рады: бревно — на плечи и отошли шагов на десять для разгона.

— Обождите! — крикнул, подумав, князь. — Сначала в старую попро-буйте. Посмотрим, как сдюжит?

Вои с бревном на плечах направились к старой, прицелились, вы-бирая в стене место покрепче, гикнули для удали, разогнались и удари-ли.

Крякнуло недовольно старое, врытое в землю, покрывшееся мхом бревно и чуток подвинулась из общего ряда.

— Еще! — требует князь.

Видать, взыграло ретивое, интересно знать: сколько ударов тарана сдюжит старая стена.

Еще отошли, разогнались, ударили. Пуще прежнего наклонилось бревно, но устояло.

Вои, не сбрасывая с плеч тарана, обернулись к князю, ждут коман-ды. Лица озорные, веселые. Таких молодцов простой работой не уто-мишь. Ничуть не устали — дышат ровно, словно и не бегали с бревном-тараном на плечах.

Молчит князь, размышляет.

— Десятка ударов не сдюжит, — приходит он, наконец, к выводу. — Теперь попробуйте крепость новой стены.

— Да, — соглашается с выводами князя воевода. — Вовремя сменить надумали…

Вои вновь возвращаются на прежнюю позицию. Дружно ухают, возбуждая себя, разгоняются, бьют тараном в стену.

Глухо, недовольно ухнула земля под стеной и под ногами воев, за-дрожала, но бревна в новой крепостной стене даже не шелохнулись.

— Еще, — кричит князь, — еще!

Разогнались, ударили. Результат тот же самый: задрожала мелко земля, но не пошевелилась, не уступила силе стена.

— Еще! — Не терпится князю испытать крепость выстроенной сте-ны.

— Князь Кур, может достаточно, — попытался остановить князя вое-вода Хват, до сей поры молча наблюдавший за «приступом», — чего по-пусту крепость рушить.

— Лучше сейчас самим порушить, чем когда-то врагам. — Отвечает князь. — Если сами сейчас порушим, то сами же и исправим все недоче-ты. Плохо — ежели враг порушит. Тогда, может статься, что и исправ-лять будет некому…

Доводы князя хоть и жестки, но справедливы. И вои еще раз за ра-зом наносят тараном удары в стену, но она держит эти нешуточные уда-ры, только земля тревожно дрожит. Как те ни старались — не поддалась стена.

— Достаточно, — наконец дает команду Кур. И добавляет, когда вои положили таранное древо на место: — Поправить вышибленное бревно в старой городне, подсыпать земельки и утрамбовать до каменной твер-дости и прочности — в новой.

— Будет исполнено, князь, — отвечает десятник Славобран и ведет своих воев на исполнение княжеского наказа.

— Теперь вижу, что добротно устроено, — потирая руки, удовлетво-ренно констатировал князь, обращаясь к воеводе. — Так и будем про-должать.

— Только так, а никак иначе, — поддакивает черноглазый Хват, не скрывая за прежней насупленностью довольства и радостного оживле-ния. — Чтобы не хуже было, чем в иных городах нашей славной Руси — Русколани.

— Вот именно! — оставляет последнее слово за собой курский князь. — Вот именно!

Радостно на душе князя. Радостно на душе воеводы Хвата.

Радостно и курянам любоваться новой крепостью. Да как не радо-ваться — для себя строят!

СЕВ

Пока длились полевые работы, связанные с пуском пала по старо-му жнивью, с вспашкой на быках, так как Сварог еще не надоумил ку-рян использовать для такого дела лошадок, деревянными сохами, снаб-женными железными сошняками, разработанных ранее полей; пока не были окончены работы с посевом семян под деревянные бороны с дере-вянными же зубьями, которые тянули смирные лошадки или норови-стые быки; пока на полевых работах было задействовано почти все на-селение города Курска, от мала до велика, ибо сказано, что один весен-ний посевной день целый год кормит, строительные работы в крепости почти не велись. С хлебушком каждый желал быть, ибо хлеб — всему голова! Не зря же три символа Рода и Творца воплощаются в Деде, Дубе и Снопе, которые и почитаются славянами наравне с самим Творцом.

Сев — дело не простое. Прежде чем бросить зерно в землю надо бо-гов умилостивить, чтобы зерно в землю приняли, чтобы всходы были дружные и тучные, чтобы засуха стороной обошла засеянные поля, чтобы дожди выросший урожай не сгноили. Да мало ли еще чего надо вымолить у богов. А боги все разные и по разному относятся к мольбам пахарей и сеятелей. Одни помогают, другие же могут и пакость какую-либо учинить, если их не умилостивишь. На то они и боги!

Потому допрежь сеятелей обходили курские поля жрецы, творя за-клинания, а Славояр на капище праздник богам и требу учинил, возда-вая хвалу и молитвы. Сварогу — Творцу всего сущего, а также Снопу — одному из воплощений Сварога. И Велесу, дающему благодать всякой живности, и Севу — покровителю полевых работ и сева, и Зимстерле — богине весны и цветов, и Мерцане-Зарнице, чтобы не забывала резвить-ся над зелеными всходами и созревающими колосьями, и богине Сиве, отвечающей за плоды и плодовитость, и еще многим и многим богам и богиням, от воли и благосклонности которых зависит: быть урожаю, или же голод ожидает род курских северян.

Бог Сев в сем праздновании курян был особо почитаем, он был не только покровителем всех полевых работ, но и покровителем самих се-верцев. Это в его честь Отцом Богумиром был назван один из его сыно-вей, который и стал родоначальником всех северских племен и родов, прибыв из далекого былинного Иньского Края на Русские земли и рас-селившись на берегах Семи, Десны, Псла и иных рек. Вот и воздавались ему особые почести, равные тем, которые воздавались самому Сварогу или Световиду.

И если в пору вспашки полей участвовали в том действе лишь па-хари да ребятишки, помогавшие им подгонять хворостиной утомивших-ся быков, и при этом допускалась для полевых работ будничная повсе-дневная одежда, то в день сева куряне поголовно, за исключением лишь грудных детей да ветхих стариков, оставшихся возле своих изб греться на солнышке, вышли на поля в лучших и самых ярких нарядах. Мужчи-ны — в расшитых тонкого белого холста рубахах, женщины в цветастых платках и платьях, девушки — в светлых сарафанах, с венками и лентами на голове при распущенных, не заплетенных в косы, золотистых воло-сах. И все вместе — с веселыми песнями, славящими богов и сев, поле и труд.

Даже ярмо на волах, и то было в лентах, чтобы не печалить богов своим скудоумием и отсутствием веселья. Ибо куряне, впрочем, как и все северяне, как и все славяне, считали, что все хорошие дела должны делаться весело и легко. Тогда и боги помогут, и успех ждет. Если же начать столь важное дело с тяжелым сердцем, без ощущения радости — добра не будет. Не только это лето, но и вся жизнь сложится тяжело и муторно.

— Прими, земля-кормилица, — метнул горсть жита жрец Славояр в дышащую теплом землю, — жито, да отдай его нам старицей. Ибо кор-мишь ты нас и поишь, ибо ты всем русичам — мать, не мачеха! Слава! Слава! Слава! — И был он в сей день не только в праздничных одеяниях, но торжественен и благообразен.

— Слава! — повторили сеятели, берясь за лукошки с зерном.

— Сла-а-ва-а-а! — отозвалось гулкое эхо.

Сев на курских, из сплошного чернозема, полях, когда-то отвое-ванных пращурами у лесных массивов, а потому раскинувшихся среди лесов и перелесков, торжественно начинался и торжественно, под пение молитв, заканчивался.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СТРОИТЕЛЬСТВА

Но только жаркая пора посевной миновала, как строительные ра-боты на Красной горе возобновились с новой силой. К тому же дни ста-ли долгими, теплыми, а вечера сопровождались соловьиными трелями и прочим птичьим гамом и щебетом.

Работалось весело, споро, с небольшими перерывами на еду и от-дых. И как не спориться работе, когда на строительстве, почитай, весь город трудится, все горожане и огнищане, проживающие на крутоярах по Тускарю от Красной горы и до Лысой горы. Кто рвы копает желез-ным заступом, кто бревна-плахи к ним на могучих плечах несет, кто землю между рядами бревен утрамбовывает, да глиной вязкой забивает. А как не трудиться — для себя крепость строят, по решению своего же веча. Вот и кипит работа от зари и до зари. Вот и стучат заступы и топо-ры от темна и до темна, и радостно повизгивают пилы, прожевывая твердый, как из железной крицы, дуб.

На строительстве крепости работают не только мужчины-воины, не только плотники и кузнецы, кожевники и горшечники, не только княжеская челядь, гости торговые и жрецы-ведуны. Этим всем сам Сва-рог в работе быть велел. Тут и женщинам, и подросткам работы хвата-ет: в мешках из рогожи и на специальных деревянных носилках глину из-под кручи, почитай, от самого Тускаря подносят, песок речной. Дру-гие — в деревянных ведрах воду. Третьи — прошлогоднюю солому. Чет-вертые все это ногами своими загорелыми перемешивают, доводя до вязкой массы. У многих из них не только ноги по колено в глине, но и лица, и руки. Однако, всем весело. Тут и там смех раздается: девичий — звонкий, задорный, словно колокольчики серебряные враз зазвенели, мужской — басистый, солидный; ребячий — по-жеребячьи восторжен-ный.

Мужчины и подростки, по примеру отцов своих, в полотняных штанах и обнажены до пояса. Босые. Чего зазря одежонку рвать и обувь бить, когда не только от работы тепло, но и от Ярилы-Солнышка. Оде-жда да обувь и в холода сгодятся.

Женщины в длинных до пят платьях и в светлых платках на голове — не к лицу молодкам ходить с распущенными власами, чай, не на празднике лета и любви — Лады и Купалы, чай, не девчонки-малолетки. Тем это дозволяется. Как дозволяется и незамужним девицам своей кра-сой русалочьей парней завлекать.

Если какой подол платья мешает, то можно его спереди подобрать и за пояс засунуть, вот ноги не будут путаться в подоле — и ничего за-зорного или постыдного в том нет. Испокон веку так славянки хажива-ли, когда работа того требовала. А те, что побойче своих подружек бу-дут, так те и мужские порты натянут — по примеру своих сестер из Бе-лой Вежи, которых еще то ли касачками, то ли казачками называют — и в них щеголяют: ведь тепло и удобно.

После окончания работ все так же дружно направляются к тихому Тускарю. А он пылает в лучах заходящего солнца и прохладой манит. На берегу, не сговариваясь, делятся на две части: мужчины и мальчиш-ки, что постарше, в одну сторону, женщины с девушками и прочей ме-люзгой — в другую. Купаются порознь, излучиной реки и густыми кус-тами ивняка разделенные.

Мужчины, сняв порты, прыгают с разбега в еще не прогретую солнцем воду и ну, размашистыми саженками, водную гладь рассекать. Туда-сюда, туда-сюда. Ухают от удовольствия.

Женщины, убрав платы и распустив золотистые волосы, входят в воду осторожно, как бы кончиками пальцев ног. Одни — прямо в плать-ях, другие — разоблачившись до нага, а чего бояться: мужчинам грех подглядывать в неурочный час за женской красотой, великий позор. Ни один на такое не осмелится. Мало, что засмеют соплеменники, но еще и изгоем сделают, из града навсегда изгонят. Суровы законы русичей. Суровы, но справедливы. Не замай чужого. Вот и красуются женщины друг перед другом своей русалочьей красой на зависть водяному царю и его помощникам-духам речным. Особенно, молодки, или те, кому за-муж уж впору. Русалки! Настоящие русалки! Глазища большие, все го-лубые, синие да зеленые. Как омуты колдовские. И волосы — чуть ли не до пят! По плечам рассыпались, розовые ягодицы прикрывают про-зрачной золотой кисеей.

Русалки! Настоящие русалки!

Купава тут же. Нагая. Уже в воде побывала. Улыбается от удоволь-ствия. Вышла на песчаную отмель, руками волосы отжимает, воду с тела сглаживает. Тело стройное, кожа чистая, гладкая. Вода на коже в шарики собирается, искрится, как роса на траве в утренний час.

— Что, Купа, улыбаешься? — спрашивает востроглазая и быстрая на язык соседка ткачиха. — Наверное, милого дружка вспоминаешь?

Задала вопрос и смотрит хитро-хитро, настырно-настырно, вызы-вающе: как, мол, ответишь, не солжешь ли, не слукавишь ли соседушка дорогая?..

Тут не отмолчишься. Хоть и таят Купава с Бродичем свою любовь, но разве утаишь ее от сотен глаз… не утаишь… Купава понимает: бу-дешь молчать — досужие кумушки такое навыдумают, что жрец, отве-чающий за целомудрие жителей града, может к ответу на вече призвать.

— Может, и вспомнила, — приняла вызов Купава, выпрямив стан и гордо взглянув на соседку. — А тебя, соседушка, завидки, что ли берут? Или муж с тобой не больно-то ласков, что ты на чужих парней загляды-ваешься?

Быстра на ответ Купава, за словом за пазуху не полезет, да и язык у нее, что осока речная — режет до крови.

— Не серчай, Купавушка, — уже миролюбиво продолжает ткачиха. — Просто спросила. День-то сегодня какой чудный. Вот и лезет всякая дурь на язык. А язык, — знато дело, — без костей, мелет, что не след. Он, язык-то — и друг наш и враг первый.

— Да, чудный! — чуть щурясь на спешащее за окоем солнце, и, вновь улыбаясь своим мыслям, соглашается Купава, внутренне отдавая должное уже мирным словам словоохотливой ткачихи.

Она знает, что вечером придет коханый, охотник Бодрич, они уся-дутся рядышком на завалинке ее избы и будут слушать пение солову-шек чуть ли не до утра. Бродич будет жарко шептать ей слова любви, отчего ей млеть в сладкой истоме. Но только млеть и ничего большего. Она бы и рада уступить и отдать свое тело милому дружку, но суровый закон предков сдерживает ее порывы.

— Да, чудный! — Шепчет она то ли себе, то ли соседке, то ли неви-димому Бродичу.

Ребятишки с визгом носятся у берега. Там и вода теплей, и мелко — не утонешь. Брызгаются, кричат. Весело сорванцам!

Мужчины, смыв с себя пыль и дневную усталость, почувствовав новый прилив сил и духа, через кусты лозняка и почти непроницаемые кроны молоденьких ив кричат женщинам, «задирая» их:

— Эй, бабы, чего в Тускарь купаться идете, а не в Кур? Или бои-тесь, что Кур клюнет, да не в то место? Забрюхатеть от речного петуха боитесь? Ха-ха-ха!

— Чья бы корова мычала, — озорно отвечают молодки, — а чья бы и помолчала!

— Вам бы самим у петухов поучиться, — выкрикивают те, что уже в годах да и замужем не один год ходят, — языком, как помелом, а до дела дойдет — так курам на смех!!!

— Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! — теперь заливаются задорным смехом жен-щины, а девушки стыдливо краснеют, догадываются, о чем речь ведет-ся, потому и краснеют как маков цвет.

— Вот умыли, так умыли, — смеются за кустами мужчины, — как во-дой из Святого колодца!

Святым или Священным колодцем куряне называли родник, выбе-гавший чуть ли не с вершины обрывистого берега Красной горы, кото-рый своими студеными водами поил горожан как в летнюю жару, так и в зимнюю стужу. Не замерзал и не пересыхал. Жрецы над его водой заговоры от разных напастей читали, людей лечили. Многим помогало. Потому и Святой, и Священный. К нему специальную тропу по обрыви-стому склону проложили и дубовыми плахами обложили, чтобы удоб-ней было добираться. Струи родника были чисты, как слеза младенца.

Веселятся жители града Курска, плещась в водах тихого Тускаря. Их звонкий смех вливается в какофонию соловьиных трелей. Облюбо-вали маленькие голосистые пташки берега Тускаря и окрестности града, радуют его жителей своими переборами и коленцами…

Летом курянам хорошо: купайся, мойся, сколько душе угодно. Хоть в Куре тихом, хоть в Тускаре глубоком, хоть в Семи полноводной. Всем мест хватит. И глубоких, и мелких, и обрывистых, с которых ребя-тишкам нырять вниз головой хорошо, и полого уходящих своим песча-ным дном в глубь реки…

Зимой реки подо льдом, и в прорубь, из которой воду берут и в ко-торой гусей домашних купают, не каждый по морозцу купаться полезет. Выручают деревянные бани-купальни, построенные чуть ли не каждой крепкой семьей, но расчетливо вынесенные из черты города на берег Кура, чтобы «красный петух» не вырвался на волю и не сжег весь град. Их сначала жарко натопят, накаляя в огне очага большие камни и грея воду, затем камни эти водой поливают, пар нагоняя. Потом парятся и моются всей семьей. Бани окошек не имеют. Разве только одно, под са-мой застрехой для выхода дыма, ибо топятся они по «черному». И тут важно, не только сажей не измазаться, но и за всем процессом следить, чтобы, не приведи Перун, не загорелась баня и не оставила семью без омовения среди зимы, или чтобы в чаду не задохнуться — и такое случа-ется.

Довольно часто мужчины, прежде чем посетить купальню, во льду Кура топорами полынью вырубают, чтобы, распарившись в баньке, с ходу в ледяную воду окунуться, но не остудить тело, а только раззадо-рить. Считается, что такое сочетание жары и холода жизненных сил прибавляет, годы жизни продляет. Если же купание в бане происходит вскоре после снегопада, и снег лежит пушистый, легкий, то обходятся без проруби, кувырканием в снегу. Но тут всегда нужно знать меру: чуть что, простудился, простыл — и к пращурам дорога.

Вот потому и любят русичи летом в реке побарахтаться побольше. Летом барахтайся в воде сколько угодно, не простынешь, не заболеешь. Правда, старые люди говорят, что тут могут русалки подкрасться, заще-котать и с собой к Водяному утащить.

— Только, — уверяют знающие люди, — они охотятся за самыми кра-сивыми девушками и парнями: девушек в наложницы к Водяному уво-дят, парней — себе в мужья.

Но так ли это на самом деле, или не так — никто не знает. Но гово-рят. А люди говорить попусту не будут… Особенно старые, век про-жившие. Утопало и заливалось курян много, только никто из них назад не возвращался, не рассказывал, а если и всплывали, то только трупами бездыханными и безмолвными.

Еще и праздник Купалы не пришел, а две крепостные стены над обрывами Тускаря и долиной Кура, под острым углом сходящиеся друг к другу, поставлены. Саженях в трех от самих обрывов, чтобы в случае чего и в обрыв стене не сползти, и вражеским воинам простора для раз-ворота не было. С понятием ставились.

А на их острие — двухъярусная, четырехугольная красавица башня, десяти аршин в ширину и длину, возвышается. Этакий дубовый крепыш — даже глаза радуются, когда на него посмотришь, чем-то незримо сма-хивающий на воя-русича, когда тот в броневом доспехе и мечом опоя-сан. Возможно, своей кряжистостью, что ли? А, может, спокойной уве-ренностью в силе и правоте?.. Человек двадцать воев в ней без всякой тесноты вместятся, а при особой нужде — и более.

— Лепота! — восхищается воевода. — Силища! Не хуже, чем в Воро-нежце. Да что я говорю не хуже, — сам себя поправляет он, — лучше! Куда, как лучше!

— Достойно, — более сдержан князь. — Перунов знак водрузи над центральной бойницей, чтобы любому недругу было видно, что сию башню, сию крепость сам Перун-Громовержец в чести держит, оборо-нять помогает, — приказывает он воеводе.

— Виноват, князь, мой недогляд… Но завтра же сделаю, — оправды-вается воевода, хотя чего оправдываться, если эта мысль только что пришла князю на ум.

Оба наравне с рядовыми воинами и жителями Курска целыми дня-ми на стройке пропадают, не только наказывают, что и как сделать, не только отслеживают исполнение наказа и надежность сделанной рабо-ты, но и сами «черной» работы не чураются, домой лишь ночевать при-ходят.

Возвышаются новые крепостные стены. Надежно, твердо. А над ними — крепостная башня. С четырехскатной стрельчатой крышей, ду-бовым тесом покрытой — постарались плотники, подогнали доска к дос-ке, шип в шип. Ни одной дождинке под крышу не попасть. На многие лета построено. Не зря же Сруб самолично каждую планку, каждый шип в ней проверял. Но не только плотничьи дружины стены и башни крепостные строят. Чуть ли не по челу Красной горы, перед Закурьи-ным оврагом, ставить княжеский и воеводский дома-хоромы приноро-вились. Княжий — ликом на восход солнца, левой, глухой стеной перво-го и второго, с узкими окнами-бойницами, ярусов в сторону Воротной башни и еще не начатой крепостной стены. Воеводский — ликом на за-ход солнца, а правой стеной к Воротной башне. Дорога от Воротной башни промеж ними пролегает, вся, как на ладони. Ни конному, ни пе-шему от глаз княжеских или воеводских не укрыться. Так и предполага-лось, чтобы быть этой единственной дороге не только под присмотром, но и под обстрелом лучников из хором княжеских и воеводских в слу-чае, если Воротная башня падет, и враг в детинец проникнуть попытает-ся. Вот и будет ему прием с двух сторон оказан! Да такой «радушный», что не обрадуется. Дома просторные, с разными хозяйственными при-стройками для коней боевых, для житниц и иных припасов, для челяди домашней.

Как и планировал князь, его дом и дом воеводы вошли в систему оборонительных сооружений крепости. Как бы стали второй линией обороны. Первой должна была быть крепостная стена да башни. И они были. Второй же линией обороны стали княжеский и боярский дома со всеми их пристройками и постройками.

Не отстает от князя и воеводы старшина торговых гостей, Прилеп. На вече он выступал против строительства крепости, был первым и са-мым ярым ее противником. Но когда дело дошло до строительства — забыл про прежние слова и включился со всей энергией в постройку собственного дома. Но и тут без хитрости не обошелся. Если князь Кур и воевода Хват стены хором ставили на чуть углубленные в землю ду-бовые плахи-кряжи, то Прилеп нанял землекопов, которые выкопали ему под дом глубокий котлован, почти на целый ярус.

— Зачем? — спрашивали незадачливые горожане ухмыляющегося Прилепа.

— Да под товарец-то всякий, особенно скоропортящийся, — отвечал старшина торговых гостей. — Умные люди не зря молвят: «Дальше по-ложишь, целей возьмешь»!

— Не целей, а ближе, — пытались поправлять его знатоки славян-ской, северской мудрости.

— Это кому как, — не спорил Прилеп, — кому ближе, а кому целей…

После такой отповеди отставали самые упорные: нечего со своим уставом в чужой храм медведем-шатуном вваливаться. Хозяин — боя-рин, сам знает, что и как ему строить. Тем паче, Прилеп, который ни в вопросах, ни в советах не нуждается. Сам кому угодно совет даст. Правда, не бесплатный. Так уж устроен Прилеп, что в каждой малости хочет выгоду свою иметь. А как же иначе — ведь тогда не быть бы ему старшиной гостей торговых.

ПРАЗДНИК КУПАЛЫ

На праздник Купалы Бродич и Купава на берегу тихоструйного Кура после хороводов и хорового пения в этих хороводах, после прыга-нья-очищения через костер, после пускания венков в притихший ночной Кур, на отдаленной поляне среди пахучих трав и цветов, под ласковое журчание вод, трели поздних птах и подмигивание звезд, познали друг друга. Познали, любя и не стеснясь ни себя, ни своих соседей, познали так, как познали себя в этот день многие их соплеменники, почти не скрываясь от чужих глаз. А чего стесняться, если такой день дан людям самими богами. Не столь на утехи плотские, как продолжение рода. И с этого мгновения для всего мира стали мужем и женой с благословения Лады и золотокудрого Леля, прыскающего стрелы из своего золотого лука в сердца возлюбленных. Теперь не надо сторониться нескромных взглядов, не надо прятать любовь.

— Купавушка! — жарко шептал между поцелуями в маленькое ушко любимой женщине Бродич, находясь на седьмом небе от счастья. — Ла-пушка моя ненаглядная! Ты — моя! Моя! Моя!

А та кошкой ластилась возле него, только что не мурлыкала, одно-временно грациозная и податливая, ласковая и нежная.

— Да, любимый, я — твоя! Пала крепость… — как бы невзначай на-помнила она ему о давнем зимнем разговоре, с которого все повелось, с которого все началось.

— Навеки?!! — то ли утверждал, то ли спрашивал обалдевший от счастья охотник. И было непонятно, помнит ли он о том разговоре, или уже забыл.

— Навеки! — дышит жарко-жарко она. — Впрочем, как Сварог и Лада пожелают… — тут же тихим голосом, в котором закралась грусть, по-правляет себя Купава, вспомнив, по-видимому, прежний опыт своего замужества.

— Точно? — не замечая от счастья этой грусти в голосе любимой, талдычит, как тетерев во время весеннего тока, Бродич.

— Точно! — Целует его Купава.

— Лада! Лада! — непроизвольно шепчут мужские губы между сла-достными поцелуями.

— Любый!

Ночь влюбленных! Ночь теплая-теплая, светлая-светлая, пьяными соловьиными трелями переполненная… Самая жаркая и самая короткая, и надо всем все успеть.

Любили русичи весенние и летние праздники. Особенно праздник Купалы. В этот праздник не только хоровод водили, костры жгли и че-рез них, пытая судьбу, прыгали, стараясь подпрыгнуть, как можно вы-ше, чтобы счастья было больше; не только венки из трав, цветов разных заплетали, но и сужеными обзаводились. В этот праздник парни, познав женское тело, становились мужчинами, а девушки, распустив косу и сняв на время серебряные мелодичные колты — женщинами и матерями. И никто не мог воспротивиться тому, ни отцы, ни матери. Сами через то же самое прошли. То самим Сварогом славянам дадено, через отца Ария Заветом названо, который необходимо всем соблюдать.

Накануне праздника все избушки, все полуземлянки курян были чисто выметены, вымыты. Земляной пол густо усыпан свеженакошеной травой, луговыми и лесными цветами, стены украшены березовыми ве-точками. К веточкам привязывались цветные ленточки или же нити. Для красоты и в знак любви к богине Ладе. Словно по волшебству, задым-ленные избушки превращались в лесные сказочные домики, благо-ухающие запахом трав и цветов. Украшались не только жилища, но и отдельные березки на полянах, где намечались игрища.

Не только Бродич с Купавой познали друг друга в праздник Купа-лы, но и многие жители града и его окрестностей, и не только юные и девственные, но и те, кто уже был женат или же находился замужем. Бог Купало разрешал на его праздник один раз в году встретиться с ко-ханым или коханой, и эта встреча не считалась прелюбодейством. Так что данный праздник ждали не только молодые влюбленные, но и те, кто уже успел попробовать супружеского счастья и при этом не очень удачно. Пока молодые и юные водили хороводы, пели песни, прыгали через костры и пускали по Куру венки, старики и старушки любовались их молодеческими играми, шамкая беззубыми ртами, ободряли робких, хвалили шустрых и бойких, делились собственными воспоминаниями о своей молодости.

— Ныне молодежь пошла, — шепелявил какой-нибудь седовласый замшелый дедок, похожий больше на лесовика, чем на добродушного старика, — не нам чета. И через костер прыгают низко и любят не жар-ко…

— Что, верно, то верно, — подхватывала его подруга, седая и смор-щенная, как яблоко печеное, с бесцветными глазами и крючковатым носом, с согбенным к земле станом и выпирающим наружу горбом ло-паток — настоящая Баба-Яга. — Не нам чета. Эх, бывало…

Землянка старой Весты, в которой проживал Бродич, подпадала под снос из-за постройки крепостной стены, и с ней все равно пришлось бы расстаться, поэтому особой кручины по данному поводу он не испы-тывал, переходя жить к Купаве. Однако, соблюдая закон, землянку на праздник приукрасил цветами и веточками.

Ни старая Веста за свой долгий век, ни он — за короткий много до-бра не нажили. Возможно, из-за того, что слишком любили бродячую, скитальческую, полную приключений и опасностей жизнь.

Были в его землянке стол дубовый, бог весть, когда и кем срабо-танный, да пара лавок вдоль стен, прикрытых шкурами, на которых время от времени отдыхал, когда не бывал в охотничьих походах. В уг-лу, который смотрелся на восход солнца, на специально вырезанном поставце стояла деревянная аляповатая, с короткими, согнутыми в ко-ленях и вызывающе расставленными толстыми ногами, с такими же толстыми и коротким руками, большими грудями и животом, фигурка Роженицы. Это была славянская богиня Рода, которую везде по-разному называли: кто Бабой, кто Бабушкой. Но чаще ее звали Златой Матерью, бабушкой могущественного Бога Световида. Которую больше осталь-ных богов и богинь уважала и которой поклонялась старая ведунья Вес-та. Веста умерла, а Златая Мать продолжала стоять на своем месте. Бо-гов грех тревожить, даже добрых. Это хорошо знал охотник Бродич — и не тревожил.

Тут же на стене, на вбитом крюке висели пучки трав, собранных как ушедшей к пращурам Вестой, так и самим Бродичем во времена его странствий за зверем или птицей.

Чуть ли не посередине землянки стояла низкая печка-огнище, за-нимающая собой почти все пространство внутри землянки. Но никто на это и не сетует: печь — она, как вторая мать в доме — и кормилица, и хранительница очага, и оберегательница от холодов и морозов: ободрит и обогреет, а то и потрескивающими в огне дровишками поговорит-побеседует, словно сказ волшебный расскажет.

В маленьких сенях, под самой застрехой, находились ржавый серп и такая же ржавая коса, которыми ни Веста, ни он, Бродич, никогда не пользовались. В углу стояла лопата-заступ с длинной кленовой ручкой, отшлифованной за долгое время употребления ладонями человеческих рук.

Бродич собрал свой нехитрый скарб, охотничьи да рыболовные снасти, лыжи-снегоходы, захватил меч, лук да стрелы — и перешел в домишко Купавы, а свою землянку с помощью соседей разобрал. Брев-нышки, которые посвежей были, на Купавино подворье перенес: в хо-зяйстве пригодятся, если не в строительстве, то для топки печи обяза-тельно. Остальной мусор на дно оврага сбросил и сжег там, чтобы мест-ность не захламлял и вид крепости не портил. Да и не любил охотник непорядок разводить. Так уж был приучен.

Избушка Купавы, как уже отмечалось, была попросторнее и по-светлее Вестиной. Особенно нарядно она выглядела в данное время, убранная заботливыми руками Купавы, с толстым слоем душистого се-на по полу, с букетами цветов и веточками берез. Кроме сеней, в ней было помещение для стельной скотины в зимнее время. В остальном, все, как и в землянке Весты: стол, лавки вдоль стен, в восточном углу деревянный поставец с фигурками Роженицы и Лады, большая глиняная печь, на печи всевозможная посуда и утварь для хозяйского обихода, пара узких окошек, затянутых бычьим пузырем, отдушина для выхода дыма под самой крышей, закопченные стены, отсутствующий потолок и почерневшие от времени и сажи стропила с латами опалубки да камы-шовая крыша, укрывающая от солнца и снега, но протекающая от каж-дого дождя, словно старое решето. Каждую новую весну Купава, собрав травы, оттирала стены, смывая с них слой сажи, и каждую зиму сажа возвращалась на свои места.

Недолго Бродич устраивался на новом месте — работа по строи-тельству крепости ждала. Тяжкий труд. Но что значит даже самая труд-ная работа, когда дома его Купава ждала, ее жаркие губы и крепкие объятья, ее истомившееся по мужским ласкам жадное и ненасытное те-ло. Вот и шептал он, улыбаясь: «Купавушка!» Шептал, словно заклина-ние творил.

КРЕПОСТЬ

До первых заморозков крепость вокруг Красной горы была полно-стью построена. Грозно возвышались крутоверхие башни, прикрывая подступы к стене со стороны самой уязвимой части городища — север-ной, не защищенной ни высокими крутоярами, как со стороны долины Кура, ни обрывистыми берегами, как со стороны Тускаря. Лишь в од-ном месте, там где неглубокий овраг вклинился в холм Красной горы, имелась некоторая природная преграда. Но овраг был небольшой, даже пятой части открытого пространства не прикрывал. Его предстояло уг-лубить и продолжить до самого обрыва берега Тускаря. Но, несмотря на это, только что построенная курянами крепость: и башни, и стена, воз-вышающаяся над землей на четыре человеческих роста, смотрелись со стороны грозно и внушительно.

Внушительно выглядели и ворота внутри Воротной башни, пред-назначенные не только для прохода пешего человека или проезда кон-ного, но и для проезда телеги и воза сена. Они были массивными, тол-стыми, связанными из дубовых плах. Кузнецы курские постарались, выковали для них навесы прочные, узорчатые, чтобы створки ворот держали, не гнулись под тяжестью. И то сказать, не один человек створ-ки открывает — парами. Одна пара одну створку открывает, вторая — другую. За наружными воротами внутренние имеются: на случай, если врагу удастся наружные сорвать, тараном сбить. Вот тогда внутренние и придержат прорвавшихся под башню чужаков, пока их лучники через специальные прорези-бойницы стрелами не уложат.

На каждой створке ворот по знаку Коло: круг, а в круге лепестки, словно языки солнечных лучей. Такие знаки рисуются курскими умель-цами на червленых щитах воинов. И на створках ворот знак Коло по-добно огромным щитам смотрится. С умыслом старшина плотников Сруб сей знак работал: чтобы знали все, что ворота — это не просто во-рота, а щит крепости! То ли сам тому догадался, то ли мудрый Славояр надоумил. Ведающий человек, мудрый! Не даром же главный жрец гра-да и его окрестностей.

Если курская крепость внушительно смотрится с открытой и ров-ной местности, то вид ее со стороны Кура или же от Тускаря вообще непреступным кажется. Тут на береговой обрыв Тускаря взобраться совсем непросто, а к нему еще в три человеческих роста крепостная стена. Силища! То же самое и со стороны Кура.

За крепостной стеной и башнями, но выше их, поднимались хоро-мы князя Кура и воеводы Хвата, уносясь стрельчатыми башенками к самым облакам.

Поодаль от них, у крепостной стены, протянувшейся вдоль крутоя-ра со стороны Кура, примостился одноярусный, но все равно довольно высокий, а, главное, осанистый и обширный дом Прилепа. С двухскат-ной крышей, крытой сосновым тесом, с окнами в резных наличниках, окна могут при надобности снаружи прикрываться деревянными став-нями-дверцами на железных петлях, с высоким забором, отгораживаю-щим двор именитого купца от остального града, с дюжиной всевозмож-ных надворных построек за этим забором. Размахнулся Прилеп — князю не угнаться! Что, значит, богатая мошна. Остались в крепости под за-щитой оборонительных сооружений и находившиеся там ранее пять десятков разных домишек-полуземлянок, в которых проживали семьи ремесленников и купцов. Сиротливо смотрятся они на фоне палат кня-жеских и воеводских, совсем в землю спрятались, как со стыда и уни-жения.

«Всю красоту детинца портят, — сокрушается курский князь про себя, глядя на внутреннее устройство крепости с высоты второго яруса собственного дома, откуда вся Красная гора просматривалась как на ладони. — Всю лепоту нарушают…»

— Надо с этим безобразием что-то делать, — нашептывает ему вое-вода чуть ли не каждое утро, так же обозревавший с высоты внутрен-ность детинца.

Он уже даже знает, что делать: хилые землянки огнищан снести, а на их месте высокие и светлые полати для гридней построить, чтобы было, где будущим гридням княжеской дружины жить.

— Надо, — соглашается Кур, но понимает, что их желание пока не-выполнимо, так как невозможно сразу все построить. Всему свой срок нужен.

О том же, что кого-то сгонят с обжитого места, лишат кровли, они не думают, эту малость в расчет не берут. Не княжеское то дело — ду-мать о мелочах… Огнищан много, они себе домишек понастроят как-нибудь… Так чего о них голову думами печалить. Других забот — не-впроворот! Да и пословица не зря же говорит, что когда лес рубят, то щепки летят!..

ХРАМ СВЕТОВИДА

Как ни спешили со строительством крепости курские мастера, как не поторапливались они, но и про другие дела не забывали. К моменту окончания строительства крепости и домов для князя и воеводы, успе-ли поставить и храм Сварогу, точнее его воплощению в Световиде. Ни-когда ранее в граде Курске храмов не было. Были лишь капища священ-ные, на которых идолы под открытым небом стояли, суровыми ликами смотря на людей. Были на тех капищах и дубы заветные, в ветвях кото-рых не только птицы прятались, но и боги, хотя бы истукан бога Прове, бога правосудия и справедливости, с неизменными комлем сохи в одной руке и копьем — в другой, с венком на голове и колокольчиками на сапо-гах.

Построили храм курские плотники на месте прежнего святилища, ничем не огражденного, разве что столбами дубовыми обозначенного да каменными кругами на траве. Так распорядился главный жрец Славояр.

Высокий, просторный, восьмистенный, каждая стена по десять ша-гов в длину, с такой же восьмиугольной крышей, поднятой над основ-ным срубом на дубовых столбах и сработанной из толстых сосновых досок — теса, чтобы весь день солнечный свет в него попадал, вознесся храм стараниями удалых курских плотников. Светлый и праздничный, еще издали радующий глаз и душу.

Рядом с храмом — небольшой домик для жрецов, чтобы не по от-дельным землянкам время коротали, а в едином месте находились, за храмом догляд вели, да требы нужные, как того требует Завет Отца Ария, справляли. Внутри домика, как в избе огнищанской, печь, стол большой, дубовый, поставец для идолов, сундучок для разной мелкой утвари, длинные ряды деревянных лавок для отдыха. Жрецы, хоть и святые люди, но и им отдых требуется.

Главный жрец Славояр внешне виду не подает, но радуется — по глазам видно — такому храму. При строительстве лично присутствовал, не доверяя ни опытным плотникам, ни своим жрецам столь ответствен-ной роли — наблюдателя и распорядителя работ.

Он не только за ходом общих строительных работ следил, но и за внутренней отделкой храма. Приказал деревянную статую четырех-гранного и четырехликого Световида из капища в храм перенести. И не просто в храм перенести, а в специальное отведенное жрецом место, установить. В самом центре, чтобы со всех сторон был виден, чтобы во все стороны грозными очами зреть мог! Сюда же узду, седло и меч при-нести, голову медведя и кабана, рога тура, оленя и лося, чтобы видели простые смертные всю силу и власть Бога Рода.

Храм огромен, но и статуя Световида огромна, новому храму под стать. С десяток крепких плотников на своих руках еле-еле внесли его и установили в указанное место. Голова Световида кучерява, лица смот-рят на все четыре стороны света: на восток, запад, юг и север — чтобы всё видеть и всё знать. Одежда на нем короткая, но позолоченная. В ле-вой руке Световид держит лук, в правой — большой рог, выкованный искусными кузнецами из благородного серебра. Рог наполнен сурицей веселящей да сил прибавляющей. На бедре у Световида превеликий меч-кладенец, который покоится в таких же великих серебряных нож-нах. Ниже пояса идут изображения и символы Макоши, Перуна, Лады, Велеса и иных божеств, символы Яви, Прави и Нави. Всякий курянин о двенадцати подвигах Световида во славу славянского рода наслышан. Потому-то так и почитаем Световид — Бог и Заступник.

Первый подвиг Световида — это произведенный им овен, подарен-ный людям, чтобы они могли наготу свою прикрыть тканями из шерсти-волны, чтобы могли насытить свое чрево мясом.

Второй подвиг — это усмирение им вола неукротимого, переданно-го затем людям в услужение вместе с ярмом, сохой и другими земле-дельческими орудиями для возделывания пашен и полей, хлебом кор-мящих.

Третий подвиг — победа над Чернобогом, похитившим его детей-близнецов Дажьбога и Зимцерлу, которые покровительствовали славя-нам и учили их идти по пути Прави и Яви, восхвалять богов светлых и любить землю свою.

Четвертый подвиг — победа Световида над Морским Чудом — пре-великим раком, надумавшим похитить у людей солнце, чтобы опять наступила Великая Стужа и умертвила род людской.

Пятый подвиг — знаменитая победа Световида над Медным Львом с алмазными зубами, который похитил у Велеса скот — основу и богат-ство славянского рода. Опять же для того, чтобы вымер славянский род с голоду.

Шестой подвиг — завоевание им прекрасной Триглавы или, как еще говорят, Триглы, отбитой у Чернобога. Чернобог первым возлюбил Триглу за ее красоту и разум и хотел в свой Подземный Мир увести, чтобы не было людям радости и духовного очищения. Но Световид, прознав о том, не дал ей покинуть светлый мир. И отбил у Чернобога, чтобы сделать своей возлюбленной.

Седьмой подвиг — победа над злобным Нием, первым слугой Чер-нобога, напустившим на землю и на людей непроглядную ночь, лютые холода, морозы, снега и метели, которого Световид поразил из своего лука золотыми стрелами.

Восьмой подвиг — победа Световида над Скорпионом, возжелав-шим дочери Световида — Зимцерлы.

Стоит ли перечислять все подвиги Световида, о которых даже ма-лец, только-только научившийся слово «мама» говорить, и то уже знает. Кроме того, каждому жителю славного града Курска с рождения из-вестно, что внук Златой Бабы и Сварога — Световид не только главный среди других богов, которым поклоняются русичи, но и уважаем ими. Даже Перун Громовержец, и тот склоняет свою непокорную главу перед Световидом. А Мерцана доводится ему внучкой и каждое новое утро открывает ему Врата Небесные, чтобы он вышел в мир, Лучезарный и Всемогущий. Служат ему также Купало, сын Мерцаны и Сева, и Дого-да, брат Купалы, и Лада, и Леля, и Позвид. И все остальные боги.

Всемогущ Световид! Всесилен! Но и добр к детям и внукам своим — славянам. И они его чтят в меру сил своих слабых. Вот и храм светлый построили. И празднества в его честь устраивают…

ЗАГОВОР НА КРЕПОСТЬ

Когда крепость была построена, то Славояр, облачаясь в празднич-ные одежды, опоясавшись мечом, но, как и прежде, с непокрытой голо-вой, отчего его волосы, словно серебристое пламя, развевались в пото-ках утреннего ветра, со своими жрецами трижды обошел вокруг ее, чи-тая заклятия, заговаривая ее от вражеского нашествия, от захвата и раз-рушения, от пожара и иных бедствий.

Жрецы, одевши по такому случаю воинские брони, отчего больше походили на воинов, чем на служителей богов, шагали крепким строем за главным жрецом. Чем не воинская дружина?..

«Хожу я, раб племени сильного… — тянул Славояр нараспев своим скрипучим голосом заклинание, а остальные жрецы хором подтягивали: — …кругом острова, кругом крепости, по крутым оврагам, буеракам.

Смотрю я через все леса: дуб, березу, осину, липу, клен, жимо-лость, ель, сосну, орешину; по всем сучьям и ветвям, по всем листьям и цветам.

А было бы в сей крепости по-живу, по-здорову, по-добру!

А в мою бы крепость не заходил ни зверь, ни гад, ни лих человек; ни конный, ни пеший; ни ночью темной, ни днем ясным; ни ведьма, ни леший, ни лесной, ни домовой, ни водяной; ни по земле, ни по траве, ни по ветру.

А был бы я большой наибольшой, а было бы у меня все в послуша-нии. Слово мое крепко!»

Как бы ни была хороша и просторна новая крепость, но вместить в себя весь курский люд не могла. По-прежнему тянулись по-над кручами Тускаря низкие домишки-землянки жителей града, отгороженные от подступающего к ним леса жидким частоколом, скорее охраняющим от лесного зверя, чем от лихих людей.

Но знали куряне как в самом граде, так и в его окрестностях, что если вдруг враг нагрянет, то все они смогут перебраться в крепость со всеми своими чадами и домочадцами, со всем своим нехитрым скарбом, со всей домашней живностью — места всем хватит. И сообща отобьются они от любого супостата, надежно укрытые крепкими крепостными стенами и башнями.

ПРАЗДНИК СВЕТОВИДА

Каждый год в августе месяце, когда поля были убраны, и урожай свезен в житницы, куряне праздновали праздник Световида. Впервые празднества прошли в храме, а не только под открытым небом. Не зря же куряне строили большой, светлый и просторный храм.

За сутки на торжище перед храмом местные жители и огнищане из окрестных селений множество скота согнали, для жертвы Световиду приготовленного и для праздничного пиршества. Бычий рев стоял над градом, радуя души горожан: год удался, благодаря заступничеству Световида удачный. Ни мора, ни вражды не было, крепость новую и детинец построили. Так пусть ревут жертвенные животные, пусть весть богу о щедрости жителей края подают! Стоял на торжище и белый конь — конь Световида, в серебряной сбруе, крепкой веревкой к коновязи привязанный, чтобы не ускакал случайно. Отборным зерном кормили коня жрецы, студеной водой, взятой из Священного колодца, поили.

Славояр собственными руками храм подмел, удаляя из него сор и всяческие не зримые простым глазом нечистоты, подготавливая к бого-служению. Остальные жрецы тоже не сидят, сложа руки. Пурпурными тканями стены храма изнутри украшают, золотыми снопами по пери-метру обставляют. А самые достойные огромный пирог, выше роста человека пекут. Это вам не калач какой-нибудь обыкновенный — это один из главных атрибутов праздника. К тому же не просто испечь ог-ромный пирожище, не каждому такое дано. Вот и суетятся, стараются.

Наконец сам праздничный день наступает. Народу в храме — не протолкнуться. Но ведут себя тихо. Перед четырехликим Световидом не пошумишь, не забалуешь.

Главный жрец Славояр в праздничные одежды одет, одни ниспа-дают на другие. Нижнее облачение самое длинное, темного цвета, затем идет одеяние красного цвета, на нем одеяние золотого цвета и послед-нее одеяние белого цвета, расшитое золотыми и серебряными нитями, красными, розовыми лазоревыми цветами. Сотворив очередную молит-ву, главный жрец подходит к Световиду и берет у него из десницы рог с вином. Рог почти полон сурицы. Это и так всем хорошо видно. Но Сла-вояр говорит, показывая рог:

— Братья, видите, вино в роге почти не убыло — значит, следующий год будет благоприятный и урожайный.

— Видим! Слава Световиду! — радостно отвечают куряне.

— Световид рад за нас и помогает нашим добрым начинаниям, — продолжает главный жрец. — Будем же вечно чтить богов наших и род наш!

— Будем! — дружно восклицают прихожане.

После этого Славояр опрокидывает рог к стопам Световида, отда-вая Богу жертву вином в соответствии с древними обычаями. Затем ос-вободившийся рог с помощью прислуживающих ему младших жрецов наполняет свежей сурицей и выпивает сам. Выпив сурицу, вновь запол-няет рог новым вином и вставляет его в десницу Световида. При этом Славояр просит Световида не оставлять своей милостью народ курский, северский и, вообще, русский, словенский. Просит даровать людям изо-билия, богатства, тучных стад, тучных хлебных полей, мира внутри ро-да и победы над врагами, если такие найдутся.

— Помолимся, братья, — восклицает Славояр, призывая прихожан к общей молитве, — воздадим хвалу Богу Всевышнему.

— О, Световид! — начинает главный жрец краткую, праздничную молитву, так как есть еще полная, читаемая только жрецами без мир-ской суеты.

— О, Световид! — вторит жрецу толпа.

— Ты — ясен месяц в ночи! — тянет нараспев Славояр.

— Ты — ясен месяц… — повторяют прихожане.

— Ты — яркие звезды в небесной Сварге, блистающие нам в ночи, — поет торжественно жрец.

— Ты — яркие звезды… — слаженно вторят куряне, ведь не первый раз поют гимн-молитву Творцу.

— Ты — солнце ясное, освещающее и согревающее белый свет! — продолжает на торжественной ноте курский жрец Славояр.

– Ты — солнце ясное… — поют зачарованно куряне.

— Ты — четыре стороны света и сам Свет, дающий жизнь!

— Ты — …жизнь! — повторяют за своим главным жрецом курские жители.

— Ты — Отец наш и Вождь, и наш Повелитель, — заканчивает молит-ву Славояр. — О, Световид! Мы тебе поклоняемся и на тебя уповаем в делах и трудах наших тяжких, наших помыслах!

— …Мы тебе покланяемся! — молятся прихожане.

По окончании молитвы избранные заранее жрецы и миряне заби-вали жертвенный скот, но не весь, пригнанный на торжище, а от всякого вида по одной, две главы, от волов до овец. Однако с таким расчетом, чтобы всем мирянам, участвующим в празднестве, от мала до велика, хватило по куску жертвенного мяса. Остальной скот оставался в пользу жрецов. И последние могли отпустить его пастись с мирским в их ста-дах, предварительно пометив, или же продать тем же самым мирянам, доставившим его в качестве жертвы. В любом случае жертвенный скот становился собственностью жрецов, и те были вправе распоряжаться им по своему усмотрению.

Собранной в деревянную чашу от жертвенного скота кровью Сла-вояр, взобравшись по лесенке до лика Световида, мазал ему губы — дань Богу жертвенной плотью.

— Приемлет! — Сообщал он, спустившись с лестницы на пол храма.

— Принял! — Радовалась толпа. — Световид принял жертву!

Пока на торжище, на разведенных кострах с помощью всевозмож-ных вертел и иных приспособлений жарили мясо жертвенного скота, жрецы, занимавшиеся выпечкой пирога, вносили под возгласы одобре-ния этот пирог в храм. Пирог был внутри полым, и туда входил Славо-яр.

— Зрите ли вы меня? — Спрашивал он из пирога.

— Нет, не зрим! — Отвечали прихожане.

Тогда Славояр, находясь внутри пирога, громко молил Световида, чтобы его на следующий год хоть немножко, но увидели, чтобы всегда всходило солнце, чтобы весной оживала природа, чтобы леса были пол-ны зверя, а реки — рыбы и птицы, чтобы поля родили, а жители града Курска и окрестных селений — всегда процветали, чтобы Световид ни-когда не забывал о внуках своих, и победы всегда сопутствовали сла-вянскому роду.

Любой курянин, и не только курянин, но и пришлый гость, попав-ший на праздник Световида, мог задать в этот момент Богу вопрос, и он, Бог, устами Славояра давал ответы на эти вопросы.

— Что ждет град Курск и его жителей? — спросил традиционно кур-ский князь. И услышал:

— Перемены ждут Курск, большие перемены…

— Добрые?

— Всякие.

— А меня?

— Тебя, князь, удача во всех твоих начинаниях.

— Слава тебе, Световид! — Отошел князь в сторону, давая возмож-ность другим соплеменникам пообщаться с Богом, в том числе своей супруге, принаряженной, подрумяненной Яровите, ждавшей с нетерпе-нием своей очереди.

Следом за князем и его близкими со своими вопросами подходили воевода Хват с домочадцами, гости торговые и другие знатные мужи. После них потянулись простые жители, и каждому Славояр от имени Световида давал ответ на заданный вопрос.

Приспела очередь вопрошать Бога охотнику Бродичу и его супруге Купаве.

— Спрашивай, Купава, — подтолкнул Бродич ласково жену ближе к пирогу, — что нас в будущем ожидает.

— Спроси сам, — зарумянилась Купава, — ты же муж, хозяин в до-ме…

— Что ж, — согласился Бродич, мысленно гордясь разумностью и уважительностью супруги, — торговаться не будем, чай, не на торжище. — И задал вопрос: — Что ждет нас с Купавой?

— Длинный век и тяжкий труд!

— А детки?

— И детьми Бог вас не обидит.

— Слава тебе, Световид! — Поблагодарили Бога Бродич и Купава, направляясь к выходу из храма.

А на торжище перед храмом жрецы привели уже шесть черных ко-ней и ждали окончания вопросов Богу от жителей, чтоб начать послед-нее представление, являющееся неотъемлемой частью празднования дня Благодарения Световида. И заключалось оно в том, что к ногам шесте-рых коней, поставленных парами, привязывались копья, через которые один из назначенных Славояром жрецов должен был провести посвя-щенного Световиду белого коня. Если белый конь начинал переступать через древка копий с правой ноги и не сбивался при дальнейшем шест-вии через остальные древка, то любая война, в которой будут участво-вать курские вои, окажется победоносной для них. Если же белый конь начинал перешагивать через древка копий с левой ноги или же сбивался с шага, то война для курян обещала быть тяжелой и проигранной.

Все ждали выхода главного жреца. Многие, испробовав жертвен-ного мяса, не забыли и о сурице медовой, а потому были навеселе, как никак — праздник, но держались пристойно, как подобает внукам Сва-рожьим пред божественным ликом.

Вот, наконец, сопровождаемый молодыми жрецами, вышел из храма Славояр. Толпа притихла.

Славояр и жрецы подошли к белому коню и стали его осматривать, по очереди поглаживая ладонями по холке, крупу и лоснящимся бокам. Необходимо было определить: долго ли и много ли скакал на священ-ном коне Световид, сражаясь предпраздничной ночью с врагами сла-вянских племен, не вспотел ли он, не покрылся ли пеной, неся тяжкое бремя в тяжелой борьбе.

— Белый конь чист! — торжественно произнес Славояр, окончив об-ряд осмотра священного коня.

Это означало, что враги курян далеко и что они не представляют грозной силы.

— Слава! Слава! Слава, Световиду! — взорвалась радостными во-плями толпа курян. — Слава!

Поднявшийся на торжище шум насторожил коней, в том числе и белого. Они тревожно запрядали ушами, кося лиловыми глазами на лю-дей и переступая с ноги на ногу. Но их тут же успокоили ласковым по-хлопыванием ладоней по холкам. Опытные коноводы, не теряя время, привязали копья к ногам пар, а назначенный Славояром жрец уже под-водил белого коня.

Толпа вновь притихла, молча следя за действиями коня. Конь спо-койно прошествовал все древка, начав с правой ноги, не сбившись и не зацепив копытом ни одного древка.

— Священный конь прошел! — оповестил главный жрец курян тра-диционной фразой. — Слава, Световиду, он не сбился!

— Слава! Слава! — Взревела толпа.

Куряне радовались благополучному исходу, предначертанных Бо-гом предзнаменований, а жрецы повели белого коня на священные луга, на которых он должен будет пастись под тщательным приглядом до следующего лета. Ни один волос не должен упасть с белого коня, ни одна шерстинка. Смерть ожидала каждого, кто вздумает поднять руку на священное животное!

— Прекрасный град мы с тобой построили, княже! — Не переставал восхищаться воевода Хват новой крепостью. — Смотри, как народ весе-лится, храму новому радуется.

— Град, конечно, прекрасный, — соглашался Кур со своим воеводой, — но народ наш не граду и храму светлому радуется, а празднику Свето-видову.

— И пусть, — не теряет бодрости духа Хват. — Но крепость-то по-строили… — И добавляет заветное: — Нам бы теперь, князь, сотню воо-руженных воинов при крепости иметь, постоянную дружину…

— А зачем? — прищурился Кур. — Курские мужи — при случае все воины умелые, охулки на руку не возьмут…

— Так чтобы всегда готовы были, — заранее припасенным ответом отрубит воевода. — Чтобы постоянно при крепости были, при броне и при конях. Ведь сам знаешь, — продолжает он, видя, что князь не пере-бивает, слушает, — пока наши вои о беде какой узнают, пока мечами опояшутся, пока соберутся — враг много беды успевает сделать. И скро-ется. Потом иди ищи-свищи его в поле… А тут — воинство всегда наго-тове. Чуть что — на коней вскочили, и в бой!

— Вы с жрецом нашим, Славояром, — иронично усмехнулся Кур, — словно сговорились: об одном мне в уши дуете.

— При чем тут Славояр? — Откровенное недоумение в голосе Хвата. — У него жизнь тихая, мирная: богам служить, да мирян уму-разуму учить.

— И тихая, и мирная, — словно, соглашаясь с воеводой, начал князь, — но и он мне: нужна военная дружина при храме Световида! О трех сотнях воинов возмечтал, как в Киеве Днепровском, как в Словенске Великом. Но то же грады великие. Им наш Курск и наш храм не чета.

В голосе князя чувствовались нотки сожаления. Желалось курско-му князю, чтобы их град был более люден и обширен.

— Вот так жрец-удалец! — воскликнул воевода восторженно и от удивления потянулся пятерней десницы к затылку. — Это я не хват, а он хват, да еще какой хват! Эка, удумал! Знал, что великомудр и учен, во многих тайных делах сведущ, но чтобы о воеводстве возмечтал — даже во сне присниться не могло! Вот так жрец! — Не переставал восхищаться Славояром Хват. — Видать, ему общения с богами мало — воинство по-давай! А ты, княже, что? — вдруг спохватился он.

— А я что, — вопросом на вопрос ответил Кур, — я ничего. Сказал, что подумаю. Не к спеху то… Меня другое беспокоит: лето прошло, скоро холода, как наши дома стужу зимнюю сдюжат? Как печник Дого-да с кузнецом Ковалем ни стараются — никак печь мне не сложат. Что ни смастерят — все разваливается. Глина почему-то не держится, назад оползает, когда трубу пытаются наверх вести.

Лицо князя из благостно-покровительственного и степенного пре-образилось в озабоченное.

— А я ничего мудрить не стал, — отозвался на то воевода, оставив прежние вопросы, задаваемые им князю, без ответов, в забвении, раз князь не пожелал на них отвечать, — решил топиться по старинке. Толь-ко печь на первом ярусе побольше печники мне поставили, чтобы тепла больше давала. С дымом век жили — не умерли, и дальше проживем, не помрем. Только придется со второго яруса всем на первый перейти. В тесноте — не в обиде! — Пошутил Хват. — Хотя, по правде сказать, на втором ярусе без сажи и копоти отлично жить!

— Вот в том-то и дело! — отозвался удрученно Кур.

Протекавший легко и непринужденно разговор вдруг как бы спо-ткнулся о невидимую преграду.

Впрочем, некоторое время они еще поговорили меж собой о том, о сем и разошлись по домам продолжать праздник с домочадцами. Знали, что дома столы от блюд всяких ломятся — любили русичи праздники отмечать. Тем паче, что праздник Световида — всем праздникам празд-ник!

Праздник Световида плавно перетек в длящиеся до самых замороз-ков торговые сделки-ярмарки. В эту осень на курское торжище прибыли торговые гости не только из ближайших градов и поселений, не только местные селяне и огнищане, но и из дальних краев и земель, прослышав о строительстве новой крепости и храма Световида.

Ремесленники везли в Курск изделия рук своих.

Кузнецы — всякую железную утварь, необходимую как в домаш-нем обиходе, так и для ремесленных дел.

Оружейники — всякое оружие, без которого русичу и шагу не сту-пить.

Шорники — сбрую конскую: уздечки, седла, хомуты.

Сапожники — сапожки юфтевые да сафьяновые чуть ли не всех цветов радуги, или же попроще — кожаные.

Горшечники — тонкое производство рук своих: миски, горшки и кувшины всевозможные.

Плотники — плоды рук своих и инструментов хитроумных: кто де-ревянное ведерко, кто кадку, кто посуду, тонко выточенную и различ-ными цветами-рисунками расписанную для красоты, кто сундучок хит-ро сработанный, кто поставец для фигурок богов.

Ткачи — всевозможные полотна, большей частью попоны разно-цветные их шерстяной пряжи сотканные, суконные же отрезы для верх-ней зимней одежды, но не забыли они и льняные и замашные полотна, и им нашлось место на торжище.

Имелись на торжище места и для торговли скотом, как одиночны-ми головами, так и целыми гуртами или табунами. Скотом торговали как местные жители, так и торговые гости из южных порубежий Руско-лани, из степных краев, которые в основном пригоняли табуны тонко-ногих и резвых коней.

Огнищане с огнищ и сел везли зерно ржи и пшеницы, просо на ка-шу, лук репчатый, морковь, репу, яблоки, груши. И иное что по мелочи. Некоторые, которые занимались помимо земледелия и скотоводства, еще и бродничеством, выставляли деревянные кадки с медовыми сота-ми. Над этими торговыми рядами всегда стоял густой, аппетитный аро-мат, от которого слюна сама к горлу подкатывала. И тут больше всего толпился простой народ: если не купит, то хоть посмотрит вдоволь, бла-го, что за погляд платы не требуют.

Целыми днями на торжище стоял шум и гам, крик птиц и живот-ных. Там кони у коновязи ржут, там быки мычат, там овцы блеют, там гуси гогочут — не хотят, чтобы их продавали или меняли.

Кто-то продавал, расхваливая свой товар, кто-то покупал, кто-то спорил, сбивая или, наоборот, повышая цену, кто-то уже, сторговав-шись, «бил по рукам».

Среди торговых гостей можно было видеть русичей хотя бы из то-го же Ярильска или из соседнего Ратска, приплывших к граду по Семи на судах-расшивах. И теперь эти ладьи вместе с местными стоят у при-чала на Тускаре, недалеко от впадения в него тихого Кура, покачиваясь на волнах, в ожидании груза, чтобы затем, нагруженными новым това-ром, отправиться восвояси.

Но не только тут одни русичи торгуют. Можно увидеть здесь и горбоносых, смуглых греков, и безбородых горделивых ромеев, заку-пающих зерно, и бородатых персов, привезших серебряные украшения и ковры. Правда, их не так много, как русичей, но бывают, и ведут они расчет больше серебряной монетой, чем прямым обменом. Потому — они завидные купцы. Только не для всех. С «мелочью» не связываются. Разве что с Прилепом, как с равным себе, дело имеют.

Местными торговыми делами заправлял старшина торговых гостей Прилеп и его подручные. Они задавали тон как в установлении цен, так и в определении мытного сбора в пользу града и князя. Они первыми начинали скупать у мелких продавцов тот или иной товар, чтобы позд-нее продать его заезжим купцам, по возможности, целиком и уже по более высоким ценам.

— Здрав будь, кузнец Коваль. Как торговля? — подошел Бродич к старшине кузнецов-молодцов, выложившему в этот раз для продажи десятка два ножей для домашнего обихода, пяток топоров без топорищ, несколько навесов-петель для дверей, запоры, сошник на соху, пяток серпов, ножницы для стрижки овец. В отдельном деревянном ларце ле-жали мелкие изделия: иголки, шильца.

Он уже давно сбыл ярильским гостям свои запасы беличьих, со-больих, заячьих, бобровых да хорьковых шкурок и теперь просто любо-вался торжищем вместе с Купавой.

— На торгу два дурака: один — продает, второй — покупает! — при-сказкой отозвался на вопрос кузнец. — Наш товарец всем нужен: и кня-зю, и огнищанину. Берут понемногу. — Уже серьезно окончил он свой ответ. — А ты?

— А я уже отторговался. Пришел на люд поглядеть. Когда же еще столько народу узреть доведется? Вот с Купавой напару…

— Вижу, вижу… — улыбнулся со значением Коваль. — Вдвоем, зна-чит, прохаживаетесь?

— Пока вдвоем, — вставила слово раскрасневшаяся Купава, намекая, что в скором времени они с Бродичем обзаведутся детишками. — С де-лами домашними справились и решили люд посмотреть…

Купава была в цветастом плате, легкой безрукавной курточке-душегрейке поверх синего платья, низ которого был оторочен красной широкой лентой с белой вышивкой.

— Да, люду в это лето много… — оставил ее тонкий намек на бере-менность без особого внимания Коваль: подумаешь невидаль какая — баба затяжелела. Все тяжелеют, его тоже не раз была в интересном по-ложении.

— Отчего такое? — Вновь опередила с вопросом мужа Купава, слов-но не догадываясь о причине многолюдья на курском торжище. Хитри-ла пронырливая баба, желая себя показать да беседу продлить.

— Как — отчего? — вопросом на вопрос стал отвечать Коваль. — От-того, что крепость новая у нас. Оттого, что храм Световида выстроен. Народу интересно. Вот и стараются к нам в град на торжище попасть. И торговлю свою осуществят, и, заодно, крепостью и храмом полюбуют-ся. Ведь не у всех такое…

— Нужно славить князя нашего, который задумку эту поимел, — от-дал дань справедливости стараниям князя Кура Бродич.

— И князя, и воеводу, — согласился с ним Коваль. — А еще славу провозглашать надо Срубу и его плотникам, сделавшим такое чудо в нашем граде.

— Тогда еще и главному жрецу нашему, Славояру, — добавила Ку-пава хитровато. — Это, помнится, он на вече настоял на строительстве как храма, так и крепости новой… Тогда многие, особенно Прилеп, противились…

— И Славояру, — согласился кузнец. — Стоящий жрец. Мудрый! А еще тебе, Купавушка…

— Мне-то за что? — сделала удивленное лицо Купа, но ее голубые, как небесная лазурь, глаза уже таили лукавую улыбку.

— Как за что? — подмигнул Бродичу хитрый кузнец Коваль. — А кто Прилепа с речи сбил, кто заставил его на вече замолчать? А?

— Ну… — зарумянилась Купава.

— Вот тебе и ну…

Они, втроем, залились густым смехом, вспоминая минувшие дни и вече, на котором был дан отпор купцу Прилепу.

Поговорив с кузнецом Ковалем, Бродич с Купавой пошли далее по торговым рядам, здороваясь со знакомыми, рассматривая товар, прице-ниваясь и интересуясь торговыми делами. Впрочем, не они одни так гуляли по торжищу. Зевак было не мало. Горожане, управившись по хозяйству, спешили на торжище, в гущу событий и развлечений, не так часто выпадавших на их долю. Спешили «запастись» впрок впечатле-ниями, общением, ароматным духом трав, фруктов, ягод. Впереди их ждала долгая и холодная зима — вот и запасались общением и впечатле-нием.

ОДОЛЕНИЕ

Печь, о которой мечтал курский князь Кур, и которую он задумал сложить в своем новом доме, несмотря на отчаянные попытки печника Догоды и его друга кузнеца Коваля, никак не желала возводиться. Даже не сама печь, сложить которую из прекрасной глины никакого труда для Догоды не составляло, и она уже давно возвышалась посреди одного из многих помещений первого яруса княжеского терема, а глиняный ды-мовод. Не получался, хоть плач… Догода и так пытался, и этак, но гли-на, из которой он мастерил трубу, оседала под собственной тяжестью, не желая превращаться в прочное дымовыводящее сооружение.

Когда они прошедшей зимой трудились над горном печи в кузнице Коваля, то там использовались металлические крепления и металличе-ский каркас горна, которые не давали глине расползаться. К тому же приземистая кузня Коваля не чета высокому помещению терема. Да и тогда пришлось помучиться бог весть сколько, прежде чем что-то стало получаться.

— Вот, если бы из каких-то твердых кусков ее сложить, — убирая рукавом пот с лица после очередной неудачи, сетовал Догода.

— А как эти твердые куски между собой в трубу соединить? — уди-вился Коваль. — Развалятся.

— Ну, — улыбнулся без особой радости Догода, — это дело не такое уж и сложное. Глиняным раствором и соединим. Не видел что ли ка-менных стен в градах Тавриды или, хотя бы, Белой Вежи?

— Видел.

— Раз видел, то знай, что стены крепости в этих градах и дома бояр и князей из камня сделаны, специальным раствором между собой со-единены.

— Так в чем же докука? — удивился Коваль. — Привезти камень — и баста!

— Легко сказать — привезти. Это надо аж от Сурожского моря вез-ти… Это сколько времени понадобится, страсть! А князь, сам знаешь, торопит, требует к холодам закончить.

— Да, загадка, — почесал затылок могучей пятерней Коваль. — А нельзя ли самим такого камня наделать? — вдруг спросил он то ли Дого-ду, то ли себя.

— Как? — развел руками Догода. — Из чего?

— Да хоть из твоей же глины, — входил в раж созидания кузнец. — Ведь когда глина высыхает, она в камень превращается. Превращается? — переспросил он.

— Ну, — замялся печник, — не то чтобы в камень, однако…

— Вот я и говорю, — развивал мысль Коваль, — наделать камней из глины, высушить их — и клади тогда их на глиняный раствор сколько угодно и как угодно высоко…

— Так такого никогда еще не было, — неуверенно начал Догода, од-нако идея Коваля его уже захлестнула, как арканная петля, с помощью которой умелые пастухи-табунщики вылавливают из табуна очередно-го жеребчика.

— Всегда когда-то чего-то не было, — добродушно философствовал Коваль. — Взять хотя бы мою кузню. Или нашу крепость. Когда-то не было, но пришел князь Кур — и появилась!..

— А где сушить будем? — проявил практичность Догода. — На дворе не лето красное, холода приближаются. Коло давно на зиму повернул. Не успеешь моргнуть, как дожди зарядят, сырость пойдет, а там и сне-гами Позвизд играть начнет.

— С сушкой докуки не будет, — откровенно засмеялся Коваль. — Кузня моя на что. Разведем огонь в горне пожарче — и будем сушить, сколько захотим. Высушим даже быстрее, чем это бы сделал сам Ярило.

— Не богохульствуй, — предостерег богобоязненный Догода. — Боги не любят, когда над ними потешаются или насмехаются.

— Так я и не собирался потешаться, — посерьезнел Коваль, — просто к слову пришлось.

— Ладно, будем полагать, — примирительно сказал Догода, — что бог нас не слышит, а если и слышит, то простит. Буду камни-кирпичи де-лать.

Сказав это, Догода направился к большой дубовой колоде, приспо-собленной плотниками под корыто, в котором делался глиняный замес, и стал руками лепить кирпичики.

Коваль молча следил за его действиями.

Печник вылепил один, другой, третий кирпичи. Как он ни старал-ся, все кирпичи у него получались разной длины, толщины и ширины.

— Так не пойдет, — остановил его Коваль, — а то из таких кирпичей такая труба выйдет, что куры и те на смех нас поднимут…

— Попробуй сам, — с вызовом отозвался Догода, досадуя на очеред-ную неудачу, — может у тебя лучше получится?

— Это уж вряд ли, — примирительно отозвался кузнец, — у меня по-лучится еще хуже. Тут надо что-нибудь придумать, — наморщил он лоб в раздумьях, — чтобы и просто было, и кирпичи одинаковые получа-лись…

Тут на глаза Догоде деревянное ведерко попалось, в котором воду приносил для разведения глины.

— Не прикажешь же их в ведерке печь, как калачи, — грустно пошу-тил он.

— А что, — ухватился за подсказку Коваль, — в ведерке не в ведерке, а при помощи похожей оказии точно! Сделаем-ка маленькое корытце и будем с его помощью кирпичики одинаковые, как курочка яички, от-кладывать.

Сказано — сделано. Тут же, на княжеском дворе, Коваль с помощью топора, долота и куска дерева изготовил овальную формочку для изго-товления кирпичей. Необходимый материал и инструменты ему безого-ворочно предоставили дворовые люди князя. Предоставили и удали-лись. Князь строго настрого приказал челяди мастерам понапрасну не докучать и не мешаться у них под ногами без нужды. Позовут — тогда другое дело.

— Сойдет? — показал он заготовку Догоде.

— Вроде, сойдет, — отозвался без особой уверенности Догода, до сей поры с интересом наблюдавший за действиями своего товарища.

— Если сойдет, — пророкотал Коваль, — то пробуем. — И передал форму Догоде: ты, мол, мастер в своем деле, тебе и форма в руки.

Догода форму принял и стал заполнять ее вязкой глиняной массой до самого края, время от времени уминая ладонью и равняя до гладкого матового блеска верхнюю часть. Потом, вздохнув, аккуратно вытряхнул сбитый кирпичик на деревянный лоток.

Получилось. Кирпичики стали выходить из-под рук печника оди-наковыми, как близнецы-братья.

До наступления сумерек Догода и Коваль смастерили около двух десятков кирпичей-сырцов.

— На сегодня достаточно, — обмывая в лохани руки и вытирая их чистой тряпицей, подвел итог трудового дня Догода. — Пусть подсохнут.

— Пусть, — согласился Коваль. — Завтра перенесем в кузню на окон-чательную просушку.

На следующий день с помощью княжеских слуг перенесли изго-товленные кирпичи, захрясшие и отвердевшие за ночь до такой степени, что можно было смело брать их руками, не боясь, что развалятся, с кня-жеского двора в кузницу Коваля. Огонь в горне уже пылал, ожидая же-лезной пищи. Но на этот раз вместо железа огню была представлена глина. Огонь задумался, но раздуваемый потоком воздуха из кузнечных мехов, через некоторое время стал жадно лизать глиняные бока кирпи-чей.

Через седмицу, когда по подсчетам Догоды нужное количество кирпичей было сделано и насушено в кузнице Коваля, их перенесли из кузни на подворье князя. Кирпичи получились крепкие, а некоторые, те, что в горне огнем насквозь пропитались и сами красными, как огонь стали, так, вообще, на камень похожи. Плотные, крепкие, тяжелые.

Моросил мелкий дождик, и чтобы кирпичи не размокли, их зане-сли в дом. Уже несколько дней как серые тучи осадили небесный свод, и осень плакалась чуть ли не целыми днями над градом Курском, над Тускарем и Семью, над ближними и дальними лугами и лесами. Еще недавно светлые стены крепости и хором враз почернели и уже не радо-вали глаз, как было поначалу.

— Надеюсь, Догода, — встретил печника кислой улыбкой князь, — на сей раз у тебя получится? А то моим дворовым уже надоело по чужим огнищам бегать, чужими печами пользоваться…

— На все воля Сварога, — с обычным своим смирением ответствовал Догода. — Все мы и помыслы наши, и дела наши в его руках.

— Эк, как ты заговорил, — натянуто усмехнулся Кур, — прямо, как наш главный жрец в храме Световида! Ты бы еще так печи делать нау-чился… — В голосе князя недоброе предостережение. По-видимому, Куру уже надоело ждать хороший результат от всей этой затеи. Да и погода, мелкий моросящий дождь за стенами дома, навевали не лучшее настроение.

Догода промолчал. Что ни говори, а князь в чем-то прав. Ведь До-года сам назвался такую печь сложить, чтобы и обогревала, и не дыми-ла. Как говорится, если назвался груздем, то полезай в кузов.

В этот раз кузнеца Коваля с ним не было — в кузнице дел хватало, подзапустил свои дела малость, пока с печником печными проблемами был занят. Вот и наверстывает. Кому меч обещанный исполняет, кому нож для домашнего обихода, кому заступ поправляет — после летних земляных работ по строительству крепости у многих лопаты в негод-ность пришли. Подумать только — сколько земли перерыто, перекопа-но!..

Догоде помогал один из его подмастерий-печников, подносил кир-пичи, глиняный раствор замешивал, водой снабжал. Словом, был на подхвате, как и положено подмастерью, набиравшемуся уму-разуму, чтобы со временем самому мастером стать.

Как и ожидалось, кирпичная кладка пошла споро. Печной дымо-ход, хоть и не круглый, как думалось ранее, а прямоугольный, быстро поднимался от пола к печному зеву, а затем и к отверстию в потолке между первым и вторым ярусами, заблаговременно оставленному плот-никами для такой докуки.

Вновь подошел к мастеру князь. Теперь лицо его выглядело чуть просветлевшим.

— Вроде, получается?..

— Слава Сварогу, дело сдвинулось… — боясь спугнуть удачу, неоп-ределенно ответил Догода.

— Ну-ну, — молвил Кур и опять ушел по своим делам. Дел у князя, как и у любого человека хватало: и собственное хозяйство росло, и за град думки одолевали.

За ночь глиняный раствор между кирпичной кладкой подсох, и дымоход можно было класть далее.

В этот день предстояло продолжить работу в одной из комнат кня-жеского терема на втором ярусе. Это была княжеская горенка. Помеще-ние было большое и светлое, так как несколько узеньких окошек раз-мещалось на противоположных стенах: на южной, солнечной, откуда в комнату должны были поступать солнечный свет и тепло, и на север-ной, которые предназначались не так для пропуска света, как под бой-ницы для ведения стрельбы из лука, ибо выходили на северную крепо-стную стену, маячившую всего в нескольких шагах от хором.

Рамы в окнах были двойные — так посоветовал сделать Сруб, стар-шина плотницкой дружины — для удержания тепла в зимнее время. Но при этом внутренние рамы вынимались, чтобы в летнее время в комнату проникало больше света и тепла, так как бычий пузырь, помещенный в них, солнечный свет еле пропускал.

Комната эта, как уже было сказано выше, была большой, светлой и обжитой. В ней, по всей видимости, жили князь с княгиней, так как у восточной стены был полок, предназначенный для отдыха, накрытый перинами, толстыми цветными попонами, меховыми одеялами. В нем угадывалось ложе супругов.

Поверх постели лежали, возвышаясь горой, подушки, прикрытые тонкой прозрачной материей, приобретенной, по-видимому, княгиней у иноземных торговых гостей.

В комнате стоял большой стол и несколько прочных деревянных скамеек вокруг него.

«Чтобы все домочадцы могли поместиться вокруг этого стола во время приема пищи, — определил Догода, разглядывая княжескую го-ренку и обстановку в ней.

Семья у князя была большой: сам с женой, сыновья, отец с мате-рью, дядья, тетки, родственники супруги. И у каждого свои детки. И всех надо было приютить, обогреть, накормить. Впрочем, помимо ближних родственников, были и дальние, которые большей частью вхо-дили в прислугу и за большой семейный стол не садились, питаясь от-дельно.

Кроме постели, стола и скамеек, в горенке был небольшой дере-вянный поставец, стоявший в углу, на котором возвышались неболь-шие, вырезанные из дерева или же вылепленные из глины, идолы почи-таемых в семье князя богов. Тут и Макошь, тут и Лада, тут и Велес, чтобы скот никогда не переводился и богатства шли в дом, тут и воин-ственный Перун Громовержец.

На стенах висели мечи в серебряных ножнах, украшенных камня-ми-самоцветами, несколько скрещенных копий с блестящими железны-ми наконечниками, большой круглый щит, червленый, с изображением Ярилы по всему полю, несколько луков различной конструкции, от ко-роткого, с роговыми накладками готского до длинного и тяжелого гунн-ского — подарки или же, что, скорее всего, трофеи, добытые князем в боях.

«Скромно князь наш поживает, — обведя взором все помещение, отметил Догода, — не блистает златом и серебром, не ломятся палаты его от каменьев самоцветных. Может, в иных комнатах богаче, — поду-мал он, прежде чем приступить к работе, и тут же себя оборвал, — да вряд ли… Живем-то на виду друг у друга. Впрочем, — пришел он к за-ключению своих бесхитростных размышлений, — сие не наше дело. На-ше дело дымоход. Вот и будем над сей докукой ломать голову да заты-лок чесать».

— Приступим, Глинуш, — обращаясь к помощнику, молвил Догода, когда тот замесил в дубовой колоде очередной глиняный замес и внес на второй ярус с полсотни кирпичей.

— Приступим, мастер Догода, — смиренно отвечал подмастерье Глинуш.

— Приступим, — повторил Догода, взяв в руку первый кирпич.

Глинуш споро подносил и подавал мастеру то кирпичи, то бадейку с глиняным раствором, а тот зачерпывал ладонью-лопатой хорошую горсть раствора, бросал его на уже выложен-ную кладку, разглаживал и бережно, словно малого ребенка, клал очередной кирпич. Дело двигалось. Время от времени на работу мастера заходили посмотреть княжеские домочадцы. Войдут в горенку, станут у дверей, подперев спинами притолоку, и молча смотрят, как мастер очередной кирпич в кладку дымохода вкла-дывает. Посмотрят и также тихо, как и приходили, уходят.

Заглядывал не раз и князь. Видел, что работа спорится, и молча удалялся: не к чему мастеру под руку говорить, лясы точить — только от работы отрывать.

На сей раз трубу для дымохода вывели через потолок второго яру-са под шатровую крышу.

— Князь, — пришел к князю Куру под вечер Догода, — надо бы часть крыши разобрать, чтобы трубу на улицу вывести. Иначе дым пойдет внутрь шатра.

— А пусть, — беззаботно ответил князь, — в хоромах теплее будет. Не хотелось князю ломать тес на только что покрытой крыше и, благодаря стараниям плотников, так тщательно подогнанный друг к другу, что зачастившие осенние дожди не могли пробиться сквозь него.

— Оно, конечно, — опустил голову мастер, — дело-то хозяйское. А вдруг огонь вырвется, — поднял он голову и взглянул на князя, — тогда пожара не миновать… И дом сгорит, и домочадцы с чадами… да и весь град…

— А что, — насторожился враз князь, — может огонь из трубы пойти? Ведь она такая высокая… Я о таком обороте как-то даже не подумал…

— Не знаю, — честно признался печник, — дело новое, еще не опро-бованное… И огонь такой, что… все может. А береженого, как говорит-ся, и Сварог бережет!

— Это верно, — согласился князь. И тут же спросил:

— А нельзя ли как-нибудь эту докуку иным способом устранить, какие-либо перегородки на пути огня придумать?

Князь с надеждой взглянул на Догоду, но тот ничего толком не знал: дело-то новое, чтобы дымоход делать, раньше все по черному то-пились, в таких приспособлениях не нуждались.

— Ведь, если труба выйдет за крышу, — начал размышлять вслух князь, — то дождь и снег будут в нее попадать и загасят огонь в очаге, да и кирпичи глиняные от воды раскиснут и развалятся, а за ними и сам дымоход.

— Можно попробовать кирпичи сильнее в горне кузни прокалить… — неуверенно ответил Догода. И добавил: — А еще попросить кузнеца Коваля, чтобы он сделал для головы дымохода что-то наподобие воин-ского шелома, из железных или медных пластин, чтобы дождь и снег не мог через него в трубу попадать.

— Мудрено, мудрено, — покачал головой князь. — Ну, что ж, делать нечего, зови на завтра Коваля, — будем совет держать.

Коваль, как ни был занят своей работой, но, испытывая интерес, как истинный творческий работник, к необычному делу, тем более, что самому надо было что-то делать с трубой кузни, которая от дождей на глазах стала разваливаться, откликнулся на зов князя и Догоды.

— Выручай, — после положенных приветствий обратился князь к нему.

— Попробую, — наконец высказался он, когда так и этак втроем прикинули, как последнюю преграду преодолеть на столь длительном пути усовершенствования печного отопления.

Вдвоем с Догодой они тщательно измерили стороны дымохода.

— Вот и готовы замеры для металлического кольца, — забирая пру-тики-замеры с собой, удовлетворенно проговорил Коваль, — окольцуем твою трубу в лучшем виде, и шелом медный над ней, как крышу над храмом Световида, на столбиках-прутиках воздвигнем. А там и у себя подобное при случае сооружу, а то, знаешь, брат Догода, разрушается.

— Ты уж постарайся, мил человек, — с уважением толковал Догода, — не дай осрамиться перед князем… А ежели железной руды, крицы-то, мало будет, то я тебе помогу с болот собрать да в кузню притащить… Уж я постараюсь….

Догода, как и многие жители Курска, знал, что руду для ковки же-леза курские кузнецы с благославления жрецов собирают по окрестным болотам, порой довольно далеко от самого града. Потом из собранной руды изготавливают крицу — твердое губчатое железо со шлаковыми включениями, а из крицы путем длительной ковки и перековки уже го-товят необходимые изделия.

— Даже не проси — самому интерес, — усмехнулся Коваль, направ-ляясь в кузницу. — И крицы у меня пока достаточно.

— Ты уж поторопись, — напутствовал его печник, в душе радуясь, что не придется лазать по болотам по пояс в воде и собирать руду, а потом еще и тащить ее в кузницу.

— Все отставлю, — успокоил Догоду Коваль, — только этим буду за-ниматься.

Через седмицу над шатром крыши княжеского терема куряне узре-ли верхушку трубы-дымохода из обожженного до кроваво-красного цвета кирпича, сложенного с хитроумными выступами, а над ней — ма-тово блестящий в осенней хмари и отливающий золотом в редких лучах солнца четырехгранный шелом, выкованный Ковалем из бронзовой болванки, давно хранившейся в кузне без дела, закрывающий верх от дождей и снегов. Радовал глаз курян этот шелом, как и медный петух, установленный на вершине княжеского терема.

— Сразу видать: тут петух живет, — шутили меж собой куряне. — Не просто петух, а князь Кур!

Печник и кузнец слово свое сдержали. Впервые в граде Курске появился дом, который отапливался не по черному. И было то дикови-ной из диковин, каких отродясь не бывало еще на северской земле, ка-ких не ведали ни деды, ни прадеды.

— Лепота! — не переставал радоваться князь Кур, когда новая печь и новая система вывода дыма были опробованы в присутствии печника и начали ежедневную работу по отоплению княжеских хором. — Лепота!

— Спасибо тебе, мастер Догода, — благодарили печника домочадцы Кура, не ведая больше дыма и удушливого кашля. — И печь не дымит, и тепла больше.

Тепла стало действительно больше, ибо тепло от печи передава-лось массивной трубе, а от той и на второй ярус.

Для красоты и пущей крепости дымоход был сверху обмазан тон-ким слоем глины, смешанной с песком и побелен меловым раствором, а потому стал ровный и белый, радующий не только теплом, но и видом.

— Надо на следующее лето себе такой дымоход сооружать, — по-смотрев княжеские палаты, сказал воевода Хват.

— Правильно, надо, — поддержал его Кур. — Нам с тобой, Хват, еще столько всего надо! Ибо мы не звери дикие, а внуки Дажьбоговы! И славим богов своих и род свой! И ничем его не прославить лучше, как делами рук своих!

Осеннее ненастье на дворе, предстоящие морозы и холода не пуга-ли курских вождей, ибо были они молоды и энергичны, полны сил и стремлений. Даже накатывающие с захода солнца темные тучи их не смущали. Подумаешь — тучи! Тут теперь сам бог Позвизд со своими бурями и непогодами не страшен!

Прошло два года с той поры, как на берегах Кура и Тускаря была построена новая крепость. Зимние метели ей свои песни пропели, скоб-ля и вылизывая дубовые бревна городни, башен и хором; летние дожди не раз умыли их, а ветры с солнечными лучами обтерли и высушили. Утеряли прежнюю свежесть бревна, потемнели, потускнели. Но, по-прежнему, крепость, хоть и поблекла слегка и посерела, смотрелась грозно и неприступно, и по-прежнему оставалась в ней надежность и сила.

Привыкли глаза курян к виду крепости, отмечали как должное и уже не загорались той первозданной радостью новизны и необычности, как было это в год строительства.

Стоит — и пусть себе стоит.

Однажды по осени, когда только-только успели жито сжать да в риги на обмолот упрятать, увидели куряне в поле чужих ратников. Еха-ли комонно с полудня. Немного их было: всего с пару десятков наберет-ся. Но все оружны — лучи солнца на бронях и на наконечниках копий играют — и с заводными лошадьми. Увидели их куряне — и в крепость бросились, под защиту стен и воев княжеских. Ибо с начала весны со-брал князь Кур вече и обратился к нему с просьбой:

— Настала пора в граде постоянную вооруженную дружину иметь, как сделано это уже давно в иных землях. Пусть дружинники обороня-ют и град, и округу, и земли наши от врагов днем и ночью, без всеобще-го ополчения. Остальных же горожан и огнищан трогать на это не бу-дем. Они должны своим промыслом заниматься, а не воинским делом от случая к случаю. Верно я говорю?

— Верно! — обрадовались куряне. — Пусть каждый своим делом промышляет. Кто топором и сошкой, а кто мечом и луком.

— А как же быть с ополчением? — нашлись как всегда скептики.

— Ополчение же, — был подготовлен к такому вопросу князь, — на самый крайний случай, когда дружина наша не справится. Тогда при-дется созывать всеобщее ополчение.

Всем было выгодно такое предложение: каждому заниматься сво-им делом. Поэтому долго не спорили, а приняли сторону князя. Даже согласились с тем, что будут кормить и содержать воев-защитников, отдавая на то князю десятую часть всех своих достатков.

Однако трудности начались сразу же после веча. Мало кто добро-вольно желал идти от своего дела в вои. Многие считали, что от безде-лья помрут или одичают, ведь не каждый же день война и сражения. Но тут опять вмешался главный жрец храма Световида Славояр, не оста-вивший мысли набрать для храма воев, и потребовал, чтобы каждый род, каждое семейство предоставили князю для дружины юношей от 19 до 25 лет.

Посудачили, посудачили куряне, да деваться некуда и предостави-ли. Всего набралось человек триста. Сто отобрал для храма Славояр.

— Эти мои. — Молвил он сурово. — Остальные, княже, твои. Но всех их, — обвел он жилистой рукой всех юношей, — пусть обучает ратному делу и мастерству воевода. И пусть обучает их денно и нощно, в жару и стужу, в дождь и метель, чтобы стали они настоящими воинами. И пусть он не смущается, когда будет гонять их до десятого пота… Чем будут больше потеть при обучении воинскому мастерству, тем больше будет у них шансов победить и остаться живыми в любом бою.

И начал воевода Хват обучать боевому искусству курян, да так, что те к вечеру с ног падали от усталости. Раньше все думали: лук в руки и мечи себе стрелы. Да что там, думали! Та и поступали! Но воевода тре-бовал не просто метко стрелять из лука, а стрелять так, чтобы одна стрела еще до цели не дошла, как вслед за ней вторая летела, а потом и третья.

— Да это невозможно, — чуть не плакали молодые вои.

— Возможно, — утешал их Хват и приказывал стрелять снизу вверх, укрепив на высокой, очищенной от веток, сосне небольшую мишень, имитируя тем самым стрельбу по защитникам чужой крепости.

— Все возможно, — говорил он и заставлял одних, рассаженных по крепостной стене града метать облегченные и тупые стрелы по другим, находящимся под стенами крепости и изображающим из себя нападав-ших. — Вы стреляйте, стараясь поразить в грудь, в ноги, только в лицо не цельтесь, а то еще глаз ненароком выбьете, калекой сделаете… А вы, — обращался он к тем, кто играл роль нападавших, — старайтесь под стрелы не попадать, уворачивайтесь, уклоняйтесь, ловите стрелы, в конце концов… Лучших и удачливых ждет награда — объявление кня-жеской благодарности на вече, чтобы все куряне знали в лицо своих молодцов… особенно девушки.

Потом менял их местами и требовал повторения всей процедуры. И так по несколько раз на день. А вместо отдыха и перерывов — бои на кулачках да борьба, чтобы служба медом не казалась. Не успели вои отдышаться от очередных поединков, как «бросал» их на штурм кур-ских или тускарских круч, приговаривая:

— Лучше пота реку пролить, чем каплю руды-крови!

Когда долина Кура подсохла и покрылась изумрудной травой, Хват начал воев выводить туда, разбивал на пары, вооружал палками длиной с меч и заставлял «сражаться» друг с другом.

— Да не маши ты им, как баба цепом над первым снопом, — кричал он сердито на незадачливых. — Удар наноси с потягом, с протяжкой, да на выдохе, чтобы дыхание не сбивать, не запариться. А то сам себе руку «отсушишь» или, и того хуже, вывихнешь! Вот и не станет одного вои-на в дружине князя! А это нам ни к чему.

И, не выдержав, сам раз за разом показывал, как надо наносить удар с «протяжкой».

— Уразумел? — Дышал он тяжело — грузность сказывалась — в рас-красневшееся лицо очередному ратнику.

— Угу, — отвечал тот, набычившись: стыдно было перед своими бо-лее успешными товарищами.

— Раз уразумел, то меч тебе в руки, — оставлял этого воина в покое воевода, направляясь к следующему.

— А ты не мельтеши мечом-то, чай, не ложкой кашу из казана об-щего черпаешь, опасаешься, что другие обойдут. Да, там спешка нужна, как и при ловле блох. А при рубке на мечах спешка ни к чему. Тут надо и удар вражеский отразить продуманно и свой нанести так, чтобы вра-гом не был отражен.

И опять показывал, как надо наносить и отражать удары мечом, щитом, копьем или ножом засапожным.

Но не только учил воевода Хват ратному искусству молодых вои-нов, но и учил и тому, как правильно одевать бронь, кольчугу, чтобы в бою не мешала, не саднила тело, а надежно защищала; учил сражению в пешем строю и в конной лаве.

Не раз и не два чуть ли не все городское население Курска собира-лось на крутых склонах мыска, чтобы понаблюдать за учением воев. Особенно в ясный солнечный день или вечер.

— Слава Сварогу, что не мы сейчас там, — радовались куряне, на-блюдая за тем, как их соплеменники под руководством воеводы лупят друг друга за милую душу.

— Хоть и деревянными мечами тузят друг друга, но прилично. Те-перь все тело гудит да саднит, — делились впечатлением многие со зна-нием дела, сами опытные воины, не раз побывавшие в походах и сраже-ниях и не раз испытавшие силу вражеских ударов на собственных телах.

— Конечно, гудит, как не гудеть! Помню сам, бывало…

— После такого лечь бы на траву-мураву и не вставать, чтобы отдых телу и душе дать!

— Как же, держи рот шире, — смеялись опытные жители, — воевода прямо сейчас разжалобится, да спать уложит!

— Да, — воевода наш спуску воям не дает! Что правда, то правда!

— Зато настоящие воины будут, — одобряли действия воеводы мно-гие. Тяжело в ученье — легко в бою!

В начале обучения синяки и ссадины с тел юношей не сходили, вы-зывая насмешки горожан. Но со временем синяков стало меньше и меньше было подшучиваний. Вои овладевали искусством боя и ратной жизни. Посерьезнели, повзрослели разом. Лица их из розовых и пухлых превратились в аскетически суровые, стали под стать стенам крепости: такие же обветренные и загорелые, непреступные. Загрубели, задубели. Сразу видать — вои! Не дети, не мамины сынки…

К осени, к тем событиям, о которых начали говорить выше, воево-де Хвату удалось сколотить две небольшие дружины: человек семьдесят для храма Световида, которые в боевых действиях поверх кольчужной брони должны были одевать белые плащи, как символ принадлежности к священной дружине воинства Световида — покровителя славян; и че-ловек полтораста вое для княжеской дружины. Остальные отсеялись, не выдержали сурового испытания и отбора.

Князь Кур и жрец Славояр было скандалить: почему так мало?.. Но потом поняли и с решением воеводы согласились: «Лучше меньше, но лучше, чем много, да без толку»!

Всполошились куряне напрасно: на сей раз к граду приближались не враги, а друзья. Князь Русколани Дажин слал посольство, приглашал курян в поход против кочевников, притекших в русские степи из-за Ра-реки.

С любопытством рассматривали куряне чужих воев: не часто по-сещают пришлые люди, а тем паче, воины, их город, затесавшийся на окраине славянских племен. Не часто. Так почему не посмотреть да и себя не показать?

Смотрели, удивлялись, восхищались, обсуждали увиденное с сосе-дями, с родственниками.

Послы также с удивлением разглядывали курян, особенно тех, кто был в княжеской дружине: по прежним походам помнили, что куряне не очень жалуют защитные брони. А тут — не только крепость новая с баш-нями и хоромами, но и дежурный отряд весь в бронях, при оружии. И совсем были поражены, когда увидели храм Световида, а около него, напротив входа, десятка три всадников на соловых конях, в светлых бронях и в белых плащах поверх броней. Да! Такого никак не ожидали увидеть. Крепнет сила русичей! С каждым годом крепнет!

Князь Кур и воевода Хват встречали посольство на княжеском подворье. Как подобает истинным хозяевам. Оба в длинных белых по-лотняных рубахах с вышитым красной пряжей воротом и подолом. Подпоясаны узкими разноцветными ремешками-тканчиками, соткан-ными местными умельцами-ткачами. На ногах сапожки юфтевые, праздничные.

Не успели посланцы Дажина спешиться, как подбежали к ним княжеские отроки и дружинники, коней разобрали, в конюшню отвели.

— Напоить, корму задать! — напоминает воевода. Больше для гос-тей, чем для отроков. Те и так все знают. И напоят, и сена в ясли свеже-го подложат, и скребком по конской шерсти пройдутся, чтобы лучше отдохнули кони после дальнего пути.

— Прошу, гости дорогие! — Широким жестом пригласил князь кур-ский гостей в свои палаты. — Отдохните с дороги, чай, умаялись… путь-то не близок…

— Не без того, — не стал кривить душой старший посольства, сотник Звенич, опытный воин лет пятидесяти, с обветренным и загорелым ли-цом. — Но поначалу лицо и руки ополоснуть не мешало бы… Пыль степную смыть да и усталость с чела согнать…

— Эй, девки! — крикнул Кур весело. — Воды ключевой! Да поболь-ше… И рушники не забудьте! Гостям дорогим лица, руки обтереть.

А молодицы и рады: кто ведра-бадейки деревянные несет, кто ковшик серебряный, кто тазик медный, чтобы смытая с рук и лица вода не расплескивалась где не надо. Рады, но форс держат: лица у всех серьезные, деловые. Только глазами голубыми нет-нет да и стрельнут на чужих воев, каковы, мол. А те видят, что серьезность девичья лишь на-пускная. Ущипни хоть одну или пальчик покажи — враз смехом, как го-рохом, прыснут! А то и колокольчиками сладкоголосыми зальются. Вот и вся их серьезность…

Но вои ведут себя скромно. Чай, не на поляне лесной в праздник Купалы, и не у тещи на блинах. Тут свою и хозяйскую честь блюсти надобно. Вот и блюдут.

Умылись неспешно, не разоблачаясь из брони, только шеломы в сторонку отставив, чтобы не мешали, рушниками вышитыми утерлись, девицам их возвратили. В палаты прошли.

— Проходите, проходите, — приглашает курский князь радушно. — Кваску местного, на траве мятной настоянном, пока отведайте… гово-рят, усталость снимает, силы возвращает… А там и ужин недалече, чем-нибудь более сытным попотчуем. Слуги мои расторопные…

— Спасибо, — склоняет главу сотник Звенич. — Хоть мы и не голод-ны — не пристало воину в голоде сознаваться — но квасу вашего с удо-вольствием отведаем.

Остальные молча разглядывали княжеские палаты. А в них чисто, просторно, светло. На дубовом полу посреди помещения стол стоит. На столе, прямо на чисто выскобленной столешнице, кувшины глиняные с душистым квасом, рядом деревянные тарелки с мясом птицы, на дере-вянных же поставцах-досках краюхи хлеба на капустных листах испе-ченного. Хлеб свеж и душист, видимо, только утром пекли. В глиняных горшочках соты с медом — летние припасы, в холодном подвале, выры-том под теремом, сохранены.

По палатам девицы, прислуживающие за столом, павами скользят в своих нарядных платьях-сарафанах, из-под которых даже сапожек не видать. Светлые волосы в косу заплетены, красной лентой перевязаны. Поверх волос на голове плат светлый — не пристало девицам за столом простоволосыми прислуживать. Не на гулянке же девичьей — у князя в услужении.

— Отведайте, отведайте, — нахваливает Кур квас, — и бодрит, и го-лова от него всегда свежа, не то, что от ромейского вина, особливо, если переберешь…

Когда гости немного жажду и голод утолили, отдохнули и в новой обстановке освоились, то поведали причину своего столь неожиданного визита.

Князь Кур на утро хотел разговор сей перенести, так как известно: утро вечера мудренее, но Звенич, извинившись, заявил, что им еще надо в град Воронежец, лежавший от Курска к восходу солнца в нескольких поприщах, попасть, а потому отдыхать и нежиться некогда.

— Вот, малость отдохнем, да по ночной прохладе и тронемся. Путь-то неблизкий предстоит. Ты уж прости нас, князь. И рады бы погостить-погулять, да не можем, волю княжескую исполняем. Понимать должен. Только дай нам проводников, а то от Курска до Воронежца пути нам не ведомы, а поприщ столько, что и не сосчитать!

— Жаль, конечно, что погостили столь малое время. Но дело — есть дело, тем паче княжеское. Посему неволить не стану. И проводников дам. Есть тут у меня один охотник, Бродичем кличут. Так он не только окрестности Курска вдоль и поперек исходил, но и дорогу к Воронежцу знает. Не раз бывал в его окрестностях. А чтобы ему было в обратной дороге не скучно, десяток воев своих пошлю: лишний поход им не по-мешает…

— Хват, — обратился он к воеводе, — распорядись-ка насчет Бродича — хватит ему за Купавину юбку держаться да с сынишкой нянчиться, пора и земле родной послужить. И десяток сопровождающих воев сна-ряди. Слава Сварогу, все под рукой… — то ли похвастался перед при-шлыми гостями, то ли просто порадовался имеющейся всегда под рукой дружине.

— Хорошо, — тут же встал из-за стола воевода. — Мигом организую. Одним мигом.

— Теперь же поведайте наказ своего князя, — возвратился в своей речи Кур к гостям. — Наверно, очередной поход на супостата замыслил? Или я не прав? — Прищурил он хитро глаз.

Сотник обстоятельно, так, как поучал его князь Русколани Дажин, изложил Куру цель своего визита.

— Воев пятьсот от вас просит наш князь, — уточнил Звенич количе-ство требуемых от Кура воинов, оканчивая свое повествование. — Жела-тельно о двуконь… Слышно, слишком много кочевников притекло в степь. То ли хунны, то ли гунны, то ли их союзники…

— Эк им неймется, — ударил кулаком о столешницу Кур, — все за-рятся на чужие земли да степи, словно не знают, что на чужой каравай рот не разевай! Учим, учим, а им все не впрок… все неймется…

— Так что князю Дажину передать? — торопил с ответом сотник Звенич.

— Подойдем. Правда, — поскреб пятерней Кур в бороде, — пять со-тен воев нам пока не собрать, людей у нас мало, но сотни четыре как-нибудь наберем. У нас со жрецом Славояром сотни две наберется, да охочих людей в округе покличем. Наберем, я думаю… А когда прибы-вать-то?

— Так это седмицы через две… На гусепролет поход назначается. Время есть еще.

— Да, время есть, — согласился Кур, быстро прикинув в уме, когда в степных краях начинается массовый перелет гусей в южные земли. — Как ты думаешь, Хват, управимся? — Обратился он к возвратившемуся после отдачи необходимых распоряжений воеводе.

— Управимся, княже, управимся. Почему не управиться… — грузно уселся Хват на лавку за столом на свое место.

— Хорошо, — доверительно пояснял он русколанам, — воевода наш муж степенный, ему можно верить. Если сказал, что управимся, то, точ-но, управимся.

Воевода от такой похвалы даже крякнул, то ли удивленно, то ли обрадовано.

— А как с пропитанием для воев? С собой запасаться, или Руско-лань обеспечит?.. — Прищурился вновь Кур, обращаясь к посольству.

Прижимист был курский князь и опытен, хотя только в зрелость мужскую входил. Хотел за чужой счет поживиться, но и осторожность имел, чтобы впросак не попасть.

— На это князь Дажин ничего не наказывал, — стушевался Звенич.

— Значит, самим запасаться, — с сожалением протянул Кур. — А я, старый дурак, было и губы раскатал… Но, ничего, сдюжим, — бодро окончил он. — Сдюжим.

Бродич знал, что в Курск прибыли гости из далекого Кияра Ант-ского. Весь город только об этом с момента их прибытия, почитай, с самого полдника, гудел.

— Говорят, все такие красавцы, — лукаво улыбнулась мужу Купава, качая на руках задремавшего сынишку.

Оба сидели на завалинке своей избушки.

— Звать в поход будут, — не принял невинную игру супруги Бродич. — Осень… Время походов…

— Откуда известно? — посерьезнела и запечалилась Купава, которой вдруг стало не до заигрываний с мужем.

— Да уж известно… — усмехнулся охотник. — Сорока на хвосте при-несла. Зазря что ли вчера весь день недалече летала, стрекотала…

— Пойдешь? — не спросила, прошептала Купава. Затуманились ее голубые глаза, подернулись невидимой поволокой предстоящей разлу-ки. Знала, что пойдет. Спрашивала по инерции, попусту.

— Пойду, — твердо, как о давно решенном, а потому не требующем каких-либо новых обсуждений вопросе, ответил Бродич и обнял жену рукой за плечи. — Почто глаза влагой мутишь? Не скоро это еще… Ули-та ползёт — когда ещё будет…

Но ошибся охотник. Ближе к вечеру позвали его вои княжеские в терем Кура.

— Поспеши, гостей надобно до Воронежца проводить!

— Почто я? Других что ли нет?

— Другие есть, — ответил тут же посыльный, по-видимому, заранее приготовленный к подобному обороту дела и проинструктированный воеводой, — да следопытов таких, как ты, нет. Вот честь тебе и оказа-на… — то ли всерьез сказал, то ли съязвил напоследок посланец князя.

— Спасибо за честь, — усмехнулся охотник и стал собираться.

— Да ты не один идешь, — успокаивал словоохотливый посыльный, — с десятком княжеских воев. Воевода уже распорядился: десятник Сер-ко воев поведет…

Купава молча слушала разговор мужа с княжеским посланником. Понимала, что муж уже уходит, но не хотела в это верить. Два года прожили они с Бродичем душа в душу. Сынком, Яруном, в честь бога Ярилы названным, обзавелись, ласково называли его Ярунькой. Бродич, хоть и промысел свой охотничий не забывал, но все эти годы надолго из дому не отлучался. Добудет очередную партию зверя ли, дичи ли — и домой. И вот, на тебе, в поход… Когда вернется — неизвестно…

— Что взгрустнула? — улыбнулся ласково жене Бродич. — Чай, не на век ухожу. Через седмицу дома буду. Помоги лучше в дорогу собраться, чем глаза к туге-печали отсылать… Моргнуть не успеешь, как дома окажусь.

Засуетилась Купава, забегала по землянке своей, захлопотала, со-бирая мужа в поход. Тут тужи, не тужи, а сготовить супруга надо. Кто о нем позаботится, если не она. Собрала узелок нехитрый: краюху хлеба положив в него, да кус вяленого мяса, да шмат сальца прошлогоднего — нового еще не было, не пришло время — да пяток головок лука репчато-го. Не хуже, чем другие.

Оделся по-походному Бродич: порты кожаные, рубаху свежую. Только железную кольчугу одевать не стал, хотя и имел с недавних пор такую. Вместо нее куртку из волчьей шкуры, мехом наружу, на плечи набросил. И тепло, и легко, и защита какая никакая. Колчан с луком и стрелами за спину забросил, меч, еще кузнецом Антом сработанный, на пояс подвесил. Не на гулянку идет, даже не на охотничью забаву, а в поход. Потому и собран должен быть по-походному. Можно было еще лошадку взять. И не одну, а с заводной: путь-то не близкий. Завел пару лошадок Бродич себе после той зимы, когда лес валили на строительст-во крепости, да когда старшина торговых гостей Прилеп цену на пуш-ной товар вдвое прежнего сбил. Жеребчика вороного да кобылку кау-рую, на развод. Недалеко от домика сарай для них построил, и не только для них, но и для хранения в зимнее время запасов сена, чтобы всегда под рукой были, хоть в бурю, хоть в мороз. Вышел — и задал лошадкам корма. Только обе лошади сейчас паслись вместе с другими на лугах. Мальчишками местными да сворой собак. Сорванцам радость и забава, а лошадки — под присмотром и под охраной. И от волка вечно голодно-го, и от медведя случайно набредшего.

«Коняшек князь даст, — поразмыслив, решил для себя Бродич. — Свои, они и дома пригодятся, да и искать их сейчас на лугах некогда раз дело спешное. Только Велес разве что знает, куда их мальцы пастись угнали. Вот пойдем в поход — тогда дело другое. Свой конь — уже поло-вину успеха. В бою не подведет, не бросит хозяина в беде, чужих коней грызть зубами будет. И если, не приведи Сварог, ранят, в поле не бро-сит, до прибытия помощи над всадником стоять будет, тревожно посту-кивая передними копытами и подовая голос призывным ржанием».

Боевые лошади всегда ценились славянскими воинами, потому и оберегались пуще глаза.

— Ну, Купавушка, я пошел, пожалуй… — обнял Бродич жену, буду-чи полностью готовым к походу. — Не печалься и не горюй, лучше за мальцом приглядывай. Шустрым растет. Глаз да глаз за ним нужен.

И ушел не оглядываясь. Не принято у русичей оглядываться перед дальней дорогой, тем более перед походом.

— Храни тебя, Сварог! — Вздохнула Купава, смахнув из уголков глаз выкатившуюся ненароком слезу, и присела на край лавки-постели, на которой сладко посапывал Ярунька. — Будем ждать папу, сынок…

На сей раз Бродич не обманулся в своих предположениях: князь Кур приказал выдать ему двух лошадок. Ничего подобрались лошадки: резвые и выносливые, как раз для дальних и стремительных походов.

— Смотри, не покалечь, — предупредил вечно хмурый воевода. — Своими ответ держать будешь. И сбрую береги — княжеская…

— Постараюсь! — Усмехнулся Бродич тогда воеводской заботливо-сти — князь Кур был прижимист, а воевода и того пуще — и тронул уз-дечкой оседланную: — Но, волчья сыть, травяной мешок!

Следом за ним с княжеского подворья тронулись посланцы князя Русколани и сопровождающие их вои из десятка Серко. Все в легких бронях и при оружии, чтобы издали было видно: не на прогулку выка-тили, а в походе находятся.

Не успел Бродич с послами курскую крепость покинуть, как в Ра-тец, Липовец и Ярильск конные вестники по приказу князя Кура и вое-воды Хвата поскакали людей охочих в поход собирать. «Желательно, чтобы ратники в бронях были, да воинский опыт уже имели, — наказы-вали вестникам они. — Это не ополчение, а поход воинский…»

Без особых приключений Бродич, придерживаясь русел рек — так уж издревле повелось, что свои пути-дороги славяне прокладывали вдоль русел рек — сначала самого Семи, а потом иных, довел послов князя Русколани до града Воронежца после чего вместе с десятком Сер-ко возвратился домой к великой радости Купавы и других курских женщин, мужья которых вместе с Бодричем провожали русколан.

— Я же говорил, что не успеет седмица пройти, как дома буду, а ты еще не верила, — ласкал он Купаву на семейном ложе. — Теперь, наде-юсь, поверила?

— Я верила, я верила, — жарко шептала Купава, почти так, как в ночь их первой любви. И прижималась к мужу всем телом. — Я верила, любимый…

А через седмицу, поутру, весь Курск уже провожал своих воев в далекий поход. Жители града и его окрестностей собрались на торжище. Ворота крепости были открыты настежь, чтобы все желающие могли попрощаться с уходившими воями, с сыновьями и братьями, с родст-венниками близкими и дальними или, вообще, просто с соседями.

Уводил воевода Хват княжескую дружину и добровольцев из ополчения в град Кияр Антский, к горам Кавказским, где должны были собраться все русичи, чтобы совместными силами дать отпор пришлым от восхода солнца кочевым ордам.

Десяток к десятку, сотня за сотней грозно колыхались на сильных конях одетые в брони и воинские доспехи вои, поддерживая строй и равнение в своих рядах. Чувствовалась воеводская выучка и воинская дисциплина.

— Не зря воевода Хват старался, уча уму-разуму, — обменивались мнением собравшиеся. — Любо-дорого на воев своих посмотреть.

И, впрямь, все были: молодец к молодцу. И ярильские, и липовец-кие, и ратские посланцы, объединенные под стягом курского князя, а потому — курские!

Но лучше всех смотрелись пять десятков воев храма Световида, в своих светлых бронях и белых плащах, приколотых у левого плеса се-ребряными пряжками-гривнами, на одномастных, соловых конях.

— Не посрамите славы русичей! — Напутствовал воев князь Кур, гарцуя на вороном коне вдоль построившихся сотен. — Не посрамите память славных пращуров наших Сева и Кура! Помните и чтите Завет отца нашего Яруна! Слава богам нашим сильным!

— Слава! Слава! Слава! — троекратно прокатился над торжищем от-ветный клич ратников, спугнув с ближайших деревьев стаи птиц, в ос-новном, черного воронья, которые, взметнувшись, испуганно заграяли, закаркали.

— Помните, грозный Перун Громовержец всегда с сильными! — Тряс клюкой главный жрец Славояр. Он только что окончил моления в храме и теперь был в черных ритуальных одеждах. Глаза жреца пылали неукротимой энергией, а ветер трепал его седые, длинные волосы. — Помните о славе отцов и дедов ваших! И сами будьте достойны их сла-вы!

И снова катилось над курской крепостью:

— Слава! Слава! Слава!

Родственники воев были менее эмоциональны, и речи их не так вычурны:

— Храни вас Сварог! Возвращайтесь, живы и здоровы!

А женщины, вообще, украдкой друг от друга вытирали набегавшие на глаза слезы. Не пристало славянкам по уходившим на сечу ратникам плакать. Грех! Но как тут не заплачешь, когда эмоции переполняют ду-шу: может, в последний раз видят воев своих живыми и здоровыми и такими красивыми. Стояла в толпе курян и Купава с ребенком на руках, и среди четырех сотен воев ее глаза видели только одного. Самого сильного и самого дорогого. Она не плакала, не утирала украдкой, как ее соседки, слез. Только поднимала на руках как можно выше сына и шептала ему:

— Смотри, сынок, это твой отец. Большой и сильный… а еще кра-сивый! Мы будем ждать его… будем ждать его и остальных наших вои-нов…

…Сотня за сотней под грай вспугнутого воронья, ободряющие крики курян, размеренные звуки барабанов, походных гудков и сопелок, уходили из курской крепости северские воины, по трое комонно прохо-дя под сводами воротной башни. Лес копий заколыхался над молчали-выми ратниками в так конской иноходи; утренние лучи солнца играли на наконечниках копий и на червленых щитах, отражались от них и, прорезаясь сквозь клубы поднятой копытами коней дорожной пыли, падали в придорожную траву, отчего трава становилась зелено-рудой.

Следом за воями потянулись подсобники: десятка четыре конюхов, гнавших табун заводных коней и отвечающих за его сохранность да за своевременную подмену во время сражения, и несколько жрецов-врачевателей, чтобы, где словом, а где и делом оказать помощь страж-дущим, кому кровь-руду остановить, кому вывих вправить. Все верхом, как и ратники, но без тяжелых броней и тяжелого вооружения. Лишь луки, широкие поясные ножи, еще называемые кинжалами, в кожаных или деревянных чехлах-ножнах, да засапожные ножи — вот и все их вооружение. Правда, у конюхов были также плети-кнуты с вплетенны-ми в них свинцовыми пластинками, но ими вражеского воина не пере-шибешь, хотя, с другой стороны, в умелых руках и кнут — боевое ору-жие…

Никаких обозов не было. Все вооружение воины везли с собой на оседланных конях. В том числе и запасную нательную одежду, и суха-ри, и вяленое мясо и иное пропитание в переметных сумах, перебро-шенных через седло. Не пристало славянским воинам обременять себя в походах лишними вещами. Так уж исстари повелось, что постель — зем-ля русская, мягкая и добрая, а одеяло — небо синее, безмерное, бездон-ное.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

В ПОХОДЕ

Сотня, определенная князем Дажином для охраны волхва Златого-ра и его учеников, шла легкой рысью в конце войска русов, направляв-шихся в устью реки Ра, все чаще и чаще называемой Итилем. День вы-дался прохладный, что радовало всадников, так как по прохладе куда как лучше скакать по бескрайней степи, чем делать это в зной и жару. Солнце упорно пряталось в низко бегущих облаках. Пожухлая от зноя и времени трава — осень подходила к своему закату — шуршала под копы-тами коней. Иногда то в одном, то в другом месте на небе, ближе к окоему, слабо различимым пятном лениво парили степные орлы или коршуны, выискивая добычу.

Осенняя степь — не весенняя, корма в ней всем хватало с избытком. Разных семян и злаков, стебельков и корешков — птицам и мышам-полевкам, сусликам и хомякам; жирных мышек и сусликов — коршунам и орлам. Иногда ими лакомились степные лисы, а лисами — могучие беркуты.

Осенняя степь, конечно, не такая яркая, как весенняя, покрытая ковром из трав и цветов, в ней нет прежних ярких и сочных красок, что верно, то верно, она смотрится серой и блеклой. Зато в ней всякой жив-ности больше в сто крат.

Сотенный Аслан, исполняя волю князя Русколани, следил, чтобы его воины не смешивались с основным войском, но держались рядом с ним, на всякий случай — в походе всякое бывает: то вражеские лазутчи-ки стрелу из засады пустят, то бродячая орда вдруг в тылу войска ока-жется. Чтобы ни происходило, но сыновья князя и княжеских бояр, на-просившиеся в поход, несмотря на свою младость, и их наставник Зла-тогор должны быть всегда защищены от любых превратностей похода.

Давно минула пора, когда Аслан был юн и строен. Годы и опыт сбили его фигуру в кряжистый утес с могучей шеей и руками, как отро-гами этого утеса, полными сил и хватки. Кроме того, осанистость и внушительность фигуре предавали доспехи: кожаная куртка с железны-ми и медными бляшками поверх нее и медный шлем, искусно сработан-ный русколанским кузнецом-оружейником. Ибо в них ныне был обла-чен сотник.

— Ты, сотник, их особо не опекай, — наставлял Дажин перед тем, как войску двинуться в поход на прорвавшиеся через Итиль орды гун-нов, — пусть с самого детства привыкают к тяготам походной жизни. Нам воины нужны, а не изнеженные девчонки. Пусть сутками на конях скачут, как и все воины, пусть на привалах сами себе походный ужин готовят, разжигая огнище из того, что степь поставит, пусть пищу на-сущную себе воинским и охотничьим промыслом добывают — луки у них имеются, стрелы имеются. Тут им нянька не нужна. Пусть, как все спят по-походному, на земле, подстелив под себя одну полу бурки и прикрывшись другой, а в голова подложив седло или пук травы. Пусть наравне с твоими воинами участвуют в охранных разъездах, в обследо-вании ближайших курганов, степных балок и оврагов, пусть не уклоня-ются от учетных боев. Пусть они все делают, как и остальные твои вои-ны, и даже больше. Гоняй их, сотник, до десятого пота, чтобы ратный труд всем существом своим постигли! Не только умом, но и каждой жилкой тела. За то с тебя и спрос будет. Ты старый и опытный следо-пыт, вот и учи их следы в степи читать, как Златогор учит читать книги и свитки древние.

— Ну, — усмехнулся иронично сотник, — это не такая уж большая наука — следы читать… Я полагаю, любой сможет… ежели, конечно, опыт поимеет.

— Не скажи! — качнул отрицательно главой князь. — Сноровка в ка-ждом деле требуется. Помнишь, — напомнил он о поездке в Киев Днеп-ровский, — равных тебе в моей дружине было два десятка, но не все они стали сотниками. А ты стал! Так что учи юнцов по-настоящему, и тре-буй с них тоже по-настоящему!

Сотник Аслан хорошо помнил ту поездку, и обнаруженный ими труп князя из града Белая Вежа, и как он гнал след, хотя с тех пор много лет прошло и много воды убежало в реке Огненной, на берегах которой стоит их родной город Киев Антский, чаще называемый на манер гор-цев Кияром. Князь Дажин тогда заметил его и по прошествии несколь-ких лет оценил, сделав сотником. А сотником, прав князь, не каждый становится. Порой опытные воины, даже знатные родом, побывавшие не в одной сече, так и умирают простыми воинами или же десятскими, не удостоившись стать начальниками сотни. Он же был не просто сот-ником, а сотником одной из лучших сотен, составлявших личную охра-ну князя.

— Буду стараться, князь, — посерьезнел сотник.

— А еще спрос будет, — построжал голосом князь Дажин, — за их жизнь. Смотри, чтобы ни один волос не упал с их голов… Своей голо-вой за то отвечаешь! Помни, что никакие оправдания тебе не помогут! Понял ли ты?

— Я понял: головой отвечаю за их жизнь, — ответил с достоинством Аслан. — Клянусь суровым Перуном, скорее сам трижды погибну, чем с их голов хоть волос упадет!

— Не вспоминай богов всуе, — посмотрел князь на сотника. И взгляд его был тяжел, как взгляд самого Перуна. — Боги того не любят, как по-вторяет наш мудрый волхв Златогор. Кстати, он будет постоянно при юных воях и не даст им праздно скучать в походе. А, значит, и тебе не даст благодушествовать и потакать юнцам.

— Я не похвальбы ради, — слегка смутился Аслан, — то от чистого сердца. И волхва нашего хорошо знаю… еще с того знаменательного похода, — уточнил он.

— Верю, — потеплел глазами и голосом Дажин. — Верю. Однако веди сотню так, — наставлял он, — чтобы и рядом с войском быть, чтобы пле-чо товарища чувствовалось, но и чтобы все совершалось самостоятель-но. Ты меня понимаешь? Управляйся сотней так, чтобы эту самостоя-тельность ребята не только видели, но и чувствовали, и жили ею! За-помни, ты теперь для них и князь, и воевода, и учитель строгий. Твое слово — для них закон. Понял? — Остро взглянул Дажин на Аслана. — В том числе и для волхва Златогора. Ты один тут самый главный, с тебя будет спрос…

— Понял, — вновь спокойно и уверенно отвечал сотник. — Все ис-полню, как приказываете.

Конечно, он понимал, какая ответственность возлагается на его плечи. Было бы лучше, если бы высокородные юнцы вместе с их вели-ким мудрецом Златогором находились в какой-нибудь другой, а не в его сотне. Но что есть, то есть. Так, по-видимому, возжелали боги… и князь Дажин.

— Обучай всему, что сам знаешь, — говорил между тем Дажин. — Объясняй, если будут спрашивать. А спрашивать будут, если, конечно, не дураки… Только дураки, сотник Аслан, — усмехнулся князь, — нико-гда ничего не спрашивают. Считают, что и так все знают. Впрочем, если они не догадаются спросить, то Златогор такого момента не упустит, напомнит.

В боевых действиях твоя сотня участвовать не будет. Надеюсь, что и без нее справимся, — подмигнул с легкой иронией Дажин. — Считай, что эта сотня — мой последний резерв! И в бой она пойдет, когда иного выхода уже не будет. А этого не должно случиться… Сил у нас доста-точно. К моей дружине, как сам знаешь, примкнули дружины князей из Белой вежи, из Голуни, из Воронежца. Даже из далекого Курска, что на берегу Семи стоит, северские воины, ведомые князем их Куром и вое-водой Хватом, пришли. Все не только комонные, но о двух, а то и о трех заводных конях…

Так наставлял князь Дажин сотника Аслана перед самым походом, перед тем, как собранному со всей Русколани и ее ближайших и даль-них окрестностей войску предстояло покинуть Кияр Антский.

Вот и исполнял сотенный Аслан в точности княжеский наказ, ведя сотню самостоятельным боевым подразделением, делая все так, словно, кроме них, в степи больше никаких воинских сил их сородичей и друзей не было, а были одни враги, и надо было держать ухо востро, чтобы не попасть впросак и не оказаться в райских кущах Ирия раньше положен-ного для воина срока.

Давно уже остались позади родные холмы и стены крепости Кияра, шумливая река Огненная, несшая свои воды в полноводную Куму. И только постоянно находившиеся по правую руку, со стороны десницы, предгорья Кавказа, иногда смутно видимые в ясную погоду, а большей порой растворявшиеся в сумраке расстояния, указывали на то, что сот-ня идет верным маршрутом. Сотня легко рысила по степи, чтобы не утомлять лошадей пустой скачкой. Хотя при каждом воине и были за-водные лошадки, а то и две, у тех воев, что посолидней.

Справа и слева от нее, а также спереди на расстоянии в три-четыре полета стрелы также неспешно рысили группки воинов по три человека в каждой — боевое охранение, обязанное нести ближнюю разведку, вни-мательно следить за степью на протяжении всего дня до следующей смены, и охранять всю сотню от всяких случайностей, а в случае необ-ходимости вступить в бой с вражескими разъездами и лазутчиками, чтобы не допустить их до охраняемого соединения. С ними же были и боевые псы, которые, если не могли видеть, то должны были почувст-вовать присутствие чужака на пути следования сотни. Кроме того, соба-ки помогали при охоте, преследуя зверя или птицу.

Время от времени Аслан посылал десяток воинов под командой своего старого друга Мешо на ближайший курган, чтобы осмотреть обозримые окрестности степи и убедиться, что поблизости никакой опасности нет, и можно следовать дальше. Вместе с этим десятком про-веренных разведчиков крупной рысью а то и галопом летели молодые воины: Бус, его брат Злат и их друзья — дети бояр киярских. Все в бро-нях и при полном вооружении. Так распорядился еще в Кияре князь Дажин.

— Пусть привыкают к ратному труду, — велел он, — чтобы воинская служба медом не казалась и детским баловством не была!

Пригнув к конским шеям свои головы и спины, распластавшись на лошади, стараясь слиться с ней в одно целое, как учили их опытные воины и конники, ребята в полном походном вооружении, с мечом и кинжалом на поясе, с луком в налучьи, колчаном, полным стрел с же-лезными наконечниками-жалами за спиной, с небольшим круглым щи-том на левом боку и копьем в правой руке, скакали рядом с опытными воинами на вершину кургана. И как воины, подставляли ладони десниц к глазам, вглядываясь в даль, чтобы лучи солнца не слепили глаза.

Конечно, и сотник Аслан, и его воины, и боярские дети-ученики прекрасно видели впереди себя, там вдали, на краю ойкумены, тонень-кую ленточку — войско князя Дажина, то возвышающуюся, то теряю-щуюся на неровностях степного простора. Видели, отмечали, радова-лись в душе, что их сородичи рядом, но считали, как того требовал Да-жин, что этой ленточки-войска нет, что надо искать следы иных воору-женных людей, следы врагов.

Впереди показался очередной высокий курган.

— Большой курган, — произнес кто-то из старых, бывалых, многое повидавших на своем ратном веку воинов, давая определение кургану.

— Почему Большой? — поинтересовался кто-то из молодых всадни-ков.

— Потому и Большой, — первым отозвался волхв Златогор, — что иных таких поблизости нет. Остальные мелкие, невысокие…

— Мешо, — приказал Аслан одному из своих десятников, — возьми свой десяток и молодых воев прихвати, да скачи на тот курган, — указал он рукой направление в сторону одинокого кургана. — Проверь, что да как! Да будь внимателен и осторожен: места неведомые… Не Кияр наш родной, чай…

— Проверю, — ответствовал Мешо, слегка горяча гнедого коня-трехлетку. — А то воины мои от монотонной езды в седлах засыпают, еще носы себе о конские шеи расшибут…

Десятник Мешо лукавил, оговаривая своих воинов. Те не спали и были бодры, как и остальные воины. Впрочем, они могли и спать на ходу, если в том была нужда. Но чтобы носы расшибить или, еще хуже, выпасть из седел — так это просто шутка десятского Мешо. Такого с его воинами никогда не случалось.

— У хорошего десятского вои не уснут и носы не расшибут, — скри-вил тонкие губы Аслан. Он-то понимал десятского и его скрытую гор-дость своими воинами.

— Вои! — призывно крикнул Мешо, обращаясь в воинам своего де-сятка. — Ко мне!

Из сотни враз выкатился десяток воинов, направляясь к Мешо и образовав в монолитном строю небольшой разрыв. Но не успели воины Мешо подъехать к своему десятскому, как образовавшийся разрыв в сотне был устранен, и сотня рысила опять монолитным соединением.

— Сотник Аслан, — подскакал Бус к начальнику воинского подраз-деления, — дозволь и нам вместе с десятком Мешо отправиться на раз-ведку.

— Отправляйтесь, да будьте внимательны: земля хоть и наша, рус-коланская, но отдаленная, и потому на ней может быть кто угодно… и хунны не исключение.

— Слушаюсь! — отсалютовал копьем Бус и, подражая взрослым воинам, крикнул:

— Воины моего десятка, ко мне!

К нему, горяча коней, настраивая их на галоп, направились Злат, Славич, Рат и остальные питомцы волхва Златогора. Подъехал и он сам.

— Сотник, — не попросил он, а скорее сказал как о решенном, — я с молодыми воями! Разомнусь, молодость вспомню.

— Слава Световиду и Перуну, — зашумели ребята, — Учитель с на-ми! Учитель, давайте на перегонки. Кто кого обгонит? Кто первым дос-качет на вершину кургана?

— Тише, юные вои, — остудил волхв пыл молодых русколанцев, — мы не на игрищах, мы в походе. Помните! И ведите себя так, как при-стойно опытным воинам-походникам, а не деревенским ребятишкам-несмышленышам! Не на перегонки скачите к кургану, а соблюдая осто-рожность, скрадываясь…

— Поезжай, — не стал возражать сотник. — Я отвечаю за сотню и княжеских чад. Вы же, мудрый волхв, сами за себя в ответе, поэтому свободны в своих действиях… Поступайте, как знаете.

— Эй, Мешо, — крикнул он десятнику, державшемуся невдалеке от сотни, так как предполагал подобное развитие событий, — возьми под-крепление… Да будь бдителен! — напомнил он еще раз десятнику.

— Но-о-о! — гикнул Мешо, легонько стегнув плетью по крупу своей гнедой лошадки. — Пошла, родимая! Догоняй!

Десяток Мешо, «усиленный» десятком Буса и волхвом Златогором, под гиканье и свист всадников понесся к вершине холма, распугивая замешкавшихся птах и мышей, топча не успевших увернуться от кон-ских копыт ужей и степных змей, так и не понявших, откуда возникла смертельная опасность.

Заслышав дробный перестук копыт, свернул с дороги, оскалив пасть и освобождая путь конникам матерый волк. Знал, что лучше со скачущими всадниками не встречаться, а то ненароком можно серой шкуры своей враз лишиться, тут ни острые клыки, ни длинные когти мощных лап не помогут. Или стопчут конями, даже не заметив, или же плетью так стеганут, что дух вышибут.

Подскочив на рысях к подножию кургана, Мешо перевел свой от-ряд на иноходь, чтобы соблюдать осторожность при подъеме на верши-ну. Когда добрались с соблюдением мер безопасности и скрытности на вершину кургана, десятский привычно окинул степь взглядом.

Впереди них, как и стоило того ожидать, еле видимой ленточкой двигалось войско Дажина. Справа слегка угадывались в дымке расстоя-ния очертания гор. Слева… слева не должно было быть ничего, но там что-то было. И это что-то из небольшой точки увеличивалось в пятно.

— Посмотрите, — указал Мешо коротким батожком плети на север, где обнаружил необычное пятно, — не видать ли чего?

Все повернули головы в указанном направлении.

— Какое-то пятно там, — отозвался первым Бус. — Я его сразу уви-дел, да внимания не обратил. Подумал, что просто степь такая, с пле-шью выжженной.

— Я тоже вижу, — отозвался Злат, внимательно вглядываясь в окоем.

— И я, и я, — повторили самые зоркие воины двух десятков.

— Нечего попусту глаза пялить, — сказал, как приказал, подоспев-ший волхв Златогор. — А ну, марш с вершины кургана! И так понятно, что это чужое войско. Так чего ему наперед маяк показывать, себя обо-значать.

Всадники подчинились и попятились назад, намериваясь уйти за гребень кургана, чтобы не дать обнаружить себя раньше времени.

— Веди, Мешо, всех с вершины, — продолжил волхв, обращаясь к десятскому. — Ты тут начальник, тебе командовать. Так и командуй! Веди к подножию кургана… Там и поговорим…

— За мной! — Повернул коня к сотне Мешо.

Русколанцы, как миг тому назад мгновенно вскочили на холм, так же мгновенно скатились с него.

— Стой! — вновь приказал Златогор. И когда все остановились, до-бавил: — Я с юнцами скачу к сотне, а ты, десятский, со своим десятком оставайся тут наблюдение вести. Думаю, что одинокого всадника изда-ли сразу не разглядишь, а если спешиться, да, таясь, наблюдать, так во-обще никто, даже самый зоркий с великого расстояния не узрит. — И, чтобы было понятно всем, пояснил: — Мы почему увидели? А потому, что их там много, целая орда. Вот они и слились в одно темное пятно, ставшее заметным на фоне степи. А одинокого человека, песчинку, не разглядеть.

— Верно, — согласился с доводами волхва Мешо. — Не раз замечал такое.

— Если верно, то неси скрытно наблюдение и сообщай в сотню о всех изменениях, а я с юнцами поскачу.

— Учитель, Учитель, — наперебой загалдели юные воины, — мы тоже желаем наблюдать!

— Нет! — Был до жесткости непреклонен волхв. — Вы со мной. Вам тут быть еще рано. За мной! — И увел крупной рысью с собой юных рус-коланцев.

— Что так торопимся, волхв Златогор? — встретил несколько недо-уменным вопросом волхва и его питомцев сотник Аслан. — Неужели степные духи за вами гнаться надумали, не ведая, что ты сам друг бо-гов?

— Духи тут ни при чем, — не принял шутку волхв. — С духами мож-но всегда договориться, с людьми договариваться труднее. С кургана видна в степи какая-то орда… Рать.

— Так это рать князя Дажина, — предположил на всякий случай сот-ник, чтобы скрыть нараставшую в груди тревогу.

— Рать Дажина на восходе, а эта — с полуночи, на севере. И мнится мне, заходит в тыл рати нашего князя…

— Неужто, хунны?

— Гунны, хунны или какие иные степняки — бог весть… Одно из-вестно: чужаки. А посему необходимо приготовиться к любым неожи-данностям и дать весть о том князю Дажину.

— Сам так же мыслю. Где Мешо?

— Ведет скрытое наблюдение, — ответил волхв. — Я так распорядил-ся; ты не серчай, что без твоего ведома… — добавил он. — Думаю, что это нам пригодится.

— Что тут серчать, — отозвался сотник, мысленно одобряя распоря-дительность волхва. — Все правильно. Я бы и сам так поступил…

— Эй, десятник Потык, — не приостанавливая движения сотни, при-казал он, — двух лучших, нет, — поправился он, — самых лучших следо-пытов, какие есть, ко мне! Желательно, чтобы их знал в лицо князь. Есть такие?

— Есть, — немедленно отозвался Потык, грузный широкоплечий де-сятский в панцирном доспехе и шлеме с шишаком. — Драч и Перст, к сотнику! — скомандовал отрывисто. — С заводными конями!

К сотнику тут же подскакали, у каждого по два заводных коня, на-званные воины.

— Вот вам моя гривна, княжеский подарок, — снимая с шеи специ-альный знак сотника, — для показа князю, чтобы знал, что посланы мной, — пояснил Аслан, передавая серебряную гривну одному из вои-нов. — А на словах скажите, что с севера в спину к нему движется какая-то рать, пусть приготовится встретить непрошеных гостей как следует. А моя сотня будет скрытно идти к нему на соединение. Поняли?

— Поняли, — ответили воины и, гикнув, пустили своих коней вскачь.

— Да смотрите, — крикнул сотник им вдогонку, — вражеским лазут-чикам не попадитесь! Лучше смерть, чем полон…

Но вряд ли они услышали его последние слова в шуме и топоте скачущих коней, все дальше и дальше удаляясь от рысившей сотни, пригнувшись к гривам и нахлестывая своих скакунов.

— Должны и сами понимать, — вырвалось у сотника.

— Должны, — согласился с ним волхв. — Да и Сварог не допустит, чтобы вестники наши вдруг ни с того ни с сего угодили в лапы недруга.

«Хотя всякое бывает», — молвил он уже про себя, спеша занять вместе со своими питомцами выделенное специально для них на случай тревог и иных непредвиденных обстоятельств место в сотне. А теперь как раз такие обстоятельства возникли.

— Сотня! — пропел басовито Аслан. — К бою!

Произошло почти незаметное движение, и сотня из свободно дви-гавшейся россыпью лавы превратилась в небольшое каре, в центре ко-торого оказались юные русколанцы со своим Учителем, волхвом Злато-гором. Сотник Аслан не только помнил наказ князя, но и знал свое дело.

— Коноводам, — звучит следующая команда, — разобрать заводных коней. Воям исполчиться!

Специально назначенные конюшие неспешно, чтобы не нарушать строя и не вносить беспорядка в боевое построение сотни, отводят за-водных коней в тыл. Каждый по десятку. Делается это для того, чтобы заводные лошади, притороченные концами уздечек к седлам всадников, не оказались помехой во время боя.

Пока конюшие занимаются своим делом, воины прилаживают лад-нее доспехи, из-за спины, где до сей поры по-походному находился щит, перемещают его на левую руку, в ней же и лук; правой крепче пе-рехватывают древка копий. Облачился в кольчужный доспех и волхв Златогор. Он без копья, но при мече и при луке. Колчан со стрелами на левом боку — только успевай вынимать очередную стрелу да метать из лука во врагов! Его лицо уже не дышит добродушием и спокойствием философа. Оно — сплошное напряжение и сосредоточенность! Глаза потемнели и сощурились, словно заранее выцеливают врага.

С того места, где в данный момент находится сотня Аслана, чужой орды не видать, как не видать и своего войска, ведомого князем Дажи-ном, к которому уже ускакали гонцы. Обзору мешает курган, который в то же самое время и их сотню укрывает от внимательных глаз чужих воинов.

Подскакал воин из десятка Мешо.

— Обсказывай! — требует сотник.

— Десятский Мешо передает, — докладывает вестовой, — что неиз-вестные всадники, по-прежнему держатся одной ордой, не разделяются на группы и заходят в тыл дружине князя. А князь Дажин, видать, о том не знает… его дружина продолжает спокойно прежний путь…

— Ладно, — торопит Аслан. — Что еще велел передать десятский?

— Еще то, что нашей сотни они, пожалуй, пока не обнаружили… иначе бы в нашу сторону разъезд выслали… разведать и захватить… Так Мешо говорил.

— Все?

— Все.

— Наших посланцев не видать?

— Вначале виднелись, пока были близко, потом, когда подальше удалились, со степью слились — не различить.

— Проскочат?

— Не ведаю… — замялся разведчик. — До сей поры не было видно, чтобы их заметили… — закончил он все также неуверенно. — Однако на перехват никто пока из той орды не пустился…

— Возвращайся и передай Мешо, чтобы следил за каждым движе-нием неизвестной орды да обо всем, не мешкая, сообщал бы мне. Голо-вой отвечаете! Понял?

— Понял.

— Скачи.

Тихонько гикнув, разведчик ускакал к вершине кургана, к своему десятскому с приказом сотника, радуясь тому, что легко отделался от грозного сотника. Ему было проще скакать сутки, не слезая с коня, на мечах рубиться, чем на вопросы сотника отвечать. Не привычен он раз-говоры разговаривать, а тут выпала на его долю страсть такая.

«Попрошу Мешо, пусть с весточками другого вестового посылает, — успокоил себя разведчик. — С меня и этого разговора достаточно».

Меж тем сотня, поддерживая боевой порядок и строй, уже приры-сила к подножию кургана. Сотник подал условный знак, и она остано-вилась.

— Волхв Златогор, — позвал волхва Аслан, — хочу с тобой совет иметь.

Златогор подъехал к сотнику.

— Что будем делать? — спросил сотник. — Если тронемся дальше, чтобы соединиться с войском Дажина, и выйдем из-за кургана, то не исключено, что будем обнаружены, и тогда…

— Мыслишь, сотник, верно, — прервал его волхв. — Пока нас не об-наружили — ты хозяин положения и ты судьбой управляешь. Обнаружат — тогда, возможно, многое изменится. По крайней мере, уже не все бу-дет от тебя зависеть…

— Вот и мыслю пока в открытую степь не выходить, а понаблюдать, как дальше дело повернется. Без княжеских отроков, я бы, не раздумы-вая, бросился на соединение к своим… и предупредить, и помощь ока-зать… А так…

Помолчал, раздумывая. Только плеть нервно теребил рукой. Мол-чал и Златогор, не желая мешать размышлениям сотника.

— Может, нашим вестовым удастся прорваться и князя предупре-дить… — произнес сотник после паузы с некоторой долей сомнения и надежды одновременно. — Он им тогда в чело ударит, а мы поможем с тыла. Было бы неплохо…

— И тут мыслишь верно, — поддержал волхв сотника. — Однако вновь вестовой от десятского скачет, — обратил он внимание Аслана на скачущего к ним во весь опор посланца Мешо. — Интересно, что сооб-щит этот… наверное, что-то интересное, раз так торопится…

Посыльный Мешо, подскакав, лихо остановил коня напротив сот-ника. Это был другой воин, не тот, что являлся с донесением прошлый раз. Видно, тому каким-то образом, удалось отделаться от этой миссии.

— Что? — Уставился черными глазами, словно гипнотизируя, сот-ник?

— Мешо послал сообщить, что от орды отделился какой-то отряд и быстро движется в нашем направлении.

— Много?

— Точно не сосчитать, но не менее двух с половиной сотен… Так велел доложить Мешо.

— Что еще? — потребовал сотник.

— Пока все, — поспешно выпалил посыльный.

Присутствующий при беседе, но молчавший до этого момента волхв решил вмешаться:

— Отряд, который скачет в нашу сторону на едином коне или о дву-конь?

— Кажется, — замялся посыльный, — у всадников заводных коней нет… все одноконны…

— Если наш посыльный с перепугу не врет, — обратился Златогор к сотнику, — то начинает вырисовываться следующая картина. Орда не желает рисковать и сразиться единой силой с воинством князя Дажи-на… Хотят обманным путем заманить его в засаду и ударить свежими силами из засады, чтобы смять дружину Дажина, привести ее в замеша-тельство, а затем и разбить окончательно, вот и направляют сюда засад-ный отряд… Я так мыслю.

Как только Златогор стал излагать свое видение случившемуся, сотник Аслан со все больше возрастающим интересом следил за сутью рассуждений мудрого волхва.

«А ведь волхв прав!» — подумал он. И произнес, то ли спрашивая, то ли рассуждая сам с собой:

— А что нам делать? Отступить — начнут преследовать… Принять бой — у них численный перевес… К тому же ваши воспитанники, кня-жеские дети, мне руки связывают, лишают свободы действий. Князь Дажин грозил: «Головой за них отвечаю»! Вот и думай тут…

— На твоей стороне, сотник Аслан, — вновь твердо, как о решенном, сказал волхв, — момент неожиданности, на который они сами рассчиты-вали… Так грех этим моментом не воспользоваться и не поразить врага его же оружием. А отроки — это уже не отроки, а юные воины. Знать, пришла пора и им сразиться во славу наших богов и Русколани… Знать, того желает Перун Громовержец!

— Дети… они… — только и сказал Аслан, хотя пытался возразить волхву, что дети, они и есть дети, а не воины.

— Дерзай! — уже не посоветовал, а приказал волхв. — Время не ждет.

— Десятский Силич, — подозвал сотник одного из десятских. — Бери свой десяток и вместе с коноводами при появлении орды изобрази пе-реполох и отчаянную попытку бегства, когда мы начнем… Да так, что-бы поверили, чтобы никакого сомнения у них не возникло. Понял?

— Понял.

— Действуй!

Силич со своим десятком направился к коноводам, чтобы присту-пить к исполнению замысла сотника.

— Я с отроками тоже пойду заманивать ворога, — заявил Златогор, поправляя на себе воинские доспехи. — Тут и численность «удирающих» увеличится, и тебе рук никто «связывать» уже не будет… Да и нужный момент нашего разворота на врага не дам воям твоим проморгать, будь уверен! Ты же, сотник Аслан, будь тверд и уверен. И помни: побеждает не тот, у кого больше воев, а тот, кто духом крепче! Кто воюет не чис-лом, а умением. Веди сотню влево вокруг кургана, прикрываясь им от вражьих взоров. И не бойся: вражьи всадники в ту сторону не пойдут, и на вершину кургана не поскачут. Им не след раньше времени себя слу-чайностями разными обнаруживать. Им важно один след в степи оста-вить, по которому для вида побежит вся отступающая орда, чтобы за-топтать его, не дать возможности обнаружить «ответвление» следа за-садного отряда. Расчет на то, что преследователи, увлекаясь видимым убегающим противником, не сразу обратят внимание на данное обстоя-тельство. Вот мы их на их же уловке и подловим! — Волхв излагал убе-жденно и твердо, словно видел в сумраке времени предстоящую карти-ну боя. И его уверенность передавалась сотнику и воинам. — А чтобы сторожевые собаки не выдали своим лаем раньше времени сотню, забе-рем с собой и собак. Тебе они ни к чему, а нам, возможно, пригодятся…

— Исполнять, — дал команду сотник одному из воинов, отвечающих за собачью свору. И тот немедленно принялся свистом сзывать рыскав-ших поблизости собак.

Подчинясь призывному свисту, собаки опрометью сбежались к хо-зяину, уставившись на него умными глазами, виляя в знак подчинения и ожидания очередной команды хвостами.

— Вот это дисциплина, так дисциплина! — усмехнулся кто-то из мо-лодых воев.

В это время с вершины кургана, нахлестывая плетью лошадку, ска-тился очередной посыльный из десятка Мешо, крупной рысью направ-ляясь к сотне, а остальные стали «забирать» влево, не покидая вершины.

— Видать, нам пора, — обратил на это внимание волхв. — Ко мне юные вои, — призвал он своих воспитанников. — А вы, славные вои Рус-колани, — эти слова кудесника уже относились к воинам сотни, — помни-те, что с вами Перун — Бог воинской славы и победы! Будьте мужест-венны и стойки, строго исполняйте приказы сотника. Он знает, что де-лать!

С подскакавшими юными русколанцами Златогор легкой рысью вслед за десятком Силича направился в сторону коноводов с запасными лошадями.

— Дерзай сотник! — еще раз, обернувшись, напутствовал он Аслана. — Помни, победа — за смелыми и дерзкими! А ты, Бус, и вы, юные вои, — обращаясь к юным воинам, потребовал он сурово, — строго исполняйте все мои распоряжения. Тут вам не учебное ристалище, тут ошибок не должно быть! Ибо цена каждой ошибки, даже самой малой — чья-то жизнь! А мне ваши юные жизни надо сохранить. — Голос Златогора был строг и непреклонен. Нечасто юные наставники видели своего Учителя таким.

— Не сомневайся, волхв Златогор, — впервые по-взрослому назвал Бус своего Учителя, как равный равного. — Все будет исполнено в точ-ности так, как вы скажете. — И отсалютовал в знак верности слов мечом.

Сделав первые распоряжения, Златогор уводил свой небольшой отряд подальше от оставшейся позади сотни. Тревожно ржали запасные лошади, сбитые конюшими в густой табун; собаки же, наоборот, при-тихли, лишь изредка тихонько повизгивали. Можно было подумать, что овладевшее всадниками напряжение в ожидании неминуемого боя, пе-редалось каким-то образом животным. И животные, в силу их природ-ных данных и возложенных на них человеком обязанностей, каждый вид по-своему, реагировали на предстоящие события, связанные с кро-вью и смертью, со звоном оружия и криком раненых.

Сотник Аслан меж тем, переговорив с очередным разведчиком Мешо, уводил сотню влево, вокруг кургана, чтобы она оставалась долго незаметна человеческому взору. Чтобы ее появление — было полной неожиданностью для врагов и тем самым внесло в его ряды неуверен-ность и сумятицу — первые признаки неустойки и поражения…

Несмотря на свой возраст, сотник был опытным и рассудительным воинским начальником. Да по-иному и быть не могло: князь Дажин знал, кому поручить столь ответственное задание, как обучение воин-ской науке собственных чад.

ФАРНАХИ

Орда союзного гуннам племени фарнахов, возглавляемая вождем Джулатом, переименованного гуннами в темник-тархана, оставив род-ные вежи, стариков, детей и женщин на уже обжитых их отцами и деда-ми степных просторах, темной тучей катила по степи Русколани. Степ-ные воины, в пёстрых длинных халатах, подпоясанные широкими ку-шаками, некоторые — в куртках из шкур степных волков, в лисьих шап-ках или же простоволосые, с давно не чесанными, сальными и грязными от пота и редкого мытья волосами, вооруженные луками и кривыми мечами-саблями, или же коротким копьями, удобными для метания на расстояние, сбитые в привычные, по родственной принадлежности сот-ни, чувствовали себя уверенно, как хозяева.

Старики-акыны, поющие песнь славы племени, рассказывали, что давным-давно племя фарнахов, жившее у подножия Синьских гор, было мирным и тихим. Занималось скотоводством, в основном, разведением овец и конских табунов. Женщины доили кобылиц и готовили творог и кумыс, напиток, утоляющих жажду и дающий мужскую силу, сбивали войлок, ткали ковры, строили кибитки. У соседских племен, занимаю-щихся земледелием и выращивающих злаки, выменивали зерно, из ко-торого пекли в глиняных печках лепешки. Почитали своих богов, жив-ших как на небе, так и в земле, в водах редких рек и озер. Особо почита-ем был Тэнгри — Хозяин Неба и душ умерших. Но однажды в те края пришли чужие всадники, называвшие себя хунну, и потребовали себе в жены фарнахских девушек и женщин. Были они смелы и оружны, а у фарнахов не оказалось батыров, чтобы сразиться с ними. И стали фар-нахи платить племени хунну дань девушками да степными кобылицами.

Как-то надоело хунну обитать в подножии Синьских гор, и трону-лись они в сторону отрогов Каменного пояса. Обрадовались фарнахи, посчитали, что опять будут свободными и ни от кого не зависимыми и не будут дань платить ни степными кобылицами, ни молодыми, строй-ными, как газель, девушками. Обрадовались, но рано… Приказали хун-ну и их племени в поход собираться. Сколько длился тот поход — даже старики не помнят, но, в конце концов, пришли хунну к подножию Ка-менного пояса, по пути тому вбирая в себя, как река малые речки, мест-ные племена. И однажды стали они величаться уже не хунну, а гуннами, великими воинами…

Гунны себе выбрали самые травяные, самые злачные места в об-ширной степи, а фарнахов, несмотря на то, что почти перероднились со всем племенем, оттерли в междуречье, где степи перемежевались с пус-тынями и солончаками. Но и там фарнахи смогли обжиться, разводя табуны скакунов, охотясь на сайгаков и джейранов, изобилующих в этих полупустынях. Охотились они и на диких лошадей — тарпанов. Ка-залось бы, чего еще желать от Тэнгри и других богов. Юноши по при-меру воинственных соседей становились воинами, и уже, как и гунны, не расставались с луком и копьем, с мечом и арканом, могли и за себя постоять и за честь своего племени. Живи да радуйся.

Но и тут не сиделось беспокойным потомкам хунну на месте. Ста-ли их манить земли, что были на заходе солнца, о которых заезжие куп-цы говорили, как о крае благодатном, где травы изумрудны и медом насыщены, где реки не знают берегов и полны рыбы всякой, где всегда бывает только лето. Купцы наговорили — и ушли. А гунны решили по-пытать в тех обильных местах счастья. Но так, как знали, что степи те уже заняты племенами русов, которые свои земли за просто так никому не уступят, то, сохраняя своих воинов, стали направлять в земли Руско-лани союзные им племена.

Вот так и оказалась орда Джулата за Ра-рекой, переправившись че-рез нее по зимнему льду. Весну и лето орда провела в коротких стычках с другими кочевыми племенами, обитавшими в низовьях великой реки, то воюя с ними, то пополняясь за счет них, если те признавали себя данниками фарнахов, особо не углубляясь в земли Русколани.

Больших сражений не было, а в малых победа всегда оставалась за фарнахами. При этом потери были незначительные, и воины чувствова-ли себя чуть ли не владыками бескрайней степи.

Орда шла налегке, имея при себе лишь небольшой обоз, колесив-ший с воинами на двухколесных арбах, взятый Джулатом из выжжен-ных солнцем, с солончаковыми проплешинами степей междуречья Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи. Взятых, как для подвоза продуктов питания, мед-ных казанов, в которых приготавливалась пища во время привалов и отдыха, так и для передвижной кузницы на случай ремонта оружия вои-нам. Он мог пригодиться и для сбора и хранения воинской добычи и дани. О том, чтобы был взят небольшой обоз, настаивал и советовал предводитель гуннов — Рагул. Впрочем, Джулат и сам понимал: боль-шой обоз, с тысячами скрипящих на всю степь повозок, со стадами ко-ров и верблюдов, требующих постоянного внимания, с оравой вечно голодных, вороватых и жадных до подачек обозников — ляжет арканом на шею орды. Все это успеется. Всему будет время. Пока же нужны по-беды и победы, чтобы закрепиться в чужой степи. Закрепятся — и по их стопам двинутся кибитки с многочисленными родичами, стада и табу-ны, всепоглощающие отары овец.

Ближе к осени Джулат повелел воинам вновь идти к Ра-реке, чтобы поблизости от нее дождаться зимы и переправиться по льду на родной берег. Потому и рыскала орда в поисках добычи на границе Русколани. С добычей тут не везло. Заслышав об орде, местные племена откочевы-вали ближе к городам, стоявшим у излучин рек, штурмовать которые у вождя фарнахов не было ни сил, ни времени.

Попавшиеся на пути орды два торговых каравана, медленно дви-гавшиеся из Фракии в Индию, с тканями и оружием, с белокурыми не-вольницами, он грабить своим воинам запретил, так как боги не поощ-ряли такого отношения к купцам. Всякий посягнувший на караван и караванщиков считался проклятым в роду до седьмого колена, превра-щался в бесправного изгоя, преследовался не только чужими племена-ми, но и родичами до самой смерти, а его род или племя покрывалось бесчестьем на долгие годы.

У караванщиков можно было купить невольниц. Хоть насовсем, хоть на одну ночь. Джулат воспользовался этим правом, проведя ночь с белокожей полонянкой. Но не всем воинам, даже в складчину, довелось отведать прелестей нежных дев далекого севера. Ночь любви стоила дорого, и не у каждого воина водились серебряные дирхемы, которыми можно было расплатиться за девичьи ласки.

Но караваны ушли, мелодично позванивая колокольчиками, и вновь только шуршала под копытами многих сотен коней жухлая трава, седой ковыль да полынь, наполняя всю степь своим горьким запахом.

«Который день в походе, — грустно размышлял в единственной ки-битке на колесах Джулат, ибо только одному ему дозволял Владыка Неба — могучий и беспощадный Тэнгри бодрствовать таким образом, а остальные воины могли дремать и на спинах своих лошадей, — и кото-рый день не везет… Вокруг одна степь… Но степи хватало и дома… Куда же девались торки или хотя бы берендеи со своими стадами и мо-лодыми, стройными, как озерный тростник, дочерями. Чем мои воины хуже воинов темника гуннов Рагула, которому в прошлом набеге уда-лось захватить врасплох несколько сел русов и берендеев и угнать мно-го стад скота?.. Каждый день высланные далеко в степь дозоры прино-сят только одно и то же известие: «Степь пуста». Неужели придется возвращаться к родным вежам и становищам без полона и славы по-бед… И что тогда скажут о нем родичи, и что тогда будут петь о нем седовласые акыны?..»

Тревожные размышления вождя прервал вкрадчивый голос десят-ского из охраны:

— О, Всемогущий! Разведчик прискакал. К тебе рвется. Допустить?

— С какой вестью?

— Не сказывает. Твердит, что лично тебе доведет.

— Зови, но предупреди, что если с пустой вестью меня беспокоит, то полста плетей ему не миновать.

— Повинуюсь, — попятился задом от полога кибитки страж.

— Иди, сын осла и шакала, Повелитель степей допускает тебя пред очами своими, — крикнул страж оробевшему вестнику. — И помни, вы-кидыш ослицы, что если вести, принесенные тобой, будут худы, то пле-тей тебе не миновать. И не говори, что я тебя о том не предупреждал.

Рысьи глазки стража смотрели зловеще.

Полог кибитки вновь отодвинулся, и в проеме показалось пыльное и потное лицо всадника, доставившего известие.

— Что у тебя, сын черной ослицы? — грозно изрек Джулат. — Говори или, иди, плетей отведай!

— О, Всемогущий, — залепетал вестник, — да продлит Тэнгри годы твоей жизни бесконечно, у меня вести…

— Говори.

— Наш десяток, высланный тобой, о, Мудрый и Великий, на закат солнца, обнаружил вражеское войско. Тысяч пять-шесть всадников. В нашу сторону движутся. Примерно, в половине поприща отсюда.

— А ты не врешь?

— Да пусть меня Тэнгри раньше срока к себе на небо возьмет, о, Всемогущий! — поклялся вестник. — Не вру.

За хорошую весть, согласно древним обычаям степных народов полагалось вознаграждение, поэтому так настойчиво добивался степной оборванец личной встречи с вождем.

— Держи! — бросил вестнику пару серебряных монет повеселевший Джулат. — Да скажи моей страже, что отпускаю тебя с миром. А то их мясом не корми, дай ногайкой на чужой спине поиграть, проверяя ее на прочность… — решил быть до конца великодушным вождь.

Тот поймал их на лету и тут же засунул за щеку — в самое надежное место и довольный, с чувством выполненного долга, отвалил от кибит-ки. Но не успел он и шага ступить, как перед ним, словно из-под земли, появился десятский охраны, демонстративно поигрывая плетью:

— Сколько приказано всыпать: пятьдесят или все сто?

— Всемогущий приказал передать, чтобы отпустили меня с миром, — не растерялся и тут находчивый вестник, добавив от себя: — А кто ос-мелится нарушить его слово, тот сам вдвойне получит плетей.

— Неужели? — ухмыльнулся десятский, и рысьи глаза его загоре-лись зловещим огнем.

— Иди, спроси Всемогущего! Я подожду.

Неизвестно чем бы закончился сей диалог между вестником и де-сятским личной охраны вождя — скорее всего тем, что вестник бы усту-пил половину награды десятскому — если бы того не позвал их общий повелитель.

— Эй, стража, — раздался повелительный глас Джулата, — кончай баклуши бить да байки о степных кобылицах, приносящих златогривых скакунов, травить. Ко мне!

И когда в проеме кибитки вновь показалось бесстрастное лицо де-сятского охраны, приказал:

— Объявить о привале. И собрать ко мне тысяцких и сотника Кара-мара.

— Повинуюсь, — склонил голову в поклоне страж и, отъехав от ки-битки вождя на десяток шагов, заорал во все горло:

— Привал!

— Привал, привал, — покатилось по орде.

— Тысяцких к Всемогущему! — Надрывался страж.

— Тысяцких, тысяцких… — передавалось от всадника к всаднику.

— Сотника Карамара! — Закатывал глаза десятник охраны вождя.

— …Карамара, Карамара!

Так вражеская орда стала заходить в тыл войску князя Дажина, ув-леченного своим походом и ничего не подозревающего об этой опасно-сти. И сотник Карамар со своей сотней, усиленный еще полутора сот-нями всадников из других тысяч, поспешил с устройством засады на месте отступления своего и вражеского войск, чтобы нанести врагу удар с тыла. Хитры и опытны в ратных делах были степные разбойники. Хитры и опытны.

«Хай, — мысленно радовался Карамар, — если все получится, как задумано великим Джулатом, — быть мне тысяцким! Тогда третья часть всей добычи, добытой воинами, станет моим личным достоянием. И серебряные монеты, и золотые украшения, и пышнотелые красавицы-полонянки. Как это сейчас достается тысяцкому Джамилю. А чем я ху-же этого одноглазого и страшного на вид Джамиля, этого выскочки, когда-то оказавшего Джулату услугу в овладении родовым бунчуком вождя?.. — размышлял он. — Ничем! Но ему — все, а мне только угрозы, нагоняи и оскорбления… Но все изменится… Тэнгри не допустит, что-бы несправедливость продолжалась вечно. Момент настал — и я его не упущу… сотню положу, но своего добьюсь».

По смуглому, обветренному лицу Карамара, за долгие годы иссе-ченному знойными ветрами и колючими зимними снегами, блуждала таинственная улыбка, более похожая на оскал степного волка, вечно голодного и ненасытного, чем на настоящую улыбку человека.

Мечтания, одно радостнее другого, рождались в его давно не мы-той и не знавшей гребня кудластой голове. Воодушевляли, взбадривали, подстегивали, хмельным кумысом ударяли во все члены жилисто-костлявого тела. Заставляли то и дело подстегивать камчой лохматогри-вого скакуна.

ПЕРВЫЙ БОЙ

Не успели всадники Златогора вместе с коноводами и заводными лошадьми отбыть на три полета стрелы от подножия кургана, как из-за него, с ожидаемой по предсказаниям волхва стороны, показались пер-вые вражеские всадники на приземистых гривастых конях. Были они в пестрых халатах поверх стальных или же костяных доспехов, иные в волчьих шкурах, с растрепанными степными ветрами волосами, в лись-их малахаях, с короткими копьями в руках, кривыми мечами-саблями в ножнах на боку, круглыми щитами и луками в колчанах за спиной.

Даже малоопытному воину, впервые вставшему на тропу воинских походов, и тому было бы понятно, что вражеский отряд двигался в по-ходном строю в полной уверенности, что чужих воев не повстречает. Иначе бы о такой беспечности и речи не было!..

От неожиданности они остановились, закрутились, вздыбив лоша-дей, на месте. Но, собравшись всем отрядом, поняв, что впереди — лег-кая добыча, взвыли по-волчьи и, растекаясь в лаву, кинулись в погоню. При этом многие спешили не за лук и стрелы взяться, чтобы сразить нечаянно появившегося врага, а за волосяные арканы хватались в наде-жде полон взять. Излюбленный прием кочевников.

Три десятка русколанцев, заманивая преследователей видом легкой добычи, изредка огрызались стрельбой из луков, которая вряд ли при-носила какой-либо урон вражеским всадникам, лишь только сильнее разжигала в них задор и азарт охотника. Впрочем, отступление русичей было, что ни на есть самым настоящим, не наигранным, не искусным, — уходили полным наметом, — и потому никакого подозрения у преследо-вателей не вызывало. Степные преследователи, как мы уже заметили, стрельбы из луков по отступающим не вели, надеясь захватить малень-кий отряд в полон, а их коней сделать своей добычей. Они, расстилаясь на своих степных скакунах, только дико визжали — извечная привычка степняков вводить себя в боевой транс, а врага — в испуг и дрожь — и стегали нагайками своих коней, заставляя их лететь быстрее стрелы. Расстояние между ними и удирающими во все лопатки русичами хоть и медленно, но уменьшалось. Однако не успели последние вражеские воины вовлечься в атаку, как из-за кургана, в тылу нападающих, на пол-ном аллюре вырвалась вся сотня Аслана. Без криков и улюлюканий. Молча. Вместе со своими тонконогими конями стелясь над осенней степью. Длинноногие кони русколанцев были стремительней низкорос-лых степняков, и расстояние между степной ордой и сотней Аслана за-метно сокращалось. И вот в спину степнякам брызнули первые стрелы. И еще, и еще… Раза три или четыре русколанцы успели натянуть тети-вы своих дальнобойных луков, прежде чем взялись за копья.

Во вражеском отряде произошло замешательство — выпущенные русколанцами стрелы сделали свое дело, выхватив из лавы всадников и коней, сбивая темп атаки. Смертельно раненые кони падали со всего разбега на землю, подминая под собой своих наездников, внося разлад и сумятицу в стройность атаки. Многие степные всадники перестали виз-жать и настегивать коней, оборачиваясь назад, откуда их настигала смерть. Их атака захлебывалась. А сотня Аслана, окрыленная первым успехом, не теряя темпа, уже ударила в копья. Удар тот был страшен и жесток. Редкое копье русколанцев не находило себе жертву.

Преимущество степняков, выражавшееся в их численном перевесе, в один миг было уничтожено, и чужая лава из охотника превратилась в загнанную дичь. Редкие вражеские воины отваживались на сопротивле-ние: не так-то просто было на полном скаку развернуть лошадь для встречного боя. Тех же, которые пытались, полуобернувшись, стрелять из луков, снимали или меткой стрелой или узким жалом копья. Ужас вселился в сердца степняков. Знать, верховный бог Тэнгри оставил их своей милостью. Теперь одна надежда на выносливость степных коней.

«Вот и наш черед, — не переставая отслеживать ситуацию, решил Златогор. — У врага потери и паника. Нам в самый раз вмешаться».

— Поворачивай коней назад, — приказал он коноводам. — Прегра-дить запасными лошадьми степнякам дорогу к отступлению! Да живей, живей! — поторапливал он коноводов, первым начиная делать маневр разворота.

Не сразу, но коноводам все же удалось повернуть и своих, и завод-ных коней вспять.

— Прикрывайтесь заводными конями, — командовал волхв юными бойцами, — и стрелами их, стрелами!!! Да собаками травите! Собака-ми…

Бус и его друзья за время обучения привыкли понимать своего Учителя с полуслова. Вот и теперь, услышав команду, враз приступили к ее исполнению, отгораживаясь от вражеских всадников заводными лошадьми. Десяток Силича — тоже.

Били из луков теперь прицельно, а не как раньше при мнимом от-ступлении, лишь дразня. Со всей мощи. Оттягивая тетиву лука за правое ухо и резко отпуская ее. Не успела отпущенная тетива тонко дзиньк-нуть, а стрела отправиться в стремительный полет в поисках своей до-бычи, как рука русколанца уже торопливо вынимала из колчана очеред-ную вестницу смерти. И в лица очумевших и обезумевших от страха и безысходности врагов летели и летели каленые стрелы. Дико вскрики-вали раненые воины, жалобно ржали поверженные на землю лошади, беспомощно суча по воздуху жилистыми ногами.

Вносили сумятицу во вражеские ряды и грозные русколанские псы, пугая чужих лошадей, вскакивая им на спины, отчего те испуганно ржа-ли, делали «свечки», мешая всадникам вести бой. Доставалось от собак и самим всадникам: то за стопу зубами цапнут, то за ляжку в прыжке ухватятся. И тут уже мысли не о том, как сражаться, а о том, как от зу-бов пса избавиться.

За несколько мгновений остаток вражеского отряда был смят и полностью окружен. Видя свою обреченность, степняки уже не сопро-тивлялись, безропотно предавшись воле небес, словно забыв, что у них еще есть оружие: луки, копья, кривые сабли. Только выли протяжно и тоскливо, как попавшие в западню волки, уже чуявшие свою немину-чую смерть. С потерей воли — никакое оружие уже не поможет…

Вот так вражеский сотник Карамар, мечтавший прославиться и вы-биться в тысячники, чтобы иметь не только под своим командованием тысячу воинов, но кучу наложниц и табуны скакунов, оказался в плену русов вместе с десятком оставшихся в живых воинов.

— Этого, — указал перстом еще не отошедший от пыла боя Златогор, — я допрошу. Остальных…

— Остальных, — прервал его, отдавая команду своим разгоряченным воинам, Аслан, — добить! Мы — в тылу врага, и пленные — лишняя обуза. Только по рукам будут связывать нас…

Златогор поморщился, но ничего не сказал по поводу столь жест-кого приказа своего сотника. У войны свои законы.

Указанные Асланом воины-аланцы молча пошли исполнять прика-зание, подобрав по дороге кривые сабли чужих воинов, чтобы не пят-нать позорной кровью собственное оружие. Жестоки законы войны: или ты, или тебя!..

Пленные, молясь своим богам, уже не считали себя жильцами это-го света и были безучастны к происходившему, словно их оно не каса-лось. Покорно встали на колени, покорно дали оголить себе шеи.

Свистнули кривые мечи, и покатились кудлатые и лысые головы кочевников, орошая кровью степной ковыль.

— Своих раненых собрать, оказать помощь, — привычно командовал Аслан, — мертвых воев… тоже собрать в одно место, чтобы потом, когда все окончится, можно было с почестями подобающими похоронить и тризну справить.

— А с вражескими ранеными как поступать? — спросил кто-то из де-сятских, придерживая разгоряченного боем коня, нервно перебиравшего на месте всеми четырьмя ногами и грызшего удила.

— Вражеских раненых — добить, чтобы не оклемались и не сбежали да своих не предупредили. Их мертвых… — задумался на мгновение Ас-лан, — собрать, разоблачить и на пути следования спина к спине поса-дить, чтобы тем, кто пойдет по их следам, стало страшно… чтобы в их судьбе видели свою участь. И дрожали в ожидании смерти, не смея ни натянуть тетиву лука, ни взмахнуть мечом… Уцелевших лошадей вра-жеских изловить, коноводам нашим передать. Пусть за ними присмат-ривают. И не расслабляться. Вскорости, я думаю, ближе к вечеру вра-жьи силы тут пойдут. Вот и надо быть готовыми к «доброй» встрече.

— Сотник, а пойдут ли? — неуверенно спросил кто-то из ближайших воинов.

— Должны пойти, — ответил сотник.

— Пойдут! — подтвердил и Златогор, окончив допрос Карамара. — Мы все предполагали правильно. За этим курганом они собирались за-саду устроить.

— Ну, что ж, — ухмыльнулся зловеще Аслан, — они собирались, а мы — устроили! И еще устроим… Десятские, доложить о потерях. Этого же вояку, — указал он на Карамара, — крепче связать ремнями сыромятными, да кляп в рот, чтобы в неподходящий момент не заорал, своих преду-преждая. Может, князю Дажину еще сгодится для чего-нибудь.

Оказалось, что из сотни Аслана погибло девять воинов, да ранено серьезно еще пятнадцать человек. Несколько воинов было ранено вскользь, поверхностно: то стрела чуток задела, то кривым мечом слегка зацепило, но такие ранения и за ранения не считались, их даже тряпи-цами чистыми не перевязывали. Остальным, в том числе и юным руско-ланцам, вообще повезло: ни ударов, ни царапин на их долю не доста-лось.

— Ранеными займусь я, — как о решенном сказал волхв, — и юный Злат мне в том поможет, а ты, сотник, вновь вышли дозор на вершину кургана, пусть за степью следят. Остальным — собрать оружие, свои и чужие стрелы, чтобы колчаны были опять полны — и отдыхать. Да про-следи, чтобы воины сменили уставших лошадок на заводных, которым в прошедшей сече меньше досталось.

— Не беспокойся, волхв Златогор, — отозвался Аслан, — все будет сделано как надо. Ты поскорее займись ранеными, ведь страждут…

Аслан и многие вои знали, что волхв Златогор не только умеет кровь-руду заговаривать, чтобы не сочилась из ран, но и вывихи вправ-лять, и лубки на переломанные конечности накладывать, и мазями раз-ными пользовать, чтобы боль не такой острой была и чтобы рана быст-рей заживала. Раненые, которые были в сознании, молча переносили боль, но время от времени бросали на волхва взоры, полные тайной на-дежды на чудо. Ведь поговаривали, что волхву Златогору лишь стоит захотеть, он и мертвого из лап Чернобога вырвет.

ПЕРЕД БИТВОЙ

Князь Дажин вел дружины свои многочисленные на восход солнца, в сторону Ра-реки. Почему дружины, а не дружину? А потому, что вой-ско русколанцев состояло из воев многих славянских и русских племен. Тут были не только киярцы, аланы, берендеи, торки, составлявшие ос-новной костяк русколанского воинства, но и небольшие дружины из ближних и дальних городов. Полтысячи воев привел князь из града Бе-лая Вежа. Тысячу воинов выделили жители славного города Голуни, чуть меньше — пришло из Воронежца. Четыре сотни воев-северцев, славных потомков князя Сева — сына Отца Богумира, привел курский воевода Хват из далекого лесного края, затерявшегося среди сотен рек и озер у полноводной Семи, петлявшей среди холмов на границе степи и лесов.

Воевода Хват хоть и привел меньше всех, но все его вои были в кольчужных бронях, в островерхих шеломах, при полном и единообраз-ном вооружении, сработанном местными кузнецами-умельцами. В кур-ской дружине чувствовалась не только крепкая рука воинского началь-ника, но и дисциплина, и внутренняя спайка. Да и воины были — моло-дец к молодцу, как на подбор! Широкоплечие, русоволосые, друг к дру-гу приветливые. Все с запасными лошадьми, в основном соловой и кау-рой масти. Не то, что было в предыдущих походах, когда вои из тех мест были без броней, лишь с мечами да луками.

Особой статью отличался среди курян отряд воинов храма Свето-вида, как рассказывали, организованный самим главным жрецом, неким Славояром. Были они не только в светлых бронях и шеломах, но еще и при белых плащах, наброшенных поверх кольчуг. Когда скакали, то плащи эти словно белые крылья за ними развевались. Не воины — божьи слуги!

Так что, в итоге, под командованием князя Дажина оказалось толь-ко шесть крупных дружин со своими воеводами и князьями, да еще с десяток мелких. А воев насчитывалось чуть более шести тысяч. Однако, по тем временам, это была значительная сила. Только степняки, ко-чующие целыми племенами, а то и союзом родственных племен, могли противопоставить ей еще более мощную воинскую силу.

Осенний день угасал при полном безветрии. Край неба алел на-встречу огромному степному солнцу. Горьковатый запах полыни стано-вился все слабей и терпимей, словно растворялся вместе с ясным днем в просторах степи.

Появление у него в тылу вражеской орды оказалось если не пол-ной, то довольно неприятной неожиданностью.

Когда его дозорные увидели на краю окоема всадников, то сочли, что это сотня Аслана пытается их нагнать. Потому и не встревожились особо. Но вот в степь из-за окоема выплескивались все новые и новые орды, и стало понятно, что это никакая там сотня Аслана, а степняки гунны или их многочисленные союзники, прокравшиеся в тыл руско-ланских дружин.

Дажин отдал распоряжение воеводам, тысяцким и сотникам приго-товиться к бою, а сам тревожно задумался о судьбе детей, находивших-ся как раз в той стороне, откуда накатывалась чужая орда.

Выполняя его распоряжение, дружины выстраивались в боевой по-рядок. В чело воинства выдвигались не раз проверенные в жестоких схватках с кочевниками-степняками дружины князя Дажина и его вое-воды Ратмира. По левую руку от них выстраивались дружины беловеж-цев и голунцев, по правую — воронежцы и куряне. С десяток конных сотен воевода Ратмир отвел в тыл в качестве резерва и заслона. Вперед выдвинулись лучники из торков и берендеев. Впрочем, и остальные дружинники приготовились осыпать стрелами вражескую лаву.

Некоторое облегчение внесли прибывшие от Аслана всадники, ко-торые запоздали с предупреждением о чужом войске, так как делали большой крюк по степи, чтобы не попасть в лапы вражеским дозорам и лазутчикам, да и то попали бы, если бы не своевременная подмога, ока-занная им группой следопытов-курян, находившихся в дальнем дозоре, среди которых был и охотник Бродич.

Дозоры не только разведку несли и дружину на дальних подступах охраняли от всякой неожиданности, но, идя в стороне от войска, могли и поохотиться на подвернувшуюся дичь. Все подспорье в скудном во-инском рационе. Поэтому воевода Хват чаще остальных в дозор посы-лал десяток Бродича, где собрались в основном бывшие охотники.

И на этот раз воевода выслал в дальний разъезд именно их.

— Посмотрите, послушайте. Степь хоть и тиха, но тишина эта слишком подозрительна, на всякие «гостинцы» торовата. Бдите! — На-путствовал в который раз Хват.

— Будем бдеть!

— А дичь какая сама под руку подвернется — не оплошайте, добудь-те! Лишний кусок мяса еще никому не мешал… воину тем паче…

— Постараемся.

Это только говорится, что степь — ковер. Без холмов и оврагов. На самом деле в ней все есть. Есть такие места, что ни одной рытвины на пару поприщ нет, но есть и такие, где и овражки имеются, и балки поло-гие, и холмики разные.

На одну из таких степных неглубоких балок и наткнулся десяток Бродича.

— Отличное место для засады… — отметил один из воев.

— И для наблюдения тоже, — добавил Бродич, полностью соглаша-ясь со своим смышленым воином. — Вот и будем ее придерживаться, сколько повезет.

По балке двигались неспешной рысью долго, благо, что она тяну-лась как раз в нужном направлении. Когда решили выбраться из нее, то обнаружили, что десяток пестро одетых степняков преследует двух воинов-русколанцев.

— В нашу сторону скачут, — определили все тот же расторопный и смышленый вой.

— Это хорошо, как хорошо и то, что мы не выметнулись из балки на бугор на полном ходу, а поимели осторожность и поднимались медлен-но, — заметил Бродич. — Иначе бы спугнули. А так пусть скачут. Своих пропускаем, чужих — стрелой берем. Приготовились!

Дружинники остановили коней, чтобы стрелять из луков не на хо-ду, а с места, половчее перехватили луки, прикинув на глаз возможное появление чужих всадников, вынули из колчанов и наложили стрелы, приготовились к стрельбе.

Пытавшиеся оторваться от погони русичи словно чувствовали, что впереди их ждет помощь, и «вели» преследователей, «рассыпавшихся» веером в надежде пленить двух всадников, прямо на десяток Бродича.

— Перун нам помогает, каждому по ворогу посылает, — выглянув осторожно из балки, сообщил Бродич, — так что каждый из нас напротив себя бьет.

Не успел он отдать последнее распоряжение, как в балку со всего маху скатились беглецы. Увидели приготовившихся к бою русичей, гла-за округлили от удивления: «Свои!», но как скакали во весь опор, так и продолжали скакать, выметнув на противоположный склон балки, и только там стали придерживать своих коней, чтобы развернуться для встречного боя. Однако этого не потребовалось. Как только разгорячен-ные погоней визжащие преследователи появились над краем балки, на-встречу им дружно полетели стрелы курян. А следом за ними и сами вои Бродича с копьями наперевес. Враги и опомниться не успели, как были повержены.

— Вот так-то, — сказал Бродич, обтирая пучком травы окровавлен-ный наконечник копья, — не всегда лису кур щипать, когда-то и самому быть ощипану! Собрать стрелы, вражеское оружие и коней…

Степных коней не так-то просто было собрать — не признавали чу-жаков, дико ржали, по-волчьи оскалив зубы, пытаясь укусить или уда-рить копытами приближающихся к ним курских воев, в руки им не да-вались, нарезывая, задрав хвосты, круг за кругом вокруг места гибели их хозяев. Поэтому Бродич к сказанному добавил:

— Каких удастся… А я с беглецами переговорю: кто такие и что с ними приключилось. — Сказав, направил своего жеребца в сторону пе-реводивших дух русколан. Воины его десятка приступили к исполне-нию данного им указания, к сбору своих стрел и вражеского оружия. Пытались изловить мечущихся с поверженными всадниками и без тако-вых лошадей.

— Мы из сотни сотника Аслана. Посланы вестниками к князю Да-жину… — сообщили те и в свою очередь поинтересовались: — А вы кто?

— А мы курские вои, — пояснил Бродич, как старший разъезда. — Дружины князя Дажина от вражеских лазутчиков охраняем…

— Вы выручили нас…

— Когда-нибудь и вы выручите…

— Долг платежом красен!

— С чем скачите, если не тайна?

— Сотник послал сообщить, что с тылу к дружинам князя Дажина большая орда подкрадывается.

— Неужели? — не поверил Бродич. — Что-то не видать. — Но тут же поправился: — Не видать до сей поры было…

— Возможно, как и вы, по балкам прячутся, оттого и не видать… — высказали предположение посланцы сотника Аслана. — А с вершины Большого Кургана все и открылось. Нам надо поспешить к Дажину. Может, вместе? Все веселей…

— Что ж, можно и вместе, — согласился Бродич, — все равно о ходе поиска надо воеводе нашему сообщать.

Так посланцы Аслана и поведали князю Русколани Дажину о при-ближении вражеской орды. Они же сообщили о местонахождении сотни Аслана и его детей недалеко от гребня Большого Кургана.

— Аслан говорил, — докладывали посланцы, — что курган прикрыва-ет их от чужих взоров. По-видимому, сотня Аслана там и будет ожидать развития событий и ваших указаний. Или прихода ваших дружин, князь. Сами они не рискнут двигаться на соединение с войском по открытой степи на глазах у вражеских всадников. Еще неизвестно, прорвались бы мы, когда бы не помощь курских воев, хотя и крюк большой делали…

— Хорошо, коли так… — оценил полученную информацию князь. — Однако до Большого Кургана не менее чем треть поприща… и нам не враз удастся прибыть туда… По всему видать, степняки настроены во-инственно. Быть сече тяжкой и долгой, — вглядывался он из-под руки в боевой кожаной рукавице, ощетинившейся острыми железными шипа-ми, похожими на медвежьи клыки и когти, и потому называемой среди русичей медвежьей лапой, на заход солнца. Такая рукавица не только ладонь и кисть руки от вражеского меча защищала, но и сама являлась грозным оружием в бою. Ей можно было действовать как палицей, лишь бы дотянуться до врага — неминуемо быть тому сраженным. Ко-сые лучи низкого солнца мешали видимости. Однако Дажин не так гла-зами, как чутьем и опытом бывалого воина и воинского командира оп-ределил, что силы орды примерно равны силам его дружин, собранных со всех концов Русколани. Голая степь, и на ней все видать, как на ла-дони. Тут тебе ни засадный отряд не спрятать, ни иную какую хитрость учинить. Впрочем, враг находится в тех же условиях. Все решит воин-ский талант командиров и воевод, да изменчивое воинское счастье.

— Впрочем, — окончил он, — Сварог не оставит внуков своих мило-стью… Вперед, славные русичи. Во славу богов наших!

ЕДИНОБОРСТВО

Не успели русколанские воины встать в боевой порядок, опреде-ленный заранее, еще до выхода из Кияра Антского, как из степи к ним подкатили визжащие и скалившие зубы орды степняков. Подкатили на расстояние чуть более полета стрелы — и остановились. Напряжение, царившее в русколанском воинстве в ожидании неминуемой сечи, чуть спало. Только лучники по-прежнему держали наготове тугие луки и стрелы острые.

«А это к чему»? — недовольно подумал князь Дажин, настроивший-ся на немедленную вражескую атаку.

И словно подслушав его мысли, воевода Ратмир произнес:

— По-видимому, витязя на поединок вызывать станут? Согласно древнему обычаю…

— Считаешь?

— Мыслю так.

— А у нас крепкий витязь-единоборец найдется? Или мы на такой поворот дела не рассчитывали?

Поединки богатырей, а то и князей в те славные годы были не ред-костью, — зачастую таким способом удавалось избегать большой крови, так как та сторона, единоборец которой оказывался побежденным, при-знавала победу противной стороны над собой и выполняла все условия победителей. Однако единоборство не было обязательным ритуалом. От него можно было и отказаться, положившись на удачу и защиту богов.

— Почему не найтись, найдется. Хотя бы русколанин Еруслан… быка ударом кулака валит. Да и у других князей свои витязи, не сомне-ваюсь, имеются…

Пока Дажин и его воевода обменивались короткими репликами, из вражеской орды на ничью полосу выметнул на черном низкорослом, но крепком жеребце, от злости и нетерпения жующем железные удила, степной богатырь и стал вызывать поединщиков под шум и смех своих единоплеменников. Был он огромен, как скальный утес, как волшебная гора Алатырь. Голова, как медный казан, в котором готовят пищу на целую дружину. Брюхо, спрятанное за кожаным панцирем, — на холку коня свисало. Короткие толстые ноги — в кожаных сапогах. На левом предплечье у него свисал большой круглый щит с медными и серебря-ными бляшками и волчьей оскаленной головой по центру. В руке копье, древко которого было толще руки человека.

«Уж такое не сломится, — невольно подумалось Дажину, глядя на копье — туго придется нашему единоборцу».

— Дозволь, княже, — подъехал к князю на белом, в яблоках, коне витязь Еруслан. Был он в светлой кольчуге, одетой поверх льняной ру-бахи. Многие русичи перед боем одевали чистое белье — такова тради-ция. Голову прикрывал остроконечный шлем с султаном из светлого конского волоса. В левой руке круглый щит, червленый, с золотым зна-ком Ярилы.

Дажин посмотрел на своего единоборца, на вражеского… Сравне-ние было явно не в пользу русколанца.

— Сдюжишь ли?

— Постараюсь. В любом случае славы русичей не посрамлю!

— Тогда пусть Перун не оставит тебя свой милостью! — искренне пожелал своему богатырю князь Дажин.

Единоборцы, разогнав коней, управляя одними ногами, так как ру-ки обоих были заняты тяжелыми копьями и щитами, бросились на-встречу друг другу. Сближаясь стремительно, сшиблись — и оба долой с лошадей с треснувшими щитами. Но вскочили на ноги, отбросив уже ненужные щиты. Еруслан — проворно, вражеский богатырь медленно и тяжело. Опытному воину достаточно было одного взгляда, чтобы по-нять, каково отразилось падение на поединщиков.

— Кажись, нутро отшиб! — шепнул Дажину Ратмир, указывая на вражеского воина, копной сближавшегося на кривых ногах с Ерусла-ном. — Слышал, как о землю ухнуло, аж задрожало все?!!

— Может статься, что и отшиб, — был менее оптимистичен князь Дажин, — но стоит — гора горой! — И поправил на груди пряжку алого шелкового плаща — символа княжеской принадлежности.

Единоборцы вынули мечи. У Еруслана двуручный прямой и обою-доострый. У степняка — кривой, с расширяющимся концом, для более тяжкого удара по врагу.

Первым нанес удар великан-степняк. Но меч Еруслана, брызгнув искрами, отразил этот удар. И началось. Удары сыпались с одной и дру-гой стороны, железо скрежетало о железо. Даже дневной свет не скры-вал сыпавшиеся после ударов мечей искры.

Оба войска неподвижно, не сходя со своих позиций, наблюдали де-сятками тысяч глаз за поединком богатырей.

Степняк старался меньше двигаться и одним могучим ударом сра-зить русколанца. Еруслан же, умело отражая вражеские удары, посто-янно двигался вокруг чужого богатыря, отыскивая в его защите слабые места.

С каждым мгновением становилось заметно, что степняку все труднее и труднее наносить свои удары и отражать чужие. Движения его становились замедленнее, чем в начале боя.

— Кажется, наша берет, — шепнул с затаенной радостью воевода Ратмир Дажину. — Выдыхается вражий сын.

Но Дажин, сидя на своем белом, как и у Еруслана, в яблоках, коне, не отреагировал на слова воеводы. Его думы были не только здесь, на поле боя, но и там, с сотней Аслана, с детьми. Он себя уже не раз за се-годняшний день корил, что поддался на уговоры волхва и взял в поход своих сыновей.

Вражеский единоборец выдыхался. Он уже не делал попыток на-нести разящего удара, лишь вяло отбивал удары меча Еруслана. Но вот его левая рука скользнула за голенище сапога и, выхватив оттуда заса-пожный нож, метнула его в противника. Это был коварный прием, за-прещенный во время единоборств, и русколанское воинство возмущен-но ахнуло. Однако Еруслан был внимателен и не позволил врагу застать себя врасплох. Невидимый взмах кончика меча — и засапожный нож, дзинькнув, отлетел в сторону.

— Ах! Ты — так! — выдохнул Еруслан. — Тогда держись!

И его меч с невероятной скоростью закружил вокруг противника. Казалось, в воздухе образовался сплошной сверкающий круг, в центре которого был не русич, а сам бог войны Перун Громовержец.

Мгновение — и вражеский богатырь, пораженный мечом в горло, замертво рухнул на землю.

— Не бахвалься, идя на рать, — сказал, тяжело дыша, Еруслан, — хва-лись, идя с рати…

Радостный вздох облегчения пронесся по русколанскому воинству. Перун даровал русичу победу, а это уже хорошее предзнаменование. И русские дружины ликовали, словно забыв, что впереди их ждет крова-вый и беспощадный бой, и не всем из него выйти живыми. Многие от-правятся в Ирий к пращурам.

Жалобно взвыло противное войско и тут же, подчинясь приказу вождя и протяжным звукам длинных медных труб, двинулось на руско-ланцев.

Сражение началось.

СЕЧА В СТЕПИ

Предвечернее небо с двух сторон покрылось тысячами стрел. Их шелестом и свистом. Для устрашения врагов степняки применяли на своих стрелах глиняные свистульки, издававшие при полете душеразди-рающий вой. С помощью таких стрел иногда подавались тайные сигна-лы, понятные лишь для посвященных. Но вряд ли в этот раз.

Не дрогнули русколанские полки, ни на шаг не попятились. Еще до начала атаки часть славянских воинов спешилась и прикрыла червле-ными щитами себя и стоявшие позади них полки, соорудив из щитов так называемую «черепаху».

Стрелами и копьями встретили вражескую лаву из-за небольшого расстояния не успевшую набрать достаточного разгона, чтобы протара-нить соединенные полки русколан или, по крайней мере, глубоко вкли-ниться в их оборону.

— Держись дружней, вои, — подбадривал своих курян воевода Хват, прикрываясь своим каплеобразным щитом от сыпавшихся дождем вра-жеских стрел. — С нами Слава и Перун Громовержец! Метче бей ворога! Стрелами его, стрелами, да на копье, на копье! Бери пример с Бродича. Он уже со своим десятком сделал почин…

Бродич со своим десятком тут же, в челе курской дружины. Ловко орудует то луком, снимая вражеских всадников на дальних подступах, то копьем и мечом, когда те вламываются в строй русских дружин. Как и воевода Хват, он также беспрерывно что-то кричит, приободряя бли-жайших к нему воев. Его лицо и руки все в крови, в крови и светлые доспехи, но то чужая кровь — Боги берегут курского охотника от ран и увечий, от вражеских стрел и мечей, от копий и булав.

Дико ржут лошади, зло и гортанно кричат вои с обеих сторон, из-дают предсмертные стоны погибающие. Несмолкаемый гул стоит над степью…

Перед русскими дружинами образовался завал из конских и чело-веческих тел и трупов. Первая атака степняков захлебнулась, напоров-шись на яростное сопротивление. Однако за ней должна была последо-вать вторая. Такова уж была тактика степных орд: в непрерывных ата-ках изматывать противника. Но время шло, а последующих атак все не было и не было. Были только имитации атак: визжащие лавы степняков, выкатившись из-за своих передовых отрядов, пускали по две-три стрелы и, не доскакав до русколанских дружин, уносились прочь в тыл своей орды. Вряд ли такая тактика приносила им какую-нибудь выгоду. Вы-пущенные наобум, стрелы ощутимого вреда русичам не доставляли, наоборот, русколанские стрелы нет-нет, да и выхватывали в людском и конском потоке степняков очередные жертвы.

— Что-то новое в тактике степняков! — подскакав к Дажину, вымол-вил Ратмир. — Не строят ли степные бродяги какого-нибудь подвоха?

Тот лишь недовольно повел бровью: зачем, мол, оставил свою дружину. Но не выдержал и вынес свое видение таким действиям степ-ных воинов.

— Может, и строят, но, скорее всего, я мыслю, на вшивость прове-ряют: не дадим ли слабины… Не дадим! — Ответил сам себе Дажин. И добавил: — Это не гунны, по всему видать. Какое-то союзное им пле-мя…

— Судя по одеянию и по воинской справе, — тотчас подхватил Рат-мир, — это фарнахи, союзники гуннов.

— Скорее всего, — согласился с ним Дажин. — Впрочем, нам от того не лучше. Все они алчут поживиться за наш счет. Живут разбоем! Труд у них не в почете. Однако, если они не желают сражения, то сражения желаем мы. Давай сигнал к атаке, а то день уже на убыль идет, и скоро в степи станет темно, как в чреве самого грязного степняка.

Воевода Ратмир поскакал к своим дружинам и вскоре оттуда в ве-чернее небо одновременно взметнулись три дымовых стрелы, затем еще три и еще три, оставляя дымные следы в сторону вражеского воинства. Вслед за сигнальными стрелами, огибая кучи тел и вновь смыкаясь за ними, медленно, поддерживая строй, двинулись соединенные дружины русичей, торков, берендеев и алан.

Короткий лучный бой, обмен стрелами, и русколанские дружины, все убыстряя и убыстряя бег лошадей, вклинились в разномастные орды степных воинов, пошли орудовать длинными копьями, расширяя брешь. А вот в ход пущены и прямые двуручные, обоюдоострые мечи руско-ланцев. Еще напор — и орда попятилась. Степные всадники, оскалив в крике рты, поворачивали коней назад и только огрызались стрелами от наседавших русколанцев.

— Вперед! — Бросил в бой личную сотню князь Дажин, до сего мо-мента придерживаемую им в качестве резерва.

Сам впереди с обнаженным, в кровавых отблесках зари мечом. Красное корзно, словно парус развивается за спиной. А рядом, на пра-вом крыле русколанских дружин, там, где стояли курские и воронеж-ские ратники, словно посланцы самого Световида, с распростертыми за спинами белыми крыльями-плащами, летел отряд, организованный главным жрецом курского храма Световида Славояром.

— Вперед! Во славу Перуна! Бей басурман! — Играет, как игрушеч-ным, двуручным мечом над головой курский воевода Хват.

— Бей поганых завистников! — Рвет горло в непрерывном крике охотник и воинский десятник Бродич, пьянея от собственного крика, постоянного вида и запаха свежей человеческой крови, улепетывающих спин врагов. — Бей!

И уже не рассудок и разум руководят им и его действиями, дейст-виями воев его десятка, а инстинкты. Такие же древние, как сама мать-земля.

Застонала под сотнями копыт земля. Дрогнула вражья рать, пока-тилась вспять, сминая под корень осеннюю траву в степи, в сторону Большого Кургана, настегивая ногайками низкорослых коней. А в след катилось мощное, тысячеголосое: «Слава!»

— Гнать без роздыху, пока еще видно, — отдавал команды через по-сыльных Дажин. — Пленных не брать. Еще успеем…

Сплошным гулом покрылась степь. Задрожала под десятками ты-сяч копыт, пугая степную мелюзгу, заставляя ее как можно дальше пря-таться в норы и ямы. И только волки, сбиваясь в стаи, радовались: их ждала славная пожива.

«Кажется, план удался, — радовался вождь фарнахов Джулат, сме-нив кибитку на верховую лошадь и скача теперь по степи в середине телохранителей на черном жеребце. — Заманим глупых русов в приго-товленную им засаду, да и разделаемся с ними там так, что сразу и не поймут, как их войска не станет. Потом можно и на грады их, оставшие-ся без воинской защиты, напасть, чтобы добычу многую поиметь, полон взять и в степь увести, за Ра-реку. А на пленных русах тризну по своим павшим сородичам устроить. Да так, чтобы Владелец неба Тэнгри, видя такое торжество, возрадовался и еще больше возлюбил детей своих — степных воинов».

Причины для таких рассуждений у Джулата имелись. Конечно, в первых стычках его орда понесла потери, но эти потери были столь ма-лы и незначительны на взгляд вождя, что принимать их в расчет не стоило.

«Всего какая-то тысяча не самых опытных бойцов… Да они и так давно зазря и в долг жили, печаля своим существованием Тэнгри, — рас-суждал сам с собой вождь. — Но с другой стороны, русы, как молодые степные беркуты при их поимке опытными охотниками, заглотили на-живку, не видя веревки ловца, и скоро станут добычей! Ведь все идет по плану. И не просто идет, а очень хорошо идет».

Но вот вдали появились очертания кургана и стали быстро при-ближаться.

«Хай! — оскалил зубы в улыбке Джулат, — сейчас все и решится»! — И подстегнул нагайкой скачущего во весь опор коня. — Как можно бы-стрее надо выскочить на след засадных сотен, чтобы затоптать его и не дать русам раньше времени обнаружить засаду».

И в этих размышлениях вождя фарнахов был свой резон. Хоть и свечерело, но след, оставляемый в осенней степной траве копытами ко-ней, отлично просматривался на значительном расстоянии и мог спутать планы, если будет обнаружен раньше времени.

Сотник Аслан, выслав на вершину кургана воев Мешо, время да-ром не терял: по его распоряжению собранные на месте скоротечного боя вражеские копья и мечи были густо натыканы острыми жалами вверх, и не просто вверх, а с наклоном в сторону ожидаемого против-ника.

Это был рискованный шаг. В случае появления первыми русколан — они неминуемо должны были напороться на эти смертоносные сюр-призы.

— Опасно! — шептались между собой воины.

— Конечно, опасно, — даже не пытался разубеждать их Аслан, следя за точностью исполнения его решения. — Для врагов! — тут же добавлял он. — А чтобы свои не попались, будем за тем следить. Если что, то пе-рехватим, предупредим, выставив на концах стражу, и обойдем сторо-ной, минуя опасное место. Вот наши и не покалечатся. Однако, думаю, что первыми будут идти вражьи орды, по их плану. Вот они пусть и на-порются всей своей массой на этот сюрприз. Пока они разберутся, что к чему, тут и наших успеем предупредить, чтобы следом не напоролись.

— Вот, голова! — восторгались данной выдумкой сотника Бус и его друзья, особенно после того, как она была одобрена волхвом Златого-ром. — Сразу видать: настоящий воинский вождь!

После упоения первым боем и одержанной в нем победой, они счи-тали себя уже не просто воинами, но уже опытными бойцами, почувст-вовавшими запах крови и познавшими близкую смерть.

— Нам бы до такого ни в жисть не додуматься!

Вскоре тревожное ожидание, повисшее над сотней Аслана, смени-лось известием разведчиков: «Скачут»!

— Кто?

— Не ведомо… — растерялся разведчик. — Видно, что много, но кто именно — не понять…

— Так сведай! Скачи назад, выясни и доложи, — не сказал, зарычал горным ирбисом сотник. — Иначе головы тебе не сносить!

Разведчик, нахлестывая плеткой лошадь, полетел назад, к вершине кургана, но вскоре возвратился так же стремительно, как и ускакал, только не один, а с напарником.

— Орда! — выпалил с ходу, даже не осадив перед сотником лошадь.

— Не ошибаетесь? — Хищно сузил глаза Аслан.

— Орда! Орда! — подтвердил второй разведчик из десятка Мешо. — Точно орда. В степи от них черно…

— К бою! — приказал Аслан и так уже приготовившимся к бою всадникам своей сотни. — Пропускаем первые сотни, пусть они с разбега накатываются на обломки копий и копья своих сородичей, и бьем в хвост, соединяясь с дружинами князя Дажина. Нам одним вражескую орду не сдержать. Массой своей сметут, растопчут… А в хвост ударим — и урон причиним, и сумятицу в их ряды внесем!

Не успел Аслан отдать это распоряжение, как первые волны степ-няков, выйдя на след своих засадных сотен, густой массой проскочили мимо кургана.

— Хоть и отступают, — констатировал Аслан, продолжая внима-тельно следить за действиями вражеской орды, — но порядок соблюда-ется. Нет обычного хаоса, который возникает при паническом бегстве. Заманивают. Стоит команду подать, как показное бегство прекратится, тысячи свободно развернутся и вступят в бой, — пояснял он сидящему на коне рядом с ним волхву.

— Пусть их! Пока по твоему плану все идет, сотник, — отметил волхв Златогор. — Хотя пора, кажись, и на пики наскочить! — добавил он.

— Пора, — согласился Аслан, отыскивая взором примерное место необычного «гостинца» для степняков.

В вечернем сумраке ни копий, ни мечей, воткнутых под углом в землю, видно не было, но опытный глаз воина отыскал это место.

Долетевшие до притаившихся в засаде русколанцев крики боли и ужаса, жалобное ржание раненых лошадей, красноречиво поведало о том, что первые волны отступающей орды докатились, наконец, до при-готовленного им «гостинца». Вмиг на данном месте образовался завал из конских тел и трупов. Не успевали ближайшие всадники осознать о предстоящей опасности, как двигавшиеся позади них и не ведавшие о гибельной участи, напирали на них и сталкивали на смертельно жаля-щие острия копий и мечей. И только тогда, когда на этом месте образо-вался порядочный завал, его стали обтекать справа и слева. Казалось бы, что ужас закончился, но тут из ковыля на скачущих всадников с мертвым оскалом смотрели их сородичи из засадных сотен.

Эту ужасную картину увидел и вождь фарнахов Джулат, которому чудом удалось избежать печальной участи своих передовых сотен, в том числе и половины личной охраны, оставшейся лежать вместе с конями на проклятом месте.

«Видно, прогневал я Тэнгри, — печально подумал Джулат, настеги-вая своего черного жеребца, все дальше и дальше уносящего всадника от гибнущей под стрелами и мечами русов орды, — раз отвернул он лицо свое от воинов своих. Каким-то образом русам удалось уничтожить за-садные сотни… Неведомо, невероятно… Но это так. Теперь нет смысла разворачивать боевые порядки, чтобы встретить врага лицом к лицу, паника и тень смерти вкрались в сердца воинов. Они хоть и живые, хоть и двигаются, хоть и скачут на взмыленных конях, но уже мертвые. Тэн-гри лишил их мужества. Одна надежда только на надвигающуюся ноч-ную тьму, укроющую от погони беглецов, да на ноги степных скакунов. Возможно, днем удастся собрать в степи отдельные сотни и подумать о мщении, — мелькнула спасательная мысль. — Да, да! О мщении…»

Но тут же шевельнулась иная мысль: «Что скажет вождь гуннов, одобривший этот набег, когда узнает о поражении?» — и холодным по-том покрылись скуластое лицо и смуглые руки от этой мысли. Гунны не прощали поражений. Ни своим вождям и тарханам, ни тем более союз-ным. Однако Джулат гнал и гнал своего коня, стараясь не думать о по-следствиях.

После того, как половина орды прокатилась мимо, и паника от на-поровшихся на обломки копий вражеских сотен достигла наивысшего предела, сотник Аслан дал команду на выступление сотни из засады:

— Осыпать степняков стрелами, в ближний бой не ввязываться! Их слишком много. Сомнут и не заметят. Да смотрите, чтобы со своими ненароком не схлестнуться в горячке боя.

Сотня на отдохнувших конях выметнула из-за кургана и стала осыпать стрелами проносившихся мимо нее степняков. Те такого пово-рота не ожидали. Наоборот, они ждали подмоги. Знали, что впереди их ждут засадные сотни Карамара. И потому паника от неожиданного на-падения становилась всепоглощающей и парализующей. Никакого со-противления они не оказывали, лишь старались, настегивая своих взмы-ленных коней, как можно быстрее миновать это гиблое место.

Когда же князю Дажину поведали о странных происшествиях, тво-рящихся в тылу и на фланге врагов, он и обрадовался, и рассердился одновременно. «Ох, и попадет же сотнику Аслану! — Решил он, дога-давшись, кто так искусно и своевременно помогает его дружинам. — Я ему покажу, как подвергать опасностям детей моих, особенно Буса, ко-торому волхвами предначертано быть великим воином и князем»! Но вслух приказал быть внимательными, чтобы не угодить самим в рас-ставленную для врага ловушку, да не вступить в бой со своими.

А вскоре опустившаяся на степь ночь, прекратила боевые дейст-вия. Степная ночь — особая. Было, было светло, но вдруг, бац! — и все окутано вязким мраком.

Выставив дозоры, разведя множественные костры, дружины рус-колан приступили к отдыху. Утром, прежде чем тронуться в преследо-вание, предстояло погрести павших воев и справить по ним тризну по древнему обычаю всех славянских и союзных им племен.

Когда в шатре князя Дажина, освещенном светом костра, разве-денного в самом центре шатра, собрались юные воины, Бус и его това-рищи, а также волхв Златогор и сотник Аслан, то Дажин сухо выгово-рил сотнику за его необдуманные действия.

— Своей горячностью ты, сотник, подвергал опасности вверенных тебе под охрану и защиту детей моих и других лучших людей Рускола-ни. Не след тебе было так поступать! Не след…

Неровный свет костра падал на лица окружающих, то ярко освещая их, то вновь скрывая от посторонних взглядов, бликуя на лицах, на бро-нях и одежде. Длинные, изломанные тревожным светом тени участни-ков ночного совещания упирались в холщовые стенки, мечась внутри его и не имея возможности выскочить за пределы.

— Виноват, княже, — вынужден был оправдываться сотник Аслан, — но иначе не мог… тогда бы враг нашу дружину заманил в западню и посек… как посекли мы его.

— Он не мог иначе, князь, уж поверь… — был серьезен в своих до-водах волхв, встав на защиту сотника. — Любое иное решение грозило еще худшими последствиями. Так что, из всех зол было выбрано наи-меньшее…

— И ты, волхв Златогор, хорош, — принялся Дажин за волхва. — Подбил меня на такое, и рад: давай детишек под стрелы и мечи под-ставлять!

— Эх, князь, — терпеливо держался избранной линии поведения волхв, — как говорится, и на старуху бывает поруха. Волхвы — не боги, они также люди, из плоти и крови, и потому подвергнуты всем стра-стям, которые присущи обыкновенным людям. А если на все это взгля-нуть с другой стороны, князь, то дело выглядит и не совсем худо: юные вои прошли испытания настоящим боем и вышли из него победителями. А вкус победы — самый сладкий вкус! Он никогда не забудется! Опять же сотня Аслана изрядно пощипала вражью орду, чем внесла лепту в последующую победу. И при этом, князь, с минимальными потерями, чего почти никогда не бывает.

— Вот именно, что с потерями, — ухватился князь за последнее сло-во Златогора. — Вот именно! А если бы в эти самые потери вошли мои сыновья? — По его лицу пробежали гримасы возможного ужаса и боли родителя.

— Так не вошли же! — Отреагировал на это по-прежнему мягко, но твердо волхв. — Наши боги этого не допустили. Кроме того, кому что на роду суждено, того и на лихом скакуне не обскачешь…

— Все так, волхв Златогор, — вроде бы соглашался князь Дажин с доводами друга и волхва Златогора. — Все так! Но сотник не выполнил моего главного указания: надлежащую охрану доверенных на его попе-чение детей. И должен быть наказан за ослушание.

Слушать такой разнос сотнику от отца по мнению Буса было ос-корбительно: ведь Аслан малыми силами столько пользы союзному во-инству принес, а его еще и укоряют. И он несколько раз порывался вы-ступить на защиту своего воинского начальника, так как, побывав в бо-ях, ощущал себя уже не подростком, а воином, вот и хотел с позиции воина вступить на защиту справедливости в укор предвзятости и неза-служенным обидам. Только предостерегающий взгляд волхва останав-ливал его в этой решительности.

— Знаешь, князь, — мягко продолжил Златогор, — у ромеев есть по-словица?

— Какая еще пословица? — недовольно поднял князь Дажин взор на Златогора.

— «Победителей не судят»! — Вот какая. А у нашего народа сложи-лась иная: «Повинную голову и меч не сечет»! Так что, князь, отчитал сотника ты довольно, он все осознал и больше такого не допустит. Смотри, видишь, как переживает и раскаивается!

— Что-то по его разбойной роже не очень заметно раскаяние, — взглянув на сотника, потеплел голосом князь. — Да и победителей судят, добавил он философски, — еще как судят…

— Поверь мне, чтецу человеческих душ, сотник раскаивается, — на-стаивал, улыбнувшись, волхв, — просто у него лицо такое мужественное: все чувства в себе прячет, не дает им вырваться на поверхность, да еще свет костра неровный, дрожащий… А так… Раскаивается. Ты лучше ребят спроси: как они столько приключений пережили?

Услышав такое, юные русколанцы шумно задвигались, пригото-вившись поведать князю о своих приключениях в составе сотни Аслана.

— А что этих сорванцов спрашивать, — усмехнулся Дажин, — по их ухмыляющимся рожицам видать, что довольны, как бывают довольны лишь дети малые да люди глупые. А еще бычки, которых перед тем как на убой вести, откармливают да выгуливают. Придется их оставить при себе, а то ты, волхв, да сотник Аслан их совсем избалуете. А мне, князю Русколани, перед их родителями ответ держать…

И было непонятно: то ли шутит князь, то ли говорит всерьез. Од-нако ребята притихли.

— Сотник, — продолжил князь, — отведи ребят на отдых, да покличь сюда князей и воевод союзных дружин, совет держать. Они возле шат-ра, поди, стоят, своего времени дожидаются. Я вот заболтался тут и о них совсем забыл. Веди, веди, — напутствовал он сотника, — да помни, что разговор еще не окончен…

Сотник с юными русколанцами удалился к бивуачным кострам своей сотни, а в шатре князя собрались воинские начальники совет дер-жать о завтрашнем дне.

Темная ночь накрыла степь. От дрожащего света костров окру-жающая мгла казалась еще гуще и тревожней. Русские дружины, подоб-рав своих раненых, тех, что были поблизости, поиск остальных был от-ложен до утра, и повязав сыромятными ремнями пленных врагов, чтобы не сбежали, отдыхали рядом с уставшими и взмыленными конями, под-ложив под голову конские седла и укрывшись конскими попонами. Только дозоры, охраняя сон товарищей, время от времени вели меж со-бой короткую перекличку: «Кияр», «Голунь», «Воронежец», «Курск». И по названиям мест можно было судить, откуда в степь прибыли русичи. И всех их объединял отзыв: «Русколань».

С утра следующего дня по всей степи собирали своих павших рат-ников и свозили их к вершине Большого Кургана, где уже была вырыта большая могила, на дно которой со связанными руками и ногами были опущены трупы врагов, которые должны были служить павшим руси-чам и в мире духов.

Поверх вражьих трупов, присыпав их степной травой, при оружии, только кольчуги и брони были сняты, чтобы передать сыновьям погиб-ших русов, с подобающими воинскими почестями были уложены пав-шие в битве вои Русколани: русичи, борусы, новояры, северяне, аланы, анты, торки, берендеи — все те, кого не смог уберечь в битве Перун Громовержец.

Когда все павшие русы были помещены в могиле, то сверху их вновь укрыли степной травой и присыпали землей. Были бы в степи камни, то над могилой бы соорудили холм из камней. Были бы поблизо-сти деревья, то в могиле бы соорудили деревянный сруб. Но в данном месте никаких камней, никаких лесов не было. Пришлось обходиться лишь травой степной, да землей.

Каждый воин у подножия холма вскапывал мечом землицу и наби-рал ее, кто в шелом, кто в полы плаща или одежды, кто на конскую по-пону, и нес к могиле, чтобы там высыпать. Когда последний воин вы-сыпал свою долю земли, то вершина Большого Кургана заметно «под-росла» и заметно чернела на фоне серой степи.

Похоронив погибших воев, тут же на могиле, справили по ним тризну, по-походному, забив несколько молодых лошадей и нажарив на кострах мяса, чтобы радовались души погибших и знали: живые о них помнят и их почитают. И чтобы живые видели, что в случае их гибели, и по ним будет справлена положенная тризна и треба. И только после того, как была завершена треба, союзные дружины русичей отправились преследовать бежавшую орду.

Преследование орды Джулата длилось несколько дней. Опытные следопыты не давали сбиться со следа, хотя орда рассыпалась на мно-жество мелких отрядов, чтобы сбить преследователей с избранного ими пути. Не раз и не два в течение погони русичи меняли коней, уставших от бесконечных скачек по осенней степи. И все-таки настигли демора-лизованную орду на переправе через широкую Ра-реку, когда те, спеша уйти от неминуемой расплаты, используя надутые воздухом бурдюки, плоты и одиночные стволы деревьев, пытались скрыться на множест-венных островах, образовавшихся в русле. По-видимому, имели надеж-ду отсидеться на этих островах, полных всякого зверья, птицы и рыбы, до зимних холодов и морозов, чтобы по льду перебраться на свою сто-рону, под защиту своих родов и племен.

В короткой и злой сече орда, окруженная на берегу Ра-реки вместе со своим небольшим обозом, была уничтожена. Не многим выпала доля попасть в плен. Только Джулату, да трем-четырем сотням кочевников, первыми подошедшим к реке и начавшими переправу через нее, уда-лось избежать сей грозной участи, затерявшись в тростниковых зарос-лях островов. Искать их там русичам был недосуг: пора было возвра-щаться восвояси.

— Леший с ними, — добродушно отмахивались русичи на эту доку-ку. — Сами в сети Мары и Туги-Кары угодят, чего же нам царя Водяного смущать, треб не воздав…

— И то верно, — поддерживали их жрецы, находившиеся в дружи-нах. — Переправа — дело не простое… тут сговор с Водяным нужен. И еще не известно, как он воспримет нашу просьбу: то ли поможет, то ли, наоборот, все усложнит.

— Надолго запомнит подлый Джулат, как совершать набеги на на-ши степи, — открыто радовался князь Дажин выигранной компании в беседе с волхвом Златогором. — Да и другие тоже…

У него, как и у многих русичей особого желания преследовать ос-татки орды на островах не было. Ненужное рвение могло было быть наказано: русичи могли понести ненужные потери в незнакомо месте. Из допросов степняков, попавших в плен, он знал не только, какова бы-ла численность разгромленной союзными дружинами русичей орды, но и то, кто ее правил и кто ее послал в русколанские земли.

— Надолго!

— Ну, это вряд ли… — прервал княжеский оптимизм волхв Златогор, и взгляд его был печален, словно он заглядывал в будущее, и будущее было нерадостное.

— Почему?

— Джулату быть убиту. Ибо вождь гуннов, пославший его в набег, ему не простит такого поражения. Или хребет переломает, или шелко-вый шнур даст, чтобы сам повесился и не позорил род. У гуннов с этим строго. Да и остальных что-то подобное ждет. Гунны считают, чтобы трусы не плодились, их надо в корне истреблять, в самом зародыше. Вот и примутся всех уцелевших, по крайней мере, тех, кто имел хоть какую-то известность в своем племени, истреблять, чтобы трусов не плодили. Не многим удастся спастись. Но и те, которые спасутся, будут молчать, как рыбы, об этом поражении. Жизнь-то дороже… И пойдут на Русь другие, нами еще не ученые…

— Пожалуй, ты прав, — согласился Дажин. — Тогда мы поведаем везде, что врагов били и бить будем во славу наших богов и Перуна Громовержца — славного покровителя русского воинства.

— А вот тут ты, князь, прав, — согласился с последними доводами князя мудрый волхв.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Курские ратники, возглавляемые воеводой Хватом, возвращались из совместного похода русколанцев против гуннов и их союзников, ор-ганизованного князем Русколани Дажиным, старой дорогой, правым берегом Дона, который эллины называли на свой манер Танаисом. Воз-вращались весело, с песнями, услышанными от родителей в граде Кур-ске, а также перенятыми от киярцев, которым песни сочинял и сказывал их волхв Златогор, в том числе и про последний, удачный поход. Песни были протяжные и раздольные, как сама Русская Земля, не имеющая ни конца, ни края. Они прославляли ратный подвиг славян и русов, северян и радимичей, Отца Ария и Отца Богумира, князей Руса и Словена, свет-лых богов и грозного Перуна Громовержца. Грех было не петь такие песни, которые сами просились на язык, словно изливались из сердца каждого воя.

От места впадения в Дон Батюшку Северского Донца курским во-ям следовало расстаться с боевыми товарищами из дружин Белой Вежи и Воронежца, с которыми они вместе шествовали, возвращаясь из удач-ного похода. Тем предстояло и далее идти вдоль берега Дона, а курянам свернуть на берег Северского Донца, чтобы у его истока перейти к од-ному из притоков Семи, называемому местными жителями Донской Сеймицей, и по нему подняться до Семи, а там и до града Курска — ру-кой подать.

Так предстояло идти. Но куряне не пошли. На воинском вече, со-званном по предложению воеводы, приняли решение, хоть на пару деньков, но заскочить в град Белая Вежа, взглянуть на тамошнюю кре-пость, на житье-бытье жителей, ибо, когда же еще доведется побывать в сем славном граде, даже жрецы, и те не знают. Слишком короток чело-веческий век. Не все успеешь за век тот сделать, что хотелось бы. Так почему же не воспользоваться случаем. К тому же и князь Белой Вежи, и воевода, и простые ратники так настойчиво приглашают в гости.

А крюк в несколько поприщ — это не крюк. В сравнении же с тем, сколько поприщ отмахали на конях по степи во время похода — так это, вообще, пустяк, о котором и говорить не стоит.

— Ну, что, други, завернем, посмотрим? — спросил воинское вече воевода. — Сравним, чья же крепость величавей? Думаю, что к замороз-кам и снегам успеем домой возвратиться.

— Посмотрим, — дружно отвечали ему вои, — чего не посмотреть. Обозов при нас нет, полона нет, а кони, что в качестве добычи доста-лись нам, лишь разомнутся чуток. Им, коням, без разницы куда скакать. Так чего и не в Белую Вежу. Можно и к Воронежцу.

— Не, — остужал разгоряченные головы Хват, — о Воронежце речь в следующий раз.

— В следующий — так в следующий, — не спорили куряне, — пока хватит и Белой Вежи.

И был среди курских воев старшина плотников Сруб со своими старшими сыновьями, Нилом и Лютом. Двое остались в Курске при ма-тери. Тот самый Сруб, что руководил плотницкими дружинами при строительстве курской крепости. И был тут охотник Бродич, точнее, десятский Бродич, который первым схлестнулся в степной балке с ко-чевниками.

Сохранил их Перун для жен и детей. И вообще, поход на этот раз оказался удачным для курских ратников: не больше десятка погибло их товарищей, остальные были живы и здоровы. И раненых почти не было. А тех, кому не повезло миновать встречи с вражескими стрелами и ме-чами, были подлечены жрецами и чувствовали себя почти здоровыми. На конях скакали наравне со всеми. Не много добычи везли куряне с собой после сечи. Не в добыче суть. Лук изготовить, меч отковать и свои мастера умеют, поэтому и нет туги-печали, если кому они не дос-тались. Вот лошадки — это иной сказ. Лошадки всем и всегда нужны. Гонят курские вои, а точнее, их конюхи небольшой табун. Но кому дос-танутся лошадки — неизвестно: это в Курске на вече общество решит. Как приговорит — так и будет! Если решит отдать князю, значит, будут отданы князю для дружинников княжеских, если решит взять на обще-ство — то отойдут лошадки в общественный табун, а там кому достанут-ся… Впрочем, раздобыл себе Сруб в сече лук гуннский и колчан со стрелами к нему. Гуннский лук больше славянского — в полтора локтя высотой, с костяными накладками на концах и в середине для большей упругости, с двойной тетивой, сплетенной из воловьих или оленьих жил. Но он и тяжелее, хотя стрела, пущенная из него, летит на то же самое расстояние, что и из славянского лука.

До града Белая Вежа они шли вместе с дружинами беловежцев и воронежцев. Многие успели подружиться, побрататься.

— Будешь в граде нашем, заходи в гости. Будем рады. Хлеб-соль по-братски разделим!

— И ты тоже.

— Зайду… по случаю…

— И я.

— Слышал, град ваш большой?

— А то!

— Неужели больше Кияра Антского, который мы повидали?

Кияр успели посмотреть все, и теперь он был своеобразным мери-лом для всех остальных городов русичей.

— Нет, врать не стану. Воронежец наш поменьше будет. Но все равно великий град.

— Больше Курска?

— В Курске не был, но судя по вашим рассказам о своем граде, по-более. А что гадать на квасной гуще, приедешь, сам увидишь и срав-нишь.

— В степи — скучно, — доверительно делился пережитым курянин, — голо все, однообразно. Куда ни глянь — один седой ковыль да полынь. То-то у нас! Реки, речки! А по-над ними, по берегам рощи да дубравы, луга бескрайние. Лепота! Зверья, рыбы, птицы — бери, не хочу!

— У нас также земля обильна и прекрасна, хоть и степного края, — не давал охулки на свою землю беловежец или воронежец. — И зверья всякого много, и птицы, и рыбы водится несметно. И степь хороша, — тут же добавлял он, — особенно весной. Вся в алых маках. Не степь — ковер! А у вас степи что ли нет?

— Почему нет. Есть! Но вперемежку с лесами, лугами и реками. И все больше — ковыльные. Седые, серебристые…

В Белой Веже отдохнули сами и дали передых коням. Вымылись, вычистились, в реке искупались — Дон в тех местах спокоен и широк. Не зря же его беловежцы Доном-батюшкой величают. Град посмотрели, себя показали.

Град чист и красив. Крепость из камня белого выложена. Смотрит-ся крепкой, могутной. Несокрушимой. Такой, как каменная крепость Кияра Антского, в которой князь Русколани проживает. Успели и ту посмотреть, когда прибыли туда и перед походом пару дней отдыхали. Теперь есть с чем сравнивать и есть о чем рассказывать.

Люди?.. Люди такие же, как и в Курске. Одним и тем же богам по-клоняются. В схожих нарядах гуляют, схожим промыслом заняты: кто в кузнях железо кует, кто за ткацким станком горбатится, кто горшечным делом пробавляется. Есть и скотоводы, и земледельцы, и рыболовы.

Женщины беловежские, правда, покрикливей курских будут, воз-можно, побойче. Многих видели на конях скачущими. Касачками про-зывают таких. Но это местные так зовут. Греки таких называли на свой манер — амазонками.

— Живут же больше в мазанках, — заметил Бродич в беседе со Сру-бом. — Не как мы — в деревянных избах.

— Древом не богаты, вот и лепят себе домишки из глины.

— Зато княжеские хоромы высоки и красны.

— Знато дело — княжеские! Не простые, — отозвался на это Сруб. — Да и у нашего князя Кура не хуже. — Добавил тут же он.

— Не хуже… — согласился Бродич. — И, вообще, у нас дома ничего не хуже: и крепость, и избы наши, и женки.

— Неужели скучаешь по дому? — подзадорил старшина плотников. Охотник-бродяга — и скучаешь?..

— Да как не скучать. Купа каждую ночь в снах приходит… с сы-нишкой. — Не стал лукавить перед земляком Бродич. — Пора домой воз-вращаться. Надо воеводе о том шепнуть.

— Это верно: в гостях хорошо, а дома — лучше! — добавил к сказан-ному Сруб. И его, несмотря на то, что рядом было два сына, две крови-нушки родных, тянуло домой.

В гостях хорошо, а дома лучше.

Курск ликовал, встречая воев, возвратившихся из дальнего похода. Пропыленных, притомленных, обветренных чужими ветрами, обож-женных степным солнцем. Ворота курской крепости вновь были широ-ко распахнуты. На торжище собрались от мала до велика — всем хоте-лось посмотреть как на воев, так и на добычу, которую они достали в походе.

Впрочем, добыча была незначительной, лишь по одной лошади на каждого ушедшего в поход воя, в том числе и на погибшего, чтобы пе-редать вместе с нехитрыми пожитками павших, с их бронями и мечами, луками и стрелами, боевыми конями его семье, как того требовал древ-ний закон русичей. Табун коней, голов в пятьдесят отошел в пользу князя. «Для княжеской дружины», — приговорило вече. В княжескую долю попали и лучшие мечи с луками, доставшиеся курянам при дележе добычи, и лучшие брони. Впрочем, часть этой добычи князем будет роздано в качестве подарков особо отличившимся в походе воинам. Смелость и храбрость надо награждать!

Князь Кур, облаченный по такому случаю в праздничные одежды, главный жрец храма Световида Славояр с непокрытой главой и неиз-менным посохом, встречали воев, по трое въезжавших в ворота Ворот-ной башни и становившихся на том же самом месте, где были выстрое-ны сотни перед началом похода. Делалось это затем, чтобы видно было сородичам, сколько вернулось живых, а сколько пало в сечах и теперь обретается в Ирии среди пращуров.

— Почти все вернулись, — перешептывались горожане, видя, что по-тери ратников незначительны, но радовались тихо, так как потери все равно имелись. И скоро родственники павших громкими стенаниями огласят торжище.

— Докладывай, воевода, — зычно, чтобы было слышно во всей кре-пости, крикнул Кур, — по ком нам сегодня тризну справлять? Не тяни.

Воевода Хват, в полном воинском облачении, на боевом коне, на-звал десяток павших воев.

Сдержанно заплакали жены и матери погибших, заголосили ребя-тишки — остались без кормильцев.

— Не плачьте, бабы. Ваши мужья и сыновья не зря головы свои сложили, — повысил голос князь. — За землю Русскую. И мир наш вас не оставит без заботы. Слава им!

— Слава! Слава! Слава! — Троекратно прокатилось над торжищем, заглушая стенания горюющих родственников.

— И тебе, воевода, — обратился князь к воеводе, — за то, что многих воев спас, умело руководя ими в сече, вернул в семьи живыми и здоро-выми — тоже Слава!

— Слава! Слава! Слава!

— И воям курским всем — Слава!

— Слава! Слава! Слава!

— Князю нашему Куру, — выкрикнул воевода Хват, дождавшись, когда стихнет торжище, — Слава!

— Слава! Слава! Слава!

А вечером на просторном княжеском подворье справляли требу по павшим. И славили живых. Весь град собрал князь Кур на тризну за сколоченными плотниками прямо под открытым небом столами. Того требовали древние обычаи, чтобы русичи, идя на бой, знали: павшие за землю Русскую не будут забыты, что о них помнят и их славят. Впро-чем, славили не только павших на поле брани, но и живых, возвратив-шихся домой с бранного поля. Славили и награждали. Кто знает, не придется ли им завтра вновь опоясываться мечами? Не придет ли и их черед пасть на поле боя, защищая род и землю?.. Сидели за одним из столов Бродич, уже успевший сменить воинские доспехи на простую одежду, и его Купава.

— Рада? — в который раз спрашивал супругу Бродич, осунувшийся лицом и возмужавший душой и телом за этот поход, что казался старше, чем был на самом деле. Только глаза его по-прежнему светились любо-вью и добротой.

— Рада! О, как я рада, любимый! — И глаза женщины обволакивали охотника любовью и нежностью.

После праздничной тризны она поведает мужу, что вновь затяже-лела, и что им предстоит ждать приплода, чтобы русскому роду не было переводу.

А пока… Пока они нежно смотрели друг на друга и радовались вместе с остальными курянами победе над врагами.

Так окончился поход курян в составе союзного войска Русколани на кочевников Востока. На сей раз они совместными усилиями победи-ли, понеся незначительные потери. Победили малыми силами. Но живо-творная степь независимо от них и их побед переходила из мирной во враждебную, в Дикую Степь, в Дикое Поле.

Не много добычи доставили ратники в Курск — ведь не за добычей ходили. Землю свою от ворога защищали. Впрочем, из похода принесли ратники с собой не только добычу, но и новый обычай в седлании ко-ней: использование стремян. У побежденных ими степняков подсмотре-ли. Еще там, в степном походе попробовали, стремена ременные к сед-лам подвязали на манер фарнахов, проскакали с поприще, чувствуя под стопой опору, — понравилось. Крепче, уверенней в седле себя почувст-вовали. Домой привезли на удивление курян. Присмотрелся как-то куз-нец Коваль к этим стременам, попробовал сам, порадовался: можно на стременах при скачке привстать, чтобы с большего замаха мечом руба-нуть или сабелькой острой, которую ратники также в качестве добычи в град доставили. Но когда стал ногу из стремени вынимать — она и не вынимается: застряла в ременной петле и все тут. Призадумался коваль, почесал затылок. А на следующий день отковал в своей кузнице желез-ное стремя в виде дужки с подставкой под сапог, чтобы проще было ногу вынимать, с коня соскакивая. Да и садиться на коня, вставив ногу в железное стремя, было проще. Увидели это новшество княжеские дру-жинники, попробовали. Попробовали — пришлось по нраву. Доложили князю. Кур присмотрелся — мудро придумал кузнец, нужное дело, не забава — и приказал отковать подковы для всей своей дружины. А за дружинниками и простые куряне в очередь к Ковалю встали: «Скуй, да скуй!». Куда деться кузнецу, не откажешь ведь сородичам — кует. Сам кует и помощников своих тому учит. Так и прижились на курской земле стремена!

Булатными мечами вооружалась Русь, в панцири и кольчуги оде-вались княжеские дружинники, чтобы сподручней было с врагами бить-ся, особенно с теми, кто со степи шел. Достаточно голыми торсами силу свою богатырскую врагу казать…

Но в очередной раз повернулся Небесный Круг, Коловорот. Насту-пала Ночь Сварога. Черная, страшная ночь. Она пока не пришла. Но уже наступала…

Победой над кочующей ордой окончился первый поход княжича Буса. Ему только что исполнилось тринадцать лет от рождения, но Не-бом было суждено именно ему в скором времени объединить все земли русские на борьбу с хищными и безжалостными завоевателями — готами и их вождем Германарехом. Русь стояла на пороге создания единого государства…

Вместе с Русью он заканчивал период ученичества и познания, но еще не был ведающим. Но и это время придет… как и все остальное.