Время истинной ночи

ПРОЛОГ

«Не могу поверить в то, что мы этим занимаемся». Начальник колонии Леонид Кейз лежал, вытянувшись во весь рост, на влажной земле Эрны; выброшенные вперед руки стиснулись в кулаки. «Весь этот план — сущее безумие», — думал он. Его недавнее тайное исчезновение из поселка, его полуночный поход по здешним враждебным лесам и наконец его нынешняя засада, в ходе которой он кажется самому себе каким-то местным хищником, в любой миг готовым почуять запах грядущей жертвы… Строго говоря, если уж рассуждать о безумье, то более безумными, чем методы, какими он действовал, были разве что обстоятельства, заставившие его очутиться здесь. И человек, несущий ответственность за все происходящее.

Черт бы побрал этого Яна! Черт бы побрал его разглагольствования! Неужели в поселке не хватало собственных проблем и до его появления? Мало разве того, что люди принялись умирать — да-да, вот именно, умирать, попирая тем самым все достижения человеческой медицины? Неужели в этот кошмар непременно должен был внести свою лепту и Ян?

В груди у Кейза разлилась кромешная тьма отчаяния, а на смену ей накатила самая настоящая паника. Но ему нельзя поддаваться подобным чувствам. Он несет ответственность за судьбу колонии, а это означает, что жизнь ее питомцев зависит от него — от его совета, его участия, а главное, от его собственного хладнокровия. Он не может позволить отчаянию возобладать над собой, равно как не может позволить себе в открытую выразить возмущение поведением собственного главного ботаника. Но иногда ему казалось, что подобная выдержка выше его сил. Богу ведомо, он подписался на все заранее — на все хорошее и на все плохое, прекрасно осознавая, сколько трагедий придется пережить только что основанной колонии, но… ничто не подготовило его к испытаниям вроде нынешнего.

Умерло уже тридцать шесть человек. Тридцать шесть его подопечных. И они не просто умерли: они умерли противоестественной чудовищной смертью — смертью, одна мысль о которой выходит за грани человеческого восприятия. Он вспомнил, как в руки ему рухнуло заиндевелое тело Салли Чанг — настолько хрупкое, что, когда он попробовал приподнять его, оно разлетелось вдребезги, как треснувшее стекло. И тело Уэйна Райнхардта, представлявшее собой к тому времени, как его нашли, жалкий, похожий на медузу комок обтянутой кожей крови, в которой плавали внутренние органы. А тело Фароэна Уайтхавка… «Оно-то и было самым страшным», — подумал Кейз. Не потому, что оно выглядело с виду таким уж отталкивающим, нет, Фароэн сохранился прекрасно, пропорции не исказились, выражение лица казалось практически спокойным. Но во всем теле не осталось ни кровинки, а ведь не могла же вся кровь вытечь сквозь два точечных отверстия на затылке. И тем не менее, по мнению поселковых врачей, дело обстояло именно так. Господи небесный! Поглядев на те черные точки с запекшейся вокруг них кровью и кое с чем похуже, он понял, что они столкнулись с испытанием не такого рода, к встречам с которыми готовила их Земля. Чудовища, известные на Земле только в сказочных и жутких преданиях, кошмары человечества, внезапно обретшие плоть и кровь и набросившиеся на людей… Как бороться с такими тварями? С чего хотя бы начать борьбу? Когда за три ночи до нынешней некая крылатая гадина напала на спящую Кэрри Сэндс и убила ее во сне, а соседка описала Кейзу эту мерзость как существо из восточно-индийской мифологии, он даже не удивился. «Тварь, питающаяся нашими кошмарами», — подумал он. Правда, на этот раз она оказалась не бестелесной, да и полакомиться решила не чем-нибудь, а человеческой плотью.

О Господи… Настанет ли всему этому когда-нибудь конец?

Тридцать шесть мертвых. Из общего числа в три тысячи с лишним колонистов, переживших путешествие в состоянии глубокозамороженного сна, с тем чтобы, восстав под чужим солнцем, предаться душой и телом строительству нового мира. Его, Кейзова мира. И сейчас все они оказались в страшной опасности. Черт побери, на корабле-матке обязаны были предвидеть такую возможность! Предполагалось, что каждая планета, подлежащая заселению, подвергается инспекции — самой тщательной инспекции! До тех пор, пока не будут устранены любые сомнения, все сомнения!.. А уж только потом на планету должны выпускать колонистов. А если сомнения сохранялись, то корабль автоматически перепрограммировался на поиск другой системы. Теоретически подобная процедура обеспечивала стопроцентную гарантию, страхующую эмигрантов с Земли от бесчисленных и легко предсказуемых опасностей, связанных с самим процессом колонизации. Шла ли речь о речных хищниках, неприемлемых протеиновых структурах или о климатической нестабильности.

Ключевым словом во всех тех процедурах и процессах являлась предсказуемость.

Кейз посмотрел в беззвездное ночное небо — чудовищно черное, чудовищно пустынное, чудовищно чужое — и почувствовал, что его бросило в дрожь. Как поведет себя корабль-матка, обследовав тысячи солнечных систем, возможно, десятки тысяч, и так и не обнаружив мира, который целиком и полностью отвечал бы заранее сформулированным требованиям? Разве не может наступить момент, когда его микросхемы начнут «уставать», изнашиваться, когда механическое одряхление самого корабля заставит его сделать выбор, не совсем соответствующий идеальному? Или во всем виноваты программисты, не подумавшие заранее о том, что корабль может забраться в такую даль, пробыв в пути столько времени и так и не присмотрев по дороге ничего подходящего? «Только вперед, — инструктировали они корабль, — обследуй каждую планету, которая попадется на твоем пути, и если она не отвечает сформулированным требованиям, оставь ее и следуй дальше».

Кейз разглядывал ночное небо Эрны, пугающе беззвездное. А как поведет себя подобная программа, когда у нее иссякнет перебор альтернативных возможностей? Когда любой следующий возможный шаг неизбежно выведет корабль за пределы галактики и погрузит в пустоту, плыть по которой, так и не встретив хоть какую-нибудь звезду, от которой можно подзарядиться энергией, пришлось бы целую вечность? Был ли запрограммирован вариант, при котором корабль вслепую ринется в эту пустоту, при котором перспектива вечного одиночества не вызовет короткого замыкания в его микросхемах? Или, вместо этого, корабль примется отчаянно перебирать мало-мальски подходящие планеты, еще остающиеся у него в запасе, в судорожных конвульсиях логики, ищущей спасительное решение, убеждающей самое себя в спасительности или хотя бы в приемлемости этого решения, логики, подхлестнутой уже возникшим отчаянием? Чтобы сделать выбор, который позволил бы наконец разбудить три с лишним тысячи колонистов здесь, на расстоянии десятков тысяч световых лет от Земли, любые коммуникационные каналы с которой давным-давно оборваны.

«Вот этого мы никогда не узнаем», — горько подумал командор Кейз. Махина корабля-матки маячила сейчас высоко в небе, кружа над вроде бы девственной планетой, как приблудная луна. Разумеется, всю информацию, каждую наносекундную запись на протяжении тех девяноста лет, когда шло предварительное обследование, они взяли с собой на планету, — и Кейз изучал эти данные так часто, что теперь, казалось, помнил каждый бит информации наизусть. Ну и что толку? Даже если в записях, сделанных на корабле-матке, ему удастся найти какой-нибудь намек на возможную опасность, чем поможет хотя бы это? Вернуться они не могут. Помощи им ждать неоткуда. Из дома им и посоветовать ничего не смогут. Программисты, создавшие корабль-матку, давным-давно мертвы, равно как и вся культура, частью которой они некогда были. Связь с Землей означала бы необходимость прождать ответа сорок тысяч лет — в том случае, если Земле захочется ответить, если ей будет до их судеб хоть какое-то дело. А ведь никому не известно, во что превратилась родная планета за тысячелетия, ушедшие на то, чтобы они подыскали себе хоть какой-то дом? Временной разрыв чересчур велик, чересчур пугающ, чтобы начать над этим всерьез раздумывать. «Да и не имеет это все никакого значения», — горько размышлял Кейз. Следовало считаться лишь с тем, что они предоставлены самим себе — целиком и полностью, раз и навсегда. С точки зрения колонии и ее обитателей, никакой Земли вообще не существует.

Он осторожно перекатился с боку на бок в поросшей мхом канаве, уделяя все внимание тьме, все гуще и гуще обступавшей его со всех сторон. Какая густая тьма, холодная и пугающая, и настолько же не похожая на земную, насколько холодный блеск здешнего дневного светила отличается от ласкового тепла солнечных лучей на Земле. На мгновение на командора накатила ностальгия, удвоенная осознанием того, что родной планеты, в том виде, в котором он ее запомнил, более не существует. Колонисты, едва ступив на землю Эдема, сразу же распознали змеиную сущность этой планеты, но исход отсюда для них теперь невозможен. Особенно если учесть, что погружение в глубокозамороженный сон и пребывание в этом состоянии во второй раз имеют 86 — процентный летальный исход.

Заслышав где-то поблизости шорох, он напрягся, левая рука скользнула вниз по бедру за оружием; мысленно он уже представлял себе, как на него обрушиваются всевозможные крылатые бестии. Но оказалось, что это всего лишь Лиз. Она решила присоединиться к нему. Кивнув женщине, он перекатился на бок, чтобы она могла лечь рядом. В узкой канаве едва хватало места для двоих.

Лиз Перец, доктор медицины. Бог да благословит ее. Пару ночей назад она спасла ему жизнь в ситуации, вспомнив о которой он и сейчас невольно вздрогнул. Еще ей чуть было не удалось спасти Тома Беннета, когда какая-то гадина, перемахнув через восточную ограду, опустилась прямо на крышу его дома, и в любом случае она помешала бестии схватить еще кого-нибудь, прежде чем повар снес страшилищу голову гигантским ножом для рубки мяса. Она была компетентной сотрудницей, всегда деловой и собранной, у нее имелся нюх на опасность, и уже почти месяц она вела записи, связанные с поведением Яна Каски. Бог благослови ее и за это.

— Сколько? — прошептал он.

Лиз посмотрела на часы:

— Полчаса. — И подняла взгляд на командора. — Он прибудет заранее.

На этот счет у нее не было никаких сомнений.

Если бы кто-нибудь попробовал заставить его прийти сюда, если бы кто-нибудь хотя бы предположил, что ему вздумается прийти в такое место ночью, предложив себя в качестве безукоризненной приманки любому пернатому чудовищу из кошмарного перечня этой планеты, — Кейз самое меньшее расхохотался бы. Но предложение исходило от Лиз, а он привык полагаться на ее суждение в каком-то смысле больше, чем на собственное. А с Яном все равно пришло время разобраться. От этого никуда не денешься. Надо было с самого начала отправить парня под арест, но вместо этого Кейз распорядился, чтобы Яну провели курс лечения, и вот теперь сам должен расплачиваться за собственное решение.

— Послушайте, — подала голос врач. — Вот и он.

Командор кивнул, одновременно обратив внимание на то, что, хотя куртка и брюки Лиз ничем не нарушали маскировку, ее белая кожа казалась в здешней тьме пятном под лучом прожектора. Следовало бы предусмотреть это заранее. Следовало бы натереть ее дегтем или машинным маслом… Одним словом, хоть чем-нибудь. Чтобы она целиком стала темной, подобно ему самому, чтобы они оба оставались невидимыми в ночи. «Сейчас уже слишком поздно», — подумал он. Мысленно выругался и знаком приказал женщине пригнуться пониже к земле, с тем чтобы спрятать лицо в здешней траве.

А ведь истинная ночь еще и не начиналась. Но до ее наступления оставалось уже менее получаса. Кейз принялся убеждать себя в том, что окружающий его мрак — не более чем условность, что даже на Земле сплошные тучи могут скрыть от взгляда луну и звезды, оставив человека в кромешной тьме, — но он понимал, что здесь происходит нечто качественно иное. Подлинную силу здешней тьмы он изведал однажды в полевых условиях, нарочно выключив фонарь, чтобы испытать это ощущение, — и на него нахлынула чернота, столь абсолютная, столь невыразимо бездонная, что с этим не шло ни в какое сравнение ничто из того, что ему довелось испытать на родной планете. От одной мысли об этом у офицера и сейчас побежали по коже мурашки. В это время суток весь лагерь залит огнями прожекторов, он весь сверкает именно для того, чтобы отпугнуть исчадия местной троекратной тьмы. Как будто одним только светом можно с ними справиться! Как будто стенами можно оборонить Эдем от ворочающегося снаружи Змия, можно помешать Змию вторгаться в сознания людей, считывать оттуда сокровенные страхи и желания и, материализовав их, обрушивать ужасы собственного подсознания на племя пришельцев.

Прислушиваясь к приближающимся шагам Яна, он вспомнил ночь, в которую Змий пришел за ним самим, — Змий, воплощенный в образе сущего ангела. Вспомнил о том, как стремительно оставили его все страхи, весь скептицизм, вся обычная опаска, — оставили так, словно их никогда и не было. Потому что существом, выступившим из тени, оказался его сын — да-да, вот именно! Его сын… столь же юный и цветущий, как десять лет назад, перед той страшной аварией. И в то мгновение командор не только не испугался — он даже не удивился, не говоря уж о том, чтобы усомниться. Любовь нахлынула на него с такой силой, что он задрожал и по щекам у него покатились слезы. Он прошептал имя сына — и существо шагнуло ему навстречу. Он протянул руку — и существо коснулось его руки… Без всякого сомнения, коснулось! И прикосновение было живым и теплым, он узнал сыновнюю руку и на ощупь, и по запаху, да и по тысяче других мельчайших примет. Господи на небесах, его сын воскрес! Он широко раскрыл объятия, схватил мальчика, зарылся лицом ему в волосы (узнавая их запах, и даже эта деталь совпадала!) и заплакал, он зарыдал в голос, захлестнутый подлинным цунами чувств, в которых были слиты воедино горе, любовь и чувство утраты…

И она спасла его. Лиз. Она пришла, увидела и поняла с первого взгляда. И отреагировала без промедления. То ли убив сверхъестественное существо, то ли каким-то образом спугнув его. И тут же отправила его в медицинскую часть. Едва-едва успела. Позже, когда к нему вернулись силы, достаточные для того, чтобы говорить, он спросил у Лиз, что она там увидела. И врач недрогнувшим голосом ответила: «Оно пожирало вас. Изнутри. Этим и занимаются все здешние твари, так или этак. Они нами питаются».

Ага, теперь и до него издалека донесся легкий перестук приближающейся платформы, ее солнечные батареи чуть дребезжали, пока она преодолевала кочки да канавы. Ян. Это наверняка он. Платформы, как выяснилось, оказались весьма ненадежным средством передвижения: две взорвались прямо на старте, а еще три так и не вздумали сдвинуться с места. Но Ян был одним из немногих умельцев, которым удалось поладить с капризными механизмами, во всяком случае, никаких номеров они ему не выкидывали. Кстати, и оружие в руках у этого человека стреляло, тогда как у остальных случались вечные осечки и промахи, а уж что касается лабораторного оборудования… Ботанику, вне всякого сомнения, можно было позавидовать. Но какую цену он платил за все это?

Мысленно Кейз представил себе омерзительную кучку, на которую Лиз наткнулась однажды вечером, отправившись из лагеря следом за Яном. Какие-то зверьки, птицы, одна-единственная ящерица… У одних были отрублены конечности, другие обезглавлены, третьи — и то и другое, и все они были спрятаны за кустом на опушке леса. Когда Кейз потребовал у Яна объяснений, ботаник не стал ни отпираться, ни оправдываться.

— В крови заключена сила. Сила жертвоприношения. Неужели вы не видите? Все на этой планете вертится вокруг этого. Вся сила в жертвоприношении, Лео.

Сила в жертвоприношении.

Теперь платформу уже можно было разглядеть — и саму платформу, и человека у пульта управления. В свете фонаря ослепительно сверкали огненно-рыжие волосы — Яна Каску не спутаешь ни с кем другим. В заднем конце платформы лежало что-то завернутое в одеяла. Предмет с равным успехом мог оказаться и одушевленным, и неодушевленным. Живым или мертвым. Пытаясь по размерам определить, что это такое, Кейз почувствовал, что его бросило в дрожь. «Это может оказаться и человеком. Вполне может оказаться человеком». Выражения лица врача ему не было видно, но он не сомневался, что она думает о том же самом.

«Кровь есть жизнь» — так вроде бы сказано в Ветхом завете. Лиз показывала ему эти слова в личной Библии Яна Каски — они были подчеркнуты ботаником до того, как начался здешний ужас… или уже потом.

Платформа прибыла на поляну, и, пробуксовав на месте несколько секунд, Ян вырубил мотор. Когда тот смолк, наступила тишина, столь абсолютная, что Кейзу показалось, будто он сам, по контрасту, дышит с шумом водопада. Даже насекомые вроде бы притихли, как будто их тоже страшило наступление истинной ночи.

Кейз стиснул рукоять пистолета. Застыл в ожидании.

«Старая формула сработает», — убежденно говорил ему Ян. Ботаник тем временем достал из багажного отделения мешок — стандартный мешок для сбора трав, мягкие бока которого округло выпятились, когда он опустил его наземь. Из мешка он извлек длинный лоскут красной материи и небольшой рюкзачок. «И единственное, что от нас требуется, — научиться считаться с этой мыслью». Намотал лоскут себе на шею наподобие шарфа, концы которого шуршали на его бедрах, пока он работал. Материя пестрела геометрическими символами, древнееврейскими письменами, древнегреческими иероглифами вперемешку с чем-то вроде астрологических знаков… Кейз удивленно покачал головой, а Ян меж тем вновь полез в мешок и вытащил пригоршню белого порошка. Его поведение — при всей очевидности безумия — было столь четким, столь выверенным в малейших деталях… «Из-за этого-то, — подумал Кейз, — он и представляет собой такую большую опасность». Беспечный безумец уже давным-давно вытворил бы что-нибудь, позволившее бы упрятать его за решетку.

Лиз легонько взяла командора за руку. Он повернулся к врачу и увидел, что в глазах у нее застыл немой вопрос. Но Кейз покачал головой. Еще не время. Он вновь принялся следить за ботаником, который, начертив круг на земле, посыпал всю его площадь белым порошком. Покончив с этим, Ян стал рисовать довольно сложные фигуры, причем пальцы у него дрожали от страха — или от волнения. Один из свертков на дне платформы затрепетал, и до кустов донеслись неясные стенания. «Все-таки человек, — решил Кейз. — Ни малейших сомнений на этот счет». Челюсти у него напряглись, но он заставил себя остаться в засаде. Еще не время. На Эрне нет тюрьмы, а судя по стремительности, с которой развивались зловещие события, у них может не остаться времени на то, чтобы возвести исправительное заведение. Если безумие Яна окажется опасным для окружающих, его для блага всей колонии надлежит ликвидировать. Отсечь, как отсекают пораженные раковой опухолью ткани, с тем чтобы спасти весь организм. Так что, выступая в роли судьи, присяжных и если понадобится, то и палача, Кейзу необходимо было максимально удостовериться в правоте трудного решения.

Ботаник уже закончил круг со всеми сопутствующими рисунками. Последнюю пригоршню порошка он, подумав, бросил обратно в мешок, затем застегнул его и отставил в сторону. Кейз подобрался, готовый вмешаться в тот самый миг, когда Ян возьмется за своих пленников. Но тот всего лишь сделал шаг вперед, в самую середину очерченного им круга, и застыл, закрыв глаза. На мгновение он замер, словно собираясь с силами. «К чему же он готовится?» — подумал командор. Какая магическая операция, придуманная этим человеком, должна, по его мнению, дать ему власть над здешним грозным и непредсказуемым миром?

«Если бы все было так просто, — мрачно размышлял Кейз. — Начертить на земле несколько символов, произнести парочку древних заклятий — и, глядь, все проблемы как рукою сняло…» На какой-то миг ему даже стало жаль, что он не в силах разделить иллюзий ботаника. Он даже подумал, а не пошел бы и сам он на определенное кровопролитие, если бы искренне был убежден в том, что это позволит колонии уцелеть. Человеческое жертвоприношение? Пугающий вопрос, и углубляться в него не хотелось. Боже упаси вдруг выяснить, что панцирь его собственной этики столь же тонок и хрупок, как латы душевного здоровья Яна Каски…

Ботаник шевельнулся. Глубоко вздохнув, он медленно поднял руки и в конце концов открыл глаза. Свет фонаря едва выхватывал из мрака общие контуры фигуры, но и так Кейзу было видно, каким исступлением горят глаза Яна, какой испариной покрылся сейчас его лоб. Ян начал произносить заклятие — точнее, наполовину произносить, наполовину петь. Кейзу удалось разобрать несколько слов: вроде бы это была латынь с примесью сперва древнегреческого, потом древнееврейского, потом арамейского. Выглядело это так, словно Ян, обратившись ко всем мертвым языкам Земли сразу, проверил их словарный запас на предмет нужных ему слов, а затем вновь перемешал все найденное, чтобы создать свое собственное доморощенное заклятие. «Слова, дающие силу», — понял Кейз. На какой-то миг он подумал о том, что Ян, возможно, не прав и что магические традиции Земли вовсе не обладают во внеземных условиях какой бы то ни было властью… но стон, донесшийся из-под одеял, вернул его в здешний мир, рука сама собой потянулась к оружию. «Даже если его фокусы и срабатывают, — жестко решил он, — платить такую цену мы не согласны».

Но тут Ян умолк. И уставился в ночь. Все его тело оцепенело от предельного напряжения.

— Эрна, услышь меня, — воззвал он. — Я приношу тебе эту жертву. Я приношу в жертву тебе самое драгоценное, что у нас есть, — саму кровь планеты Земля. В обмен я прошу: прими нас. Позволь нам стать твоей частью. Мы вели себя в твоих владениях чужаками, и твои исчадия разбили нас. Так сделай нас частью своего мира, точно такою же частью, как сами эти исчадия. А взамен… Я предлагаю тебе самую сокровенную кровь Земли. Кровь из сердца ее. Души колонии, отныне и во веки веков. — Он закрыл глаза. Кейзу показалось, что Ян дрожит. — Возможно, это устроит тебя, — закончил он шепотом. — Возможно, ты сочтешь подобную сделку приемлемой.

Его руки вновь бессильно упали. На мгновение ботаник умолк; кто знает, может быть, он дожидался ответа? Кейз увидел, как заерзал на дне платформы один из свертков, словно тот, кто находился внутри, пытался освободиться. Судя по всему, заметил это и Ян. Движения на платформе вывели его из транса, он шагнул к платформе и ко всему, что на ней находилось. Выйдя из старательно расчерченного и испещренного сложными рисунками круга, он на ходу извлек из-за пояса складной нож.

Это послужило для Кейза последним сигналом. В то же самое мгновение он вскочил на ноги, а у него за спиной уже встала во весь рост Лиз. Пока врач, бросившись вперед, перекрывала Яну доступ к платформе, Кейз занял удобную позицию на краю поляны и прицелился прямо в сердце ботаника.

— Все, хватит, — объявил он. — Игра сыграна, Каска. Оставайся где стоишь.

Ботаник судорожно дернулся, словно слова офицера не только заставили его остановиться на полдороге к цели, но и вывели из своего рода транса. Обернувшись к командору, он застыл с широко разинутым ртом. Как будто сам факт появления Кейза здесь был чем-то совершенно невероятным.

— Лео, — в конце концов пробормотал ботаник. И шагнул было навстречу командору. — Но как ты?..

— Стой на месте! — рявкнул Кейз. — И держи руки так, чтобы я их все время видел. — Бросив быстрый взгляд в сторону Лиз, он удовлетворенно кивнул: пристроившись на дне платформы, она уже принялась за свертки. — И никаких резких движений, понял? Оставайся где стоишь и веди себя смирно.

Лиз уже надрезала путы одного из свертков, оказавшихся на поверку большими мешками, и помогала освободиться пленнику.

— Что там? — спросил Кейз.

— Эрик Филдер. — Проверив пульс несчастного, Лиз добавила: — Он жив. — И врач срочно обратилась к содержимому второго мешка. — Лиз Бреслау. Без сознания. Вижу шрамы, сильные шишки на голове… точнее смогу сказать только в медчасти. Ее необходимо вернуть на корабль.

Прошла целая минута, прежде чем командор понял значение названных ему имен, а разобравшись что к чему, он еще более насупился. Выбор жертв, произведенный Яном, свидетельствовал о недюжинной практической сметке. Когда наступит истинная ночь, все остальные колонисты будут находиться в домах, ища относительной безопасности в обществе друг друга. И выдернуть из этого тесного круга одного-другого землянина было бы для Яна далеко не просто. Не говоря уж о том, чтобы не только выманить наружу, но и оглушить, а оглушив, оттащить тела в сторонку от лагеря. Другое дело Филдер и Бреслау. На ночь они были назначены в караул, что означает, что они вдвоем покинули лагерь и сторожат корабль вместе со всем его содержимым на расстоянии в добрую милю от лагеря. «Они были готовы к нападению со стороны кого-нибудь из здешних исчадий, — подумал Кейз, — но вовсе не к атаке точно такого же землянина, как они сами». А землянин мог завернуть к ним на огонек, поболтать, а потом, напав со спины, застичь их врасплох.

Губы его сжались, ствол пистолета пополз вверх.

— Что ж, для меня этого доказательства достаточно…

Внезапно в глазах Яна вспыхнули искорки понимания. Понимания… и страха.

— Лео, послушай…

— Вы обвиняетесь в поведении, опасном для блага колонии, — твердым голосом произнес Кейз. — Вердикт гласит: вы виновны. — Что-то зашевелилось в нем, что-то холодное и острое. Что-то, противящееся убийству, даже совершаемому во имя правосудия. Последние слова дались ему с великим трудом. — Вы приговариваетесь к смертной казни.

«Это не убийство, — уговаривал он себя. — Это профилактика. Это очищение. Яну надо умереть, чтобы уцелели остальные. Можно ли назвать это убийством?»

«А назови это искупительной жертвой».

— Послушай, — запротестовал ботаник. — Ты не понимаешь, что делаешь.

— Неужели? — резко возразил Кейз. Кончиком башмака он наступил на окружность, начерченную на земле Яном, стер меловой штрих. — Черт бы тебя побрал! Мы не первобытное племя, которому нужен шаман. Мы цивилизованная колония, первым правилом жизни в которой является единство. И так слишком много опасностей подстерегает нас со всех сторон, чтобы еще приглядывать за собственными людьми!

— А сколько еще смертей ты согласен воспринять как должное? — возмутился ботаник. — И тебе и мне известно, что число смертей нарастает в геометрической прогрессии. Сколько еще ночей суждено провести колонии, прежде чем число ее обитателей достигнет минимальной черты, за которой мы потеряем возможность обслуживать жизнеобеспечивающий генератор?

— Два земных месяца, — сердито буркнул командор. — Но мы научимся справляться с этими тварями. Мы научимся…

— Как только вы уничтожите сегодняшних, Эрна создаст новых! А если справитесь и с этими, на смену им придут другие, причем качественно другие. Неужели ты не видишь, Лео, что нам приходится воевать с планетой, с целой планетой? С некой силой, контролирующей здешнюю экосферу и удерживающей ее в равновесии. И этой силе пока неизвестно, как абсорбировать нас. Или как вступить с нами в контакт. Но на подобные попытки она будет пускаться вновь и вновь. — Трясущейся рукой Ян смахнул прядь волос со лба, но та сразу же упала на прежнее место. — Лео, эта планета была само совершенство. Ни засухи, ни голода, ни циклов урожайных и неурожайных лет, подобно нашим земным… Только подумай об этом! Экология, замкнутая в гармоническое целое, — самый настоящий Эдем. И тут пришли мы. И самим своим существованием поставили под опасность наличествующую здесь гармонию…

— И тебе кажется, что подобные ритуалы способны что-нибудь исправить? — презрительно бросил Кейз.

— Мне кажется, они могут послужить инструментом в наших руках. Коммуникационным каналом. Это же вызов, неужели ты не понимаешь? Нам только и остается, что попытаться земной символикой произвести впечатление на здешнюю силу, чтобы получить к ней хоть какой-то доступ. Чтобы взять ее под свой контроль, Лео! Если нам не удастся справиться с этим, можно укладывать чемоданы прямо сейчас. Потому что все наши технологии не помешают этой силе убивать, ведь она управляет здесь самими законами природы!

— И ты решил ответить на этот вызов дополнительными убийствами. Напоить эту силу кровью…

— Жертвоприношение — это самый древний и самый могущественный символ изо всех имеющихся в нашем распоряжении, — пояснил Ян. — Подумай об этом! Когда первобытный человек искал благосклонности своих богов, он проливал на жертвенном алтаре кровь себе подобных. Когда Бог Ветхого завета решил испытать Авраама, он повелел тому принести в жертву собственного сына. Моисей спас свой народ от Ангела Смерти, смазав основания дверей кровью животных. А когда Господь Бог протянул руку человеку в знак божественного прощения, Он породил Сына и обрек его на жертвенную смерть. Жертва представляет собой мостик между человеком и бесконечностью, и этот мостик может быть наведен и здесь, Лео. А со временем это может привести к тому, что прекратятся и убийства. Я верю в это. — Он помолчал, а поскольку Кейз ничего не ответил, в отчаянии повторил: — Неужели ты не понимаешь?..

— Понимаю, — тихо сказал Кейз. — Слишком хорошо понимаю. — Ствол пистолета скользнул в сторону. — Отойди от платформы.

— Ты не можешь остановить этого сейчас. Жертва уже обещана. Жертвоприношение…

— Отменяется, раз и навсегда. Прочь от платформы.

На мгновение Ян уставился на офицера ничего не понимающим взглядом. Наконец в глазах у него что-то забрезжило.

— Ты решил, будто я собираюсь убить их, — хрипло прошептал он. Было очевидно, что подобная возможность представляется ему самому немыслимой. — Решил, будто я собираюсь убить своих товарищей…

— А что еще прикажешь думать! — рявкнул Кейз. — Ты похитил их. Ты объявил о том, что собираешься сделать жертвоприношение, а затем отправился по их душу. С ножом в руке. Объясни мне, какие еще выводы можно из всего этого сделать?

Ботаник разжал руку, нож упал наземь.

— Я собирался отпустить их. Я привез их сюда, чтобы они не пострадали… командор.

Кейз резко покачал головой:

— Ты забываешь о том, что мы были здесь. Что мы все слышали. «Я жертвую сокровенную кровь Земли…»

Он прервался. Уставился на ботаника. В глаза этого человека и в безумие, встающее из их глубин.

И все понял.

Понял.

О Господи…

Небо на востоке внезапно посветлело, затем запламенело; Кейз развернулся лицом к источнику света и, как выяснилось в то же самое мгновение, чудовищного взрыва. Пламя мощно рвалось в небо где-то на востоке, милях в пяти от того места, где они сейчас находились, озаряя непроглядную тьму сильнее, чем это сделали бы, ударив разом, тысячи молний. В отчаянии он качнулся назад, сопротивляясь потоку теплого воздуха, в котором чувствовался едкий запах горения.

— Идиот, — прошипел он. — Злосчастный идиот.

Корабль. Мысленно офицер видел его сейчас — не ту изящную и гордую керамическую капсулу, в которой они совершили приземление, но искореженный почерневший остов, тучу праха, обломков и осколков в воздухе — обломков и осколков того, что было компьютерной базой данных, лабораторным оборудованием, средствами и припасами биоинженерии… и внизу, у основания огненного столба, кипящее и моментально испаряющееся озеро жидкого металла… и вместе с ним испарялись все их надежды и воспоминания… все их наследие. Все это на данный момент уже исчезло. Все исчезло.

На глаза Кейзу навернулись горячие слезы, командор с трудом удержался на ногах. Сейчас их уже начало осыпать горячим пеплом, металлическими и пластиковыми крошками, донесенными и сюда невероятной взрывной волной. Поднеся руку козырьком ко лбу, он увидел Яна Каску — тот опустился на колени, руки его были молитвенно сложены, лицо застыло в гримасе чудовищного восторга… Командор прицелился и выстрелил. Выстрелил один раз, потом другой, потом расстрелял всю обойму, и пистолет принялся отвечать на новые нажатия лишь сухими щелчками, а командор все стрелял и стрелял. Ярость, обуревающая его, как будто обрела совершенно отдельное существование, и даже зрелище головы и груди Яна, превратившихся в сплошное кровавое месиво, не принесло ему ни малейшего успокоения и не ослабило отчаяния, накатившего на него.

В конце концов Лиз перехватила его судорожно застывшую руку, выбила пистолет из трясущихся пальцев. Ее белокурые волосы покрывал пепел, кровь запеклась на щеке, в которую вонзился раскаленный осколок.

— Мы потеряли его, — хрипло прошептал Кейз. — Мы потеряли все. И вы это понимаете. Все, что у нас было…

Как всегда настроенная на прагматический лад, врач возразила:

— Но поселок у нас остался. И несколько платформ. Парочка генераторов.

Он покачал головой:

— Этого не хватит надолго. Мы не сможем поддерживать их в рабочем состоянии. О Господи, Лиз…

Руки у него тряслись. С неба шел горячий дождь; брызги, упав на землю, с шипением испарялись. Он заставил себя думать четко, последовательно, заставил себя планировать. Да ведь разве не в этом и заключался его долг?

— Нам надо будет записать все, что мы знаем и помним. Все, что удастся… пока люди не начнут забывать. Занести на бумагу все, что мы сумеем вспомнить…

— Люди не захотят заниматься этим. — Лиз произнесла это мягко, но несокрушимая уверенность, сквозившая в ее голосе, произвела соответствующее впечатление. — Сперва им захочется вооружиться. Захочется почувствовать себя в безопасности. Никто не станет тратить время на то, чтобы записывать мертвые факты, пока снаружи дожидаются хищные твари, стремящиеся пожрать нас.

— Но это ведь не будет напрасной тратой времени…

— Я это понимаю. И вы это понимаете. Но поймут ли нас наши люди?

Командор закрыл глаза. Грохот взрыва все еще звучал у него в памяти, колокол сердца гремел погребальным звоном.

— Значит, мы утратим все, что у нас есть, — выдохнул он. — Все, чем мы, строго говоря, являемся.

На это ей возразить было нечего. Да и делать было нечего — разве что держать его за руку, пока по небу плыл черный пепел, оставшийся ото всех их надежд. Пепел жертвоприношения, осуществленного Яном Каской, последние развеиваемые по ветру крупицы их земного наследия.

В свете пожарища черный летучий пепел казался брызгами крови.